"Коротко хочу рассказать о боевых делах экипажа танка КВ, которым командовал Виктор Ермолин, потомственный челябинский рабочий. Кстати, весь его экипаж состоял из тракторозаводцев Челябинска: наводчик Владимир Ласауц, механик-водитель Николай Чунихин, радист-стрелок Степан Мельников.
Выдвинувшись по мелколесью на своей 50-тонной крепости вперед, Ермолин обнаружил на окраине деревни Хомяки немецкую противотанковую батарею. Увидел ее и Ласауц.
Коротко перемолвились, понимая друг друга с полуслова:
— Готовятся к бою...
— Хотят наших встретить огнем.
Связаться по радио с командиром роты не удалось, и Ермолин самостоятельно принял решение:
— Рванем наискосок по полю, навалимся на их позиции с фланга.
— Понял, командир, — бодро откликнулся механик-водитель Чунихин, включая скорость.
Двинулась, пошла, набирая ход, машина. Немцы развернули два орудия, открыли огонь, но поздно. КВ ворочался, топтался на огневой позиции гитлеровских артиллеристов, давил гусеницами орудия и прислугу — ну, право же, как мамонт (немцы так его и называли — мамонт).
Ермолин открыл путь всему батальону. Из засады танки рванулись в атаку. В считанные минуты были разгромлены силы гитлеровцев, сосредоточенные в Хомяках.
В бою КВ Ермолина был поврежден. Всю ночь он маячил [34] на ничейной земле. Экипаж сумел устранить неисправность. Ермолин доложил по радио:
— «Вылечились». Идем к своим.
Ротный ответил:
— Не торопитесь. Встретимся с вами там же.
Но контратака подразделения, которую имел в виду ротный, несколько задержалась. Танк Ермолина еще одну ночь находился перед позициями гитлеровцев. Те, возможно, думали, что в груде металла больше нет жизни.
Утром я подъехал на легком танке к нашему КВ, постучал гаечным ключом по броне:
— Живые кто есть?
— Есть, есть! — послышалось в ответ. — Все живы.
— А чего же торчите здесь, на виду у немцев?
— Да горючего почти нет.
— До леса сможете дотянуться?
— Так точно.
— Давайте. В лесу, вон у той дороги — заправщики.
Танк громыхнул двигателем и двинулся к опушке леса. Первая половина дня прошла относительно спокойно, если не считать артиллерийской перестрелки.
Потом на большой высоте появилась зудящая, ненавистная всем нам «рама». Знали мы, что вслед за ней пойдут бомбардировщики. И точно: прогудели над передовой две группы «юнкерсов», сбросили бомбы в некотором отдалении. Пришли и «лаптежники» — так называли вражеских пикировщиков с неубирающимся шасси — Ю-87. Но что это? Сбрасывали они на сей раз не бомбы, а пустые железные бочки. Падая, набирая скорость, бочки издавали воющий звук — как стая шакалов.
— Психической бомбежкой хочет взять немец, — проговорил находившийся со мной рядом радист. — Не возьмешь!
«Взыграла» вражеская артиллерия. Не жалея снарядов, били и били гитлеровцы по площадям.
Все признаки затеваемой атаки налицо. Но ее не последовало. Вместо того увидели мы в стереотрубы и бинокли, как со стороны Хомяков по автостраде движется большая толпа людей — человек двести. Во, придумали, изверги! Впереди гонят деревенских жителей — женщин, детей, стариков, а за ними идут эсэсовские подразделения.
Я поставил задачу Суздалеву, Ермолину, командирам других машин, которые оказались поблизости: скрытно выйти лесом к автостраде, отсечь от толпы советских людей фашистские подразделения и огнем, гусеницами уничтожить их, раздавить! [35]
Ермолин скомандовал механику-водителю:
— Вперед, Коля, газуй!
В несколько секунд танк Ермолина очутился на шоссе, отгораживая своей массой наших людей от гитлеровцев. Заскрежетал гусеницами, разворачиваясь на асфальте, застучал пулеметными очередями. Гитлеровские артиллеристы открыли огонь по танку, не особенно осторожничая со своими солдатами, находившимися там же. Разрывы вскинулись впереди и сзади — вилка. Снарядом разбило левую гусеницу, и КВ, круто развернувшись, замер.
Несколько часов стоял у дороги закопченный в бою танк. С виду безлюдный. Экипаж, однако, был жив и принимал все меры к спасению боевой машины. Когда стало темнеть и бой затих, хлопцы намотали портянки на кувалду (и сообразили же!), почти бесшумно подтянули, состыковали гусеницу. С рассветом своим ходом направились в лес. Но не дошли. Остановил их командир стрелкового батальона, выдвигавшегося к населенному пункту.
— Видите, левее Хомяков — отдельный дом? В нем пулеметное гнездо, — прохрипел капитан с перебинтованной головой. — Не дают проходу, сволочи. Ударьте по нему, танкисты!
— Мы бы с удовольствием, да снарядов нет, — вздохнул Ермолин.
— Тогда, может, броней стукнете домик-то? В глазах капитана было столько надежды!
— Сейчас, — бросил Ермолин, скрываясь в башне.
Он скомандовал: «Вперед! Направление отдельно стоящий дом — таранить!» И устремился КВ, набирая скорость, вперед.
Деревенский дом рухнул под ударом брони тяжелого танка. Обвалившаяся кровля похоронила пулеметное гнездо фашистов.
Гитлеровцы сразу же после этого открыли огонь по танку из многих орудий. Танк был сильно поврежден. Погибли все члены экипажа, чудом остался в живых только командир машины Виктор Ермолин.
Стрелковый батальон, на пути которого не стало вражеского пулеметного гнезда, успешно продвигался.
Боевое товарищество и взаимовыручка проявляются подчас вот так вроде бы неожиданно и чуть ли не случайно. Мог бы Виктор Ермолин и отмахнуться, не внять просьбе пехотного командира — ведь танк не имел боезапаса и топлива, шел на заправку, экипаж с честью выполнил поставленную ему задачу и, что называется, выдохся в предыдущем [36] бою. Да, могли развести руками танкисты и пояснить: нет силенок, безоружные мы. И никто бы не попрекнул их за это. Но сделали они иначе. Поступили не по установкам, а по зову сердца. По отрывистым словам, по запекшимся губам и яростному взгляду пехотного командира с перевязанной головой понял Ермолин, что не могут они, танкисты, просто не могут остаться в стороне, что по совести должны ввязаться в бой, бить врага броней. И двинули своим танком вперед. И пошли на подвиг и на смерть.
Ермолин, один оставшийся в живых, но весь израненный, долго потом отлеживался в госпиталях и в каждой медсестре «узнавал» женщину, которая шла в толпе гонимых по автостраде жителей подмосковного села Хомяки. И еще по ночам не спал он, бредил, повторяя имена своих боевых товарищей, членов экипажа, выкрикивая в серую больничную темноту: «Капитан, мы раздавили пулеметное гнездо, ты слышишь, капитан?!»"
