От Алексей Елисеенко Ответить на сообщение
К All Ответить по почте
Дата 17.03.2007 12:57:30 Найти в дереве
Рубрики Великая Отечественная; Версия для печати

Тут у Драбкина для наших дорогих спецов по бепо

Может боянъ, тогда приношу извинения.

Г.К.- Что представлял, из себя, отдельный дивизион бронепоездов, как боевая единица?


И.Л.Д. – Дивизион был сформирован из добровольцев- железнодорожников. Большинство личного состава были бывшие танкисты, успевшие принять участие в боях на Хасане и Халхин-Голе. Боевые действия дивизион начал осенью 1941 года под Москвой. В дивизион входило два бронепоезда – «Сибиряк» и «Железнодорожник Кузбасса» и штабной поезд из пяти пассажирских вагонов. Боевой задачей дивизиона осенью 1942 года было — прикрытие направления на Моздок и Беслан. В январе 1943 года 42-й отдельный дивизион был переброшен в Иран и больше не принимал непосредственного участия в боевых действиях.


Г.К. – Как выглядел бронепоезд?


И.Л.Д. –С двух сторон бронепаровоза располагались по две бронеплощадки, бронированные вагоны с вращающейся башней, в которой установлено 76 мм орудие. В каждой бронеплощадке — 4 танковых пулемёта, по два на каждом борту. По обе стороны бронепоезда две обычных железнодорожных платформы, на которых установлены 37-мм зенитные пушки и пулемёты ДШК.

В каждой бронеплощадке экипаж из 16 человек. Всего личного состава, было примерно 80—90 человек в команде каждого бронепоезда.


Г.К.. – Что такое отделение разведки дивизиона бронепоездов? Его личный состав, задачи, вооружение? Расскажите максимально подробно.


И.Л.Д. – Когда я пришел в отделение разведки, в нем было 12 бойцов.

Все вооружены автоматами ППД и ППШ, финками или кинжалами, и у каждого уже были трофейные немецкие пистолеты. Отделение формально было подразделением взвода управления. На задание разведчики брали по три запасных диска к автомату и по четыре гранаты Ф-1.

Разведчики ходили в обычном обмундировании, но иногда одевали сверху танковые комбинезоны. У разведчиков было две основные задачи – разведка немецкого тыла и корректировка огня для бронеплощадок.

Нам не поручали захват «языков» и не требовали от нас вступать в бой в немецком тылу. Один раз разведчикам поручили специальное задание в немецком тылу, пройти к станции Муртазово вместе с радисткой, и выйти на связь с нашей диверсионной подпольной группой.

Но, когда сложилось тяжелейшее положение на перевалах осенью 1942 года, именно разведчики дивизиона составили костяк сводного отряда, который и задержал немцев на нашем участке.

В разведке служили замечательные ребята, сибиряки — Степан Лагутин, Гоша Куликов, Коля Трубицын, Коля Гутеев и другие.

Я смотрел на своих товарищей с восторгом и удивлением. Они умели все. Взобраться на телеграфный столб и подключить связь, заранее договорившись с дивизионом — какие провода будут задействованы.

Умели выполнить любую работу железнодорожника – от стрелочника и сцепщика, до машиниста паровоза, умели разминировать и устанавливать мины.

Могли, быстро заменить колеса бронеавтомобиля на железнодорожные и воевать на бронедрезине. Все умели ребята!

В течение нескольких недель мне пришлось освоить их профессии.

Но вот чему я никогда не научился у своих друзей – так это навыку потомственных охотников.

Даже корректировать огонь бронепоезда они умудрялись инстинктивно, и моя грамотность – так мне казалось — была им вовсе не нужна.

И то, что я смог заслужить любовь и уважение этих замечательных ребят - является для меня самой главной наградой, полученной на войне.

Я горжусь, что воевал рядом с этими людьми!

Лагутин стал мне родным отцом. Двухметрового роста, ушедший в армию из Бийска, бывший алтайский охотник, носивший сапоги 46-го размера, молчаливый Лагутин был настоящим русским богатырем.

Он мог спокойно выпить за день два литра водки и выглядеть совершенно трезвым, как «стеклышко».

При своем весе в сто тридцать килограмм и огромном росте, он мог бесшумно пройти по хворосту.

В июле 1942 года дивизион вступил в бои под Армавиром.

Здесь погиб командир разведчиков.

И меня, «за грамотность», назначили командиром разведки вместо убитого.

Все корректировали огонь по попаданиям, а я умел еще корректировать по азимуту. У нас не было рации, и вся корректировка шла только по телефонной связи. Вдоль железной дороги шли столбы с проводами.

Так вот провода телефонного аппарата накидывались на два таких провода, и у бронепоезда подключались к этим же проводам.


Г. К. – Что пришлось испытать в боях на Кавказе?


И.Л.Д. – Это были самые тяжелые бои, в которых мне пришлось участвовать. Многие десятки немецких танков перли тараном на наш бронепоезд, оставленный без прикрытия пехоты и авиации.

В небе над нами с утра до вечера висела подлая немецкая «рама», и наводила на нас шестерки «юнкерсов», которые беспрепятственно пикировали на нас.

От бомбежек экипажи бронепоездов несли тяжелые потери.

Редко удавалось сбить немецкий пикировщик.

На моих глазах как-то зенитчик с «Сибиряка» сбил из 37-мм зенитки самолет Ю-88 и почти сразу погиб. Нас бомбили постоянно!

Четырьмя орудиями 76-мм и приказом «Ни шагу назад!» трудно было остановить немецкие танки. Молодцы паровозники.

Они всё время отлично маневрировали. Однажды болванка, выстрелянная немецким танком, попала в сухопарник паровоза. Техник-лейтенант Тыртычко, обжигаясь, забил пробоину деревянным брусом.

Под станцией Прохладной развернулись танковые сражения. Мы массово использовали «ленд-лизовские» танки, бросая их в контратаки на верную погибель. Всего несколько раз я видел танки Т-34.

Видел, как довольно успешно пытались остановить немецкие танки с помощью дрессированных собак с противотанковыми минами на спине.

Нашу авиацию мне удалось увидеть только один раз, и то, не в воздухе, а на земле. Неподалеку от нас сделал вынужденную посадку подбитый штурмовик ИЛ-2, вооруженный РС-ами. У самолета стоял летчик, молодой парнишка, в звании лейтенанта, и крыл весь белый свет матом.

Мы постепенно откатывались к Чечне.

Местное население относилось к нам весьма недружелюбно.

Жрать нам было нечего, так мы брали провиант у местных, иногда даже угрожая оружием. В Грозном, ещё по пути на фронт, ко мне, сидящему на первой платформе, подошел пожилой чеченец, и сказал – «Солдат, продай автомат! Я тебе семьдесят пять тысяч дам!». Я послал его подальше …

Каждый выход на разведку на Кавказе был неимоверно тяжелым.

В начале сентября положение стало критическим. Мы прибыли на станцию Докшукино, сейчас уже не помню, это юго-восток Кабардино-Балкарии, или уже северо-запад Северной Осетии. Мы должны были поддержать огнем наши пехотные части. Но на станции и рядом с ней — вообще не было никаких пехотинцев. Тишина страшная. Абсолютная.

Тишина перед немецкой атакой, которую у нас не было шансов сдержать.

Я даже сейчас, не понимаю, как нам удалось выжить в тот день.

Немцы обошли станцию. Находясь на перроне, мы попали под огонь своих «катюш». Спасались на полу станционной уборной.

Вы представляете себе станционную уборную во время войны?

Пришлось снять с себя все обмундирование.

К своим по Тереку шли в одних трусах, но с оружием.

Несколько дней казалось, что не отмоем с себя эту дикую вонь.

В сентябре 1942 сводной отряд дивизиона бронепоездов, 44 человека, был брошен на оборону перевала на высоте 3.000 метров над уровнем моря.

От звука выстрела низвергалась лавина.

Огонь мы вели только снайперский, а немцы заваливали нас минами.

На какое- то время нас просто забыли на перевале. Кончились продукты.

Начался голод. За каких то три дня я полностью сжевал ремешок танкошлема, а потом в течение двух дней во рту не было ни крупинки.

Когда спустились с перевала в долину, я еще долго переживал, почему не съел второй ремешок шлема, надо было только срезать металлическую пряжку.

Против нас стояли немцы из дивизии «Эдельвейс», оказавшиеся в аналогичной ситуации, им тоже нечего было жрать. Немцы к такому не привыкли.

На пятый день около роты немцев, во главе с капитаном, сами пришли сдаваться к нам в плен.

Случай для сорок второго года очень редкий, но голод – не тетка.

В плену немцы держались с достоинством.

А перевал мы все же тогда удержали. Когда нас сменила на перевале стрелковая рота старшего лейтенанта Цховребова, то из нашего сводного отряда в живых оставалось только 19 человек.

Попросили у Цховребова сахара. Командир роты ответил, что внизу нас накормят, а им тут еще до третьего пришествия сидеть.

http://www.iremember.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=467#jreactions

Фронт горел не стихая, как на теле рубец. Я убит и не знаю -наш ли Ржев наконец?