От	Георгий
К	All
Дата	25.01.2004 16:24:25
Рубрики	Россия-СССР; История; Культура;

13 января было 110 лет со дня рождения Нины Викторовны Пигулевской (*+)

---

http://www.krotov.org/spravki/persons/20person/1970pigu.html

НИНА ВИКТОРОВНА ПИГУЛЕВСКАЯ

Родилась 13 января 1894 г., С.-Петербург. Умерла 17 февраля 1970 г., Ленинград.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Настоящий сборник ("Ближний Восток. Византия. Славяне") включает прежде всего неопубликованные статьи выдающегося советского
историка и востоковеда, исследователя античной и средневековой истории и культуры Ближнего Востока члена-корреспондента АН СССР Нины
Викторовны Пигулевской. Они написаны в разное время, охватывают, хотя и в разной мере, всю научную деятельность автора и посвящены
самым различным темам, отражая многостороннее творчество Н. В. Пигулевской: и переводы памятников сирийской и византийской
литературы, и исследования отдельных исторических источников, и обобщающие статьи по истории Ближнего Востока, Византии и славян.
Эта публикация практически исчерпывает подготовленные к печати статьи, имевшиеся в архиве Н. В. Пигулевской.
В сборник включены также переводы ряда работ, напечатанных только в зарубежных изданиях. Это позволит советскому читателю полнее
представить себе научную деятельность Н. В. Пигулевской и свободнее пользоваться ее работами, полностью сохраняющими свое значение.
Открывают сборник тезисы доклада, подготовленного для V Международного конгресса экономической истории, состоявшегося в Ленинграде в
августе 1970 г. Здесь подведен итог многолетним исследованиям Н. В. Пигулевской торговых путей между Европой и Азией в средние века
и комплекса экономических и культурно-исторических проблем, связанных с этой торговлей. Одновременно в тезисах содержится программа
комплексных исследований <шелкового пути>, рассчитанная на сотрудничество ученых различных специальностей и разных стран. Эта
программа приобрела за истекшее время еще большую актуальность в связи с открытиями новых материалов и документов.
Работа <Месопотамия в эллинистическую и парфянскую эпохи> написана в 1940 г. как раздел курса лекций, читанного в Ленинградском
университете. К сожалению, другие разделы курса не сохранились. Сжатая и живо изложенная общая картина истории Месопотамии со времен
Александра Македонского до становления Сасанидской державы до сих пор сохраняет свое научное значение. Большой интерес представляет
она как ядро дальнейших исследований Н. В. Пигулевской, отраженных в послевоенные годы в монографии <Города Ирана в раннем
средневековье> и соответствующих главах коллективной <Истории Ирана с древнейших времен до конца XVIII в.>.
Работа <Из истории социальных и религиозных движений в Палестине в римскую эпоху>, написанная в 1923 г., является первым обращением
Н. В. Пигулевской к исторической тематике. В этот период, когда марксизм еще не проник достаточно глубоко в академическую науку, в
статье чувствуется несомненное влияние социальных преобразований в стране и марксистского исторического метода. Это влияние
проявляется и в интересе к социальным силам, поддерживавшим зарождающуюся христианскую идеологию, и во внимании к исторической
обстановке, в которой складывалось христианство. Рассматривая Иисуса и его учеников как реальных исторических лиц, автор свое
основное внимание уделяет истории народных масс. Тема, избранная Н. В. Пигулевской, важна для марксистского осмысления
значительных явлений мировой истории; позже данная тема вновь исследовалась в советской историографии. [1 См.: Амусин И. Д. "Народ
земли" (К вопросу о свободных земледельцах древней Передней Азии). - Вестник древней истории, 1955, ? 2, с. 14-35.] Уже в это время
Н. В. Пигулевская в центр своей статьи ставит проблемы культуры и идеологии - черта, которая характерна для ее исследований.
Н. В. Пигулевская, всегда отличавшаяся высокой требовательностью к себе, не сочла возможным публикацию этой ранней работы, однако
составители решили включить ее в сборник как документ, отражающий веху не только на творческом пути автора, но и в истории
становления советской историографии Ближнего Востока.
Статья <Хроника псевдо-Дионисия Тельмахрского о Южной Аравии> представляет собой характерный для творчества Н. В. Пигулевской
образец органического сочетания филологического и исторического исследования. Вводя в научный обиход важный исторический источник,
автор делает его доступным для широкого круга читателей и одновременно дает подробный историографический и исторический анализ
памятника. По этому типу построены не только многие статьи Н. В. Пигулевской, но и ряд ее монографий.
Перевод Хроники псевдо-Дионисия был подготовлен Н. В. Пигулевской для книги <Византия на путях в Индию>, где он должен был быть
помещен в качестве приложения. Позднее для самостоятельной публикации к переводу была подготовлена вводная статья. По-видимому, в
связи с немецким изданием книги и это намерение не было осуществлено. Перевод был включен в немецкое издание и на русском языке
публикуется первый раз.
Впервые увидит свет небольшая заметка <Византийские поговорки>, написанная в 1968 г.
В годы Великой Отечественной войны Н. В. Пигулевская выступала с лекциями и докладами, посвященными проблемам культурных
взаимоотношений народов средневековья. Эти работы, показывавшие взаимные влияния разных народов и разных рас, их взаимодействие во
всемирно-историческом процессе, рисовавшие выдающуюся культурно-историческую роль славянских народов, были вкладом ученого в борьбу
советского народа против фашизма. Наиболее ярким образцом таких работ и является публикуемая лекция <Византия и славяне>,
прочитанная 23 декабря 1944 г. в Казани в Государственном университете им. В. И. Ульянова-Ленина. Хотя за истекшие годы эта тема
получила большое дальнейшее развитие, [2 Обзор литературы см.: Удальцова З. В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969, с.
229-253.] сжатый обзор Н. В. Пигулевской, дающий четкую и ясную общую картину, показывающий задачи и направления дальнейших
исследований, до сих пор сохраняет свое значение и представляет интерес.
Статья <Сирийская хроника VI в. о славянских племенах>, написанная в 1969 г. и опубликованная только на французском языке,
продолжает серию исследований Н. В. Пигулевской, посвященных сирийским источникам о славянах. Она рассматривает одни из самых ранних
исторических сведений о славянах, принадлежащие перу современника появления славянских племен в пределах Византии в конце VI в.
Большой интерес представляет работа <Хронография Феофана и сирийские хроники>, изданная в 1967 г. в Австрии на английском языке.
Здесь проведено последовательное сравнение греческой хронографии Феофана и сирийской хроники псевдо-Дионисия Тельмахрского, что
позволило автору показать общность источников этих двух сочинений и даже реконструировать некоторые разделы не дошедшего до нас
текста одного из источников. Вывод Н. В. Пигулевской, что <византийская литература - понятие несравнимо более широкое, чем
греко-византийская литература>, имеет особое значение. Этот новый подход открывает дальнейшие перспективы изучения не только
византийской литературы, но и многих других средневековых литератур.
Одна из первых научных работ Н. В. Пигулевской <О сирийской рукописи "Церковной истории" Евсевия Кесарийского в Российской Публичной
библиотеке> давно стала библиографической редкостью. Между тем она представляет интерес и как описание ценнейшей сирийской рукописи
в хранилищах Ленинграда, и как образец монографического исследования рукописи. Эта работа отмечает начало творческого пути
выдающегося советского историка и показывает, на какой солидной основе скрупулезного филологического и историографического анализа
возводились впоследствии ее исторические работы, поражающие широтой охвата проблем и смелостью обобщений.
В еще большей мере библиографической редкостью стала статья <Сирийская культура средних веков и ее историческое значение>. Очерк
содержит первую не только в советской, но и в мировой науке характеристику сирийской культуры средневековья и ее роли в общем
процессе исторического и культурного развития человечества. Она поражает широтой охвата: и хронологического, включая весь период
средневековья, и территориального, от Китая до Западной Европы, и разнообразием сюжетов.
Одновременно статья представляет собой необычайно разностороннюю и детально разработанную программу деятельности в области
сирологии, рассчитанную на много лет. Вся последующая деятельность Н. В. Пигулевской посвящена разработке проблем, намеченных в
данной статье. Здесь можно найти иногда довольно подробные, иногда выраженные лишь намеком истоки большей части последующих работ Н.
В. Пигулевской - от кратких заметок, как например <Заметка об отношениях между Византией и гуннами в VI в.>, публикуемая в настоящем
сборнике, до важнейших монографий, как <Города Ирана в раннем средневековье> (1956 г.) и <Арабы у границ Византии и Ирана в IV-VI
вв.> (1964 г.). Углубленному исследованию этих проблем Н. В. Пигулевская посвятила свою последнюю, итоговую монографию -
<Культура сирийцев в средние века>.
Впервые публикуемый на русском языке <Мартирий Кириака Иерусалимского>, изданный в Париже в 1928 г., вновь вводит читателя в круг
проблем взаимодействия различных литератур Ближнего Востока в раннем средневековье. Основываясь на рукописи Государственной
Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. В. Пигулевская проводит сравнение сирийской, греческой и латинской версий
памятника. Она убедительно показывает его греческое происхождение и изменения, которые он претерпел в сирийской среде,
возвратившиеся впоследствии в греческие версии. Статья показывает роль агиографических сочинений и как важнейшего исторического
источника, и как отдельного этапа в сложении художественной литературы.
Те же проблемы разрабатываются и в статье 1969 г. <Сирийский текст и греческий перевод мартирия Тарбо>, опубликованной в сборнике,
посвященном юбилею проф. Ф. Альтхайма.
Вопросу о международных экономических и культурных связях посвящена статья <Об историческом значении надписи RES 4337>, завершенная
Н. В. Пигулевской в последний день жизни. Если <Шелковая дорога> дает постановку этих проблем в общем плане, на материале многих
стран и периодов истории, то эта статья содержит анализ эпиграфического памятника, знаменитого южноарабского <торгового кодекса>
из Тимна'.
На конкретном материале Н. В. Пигулевская показывает организацию торговли и сбора пошлин в Южной Аравии и вводит это в широкий
исторический контекст <пути благовоний>, соединяющего Индию и Африку со странами Средиземноморья. Статья была подготовлена для
сборника, посвященного юбилею проф. Велскопф, и на русском языке публикуется впервые.
Проблемам культурных отношений различных народов путем передачи религиозных идей посвящена <Заметка об отношениях между Византией и
гуннами в VI в.>.
Статья <Сиро-палестинские фрагменты псалмов 123-124>, также впервые публикуемая на русском языке, дает подробное описание одной из
ценнейших сирийских рукописей, хранящихся в Государственной Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина, особенно интересной
в настоящее время, когда открытие кумранских документов вызвало усиленное внимание ученых к древним сирийским версиям сочинений
христианского канона.
Состав сборника отражает многообразие научных интересов Н. В. Пигулевской и позволяет проследить ее творческий путь, ведущий от
углубленного исследования исторического материала и методики историографического исследования источников к широким историческим
обобщениям.
Сборнику предпослана первая в нашей литературе развернутая научная биография Н. В. Пигулевской, написанная ее коллегами и ближайшими
учениками, и полная библиография ее работ.
Сборник подготовлен Византийской группой при Ленинградском отделении Института истории СССР АН СССР и Кабинетом Ближнего Востока при
Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР. Основную работу по отбору статей и подготовке к публикации рукописей
личного архива Н. В. Пигулевской провели Г. Л. Курбатов (ЛГУ), И. Н. Лебедева (БАН СССР), А. Г. Лундин и К. Б. Старкова (ЛО ИВАН
СССР). В подготовке статей и их переводов на русский язык активно участвовали сотрудники Кабинета Ближнего Востока Е. Н. Мещерская,
А. В. Пайкова, Р. Г. Рылова и И. Ш. Шифман.

НИНА ВИКТОРОВНА ПИГУЛЕВСКАЯ

Нина Викторовна Пигулевская (Стебницкая) родилась 14 (1) января 1894 г. в Петербурге в семье Виктора Иеронимовича и Софьи
Христофоровны Стебницких. Род Стебницких дал русскому обществу выдающихся научных деятелей, в том числе академика П. Л. Капицу. Дед
Нины Викторовны - Иероним Иванович Стебницкий - член-корреспондент Академии наук, был известным географом-топографом. Он особенно
интересовался проблемой конфигурации Земли и оставил в этой и смежных областях видные исследования. Отец Нины Викторовны получил
юридическое образование и выбрал профессию юрисконсульта, занимаясь в то же время историей юриспруденции с этнографическим уклоном:
его научной специальностью являлось изучение обычного права у кавказских горцев, и в этой области он оставил ряд трудов.
Нина Викторовна выросла в большой и дружной семье. В возрасте 10 лет после начальной подготовки в школе О. П. Конради Нина
Стебницкая поступила в частную женскую гимназию М. Н. Стоюниной, где учились ее старшие сестры. Эта гимназия славилась прекрасной
постановкой учебного процесса, ее начальница стремилась привлечь к преподаванию в своем учебном заведении лучшие педагогические силы
Петербурга и сама была видным педагогом-воспитателем. Преподаванию всеобщей и русской истории в школе уделялось особо большое
внимание. Из стен этой гимназии вышли многие деятельницы русской и советской науки и культуры.
В 1909 г. семья Стебницких понесла тяжелую утрату: умер ее глава. Перед Н. В. встал ряд забот, связанных с ухудшением материального
положения, в первую очередь забота о возможности продолжать образование. Нина Викторовна была вынуждена сочетать свои школьные
занятия с частными уроками. Весной 1911 г. Н. В. Стебницкая кончила гимназию с золотой медалью. Уже имея сознательный план
продолжения образования со специализацией в области истории, в последнем, VIII классе Нина Викторовна прошла факультативный курс
латыни и за один год подготовилась за полный курс латинской словесности по программе мужской гимназии. Осенью 1912 г. она с успехом
поступила на историко-филологический факультет Высших женских (Бестужевских) курсов, единственного в России женского университета.
Преподавание на курсах вели многие выдающиеся ученые того времени. Там читали специальные курсы и руководили семинарами такие
историки и филологи, как И. М. Гревс (средневековая история), О. А. Добиаш-Рождественская (латинская письменность и палеография), Ф.
Ф. Зелинский (античная история и словесность), И. Д. Андреев и А. В. Карташев (история церкви и идейных течений раннего
средневековья).
В числе наиболее замечательных спецкурсов по группе всеобщей истории, где занималась Нина Викторовна, следует назвать занятия
историей и экономикой средневекового города, которые вел на материале Италии И. М. Гревс.
После четырех лет обучения, прослушав общие курсы истории древности, средневековья и нового времени, Нина Викторовна выбрала в
качестве более узкой специальности историю раннехристианской и византийской церкви. В этой редкой для женщины области она получила
блестящую подготовку на кафедре И. Д. Андреева и после окончания курсов в 1918 г. была оставлена для приготовления к профессорской
деятельности.
Помимо латыни, во время пребывания на курсах Н. В. серьезно изучила греческий язык как в античной форме, так и в форме, усвоенной
византийской письменностью. Ее руководителем в занятиях языками была С. В. Меликова-Толстая. Поставив перед собой задачу изучения
раннехристианской церкви с ее многообразными формами на разных этапах существования при противоречивых идейных течениях внутри нее,
сочетавшихся с идейной борьбой с отживавшим язычеством и ранее сложившимися монотеистическими религиями на территории Ближнего
Востока, Нина Викторовна поняла необходимость овладеть восточными языками, чтобы в подлиннике усвоить важнейшие для этой области
знания источники. Глубокое изучение подлинных материалов в первую очередь требовало знания древнееврейского и сирийского языков,
затем уже арабского и эфиопского. В то время единственным местом, где велось преподавание этих предметов на очень высоком уровне,
был восточный факультет университета.
В 1918 г. Н. В. начала занятия восточными языками под руководством академика П. К. Коковцова. Элементарные курсы древнееврейского и
сирийского языков она прослушала у М. Н. Соколова и А. П. Алявдина, но чтением памятников Библии с ней занимался П. К. Коковцов, у
которого Нина Викторовна читала кн. Исайи, Псалмы и кн. Иова, наиболее трудный текст всего библейского канона. Огромной эрудиции П.
К. Коковцова, точности его филологического анализа и строгой доказательности выводов из наблюдений над источником Н. В. несомненно
многим обязана и отразила это в своих работах. [См.: Пигулевская Н. В. Академик Павел Константинович Коковцов и его школа. - Вестник
ЛГУ, 1947, ? 5, с. 106-118.] С П. К. Коковцовым ее связывала дружба, длившаяся много лет до самой кончины последнего в блокадные дни
Ленинграда (1 января 1942 г.). [ Первый некролог П. К. Коковцова принадлежит Н. В. Пигулевской, см.: Вестник Академии наук СССР,
Казань, 1942, ? 4, с. 103-107. Она не раз возвращалась к памяти любимого учителя, оказавшего большое влияние и на формирование ее
научных интересов, и на всю ее деятельность, см.: Пигулевская Н. В. Академик П. К. Коковцов (к столетию со дня рождения и
двадцатилетию со дня смерти). - Палестинский сборник, 1964, вып. 11 (74), с. 170-174.] Самоотверженной энергии Нины Викторовны в
первую очередь советская семитология обязана сохранением архива с научным наследием П. К. Коковцова. [Орбели Р. Р. Академик П. К.
Коковцов и его рукописное наследство. - Очерки по истории востоковедения, 1957, вып. 2, с. 341-342.]
На преобразованных восточном и филологическом факультетах университета, которые слились в 1920 г. в единый факультет общественных
наук, преподавание семитологических дисциплин велось П. К. Коковцовым и И. Ю. Крачковским. В 1922 г. Нина Викторовна, окончив
университет, продолжала регулярно заниматься чтением и анализом семитоязычных памятников. Так она изучала библейско-арамейский и
палестинский диалекты арамейского языка, читая кн. Даниила и Таргум Онкелос.
Незаурядные успехи, достигнутые Н. В. в овладении научным методом анализа исторических и религиозных памятников как иудейских, так и
христианских учений, показывает архив ее ранних работ. Среди докладов, статей, конспектов и подготовительных материалов для
исследований выделяются три темы, связанные между собою идейным и фактическим содержанием, все они отражают исследование источников
и социальных корней христианства в пору его зарождения: 1) апокрифические <Оды Соломона>; 2) проблема авторства Евангелия от Иоанна;
3) Иисус и <народ земли> ('am-ha'ares') в Евангелии и апостольской проповеди. Названия этих проблем показывают, как серьезно Н. В.
подходила к истории христианства, стремясь выяснить и определить кардинальные причины и следствия появления нового учения в недрах
древнего иудейского общества, прошедшего к тому времени более чем тысячелетний путь развития. В работе над апокрифом <Оды Соломона>
Н. В. намечает связь памятника с Евангелием от Иоанна, прослеживая общность идей обоих источников. Ее исследование сближает
памятники во времени, устанавливая гораздо более раннее время возникновения Евангелия от Иоанна, чем тогда принято было думать.
Многие наблюдения Нины Викторовны подтверждаются теперь источниками, открытыми в пещерах Хирбет-Кумрана. При анализе авторства
Евангелия от Иоанна Н. В. приходит к выводу о реальности изображения среды, исторических обстоятельств, в которых возник памятник.
Отсюда вытекает ее заключение о том, что в основе памятник действительно принадлежит апостолу Иоанну. Помимо статьи, которая,
по-видимому, представляла введение к <Одам Соломона>, определяя их историю, место в апокрифической литературе, Нина Викторовна
составила комментарий к ним, целиком основанный на филологическом исследовании греческого и сирийских псалмов, найденных и
опубликованных Р. Гаррисом в 1909 г. Наибольшее внимание Н. В. уделила проблеме отношений между массой иудейского народа и
привилегированным кругом книжников и фарисеев. Она использует все три основных исторических источника: Иосифа Флавия, Евангелие и
Талмуд, вернее Мишну. В центре проблемы находится термин 'am-ha'ares', который Н. В. определяет как название основной массы
сельского населения Палестины. В своем анализе источников автор приходит к заключению, что термин отражает взгляд фарисеев на
трудовую часть иудейского общества. Она показывает социальные корни идейной основы проповеди Иисуса и близость последней к подлинным
воззрениям большей части сельского населения Иудеи и Галилеи. Личность Иисуса в Евангелии отразила основные противоречия между
интересами господствующей группы и массы народа, критически к ней настроенной.
В двадцатые годы Н. В., естественно, еще не сложилась как историк-марксист. Однако ее ранние работы поражают умением выявить в
источниках отражение важнейших социальных явлений. Многие тезисы этих исследований вызывают в настоящее время особый интерес в связи
с возросшим вниманием к идеологии иудейского и эллинистического общества Палестины вследствие открытия рукописей Мертвого моря.
Первое время Н. В. подписывала свои работы двойной фамилией, но с 1923 г. известна как Н. В. Пигулевская (в 1918 г. она вышла замуж
за Г. В. Пигулевского, специалиста в области органической химии, в дальнейшем профессора Ленинградского государственного
университета). Ее первая печатная работа целиком гебраистического характера и явно отражает результат занятий с П. К. Коковцовым.
Это небольшая научно-популярная статья <Восток и евреи в книге Исайи>, опубликованная в журнале <Восток>, в последнем выпуске серии,
где востоковеды нашей страны знакомили широкого читателя и специалистов с результатами исследования истории и культуры Востока и с
образцами лучших памятников литературы всех стран и народов Востока. Статья Н. В. насыщена стихами Исайи в ее собственном переводе
высокого достоинства. Очерк посвящен внешней и внутренней политике Иудеи и дает обзор ее международного положения в первой половине
VIII в. до н. э. Автор показала интерес Исайи к социальной жизни своего народа, окружающих стран, в первую очередь Египта. Статья
вызвала интерес, потому что здесь Н. В. одна из первых в советском востоковедении связывает идейное направление пророческой
проповеди с крупнейшими социально-экономическими изменениями в жизни маленького восточного государства.
Уже тогда Н. В. Пигулевская совмещала интенсивную научную работу с общественной. В конце 1918 г. Петроградский райсовет поручил ей
организовать школу грамоты при писчебумажной и переплетной фабрике <Светоч>. Нина Викторовна с честью выполняла поручение и в
течение нескольких лет вела занятия в группе, состоявшей из 30 человек, большей частью женщин-работниц.
Еще до окончания университета Н. В. поступила в Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки на должность хранителя
восточных рукописей.
Научная деятельность Н. В. Пигулевской как сиролога началась в стенах Публичной библиотеки с изучения и описания сирийских
рукописей. Первой опубликованной сирологической работой была статья <О сирийской рукописи "Церковной истории" Евсевия Кесарийского в
Российской Публичной библиотеке> (1926 г.), посвященная описанию и анализу одной из древнейших датированных сирийских рукописей. С
этого времени и до конца жизни Н. В. увлеченно и плодотворно работала в этой области, впервые показав сирийскую культуру во всем ее
объеме и многообразии. Сирийские хроники и истории, легенды и агиографы, алхимия и медицина, юридические памятники и деловые
документы, путевые заметки и статуты Академии - нет ни одной сферы культурной деятельности сирийцев, на которой Нина Викторовна не
остановила бы своего внимания, ни одного сколько-нибудь значительного явления, которое не нашло бы отражения в ее многочисленных
работах. Целое созвездие ярких представителей сирийской образованности встает со страниц, написанных пером исследователя: врач
Сергий Решайнский и лексикограф Хунейн ибн Исхак, безвестный летописец Иешу Стилит и блестящий ученый-энциклопедист Бар Эбрей,
историки, агиографы, переводчики, учителя сирийской школы и деятели церкви.
В самом начале творческого пути Н. В. Пигулевской посчастливилось сделать открытие, о котором она всегда вспоминала с большим
волнением. В VII в. один из видных епископов и писателей несторианской церкви Мартириус Сахдона был лишен сана. Почти все его
сочинения были утеряны, и только в уникальной Страсбургской рукописи сохранились <Книга совершенной жизни>, пять писем и советы
мудрости, однако и они обрывались на середине шестого изречения, и вряд ли можно было ожидать, что когда-нибудь отыщутся недостающие
страницы. В 1926 г. на заседании Коллегии востоковедов Н. В. Пигулевская выступила с сообщением о том, что в Публичной библиотеке
находятся два пергаментных листа, которые, как ею было установлено, являются концом Страсбургской рукописи. В следующем году это
сообщение было опубликовано в , а в 1928 г. появилась статья <Жизнь Сахдоны>, повествующая о жизненном пути
этого ученого и выдающегося общественного деятеля того времени.
Говоря о том, что Нине Викторовне выпало счастье сделать такую находку, мы вовсе не имеем в виду элемента какой-то случайности: это
был закономерный результат серьезных, углубленных штудий молодого ученого, которому предстояло еще не раз пережить волнение и
большую радость новых открытий.
В 1927 г. на заседании Общества древней письменности Н. В. Пигулевская выступила с докладом о филигранях сирийских рукописей,
который впоследствии был опубликован в виде статьи с одноименным названием. Тщательное изучение сирийских рукописей, в частности
материала, служившего для письма, привело ее к выводу, что метод датировки с помощью водяных знаков, который использовался для
датировки русских, славянских и других рукописей, может быть с успехом применен и при исследовании восточных (сирийских, арабских,
персидских) рукописных памятников. Эта статья, содержащая приложение с перечнем датированных сирийских рукописей и указанием
филиграней бумаги, на которой они написаны, может служить ценным пособием для палеографического исследования и датировки
ближневосточных рукописных текстов.
С 1936 г. Н. В. Пигулевская работает в Библиотеке им. М. Горького при Ленинградском университете и одновременно продолжает
знакомство с собранием сирийских рукописей Института востоковедения АН СССР. Еще в июне 1935 г. на заседании Рукописного отдела
института она прочитала доклад, посвященный трем фрагментам, написанным сирийскими буквами и найденным экспедицией Русского
археологического общества во время раскопок 1908-1909 гг. в Хара-Хото. Материал этот позднее был опубликован.
Изданные Н. В. Пигулевской фрагменты интересны тем, что это единственные известные нам рукописи, где на одном и том же листе
сирийский текст написан как в горизонтальном, так и в вертикальном направлениях. Фрагменты сирийской рукописи из Хара-Хото являются
последним и бесспорным, как показала Н. В., свидетельством того, что сирийцы не только писали, но и читали в вертикальном
направлении.

[В статье "Еще раз о сиро-тюркском" (1966 г.) сделан более подробный анализ третьего фрагмента из Хара-Хото, где тюркский текст,
транскрибированный сирийскими буквами, перемежается сирийскими словами. Такая письменность смешанного типа известна по надписям из
Семиречья, однако опубликованный Н. В. Пигулевской фрагмент представляет особенный интерес, так как он является частью рукописной
книги и свидетельствует о наличии сиро-тюркской литературы и о большом влиянии сирийской культуры в Средней Азии.]

Успехи исследований Н. В. Пигулевской были отмечены присуждением ей 14 апреля 1938 г. по представлению академиков П. К. Коковцова и
И. Ю. Крачковского ученой степени кандидата филологических наук без защиты диссертации.
Ко времени работы Нины Викторовны в Библиотеке им. М. Горького относится публикация статьи <Сирийская алхимическая литература
средневековья> (1936 г.), положившей начало серии исследований в области научной и культурной деятельности сирийцев. В них Нина
Викторовна ставила две основные задачи: дать характеристику этой самобытной культуры и раскрыть причины ее столь широкого
распространения от <вечного города> Рима до границ <Небесной империи>. Еще в XIX в. о сирийской литературе существовало предвзятое
мнение как о малозначительной и однообразной, а о сирийцах - как о людях посредственных, <не блиставших ни в военном деле, ни в
науках, ни в искусстве>. [См.: Райт В. Краткий очерк сирийской литературы. Под ред. и с дополнениями П. К. Коковцова. СПб., 1902, с.
1.]
Начиная с первой своей работы, посвященной сирийской науке, и затем во всех последующих Н. В. Пигулевская показывает
несостоятельность этого суждения.
Сирийцы переводили как с греческого, так и с пехлеви. К числу этих переводов относятся сочинения отцов церкви и агиографические
тексты, философские трактаты Аристотеля и Платона, медицинские своды Галена и Гиппократа, а также произведения собственно
литературные, как <Илиада> и <Одиссея>, басни Эзопа, изречения Менандра, <Калила и Димна> и др. Сирийские переводы сохранили ряд
греческих и персидских сочинений, подлинники которых до нас не дошли. Познакомившись с достижениями греческой науки, сирийцы
передали свои знания арабам, а через арабов эти знания пришли на Запад. Если бы роль сирийцев состояла в одном лишь посредничестве,
то и тогда ее можно было бы оценить как значительный вклад в историю мировой культуры. Однако они создали свою самобытную культуру,
которая была всесторонне исследована и освещена в работах Н. В. Пигулевской.
Ее первой обобщающей работой в этой области, открывшей перспективы новых исследований, стала опубликованная в 1941 г. статья
<Сирийская культура средних веков и ее историческое значение>. Большое внимание она уделяла научным, особенно историческим,
сочинениям сирийцев, в которых содержатся сведения по истории различных стран и областей - Междуречья, Ирана, Закавказья,
Средиземноморского бассейна, Аравийского полуострова, Средней Азии, Индии и Дальнего Востока. Н. В. Пигулевской переведены и
детально исследованы хроники Иешу Стилита, части хроник Иоанна Эфесского, Захарии Митиленского и Михаила Сирийца, Эдесская хроника
VI в., хроника 1234 г. и др. Подчеркивая значение сирийских хроник, Нина Викторовна отмечает, что сведения, приводимые ими, подчас
уникальны, так как византийские источники соответствующего периода сосредоточены на жизни столицы и приводят, как правило,
официальную дворцовую версию, для арабов же характерна оценка событий с точки зрения отношений, сложившихся в халифате. Сирийские
источники лишены особой тенденциозности, авторы их сообщают факты, очевидцами которых были сами, приводят рассказы современников со
множеством ярких, живых подробностей, которые отсутствуют в сочинениях официальных историков.
Нина Викторовна показала значение сирийских источников для истории нашей страны, в частности среднеазиатских и прикаспийских
областей, граничивших с Ираном, а также областей Кавказа и Закавказья, особенно Армении, торговые связи которой с сирийцами
сложились в глубокой древности. Важность этой группы источников становится ясной, если принять во внимание крайне ограниченное число
исторических памятников на среднеперсидском языке империи Сасанидов и тот факт, что армянские источники подвергались многократным
переработкам и были интерполированы.
Этой теме посвящены работы Н. В. Пигулевской <Сирийский источник VI в. о народах Кавказа> (1939 г.). <Авары и славяне в сирийской
историографии> (1941 г.) и обобщающее исследование <Сирийские источники по истории народов СССР> (1941 г.).
Конец 30-х годов был переломным периодом в исследовательской биографии Н. В. Пигулевской. Многолетнее изучение рукописного наследия
греко-сиро-арабских источников сделало из нее блестящего источниковеда, известного исследователя и публикатора многих важных в
научном отношении и впервые оцененных ею памятников. Н. В. Пигулевская сложилась к этому времени и как специалист, в полной мере
овладевший методикой не только чисто филологического, но и комплексного историко-филологического исследования. Всестороннее изучение
источников позволило ученому накопить богатейший фактический материал для широких исторических исследований, привлечь к решению
важнейших исторических проблем данные и источники, до тех пор не привлекавшие должного внимания.
1938-1939 годы были временем перехода Н. В. Пигулевской к широкой исторической, общей ближневосточной проблематике. Можно говорить о
рождении именно в эти годы Н. В. Пигулевской как специалиста по истории Ближнего Востока. История сирийцев и арабов, Ирана и
Византии, их взаимоотношений, всей системы международных отношений на Ближнем Востоке от эллинистической эпохи до раннего
средневековья оказывается в круге научных интересов ученого. В эти годы Н. В. окончательно складывается и как историк Ирана, и как
византинист со своим чрезвычайно широким и глубоко оригинальным кругом научных интересов.
Немалую роль в переходе Н. В. Пигулевской к широким историческим исследованиям сыграло и начало в эти годы ее преподавательской
деятельности в Ленинградском государственном университете на восточном факультете. Нина Викторовна оказалась блестящим педагогом и
наставником начинающих. Она обладала не только даром увлечь своих слушателей, донести до них неповторимый аромат источника, живое
ощущение атмосферы эпохи, которое закладывало отчетливые представления о том, что и как могло быть в эту эпоху, в этих исторических
условиях, какие связи были для нее доминирующими и определяющими и без понимания и учета которых нельзя правильно оценить место и
роль любого исторического явления. Это чувство эпохи, умение передать его слушателям делало лекции и занятия Нины Викторовны и
своеобразными, и увлекательными. Они исподволь прививали чувство историзма, без которого всякая история становится логической
схемой, <умственной конструкцией>.
Не удивительно, что Н. В. Пигулевская оказалась в числе тех ученых, блестящих исследователей, которые, внеся собственный вклад в
науку, создали и свою школу. Круг ее учеников постоянно расширялся. И диапазон ее научных интересов, и душевная щедрость побуждали
ее не жалеть времени на помощь научной молодежи.
В предлагаемом читателю сборнике публикуется едва ли не самая ранняя статья Н. В., посвященная судьбам античности на Ближнем
Востоке, <Месопотамия в эллинистическую и парфянскую эпохи>, где выражены ее представления о специфике развития ближневосточных
областей.
С 1939 г. Н. В. Пигулевская, кроме специальных курсов и занятий по сириологии, стала читать обобщающие курсы. Первым из них был
<Передняя Азия в IV-VII вв. н. э.>, где в сравнительном аспекте рассмотрена история Византии и Ирана, развития их взаимоотношений.
Это было и первое ее византиноведческое исследование.
В том же году за завершенное крупное историческое исследование <Месопотамия на рубеже V-VI вв.> Н. В. Пигулевской было присвоено
звание доктора исторических наук. Изданное в 1940 г., оно явилось новым этапом в изучении этого периода, позволившим по-новому
осмыслить ряд важнейших социальных явлений в жизни Ближнего Востока и ранней Византии. Использовав неизученный ранее материал,
который содержала хроника Иешу Стилита, Н. В. Пигулевская дала последовательный исторический и экономический очерк Месопотамии,
раскрыла систему социальных отношений в ней, систему налогообложения и управления. В плане византиноведческом это был первый подступ
Н. В. Пигулевской к коренным проблемам социально-экономической истории Византии. В этой работе были рассмотрены и характер аграрных
отношений на рубеже V-VI вв., роль общины, поместья, различных категорий землевладельцев и землевладения, специфичных для восточных
областей Византии. По существу в этой работе впервые в историографии были по-марксистски поставлены и проблемы специфики развития
ранневизантийского города, его преемственности с античным и эллинистическим городом, состояния и развития ремесла, торговли,
налоговой политики в конце V-начале VI в. Можно с полным основанием утверждать, что Н. В. Пигулевская положила начало глубокому
изучению экономики и развития социально-политических отношений в ранне-византийском городе.
От этой работы тянутся многие нити к последующим широким исследованиям Н. В. Пигулевской по истории Византии и Ирана в VI-VII вв. Н.
В. стала постепенно раскрывать последовательную картину развития отношений и взаимодействия Византии и ее могущественнейшего соседа
на Востоке. И если говорить о вкладе Н. В. в предвоенное развитие советской византинистики, то необходимо должным образом оценить
то, что она привлекла к изучению важнейших проблем истории Византии и Ирана весь комплекс сироязычных источников.
Исследование последних углубило изучение политики Ирана и Византии на Кавказе, в Причерноморье, а позднее и в Эфиопии. Результатом
этого исследования явилась, в частности, уже упоминавшаяся публикация Н. В. Пигулевской <Сирийские источники по истории народов
СССР>, положившая начало также ее последовательным изысканиям и в области византийско-славянских отношений. Труды Н. В., посвященные
этим сюжетам, явились новым шагом на пути изучения <этнической> карты Ближнего Востока. В центре ее внимания находились
взаимоотношения Византии и Ирана с кочевыми племенами. Отсюда берет начало изучение политики Византии в отдаленных областях Востока,
ее торговых интересов и связей - это первые шаги Н. В. к <Византии на путях в Индию> и проблемам <шелкового пути>.
В 1941 г. выходит ее работа <Оборона городов Месопотамии в VI в.>, примечательная тем, что в ней Н. В. впервые обратилась к изучению
города-крепости и организации обороны городов, в известной степени предварив теорию Э. Кирстена о <городах-крепостях>
постюстиниановской Византии. Тем самым Н. В. Пигулевская не только расширила представления о ранневизантийском городе, роли
государственной и военной организации в его жизни в ранневизантийский период, но и смогла в дальнейшем глубже вскрыть картину
внутренних отношений и внутренней борьбы в городе восточных провинций в эпоху иранских вторжений и арабских завоеваний.
Энергия и большие организаторские способности Н. В. в полной мере проявились во время Великой Отечественной войны на посту
заместителя директора Института востоковедения АН СССР. В годы блокады Ленинграда ее инициатива, глубокая преданность своему
делу сыграли немалую роль в организации работ по спасению и сохранению рукописных богатств института.
Годы войны были для Н. В. Пигулевской и временем продолжения исследовательской работы, и временем своего рода подведения итогов
проделанного, и временем создания новой программы. Эта программа была развернута ею в докладе <Византия и Восток>, прочитанном на
сессии Отделения истории и философии АН СССР 5-6 мая 1944 г. в Москве. Здесь Н. В. Пигулевская ставила широкие задачи осмысления
места и роли Византии во всемирной истории, ее положения между Западом и Востоком, своеобразия и неповторимости ее истории и
культуры - с одной стороны, и ее влияния на развитие Востока и Запада - с другой. <Византия выросла на наследии, оставленном ей
латинским Римом и эллинистическими монархиями>, - таков был исходный тезис, лежавший в основе представлений Н. В. о Византии. В то
же время она отмечала и восточный характер Византии. В докладе впервые были широко и последовательно проанализированы важнейшие
формы и типы связей Византии с Востоком, реально раскрыто марксистское понимание понятия <Христианский Восток>, показано сходство
многих форм общественных отношений и институтов, нарисованы реальные перспективы дальнейшего изучения основных общественных
институтов Византии и Ближнего Востока. Нина Викторовна убедительно продемонстрировала это на материале <Сирийского законника> [См.:
Палестинский сборник, 1971, вып. 23 (86), с. 8: "Социальная терминология сирийских источников, при сопоставлении с греческими
эквивалентами, привела к новым выводам относительно общественных отношений Византии... Византийское право через посредство
"Сирийского законника" послужило основой для выработки системы обложения в сасанидском Иране".] и показала, какое научное значение
имеет изучение сирийской литературы для выяснения важнейших вопросов истории Византии и ближневосточных стран. Для
раннесредневекового периода <характеристика общественных отношений граничивших с Византией народов и государств часто оказывается
возможной лишь на основании византийских источников>.[Там же, с. 9]
В докладе были поставлены и проблемы роли и значения византийской культуры, значения сирийской культуры для изучения распространения
античного наследия и византийских влияний. <По своему положению и значимости, - говорила Н. В. Пигулевская, - Византия должна
занимать центральное место в истории средневековья, будучи востоком для латинского Запада и западом для Ближнего и Дальнего
Востока>.[Там же, с. 16.]
Намеченную программу исследований Н. В. Пигулевская осуществляла очень энергично, привлекая к разработке и начинающих ученых.
В годы войны Н. В. Пигулевская интенсивно работает над проблемами развития взаимоотношений раннесредневекового Ирана и Византии.
[Иран и Византия к концу VI и началу VII в. - Рабочая хроника Института востоковедения (Ташкент). 1944, I, с. 17-18.]
В 1944 г, она возвращается в Ленинград, где читает в университете курсы по истории средневекового Востока, активно включается в
деятельность византийской группы, возглавляет созданный ею Кабинет Ближнего Востока Института востоковедения АН СССР, становится
непременным участником всех византиноведческих сессий Отделения истории и философии АН СССР.
Послевоенный период - время расцвета творческой активности Н. В., появления фундаментальных монографий, составляющих единый комплекс
исследований по истории раннесредневекового Ближнего Востока и Византии, преподавательской и организаторской деятельности.
Н. В. Пигулевская ведет большую работу на кафедре истории стран Ближнего Востока и на историческом факультете. В 1945 г. ее усилиями
(совместно с М. В. Левченко и О. Л. Вайнштейном) в Ленинградском университете была создана кафедра византиноведения и развернута
продуманная программа подготовки специалистов в этой области. [Липшиц Е. Э. Византиноведение в Ленинградском государственном
университете. - Византийский временник, 1947, I, с. 390.]
В 1946 г. выходит завершающий цикл ее предвоенных и военного времени исследований труд <Византия и Иран на рубеже VI и VII вв.>. В
книге была дана широкая характеристика социально-экономического развития Византии в VI в., обращено внимание на острый
социально-политический кризис в конце VI-начале VII в. Изучение его проявлений привело Н. В. к выводу, что окончательный перелом в
развитии Византии в направлении формирования феодальных отношений происходит именно в этот период. Н. В. Пигулевская подробно
рассматривает вопросы развития и организации ремесла и торговли в Византии, положения торгово-ремесленного населения, большое
внимание уделяет проблемам борьбы партий, выяснению ее социально-политического значения. [Липшиц Е. Э. Византиноведение в Ленинграде
в 1946-1947 гг. - Византийский временник, 1949, II, с. 380.] Н. В. не только <синхронно> и взаимосвязанно показала развитие Византии
и Ирана в VI в., сходное и различное в их социально-экономической эволюции, состояние глубокого кризиса, связанного с изживанием
старых, уходивших в прошлое отношений, но и те в конечном счете ими определявшиеся обстоятельства, которые обусловили ослабление
Византии, временный успех иранских вторжений, а затем и быструю утрату ими своих завоеваний, причины разгрома Ирана арабами.
За эту работу и всю совокупность предшествующих исследований Н. В. Пигулевская в 1946 г. была избрана членом-корреспондентом АН
СССР и в том же году стала профессором Ленинградского университета.
В послевоенные годы Н. В. активно включается в изучение основных проблем истории Византии. Она обогатила советское византиноведение
тем, что ввела в него целый комплекс сироязычных и восточных источников. Она немало сделала и для подготовки молодых кадров в
университете, тесно связав византиноведение с ориенталистикой. Н. В. Пигулевская не только читала лекции по истории Ближнего
Востока, Византии и Ирана, но и принимала активное участие в составлении первого советского учебного пособия по истории Византии
[Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М. -Л.. 1951.] и коллективного труда по истории Ирана. [Пигулевская
Н. В., Якубовский А. Ю., Петрушевский И. П., Строева Л. В., Беленицкий А. М. История Ирана с древнейших времен до конца XVIII в. Л.,
1958.]
С 1947 г. Н. В. Пигулевская становится непременным членом редколлегии <Византийского временника>. С этого времени появляется серия
ее работ по проблемам товарного производства, ремесла и торговли, состояния товарно-денежных отношений и международным торговым
связям Византии. [См.: Пигулевская Н. В. 1) К вопросу об организации и формах торговли и кредита в ранней Византии. - Византийский
временник, 1951, IV, с. 84-90; 2) Византийская дипломатия и торговля шелком в V- VII вв. - Византийский временник, 1947, I, с.
184-214; 3) Эфиопия и Химьяр в их взаимоотношениях с Восточно-римской империей. - Вестник древней истории, 1948, ? 1, с. 89-97 и
др.] Эти работы Н. В. были неразрывно связаны с изучением уровня общественно-экономического развития соседних с Византией народов -
химьяритов, эфиопов и т. д. В результате стала складываться общая картина экономических отношении, общественного развития на всем
Ближнем Востоке.
Исследовав экономическое состояние ранней Византии, ее ремесла и торговли, Н. В. показала ее реальные возможности и потребности,
внутренние основы положения и значения Византии на международных торговых путях. Изучение состояния торговли в сопредельных с
Византией странах позволило Н. В. составить реальную картину, выявить все звенья системы торговых связей от Китая, Индии до Эфиопии.
Так родилась новая монография Н. В. <Византия на путях в Индию. Из истории торговли Византии с Востоком в IV-VI вв.>. Изучение
социально-экономической истории Ближнего Востока в рамках общих закономерностей мировой истории поставило в центр внимания
исследователя главный момент, отличавший Восточноримскую империю от Западноримской: наличие сильно развитой торговли, игравшей
важную роль в экономике и политике всех государств Ближнего Востока.
Подробный анализ торговых отношений ранней Византийской империи, организации торговли, характера товаров, значения торговли
основывался на детальном рассмотрении ряда малоизученных греческих, латинских и особенно сирийских источников. При этом автору
удалось доказать сирийское происхождение ряда сочинений, сохранившихся только на греческом или латинском языках.
Н. В. Пигулевская подробно изучила морские и сухопутные торговые пути в Китай и особенно в Индию, игравшую первостепенную роль в
торговле стран Средиземноморья. Впервые история этих отдаленных стран была столь органически связана с историей Византии, с ее
политическими и социальными событиями. Всесторонне исследуя эти вопросы, Н. В. Пигулевская подробно осветила также представления
этой эпохи о земле и вселенной, выделив в них два направления: ученое, связанное с традицией эллинистической науки, и <популярное>,
бытовавшее в торгово-ремесленных кругах и жестко связанное с библейской традицией.
Особое место в книге заняла глава <Перепутье>, посвященная роли Южной Аравии и Эфиопии в международной торговле III-VI вв. Н. В.
соединила данные южноарабских эпиграфических памятников и греко-сирийских агиографических сочинений, что позволило ей нарисовать
живую картину жизни Южной Аравии в VI в. и дать глубокое исследование социальных отношений. Оригинальным было привлечение <Книги
химьяритов> - уникального сирийского памятника VI в., который с тех пор стал важнейшим источником по истории Южной Аравии этого
периода. Н. В. Пигулевская вышла за пределы обычного эллинистическо-римского культурного ареала и привлекла материал обществ с
независимым параллельным путем развития. Таким образом, тезис о единстве процесса исторического развития человечества получил весьма
серьезную аргументацию, еще недостаточно оцененную в общеисторической литературе.
Изучение торговли усилило внимание автора к проблеме города; особенно интересно исследование Н. В. Пигулевской социальных отношений
в Неджране, первом из городов Аравии, привлекшем внимание ученых.
Монография <Византия на путях в Индию> оказала огромное влияние на дальнейшее развитие науки. Она вызвала к жизни серию специальных
исследований источников, важность которых была продемонстрирована в работе [См.: Wоlska W. La topographie chretienne de Cosmas
Indicopleustes. - Theologie et science au VI a. Paris, 1962; Rouge J. Expositio totius mundi et getium. - Sources chretienne, 24.
Paris, 1966; Shahid I. The Martyrs of Najran. New Documents. Bruxelles, 1971], а также последующую разработку ряда проблем,
поставленных автором [См.: Лундин А. Г. Южная Аравия в VI веке. - Палестинский сборник, 1961, вып. 8 (71); Курбатов Г. Л,
Ранневизантийский город (Антиохия в IV веке). Л., 1962; А1theim F. und Stiehl R. Christentum am Roten Meer. Berlin, 1971]. Этот
поток работ не прекращается до сих пор; однако монография Н. В. Пигулевской не потеряла своего значения, о чем свидетельствует
появление немецкого перевода почти через 20 лет после первой публикации [Pigulewskaja N. Byzanz auf den Wegen nach Indien.
Berlin-Amsterdam, 1969]. Книга показала не только роль Византии в международной торговле с Востоком, но и значимость международной
торговли для экономики Византии. Она подвела своего рода экономический <фундамент> и под внешнюю политику Византии на Востоке,
обнажив ее подосновы.
Именно в эти годы выходят многочисленные обобщающие статьи Н. В. Пигулевской, касающиеся формационной принадлежности и характера
ближневосточного общества (например, <К вопросу о разложении рабовладельческой формации на Ближнем Востоке>, <Проблемы распада
рабовладельческого общества и формирования феодальных отношений на Ближнем Востоке>, <Зарождение феодальных отношений на Ближнем
Востоке>). Ее исследования сосредоточились на истории перехода от рабовладельческой системы хозяйства к феодальной на всей
территории Ближнего Востока - наиболее экономически развитой области мира в тот исторический период.
Труды Н. В. Пигулевской отличает решительный отказ от <европоцентристской> точки зрения на историю, отказ не декларативный, что еще
часто встречается в работах, ограниченных кругом греко-латинских источников, а глубоко органичный, поскольку в центр исследования
ставятся и источники на восточных языках, в первую очередь сирийские, а также арабские и среднеперсидские.
История взаимоотношений арабов с Ираном и Византией, предыстория арабских завоеваний закономерно вытекали из изучения Н. В.
взаимоотношений Византии и Ирана. И не случайно вслед за появлением <Византии и Ирана> выходит статья, как бы намечающая <приступ> к
новой теме - <К вопросу об общественных отношениях на Ближнем Востоке перед арабским завоеванием>.
Другая линия интересов вела Н. В. Пигулевскую к проблемам города, специфике его развития на Ближнем Востоке. Уже с конца 30-х годов
развитие сирийского города позднеантичного и раннесредневекового периодов занимает видное место в исследованиях Нины Викторовны. В
послевоенные годы она впервые поставила на материале Месопотамии и других областей проблемы исторической преемственности в развитии
города от доэллинистического к эллинистическому и далее к римскому и раннесредневековому [Общественные отношения в Неджране в начале
VI в. - Советское востоковедение, 1949, VI, с. 199-226]. Она раскрыла взаимодействие местных черт городской организации и
политических форм, привнесенных греками, при возникновении характерной для эллинизма полисной структуры. Теоретическое значение
имели выводы Н. В. Пигулевской, что полисный строй возникает на базе спонтанного внутреннего развития и там, где греческое влияние
практически отсутствовало или было крайне незначительным. Полисный строй, следовательно, не был специфически греческим явлением, а
его появление не обязательно обусловливается воздействием эллинской цивилизации. На этой основе Н. В. подошла и к изучению
дальнейшего развития ближневосточного города.
Истории города в поздней античности и раннем средневековье посвящена монография Н. В. Пигулевской <Города Ирана в раннем
средневековье> (1956 г.). Здесь предметом исследования стали города сасанидского Ирана. Обширный раздел, посвященный городу
эллинистического и парфянского времени, создал исследованию надежную базу.
Работа Н. В. Пигулевской показала единство исторического развития всего Ближнего Востока в раннем средневековье, единый характер
социальных процессов на этой территории и всю условность традиционных границ между <Востоком> и <Западом>. Обширный
конкретно-исторический материал, выявленный и интерпретированный автором, наглядно продемонстрировал, что различия в ходе
исторического развития определяются не культурно-историческими, а социально-экономическими условиями. Разные пути сложения
феодального общества определялись не границей между Римско-Византийской империей и парфянским и сасанидским Ираном, не
принадлежностью к разным <культурным ареалам>, а разницей между натуральным хозяйством, преобладавшим в Европе, и сохранением и
дальнейшим развитием торговых отношений и ремесленного производства на Ближнем Востоке.
Этот вывод важен для истории смены экономических формаций потому, что в период раннего средневековья Иран и Византия сохранили и
упрочили свое положение наиболее развитых экономически, социально и культурно стран мира.
Как и другие работы Н. В. Пигулевской, монография <Города Ирана...> отличается привлечением большого числа малоизученных и
недооцененных исторических источников. Из памятников сирийской письменности следует выделить местные хроники отдельных городов,
например хронику Адиабены и историю города Карка де бет Селох, а также агиологические памятники, рисующие живую картину повседневной
жизни разных слоев населения, в том числе и низших социальных слоев, весьма редко попадающих в поле зрения обычных исторических
сочинений.
Особенно плодотворным оказалось исследование юридических памятников сасанидского Ирана: сирийского юридического сборника Ишобохта и
в связи с ним пехлевийского судебника <Матикан-и хазар датастан>. Н. В. Пигулевская впервые привлекла эти ценнейшие памятники к
историческому исследованию и приложила много трудов, чтобы ввести их в научный оборот, посвятив им, в частности, свои доклады на
XXIII и XXIV Международных конгрессах востоковедов в Кембридже и Мюнхене [Пигулевская Н. В. Переходные формы рабовладения в Иране по
сирийскому сборнику пехлевийского права; Pigulevskaja N. V. Die Sammlung der syrischen Rechtsurkunden des Ischobocht und der
Matikan]. Необходимо выделить также детальное исследование маздакитского движения, его социального характера, классовых сил и
идеологических корней. Всестороннее изучение этого крупнейшего народного движения в сасанидском Иране позволило Н. В. Пигулевской
охарактеризовать его как движение, направленное против феодального подчинения крестьянских общин. Эта оценка оказала сильное влияние
на последующие работы, посвященные маздакизму.
Влияние монографии <Города Ирана...> на дальнейшее развитие науки было едва ли не более сильным, чем предыдущей, чему в немалой
степени способствовало появление французского перевода [Pigulevskaja N. Les villes de lEtat Iranien aux epoques Parthe et Sassanide.
Paris, 1963]. Книга стимулировала исследования взаимоотношений Парфии и Рима [Бокщанин А. Г. 1) Парфия и Рим. М., 1960; 2) Парфия и
Рим. (Исследование о развитии международных отношений позднего периода истории античного мира). М., 1968], маздакитского движения
[Кlimа О. Mazdak. Geschichte einer socialen Bewegung in sassanidischen Persien. Praha, 1957],22 повышение интереса к социальной
истории сасанидского Ирана и идеологических движений в Иране [Аltheim F. und Stiehl R. Finanzgeschichte der Spatantike. Frankfurt am
Main, 1957; Луконин В. Г. Культура сасанидского Ирана. М., 1969]. Особенно сильный толчок работа Н. В. Пигулевской дала исследованию
юридических памятников [См.: Пеpиханян А. Г. Сасанидскпй судебник "Книга тысячи судебных решений". Ереван, 1973].
<Города Ирана...> имели большое значение и для советского византиноведения. И не только потому, что в этой книге систематически
прослеживалось развитие городов крупнейшего восточного соседа, торгового партнера и соперника Византии IV-VI вв. В обширном вводном
разделе монографии были обобщены основные особенности развития греко-восточного города I-III вв., чрезвычайно важные и для уяснения
специфики развития византийского. Исследование Н. В. организации ремесла и торговли, торгово-ремесленных объединений, форм
общественно-политической жизни иранских городов IV-VI вв. позволили выявить как известные общие черты, так и существенные различия в
развитии городов Византии и Ирана.
Занимаясь этими проблемами, Н. В. Пигулевская пришла и к изучению внутреннего развития византийского города. В конце 40-х-начале
50-х годов советское византиноведение особое внимание уделяло истории города, поскольку ее разработка намного отставала от изучения
аграрных отношений [Удальцова 3. В. Советское византиноведение за 50 лет. М., 1969].
Н. В. Пигулевская внесла большой вклад в изучение ранневизантийского города как центра товарного производства - производства на
широкий международный <рынок> и, опираясь на весь сравнительный ближневосточный материал, в изучение развития византийского города в
эпоху перехода от поздней античности к раннему феодализму.
Публикации и исследования Эдесской хроники и других источников по истории развития городов Византии были продолжением серии работ Н.
В., непосредственно подводивших ее к проблеме <деревня и город> в Византии. Представления Н. В. Пигулевской о внутреннем развитии
ранневизантийского города, сохранявшего мощные античные и эллинистические традиции в своей социальной и политической жизни, были
суммированы ею в первой части коллективного доклада делегации советских ученых <Город и деревня в Византии в IV-XII вв.>,
представленного XII Международному конгрессу византиноведения в 1961 г. Ближневосточный город продолжал оставаться в центре внимания
Н. В. до последних лет жизни. С обобщающим докладом <Город Ближнего Востока в раннем средневековье> Н. В. Пигулевская выступила в
1968 г. на посвященной городу сессии <Спорные вопросы истории античного и средневекового города> Научного совета по проблемам
закономерностей исторического развития общества и перехода от одной социально-экономической формации к другой. Н. В. Пигулевская
оказала немалое влияние на формирование и развитие интереса к истории города у своих учеников и младших коллег (О. Г. Большаков, Г.
Л. Курбатов, И. Ш. Шифман и др.).
После выхода в свет <Городов Ирана...> ведущей исследовательской темой Н. В. Пигулевской становится история арабов, история арабских
племен <между Византией и Ираном>. К изучению их истории и истории взаимоотношений с Византией Н. В. привлекла весь комплекс
византийских источников. Уже в 1960 г. она выступает на XXV Международном конгрессе востоковедов с докладом <Арабы у границ Византии
в IV в.>. Этот доклад положил начало серии исследований, объединенных затем в новой монографии <Арабы у границ Византии и Ирана в
IV-VI вв.>. Автор максимально широко привлекла данные византийских источников для выяснения развития общественных отношений,
общественного строя арабов, характера их связи с Византией. Эта работа не только восполнила пробел нашей историографии в изучении
доисламского периода истории арабов - пробел, который и в мировой историографии не был восполнен послевоенными статьями А. А.
Васильева и др. Н. В. вскрыла причины и предпосылки арабского завоевания восточных провинций, многообразные связи, его подготовившие
и облегчившие, от экономических до идеологических. Особенно интересными являются разделы, посвященные христианизации арабов и роли
арабов-христиан. В монографии были выяснены значение арабов как самостоятельной силы на Ближнем Востоке в эпоху, предшествующую
созданию ислама, их участие в жизни великих держав, уровень их социального и культурного развития. В этой работе были подведены
итоги почти тридцатилетних исследований [См.: Пигулевская Н. В. Арабы VI в. по сирийским источникам. (Вторая сессия Ассоциации
арабистов. Тезисы). Л., 1937, с. 21-22].
Посвященная теме, неоднократно привлекавшей внимание ученых [См., например: Lammens H. Le berceau de l'Islam. Romae, 1914], книга Н.
В. Пигулевской оказалась подлинно новаторской уже по самой постановке проблемы. Автор не замыкается в рамках Аравии, как это делали
многочисленные исследователи-арабисты, рассматривавшие историю арабских племен и государств лишь как предысторию ислама, и не
ограничивается историей <буферных государств> Лахмидов и Гассанидов как простых придатков к истории Ирана и Византии. Н. В.
Пигулевская рассматривает историю арабов в IV-VI вв., охватывая всю территорию Аравии - от Йемена до Сирии, в неразрывной связи с
историей великих держав - как <третью силу на Ближнем Востоке> [См.: Азиатский музей - Ленинградское отделение Института
востоковедения АН СССР. М., 1972, с. 564].
И эта книга вводит в научный оборот значительный круг новых источников; среди них следует выделить сирийские и греческие
агиографические сочинения, дающие ценнейшие сведения о внутренней жизни арабских племен, описания их становищ и перекочевок,
празднеств и бедствий, данные о социальном строе и культурной жизни. Большое место занял и южноарабский эпиграфический материал,
впервые привлеченный для изучения общественного строя Аравии.
Особое внимание уделено социальному строю Аравии в его взаимосвязи с экономическим развитием всего Ближнего Востока. Н. В.
Пигулевская показала, что <так называемой магометанской революции предшествовали глубокие социальные сдвиги в обеих великих державах
Передней Азии> [Пигулевская Н. В. Арабы у границ Византии, с. 284]. В Аравии на протяжении IV- VI вв. также совершались весьма
существенные изменения: проходил процесс образования классов, усиливалось социальное расслоение, что создавало необходимые
предпосылки для нового этапа развития общества. Исследование Н. В. наглядно продемонстрировало взаимосвязь этих процессов.
Весьма существенно и выявление культурного воздействия Византии и Ирана на арабские кочевые и полукочевые племена. Христианизация
части арабов становилась формой политического сближения с ними не только Византии, но и Ирана; в западных областях, в сфере влияния
Византии, христианство было монофизитским, как и в восточных провинциях империи; в Междуречье распространялось несторианство,
допускавшееся и в Иране.
Общественное развитие арабов достигло того уровня, когда отчетливо проявилась потребность в религии надплеменного характера для
консолидации разрозненных племен. Однако христианство, разделенное на ветви, слишком связанные с различными внешними политическими
силами, не могло выполнить этой функции. Мусульманство отвечало и этой потребности, и уровню культурного развития арабских племен.
Различные аспекты доисламской истории арабов были освещены Н. В. Пигулевской в докладах на XI Международном конгрессе византинистов
в Мюнхене и на XXV Международном конгрессе востоковедов в Москве и получили международный резонанс [См.: Аltheim F. und Stiehl R.
Die Araber in der Alten Welt, Bd. I-V. Berlin, 1964-1969]. Монография <Арабы у границ Византии и Ирана> завершила исследование
возникновения и становления феодальных отношений на Ближнем Востоке. Она на многие годы останется незаменимым источником идей и
материалов для всех исследователей данной проблемы.
Это была еще одна фундаментальная работа, освещавшая восточные связи и положение на восточных границах Византии в канун арабских
завоеваний. Интересы Н. В. теперь все более решительно переносились за грань VI-VII вв., к изучению <темных веков> византийской
истории и всей эпопеи арабо-византийских отношений VII в.
Названные исследования Н. В. Пигулевской убедительно раскрывают ее метод, стиль, присущее ей умение, казалось бы, из
несущественного, второстепенного источника извлечь принципиально важные выводы, а на основании серии таких исследований дать
широкую, яркую и убедительную картину развития общества. Все обобщающие работы Н. В. привлекают к себе внимание не только свежестью
постановки проблем и вопросов, но и конкретностью, обилием вновь привлеченного или заново интерпретированного материала.
Н. В. Пигулевская была неутомимым искателем новых источников, и ее выводы и труды неразрывно связаны с огромной и кропотливой
работой над рукописями и анализом их ценности как исторических источников.
Раскрытию рукописных сокровищ, хранящихся в собраниях Ленинграда, посвящен ряд статей и публикаций Н. В. Пигулевской. Ей принадлежат
описание сирийских светских рукописей (1945 г.), описание и характеристика сирийского сборника агиологических памятников и легенд
(1957 г.). Венцом работы Н. В. в этой области является <Каталог сирийских рукописей Ленинграда>, который включает характеристику
сирийских рукописей, хранящихся в фондах Государственной Публичной библиотеки имени М. E. Салтыкова-Щедрина и Института
востоковедения АН СССР, и представляет в ряде случаев ценные, глубокие исследования сирийских памятников, далеко выходящие за
пределы простого описания.
Заслугой Н. В. Пигулевской является то, что она ввела в научный обиход ряд сирийских агиографических сочинений и жизнеописаний,
доказав правомерность их исследования в качестве исторических источников, скептическое отношение в оценке которых проскальзывает
иногда в высказываниях ученых и в настоящее время. Агиографы и биографии наряду с легендарным, сказочным элементом содержат
исторический материал и детали бытового характера, говорящие историку подчас гораздо больше, чем сухой перечень голых фактов. В
таких сочинениях можно отыскать сведения, неизвестные по другим источникам, например подробное описание <железных ворот>,
сохранившееся только в сирийской легенде об Александре Македонском. В ней нашли отражение реальные сведения о строительстве
крепостных сооружений, возводившихся в горных ущельях Кавказа для защиты от вторжения с севера гуннских племен. Анализу сирийской
<Александрии> посвящены статьи Н. В. Пигулевской <Сирийская легенда об Александре Македонском> (1958 г.) и <"Железные ворота"
Александра Македонского> (1960 г.). Материал сиро-персидских мартириев, в частности мученичеств епископа Ктесифона Симеона бар
Саббаэ, каругбеда Поси и других, использован в монографии Н. В. Пигулевской <Города Ирана в раннем средневековье>.
К жанру агиографии относится также история мар Ябалахи и раббан Саумы, совершивших удивительное путешествие из Пекина в Багдад.
Описание их путешествия, составленное неизвестным автором, ранее редко привлекалось в качестве исторического источника, а между тем,
как показала работа Н. В. Пигулевской, оно содержит богатый материал о событиях и жизни на Ближнем Востоке, в Средней Азии и Китае в
конце XIII-начале XIV в. Н. В. высоко оценила этот памятник как занимательное литературное сочинение, как превосходный образец
сирийского классического языка и как обширный свод разнообразных сведений по истории, географии и экономике названных областей.
С первого взгляда кажется, что монография <История мар Ябалахи III и раббан Саумы> (1958 г.) отклоняется от основной,
последовательно проводимой темы работ Н. В. Пигулевской. Действительно, в ней даны перевод и исследование литературного памятника
XIV в., важного источника по истории государства ильханов. Однако и эта книга связана глубоким внутренним единством с основным
направлением исследований Н. В. Пигулевской - изучением экономических и культурных связей Востока и Запада.
История двух уйгуров-несториан, отправившихся из Пекина на поклонение святыням в Иерусалим, в паломничество, затянувшееся на всю
жизнь, описание их деятельности на Ближнем Востоке и даже в Европе - один из ярчайших примеров контактов между Востоком и Западом.
Уйгурское происхождение и знание монгольского языка оказались столь ценными для деятельности несториан, заинтересованных в
покровительстве монгольских ханов, что возвысили этих монахов до высочайших чинов в несторианской церковной иерархии, перевесив и
незнание сирийского языка, и недостаток клерикального образования. Мар Ябалаха III стал католикосом несториан, а раббан Саума - его
ближайшим помощником. Христианство раббан Саумы сделало его удобным и надежным послом ильхана Аргуна в Европу, к римскому папе
Гонорию IV и христианским европейским правителям: французскому королю Филиппу IV Красивому, Карлу II и английскому королю Эдуарду I
(которого раббан Саума, впрочем, встретил во Франции).
Перевод Н. В. Пигулевской сделал доступным русскому читателю этот интереснейший памятник, который можно сравнить с описанием
путешествия Марко Поло.
Придавая большое значение сирийской историографии, Н. В. предполагала посвятить ей специальное исследование. В ее работах
послевоенных лет заметное место занимала и проблема истории Руси по данным сирийских и византийских источников. В сборнике памяти
академика Б. Д. Грекова ею была опубликована статья <Имя "Рус" в сирийском источнике VI в.>. В настоящем сборнике помещаются лекция
Н. В. <Византия и славяне> и исследование <Сирийская хроника VI в. о славянских племенах>.
Нина Викторовна уделяла внимание и сирийской повествовательной литературе. Она редактировала переводы на русский язык и была автором
предисловий к сборникам, составленным из произведений сирийской беллетристики [Фарадж Абуль. Книга занимательных историй. М., 1957;
Изд. 2. 1961; От Ахикара до Джано. Л., 1960].
Она много писала о совершенстве и гибкости сирийского языка, успешно выполнявшего роль языка торговли и дипломатии на всем Ближнем
Востоке, пригодного для передачи отвлеченных философских понятий и точной медицинской терминологии, способного выразить любые эмоции
живой разговорной речи.
Она показала влияние сирийского алфавита на письмо народов, населявших Среднюю Азию и Дальний Восток.
Если провести ретроспективный обзор многочисленных сирологических исследований Н. В. Пигулевской, можно выделить два основных
направления в ее работе: описание сирийских рукописей и изучение культуры сирийцев. Оба направления постоянно разрабатывались и
развивались Н. В. Пигулевской на протяжении всей жизни, получив логическое завершение в двух больших итоговых работах - <Каталог
сирийских рукописей Ленинграда> (1960 г.) и <Культура сирийцев в средние века>.
Последние годы жизни Н. В. Пигулевской были посвящены работе над монографией <Культура сирийцев в средние века>. Автор стремилась
всесторонне изучить духовную культуру сирийцев - народа, сыгравшего видную роль в культурной жизни Ближнего Востока. На протяжении
многих веков они были посредниками между Востоком и Западом, между парфянским и сасанидским Ираном и Римской и Византийской
империями, между Византией и Арабским халифатом, между Ближним и Дальним Востоком. Сирийцы познакомили арабов с наследием античной
науки - с трудами Платона и Аристотеля, Галена и Гиппократа. И лишь в арабско-еврейской передаче и переработке узнала о них через
несколько веков средневековая Европа, а в эпоху Возрождения Европа познакомилась уже с оригиналами многих из этих сочинений. Сирийцы
принесли к границам Китая и Индии христианскую идеологию, а на Ближний Восток - манихейские идеи, игравшие важнейшую роль в
социальной борьбе раннего средневековья. И во всех этих областях сирийцы были не просто передаточным звеном, но и творческим
элементом, вносили свой значительный вклад в разработку и изменение идей и учений. Это определяет значение сирийской культуры для
изучения истории всего человечества.
В работе, к сожалению не завершенной, Н. В. Пигулевская рассматривает культуру не как механическое соединение или параллельное
развитие литературы и историографии, религии и науки, а как совокупность знаний и представлений, идеологии и морали, как систему
знаний о мире и норм поведения. Поэтому Н. В. не ограничивается изучением научных достижений и выдающихся литературных произведений,
перечислением вершин культуры, а уделяет не меньшее внимание уровню культуры народа, что включает и степень распространения
грамотности, и объем знаний культурного человека, т. е. вопросы, весьма трудно поддающиеся определению, когда речь идет об обществах
древности и средних веков. Н. В. Пигулевская сохранила и развила все важнейшие особенности марксистского исторического подхода при
изучении столь сложной и многогранной области, как духовная культура народа.
Нина Викторовна начинает исследование культуры сирийцев с изучения школы, т. е. с системы передачи знаний, организации обучения,
определения его ступеней и границ, круга изучаемых наук и объема знаний. Эти данные позволяют с наибольшей полнотой представить себе
уровень культуры и степень ее распространенности.
Начав с низшей школы, с обучения элементарной грамотности, Н. В. Пигулевская особое внимание уделила Нисибийской академии -
средневековому университету, сохранившему нам наиболее ранний университетский устав - <Правила Нисибийской академии>. Этот устав
рисует яркую картину жизни академии: нравы студентов и преподавателей, характер обучения и перечень изучавшихся наук; в нем
упоминаются даже первые студенческие волнения и борьба за реформу высшего образования.
Хотя образование на всех ступенях, от низшего до высшего, носит клерикальный характер и находится в руках церкви, оно показывает
неразрывность духовных и светских наук, необходимых как для сохранения церковной традиции, так и для общих социальных и
производственных интересов сирийцев. Грамотность служила прежде всего интересам культа, но была необходима и для работы мастерской,
и для ведения торговых дел. Те же производственные потребности вызывали развитие и распространение сложных технических знаний:
алхимических, географических и агрономических, астрономических и математических, не говоря уже о медицинских.
Неразрывная связь духовных и светских наук в системе образования определяет то значение, которое приобретают экзегеза и богословские
споры ветвей христианства, несторианства и монофизитства: зачастую они являются той <надводной частью айсберга> культуры, которая
позволяет определить движения всего массива и даже составить представление о <подводных течениях>, вызывающих это движение.
Н. В. Пигулевская подробно исследует также достижения сирийской науки в области медицины и философии, географии и космогонии,
алхимии и земледелия, деятельность Бар Дайсана и Сергия Решайнского, Хунайна ибн Исхака и Михаила Сирийца. Особенно большое внимание
Н. В. уделила переводческой деятельности сирийцев, которая связывала античную науку со средневековой арабской, индийскую и иранскую
с византийской и т. п., играя активную роль в передаче знаний и идей между множеством народов, от Армении до Эфиопии и от Египта до
Китая.
Н. В. Пигулевская увязывает эту культурную деятельность с экономической, с первостепенной ролью сирийцев в международной торговле,
поэтому в работе тщательно прослеживаются данные о торговле сирийцев и их расселении вдоль торговых путей, по <великому шелковому
пути> через Иран, Среднюю Азию и Синьцзян до Китая, а также по <дороге ароматов> и пряностей через Красное море и Аравийский
полуостров в Эфиопию и Йемен и далее в Индию. К сожалению, остался ненаписанным раздел, который должен был показать деятельность
сирийцев в средневековой Западной Европе. Но и без этого раздела работа наглядно показывает интенсивность экономических и культурных
связей уже в раннем средневековье и первые шаги процесса слияния отдельных очагов человеческой цивилизации в единую мировую
экономическую и культурную систему.
Научная деятельность Н. В. Пигулевской с начала 50-х годов была неразрывно связана с Ленинградским отделением Института
востоковедения АН СССР. Здесь под ее руководством была подготовлена и создана группа молодых специалистов, работающих над проблемами
истории и филологии стран Ближнего Востока в древности и в средневековье. Начало деятельности группы совпадает с организацией
Ленинградского отделения ИВ АН СССР в 1955 г.; в 1958 г. официально она была выделена как Кабинет Ближнего Востока.
Кабинет Ближнего Востока выступил прежде всего как база комплексного изучения стран Ближнего Востока. В нем прошли подготовку
многочисленные специалисты в различных отраслях востоковедения, в том числе и только зарождавшихся в Советском Союзе. В Кабинете
Ближнего Востока впервые в нашей стране было поставлено изучение сабеистики и кумранских документов. Здесь были подготовлены
специалисты, изучающие связи Сирии и Закавказья, начато изучение связей сирийской и древнерусской литературы, ведется изучение
арабо-еврейских рукописей и т. д. Под руководством Н. В. Пигулевской было подготовлено 4 доктора наук и более 10 кандидатов. Ее
ученики работают не только в научных учреждениях Ленинграда, но и в республиках Закавказья (в Баку - доктор исторических наук Р. А.
Гусейнов, в Ереване - доктор филологических наук Г. Мелконян и кандидат филологических наук Л. А. Тер-Петросян, и др.).
Кабинет Ближнего Востока под руководством Н. В. Пигулевской в короткий срок превратился в один из центров советской семитологии; на
XXV Международном конгрессе востоковедов в Москве он был представлен четырьмя докладами (Н. В. Пигулевская, К. Б. Старкова, Г. М.
Глускина, А. Г. Лундин).
Деятельность Н. В. Пигулевской не исчерпывалась ее работой по руководству Кабинетом Ближнего Востока или рамками Ленинградского
отделения Института востоковедения АН СССР, где она руководила и исторической секцией. Она занимала также пост уполномоченного по
Ленинграду по Отделению истории.
Нина Викторовна придавала большое значение и уделяла много сил и времени своей работе на посту вице-президента Российского
палестинского общества и ответственного редактора <Палестинского сборника>, продолжавшейся почти 20 лет. Практически Н. В.
Пигулевская руководила всей научной деятельностью Палестинского общества, которое под ее эгидой объединяло деятельность
исследователей Ближнего Востока. На заседаниях Российского палестинского общества впервые в Советском Союзе обсуждались находки
рукописей Мертвого моря и проблемы сабеистики. Особо отметим заседание, посвященное столетию со дня рождения крупнейшего русского
семитолога академика П. К. Коковцова, состоявшееся 1 марта 1962 г. [См.: Палестинский сборник, 1964, вып. 11 (74), с. 170-174.]
<Палестинский сборник> за неполные 20 лет превратился в один из авторитетнейших советских востоковедных журналов, завоевавший
широкое международное признание. Н. В. Пигулевская подготовила и отредактировала 24 выпуска сборника. Систематически издаваемые
сборники внесли огромный вклад в развитие советской науки. Здесь нашли поддержку такие новые для советского востоковедения
направления, как угаритоведение, кумранистика, сабеистика. Н. В. постоянно привлекала к участию в журнале начинающих специалистов.
Не будет преувеличением сказать, что каждый из выпусков <Палестинского сборника> открывал для советской науки новые имена.
Начавшаяся с 1960 г. публикация монографий (наряду со сборниками) еще больше увеличила научное значение этого издания. В нем увидели
свет такие выдающиеся работы, как <Каталог сирийских рукописей Ленинграда> Н. В. Пигулевской (1960, вып. 6), <Словарь диалекта
бухарских арабов> И. Н. Винникова (1962, вып. 10), <Частная собственность в представлении египтян Старого царства> Ю. Я. Перепелкина
(1966, вып. 16).
В послевоенный период, особенно в 50- 60-е годы, велика была роль Н. В. Пигулевской и в развитии советского византиноведения. Она
была одним из инициаторов совместных изданий и многих начинаний ленинградских византинистов, изучения памятников и рукописей
ленинградских хранилищ, подготовки коллективного труда по истории византийской культуры. При ее содействии и нередко по ее
инициативе создавались те значительные византиноведческие исследования, которые публиковались на страницах <Византийского
временника> и <Палестинского сборника>, в котором актуальные научные проблемы истории <Христианского Востока> получили впервые
глубоко научное и последовательно марксистское освещение.
Не только уже упоминавшиеся исследования Н. В. приобрели заслуженную международную известность и наиболее крупные из них были
переведены за рубежом. Большим авторитетом пользовались ее обзоры и рецензии на наиболее фундаментальные работы зарубежных
исследователей, в которых Н. В. Пигулевская выделяла то, что имело действительно важное значение для развития и обогащения нашей
науки. Примером может служить рецензия Н. В. на фундаментальное исследование Ж. Чаленко, которая привлекла внимание нашей науки к
материалам и выводам этой работы [См.: Палестинский сборник, 1958, вып. 3 (66), с. 220-223.]
Н. В. Пигулевская была не только одним из активнейших участников и организаторов всесоюзных византиноведческих сессий. С 1958 г. и
до последних дней она возглавляла и координировала деятельность Ленинградской византийской группы - большого и разнородного по
направлениям своей работы и проблематике коллектива. Она активно привлекала к работе научную молодежь. По инициативе Н. В. группа в
1970 г. подготовила выпуск <Палестинского сборника> <Византия и Восток>, где вводились в научный оборот новые данные, новые
материалы по истории и культуре Византии из ленинградских фондов и хранилищ.
Широкими и многогранными были научные связи Н. В. Пигулевской со многими ведущими научными учреждениями и хранилищами - Рукописным
отделом ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина и Отделом рукописей и редкой книги БАН СССР, где по ее инициативе велась работа по изучению
и публикации рукописного наследия; Ленинградским государственным университетом, где Н. В. читала курсы по истории и культуре
Ближнего Востока и Византии, сириологии. Путь многих из учеников Н. В. Пигулевской пролегал от студенческой скамьи до совместной
работы с Н. В. в академических учреждениях и рукописных хранилищах. Опираясь на их поддержку и научное участие, Н. В. с 1967 г.
разработала и выдвинула программу комплексного изучения всех связей Запада и Востока, к исследованию которых она планировала широко
привлечь ученых из союзных республик. Соответствующие планы были предложены ею Отделению исторических наук АН СССР. Программа этих
исследований частично содержится в публикуемом в настоящем сборнике проспекте <Шелковая дорога>.
Высокий международный авторитет Н. В., широта ее научных интересов и неистощимая энергия позволили ей сыграть видную роль в
расширении научных связей и укреплении международного авторитета и престижа советского востоковедения и византиноведения. Она была в
числе тех, кто разрушал стену предубеждения, сложившегося в западной византинистике против советского византиноведения, и шаг за
шагом вынуждал признать его достижения и высокий авторитет во многих областях исторической науки. Н. В. Пигулевская, являясь членом
Национального комитета историков Советского Союза, вела большую организационную работу по укреплению международных связей нашей
науки. Многие из ее работ были опубликованы в международных журналах, а ряд ее монографий появился за рубежом отдельными изданиями.
Участница Мюнхенского и Оксфордского международных византиноведческих конгрессов, Н. В. Пигулевская была одной из тех, кто заложил
основы активной международной деятельности советской византиноведческой науки, сыграл немалую роль в укреплении творческого
содружества ученых социалистических стран. Она выступала с докладами и лекциями в Риме, Праге, Париже, оппонировала по работам
зарубежных коллег.
Нина Викторовна была организатором и руководителем секции византиноведения и смежных дисциплин на XXV Международном конгрессе
востоковедов. Ее работа и доклады в Восточном институте в Риме, в Коллеж де Франс и Сорбонне высоко поднимали престиж советской
исторической науки. Н. В. Пигулевская была членом Французского азиатского общества, была награждена персональной памятной медалью
College de France.
Нина Викторовна Пигулевская ушла из жизни 17 февраля 1970 г., когда ее новые творческие планы уже начинали складываться в четкую
программу всестороннего изучения связей Запада и Востока. Исследования Н. В. раскрывают общую картину и закономерности исторического
и культурного развития Ближнего Востока, Византии в эпоху перехода от античности к средневековью, раннесредневековой истории всего
Ближнего Востока, общего и специфического в его развитии. В этом непреходящая ценность работ Н. В. Пигулевской.
Плодотворная научная и организационная деятельность Н. В. Пигулевской неоднократно высоко оценивалась Академией наук СССР и
отмечалась правительственными наградами.
Основные интересы H. В. Пигулевской на протяжении всей жизни сосредоточивались в сфере сирологии. И в эту область она внесла
наибольший вклад, в корне изменив сам характер науки. Ее труды превратили сирологию из вспомогательной области христианского
богословия, какой она и до сих пор остается в трудах некоторых западных ученых, в отрасль истории Ближнего Востока. Н. В.
Пигулевская показала особую важность сирийских источников для изучения Византии и Ирана, Аравии и Закавказья, Средней Азии и Индии,
для решения общеисторических проблем социальной истории и истории культуры. Ее труды продемонстрировали значение сирийских
источников для изучения древнерусской и древнеармянской литературы, истории Азербайджана и Казахстана и положили начало углубленным
исследованиям в этих областях.
Научное наследие Н. В. Пигулевской останется предметом глубокого изучения, незаменимым справочником и кладезем новых идей.

--------------------------------------------------------------------------------


=========

E.H. Мещерская (Санкт-Петербург)
РОЛЬ Н.В.ПИГУЛЕВСКОЙ В СОХРАНЕНИИ И РАЗВИТИИ НАУЧНОЙ ТРАДИЦИИ ПО ИЗУЧЕНИЮ ХРИСТИАНСТВА.

http://www.mitropolia-spb.ru/rus/conf/bolotov2000/dokladi/mesherskaya.html

17 февраля 2000 г. исполнилось 30 лет со дня кончины выдающегося отечественного историка, ориенталиста и византиниста
H.B.Пигулевской. Она родилась в 1894 г., и основной период ее научной деятельности охватывал 20--60--е годы XX в., годы, когда,
будучи уничтоженной на корню, церковная историческая наука в России уже не существовала, и шаткая возможность изучать историю
христианства и христианской церкви сохранялась лишь в рамках светской науки.
H.B.Пигулевская оказалась в числе немногих российских исследователей, занимавшихся темами, связанными с историей христианства.
Сейчас, на исходе XX в., отчетливо видно, что именно на ее плечи легла огромная ответственность за сохранение и развитие научной
традиции в этой области знания. Божий промысел распорядился так, что Н.В.Пигулевская и своим сильным характером, и уровнем
полученного образования, и жизненным опытом оказалась хорошо подготовленной к выполнению столь нелегкой миссии. Окончив в 1911 г.
частную гимназию М.Н.Стоюниной, H.B. поступила на историко-филологический факультет Высших женских (Бестужевских) курсов, где особое
влияние на формирование ее научных интересов оказали И.Д.Андреев и A.B.Kapташев, читавшие курсы истории церкви и идейных течений
раннего христианства. Именно под их влиянием Н.В.Пигулевская выбрала для себя редкую область научных занятий - историю
раннехристианской и византийской церкви. Поставив перед со- бой задачу изучения столь сложного явления, H.B. вскоре поняла
необходимость усвоения восточных языков - древнееврейского и сирийского, требуемых для глубокого исследования источников по истории
христианской церкви. Курсы этих языков она прослушала у гебраиста M.H. Соколова и сиролога А.П.Алявдина, но памятники Библии с ней
читал и комментировал академик П.K.Koковцов. П.K.Koковцов оказал значительное влияние как на формирование научных интересов H.B.,
так и на методы и стиль ее работы, когда выводы основываются на точном филологическом анализе источников. Таким образом, занимаясь в
1918-1922 гг. на восточном факультете Санкт-Петербургского университета, Н.В.Пигулевская получила второе высшее образование ,
превзойдя по широте научного кругозора некоторых своих учителей. H.B. yпорно двигалась к поставленной цели, и это тем более
удивительно, что происходило в годы большевистской революции и гражданской войны, когда рушились устои общества, которому она
принадлежала по рождению и воспитанию, когда с беспощадной жестокостью подавлялось и искоренялось православное мировоззрение,
которое она с детства усвоила и которому не изменяла в течение всей своей жизни.
Успехи в избранной Н.В.Пигулевской научной области подтверждаются ее ранними работами. Сохранившиеся в рукописях и находящиеся ныне
в Архиве АН доклады, статьи и конспекты посвящены анализу источников no истории раннего христианства: апокрифическим "Одам Соломона"
, проблеме авторства Евангелия от Иоанна, теме "Иисус Христос и "народ земли" в Евангелии и апостольской проповеди". Лишь последняя
из названных работ была посмертно опубликована, правда с измененным по цензурным соображениям заглавием: "Из истории социальных и
религиозных движений в Палестине в римскую эпоху". Ранние работы H.B. отличаются стремлением выявить в источниках отражение
важнейших социальных явлений, что, конечно же, было вызвано бурными событиями в окружающем ее мире. Желанием понять новую жизнь,
приспособиться к ней можно объяснить и ее вступление в просветительский кружок A.A. Мейера "Воскресенье", возникший в 1917г. и
ставший идеологическим преемником "левого" крыла петербургского религиозно-философского общества. Несмотря на мирную программу
поисков путей возрождения общества, эта организация была сочтена контрреволюционной, почти все ее члены были арестованы и присуждены
к различным срокам лагерей. Н.В.Пигулевская была арестована в 1928 г., получила срок 5 лет, который провела в Соловецких лагерях.
Лишь в 1934г. она вернулась в Ленинград и приступила к активной научной работе. Существенный вклад в изучение христианства и истории
древней церкви Н.В.Пигулевская внесла, занимаясь сирологическими штудиями. В исследовании сирийских источников она явилась прямой
наследницей В.В.Болотова, который был первым отечественным историком церкви, обратившимся в своих научных изысканиях к текстам на
различных восточных языках. В очерке "Из истории церкви сиро-персидской" (1901 г.) содержится уникальный для того времени обзор
начального периода истории христианства в Иране, приводится список католикосов Селевкии-Ктесифона, дается хронология персидской
иерархии, причем все даты детально выверены и проконтролированы на основании всех доступных тогда B.B.Болотову источников. В этом
очерке большую важность имеет экскурс, в котором впервые характеризуются особенности литургического несторианского года. В "Лекции
по истории древней церкви" вошел раздел "Церковная историография в Сирии", который включал сведения о таких сирийских писателях и
церковных деятелях , как Марута Майферкатский, Иоанн Эфесский, псевдо-Дионисий Тельмахрский и др. Перу B.B.Болотова принадлежит
также предварительное описание сирийских рукописей из собрания Санкт-Петербургской Духовной Академии, которые поступили затем в
Отдел рукописей Российской национальной библиотеки.
He имея никакой возможности в условиях советской власти заниматься изучением высших проявлений церковно-христианской жизни:
исследованием догматических споров, историей церковных соборов и церковной иерархии у сирийцев, исторической литургикой,
Н.В.Пигулевская использовала сирийские источники для рассмотрения более обыденных, повседневных, но от этого не менее важных и
интересных сторон жизни сирийской церкви, впервые осознав и продемонстрировав, что многие культурные явления разноязычного
христианского мира, уходят корнями в сирийскую почву.
Во-первых, Н.В.Пигулевская показала важную роль сирийцев в формировании христианской книжно-письменной культуры. Еще до окончания
университета она поступила на работу в Отдел рукописей Публичной библиотеки (ныне РНБ) на должность хранителя восточных рукописей.
Следуя совету П.К.Коковцова, она обратила внимание на малоизученные, а то и просто неизвестные сирийские рукописи. В числе наиболее
известных ее открытий - два последних листа рукописи, содержащей сочинение сирийского писателя VIIв. Сахдоны "Книга совершенств". Ее
находка оказалась очень важной поскольку идентификация листов позволила уточнить личность автора, содержание текста, прочесть имя
переписчика и узнать о месте и времени создания рукописи, основная часть которой находилась в Страсбурге. Впоследствии в разных
хранилищах были найдены и другие листы этой же рукописи, и благодаря всем находкам мы имеем ясное представление о своеобразном
сочинении несторианского сирийского писателя. Современные исследования показали, что труд Сахдоны через переводы нашел отражение и в
других восточнохристианских литературах - арабской и грузинской. H.B. разработала подробный формуляр описания сирийских
богослужебных рукописей и описала согласно ему все сирийские рукописи, хранящиеся в Санкт-Петербурге. Выполненное ею подробное
описание сирийских рукописей, содержащих библейские тексты, впервые появилось в журнале Revue biblique еще в 30 -е гг., и лишь
позднее было включено в "Каталог сирийских рукописей Ленинграда", опубликованный в Вып.6 (69) Палестинского сборника. Благодаря
описаниям Н.В.Пигулевской все наши рукописи могут теперь быть использованы и в исследованиях по библеистике, и в штудиях по
исторической литургике. Она неоднократно обращалась к теме: "Распространение сирийской письменности и языка на Ближнем, Среднем и
Дальнем Востоке", описывала пути этой экспансии и объясняла ее причины, главной из которых считала активную деятельность сирийских
христианских миссионеров.
Во-вторых, на основе сирийских источников Н.В.Пигулевской удалось реконструировать и подробно описать систему сирийского
христианского образования, как начального, так и высшего. Собрав уникальные сведения разбросанные по различным сирийским памятникам,
она установила, что программа начального обучения, его методы, сохранялись на протяжении многих веков и носили международный
характер, являясь общими для всего христианского мира. Особое внимание в своих исследованиях H.B. уделила Низибийской высшей школе -
сирийской Духовной академии, просуществовавшей с V по VIII вв. и сыгравшей важную роль не только в деле христианского образования ,
но и в развитии многих светских наук. H.B. на основе учебной программы, дошедшей в составе "Номоканона" Авдишо бар Берихи, дала
подробное описание предметов, изучавшихся в сирийской высшей школе, а на основе впервые переведенных ею на русский язык "Правил
Низибийской академии" дала яркую картину жизни и быта сирийской духовной школы, в которой получили воспитание многие известные
деятели сирийской церкви. В трудах H.B. Пигулевской была изучена и сирийская христианская наука, развивавшаяся как при духовных
школах, так и при монастырях. В книге "Культура сирийцев в средние века" она дала отдельные очерки о филологии у сирийцев, сирийской
философии, которая в значительной степени опиралась на переводы с греческого, ставшие основой для богословия, гомилетики и,
особенно, апологетики, алхимии, медицине, космографии.
В-третьих, следуя почину B.B.Болотова, Н.В.Пигулевская очень много внимания отдавала изучению сирийской христианской исторической
литературы. Ею были переведены полностью и включены в исследовательский оборот "Эдесская хроника", "Хроника" псевдо-Иешу Стилита,
части "Церковной истории" Иоанна Зфесского, "Хроники 1234 г.", городская хроника с изложением истории Кархи де Бет Селох. Ряд
монографий H.B., вышедших в 40-е - 60-е гг. нашего столетия и посвященных различным проблемам византийской и ближневосточной
истории, написаны с привлечением богатого материала сирийских исторических сочинений. Сирийская христианская историография была
использована ею не только как кладезь сведений по истории христианской церкви, но и заняла подобающее ей значительное и важное место
в изучении светской истории как отдельных регионов и государств - Византии, Ирана, Южной Аравии, Закавказья, Средней Азии, Индии,
Китая, - так и в "решении общеисторических проблем социальной истории и истории культуры". H.B.Пигулевская отметила две главные
черты, присущие сирийской христианской историографии, которые и делают ее своеобразным и незаменимым источником - уникальность
многих сообщений, неизвестных по текстам на других языках, с сохранением живых подробностей происшедшего, и отсутствие официозности
по сравнению с параллельными христианскими грековизантийскими и арабскими авторами.
Нина Викторовна была очень живым, деятельным человеком, личностью вокруг которой всегда собиралось много учеников и последователей.
Для успешного претворения в жизнь работы по изучению христианского Востока она создала в Институте востоковедения АН уникальный
коллектив, официально зарегистрированный в 1958 г. как Кабинет Ближнего Востока. При этом Кабинете прошли подготовку многие
специалисты по истории христианства в Закавказье и Средней Азии. Говоря о роли H.B. в деле изучения восточнохристианского наследия,
нельзя не вспомнить и того обстоятельства, что с 1950 г. она являлась бессменным вице-председателем и организатором научной работы
Палестинского общества, деятельность которого активизировалась благодаря решению Президиума AH. B Течение почти двух десятилетий
(50-e -60 гг.) она выполняла также обязанности ответственного редактора "Палестинского сборника", который был возобновлен ее же
усилиями.
В кратком докладе трудно с исчерпывающей полнотой дать характеристику многогранной научной деятельности Н.В.Пигулевской, однако,
кажется, что все сказанное позволяет говорить о ее существенном вкладе в дело сохранения и передачи традиции по изучению
христианства и христианской церкви на Востоке.

---

От	Георгий
К	Георгий (25.01.2004 16:24:25)
Дата	25.01.2004 16:45:18

Взаимоотношения интеллигенции и народа, или Иисус - предводитель шариковых (по работе Н. В. Пигулевской) (*+)

---

http://www.krotov.org/libr_min/p/pigulevs/pigulev03.html

Нина Пигулевская

(После слов, стоящих в оригинале на греческом, стоят три звездочки - ***)


ИЗ ИСТОРИИ СОЦИАЛЬНЫХ И РЕЛИГИОЗНЫХ ДВИЖЕНИЙ В ПАЛЕСТИНЕ В РИМСКУЮ ЭПОХУ (1923)

Древняя религия Израиля прошла много стадий развития и претерпела много изменений, но на всем протяжении эволюции сохраняла верность
одному принципу - закону. Христианская община, зародившаяся в недрах иудаизма, осознала себя как новое явление лишь после того, как
вопрос об ее отношении к закону был поставлен на принципиальную основу. Проповедь Павла из Тарса победила обрезание, а с ним и
другие установления "Моисеева закона" были признаны необязательными для христиан. Разрыв этот подготовлялся еще до Павла
деятельностью апостола Петра и диакона Стефана. Это было прямым следствием того положения, которое занял Иисус, связавший свою
деятельность с народными массами Палестины и вызвавший этим протест господствующих кругов. Новый завет как источник не разрешает тех
противоречий, которые он констатирует. Действительно, как объяснить, что за Иисусом ходили толпы, между тем как постоянные споры
между ним и книжниками и фарисеями не прекращались; как объяснить вечные упреки Иисусу в несоблюдении им закона, враждебное
настроение в правоверной иудейской среде, нарастание которого привело к Голгофе. Кто составляет ту толпу, которая теснится вокруг
Иисуса, следует за ним в пустыню и которую евангелисты называют "чернью" (ochlos), "грешниками" (hamartoloi), за общение с которыми
так упрекают Иисуса фарисеи. Чем объяснить резкое расхождение народа и фарисеев в отношении к Иисусу; в чем были разногласия Иисуса
и народа, с одной стороны, книжников и фарисеев - с другой? Обе стороны стояли на глубоко религиозной точке зрения, и из
религиозного сознания возникали упреки фарисеев Иисусу и отповедь Иисуса книжникам. Но религиозное сознание образованных кругов и
народных масс не совпадало. Их отношение к закону было различным.
В образованных слоях иудеев господствовали два течения - фарисейство и саддукейство; исследования о них в значительной мере
закончены трудами ученых еще прошлого столетия: Деранбуром, Вебером, Когеном, Велльхаузеном. [1] Весь этот материал сведен у Шюрера.
[2] Источники (Иосиф Флавий, Талмуд, Новый завет) не противоречат друг другу, и их позиция относительно закона и относительно друг
друга совершенно ясна. Эллинизированные саддукеи были чужды народу, но влиятельны в правящих кругах. Фарисеи являлись партией,
связанной с более широкими кругами иудейских масс, и, конечно, были целые слои народа, которые видели свой идеал в праведном
фарисее. Этой книжнической, фарисейско-раввинистической среде мы обязаны почти всеми литературными памятниками эпохи. Памятники эти
могут быть разделены на две группы, на так называемые апокрифы Ветхого завета и раввинистическую литературу (Талмуд). Те и другие
источники, будучи связанными с образованным кругом, различаются своей тематикой, интересом, который для апокрифов лежит в
эсхатологии, а для Мишны - в законе. Что строгое законничество фарисеев уживалось в них с верой в воскресение и в пришествие Мессии,
засвидетельствовано как Псалмами Соломона, так и Деяниями апостолов (Гл. 23: 6-8). Древняя пророческая традиция Израиля породила две
ветви: функция учительности отошла к книжникам, к учителям, а "пророчество" стало достоянием апокалиптиков. В апокрифах проявился
интерес позднего иудаизма к вопросам будущей жизни. Они говорят пророческим, часто неясным языком о "тайнах вечности", о воскресении
мертвых, о суде божием и об ожидаемом Мессии. Мишна полагает свое значение в ином - в научении, пояснении и установлении закона и
отдельных казусов его выполнения; в эту сторону направлен и весь интерес памятника. Но как для Мишны не подлежит сомнению вера в
будущую жизнь ('olam haba'), так и для апокрифов приверженность закону и необходимость его строгого выполнения являются исходным
положением. Эти два основных интереса литературных кругов иудаизма, апокалиптический и законнический, для народного сознания не были
равноценны.
Апокалиптика уходит своими корнями в самую глубину религиозного сознания масс. Мессианизм народного движения, выраженный проповедью
Иоанна Крестителя и Иисуса, не подлежит сомнению, и он очень близок мессианизму апокрифов. Доказывать эту связь после блестящих
работ Бальдерншпергера, Иоганна Вейса, отчасти Вреде уже нет никакой надобности. В вере в Мессию образованные круги иудейского
общества, например фарисеи, и народная масса были согласны.
Иначе обстояло дело с отношением к закону. Вся литература иудаизма занимает здесь совершенно определенную позицию - строгой верности
ему. Даже апокалиптические памятники, от которых, казалось, можно было бы ждать в этом отношении терпимости и большей широты, при
анализе разочаровывают нас.
Написанные в последнем дохристианском и первом христианском столетии, апокрифы дошли до нас в греческих и латинских переводах,
отчасти в различных восточных версиях - сирийских, эфиопских и др. Эллинистическое влияние на апокрифы заметно; уже одно то, что они
переводились на различные языки, говорит о их близости живым интересам диаспоры. Но истинно универсальной тенденции, нового живого
слова о законе, об обязанностях человека по отношению к Богу и ближнему мы здесь не находим. В апокрифах утверждается праведность
тех, которые строго выполняют закон и хранят малейшие заповеди отцов,3 тем самым утверждается особое значение, особые права Израиля
на спасение. [4]
Отношение к грешникам суровое, полное осуждения, которое переносится и на язычников. Праведник характеризуется чертами не столько
моральной, сколько ритуальной чистоты. Избранные должны строжайше следовать закону. [5]
Никакого свободомыслия или уклонения от закона в этих памятниках, вышедших из среды литературного, образованного иудейства, мы не
находим. Их точка зрения совершенно совпадает с позицией евангельских книжников и учителей (равви) Талмуда.
Свободомыслие мы находим в народной среде. Упрекая Иисуса, фарисеи утверждали, что никто из знающих и наставленных в законе не
принял его учения. "Уверовал ли в него кто из начальников или фарисеев, но только этот народ ("ochlos" ***) - невежда в законе -
проклят он", - говорили они. [6]
И тот факт, что только народ, проклятый за свое невежество в законе, следовал за Иисусом, объясняется именно тем, что точка зрения
Иисуса на закон была близка народной.
То, что для книжников представлялось соблазном, в чем они готовы были преследовать Иисуса, порицая его за то, что они называли
нарушением закона и преданий старцев, близко и понятно простонародью, окружавшему его. Это роднило Иисуса с толпой, так как она
поступала так же, и упреки, с которыми книжники и фарисеи обращались к Иисусу в Евангелии, повторяются и в Мишне, но только тут они
направлены против массы, именуемой 'am-ha'ares'. Термин этот библейский. А. Гейгер в своей работе [7] устанавливает определенное
ограничение термина 'am-ha'ares', простирающегося только на еврейскую массу, еврейское простонародье, в противоположность языческим
народам, именуемым goyim. В Библии это слово применяется к народу для противопоставления царю и начальникам. В книге Левит (4:
22-27) в принесении жертвы за грех выделены грех начальников и грех кого-нибудь из народа ('am-ha'ares'). Во 2-й книге Царств (в
греческом переводе LXX - 4-й), 16:15 'am-ha'ares' (народ) противопоставлен царю, а в главе 11 : 20 той же книги - городу: "И
возрадовался весь народ земли, и город успокоился, а Аталию (Гофолию) убили мечом в доме царя". [8] Семьдесят Толковников переводят
этот термин на греческий как [o laos tis gis ***], что является точным переводом буквального значения слов 'am-ha'ares' - народ
земли. Слово ochlos *** тоже близко значению этого термина. Пешитта переводит его с греческого на сирийский словом 'ama - народ, [9]
как бы нащупывая подлинное выражение арамейской речи. Обычно же в сирийском тексте народ, окружающий Иисуса, называется kensa -
толпа (от глагола kns - собирать). [10]
Переходя к вопросу об 'am-ha'ares' в Мишне, скажем предварительно несколько слов о самом источнике. Известно, что раввинистические
памятники датировать трудно, кодификация их обычно поздняя, между тем как традиции, которые они передают, относятся к несравненно
более раннему времени. Так, например, Мишна, кодификацию которой следует отнести к концу II или началу III в. н. э., [11] ссылается
на авторитетные изречения учителей, живших еще в I в. до н. э. Мнения отдельных ученых тщательно сохранялись их учениками или их
школой, например школой Гиллеля (bet Hillel) или Шаммаи. Работа над текстом Мишны привела, однако, к мнению, что отдельные ее части
в письменном виде существовали, вероятно, и в начале II в. [12]
Буквальное значение слов 'am-ha'ares' есть "народ земли"; смысл, который придается им в Библии, - тот же: это простонародье, по
преимуществу сельская масса, которую можно было бы назвать поселянами, так как они противопоставлены населению города.
Раввинистическая литература, по нашему мнению, дает указания, что и для ее времени 'am-ha'ares' есть среда, связанная по
преимуществу с землей.
Прежде всего об этом говорят многочисленные указания трактата Demaj, из которого видно, что часть, законнически настроенная,
составляла товарищества (etairia *** - heber), в которых строго проводился закон о десятине на плоды. Им противопоставляется 'am-ha'
ares', который этого правила не соблюдает. Поэтому haber, член этого товарищества, должен отказаться от каких бы то ни было покупок
у 'am-ha'ares' сухих или сырых продуктов, подлежащих десятине, так как никогда нельзя быть уверенным в том, что 'am-ha'ares' эту
десятину уплатил. [13]
Напрасно Монтефиоре в своих лекциях [14] пытается сделать из haberim особых ригористов в законе; "никогда все фарисеи, ни все равви
не были haberim", - говорит он. Но отчего тогда для Иисуса строгое соблюдение десятины представляется такой характерной чертой всего
фарисейства? В притче о мытаре и фарисее он вкладывает в уста похваляющегося фарисея слова:
"Отделяю десятую часть из всего, что приобретаю" (Лука, 18 : 12 - apodekateio panta osa ktomai ***). А в обличительной речи его,
обращенной к тем же книжникам и фарисеям, сохранившейся в двух редакциях Луки (11 : 42) и Матфея (23 : 23), сказано: "Горе вам,
книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость, веру. Это
должно делать и того не оставлять".
Тщательность, с которой и книжники, и фарисеи старались соблюдать десятину, по данным Евангелия, ставит их без всякого сомнения в
ряды haberim, которые из тех же соображений тщательного сохранения десятины избегали покупок у 'am-ha'ares'. Что последний был
связан с земледелием, непосредственно имел дело с хлебом, говорят и такие тексты Мишны [15], в которых женщина-соседка 'am-ha'ares'
заходит к женщине соседке haber за ситом для зерна, за ситом для муки или остается у нее перемалывать на ручной мельнице муку. Этим
мы, конечно, не хотим сказать, что haberim не встречаются в среде сельского населения, нет, многие равви, фарисеи, книжники были или
ремесленниками, или земледельцами, но только сам 'am-ha'ares' по преимуществу являлся сельской массой. С этой точки зрения
представляется многозначительным следующий текст. Равви Елиезер говорит: "Если бы мы не были им нужны для торговых дел, они убили бы
нас" [16]. Равви Елиезер, деятельность которого относится к последней четверти I в., является, следовательно, свидетелем того, что
'am-ha'ares' сам непосредственно торговли не вел, а нуждался для этого в других. Некоторые исследователи хотят в этих словах видеть
только помощь грамотных людей 'am-ha'ares' в деле составления торговых договоров, контрактов, а не ведения самой торговли, но прямым
смыслом текста это не подтверждается.
Городское население, как более грамотное и культурное, в большей степени связано с торговлей, чем крестьянская масса, а это создает
естественную зависимость последней от первого, а с зависимостью и ненависть. Именно это обычное противоречие между городом и
деревней и вскрыто в словах равви Елиезера.
'Am-ha'ares' как земледельцы неохотно выполняли постановления о десятине, а это ставило их в положение неблагочестивых. В еще
большей мере брезгливость к ним законников вызывалась их пренебрежением к законам, касающимся чистоты пищи, сосудов, чистоты самих
людей. В трактате Edijoth, I, 14 [17] мы находим длинный спор между школой Гиллеля и школой Шаммаи о том, какой сосуд может
сохранять чистоту, и о том, что каждый сосуд в руках 'am-ha'ares' представляется нечистым. Словно защищая народ, возражает Иисус
против мелочного хранения чистоты сосудов: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что очищаете внешность чаши и блюда, между тем
как внутри они полны хищения и неправды. Фарисей слепой! Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их"
[18]. В трактатах Schebuoth, 5 и Thoroth, 74, 85 указывается, что все, до чего касалась женщина 'am-ha'ares', вошедшая в дом haber,
считается нечистым, даже если она зашла для того, чтобы вынести своего ребенка или выгнать скотину. Дом остается чистым только в том
случае, если ей не разрешили в нем медлить. Как должна была в этом отношении колоть глаза книжникам простота и терпимость Иисуса,
когда, например, женщины приносили ему детей или когда он касался заведомо нечистых людей, прокаженных и т. д. Дело доходило и до
открытых упреков с их стороны за несоблюдение Иисусом и его учениками установления старцев о чистоте [19]. "Собрались к нему
фарисеи и некоторые из книжников, пришедшие из Иерусалима; и увидевши некоторых из учеников его, евших хлеб нечистыми, то есть
неумытыми, руками, укоряли. Ибо фарисеи и все иудеи, держась предания старцев, не едят, не умывши тщательно рук; и пришедши с торга,
не едят не омывшись. Есть и многое другое, чего они приняли держаться: наблюдать омовение чаш, кружек, котлов и скамей. Потом
спрашивают его фарисеи и книжники: зачем ученики твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб? Он сказал им
в ответ: хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исайя, как написано: люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от
меня, но тщетно чтут меня, уча учениям, заповедям человеческим; ибо вы, составившие заповедь божию, держитесь предания
человеческого, омовения кружек и чаш и делаете многое другое, сему подобное". И, призвав весь народ, говорил им: "Слушайте меня все
и разумейте: ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его; но что исходит из него, то оскверняет человека; если кто
имеет уши слышать, да слышит!.."
Совершенно очевидно, что, отвечая на поставленный вопрос - "почему его ученики не поступают по преданию старцев", - Иисус решает его
принципиально. Сперва он указывает на значение заповеди, в противоположность человеческому преданию, а затем, обращаясь к народу,
как бы облегчает ему иго закона чистоты: "Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его". Еще подробнее развивает он эту
мысль наедине с учениками [20]. Он решает вопрос коренным образом: отрицает за установлениями внешней чистоты внутреннюю правду.
В тесной связи с нарушениями закона о десятине и с несоблюдением чистоты стоит общее презрение и пренебрежение к 'am-ha'ares',
которое мы находим в раввинистических памятниках. Запрещается быть его попутчиком, не следует доверять ему тайны (Pesahim, 3 : 8,
fol. 49b). "Равви учили: не следует жениться на дочери 'am-ha'ares', потому что они сами отвратительны, их жены отвратительны, а
относительно их дочерей сказано так: проклят сожительствующий с животным" [21]. В трактате Berakhoth, 7, fol. 47b сказано: "Не
молись перед едой с 'am-ha'ares' ", что равносильно запрещению совместного вкушения пищи [22]. Именно в этом отношении резко
расходилось поведение Иисуса со взглядами законников, так как он не гнушался возлежать за одним столом с грешниками. "И когда Иисус
возлежал в доме [мытаря Левия], возлежали с ним и ученики его, и многие мытари, и грешники; ибо их было много и они следовали за
ним. Книжники и фарисеи, увидев, что он ест и пьет с мытарями и грешниками, говорили ученикам его: как это он ест и пьет с мытарями
и грешниками. Услышав, Иисус говорит: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников
на покаяние" [23].
Взгляды Иисуса в этом случае резко расходились со взглядами законников и учителей. Обычное мнение законников выразил равви Гиллель,
Это ему, известному мягким характером, гуманными взглядами и широкой терпимостью, которые позволили Францу Деличу сравнивать его с
Иисусом [24], приписываются слова: "Невежда не боится греха, ·'am-ha'ares' не может быть праведным" [25].
Итак, по Гиллелю, расцвет деятельности которого относится к последним десятилетиям I в. до н. э. и к первому десятилетию I в. н. э.,
боязнь греха, которая представляется добродетелью для автора Псалмов Соломона, как и вообще для всего религиозного иудейства, не
свойственна невежде (bor- , т. е. человеку, неосведомленному в законе. За 'am-ha'ares' же не признается возможность быть праведным.
По этому можно судить, что еще в I в. до н. э. к 'am-ha'ares' сложилось определенно отрицательное отношение, причем bor и ·'am-ha'
ares' не случайно стоят рядом: "невежда" и "народ земли" и в других случаях являются понятиями, легко заменяющими друг друга
(например, Sota, fol. 22a). Этот взгляд Мишны на народ как на массу, совершенно неосведомленную в законе, усвоен большинством
исследователей. Между тем некоторые тексты вынуждают нас с осторожностью отнестись к такого рода мнению. На то, что термин "невежда"
приложим к 'am-ha'ares' лишь условно, т. е. только с точки зрения книжников, законников (talmide hakham), указывает, например,
следующий текст: "Если кто-либо читает [Тору] или повторяет [учит Мишну], но не пользуется услугами ученого, то равви Елиезер
говорит про него, что он 'am-ha'ares', а равви Самуил сын Неемана, что он невежда [bor]" [26].
Следовательно, для Елиезера Великого (Eli'ezer hagadol ben Hirkanos, современник Гамалиила II, женатый на его сестре, деятельность
которого относится к концу I - началу II в. н. э.) 'am-ha'ares' может быть назван такой человек, который изучает Тору, даже
занимается Мишной, но не стоит в непосредственной связи с ученым (talmide hakham) или не связан с определенным учителем. Евангелие
дает нам в этом случае соответственное свидетельство, только лет на 40 более раннее. Иисус был несомненно начитан в законе и
пророках. Он брался толковать писание в синагогах, часто отвечал библейскими цитатами в спорах, но учил "не как книжники и фарисеи".
Он не прошел раввинистической школы, поэтому его учение и вызывало удивление на родине, в Назарете - "откуда сие" (Марк, 6 : 1-6;
Матфей, 13 : 53-56; Лука, 4 : 16-30).
Текст Berakhoth, 7 : l-12 дает сбивчивый ответ на вопрос, кто 'am-ha'ares': всякий, кто не произносит утром и вечером молитвы,
всякий, кто не имеет особых знаков благочестия на одежде, на своем доме и т. д. В самом тексте есть противоречие, потому что всякий,
не учащий своих детей Торе, - 'am-ha'ares', но так же может быть назван и человек, читающий Тору без talmide hakham.
По-видимому, перед свободным толкованием закона, не связанным с принятием halakha, был некоторый страх, потому что от равви Елиезера
из Модины, принадлежавшего ко второму поколению Мишны, между 90-м и 130-м гг. н. э., сохранилось следующее изречение: "Тот, кто
оскверняет священное, пренебрегает праздниками... придает Торе иное значение, чем halakha, то если он даже обладает знанием Торы и
добрыми делами, не будет участником в будущей жизни" (Aboth, 3 : 15).
Этот же страх извращенного понимания Торы, вероятно, говорит и в запрещении равви Hija' заниматься законом в присутствии 'am-ha'
ares'. [27]
Приведенные тексты позволяют нам видеть в 'am-ha'ares' группу людей не абсолютно невежественных. Кроме того, источник дает нам право
еще на один вывод. Возможно, что у 'am-ha'ares' были свои синагоги; по крайней мере равви Доса бен Архинос ('Archinos ***), живший в
конце I-начале II в. н. э., сказал так: "Сон утром, вино в полдень, болтовня с детьми и сидение в собраниях 'am-ha'ares' уводят
человека из будущей жизни" (Aboth, 3:4). Для слова "собрание" употреблено выражение keiiesot; большая часть комментаторов старается
доказать, что это слово в данном случае не обозначает религиозного (синагогального) собрания, а лишь частное. Но мы в этом случае
соглашаемся с Фридлендером, который видит в этом выражении недвусмысленное указание на синагоги и молитвенные собрания у 'am-ha'
ares'. Сошлемся также на авторитет Гейгера [28], который указывает, что термин keneset соответствует греческому synagoge ***, и
приводит тому примеры. Воздержимся только от крайнего вывода, который делает Фридлендер [29], говоря, что синагогами 'am-ha'ares'
можно назвать и синагоги диаспоры, в которых проповедовали Павел, Варнава, Аполлос и которые были предметами отвращения и
негодования для законников. Для такого понимания мы не имеем достаточных оснований, а тексты, которые у нас есть, дают лишь
возможность предположить, что в распоряжении 'am-ha'ares' были молитвенные дома - синагоги. Возможно, что и Иисус проповедовал в
таких синагогах.
Более чем естественно, что за презрение раввинистической, фарисейской группы 'am-ha'ares' платил ненавистью. Равви Акиба, родившийся
в 50 г. н. э. и погибший мученической смертью в 132 г., откровенно говорит о своем прошлом: "Когда я был 'am-ha'ares', я говорил:
если кто мне даст ученого, я укушу его, как осел. Сказали ему ученики: равви, скажи "как собака". Он сказал им: этот (осел) кусает и
ломает кости, а та (собака) кусает, но кости не ломает" [30].
Равви Елиезер Великий после разрушения храма отмечает особенное падение нравов: и про 'am-ha'ares' говорят, что они совершенно
"проходят и пропадают" [ 31]. Он оставил изречение, которое мы уже приводили: "Если бы мы не были им нужны для дел торговли, они
убили бы нас" [32], что вполне совпадает с признанием равви Акибы.
Один аноним говорит об этой ненависти так: "Ненависть человека 'am-ha'ares' к ученому больше, чем ненависть язычника к Израилю, а
ненависть их жен еще больше" [33].
Но и отношение книжнической среды не отличалось особой кроткостью. По крайней мере в начале III в. равви Самуил Нееман передает
следующие слова, вкладывая их в уста равви Иоханана (если это Иоханан бен Заккай, учитель Елиезера, то мы получаем I в. н. э.):
"Равви Самуил сын Неемана сказал, что равви Иоханан сказал, что (человека из) 'am-ha'ares' позволено порвать, как рыбу. Равви Самуил
сын Исаака сказал: И со спины его" [34].
В этом же роде и другой рассказ, переданный нам в Baba bathra, l : 5, fol. 8a, относящийся уже к середине II в. н. э. [35] "Равви
открыл свою кладовую в голодный год и сказал: пусть войдут знающие Писание, Мишну, Талмуд, Галаху и Аггаду, но 'am-ha'ares' пусть не
входят. Протиснулся равви Ионатан сын Амрама и, войдя, сказал ему: равви, накорми меня. Он ответил ему: ты изучал (читал) Библию -
нет; ты изучал Мишну - нет; как же мне накормить тебя. "Накорми меня, как собаку, как ворона". И он накормил его. Когда он ушел,
сидел равви и сокрушался, говоря: ой, горе мне, что я дал хлеб мой 'am-ha'ares'. Когда дело объяснилось, равви просил войти всех".
Не следует, однако, придавать приведенным текстам решающего значения; многие равви высказывают истинную любовь, терпение, кротость к
людям и проявляют истинное милосердие.
Прежде чем подвести итоги, скажем несколько слов о том, как ставился интересующий нас вопрос в предшествующих исследованиях.
Еще Суренгусием, издателем Мишны в Амстердаме [36]. были сделаны ценные заметки об 'am-ha'ares', но и он, и после него [37] все
видят в 'am-ha'ares' грубую невежественную массу, которая не может вызвать никакого интереса. Монтефиоре считает ошибочным видеть в
евангельских грешниках 'am-ha'ares', а для таких исследователей, как Буссе и Бертолет [38], этого понятия вовсе не существует.
Фридлендер в одной из своих книг [39] дал новое направление исследованию [40]. Для него 'am-ha'ares' - народ, стремящийся сбросить
иго закона, но чрезмерное увлечение эллинизмом не позволяет Фридлендеру сделать определенных выводов, для пего Иисус и Павел -
явления духа диаспоры. Дальнейшего развития его взгляды не получили [41]. Даже чуткий Шюрер только свел материалы по этому вопросу
во II томе своей капитальной книги [42]. В позднейшей литературе можно назвать лишь интересные, но без достаточных оснований
сделанные построения Константина Бруннера [43], где он ставит Иисуса рядом с 'am-ha'ares' в связи с его конфликтом с фарисеями.
Суммируем намеченные нами выводы. 'Am-ha'ares' - это иудейское простонародье, сельская масса, заклейменная презрением книжнической
среды как в Мишне, так и в Евангелиях. Выполнение закона, отягченного преданиями старцев, требовало внимания и сил, уделять которые
народ, живущий трудовой жизнью, не мог. Точная, мелочная регламентация давила его, как бремя, а на пренебрежение законников он готов
был отвечать ненавистью. Для части народа праведный фарисей мог быть идеалом. Но люди, встревоженные апокалиптическими и
эсхатологическими чаяниями, жили в смутном ожидании событий, небесных явлений и прихода Мессии. Не случайно ищут они пророка, ходят
к Иоанну, слушают Иисуса. Если фарисеи и не были единомышленниками в новых религиозных верованиях, то суровость закона, праведность
их, в которой не хватало истинной любви, отталкивали. Пропасть между праведным законником и грешным человеком была так велика, идеал
казался таким недостижимым, что перед ним рождался ужас и начиналось искание новых путей. В раввинистических слоях сохраняется
старая закваска, а Царство божие должно было подняться на новых дрожжах. В Иоанне Крестителе, Иисусе, апостолах мы видим учителей
этой народной массы - учителей, которые из нее вышли, были ей близки и ее же стремились научить истине, которая им открывалась. Если
мытари присоединились к Иисусу, то потому, что они также представлялись отрицательным явлением в глазах раввинистических групп и не
могли надеяться на спасение. Народ, проклятый за неисполнение закона, и мытари, проклятые за свою грешную жизнь, соединились в жажде
найти истину.

---

От	Iva
К	Георгий (25.01.2004 16:45:18)
Дата	29.01.2004 22:56:11

Вспоминать 11 век и читать

---

Привет

"Слово о законе и благодати".
ничто не ново под луной (с)

Владимир

---

От	Георгий
К	Георгий (25.01.2004 16:24:25)
Дата	25.01.2004 16:26:30

Кожинов о Пигулевской (*+)

---

http://www.voskres.ru/kozhinov/slovo/4.htm

...Особенно существенно, что иудаизм в Каганате поначалу пришел к господству (в конце VIII века) не насильственным, а, по-видимому,
вполне мирным путем (ибо никаких сведений о насилиях не имеется), илишь позднее, уже в IX веке, началась жестокая война между
новым -- иудаистским - правительством и <коренными> предводителями Каганата
Между тем хорошо известно, что в те времена иудаизм был непримиримо враждебен к христианству. Это основательно доказано наиболее
выдающимся из русских историков средневекового Ближнего Востока Н. В. Пигулевской (1894-1970), чьи работы получили высшее всемирное
признание.
Нельзя не сказать хотя бы кратко о ее судьбе, ибо эта судьба --также неотъемлемая часть отечественной истории. Прямую причастность
исторического знания, историографии к самой истории необходимо понять и оценить. Нет сомнения, например, что русские летописи XI -
XVII веков играли в свое время очень существенную <практическую> роль, определяя направление деятельности князей и, затем, царей, а
также воевод, бояр, церковных иерархов и наиболее видных купцов и промышленников. Если учесть, что даже до нашего времени дошло
более 1500 летописных текстов (их было, без сомнения, намного больше, но они гибли во время войн, восстаний, пожаров), станет ясно
громадное значение историографии в жизни Руси. Но, конечно же, историческая наука являлась и является чрезвычайно важной составной
частью самой истории и в позднейшие времена. Можно бы убедительно показать, что правительство России и в XVIII, и в XIX, и в начале
XX века уделяло очень большое внимание развитию историографии. И, пожалуй. еще более активно отнеслись к исторической науке те, кто
пришел к власти в России в 1917 году. Это ясно видно по судьбе русских историков и, в частности, Н. В. Пигулевской.
Н. В. Пигулевская была лучшей ученицей крупнейшего русского гебраиста П. К. Коковцова (1861-1942; умер в блокадном Ленинграде). В
1920-х годах вышли в свет ее первые работы. Но в конце 1920-х годов она была арестована (между прочим, в одной <подследственной>
группе с М.М. Бахтиным) и отправлена в Соловецкий лагерь. Это было одним из проявлений тогдашней тотальной программы уничтожения
основ русской культуры; выше уже упоминалось о широкомасштабных репрессиях 1929-1930 годов, обрушившихся на многих виднейших
представителей исторической науки во главе с академиком С. Ф. Платоновым. Сейчас начинают появляться первые <расследования> этой
злодейской акции.
В июне 1929 года атаку на русских историков в Академии наук предприняла специальная <Правительственная комиссия> под руководством
члена Президиума ЦКК (Центральной контрольной комиссии) ВКП(б) Я. И. Фигатнера; в октябре по настоянию Фигатнера- сообщается в
нынешнем <расследовании> этой атаки,-<срочно прибыли председатель Центральной комиссии по чистке Я. X. Потерс и член президиума той
же комиссии Я. С. Агранов (то есть уже из верховных кадров ОПГУ-В.К.)... В настоящее время нам известны имена почти полутора сотен
человек, арестованных в период с октября 1929 по декабрь 1930. Наверняка учтены не все... Две трети арестованных - историки и
близкие к ним музееведы, краеведы, архивисты, этнографы[111]>.
Главным <обвиняемым> комиссия Фигатнера сделала выдающегося историка С. Ф. Платонова (1860-1933) - ученика К. Н. Бестужева-Рюмина
(1829-1897) и В. О. Ключевского (1841-1911). И напомню хотя бы несколько имен его арестованных тогда <подельников>: С. В. Бахрушин,
С. Б. Веселовский, Ю. В. Готье, Б. Д. Греков, М. Д. Приселков, Б. А. Романов, Е. В. Тарле, Л. В. Черепнин. Эти люди, как и целый ряд
других подвергшихся в то время аресту - цвет русской исторической науки. Если бы они исчезли, развитие этой науки попросту
прекратилось бы (оно и в самом деле почти полностью остановилось тогда на несколько лет); новым поколениям историков не у кого было
бы учиться.
Большая роль в <разоблачении> крупнейших русских историков принадлежала <новым> псевдоисторикам, этим, -- как сказано в современном
<расследовании> сего дела, -- <... <неистовым ревнителям типа Цвибака, Зайделя, Томсинского, Фридлянда, Ковалева[112]>. Так, Цвибак
заявил в своем <докладе> во время следствия, что С.Ф. Платонов объединяет <всех мелко- и крупно-буржуазных и помещичьих историков...
Кулацко-крестьянская контрреволюция изнутри, иностранная интервенция извне и восстановление монархии -- вот программа политических
чаяний платоновской школы[113]>.
Историков обвиняли, естественно, и в пропаганде русского <национализма>, <шовинизма>, даже <фашизма>. Атмосферу следствия хорошо
передает рассказ о допросах С.Ф. Платонова, которые вел начальник одного из отделов ленинградского ГПУ Мосевич: <Когда Мосевич
спросил: как мог Платонов пригласить заведовать отделением Пушкинского Дома (С.Ф. Платонов был его директором с 1925 по 1929 год. --
В.К) еврея Коплана, то получил ответ: <Какой он еврей: женат на дочери покойного академика Шахматова и великим постом в церкви в
стихаре читает на клиросе>. После этого Коплан получил пять лет концлагеря[114]!>.
Из этого ясно, что удар был направлен не против неких <шовинистов>, а против деятелей русской культуры независимо от их национальной
принадлежности (арестованный Е. В. Тарле, например, также был русским историком еврейского происхождения). И, казалось, дело шло к
тому, что одна из основ русской культуры - историческая наука -- уже перешла грань полной погибели.
Однако в какой-то последний момент в ход дела вмешалась пока до конца еще не ясная сила: <Как ни старались, однако, опорочить
Платонова и его коллег, что-то застопорилось, надломилось в, казалось бы, хорошо отлаженной машине следствия[115]...>. И исчезнувшие
историки постепенно начали возвращаться; к 1937-1938 гг., когда, в свою очередь, были репрессированы Фигатнеры и Аграновы, Зайдели и
Фридлянды, почти все арестованные в 1929-1930 годах уже работали; почти все, ибо несколько историков старшего возраста - в том числе
и С. Ф. Платонов - скончались до <реабилитации>... Кстати сказать, иные продолжали работать и в ссылках, и даже в тюрьмах; С. Ф.
Платонов 9 июля 1931 года сообщил дочерям (которые также были вслед за ним арестованы) из камеры: <...разобрал кое-что из моих
бумаг... Выяснены некоторые родословные[116]...>.
Вернувшиеся создавали и публиковали новые труды, работали с многочисленными учениками, готовили к изданию сочинения своих учителей и
скончавшихся соратников; так, в 1937-1939 годах вышли в свет важнейшие работы В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, А. Е. Преснякова,
П. Г. Любомирова (которые еще недавно оценивались как <контрреволюционные>). Многие возвратившиеся из небытия стали
членами-корреспондентами и академиками, лауреатами и орденоносцами... И без этого <поворота> не было бы, без сомнения, тех
достижений русской исторической науки 1960-1980-х годов, которые осуществили ученики <реабилитированных> к 1937 году ученых.
В этом повороте выразилось то историческое движение, о котором в присущем ему заостренном стиле говорит в своем удивительном
сочинении <Бесконечный тупик> (1989) наиболее яркий и глубокий мыслитель нынешнего молодого поколения России Дмитрий Галковский
(родился в 1960 году). Он как бы подводит итог с точки зрения своего поколения:
<Какой год был самым счастливым за последние сто лет русской истории? Страшно вымолвить, но 1937... 37-й это год перелома кривой
русской истории. Началось <выкарабкивание>... 1937 - это год смерти революционного поколения. Свиньи упали в пропасть. Конечно,
прогресс после 1937 можно назвать прогрессом лишь в соотнесении с предыдущей глубиной падения. Но все же...> (с. 668-669).
Среди историков, вернувшихся после ареста и осуждения (в 1929 году) в науку, была и Нина Викторовна Пигулевская. Сначала она смогла
(в 1934 году) поступить на работу только в далекий от ее интересов Институт истории науки и техники, но в 1937 году стала научным
сотрудником Института востоковедения. В 1938 вчерашней заключенной была присуждена (даже без защиты) степень кандидата наук, а уже в
1939 - доктора и после войны, в 1943 году - звание профессора; в 1946-м она была избрана членом-корреспондентом Академии наук. Во
время ленинградской блокады Н. В. Пигулевская была заместителем директора Института востоковедения и исполняла свои обязанности с
истинной самоотверженностью. С 1952 года она стала заместителем председателя (фактически руководителем) существовавшего с 1882 года
Российского Палестинского общества и ответственным редактором одного из самых высококультурных ежегодников - <Палестинского
сборника>.
Сей экскурс в драматическую и даже трагедийную историю русской исторической науки в 1920-1930-х годах имеет, быть может, не вполне
очевидную, но глубокую связь с той столь давней эпохой, о которой идет речь в моем сочинении.
...

[111] Звенья. Исторический альманах. Выпуск 1.--М., 1991, с. 204, 209.
[112] Там же, с. 209.
[113] <Вопросы истории>, 1989, 5, с. 128.
[114] Звенья, с. 215
[115] <Вопросы истории>, 1989, 5, с. 128.
[116] Звенья, с. 214.

---