Демиденко Федор Григорьевич, красноармеец, пограничник 19 заставы 86 Августовского пограничного отряда.
«Застава размещалась в двухэтажном помещичьем доме в д. Богуши, который стоял между шоссейной и железной дорогами из Восточной Пруссии на Граево и далее на Белосток. До каждой из них и до границы было около 300 метров. Начальником заставы был лейтенант Иван Заика, его помощником – лейтенант Тудвасев, а замполитом политрук Грибанов.
Когда на рассвете 22 июня 1941 года на заставу обрушился град снарядов и мин, сразу же в атаку пошла пехота. Фашисты стремились как можно быстрее овладеть заставой, так как она не давала беспрепятственно использовать шоссейную дорогу для движения войск. Развернулся непрерывный ожесточенный бой. Я, как первый номер расчета, вел огонь из станкового пулемета. Меня сменил командир отделения сержант Аброскин. Он был в наряде на границе, но смог все же пробраться в расположение заставы. Мне он дал команду ровнять патронную ленту. Оборонялись мы в здании заставы, окруженные со всех сторон. Вскоре меня ранило осколками разорвавшейся мины в голову и левую ногу, и я потерял сознание. Когда пришел в себя, товарищи мне кричали, чтобы спускался в подвал. Помочь мне было некому, все были заняты боем. Пополз потихоньку сам. По дороге получил еще пулевой ранение в левое плечо. Пуля перебила ключицу и застряла ниже лопатки. Было это где-то в одиннадцатом часу. Многие ребята к этому времени уже погибли или получили ранения. Примерно в полдень в подвал перешел с оставшимися в живых пограничниками начальник заставы лейтенант Заика. Было их немного. Какое-то время они еще отстреливались из окон подвала. Потом немцы ворвались в здание заставы и забросали подвал гранатами. Из нас уцелели лишь те, кто находился в дальних отсеках. Гитлеровцы, хотя и не могли не слышать плач двухлетнего сына начальника заставы, который был вместе с матерью в подвале, почему-то в подвал не спустились и даже оставили заставу. Приблизительно в 16 часов начальник заставы дал команду всем, кто мог двигаться, пробираться в тыл и доложить, что застава разбита, но в ней еще имеются раненые. Помню, что когда я покидал подвал, в живых еще оставался и политрук Грибанов. Кто из моих товарищей был среди них – в памяти не сохранилось. Судьба же моих сослуживцев по заставе остается до сих пор неизвестной. Все они в тот трагический день до конца выполнили свой воинский долг, сражаясь с врагом сколько было сил, и не должны оставаться безвестными. Назову сохранившиеся в моей памяти их имена. Кроме выше уже упомянутых, это – заместитель политрука Шлякотин, старшина заставы Виктор Коробов, командиры отделений Николай Мишин, Гнездилов, Ревенко, Богачев, пограничники Павел Тищенко, Михаил Носенко, Григорий Швидкий, Михаил Кравченко, Василий Ефимов, Иван Мордовец, Николай Ширяев, Михаил Росщина, Григорий Нарышкин, Андрей Бут, Чеколдин, Сбитнев, Калиниченко, Небытов, Семенов, Ниськов, Алексеев, Мясоедов, Татаренко, Ненашев, Шерниязов, Зленко, Крючков, Комлев, Коптилов, Баль, Ляпко, Соболь, Волгушев, Еременко, Сажнев, Анисимов, Кунаков».
Зубков Михаил Антонович, старший лейтенант, начальник 20 заставы 86 Августовского пограничного отряда.
«Утром 21 июня наши наблюдатели заметили, что на высоте за ночь оборудованы огневые позиции для пушек. К нам как раз приехал из комендатуры замполит, фамилию теперь не помню. Мы обратились к нему за разъяснением по этому поводу. Он, ссылаясь на сообщение ТАСС, успокоил нас, говоря, что немцы не посмеют напасть, у нас здесь такая сила в тылу, о чем им наверняка известно. Сила и вправду была солидная. Бывая в Граево и Осовце, я видел, новые «секретные» танки «Т-34» и «КВ», зенитные и полевые орудия в стрелковых дивизиях, слышал о только что прибывших на аэродромы самолетах, тоже «секретных», которые по рассказам испытывавших их были «похлеще немецких». Одним словом, вроде успокоил.
Разбудил нас страшный грохот: это били по заставе в упор немецкие пушки с высотки… Я бросился в комнату, где спала жена с детишками. Ее я застал полуодетой, с младшей одиннадцатимесячной дочкой на руках, раненой осколком стекла в шею. Другая, четырехлетняя, дочь держалась за материнскую сорочку и все трое плакали навзрыд. Помог им кое-как собраться и вывел в коридор. От нового разрыва рухнул потолок. Выскочили во двор. Навстречу бежала вслед за мужем, замполитом заставы политруком Матчиным, его жена с грудным ребенком и приехавшая к ней на побывку сестра. Я подозвал пробегавшего мимо бойца и велел ему сопровождать женщин с детьми в тыл, а сам вместе с Матчиным побежал к окопу № 2. Я успел спрыгнуть в окоп, когда сзади разорвался снаряд рядом с замполитом, который погиб тут же на глазах у жены. Обстрел из орудий прекратился, но тут же застрочили пулеметы и автоматы. Бойцы в обоих окопах и блокгаузах приготовились к отражению вражеской атаки. Их было немного, человек пятнадцать 9остальные не успели вернуться с границы, где они были в нарядах), но все же первая атака была отбита благодаря сосредоточенному огню пулеметчиков из блокгаузов. Но было ясно, что на этом фашисты не остановятся. Пользуясь короткой передышкой, я послал двух пограничников в комендатуру (связи не было с самого начала) с донесением, а также попросил узнать есть ли в нашем тылу части, которые должны были прийти к нам на помощь. Вернувшиеся связные доложили, что комендатура разбита, никаких наших частей в тылу они не обнаружили, кроме отходящих к крепости на машинах пограничников соседнего Ломжинского погранотряда. Мне ничего не оставалось, как отправить уцелевших бойцов с заставы во главе с приехавшим накануне к нам замполитом коменданта в Осовец и влиться там в располагавшуюся в укрепрайоне 2-ю стрелковую дивизию. На попутной машине отвезли в Осовец и меня. Дивизия эта вела тяжелые бои с наступавшей 119 немецкой пехотной дивизией, поддержанной авиацией и танками, несла тяжелые потери. Госпиталь в крепости был переполнен. Меня с очередной большой партией раненых отправили в Белосток, а оттуда дальше в тыл, где я пролечился три месяца, до конца сентября 1941 года».