Как это было
Белый архипелаг. Новые неизвестные страницы "Атомного проекта СССР"
Пошла цепная реакция! * Чистейший графит для реактора Курчатова * Ишаки
транспортируют урановую руду * Берия дает "добро": разобрать первый реактор
* 500 тысяч рублей и ЗИС-110 в придачу * Первый слиток плутония * Сталин
запрещал им летать
Уже более десяти лет я работаю над документальной повестью "Белый
архипелаг", рассказывающей о неизвестных страницах истории создания ядерного
оружия и атомной промышленности в нашей стране. Большинство страниц этой
книги основывается на документах "Атомного проекта СССР", которые по
распоряжению Президента России постепенно рассекречиваются.
В журнале "Наука и жизнь" уже публиковались отрывки из "Белого архипелага".
Его новые главы повествуют о некоторых эпизодах из жизни двух выдающихся
ученых ХХ века - Игоря Васильевича Курчатова и Анатолия Петровича
Александрова. Их связывали не только работа в "Атомном проекте", но и
многолетняя дружба, общие интересы и увлечения. Да и были они ровесниками:
12 января 2003 года исполняется 100 лет со дня рождения И. В. Курчатова, а
через месяц, 13 февраля, - столетие А. П. Александрова. Вот почему выбор пал
на те главы книги, героями которых стали эти ученые.
"Хранить только в личном сейфе"!
К сожалению, история практически не сохранила кино- и фотодокументов о пуске
первого атомного реактора. Сведения об этом дне отрывочны, подчас даже
противоречивы. Но в Доме-музее И. В. Курчатова есть одна ценнейшая
видеозапись - беседа директора музея Раисы Кузнецовой с Ефимом Павловичем
Славским, сделанная ее мужем - телеоператором Николаем Кузнецовым. Насколько
мне известно, это единственные сохранившиеся воспоминания Е. П. Славского о
становлении атомной промышленности в СССР.
Итак, соратник и друг Курчатова, трижды Герой Социалистического Труда,
легендарный министр Среднего машиностроения Ефим Павлович Славский
рассказывает:
"Звонит мне Игорь Васильевич: "Приезжай! У нас очень интересные дела!". Я
тут же примчался. Курчатов говорит: "Пойдем в этот балаган". Привел на
реактор и командует: "Ну-ка, давайте демонстрировать!". Начали регулирующий
стержень поднимать - там цепная реакция! Усилитель - хлопун, трещит, как
пулемет! Игорь Васильевич радуется: "О! О! Пошло!". Хлопушки доказывали, что
получаются нейтроны и идет цепная реакция. Практически пустили реактор!
Игорь Васильевич радуется, и я вместе с ним. Но он меня предупредил: "Не
говори никому!".
Я поехал к себе, а он в Первое главное управление - к Ванникову и
Завенягину. Игорь Васильевич был у Ванникова первым заместителем, а я -
замом по атомным реакторам и диффузионным делам. Они тут же - к Берии,
Берия - к Сталину. Хозяин сразу их принял. Игорь Васильевич звонит оттуда
мне: "Ты кому-нибудь рассказывал?" - спрашивает. - "Нет, - говорю. - Никому
и ничего!" - "Боже упаси! - отвечает. - Чтобы никому никаких сведений!"
Месяца два прошло с той встречи у Сталина. И все это время Завенягин и
Ванников мне ничего не говорили, несмотря на то, что я реакторы должен был
строить: Но режим был тогда - не дай бог!"
К счастью, история донесла до нас документ о пуске первого нашего реактора.
Составлен он лаконично, но достаточно полно, чтобы представить масштабы той
работы, которая была сделана всего лишь за год с небольшим: Документ написан
от руки, это значит, что существовал всего лишь один экземпляр:
"Сов. секретно.
Товарищу Сталину И. В.
Докладываем:
25 декабря 1946 года в лаборатории т. Курчатова закончен сооружением и пущен
в действие опытный физический уран-графитовый котел.
В первые дни работы (25-26-27 декабря) уран-графитового котла мы получили
впервые в СССР в полузаводском масштабе ядерную цепную реакцию. При этом
достигнута возможность регулировать работу котла в нужных пределах и
управлять протекающей в нем цепной ядерной реакцией.
Построенный опытный физический уран-графитовый котел содержит 34 800
килограммов совершенно чистого металлического урана, 12 900 килограммов
чистой двуокиси урана и 420 000 килограммов чистого графита.
С помощью построенного физического уран-графитового котла мы теперь в
состоянии решить важнейшие вопросы проблемы промышленного получения и
использования атомной энергии, которые до сего времени рассматривались
только предположительно, на основании теоретических расчетов.
Л. П. Берия
И. В. Курчатов
Б. Л. Ванников
М. Г. Первухин
28/XII-1946 г."
В письме Сталину количество урана и графита указано не случайно. Еще год
назад этих материалов в стране не существовало. Уран собирали по крохам по
всей Европе: и в поверженной Германии, и в Чехословакии, и в Венгрии, и в
Болгарии: Так что первый в Европе реактор действительно был "европейским".
Ну а о графите разговор особый. Именно с него началась дружба Игоря
Васильевича Курчатова и Ефима Павловича Славского.
"Начну с того, каким образом я из цветной металлургии попал в сферу
интересов Игоря Васильевича Курчатова. До этого ни он меня не знал, ни я
его, - вспоминал Е. П. Славский. - Хотя он был уже главой ядерной проблемы:
Однажды наш министр Ломако говорит мне: "Слушай, ты знаешь "Бороду"?" - так
величали Игоря Васильевича. "Нет, - отвечаю, - не знаю". - "Ты с ним, ради
бога, поскорей познакомься. Мы должны сделать для него чистый графит. Иначе
эта "Борода" нас в гроб загонит!"
Оказалось, из нашей электродной массы, из которой мы делали электроды для
алюминия, решили получать графит для атомных котлов. Чистейший графит нужен
был в качестве замедлителя для реактора Курчатова. Чистоты, о которой мы,
кстати, и понятия не имели, не могло быть в этой грубой массе, а в природе
графит существует в ничтожно малых количествах. Предъявлялись претензии и к
форме заготовок.
Я отправился на завод, познакомился со всем, что там делается, и мы начали
работать. Главным приемщиком графита для будущего реактора Лаборатории-2 был
назначен помощник Курчатова В. В. Гончаров. Я ему сдавал материал и
записывал в книжечку: 19 кг, 20 кг и каждый день докладывал в Правительство,
в Спецкомитет, что мы сдали столько-то. И так я действовал, пока однажды
Гончаров не объявил мне, что мы не сдали ни одного грамма графита. На заводе
считали, что все в порядке, потому что принимают, а принимали, чтобы
определить поглощение нейтронов, то есть чистоту графита. Оказалось, что
все, что мы сдавали, - не годится!
Об этом доложили в Спецкомитет. Мы с Ломако бросились на завод. Учинили там
погром: А тут Игорь Васильевич приехал, веселый, молодой. Он поставил вопрос
о том, чтобы меня из цветной металлургии отправили работать в Первое главное
управление: После моего назначения заместителем Ванникова стал я выступать
на графитовом заводе уже в новой роли... В конце концов научились мы делать
чистый графит. Всю электродную массу замешивали с хлором, в аппаратной
накаляли докрасна, посторонние примеси в соединении с хлором при высокой
температуре становились летучими и уходили в атмосферу, а оставался чистый
графит:
Что касается урана, то его промышленной добычи и в помине не было. Между тем
только для сооружения первого опытного реактора в Москве нужно было 50 тонн
урана, причем чистейшего, без примесей: Уже летом 1946 года уран был
разведан в Средней Азии, но в очень ограниченном количестве. Как его тогда
вывозили! У меня сохранились фотографии. На одной из них рабочие гонят
ишаков, которые цугом один за другим идут с привязанными сверху, как
оглобли, бревнами, служившими крепежом. А на другой фотографии - те же ишаки
возвращаются, и на каждом на бревнах висят сумки, а в сумках - урановая
руда: Вот с чего мы начинали! Вот какая у нас была мощь! Вот в каком
положении были мы летом 1946 года!"
Привыкли мы к тому, что первый в Европе реактор как появился, так и стоит
здесь до нынешнего дня. Исследования конечно же на нем не ведутся, но
посмотреть на "ядерное чудо" (в свое время Нильс Бор сказал: "Когда я смотрю
на атомный реактор, то понимаю, что вижу чудо!") стремится каждый, кто
попадает в Курчатовский институт. Однако мало кому известно, что вскоре
после пуска реактор собирались разобрать, и все до единого блочки, будь то
уран или графит, направить на Южный Урал, на завод ? 817, где сооружали
"настоящий", большой котел. А причина одна: материалов не хватало, и каждый
грамм чистого урана и чистого графита был на строгом счету: За этим в
ведомстве товарища Берии следили строго.
Однако создается впечатление, что И. В. Курчатов не хотел расставаться с
"агрегатом ? 01". 24 марта 1947 года он посылает Л. П. Берии подробный отчет
о научных результатах, полученных институтом с помощью уран-графитового
котла с 25 декабря 1946 года и до 20 марта 1947 года. Перечень исследований,
проведенных за три с половиной месяца, внушителен, это позволяет Игорю
Васильевичу просить Берию (а следовательно, и Сталина) не переносить котел
из Москвы на площадку завода ? 817, как это предусматривалось ранее.
Курчатов пишет Берии:
":решение неотложных задач технического проекта промышленного котла будет в
полном объеме получено к нужным срокам только в том случае, если физический
котел будет работать на площадке лаборатории ? 2 до 1 сентября 1947 года".
Именно к этому сроку Курчатов предполагает провести исследования влияния
радиации на конструкционные материалы. Важно выяснить, как именно изменяются
их механические свойства.
Берия дает "добро". Распоряжение о дальнейшей судьбе "агрегата ? 01"
выглядит так:
"Обязать Лабораторию ? 2 АН СССР осуществить разборку "агрегата ? 01" к 1
ноября 1947 года и передать содержащийся в нем металл и двуокись А-9 Первому
главному управлению при Совете Министров Союза ССР для использования, в том
числе: 3000 кг блоков металла для извлечения конечного продукта, 3500 кг
блоков металла, некондиционных по размерам, 6000 кг блоков металла,
некондиционных по примесям, и 11 570 кг двуокиси для переработки и выплавки
кондиционного металла, а 21 000 кг блоков металла - для использования в
агрегате ? 1".
На распоряжении есть приписка: "По указанию тов. Берия Л. П. прошу хранить
этот документ только в своем личном сейфе".
Но история распорядилась по-своему. Строительство промышленного "агрегата ?
1" задерживалось, запланированные сроки срывались, а потому пока не имело
смысла разбирать "агрегат ? 01". Да и в сроках Курчатов ошибся: он еще не
знал, что для исследований воздействия радиации на конструкционные материалы
потребуются не месяцы, а многие годы и в таких научных работах "агрегат ?
01" будет незаменим.
В "Отчете о ходе научно-исследовательских и практических работ по получению
и использованию атомной энергии за 9 месяцев 1947 года", представленном И.
В. Сталину, говорилось:
"В течение 1947 года на физическом уран-графитовом котле (пущенном 25
декабря 1946 года) сотрудниками Лаборатории ? 2 непрерывно производились
опыты и исследования, которые дали возможность проверить все исходные
физические и технические данные, положенные в основу проекта строящегося
промышленного уран-графитового котла (завод ? 817)".
Какой же смысл демонтировать котел, если на нем ведутся исследования и
получаются уникальные результаты?! Курчатов убеждает руководство отказаться
от первоначального плана и оставить котел в Москве. Тем более, что проблема
отсутствия ядерных материалов была уже не такой острой. В том же "Отчете"
записано:
"Проведенные исследования показали, что наша промышленность в состоянии
изготовить материалы такой чистоты, чтобы вредное поглощение нейтронов в них
находилось в пределах допустимых норм, чем обеспечивается запроектированный
физический процесс в промышленном котле".
Одним из весомых достижений было выделение из облученного в котле урана
около 160 микрограммов плутония. Сотрудники НИИ-9 начали с ним работать, они
проверяли химическую схему комбината ? 817. В феврале 1948 года плутония
было уже 2000 микрограммов, и теперь металлурги смогли убедиться в верности
своих расчетов.
"Агрегат ? 01", с одной стороны, давал возможность проводить уникальные
научные исследования, с другой - создавал новые проблемы. И. В. Курчатов
отмечал:
"Излучения физического котла исключительно вредны в биологическом отношении.
Опыты, произведенные секретной радиационной лабораторией Академии
медицинских наук, руководимой членом-корреспондентом АН СССР Г. М. Франком,
на мышах, крысах, кроликах, собаках, даже при пусках котла на относительно
небольших мощностях (порядка 150 киловатт) во всех случаях привели к гибели
животных: или к мгновенной смерти, или к имевшей место через 2-3 недели,
или, в редких случаях, через несколько месяцев - из-за изменения состава
крови и нарушения явлений обмена в организме".
Это был "первый звонок", известивший о той опасности, которая подстерегала
всех, кто начинал "Атомный проект СССР". Многие из его участников заплатили
своей жизнью и здоровьем за те крупицы знания, которые приходилось им
вырывать у природы. Много лет первый в Европе реактор служил науке, а потом
стал музейным экспонатом. Правда, весьма своеобразным - при необходимости на
нем можно вновь осуществить "физический пуск", как в декабре 1946-го...
"Рязанские мадонны"
Специалистов не хватало. Они "сгорали в радиационном огне" гораздо быстрее,
чем их успевали готовить высшая школа и специальные техникумы. Да и ребят
было маловато: прошла война, население в стране осталось в основном
"женское".
В конце 1940-х годов правительство принимает несколько постановлений о
подготовке специалистов по ядерной физике и радиохимии. Однако Министерство
высшего образования СССР не в состоянии выполнить их полностью, хотя во
многих университетах и институтах страны открываются новые факультеты,
кафедры и лаборатории. Но требуется несколько лет, чтобы подготовить хороших
специалистов. Сначала предпочтение отдавалось ребятам, но вскоре стало ясно,
что для радиохимии, например, больше подходят девушки - они работают
аккуратнее и более терпеливы.
В одном из писем министра высшего образования СССР С. В. Кафтанова на имя Л.
П. Берии приводятся такие данные:
"Министерство высшего образования направило в Первое главное управление в
1946 году 137 специалистов с высшим образованием и 125 техников; в 1947
году - 475 специалистов с высшим образованием и 360 техников по разным
специальностям: Планом распределения в 1948 году предусмотрено выделение
Первому главному управлению 1484 специалиста с высшим образованием и 1223
техника:"
Министр умолчал, что более половины выпускников - девушки. Так на комбинате
? 817 появились "рязанские мадонны".
Академик И. В. Петрянов-Соколов создавал средства защиты от радиоактивной
опасности. Его системы обеспечивали безопасность предприятий и людей,
которые на них работали. Высокоэффективные фильтры и средства защиты органов
дыхания (в том числе "лепестки", без которых нельзя было работать в
Чернобыле) принесли ученому всемирную славу. А началось все в цехах
комбината ? 817
Игорь Васильевич Петрянов-Соколов рассказывал:
"Посещая ряд производств, где имели дело с плутонием и полонием-210, я был
поражен внешним видом работниц (в основном молодых женщин). У них была
странная походка (они медленно передвигались) и мертвенно бледный цвет лица.
Мне рассказали, что у многих была "плохая" кровь и нарушения менструального
цикла. Уже тогда я обратил внимание, что эти женщины (как, впрочем, и все
работники производства) не имели никаких средств индивидуальной защиты, а
элементарные санитарно-гигиенические правила радиационной безопасности
вообще никто не соблюдал. Я был так поражен всем увиденным, что поставил
перед собой цель предпринять любые усилия, чтобы обеспечить эффективную
защиту людей от переоблучения, ибо я не сомневался, что основная причина
такого, по крайней мере, внешнего вида этих молодых женщин - радиация.
Именно тогда по какой-то необъяснимой ассоциации я и назвал этих молодых
скорбных красавиц "рязанскими мадоннами".
"Пряники" вождя
Во все времена вожди правили с помощью "кнута" и "пряника". Но у каждого
властителя "кнуты" и "пряники" были свои. У Сталина "кнут" - это страх, это
месть, это ГУЛАГ. А "пряник" - почет, премии, слава и звезды героев.
Участникам "Атомного проекта СССР" Сталин раздавал "пряники". Его щедрость
не знала границ, когда ученым удавалось решить, казалось бы, нерешаемые
проблемы. Первыми это почувствовали на себе академики И. В. Курчатов и Л. А.
Арцимович.
Сталин любил награждать.
10 февраля 1947 года он подписывает следующее Постановление СМ СССР:
"Сов. секретно. Особая папка
Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
П р е м и р о в а т ь:
Курчатова И. В., академика, начальника Лаборатории ? 2 Академии наук СССР,
суммой в 500 000 руб. (50% первой премии, установленной Постановлением
Совета Министров СССР от 21 марта 1946 года за ? 627 - 258сс) и автомашиной
"ЗИС-110" за разработку метода, предусмотренного в разделе 1, п. 1а
Постановления Совета Министров СССР от 21 марта 1946 г.
Арцимовича Л. А., члена-корреспондента Академии наук СССР, заместителя
заведующего Лабораторией ? 2, суммой в 300 000 руб. (30% первой премии) и
автомашиной "ЗИС-110" за разработку метода, предусмотренного в разделе 1, п.
1б Постановления Совета Министров СССР от 21 марта 1946 года:"
Из документа не совсем понятно, почему Курчатову дают половину премии, а
Арцимовичу - всего треть. Если обратиться к Постановлению от 21 марта 1946
года, на которое ссылается новое Постановление, то там определенно сказано,
что первая премия присуждается "за решение одной из поименованных ниже
задач:
а) за разработку проверенного и принятого к промышленному применению метода
получения плутония;
б) за разработку проверенного и принятого к промышленному применению метода
выделения урана-235:"
В принципе оба ученых выполнили эти требования, но как бы "наполовину":
пущен первый реактор, в нем получен плутоний, и опробована установка по
разделению изотопов урана, однако до получения плутония и урана-235 в
количествах, необходимых для первых бомб, было еще очень далеко. Это -
"промежуточный финиш", и именно так оценивал работу ученых Сталин.
Система поощрений была тщательно продумана. К примеру, выделение автомашины
"ЗИС-110" сразу приравнивало Курчатова и Арцимовича к членам правительства.
Это было важно для Сталина, он показывал своему окружению, что он умеет
ценить людей, которые так много делают для страны.
По статусу лауреат первой "атомной" премии сразу же получал множество льгот.
Кроме миллиона рублей и автомобиля государство дарило ему дом-особняк и дачу
с обстановкой. Теперь он получал двойной оклад, имел право ездить по стране
бесплатно любым видом транспорта и так далее.
Самый любопытный - пункт постановления о том, что лауреат "получает право на
заграничные научные командировки за счет государства через каждые три года
сроком от 3 до 6 месяцев". Для участников "Атомного проекта" это звучало как
издевательство - какие могли быть поездки за рубеж, если даже в приграничных
областях страны им запрещалось появляться. Но уже после смерти Сталина
некоторым ученым удалось "использовать" это право и получить деньги на
лечение за границей. На этот документ в своей нелегкой борьбе с властью не
раз ссылался и Андрей Дмитриевич Сахаров, но ему это не помогло:
Через месяц после награждения И. В. Курчатова и Л. А. Арцимовича появляются
еще два Постановления СМ СССР. Первым премируются сотрудники, которые
принимали участие в пуске первого реактора и работали вместе с Арцимовичем.
В общей сложности на их поощрение выделяется 2 230 000 рублей - сумма по тем
временам огромная. Второе постановление - уникальное. В нем идет речь о
премировании немецких специалистов. Доктор Н. Риль получает 350 тысяч рублей
и автомобиль "Победа", М. Арденне, В. Шютце и М. Фольмер - по 50 тысяч
рублей, другие немецкие ученые и инженеры - от 10 до 35 тысяч рублей каждый.
Первый слиток плутония
Академик Ф. Г. Решетников вспоминает:
"14 апреля 1949 года нам передали первую порцию хлорида плутония, и началась
плавка. В комнату набились Ванников, Курчатов, Музруков, Славский, Бочвар,
Вольский... Все они ждали, когда я разберу аппарат и извлеку первый слиточек
плутония. Он был массой 8,7 грамма! Этот крошечный слиток металла привел в
восторг руководителей "Атомного проекта". Все поздравляли друг друга... И
лишь мы с Вольским не ликовали, потому что выход металла в слиток оказался
гораздо меньшим, чем мы ожидали. Последующие плавки лишь усилили нашу
тревогу. Как увеличить выход металла? Оказалось, что надо изменить футеровку
тигля. В первой же плавке, проведенной с использованием оксида магния, был
получен блестящий слиточек плутония с выходом около 97 процентов. Наконец мы
получили то, что надо! Так случилось, что во время этой плавки в
металлургическом отделении было много начальства во главе с Игорем
Васильевичем Курчатовым. Они увидели гладкий, блестящий - очень красивый! -
слиточек плутония, и он вновь привел всех в восторг. Так что "день рождения"
плутония был отмечен дважды...
Плутоний можно было впервые "пощупать руками", так как в других отделениях и
лабораториях он был в растворах, в различных соединениях, а у нас - в чистом
виде!.. Курчатов сразу же решил направить первый слиток физикам, чтобы
измерить нейтронный фон. Игорь Васильевич дал мне машину и одного из своих
"духов" - охранников. Мы положили слиточек плутония в контейнер и
отправились на соседний завод. Там в лаборатории начались измерения. Прошло
три часа, я сижу и сторожу плутоний. А "дух" - офицер КГБ - куда-то исчез.
Приезжает Курчатов. Спрашивает: "Как, Решетников, у тебя дела?" - "Пока не
знаю, - отвечаю, - сижу, сторожу". - "Побудь здесь еще пару часов, - говорит
Курчатов. - Нам нужно проверить все досконально..." Ушел. А я не могу
сдвинуться с места, потому что обязан этот самый плутоний охранять... Потом
выяснилось, что "дух" бросил меня, чтобы сопровождать "Бороду" (Курчатова).
Тот увидел его рядом с собой, учинил разнос и послал его ко мне. Отлучись я
хоть на минуту, и у "духа" и у меня были бы крупные неприятности - режим на
комбинате был не то что строгий, а свирепый... Через пару часов Курчатов
приехал вновь. Просмотрел все измерения, довольный подошел ко мне: "Спасибо
тебе, Решетников! Теперь поедем обедать..."
Заряд для бомбы
Сталин знал, какой должна быть бомба, об этом ему довольно подробно
рассказал Курчатов. В центре - шар из плутония. В него вставляется
нейтронный источник. Шар окольцован отражателями нейтронов, сделанными из
металлического урана. Затем слой алюминия, к которому примыкают 32
пирамидальные отливки из смеси тротила с гексогеном. В каждой из них -
детонатор. Взрыватели должны сработать одновременно, тогда плутониевый шар
сожмется, плотность его "перейдет" критическую черту, и начнется цепная
реакция - взрыв. Самая большая опасность, а следовательно, главная трудность
для конструкторов и испытателей - неравномерность обжатия шара. В этом
случае он просто расколется и взрыва не произойдет.
В Арзамасе-16 взрывы слышались столь часто, что уже через пару дней новички
переставали их замечать. На взрывных площадках КБ-11 прошли тысячи и тысячи
экспериментов, прежде чем имитатор плутониевого шара остался после
срабатывания 32 взрывателей таким же идеально круглым, как и до начала
опыта. Он только чуть-чуть уменьшился в размерах, но именно это было нужно
испытателям.
И. В. Курчатов писал:
"В КБ-11 было сделано много опытных взрывов на моделях и показано, что,
подобрав надлежащим образом комбинацию тротила с гексогеном, а также
конфигурацию и строение пирамидальных отливок, можно избежать расколов
центрального металлического шара".
КБ-11, возглавляемое научным руководителем и главным конструктором Ю. Б.
Харитоном, готово было начать эксперименты с плутониевым шаром, но в
распоряжении И. В. Курчатова было пока всего несколько граммов этого
материала. Уже первые эксперименты с ним показали, что "характер" у плутония
весьма изменчивый и капризный.
"Плутоний сам по себе не обладает большой радиоактивностью, но очень
ядовит, - пишет И.В. Курчатов. - Попадание в организм человека одной лишь
миллионной доли грамма плутония может привести к целому ряду смертельных
заболеваний. Все проектные решения должны поэтому предусматривать особую
защиту и особое оформление всей химической аппаратуры".
Беспокоило ученого и получение сверхчистого металлического плутония. Ведь
даже ничтожное его загрязнение различными примесями (стотысячные доли
процента!) может привести к тому, что при обжатии цепная реакция не
начнется: Тем не менее Курчатов был уверен, что все проблемы, сколь бы
сложны они ни были, будут решены. Он пишет: "Рассмотрим теперь работу
комбината по движению урана и плутония. Первоначально в котел закладывается
150 тонн металлического урана, и в течение первых двух месяцев выемка
облученного урана не производится. Затем ежедневно выгружается тонна
облученного урана и вместо него закладывается тонна свежего металлического
урана.
Химический цех будет перерабатывать в день тонну металлического урана
(выделять урановые соли, из которых после 200-дневного хранения будет вновь
выплавляться металлический уран для закладки в котел) и выдавать
металлургическому заводу "В" 250 граммов смесей, содержащих 100 граммов
плутония. Окончательной продукцией будет металлический плутоний в количестве
100 граммов, выдаваемый металлургическим заводом "В".
Решением Правительства намечено ввести металлургический завод "В" в сентябре
1948 года, тогда в декабре 1948 года будет накоплено 6 килограммов
плутония - количество, достаточное для снаряжения одной атомной бомбы. За
1949 год комбинат должен будет выдать 36 килограммов плутония - количество,
достаточное для снаряжения еще 6 атомных бомб:"
Игорь Васильевич ошибся в своих прогнозах менее чем на год. Пуск реактора
состоялся 19 июня 1948 года. Но уже 20 июня произошла авария - в
технологические каналы прорвалась вода. Лишь через 22 дня удалось запустить
реактор вновь:
Вагон для академиков
Сталин запретил им летать. Он не доверял авиации и поэтому не разрешал
пользоваться самолетами всем, кем дорожил. Академик Курчатов,
члены-корреспонденты АН СССР Кикоин и Арцимович теперь были в числе этих
людей. Руководители Лаборатории ? 2 играли ключевую роль в сооружении на
Южном Урале уникальных объектов по наработке плутония и урана-235. Поэтому в
канун Нового, 1948 года на имя Л. П. Берии поступает письмо от
Уполномоченного Совета Министров СССР Н. Павлова:
"По характеру предстоящих в 1948 году работ академик Курчатов И. В. и
члены-корреспонденты АН СССР Кикоин И. К. и Арцимович Л. А. вынуждены будут
систематически выезжать на объекты Первого главного управления при Совете
Министров СССР, находящиеся за пределами г. Москвы.
В целях организации нормальных и надежных условий передвижения указанных
ученых необходимо обязать Министерство путей сообщения выделить для
Лаборатории ? 2 АН СССР один пассажирский цельнометаллический 4-осный вагон
в исправном состоянии. Указанный вагон передать на баланс МВД СССР (отделу
перевозок) для целевого обслуживания руководящих работников Лаборатории ? 2
АН СССР".
Слова "в исправном состоянии" появились в письме не случайно. Дело в том,
что Министерство путей сообщения предоставляло МВД вагоны похуже, поскольку
они использовались в этом ведомстве в основном для перевозки заключенных.
Вагон у ученых появился. Правда, он был передан им в аренду. Вскоре еще один
вагон предоставили руководителям Арзамаса-16. После смерти И. В. Сталина у
Лаборатории ? 2 спецвагон отобрали, а у академика Ю. Б. Харитона он
оставался вплоть до его кончины, то есть до середины 90-х годов. Как-то
неловко было лишать великого ученого и конструктора этой "привилегии". После
смерти Харитона Министерство путей сообщения взвинтило цену на аренду
вагона, и Федеральному ядерному центру пришлось от него отказаться:
Атомная "тройка"
Вспоминается хрестоматийная птица-тройка Н. В. Гоголя: летит она над землей
и удивляются ей все, кому посчастливилось ее увидеть.
Атомная "тройка" - это Курчатов, Кикоин и Арцимович. Именно им предстояло
получить "взрывчатку" для атомной бомбы - плутоний и уран-235.
В 1948 году еще трудно было отдать предпочтение одному из них. Кто вырвется
вперед, станет ясно несколько позднее, а пока они идут к финишу вместе, как
говорится, "ноздря в ноздрю". И об этом свидетельствует "Отчет о ходе
научно-исследовательских работ", представленный И.В. Сталину в конце 1947
года. Он был составлен руководителями "Атомного проекта СССР".
Всего было отпечатано три экземпляра "Отчета". Два из них Л. П. Берия лично
представил в ЦК ВКП (б), потом вернул их с пометкой "Не посылать". Ясно, что
с "Отчетом" знакомился только Сталин. 55 лет эти материалы пролежали в
Архиве Президента РФ под грифом "Совершенно секретно". Сейчас появилась
возможность познакомиться с "Отчетом". Он дает полную информацию о том, в
каком состоянии находились работы по созданию атомной бомбы в те дни.
Завод ? 817. Научный руководитель академик И. В. Курчатов:
":На 1 октября 1947 года на строительстве работает 42 000 рабочих. К монтажу
оборудования привлечены монтажные организации трех министерств с составом
квалифицированных рабочих и инженерно-технических работников более 1000
человек.
...Первый цикл завода ? 817 - уран-графитового котла - будет закончен
монтажом, опробован и пущен в феврале 1948 года. Мощность уран-графитового
котла рассчитана на накопление 100 граммов плутония в сутки в блочках урана,
закладываемых в урановый котел.
В соответствии с установленным физическим процессом выдача блочков урана с
образовавшимся в них плутонием для последующего извлечения плутония начнется
через 90 дней после пуска котла (т.е. с мая 1948 года).
: С мая 1948 года блочки урана с образовавшимся в них плутонием будут
поступать во второй цикл завода ? 817 - специальный химический цех для
извлечения из блочков соединений плутония.
Ежедневно будет передаваться 1 тонна блочков, содержащая 100 граммов
плутония. Химический цех к этому времени будет введен в строй и опробован.
По условиям технологического процесса извлечение плутония в химическом цехе
длится 30 дней. Плутоний извлекается в химическом цехе в виде солей.
:Далее (начиная с июня 1948 года) порошкообразные соли плутония будут
передаваться в третий цикл завода ? 817 - на металлургический аффинажный
завод в количестве 80 граммов в сутки для переработки в металлический
плутоний.
Технологический процесс в металлургическом цехе исчисляется в 30 дней.
Таким образом, выдача металлического плутония в количестве 70 граммов в
сутки начнется с июля 1948 года:
:В Конструкторском бюро ? 11 в ноябре 1948 года будет собран первый
экземпляр атомной бомбы и представлен к опробованию".
В "Отчете" подробно описан процесс получения плутония для первой атомной
бомбы. Правда, сроки сдвинулись на девять месяцев, но в этом особой вины
творцов "Атомного проекта" не было: они еще не представляли, что им
предстоит преодолеть огромное количество трудностей, решить множество
проблем по всей технологической цепочке - в каждом из цехов, названных
буквами "А", "Б" и "В".
Завод ? 813. Научный руководитель профессор И. К. Кикоин:
":Завод должен состоять из 50 независимо работающих каскадов приблизительно
по 130 диффузионных машин в каждом каскаде. Всего на заводе будет работать
6500 машин. Общая производительность рассчитана на получение 140 граммов
урана-235 в сутки (в пересчете на металлический уран).
Разработанная технологическая схема завода ? 813 позволяет получать как
чистый уран-235 (для бомбы), так и смесь урана-235 с ураном-238 в любом
соотношении (в случае необходимости применения такой смеси для уранового
котла с целью повышения его производительности и уменьшения затрат
металлического урана).
В настоящее время в Лаборатории ? 2 монтируется один из каскадов будущего
завода ? 813, состоящий из 120 малых диффузионных машин. На этом каскаде
будет произведена окончательная проверка принятой схемы регулирования и
управления процессом".
Завод ? 813 предполагалось пустить к ноябрю 1948 года.
Завод ? 814. Научный руководитель профессор Л. А. Арцимович:
"В 1946 году опытами, проведенными профессором Арцимовичем на лабораторной
разделительной установке, была подтверждена возможность практического
использования электромагнитного метода выделения урана-235:
:Составление проектного задания для завода электромагнитного разделения
закончено. Приступлено к разработке технического проекта.
Завод электромагнитного разделения проектируется на мощность 80-150 граммов
урана-235 в сутки. Срок пуска завода - конец 1949 года.
Параллельно с проектированием завода электромагнитного разделения урана
(завод ? 814) по заданию Специального комитета в 1947 году приступлено к
подготовке базы по производству для него специального оборудования и
строительству самого завода".
Нельзя не упомянуть еще об одном направлении в "Атомном проекте", которое
развивал академик А. И. Алиханов. Речь идет о котле "уран - тяжелая вода". В
1947 году шесть заводов дали в общей сложности около 2,5 тонны тяжелой воды.
Для промышленного котла нужно накопить более 20 тонн. Это возможно лишь к
концу 1949 года. Такие сроки Сталина не устраивали.
А нужно ли было так "распылять силы"? Не целесообразнее ли сосредоточиться
на одном направлении? Может быть, это помогло бы раньше добиться заветной
цели - создания атомной бомбы?
Такие вопросы возникали у многих, в том числе и у самого Сталина. Игорь
Васильевич Курчатов в своем докладе об итогах работы в 1947 году дал на них
четкий ответ:
"Возникает вопрос: нужно ли сейчас, когда многое выяснилось, и дальше
разрабатывать указанные четыре метода и не нужно ли отбросить некоторые из
них, как дорогие и малоперспективные:
При равной производительности заводов количество бомб, которое может быть
получено за одно и то же время при помощи атомных котлов, почти в 10 раз
больше, чем количество бомб, которое может быть получено на диффузионных и
электромагнитных заводах.
Котлы "уран - тяжелая вода" дают такое же количество бомб, как и
уран-графитовый котел, при равной производительности, но требуют
дорогостоящей тяжелой воды и более сложны по конструкции.
На основе сказанного, казалось бы, можно заключить, что все преимущества на
стороне уран-графитовых котлов и что можно ограничиться работами лишь в этом
направлении. Это заключение, однако, оказывается неверным, так как не только
одной производительностью атомных бомб определяется ценность метода.
Очень важным показателем ценности метода является также глубина
использования сырья, определяющая, сколько атомных бомб может быть сделано
из данного количества сырья и позволяет ли метод использовать наряду с
ураном также и торий.
Оказывается, что в отношении использования сырья уран-графитовый котел дает
худшие результаты, чем диффузионный и электромагнитный методы и чем котел
"уран - тяжелая вода".
Котлы с тяжелой водой, хотя и обладают рядом существенных недостатков, зато
имеют важное преимущество перед другими методами, так как, судя по имеющимся
у нас данным, позволяют использовать торий.
Таким образом, было бы неправильно идти только в направлении уран-графитовых
котлов".
Далее И. В. Курчатов приводит очень любопытные цифры. Он пишет о количестве
бомб, которые можно получить из 1000 тонн урана разными методами: 20 штук
при использовании уран-графитового котла, 50 - при диффузионном методе, 70 -
при электромагнитном, 40 - при котле "уран - тяжелая вода". Ну а затем
начинаются поистине фантастические подсчеты: комбинация трех методов дает
уже иной порядок цифр - 300 бомб, уран-ториевый котел с тяжелой водой - 3000
бомб, а обогащенный урановый котел на быстрых нейтронах - 16 000 бомб!
От таких возможностей даже у Сталина могла закружиться голова. Оснований
сомневаться в верности расчетов Курчатова у него не было, а потому он
поддерживал все рекомендации Игоря Васильевича. Действительно, в выборе
научного лидера "Атомного проекта" И. В. Сталин не ошибся:
=========
Эпопея с остановкой котла Звонки звонят, лампочки мигают Капица умел
говорить правду "Особая папка" Александров любил море День рождения
первой в мире АЭС Атом учится рабочим профессиям
=========
Выдающиеся ученые, сыгравшие первостепенную роль в создании и реализации
"Атомного проекта СССР", Игорь Васильевич Курчатов и Анатолий Петрович
Александров были друзьями, соратниками и одногодками - столетие обоих
приходится на начало 2003 года. Эпизодам из их жизни посвящены публикуемые в
журнале новые главы из книги Владимира Губарева "Белый архипелаг",
основанной на недавно рассекреченных документах из истории создания в СССР
ядерного оружия (начало см. "Наука и жизнь" ? 1, 2003 г.).
"Козлы" в реакторе
В феврале 1948 года И. В. Курчатов подготовил Доклад об основных
научно-исследовательских, проектных и практических работах по атомной
энергии, выполненных в 1947 году. Документ обсуждался на заседании
Специального комитета, а затем был представлен И. В. Сталину. В нем Игорь
Васильевич рассказал, в частности, о тех экспериментах, которые проводились
на физическом котле, уже работавшем в Лаборатории ? 2:
"...В физическом котле при его строительстве были оставлены пустыми так
называемые экспериментальные каналы. Закладывая в них блоки урана, алюминия,
висмута, графита и других материалов и исследуя, как после вкладывания этих
материалов изменяется работа котла, можно оценить пригодность материалов по
чистоте для использования в атомном котле. В течение 1947 года через
экспериментальные каналы было пропущено 60 000 урановых блоков,
изготовленных заводом ? 12. Результаты получились очень хорошие:"
К сожалению, за такие оптимистические выводы скоро пришлось заплатить очень
высокую цену. Сразу после пуска большого промышленного котла начало
происходить то, о чем ни Курчатов, ни его соратники раньше и не
догадывались: блочки стали быстро "распухать". В стержнях появлялись так
называемые "козлы", и, чтобы избавиться от них, реактор приходилось
останавливать и перезагружать.
О первых "козлах" в стержнях промышленного реактора вспоминал соратник и
друг Курчатова, трижды Герой Социалистического Труда, министр Среднего
машиностроения Ефим Павлович Славский:
"У нас случилась тогда первая неудача из-за конструкции реактора. Его
алюминиевые каналы стали быстро корродировать и выходить из строя, и мы
никак не могли понять, в чем же дело. Потом выяснили, что надо изменить
систему влагосигнализации, для чего потребовалось разгрузить весь реактор:"
Это была чудовищная эпопея! О ней рассказывают не только все, кто работал
тогда на реакторе, но и жители Озерска, приехавшие туда позже. Ведь, что
греха таить, немало случалось аварий на промышленных реакторах, но никогда -
подчеркиваю, никогда! - не было нужды полностью разгружать котел. В реакторе
было около 100 тонн урана. Все блочки нужно было отсортировать, перенести
снизу вверх и вновь загрузить в каналы.
"В ту ночь в реакторном зале дежурил сам Курчатов, - продолжает свой рассказ
Ефим Павлович Славский. - Надо было проверить и загрузить свежие блочки.
Игорь Васильевич, сидя у стола, через лупу рассматривал их (проверял, нет ли
поврежденных) и сортировал. А сигнализация была устроена так, что если бы
радиоактивность стала больше положенной нормы, то раздались бы звонки. Кроме
того, звуковая сигнализация была дублирована световой - загорались разные
лампочки. Но так как "радиоактивная гадость" была большая, мы, конечно,
выключали эти самые звонки и "загрубили" световую сигнализацию. А тут вдруг
она загорелась. Мгновенно доставили ионизационную камеру и установили, что в
том самом месте, где сидит Курчатов, у него на столе, находятся мощно
облученные блочки. Если бы он сидел там, пока все их не отсортировал, - еще
тогда мог бы погибнуть!"
Несколько раз Л. П. Берия получал от своих сотрудников информацию о том, что
Курчатов и Славский игнорируют правила радиационной безопасности, бывают
там, где персоналу находиться запрещено. Одна из жалоб дошла до Сталина, и
тот приказал строго следить за ними, особенно за Курчатовым. Теперь охрана
действовала решительно, да и сам ученый начал вести себя осторожнее, он уже
чувствовал недомогание - симптомы лучевой болезни начали проявляться:
Черный день академика Капицы
Петр Леонидович Капица для Берии был врагом. Он демонстрировал свою
независимость, и это больше всего бесило всесильного министра. Бесспорно,
его люди нашли бы сотни поводов для ареста ученого, но "Хозяин" не разрешал
его трогать. Петр Леонидович был одним из немногих, кто умел говорить
правду, а вождю надо было знать, что думает та часть интеллигенции, к
которой принадлежал ученый. Возможно, определенная независимость Капицы даже
импонировала Сталину. Но допускать ее можно было только до определенных
пределов, пока она не мешала.
Уже через год после начала работ по созданию атомной бомбы Сталин понял, что
Капица не может стать ключевой фигурой в этом проекте. Был Курчатов, был
Харитон, были другие. Петр Леонидович и сам осознавал, что атомная бомба -
это прежде всего организация, а наука - на втором плане. Конечно, он ничего
не знал о работе советской разведки, поскольку не входил в число
"посвященных", но чувствовал, что игра идет по-крупному, и "пешкой" в ней
быть не хотел да и не мог по складу своего характера.
Просьбу Капицы о выходе из Спецкомитета удовлетворили быстро. Конфликт с
Берией был слишком очевиден, да и ученый не скрывал его. Но кроме бомбы Петр
Леонидович занимался еще кислородом - он возглавлял "Главкислород" при
Совете Министров СССР. Капица считал решение проблемы производства кислорода
для промышленных целей не менее важным, чем создание атомной бомбы. Ему
казалось, что на этом направлении он работает хорошо.
Но Берия никогда и ничего не прощал своим противникам: Именно по его
указанию была назначена группа экспертов, которая начала "копать" под
Капицу. Потом состоялось заседание специальной комиссии. На нем академика
впервые в жизни (и, по-моему, в последний раз) "проработали" по полной
программе. После заседания оскорбленный ученый пишет Сталину письмо:
": Я, конечно, верю в то, что стою на правильном пути, я готов вовсю
работать как ученый и брать на себя риск как человек, но этого еще мало,
необходимо, чтобы мне верили как ученому и уважали как человека. Сейчас же,
на заседании комиссии, меня, как человека и ученого, так оплевали Ваши
министры, и в особенности Малышев и Первухин, что у меня одно желание -
подальше уйти и бросить работать с ними. Так работать бессмысленно. Поэтому
я решительно прошу Вас, хотя бы из уважения ко мне как к ученому, чтобы
Правительство поскорее четко решило судьбу развития кислородной проблемы.
Или надо смело и честно помогать, или просто меня полностью устранить от
кислорода. Промежуточного решения не должно и не может быть".
П. Л. Капица знал, что "Хозяин" читает его письма, и надеялся, что Сталин
встанет на его сторону, - так бывало раньше, когда ученый конфликтовал с
Берией. Однако 17 августа 1946 года Сталин подписывает Постановление СМ СССР
? 1815-782 с "О производстве кислорода по методу академика Капицы". Уже
первые строки этого документа не оставляют сомнений в том, на чьей стороне
Сталин:
"На основании материалов проверки Правительственной комиссии в составе тт.
Сабурова, Тевосяна, Первухина, Малышева, Казакова, Коробова, Касаткина,
Бардина, Гельперина, Герша и Усюкина Совет Министров Союза ССР
устанавливает, что начальник "Главкислорода" при Совете Министров СССР и
директор Института физических проблем Академии наук СССР академик Капица не
выполнил решений Правительства о создании новых, более совершенных,
кислородных установок по производству газообразного кислорода для
технологических целей промышленности:"
Далее подробно описывается, как академик Капица вместо того, чтобы
руководить "Главкислородом", "занимался только экспериментальной работой со
своими установками и совершенно не обращал внимания не только на мнение
советских ученых, но и игнорировал зарубежный опыт".
Совет Министров постановил:
"1. За невыполнение решений Правительства о развитии кислородной
промышленности в СССР, неиспользование существующей передовой техники в
области производства кислорода за границей, а также неиспользование
предложений советских специалистов снять академика Капицу с должности
начальника "Главкислорода" при Совете Министров СССР и председателя
Технического совета "Главкислорода" и с должности директора Института
физических проблем Академии наук СССР".
Пункты 10 и 12 этого Постановления не раскрывались, в них значилось всего
два слова - "Особая папка", хотя гриф "Секретно" стоял на всем документе.
Между дважды упомянутой "Особой папкой", в пункте 11 было записано, что
директором Института физических проблем назначается член-корреспондент АН
СССР, профессор А. П. Александров.
Что же скрывала "Особая папка"? 10-й и 12-й пункты Постановления от 17
августа 1946 года имели самое непосредственное отношение к "Атомному
проекту". "Выписка" из Постановления полвека хранилась отдельно от основного
документа, так как на ней стоял гриф "Совершенно секретно". К "Особой папке"
имел доступ только ограниченный круг людей, их было не более десяти: Даже
академику Капице эти пункты Постановления не были известны, хотя его-то они
касались в первую очередь.
Итак, в "Выписке" говорилось:
"10. Ввиду того, что Институт физических проблем не имеет в своей тематике и
не ведет теоретических и экспериментальных работ в области ядерной физики и
смежных с ней вопросах, а также учитывая большую потребность в
научно-технической базе и кадрах физиков-экспериментаторов и теоретиков для
осуществления научных изысканий в указанном направлении, переключить
Институт физических проблем на выполнение работ в области использования
атомной энергии.
12. Поручить тт. Ванникову, Вавилову, Курчатову, Первухину и Александрову в
месячный срок представить на утверждение Совета Министров СССР план работы
Института физических проблем, предварительно обсудив его на
Научно-техническом совете Первого главного управления при Совете Министров
СССР".
Под "Выпиской" стояли две подписи: И. Сталина и управляющего делами Совета
Министров СССР Я. Чадаева.
Через месяц Л. Берия информирует Сталина о том, что Институт физических
проблем переключен на выполнение работ по "Атомному проекту". От руки он
вписал в документ несколько строк о том, что будут вестись эксперименты по
обогащению шестифтористого урана изотопом-235 методом термодиффузии в жидкой
фазе, работы по получению тяжелой воды из жидкого водорода, а также
теоретические исследования.
30 ноября 1946 года Сталин утверждает план работ института. Его
распоряжением лаборатория А. П. Александрова со всем персоналом,
оборудованием и материалами переводится из Ленинграда в Москву.
Раньше Александров и Капица работали в одном институте, да и учитель у них
был один - академик А. Ф. Иоффе. Но теперь отношения между учеными стали
подчеркнуто официальными. Петр Леонидович так и не смог простить
Александрову, что тот согласился возглавить "его родной институт". А разве у
Анатолия Петровича был иной выбор?
Не ведал Капица, что 19 августа 1946 года Александров направил письмо Берии:
"В Институте физических проблем имеется единственная в СССР и лучшая в мире
лаборатория по исследованию свойств вещества при температурах, близких к
абсолютному нулю. В ней выполнен ряд крупных научных работ, в числе
которых - исследования по сверхтекучести жидкого гелия. Для работы в новом
направлении лаборатория может быть использована только в очень малой мере.
По моему мнению, следует предоставить академику Капице возможность
продолжать научную работу в этой лаборатории. Я уверен, что при обещанной
Вами поддержке мне удастся организовать работу коллектива института таким
образом, что присутствие академика Капицы не будет вызывать каких-либо
затруднений. Кроме того, его работа может быть в достаточной мере
изолирована от работы других лабораторий.
Такое решение этого вопроса мне представляется наиболее целесообразным с
деловой точки зрения, с точки зрения сохранения роли института в этой
области мировой науки и, по-видимому, может быть полезно еще и тем, что не
даст возможности возникнуть в иностранной прессе разным кривотолкам по
поводу отстранения Капицы".
Письмо доложили Сталину. Ответ был отрицательным:
Александров не мог рассказать Капице о своей инициативе, а тот так и не
узнал о письме - его рассекретили лишь недавно, когда их обоих уже не было в
живых. Возможно, отношения между Александровым и Капицей сложились бы
по-иному, если бы не секретность, которая пропастью разделила их на многие
годы:
Петр Леонидович Капица, "вычеркнутый" из "Атомного проекта", отправляется на
свою дачу, в Москве практически не бывает. Берия его не трогает, на то есть
запрет "Хозяина", который письма от Капицы читает. Да и строптивый характер
ученого почему-то нравится ему. Однако Капица Сталину больше не пишет, не
жалуется на свою судьбу. Но в августе 1948 года не выдерживает:
"Товарищ Сталин!
Уже два года, как я лишен возможности полноценно научно работать. За это
время из хода развития мировой техники становится все очевиднее, что моя
точка зрения на проблему интенсификации кислородом основных отраслей
промышленности (горючее, металл и пр.) как на наиболее крупную из
современных задач в развитии техники народного хозяйства становится
общепризнанной:
Хорошо понимаю, что, пока я поставлен в положение "опального ученого",
которого сторонятся, которому боятся помогать и пр., я не могу думать о том,
чтобы искать широких поприщ для моей научной работы, и должен ограничиваться
тем, чтобы пытаться успешно ее вести в одиночестве и в скромных масштабах:"
Сталин не ответил.
Капица обращается и к другим руководителям страны - Маленкову, Микояну,
Жданову, потом вновь пишет Сталину, но положение его не меняется. Только
после смерти вождя П. Л. Капица вернулся в свой родной институт, сделал ряд
блестящих работ, стал дважды Героем Социалистического Труда, получил все
самые престижные премии, в том числе и Нобелевскую.
По прошествии времени иногда в узком кругу он демонстрировал некоторые
письма, которые направлял Сталину. Однажды я попросил Петра Леонидовича
показать хотя бы одно ответное:
- Молодой человек, - улыбнулся ученый, - вам следует знать, что злодейство
не терпит свидетельств:
Атом для мира. Но пока секретно:
Историки часто шарахаются из одной крайности в другую. Все зависит от того,
какой "заказ от власти" они получают. Впрочем, и журналисты тоже:
В разгар "холодной войны", когда ядерная гонка двух сверхдержав - СССР и
США - приобрела невиданный размах, газеты пестрели статьями о мирном
использовании атомной энергии. Популяризаторы науки рассказывали о
благотворном влиянии радиоактивных излучений на рост цветов и злаков, о
консервировании с помощью "волшебных" лучей, об излечении методом лучевой
терапии самых тяжелых форм раковых опухолей. Самое интересное то, что это
была правда: ионизирующие излучения оказались весьма полезными в разных
сферах нашей жизни.
А когда "холодная война" стала прошлым, шквал критики обрушился на
военно-промышленный комплекс, на физиков, на весь "Атомный проект". Говорили
даже, что все, кто участвовал в нем, - злодеи, способные думать только об
одном: как уничтожить планету и все живое на ней.
Мы разучились думать, предпочитаем только черный цвет или белый, а разные
там оттенки и полутона стараемся не замечать. Нам кажется, что так легче
жить, и ошибаемся! Представление о том, что в то время ученые и руководители
страны были заняты только атомной бомбой, ошибочно. Да, нужно было в
кратчайшие сроки создать новую оборонную отрасль промышленности и сделать
ядерное оружие, и этим в основном занимались участники "Атомного проекта
СССР". Однако на него работали далеко не все. У ученых был свой интерес и к
новым направлениям в науке, рожденным ядерной физикой.
Еще в 1946 году президент АН СССР академик С. И. Вавилов направил И. В.
Сталину предложения по использованию ядерной энергии в технике, химии,
медицине и биологии. Этот подробный тематический план был результатом
коллективной работы многих членов Академии наук. В ответ на обращение ученых
Совет Министров СССР принял Постановление ? 2697-1113 сс, которое определило
судьбу мирного атома. Это случилось 16 декабря 1946 года, за две недели до
того, как И. В. Курчатов пустил свой первый реактор.
"Пусть будет атом рабочим, а не солдатом" - фраза, сказанная руководителем
"Атомного проекта СССР" через десять лет, станет крылатой. Но Курчатов мог
бы произнести ее именно в декабре 1946-го, когда мирный атом только начинал
свою биографию:
Как всегда, Постановление СМ СССР отличалось конкретикой:
"1. Принять представленный президентом Академии наук СССР академиком
Вавиловым С. И. тематический план научных и исследовательских работ в
технике, химии, биологии и медицине по изучению атомного ядра и
использованию ядерной энергии, подлежащих выполнению
научно-исследовательскими учреждениями Академии наук СССР и министерств
согласно Приложениям ? 1 и 2.
2. Для руководства научно-исследовательскими работами: образовать при
президенте Академии наук Ученый совет в составе: акад. Вавилов С. И. -
председатель, акад. Скобельцын Д. В., акад. Фрумкин А. Н., акад. Несмеянов
А. Н., акад. Орбели Л. А., акад. Максимов Н. А., чл.-кор. АН СССР Кикоин И.
К., проф. Франк Г. М. :"
Из этого документа видно, что уровень исследовательских работ в новой
области был задан очень высокий - имена ученых говорят сами за себя.
Приложение ? 1 было "секретным". В нем различным научным учреждениям и
институтам поручались темы, в какой-то мере связанные с разработкой оружия.
К примеру, в списке значились:
"поисковые работы по вопросу прямого преобразования энергии радиоактивного
излучения в другие формы энергии;
сжимаемость металлов при высоких и сверхвысоких давлениях;
радиохимические исследования;
изучение радиоактивного распада в земной коре;
действие радиоактивных излучений на функции органов чувств;
терапевтическое применение новых видов радиации и радиоактивных веществ как
метод изучения действия радиации на здоровый и больной организм:"
Приложение ? 2 относилось к "открытым". Оно содержало перечень работ,
которые надлежало выполнять по поручению Ученого совета АН СССР, в частности
в нем было записано:
"изучение свойств нейтрино и его влияния на ядерные процессы;
изучение моментов атомных ядер оптическим методом;
конструирование типовых приборов для радиоактивных исследований
(ионизационные приборы, камеры Вильсона, счетчики и пр.);
изучение обмена веществ в растениях (с помощью меченых атомов);
диагностическое использование искусственных радиоактивных веществ как метод
изучения заболеваний;
проблема источников звездной энергии в связи с ядерными реакциями в условиях
высоких давлений и температур;
исследования распределения изотопов на поверхности звезд по звездным
спектрам в связи с проблемой источников звездной энергии:"
Мне кажется, тут уместны небольшие комментарии. Во-первых, многие
современные направления в нашей науке, известные своими достижениями, начали
бурно развиваться благодаря этому постановлению. Во-вторых, постановление
1946 года опровергает утверждения о том, что власть не должна вмешиваться в
процесс развития науки. Власть должна прислушиваться к мнению ученых и,
опираясь на него, поддерживать их - только в этом случае успех обеспечен.
Лодки, ледоколы и море
Мне кажется, что он всегда мечтал о море, о неведомых землях, о
путешествиях.
Знаю точно: море он любил! Может быть, это началось с первых дней войны,
когда судьба свела его с Военно-морским флотом. Александров возглавил группу
ученых физтеха, которые разрабатывали защиту кораблей от магнитных мин.
Тысячи спасенных жизней стали итогом этой работы. Анатолий Петрович гордился
ею всю жизнь, и, наверное, первую свою звезду Героя Социалистического Труда
он должен был получить именно за размагничивание кораблей. Но она была дана
ему за "Атомный проект".
В 1952 году А. П. Александров лежал в больнице. Однажды его приехал
навестить И. В. Курчатов. Разговаривали о делах, и Игорь Васильевич сказал,
что пришло время заняться созданием атомной подводной лодки.
Американский "Наутилус" уже ходил по океану. Его активно рекламировали,
выбивая у конгресса и правительства деньги на новые субмарины. Нам вновь
предстояло догонять их:
Из воспоминаний А. П. Александрова:
"Мы разработали очень много разных вариантов, и было важно определиться,
какой из них следует пускать. Поначалу как главный приняли вариант
Лейпунского - реактор с окисью бериллия. А мы вели разработку запасного
варианта. Но потом, уже в процессе производства экспериментальных работ,
оказалось, что наш реактор обоснован лучше всех и представляет наименьшие
трудности для промышленного изготовления: Когда мы строили первую лодку, мне
был задан вопрос: можно ли переходить к строительству серии? Я ответил так:
"Надо иметь в виду, что никакого опыта по работе установки нет. В ней что-то
окажется плохим, и придется это исправлять. Но я убежден в том, что основа
вся останется. И поэтому я считаю, что нет риска строить серию". И стали
строить серию. На следующий год после спуска первой лодки у нас было уже
четыре субмарины: Мы делали небывалую вещь - специальные турбогенераторы
постоянного тока очень большой мощности... В общем, это была совершенно
невероятная работа. За нашим институтом было научное руководство, все
теплофизические и нейтронные расчеты, вопросы управляемости самого реактора
и так далее. Конструкторскую работу выполнял доллежалевский институт".
К середине 1950-х годов принципиальные проблемы создания атомного и
термоядерного оружия были в основном решены, а потому часть научных сил
можно было "перебросить" на разработку новых направлений использования
атомной энергии. Это было время, когда рождались фантастические проекты!
После создания первых атомных подводных лодок, ледокола "Ленин" было решено
поставить реактор на самолет, на ракету, использовать в атомной энергетике.
Реактор для самолета вскоре появился, но использовать его было слишком
опасно: самолеты, к сожалению, регулярно падали: Появилось и несколько
"ракетных ядерных установок", некоторые из них успешно работали в космосе.
По мнению ученых, "ракетные реакторы" появились слишком рано: техника, в том
числе и ракетная, еще не была готова к их эффективному использованию.
Очевидно, этому направлению суждено развиваться во второй половине ХХI века.
Что ж, подождем:
И наконец, атомная энергетика. И в этой области Анатолий Петрович был
научным руководителем.
"С легким паром!"
Из трубочки пошел пар, и это была победа!
"С легким паром!" - поздравил Курчатова Александров, и этот день считается
днем рождения первой в мире АЭС.
"Мы начали разрабатывать первый реактор в Институте атомной энергии. По
мощности задание было 5 тысяч киловатт, - вспоминал А. П. Александров. - Это
был первый реактор с водяным охлаждением. На стадии технического проекта мы
передали его в Обнинск, там реактор довели до конца и построили атомную
станцию. Мы участвовали и в ее пуске, и в наладке. Это было в 1954 году. А в
1955-м прошла первая Женевская конференция по мирному использованию атомной
энергии. Я на ней не был, но ездил на вторую. От Советского Союза там были
представлены доклады по первой атомной станции. И началось тогда
паломничество. Все ездили смотреть, что и как:".
Для Анатолия Петровича открытие Обнинской станции не было выдающимся
событием. Идея построить ее появилась еще шесть лет назад, но тогда Берия
запрещал даже говорить о чем-то другом, кроме бомбы, - все силы были
направлены на создание оружия. А в 1951 году, после создания и испытания
своей, отечественной, атомной бомбы ситуация начала постепенно меняться. Уже
появились мощные реакторы для наработки плутония, военная атомная
промышленность быстро развивалась, так что ученые могли заняться новыми
направлениями в науке. Им предстояло научить атом рабочим профессиям .
Владимир ГУБАРЕВ.
ИЛЛЮСТРАЦИИ:
Основатель Института атомной энергии лауреат Ленинской и Государственных
премий, трижды Герой социалистического труда академик Игорь Васильевич
Курчатов (1903-1960).
Академик А. Ф. Иоффе (слева) и молодые ученые Ленинградского
физико-технического института А. И. Алиханов и И. В. Курчатов. 1933 год.
И. В. Курчатов у высоковольтной установки в Ленинградском физико-техническом
институте. 1934 год.
И. В. Курчатов наблюдает за окончанием атомного взрыва. 1954 год.
Один из первых атомных взрывов на испытательном полигоне на Новой Земле.
1954 год.
На встрече в Москве (слева направо): академики Ф. Жолио-Кюри, И. В.
Курчатов, Д. В. Скобельцын, Л. А. Арцимович и А. И. Алиханов. 1958 год.
Академик Анатолий Петрович Александров (1903 - 1994) - президент Академии
наук СССР (1975-1986), директор Института атомной энергии им. И. В.
Курчатова, лауреат Ленинской и Государственных премий, трижды Герой
Социалистического Труда.
Начиная с 1949 года, сначала под руководством И. В. Курчатова, а затем А. П.
Александрова, в Институте атомной энергии ведутся работы по созданию
надежной и безопасной атомной энергетики. На снимке: первая в мире Обнинская
атомная электростанция, введенная в строй в 1954 году.
А. П. Александров на заседании Президиума Академии наук, посвященном
80-летию М. В. Келдыша, 11 февраля 1991 года.
В Институте атомной энергии были созданы атомные энергетические установки
для ледокола "Ленин" и построенных вслед за ним более мощных атомных
ледоколов "Арктика", "Сибирь" (на фото) и "Россия".