Хотел бы обратиться к обсуждению такой темы. В последнее время контрразведку "СМЕРШ" (Смерть шпионам!) стали отождествлять со всеобщим злом, хамством и антипатриотизмом, создание целойц сети "стукачей". Когда я собираю интервью, обязательно задаю вопрос касательно столкновений с органами СМЕРШ. И ответ, пожалуй, получается совсем не тот, что дают нам в последних фильмах вроде "Штрафбат". Там контрразведка отождествляется со всеобщим хамством. Я предлагаю взвесить минусы и плюсы работы этих органов и выяснить основную роль, которую она сыграла в годы войны. Иначе получается какая-то лабуда.
Александр Петрович Дергачев, полковник запаса, прослуживший в армии с 1943 по 1985 годы, в годы войны - сержант, командир орудия, 1926 г.р.
Я с ними не был связан, поэтому скажу то, что знал. Контрразведка действовала в основном через агентурную сеть. У них в каждой батарее, в каждой роте были люди, которые по определенной договоренности с ними обязаны были сообщить в СМЕРШ сведения, касающиеся готовности того или иного военнослужащего перейти на сторону врага. О других методах их работы мы просто не знали. Меня однажды летом 1944 года вызывал к себе руководитель СМЕРШ гарнизона, подполковник, и очень долго меня расспрашивал: кто я, как я, что, как, откуда Я понял, что он или хотел использовать меня для какого-либо задания или, может быть, послать куда-нибудь на учебу. Это такая официальная линия была. То, что по телевизору показывают, что они такие звери – они никуда не вмешивались, и вот его воинская часть, был уполномоченный, никто не знал, где он работает, где он есть и что. Никаких действий и указаний или привлечения не было и быть не могло, у них основная линия: чтобы не было измены, не было и предательства. А воздействия на личности офицеров, чтобы они давали указания, показывали и требовали, не так, а вот так сделай, относится к числу отсебятины.
Вера Васильевна Москвина, в годы войны - лейтенант, военфельдшер артполка Панфиловской дивизии.
В годы войны мне приходилось дважды с ними сталкиваться. Они вызвали меня, спросили, согласна ли я предоставлять им информацию. Я сказала: нет. И они подписали просто подписать документ. Больше я ничего не делала. Никакого принуждения и уговоров просто не было. А первый раз меня отругал офицер, когда я стала листовку читать на бруствере.
