От Пуденко Сергей Ответить на сообщение
К Пуденко Сергей Ответить по почте
Дата 16.04.2008 13:42:45 Найти в дереве
Рубрики Прочее; Северо-Запад; Версия для печати

Re: анонс. Ильенковcкие чтения 2008

>Майданский выложил книгу 2004г
> http://www.caute.net.ru/ilyenkov/biog/rem/content.html

в копилке доклад Мареева

отрывки

В цеху (или "поле") никак не могут утрясти "историю советской философии",шоб туда сюда годилась. И не смогут

Плиз НЕ ВЕДИТЕСЬ НА СЛОВА. Мне важней эпицентр куда сдивгается драка. Это перекресток который помечен именем СПИНОЗА. В прдыдушем посте след ее - полемика Науменко (с неявно помянутым Майдаснким) о "жареном квадрате",сиречь "мыслящем теле".

Позиционирование цетрального объекта (уж извините.спрашива) ЭВИ по итогам драк посл.лет привело к такому перконфигурированию

........

«Диамат» очень даже спокойно допускал рядом с собой и феноменологию, и позитивизм. Главное, чтобы не покушались на него самого как «единственно верную» трактовку марксистской философии. Но именно такое покушение усмотрели все «диаматчики» и «истматчики» в выступлении Э.В. Ильенкова и В.И. Коровикова в 1954 году. Эвальд Ильенков и еще один отчаянный фронтовик Валентин Коровиков выступили с простыми и ясными, как им казалось, идеями: нет ни «диамата», ни «истмата», а есть материалистическая диалектика, понятая как логика мышления и деятельности, и материалистическое понимание истории. Но в то время это было равносильно самоубийству. «Куда они нас зовут, Ильенков, и Коровиков, – заявил тогдашний декан философского факультета профессор B.C. Молодцов. - Они зовут нас в душную сферу мышления». Уже по этому замечанию можно было понять состояние нашей философии в то время, когда мышление считалось «душной сферой». После шумного разбирательства уже в 1955 году два друга вынуждены были уйти с философского факультета: один вообще из философии (он стал известным собкором газеты «Правда»), другой – в Институт философии АН СССР.
В те теперь уже далекие 60-е годы мало кто осмеливался высказываться, подобно Потемкину. И после выступления Ильенкова и Коровикова, которые заявили, что в марксизме нет «диамата» и «истмата», а есть материалистическое понимание истории, это было единственное выступление в таком духе.

здесь мы чаще встречаем типичную манеру валить всех в одну кучу — и овец, и козлищ. Например, профессор В.Н. Порус в статье «Феномен «советской философии»» прямо без передышки перечисляет «искрометно талантливых людей» той эпохи: Э.В.Ильенков, А.А. Зиновьев, Б.А. Грушин, М.К. Мамардашвили, А.М. Пятигорский, Ю.А. Левада, Д.П. Горский, В.А. Лекторский, Ю.Ф. Карякин, И.Т. Фролов и еще тридцать одна фамилия… «Хотелось бы всех поименно назвать…», - как замечает Порус. Понятно: чтобы никто не обиделся. А в результате в одном ряду оказываются и Ильенков, который «по краям», и Фролов, который всегда был «на троне».


Если Ильенкова не упрекали в его пристрастии к Спинозе, подобно тому, как Ярошевский упрекал Выготского, то некоторые коллеги иронизировали по этому поводу. Считалось, что в этом проявляется «ограниченность» Ильенкова. Он не хочет знать современных «великих», таких, например, как Карнап или Поппер, с которыми в те поры носилась, как с писаной торбой, «прогрессивная» философская публика.
Но никакой серьезный философский разговор, как это получалось не только у Шеллинга или Гегеля, а и у советских марксистов, не может обойтись без Спинозы. И в решении проблемы мышления, проблемы идеального, как это в особенности показал Выготский, мы, так или иначе, оказываемся или спинозистами, или картезианцами. Последнее, как мы видели, произошло с марксистом Плехановым и всем последующим «диаматом». И в этом «диматчики» сошлись с Поппером и Карнапом.
Но Ильенков не просто продолжил в советской философии «линию» Спинозы. Он Спинозу нам впервые открыл. До Ильенкова советская философская публика знала только Спинозу – механического детерминиста или Спинозу – атеиста. Мы видели, что Плеханов, по словам Выготского, не определил конкретно ту точку х, в которой сходятся материальное и идеальное. Но и сам Выготский, которого с полным правом также можно назвать великим отечественным спинозистом, эту точку х конкретно не определил. Не определил её и А.Н. Леонтьев с его «деятельностью». Ее впервые определил именно Ильенков, доведя, так сказать, спинозизм до ума, а абстрактную идею «деятельности» до ее конкретного выражения – до труда. Именно здесь основной вклад Ильенкова в мировую философию.
В этой точке х сходятся идеальное и материальное, мышление и бытие. В этом основа тождества мышления и бытия, которое, по Ильенкову, было проблемой всей классической философии. Проблема состояла в том, чтобы соединить, условно говоря, «онтологию» и «гносеологию». Именно говоря условно, потому что в классической философии не было отдельной «онтологии» и «отдельной» гносеологии. Отдельная «онтология», как уже говорилось, появляется только в популярной философии Хр. Вольфа, а отдельная «гносеология» только в постклассической философии. А в советской философии это все были выдумки таких «творческих марксистов», как И.С. Нарский и ему подобные. Но, согласно Ильенкову, здесь не надо двух слов. И не надо их соединять в «онтогносеологию», как это сделал по какому-то странному недоразумению такой талантливый человек, как Михаил Александрович Лифшиц.
Для Ильенкова, как и для немецкой классической философии, в его понимании тождества мышления и бытия особое значение имело субстанциальное единство мышления и протяжения Спинозы. И именно потому, что Ильенков понимал философию Маркса и Энгельса не как «диамат», не как учение о «материи в ее вечности и бесконечности», не как метафизику материи, даже со всеми диалектическими «скачками» и т.д., у него был особый интерес к Спинозе. И это тот же интерес, что и у Энгельса, который считал, повторим, что марксизм есть разновидность спинозизма. Плеханов и его ученики не смогли этот интерес продолжить и реализовать. Для них Спиноза свёлся к механическому детерминизму, хотя Спиноза интересен не этим, а своим учением о субстанции как причине самой себя, через которое механистический детерминизм преодолевается.
У Спинозы есть и то, и другое. Но что является действительно жизнеспособным в воззрениях Спинозы, - вот в чем вопрос. Вопрос в том, толковать Спинозу в духе «диамата» или толковать его в духе Шеллинга, Гегеля и Маркса. Именно в духе последних понял Спинозу Выготский. Вот почему Ильенков продолжает здесь линию Выготского. И потому для них Спиноза оказался современен.
У Спинозы, как и во всём другом, Ильенкова интересовала проблема МЫШЛЕНИЯ. Он вообще считал, что это по существу единственная проблема философии. И он находил у Спинозы первые подходы к тому решению проблемы мышления, которые были реализованы в философии Фихте, Шеллинга, Гегеля и Маркса. Фейербах, кстати, выпадает из этого ряда, потому что мышление у него понято в духе французского материализма как «функция» головного мозга человека.
Философ Андрей Майданский из города Таганрога очень тщательно исследовал Спинозу на предмет проблемы мышления. И он авторитетно утверждает, что текстуально у Спинозы того понимания мышления, которое «приписывает» ему Ильенков, найти невозможно. И на это трудно что-нибудь возразить. Но это не значит, что Спиноза – талмудист и наследник талмудической традиции, как хотят его иногда представить. Гегеля тоже трактовали и как идеолога пруссачества, и как «аристократическую реакцию на Великую французскую революцию», а Ленин в своё время нашёл, что в его «Науке логики» меньше всего идеализма, а больше всего материализма, и главным образом это диалектический метод.
Сторонником материализма Гегель себя не заявлял. Он даже определенно заявлял, что материализм как философия невозможен. Но у каждого философа мы должны находить не только то, что он сказал, но и то, что у него сказалось. Так вот у Спинозы всё-таки «сказалось» то понимание мышления, которое разделял Ильенков и которое у него «сказалось» в «Космологии духа». А эта работа, хотя и была одним из самых ранних произведений Ильенкова, является апофеозом его творчества, которое ставит его настолько выше тьмы казенных «диаматчиков», насколько Солнце выше тусклых фонарей в московских переулках.
Ильенков исходил из того, что спинозовское определение мышления подводит фундамент под всю систему диалектической логики. А Спиноза, как трактует его Ильенков, определял мышление как способность тела строить траекторию своего движения среди других тел по логике и расположению этих тел в пространстве вне этого тела.
Это глубоко материалистическое определение мышления противостоит не только его идеалистическому пониманию, сводящему мышление к деятельности особой идеальной сущности – «души», как это было у Декарта, но также и механистически-материалистическому, когда отрицается по существу идеальный, а тем самым универсальный характер человеческого мышления. Спинозовское определение мышления Ильенков считал не только глубоко материалистическим, но и по-настоящему современным, которое по существу должно лечь в основу практического формирования человеческого интеллекта, человеческой «души». Он видел, например, прямую связь между педагогической практикой формирования психики у слепоглухонемых детей, разработанной и осуществленной лауреатами Государственной премии, замечательными советскими психологами и педагогами И.А. Соколянским и А.И. Мещеряковым, и спинозовским определением мышления. Там детей сначала учат целесообразной человеческой деятельности, человеческому поведению, то есть умению строить «траекторию» своего движения по логике и расположению тел в пространстве, а уж потом всему остальному.
Здесь только сразу же необходимо оговориться, что когда Ильенков определяет мышление, вслед за Спинозой, как он считал, в качестве движения «мыслящего тела» по форме и расположению тел в пространстве, то такое определение мышления верно и для человеческого мышления, и для мышления высших животных. Это еще не специфически человеческое мышление. Для того, чтобы оно стало человеческим, здесь должно добавиться еще нечто, связанное с трудом и человеческим общественным бытием. Здесь к движению «мыслящего тела» должно добавиться движение руки, которая не только движется по форме вещи, но эту форму производит, лепит, рисует, вытёсывает из камня, дерева и т.д. Но это уже дальнейшее развитие спинозизма.
Спиноза был современником Ильенкова, без которого тот не мыслил себе решение многих современных запутанных проблем. Взять опять же проблему идеального. У истоков решения этой проблемы Ильенковым тоже стоит спинозовское понимание человеческой души как идеи человеческого тела. Это не особая духовная субстанция совершенно иной природы, чем тело, а способ существования мыслящего тела. «...Каково тело, – отмечал Спиноза, – такова и душа, идея, познание и т.д.».
Идея мыслящего тела, как идея («душа») круга, полностью совпадает со способом его бытия, его порождения как такового в деятельности «мыслящего тела». А отсюда один шаг к диалектико-материалистическому определению идеального: это способ существования материального в его отношении к человеческой деятельности. Круг как геометрический образ идеален, потому что в нем зафиксирован, воплощен способ человеческой деятельности по формированию, порождению всех круглых тел.
Почему Б. Рассел считал спинозовское понятие субстанции безнадежно устаревшим, которое «ни наука, ни философия в наше время принять не могут», а В.И. Ленин считал, что «надо углубить познание материи до познания (до понятия) субстанции, чтобы найти причины явлений»? Да просто потому, что идеальное никогда не объяснишь из механистически понятого материального. При механистически понятой материи идеальное всегда будет оставаться необъяснимым чудом. Если же мы углубляем понятие материи до понятия субстанции, то мы уже тем самым прокладываем мостик от материального к идеальному. И не случайно поэтому получилось так, что для Ильенкова спинозовское понятие не устарело, а для механистической философии Рассела устарело, и устарело по той простой причине, что безнадежно устарело расселовское понятие материи, которое целиком и полностью лежит в русле механистической традиции Бэкона-Гоббса-Локка.
Вот что получается, если, как пишет Ильенков, «посмотреть не на Спинозу сквозь кривое пенсне лорда Рассела, а, наоборот, взглянуть на лорда Рассела с его «логикой современной науки» через линзы понятий, отшлифованные Спинозой». Именно это и собирался сделать в своей книге о Спинозе Ильенков, т.е. показать, как выглядит Рассел, если для этого применить «оптику» Спинозы. Это была бы книга не только о Спинозе ХVII века, но и о Спинозе ХХ века. Но такую книгу Ильенков сделать не успел.
Однако то, что Ильенков сделал в маленькой, посмертно вышедшей книжечке под названием «Ленинская диалектика и метафизика позитивизма», по существу есть критический анализ позитивистской «философии науки» с помощью линз понятий, отшлифованных Спинозой. И не только Спинозой, но также рядом последующих мыслителей, которые делали «оптику» Спинозы все более и более совершенной. Эта последняя по времени работа Ильенкова самым необходимым образом связана с начатой и неоконченной работой о Спинозе, как, впрочем, и с первой книгой о диалектике абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении. Именно проблема мышления, скажем еще раз, интересует Ильенкова в Спинозе прежде всего. «Гениальность решения вопроса об отношении мышления к миру тел в пространстве вне мышления (т.е. вне головы человека), сформулированного Спинозой в виде тезиса о том, что «мышление и протяженность – это не две субстанции, а лишь два атрибута одной и той же субстанции», - пишет Ильенков, - трудно переоценить. Такое решение сразу же отбрасывает всевозможные толкования и исследования мышления по логике спиритуалистических и дуалистических конструкций».
Вопрос осложняется тем, что Спиноза, как это отмечается в тексте Ильенкова о Спинозе, всю жизнь говорил о «боге» как о реальном предмете, «который по-разному – только наивно-антропоморфически – был отражен в головах основателей всех земных религий». Он, пишет Ильенков, продолжал призывать к «любви к богу», говорить о боге – как «максимуме всех возможных совершенств» и т.д. и т.п., – а свою задачу видел в том, чтобы объяснить людям, наконец, то единственно правильное представление о «боге», которое крайне искажено, извращено и в этом виде монопольно присвоено попами. «Фомисты, – замечал Спиноза, – также разумели под этим Бога, но их natura naturans была существом (как они это называли) вне всех субстанций».
Людям, которые, по словам Спинозы, «не различают понятия о вещи от слов, выражающих его», очень трудно представить истинные взгляды Спинозы: им мешают слова, «Бог», «душа», «творящая природа» и т.д. Поэтому Ильенков и видел свою задачу в том, чтобы «перевести» философию Спинозы на язык XX века, науки и философии XX века. Однако, считал он, для этого не годится не только убогий жаргон современных молодых бездельников, но и язык «логики науки» Б. Рассела и его последователей. Для этого может подойти только лишь язык философии Маркса и именно потому, что Маркс никогда не порывал с терминологической традицией классической буржуазной философии. Позитивизм с этой традицией порвал и потому сделался совершенно не способным понимать не только Спинозу, но и Гегеля, а последнего они «не понимают» специально для того, чтобы «не понимать» Маркса.
Спинозизму Ильенкова его оппоненты противопоставляли «философию науки» Рассела–Поппера–Карнапа. Они обижались на него за Поппера. Но где сейчас Поппер с его «критическим рационализмом», который обернулся догматическим иррационализмом постпозитивистов? Время показало правоту Ильенкова и правоту Спинозы.

Мареев С.Н.

Э.В. ИЛЬЕНКОВ И СОВЕТСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
(Доклад на Х Ильенковских чтениях 24-25 апреля 2008 г.)

отлуп от какого-то м..., м..., методолога что ли
Э.В. Ильенков ясно артикулировал идею Б. Спинозы о субстанции и модусах. Но он переиначил голландца на марксистский манер. Мышление есть атрибут субстанции, сказал бы Б. Спиноза, имея в виду под последней Бога. Мышление есть атрибут (функция) предметно-человеческой деятельности как субстанции, сказал Э.В. Ильенков.
Но схема остается той же самой. И надо признать, что тем самым Э.В.Ильенков сам себя загнал в мыслительный тупик. Тупиком является сведение мысли к атрибуту деятельности, понимаемой как субстанция (у Г.П.Щедровицкого свой вариант - мыследеятельности). В этой субстанции человек просто утоплен и скрыт. Он там похоронен. И не смотря на приговоры о человеке, субъекте, личности, предметность сугубо антропологическая не вырисовывается - именно в силу того, что рассуждение загоняется в эту довольно старую и уже не продуктивную схему о субстанции и модусах.
Нас здесь не спасает ни натурализм схемы S - R