История & память; Культура & искусство; Душа & тело;
Макаренко о своей "детской муре."
>>>Это я не к тому, чтобы Вас задеть, а к тому, что на мой взгляд язык в «Доверии» вполне достойный для НФ повести и в общем то является прямым заимствованием языка «далекой радуги» Стругацких, а уж к Стругацким стилистических претензий быть не может.
>>
>>Не задели.
>
>Ну чтож, я рад, а то как то резковато получилось.
>>В отличие от Рыбакова детскую муру на публику не выставляю. Писателя из меня не получилось и я уже давно "переквалифицировался в управдомы".
>
>Ну чтож, достойная позиция. Но с другой строны, есл ваш сочинения не хуже Рыбаковских, топочему бы не попытать счастья, особенно с учетом того. какие графоманы нынче числятся в писателях?:)
"ЧУДО", СОЗДАННОЕ СОВЕТСКОЙ ЖИЗНЬЮ [июль 1936, Москва]
Я как-то рискнул написать рассказ еще в 1914 г., задолго до работы в
колонии им. Горького. Послал Алексею Максимовичу и получил короткий ответ
- тема рассказа интересная, но написано слабо. Это отбило у меня временно
охоту писать, но заставило с большей энергией отнестись к работе по
специальности. Когда я второй раз попробовал, кое-что получилось. Так и у
всех. Если свое советское дело и свою личность, которая вложена в это
дело, описать точно и детально, получится интересно. Я не хочу себя
чувствовать писателем и в дальнейшем. Я хочу остаться педагогом и очень
благодарен вам, что сегодня вы говорили о самом важном, о самом
существенном для меня - о педагогической работе, о людях, которые
подвергаются педагогическому воздействию.
Посчастливилось мне больше, чем многим другим, посчастливилось потому,
что я 8 лет был в колонии им. Горького несменяемым заведующим и 8 лет у
меня была в руках коммуна им. Дзержинского, коммуна, созданная не мной, а
чекистами. Кроме этих двух коммун очень много таких же учреждений, не
менее удачных. Я могу назвать Болшевскую коммуну, Люберецкую коммуну,
Томскую - коммуны Наркомвнудела. Я видел много чудес в детских колониях,
перед которыми поблекнет опыт горьковской коммуны.
[_141090_ Болшево Московской обл. Калиниградского горсовета].
Когда я писал "Педагогическую поэму", я хотел показать, что в Советском
Союзе из людей "последнего сорта", из тех, что за рубежом считают
"отбросами", можно создать великолепные коллективы. Я хотел это так
описать, чтобы было видно, что не я создаю и не кучка педагогов, но
создает это "чудо" вся атмосфера советской жизни.
Я взял темой "Педагогическую поэму", но, работая над ней, я, по
совести, не считал себя писателем. "Поэму" я написал в 1928 г., сразу
после остановления колонии им. Горького, и считал ее настолько плохой
книгой, что не показывал даже ближайшим друзьям. Пять лет она лежала у
меня в чемодане, я ее даже в письменном столе не хотел держать#1.
- 26 -
И только настойчивость Алексей Максимовича заставила меня, наконец, с
большим страхом отвезти ему первую часть и ждать с трепетом приговора.
Приговор был не очень строгий, и книга увидела свет. Теперь я не думаю
быть писателем. Я не скромничаю, но говорю это потому, что считаю - в
нашей стране происходят сейчас такие события, на которые надо откликаться
всяечскими способами. Сейчас я работаю над книгой, которую я считаю нужной
практически.
Сейчас назрела необходимость выпустить книгу для родителей. Слишком
много материала и слишком много уже есть законов советской педагогики, об
этом надо писать. Такая книга будет у меня готова к 15 октября, уже и
редактор есть.
Спрашивают меня о моей биографии. Она очень проста. С 1905 г. я -
народный учитель. Мне посчастливилось учительствовать в народной школе до
самой революции. А после революции дали колонию им. Горького.
Я написал в 1930 г. "Марш тридцатого года" - о коммуне им.
Дзержинского. Эта книга понравилась Горькому, но прошла в литературе
незамеченной. Она слабее последней книги, но события там не менее яркие. В
1933 г. я написал пьесу "Мажор", под фамилией Гальченко, о коммуне им.
Дзержинского, и представил ее на всесоюзный конкурс. На этом конкурсе она
была рекомендована к изданию, была издана и тоже прошла незамеченной.
