БАЙКА ПРО МАНЧЖУРИЮ,
ИЛИ ЧТО НА САМОМ ДЕЛЕ ГОВОРИЛА СОВЕТСКАЯ СТОРОНА ПОЛЯКАМ О СУДЬБЕ ПРОПАВШИХ
ПЛЕННЫХ ПОЛЬСКИХ ОФИЦЕРОВ
Во многих посвященных Катынскому делу работах различных авторов приходится
встречать описание эпизода о том, как Сталин на вопрос премьер-министра
Польши генерала Сикорского о местонахождении пленных польских офицеров из
Козельского, Старобельского и Осташковского спецлагерей НКВД якобы ответил
издевательски: <Сбежали в Манчжурию>. В зависимости от степени
неприязненности отношения конкретного автора к СССР и лично к И.В. Сталину
данный эпизод комментируется по-разному - от бурного выражения искреннего
возмущения хамским поведением Сталина по отношению к полякам до вполне
доброжелательных попыток расшифровать некий потаённой смысл, скрытый в этом
многозначительном сталинском намеке.
<Манчжурский эпизод> стал практически общеизвестным фактом Катынского дела,
поэтому в настоящее время как сторонники <версии Геббельса>, так и
сторонники <версии Сталина> воспринимают и рассматривают эту фразу в
качестве подлинной информации о катынских поляках, исходящей лично от
Сталина.
Однако, на самом деле все оказалось не так!
Фраза о сбежавших в Манчжурию поляках действительно была произнесена И.В.
Сталиным в ходе беседы с премьер-министром Польши Сикорским, но к катынским
полякам она не имела никакого отношения!!!
Историческая беседа И.В. Сталина и В.М. Молотова с председателем Совета
Министров Польши генерал-полковником Владиславом Сикорским, командующим
польскими войсками на территории СССР генерал-лейтенантом Владиславом
Андерсом и послом Польши в СССР Станиславом Котом проходила 3 декабря 1941
г. в кабинете В.М. Молотова в Совнаркоме СССР.
Беседа началась в 18.00, продолжалась 2 часа 30 минут и велась на польском
языке. Переводчиков не было, разговор переводил хорошо знавший русский язык
генерал Андерс, окончивший Пажеский корпус в Петербурге и бывший до
революции офицером царской армии. Единственным техническим сотрудником,
присутствовавшим на переговорах и ведшим официальную стенограмму, был
работник центрального аппарата Наркомата иностранных дел СССР Борис
Подцероб.
В ходе беседы обсуждались политические вопросы, связанные с пребыванием
польского гражданского населения на территории СССР (примерно 1/4 часть
встречи в начале), и военные вопросы, связанные с участием польских
вооруженных формирований в войне с Германией (примерно 3/4 встречи в конце).
В последней трети переговоров участвовал вызванный Сталиным уполномоченный
Генштаба РККА по формированию польской армии на территории СССР
генерал-майор А.П. Панфилов.
Здесь необходимо сделать небольшое отступление.
Сталин, без сомнения, готовился к встрече с Сикорским и заранее затребовал
по разным каналам соответствующую информацию от своих подчиненных, в том
числе и информацию от НКВД СССР.
Например, явно в рамках подготовки к встрече с Сикорским нарком внутренних
дел Л.П.Берия 30 ноября 1941 г. подготовил для Сталина докладную записку
N2939/б о настроениях в польской армии на территории СССР (см. сборник
<Катынь.1940-2000. Документы.>, стр.379-383), в которой сообщил: <...По
сведениям поляков, большое количество польских офицеров, среди которых есть
лично известные Андерсу, не освобождены из мест заключения. Поляки провели
списочный учет офицеров, которые содержались в лагерях и тюрьмах, и Андерс
представил нам список на 239 человек>.
Также очевидно, что для Сталина перед встречей с Сикорским ведомством Берии
готовились и другие документы, в частности, с данными о ходе проведения
амнистии от 12 августа 1941 г.
В подготовленных документах в обязательном порядке должна была содержаться
также и информация о поляках, совершивших побеги из спецпоселений и лагерей
ГУЛАГА, в том числе и из спецпоселений и лагерей, расположенных на Дальнем
Востоке. То, что такие побеги были, можно не сомневаться - ведь основывается
же на каких-то реальных фактах, к примеру, сюжет книги С. Равича <Долгий
марш> о судьбе польского офицера-кавалериста, сбежавшего вместе с группой
поляков из лагеря ГУЛАГА в Якутии через Тибет в Индию!
Так что перед началом беседы Сталину просто обязан был попасться на глаза
документ с предоставленной НКВД СССР подлинной информацией о нескольких
реально сбежавших с Дальнего Востока СССР в Китай поляках.
Теперь попробуем хотя бы частично реконструировать ход беседы в Совнаркоме
СССР вечером 3 декабря 1941 г.
Сталин и Молотов готовились к ответу на вопрос Сикорского относительно еще
не освобожденных по амнистии поляках, имея в виду, что в посвященной военным
вопросам части беседы речь пойдет лишь насчет неких упомянутых Берией <239
офицерах>. Сталин и Молотов - реальные политики и прекрасно понимали, что из
389 тыс. подлежащих амнистии поляков кое-кого выпускать на свободу не
следует, а, значит, придется как-то объяснять польской стороне отсутствие
этих людей среди освобожденных или возможное их обнаружение в местах
заключения. Кроме того, им надо отвлечь внимание польского руководства и от
осужденных Особым Совещанием на принудительные работы военнопленных польских
офицеров и от расстрелянных по приговорам военных трибуналов бывших польских
граждан (и то, и другое, даже будучи формально абсолютно законным, с
политической точки зрения выставляло СССР в не очень приглядном свете).
Поэтому Сталин и Молотов вполне компетентно пудрят мозги Сикорскому, Андерсу
и Коту, перечисляя малочисленные контингенты поляков, остающихся в тюрьмах и
лагерях, как не подлежащие освобождению по амнистии - поляков-уголовников,
поляков-немецких шпионов. Чтобы слегка поставить на место своих
собеседников, они как бы невзначай упоминают, что среди прочих по амнистии
освобождены даже прибывшие в Советский Союз по приказу самого Сикорского
поляки-диверсанты (дипломатично говоря, что приказ о проведении диверсий на
территории СССР отдал польский министр обороны К. Соснковский). Сталин умело
набирает дипломатические очки в свою пользу, очень своевременно вспоминая и
говоря Сикорскому про наличие некоторого числа поляков, сбежавших из лагерей
и спецпоселков, в том числе и в Манчжурию.
Задача Сталина и Молотова на этом этапе переговоров видна как на ладони - им
надо политически расположить в свою пользу руководство Польши путем
грамотного использования факта проведения в СССР полной амнистии для поляков
и при этом избежать дипломатических осложнений в случае возможного
обнаружения подлежащих освобождению по амнистии поляков в местах заключения.
Вот как выглядит это место разговора в стенограмме:
<...Много поляков находится еще в тюрьмах и в лагерях, где они растрачивают
свои силы и здоровье вместо того, чтобы служить нашему общему делу.
Сикорский и польский посол не могут представить точных списков этих лиц, но
такие списки имеются у начальников концентрационных лагерей.
Тов. Сталин отвечает, что все поляки, бывшие в заключении, освобождены по
амнистии. Может быть, некоторые из них еще до освобождения куда-нибудь
сбежали, например, в Манчжурию...>
Данная фраза про Манчжурию была произнесена Сталиным в самом начале беседы,
практически сразу же после окончания обмена протокольными любезностями и
дипломатическими взаимными похвалами. Судя по стенограмме, эта фраза
произнесена Сталиным в первой же его ответной реплике на начальное заявление
Сикорского о том, что не все поляки освобождены из тюрем и лагерей по
амнистии от 12 августа 1941 г., когда ни о каких офицерах речь еще не велась
и, в соответствии с первоначальной повесткой дня, не должна была вестись.
При этом сами же руководители Польши заявляют, что, по их сведениям, эти
пока еще не освобожденные поляки живы, но находятся где-то в лагерях ГУЛАГА
то ли на Дальнем Востоке, то ли на Крайнем Севере, причем задерживают их
освобождение некие конкретные начальники лагерей, чтобы не срывать
выполнение планов работ. Однако Сикорский тут же заявляет, что у него нет
точных списков.
Здесь видна обычная дипломатическая игра сторон - польские руководители не
владеют полной информацией о своих соотечественниках и всячески пытаются
выудить хоть какие-нибудь сведения о них из советской стороны.
Для Сталина и Молотова такая дипломатическая игра привычна и естественна,
они к ней готовы и охотно в нее включаются.
Но и из текста, и из контекста беседы ясно и недвусмысленно следует, что под
<сбежавшими в Манчжурию> Сталин имеет в виду всего лишь несколько человек из
районов Дальнего Востока, а вовсе не тысячи офицеров из Козельского,
Старобельского и Осташковского лагерей!
Далее разговор переходит на проблемы трудоустройства находящихся в СССР
трудоспособных поляков, материальной помощи нетрудоспособным, переселении в
районы с более теплым климатом, организации консульских служб польского
посольства в местах скопления поляков. После этого опять всплывает тема
якобы неполного проведения амнистии. Сталин выдвигает вполне реальную и
разумную версию, что некоторые освобожденные поляки не могли своевременно
выехать из-за транспортных трудностей (это чистая правда!) и еще раз
подчеркивает, что, по его данным, ни в тюрьмах, ни в лагерях, ни в ссылке
нет поляков, кроме уголовников или связанных с немцами (это почти правда -
из 389.382 подлежащих амнистии поляков не освободили всего лишь 341
человека).
На это генерал Андерс говорит, что: <...В настоящее время в лагерях еще есть
неосвобожденные поляки. К нему приезжают все время лица, освобождаемые из
лагерей, которые рассказывают о том, что в лагерях еще остается много
поляков... Освобождение поляков сорвало бы планы работ, которые стоят перед
начальниками лагерей. Поэтому начальники лагерей предпочитают не освобождать
поляков> (на момент беседы 3 декабря это уже явное вранье плюс В. Андерс
откровенно блефует, передавая после этих своих слов составленный Ю. Чапским
список на 3.845 офицеров из Козельского, Старобельского и Осташковского
лагерей и пытаясь взять Сталина и Молотова <на понт>!).
Как ни странно, это ему удается - Сталин, на дух не переносящий
очковтирательства со стороны своих подчиненных, тут же начинает звонить в
НКВД, требуя объяснений, почему вместо указанного Берией списка на 239
офицеров поляки на самом деле подали ему список на 3,5 тысячи фамилий.
После этого разговор снова возвращается к бытовым вопросам, связанным с
расселением освобожденных поляков. Итогом первой части беседы становится
заем в 100 млн. рублей, которые Сикорский выпрашивает и получает от Сталина
<для помощи польскому населению>.
Необходимо особо подчеркнуть, что в соответствии с согласованной накануне
официальной повесткой беседы эта её часть должна была быть целиком посвящена
политическим вопросам, связанным с пребыванием польского гражданского
населения на территории СССР. Военные вопросы, в том числе вопросы
комплектования польской армии офицерскими кадрами, должны были
рассматриваться во второй части переговоров. В этой связи передача в первой
части беседы Андерсом Сталину списка разыскиваемых для призыва в армию
офицеров может рассматриваться даже как нарушение дипломатического
протокола.
Можно даже допустить, что поляки просто не понимали, что в тот день у
Сталина были заботы поважнее военнопленных польских офицеров.
Но как понять российских авторов, излагающих в своих работах по Катыни этот
эпизод таким образом, что вроде бы как само собой подразумевается, что 3
декабря 1941 г. Сталин просто обязан был отбросить все свои дела и только и
делать, что давать Сикорскому, Андерсу и Коту подробные объяснения, куда
подевались пленные польские офицеры из лагерей НКВД?
Ведь авторам, считающих себя российскими, неприлично делать вид, что они
абсолютно ничего не слышали об обстановке в начале декабря 1941 г., когда,
например, именно в день встречи Сталина с поляками, 3 декабря, шли
напряженнейшие бои на ближайших подступах к Москве, фронт был в 25-30
километрах от Кремля, 3 декабря немецкие войска прорвались к Кубинке и
Голицыно, а утром 3 декабря в бой с прорвавшимися немцами в районе
Перхушково вынуждена была вступить даже охрана штаба Западного фронта?!
Но если слова Сталина <сбежали в Манчжурию> не относятся к катынским
полякам, возникает естественный вопрос: а что же тогда на самом деле
говорили в 1941-43 гг. польской стороне руководители СССР про судьбу
военнопленных из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей?
И здесь выясняется очень интересная, но малоизвестная широкой публике и
крайне неприятная для сторонников <версии Геббельса> деталь Катынского
дела - руководители СССР говорили полякам ПРАВДУ.
Здесь опять необходимо сделать небольшое отступление и задать себе другой
вопрос - а что вообще могло в 1941-
43 гг. высшее руководство СССР знать про военнопленных из трех спецлагерей
НКВД?
Для сторонников <версии Геббельса> ответ ясен с самого начала - Сталин,
Берия, Молотов, Ворошилов, Микоян и примкнувшие к ним по телефону Калинин и
Каганович с самого начала хорошо знали, отлично помнили и постоянно должны
были держать в голове все самые мельчайшие подробности информации об этих
военнопленных. Поэтому все эти годы они только и делали, что тряслись от
страха за то, что об их преступном приказе расстрелять пленных офицеров
станет известно полякам, немцам и мировой общественности. Из-за этого в
целях конспирации распорядились поляков в Калинине и Катынском лесу
расстреливать из немецких пистолетов <Вальтер> патронами немецкого
производства, а в Катынском лесу еще и дополнительно связывать
расстреливаемым руки исключительно немецкими веревками. Однако для Харькова
таких распоряжений не дали -то ли немецких пистолетов и веревок не хватило,
то ли забыли распорядиться по причине своей постоянной занятости ежедневным
проведением <политики репрессий>.
Но мы <версии Геббельса> придерживаться не обязаны, поэтому попытаемся
представить, что же могли на самом деле сообщать руководству про ситуацию с
поляками в исправительно-трудовых лагерях к западу от Смоленска после 16
июля 1941 г. ответственные сотрудники НКВД.
Честно написать в рапортах начальству про то, как охрана лагерей разбежалась
с приближением немцев и как прибывший из Смоленска конвой 252-го полка КВ
НКВД СССР не смог сломить сопротивление отказавшихся ему подчиниться
поляков, конечно, могли, но вряд ли. Такое развитие событий означало полную
профнепригодность сотрудников НКВД, более того, подобные их действия
являлись в условиях военного времени тяжким воинским преступлением. Поэтому
наверняка в докладах начальству ситуация была слегка (а, может быть, и не
слегка) смягчена и приукрашена. Скорее всего, начальству доложили что-то
типа: <...Из числа находившихся в лагерях особого назначения осужденных была
проведена успешная эвакуация лояльно настроенных к СССР и представляющих в
связи с этим наибольший интерес бывших польских граждан в количестве
нескольких десятков или сотен человек, а остальные в связи со сложной
оперативной обстановкой, отсутствием транспорта, невозможностью организовать
конвоирование в пешем порядке и во избежании эксцессов в соответствии с
инструкциями и указаниями начальства были освобождены>.
Ответы советского руководства периода конца 1940 - начала 1943 гг. на
вопросы поляков насчет военнопленных из трех спецлагерей известны в
настоящее время исключительно в изложении польской стороны. А как польские
источники искажают реальное содержание бесед польских и советских
представителей, мы уже видели на примере бессовестного перевирания поляками
смысла слов Сталина <сбежали в Манчжурию>. Поэтому относиться к изложению
поляками ответов советского руководства насчет военнопленных из трех
спецлагерей тоже надо критически. Но раз других источников нет, приходится
использовать польские. Обобщенно позиция поляков излагается следующими
выражениями: <...Пришел ответ. Он оказался стандартным, таким, какой
неоднократно давали в Москве Сикорскому, Коту и Андерсу: <всех освободили>
(<Катынский синдром>, стр.147).
Более конкретные данные содержатся у Юзефа Мацкевича в книге <Катынь> и у
некоторых других авторов (судя по количеству приводимых Мацкевичем
отсутствующих у других авторов мелких подробностей, остальные авторы просто
списывали информацию у Мацкевича).
==============
<30 октября 1940 г. Берия и Меркулов являются лично в тюрьму на Лубянке и
приглашают на разговор трех польских офицеров: полковников Берлинга,
Букоемского и Горчинского. Советские наркомы говорят о возможности конфликта
с Германией, очерчивают структуру будущей Польши (более или менее
соответствующую сегодняшнему положению, т.е. Польше после 1945 г.),
затрагивают вопрос о возможной организации польских вооруженных сил,
подчиненных советскому командованию.
Берлинг в принципе принимает эту концепцию. Беседа переходит в более
конкретную область. Меркулов заговорил о том, на какую численность польских
офицеров можно рассчитывать при формировании польских частей. Берия
скривился, но было уже поздно. Берлинг, который, конечно, как и другие, не
знал о судьбе пропавших без вести польских военнопленных из трех лагерей,
выпалил, что он готов по памяти составить списки тех офицеров, которые были,
как он знает, заключены в лагеря на советской территории.
Меркулов замолчал. А Берия, неловко откашлявшись, размеренным голосом
произнес следующие веские слова:
- Нет, они не входят в расчет... Мы сделали ошибку, ошибку сделали...
Этот разговор происходил в просторном кабинете начальника тюрьмы. Берлинг
подробно рассказал о ходе разговора товарищам по камере, которые не
принимали в нем участия. Конечно, слова Берии были восприняты как
откровение. Наступило гробовое молчание. Полковник Горчинский обратил
внимание на то, что эти знаменательные слова нужно как-то запротоколировать,
хотя бы в памяти. Из них ясно, что с большинством офицеров что-то случилось.
- Что?
Никто не отозвался. Только через минуту кто-то заговорил:
- Как же он, в конце концов, сказал?
- По-моему, - изложил Горчинский, - так: <Сделайте списки, но многих из них
уже нет. Мы сделали большую ошибку...> А через минуту: <Отдали их немцам>,
или что-то в этом роде.
<18 марта 1942 года генерал Андерс в сопровождении своего начальника штаба,
полковника Окулицкого, опять просит аудиенцию у всемогущего. Сталин принял
их в Кремле в присутствии Молотова.
Андерс описывает положение польской армии, формирующейся в СССР, и говорит:
- Нам по-прежнему не хватает офицеров. До сих пор нет офицеров из Козельска,
Старобельска и Осташкова. Они все-таки должны быть где-то у вас. Мы собрали
дополнительные сведения, - он вручает два списка, которые Молотов берет у
него из рук. - Куда же они могли деваться? У нас есть следы их пребывания на
Колыме.
Сталин, с папиросой во рту, марая бумагу, отвечает:
- Я уже отдал приказ их освободить. Говорят даже, что они на Земле
Франца-Иосифа, а там ведь никого нет. Не знаю, где они. Да и зачем нам их
держать? Может быть, они в лагерях на территории, занятой немцами, может,
разбежались...
- Это исключено, об этом мы знали бы, - вставил полковник Окулицкий.
- Мы задержали только тех поляков, которые состоят на службе у немцев, -
сухо ответил Сталин и переменил тему разговора.
<На территории занятой немцами?> <Разбежались?> Откуда они могли
разбежаться? В какой местности, из какого лагеря? Когда они могли оказаться
на этой территории?..> (Ю. Мацкевич. <Катынь>; http://katyn.codis.ru/mackiew.htm)
=================
Есть свидетельства, что практически открытым текстом про то, что офицеры из
Козельского, Старобельского и Осташковского спецлагерей остались на
оккупированной территории и захвачены немцами, говорил полякам в 1942 г. и
представитель НКВД СССР для связи с Польской армией на территории СССР,
комиссар госбезопасности 3-го ранга Г.С. Жуков.
Однако прямо заявлять польской стороне о том, что пленных польских офицеров
и полицейских осудили решением Особого Совещания к исправительно-трудовым
работам ни до войны с Германией, ни, тем более, в условиях военных действий
с немцами, было нельзя. Такие действия советского руководства в отношении
военнопленных являлись грубым нарушением Женевской <Конвенции о содержании
военнопленных> от 27 июля 1929 г., к которой СССР хотя формально и не
присоединился, однако всячески подчеркивал, что будет придерживаться
изложенных в ней принципов.
Нельзя было в условиях войны открыто заявлять и о бывших польских гражданах,
расстрелянных на территории СССР по приговорам военных трибуналов, - это
неизбежно приводило к пропагандистским и политическим осложнениям для СССР.
Заключение
Слова Сталина про сбежавших в Манчжурию поляках никоим образом не
свидетельствуют в пользу какой-нибудь из версий Катынского дела и ничего не
доказывают.
Но история с <байкой про Манчжурию> очень хорошо иллюстрирует некорректные
методы пропагандистской борьбы вокруг Катынского дела, применяемые
сторонниками <версии Геббельса>.
В будущем никакие заявления и утверждения сторонников <версии Геббельса> без
тщательной проверки и многократной перепроверки принимать к рассмотрению ни
в коем случае нельзя.
Слишком брехлива, морально нечистоплотна и бессовестна эта публика.