От	Георгий
К	Георгий
Дата	13.05.2003 21:35:55
Рубрики	Прочее;

Анти - Е.Шварц или "Дракон - XXI" (*+)

---

http://haritonov.kulichki.net/stories/dragon21.html


----------------------------------------------------------------------------
--

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

ДРАКОН XXI

Пьеса в трёх действиях

----------------------------------------------------------------------------
----

ДЕЙСТВИЕ 1

Просторная, уютная кухня, очень чистая, с большим очагом в глубине. Пол
каменный, блестит. Перед очагом на кресле дремлет кот.

ЛАНЦЕЛОТ (входит, оглядывается, зовёт): Господин хозяин! Госпожа хозяйка!
Живая душа, откликнись! Никого...

КОТ: Вообще-то здесь есть я.

ЛАНЦЕЛОТ (вздрагивает, смотрит по сторонам, наконец, замечает кота): А,
говорящий кот! Я опять попал в сказочное королевство. Ох, до чего же мне
надоели такие места.

КОТ: Позвольте поинтересоваться, почему?

ЛАНЦЕЛОТ (садится в хозяйское кресло, вытягивает ноги к огню): Потому что в
них всё ненастоящее. Как-то давно, в самом начале карьеры, я побывал в одном
очень распонтованном герцогстве, где нужники отливали из золота, а
изумрудами мостили улицы... Ну, я не удержался, сунул кое-что себе в мешок.
И только я дёрнул через границу, как все сокровища превратились в...

КОТ: Не надо грязи...

ЛАНЦЕЛОТ: Вот именно в неё... А в другом королевстве я пробовал наладить
экспортно-ориентированное производство. Делать из тыкв шестисотые
"мерседесы". Комплектующие, между прочим, завёз родные.

КОТ: Какие комплектующие?

ЛАНЦЕЛОТ: Тыквы.

КОТ: Ну и как?

ЛАНЦЕЛОТ: Местные феи делали тачки на уровне. Ездили они, правда, часа
четыре, а потом...

КОТ: Об этом ты мог бы прочесть в любой сказке. Колдовские чары - вещь
непрочная.

ЛАНЦЕЛОТ (самодовольно): Хотя нескольких лохов я таким образом обул.
Наварил, конечно, кой-чего. Но всё равно это не бизнес. Когда я попытался
проделать такой же трюк с модными тряпками, меня крупно кинули. А я уже было
собирался открыть эксклюзивный бутик.

КОТ: Неужели кто-то догадался?

ЛАНЦЕЛОТ (неохотно): Нет... Раньше. Видишь ли, меня вывели на каких-то
хмырей, которые представились королевскими портными.

КОТ: Это которые делали волшебную ткань для голого короля?

ЛАНЦЕЛОТ: Они самые.

КОТ: Ну, это известные проходимцы.

ЛАНЦЕЛОТ (тяжело вздыхая):: И так всегда. В этих сказочных королевствах всё
с каким-нибудь подвохом.

КОТ: В таком случае, что ты собираешься делать?

ЛАНЦЕЛОТ: Искать работу.

КОТ: Но, если я правильно понял, тебя интересует оплачиваемая работа?

ЛАНЦЕЛОТ: Я же не говорю, что в сказочных королевствах совсем нечего ловить.
Просто надо иметь дело с конкретными людьми. Как правило, у любого
сказочного чиновника есть небольшой счёт в реальном швейцарском банке.

КОТ (заинтересованно): Тут что-то не так. Ведь сказочные королевства ничего
не производят на экспорт. Разве что фейерверки и хлопушки... это у нас
покупают. Но на них много не заработаешь.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну и что?

КОТ: Как что? Откуда же тогда у сказочных чиновников настоящие деньги?

ЛАНЦЕЛОТ (подозрительно): А то ты не знаешь?

КОТ: Откуда? Я простой кот, и никогда не состоял на государственной
службе...

ЛАНЦЕЛОТ: Ну как тебе объяснить... (загибает пальцы). Во-первых, оффшоры.
Половина сказочных королевств - это оффшорные зоны. Во-вторых, транзит.
Через сказочные королевства много чего везут. В-третьих, контрабанда...

КОТ (недоумённо): Подожди... А зачем что-то везти через сказочное
королевство? Ведь это же очень-очень далеко.

ЛАНЦЕЛОТ (привстав, пододвигает кресло поближе к огню): Как тебе сказать...
Во-первых, везут-то не на самом деле, а по бумагам. Есть такая вещь, как
таможня...

КОТ: Что значит "везут по бумагам"? Это какая-то магия?

ЛАНЦЕЛОТ (устраиваясь поудобнее): Типа того... Нет, постой, я всё-таки
чего-то не понимаю. Ведь такие вещи у вас должна знать каждая собака.

КОТ (возмущённо фыркает).

ЛАНЦЕЛОТ (торопливо): Всё-всё-всё, я ничего не сказал. Извини, мужик. Всё
время забываю про эти ваши межнациональные разборки. Я-то сам без
предрассудков. Работаю со всеми. И с собаками, и с котами, и с чёртом лысым.
И, кстати, ничего не имею против котов. Помню, в одном королевстве был
такой, из ваших. На тебя похож, только в сапогах. Конкретно решал вопросы.

КОТ (успокаиваясь): Ты только не думай, я не расист. Просто не люблю собак.
То есть среди них, конечно, попадаются нормальные... но...

ЛАНЦЕЛОТ: Эльфы вот тоже говорят, что среди людей попадаются нормальные,
но...

КОТ: Что-то не припомню, чтобы люди загнали хоть одного эльфа на дерево. Или
бок ему подрали. Или разорвали в клочья чьих-нибудь детей.

ЛАНЦЕЛОТ (торопливо): Так всё-таки - как у вас делаются дела? Раз уж я
здесь...

КОТ: Какие дела?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, что у вас тут есть? Оффшор? Контрабанда? Отмывание денег?
Наркотики? Бордели для извращенцев? Должны же ваши крутые ребята с чего-то
жить?

КОТ (задумчиво): Знаешь, у нас это всё как-то не принято. Здесь в основном
капуста.

ЛАНЦЕЛОТ: Вот я про капусту и спрашиваю. Про зелень.

КОТ: У нас белокочанная. Очень вкусная, говорят. Я, правда, не ценитель. Я
больше молочко люблю. Ну, или печёночку. У нас ещё куры есть И индюки.

ЛАНЦЕЛОТ: Какие индюки? Я про бабло...

КОТ: Про что?

ЛАНЦЕЛОТ (тяжело вздыхая): Кот, ты меня конкретно утомил. Я про деньги.

КОТ: Деньги? У нас тут в ходу магические фанты. Вряд ли они тебя
заинтересуют. Правда, они очень красивые. Их рисуют лучшие художники
королевства...

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): На хрен мне ваши местные бумажки! Я по мягким
валютам не работаю. Ты мне скажи, кто у вас тут ведёт настоящий бизнес?

КОТ: М-м-м... Судя по тому, что ты говорил... да наверное, никто.

ЛАНЦЕЛОТ (сдерживаясь): Ну как это никто?

КОТ: У нас тут всё тихо, мирно. А все эти дела, о которых ты говоришь... это
же, наверное, всё очень рискованно и незаконно?

ЛАНЦЕЛОТ (откидывается в кресле, смеётся): Да ты, котяра, честный лох!
Рискует тот, кто не делится с начальством.

КОТ (недоумённо): С начальством? То есть с господином драконом?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну да, с господином дра... (Осекается). Что-о? Как ты сказал?

КОТ: С господином драконом.

ЛАНЦЕЛОТ (ошеломлённо): Ни фига себе! Ты серьёзно? У вас тут дракон?

КОТ: А что в этом удивительного? Он живёт у нас уже четыреста лет.

ЛАНЦЕЛОТ (потирая руки): Не могу поверить... Дракон! Прелестно!

КОТ: Не понимаю, чему ты так радуешься.

ЛАНЦЕЛОТ: Видишь ли, я профессиональный герой.

КОТ: Герой? Что-то такое припоминаю... Когда я жил в другом королевстве...

ЛАНЦЕЛОТ: Так ты эмигрант?

КОТ: Беженец.

ЛАНЦЕЛОТ: А от чего может бежать кот?

КОТ (мрачно): Есть ещё такое неизжитое явление. Геноцид называется.

ЛАНЦЕЛОТ: Мои соболезнования.

КОТ: Ничего, ничего. Так в том королевстве был один герой. Раньше, кажется,
работал в какой-то немецкой фирме... Что-то такое шил.

ЛАНЦЕЛОТ: А, Храбрый Портняжка... Ну, это же трикстер.

КОТ: Что-что?

ЛАНЦЕЛОТ: Извини. Профессиональная терминология. Все герои делятся на
светлых, тёмных, и трикстеров. Светлые герои творят добро. Тёмные, они же
злодеи, совершают зло. А трикстеры берутся и за то, и за другое, смотря по
обстоятельствам. Ну, это как белые, чёрные, и серые маги. Понял?

КОТ: Интересно... А ты сам из каких?

ЛАНЦЕЛОТ: Я светлый. Сейчас таких почти не осталось.

КОТ (обеспокоенно): Неужели все подались в злодеи?

ЛАНЦЕЛОТ: Наоборот. Очень большая конкуренция. Я-то работаю по старинке, а
эти...

КОТ: Кто именно?

ЛАНЦЕЛОТ: Общественные организации всякие. "Гринпис", например...

КОТ (злобно шипит).

ЛАНЦЕЛОТ: Что это с тобой?

КОТ: Не люблю зелёных пиписек.

ЛАНЦЕЛОТ: Кажется, среди вашего брата они популярны.

КОТ (неохотно): Мне пришлось эмигрировать сюда именно из-за них.

ЛАНЦЕЛОТ (недоумённо): Я не очень расположен к этим ребятам, но вам-то они
чем не угодили? В конце концов, они защищают твоё право на жизнь. Тебе же не
хочется, чтобы из тебя сделали шапку?

КОТ (уныло): Мне вообще не хочется, чтобы из меня что-то делали. Но, видишь
ли, в том королевстве, откуда я родом, они почему-то стали очень влиятельны.
И они запретили делать шапки из кого бы то ни было. В том числе и из
собак...

ЛАНЦЕЛОТ: Ну так это логично.

КОТ: В результате бродячие собаки расплодились так, что съели всех кошек.
Мою семью в том числе. Я еле ушёл.

ЛАНЦЕЛОТ: Очень жаль. Издержки гуманизма.

КОТ: Да ладно, что уж теперь-то. Главное, что здесь их нет.

ЛАНЦЕЛОТ: Как это нет?

КОТ: Господин дракон запретил деятельность "Гринписа" на территории
королевства. Поэтому я сюда и перебрался.

ЛАНЦЕЛОТ (присвистывая): Вот так вот взяли и запретил? О как! Просто
великолепно!

КОТ: Вот и я так думаю.

ЛАНЦЕЛОТ (оживлённо): А свобода прессы?

КОТ: Пресса? Ну да. У нас выходит газета "Вечерний Дракон". В первый четверг
каждого месяца. Четыреста лет назад, говорят, она выходила чуть ли не каждый
день. Но писать-то не о чем. У нас тут тихо. Ничего не происходит. Ну разве
что капуста не уродится.

ЛАНЦЕЛОТ: А что же вы читаете?

КОТ: Книжки всякие. Я, например, люблю александрийскую поэзию. Очень
вдохновляющее чтение. А уж как на кошечек действует... (закатывает глаза)

ЛАНЦЕЛОТ: Да тут у вас просто какой-то заповедник тоталитаризма! Как хорошо,
что я до вас добрался первым. (Деловым тоном): Сколько у него голов?

КОТ: У кого?

ЛАНЦЕЛОТ: У дракона, разумеется.

КОТ: У дракона-то? Три.

ЛАНЦЕЛОТ: Порядочно. А лап?

КОТ: Четыре.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, это терпимо. С когтями?

КОТ: Да. Пять когтей на каждой лапе. Каждый коготь с олений рог.

ЛАНЦЕЛОТ: Серьезно? И острые у него когти?

КОТ: Как ножи.

ЛАНЦЕЛОТ: Так. Ну а пламя выдыхает?

КОТ: Да.

ЛАНЦЕЛОТ: Настоящее?

КОТ: Леса горят.

ЛАНЦЕЛОТ: Ага. В чешуе он?

КОТ: В чешуе.

ЛАНЦЕЛОТ: И, небось, крепкая чешуя-то?

КОТ: Основательная.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну а все-таки?

КОТ: Алмаз не берет.

ЛАНЦЕЛОТ: Так. Представляю себе. Рост?

КОТ: С церковь.

ЛАНЦЕЛОТ: Ага, все ясно. Ну, спасибо, кот.

КОТ: Я что-то не понимаю, зачем тебе всё это.

ЛАНЦЕЛОТ: Мне нужно знать тактико-технические характеристики противника.

КОТ (в недоумении): Какого противника? Господина дракона?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну да.

КОТ (в ещё большем недоумении): То есть ты собираешься на него напасть?

ЛАНЦЕЛОТ: Просто хотелось бы знать детали. Мало ли что. В конце концов, я же
герой. И обязан бороться со злом.

КОТ (совсем ничего не понимая): А что он сделал тебе плохого?

ЛАНЦЕЛОТ: Ничего. Я о нём впервые слышу.

КОТ (задумчиво): Ага... Ты, наверное, хочешь захватить власть?

ЛАНЦЕЛОТ: Ещё чего не хватало! У вас же тут, сам говоришь, одна капуста.

КОТ: Тогда зачем? Ты ведь, насколько я понимаю, человек практический? Учти,
в государственной казне есть только фанты. И волшебные драгоценные камни. Мы
ими украшаем дома на праздники. Плюс двести тридцать три доллара, четыре
марки, и одна швейцарская крона экстренных государственных резервов. Но ты
же не будешь сражаться с господином драконом из-за такой суммы?

ЛАНЦЕЛОТ (подозрительно): А откуда ты знаешь о состоянии госрезервов?

КОТ: Господин Главный казначей ежемесячно отчитывается в состоянии казны. В
газете "Вечерний Дракон".

ЛАНЦЕЛОТ: И ты веришь казначею?

КОТ: А кому же тогда верить? Господин Главный казначей - самый честный
человек в городе. Он до того честен, что не позволяет делать в хранилище
ценностей влажную уборку.

ЛАНЦЕЛОТ: Почему?

КОТ: По инструкции, всё, что находится в хранилище, является священной и
неприкосновенной собственностью королевства и лично господина дракона. В том
числе и пыль. Поэтому, если оттуда нужно достать какую-то вещь, он сначала
лично снимает с неё все пылинки, пересчитывает, составляет опись, после чего
кладёт в несгораемый шкаф. А потом, когда вещь возвращается, сверяется с
описью и раскладывает их по местам.

ЛАНЦЕЛОТ (заинтересованно): И в том же порядке?

КОТ (подумав): Наверное, всё-таки нет. В инструкции об этом ничего не
сказано. И вообще, нельзя же доводить принципы до идиотизма, правда?

ЛАНЦЕЛОТ: Вот эта мысль мне нравится.

КОТ (настойчиво): И всё-таки, зачем тебе сражаться с драконом? Тебе же от
этого никакой выгоды.

ЛАНЦЕЛОТ: Я не говорил, что обязательно буду драться. Я только рассматриваю
возможности. (Наставительно): Не надо давать советы профессионалу. Я же тебе
сказал, что я профессиональный делатель добра. И уж, наверное, умею
заколачивать на этом свои бабки?

КОТ: Но всё-таки, каким образом?..

ЛАНЦЕЛОТ: Об этом потом. Я ещё не всё понимаю в ситуации. Но будь спокоен,
мой пушистый друг, я себя не обижу.

КОТ (нервно): Встаньте. Да встаньте же с кресла!

ЛАНЦЕЛОТ: Что случилось?

КОТ: Они идут. Тише. Здравствуйте! Давайте ужинать, дорогие мои друзья.

Входят ЭЛЬЗА и ШАРЛЕМАНЬ.

Шарлемань - благообразный господин с седой бородой, одет старомодно, но
элегантно. ЭЛЬЗА - хмурая, очень некрасивая девица с ненормально бледным
лицом. Одета кое-как, на лице следы косметики. Видно, что она скверно себя
чувствует, но старается держать себя в руках.

ЛАНЦЕЛОТ: Здравствуйте, добрый господин и прекрасная барышня.

ШАРЛЕМАНЬ: Здравствуйте, молодой человек.

ЛАНЦЕЛОТ (галантно): Ваш дом смотрел на меня так приветливо, и ворота были
открыты, и в кухне горел огонь, и я вошел без приглашения. Простите.

ШАРЛЕМАНЬ: Не надо просить прощения. Наши двери открыты для всех.

ЭЛЬЗА: Садитесь, пожалуйста. Дайте мне вашу шляпу, я повешу ее за дверью.
Сейчас я накрою на стол... Что с вами?

ЛАНЦЕЛОТ (сдержанно): Ничего. (Пристально смотрит на Эльзу.)

ЭЛЬЗА: Мне показалось, что вы... испугались меня.

ЛАНЦЕЛОТ: Нет, нет... Это я просто так.

ШАРЛЕМАНЬ: Садитесь, друг мой. Я люблю странников. Это оттого, вероятно, что
я всю жизнь прожил, не выезжая из города. Откуда вы пришли?

ЛАНЦЕЛОТ: С юга.

ШАРЛЕМАНЬ: И много приключений было у вас на пути?

ЛАНЦЕЛОТ: Ах, больше, чем мне хотелось бы.

ЭЛЬЗА: Вы устали, наверное. Садитесь же. Что же вы стоите.

ЛАНЦЕЛОТ: Спасибо.

ШАРЛЕМАНЬ: У нас вы можете хорошо отдохнуть. У нас очень тихий город. Здесь
никогда и ничего не случается.

ЛАНЦЕЛОТ: Никогда?

ШАРЛЕМАНЬ: Никогда. На прошлой неделе, правда, был очень сильный ветер. У
одного дома едва не снесло крышу. Но это не такое уж большое событие.

ЭЛЬЗА: Вот и ужин на столе. Пожалуйста. Что же вы?

ЛАНЦЕЛОТ: Простите меня, но... Вы говорите, что у вас очень тихий город?

ЭЛЬЗА: Конечно.

ЛАНЦЕЛОТ: А... а дракон?

ШАРЛЕМАНЬ: Ах, это... Но ведь мы так привыкли к нему. Он уже четыреста лет
живет у нас.

ЛАНЦЕЛОТ: Простите, еще только один вопрос. Неужели никто не пробовал
драться с ним?

ШАРЛЕМАНЬ: А зачем?

Эльза достаёт сигарету и закуривает.

ЛАНЦЕЛОТ: То есть как это зачем? Вас не возмущает тот факт, что вами правит
это чудовище?

ШАРЛЕМАНЬ: А кто нами должен править?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, я не знаю... но не дракон же! По крайней мере, это должен быть
человек, а не ящерица.

ШАРЛЕМАНЬ: Простите за некорректный вопрос, но... вы расист?

ЛАНЦЕЛОТ (поспешно): Ну что вы! Я лично убил девяноста девять расистов
разных национальностей, и ищу сотого, чтобы сравнять счёт.

ШАРЛЕМАНЬ (подозрительно): Надеюсь, вы не собираетесь это делать в нашем
городе?

ЛАНЦЕЛОТ: А что?

ШАРЛЕМАНЬ: Видите ли, у нас тут очень спокойно. Люди привыкли, расслабились.
Если кто-нибудь начинает буянить, приезжает пожарная команда.

ЛАНЦЕЛОТ (профессиональным тоном): И сколько в ней пожарников?

ШАРЛЕМАНЬ: Двое. Но ведь с двумя-то вы легко справитесь?

ЛАНЦЕЛОТ (тоном компетентного человека): Норматив профессионального героя -
одним махом семерых побивахом.

ШАРЛЕМАНЬ (извиняющимся тоном): Я это к тому, что, если вы начнёте
кого-нибудь убивать, и пожарные не справятся, то придётся побеспокоить
господина дракона. А он - человек... то есть, э-э-э, существо... старой
закалки. Может съесть.

ЛАНЦЕЛОТ: Дракон? Он-то мне и нужен.

ШАРЛЕМАНЬ: А зачем, если не секрет? Впрочем, это не моё дело. Я могу
записать вас к нему на приём. Господин дракон непременно найдёт время
побеседовать с вами. Он чрезвычайно деликатен.

ЛАНЦЕЛОТ (подозрительно): Господин дракон то, господин дракон сё... Душечка
такая... Неужели он популярен? Впрочем, если на него работают толковые
пиарщики... Кто-нибудь знает, какой у него рейтинг? Хотя о чём я спрашиваю,
у вас же диктатурка, независимых социологов днём с огнём не найдёшь... У вас
опросы общественного мнения хотя бы проводятся?

КОТ: Простите, что?

ЛАНЦЕЛОТ (с досадой в голосе): Понятно, не проводятся.

КОТ: А что это такое?

ЛАНЦЕЛОТ: Я как-нибудь потом объясню на доступном уровне.

ШАРЛЕМАНЬ: Признаться, и я тоже не понял, о чём идёт речь.

ЛАНЦЕЛОТ (терпеливо): Ну как сказать... Вот вы читаете газету, про очередные
подвиги вашего дракона...

ШАРЛЕМАНЬ: Какие подвиги?

ЛАНЦЕЛОТ (столь же терпеливо): Ну, или свершения... Что он там у вас делает
на благо родины и народа?

ШАРЛЕМАНЬ (недоумённо): В последнее время - вроде бы ничего. Ничего ведь не
происходит. Зачем же господину дракону беспокоиться?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну должен же он как-то поддерживать свою популярность?

ШАРЛЕМАНЬ: А зачем?

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): Всё-всё-всё, больше не надо. Ох, как я ненавижу
разговаривать о делах с лохами. Сами путаются, и меня путают. Хорошо, зайдём
с другой стороны. Что хорошего вам сделал дракон? Конкретно, факты?

ШАРЛЕМАНЬ: Ну, если припомнить... Когда нашему городу грозила холера, он по
просьбе городского врача дохнул своим огнем на озеро и вскипятил его. Весь
город пил кипяченую воду и был спасен от эпидемии.

ЛАНЦЕЛОТ: Давно это было?

ШАРЛЕМАНЬ: О нет. Всего восемьдесят два года назад. Но добрые дела не
забываются.

ЛАНЦЕЛОТ: Фу, какой дешёвый популизм. Это я говорю как специалист по добрым
делам.

ШАРЛЕМАНЬ (сдержанно): Вам, наверное, виднее.

ЛАНЦЕЛОТ: А что он еще сделал доброго?

Эльза берёт сигарету, закуривает.

ШАРЛЕМАНЬ: Он избавил нас от цыган.

ЛАНЦЕЛОТ: Но цыгане - очень милые люди.

ШАРЛЕМАНЬ: Что вы! Какой ужас! Я, правда, в жизни своей не видал ни одного
цыгана. Но я еще в школе проходил, что это люди страшные.

ЛАНЦЕЛОТ: Но почему?

ШАРЛЕМАНЬ: Это бродяги по природе, по крови. Они - враги любой
государственной системы, иначе они обосновались бы где-нибудь, а не бродили
бы туда-сюда. Они воруют детей. Они проникают всюду. Теперь мы вовсе
очистились от них, но еще сто лет назад любой брюнет обязан был доказать,
что в нем нет цыганской крови.

ЛАНЦЕЛОТ: Кто вам рассказал все это о цыганах?

ШАРЛЕМАНЬ: Наш дракон. А разве они не воруют?

ЛАНЦЕЛОТ: Допустим, воруют. Ну и что? Какое это имеет значение? Вы что,
расист?

ШАРЛЕМАНЬ: Нет, что вы! Но ведь воровать, особенно детей... это ужасно.

ЛАНЦЕЛОТ: Вы так думаете?

ШАРЛЕМАНЬ: Конечно. А как же ещё?

ЛАНЦЕЛОТ (наставительно): То, что вы называете "кражей" - это национальной
обычай, неотъемлемая часть цыганской культуры...

Эльза берёт сигарету, закуривает. В дальнейшем она курит непрерывно.

ШАРЛЕМАНЬ: Простите, но вот вы же сами говорите - неотъемлемая... То есть,
получается, они всегда будут воровать?

ЛАНЦЕЛОТ: Конечно.

ШАРЛЕМАНЬ: Тогда господин дракон поступил с ними совершенно правильно.

ЛАНЦЕЛОТ: А что он конкретно сделал?

ШАРЛЕМАНЬ: Я не помню точно. Сколько-то выгнал, а самых нахальных - съел.

ЛАНЦЕЛОТ: То есть имел место акт геноцида. Поня-ятненько...

ШАРЛЕМАНЬ: Наверное, да... А что, это плохо?

ЛАНЦЕЛОТ: А ты спроси у своего дружка. Кот, как ты относишься к геноциду?

КОТ (злобно шипит).

ЛАНЦЕЛОТ: Сам видишь...

ШАРЛЕМАНЬ: Но ведь коты не воруют детей?

ЛАНЦЕЛОТ (язвительно): Ну да. Они их иногда едят. Маленьких пушистых
котяточек. Что, кот, воротишь морду? Бывают у вас такие прискорбные явления?

КОТ (злобно шипит).

ШАРЛЕМАНЬ: Но они же едят своих детей, а не наших, правда?

ЛАНЦЕЛОТ (дожимая): А собаки иногда кусаются. И детей тоже кусают. Что ж
теперь, из-за этих отдельных фактов уничтожать всех собак, а?

КОТ (тихо): Хорошая мысль...

ШАРЛЕМАНЬ (растерянно): Я не понимаю, зачем вы всё это говорите. Это же...
это всё неправильно. Вы же сами в это не верите. Скажите мне, неужели вам и
в самом деле так нравятся цыгане? Вы их действительно считаете очень милыми
людьми?

ЛАНЦЕЛОТ: Во что я верю, это моё личное дело. Насчёт цыган... н-да, в
некоторых ситуациях предпочитаю держаться от них подальше. Но это моё личное
дело, и это мой личный выбор. Я же их не ел и никуда не изгонял, не так ли?

ШАРЛЕМАНЬ: Но вы же странник, господин Ланцелот, вы всегда можете уйти, если
вам что-то не нравится. А куда идти нам? И почему мы должны уходить, если к
нам пришли цыгане? Пусть лучше уйдут они. Вот господин дракон и...

ЛАНЦЕЛОТ: Ваш господин дракон - обыкновенный военный преступник и массовый
убийца. Это вам скажут в любой правозащитной организации. Что касается вас,
то вас никто не спрашивает, нравятся ли вам цыгане или нет. Они такие же
люди, как и вы, и имеют такие же права, как и вы.

ШАРЛЕМАНЬ (совершенно сбитый с толку): Но ведь они не такие же, как мы. Они
воруют детей. И они бродят туда-сюда, и не слушаются никаких законов. И
проникают всюду. Ведь это же всё правда?

ЛАНЦЕЛОТ (назидательно): Да, они другие. Но вы должны принимать других
такими, каковы он есть, не навязывая им своих представлений о чём бы то ни
было.

ШАРЛЕМАНЬ: Что вы! Мы ничего никому не навязываем. Но ведь они воруют детей,
господин Ланцелот. Нам очень не хочется, чтобы наши дети пропадали.

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): В таком случае надо лучше смотреть за своими
детишками, а не устраивать геноцид! В конце концов, не выпускать их из
дому... Мало ли как можно приспособиться.

ШАРЛЕМАНЬ: А почему должны приспособиться именно мы? Пусть приспосабливаются
они, или пусть они куда-нибудь уйдут, где им будут рады.

ЛАНЦЕЛОТ: Это обычная логика всех фашистов, расистов и ксенофобов.

ШАРЛЕМАНЬ (просящим тоном): Мы ведь никому не мешаем, никому не угрожаем. Мы
просто хотим жить спокойно. Что же в этом плохого, господин Ланцелот? Ведь
это же можно - жить спокойно. А вы говорите такие ужасные вещи...

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): Как я уже сказал, это логика фашиствующего мелкого
обывателя, латентного расиста и ограниченного ксенофоба. Ладно, всё, хватит,
сменим тему. Что он ест, ваш дракон?

ШАРЛЕМАНЬ: Город наш дает ему тысячу коров, две тысячи овец, пять тысяч кур
и два пуда соли в месяц. Летом и осенью сюда еще добавляется десять огородов
салата, спаржи и цветной капусты.

ЛАНЦЕЛОТ: Он объедает вас!

ШАРЛЕМАНЬ: Нет, что вы! Мы не жалуемся. А как же можно иначе? Пока он
здесь - ни один другой дракон не осмелится нас тронуть.

ЛАНЦЕЛОТ (самодовольно): Да другие-то, по-моему, все давно перебиты.

ШАРЛЕМАНЬ (с надеждой в голосе): А вдруг нет? Уверяю вас, единственный
способ избавиться от драконов - это иметь своего собственного... Довольно об
этом, прошу вас. Лучше вы расскажите нам что-нибудь интересное.

ЛАНЦЕЛОТ (ощущая себя хозяином положения): Э, нет. Так просто вы не
отделаетесь. Сдаётся мне, не всё у вас так благостно... А как тут у вас
обстоят дела со здоровьем нации? (Пристально смотрит на Эльзу). Экая у
барышни нездоровая бледность лица... И ещё кое-что. Симптомчики-то
узнаваемые.

ШАРЛЕМАНЬ (скороговоркой): Умоляю вас, не надо об этом.

ЛАНЦЕЛОТ (тихо): Какая стадия?

ШАРЛЕМАНЬ (неожиданно спокойно): Уже конец.

ЛАНЦЕЛОТ: Мне очень жаль.

ШАРЛЕМАНЬ: Вы ведь это поняли с самого начала. Когда увидели Эльзу.

ЛАНЦЕЛОТ: Да-да. Ужасная вещь. А как, э-э-э... ну вы понимаете, о чём я?

ШАРЛЕМАНЬ: Господин дракон считает, что это отчасти и его вина. Но этот
иностранец выглядел так прилично... Ну вот прямо как вы, господин Ланцелот,
простите за сравнение. И он разрешил ему пожить в нашем королевстве. А потом
он начал ухаживать за нашей Эльзой...

ЭЛЬЗА (равнодушно): Папа, не надо. Мы с ним просто трахались. Вот и всё.

ШАРЛЕМАНЬ: Пожалуйста, не говори так. Хотя бы при госте.

ЭЛЬЗА (так же равнодушно): А срать я на вас всех хотела. Пожалуйста,
передайте масло.

ЛАНЦЕЛОТ (передавая маслёнку): Прости, детка, но надо быть непробиваемой
дурой, чтобы заниматься этим без резинки.

ЭЛЬЗА: Я рассчитывала залететь. Тогда бы этот урод на мне женился.

ЛАНЦЕЛОТ: Наивняк! Кто ж сейчас женится по залёту?

ШАРЛЕМАНЬ: Но ведь по законам королевства, отец ребёнка обязан взять в
супруги его мать. Мы бы всё устроили. И девочка была бы замужем. Конечно,
это был бы не самый лучший муж для Эльзы...

ЛАНЦЕЛОТ: Да этот парень бы сделал отсюда ноги на следующий день после
свадьбы!

ШАРЛЕМАНЬ: Во всяком случае, девочка была бы официально замужем.

ЛАНЦЕЛОТ: Н-да, сложновато выскочить замуж с такой-то рожей...
(спохватываясь, Эльзе): Извини, детка, не хотел.

ЭЛЬЗА (всё так же равнодушно): Потому я с ним и спала. Лучше такой муж, чем
никакого. С моей рожей нормальный мужик мне не светил.

ЛАНЦЕЛОТ: А, кстати, кто был этот парень?

ШАРЛЕМАНЬ: Он представлялся как герр Шнайдер, визажист...

ЛАНЦЕЛОТ: Здрааасьте! Это же Храбрый Портняжка. Вот, значит, как оно
получилось... Допрыгался чувак. Где он только подхватил эту гадость?

ШАРЛЕМАНЬ (осторожно): Господин дракон говорил мне, что этот тип...
(переходит на неразборчивый шёпот).

ЛАНЦЕЛОТ: Ну да. Он на такие дела мастак. Задок у него раздатенький. Ну,
значит, от случайного партнёра. Я всегда ему говорил, не трахайся с кем
попало... А откуда об этом знает господин дракон?

ШАРЛЕМАНЬ: Согласно законам королевства, прежде чем испепелить преступника,
господин дракон проводит тщательный допрос с пристрастием...

ЛАНЦЕЛОТ: Что-о?! Он убил Портняжку?!

ШАРЛЕМАНЬ: Ну конечно. Ведь он же заразил Эльзу СПИДом.

ЛАНЦЕЛОТ: Он убил Портняжку... (решительно): Чудовищно. Просто чудовищно. У
меня, признаться, ещё были кой-какие сомнения, следует ли связываться с
вашим господином драконом. Но теперь это уже вопрос корпоративной этики.
Иначе меня не поймут коллеги. Я собираюсь вызвать его на бой. И будьте
спокойны, я его убью.

ШАРЛЕМАНЬ (помолчав, с тяжёлым вздохом): Видимо, я ничего не понимаю в
людях. Вы сначала показались мне симпатичным человеком. (Пауза.) Впрочем,
будь по-вашему. Я обязан вам сообщить, что вы имеете законное право на
поединок.

ЛАНЦЕЛОТ: Законное право? Очень интересно.

ШАРЛЕМАНЬ: У меня хранится документ, подписанный господином драконом триста
восемьдесят два года назад. Этот документ не отменен. Там стоит подпись:
"Дракон".

ЛАНЦЕЛОТ: Так-так-так.

ШАРЛЕМАНЬ: Всякий вызвавший дракона - в безопасности до дня боя, написано
там и подтверждено клятвой. И день боя назначает не дракон, а вызвавший
его, - так сказано в документе и подтверждено клятвой. А весь город должен
помогать тому, кто вызовет дракона, и никто не будет наказан, - это тоже
подтверждается клятвой...

ЛАНЦЕЛОТ: Всё-таки ваш дракон - редкостный кретин. Я, конечно, понимаю,
столько лет на одном месте, можно расслабиться... но чтобы так
подставляться?

ШАРЛЕМАНЬ (сдерживаясь): Господин дракон в молодости опасался чрезмерно
прельститься властью и начать творить беззаконие...

ЛАНЦЕЛОТ: Вот так? Миленько, чудненько. Как я люблю эти старые, добрые,
замшелые предрассудки! Они удивительно облегчают жизнь героя. Значит,
устроим разборку завтра.

ШАРЛЕМАНЬ: Но... Нет, вы не понимаете. Драться с драконом сейчас - это
совершенно невозможно... А как же свадьба? Господин дракон будет занят вашим
поединком, и не успеет жениться на Эльзе... И Эльза умрёт вот так... Нет,
нет, умоляю вас, не делайте этого.

ЛАНЦЕЛОТ: Что?! Какая ещё свадьба?!

ШАРЛЕМАНЬ (торопливо): Понимаете, у нас, если вы поняли, строгие нравы...
Моя Эльза... она скоро... ну, вы понимаете. И если она умрёт опозоренной...
это будет неправильно.

ЛАНЦЕЛОТ: Что значит опозоренной?

ШАРЛЕМАНЬ: Ну вот. Сначала мы не понимали вас. А теперь вы не понимаете нас.
Видите ли, Эльза, по мнению общества... повела себя безнравственно. И теперь
наша семья, извините, опозорена в глазах всего нашего королевства. Это,
знаете ли, очень тягостно. Смею заметить, что в нашем роду было два
генерала, четыре священнослужителя, один художник, довольно известный в
нашем королевстве, и один помощник главного казначея...

ЛАНЦЕЛОТ: Какая-то дремучая чушь. Какие генералы? Какие художники? При чём
тут всё это?

ШАРЛЕМАНЬ: Вот и я говорю, что совершенно не при чём. И господин дракон того
же мнения. Не стоит портить добрую репутацию семьи из-за... неразумных
действий моей дочери. Тем более, что...

ЛАНЦЕЛОТ (поучающим тоном): Чушь какая-то. Её личная жизнь - это её личное
дело. Никто не имеет права вмешиваться в частные дела жизнь свободного
человека. Впрочем, у вас же здесь тоталитарный режим...

ШАРЛЕМАНЬ (торопливо): Никто и не вмешивается, но это всё-таки очень плохо,
когда в хорошей семье случается вот такое. Женщина должна быть замужней,
понимаете? И господин дракон любезно согласился жениться на Эльзе.
Разумеется, это всё чисто номинально, вы же понимаете. То есть это
символический жест, не более того... Но всё-таки - о жене господина дракона
дурно говорить не принято. Таким образом, вопрос будет закрыт, а честь
Эльзы - спасена.

ЭЛЬЗА (впервые за всё время разговора с чувством): Дерьмо. Какое же везде
дерьмо.

ШАРЛЕМАНЬ: Пожалуйста, не говори так. Тем более, при посторонних. К тому же
ты всё-таки сама во всём виновата.

ЭЛЬЗА: В чём я виновата, папаша? В том, что меня никто не брал замуж? Потому
что ты, папаша, женился на этой лахудре, моей маменьке?

ШАРЛЕМАНЬ (твёрдо): Прекрати, Эльза! Твоя мать была не красавицей, но мы
очень любили друг друга. (обращаясь к Ланцелоту, неловко): Извините её,
пожалуйста. Всё это... так некстати. Вам, наверное, тягостно смотреть на эту
чужую жизнь...

ЭЛЬЗА (беря себя в руки): Ладно. Извини, папа. Извините (неохотно кивает
Ланцелоту).

ШАРЛЕМАНЬ: Да, да, пожалуйста, простите нас. Просто... видите ли...

ЛАНЦЕЛОТ (решительно): Хватит комплексов. Значит, это чудище собирается
жениться на вашей дочери?

ШАРЛЕМАНЬ (с искренним возмущением): Милостивый господин, выбирайте
выражения! Как вы можете называть чудищем незнакомого вам человека или
существо...

ЛАНЦЕЛОТ (торопливо): Всё-всё-всё, я ничего не сказал. Извини, мужик. Давай
толком. Часто он оказывает услуги по спасению репутации? В смысле
бракосочетаний?

ШАРЛЕМАНЬ (успокаиваясь): Ну что вы. Кажется, такое было всего один раз.
Господин дракон сочетался браком с вдовой первого канцлера королевства...

ЛАНЦЕЛОТ (с интересом): А зачем?

ШАРЛЕМАНЬ: Ходили слухи, что она отравила своего мужа.

ЛАНЦЕЛОТ: А что, она его таки отравила?

ШАРЛЕМАНЬ (решительно): О супругах господина дракона не принято говорить
дурно. Если господин дракон взял её в жёны, значит, она была достойна его
доверия. Господин дракон в этих вопросах никогда не ошибается. Его репутация
безупречна.

ЛАНЦЕЛОТ: И когда это было?

ШАРЛЕМАНЬ: Сто двадцать четыре года назад. Но добрые дела...

ЛАНЦЕЛОТ: ... не забываются. Слышал, слышал. Я тоже собираюсь совершить
доброе дело. Которое вы тут не скоро забудете. Так я надеюсь, дракон явится
на поединок?

ШАРЛЕМАНЬ (сдерживаясь, холодно): Господин дракон всегда держит своё слово.

ЛАНЦЕЛОТ: Мало ли что... Такие твари обычно только на словах молодцы. А
когда дело доходит до конкретной разборки...

ШАРЛЕМАНЬ (кричит): Это возмутительно! Вы же обещали не оскорблять при мне
господина дракона! Вы...

ЛАНЦЕЛОТ (злобно): Да прекрати ты свои истерики, папаша! Только этого нам
тут не хватало! (берёт себя в руки): Ладно-ладно, извиняюсь. Всё-всё-всё, я
ничего не сказал. Извиняюсь, правда, извиняюсь. Так вот, для начала мне надо
повидаться с господином драконом. Побазарить о том, о сём. Надо же
обговорить дельце... Перетереть по понятиям, как говорят в одном сказочном
королевстве.

Раздается все нарастающий свист, шум, вой, рев. Стекла дрожат. Зарево
вспыхивает за окнами.

КОТ (со вздохом): А вот и господин дракон. Легок на помине...

Вой и свист внезапно обрываются. Громкий стук в дверь.

ШАРЛЕМАНЬ: Войдите!

Входит богато одетый лакей.

ЛАКЕЙ. К вам господин дракон.

ШАРЛЕМАНЬ: Милости просим.

Лакей широко распахивает дверь. Пауза. И вот не спеша в комнату входит
пожилой, но крепкий, моложавый, белобрысый человек, с солдатской выправкой.
Волосы ежиком. Он широко улыбается. Вообще обращение его, несмотря на
грубоватость, не лишено некоторой приятности. Он глуховат.

ЧЕЛОВЕК: Здорово, ребята. Эльза, здравствуй, крошка. А у вас гость. Кто это?

ШАРЛЕМАНЬ: Это странник, прохожий.

ЧЕЛОВЕК: Как? Рапортуй громко, отчетливо, по-солдатски.

ШАРЛЕМАНЬ: Это странник!

ЧЕЛОВЕК: Не цыган?

ШАРЛЕМАНЬ: Что вы! Это очень милый человек.

ЧЕЛОВЕК: А?

ШАРЛЕМАНЬ: Милый человек!

ЧЕЛОВЕК: Хорошо. Странник! Что ты не смотришь на меня? Чего ты уставился на
дверь?

ЛАНЦЕЛОТ: Я жду, когда войдет дракон.

ЧЕЛОВЕК: Ха-ха! Я - дракон.

ЛАНЦЕЛОТ: Вы? А мне говорили, что у вас три головы, когти, огромный рост!

ДРАКОН: Я сегодня попросту, без чинов.

ШАРЛЕМАНЬ: Господин дракон так давно живет среди людей, что иногда сам
превращается в человека и заходит к нам в гости по-дружески.

ДРАКОН: Да. Мы воистину друзья, дорогой Шарлемань. Каждому из вас я даже
более чем просто друг. Я друг вашего детства. Мало того, я друг детства
вашего отца, деда, прадеда. Я помню вашего прапрадеда в коротеньких
штанишках. Эльза!

ЭЛЬЗА: Да, господин дракон.

ДРАКОН: Дай лапку.

Эльза отворачивается.

ДРАКОН (неожиданно серьёзно): Дочка, я всё прекрасно понимаю. Но надо
держать лицо. У нас завтра свадьба. Люди будут смотреть. Ну-ка, давай ещё
раз попробуем. Дай лапку!

Эльза протягивает руку Дракону.

ДРАКОН: Молодец, девочка. (фривольно): Плутовка. Шалунья. Какая теплая
лапка. (Нормальным тоном): Мордочку выше! Улыбайся! Так. Ты чего, прохожий?
А?

ЛАНЦЕЛОТ (с подчёркнутой иронией в голосе): Любуюсь.

ДРАКОН (тем же тоном): Молодец. Четко отвечаешь. Любуйся. У нас попросту,
приезжий. По-солдатски. Раз, два, горе не беда! Ешь!

ЛАНЦЕЛОТ: Спасибо, я сыт.

ДРАКОН: Ничего, ешь. Зачем приехал?

ЛАНЦЕЛОТ: По делам.

ДРАКОН: А?

ЛАНЦЕЛОТ: По делам.

ДРАКОН: А по каким? Ну, говори. А? Может, я и помогу тебе. Зачем ты приехал
сюда?

ЛАНЦЕЛОТ: Да вот, искал работёнку, а работёнка сама меня нашла. Кое с кем
разобраться.

ДРАКОН: Громче!

ШАРЛЕМАНЬ (возмущённо): Вы же говорили, что не будете! Вы же...

ЭЛЬЗА (раздосадовано): Нет, нет! Он шутит! У него, козла, шутки такие.

ДРАКОН: Чего?

ЛАНЦЕЛОТ (нагло): Это я про тебя. Я вызываю тебя на бой.

ДРАКОН: Вот как? Хорошо же.

Делает легкое движение плечами и вдруг поразительно меняется. Новая голова
появляется у Дракона на плечах. Старая исчезает бесследно. Серьезный,
сдержанный, высоколобый, узколицый, седеющий блондин стоит перед Ланцелотом.

ЛАНЦЕЛОТ: Ещё что за чихня? Где дракон?

КОТ: У господина дракона три головы. Он их меняет, когда пожелает.

ДРАКОН: (голос его изменился так же, как лицо. Негромко. Суховато). Ваше имя
Ланцелот?

ЛАНЦЕЛОТ: Да.

ДРАКОН: Вы потомок известного странствующего рыцаря Ланцелота?

ЛАНЦЕЛОТ: Это мой дальний родственник.

ДРАКОН: Значит, не потомок. Имя выбрано, скорее всего, из престижных
соображений. Впрочем, Ланцелот Озёрный в конечном итоге оказался не очень
хорошим рыцарем...

ЛАНЦЕЛОТ (нагло): Значит, так. Ты убил моего коллегу, Храброго Портняжку.
Кроме того, ты...

ДРАКОН (брезгливо): Я никого не убивал. Я казнил мерзавца, который...

ЛАНЦЕЛОТ: Знаю-знаю. Между нами, девочками - Портняжка действительно был той
ещё швалью. Но это мой коллега. Ничего личного.

ДРАКОН: Принимаю ваш вызов. Придётся вас уничтожить.

ЛАНЦЕЛОТ: Уничтожить? Испугал попа мудями. Ты ещё не знаешь, как серьёзно ты
попал...

ДРАКОН: Подумайте вот над чем. Весь город будет смотреть на вас с ужасом и
обрадуется вашей смерти. Вам предстоит бесславная гибель. Понимаете?

ЛАНЦЕЛОТ (брезгливо): Да срать я хотел, как эти местные будут на меня
смотреть!

ДРАКОН: Вы - недостойный противник.

ЛАНЦЕЛОТ: Премного благодарен. А теперь давай поговорим насчёт боя...

ДРАКОН: Поэтому я не буду воевать с вами всерьез.

ЛАНЦЕЛОТ: Что?

ДРАКОН: Это значит, что я убью вас немедленно. Сейчас. Здесь.

ЛАНЦЕЛОТ (опешив): Стоп-стоп-стоп! Так не делается! Это не по правилам... И
к тому же я безоружен!

ДРАКОН (язвительно): А вы хотите, чтобы я дал вам время вооружиться? Нет. Я
ведь сказал, что не буду воевать с вами всерьез. Я нападу на вас внезапно,
сейчас... Эльза, принесите метелку!

ЭЛЬЗА: Зачем?

ДРАКОН: Я сейчас испепелю этого человека, а вы выметете его пепел.

ЭЛЬЗА: Может, лучше на улице?

ЛАНЦЕЛОТ (храбрясь): Трус!

ДРАКОН: Я не знаю, что такое страх. В том числе - и страх показаться трусом.
Особенно в глазах тех, кого не уважаешь. Эльза!

ЭЛЬЗА: Ладно, сейчас принесу.

ЛАНЦЕЛОТ (искательно): Дай мне сроку до завтра. Я найду себе оружие, и мы
встретимся на поле.

ДРАКОН: А зачем?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну как же... Чтобы народ не подумал, что вы трусите.

ДРАКОН (иронически): Только что вам было безразлично мнение этого самого
народа... Но не беспокойтесь. Народ ничего не узнает. Эти двое будут
молчать. Вы умрете сейчас храбро, тихо и бесславно.

ЛАНЦЕЛОТ (собравшись с мыслями): Погоди, старик, ты сначала меня послушай.
Во-первых, я не Портняжка. Я известная личность с отличной репутацией. И
если со мной что-нибудь случится, ты не представляешь себе международный
резонанс... Ваше поганое королевство просто замочат. (Уверенно:) Старик,
если выяснится, что ты тут беспредельничаешь, ты не представляешь, что здесь
будет. Просто не представляешь. Тебя просто сомнут. Ты был хорош в своё
время, но против стратегических бомбардировщиков ты не потянешь.

ДРАКОН: Я знаю, что такое стратегические бомбардировщики. Но вряд ли они
прилетят сюда из-за такого, как вы.

ЛАНЦЕЛОТ: Не, ты и в самом деле не понимаешь современных реалий.

ДРАКОН: Возможно. Я несколько старомоден. Эльза, где совок?

ЛАНЦЕЛОТ (быстро): Подожди. Подожди. Выслушай меня всё-таки. Дело совсем не
во мне. Просто убийство странствующего рыцаря приравнивается Мировым
Сообществом к убийству независимого журналиста. За это полагается
гуманитарная бомбардировка.

ДРАКОН (задумчиво): О журналистах я что-то слышал. Кажется, это что-то вроде
цыган.

ЛАНЦЕЛОТ (быстро): В общем, да. Строго между нами - у меня тоже с ними
постоянно проблемы. Они совершенно по-уродски освещают мою деятельность. Но
всё-таки ты имей в виду: если Портняжку тебе спустили, то меня - уже нет. Ты
понимаешь, что такое гуманитарная бомбардировка?

ДРАКОН: С вашей стороны это блеф.

ЛАНЦЕЛОТ: А если нет? Ты серьёзно рискуешь не только своей задницей, но и
всем своим королевством. К тому же - ты ведь в своё время подписал всякие
документы на ту тему, что всякий вызвавший дракона - в безопасности до дня
боя... И день боя назначает не дракон, а вызвавший его. А весь город должен
помогать тому, кто вызовет дракона, и никто не будет наказан. Было дело?

ДРАКОН: Я совсем забыл об этом... Кажется, я старею. Начинаю забывать о
своих глупостях. Но слово надо держать. Вы вправе вызвать меня на бой, хотя
это и очень противно. Когда вы желаете это сделать?

ЛАНЦЕЛОТ: Завтра.

ДРАКОН: Что ж, придется подраться. (Зевает). Да откровенно говоря, я не
жалею об этом, я тут не так давно разработал очень любопытный удар лапой эн
в икс направлении. Попробуем его на теле.

Уходит, не прощаясь.

ШАРЛЕМАНЬ (подавленно): Время позднее... Пора спать.

ЭЛЬЗА (равнодушно): Правда, шёл бы ты, мужик... И без тебя тошно.

ЛАНЦЕЛОТ: Всё-всё-всё, ухожу. Тем более, мне сейчас придётся побегать. Всем
спок ночи, спасибо за гостеприимство. (В дверях) Не, точно говорю, этот
кызел ещё не понял, как он попал.

Уходит.

ЭЛЬЗА: Пап, а что, если этот поц действительно замочит нашего дра-дра?

ШАРЛЕМАНЬ (рассеянно): Не выражайся так, пожалуйста... Ну конечно, нет. Всё
кончится хорошо. Четыреста лет у нас всё было хорошо - неужели сейчас что-то
изменится? Нет, нет. Пойдём.

Уходят.

КОТ (тянется, зевает, устраиваясь поудобнее): Мрр... Всё-таки сбегаю завтра
на площадь, разузнаю новости. Что-то у меня на душе неспокойно.


----------------------------------------------------------------------------
----

ДЕЙСТВИЕ 2

Центральная площадь города. Направо - ратуша с башенкой, на которой стоит
часовой. Прямо - огромное мрачное коричневое здание без окон, с гигантской
чугунной дверью во всю стену от фундамента до крыши. На двери надпись
готическими буквами: "Людям вход безусловно запрещен." Налево - широкая
старинная крепостная стена. В центре площади - колодец с резными перилами и
навесом.

На переднем плане - большой, гладко обтёсанный камень с вырезанными на нём
непонятными символами.

Из ратуши появляется Ланцелот. Он бодр, весел, насвистывает "Let my people
go".

ЛАНЦЕЛОТ (в пространство): Уффф! Ну и денёк выдался. Хорошо, что я лёгок на
подъём. Пришлось пробежаться по сотне республик, двадцати двум
конституционным монархиям, дюжине стран с неизвестными науке режимами, и
чёртовой уйме международных организаций. Выпито десять литров растворимого
кофе, съедено два ящика крекеров, роздано три саквояжа визитных карточек.
Всё-таки большие парни наверху про меня забыли. Ничего, ничего. Посмотрим,
посмотрим, как они теперь забегают. (напевает): Посмотрим, посмотрим,
посмотрим, чёрт возьми! И мы действительно посмо!..

Откуда-то из-под крепостной стены появляется кот.

КОТ: Извиняюсь, это ты мне?

ЛАНЦЕЛОТ: А, привет, кот. Нет, не тебе. Просто привожу мысли в порядок.
Фууу, до чего же я устал.

КОТ: У тебя довольно бодрый вид.

ЛАНЦЕЛОТ (самодовольно): Ну ещё бы! Это дельце с драконом оказалось очень
кстати. Ты не представляешь себе, какой это получило резонанс. Я, знаешь ли,
очень опасался, что все заняты каким-нибудь интересным скандалом. Ну,
скажем, американский президент обесчестил племянницу, или ещё что-нибудь в
таком роде. Но, слава Богу...

КОТ: А что в этом интересного?

ЛАНЦЕЛОТ (пропуская реплику кота мимо ушей): Короче говоря, на моё счастье,
сейчас у них медийный кризис: показывать нечего, писать не о чем. Так что
дракон подвернулся очень кстати. Я уже продал эксклюзивные права на съёмку
боя сиэнэнщикам. Продешевил, правда. С них можно было вдвое срубить, а я
лоханулся. Ничего-ничего, зато за счёт рекламы наберём.

КОТ: Вот теперь я уже ничего не понимаю.

ЛАНЦЕЛОТ (смотря на часы): Сейчас они уже должны быть. Вот сейчас прямо. Они
вообще-то пунктуальные.

Из ратуши выходит небольшая группа хорошо одетых господ. Ланцелот широко
улыбается и делает руками пригласительные жесты.

Кот прячется.

Хорошо одетые господа обступают Ланцелота со всех сторон. Он улыбается, жмёт
всем руки, бормочет приветствия.

1-Й ГОСПОДИН (подходит к Ланцелоту, вежливо): Sorry за небольшую задержку,
господин Ланцелот. В этих сказочных королевствах вечно проблемы с
транспортом. Итак, вы подтверждаете условия вчерашнего соглашения?

ЛАНЦЕЛОТ: Ничего-ничего, всё в порядке... Вы "Сименс" представляете? Я
ничего не путаю?

1-Й ГОСПОДИН: Нет, я из "Майкрософт". Насчёт...

2-Й ГОСПОДИН (подходит к Ланцелоту, решительно): Простите, что помешал вашей
беседе. Есть вопрос, не терпящий отлагательства.

ЛАНЦЕЛОТ: Э-э-э... Вы про оружие?

2-Й ГОСПОДИН: Да, именно. Может быть, вы всё-таки возьмёте тот вертолёт?

ЛАНЦЕЛОТ: Нет-нет-нет. Всё должно происходить на земле. Подумайте о
телевидении!

2-Й ГОСПОДИН: Хорошо, не смею настаивать. Значит, остановимся на танках.
(достаёт бумажку, читает): Эм-семь-ноль-два-четыре, наша последняя
разработка. Пятьдесят две тонны. Комплекс вооружений и система управления
огнём обеспечивают девяностапятипроцентное попадание при стрельбе прямой
наводкой на дальностях до пяти километров. Около семидесяти километров в час
по среднесложному рельефу. Круговое наблюдение за местностью через
телеэкраны. Есть встроенный радар. Динамическая броня выдерживает...

ЛАНЦЕЛОТ: Хватит, хватит. Я всё равно в этом ничего не понимаю. Моё дело -
организация акции, а не технические детали.

2-Й ГОСПОДИН: Как же вы собираетесь воевать, не зная характеристик оружия?

ЛАНЦЕЛОТ (снисходительно): Ну не полезу же я сам в танк. Я же говорю, моё
дело - в основном организация. Ну, и представительские функции. Оружием
займутся профессионалы.

1-Й ГОСПОДИН (решительно): Одну минуту, мне надо решить мой вопрос... Я из
"Майкрософт". Мы беседовали об условиях размещения на вашем вооружении
нашего логотипа...

ЛАНЦЕЛОТ: Ах да, припоминаю. Откровенно говоря, ваши условия меня не
впечатлили. Но вы сказали, что свяжетесь с руководством...

1-Й ГОСПОДИН: Да-да. И должен вам сказать, что вопрос решён положительно. Мы
готовы спонсорировать ваше мероприятие в размере...

ЛАНЦЕЛОТ (быстро): Тише. Мало ли что.

1-Й ГОСПОДИН (наклоняется к уху Ланцелота, шепчет).

ЛАНЦЕЛОТ: Это уже интереснее. Но мне поступали и другие предложения, и они
тоже были очень интересными. Я не отказываюсь от сотрудничества, нет, - но
дайте мне немного подумать...

3-Й ГОСПОДИН (подходит, не здороваясь): Я насчёт ракет "земля-воздух".

ЛАНЦЕЛОТ: Я уже сказал - нет. Мне нужен нормальный зенитный комплекс, а не
это ваше барахло. Или хотя бы снизьте цену. У меня не такой большой фонд,
чтобы позволить себе скупку устаревшего железа...

4-Й ГОСПОДИН (вклиниваясь): Только что звонили из Международного Женского
Движения За Права. Они хотят, чтобы половину экипажа танков составляли
женщины. Послать их к чёрту?

ЛАНЦЕЛОТ: Не нужно. С девочками я сам поговорю. Ссориться с ними
нежелательно.

1-Й ГОСПОДИН: Решайте что-нибудь. Мне нужно доложиться руководству.

ЛАНЦЕЛОТ: Сейчас, сейчас, вы видите, меня рвут на части.

5-Й ГОСПОДИН (решительно приступая): Добровольцы прибыли.

ЛАНЦЕЛОТ: Откуда?

5-Й ГОСПОДИН: Сейчас скажу (перелистывает какие-то бумаги): Вот. Корпус
Мира. Антидиффамационная Лига...

ЛАНЦЕЛОТ: Эти-то тут зачем? Они же занимаются только еврейскими делами?

5-Й ГОСПОДИН: Вот именно.

ЛАНЦЕЛОТ: (крайне обеспокоенно): Что, дракон - еврей?! Чёрт, надо было
выяснить заранее... Могут быть неприятности.

5-Й ГОСПОДИН: Не беспокойтесь, эти ребята уже всё проверили. Дракон по
крови, кажется, гунн. Это что-то вроде русских. Можете его хоть в соломку
нарезать, никто и не пикнет.

ЛАНЦЕЛОТ: А что тогда здесь делает Лига?

5-Й ГОСПОДИН: Собираются принять участие в битве. Они раскопали сведения,
что дракон принимал участие в Холокосте.

ЛАНЦЕЛОТ: Но он же вроде бы только цыган... того?

5-Й ГОСПОДИН: Как бы да. Просто вместе с цыганами попался один скупщик
краденого...

ЛАНЦЕЛОТ: Ах вот оно что.

ЛАНЦЕЛОТ: То-то и оно. Короче, идём дальше по списку. Общество Открытого
Сознания...

ЛАНЦЕЛОТ: Что? А эти-то нам зачем?

5-Й ГОСПОДИН: Они немножко помедитируют на фоне боя, и всё. Вреда никакого,
зато хорошо смотрится.

ЛАНЦЕЛОТ: Ладно, пусть медитируют. Кто ещё?

5-Й ГОСПОДИН: Ребята из Гуманитарного общества "Албанский фронт
национального освобождения". Владеют боевыми искусствами...

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, это как-то ни к чему. Мы же не собираемся устраивать
рукопашный бой.

5-Й ГОСПОДИН: Мало ли что. Пригодятся.

ЛАНЦЕЛОТ: А "зелёные"?

5-Й ГОСПОДИН: Тоже прибыли. Настоящие звери.

ЛАНЦЕЛОТ: Да, эти ребята спуску не дадут. А они за нас? Дракон всё-таки.
Редкий, вымирающий вид.

5-Й ГОСПОДИН: Они же не дураки. Политически выигрышная ситуация... Да, ещё
есть румыны и болгары. Парни из их спецподразделений.

ЛАНЦЕЛОТ: А им что надо?

5-Й ГОСПОДИН: Они очень хотят поучаствовать в какой-нибудь
международно-одобряемой войне. Чтобы, так сказать, приобщиться к
общеевропейским ценностям. У них, знаете ли, такая мания.

ЛАНЦЕЛОТ: А, ну да, понятно. Ладно, пусть будут. Девочки среди них есть?

5-Й ГОСПОДИН: Девочки? Вы хотите...

ЛАНЦЕЛОТ: Ну да, девочки. Ах, чёрт... я не в том смысле. Просто феминистки
требуют равного участия...

5-Й ГОСПОДИН: С этим может быть проблема... Вот мы как сделаем... (отходит,
звонит по сотовому телефону, что-то тихо обсуждает).

1-Й ГОСПОДИН (настойчиво): Так что вы решили с логотипом?

ЛАНЦЕЛОТ: Да, от вас так просто не отвяжешься. Двадцать процентов сверх
названной суммы, и ваша блямба будет везде.

1-Й ГОСПОДИН: Мы и так пошли на экстраординарные уступки. Двадцать
процентов - это невозможно.

ЛАНЦЕЛОТ: Я делаю вам хорошую рекламу, ребята. Когда ещё у вас будет
возможность поучаствовать в свержении тоталитарного режима? Это всё равно
что спонсировать разрушение Берлинской стены. Понимаете?

1-Й ГОСПОДИН: Я должен связаться с руководством.

ЛАНЦЕЛОТ: Это отговорки. Либо вы принимаете решение, либо мы прекращаем этот
разговор.

1-Й ГОСПОДИН: Десять процентов сверху - это более реально.

ЛАНЦЕЛОТ: Нет, это невозможно.

5-Й ГОСПОДИН (подходя): Есть новости. С нами связался продюсер Донны Моники.

ЛАНЦЕЛОТ: Кто такая? Ах да, припоминаю. Это которая поёт, ну это, что-то там
такое... упс, эпс, пепс... (размахивает руками, роняет сотовый телефон,
нагибается).

1-Й ГОСПОДИН: Извините, но давайте сначала закончим с нашим делом. Допустим,
мы согласны на ваши условия. В таком случае логотип...

ЛАНЦЕЛОТ: Не забивайте мне этим голову. Видите, что творится?

1-Й ГОСПОДИН: Тогда сейчас мы подпишем документы...

ЛАНЦЕЛОТ: Эй, эй, я должен сначала всё прочитать. Знаю я вас. Потом в
каком-нибудь пятнадцатом пункте обнаружится не та запятая, и я ещё останусь
вам должен.

5-Й ГОСПОДИН: Что будем делать с Моникой?

ЛАНЦЕЛОТ: Сказал бы я, что с ней надо сделать, но не при журналистах же...
Что ей нужно?

1-Й ГОСПОДИН: С певичкой. Она хочет участвовать в бою.

ЛАНЦЕЛОТ: Она с дуба рухнула. Что тут делать этой бабе?

1-Й ГОСПОДИН: Покрасоваться на фоне сражения. Тем более, у неё новый альбом.
Наверное, что-нибудь споёт.

ЛАНЦЕЛОТ: А нам от этого какая выгода?

1-Й ГОСПОДИН: Ну как же... Всё-таки Донна Моника - звезда. Нам это в плюс.

ЛАНЦЕЛОТ: Ладно, пусть красуется, только чтобы под ногами не вертелась. Не
ссориться же с ней.

2-Й ГОСПОДИН (подходя ближе, решительно): Мне только что позвонили. Танк уже
здесь. Дело за экипажем.

ЛАНЦЕЛОТ: Сейчас-сейчас, видите, я занят.

1-Й ГОСПОДИН: Не забудьте нанести на броню наш логотип!

2-Й ГОСПОДИН: Какой логотип? У вас есть разрешение от господина Ланцелота?

1-Й ГОСПОДИН: Он дал принципиальное согласие на нанесение логотипа фирмы
"Майкрософт"...

ЛАНЦЕЛОТ: Э-э, мы ещё ничего не подписали.

3-Й ГОСПОДИН (вмешиваясь): Я про зенитки. Может быть, мы всё-таки
договоримся по деньгам? Мы готовы снизить цену.

ЛАНЦЕЛОТ: Ваши зенитки - старьё. А я не знаю, какую высоту набирает этот
дракон. Кстати, тут был один парень, он мог быть в курсе... Эй, кот! Где ты?

6-Й ГОСПОДИН (подходит к Ланцелоту, вежливо): Извините за беспокойство. Я
представляю Транснациональную Радикальную Партию. Мы хотели бы...

ЛАНЦЕЛОТ: Вы добровольцы?

6-Й ГОСПОДИН: В общем, да. Мы хотели бы обратиться к дракону. С воззванием.

ЛАНЦЕЛОТ: И что вы собираетесь ему предложить?

6-Й ГОСПОДИН: Добровольно оставить власть и предстать перед международным
судом. Мы уже сформировали трибунал...

ЛАНЦЕЛОТ: Э-э-э, ребята, это моё шоу. Вас тут не было.

6-Й ГОСПОДИН (решительно): Вы не можете помешать нам обратиться...

ЛАНЦЕЛОТ: Мешать? И не подумаю. Только не путайтесь под ногами, оки?

7-Й ГОСПОДИН (протискиваясь): Телевизионщики прибыли.

ЛАНЦЕЛОТ: Наконец-то! Где они?

7-Й ГОСПОДИН: Распаковывают аппаратуру. Сейчас будут.

ЛАНЦЕЛОТ: Зовите их сюда.

8-Й ГОСПОДИН (проталкиваясь): Это вы - Ланцелот? Прибыли добровольцы от
Молодёжного Движения За Глобальную Демократию.

ЛАНЦЕЛОТ: Отлично! Вооружены? Боевой опыт есть?

8-Й ГОСПОДИН: А как же! Сражения с полицией в Вене, Гамбурге и Упсале...
разгром сети "Макдональдсов" в королевстве Мумбук... штурм биологических
лабораторий во Флориде...

ЛАНЦЕЛОТ: Понятно. Камни, палки, бутылки с коктейлем Молотова с собой?

8-Й ГОСПОДИН: Хех! Я вижу, мы понимаем друг друга!

6-Й ГОСПОДИН (встревая): Вы понимаете, к чему может привести участие в акции
этих экстремистов? Вы должны немедленно отказаться...

ЛАНЦЕЛОТ: Я лучше знаю, что я должен делать, и чего не должен! Где этот тип
из "Майкрософт"? Он мне нужен.

1-Й ГОСПОДИН: Я здесь. Вы собирались смотреть бумаги...

7-Й ГОСПОДИН: Телевизионщики идут!

Из ратуши выходит толпа людей, одетых кто во что горазд. Они тащат с собой
камеры, осветительную аппаратуру, кабели, какие-то ящики. На сцене
начинается шум и суета. Толпа густеет, появляются всё новые и новые люди.
Шум становится всё громче. Ланселот продолжает разговаривать, но его не
слышно.

Наконец, Ланселот вырывается из толпы. У него измождённый вид, в руке -
пачка бумаг. Он садится на камень, и начинает их перелистывать.

Появляется кот.

КОТ: Что тут происходит? Кто все эти люди?

ЛАНЦЕЛОТ (устало): Бардак. Неразбериха.

КОТ: Это я вижу. Но ты же сегодня собирался драться с господином драконом?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну да. Это подготовка к бою.

КОТ: А что они тут делают?

ЛАНЦЕЛОТ (расслабленно): Как тебе сказать, кот. Одни дают мне оружие.
Другие - деньги. Третьи прислали своих людей, чтобы они участвовали в бою. А
теперь мы договариваемся по поводу некоторых деталей. Эх... вся проблема
обычно в деталях. Дай-ка я посмотрю вот этот договорчик... (нахмурившись,
просматривает какую-то бумагу)

КОТ: Но почему они тебе помогают?

ЛАНЦЕЛОТ (рассеянно): По разным соображениям. Одним нужен промоушен...
другим реклама... третьим - напомнить о себе... есть, наверное, и идейные...
В общем, цирк будет хоть куда. Тут самое главное - телевидение.

КОТ: Знаю. На моей исторической родине эта штука тоже была в ходу. Такой
большой ящик, где всё время что-то мелькает.

ЛАНЦЕЛОТ (ворошит бумаги) Чёрт, куда я задевал эту справку...

КОТ (прикрыв глаза, вспоминает): Эти ящики у нас стали очень популярны. Все
перед ними сидели целыми днями. А потом началась эта бодяга с гринписовцами.

ЛАНЦЕЛОТ: А ты сентиментален, кот... Чёрт, совсем забыл про Донну Монику.
Никак не соображу, стоит ли связываться с этой бабой. Понимаешь, она хочет
сняться на фоне боя. Может быть даже спеть.

КОТ: Ну и пусть себе поёт, если ей так хочется. Она тебе будет мешать?

ЛАНЦЕЛОТ: Вообще-то нет. Но тут есть сложности... Например, набегут
какие-нибудь фанаты, их придётся как-нибудь отгонять...

КОТ: А зачем?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, во время боя они могут пострадать...

КОТ: А разве это не их забота? Люди, лезущие на поле боя, должны понимать,
что они делают...

ЛАНЦЕЛОТ: Да никому они ничего не должны. Припрутся, чтобы поприкалываться,
и подохнут здесь, с них станется. А как это отразится на моём имидже?
Особенно если по ним влупят наши? Чёрт, я предвижу проблемы...

КОТ: А нельзя их как-нибудь вежливо послать?

ЛАНЦЕЛОТ (мрачно): Очень хотелось бы, но уже невозможно. Моника скоро будет
здесь. Ох, чёрт, мне тут лишнего вписали в спонсорское соглашение...
(углубляется в бумаги)

Из-за кулис появляется Эльза. Она выглядит больной и измученной.

ЛАНЦЕЛОТ: Привет, детка.

ЭЛЬЗА (зло): Не называй меня деткой.

ЛАНЦЕЛОТ: А тебе не по барабану?

ЭЛЬЗА (так же): Слушай, я тут подумала. Короче, мне не нравится то, что ты
делаешь.

ЛАНЦЕЛОТ: Вообще-то, это не твоё дело.

ЭЛЬЗА: Нет, мужик, это моё дело. В конце концов, я его невеста.

ЛАНЦЕЛОТ: Кого?

ЭЛЬЗА: Дракона, идиот. Не делай круглые глаза, ты всё прекрасно помнишь.

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): Слушай сюда, тупая телченция. Мне похеру ваши дикие
обычаи. Если тебе нужно расписаться с твоим любимым драконом, будь любезна,
сделай это сейчас. Потому что очень скоро от него ничего не останется.
Проваливай.

Эльза поворачивается и идёт к суетящейся толпе.

КОТ: Зря ты с ней так обошёлся...

ЛАНЦЕЛОТ: А, ну да, это же твои хозяева.

КОТ: Не в этом дело.

ЛАНЦЕЛОТ (раздражённо): Ну да, я знаю, что она подыхает от СПИДа! Мне её
очень жаль, и всё такое. Но это ещё не повод слушать то, что она несёт. Я ей
не жилетка. У неё папаша есть. Пусть ему и плачется.

КОТ: Я не про то. Она может здорово испортить твои планы.

ЛАНЦЕЛОТ: Каким образом?

КОТ: Не знаю. Но у неё был такой вид, как будто она хочет тебе напакостить.
А если наша Эльза хочет кому-нибудь напакостить, у неё это обычно
получается. Я живу в этом доме, я знаю.

ЛАНЦЕЛОТ: Котик, не глупи. Она никто, и зовут её никак. Что она может
сделать?

КОТ: Не знаю. Но она что-нибудь придумает.

ЛАНЦЕЛОТ: У неё нет мозгов, чтобы думать. Были бы мозги, она не спала бы с
Портняжкой.

КОТ: Как знать, как знать... А это что за люди?

ЛАНЦЕЛОТ (смотрит): Кажется, телевизионщики. Сейчас будет первое интервью.
Хорошо, если сразу в прямой эфир.

КОТ: А что такое прямой эфир?

ЛАНЦЕЛОТ: Задолбал, котяра.

В это время телевизионщики устанавливают осветительные приборы и несколько
камер.
Кот прячется.

Появляется корреспондент с микрофоном.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Итак, мы беседуем с господином Ланцелотом,
профессиональным...

ЛАНЦЕЛОТ: Стоп-стоп-стоп. Сначала представьтесь. Вы кто такие? Си-эн-эн?

КОРРЕСПОНДЕНТ (небрежно): Нет, мы - аналитическая программа Независимого
Телевидения. У нас была договорённость об эксклюзивном интервью...

ЛАНЦЕЛОТ (морщит лоб, потом что-то вспоминает): Да-да, всё в порядке.
Извините, в такие моменты трудно сосредоточиться.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Итак, мы беседуем с господином Ланцелотом, профессиональным
героем. Господин Ланцелот, несколько слов о себе и о своих жизненных
ценностях... (тихо, Ланцелоту) Политкорректно, пожалуйста.

ЛАНЦЕЛОТ (тихо): Сам знаю, не вчера родился. (торжественно):
Экзистенциальная цель каждого свободного существа - самореализация,
самооткровение, проявление себя в мире и принятие мира в себя. Так мы,
человеческие и нечеловеческие существа, мужчины и женщины, достигаем
гармонии с тем, что нас окружает, и с другими человеческими и
нечеловеческими существами. Я не считаю себя выше или ниже других
человеческих и нечеловеческих существ, я просто делаю своё дело, и стараюсь
делать его наилучшим образом.

КОРРЕСПОНДЕНТ (подхватывая): Как бы вы определили суть вашего призвания?

ЛАНЦЕЛОТ: Мы, профессиональные герои, обеспечиваем всем человеческим и
нечеловеческим существам, мужчинам и женщинам, возможности для
самореализации. Нам часто говорят, что мы вмешиваемся в чужие дела. Я
принимаю этот упрёк, и с гордостью повторяю - да, мы вмешиваемся в чужие
дела. Мы помогаем тем, кому необходимо помочь. И уничтожаем тех, кого
необходимо уничтожить.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Ваша деятельность связана с насилием. Нет ли здесь
противоречия с вашими идеалами?

ЛАНЦЕЛОТ: Лично я не приемлю насилия. Насилие неконструктивно. Насилие -
последнее прибежище некомпетентности. Насилие не может ничего создать - оно
может только разрушить. К сожалению, кое-кто до сих пор думает, что насилие
есть реальное средство решения проблем. Эта иррациональная и некомпетентная
вера является причиной распространения насилия в мире. Этому должен быть
положен конец. Моя деятельность не распространяет насилие, а пресекает его.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Но всё же вы совершаете насильственные действия. К тому же
они не контролируются никакими общественными инстанциями.

ЛАНЦЕЛОТ: Это совершенно недопустимая трактовка событий. Все мои подвиги
совершались под контролем общественных организаций, объединений, и иных
органов гражданского общества. Я убеждён - только совокупное действие
человеческих и нечеловеческих существ, мужчин и женщин, принимающих
ответственность за этот мир, в котором они живут, может что-то изменить к
лучшему.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Что вы думаете о...

ЛАНЦЕЛОТ (перебивая): Разумеется, никто не вправе навязывать другим свои
убеждения и свой стиль жизни. Однако, есть явления, которые не могут быть
терпимы. Ещё существуют тоталитаризм, фашизм, гомофобия, антисемитизм,
коммунизм, расизм, жестокое обращение с животными, ксенофобия, гендерное
угнетение, преследование инакомыслия. Подобные ужасные вещи никогда и ни при
каких обстоятельствах не могут быть терпимы, и они не должны быть терпимы.

КОРРЕСПОНДЕНТ: А...

ЛАНЦЕЛОТ (не слушая): Фашизм, гомофобия, тоталитаризм, преследования по
расовому, национальному, религиозному признаку - всё это начинается с нашего
равнодушия. Равнодушие и терпимость - не синонимы, как полагают некоторые, а
антиподы. Там, где возможны такие вещи, как...

КОРРЕСПОНДЕНТ (прорываясь): Да-да, я понял вашу мысль. Всё это очень важно,
но нашим зрителям хотелось бы знать больше о сложившейся ситуации.

ЛАНЦЕЛОТ: О, да, я всё расскажу. Я появился в этом королевстве случайно. Я
не имел и не имею здесь никаких материальных или иных интересов. Однако, то,
что я узнал о происходящем здесь, было настолько ужасно и нетерпимо, что я
просто не мог, что называется, пройти мимо. Есть явления, которые настолько
отвратительны и ужасающи, что...

КОРРЕСПОНДЕНТ (вежливо): Да-да.

ЛАНЦЕЛОТ: Обратимся к фактам. Вот уже четыреста лет в королевстве у власти
находится дракон. Все эти четыреста лет в королевстве не проводилось
свободных выборов в какие бы то ни было органы власти. Абсолютно все
назначения производятся исключительно по воле дракона.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Это очень серьёзное обвинение.

ЛАНЦЕЛОТ: Это не голословное обвинение. Это истина, который может
подтвердить любой житель королевства. Но это ещё не всё. В королевстве
полностью отсутствует свободная пресса. Выпускается единственная газета,
содержание которой, очевидно, полностью контролируется драконом. Она выходит
один раз в месяц. В месяц! Насколько мне известно, она не содержит никакой
актуальной информации о внешнем мире. Разумеется, телевидения тоже не
существует. Информационная блокада, длящаяся четыреста лет! Вы можете себе
представить нечто подобное?

КОРРЕСПОНДЕНТ (подыгрывая): Нет.

ЛАНЦЕЛОТ: У меня это тоже не укладывалось в голове. Но то, что я узнал
позже, было ещё ужаснее. Несмотря на столь совершенную информационную
блокаду, многое не удалось замолчать. В частности, акты геноцида против
цыганского народа.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Геноцид? Вы говорите о геноциде?

ЛАНЦЕЛОТ: Да, настоящий геноцид. Цыганская диаспора была частично изгнана из
страны, частично уничтожена. Вина за это чудовищное преступление целиком и
полностью лежит на драконе. Формальным поводом для репрессий послужили
национальные особенности цыганской культуры.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Когда это произошло?

ЛАНЦЕЛОТ: По моим данным - в ранний период правления дракона. Но убийства
продолжаются. Последней жертвой стал мой коллега, профессиональный герой,
известный как Храбрый Портняжка. По словам самого дракона...

КОРРЕСПОНДЕНТ: Вы общались с драконом?

ЛАНЦЕЛОТ: Не могу сказать, что это общение доставило мне удовольствие, но я
с ним общался... Так вот, Портняжка был убит. Сожжён заживо.

КОРРЕСПОНДЕНТ: Это чудовищно.

ЛАНЦЕЛОТ: Не более, чем другие преступления диктатора. В частности, он
замешан в сексуальном скандале, настолько отвратительном, что...

КОРРЕСПОНДЕНТ: Пожалуйста, подробнее.

ЛАНЦЕЛОТ: Я не могу вдаваться в некоторые подробности, они затрагивают
частную жизнь людей, скажу больше - частную жизнь жертв...

КОРРЕСПОНДЕНТ (заинтересованно): Говорите прямо. Мы имеем право знать
правду, мы обязаны знать правду.

ЛАНЦЕЛОТ: Я не уверен, что о таких вещах можно говорить. Однако, молчать о
них тоже невозможно. Дракон собирается сочетаться браком - вы понимаете весь
чудовищный цинизм этих слов?! - с юной девушкой, дочерью местного
архивариуса.

КОРРЕСПОНДЕНТ (искренне): Это как же? Ведь они, э-э-э... (с интересом): ...
но физические отличия...

ЛАНЦЕЛОТ: Я вижу, вы поняли. Разумеется, все знают, что вскоре после
заключения брака девушка умрёт. Позвольте больше не развивать эту тему. Это
слишком гнусно, вы не находите?

КОРРЕСПОНДЕНТ: Это просто не укладывается в голове...

ЛАНЦЕЛОТ: Скажу больше: несчастная девушка...

К Ланцелоту подбегают неприличной трусцой несколько господ солидного вида.
За ними бежит высокий мускулистый парень в камуфляже.

1-Й ГОСПОДИН (радостно): Всё готово! Можете смотреть, господин Ланцелот!

ЛАНЦЕЛОТ: На что ещё смотреть?!

1-Й ГОСПОДИН: Мы разместили логотип нашей компании на вашем вооружении. С
вашего позволения...

ЛАНЦЕЛОТ: Да-да, это уже решённый вопрос.

ПАРЕНЬ В КАМУФЛЯЖЕ: Эй, шеф! Тут лажа случилась!

ЛАНЦЕЛОТ: А вы кто, простите?

ПАРЕНЬ В КАМУФЛЯЖЕ: Я танкист!

ЛАНЦЕЛОТ: Какой ещё танкист?!

ПАРЕНЬ В КАМУФЛЯЖЕ: Иван меня зовут.

ЛАНЦЕЛОТ (заинтересованно): Вы, случаем, не мой коллега Ivan aka "Stupid"?

ИВАН: Вы только не подумайте, что я русский. Я доброволец из Болгарии.

ЛАНЦЕЛОТ: Это ещё что за сказочное королевство?

ИВАН (обиженно): Королевство как королевство, совсем даже не сказочное.

ЛАНЦЕЛОТ (вежливо): Да-да-да, я что-то припоминаю. Болгария - это ведь
бывшая советская республика Казакстан? Поздравляю вас с независимостью, вы
храбро сражались с советской оккупацией...

ИВАН: Да я не про то, шеф! Слышь, они тебя подставляют! Я, значит, в танк
залезаю, а эти уроды (показывает на 1-го Господина) вместо всей цифири на
приборах намалевали какую-то свою закозюльку! И на экранах тоже!

1-Й ГОСПОДИН: Мы подписали контракт о размещении логотипа "Майкрософт" на
всех частях вашего вооружения. В том числе и на приборных досках.

ИВАН: Уроды! Как мне воевать прикажете?

1-Й ГОСПОДИН (плотоядно): Нарушение условий контракта влечёт за собой
существенные неустойки...

ЛАНЦЕЛОТ (решительно): Вот что. Контракт я нарушать не буду. Хрен вам,
неустойки ещё платить. А ты, Иван, повоюй как-нибудь... на глазок,
понимаешь?

ИВАН: Да я же в танке! В танке!

ЛАНЦЕЛОТ: Я вижу, ты парень толковый. Справишься как-нибудь.

ИВАН: А стрелять как?

ЛАНЦЕЛОТ: Э-э-э... На звук!

ИВАН: На какой ещё звук?

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, наверное, дракон будет рычать, или ещё как-нибудь... Слушай,
ну ты сам сообразишь. Что, в первый раз в танке, что-ли?

ИВАН (расстроенно): Я-то думал, хоть тут будет порядок...

ЛАНЦЕЛОТ: Победим дракона, будет порядок. Выступишь перед сиэнэнщиками,
то-сё... Мы тебе всё сделаем. Только попади в дракона, и весь мир твой.

ИВАН: Ну ладно... Как-нибудь...

Лезет в открытый люк танка.

ЛАНЦЕЛОТ: Какие всё-таки тупые уроды эти восточноевропейцы.

Появляется кот.

КОТ: Ланцелот, там тебя разыскивает какая-то особа...

ЛАНЦЕЛОТ: Гнать её в шею! Хотя... может быть, это приехали феминистки? Зови
её сюда!

КОТ: Она, кажется, называла себя Моникой. И ещё какой-то донной...

ЛАНЦЕЛОТ: Что? Моника? Ох...

КОТ: Кто она такая, эта Моника?

ЛАНЦЕЛОТ: Она страшно популярна.

КОТ: А занимается она чем?

ЛАНЦЕЛОТ: Я же тебе говорю - она страшно популярна.

КОТ: Нет, я про её работу.

ЛАНЦЕЛОТ: Вот и я про работу. Она страшно популярна. Это такая работа. А так
она считается певицей.

КОТ: И что она такое поёт?

ЛАНЦЕЛОТ: Что-то там такое... упс, эпс, пепс... Не помню. Ну да не в этом
дело.

КОТ: А в чём?

ЛАНЦЕЛОТ: Ей что-то от меня нужно. Вроде бы, она хочет спеть во время боя...
Посмотрим.

В сопровождении целой свиты журналистов появляется Донна Моника. Это яркая
блондинка, одетая в строгий деловой костюм. Пол-лица закрывают
солнцезащитные очки, так что выражения глаз не видно.

ДОННА МОНИКА: (деловым тоном): Кто здесь Ланцелот?

ЛАНЦЕЛОТ: Я.

ДОННА МОНИКА: У меня есть деловое предложение. И я хотела бы обсудить его
наедине.

ЛАНЦЕЛОТ: Котяра, брысь.

Кот исчезает.

ДОННА МОНИКА: Ты любишь животных? Это может помешать моим планам.

ЛАНЦЕЛОТ: Животные мне похрен. Это был местный кот, он в курсе всякой
конкретики.

ДОННА МОНИКА: У меня аллергия на кошачью и собачью шерсть, а также на перо
домашней птицы.

ЛАНЦЕЛОТ: Какой ещё домашней птицы? На кур, что-ли?

ДОННА МОНИКА: Нет, на попугаев. Многие держат дома попугаев. Короче: никаких
домашних животных не должно быть. Ясно?

ЛАНЦЕЛОТ: Нет, не ясно. В чём дело-то?

ДОННА МОНИКА: А, ну да. Я собираюсь выйти за тебя замуж. Сразу же после
поединка.

ЛАНЦЕЛОТ (недоумённо): Зачем?

ДОННА МОНИКА: Пожалуй, в этом сезоне мне будет полезно выйти замуж. С этим
согласны мой менеджер, мой юрист, и мой психоаналитик. А уж если эти трое в
чём-то друг с другом согласны...

ЛАНЦЕЛОТ: Но почему я?

ДОННА МОНИКА: Ты в моём стиле. Я достаточно экстравагантна, чтобы восхищать
поклонниц, но в то же время достаточно традиционна, чтобы не задевать
чувства мужской половины аудитории. Выйти замуж за профессионального героя -
это очень изящно.

ЛАНЦЕЛОТ: А всё-таки почему я?

ДОННА МОНИКА (с досадой в голосе): Я вращаюсь в очень узком кругу. Все всех
знают. Я уже была замужем пять раз. И теперь попала в дурацкое положение:
если я выйду за одного, обидятся семеро. Короче, требуется человек со
стороны. Ты подходишь.

ЛАНЦЕЛОТ: Вот как... А что с этого получу я?

ДОННА МОНИКА: Ты что, идиот? Ты сразу выходишь на другой уровень!

ЛАНЦЕЛОТ: Благодарю покорно.

ДОННА МОНИКА: Не обольщайся. Сейчас ты главный в этом шоу, но по сути-то ты
никто. Ты просто хваткий парень, который случайно получил пятиминутную
известность. Завтра тебя забудут. Если, конечно, ты не успеешь зацепиться.
Я - твой шанс сделаться модным человеком. Среди модных людей
профессиональных героев ещё не было. Ты можешь стать первым. Если
постараешься, конечно.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну что ж, это интересное предложение. Твои условия?

ДОННА МОНИКА: Обсудишь с моим адвокатом.

ЛАНЦЕЛОТ: Вкратце, чтобы я мог ориентироваться.

ДОННА МОНИКА: Вкратце так. Продолжительность брака - где-то года два. При
разводе я получаю половину твоего имущества, если у тебя к тому моменту
что-нибудь будет. А у тебя что-то будет.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, допустим. Дальше.

ДОННА МОНИКА: Теперь условия брачного сожительства. Прежде всего - никакого
секса.

ЛАНЦЕЛОТ: Почему? Я не в твоём вкусе?

ДОННА МОНИКА: Ничего личного. У меня аллергия на пот, сперму, и на прочие
физиологические выделения.

ЛАНЦЕЛОТ: Я очень сожалею.

ДОННА МОНИКА: Да ничего страшного. Главное, что у меня нет аллергии на
латекс. Так что я живу полноценной половой жизнью. И никаких психологических
проблем. У меня аллергия на психологи...

ЛАНЦЕЛОТ: Да я уже понял. А что же мне делать?

ДОННА МОНИКА: Думаю, ты как-нибудь перебьёшься.

ЛАНЦЕЛОТ: Ладно, это мои проблемы.

ДОННА МОНИКА: Дальше: общение не чаще раза в неделю. Разговоры там всякие,
то-сё - это не для меня. Лучше было бы жить раздельно, но журналисты
пронюхают. Так что будем делить один дом. Просто постарайся не попадаться
мне на глаза.

ЛАНЦЕЛОТ: А как же обещанные тобой знакомства в высших сферах?

ДОННА МОНИКА: Это другое дело. Будешь ездить со мной по разным местам, где
бываю я. Ну а там уж не зевай.

ЛАНЦЕЛОТ: Не густо.

ДОННА МОНИКА: Пока что ты большего не заслужил. А там посмотрим. Да, ещё мне
нужен ребёнок. Станешь отцом?

ЛАНЦЕЛОТ: А как же аллергия?

ДОННА МОНИКА: Я имею в виду - сдашь сперму. Я дам яйцеклетку. Потом объявим
конкурс на суррогатную мать. Это будет хорошее шоу.

ЛАНЦЕЛОТ: Неплохо придумано.

ДОННА МОНИКА: И ещё...

Подбегает корреспондент. Из-за его спины выглядывает кот.

КОРРЕСПОНДЕНТ: О, господин Ланцелот! Вы не могли бы прокомментировать
интервью вашей невесты?

ЛАНЦЕЛОТ: Вы очумели? Какой невесты? Какой, к чёрту, невесты?

ДОННА МОНИКА: Это ещё что за новости?

КОРРЕСПОНДЕНТ: Госпожа Эльза только что дала развёрнутое интервью. Она всё
рассказала.

ЛАНЦЕЛОТ (рычит): О чём эта сучья манда рассказывала? Немедленно заткнуть ей
пасть!

КОРРЕСПОНДЕНТ: Господин Ланцелот! Я понимаю ваше состояние перед боем, но
телезрители!

ЛАНЦЕЛОТ (беря себя в руки): Всё-всё-всё, я ничего не сказал. Так что там за
интервью?

КОРРЕСПОНДЕНТ: О, великолепное интервью. Она всё полностью раскрыла. И про
вашу любовь... и про то, как вы, рискуя жизнью, пробрались в царство
дракона, чтобы выручить её... И про то, что на сегодня намечена ваша
свадьба... Зрители будут рыдать. А сейчас она выступает перед сиэнэнщиками,
в прямом эфире.

ЛАНЦЕЛОТ (злобно): Вот что. Мне надо подготовиться к бою. Ферштейн?

КОРРЕСПОНДЕНТ: Да-да. Не забудьте всё-таки о комментариях (убегает,
произнося последние слова уже на ходу).

ДОННА МОНИКА (сквозь зубы): Кретин. Я зря потратила на тебя время.

ЛАНЦЕЛОТ: Подожди! Эта девка меня подставляет!

ДОННА МОНИКА: Заткнись, я уже всё поняла. Ты не мог подержать свой отросток
в своих зассаных трусах даже один день? Настоящий мачо. Все вы одинаковы.

ЛАНЦЕЛОТ: Нет! У нас с ней ничего не было! Она всё врёт!

ДОННА МОНИКА: Теперь это уже неважно. Ты попал. А я не люблю неудачников.
Моё предложение отменяется. Извини за беспокойство.

Уходит не оглядываясь.

КОТ: Ну вот. Я же говорил...

ЛАНЦЕЛОТ: Чёрт, чёрт, чёрт! Эта сука теперь выдаёт себя за мою невесту.

КОТ: Это в её стиле.

ЛАНЦЕЛОТ: Я даже не могу отказаться. Это испортит всё мероприятие. Что
теперь делать?

КОТ: Всё равно ей осталось недолго. Может быть, не спорить? Ну, женишься...
потом похоронишь. В конце концов, может получиться хорошая романтическая
история.

ЛАНЦЕЛОТ: Хм-м... В чём-то ты прав. Но она же со СПИДом! Хотя... спать я с
ней всё равно не собираюсь.

КОТ: Вот именно.

ЛАНЦЕЛОТ: Эх... Ну до чего же сука! Так подставить...

КОТ: У неё свои интересы в этом деле, у тебя - свои. Сейчас она тебя обошла.
Надо принимать реальность такой, какова она есть.

ЛАНЦЕЛОТ: Ладно, разберёмся как-нибудь... Но всё-таки какая сука!

Крик из толпы: "Господин Ланцелот! Вас ищут люди с Си-Эн-Эн!"

ЛАНЦЕЛОТ: Это прямой эфир! Пока, кот.

Бежит вглубь сцены, роняя бумаги и подбирая их на ходу.

КОТ: Ох, что-то теперь будет.


----------------------------------------------------------------------------
----

ДЕЙСТВИЕ 3

Центральная площадь города, заставленная разнообразной военной техникой. На
переднем плане - танк с откинутой крышкой люка. Пушка наведена на ворота
коричневого здания. Сцена заполнена людьми. Некоторые из них - в форме. Все
суетятся, что-то делают, негромко переговариваются.

Появляется пёстро одетая толпа туристов во главе с экскурсоводом. У
туристов - бинокли, фотокамеры, телекамеры. Они пытаются подойти поближе к
воротам, но толпа их не пускает.

ЭКСКУРСОВОД: ... Именно здесь, на этом самом месте, и состоится этот
исторический поединок. Здесь прольётся кровь дракона. Исторический момент.
Вы видите танк, готовый к бою. Внутри него доброволец. Ещё десять
добровольцев залегли в непосредственной близости от нас. Зенитные орудия...

1-Й ТУРИСТ: А где сам Ланцелот?

ЭКСКУРСОВОД: Он будет руководить сражением. После боя успеете на него
насмотреться.

Один из туристов фотографирует танк. Вспышка.

2-Й ТУРИСТ (доставая бинокль): Ничего не видно. (Наводит бинокль на толпу.)
А кто это там?

ЭКСКУРСОВОД (деловито): Выражайтесь яснее. Кто, где?

2-Й ТУРИСТ: Ну, вон те люди в оранжевом?

ЭКСКУРСОВОД: А-а. Это из общества Открытого создания.

2-Й ТУРИСТ: Что они там делают?

ЭКСКУРСОВОД: Медитируют.

3-Й ТУРИСТ (смотря в глазок телекамеры): А вон там?

ЭКСКУРСОВОД: Это, кажется, радикальные экологисты.

2-Й ТУРИСТ: Может быть, отойдём? Очень уж они, э-э...

ЭКСКУРСОВОД: Ерунда. Они совершенно безопасны.

2-Й ТУРИСТ: Но у них ружья! И, кажется, огнемёты.

ЭКСКУРСОВОД: Они защищают природу от умирания.

1-Й ТУРИСТ: Но, простите, дракон ведь тоже часть природы?

ЭКСКУРСОВОД: Он - часть тоталитарного прошлого этого несчастного
королевства.

4-Й ТУРИСТ: А правда, что дракон, хе-хе... того... с местными красотками?

ЭКСКУРСОВОД: Не знаю. Господин Ланцелот высказывается на эту тему очень
уклончиво.

4-Й ТУРИСТ: Ага, понятно.

5-Й ТУРИСТ (задумчиво): Интересно было бы посмотреть...

4-Й ТУРИСТ: В смысле?

5-Й ТУРИСТ (тихо): Порнушку с драконом. Я, знаете ли, коллекционирую всякие
такие фильмы... Ну, вы понимаете.

2-Й ТУРИСТ (заинтересованно): Типа как девочки с лошадьми?

5-Й ТУРИСТ (тихо): А представляете себе драконий размерчик? Вот бы
посмотреть, как он эту... Эльзу... того самого.

4-Й ТУРИСТ: Гмм... Интересно, но...

5-Й ТУРИСТ: Я не вижу в этом ничего плохого. Что естественно, то не
безобразно. И, разумеется, никакой детской порнографии. Меня интересуют
исключительно совершеннолетние. И, э-э, белые. Чтоб без расизма.

3-Й ТУРИСТ (включаясь): С тинами тоже бывает интересные ленты. У меня
самого, конечно, ничего такого нет, но, знаете, я слышал, что...

ЭКСКУРСОВОД: Вот идёт Ланцелот.

2-Й ТУРИСТ: Где?

ЭКСКУРСОВОД: Там... Попробуйте в бинокль.

2-Й ТУРИСТ: Ничего не вижу. Никто не одолжит мне камеру?

Громко звонит мобильный телефон. Экскурсовод хлопает себя по карманам,
пытаясь его найти. Телефон продолжает звонить, всё громче и громче.

2-Й ТУРИСТ: Да одолжите же мне камеру!

ЭКСКУРСОВОД (наконец, находит телефон. В трубку): Это кто говорит? Что-что?
Уже? Ага, сейчас.

2-Й ТУРИСТ: Какие-то проблемы?

ЭКСКУРСОВОД: Никаких проблем. Нам надо отойти отсюда. Сейчас начнётся бой.

Толпа начинает расходиться. Через несколько минут сцена пуста.

Из танкового люка высовывается голова парня в камуфляже.

ИВАН: Эй, тут есть кто? Закурить дайте! (оглядывается по сторонам). Блин,
все смотали. Суки (прячется обратно в танк).

Ворота начинают со скрежетом открываться. Сцена стремительно пустеет.

Через несколько минут из ворот на инвалидном кресле выезжает крошечный,
мертвенно-бледный, пожилой человечек.

ДРАКОН: Ланцелот! Полюбуйся на меня перед боем. Где же ты?

Появляется Ланселот в сопровождении кота.

Ланселот вооружён автоматом "Узи". На поясе - пистолет.

КОТ: (тоном консультанта). Не пугайся, Ланселот. Это его третья голова. Он
их меняет, когда пожелает.

ЛАНЦЕЛОТ (направляя ствол автомата на Дракона): Пугаться? Этого уродца? Да
нет, это не он. И где же его когти, зубы, или что там у него ещё?

КОТ: Хрен его знает. Может, он уже разучился принимать боевую форму? Очень
жаль...

ЛАНЦЕЛОТ: Кого тебе жаль, дурачина? Этого лысого козла?

КОТ: Если честно, то себя. Кажется, мне всё-таки придётся эмигрировать. Вот
только куда?

ЛАНЦЕЛОТ: А что тебе не нравится здесь?

КОТ: Очень скоро здесь станет, как везде. Я, кажется, видел среди всей этой
толпы "зелёных". И когда они опять начнут защищать права собак, я хотел бы
быть подальше отсюда.

ЛАНЦЕЛОТ: У тебя узкий обывательский взгляд на эти вещи.

КОТ: Я и есть обыватель. У меня узкие взгляды. Я хочу жить тихо и спокойно.
Это плохо?

ДРАКОН: Уж извините, что прерываю вашу интересную беседу. Кажется, мы
собирались сражаться, господин Ланцелот?

ЛАНЦЕЛОТ (вскидывая ствол автомата): Это всё-таки ты, дра-дра? Что это ты
заявился в таком виде? Мог бы и показать когти, крылья, или что там ещё у
тебя в загашнике...

ДРАКОН: А зачем? Чтобы в меня было удобно целиться тому идиоту в танке?

ЛАНЦЕЛОТ: Слышь, мужик, это неспортивно.

ДРАКОН (пожимая плечами): Здесь не Олимпийские Игры.

ЛАНЦЕЛОТ: Извини, чувак, но я тебя предупреждал. Если ты меня хотел
разжалобить своим дурацким видом, то зря старался. Сейчас я тебя пристрелю.

ДРАКОН: Я просто хочу немного поговорить. Знаешь, есть такое старое правило:
прежде чем убить кого-нибудь, сначала поговори с ним. В худшем случае ты
потеряешь немного времени. В лучшем - поймёшь, что его всё-таки не стоило
убивать.

ЛАНЦЕЛОТ: Ну, давай, валяй. Только учти, это тебя всё равно не спасёт.

ДРАКОН: Ты знаешь, в какой день я появился на свет?

ЛАНЦЕЛОТ: В невезучий, надо думать.

ДРАКОН: В день страшной битвы. В тот день сам Аттила потерпел поражение, -
тебе понятно, сколько воинов надо было уложить для этого? Земля пропиталась
кровью. Листья на деревьях к полуночи стали коричневыми. К рассвету огромные
черные грибы - они называются гробовики - выросли под деревьями. А вслед за
ними из-под земли выполз я. Я - сын войны. Война - это я. Кровь мертвых
гуннов течет в моих жилах, - это холодная кровь. В бою я холоден, спокоен и
точен.

ЛАНЦЕЛОТ: Вот только не надо гнать про несчастное детство. Меня тоже, знаешь
ли, не в капусте нашли.

ДРАКОН (продолжая): О войне я знаю всё, что о ней можно знать. И почти так
же хорошо я разбираюсь в её причинах и последствиях. Вот это меня сейчас и
беспокоит.

ЛАНЦЕЛОТ: Давай, только быстро.

ДРАКОН: Сначала о причинах. Почему ты так хочешь меня убить? Сначала ты мне
сказал, что мстишь за Портняжку. Мстить за мерзавца - недостойное занятие,
но это хотя бы понятно. Но теперь, когда ты привёл сюда толпу посторонних
людей, я начал в этом сомневаться.

ЛАНЦЕЛОТ: Ты только что догадался? Нахрен мне сдался этот Портняжка.

ДРАКОН: Неужели всё это - только из-за того, чтобы прославиться?

ЛАНЦЕЛОТ: В основном из-за этого, конечно. А что, этого не достаточно?

ДРАКОН: В моё время это считалось недостойной причиной для вражды.

ЛАНЦЕЛОТ: Времена изменились, старичок... Но не только в этом дело. Я
всё-таки профессиональный герой, как-никак. Я, может, и не очень милый
парень. Но среди людей нашей профессии милые люди не приживаются. Зато у
меня есть кое-какие убеждения. Тебе это непонятно, дракон?

ДРАКОН: Вполне допускаю... Продолжай.

ЛАНЦЕЛОТ: А что тут продолжать? Не мог же я спокойно пройти мимо такого
махрового рассадника тоталитаризма!

ДРАКОН: То есть тебе не нравится наше королевство?

ЛАНЦЕЛОТ: А ты как думал?

ДРАКОН: Жителям нравится.

ЛАНЦЕЛОТ: Между нами говоря, это уроды, покалеченные тоталитаризмом. Дырявые
души, продажные души, прожженные души, мертвые души. С ними ещё придётся
повозиться.

ДРАКОН: Так, теперь мы переходим в область следствий. Когда ты меня убьёшь,
что с ними будет?

ЛАНЦЕЛОТ: Как что? Мы принесём сюда либеральную демократию. Конечно, местным
это не понравится, но это их проблемы. Хотя вряд ли здесь будут какие-то
сложности. Я уверен, что через пару недель настоящей жизни они всему
научатся. Доллары, экспорт-импорт, социальные проблемы, планирование семьи,
современная музыка, феминизм, спорт - как только это всё сюда хлынет, от
ваших патриархальных нравов останутся рожки да ножки.

ДРАКОН: Что и неудивительно. Плохому учатся быстро.

ЛАНЦЕЛОТ: А вообще-то потребуется массовая дедраконизация. Работа предстоит
мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона. В смысле,
выкорчевать тоталитарные комплексы, ксенофобию, латентный фашизм, и всё
такое прочее.

ДРАКОН: А им будет больно?

ЛАНЦЕЛОТ: Я же сказал, придется повозиться. Легко не будет, это уж точно.
Зато потом они станут полноценными членами демократического общества. Ну не
они, так их дети. Или внуки. Или правнуки. Или ещё как-нибудь. Но,
вообще-то, я не вижу здесь проблемы. Человеческие души, любезный, очень
живучи. Разрубишь тело пополам - человек околеет. А душу разорвешь - станет
послушней, и только. Так что мы всегда добиваемся своего. Это небольшая цена
за приход прогресса и цивилизации.

ДРАКОН: Хм... Всё хочу спросить: а тебе самому-то не противно?

ЛАНЦЕЛОТ: Кстати, с какой радости ты вообще так заботишься о человечках? В
конце концов, это не твой народ. Я не расист, но ты же понимаешь, что люди -
дерьмо. Зачем тебе с ними возиться?

ДРАКОН: Я тоже не очень хороший парень. Просто мне противно смотреть на
бессмысленные и бесполезные страдания. И я постарался сделать так, чтобы их
не было хотя бы там, где живу я... Люди дерьмо, ты прав. Но они всё-таки не
заслужили того ада, что вы называете "прогрессом" и "цивилизацией". В моём
королевстве можно было жить, не будучи дерьмом. И при этом не быть нищим,
убогим, и всеми презираемым. Это немного. Но это лучше, чем ничего.

ЛАНЦЕЛОТ: Ха! Да у тебя мессианские комплексы! Ты что о себе вообразил? Что
ты тут построил рай на земле? А ты спрашивал своих подданных, хотят ли они
жить в такой благодати?

ДРАКОН: А в чём проблема? Границы открыты, уезжай - не хочу. Но сюда по
большей части въезжают, а не выезжают. Как твой знакомый кот, например.

ЛАНЦЕЛОТ: В таком случае тебя действительно есть за что убивать.

ДРАКОН: За что же?

ЛАНЦЕЛОТ: Ты подаёшь дурной пример.

ДРАКОН: Чем же он дурен?

ЛАНЦЕЛОТ: Скажу тебе, как профессиональный герой. Люди должны быть уверены,
что они живут при самых лучших порядках на свете, и не мечтать ни о чём
другом. Никакие эксперименты в этой области не позволительны. За этим следим
мы, профессиональные герои, прогрессоры, сеятели добра и света. И если бы не
мы...

ДРАКОН: ...то они могли бы устроиться как-нибудь поудобнее?

ЛАНЦЕЛОТ: Даже если и так! Существующий порядок вещей хорош уже тем, что в
него много инвестировано. На его создание и поддержание ушло столько сил и
средств, что даже страшно подумать. Теперь мы уже не можем позволить себе
сворачивать с накатанного пути и искать другие варианты. Может, они и лучше.
Но теперь уже всё, поезд ушёл, флажок упал. Поэтому твоя консервативная
утопия должна быть разрушена. Карфаго деленда эст. Понятно? Ну а теперь,
извини уж, я тебя шлёпну. (поднимает автомат, целится)

ДРАКОН: Последний вопрос. Это ты всё сам придумал? Насчёт прогресса,
цивилизации, и всего такого прочего?

ЛАНЦЕЛОТ (поводя стволом автомата): Меня так учили.

ДРАКОН: Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?

Внезапно выдыхает в лицо Ланцелоту струю пламени. Тот с тихим шипением
превращается в кучку пепла.

ДРАКОН: Я всё-таки дракон, а не инвалид. Простейший приём. Куда проще, чем
махать лапой эн в икс направлении.

Появляется кот.

КОТ: Уфф! Наконец-то ясность.

ДРАКОН: Ты думал, что я не смогу с ним справиться?

КОТ: Честно говоря, я волновался, господин дракон. Хорошо, что всё
кончилось.

ДРАКОН: Нет, кот. Ничего не кончилось. Это был жест отчаяния.

КОТ: Но приезжий мёртв!

ДРАКОН: Да, мёртв. Зато он привёл сюда целую ораву сумасшедших ублюдков. Они
больше не оставят нас в покое. Кстати, ты не забыл про танк?

КОТ: Ой!

ДРАКОН: Не пугайся. Я мог бы расплавить эту дурацкую железку одним вздохом.
Но не хочу.

КОТ: Почему?

ДРАКОН: Потому что это ничего не изменит. А я, как профессиональный воин, не
люблю убивать просто так.

Крышка люка откидывается. Показывается голова парня в камуфляже.

ИВАН: Ну что? Бой идёт, или как? Я там ничего не вижу, не слышу... Где
дракон? Где все вообще?

ДРАКОН (вежливо): Дракон - это я. Ланцелота я только что испепелил.

ИВАН: Оппаньки! А я тут хлебалом щёлкаю... (скрывается в люке)

КОТ (обеспокоенно): Он будет стрелять!

ДРАКОН: Очень на это надеюсь... Я улетаю, кот. Здесь уже всё потеряно. То
есть, конечно, можно было бы и посопротивляться, но воевать с трёхтонными
бомбами, начинёнными окисью этилена, нет смысла. А до этого обязательно
дойдёт. Они не отступятся: они слишком много инвестировали в свой
отвратительный проект. Так что нужно будет поискать себе другое место для
жизни.

КОТ (умоляюще): Возьмите меня с собой, господин дракон. Я уже эмигрант со
стажем, мне не привыкать...

ДРАКОН: Ну хорошо. Тогда ле...

Танк стреляет. Через секунду в самом танке что-то взрывается.

Клубы дыма заволакивают сцену.


----------------------------------------------------------------------------
----

ЭПИЛОГ

Роскошно обставленный зал. На заднем плане, по обе стороны двери,
полукруглые столы, накрытые к ужину. Над всем этим - огромный логотип фирмы
"Майкрософт".

При поднятии занавеса гремит оркестр. Группа горожан кричит, глядя на дверь.

ГОРОЖАНЕ (тихо). Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель дракона!
(Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель! (Тихо.) Раз,
два, три. (Громко.) До чего же мы довольны - это уму непостижимо! (Тихо.)
Раз, два, три. (Громко.) Мы слышим его шаги!

1-Й ГОРОЖАНИН (тихо): При драконе такого маразма не было.

2-Й ГОРОЖАНИН (тихо): Придержи язык. Ты что, хочешь, чтобы до всех нас
добралась комиссия по дедраконизации?

1-Й ГОРОЖАНИН (тихо): Ладно, замяли. (торжественно): О славный наш
освободитель! Ровно неделю назад окаянный, антипатичный, нечуткий, противный
сукин сын дракон был уничтожен вами.

ГОРОЖАНЕ. Ура, ура, ура!

1-Й ГОРОЖАНИН: С тех пор мы живем очень хорошо. Мы...

ШАРЛЕМАНЬ: Стойте, стойте, любезные. Сделайте ударение на "очень".

1-Й ГОРОЖАНИН: Слушаю-с. С тех пор мы живем о-очень хорошо.

ШАРЛЕМАНЬ: Нет, нет, любезный. Не так. Не надо нажимать на "о". Получается
какой-то двусмысленный завыв: "Оучень". Поднаприте-ка на "ч".

1-Й ГОРОЖАНИН: С тех пор мы живем очччень хорошо.

ШАРЛЕМАНЬ: Во-во! Утверждаю этот вариант. Ведь вы знаете победителя дракона.
Это простой до наивности человек. Он любит искренность, задушевность.
Дальше.

1-Й ГОРОЖАНИН: Мы просто не знаем, куда деваться от счастья.

ШАРЛЕМАНЬ: Отлично! Стойте. Вставим здесь что-нибудь этакое... гуманное,
добродетельное... Победитель дракона это любит. (Щелкает пальцами.) Стойте,
стойте, стойте! Сейчас, сейчас, сейчас! Вот! Нашел! Даже пташки чирикают
весело. Зло ушло - добро пришло! Чик-чирик! Чирик-ура! Повторим.

1-Й ГОРОЖАНИН: Даже пташки чирикают весело. Зло ушло - добро пришло,
чик-чирик, чирик-ура!

ШАРЛЕМАНЬ: Уныло чирикаете, любезный! Смотрите, как бы вам самому не было за
это чирик-чирик.

1-Й ГОРОЖАНИН (весело): Чик-чирик! Чирик-ура!

ШАРЛЕМАНЬ: Так-то лучше. Ну-с, хорошо. Остальные куски мы репетировали уже?

ГОРОЖАНЕ: Так точно, господин бургомистр.

ШАРЛЕМАНЬ: Ладно. Сейчас победитель дракона, президент вольного города
выйдет к вам. Запомните - говорить надо стройно и вместе с тем задушевно,
гуманно, демократично. Это дракон разводил церемонии, а мы...

ЧАСОВОЙ (из средней двери): Сми-ирно! Равнение на двери! Его
превосходительство господин президент вольного города идут по коридору.
(Деревянно. Басом.) Ах ты душечка! Ах ты благодетель! Дракона убил! Вы
подумайте!

Гремит музыка. Входит Иван с Эльзой. На сей раз он одет не в камуфляжную
форму, а в дорогой английский костюм. Левая щека у него обожжена, левый глаз
закрыт чёрной повязкой. Левая рука висит плетью.

Эльза - в белом подвенечном платье, лицо густо покрыто косметикой. Её
шатает.

ШАРЛЕМАНЬ: Приветствуем вас, господин победитель дракона!

ИВАН: Здорово, папаша, коли не шутишь. Чёрт, никак не могу привыкнуть...

ШАРЛЕМАНЬ (подобострастно, но с оттенком издёвки): Вы теперь большой
человек, господин Иван. Вы убили дракона и освободили наш город от гнёта
тоталитарного господства. Ценой собственного здоровья...

ИВАН (приосанившись): Я просто выполнял свой долг. Кто же знал, что в этом
дурацком танке взорвётся боекомплект. Хорошо, что он был того...
недоукомплектован. Найти бы ту суку, которая нам его продала.

ШАРЛЕМАНЬ: Не будем об этом в такой праздничный день. Зло ушло - добро
пришло. А вы избавили мою дочь Эльзу от ужасного, отвратительного союза с
похотливым чудовищем. Так что сегодня у вас свадьба.

ЭЛЬЗА (без выражения): Пиздец. Просто не могу поверить своему счастью.

ИВАН (тихо): Слышь, папаша, я всё хотел спросить, да не решался. Твоя
дочура... она здоровая? Я смотрю, она на ногах не держится.

ШАРЛЕМАНЬ (так же): Обычное волнение. Это пройдёт.

ИВАН: А-а, ну да. Она, небось, девушка ещё? Ну ничего, я её сегодня ночью
всему научу. (Смеётся). У нас в Болгарии этого уже давно и в заводе нет.
Цивилизация, понимаешь. Почти что Европа. Девки СПИДом болеют...

ШАРЛЕМАНЬ (обеспокоенно): Ну, у нас этому неоткуда взяться. Во всяком
случае, пока. У нас тут ведь было мракобесие... Ох, чёрт! Забыл! Тут к вам
делегация граждан. Пришли поздравить... (делает знак горожанам).

ГОРОЖАНЕ (тихо). Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель дракона!
(Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель! (Тихо.) Раз,
два, три. (Громко.) До чего же мы довольны - это уму непостижимо! (Тихо.)
Раз, два...

ИВАН (взволнованно): Спасибо, спасибо, ребята, больше не надо. Мне приятно,
честно. И моей Эльзочке тоже.

ШАРЛЕМАНЬ (умильно): Надо же, как вы сошлись характерами.

ИВАН (простодушно): Вообще-то, когда мне сказали, что я теперь должен
жениться, я прямо так сразу и офигел. Но чего не сделаешь ради торжества
либеральной демократии!

ШАРЛЕМАНЬ (торжественно, но с глумливой ноткой в голосе): Живите счастливо,
дети. Чтобы всё у вас было, как в старых добрых сказках - они любили друг
друга и умерли в один день.

На физиономиях некоторых горожан появляются нехорошие ухмылки.

Шарлемань бдительно зыркает в их сторону, и лица мгновенно становятся
серьёзными.

ИВАН: Блин, у меня голова кругом от всех этих дел. Никогда не думал, что
быть президентом - это так сложно.

ШАРЛЕМАНЬ: Нам тоже сложно привыкнуть к новой жизни. Но мы стараемся.
Правда, господа?

1-Й ГОРОЖАНИН: Да, мы оччччень стараемся.

ШАРЛЕМАНЬ: Очень хорошее "ч"! Вы молодцы, господа. Всегда веселы и
счастливы, как пташки. Ну и летите себе. Живо!

Горожане уходят.

ШАРЛЕМАНЬ: Ну что ж, теперь можно заняться делами. Сначала о реформе
финансовой системы. После ареста Главного казначея... сейчас его делами
занимается комиссия по дедраконизации...

ИВАН: А что, он что-то украл?

ШАРЛЕМАНЬ: Наоборот. Его обвиняют в том, что он честно служил дракону. Если
ему удастся доказать, что он что-нибудь украл, его отпустят. Как борца с
тоталитаризмом. А так ему светит пожизненное заключение. Как пособнику
кровавого режима.

ИВАН: Сложная всё-таки вещь демократия.

ШАРЛЕМАНЬ: Я сначала тоже не понимал, а теперь понял. Ничего сложного. Дура
лекс, сед лекс. Фо ве пипл, он ве пипл, бай ве пипл. Ну и так далее. Значит,
о делах. После ареста Главного казначея и введения системы currency board
наша финансовая система значительно окрепла. У нас такой экономический рост
цен! Все так взволнованы! Даже простые торговки подняли цены на молоко
втрое. Простые женщины, а понимают: жить по-старому больше нельзя.

ИВАН (простодушно): Но ведь это же плохо, когда цены...

ШАРЛЕМАНЬ: Мы все сначала тоже так думали. Но эксперты из Международного
Валютного Фонда нам всё объяснили. Если цена на национальные товары в
условиях стабильной валютной системы повышается, это значит, что они
конкурентоспособны и пользуются спросом. А наша валютная система стабильна.
Теперь в её основе теперь лежит доллар, а не эти магические фанты, которые
рисовали наши горе-маляры. Зато доллары рисуют международно признанные
живописцы. Так что у нас всё в порядке.

ИВАН (простодушно): Но ведь дорого же всё!

ШАРЛЕМАНЬ: Надо привыкать. Мы теперь живём по тем законам, которые приняты
во всём цивилизованном мире. Это только при драконе...

ИВАН (перебивая): Я тут слышал такую байду, что дракон жив.

ШАРЛЕМАНЬ: Надо сообщить в комиссию по дедраконизации. Они разберутся, кто
тут распускает такие слухи.

ИВАН: Не, серьёзно. Что вроде бы его видели над городом, в этом, как его...
боевом состоянии. С когтями, клыками, крыльями, ну и так далее. И что он нёс
в лапах кота. И что...

ШАРЛЕМАНЬ: Какая грязная клевета. Наш несчастный котик героически погиб во
время боя... Хотелось бы поставить ему памятник. Где-нибудь в скверике,
рядом с монументом господину Ланцелоту. Может быть, вы выделите на это
мероприятие небольшую сумму?

ИВАН (пытаясь изобразить заинтересованность): А как там идёт строительство
монумента?

ШАРЛЕМАНЬ: Ах, но ведь прошла всего неделя с того счастливого дня, как вы
уничтожили чудовище! В общем, процесс идёт. Мы уже получили необходимую
сумму на возведение мемориального комплекса от международных кредитных
организаций, прежде всего - от Всемирного Банка. Половина суммы, - та, что
предназначается международным консультантам, - уже освоена. Так что можно
считать, что дело уже сделано, остались чисто технические вопросы.

ИВАН: Что конкретно сделано?

ШАРЛЕМАНЬ: Например, на месте будущего монумента Ланцелоту воздвигнут
временный памятный знак. Он удостоверяет то, что монумент действительно
находится в процессе строительства. Кроме того, выписаны все необходимые
бумаги, что подписью и приложением печати удостоверяется. Вы предъявите их
любой международной комиссии в случае проверки, и все кончится отлично...
Кстати, кто подписывал договор с "Майкрософтом"?

ИВАН: Я ничего не подписывал!

ШАРЛЕМАНЬ: Значит, Ланцелот. Чёрт побери, мы теперь обязаны отвечать по его
обязательствам.

ИВАН: А почему обязаны?

ШАРЛЕМАНЬ: Вам не стоит в это вникать, господин президент.

Входит Эльза.

ЭЛЬЗА: Ваня, мне нужно поговорить с папашей. Шёл бы ты отсюда.

ИВАН (робко): Да-да, конечно. Я сейчас того... погуляю немножко.

Поспешно уходит, стараясь не смотреть на невесту.

ЭЛЬЗА: Парень, конечно, мудаковатый. Попал в эту историю, как кур в ощип.
Может, не надо его заражать, а?

ШАРЛЕМАНЬ: Ты опять? Мы уже с тобой обо всём так хорошо, так подробно
переговорили. Этот ублюдок стрелял в господина дракона. И, скорее всего,
убил его.

ЭЛЬЗА: А если нет? Старик был крепким. Я слышала, что он просто дал дёру.

ШАРЛЕМАНЬ: Всё равно. Помоги мне убить хотя бы этого. Тебе это не сложно.
Просто потрахайся с ним в своё удовольствие, и всё.

ЭЛЬЗА: Раньше ты таким не был.

ШАРЛЕМАНЬ: Не был. За эту неделю я научился ненавидеть.

ЭЛЬЗА: Кого?

ШАРЛЕМАНЬ: Их всех.

ЭЛЬЗА: Мне всё равно.

ШАРЛЕМАНЬ: Надо будет потихоньку готовиться к избирательной компании. Когда
этот ублюдок подохнет, я стану президентом. Я уже провентилировал этот
вопрос с большими парнями наверху.

ЭЛЬЗА: А если вернётся дракон?

ШАРЛЕМАНЬ: Он не вернётся.

ЭЛЬЗА: Почему?

ШАРЛЕМАНЬ: А зачем? Я хорошо знал господина дракона - всё-таки я был его
архивариусом. Он не фанатик и не гуманист. Он просто свил себе уютное
гнездо. Так получилось, что рядом с ним жили мы. И он облагодетельствовал
нас - глупых, подлых, несчастных. И хорошо с нами обращался. Теперь он
совьёт гнездо в другом месте, куда ещё не добрались эти, с танками и
микрофонами. Вообще говоря, люди не имеют права править людьми. В этом есть
что-то противоестественное. Людьми должны править драконы... Ладно, замяли.
У тебя сегодня свадьба, а ты в таком виде!

ЭЛЬЗА: Я выпью таблетки. На час-другой этого хватит.

ШАРЛЕМАНЬ: Да, ещё... Когда будешь трахаться, не забудь о главном. Изображай
дикую страсть, доченька. Кусайся и царапайся, как кошка. Иначе он может
остаться здоровеньким, а это будет очень обидно.

ЭЛЬЗА: Как скажешь, папа.

ШАРЛЕМАНЬ: Ну всё. Иди.

Эльза, пошатываясь, бредёт к краю сцены, и падает, не дойдя двух шагов. В
этот момент вступает оркестр: исполняется "Свабедный Марш" Мендельсона.

Под звуки свадебного марша Эльза приподнимается, встаёт на четвереньки, и
ползёт за кулисы. Белое платье волочится по сцене.

Опускается занавес. На нём - огромный логотип фирмы "Майкрософт". Оркестр
продолжает играть - всё громче и громче.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:12:02

Харитонов. Россию надо "подморозить"? (+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

ЛЁД


----------------------------------------------------------------------------
----

Хороший коммунист - мёртвый коммунист.

Популярный лозунг времён холодной войны



Россию надо подморозить.

Константин Леонтьев





2010 год. Москва. Бункер 00А154. Помещение А. "Саркофаг".

Сначала не было ничего - только ужас, ужас и холод. Когда ужас становился
нестерпимым, он проваливался куда-то вниз, в белесый туман, туда, где нет
ничего, и где - он знал это - и его самого не станет. Но пустота лопалась, и
он снова оказывался в самом центре засасывающего ужаса, чтобы снова
провалиться в ничто. Потом что-то изменилось. Что-то горячее поползло
вверх - он не понимал, что и куда, но именно вверх. Ужас стал нестерпимым,
он отчаянно цеплялся за небытие, но горячее упрямо поднималось, и неожиданно
он почувствовал боль - сначала еле заметную, а потом она заполнила его
целиком. Боль сжимала, давила, вминала его в какой-то страшный колодец, у
которого не было верха, только низ, низ, и который становилась всё теснее,
теснее, теснее, но откуда-то снизу его тянули за нить, приковывающую его к
чему-то на самом дне колодца. Он знал, что достаточно порвать эту нить, и он
станет свободен, но не мог: стены давили уже со всех сторон, как внутри
сжимающегося кулака. И наконец этот кулак сжался - так, что внутри него
что-то разорвалось и лопнуло, потом еще раз и еще раз, и он понял, что всё
ещё жив.

Жив. Вокруг темно и тихо. Боль тоже ушла - хотя какой-то отдаленной частью
сознания, всё еще находящейся там, в пустоте, он понимал, что на самом-то
деле каждая жилка в его теле буквально разрывается на части.

- Ууу? - попытался он заговорить, но не услышал своего голоса. Однако в
затылке что-то загудело, и ему почудилось какое-то неразборчивое бормотание
где-то далеко-далеко. Бормотание приближалось, удалялось, и, наконец,
перешло в ровное гудение, сквозь которое пробивался человеческий голос.
Человек говорил по-русски, медленно, внятно, повторяя одно и то же. В памяти
зашевелились какие-то слова. Кончить. Прекратить. Перестать.

- Прекратить, - хотел сказать он, но запнулся на первом слоге.

Что-то изменилось. Гудение стало ближе, и он, наконец, смог разобрать, что
ему говорят.

В памяти, наконец, прояснилось. Он жив, и, значит, дело очень плохо. Либо
его захватили враги, либо... либо еще хуже. Нет.

- Союз?

Это слово он, кажется, выговорил.

- Товарищ Сталин, Советского Союза больше нет, - ответил бесплотный голос,
но он понял, что уже всё знает.





2010 год. Москва. Бункер 00А154, территория комплекса.

- Как ви меня нашли?

Сталин был всё еще очень плох. Несколько раз Богданов пытался прокачивать
ему эритроцитную массу, чтобы поднять гемоглобин, но отмороженный организм
не принимал чужую кровь. Впрочем, Богданов не знал, как ведут себя отморозки
после стольких лет глубокого льда. Этого не знал вообще никто.

- Архив прадеда. Там были бумаги...

- Понятно. А пачему ви решили мэня отморозыть?

Вместо ответа правнук основателя Института Переливания Крови развел руками.

- Панимаю. Било интэрэсно, да?

- Давайте откровенно, товарищ Сталин. Я вообще-то симпатизирую
коммунистическим убеждениям. Но вы же сами видите: идея оказалась ложной.
Красивой, но ложной. Она довела страну до краха. До того страшного и
стыдного состояния, в котором она находится сейчас. Но вы, кажется,
откуда-то знаете...

- Да. Я бил мёртвим, но мёртвие - очэн информированные люди.

- Об этом, пожалуйста, поподробнее...

- Это трудно рассказать, нэ хочу, - поморщился Сталин. - Так в чем же ви
обвиняете мэня?

- Нет, я всё понимаю. Многое было сделано не так, как вы хотели, а так, как
требовала ситуация. Но... эти убийства? Тридцать седьмой год...

Сталин дернул щекой.

- Какие убийства? Ви имеете в виду пэрвую массовую заморозку?

Богданов резко обернулся.

- Так вы... не единственный?

- Я послэдний, кого положили в глубокий лёд. Я распорядился, чтобы мэня
разбудили, только если Союзу будэт угрожать опасность...

- Да, я догадывался. Но что вы можете сделать? Один?

- Пачэму один? - старик в кресле криво усмехнулся. - У мэня есть товарищи.
Харошие, провэрэнные люди. Их много. В разных мэстах.

- Товарищ... товарищ Сталин. Я должен вам сказать, что...

- Что ви этого нэ хотите. А скажитэ, господын Богданов, я вас спрашывал о
том, чэго ви хотите и чего ви нэ хотите?

- Поймите своё положение, - поморщился Богданов. - Вы привыкли к власти. И
вам кажется, что она у вас есть. Так вот, осознайте, что ее у вас нет. Вы не
можете мне приказывать. Вообще-то, вы никто. Вы один. И вы останетесь
единственным, кого...

Что-то загромыхало под дверью.

- Заходитэ, товарищ Ворошилов, - улыбнулся Сталин. - Заходитэ, у нас тут
интэрэсная бэсэда.

. . . . . . . . . . . . .

- Ви приняли правильное рэшэние, господин Богданов, - заметил Сталин. - И ви
будете работать на нас ни за страх, а за совест.

Богданов промолчал.

- Ви еще чем-то интэрэсуетэсь, господин Богданов? - опять спросил Сталин,
чуть наклонив голову.

- Уже не очень интересуюсь. Просто хочу знать, кто запустил автоматику
разморозки этих ваших проклятых могильников.

- У Саветской власти нэт сэкрэтов от трудящихся. Ну развэ что очэнь
нэмного, - старик переложил трубку в левую руку. - А это савсэм малэнький
сэкрэт. Товарищ Павел Флорэнский - очень, очень талантливый человэк. Он
изобрел электроинтегратор. Ви называете это кампью... терь (тут Сталин
запнулся). - Канечно, это бил очэнь простой кампьютерь. Но он работает. Есть
мнэние, что товарища Флорэнского надо отмэтить. А ви как считаете, товарищ
Ягода?



2010 год. Соловки. Подземный комплекс А404 "Интеллигенция", сектр
"Евразийцы".

- Как вы себя чувствуете, Георгий Семенович?

- Хе-хе... Отвечу вам по-русски, Виталий Германович - как говно в проруби.
Отвратительно. Но это, так сказать, телесным составом. Хе-хе... что касается
душевного моего состояния...

- Понимаю.

- Ничего-то вы не понимаете, Виталий Германович! Вы, так сказать, офицер,
белая кость, для вас идея важнее жизни. А я вот всегда интересовался
вопросами жизни... Помнится, выпустил одну брошюрку... ну да я же вам
рассказывал, еще тогда, в апреле семнадцатого. Хе-хе... Однако, никак не
могу согреться. Знобит...

- Меня тоже знобит. Это пройдет.

- Ледок, ледок-то не пройдёт... это вы, батенька, обманывать себя изволите.
Через этакую штуку пройти без ободранных бочков затруднительно...

- Все-таки это не настоящая смерть.

- Ничего-то вы, батенька, не поняли. Куда уж настоящее... А, вот и он.
Здравствуйте, здравствуйте, драгоценнейший Евгений Степанович! С
воскресеньицем вас! Так сказать, смертью смерть поправ...

- Давайте не будем кощунствовать хотя бы сейчас, Георгий Семенович. Вы
знаете, мне это никогда не нравилось.

- Давайте не фарисействовать, Евгений Степанович! Я, кажется, не давал
никакого повода...

- Ну вот, опять началось. Вы и на том свете лаяться будете?

- Так мы уже на нем побывали, дражайший...

- Давайте не будем профанировать то, что профанировать нельзя. С
догматической точки зрения мы не были мертвы. Наши души находились подле тел
и воспринимали реальность, хотя и пассивно. Это не более чем глубокий сон.
Мы не Лазари, Георгий Семенович, и не надо смешивать рукотворное и
нерукотворное. Именно здесь, именно сейчас, именно нам, как никогда,
необходимо трезвое, я подчеркиваю, трезвое восприятие реальности такой,
какая она есть, а не останавливаться на субъективных переживаниях, каковы бы
они не были...

- Господа-товарищи! Эй! Есть врачи?

- Я врач. Что случилось?

- Кажется, перелом.

- Да, кости у нас у всех хрупкие. Иду-иду. Господа, отложим этот спор. Моя
принципиальная позиция, впрочем, ясна.

- Врачи есть, спрашиваю?

- Иду, иду.



2010 год. Колыма. Подземный комплекс 9-Щ453.

- Товарищ полковник! - молоденький лейтенант чуть не плакал. - Каждый
второй...

- Что ещё? В чем дело?

- То же самое, товарищ полковник!

- Они хоть живы?

- Живы, товарищ полковник... но... эта... ни соображают ни хера. Глаза
стеклянные, во...

- Остановить разморозку сектора. Чернова ко мне.

- Есть! - лейтенант с синим лицом, в полуистлевшей форме, лихо козырнул и
побежал по коридору.

Полковник склонился над картой комплекса и обвел красным карандашом еще один
сектор.

Снизу донёсся дикий крик - это орал какой-то бедняга, - наверное, из
восточного сектора. Полковник поморщился: раствора на всех не хватало, так
что люди иногда просто сходили с ума от боли в отмороженных мышцах.

За железной дверью забухали сапоги.

- Товарищ полковник! Старший лейтенант Чернов по вашему приказанию прибыл!

- Вольно, лейтенант. Доложите обстановку.

- Разморозка личного состава лагеря идет по плану. По невыясненным причинам
возникли трудности с восточными секторами. Много мертвых, еще больше
полуотмороженных. Работы остановлены до вашего распоряжения.

- Вы их видели?

- Так точно, товарищ полковник.

- Давайте без формальностей. Как они?

- Если без формальностей, то хуёво, товарищ полковник, - молодцеватый
Чернов, уже неделю как живой и потому похожий на человека, позволил себе
едва заметно усмехнуться в усы. - Ну дурачки, одним словом. И глаза такие...
знаете...

- Знаю. Скажи главное: они приказы понимают?

- Да, приказы выполняют. Рявкнешь по-нашему, они на раз всё делают, как на
маневрах.

- Оружие держать в руках могут?

- Не зна... так точно, товарищ полковник. Легкое стрелковое оружие могут.

- В таком случае продолжить разморозку сектора.

- Но...

- Никаких но. В стране сам знаешь что творится. Контрреволюция. Нам
понадобится каждый штык, каждый винт. Пришли мне Рыбина.

- Который штрафбатом командовал?

- Того самого. Справится Рыбин. А не справится...

- Так продолжать?

- Да. Ступай.

- Есть! - Чернов приложил руку к полинявшей фуражке и скрылся за дверью.



2010 год. Самара.

- С-сволочь, - обессиленно сказал Лысый, бросая в сторону окровавленную
тряпку.

- Никак? - бородатый кавказец ухмыльнулся, но глаза остались серьезными и
холодными.

- Ничего его не берет. Мы уж чего с ним только не делали...

- Зрачки смотрел, уродец? - кавказец уже не улыбался.

- Да. Боли не чувствует. Ему яйца калёными щипцами рвали, а ему хоть бы хны.

- Они все такие? Как ты думаешь, Лысый?

- Да нет вроде. Командуют-то ими, небось, нормальные. А эти зомби какие-то.
Откуда они только взялись? И форма какая-то странная. Тряпки как будто хуй
знает сколько в луже лежали. Не гнилые, а вот как бы...

- Хватит пиздить, - в комнату вошел Ханчик. Лысому достаточно было краем
глаза глянуть на него, чтобы понять: дело действительно плохо.

- Так, братва, слушай сюда. Надо уёбывать.

- Ты чего? Мы ж весь город держали. Нас Масуд на такие бобы поставит, что...

- Ты не понял? За бугор надо уёбывать. В городе местные сбесились.

- Они ж всегда...

- Всегда. А когда эти появились, они с цепи сорвались. Набережную сейчас
громят.

- Там же наши были.

- Их всех порезали.

- Эти, отморозки?

- Нет, местные бараны. Уходим, быстро.

В стекло ударила автоматная очередь.



2010 год. Москва. Кремль.

- Товарищ Сталин, это же все контра недобитая. Шлёпнуть в патоку, и все
дела.

- Нэ тарапитэсь, товарищ Тухачевский. Послушаэм товарища Бухарина.

- Если вы уж предоставили мне слово, Иосиф Виссарионович, то я хотел бы
предостеречь от поспешных решений. Пока у нас работает фактор внезапности.
Никто ничего не понимает. Но нам нужна как минимум еще неделя, а за это
время контра может организовать саботаж...

- Ви не чувствуете момента, товарищ Бухарин. Какой саботаж? Они ужэ всё что
маглы разрюшили до нас. Ничэго нэ работает. Когда наши вошли в Самару,
помните что било?

- Да, но...

- Это називается триумфальное шествие саветской власти. Как ви думаете,
товарищ Каменев?



* * *
* *
*



2032 год. Москва. Улица Маршала Конева. Ночь.

Серебристая "Победа" лихо тормознула у самой кромки тротуара. В салоне
загорелся мягкий свет, потом тихо стукнула дверь, и из машины выпорхнула
девушка. Не оглядываясь, она побежала по мостовой, по-конски цокая высокими
каблучками.

Подбежав к стоявшему на тротуаре мужчине, она уткнулась в широкую мужскую
грудь, и отчаянно, по-детски, разревелась.

- Дашка... Голова садовая... - он неуклюже гладил её по спине, вздрагивающей
от рыданий. - Ну что тут поделаешь...

- Его отправляяяяяют... в Гермаааанию... и он говорит, чтобы я его не
ждалаааа...

- Глупая Дашка. Он же тебя любит.

- А я его не люблю! - Дарья по-кошачьи отпрянула от отцовской груди. Слезы
мгновенно высохли, только губы предательски подрагивали. - Мне он больше не
нужен! Вот дядя Гена...

- Опять ты про дядю Гену. Ты пойми, дядя Гена - отморозок. Ему знаешь
сколько лет?

- Сколько бы ни было! Папа, я давно хочу тебе сказать...

- Да знаю я, знаю. Дарья, ты большая девочка. Это несерьёзно. Он же не
совсем живой.

- Я его люблю. Для меня он живее всех живых.



2032 год. Москва. Личное письмо.

"Дорогая Даша. Мы так и не поговорили. Да я и сам не хотел тебе это
говорить. Я не знаю, как ты к этому отнесешься. В общем, я наврал тебе про
Германию. Я подал заявление о приёме в Коммунистическую Партию Советского
Союза, и сегодня райком дал положительный ответ.

Мой кандидатский срок - до 2078 года. Я не хочу приглашать тебя на
заморозку, да тебя и не пустят, потому что ты не родственница. Не надо слёз.
Я уже не мальчик. Я хочу приносить пользу своей великой Родине, и стать
настоящим большевиком. А ты меня знаешь. Оставаться попутчиком, как твой
папа, я не хочу. А другого пути нет. Ну вот и всё. Прощай. Извини, что так
вышло. Передай привет дяде Гене. Павел."



* * *

2036 год. Из секретного меморандума АНБ США.

"... По некоторым данным, на XXX Юбилейном Съезде Коммунистической Партии
Советского Союза будут внесены существенные изменения в Устав и Программу
Партии. Учитывая нынешнюю роль Устава, речь идет о законодательном
закреплении некрократии как основы государственного устройства Союза ССР.

По сути дела, советская некрократия представляет собой единственно возможную
в современных условиях устойчивую систему осуществления патерналистского
государства, где источником легитимности власти служит власть предков над
потомками. В современном Советском Союзе, пережившем распад, хаос и
восстановление, ренессанс архаических, консервативных (во всех смыслах этого
слова) ценностей получил причудливое, но по-своему логичное, оформление.
Надо признать, что сейчас никакой сколько-нибудь значительной оппозиции
"диктатуре отморозков" в стране не существует. Этому способствуют как
экономические успехи страны, так и ценностный комфорт, который новая власть
сумела обеспечить своим гражданам."

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:11:27

Харитонов. "Зимы не будет" (+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

ЗИМЫ НЕ БУДЕТ


----------------------------------------------------------------------------
----

Виталий Игнатьевич Шпулин ненавидел большевиков.

Если кто-нибудь, кому он бы доверял абсолютно (а таких людей не осталось, да
и не могло остаться в стране, где политический донос был обыкновенным
средством решения квартирного вопроса), спросил бы его, как на духу, за что
же именно он их так ненавидит, то Шпулин, наверное, затруднился бы с
ответом: столько всего сразу приходило на ум. Пожалуй, наиболее точным
(Шпулин любил точность - единственное свойство ума и характера, которое
большевикам не удалось испоганить) было бы сказать так - <за порчу слов>.
Большевики уродовали слова. Начиная с имени города на Неве, переназванного в
честь бандитской клички одного из ихних вожаков, и кончая фамилией самого
Виталия Игнатьевича: в суматохе двадцатых проницательный отец вовремя сбегал
в паспортный стол, где и сменил вызывающе-поповское <Гороблагодатский> на
просторечное <Шпулин>. Трудно сказать, помогла ли эта наивная хитрость, или
отцу просто повезло, но когда папины друзья, все эти Воскресенские,
Рождественские, Диалектовы, начали один за другим исчезать известно куда,
папа преспокойнейшим образом заседал в Наркомпросе. Он как-то даже выпустил
за своей подписью статью, где позволил себе покритиковать - за эстетические
несовершенства - новейшее произведение товарища Максима Горького. В день,
когда статья вышла, маме было плохо с сердцем. Для успокоения расстроенных
нервов она выпила подряд пять чашек горячего шоколада, тем самым
окончательно истощив сберегаемый с довоенной поры запасец эйнемовского
какао-порошка. В опустевшую жестянку положили какие-то маленькие блестящие
гвоздики, которые папа называл <сапожными>. Потом гвоздики тоже кончились
(при большевиках всё хорошее когда-нибудь кончалось - обычно навсегда), и в
жестянке стали держать замазку. Замазка скоро засохла, но выбросить хорошую
банку рука не поднималась. С тех самых пор красивое иностранное слово
<социализм> у маленького Виталика настойчиво ассоциировалось с банкой, на
которой выписано каллиграфическими завитушками <Фабрика Эйнемъ>, а внутри -
присохшая к стенкам дрянь.

При всём том Шпулин был совершенно равнодушен к вопросам организации
хозяйственного механизма, и не видел большой разницы между частной
собственностью на средства производства и общественно-государственным
способом владения оными. Вообще, насколько он помнил семейную историю,
Гороблагодатские никогда не имели отношения к буржуазному классу - ну разве
что дядя, Анатолий Васильевич, имел какое-то <дело> в Кишинёве, и на том
<деле> совершенно разорился. Вообще, слово <производство> у Шпулина
связывалось в уме с какими-то трубами, копотью, и ещё стихами Блока про
жёлтые окна. Впрочем, опыт соприкосновения с <производительными силами> у
него всё же был: в детстве маленького Виталика водили на завод Лесснер - он
уже не помнил, за какой надобностью. Ничего не запомнилось, кроме звуков:
визг механического точила, хруст стружки под маленькими детскими калошками,
да ещё какое-то <тум, тум, тум> - и папино, на ухо: <Это, сынок, паровой
молот>.

С тех пор Виталий Игнатьевич не бывал в местах, где из железа делают машины.
Даже в тридцатые, когда молодой, тощий, заросший рыжей щетиной шкраб
выступал перед рабочими коллективами с лекциями о Шекспире и Кристофере
Марло, он умудрился ни разу не зайти в цех. Кстати, чудовищное слово -
<шкраб>, сокращение от <школьный работник> - Виталий Игнатьевич воспринимал
почти без эмоций, полагая, что подобная мерзость долго не протянет, и
сдохнет сама. В отличие от живучих уродцев <Ленинграда>, <СССР>, или, не к
ночи будь помянута, <ЧК>. Эти косорылые словечки были слеплены с большим
запасом прочности. Шпулин чуял за ними какую-то отвратительную бесовскую
живинку.

Впрочем, выступать перед рабочими ему нравилось. Спервоначала-то, конечно,
странная большевистская блажь - сгонять пролетариат слушать лекции об
искусстве - показалась Виталию Игнатьевичу типичнейшим примером метания
бисера перед свиньями. Но потом он убедился, что рабочие слушают хорошо,
глупых вопросов не задают, а главное - говорить можно о чём угодно. Через
некоторое время Шпулин научился вообще отключаться от происходящего: всё шло
само, как та самая дубинушка зелёная, которой полагалось почему-то <ухнуть>.
Жаль, что в юном возрасте Виталий так и не добился от папы
удовлетворительных разъяснений насчёт дубинушки, а теперь уже и поздно было:
папа успел помереть, от банальной инфлюэнцы, у большевиков в очередной раз
кончились лекарства... Мама на похороны не пошла. К тому времени она вбила
себе в голову, что её муж виноват перед семьёй - дескать, в девятнадцатом
году он так и не решился эмигрировать вместе с Кулешовыми.

Кулешовых Шпулин помнил очень хорошо: в их загородном доме мама с папой были
<гостями жданными, желанными>. Так говорила бабушка Вера - всплёскивая
руками и порывисто обнимая молодую и красивую маму. Когда это было? Сырой
весенний ветер дует в лицо, выворачивает из сложной маминой причёски
шпильку, на которой держится модная шляпка с ленточкой, - и та, медленно
кувыркаясь, катится по воздуху, держа курс на кусты крыжовника. Маленький
Виталик, старательно морща лобик, соображает, что лучше бы шляпке лететь
левее, в крапиву - тогда всё вместе сложилось бы в <метафору социальных
отношений>. Откуда это? Ах, да: про социальные отношения разговор был
вечером, на веранде, за чаем. Папа пытался раскурить сигару на ветру,
получалось плохо, а в это время маленький господин Марк Иосифович Кулешов,
смешно подпрыгивая и размахивая руками, цитирует Прудона про собственность и
кражу, а потом говорит о Петербурге. <Этот дивный город заброшен в дикие
злые пространства России, как французская какая-нибудь галантерейная вещь -
в крапиву>. Шляпка всё же приземлилась за два шага до переплетённых
зарослей, шляпка благополучно спасена, и мама потом ходит в ней весь вечер,
загадочно улыбаясь.

Ах, когда же это было? Память вытягивает из своего альбома жаркий полдень.
Маленькая Муся Кулешова трогает пальчиком западающий зуб фортепьянной
клавиатуры, вызывая к жизни низкое тягучее <до> субконтроктавы.
Бессмысленный сладкий звук плывёт над садом. Цветут дикая мальва и желтые
ирисы на болоте. Мяч улетел за изгородь. Бабушка Вера принесла в сад ленивую
серо-белую кошку.

Муся на вокзале. Повзрослевшая, стройная, она встаёт на цыпочки и целует
Виталия в рыжую бровь. <Едем через Финляндию> - говорит где-то за кадром
невидимый глазу господин Кулешов. <Мы приедем, когда в России кончатся
большевики> - шепчет Муся, и целует его ещё раз, - по-настоящему, в губы...
А получилось как раз наоборот: всё кончилось, кроме большевиков.

- ...и, таким образом, Шекспир - не только огромный шаг вперёд, но и в
эстетическом плане не менее огромный шаг назад, по сравнению с тем, к чему
стремились ранние английские драматурги. У меня всё, - заканчивает Шпулин.

Рабочие сидят, притихшие, с добродушными неумными лицами. Выскакивает
заведующий со своим обычным спичем:

- Есть вопросы? Товарищи, у вас есть ещё вопросы к лектору? Нет вопросов?
Расходимся организованно! Организованно, товарищи, расходимся!

Рабочие осторожно шевелятся, не поднимаясь с мест. Заведующий (Шпулин
никогда не мог запомнить, кто у них там чем заведует) начинает заполнять
подозрительного вида бумажки. Большевики откуда-то прознали, что у
нормальных людей <всё делается по документам>, и завели себе множество
липовых <документов> - каких-то карточек, корешков, талончиков, истёртых
тетрадочек, и от лишнего крестика в грошовой тетрадочке могла зависеть
чья-то жизнь. Поэтому Виталий Игнатьевич всегда следил, чтобы заведующий
обязательно проставил в колонку кривой крестик, означающий, что Шпулин
прочёл лекцию на тему <Английская буржуазная литуратура XIX века>. Положим,
Марло и Шекспир жили несколько раньше, но Шпулину и в голову не пришло бы
что-нибудь поправлять: если большевикам хочется девятнадцатый, пусть будет
девятнадцатый.

Потом его обычно кормили в столовой. Однажды, правда, налили водки, а потом
стали спрашивать, как он относится к советской власти. Но это было в порядке
вещей: большевики были просто не способны всё время сдерживать свои
насекомьи инстинкты, и не пытаться время от времени вонзать жвалы в других
насекомых. Шпулин не обижался на такие вещи - его ненависть ко всему
советскому была выше этого.

* * *

В школу он устроился перед самой войной. То есть - после нэпа, угара нэпа,
знакомства со Шкловским, индустриализации, статьи о временах
староанглийского глагола (Якобсон напечатал её в одном из пражских
сборников), ссоры со Шкловским, и начала несостоявшейся книги о Марло, так и
умершей в груде рукописей. В школе он неожиданно для самого себя
заженихался, собираясь связать судьбу с молодой учительницей математики. Но
вовремя оставил затею: девица пила ситро огромными глотками, называла
Шпулина <шпулькой>, не знала, кто такой Иннокентий Анненский, визгливо
хихикала во время интимных таинств, и в довершение всего заразила его
триппером. Триппер ему вылечил народными средствами сосед, бывший красный
командир, личность по-своему колоритная (< подобный человеческий тип мог бы
заинтересовать Леонида Андреева>, обычно думал про него Виталий Игнатьевич).
Ощущение гадливости, правда, осталось.

Потом была война, эвакуация, в разваливающиеся столыпины на сорок человек
или восемь лошадей набивали по восемьдесят голов. Впоследствие Шпулин
тщательно перебрал немногие оставшиеся воспоминания о переезде, и вынужден
был признать, что, судя по всему, он был очень плох, поскольку ничего толком
не запомнил. Только то, что всё время хотелось пить. Или хотя бы вдохнуть
свежего воздуха: нужду справлять приходилось в углу вагона, и внутри стоял
густой смрад.

В Ташкенте он чему-то учил толстых узбекских детей. Дети учиться не умели и
не хотели. Главное в жизни они знали и так: слово <бурсум> - рубль - и ещё
то, что русские легко отдают серёжки и золотые колечки за рис и хлопковое
масло. Карточки отоваривались нерегулярно. Шпулину, правда, повезло: на
грязной ташкентской улочке он встретил человека в форме, который его узнал -
тот когда-то был рабочим, и слушал его лекции. Теперь он то ли чем-то
командовал, то ли даже чем-то заведовал. Он выписал Виталию Игнатьевичу
постоянный пропуск в офицерскую столовую, где без карточек давали бульон,
сваренный из местных песчаных черепах. Жёсткое черепашье мясо невозможно
было оторвать от кости зубами: его состругивали ножом, и потом долго,
усердно прожёвывали. Иногда удавалось принести что-нибудь с базара, но это
бывало редко - горсть кишмиша с мусором, щедро всыпанным добрым декханином,
или небольшую дыню. Он, впрочем, так и не научился выбирать дыни, и ему
всегда доставалась зелень или гниль.

Но больше всего изводил даже не постоянный голод, а жара. Шпулин совершенно
не умел переносить зной - но при этом работать приходилось на самом припёке.
Умные узбеки в такое время не трудились - как, впрочем, и в любое другое.
Зато эвакуированным приходилось работать за троих: все отлично помнили о
тетрадочках с крестиками, и что бывает за отсутствие какого-нибудь крестика
в чьей-нибудь тетрадочке. Так что, когда подошвы редких пешеходов прилипали
к мягкому асфальту, он, как правило, брёл в дирекцию за какими-нибудь
бессмысленными учебными планами.

Особенно тяжело приходилось ночами. Шпулин варился в собственном поту,
засыпая только перед рассветом, - часа на два, на три. Помогал зелёный чай,
ну и ещё чтение. В местной библиотеке он обнаружил россыпи нетронутых
дореволюционных изданий, с ерами и ятями, похожими на крохотные могилки с
крестиками наверху. Он читал Гоголя, Достоевского, Лескова. Иногда
попадались всякие библиотечные забавности: какой-то усердный читатель
закрасил внутренности всех буковок <о> в начале <Идиота>, а сцена
<литературного бала> в томе <Бесов> была заложена листком из гершензоновской
брошюры <Ключ веры>. Шпулин раз двадцать прочитал эту страничку и потом саму
сцену, чувствуя, что сходит с ума.

Он как раз принялся за перечитывание Гоголя, когда кто-то из соседей
спохватился и донёс, что он читает по ночам.

Чекисты были фронтовой выучки: молодые, неопытные, весёлые. Четыре зуба
Шпулина остались на земляном полу сарайчика, где его допрашивали - на скорую
руку, перед отправкой в места более серьёзные. Виталий Игнатьевич даже
порадовался, что слаб здоровьем, и, скорее всего, настоящего серьёзного
допроса не выдержит. Тем не менее, конец делу вышел необычайно
благоприятный: в сарайчик привезли каких-то бородатых узбеков, и Шпулину
сказали просто - <вали отсюда, понадобишься - вызовем>.

Первое, что он сделал, оказавшись у себя дома - не раздеваясь, пошёл к
книжной полке, и взял томик <Мёртвых душ>. Ему не хотелось ждать, пока за
ним придут, не перечитав напоследок <Мёртвые души>.

* * *

За ним так и не пришли. Он неподвижно просидел на кровати два дня - с синим
томиком в руках.

Потом встал. Обнаружил за окном густую южную ночь. Вышел на двор. Помочился.
Вернулся. Зажёг керосинку, поставил греться кастрюльку с водой. Нашёл в
коробочке из-под гуталина две щепотки заварки. Сделал зелёный чай.

<...Хорошенький овал лица её круглился>, - шуршали слова в голове Виталия
Игнатьевича, уставившегося в пиалу, где кружились чаинки - <как свеженькое
яичко, и, подобно ему, белел какой-то прозрачной белизной, когда свежее,
только что снесённое, оно держится против света в смуглых руках испытующей
его ключницы и пропускает сквозь себя лучи сияющего солнца>. <Моему
охлаждённому взору> - бормотал он себе под нос, - <неприютно, мне не смешно,
и то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и
немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои
недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть!> Книга лежала у него в голове,
шелестя страницами. <Счастлив писатель, который мимо характеров скучных,
противных, поражающих печальной своею действительностью, приближается к
характерам, являющим высокое достоинство человека...> - бежало под веками, а
с другой страницы вдруг откликалось эхом - <...среди недумающих, весёлых,
беспечных минут сама собою вдруг пронесётся иная чудная струя: ещё смех не
успел совершенно сбежать с лица, а уже стал другим среди тех же людей, и уже
другим светом осветилось лицо...> - и Шпулин с замиранием сердца чувствовал,
что это про него, что это он становится другим, и в эту секунду книга
предстала перед ним вся целиком, разом, как бесконечная сияющая пропасть, -
начиная с таракана, выглядывающего как чернослив из уголка второй страницы,
и до гремящего воздуха в последнем абзаце. За каждым словом стояла
Неодолимая Сила. Гоголевская Поэма и была той необгонимой тройкой, перед
которой постораниваются, не могут не посторониться, другие народы и
государства. В том числе, конечно, и то, которое незаконно заняло место
настоящей правильной России. Конь занёс копыто, и только глумливая пустота
после последней точки - там, где путь должен был вымостить Второй Том, -
мешала ему опустить медный вес на пустую скорлупу совдепии...

Шпулин вытащил из-под стола табуретку, положил на неё синий томик, и
неуклюже встал на колени.

* * *

Вера (точнее, навязчивая идея) Шпулина, обретённая им в ту жаркую
ташкентскую ночь, была довольно оригинальной. Состояла она примерно в
следующем. Primo, сочинение Гоголя, известное как <Мёртвые Души>, есть
великая богооткровенная книга, сохраняющая Россию, Европу, и весь мир купно,
действием заключённой в ней силы. Силу эту Шпулин воображал себе как
волшебную воду, которая, как известно, бывает живой и мёртвой. Первый том
состоял из мёртвой воды, поэтому и назывался <Мёртвые Души>. Secundo, первая
книга содержала в себе силы, позволяющие выстоять перед лицом внешнего
врага. Большевики, однако, хитростью и обманом уничтожили Второй Том (то,
что это произошло в тысяча восемьсот пятьдесят втором году, когда никаких
большевиков не было и в заводе, Шпулин прекрасно знал, - но это почему-то не
имело значения), после чего сокрушили Россию изнутри. Tertio, большевики
книгу не смогли уничтожить совершенно - то ли потому, что рукописи не горят,
то ли потому, что Бог поругаем не бывает. Шпулину явилось в откровении, что
текст Второго Тома тайно сохраняется - возможно, частями или порциями,
которые следует разыскать и соединить вместе. Впрочем, наивероятнейшим было
то, что всю книгу целиком краснопузые прячут в каком-нибудь специальном
застенке для особо опасной литературы. И, наконец, задача его, Шпулина -
восстановит исходный текст, или вырвать из большевистских лап.

Что будет дальше, Виталий Игнатьевич представлял себе смутно: знал только,
что всё немедленно станет чрезвычайно хорошо. Большевики расточатся сами
собой, Ленинград обратится в Санкт-Петербург, а из Финляндии приедет поезд,
с которого сойдёт Муся Кулешова, юная и цветущая, с банкой эйнемовского
какао в руках.

Психопатологическая природа этих откровений была вполне очевидна, но самого
Шпулина это ничуть не беспокоило. Здравый смысл он, конечно, уважал, зато за
своей верой знал Неодолимую Силу, в свете которой здравый смысл меркнет, как
свеча в свете солнца. Он был избранником; истинная реальность открылась
ему - и следовало не критиковать детали откровения, а наилучшим образом
исполнить то, что в откровении заповедано.

Благо, Неодолимая Сила снабдила его и подобающими для сего деяния
средствами.

Прежде всего, это касалось обнаружившейся у Виталия Игнатьевича способности
помнить абсолютно всё, когда-либо прочитанное или услышанное: начиная с
текста поэмы (намертво отпечатавшегося у него в памяти за те два дня), и
кончая последней мелочью. Более того - через некоторое время выяснилось, что
ему совершенно не нужно понимать смысл запоминаемого: он мог просмотреть за
две-три минуты страниц пятьдесят текста, а потом, на досуге, прочесть его
прямо из памяти. Старенький доктор Гоц, которому Шпулин на сей счёт
доверился, объяснил так - <Это, голубчик, у вас фотографическая память
прорезалась. Говорите, не врождённое? Может, в детстве было? Ну, значит, от
большого нервного потрясения случилось. Бывает так, хотя и редко. На моей
памяти - первый раз... Повезло вам редкостно. Вы уж, голубчик, Бога
благодарите.>

Шпулин воспринял совет совершенно серьёзно, так как хорошо знал, какой
именно благодарности требует от него Всевышний. И удвоил усилия.

Меж тем, путь предстоял нелёгкий. Для начала нужно было выбраться из
пыльного провинциального Ташкента, причём не в родной Ленинград, а в Москву:
все важные дела делались именно там. Далее, следовало приобрести солидное
положение, а также официальное право заниматься русской литературой в сколь
угодно широких пределах, включая доступ в закрытые архивы. Лучше всего
подходила академическая карьера: большевики почему-то уважали научные
звания. Далее, нужна была работа, причём именно в том секретном месте, где
выдают спецпропуска в закрытые архивы. Это место ещё предстояло найти. В
этом могли помочь только контакты с советскими бонзами - в этом Шпулин был
уверен, зная устройство большевистского режима, равнодушного к чьим бы то ни
было законным правам, но угодливо склоняющегося перед телефонным звонком,
знакомством, и прочим, как выражались советские, <блатом>.

Нечего и говорить, что для ветхого, доташкентского Шпулина, всё это было
совершенно невозможным и немыслимым. Однако, очень скоро выяснилось, что
десница Господня, если уж она кого касается, то меняется решительно всё.
Виталий Игнатьевич только поражался, как легко, оказывается, решаются любые
проблемы, если за них взяться с нужного конца. Главное - ничего не бояться,
ничем не гнушаться, и уметь наводить справки. Страх у Виталия Игнатьевича
совершенно пропал в ту ночь. С отвращением было сложнее, но его он научился
сдерживать. Что касается справок, то абсолютная память оказалась в таких
делах абсолютно бесценным даром.

* * *

Впоследствии Виталий Игнатьевич вспоминал это время как ряд ярких, детально
прорисованных (знаменитая шпулинская память никогда не подводила), но
совершенно абсурдных сцен.

Вот, например: Шпулин в офицерской столовой. Пресловутый черепаховый супчик
давать перестали, появилась ленд-лизовская тушёнка... Так-так, этого зовут
Гарик, это - Федор, этот - Витя, сын полковника Кротова, много пьёт, с ним
осторожнее... Карты, обычное развлечение русского офицерства, отчасти
роднящее его с русской интеллигенцией... Задняя комната. Заплёванный пол.
Поганое ведро в углу, накрытое деревянной крышкой. По маленькой. Просто
трефа. Сдающий. Падаю. Ложись. Пока постоим... В этой игре главное - помнить
расклады, несложный расчёт - и всё будет в порядке. Нам бы только день
простоять да ночь продержаться. Водка со сгущёнкой. Тысяча триста вистов.
Низкий приятный баритон: <Хорошо вы ободрали этих обормотов. Вы мне
нравитесь, вы, кажется, интеллигентный человек... Давайте ко мне. Посидим,
распишем пульку?>

Картинка меняется на другую: он пьёт местное шампанское с парфюмерным
абрикосовым привкусом в обществе коренастого человека в галифе и
гимнастёрке. На столе - саксонский фарфор, тусклые серебряные подсвечники,
почерневший серебряный кофейник, янтарный мундштук с тусклым золотом на
ободке. В шампанском плавают перележавшие во льду дольки ананасов. Виталий
Игнатьевич вслух читает подходящее к случаю стихотворение Игоря Северянина.
Человек в галифе смеётся здоровым рабоче-крестьянским смехом. <Кажется, у
вас есть голова на плечах. Вокруг меня идиоты. Значит, будете при мне.> В
конце фразы - точка, ответа не требуется. Всё же Шпулин кивает головой, и
удостаивается ответного кивка.

Следующая картинка. Он же - на вокзале, в модном светлом костюме,
прогуливается по закрытой части платформы, просматривая горы полковничьего
багажа. Молоденький солдатик тащит чёрный чемодан с двумя ручками. Виталий
Игнатьевич сверяется со списком багажа (список, разумеется, у него в
голове). Всё правильно, это верблюжьи одеяла, а вот в том сером кофре -
трофейное белое платье без плеч, трофейное маленькое чёрное платье
(интересно, из сундука какой фрау его вытряхнул солдат-освободитель?),
невесомая перина, а под периной жестяные коробки с одним сугубо местным
продуктом, тоже зачем-нибудь пригодится...

Картинка съезжает вбок, чтобы уступить московскому пейзажу. Сгущается вечер.
Сначала загораются фары, затем уличные фонари, за ними - окна, а светофоры
горят всегда. <Вы точно решили, Шпулин? Нам нужны хорошие военные
переводчики. С вашими-то способностями... Ну, ну, вижу по глазам. Нет так
нет. Но мы не прощаемся, не так ли?> Шпулин деланно улыбается. В такие
моменты он особенно остро ненавидит большевиков.

...Маленький, смешной, страшный, как детский гробик, кабинет академика
Трошева. Седой старик смотрит на него с прищуром, как и следует смотреть на
очередную советскую сявку. <Так вы, говорите, Шекспир? И к чему вам тогда,
простите, русская литература? Впрочем, есть же связи... Скажите, вы находите
удачным аверкиевский перевод того места из Гамлета - ну, где the time is out
of joint?> <Не нахожу>, - дерзит Шпулин, <как это у него там? <Наше время
сорвалось с петель, подлое коварство!.. О, лучше бы мне вовсе не родиться> -
дешёвая риторика, для девяноста пятого года уже поздновато. Даже у
Кроненберга лучше: <Ни слова боле: пала связь времен! Зачем же я связать ее
рожден?> По крайней мере, короче и точнее, а ведь это тысяча восемьсот сорок
четвёртый... Впрочем, у Ка Эр...> В выцветших глазах профессора обозначается
интерес. <Порвалась цепь времен; о, проклят жребий мой! Зачем родился я на
подвиг роковой!> - с ехидцей цитирует Виталий Игнатьевич, пролистывая в
памяти изящный томик сочинений великого князя. <Очень похоже у Радловой:
<Век вывихнут. О злобный жребий мой! Век вправить должен я своей рукой...>
<Гммм. Неплохо. Приходите завтра> - Трошин демонстративно склоняется к
разложенным на столе бумагам...

Наплывом ассоциация: Шпулин стоит на кафедре, рассуждая перед студентами о
символике образного ряда у Шекспира. <...Вывих может быть только у человека.
Время традиционно, с античности, представлялось в виде старца, конкретнее -
Сатурна, он же Хронос. Таким образом, вывихнута рука у Хроноса. Вообще,
базовые метафоры у Шекспира гораздо более зрительны, материальны, чем
хотелось бы нашим доморощенным эстетам...> С первого ряда вспыхивают злым
зелёным огнём глаза Инги. Она недавно открыла для себя Бурлюка, Хлебникова и
беспредметную метафору. Она презирает этого рыжего доцента, который читает
им английскую литературу. Она ходит на все его лекции. После этой лекции
она, наконец, скажет ему всё, что думает о нём и о его понимании Шекспира...

Они встречаются каждый день. Сначала - прогулка: Инга любит вечернюю Москву.
Вот она смеётся, показывая на советский уродец-новодел: дом с огромными
террасами а-ля Италия, какой она могла бы присниться гоголевскому Поприщину.
Впрочем, Гоголь любил Рим. Здесь же, в лучшем случае - Рим третий, то есть
третьесортный... Террасы два на четыре метра покрыты льдом. Ничего, голубка
Эвридика, такова судьба русской культуры. И живая ласточка упала на горячие
снега. Ты помнишь, откуда?.. Инга заговорщицки улыбается. В небе мелькает
звезда.

...Из-под верблюжьего одеяла торчат голые коленки. <Ты маленькое тёплое
дерево, я засуху твою намочу>, - Инга щекочет губами ухо, слова
проваливаются куда-то вниз, минуя сознание, не оставаясь в памяти надолго.
Не помнить. Стереть. Забыть.

...Стандартный советский кабинет. <Вы мне говорили насчёт военного
перевода...> Глаза человека за столом прищуриваются. <Разочаровались,
значит, в академической науке?> Правильный ответ - отрицательный. <Нет, не
разочаровался. Просто просиживать штаны на кафедре я могу и в свободное
время. Свободное от настоящей работы>. <Хорошо. Идите, Шпулин. Вас вызовут>.
Картинка меркнет...

Гоголевский бульвар. Памятник Гоголю работы Андреева, сливающийся с тёмным
фоном. Шпулин проходит мимо, не задерживаясь: завтра Учёный совет, надо быть
готовым ко всему.

Ещё несколько картинок вспыхивают и сгорают в голове. Задерживается такая.
Зелёная лампа, прозрачная стеклянная пепельница. Виталий Игнатьевич где-то
слышал, что все пепельницы такого вида делаются на каком-то гебешном
заводике. Они стеклянные, потому что Берия боится, что в пепельницу можно
встроить маленький звукозаписывающий аппарат. Видимо, такие уже есть. Какая
всё-таки гадость. Внутри пепельницы - одинокий окурок. Золотой ободок вокруг
фильтра. Запомнить марку - в шпулинском знаменитом портсигаре таких нет...
<Мы тут посоветовались с товарищами, и решили вас взять. На пробу...>
Сидящий за столом прихихикивает, бликуя золотыми зубами. Картинка улетает.

...Ресторан. Невкусный шашлык, облитый ткемалевым соусом. Все уже изрядно
пьяны. Молодой русист Пыжев пытается по памяти воспроизвести что-то из Льва
Николаевича. Шпулин машинально поправляет цитату, потом вдруг задумывается,
по какому изданию он это цитирует. За десять секунд он успевает пролистать в
голове все известные ему варианты исходного текста. Хм, такого варианта нет.
Услужливая память делает ещё несколько оборотов, после чего выдаёт
первоисточник: Вересаев. Тот, похоже, цитировал классика по памяти... Из
этого следовало, что Пыжев Толстого не читал. Или, возможно, читал - но уже
после Вересаева. Виталий Игнатьевич наливает себе водки, отчётливо понимая,
что гуманитарная наука в этой стране заканчивается. Если они все такие...
Водка тёплая. Шпулин плачет...

Консерватория. Девушка и альт. Немыслимо эротические движения смычком. Альт
послушно стонет и вскрикивает, как дорогая кокотка. Да, всё-таки в
академической музыке что-то есть.

...Раннее зимнее утро. Машина у подъезда.

* * *

Конечно, на самом-то деле всё это было совсем не так просто. На всякие
предварительные действия ушло года три, и столько же на саму карьеру. И то,
если бы не Неодолимая Сила и её помощь (которую Шпулин никогда не переставал
ощущать), он, наверное, бросил бы это занятие - до того оно выглядело
бесперспективным.

Задача стояла всё та же - найти Второй Том <Мёртвых душ>. Логичнее всего
было бы предположить, что большевики попросту его уничтожили. Неодолимая
Сила, однако, утверждала, что он не уничтожен, а именно спрятан. Вопрос был
в лишь том, как именно его прячут и где. Здесь были два варианта. Либо
Второй Том поэмы, вместе с прочими опасными для большевиков бумагами,
замурован в какую-нибудь бетонную стену (с них станется). Этот вариант
отпадал сразу, потому что делал текст недоступным, а откровение
бессмысленным. Либо он лежит в каком-нибудь архиве, и с ним работают. Что
могут делать коммуняки с текстов Второго Тома гоголевской поэмы, Виталий
Игнатьевич понять не мог. Наверное, что-нибудь мерзкое. Неодолимая Сила на
этот счёт ничего не говорила. Она хотела, чтобы Шпулин искал - и нашёл.

Литературоведческое сообщество представляло из себя то самое, чего он и
ожидал - сборище несчастных, запуганных людей, больше всего на свете
опасавшихся ненароком не вписаться в роковые извивы Генеральной Линии
(Виталий Игнатьевич ощущал её почти физически - как холодную, скользкую,
ядовитую змею, главную противницу Неодолимой Силы, которой он служил).
Военные переводчики и разведаппарат были чуть более перспективны - но чутьё
подсказывало ему, что копать надо не здесь. Впрочем, беспокоиться было не о
чем: течение уже подхватило его и понесло вглубь. Он прошёл через две
проверки (первая из них восстановила настоящую фамилию и биографию его
отца, - жалкий улов, а вот вторая обошлась ему в пару-тройку седых волосков)
и несколько задушевных бесед с гебистскими людознатцами, пытавшимися
распотрошить ему душу на предмет каких-нибудь следов нелояльности. Подписал
полагающееся количество бессмысленных бумажек: все эти <спецпропуска> и
<особые разрешения> выдавались в обмен на <подписки>, <личные заявления> и
прочие клятвы на крови. <Хорошо, хоть на крест плевать не заставляют> -
думал Виталий Игнатьевич.

Оказавшись почти в самом центре паутины, Шпулин почувствовал что-то вроде
разочарования. Тайны, к которым он был допущен, казались ему однообразными,
как дешёвые порнографические открытки для гимназистов. Он сидел над
бесконечными простынями секретных документов, а память послушно наматывала
на свои серые веретёна кудель разбойничьей шпионской цифири. Это была
нудная, изматывающая, и совершенно бессмысленная деятельность. Но он терпел,
потому что чувствовал: он находится где-то близко.

Наконец, после ещё одного купания в жупеле и сере (на сей раз с ним
беседовали профессиональные психологи, так что пришлось жарко - спасибо
Неодолимой Силе, выручила, да и память не подвела, так что всё обошлось) он
был представлен полковнику с нежной фамилией Лизолькин, неофициальному
руководителю Комиссии по возвращению, она же - <Отдел 1-95>.

* * *

- Ещё одно... - Лизолькин подошёл к окну, отодвинул зелёную штору. Редкие
московские огни вызывали в памяти стихи Лермонтова, и дальше по ассоциации -
известную поговорку <Москва - большая деревня> и бессмертное <О Русь! О
Rus!>

Этот гебун был ихней элитной породы - вежливое обращение, чистая речь,
длинные тонкие пальцы, правильно вырезанные ноздри... Глаза, правда,
выдавали.

- Насколько нам известно, вы начали вплотную заниматься русской литературой
классического периода четыре года назад. Есть основания полагать, что
интерес возник раньше. Возможно, во время войны. При обыске в сорок
четвёртом у вас нашли сочинения Достоевского и других русских писателей
прошлого века...

- Ну почему же прошлого, - Шпулин выудил из портсигара твёрдую белую
палочку. Протянул Лизолькину. Тот, не глядя, взял, посмотрев на Виталия
Игнатьевича с невольным уважением.

- Скажите честно, у вас там сколько сортов?

- С дюжину наберётся, - скромно сказал Шпулин (на самом деле сортов было
пятнадцать). - Люди же курят разное...

- Ага. А вы ведь отлично помните, кто что курит, у кого когда день рождения,
и кем приходится двоюродная курица бабушкиного племянника тёщиной внучатой
козе... - в гебунском голосе угадывалась понятная зависть. - И оперативную
информацию очень хорошо обрабатываете. Знаете, вас даже отпускать не хотели.
Если бы не ваше филологическое образование... В общем, так, - он сделал
рассчитанную паузу, - вот ваш новый пропуск, - он протянул Виталию
Игнатьевичу через стол простенький картонный квадратик. - Завтра с утра
зайдёте к себе, заберёте вещи. К десяти тридцати - у меня. Дам вводные.

* * *

В <1-95> занимались важным государственным делом: анализом и оценкой разного
рода интересных для советской власти документов и предметов, находящихся за
границей. Дело это было чрезвычайно деликатное, так что Комиссия подчинялась
лично Лаврентию Палычу, и никому кроме. При этом вся оперативная работа
лежала на каких-то неизвестных науке силах: подумав, Шпулин понял, что у
Берии есть своя агентурная сеть, которая делала чёрную работу - выкупала,
обменивала, или просто крала бумажки и вещички.

При всём том у сверхзасекреченного <1-95> имелось легальное прикрытие.
Оно-то, собственно, и называлось <Государственной Комиссией по розыску и
возвращению предметов и документов, нелегально вывезенных за границу>.
Официальная цель работы Комиссии отчасти совпадала с настоящей: отыскание и
возвращение законной собственности Совдепии, покинувшей её пределы в
суматохе первых пореволюционных лет, а также в военный и послевоенный
период. Шпулин не очень понимал, о какой такой <законной собственности>
может говорить режим, на словах отменивший собственность вообще, а на деле
отобравшей её у десятков миллионов людей. Тем не менее, западные
демократические режимы с Комиссией сотрудничали, хотя и без большой охоты, и
время от времени даже кидали ей какие-то кости.

Первым заданием Виталия Игнатьевича была разборка архива деникинского
полковника Бориса Толлера: доблестные французы передали пуд бумаги советским
властям вполне официально, хотя и без лишней огласки. Разбираясь в этом
пуде, Шпулин убедился, что полковник был дурак и фанфарон, коротающий
парижские ночи писанием неудобоваримых врак про свои ратные подвиги.
Единственное, что заинтересовало Виталия Игнатьевича - краткое упоминание
неудачной попытки самоубийства некоего Кулешова, русского эмигранта
(<кажется, еврей> - педантично добавил полковник, никогда не упускавший из
виду этой важной темы). Кулешов попытался покончить с собой, проглотив
лезвие безопасной бритвы фирмы Gillette...

Второй большой работой стали мемуары некоего Ломидзе, партийная кличка
<Львов>: старый большевик, оставивший после себя некие записки. Сам по себе
Ломидзе никакого интереса не представлял, но в документе неоднократно
упоминался Ульянов-Ленин, причём чрезвычайно нелестным образом. Владелец
документа, проживающий в Уругвае и испытывающий острую нужду в деньгах,
хотел продать оригинал рукописи наследникам дела Ильича. Шпулину надо было
решить, стоит ли тратить на это средства пролетарского государства. Виталий
Игнатьевич добросовестно прокрутил в голове все известные ему сведения,
касающиеся того времени и обстоятельств. И пришёл к выводу, что честный
историк (если таковые сохранятся после победы пролетарской революции во всём
мире) записки благополучно проигнорирует, поскольку у самого Ломидзе рыльце
в пушку - и составил полную опись передержек, умолчаний, и откровенной лажи,
содержащихся в предоставленных ему фрагментах.

За эту работу он получил личную благодарность полковника Лизолькина, премию,
и ещё увесистый бумажный кулёк - с кружком польской колбасы, банкой
американских сардин, крупой и печеньем. Типично большевистская награда за
усердие: в насквозь проголодавшейся стране лучшей наградой оставалась еда. К
кульку прилагалась коробка с бутылкой армянского коньяка и тремя шоколадными
медальками.

Той же ночью Виталий Игнатьевич первый и последний раз в жизни напился в
одиночестве. Он дул коньяк, как воду, закусывая его колбасой и сардинами, и
перелистывал в голове <Выбранные места из переписки с друзьями>.

Наутро он проспал и на работу вовремя не явился. Лизолькин устроил ему
кошмарный, хамский разнос в худших большевистских традициях. Шпулин слушал,
терпел, понимая, что по-хорошему ему следовало бы ударить этого куражащегося
мерзавца (полковник откровенно получал удовольствие от процедуры), а потом
будь что будет. В какой-то момент он чуть было не сорвался. Руку удержала
Неодолимая Сила, кстати напомнившая ему, что к загадке Второго Тома он так и
не подобрался, а потому весь этот крик и мат вполне заслужил.

Неодолимая Сила оказалась права: прооравшись, Лизолькин сник, после чего
даже пробурчал нечто вроде извинений. После чего выдал Виталию Игнатьевичу
очередные вводные.

Когда Шпулин понял, о чём идёт речь, он чуть было не схватился за сердце.

Сначала он получил на руки фотокопию. Это было письмо, короткое и банальное:
один мелкий человек пишет другому мелкому человеку о своих делах, оставшихся
в давно и прочно забытом веке. Цитата из Пушкина была крохотной: одно полное
четверостишие и две строчки, обрывающиеся разговором о ценах на сукно.

В принципе, обнаружение неизвестного стихотворения позднего Пушкина было
событием экстраординарным. Виталий Игнатьевич, однако, с самого начала
почуял, что никакого события не состоится. Начальство интересовалось ровно
одним - точно ли это Пушкин. Виталий Игнатьевич склонялся к последнему, что
и попытался обосновать - на десяти страницах мелким почерком. На следующий
день Лизолькин лично посетил комнатку Шпулина и положил ему на стол
стеклянную рамку. Между стёклами находился оригинал письма, изрядно
попорченный временем, но вполне удобозримый. Через два часа он забрал письмо
назад - к тому моменту шпулинские подозрения переросли в уверенность.

* * *

- Вы блестяще себя проявили, Шпулин, - Лизолькин с видимым неудовольствием
подписал последнюю бумагу из папки. - И очень вовремя. Вы об этом знать не
могли, но как раз сейчас мы решали вопрос о пополнении...

Самым поразительным казалось, что Лизолькин нисколько не волновался.
Несмотря на то, что второй человек, находящийся в кабинете, мог в любой
момент стереть полковника в порошок. Тем не менее, Виталий Игнатьевич
чувствовал, что сейчас обычная большевистская иерархия почему-то не
работает - как будто Лизолькин и тот, второй, были в каком-то важном смысле
равны.

- А я вот был против кандидатуры товарища Шпулина, - второй человек резко
развернулся. Блеснуло знаменитое пенсне. - Вы не знаете, почему это товарищ
Берия против? Потому, - Берия гадко растянул губы, сделавшись похожим на
злую лягушку, - что товарищ Берия знает людей. И ему не нравится, что
советский гражданин Виталий Игнатьевич Шпулин, он же Гороблагодатский очень
слишком, - здесь он запнулся, - любит советскую власть. А ведь гражданину
Шпулину совсем-совсем не за что любить советскую власть. Хотя бы как
интеллигентному человеку. Вы ведь интеллигентный человек, гражданин, э? - он
в упор уставился на Виталия Игнатьевича.

Шпулину показалось, что ему в глаза заглянула сама Генеральная Линия. Но
Неодолимая Сила и на этот раз выручила: веко зачесалось, он сморгнул, и
наваждение пропало. В голове прояснилось. Он знал, что ответить.

- Я не интеллигентный человек. Интеллигентный человек любит рассуждать, а я
люблю работать, делать дело, - Виталий Игнатьевич почти не кривил душой. -
Моё отношение к власти... к любой власти, если угодно, - этот выпад
показался ему уместным, - зависит от того, даёт ли эта власть работу,
интересную мне. В слово <даёт> входит, разумеется, и оплата труда...

- Не уводите разговор в сторону, я этого не люблю, - Берия погрозил
пальцем, - это всё разговорчики спецов, я их наслушался... Это всё - чепуха,
средства. Нас интересует другое. Советская власть не с неба свалилась, э? У
неё есть свои цели. А как гражданин Шпулин относится к целям советской
власти?

Виталий Игнатьевич молчал, понимая, что безнадёжно проигрывает разговор.
Неодолимая Сила, однако, тоже почему-то не давала о себе знать.

- Хорошо, понятно, - наконец, сказал Берия. - Нормальный человек. Нас
боится, но умеренно. Потому что уверен - если бы мы хотели расстрелять
товарища Шпулина, мы бы его давно расстреляли... (Шпулин механически
отметил, что переименован из <граждан> в <товарищи>.) - Нормальный ход мысли
интеллигента - всё рационализировать. А если нам интересно было расстрелять
вас именно сейчас? Что вы на это скажете? Что готовы? Э-э-э, нехорошо,
товарищ Шпулин. Есть много вещей, к которым вы совсем-совсем не готовы. Да я
не про иголки под ногти, - поморщился он, - хотя и это тоже... С чего бы нам
начать? Ну вот хотя бы, пожалуй... Посмотрите на досуге. Вы же русист, вам
это интересно.

Он пододвинул к Виталию Игнатьевичу небольшой томик в коричневой обложке. На
ней значилось: <Н.В. Гоголь. Мёртвые Души. Том II.>

Перед глазами Шпулина всё поплыло. Как сквозь толстый слой ваты он услышал:
<И устрой ему прогулку по Москве. Возьми машину во втором гараже. Поведёшь
сам.>

* * *

- Ну конечно, Гоголя ликвидировали, - полковник сделал неопределённый
жест, - опасную книгу ведь написал. Очень опасную. Так что их императорское
величество подумало-подумало, да и отдало секретное распоряжение. Насчёт
великого писателя земли русской, да... Я читал отчёт по делу, - добавил
он. - Ну и вся сказка насчёт сожжения Второго Тома - тоже. Что скажете,
товарищ Шпулин?

- Что там было опасного? - Виталий Игнатьевич воспринимал происходящее, но
не вполне адекватно: ему казалось, что он видит нечто вроде затянувшегося
сна. Однако, Второй Том был реальностью - в этом он почему-то не сомневался.

Казённая <Победа> медленно плыла по московским переулкам. Снежинки тихо
падали на лобовое стекло. Полковник оказался отличным водителем.

Шпулин механически отметил, что в машине тепло.

- Непатриотическая книжка получилась очень. Вы, когда читать будете,
обратите внимание на монолог Костанжогло в шестой главе, где он спорит с
англичанином, как его... забыл. Где доказывается, как дважды два, что
сельское хозяйство в России всегда будет экономически убыточно, по причинам
климатической... И доходит до всяких нехороших предположений. Кстати, под
видом англичанина там выведен сам основоположник, который из Английского
клуба... Вот, кстати. Давайте остановимся. Да не хватайтесь вы так за
портфель, никуда ваша книжка не убежит...

Машина стояла возле высокого дома с фасадом, выставленным к улице углом. Его
украшали огромные нелепые лоджии, засыпанные снегом. Совсем рядом с домом,
прижавшись к нему, стоял белый ларёк с надписью <Мороженое>.

- Прекрасный символ. Вы не задавались вопросом, почему большевики в Москве
строят такие дома? Или, скажем, мороженое. У нас его продают даже зимой, в
тридцатиградусный мороз. Смешно? Признаться, с этим мы всё-таки
поторопились. Тогда казалось, что у нас уже всё получилось. Или вот-вот
получится. К сожалению, углекислый метод сам по себе ничего бы не дал. Но, -
он хлопнул застывшего Виталия Игнатьевича по плечу, - теперь, кажется, всё в
порядке. Очень скоро зимы у нас не будет. Мы уже знаем, как пробить озоновый
слой. Послушайте...

* * *

Всё началось с Чаадаева. Теория, впоследствии ставшей неофициальной
идеологией российской власти, была впервые изложена в <Апологии
сумасшедшего>. С точки зрения диалектического материализма она была,
разумеется, наивной, так как сводила всё многообразие жизненных явлений к
<фактору географическому>. Кстати, на этой фразе дозволенная к
распространению версия <Апологии> обрывалась. Полный же текст был раз в
десять длиннее, и содержал в себе целое историософское учение.

Мир, каким он представлялся Чаадаеву, был разделён всемогущим Творцом на
четыре части, по числу сторон света, каковые суть Юг, Восток, Запад, и
Север. Каждая из сторон света посвящена одной из стихий: Югу соответствовал
Огонь, Востоку - Воздух, Западу - Земля, и Северу - Вода. Эта принадлежность
оказывала решающее влияние на темперамент жителей этих краёв, их
мироощущение, что и обусловливало различие политических и экономических
режимов.

Во всём этом не было бы ровно ничего оригинального, если бы не следующий
изворот мысли московского затворника. А именно: он объявлял главной
проблемой каждого <мира> нехватку стихии, противоположной его собственной.
Так, главной проблемой Юга всегда была нехватка воды. Это порождало
государства, основанные на распределении водных ресурсов: огромные
оросительные системы, для построения которых требовались тысячи рабов. На
Востоке недоставало земли: вопросы земельных наделов и их обработки
оказывались главными. Интересно был решён вопрос с Западом: в этом вопросе
Чаадаев единожды отступал от своего провиденциального материализма, полагая,
что <нехватку воздуха> здесь надо понимать метафорически, как недостаток
<естественной человеческой свободы>, каковую Запад завоевал в долгой борьбе
с собственными структурами власти. Зато с Севером (то бишь, в мысли
Чаадаева, с Россией) никаких сложностей не возникало: главной бедой
замерзающих краёв всегда было тепло.

Следствия из этого простого факта оказывались воистину необозримыми - и всё
больше грустными. Например, можно было доказать с математической точностью,
что никакое экономически успешное сельское хозяйство в России невозможно:
короткое лето и долгие зимы ставили повышению урожайности абсолютный предел.
То же самое можно было сказать и о промышленных перспективах: производство
чего бы то ни было в российских пределах требовало дополнительных расходов
на обогрев места производства. В исторической перспективе Россию ждал крах.
Кое-какие надежды можно было возложить только на военное преимущество:
завоевать холодную страну получалось климатически дороже, чем ей - завоевать
весь мир. Армия Наполеона Французского, бесславно воевавшая в двенадцатом
году с русским Генералом Морозом, была тому убедительным подтверждением.
Русским же полкам, привычным к морозам, было куда приятнее прогуляться до
Парижа... Однако, <ледяная крепость> (как изящно назвал Чаадаев своё
Отечество в третьей части <Апологии>, посвящённой военно-завоевательному
вопросу), была уязвима перед европейской лукавой предприимчивостью: то, что
русские солдаты завоюют на Западе, русские генералы отдадут обратно за
небольшие подношения со стороны угрожаемых стран. В конечном итоге бедные
страны всегда проигрывают войны, так как рано или поздно оказываются
вынуждены торговать своими победами, за неимением других товаров... Выхода
из положения Чаадаев не видел.

Понятно, что российские власти, ознакомившись с чаадаевским трактатом,
предприняли все усилия, чтобы предотвратить распространение подобных
воззрений. Вначале, впрочем, предпринимались и попытки что-то
противопоставить столь пессимистическому воззрению на судьбы Отечества.
Второй Том <Мёртвых Душ> был посвящён, по сути дела, попытке художественной
критики чаадаевской теории. К сожалению, критика вышла настолько похожей на
апологию, что пришлось в срочном порядке ликвидировать и само произведение,
и его автора. Схожая проблема возникла и с Пушкиным, чью <Записку о России>
(равно как и цикл поздних политических стихотворений) пришлось спрятать от
настырных интересантов в секретные архивы.

Постепенно возникали и идеи <исторического ответа>. Русский царизм уповал на
расширение пределов империи на Юг -захват Константинополя и выход к тёплым
морям. Однако, нашлись и те, кто смотрел шире: только окончательное решение
климатического вопроса сможет возвысить Россию до статуса мировой
свердержавы. Из того, что Россия не может ждать милостей от природы, они
делали вывод, что их надо взять силой.

Трудно сказать, в чьей голове впервые зародилась идея коррекции климатом при
помощи искусственного парникового эффекта. Однако, даже самые первые
прикидки показали, что любые разумные варианты предполагают такие вливания
углекислоты в атмосферу, которые потребуют строительства особых гигантских
установок по всей территории России. В самом лучшем случае они должны будут
работать десятки лет без видимого эффекта. И, наконец, всё это должно
происходить сугубо тайно: прознав о готовящемся климатическом перевороте,
европейцы позабыли бы распри, и совместными усилиями сокрушили <ледяную
крепость> раз и навсегда.

Всё это требовало установления в стране крайне своеобразного политического
режима.



* * *

- Значит, Николай отрёкся... - Виталий Игнатьевич постепенно приходил в
себя. Во всяком случае, в голове начало проясняться.

- Да, отрёкся ради России. По согласованию с руководителями Партии.
Происходящее надо было представить западным державам как русский бунт,
бессмысленный и беспощадный. На императоре лежала историческая
ответственность за страну. И он всё сделал наилучшим образом. Кстати, в
нашем секретном музее хранятся его награды. Специальным решением Совнаркома
от двадцать шестого года все члены императорской семьи посмертно награждены
орденами Ленина. За мужество и героизм. Их ведь всё-таки пришлось
расстрелять. Очень жаль, - он сделал приличествующее случаю грустное лицо.
<Как будто это он лично расстрелял княжну Анастасию, не успев её
изнасиловать> - подумал почему-то Шпулин с внезапно проснувшейся острой
неприязнью к полковнику.

- Когда-нибудь мы вспомним всех наших героев, - на сей раз Лизолькин
попытался подпустить в голос нечто вроде торжественной печали, - и поставим
им памятники в самых красивых городах России. В пальмовых рощах, - добавил
он, - у нас тут будут пальмы... По нашим расчётам, климат в Москве будет
субтропический. Как в Ялте. Кстати, придётся подводить воду, много воды:
континентальный климат в сочетании с жарой - очень непряитная штука. Сейчас
мы строим каналы. Потом у нас будут огромные водохранилища, пять сталинских
морей вокруг столицы...

- Подождите, - Шпулин невежливо перебил Лизолькина, - два вопроса. Один по
теме, один личный. По теме: как вы собираетесь это сделать?

- Нет ничего невозможного для партии большевиков... Хотя, конечно, есть.
Индустриализация была прикрытием для строительства углекислотных установок.
Однако, выяснилось, что мы не вполне представляли себе круговорот
углекислоты в природе... короче, не вышло. Но теперь у нас есть одна штука.
Как говорят наши учёные, она может за год сжечь озоновый слой Земли. Европе
и Америке это, конечно, не понравится. Зато у нас так не хватает
ультрафиолета. А температурка поскачет вверх, как миленькая... Что вы
делаете?

- Хочу всё-таки глянуть во Второй Том Гоголя. Знаете, я всю жизнь об этом
мечтал... - Шпулин понимал, что всё делает невовремя и неправильно, но не
мог остановиться. - Да, у меня второй вопрос, личный. Зачем вам понадобился
я?

- Ваша замечательная память и способности... Короче говоря, нам нужен
человек, присматривающий за современной литературой. Мы, например,
собираемся развивать фантастический жанр, а это может быть опасно. Вам
придётся читать текущую литературу, на предмет выискивания разоблачающих нас
идей. Мы должны действовать в обстановке повышенной секретности. Один
прокол - и... Да что такое с вами?

Но Шпулин его уже не слышал: он перелистывал страницы Второго Тома. Голова
кружилась. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием он ощущал, как по
сияющему лучу света к нему идёт юная Муся Кулешова с банкой <Эйнема> в
руках. И всё вокруг исполняется Неодолимой Силой.

Шпулин пережил несколько мгновений немыслимого, неземного счастья.

Потом его не стало.

* * *

- Кто ты?

Существо, называвшее себя полковником Лизолькиным, смотрело на существо, ещё
полчаса назад бывшее Виталием Игнатьевичем Шпулиным. Впрочем, слово
<смотрело> здесь было бы не вполне уместно. Человеческое лицо Лизолькина,
разорванное и скомканное, валялось где-то под сиденьем. Настоящее лицо
полковника было гладким, зелёным, и безглазым. На хитиновой голове были
заметны только короткие усики и рудиментарные жвала.

Положение человека было несколько более предпочтительным: у него в руке был
пистолет. Дуло смотрело прямо в центр зелёного лица.

- Я представляю Народ Эйнем, - вежливо ответил человек. - А вы, судя по
внешности, принадлежите к доминирующему виду так называемой Империи. - Мы
знаем, что вы собираетесь сделать. Согласно галактическим законам...

- Мы нашли эту планету раньше вас, - голос существа исходил из отверстия в
центре головы. - Это наша добыча. Что касается законов, то это спорный
вопрос. Можете подавать на нас в Межзвёздный Суд. Посмотрим, чья возьмёт.

- В Суд мы, конечно, подавать не будем. Мы ведь не очень популярны в
Галактике, - человек грустно улыбнулся. - Но в законах мы разбираемся
неплохо. Разрушение биосферы чужой планеты - это, конечно, преступление.
Полное уничтожение популяции разумных существ - тоже. Но вы собирались
проделать всего-навсего коррекцию климата. Правда, пять шестых территории
Земли превратились бы в горячую каменистую пустыню. Очень удобную для
проживания вашего вида.

- Но на большей части территории России сохранится приемлемый для землян
климат, - ответило насекомое. - Сюда мы перевезём наиболее ценных
представителей вида хомо сапиенс. Это не противоречит галактическому закону
о колонизации.

- Переселите наиболее ценных. Чтобы было кому работать на вашу тараканью
Империю... А что же местное население? Вряд ли вы считаете его ценным.
Значит, под нож? Впрочем, вряд ли вы будете пачкаться сами. Зато когда сюда
полезет весь мир, спасаясь от жары... Насколько я понимаю, ядерное оружие вы
контролируете с самого момента его создания. И бомбы просто не взорвутся.
Так?

- Допустим, - насекомое щёлкнуло жвалами. - А почему это волнует народ
Эйнем? - подозрительно спросило оно.

- Потому что мы очень долго выращивали русскую культуру. Для своих
надобностей, - спокойно ответил человек.

Враги помолчали.

- Всё-таки, - наконец, сказало насекомое. - вашу планету уничтожили за дело.
Жаль только, поздно. Вы заразили собой весь космос.

- Ну конечно, - усмехнулся человек. - Всё, на что способны низшие существа -
это на ненависть к тем, кто их превосходит.

- Опять эта песня о высшей расе. Вы - самые обычные паразиты, - огрызнулось
насекомое. - Вы вселяетесь в чужие тела... манипулируете чужими
цивилизациями... не имея своей.

- Ругань - удел слабых. И нас и вас называют разными нехорошими словами.
Кстати, своя цивилизация у нас всё-таки есть. Просто она совершеннее вашей.
Нам не нужно таскать с планеты на планету свои телесные оболочки. А вот вам
приходится это делать. И постоянно попадать в неприятные сиутации. Вот хотя
бы: как и у всех насекомых, у вас нет лёгких. Вы дышите поверхностью тела.
Скорость поступления кислорода в кровь зависит от температуры окружающей
среды. Сейчас, например, на улице минус четыре градуса по Цельсию. Если вы
выйдете из тёплой машины, то через несколько минут начнёте задыхаться.
Настоящий мороз убил бы вас мгновенно.

Насекомое молчало.

- Вы и сейчас задыхаетесь. Иначе я не смог бы отнять у вас оружие и сорвать
маску. А вот мне хочется открыть окно. Душновато что-то... Ладно, ладно, не
буду. Вы мне ведь, откровенно говоря, можете понадобиться.

Усики дрогнули.

- Понимаю, о чём вы подумали. Это, кстати, совсем не больно, - человек
достал портсигар, вытащил <Приму>, помял между пальцами, но курить не
стал. - Это даже приятно. Освобождение от сознания доставляет мозгу
настоящее блаженство. Парадокс, не правда ли? Но я не могу занять ваше тело.
Бодрствующее и вменяемое сознание слишком крепко держится за него.
Откровенно говоря, вселение в чужой мозг возможно только при очень
специфических условиях. Будь это не так, мы бы давно уже управляли
Галактикой...

- Вы и так ей управляете, - с неожиданной злобой проскрипело насекомое. - Вы
везде. Вы лезете на все планеты, стараетесь забраться в каждое тело...

- Если бы так... Знали бы вы, с каким трудом я вселился в это. Правда,
человек был в состоянии продолжительного аффекта, это оказалось очень удобно
для имплантации.

- Один вопрос, - голос насекомого стал чуть тише, - зачем вам был этот
Гоголь? Ваш носитель почему-то очень хотел его получить.

- Текст Второго Тома был для меня, - человек позволил себе усмехнуться, -
чем-то вроде пароля. Я вошёл в его сознание много лет назад, но, как бы это
сказать... в спящем состоянии. Сигналом к активизации был Второй Том. Потому
что получить его он мог только от вас. Это значило, что он прошёл весь путь
до вашего гнезда, не завернув случайно по дороге в вашу пыточную контору. В
мои планы не входило попадание туда в обычном бодрствующем состоянии.

Насекомое завозилось, пытаясь принять позу поудобнее.

- Сиди уж, - человек повёл пистолетом. - В принципе, моя работа здесь
завершена. Ваша Комиссия - это единственное тараканье гнездо, относительно
которого мы не всё знали... Меня, кстати, не интересует, каким способом вы
собрались ломать озоновый слой. Этим занимаются другие... Я могу даже не
убивать тебя, - задумчиво сказал он, глядя на насекомое. - Тебя всё равно
прикончат твои соратнички по борьбе за имперские идеалы. Вы, тараканы, не
умеете проигрывать честно и тихо. Вы сначала перегрызёте друг друга. И в
очередной раз опозорите себя на весь обитаемый космос. Всего наилучшего.

- Подожди, - насекомое, наконец, устроилось на водительском месте. - Насчёт
этой страны... вы и в самом деле собираетесь?..

- Русские хорошо подходят для вселения чужого сознания. Зависимый тип
интеллекта плюс склонность его подавлять - это очень удобно для нас. Мы,
конечно, усилили эти свойства... Возможно, здесь будет наша небольшая
колония. Не сейчас. И не очень скоро. Когда вы уйдёте отсюда навсегда.

- Что вы будете теперь делать?

Человек промолчал. Вылез из машины. Повертел в руках пистолет, швырнул его в
сугроб. Сунул руки в карманы, и, насвистывая, направился в ближайший
переулок.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:10:28

Харитонов. Как навести порядок в России (+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

ЮБЕР АЛЛЕС


----------------------------------------------------------------------------
----

Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет.

Из письма новгородцев Рюрику





Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

15 июня.



На работу Петров перестал ходить, когда подорожал автобус. Месяца через
полтора ему позвонили из какой-то "ликвидационной комиссии" и посоветовали
забрать с завода свою трудовую книжку. Он подумал и решил, что как-нибудь
успеется. Потом он встретил на улице Пал-Егорыча, и узнал, что заводику
действительно настали кранты.

- Ёрш твою медь, - орал Егорыч, размахивая руками перед сашиным носом, -
дирекция, она, блин, етыть её в рот, ноги сделала, мы все приходим, а там
хрен вот такущий! Всё просрали, пропердолили, и ноги! Мы тыр-пыр, а куда?
Куда теперь? Ну вот ты мне скажи, куда? Куда теперь, ну? Ну пошли, что-ли...

Они пошли к ларьку, закупились, и хорошо выжрали в скверике "осколки"
(дешёвой водки, изготовляемой в близлежащем Осколово из спирта неизвестного
происхождения) и слегонца побухтели за жизнь. А когда Саша наконец притопал
домой, то нашёл пустую квартиру, и Люськину записочку на кухне - "тебя не
было, мне позвонили из дома, я к своим в Питер на три дня". Она сварила ему
большую кастрюлю борща, и взяла с собой все деньги, которые были в доме.

Через два месяца Люська отправила ему из Питера весточку в конвертике. Она
писала, что у неё всё хорошо, в Питере есть работа, и чтобы он на её счёт не
беспокоился. Кроме того, туда была вложена бумажка достоинством в полста
зелёных. Подписи не было. Письмо передал ему Чижов, ездивший Питер по
каким-то своим бизнесовым делам. Бизнес у него не клеился. Через некоторое
время он стал названивать, и настырно врать про какое-то горящее крупное
дело, на которое ему не хватает какой-то малости, всего на две недели,
вернет с процентами. Петров понял, что на Чиже висят долги, и посоветовал
ему пересидеть в Хопрово, где у Чижа был свой домишко с шестью сотками. Чиж
помолчал, после чего убитым голосом сообщил, что в Хопрово ему ехать уже
нельзя. Через пару дней он позвонил ещё раз, откуда-то издалека: разобрать
было почти ничего невозможно, кроме того, что звонит Чижов и о чём-то его
предупреждает. Саша понял так, что прогоревший Чиж от отчаяния взялся за
какое-то совсем уж непотребное дело - из таких, о которых лучше уж ничего не
знать. Поэтому он просто повесил трубку. Больше Чиж не проявлялся.

По телевизору говорили, что стагнация (Саша не могу взять в толк, за каким
хреном каждому очередному бардаку и развалу начальники придумывают новое
красивое название) вот-вот кончится, и что правительство намерено и дальше
вести жёсткую монетарную политику, чтобы не допустить падения курса
национальной валюты. С национальной валютной у Саши было плохо. Зелёная
бумажка, которой Люська расплатилась с ним за восемь лет совместной жизни,
кончилась за неделю. В понедельник Саша наскрёб по карманам железа и пошёл к
киоску за четвертинкой осколовской тошнухи. На осколовскую не хватило, и
хачик в киоске продал ему какую-то совсем уж левую водку, в бутыльке без
этикетки и акцизной ленточки, но с круглой сиреневой печатью на боку. Хачик
поклялся мамой, что это водка. По тому, что он не сказал "хорошая водка"
(осколовскую тот называл "очен харошая"), Саша понял, что лучше бы это не
пить, но сейчас ему было всё равно.

Возле лавочки валялся грязный пластмассовый стаканчик. Саша хотел было его
поднять, но передумал и раздавил ногой. Потом вытащил из кармана бутылку,
свинтил пробарь, тот деловито хрупнул. Водка воняла горелой резиной. После
первого же глотка он поперхнулся, и поэтому остался жив.



Российская Федерация, г. Москва.

16 июня.



- У нас нет другого выхода, - повторил российский Президент. - И у нас очень
мало времени. Это надо делать сейчас, или не делать вообще.

- Если только это выход, - добавил Премьер. Он смотрел прямо в глаза, голос
у него не дрожал, но Президент чувствовал, что тот уже согласен, уже
убеждён, точнее говоря, уже хочет быть переубеждённым.

- У нас нет другого выхода. Кстати, национальная культура сохранится. Они
будут очень тщательно её сохранять.

- Сохранять - да. Но не воспроизводить, так? Культура существует, пока она
жива, понимаете вы это или нет?

- Она уже мертва. Посмотрите на то, что пишут, что показывают по
телевидению.

- Это временное явление. Это когда-нибудь кончится.

- Вместе с нами. Вы можете сообразить, что нас очень скоро не будет? Просто
не будет. И, главное, все всё прекрасно понимают. Просто ничего не могут
сделать.

- И что же такое все понимают?

Президент в упор посмотрел на собеседника.

- Вы хотите это услышать? Наша страна неконкурентоспособна. Нация
неконкурентоспособна. Мы исчерпали себя. Мы не можем сделать усилия, чтобы
подняться. Мы вообще ничего не можем. Всё.

Премьер отвёл глаза.

- Есть новости с мест?

- Всё идёт нормально.

- Сколько их сейчас?

- Ну, полсотни, наверное, наберётся. Там очень низкий процент людей с этим
геном. Мы специально искали такое место.

- И ничего?

- А чего вы ожидали? Революции?

- А чего ожидали вы?

- Мы, - серьёзно сказал Президент, - ожидали, что никто ничего не заметит.

- И как?

- Пока всё в порядке. Это же маленький замурзанный городок. Мелкий дребезг
на микроуровне. Ленивость и нелюбопытность. А потом будет поздно.

- А не получится ли так, что западники нас за это накажут?

Президент улыбнулся - впервые за весь разговор.

- Может быть, накажут. Но я думаю, что для начала они здорово перегавкаются
друг с другом.



Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

17 июня.



То, что с ним происходит что-то непонятное, он почувствовал сразу после
выписки. В больнице его продержали где-то около суток, из которых половину
времени он провалялся под капельницей. На прощание главврач, замученный
старый дядька в грязном белом халате, посоветовал воздержаться от принятия
пищи в течении ближайших двух дней. Саша ухмыльнулся и попытался стрельнуть
у доктора сигарету. Доктор поморщился и мотнул головой в сторону двери. В
другое время он пошёл бы выписывать бюллетень, но теперь оставалось одно:
идти домой.

Странности начались дома. Сначала он поймал себя на том, что стоит посреди
прихожей, как баран, потому что ему не хочется подходить близко к вешалке.
Присмотревшись, он понял, что вешалка висит криво. Потом в памяти что-то
шевельнулось, и он чуть ли не увидел, как прибивал её к этому самому месту
года три назад - и ведь до сих пор не замечал, что перекосил. Он потоптался
ещё немного, но всё-таки заставил себя повесить куртёнку на колышек, хотя
делать этого ужас как не хотелось.

В комнате он почувствовал себя совсем неуютно. Всё было привычным, знакомым,
но каким-то неправильным. Особенно зловещим казался мусор в углу. Саша никак
не мог заставить себя сесть к нему спиной: он ощущал, что из мусора на него
кто-то смотрит.

Он включил телек, но по телеку показывали тоже всё неправильное.



Ночью ему приснилось, что среди мусора сидит крыса. Она смотрела на него
красными глазами, и он чувствовал, что, когда он отвернётся, она укусит его,
и потом он умрёт. Умрёт в мучениях, гадко и страшно. Саша встал, попил
холодной ржавой воды из-под крана, и стал искать совок и веник.

Потом он ненадолго заснул, а утром принялся мыть полы. У себя под кроватью
он нашёл осколки стекла, отвёртку с обломанной рукоятью, и
пятидесятирублёвку, оказавшуюся там невесть как и когда.

Он вернулся из магазина, прижимая к груди две пачки стирального порошка,
упаковку хозяйственного мыла, и банку с белилами. Кисточку он нашёл в
бельевом шкафчике. Щетина засохла намертво, и пришлось долго вымачивать в
керосине, благо Люська всегда держала небольшой запасец для коптилки, на
случай непланового отключения света.



Весь день он провозился с самым неотложным ремонтом. Ночью ему опять
блазились кошмары: бесконечно длинные грязные улицы, тёмные углы, из которых
смотрели крысы, черти, и какие-то маленькие гнусные человечки. Они были
везде, выглядывали из каждого окурка, из каждого грязного пятна, из каждой
незаделанной щели. И все они тянулись к нему, чтобы коснуться его,
запачкать, осквернить, убить.

Но под утро ему приснился огромный железный циркуль. Он спускался с небес, в
нестерпимом блеске, и на обоих концах его были сияющие иглы. Мерзкие твари в
ужасе сбились в кучу, но циркуль вонзился в самое средоточие этой мерзости,
а когда он снова поднялся, на сияющей игле корчилось что-то бесформенное и
страшное, но уже издыхающее.

Саша проснулся, и почувствовал под щекой мокрое: он плакал во сне.

- Бог - эти Порядок, - прошептал он в подушку. - Порядок - это Бог. И когда
Порядок будет везде, всё будет в Порядке. Я люблю Порядок.



Ему стало легко и хорошо, и он опять уснул, думая про себя, что наконец-то
понял самое главное, и теперь-то уж точно всё пойдёт как надо.



Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

18 июня.



Окна Петров вымыл утром, а потом опять отправился за покупками. От
пятидесяти рублей почти ничего не осталось, и он стал размышлять над тем,
можно ли заработать здесь, или сразу продать квартиру и отправиться в
Петербург (почему-то он был уверен, что сможет найти там работу). На улице
всё было неправильно, особенно же мусор, наваленный прямо около урны. Мусор
должен был быть в урне. Правда, она была старая и ржавая, и к тому же не
выгребавшаяся, наверное, с советских времён, но это было правильное место
для мусора, и крыса в ней сидеть не могла.

Когда он подумал о крысе, у него пересохло во рту и захотелось сплюнуть. Он
подошёл к урне и попытался попасть прямо в чёрный зев, но промахнулся: слюна
повисла на самом краешке тяжёлой каплей. Это выглядело противно, и хуже
того, неправильно. Саша поднял смятую коробку из-под папирос, и, стараясь не
запачкаться, аккуратно счистил липкую гадость с края, после чего отправил
коробку на место, в урну.

- Извините, - раздался за спиной чей-то голос.

Саша обернулся с острым чувством неловкости, как будто его застали за
нехорошим делом. И обомлел: перед ним стоял правильный человек.

Трудно сказать, в чём, собственно, заключалась эта самая правильность, но
Саша ощутил это сразу.

Секунды через две он сообразил, что перед ним Пал-Егорыч.

Правда, этот Егорыч был разительно не похож на прежнего - хотя бы тем, что
был в пиджаке и при галстуке.

- Я очень рад видеть вас снова, - правильно сказал Павел Егорович и слегка
склонил подбородок. Саша машинально кивнул, и тут же опять ощутил
неловкость: кажется, ответить нужно было как-то иначе.

- Я... хм... э... очень рад, - выдавил он из себя, чувствуя, что говорит
что-то не то.

Павел Егорович сделал вид, что пропустил это мимо ушей.

- Добрый день, господин Семенихин, - наконец, нашёл правильные слова Петров.

Павел Егорович поощрительно улыбнулся.

- Дорогой Александр, не следует, наверное, так волноваться, - заметил он как
ни в чём не бывало, - и, может быть, нам лучше пройти в некоторое помещение?
Мы могли бы там беседовать. Я не приглашаю к себе. Я извиняюсь, в моих
комнатах нам будет не удобно. В моих комнатах, вы это догадываетесь,
делается небольшой ремонт.





Соединённые Штаты Америки, федеральный округ Колумбия, г. Вашингтон.

18 июня.



- Так они знали? - недоверчиво спросил человек из госдепа.

- Они всё знали ещё в сорок четвёртом, - ответил Великий Магистр ложи "Меч и
Карбункул", председатель Всеамериканского общества "Милосердие и Здоровье" и
владелец корпорации "Медиформ" господин Курт Залески. - А детали выяснили
впоследствии. Конечно, требовалось время на то, чтобы разобраться в
механизме воздействия, и ещё больше времени - на организацию производства
самого вещества. Но, в принципе, сейчас они могут производить бета-форму.
Правда, тот образец, который вы мне предоставили, довольно грязный.
Разучились работать. Ничего, скоро научатся, - с удовольствием добавил он.

- Госдепартамент интересуется двумя вопросами, - прервал его собеседник,
низенький человек в модных прозрачных очках без оправы. Господин Курт сразу
заметил, что кривизна стёклышек в этих очках нулевая, а сами стекла отливают
в синеву. Видимо, скрытые мониторы, или ещё какая-нибудь глупая техническая
игрушка. Ну, американцы всегда любили игрушки.

- Два вопроса. Намба ван: могут ли они восстановить по бета-форме
альфа-форму?

- Нет, - господин Курц сделал выразительную паузу. - Это совершенно разные
вещи. Никакой связи. Альфа-форма активизирует совсем другие группы, так
называемые "гены свободы". Название, разумеется, глупое: скорее уж, гены
самоорганизации... Впрочем, вы, американцы, никогда не отличались хорошим
вкусом на названия. Сказывается отсутствие классического образования,
полагаю...

- И вопрос намба ту: сколько у них людей с чумным геном?

- До двадцати процентов, - вздохнул Курт. - Возможно, даже больше. Если бы
Гитлер знал это тогда... Наша расовая теория действительно никуда не
годилась. Мы ошиблись в самом главном вопросе - славянском. Впрочем, тогда
никто ничего толком не знал.

- Простите, Курт, я давно хотел спросить... Вы ведь сами бета-формер?

- Моё положение позволяет мне самому контролировать свою биохимию. Это всё,
что я хотел бы вам сказать, - помолчав, ответил Магистр.

- Благодарю за откровенность, мистер Залески... И всё же...

- Рано или поздно, мои дорогие, вам придётся возвращаться к тому, что открыл
нам Гитлер. Это неизбежно. Русские просто немножечко вас опередили. Если вы
примете правильное решение сейчас, вы сохраните превосходство. Через
некоторое время придётся говорить о паритете. А потом... В любом случае,
Германия ждать не будет.

- Вам не следовало этого говорить, Курт.

- Я здесь не при чём. Я не имею никакого влияния на своей исторической
родине. Но я знаю немцев. Даже те мартышки, которых сделали из них вы... Это
начнётся очень скоро.

- Они ничего не узнают.

Великий Магистр откинулся в кресле и рассмеялся.

- Думаю, они уже знают. И я знаю, кто им сообщил эту информацию. Или сообщит
в скором времени.



Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

18 июня.



Правильных людей в городе было пятьдесят восемь человек. Саша оказался
пятьдесят девятым. Уже были собраны некоторые данные, из которых явствовало
следующее. Правильные начали появляться где-то месяца три назад. Как
правило, изменению предшествовало какое-нибудь неприятное происшествие:
бытовая травма, отравление, хорошая драка, или просто ссора на семейной
почве. К примеру, господин Семенихин (точнее говоря, Пал-Егорыч) в нетрезвом
состоянии подрался с деверем, оба легко отделались, но через пару дней
господин Семенихин начал понимать, что к чему, и быстро стал правильным.

Общим моментом было то, что все - хотя бы на короткое время - пользовались
медикаментами. Их список был уже составлен и проанализирован: он был
небольшим и довольно-таки произвольным. Важно было ещё и то, что таблетки,
пилюли или йод с зелёнкой (они тоже входили в список) были куплены здесь, в
Тоцке. Питерские и московские средства никакого эффекта не вызывали, это
было уже проверено.

От Саши потребовался подробный отчёт о происшедшем с ним лично. Он писал его
час. За это время Семенихин сделал несколько звонков, и Организация нашла
ему новое место работы, а также выделила из своего фонда небольшой кредит на
неотложные нужды, под пять процентов годовых.

Новость о существовании Организации Петров воспринял как должное: ему было
совершенно очевидно, что правильные люди должны объединить усилия и
поставить все дела под чёткое руководство единой воли. Иначе справиться с
бардаком и грязью в городе и стране было бы невозможно. Не вызывало сомнения
и то, что он должен в неё вступить, и служить ей, пока в нём будет нужда.
Организация служила Порядку, а Порядок - это то, ради чего следует жить.
Здесь всё было ясно. Оставалось лишь определится с тем, на каком участке
работы он, Александр Петров, будет нужнее всего.

Впрочем, оставались кое-какие личные вопросы. Саша прикинул, сколько ему
нужно денег для пристойного ремонта в доме: цифры в голове ложились ровными
рядами, и через пару минут ему стало ясно, что выделенной суммы не хватит.
Ещё через две минуты он сообразил, где можно взять недостающее.





Российская Федерация, г. Москва.

18 июня.



- Да, господин Канцлер, Вы всё поняли совершенно правильно. Да, господин
канцлер. Мы просто доводим ситуацию до Вашего сведения, господин Канцлер. Мы
не можем скрывать подобную информацию от наших европейских друзей. Да,
бета-форма. Нет, нет. Решение уже принято, господин Канцлер. Да? Ничего не
имеем против, господин Канцлер...

Президент России положил трубку и грустно улыбнулся.





Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

18 июня.



К палатке они пошли вечером. Давешний хачик попытался было лезть на рожон,
но господин Семенихин сломал ему мизинец на левой руке, и тот стал
понятливее.

- Ваш напиток вредит здоровью, - постарался поговорить с ним по-человечески
Александр. - Вы не достаточно предупреждаете об этом покупателя, и такой
напиток не должен поступать в продажу. Вы нанесли мне вред, вы должны быть
наказаны. Поскольку в этом городе я не могу успешно обратиться в суд, и ваше
наказание не наступит в должном порядке, вы должны дать мне сейчас деньги в
размере штрафа за ваше преступление.

Слово "деньги" хачик понял правильно. Но, когда Александр, пересчитав
полученную сумму и сверившись с документом, выдал ему сдачу, хачик почему-то
опять впал в истерику, так что пришлось снова применить насилие.

На прощание они аккуратно разбили все бутылки, которые показались им
сомнительными.





Российская Федерация, Республика Татарстан, г. Казань

1 августа.





...Шаймиев извивался, пытаясь вырваться из рук спецназовцев. Наконец, он
обессиленно затих.

Представитель Президента подошёл ближе и заглянул в глаза татарину.

- Мои извинения, но мы не могли поступить иначе. Сейчас для нас всех это
единственный способ выжить. И для вашего народа тоже.

- Нет... - прохрипел Шаймиев - это измена... евразийская идея... да вы же
сами наполовину татары...

- Уже нет. Мы попытались сделать всё осторожно, без потрясений. Германин
добавляется в лекарства, в еду, в напитки... правда, он разрушается водкой,
но мы работаем и над этой проблемой... Но вы догадались. Так что придётся...

Шаймиев ещё раз попытался вырваться, когда игла вонзилась ему в вену. Потом
была боль и темнота.

- Вот и всё, - склонился над поверженным властителем Татарстана. - Всё
кончилось.

- Ваше поведение... возмутительно... - прошептал Шаймиев. - Это... это не
есть порядок.

- Это просто шок... Германиновый шок. Скоро всё нормализуется.

Но Шаймиев чувствовал, что с ним произошло что-то страшное и непоправимое.
Ему мучительно хотелось поправить галстук, застегнуть запонку, а невесть
откуда всплывшее воспоминание о вчерашнем дне вызывало приступ головной
боли... Он чувствовал, что становится другим.

Становится правильным.





Российская Федерация, г. Санкт-Петербург.

11 августа.



Академик Шойфман заваривал себе чай. Сначала он обмыл заварочный чайник
кипятком, согрел его, потом засыпал туда две чайные ложечки крупнолистового
китайского чая из старой жестянки с вытертым синим слоном на боку.

- Давайте, наконец, прекратим этот бессмысленный разговор, молодой
человек, - не оборачиваясь, сказал он своему собеседнику. - Вы являетесь ко
мне домой, прикрываясь звонком из Администрации Президента. Вы говорите, что
речь идёт о деле чрезвычайной важности. А теперь вы объясняете мне азы
культурологии! Вам не кажется, что это немножечко слишком?

- Терпение, Виталий Аркадьевич, - без тени смущения в голосе ответил ему
собеседник. - Но вы хотя бы согласны с тем, что я говорил до того?

- Разумеется, нет! - вспылил Шойфман. - Вы говорите, что экономика и всё
прочее определяется национальной культурой. Мой бог, это до очевидности
неверно, потому что экономика - это часть культуры... но, допустим, я
понимаю, что вы хотите сказать, и допустим, я соглашаюсь. Но дальше вы
говорите, что национальная культура определяется биохимией мозга! И я таки
знаю, что за этим будет! Это будет примитивный, тупой, самодовольный расизм,
учение о биологической детерминированности, это девятнадцатый век и расовая
евгеника...

- Нет-нет, что вы, Виталий Аркадьевич, - молодой человек, кажется,
улыбнулся. - Расизм опровергнут практикой. Врождённые биохимические различия
существуют, но они не так велики...

Но академик уже завёлся. Его подняли чуть ли не с постели, и теперь он не
сможет заснуть без таблетки. Он это переживёт, как переживал всё остальное.
Но, по крайней мере, никто - даже сам Президент - не заставит его в такой
ситуации быть любезным.

- Вот-вот! Вы все говорите глупости, потому что не слышите сами себя! Вот вы
сказали что? "Врождённые биохимические различия существуют, но они не так
велики..." - передразнил он незваного гостя. - Не так велики! А с чем вы
сравниваете их величину? Не так велики как что?

- ...как благоприобретённые, - спокойно закончил собеседник.





Германия, федеральная земля Северный Рейн - Вестфалия, г. Дюссельдорф.

11 августа.



- Давайте не будем хитрить друг с другом, Ваше Высокопреосвященство!-
посланец Великой Ложи Соединённого Братства встряхнул головой, отбрасывая
назад длинную седую прядь. - Это непродуктивно. Мы имеем шанс покончить с
враждой наших церквей и снова объединить христианский мир.

- Всё же у нас разное положение, - кардинал сделал паузу, чтобы пригубить
тёмно-красного вина из высокого бокала.

- Да, но ненадолго. Насколько мне известно, русские расшифровали
бета-протестантиновый комплекс, некогда разработанный нацистами. Однако, их
"германин" делается варварскими методами...

- Из крови немецких младенцев? - кардинал язвительно улыбнулся. - Что ж, это
было бы забавно... в любом случае.

- В любом случае, они скоро построят у себя четвертый рейх. Или четвёртый
Рим. Или ещё что-нибудь в этом духе. Нам надо что-то делать.

- И вы предлагаете...

- Обмен. Честный обмен. Признаюсь, наше руководство тянуло с этим как
могло...

- Это неравноценный обмен. Вы нам - почти что расшифрованный нами
альфа-комплекс, а мы...

- Я не понимаю слова "почти". Оно, простите, здесь неуместно. Или у вас есть
альфа-протестантин, или у вас его нет.

- Хорошо. В обмен вы хотите...

- Да. Нам нужна тайна Причастия. То, что вы называете Истинной Кровью
Христовой. То, что позволило вам контролировать Запад на протяжении всего
Средневековья...

- Да, пока не появились проклятые гуманисты с их элевсином... Они чуть не
возродили язычество...

- В любом случае, сейчас не до старых счётов. Или-или. Запад должен
объединиться. И дело не только в русских. Вы знаете, что в Иране отчаянно
ищут секрет Хаомы?

- Ну, им придётся долго искать...

- Вы не понимаете ситуации. Сейчас чёртова наука слишком глубоко влезла в
эти дела. Не сегодня - так завтра. Да или нет?

- Мне надо провести ряд консультаций...

- Некогда. Я знаю, что вы обладаете всеми необходимыми полномочиями. Да или
нет?

Кардинал снова поднял бокал, посмотрел на свет.

- Такая возможность, такие перспективы... Но вы ведь знаете, что я отвечу.

- Вот так. Ну что ж. В таком случае мне остаётся забыть о западной
цивилизации и вспомнить о нашем старом Фрице... Вам не кажется, что с
Германией обошлись слишком жестоко?

- Нет, мне так не кажется, - голос кардинала стал сухим и неприятным. -
Германия получила по заслугам. И я уверен, что вы никогда не посмеете
снова...

- Полчаса назад я тоже был в этом уверен, господин кардинал. Но вы были
очень красноречивы. Вы разубедили меня буквально одной фразой. Точнее, одним
подразумеваемым словом. И это было слово "нет", не так ли?

- Это всё, что вы хотели сказать?

- Теперь уже всё. Увы, я потерял последний аргумент, который мог бы изменить
решение Канцлера. Не могу сказать, что меня это радует. Скучная буржуазная
демократия лично меня вполне устраивала. Ну что ж. Es ist Schicksal.



Российская Федерация, г. Санкт-Петербург.

11 августа.



- Это параноидальный бред. Вы хотите сказать, что западная культура...

- Все великие культуры, профессор. Все.

- ...основана на том, что какие-то там зловещие тайные силы кормят своих
граждан какой-то психотропной отравой? И при чём тут немцы? Не смешите меня.

- Ну почему же отравой? Это очень тонкое воздействие, по-своему позитивное.
Насколько нам известно, протестантский Запад использует для этой цели некое
сложное вещество, именуемое альфа-комплексом. На нём основана так называемая
"протестантская этика" и всё с нею связаное. В том числе и экономическая
система. И выборы. И всё остальное. Альфа-форма активизирует так называемые
"гены свободы". К сожалению, альфа-протестантин и всё с ним связанное -
главный секрет Запада, и он охраняется очень, очень тщательно. Но были
попытки разработать что-то альтернативное. Вот у нацистов была интересная
разработочка... Так называемая бета-форма.

- И что это даёт?

- О, замечательный эффект, особенно на немцев. Видите ли, у них
действительно есть одна интересная национальная особенность. Чумной ген.

- Я не понял, при чём тут...

- Ну как же. В Средневековье немецкие земли сильнейшим образом пострадали от
чумы, и ещё от кое-каких инфекционных заболеваний. Выжили немногие, но у них
страх перед чумой закрепился на генетическом уровне. Точнее, страх перед
всем тем, что приводит к чуме. Крысы. Грязь. Экскременты. А также всё то,
что их напоминает... Любое нарушение правил воспринимается как грязь,
нечистота, угроза, и всё такое. Пресловутая немецкая любовь к порядку - это
просто глубоко вбитый в гены страх перед заразой...

- Остроумная теория, хотя и совершенно бредовая...

- Ну почему же бредовая? Бета-протестантин как раз и активизирует чумной
ген. О, с человеком происходят интереснейшие изменения.

- И что же именно? Впрочем, догадываюсь. Характер нордический...

- ...стойкий. Да, что-то вроде этого. Любовь к порядку во всех его
проявлениях, целеустемлённость и продуктивность. Скоро вы всё это увидите
наяву.

- То есть... вы хотите сказать...

- Положение у нас аховое, профессор. Это наш последний шанс...

- Погодите. Вы что-то говорили о чумном гене...

- Да, да. Среди русских - каждый четвёртый. У нас тоже ведь была когда-то
чума... Гитлер в своё время этого не учёл. Иначе записал бы нас в истинные
арийцы. У него этот критерий был основным. Но нацисты судили по состоянию
национальной культуры: раз грязные сортиры - значит, бета-протестантин не
действует. Когда разобрались, что к чему, было уже поздно. Хотя в других
случаях они были по-своему правы. Например, среди евреев носителей чумных
генов действительно маловато...

- Безумие, полное безумие... И что вы хотите от меня?

- От вас и от вашего института. Всего-то ничего. Надо как-то обосновать
культурный переворот. Найти корни, ветви, скрытые тенденции... Обнаружить
протестантскую этику в православии, наконец. Придумайте что-нибудь.

- Вы думаете, они... будут православными?

- Как вам сказать... Может быть и нет. А если да, то это будет мало похоже
на нынешнее православие... Ну, как современный ислам мало похож на
настоящий.

- А в чём разница?

- В том, что Скрытое Пророка было утеряно. Они очень сильно прятали рецепт
той штуки, на которой у них всё держалось. Секрет знали немногие
посвящённые, и однажды их стало слишком мало... В результате исламская
цивилизация как поднялась, так и пала. Остался только бессмысленный запрет
пить вино... кажется, от спирта у них нарушалась вся биохимия. В Ватикане,
может быть, осталась какая-то информация... Исламисты долго искали,
пробовали даже использовать наркотики, помните гашишинов? Но так ничего и не
нашли. Впрочем, это нас не касается. Короче говоря, вы и ваш институт должны
внятно объяснить, почему это в России все нужники стали идеально чистыми. Не
знаю, правда, кому понадобятся ли ваши объяснения... впрочем, понадобятся.
Тем восьмидесяти процентам россиян, которым придётся просто привыкнуть к
новому положению дел. Вот здесь нужна работа с культурой, хотя мы им тоже
поможем...

- Что значит поможете? Чем?

- Ну... в России наконец-то наступит порядок. Даже не так - Порядок. С
большой буквы Порядок. Настоящий. Юбер, так сказать, аллес. Которого все так
страстно желали.

- Я не уверен, что я желал такого порядка.

- Вы, может быть, и нет. Это же и есть настоящая русская национальная
национальная идея. Русские на протяжении веков мечтали об этом - стать
настоящими немцами. Теперь эта идея, наконец, реализуется. Это ли не счасть
е?

Профессор задумчиво покачал головой.





Российская Федерация, Ленинградская область, г. Тоцк.

16 сентября.



- Господин Петров, к вам записаны на приём Алексей Игоревич и ещё какой-то
человек...

Александр движением пальца подозвал секретаршу поближе, привстал, и сильно
ударил её по щеке. Голова девушки мотнулась, в глупых синих глазах выскочили
крупные слёзы.

- Госпожа Курочкина, вы должны называть мне имя, отчество и фамилию каждого
моего посетителя. Вы сказали сейчас мне слова "какой-то человек". Это
нетерпимо совершенно. Это неуважение к своему начальнику и одновременно к
его посетителю, - он с удовольствием ударил её ещё два раза. Девушка была
неправильной, но он не терял надежды привести её к порядку. К тому же она
была нетребовательна, и идеально подходила для быстрого отдыха после
рабочего дня.

Всё ещё всхлипывая, девушка побежала открывать дверь, над которой был прибит
щит с символом Организации - Циркулем, пронзающим иглой издыхающую крысу.

Алексей Игоревич был неправильным, но легко принял новый стиль работы. Если
бы не вечно нечищенные ботинки и отвратительная расхлябанная манера
разговаривать, его можно было бы даже принять за порядочного человека. Во
всяком случае, его отчёты были всегда хорошо подготовлены.

- Ну вот, принёс, - он аккуратно разложил перед Петровым бумаги. - Всё
тютелька в тютельку.

За истекший период Организация завершила первый этап реструктуризации
городского хозяйства. Кроме того, после установления контакта с аналогичными
структурами в области (правильные люди появлялись везде, и вели себя
примерно одинаково), появилась возможность наладить работу в более широких
масштабах. В частности, подготовлен проект прокладки асфальтированного шоссе
в Хопрово (предполагается добровольно-принудительная мобилизация трудовых
ресурсов населения). Поддержание правопорядка в городе осталось на уровне
прошедшей недели: восемнадцать случаев продажи несертефицированного товара
(меры приняты), четыре случая нарушения общественного спокойствия (в трёх
случаях меры приняты, один случай спорный), один случай неисполнения
распоряжения Организации (приняты решительные меры). По ходатайству бывшего
мэра города (решением Организации он был отстранён от исполнения
обязанностей, но сохранял номинальную власть) комендантский час в будние дни
сокращён. Темп строительных работ в центре города выдерживался в пределах
графика: за последнюю неделю было зафиксирован всего одна неявка рабочего к
участку (меры приняты). Из московского Института культурологии и энтнографии
поступил проект школьной программы для средних и старших классов...

Петров бегло проглядел листочки, расписался в ознакомлении, более тщательно
просмотрел сводную таблицу недельных показателей, после чего выписал Алексею
Игоревичу талончик на получение денег. Десять дней назад решением
Организации было принято перейти на режим ежедневных выплат: было
окончательно установлено, что большинство неправильных не способны
рационально распоряжаться сколько-нибудь значительными денежными суммами.

Вторым посетителем оказался начальник Внутренней службы Организации,
господин Чижов. Петров ощутил нечто вроде чувства вины перед наказанной
секретаршей: Чижова и в самом деле мало кто знал в лицо, а представляться он
не считал необходимым. Подумав, он решил не задерживать её сегодня после
работы, а самому - обойтись без быстрого отдыха, хотя это входило в
обязанности секретарши. Разумеется, он знал, что каждый раз после этого
девушка плакала в туалете, но не считал нужным придавать этому значение. Все
должны выполнять свою работу, только и всего.

Господин Чижов имел особые заслуги перед Организацией. Именно он в своё
время взялся переправить в городок первую партию лекарств с германиновыми
добавками. И даже сейчас, когда надобность в конспирации отпала, он
оставался главным связующим звеном между Организацией и Центром.

- Хорошие новости, господин Петров - как обычно, Чижов не поздоровался и
даже не сел. Это было отчасти оправдано спецификой его работы, но всё же
несколько коробило. Тем не менее Петров понимал, что правильные люди иногда
позволяют себе незначительные отступления от внешних форм Порядка, когда это
полезно для его внутренней сути. А господин Чижов был, вне всяких сомнений,
исключительно порядочным человеком.

- Господин Семинихин включён в состав правительственной делегации.
Послезавтра он вместе с членами Правительства России отбывает в Германию с
официальным визитом, - сообщил он.

- Это не важно само по себе. Важно, как господин Семенихин будет представлен
принимающей стороне, - ответил Петров.

- Есть мнение, что официальное и неофициальное представление различаются.
Есть также мнение, что принимающая сторона рассматривает господина
Семенихина как будущего лидера правящей партии России, - господин Чижов
позволил себе слегка улыбнуться.

- Также по некоторым неофициальным данным, вам, господин Петров, тоже скоро
придётся отбыть в длительную командировку в Германию. Это личное приглашение
Канцлера. Вместе с вами поедут специалисты из Центра, инструктора, многие
другие люди. Это большая, очень большая делегация. Возможно, вам придётся
руководить некоторыми действиями на территории Германии, которые
правительство этой страны не хотело бы проводить силами никаких своих
ведомств... Большая ответственность, большая работа.

- Следует ли, господин Чижов, делать вывод, что руководители Германии
приняли правильное решение?

- Без сомнений, господин Петров. Сейчас им необходим наш опыт... Между
прочим, в личном разговоре с господином Президентом господин Канцлер
произнёс некоторую фразу. Господин Президент просил передать её вам лично.
Он придал этим словам особое значение.

- Я внимателен.

- Я не достаточно знаю язык немцев. Постараюсь быть возможно более точен.
Господин канцлер очень любит свою страну, но её состояние сейчас вызывает у
него горе. Именно по вопросу нынешнего состояния Германии было произнесено
им следующее. Unser gesamtes Land ist gross und reichlich, aber hat keine
Ordnung in ihr.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:10:00

Харитонов. Фантазия на тему Гумилева (+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

МОРГЕНШТЕРН


----------------------------------------------------------------------------
----

В центре Галактики взорвалась звезда.

Причина катастрофы была крайне банальна: лишний вес. Старое, хорошо пожившее
светило, с массой около десяти солнечных, и железным ядром весом
приблизительно в два Солнца, было обречено на подобную смерть. Нейтронизация
звёздного вещества вблизи ядра приводила к образованию нейтрино. Эти
легкомысленные частицы, крайне слабо взаимодействующие с веществом и легко
пронизывающие насквозь целые планеты, из-за огромной плотности внешних
оболочек светила оказывались ими захвачены. Полонённые частицы, пытаясь
вырваться, создавали конвекционные течения в оболочках, нарушающие
эддингтоновское равновесие звезды. В конце концов, они разорвали её на
части. Выделившейся энергии хватило на кратковременную, но эффектную
иллюминацию Галактики.

Резкое изменение формы макрообъекта (от покойного солнышка остались
буквально клочья с небольшой чёрной дырой в центре) привело и к иным, менее
тривиальным последствиям. В геометрическом центре взрыва возник импульс
отрицательной вероятности. Из разлома пространства излилась cила, известная
человечеству как <мана>, <эманация>, <негэнтропия>, <энергия сущности>,
<сперматический логос>, <дыхание Брахмы> и <Творящее Слово>.

Четырнадцать миллиардов лет назад эта сила создала Вселенную из ничего.
Теперь она являла своё могущество крайне редко - лишь когда ей удавалось
прорваться сквозь пространство и материю. Взрыв звезды освободил её, хотя и
ненадолго.

Большая часть потока негэнтропии ушла во внегалактическое пространство.
Около десяти процентов было захвачено вероятностной плоскостью Галактики, и
начало распространяться в ней. Вероятностные плоскости звёзд и планет играли
роль линз и зеркал. Вторичные потоки сходились, рассеивались, смешивались,
отражались.

Узкий луч Силы, сфокусированный двойной звездой, прошёл через атмосферу
огромного планетоида. В ней родились микроскопические организмы, связывающие
метан. Через несколько тысячелетий они использовали все запасы - после чего
благополучно вымерли, так и не поняв, что жили.

Эхо минус-вероятностной волны накрыло планету земного типа. На ней имелась
жизнь, хотя и довольно примитивная. Эволюционный взрыв, порождённый Силой,
привёл к появлению сразу трёх разумных рас, быстро уничтоживших друг друга.

Два фронта потока столкнулись в хромосфере одинокой звезды, лишённой
спутников. Это послужило причиной возникновения странного существа из
раскалённой плазмы. Ему потребовалась тысячная доля секунды на автоэволюцию
и познание законов мироздания, и примерно столько же - на установление
контроля над физической реальностью. После этого и сама звезда, и все
объекты в радиусе ближайших пятидесяти световых лет исчезли в гравитационной
воронке.

Зато расплавленная железная оболочка астероида, вращавшегося вокруг голубого
гиганта, оказалась совершенно непригодной для рождения каких бы то ни было
существ. Но прекрасный металлический кристалл, в который превратился
астероид, заслуживал, пожалуй, восхищения эстетов, если бы таковые нашлись
поблизости.

Через четверть миллиона лет многократно отражённый поток Силы достиг
ковариационной окружности Галактики. В этом относительно спокойном месте,
где шансы на столкновение небесных тел минимальны, располагается
галактический <пояс жизни>: ожерелье звёзд с обитаемыми планетами. К таковым
относился и жёлтый карлик с десятью спутниками. На одном из них, третьем по
счёту, существовала развитая биосфера, и даже имелась одна разумная раса.
Столкновение потока с планетой могло бы - при определённых условиях -
привести к непредсказуемым последствиям.

К счастью, эти условия соблюдены не были. Поток шёл мимо вероятностной
плоскости системы. Дыхание Брахмы безопасно рассеивалось в пустоте.

* * *

Российская Федерация, Москва.

Яна стояла в вестибюле и скучала. За окном было темно: Москву накрывали
тоскливые осенние сумерки. С улицы, от киосков, доносился унылый крик
лотошного зазывалы - <фааааартуна, лаааатерея!> Время от времени в каком-то
далёком кабинете заполошно надрывался телефон.

Окружающий мир по эту сторону стекла напоминал декорацию к малобюджетному
триллеру: ободранные стены, моргающие лампы-трубки, и прочая мелкая
пластика. Самым забавным предметом обстановки был раскоряченный фанерный
щит-указатель с многочисленными надписями типа <Орто-Дент Плюс (зубной
камень ультразвуковым методом) 5 эт. комн. 504>, или <Мебель из Италии -
прямые поставки>. Особенно интриговал загадочный <Приём вещей у населения>.
От надписи отходила кривая стрелка, указывающая почему-то под лестницу. Там
белела огороженная верёвочками горка строительного мусора: цемент,
прикипевший к жестяному корытцу, ведро с окаменевшим варом, какие-то
поломанные доски со следами побелки. Яна от скуки стала воспоминать, откуда
всё это взялось, и в конце концов до неё дошло, что она видела это ведро и
эти доски ещё при приёме на работу.

Практически весь первый этаж был сдан руководством Института под
коммерческие конторы, третий и выше - тоже. На второй этаж не ходил лифт, и
конторы на нём не прижились. Возможно, поэтому от бывшей лаборатории
Яковлева кое-что сохранилось. Пришлось, конечно, поужаться: в бывшем
машинном зале и смежных комнатах разместилось турагентство, в маленьком
кабинете устроилась нотариальная контора, а в большой (где раньше сидел сам
Яковлев) вселилось нечто, именующее себя <ООО Люэс>. С <Люэсом> у Яковлева
были какие-то специальные отношения: одно время Яна каждый вечер видела
шефа, выходящего из бывшего своего кабинета в полуобнимочку вместе с ихним
главным. Через полгода Яковлев купил себе подержанную <Ауди>, и перестал
появляться в Институте совсем.

Яна к тому времени уже собралась уходить: её брак разваливался, из-за чего
опять начались проблемы... с этим самым. Тогда она выкарабкалась (спасибо
Герману), но надо было как-то брать себя в руки и начинать самой
зарабатывать на жизнь. В Институте денег не было. Пришлось уйти, а не
хотелось: у неё были неплохие математические способности, и она любила
звёзды.

Зайцев появился, когда Яна уже собралась идти наверх сама. За последние
полгода он не изменился: та же мордашка со старческими веснушками на лбу,
тот же робкий взгляд из-под бифокальных очочков, та же куртёнка болотного
цвета, кое-как пристроенная на сколиозном плечике.

- Ой, простите, Яна Валерьевна, я, э-э... припозднился сегодня, -
затараторил Иннокентий Игоревич, на ходу яростно скребя дно кармана в
поисках ключа. - У нас теперь интернет есть, провели от Академии, вот я и,
того, засел... осваиваю... - он смущённо потёр нос. - Статью свою нашёл
старую. Представляете, на американском сервере нашёл... э-э... ну то есть
перевод, конечно. Мой студент... он в Массачусетском теперь, представляете?
Так вот он перевёл. Хороший такой парень, толковый, я его помню... - Яна
недовольно шевельнулась, и Зайцев тут же поправился: - Извините, это я так.
Вам неинтересно теперь уже... Пожалуйста, ключик. Вы уж там, пожалуйста, не
очень долго. Кофе если... кофе в левом шкафчике, вода там же, банка целая,
фильтрованная у меня вода... с горелкой только осторожнее, а то ведь
охрана... э-э... в общем, вот, - он неловко сунул ей в руку тёплую
железячку, - Всего доброго, Яна Валерьевна. Ключик потом на прежнее место
положите...

Не дождавшись ответа, он засеменил прочь, неловкими движениями натягивая на
себя куртку.

Зайцев был ей обязан. Прошлой зимой у его жены, Светланы Яковлевны, случился
приступ - прямо на работе. Она лежала на холодном дерматине, а сонный мужик
со <скорой> позёвывал, пожимал плечами и бурчал что-то вроде <укольчик бы
надо... а нету у нас... лекарства, говорю, нету, не выписывают на нас>.
Столпившиеся вокруг сотрудники стыдливо прятали глаза - Светлану Яковлевну в
отделе любили, но отдавать свои деньги на чужого человека тоже ведь не дело,
времена не те. Подошёл Яковлев, поцокал языком, сказал что-то вроде
<ужас-ужас>. Подумал, снял с себя пиджак, накрыл им старуху. Ещё подумал,
вытащил из внутреннего кармана портмоне и футляр для очков, оцепеневшему
Зайцеву бросил <крепитесь, поможем>, и убежал.

Яне надоело стоять и ждать, пока Светлана Яковлевна умрёт. Она отвела детину
в сторонку и спросила цену. Лицо увальня сделалось осмысленным. После
недолгого торга укольчик был всё-таки сделан, и Светлана Яковлевна поехала в
белой, воняющей бензином машине в Боткинскую.

Где-то через месяц Зайцев подошёл к Яне и, путаясь в придаточных
предложениях, осведомился, во что ей тогда всё обошлось. Яна в тот момент
была злая, и со злости ляпнула <сто долларов>, хотя это было не так. Зайцев
побледнел, а девушка, мысленно кляня себя за дурной язык, стала объяснять
старику, что никаких денег ей не надо. Иннокентий Игоревич настаивать не
стал: никаких денег у него всё равно не было. Всё, что он мог - это
оказывать ей время от времени мелкие любезности.

Яна пошла по лестнице вверх, подбрасывая ключ на ладошке. Оставалось ещё
где-то около получаса до закрытия. Потом по этажам пойдёт охрана, но в
зайцевский закуток никто обычно не заходит. Придётся посидеть тихо и без
света, переждать первый обход. Потом, когда они пойдут смотреть телевизор,
можно будет и делами заняться.

У Зайцева на рабочем месте было всё то же самое: каморку не перестраивали
ещё с восьмидесятых, когда здесь сидели электронщики. С тех времён
сохранился цинковый стол, белые шкафчики с инструментом, картонные коробочки
из-под транзисторов и сопротивлений. На столе пылился набор химической
посуды и горелка. На ней Иннокентий Игоревич приспособился варить себе кофе
в кварцевой колбе - помол <Кофейни на паях>, купленный у производителя в
Тучково. Ещё он играл в тетрис на маленьком компьютере. На большом, который
в углу, в фоновом режиме крутилась основная задача - та самая, на которую в
своё время работал весь вычислительный центр.

Яна кое-как устроилась на колченогом лабораторном стуле и задремала.

Ей приснился дремучий лес, в котором играла музыка - кажется, военный
оркестр. Потом подул ветер и сдул все звуки, кроме шороха высоких сосен.

Она проснулась из-за того, что остро захотелось писать: низ живота ныл,
требуя немедленного облегчения. Ещё затекли ноги и шея. В темноте пахло
сыростью, тёплой батареей и кофейным порошком. На светящемся окошке часов
было 23:12.

Выходить было пока нельзя. Чтобы отвлечься от позывов, она потихоньку
закурила. Сигарета отдавала медью, как обкусанная губа.

Не зажигая свет, девушка осторожно подобралась к консоли большого компа.
Протёрла носовым платком запылённый экран, подвигала мышкой. Пробуждённый
монитор тихо хлопнул статическим электричеством и засветился,
продемонстрировав грозди зелёных цифр на чёрном фоне.

Присмотревшись к цифрам, Яна тихо и зло выматерилась.

Господи Боже мой, как хорошо, что она пришла сейчас, мы бы ничего не успели.
Зайцев, этот старый идиот со своим интернетом, совсем забросил свои прямые
обязанности. Похоже, это оно. Н-да, тяжёлая была звёздочка. Судя по пикам -
десять солнечных масс как минимум. Разнесло к чертям, поминай как звали.
Рентгеновский и радиоспектр - прямо из учебника. Н-да, это оно.

Дерьмо, какое же всё-таки дерьмо. Золотой петушок уже вторую неделю клюёт в
темечко - а царь Додон лежит на печи и не чешется. Хотя где тот царь Додон?
Это в советское время сводки по основной задаче сразу шли на самый верх, в
Политбюро, даже при Горбачёве шли. Тогда ещё ждали, верили, надеялись на
что-то. Космос, космос подвёл, Вселенная, боженька не послал нам
потока-богатыря... А теперь вот он, вот он, идёт, родимый, да только нет уже
той страны, кончен бал, погасли свечи, и неизвестно ещё, в каком состоянии
спутник, и зацепит ли зеркало ось потока, и вообще всё ни фига не понятно...

Ладно-ладно. Ничё-ничё. Будет вам и белка, будет и свисток.



Соединённые Штаты Америки, Вашингтон.

- В восемьдесят восьмом советская империя уже была обречена, - Аксель Гомес,
PhD, вице-президент <Гуманитарного клуба>, правительственный эксперт,
специалист по России и постсоветским государствам, многолетний неофициальный
сотрудник Ведомства, и - last not least - личный друг действующего
Президента страны, заканчивал свою речь. - Советский коммунизм оказался
неконкурентоспособным, и в Политбюро это многие понимали. Утопающий
хватается за соломинку. В те годы у русских ещё были деньги, и они тратили
их на всякие безумные проекты. Это просто очередной безумный проект. В любом
случае, придавать слишком большое значение этому вопросу - смешно. Президент
со мной полностью согласен.

- Вот как? - подняла бровь Дороти Шоу. - В таком случае, дело плохо. Если уж
вы начинаете ссылаться на мнение некомпетентных лиц...

Гомес понял, что опять сказал лишнее, и разозлился ещё сильнее. Ему не
нравилась обстановка на этих совещаниях. Слишком много умников, и слишком
мало людей по-настоящему толковых.

- Вы хотите сказать, что Президент некомпетентен? - не удержался он от
попытки отыграться.

- Разумеется, он некомпетентен - Дороти сладко улыбнулась, - иначе он не был
бы лидером нации. Компетентный человек не может быть искренним и уверенным в
себе, а это необходимые качества лидера...

Гомес стиснул челюсти. Говоря начистоту, его воротило от всей этой
вашингтонской поросли, от бесполых мужчин в пиджаках стального цвета, и
особенно от холёных сук в брюках, вроде этой Дороти. Даже её кабинет -
огромный, холодный, с подковообразным столом и двумя мониторами для
демонстраций - был ему противен. В его собственном кабинете в Нью-Йорке
можно было жить: там окна закрывали не жалюзи, а французские шторы, на полу
стояли красные кожаные кресла, а стол украшала фотография жены в серебряной
рамке и огромная копилка в виде головы бульдога. Здесь же были только
пластик и стекло. Пластик и стекло. И дрянной кофе в бумажных стаканчиках.

- Мы направили русским запрос по поводу спутника, - сказал он чуть громче,
чем ему того хотелось.

- И что они ответили? - подал голос полковник Стоун. - Как обычно, молчание,
а потом враньё? Интересно, они когда-нибудь научатся правдоподобно врать?

- Никогда. Скорее уж они научатся носить дорогие галстуки, - в том же тоне
ответил Гомес. Стоун ему нравился: по крайней мере, настоящий военный из
Академии, а не какой-нибудь педик. - На этот раз они отреагировали быстро.
Они готовы сотрудничать. Они готовы предоставить нам доступ в свои архивы...

- Мы и так можем взять из их архивов всё что нужно, - усмехнулся
полковник. - И они это прекрасно знают. Это всё?

- Нет, не всё. Они готовы принять наших экспертов и допустить к пультам.
Любой уровень наблюдения и контроля над всеми системами спутника.

- Нам это нужно?

- Нет.

- Вот именно. Нас устроит только одно: чтобы этой штуки на орбите больше не
было. Какова цена этого вопроса?

- Они торгуются, и нам это не нравится, - Гомес стиснул челюсти. - Я считаю,
что все переговоры следует прекратить. Через неделю спутник станет
безопаснее плюшевого медвежонка.

- За неделю они могут решиться нажать на кнопку.

- Они не нажмут на кнопку. Я уверен. А даже если нажмут - что это изменит?

Дороти взглянула на него с интересом.

- У вас хорошая репутация, Гомес. Жаль будет, если вы ошибётесь.

- Я уверен, - Гомес был и в самом деле уверен в себе. Он чувствовал: эти
люди уже готовы с ним согласиться, а главное - сука в брюках на его стороне.
Осталось только чуть-чуть нажать...

- Я работал по России восемь лет в качестве правительственного эксперта. Я
знаю Москву. Я знаю, кто у них сидит наверху. Они подлецы, мерзавцы,
бандиты, всё что угодно, но не дураки. И совсем не патриоты, конечно. Они
прошли через кровь и грязь, и не хотели бы пройтись вторично тем же
маршрутом, да ещё и в обратном направлении. Они знают судьбу своей страны и
примирились с ней. Короче говоря, они не нажмут на кнопку.

- Что ж, - хозяйка кабинета сладко потянулась, показав мужчинам небольшую,
хорошо очерченную грудь. - Пожалуй, наш нью-йоркский коллега говорит
разумные вещи. К тому же, что мы теряем, если даже и ошибёмся? Не так уж
много. С этой территорией всё равно предстоит возиться. Даже если у них лет
через тридцать подрастёт новое поколение - ну и что? У них уже не будет
ракет.

- У них ничего не будет, - добавил Гомес, понимая, что раунд выигран.

- Я остаюсь при своём мнении, - желчно заметил Стоун. - Спутник должен быть
уничтожен. Так или иначе, мы вынуждены учитывать эту вещь в своих планах. Я
за простоту.

- Простота - не всегда благо... Интересно было бы попробовать, - голос
принадлежал профессору Райдеру, эксперта из Военной Академии.

- Что значит попробовать? - полковник умышленно добавил в голос побольше
желчи. Он недолюбливал высоколобых, и не упускал возможности это
продемонстрировать. - Вам понятен смысл слов <угроза национальной
безопасности>? Вы знаете, что это такое?

- До сих пор мне казалось, что я это знаю, - как ни в чём ни бывало заявил
профессор. - Самые страшные угрозы национальной безопасности - это
самоуверенность и некомпетентность власти, особенно если это власть
силы... - Райдер, в свою очередь, не жаловал армейских, и тоже не считал
нужным это скрывать. - Я же не предлагаю разрешить русским облучать свою
территорию. Но если взять, скажем, изолированный остров в океане, с
небольшим населением? Почему нет? Ущерба для физического или психического
здоровья людей - никакого. Экологический ущерб нулевой. На такие условия
согласилась бы даже IRB. А если эта штука всё-таки сработает - мы получим
уникальные данные.

- Уникальные данные? - полковник как будто разгрыз эти слова зубами. В
кабинете стало очень тихо.

- Нас учили разным вещам, - наконец, сказал он. - Возможно, вас хорошо учили
теоретической физике. Меня учили воевать. Меня учили хорошо воевать. Знаете,
что такое хорошо воевать? Это значит - не оставлять противнику никаких
шансов. Ни одного шанса. Ни одного.

- Генерал, где вы видите противника? - Райдер картинно воздел руки к
небесам.

- Не знаю, - ответил Стоун. - И этого вполне достаточно.

Аксель Гомес демонстративно сдвинул ладоши, аплодируя. Полковник улыбнулся.

- Будем считать, что мы достигли взаимопонимания, - заключил Гомес. - Я
передам согласованное решение Президенту...

- Я это сделаю сама, с вашего позволения, - подала голос мисс Шоу. - Как
председатель комиссии.

- Вы уверены, что это необходимо? - Гомес постарался сделать недовольный
вид.

- Да. Если вас интересует моя поддержка, разумеется, - сука в брюках вежливо
осклабилась. У неё были мелкие ровные зубки. Такими зубками хорошо
откусывать полусырое мясо от стейка.

- Меня интересует ваша поддержка, - Гомес склонил голову, изображая
покорность.

На самом деле ситуация его более чем устраивала. Если суке в брюках так
хочется взять на себя ответственность - пусть берёт на себя ответственность.
В конце концов, он с Президентом - старые друзья, а это ведь совсем другое
дело. Можно подождать до воскресенья, когда старине Джорджу захочется
поболтать со стариной Аксом...

Он откинулся в кресле и отхлебнул кофе.



Российская Федерация, Москва.

Господин председатель Специальной федеральной комиссии по науке при
Министерстве науки и технологий Российской Федерации Илья Григорьевич Миних
был в гневе - и не пытался этого скрыть. Напротив, он всем своим видом
демонстрировал, насколько он взбешён.

Если бы причиной его гнева был бы кто-нибудь их подчинённых ему лиц, всё
было бы не так плохо. Однако, все причины неудовольствий Ильи Григорьевича
лежали за пределами его непосредственных административных возможностей. Это
делало старого носорога особенно опасным. Поэтому Роберт избрал
традиционную, веками проверенную линию поведения подчинённого перед
руководителем, рекомендованную ещё Петром Первым: <вид иметь лихой и
придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство>. То есть -
стоять и ждать с тупым видом, покуда барский гнев пройдёт.

Наконец, Илья Григорьевич накричался, попил водички, и, несколько
умиротворившись, достал из шкафчика початую бутылку дорогого подарочного
вискаря.

- Садись, Арутюнян, - не дожидаясь ответа, он плеснул молодому помощнику на
два пальца бурой вонючей жидкости.

Роберт пододвинул к себе стакан и сделал вид, что мочит губы. Сам он не пил
ничего, кроме сухого красного вина, и шеф это отлично знал. Миних, однако,
предпочитал напитки позабористее. И того же требовал от подчинённых.

- Мидовцы решили, что они великие, - в заплывшем жиром горле господина
председателя комиссии всё ещё булькала свежая обида, - они опять решают
вопросы с америкосами без нас. И просрали всё, конечно, - это было сказано
не без удовлетворения, - просрали, потому что не в теме совершенно. Если бы
они с нами пошли, ещё можно было бы как-то. Нет, решили сами всё сдать, за
фу-фу. Так дела не делают.

<Так дела не делают> - это была любимая поговорка господина Миниха. Господин
Миних хорошо знал, как делают дела. За полтора года работы на новом месте он
сдал американцам и англичанам советских научных разработок где-то на
полмиллиарда американских долларов, по самым приблизительным подсчётам. За
это он получил где-то около восьмидесяти тысяч тех же денежных единиц (на
счета и наликом), а также был приглашён на два ооновских семинара - по
развитию и по разоружению. Кроме того, в прошлом году Илья Григорьевич в
составе российской правительственной делегации ездил в Англию. Оттуда он
привёз дорогую чернильную ручку с золотым пером, клетчатый пиджак, и
вересковую трубку в футляре - подарок принимающей стороны. Трубку господин
Миних не курил, и через некоторое время подарил её господину Зайончковскому
из Конституционного Суда, страстному курильщику и полезному человеку.
Господин Зайончковский отдарился настольным хрустальным шаром со статуэткой
Гермеса, бога торговли. Арутюнян, глядя на этот шар, каждый раз вспоминал
немецкую сказку про дурака Ганса, который поменял золотой слиток на коня,
коня на корову, корову на козу, и так дошёл до точильного камня, который
утопил в колодце.

- Так что у нас там, так сказать, говорят мидовцы, а, Илья Григорьевич? -
Роберт решил, что пора уже демонстрировать интерес к проблеме.

- Да ты пей, что-ли, - Миних никак не мог отойти. - В общем, они хотели
переговоров по тому спутнику, помнишь, ты документы приносил? Гутенморген
какой-то... что-то по немецки. Не люблю немецкий. Грубый язык.

- Проект <Моргенштерн>, Илья Григорьевич, - вежливо ответил Арутюнян. -
Моргенштерн - это по-немецки <утренняя звезда>, то есть Венера. Ещё так
называли ручное оружие, нечто вроде булавы с шипами... Ну немцы, они вообще
всякие такие штуки любили. Я эту дулю в музее видел, в Нюренберге, кажется,
помните, мы были? Приятная такая бешечка:

- Не надо мне тут образованность показывать, - Миниху явно изменяла
выдержка. Роберт напомнил себе, что старый носорог и вправду зол. - Ты
слушать будешь, или вискарь глушить?

Роберт с готовностью отодвинул от себя ненавистный стакан.

- Пей, - тут же скомандовал шеф. - Вискарь ему, видите ли, не нравится.
Коллекционный, меж проч. Сингл-молт. Может, коньяка тебе плеснуть?
Армянский, кстати. Что мне в армянах конкретно нравится, это коньяк. Вот ты
скажи, как армянин:

- Илья Григорьевич, так что там с МИДом? - Роберт терпеть не мог
разглагольствований шефа на национальную тему.

- Ну что с МИДом? Я так понял, с ними связались америкосы. Занадобился им
этот спутник, говна пирога. Небось решили, что это оружие. В советские
времена хрен знает сколько всякого оружейного понаделали... Ну им предложили
условия, всё как обычно - так и так, мы решаем вопрос по спутнику, вы нам
пети-мети, ну короче всё цивильно. Но потом какая-то срань случилась
непонятная. Короче, америкосы совершенно упёрлись, как никогда, типа нам
этого не надо. И пети-мети того, тю-тю.

Арутюнян вздохнул. Миних, как человек старой интеллигентной закваски, не
любил вульгарных слов, обозначающих деньги. В частности, он никогда не
позволял себе общеупотребительное в его кругах словечки - <капуста>,
<бабло>, <грины>, <лаве> - предпочитая наивный жаргон времён своей юности.

Зазвонил белый телефон. Илья Григорьевич глянул на определитель, поднял
бровь, собрал губы жопкой, и заквакал в трубку:

- Йе, хай. Хай, деа миста Петникофф. Йе, из спид. Йе, из вери спид. Сделаю.
Ви шелл дисайд виз проблем. Короче, колл туморроу ин сикс ивнингс он ве
Москоу тайм. Ну в обшем ты понял. Бай!

- Петников звонил, - объяснил он. - Из Уошингтона. Совсем заработался мужик,
родной язык забывать стал... Хотя может и правильно. Я вот, знаешь, себя
иногда на чём ловлю? Что уже на английском думаю. Говорю по-русски, а думаю
на английском. Теперь бы вот ещё произношение подработать.

Роберт сыграл лицом, изображая внимание и сочувствие. Илья Григорьевич
которой год занимался английским по индивидуальной программе. К сожалению,
языковой барьер оставался непреодолённым - иностранцы упорно не понимали
английского языка в исполнении Ильи Григорьевича, что роковым образом
сказывалось на количестве пети-мети. Однако, Миних не терял надежды, и
упорно ходил на занятия.

Телефон зазвонил снова.

- Ай донт андестэнд! Ин рашен, плиз! - прокричал в трубку Миних, после чего
грязно выругался на языке родных осин.

Интеллигентного Роберта передёрнуло.



Республика Украина, Киев.

От старика воняло - гнилым ртом, немытым телом, лекарствами, и ещё чем-то
противным, как оно бывает у зажившегося старичья. Герман надеялся, что скоро
придышится, и его перестанет подташнивать.

- Аркадий Яковлевич, вам не душно? - попробовал он всё же закинуть удочку.

- Форточку открыть? Форточку мне нельзя, - проскрипел старик. - Простужусь,
помру. А у меня ещё есть дела. Грехи замаливать, - старик сухо, неприятно
засмеялся, брызнув слюнькой. Розовая нижняя челюсть задрожала. Герман
постарался отвести глаза: непристойный голый подбородок с несколькими седыми
волосёнками выглядел как-то особенно гадко.

Аркадий Яковлевич Шапиро с кряхтением приподнялся и сел в кровати, кое-как
пристроив спину на продавленной жёлтой подушке.

- Что, Гера, стариков не любишь, - вдруг сказал он. - И правильно.
Старость - страшная вещь. Но для души - полезно. Это надо потрохами
почувствовать, что прах ты еси... - старик выдержал паузу - и в прах
обратишься. Вот так. Сам-то как в плане здоровья?

- Как обычно. Сердце, как всегда, но это врождённое... а так вроде живой, -
вежливо ответил Герман.

Крошечная комнатка, где доживало свой немалый век угасающее светило
советской астрофизики, напоминало внутренности обувной коробки: со всех
сторон давила теснота от ненужных посторонних предметов. Рядом с узенькой
девичьей кроватью лежали какие-то ящики. В углу возвышалась капельница,
похожая на никелированную вешалку. На подоконнике громоздились горшки с
кактусами, подпирающие друг друга оббитыми рыжими боками. Аркадий Яковлевич,
продав огромную профессорскую квартиру на Крещатике, оставил там библиотеку,
а вот кактусы зачем-то забрал...

Окно было наглухо закрыто чёрной тряпкой. В одном месте, впрочем, всё же
нашлась предательская щель. Остренький лучик раннего утреннего солнышка бил
от здания Оперы, протыкал спёртый воздух с пылинками, и падал на
облупившийся дверной косяк.

В красном углу поблёскивала сусальным золотом икона Богоматери.

- Вот мы и говорим про старость, - Герман попытался повернуть разговор в
прежнее русло. - Русские постарели...

- Не-ет, Гера, это с русскими не старость. Это грехи в гроб тянут. Тяжёлые,
неискупаемые, - старик отчётливо пукнул под одеялом. - Бог возлюбил Россию,
дал ей Святое Православие. Мы его дар отвергли. У нас был Царь. Мы его
убили. Помазанника Божьего убили! Потом стали убивать друг друга. А знаете,
почему? У меня есть гипотеза, - Аркадий Яковлевич оживился, - почему столько
убивали. Именно потому, что установилось безбожие. Святые иконы топором ведь
рубили, в печку бросали, зачем? Чтобы над Богом поругаться, или хоть над
образом его... А ведь человек - он тоже, некоторым образом, образ Божий,
живая икона. И вот потому-то безбожника так тянет убить ближнего. Это как
икону в печь, понимаете? Поругаться над образом Божьим, явленном в ближнем
своём. И потому... не перебивай! - рявкнул он, видя, что Герман пытается
что-то сказать. - Вот ты думаешь, небось, что я не хочу вам помочь, не хочу
спасти Россию. Потому что еврей, да? А я ведь как христианин говорю:
отступитесь. Помнишь, у Волошина, стихи эти страшные - <чтоб искупить
смиренно и глубоко Иудин грех до Страшного Суда>. России-матушке на Страшном
Суде бы оправдаться... об этом думать надо. А не алкать даров диавольских.
Дай мне стакан. Вон, там, на тумбочке стоит.

Герман подал старику грязный стакан с водой на дне. Престарелый академик
вытащил из-под подушки коробочку, достал таблетку, положил под язык.
Поморщился, запил водой.

В кармане у Германа тихо затрясся мобильник. Молодой человек немного
поколебался, потом вытащил чёрную коробочку, посмотрел на определитель.
Нажал на зелёную кнопку и приложил к уху.

- Гера? Это Яна, - зашелестело в трубке. - Идёт поток.

- Янка, ты где? - забеспокоился Герман.

- Я в Институте, - голос стал чуть тише, - данные скачала и отправила, куда
ты сказал. Тут интернет есть. Ухожу. Всё. Бай.

Трубка хрюкнула, отключаясь.

- Звоночки... - старик моргнул. - Из Москвы звоночек? Давно я там не был...
а теперь уже не буду.

- Вас же приглашали, - начал было Герман, но старик вяло махнул ладошкой.

- Ну и чего - приглашали? Что я там не видел? Института больше нет. Всё
дорого. А здесь моей пенсии хватает, чтобы пожить. И летом тепло. Не
московская эта гадость - жара со сквозняками. А настоящее тепло,
ровненькое... Ну что там? Идёт поток, ведь так? Что-то в Большом Космосе
того - хрусть и пополам? Что-то очень большое.... Охти, дела Господни, дела
Господни... Господь создаёт, Господь и разрушает. Сверхновая?

- Я сам пока не знаю, - Герман вытащил телефон, потом подумал, положил в
карман. - Это из Института звонили. Там у нас есть свои люди, -
неопределённо добавил он, постаравшись сделать значительное лицо.

- Я там всех знаю, - старик фыркнул, - и кто ушёл, и кто остался. Никого у
вас там нет... Для вашего дела требуется хоть какой-то идеализм, а Яковлев,
прости Господи - скотина скотиной. За деньги он, конечно, маму продаст. А
так, из абстрактного партиотизма... сам не ам и другим не дам.

- Тем не менее. У нас есть координаты оси потока. Из вычислительного центра.

- Из ве-це? Невозможно... Мне самому выдавали распечатки только в секретной
комнате, с особистами... Это мне! А я был главным разработчиком системы!

- Аркадий Яковлевич, сейчас другие времена, - терпеливо принялся объяснять
Герман. - Сейчас всё это никого не интересует...

- Не интересует - так закрыли бы к чертям, - буркнул старик. - Сколько всего
уже позакрывали...

- Не так всё просто, - снова принялся за своё Герман. - Это же бюрократия.
Наша задача когда-то имела высший приоритет. В советское время, конечно.
Сейчас это никому не нужно. Но такие вещи так просто не закрывают. Это же
ответственность, а её никто на себя брать не будет. Они даже оставили
какое-то финансирование. Маленькие деньги, конечно, но всё-таки.

- Кретины, - проворчал старик. - Или они собираются нажимать на кнопку, и
тогда надо поддерживать систему в готовности. Или не собираются, и тогда
надо снимать спутник с орбиты. А так - ни два, ни полтора. Идиотизм
какой-то.

- Ну да, идиотизм, - покорно согласился Герман. - У нас сейчас смутное
время. Конечно, те, которые сейчас наверху, на кнопку нажимать не станут.
Скорее уж, вырвут кнопку с мясом. Судьба русского народа им, знаете ли, по
барабану, а вот новой революции им совсем не нужно. Даже через
двадцать-тридцать лет. Они собираются жировать на обломках страны, пока не
кончится жир.

- Гера, только не надо меня потчевать передовицами из патриотических
газетёнок. Мне недавно принесли что-то такое. Какой-то московский подмётный
листок. Там ещё было что-то про жидомасонский заговор, и про жидов. Знаете,
когда я вижу слово <жиды>, напечатанное типографским шрифтом, меня начинает
трясти... И если бы я не был православным христианином, не веровал бы в
Господа нашего Иисуса Христа, я даже не знаю, чего бы я пожелал этим
спасителям России... Ну, Бог им судья...

- Я в патриотические газеты не пишу, - огрызнулся Герман, - и с жидами
бороться не собираюсь. Я хочу, спасти русский народ, извините за пафос...

- У русского народа уже есть спаситель. Господь Иисус Христос, владыка
живота нашего. Другого спасителя не нужно. Уже искали других спасителей, и
что нашли? Кровь, грязь, позор. Помнишь, у Волошина...

Герман деликатно кашлянул. Старик сделал вид, что не заметил.

- У Волошина, в стихах, к России обращение - <очнёшься пьяной по плечи в
крови>... Воистину, поэт-пророк. Вот дал Господь дар человеку. Страшный дар,
огненный... Но ты, Гера, не православный, да и не христианин даже. Ты,
может, в науку веруешь, да и то не слишком. Ну и в этот самый русский народ.
Дался он тебе... хотя с вашими такое бывает. Это очень типическая фигура:
немец-славянофил. Так ты сам у народа спроси - хочет ли он, чтобы ты его
спасал. И народ тебе ответит простым народным языком...

- Это уже, извините, демагогия, - занервничал Герман, - и вы это прекрасно
знаете. В нынешнем состоянии народ не способен ничего хотеть. Идёт
обскурация. Русская пассионарность на нуле, даже ниже нуля. Представьте
себе: перед вами лежит умирающий. У вас в кармане шприц с лекарством,
которое может его спасти. А вы стоите, слушаете его мычание и размышляете,
хочет ли он жить.

- Плохая метафора... Шприц - он с разным бывает, так сказать, содержимым.
Иногда, знаете ли, лучше от укольчика воздержаться...

Герман вспомнил Яну и её проблемы, нахмурился, потом медленно кивнул.
Аркадий Яковлевич, приняв это за согласие, назидательно поднял палец:

- Народ переживает естественную стадию своей жизни. Усугублённую, как я уже
сказал, многочисленными грехами молодости... Нам не новый пассионарный
толчок нужен, а монастырь. На всю страну один большой монастырь. На хлебе и
воде. И в сокрушении о грехах провести золотую осень свою... - Шапиро чуть
подвинулся вверх по подушке.

- Ну вот опять, Аркадий Яковлевич... Не будет никакого монастыря, вообще
ничего не будет. Гумилёв ошибался насчёт <золотой осени>. Будет кровь, хаос,
мерзость. И пустая земля, на которой будут жить другие народы. Если вы нам
не поможете, конечно.

Старик завозился под одеялом, устраиваясь поудобнее.

- Я был знаком с Лёвой Гумилёвым. Очень интересный человек, но совершенно
глухой. Слушает только себя. А с православной точки зрения, слушающий только
себя рано или поздно впадает в прелесть... То есть начинает слушать бесов. К
тому же он был антисемит. Знаете, это очень страшно - интеллигентный,
вежливый антисемит, обосновывающий свою ненависть к тебе специальным научным
способом... - старик снова взялся за стакан, недовольно хрюкнул, глотнул, с
шумом втягивая воду.

- Извините, Аркадий Яковлевич, но у него были на это причины, - Герман
посмотрел старику в глаза, - и вы их знаете.

- Знаю, - Аркадий Яковлевич почесал лысый подбородок об одеяло. - И как
человек, и как христианин - прощаю ему. Не знаю, что бы я сам думал, если б
я был русский, и два еврея-следователя разбивали мне шею прикладом... Но я
помню ещё и то, что это делалось во имя очередной теории
общественно-исторической! Которая была, кстати, ничуть не хуже, чем
построения Льва Николаевича.

- Марксистская теория не подтвердилась, Аркадий Яковлевич. А теория
пассионарного толчка доказана. Мы можем создавать народы, Аркадий Яковлевич.
И вы сделали для этого больше всех.

- Не я, - Герман заметил, что старик проглотил похвалу, и не прочь получить
добавку, - Не я. Скорее уж, Вульф, Левинсон, Княжин... Кстати, что с
Княжиным? Он вроде был молодой ещё?

- Живёт в Израиле. Уехал с внучкой... Давайте к делу. Аркадий Яковлевич, вы
же всё прекрасно понимаете. Русские переживают фазу надлома. Она проходит
очень неудачно. Если всё пойдёт так, как сейчас, России скоро не будет.
Каяться будет тоже некому. Нам нужно возродить русский народ. То есть
создать его заново. Другого способа у нас нет. Нам нужен новый пассионарный
толчок. И милостей от природы ждать не приходится.

- Не от природы. От Бога. Природа - дура, - убеждённо сказал Шапиро, - И
всё-таки пришлось ведь ждать милости, да? Потоки создавать мы не можем.
Только немножко украсть. Зачерпнуть в ладошку и утащить. У вас есть выход на
спутник?

- Допустим, - Герману не хотелось обсуждать эту тему сейчас, - но нам нужны
управляющие программы к зеркалу. У вас они есть. Вы же предусмотрительный
человек, Аркадий Яковлевич. У вас они есть, я не сомневаюсь.

- Я не помню. Я всё оставил на старой квартире, - старик неожиданно повысил
голос. - И вообще, я не хочу иметь к этому отношения. Никакого отношения!
Монастырь, Гера, монастырь. Покаяние всенародное, вот единое на потребу...
Посмотри под кроватью, что-ли. Там коробки с перфокартами. Может, что и
осталось. Опись программ внутри коробок. У вас хоть найдётся вводилка для
перфокарт? Или ручками будете вбивать? Ещё нужен эмулятор старого PL/1...

Герман улыбнулся.

- Не лыбься, - неожиданно строго сказал старик. - Я-то никуда не денусь. Я
это делал, мне за то и отвечать. Но вообще-то имей в виду - грех мы творим с
тобой. Грех!


Российская Федерация, Москва.

На дверной ручке висели сумки: черная и белая. Бесформенный рюкзак Германа,
похожий на дохлого осьминога, кое-как пристроили на табуретку - он свисал с
неё боками сразу во все стороны, метя пол почерневшими концами шнуровки. Из
его нутра торчала жестяная коробка для перфокарт.

Полковник ВВС Геннадий Михайлович Шацкий смотрел на всё это с плохо скрытым
раздражением. Он знал цену порядку, и того же требовал от других. Жаль,
очень жаль, что Гера не отслужил - тогда, в правильной армии. Ну да...
сердце, конечно. Врождённый порок. Не повезло. А вообще-то парень должен
служить, это мужской долг. Две зимы, две весны - из пацана получается
человек. Конечно, Герка - особый случай, это надо признать. Как он тогда
поступал в Физтех - сутками напролёт сидел за книжками, дым из ушей, глаза
красные... Дядя Женя тогда учил, учил охламона: сходи на воздух, отдохни,
выспись, как человек - больше толку будет. Да куда там! А если вдуматься -
зачем поступал, учился, нервы трепал? Всё равно теперь вся советская наука
накрылась одним местом... Хотя ведь и армия советская тоже накрылась тем же
местом. Н-да, заранее не угадаешь ни черта.

- Курить-то у вас тут хоть есть куда? - осведомился Шацкий, отыскивая
взглядом пепельницу.

- А на пол, - легкомысленно ответил Герман, сидя на колченогом столе и
болтая ногами. - Тут можно.

- Грязь разводить, - не удержался от замечания полковник, но всё-таки
вытянул из кармана пачку. Курить хотелось очень. - Ну давайте, что-ли,
рассказывайте. Делайте из меня идиота. Чего надо-то?

- Дядя Женя, - Герман внимательно смотрел в дублёное лицо полковника,
пытаясь сообразить, стоит ли жать на старые семейные связи. К сожалению, по
лицу Шацкого понять что-либо было решительно невозможно.

- Геннадий Михайлович, - попробовал Герман по-другому. - Мы обращаемся к вам
как к русскому военному, патриоту... ну, вы понимаете, о чём я?

- Пока ничего не понимаю. Кроме того, что вы очень хотите втравить меня в
какую-то гадость, - ядовито заметил полковник. - Только я вот что скажу. Ты,
Герка, хороший парень, и папа у тебя был... ну, ты знаешь, кто для меня был
твой папа. Поэтому я сижу в этом свинарнике и тебя слушаю. Но имей в виду
одну простую вещь. Я ни в каких бизнесовых делах не участвую принципиально.
И если ты в какое-то дерьмо вляпался с деньгами, задолжал кому-то, или ещё
что - я совсем не уверен, что смогу тебе помочь. У меня, конечно, есть
кое-какие старые связи. Но сейчас всё это не работает. А если что-нибудь
политическое - так я вообще здесь ничего не понимаю, и понимать не хочу. Я,
если хочешь знать, считаю так: все наши политики - говно. Продажная сволота.
Все, без исключения. Страну развалили - раз. Продают по кускам - два...

- Геннадий Михайлович, так вот и мы о том же, - невежливо перебил его
Генрих. - Вы послушайте, а потом делайте выводы.

- Ну, слушаю, - полковник потёр пальцем переносицу. - Только быстро и
доступно.

- Ну да... В общем... Роб, давай ты, что-ли...

- Значит, так, - Роберт слегка волновался. - У нас есть звезда. То есть у
нас была звезда...

- Вифлеемская, - вставил Генрих.

- Будем надеяться... В общем, так. Сверхновая звезда в центре Галактики.
Зрелище, конечно, красивое. Жаль, отсюда его не видно. Понимаете, облака в
созвездии Стрельца её закрывают. А если бы не закрывали, кстати, у нас ночью
было бы светлее, чем днём. Центр Галактики вообще светит офигенно... Звезда
массивненькая была, приятная такая бешечка... Дальше по классической модели.
Ну, нейтронизация, то-сё. И потом - бамц. Доступно?

- Доступно, - в голосе полковника прорезалась обида. - Нейтронизация,
понимаешь... бамц... Думаешь, раз я военный, значит - дуб? Да ты знаешь, с
какой техникой я работал? И сейчас, между прочим, работаю. У меня на объекте
вся спутниковая связь...

- Знаем, дядя Женя, вы лучше слушайте, - огрызнулся Герман.

- Значит, звезда взорвалась. Давно. Двадцать пять тысяч лет прошло примерно.
Из взорвавшейся звезды до чёрта всего сыпется. Лучи всего спектра, частицы
разные. Нам это всё неинтересно. А вот изменение формы интересует нас очень
и очень сильно. Понимаете, её же на части разнесло. Тут-то всё и начинается.
В центре трансформы...

- Ты попонятнее, - попросил Генрих.

- А тут нельзя попонятнее. Мы, по сути, ни черта не знаем точно, - Роберт
развёл длинными худыми руками. - Старик Шапиро вот знает, наверное. Короче,
так: в эпицентре взрыва возникает поток минус-вероятности... Как бы это
объяснить по-простому... Что-то вроде энергии, но не совсем энергия. По
Шапиро - докосмическая форма единой материи-энергии. По Гумилёву -
пассионарный импульс. По религии - наверное, благодать Божья... Ну, это уже
не из физики, сами понимаете...

- Радиация, что-ли? - на всякий случай уточнил Шацкий.

- Нет, не радиация... Короче говоря, возникает что-то, распространяющееся со
скоростью света и ломающее нахрен вероятность событий. То есть - там, где
проходит поток, случаются чудеса. Ну, дальше мы уже не уверены...

- Ближе к нашей проблеме, - напомнил Роберт.

- Ну так я про что? Короче, Земле иногда доставалось этой благодати. Правда,
очень уж немного. Прямого потока на Землю не было чёрт знает сколько
времени. Так уж получилось. Вероятностная плоскость нашей системы искривлена
Луной... ладно, этого вы всё равно не поймёте. Короче, Землю этак слегка
царапают минус-потоки, и появляются новые народы. Это называется
пассионарный толчок. У Льва Гумилёва всё это хорошо описано. В общем, на
каком-то участке земли, где царапнуло, вдруг начинают рождаться очень крутые
люди. Очень сильные, волевые, а главное - им всегда везёт. Некоторые из них,
кстати, могут делать чудеса. Все народы числят в своих основателях богов,
или там великих магов. Так это всё правда. Могут. Правда, это только первое
поколение такое бывает. Но импульс живёт в этносе довольно долго. Где-то
тысячелетие с хвостиком. Хотя бывает и больше, это уж как фишка ляжет. Вот,
скажем, Вифлеемская звезда - это же была типичная сверхновая. Земле достался
импульс довольно приличный, мазнуло её по вероятностной плоскости. В
основном всё пришлось на Иудею. Ну там и началось... Зато евреи до сих пор
существуют - столько пассионарности они тогда получили. А в самый момент
импульса рождались пророки, чудотворцы, экстрасенсы всякие. Иисус Христос, я
так думаю, тоже из таких. Просто ему досталось побольше прочих. Хотя Иоанн
вот тоже, например...

- Ни черта не понимаю, - полковник демонстративно набычился. - Какая-то
звезда взорвалась. Было это хрен знает когда. Очень интересный научный факт.
При чём тут евреи? В каждой бочке затычка эти евреи. Лезут везде, себя
пропагандируют. А если хочешь знать, они-то всё и развалили. Тут жили и
против нас же работали. И теперь нами правят. Я вот читал...

- Ещё раз, совсем просто, - Роберт явно терял терпение. - Если взрывается
звезда, от неё идёт... ну, скажем - особое излучение. На самом деле это не
лучи, это поток негэнтропии. Но сейчас это нам пофиг, пусть будут лучи. На
том месте, куда падает луч, возникают новые народы. Понятно?

- По-моему, чушь какая-то, - сжал губы полковник. Но было заметно, что он
уже ухватил суть и ждёт продолжения.

- Значит, так, - начал Роберт, торопясь и слегка запинаясь. - В советское
время все разработки по физике минус-вероятности были строго засекречены. Но
в восьмидесятые годы были проведены кое-какие опыты. К сожалению, Земля
почти полностью экранирована от всех основных космических источников
негэнтропии. Наши придумали фазовые зеркала, отклоняющие вероятностные
потоки. И вот, когда запустили спутник с таким зеркалом...

- Когда запустили спутник? - поинтересовался Геннадий Михайлович, любивший
точные даты.

- В восемьдесят восьмом. Возможно, были какие-то идеи насчёт использования
потока в качестве оружия. А может быть, просто ради науки. Я точно не знаю.
Документы, которые есть у Миниха, довольно двусмысленны... Да не в этом
дело. Как бы то ни было, сейчас идёт поток. Очень мощный поток. К сожалению,
он идёт мимо вероятностной плоскости системы. Задача стоит так: надо
повернуть фазовое зеркало спутника, чтобы отклонить часть потока сюда, на
Землю.

- Зачем? - Шацкий уже понял, к чему идёт дело, но во всех случаях
предпочитал выслушать собеседника до конца.

- Чтобы вызвать искусственный пассионарный толчок. Если мы направим
минус-поток на местность, где живут люди, там образуется новый народ. Не
сразу, конечно. Лет через тридцать, когда вырастут дети, зачатые в момент
прохождения импульса. Но результат обещает быть грандиозным. Мы подсчитали
мощность пассионарного толчка. Мы переродимся как нация. У нас появятся
великие вожди. Чудотворцы. А главное - воскреснет русский народ.

- Вы сказали - <у нас>. Куда конкретно вы хотите... того... облучить?
Направить эту штуку? - Геннадий Михайлович хрустнул пальцами.

Герман недоумённо поднял бровь.

- На Москву, естественно. Самый большой российский город, максимальная
плотность населения... Куда же ещё?



Соединённые Штаты Америки, Нью-Йорк.

- Одну минуту. Подождите одну минуту, - Гомес замолчал и закрыл глаза.

Сначала он попытался себе представить одновременно небо и землю. Этой
медитации его научил один знакомый китаец . Парень говорил, что это
старинный даосский способ очищения ума. Возможно, возможно - хотя, насколько
помнилось Гомесу, китайца звали Джим, родился он в Калифорнии, и был
стопроцентным калифорнийцем во всём, исключая физиономию. Как бы то ни было,
медитация помогала.

Гомес сосредоточился на тёплых бетонных квадратах внизу, потом вообразил
бледное сухое небо, в белесоватой дымке от жары. Потом стал осторожно
сводить их вместе, пока в голове не осталось ничего, кроме бесконечной
равнины, мощёной плитами, и бесконечным небосводом над ней.

Незваный гость ему не мешал. Удобно устроившись в красном кресле, он
разглядывал безделушки, украшавшие стол хозяина кабинета. Кроме фотографии
жены, на нём стояли индийские слоники, стакан с игральными костями, рядом с
нам - маленькая серебряная копия какого-то спортивного кубка. Фарфоровая
бульдожья голова скалилась и подмигивала.

Гость выглядел, как типичный, почти киношный, агент: характерно неприметная
внешность, серый костюм, галстук с зажимом. Не хватало разве что значка с
надписью ЦРУ.

Аксель Гомес искренне считал ЦРУ позором Америки. Кроме того, серый
человечек говорил неприятные Гомесу вещи, что было само по себе было
скверно. Впрочем, это не отменяло необходимости быть вежливым и держаться в
рамках. Гомес знал, что клопы из Управления могут больно кусаться. Так что
оставалось держать лицо и полагаться на интуицию.

Интуиция не подвела. В прозрачном воздухе, наполняющем пространство под
закрытыми веками господина правительственного эксперта, вырисовалось
примерно следующее.

Во-первых, человечек пришёл сам. И, скорее всего, по собственной инициативе.
Гомес не почувствовал за ним той вяжущейся тени, которая ощущается за
представителем значительных людей. Хотя - не исключено, что его таким
образом прощупывают. Но кто и зачем? Заинтересованные лица не стали бы
играть на таком уровне. Впрочем, кто знает? Его решительная политика по
отношению к русским могла не понравиться кому-нибудь из старой гвардии. Но
сейчас старая гвардия досиживает последние годы... Нет, нет, это невозможно.

Но даже если у человечка из ЦРУ есть какие-то резоны, их ни в коем случае не
следует признавать. Нет ничего глупее, чем менять однажды принятые решения.
Это верный способ лишиться доверия - в том числе и доверия Президента.
Президент не любит людей, у которых два мнения по одному вопросу. И, по
большому счёту, он прав. Да-да, совершенно прав. Во всяком случае, это
хороший аргумент для вашингтонских - в случае, если к этой теме придётся
когда-нибудь вернуться.

- Чего стоит ваша информация? - Гомес, наконец, счёл возможным вернуться к
разговору. - И даже если она чего-то стоит... Вы же должны понимать, какая
это чушь. Какие-то русские националисты... Это смешно. У русских нет никаких
националистов. Национализм поощряют государства, когда хотят стать сильнее,
и готовы ради этого пожертвовать управляемостью. Русские своих националистов
уничтожают, потому что управляемость им важнее. Есть несколько клоунов,
которые потешают народ. Я знаю их всех, они совершенно безопасны. Нет, нет,
это невозможно. Скорее всего, какая-нибудь мелкая московская тварь хочет
денег, и пытается нас обмануть. Ещё раз: русским верить нельзя.

Человек в красном кресле пожал плечами.

- Возможно, это так, - спокойно ответил он. - Но я не имел в виду какую-то
националистическую организацию. Это маленькая группа, собранная для
выполнения одной-единственной задачи. Такие группы практически невозможно
отследить. Нам просто повезло. Вы когда-нибудь имели дело с господином
Миниха из российской Комиссии по науке?

Гомес с облегчением расхохотался. Он смеялся долго, утирая слёзы.

- Это он пытался иметь дело со мной, - наконец, выговорил он. - Безмозглый
уродец в клетчатом костюме. Господин Миних готов продать свою маму за десять
долларов. Можете спать спокойно.

- И, тем не менее, нам известно, что кое-кто из окружения Миниха имеет
специфический интерес к спутнику... - попытался развить тему серый человек.

- Оставьте это дерьмо в покое, - Гомес демонстративно зевнул. - Его
окружение - такие же обезьяны, как и он сам. У вас есть что-нибудь ещё?



Российская Федерация. Ближнее Подмосковье.

- Значит, так, дочка. С этого момента ты делаешь только то, что я тебе
скажу.

- Мне Гера звонить будет, - промямлила Яна, прожёвывая масляную печеньку.

- Забудь, дочка, - Ольга Марковна сделала скучное лицо, означающее, что
вопрос решён и дальнейшему обсуждению не подлежит.

На кухне заворчал вскипающий чайник.

Марковна всю жизнь была для Яны <тётей Олей> - доброй, толстой, сварливой,
обожающей возиться на кухне со всякой хитрой выпечкой. К тому факту, что
старуха почти всю жизнь проработала в известной конторе, ведающей
безопасностью советского, а впоследствии российского государства, Яна
относилась именно как к факту - то есть без особого интереса. Впрочем, когда
у неё возникали проблемы с этим самым, Марковна помогала. Особенно в
последний раз, когда Яна умудрилась по обкурке напороться на патруль - а у
неё с собой было: и трава, и это самое. Тогда Марковна решила проблему одним
звонком в мусарню.

Сейчас, правда, не тот случай. "Это служба так уж служба, тут нужна моя вся
дружба" - вспомнился Яне стишок из "Конька-Горбунка", которого она в детстве
обожала и помнила наизусть.

Тётя Оля пододвинула к себе чашечку костяного фарфора, помочила губы, потом
с неудовольствием отставила её в сторону.

- Остыл. Яночка, завари свеженького, что-ли.

Яна поплелась на кухню, где уже вовсю булькал, дребезжал крышкой и пускал в
потолок струи пара здоровенный чайник. Это желтоэмалевое сооружение с
красной звездой на боку тётя Оля привезла из чехословацкой командировки -
как и полотенчико с надписью . Яна не удержалась, посмотрела:
полотенце, за ветхостью разжалованное из ручного в кухонное, всё ещё висело
на крючочке в ряду таких же полотенец. Марковна была прижимиста, вещи у неё
жили долго.

У Марковны были твёрдые понятия о том, как нужно делать жизненно важные
дела. Например, есть. Есть нужно было непременно за столом. Еда должна
лежать на тарелке и быть горячей - иначе это не еда никакая, а баловство.
Читать за едой категорически воспрещалось. Есть полагалось чинно, без лишней
суеты, и непременно молча: все разговоры начинались за чаем. Чай полагалось
пить без сахара, но со сладостями. Курить за едой абсолютно запрещалось. И
так далее.

Яна, конечно, помнила, что Ольга Марковна Бенеш, названная в честь святой
равноапостольной русской княгини своим отцом, сентиментальным славянофилом и
чешским патриотом (в те времена подобное сочетание ещё не казалось
странным), родилась в Праге, а раннее детство провела в маленьких сонных
городках на юге Франции. Вкус второго - после водки - русского национального
напитка Ольга Бенеш узнала уже в Сибири. Он показался ей отвратительным, как
и вся эта страна в целом.

Однако на склоне лет Марковна, что называется, обрусела.

Девушка ошпарила кипятком заварочный чайник. Достала с верхней полки
облупившуюся синюю жестянку с заваркой и щедро всыпала три столовых ложки:
тётя Оля любила покрепче. Потом она залила кипятком треть чайника, накрыла
крышечкой, и в который раз подумала, что влипла.

Как же у неё в жизни всё получается по-дурацки. Девки с курса уже
повыскакивали замуж за молодых и перспективных, а она всё занималась
какой-то наукой. Потом вступило в голову, что надо устраивать семейную
жизнь. Устроила, дурища. Хорошо хоть, детишек не наделали - да и расстались,
что ни говори, вовремя.

Не забыть ещё долить воды. Вот так. Теперь хорошо.

Теперь Герман. Скажи себе честно, сучка: он не твой мужчина. Просто - не
твой мужчина. И - чего уж там - ты его ведь больше не хочешь. Раньше хотела,
а теперь нет.

Ну да, конечно, кое-чем ты ему обязана. Когда с тобой было... это самое...
ну ты помнишь тот месяц, дорогая, ты была совсем плохой, да? - он с тобой
сидел. Кормил тебя розовыми таблетками. Менял под тобой простыни. Ты
открывала глаза, а он тебе говорил: <Только иногда просыпайся, пей сок и
обязательно чисти зубы>. Выгонял тебя в ванную и заставлял чистить зубы.

Ну да. Я бы так и сгнила. Теперь я должна быть всю жизнь ему благодарна. А у
меня на него, как бы это сказать, не стоит. Раньше стояло, а теперь не
стоит. Я его не хочу. Вот.

Яна вспомнила белые веснушчатые ноги Германа, его бритые подмышки, пахнущие
земляничным мылом, медленные движения, и обязательный, как контрольный
выстрел, поцелуй в шею, и у неё всё сжалось внутри: неужели она когда-то его
хотела, плыла от прикосновений? Брр.

Хотя - почему брр? Да, было, тянуло, плыла. А теперь - нет. Обычное дело.

Почему же ты позволила втянуть себя в его дурацкие затеи? А вот поэтому.
Чтобы отплатить за те розовые таблетки, и вообще за всё. Отдать долг и
разбежаться.

Что, скажешь, не так? Очень уж ты, голубушка, проста.

Всё, настоялось. Разливай, что-ли.

Девушка взяла за ушки деревянный подносик с двумя чашками и понесла в
<залу> - так тётя Оля называла большую комнату, где она обычно столовалась.
На сей раз тётя Оля была намерена почаёвничать со смаком. Она молча выдула
две чашки, закушала бурую жидкость конфеткой <коровка>, и только после этого
соизволила продолжить разговор.

- Давай ещё раз прикинем. Выглядит всё так, - начала она. - Есть эти двое:
Гера и Роберт. Думаю, что есть и кто-то третий, слишком уж ребята синхронно
действуют... ну да ладно. Допустим, их цель - повернуть решётку спутника на
Москву. Это требует сочетания трёх условий. Во-первых, нужны данные, куда и
как её поворачивать. Это сделала ты.

Яна сказала "м-м".

- Во-вторых, программы управления спутником. Программы они, ты говоришь,
достали у разработчика. Ещё им нужен выход на центр управления. Этот, как
его, Шацких... нет, всё-таки Шацкий.

- Да я его видела как-то у Геры. Он вообще-то серьёзный дядька. Не будет он
связываться с сопляками. - Яна сморщила носик. - Это же должностное
преступление.

- Знаю я эту породу, знаю как облупленных. Кто он у них? Начальник центра?
Небось, полжизни на спецобъектах провёл. А теперь получает три тысячи в
месяц, и дуется. За державу ему обидно, - процедила сквозь зубы Марковна. -
Наверняка полдома завалено брошюрками про евреев и всемирный заговор.

- Да вроде бы нет, - Яна замялась, - он с виду приличный.

- Нет там приличных, нет, - Марковна поморщилась, как от зубной боли: с
советскими военными у неё были связаны не самые лучшие воспоминания
молодости. - Ладно, проехали... Но этого мало. Допустим даже, они сидят на
объекте. Допустим, у них есть программа. Допустим, у полковника есть
полномочия манипулировать со спутником. Допустим даже, что сейчас всё
развалилось до такой степени, что никто ничего не замечает... Но этого мало.
Спутник, насколько я понимаю, считался военным. Их системы безопасности я
примерно знаю. Ни у какого полковника нет и не может быть кодов
подтверждения. А без них всё это бесполезно. Спутник выйдет на связь.
Закачают в него программу. Он её примет, конечно. И потребует коды. А без
них компьютер ничего выполнять не будет. Так что весь ваш заговор - чушь
собачья. Налей мне ещё чая.

- Не знаю... Наверное, они как-нибудь об этом подумали, - немного
растерялась Яна. - Наверное, коды Роберт достал. По своим каналам. Он
шестерит у какой-то большой шишки.

- Ты не поняла. Никакая шишка из новых до этого конверта не доберётся.
Потому что он лежит в той самой комнате, где находятся другие такие
конверты. С кодами оборонных систем. Если кто-нибудь из посторонних получит
доступ к этим бумажкам, на следующий день можно будет принимать на Красной
Площади парад войск НАТО. А вот этого они всё-таки боятся. Западникам может
и надоесть возиться с русскими обезьянами. Посадят в Кремль толкового
американского лейтенанта - и все дела. Так что кода ни у кого нет. И не
морочь себе голову.

- Погоди-погоди... - Яна сморщила нос. - Ты хочешь сказать, что ребята не
знали про код? Чушь какая-то. Да и Шацкий - он же не идиот. Он же такие вещи
как бы должен...

- Знали, конечно, - вздохнула Марковна. - Они думают, что он у них есть.
Кто-то им его дал. Или продал.

- Тётя Оля, не крути. Ты же говорила, что код достать нельзя?

- Настоящий - нельзя. А конверт с какой-нибудь чушью, правдоподобно
выглядящий... легко. Тут есть два варианта. Либо они давно в разработке.
Тогда конверт им дал кто-то из конторы. Феесбешники, наверное. Тогда вас
всех возьмут, когда вы попытаетесь выйти на связь со спутником. Только
зачем? Может, им нужен открытый процесс? Военный спутник, то-сё, угроза
нацбезопасности... если вбросить это в прессу, то можно провернуть всякие
дела... - тётя Оля задумчиво уставилась в потолок.

- А второй вариант? - невежливо перебила её размышления Яна.

Ольга Марковна с неудовольствием посмотрела на неё.

- Ну, значит, кто-нибудь продал вам херню. Просто чтобы навариться.

- У Геры денег совсем нет, - пожала плечами Яна.

- Зато Роберт крутится при этом хмырьке из новых, - возразила Ольга
Марковна. - Может, там кто-то подсуетился... Лучше давай подумаем, что
делать тебе. Ты взрослая девочка, так? Тогда должна понимать, что ребят
возьмут в любом случае. Желательно, чтобы к тому моменту тебя в России уже
не было... Сейчас попробуем что-нибудь сочинить... У тебя есть финяри?

- Только рубли, - Яна полезла за кошелёчком.

- Сиди уж. Тебя придётся вывозить, детка. Это дорого. Очень дорого.

- У меня квартира есть, - пискнула Яна.

К изумлению девушки, старуха спокойно кивнула, принимая к сведению.

- Этого хватит, - добавила она. - Бумаги подпишешь. Я тебе счёт организую.
Не боись, не обманет тебя тётя Оля, - старуха улыбнулась, показав железные
зубы.



Российская Федерация, Подмосковье.

Объект выглядел непрезентабельно: асфальтовый крест центра, обшарпанные
зелёные бараки налево, здание магазина направо. Между ними тянул руку с
полуразрушенного бетонного постамента гипсовый Ленин. Дальше расстилалось
унылое поле с пожухлой осенней травой. Вдали можно было различить забор с
колючкой и вышки.

На обочине лежала и врастала в землю огромная лысая покрышка от какого-то
непонятного средства передвижения. Полковник сел на неё, вытащил пачку ,
и попробовал закурить. Зажигалка едва выкашливала из себя жалкую синюю
шапочку огня, которую тут же задувал слабенький, но противный сырой ветерок.

- Как же тут сифонит, - цедил сквозь зубы Геннадий Михайлович, пытаясь
повернуться к ветру спиной. Бесполезно: ветер, казалось, дул со всех сторон
сразу. Хитрые манипуляции ладонью тоже не помогали.

Некурящий Герман чувствовал себя неважнецки. Ему не нравился объект, не
нравились бараки, не нравились вышки с маленькими солдатиками внутри. Ему не
нравилось, что они торчат здесь, на виду. Что у него в кармане вместо
законного документа, удостоверяющего его право здесь находиться - какая-то
филькина грамота, сварганенная Геннадием Михайловичем в суете и спешке.
Роберт, напротив, выглядел пристойно. Впрочем, он всегда выглядел пристойно:
служба научила его держать лицо при любых обстоятельствах. Герман вспомнил,
как Роб рассказывал ему про добровольно-принудительные пьянки у Миниха, с
которых хозяин отваливал спатеньки, а Роберт садился за документы. Наутро,
однако, надо было держаться бодро и прикрывать собой мучающегося с бодуна
хозяина. Кроме того, Арутюнян (по мнению Геры) слишком уж привык к своему
статусу важной шишки с кремлёвским удостоверением в кармане. Герман был
слеплен из другого теста, и прекрасно понимал, что их всех могут взять в
любой момент. Да, вот именно: взять. Очень выразительное словцо. Взять,
отвести в какой-нибудь подвал, и учинить допрос с пристрастием. Или просто
пристрелить. Сейчас это просто делается. Он тоскливо озирался по сторонам,
пытаясь отвлечься от тоскливых мыслей.

Геннадий Михайлович Шацкий, полковник ВВС, <афганец>, Герой Советского
Союза, беспорочный службист, ничего не боялся, но чувствовал себя не вполне
на месте. Он готовился совершить первое в жизни должностное преступление, и
это ему решительно не нравилось. Но, в отличие от молодых, он понимал, что
любое дело следует делать чётко и аккуратно, вникая в детали. Службу
полковник знал как себя самого, поэтому измыслить способ провести двух
штатских на сверхсекретный объект отыскался на удивление быстро. Некогда
<ракетный маршал> Сергеев подмахнул не глядя одну бумажку, фактически
разрешающую сотрудничать с некоторыми негосударственными организациями, в
том числе и привлекать специалистов со стороны. Полковник хорошо помнил
содержание этой бумажки - потому что не раз, коротая время за поллитрой в
компании друзей-однополчан, орал, наливаясь дурной кровью, что знает способ
легально провести полбатальона натовских инструкторов в один из главных
центров РВСН: Теперь, однако, это прискорбное обстоятельство оказалось
полезным.

Машина подъехала минут через десять. За рулём сидел худосочный солдатик в
неуставной голубой рубашке. Шацкий занял переднее сиденье, Герман притулился
сзади, не зная, куда девать ноги: на полу лежали какие-то неудобные
железяки, глухо позвякивавшие, когда машина подпрыгивала на колдобинах.

Центр оказался низеньким одноэтажным домиком зелёного цвета. Герман
почему-то ожидал, что над крышей будут вращаться какие-нибудь антенны, но
ничего подобного там не было. Проходная тоже не вызывала уважения -
деревянный стол, да скучающий солдатик у входа. Полковник предъявил свои
бумажки (Герман облился холодным потом, пока солдатик - небрежно, но умело -
просматривал бумагу). Потом пришлось показывать паспорта.

Документы Арутюняна не вызвали особенного интереса. С паспортом Германа
старого образца солдатик завозился.

- Герман Оттович, значит, - бормотал он, заполняя шнурованную тетрадь в
линеечку, - Эн-гель-гарт. - Он внимательно посмотрел на замершего Геру. -
Национальность - немец. Это правильно раньше в паспорт национальность
писали. А теперь не поймёшь, кто русский, а кто: ну вот про вас я бы не
догадался.

- Немец он, - усмехнулся полковник. - Остзее. Зато он настоящий русский
патриот. Таких сейчас мало. Пойдём, Гера.

Солдат снова уткнулся носом в бумажки.

Геннадий Михайлович, не оборачиваясь, прошествовал по короткому коридору к
двустворчатой железной двери. Через пару секунд загудел мотор, и створки,
тихо скребя железом по желобам, отодвинулись в стороны.

За дверью оказалась кабина лифта с длинным рядом одинаковых блестящих кнопок
без номеров, похожих на надраенные пуговицы.

Роберт вошёл в кабину, не теряя достоинства. Герман протиснулся между ними,
с трудом подавляя желание спрятаться за спину полковника.

Двери лязгнули, закрываясь. Лифт поехал вниз.



Российская Федерация, Москва.

Всё это было похоже на дешёвый детектив - из тех, которые пожилые тётеньки
читают в метро.

Сначала полноватый седой мужик, вызвоненный тётей Олей непонятно откуда,
отвёз Яну на старой <Волге> в Москву, в центр. Потом они пробирались
дворами. Яна случайно наступила на собачью какашку и еле-еле отскребла
гадость о металлический уголок ограды - пока мужик звонил куда-то по
красивому спутниковому телефону.

Дальше была железная дверь с табличкой <Частное охранное предприятие
<Виконт-А>, отдел пропусков>, длинная стойка со скучающим блондинистым
дежурным, надпись <Комната оружия>, холодные перила, и наконец -
полуподвальная комната с двумя компьютерами, стареньким
хьюлетт-паккардовским принтером и новеньким блестящим шредером. Шредер тихо
гудел, готовясь в любой момент перемолоть стальными зубами любую доставшуюся
ему бумажку.

Сначала в шредер угодил Янин паспорт. Взамен ей дали очень похожий, только
чуть поновее. У девушки вертелся на языке вопрос, зачем это понадобилось, но
она вовремя вспомнила, что Марковна рассказывала ей о магнитных полосках в
российских паспортах. Фотография тоже была странной: вроде бы и янина, но
совсем непохожая на ту, которая была в старом паспорте. Этот трюк девушка
тоже знала: Марковна как-то рассказывала о том, что при проверках обычно
сверяют паспорт с разосланной фоткой, а потом уже смотрят на лицо.

Потом ей дали синий загранпаспорт, тоже с новой мордаськой. Вручили
портмоне. В отделении с прозрачным кармашком была всунута фотография (Яна,
какой-то незнакомый мужик, незнакомая старая женщина с ведром - всё это на
фоне бревенчатой стены). В другом кармашке лежало восемьсот баксов мелкими,
кредитная карточка Visa Gold и авиабилеты. Отдельно выдали пакет с какими-то
специальными документами и объяснили, что в нём. Яна запомнила только слово
"мультивиза".

Потом ей совали какие-то бумаги, на которых галочкой было помечено место,
где подписываться. Яна ставила и ставила подписи, пока бумажки не кончились.

Зачем ей вдруг понадобилось домой, она и сама толком не понимала. Тем не
менее, она устроила две истерики - сначала седому, а потом по телефону
Марковне. Марковна выругала её по-чешски, но заехать разрешила.

Мужик довёз её до места, но выходить из машины не разрешил. Отобрал у неё
ключи от двери и пошёл проверять квартиру. Через десять минут вернулся,
молча кивнул. Яна шмыгнула носом и побежала к себе.

Лифт не работал, на шестой этаж пришлось переться пешкодралом. Яна некстати
вспомнила, как однажды ей пришлось проделать этот путь с Германом: у того
были проблемы с сердцем, так что на каждой лестничной площадке приходилось
стоять минут пять, ожидая, пока её любовник не справится с одышкой. В
постели у него имелись те же проблемы, поэтому он всё делал нежно и
неторопливо. Девушке это безумно нравилось, пока она случайно не узнала
причину. Кажется, с тех самых пор объятия Геры стали для неё пресными.

Н-да. Из-за такой вот ерунды.

Дома было всё как обычно. Яна стояла посреди комнаты и пыталась хоть что-то
почувствовать: в конце концов, неизвестно, вернётся ли она сюда
когда-нибудь, скорее всего нет, надо же это как-то пережить. Но внятного
переживания не получалось. Вещи упорно не хотели прощаться.

Якуба в горшке. Два пустых футляра из-под дорогих ручек. Часы-калькулятор,
отстающие на сорок минут. Позапрошлагодний перекидной календарь ОАО
<Благовещенский арматурный завод>, некогда презентованный ей Яковлевым на
восьмое марта. Студенческий билет, подложенный под ножку стола. Бумажка,
сорванная с какой-то дорогой тряпки, да так и оставшаяся. Два носовых
платка, студийные наушники, покрытый пылью томик Розанова <Обонятельное и
осязательное отношение евреев к крови>. Пачка патриотических газет - их ей
носил национально озабоченный Гера. Брошюра <Вымирание русского народа>, и
там же заляпанный шоколадом корешок сборника <Этнические проблемы в
современной России>. Компакт-диск с курехинской <Оперой богатых>. Пакет,
набитый обёртками от кассет. Вертушка с засохшими гелевыми ручками и
ластиками, украшенная длинной висучей цепью из скрепок. Сверху - сувенирный
швейцарский нож, подаренный Герой вместо букета: они тогда только начинали
встречаться, Гера церемонно дарил ей розы на длинных стебельках, однажды он
забыл купить цветы, и она сочла нужным рассердиться...

Ах да, вот что. Пистолет. Его, наверное, нельзя здесь оставлять.

Она с трудом вспомнила, куда именно она его засунула. Пистолетик оставил ей
бывший муж - возможно, не без задних мыслей. Задние мысли у неё бывали,
особенно когда начались проблемы с этим самым. Так что она прятала
пятизарядную дамскую безделицу от греха подальше. В конце концов, она
извлекла его из коробки со старыми зимними сапогами, перемазавшись в пыли.
Подумав немного, положила железяку в сумочку. Наверное, ствол надо будет
отдать тому седому мужику: он его как-нибудь пристроит. Или просто выкинуть
по дороге.

Надо бы принять душ.

Нет, неохота.

Вместо душа Яна пошла в туалет. Скептически посмотрела на унитаз с
пожелтевшим донцем. В унитазе плавали раскисшие окурки. Начала было
расстёгивать джинсы, потом передумала. Села верхом. Закурила.

Обманывать себя дальше было уже бессмысленно.

Она скептически посмотрела на вздувшиеся вены на левой руке. Эрекция
сосудов, мать их так.

Ей хотелось. Нет, даже не так - ей было надо. Этого самого, ага, этого
самого.



Соединённые Штаты Америки, Мемфис.

Аксель Гомес, .'. 30° (Рыцарь Кадош), брат Высокого Послушания Истинной
Досточтимой Ложи <Эль-Ал>, с отвращением рассматривал убранство нового
Храма. Дух постмодерна проник и сюда, в средоточие Традиции. Колонны Йахин и
Боаз из литого стекла выглядели нелепо. Гомес, конечно, понимал, что аллюзии
на уничтоженные здания ВТЦ в современной храмовой архитектуре почти
неизбежны - но всё же необходима мера. Алтарь и места Смотрителей нагло
поблескивали белым металлом. И даже Дикий и Отёсанный Камни у основания
алтаря выглядели как-то подозрительно.

Единственным достойным внимания предметом был трон Мастера - да и тот,
насколько было известно Гомесу, был доставлен откуда-то из Саудовской
Аравии, где ещё умели делать такие вещи.

Было раннее утро. Работы ещё не начинались, а Ночное Собрание уже разошлось.
То, что его вызвали именно к утру, сразу после часа смешения светов,
казалось многообещающим намёком: близится время, когда он снимет белый запон
Послушания и наденет красный запон Служения... Впрочем, это могло и ничего
не значить. Гомес знал, что Внутренний Круг не скупится на намёки и
расплывчатые обещания, но отнюдь не считает себя хоть сколько-нибудь
обязанным их исполнять.

Верховный уловил его взгляд.

- Твоя ошибка в том, что ты продолжаешь делить мир на две части - нашу и
профанную. И даже признавая, что первая выше второй, ты допускаешь про себя,
что вторая может как-то повлиять на первую. На самом деле профанного просто
не существует. Его нет. Небытие никак не может повлиять на бытие. И уж тем
более, мирская мода не может повлиять на Традицию. Или - задумайся над
этим - это не мода, а часть Традиции, которую мы отпускаем от себя только
для того, чтобы она, как собака, приносила нужное нам...

Гомес подождал, пока Верховный выговорится. В последнее время Руководитель
Работ стал много болтать.

- Ты подумал, что мы подвластны времени века сего. Но когда мы говорим, что
времена меняются, - продолжал Верховный, - мы не имеем в виду так называемое
физическое, или профанное время. Профанное время идёт для тех, для кого
ничего не меняется и не может измениться, ибо они ничто, а ничто не
подвержено изменениям - во всяком случае, таким, на которые стоит обращать
внимание. Но времена преходят, когда сменяются эоны... Человечество слишком
близко подошло к шарниру времени. Что там делается? - вопрос был задан, как
всегда, неожиданно.

- Ничего особенного. Я контролирую ситуацию.

- Вот как? - Верховный поднял бровь.

- Ко мне приходил человек из ЦРУ, - с неудовольствием признал Гомес. - Они
кое-что разнюхали.

- Это твоя ошибка, - ответил Верховный. - Ты не должен вызывать подозрений.
Если к тебе пришли - значит, ты что-то сделал не так. Впрочем, всё это уже
не имеет значения. В этом деле ты подстрахован.

Гомес расслабился. Подстраховка означала, что Досточтимая Ложа сама ведёт
дело и несёт за него полную ответственность.

- Осталось последнее и главное, - Верховный сделал жест по направлению к
алтарю. - Подойди и возьми.

На алтаре лежал запечатанный конверт с русскими буквами, и листок
пергамента. Пергамент казался старым - а значит, и был старым: Ложа не
признавала подделок.

Присмотревшись, Гомес понял, что это гороскоп.

- В конверте, - голос Верховного стал жёстким, - код подтверждения. Он
обошёлся нам очень, очень дорого. Пришлось дать кое-кому из русских Высокие
Градусы.

Гомес замер. Досточтимая Ложа крайне редко расплачивалась таким способом.

- Теперь будь внимателен. Импульс должен быть послан сегодня. Спутник
пройдёт над Москвой в благоприятное для нас время. Твой человек должен быть
на месте и контролировать тех двоих.

- Он на месте, Мастер, - ответил Гомес. - Он ждёт. Я передам ему код. Как
только выйду отсюда.

- Интернет - хорошая вещь, - усмехнулся Верховный. - Ты вовремя этим
занялся. Но будь осторожен... Теперь посмотри гороскоп, и обрати внимание на
асцедент.

Гомес благоговейно прикоснулся к старому пергаменту.

- Это то, о чём я думаю? - на всякий случай спросил он.

- Да. Это гороскоп Царя Мира, во имя которого ведутся работы Посвящённых...
Ещё раз: крайне важен асцедент.

- Четыре минуты? - спросил Гомес. - У нас есть четыре минуты?

- Минута, не больше. Чем точнее мы попадём в указанный момент, тем большей
будет сила Царя. Так или иначе, эон Рыб закончен. Наступает эон Водолея,
истинное имя которого тебе станет ведомо очень скоро... - Гомес затрепетал:
это уже было явное, недвусмысленное обещание: наконец-то он войдёт в
Истинный Свет не спиной, а лицом.

- Истинно и верно, - Верховный, известный миру как профессор Райдер,
позволил себе чуть приподнять уголки рта, - ты будешь возведён к Служению и
наденешь красный запон. Если всё произойдёт так, как должно. Ошибки не может
быть. Солнце Мира уже встаёт - и тебе суждено быть его восприемником. Более
того, ты сразу получишь Третий Градус Служения...

Гомес неуклюже пал на колени и поцеловал край одежд Верховного.



Российская Федерация, Подмосковье.

Спутник и в самом деле напоминал булаву: металлическая полусфера с конусами,
несколько напоминавшими шипы. Во всяком случае, так он выглядел на экране
компьютера. Роберт знал, что вершины конусов являются узлами так называемой
<вероятностной решётки Княжина>. От их положения зависела синхронизация
фазового зеркала, отражающего поток Силы.

Сама процедура настройки оказалась довольно муторной. Сначала Геннадий
Михайлович отдал колоду перфокарт какому-то пареньку - со словами <отнеси на
вводилку, пусть прокачают на третий и ко мне>. Парень ушёл, потом вернулся
со словами, что <вводилка сбоит, а которая в зале, там очередь, как всегда>.
Полковник побагровел и пошёл выяснять ситуацию, взяв с собой Германа.
Вернулся он минут через десять, почему-то один, усадил Германа за компьютер
и велел <тыкнуть вон в ту иконку>. Ничего не заработало, и Шацкий опять
пошёл куда-то что-то выяснять. От всех этих сбоев и неполадок ощущение
опасности как-то притупилось, так что Арутюнян даже позволил себе полазить
по внутренностям компа. На диске не оказалось ничего интересного, кроме
старой . Он набрал почти тысячу очков, когда Геннадий Михайлович не
появился в третий раз, и снова потребовал потеребить иконку. На этот раз всё
прошло нормально. Ещё через несколько минут напряжённой, но несложной работы
машина, наконец, обрадовала: <Резонанс с вероятностной плоскостью планеты
98% - фазовая достаточность 33.5 медианной средней>.

Расчётное время оказалось небольшим: где-то часа четыре туда-сюда. К этому
моменту спутник должен был получить код подтверждения - и, в случае
совпадения, накрыть потоком кусочек земной поверхности. Ресурс зеркала был,
правда, невелик - секунд пять-шесть в лучшем случае. После этого отражённое
эхо минус-вероятностного импульса ломало настройку зеркала. Но на Москву
должно было хватить. На всякий случай Роберт проверил направление
резонансного эха: получалось, что небольшая часть импульса распространялась
параллельно генеральному вектору плоскости системы, чтобы коллапсировать
где-то в Тюмени, приблизительно в районе Тобольска. Это, впрочем, уже ни на
что не влияло.

Шацкий всё время суетился: звонил куда-то по двум разным телефонам, отдавал
распоряжения, в общем - работал. Потом он бросил Роберту <посиди тут, я
сейчас>, и пропал надолго.

Вернулся Гера, спросил - <когда>. Роберт ответил. Гера посмотрел на часы,
что-то пробурчал под нос, и побежал искать полковника.

Вокруг сновали люди: кто-то нёс кипу распечаток, кто-то пытался достать
из-под монитора папку с синими тряпочными тесёмками. На Арутюняна никто не
обращал внимания, и через некоторое время он почувствовал себя почти сносно.
Единственное, что ему по-настоящему не нравилось - так это тусклые неоновые
трубки под потолком, светившие как гнилушки на болоте.

Неожиданно ему приспичило отлить. Спрашивать, где тут сортир, Роберт
поостерёгся: на таких вещах посторонние ловятся моментально. Мочевой пузырь,
однако, настаивал на своём. После непродолжительной борьбы с естеством
Арутюнян отправился на экскурсию по объекту. Длинный зелёный коридор с рядом
закрытых дверей не внушал оптимизма. Зная по учрежденческому опыту, что
нужная ему дверь располагается, скорее всего, в самом конце, он отправился
сначала направо. Заметил пост дежурного, решил, что туда лучше не соваться,
и пошёл обратно.

Другой конец коридора оказался глухим и тёмным - видимо, были какие-то
проблемы с проводкой. Здесь как-то особенно чувствовалась тяжесть
подземелья.

Он дошёл до полуразрушенной кирпичной лесенки, из-под которой ощутимо воняло
ссаками. Осторожно спустился, едва касаясь стены - Роберт терпеть не мог
сырость. Нащупал выключатель, пощёлкал им - тот не работал. Потом под руку
подвернулся какой-то провод. Держась за него, он сделал ещё несколько шагов,
и чуть не упал: очередной ступеньки не было.

Роберт тяжело вздохнул. Встал на последней ступеньке, расстегнул ширинку и
помочился в темноту. Глубоко внизу что-то забулькало. <Как русский мужик в
подъезде> - подумал Арутюнян и тут же почувствовал привычный укол совести:
это была плохая мысль, неуважительная по отношению к русскому народу.
Народу, к которому Роберт принадлежал приблизительно на одну четвёртую.
Впрочем, с принадлежностью к другим нациям у него тоже были проблемы: даже
отец-бакинец, которому Арутюнян был обязан фамилией и профилем, был
наполовину азербайджанцем, о чём очень не любил вспоминать.

Он вернулся в комнату, и очень кстати наткнулся на полковника.

- Где тебя носит? - Шацкий был настолько зол, что даже перешёл на <ты>. - Я
тут чёрти что творю, в другое время меня бы под трибунал за такое, а вас тут
нет обоих. Заговорщики хреновы.

- А где Герман? - поинтересовался Арутюнян.

- Отправил я его, - полковник вздохнул, - что-то ему в Москве срочно
нужно... Давай сюда. Следи за траекториями, иначе проедем мимо кассы.

Арутюнян молча сел за компьютер и запустил расчёт траекторий.



Российская Федерация, Москва.

От седого мужика ей удалось оторваться влёгкую - Яна попросту послала его за
сигаретами, а пока тот ходил к киоску, перелезла на переднее сиденье и
рванула. Такого финта он, похоже, от неё не ждал. Она проехала где-то с
километр, потом бросила машину в пустом дворе около детских качелей, и
нырнула в метро: так спокойнее.

На старой точке ей поправиться не удалось: похоже, всех разогнали. Зато на
новой - там она была всего два раза, и никого не знала - к ней сразу подошёл
дилер-азербайджанец, тихо спросил: <Поправиться? Лекарства нужны?> Через
десять минут, пообщавшись ещё с двумя такими же молодыми людьми, она зашла в
ближайший подъезд, и очень скоро ей было хорошо, даже совсем хорошо.

Потом она вспомнила, что у неё есть авиабилет, и она должна куда-то лететь.

К тому времени в городе уже стало темно и неуютно. До Шереметьево (она
помнила, что ей нужно именно в Шереметьево) никто не соглашался меньше, чем
за тысячу, а русских денег у неё осталось не так много. В конце концов,
молодой хачик на <москвиче> согласился за восемьсот.

По дороге она как-то немножко погрузилась в себя. Хачик этого не замечал -
он жизнерадостно трепался на всякие разные темы, в основном про жизнь, и был
вполне доволен своим монологом.

- Вот сматры, у мэня брат есть сводный, да? - продолжал хачик какой-то свой
монолог. - У брат отэц есть, радной атэц. Он Масква давно жывёт, с
рэгистрацыей, с мылицыей проблэм решает, да? Я вот сэйчас адын сэмье
памагаю, у брат работы нэт. Вот я тэбя вэзу, работаю, да-а. Мылыция очень
мешает. Я панимаю, ани тоже люди, им тоже надо семья кормить. Так ты
работай, да-а? А то что такое - ани стоят, а я еду. Ани мэня тармазят,
гаварят дэньги давай. Я даю дэньги, ани гаварят - у тэбя рэгистрацыя нэт,
паехали с намы, разбираться, да-а. Это бэспрэдэл, я так думаю. У нас всэ так
думают. Люди работать в Масква приехали, да? Так ты стой на мэсте и нэ мэшай
людям работа, дэла дэлать.

Яна пропускала через себя этот поток живой речи, тихо покачиваясь на
переднем сиденье. Она не спала - просто не хотелось открывать глаза. Внутри
себя было уютнее, чем снаружи. В конце концов она всё-таки подняла веки, и
не пожалела об этом. Грязный салон <москвича> казался невероятно уютным и
симпатичным, жиденькие сумерки за лобовым стеклом - хрустальным миром,
исполненным волнующих тайн, а рябое лицо водилы - прекрасным. Ей захотелось
его поцеловать, но потом, передумав, она поцеловала собственную руку.

Хачик тем временем продолжал:

- Чэтыре дочка есть, куда мне ещё дочка, теперь сын надо! Если не будет
сын - какой я мужчина? Я ей сказал - нужен сын. Она мнэ говорит - всё в руке
Аллах. А я тэбэ скажу - нэ мусульманин я, нэ верю, какой мне Аллах, мне сын
нужен, а нэ Аллах! Я так и сказал - какой Аллах, нэ гавари мне больше этого
ничэго. Тогда она говорит - надо сдэлать такой вещь:

У Яны в сумочке затрещал мобильник.

В этот момент Яну вставило - сильненько так.

На сей раз вставлялово пришло как озарение: ей вдруг сразу стало всё ясно.
Истина, простая истина заполыхала у неё в голове белым огнём.

Ей пришлось накинуть двести, чтобы хачик повернул назад.

Телефон продолжал звонить, пока аккумулятор не разрядился.



Российская Федерация, Москва.

На вокзале было вокзально: в первую же секунду по ногам Германа проехала
тележка с пузатыми баулами. Потом больно ткнули в спину чем-то твёрдым.
Потом к нему пристал цыганёнок и долго клянчил. Наконец, добравшись до
телефонов, Герман выстоял очередь за карточкой, выстоял очередь до синего
ящика с трубкой, и начал звонить Яне.

Сначала мобильник Яны не прозванивался. Когда, наконец, соединило -
откуда-то издалека поплыли длинные гудки - его стала дёргать за плечо
какая-то наглая тётка из очереди, которой вот прям сейчас приспичило
позвонить. Сделала она это зря: обычно кроткий Герман, легко уступающий
напору, на этот раз был не в том состоянии. Он зарычал на неё, как собака, а
когда она снова полезла - молча и сильно пихнул рукой в пухлую ватную грудь.
Тётка изошла говном, но больше его не трогала. Очередь начала шуметь, но у
Германа было такое лицо, что связываться никому не захотелось.

Яна, однако, не отвечала. Потом и гудки кончились. Герман отвалил от трубки
(очередь застонала) и поплёлся в жерло метро.

Времени уже почти совсем не оставалось. Хорошо ещё, Шацкий дал машину:
солдатик в голубой рубашке лихо добросил его до электрички. Теперь
оставалось только ехать к Яне домой: скорее всего, она спит. Или под этим
делом: Герман впервые в жизни подумал о том, что это было бы даже удобно.
Под этим делом она становилась очень податливой на ласку, а объясняться
сейчас ему совсем не хотелось.

В принципе, Герман понимал, что надо было поговорить на эту тему раньше. Он
не сделал этого только потому, что знал: Яна на это не пойдёт. Яна вообще не
любила детей, и уж тем более не собиралась обзаводиться своими. Ни сейчас,
ни в ближайшем будущем. И уж конечно, она не хотела бы ребёнка от него: Но
сейчас Германа это не волновало. Он не мог упустить такой шанс, а другой
женщины у него не было.

Трясясь в вагоне, он в который раз пытался определить для себя, любит ли он
Яну. Получалось вроде бы, что любит. С другой стороны, его многое в ней
смущало. Необязательность, безалаберность, наркотики. Хаотическая натура,
польская кровь... - дойдя в своих рассуждениях до этого пункта, Энгельгардт
невольно поёжился.

Сам он, разумеется, считал, что национальная принадлежность определяется
прежде всего культурой. Когда его называли <немцем> (обычно - с ноткой
уважения в голосе), он всегда поправлял - <русский немец>. Над кроватью у
него висел портрет Екатерины Второй, которую он почитал образцом
просвещённого правителя. Тем не менее, подлые вопросы происхождения давали о
себе знать. Когда мама, наконец, рассказала ему, что одна из его бабушек
была молдаванкой и чуть ли не цыганкой, он ощутил нечто вроде физического
отвращения к своей испорченной крови. Ощущение было отвратительное, и он
постарался его забыть, но не получилось. Кстати вспомнилось и про больное
сердце: врождённый дефект, который имеет шансы передаться по наследству...
Впрочем, пассионарный импульс исправит всё. Сын будет здоровым... он
машинально отметил, что думает о предполагаемом ребёнке именно как о сыне.
Сын полунемца, полячки и мёртвой звезды. Что ж, не так уж плохо. В любом
случае, он уже будет принадлежать новому народу. Народу, который потрясёт
мир. Энгельгардт ещё раз прикинул мощность импульса и мечтательно улыбнулся.

Пересев на красную ветку на <Охотном ряду> (опять пришлось толкаться), он
задумался о технической стороне дела. Герман понимал, что уговорить Яну на
скорый незапланированный секс будет чертовски сложно. На насилие он не
способен: сама мысль об этом вызывала омерзение, не говоря уже о моралных и
физиологических проблемах. Предложить ей выпить? Она любит хорошее вино, но
умеренно, и оно её, кажется, не стимулирует. Неужели всё-таки это самое? Но
предложить ей своими руками... Нет, нет, немыслимо. Так ничего и не
придумав, он решил положиться на случай. Яна должна лечь с ним. Желательно -
сразу. Если понадобится это самое, так и быть - он предложит ей это самое.

На выходе из метро бабка продавала какие-то нелепые жёлтые цветы. Герман
зачем-то приценился, а потом было как-то неудобно не покупать. Купил.
Кулёчек с цветами было некуда деть, и, отойдя подальше, Энгельгардт бросил
их около переполненной урны.

Потом кстати подвернулась маршрутка. Энгельгардт, не думая, автоматически
сел в неё, и только потом сообразил, что лучше бы взять машину. Вылез. Долго
ловил бомбилу, наконец поймал. Когда он добрался, наконец, до яниного дома,
до импульса оставалось минут десять. Он уже понимал, что безнадёжно
опаздывает. Ворвался в подъезд. Нажал кнопку лифта. Потом ещё раз, ещё раз -
пока не понял, что лифт не работает.

Герман пробежал четыре пролёта вверх, когда в левой стороне груди взорвалась
обжигающая красная боль, и он упал лицом вниз на грязные плитки пола.



Российская Федерация, Москва.

Ему совершенно не хотелось умирать. Несмотря на почтенный возраст, он всё
ещё любил жизнь: тёмное пиво, старые книги, и - платонически - молодых
женщин.

Одна из них стояла перед ним, сжимая обеими руками рукоять маленького
пистолета. Иннокентию Игоревичу некстати вспомнилось, что такие пистолетики
раньше назывались <дамскими>.

Черный глазок дула смотрел ему в лоб.

В каморке остро пахло сбежавшим кофе.

На мониторе проскочило системное сообщение:

JCL EMULATOR> COMPILE

- Убери руки с клавиатуры. Убери руки: пожалуйста, - неожиданно попросила
Яна.

Зайцев понял, что она и в самом деле выстрелит. Прямо сейчас. Когда он
уберёт руки с клавиатуры.

Или когда не уберёт.

Компьютер сообщил:

complete

*** No Errors ***

<Глупость. Какая же все-таки глупость:> - успел подумать он, когда лицо
девушки как-то по особенному перекосилось: Яна изо всех сил жала на
спусковой крючок. Наконец, она с ним справилась, железка дёрнулась,
грохнула - и тут же что-то загремело и посыпалось у него за спиной. Накатила
волна кислой пороховой вони.

Яна рассеянно повертела пистолетик в руках. Понюхала дуло.

- Ты думаешь, он в порядке?

- Наверное, да, - осторожно сказал Зайцев. - Вы маленький монитор разбили.

- Ничего у меня не получается, - Яна всё вертела в руках пистолет. - Ты уже
набрал код?

Зайцев поморщился: он терпеть не мог, когда что-нибудь называют неправильно.

- Нет, - сказал он, демонстративно отворачиваясь от компьютера. - Код
заложен в программу. Просто подтверждение, что компиляция выполнена успешно.

Компьютер тем временем выдал:

JCL EMULATOR> LINK

- Значит, это всё-таки был ты... Во главе всей затеи.

- Мы вроде бы на <вы>, - машинально поправился Иннокентий Игоревич. - И я бы
не стал, э-э... преувеличивать свою роль. Я просто ввожу код. Иначе
спутник... э-э... не сработает.

- Как же это я тебя проглядела, - Яна явно не слышала, - ну конечно,
интернет, то-сё... На кого работаешь? Кто дал код?

- Код предоставили американцы, - спокойно сказал Зайцев. - Я точно не знаю,
кто. Один мой бывший аспирант там работает, вот он и предложил... э-э...
И, - он слегка напыжился, - я не вижу в этом ничего предосудительного. В
наше время все так или иначе работают, э-э... на того, кто платит. У меня
больная жена. И я не хочу, чтобы она умерла, потому что у меня нет ста
долларов на лекарство.

- Жена, значит... А возрождение русского народа, - Яну несло, - возрождение
России... И - пассионарную энергию на Москву. На Москву. На Москву. Япона
мама, как же я ничего не понимала... Азеры. Сколько в Москве азеров? Миллион
с хвостиком. Татар сколько? Я у Геры читала - миллион. Миллион! Миллион,
сука!

- Яна Валерьевна, вы успокойтесь: причём тут какие-то татары?

- Армяшек, армяшек полмиллиона! - в голос завизжала Яна. - Грузины, чечены,
вьетнамцы всякие! Таджиков двести тысяч, китайцы ещё какие-то: Даги, ингуши.
А теперь задачка на вычитание! Сколько в Москве осталось русских? Русских
сколько? Из двенадцати миллионов? Считай, быстро?

- Это всё какая-то ерунда... Зачем это всё? Всё равно русских... э-э...
вообще белых... всё-таки большинство, - пожал плечами Зайцев. - Иначе было
бы: э-э: на улицах заметно.

На экране выскочило:

сomplete

*** No Errors ***

- А так, ну да, есть такая проблема... н-да, представители Кавказа и
Закавказья, так сказать... в основном нелегальные мигранты, об этом теперь
много пишут... - Зайцев смотрел на неё участливо и встревоженно. - Яна
Валерьевна, у вас зрачки чрезмерно сужены, это нехороший признак. Вы, э-э...
в порядке?

- Я-то в порядке, - девушка смотрела куда-то сквозь него, - а теперь скажи
вот что. Русские сколько детей имеют в семье? И сколько чёрные? Сравнил?
Русские же не плодятся. Не пло-дят-ся. А эти плодятся. Понимаешь?

- Это какие-то демографические проблемы... Какое отношение это имеет к нашим
де... - старик осёкся. Яна зло осклабилась.

- Дошло? Так кому же достанется импульс? Тем, кто сейчас, вот конкретно
сейчас, зачинает детей. За-чи-на-ет, - перед глазами у неё слегка поплыло, и
она пошевелила пальцами в воздухе, пытаясь найти опору. Не нашла.
Выпрямилась. Пистолет в руке мешался.

- Зачинает. А мы не того... в гондонах трахаемся... Понятно?

- Ну... вы как-то очень грубо рассуждаете, - замямлил Зайцев, - вам
определённо нехорошо...

- Тогда какой же народ мы тут, блядь, собрались возрождать? Чьи детки
получат импульс? Похеру, что-ли? Мы разводим чёрный клоповник, и это будет
пиздец. Полный пиздец России-матушке. Вот что это такое, - Яна икнула.

Зайцев промолчал.

- Ты можешь убрать спутник с орбиты? Ты вообще можешь что-нибудь сделать? -
Яна почесала нос дулом пистолета.

- Нет, - честно ответил Зайцев, снова кладя руки на клавиатуру. - Теперь уже
никто ничего не может. Процесс пошёл.

- Господи, какая же всё-таки херня... А сбить? Кто-нибудь может его сбить?

- Разве что американцы. Но у них есть, по-видимому, какие-то специфические
интересы, - Иннокентий Игоревич в который раз поймал себя на мысли, что
выражается чересчур вычурно: хорошее образование всё-таки иногда мешает
жить.

Компьютер напечатал:

JCL EMULATOR> GO

GO.SYSIN DD //

- после чего пронзительно запищал.

- Всё, - вздохнул Иннокентий Игоревич. - Код передан на спутник.

Яна снова подняла пистолетик, и, почти не целясь, выстрелила ещё раз.



Российская Федерация, Москва.

В этот вечер Ильяс опять заявился обкуренный. Инга боялась этого больше
всего: в таком состоянии Ильяс становился настоящим зверем и обязательно
делал ей больно. Однажды в таком состоянии он прижёг ей клитор сигаретой.
Потом он возил её в больницу, платил какие-то деньги, но всё это было уже
потом. В другой раз он нассал на пол в уборной и заставил вылизывать
языком - хорошо хоть, быстро опомнился. Чаще всего, однако, он её просто
бил, жестоко и умело. Ильяс вообще очень хорошо умел бить.

Конечно, жить с Ильясом было стрёмно. Но Ингу судьба тащила п...ой по кочкам
уже не первых год. Пожалуй, с самого девяноста третьего. Она тогда была
сопливой провинциалкой, попавшей в кипящий московский котёл, как кур в ощип.

Какое-то время она кантовалась с азерботами, промышлявшими на оптовом рынке.
Они были, в общем, неплохими людьми, вполне согласными на нехитрый
натуральный обмен: жильё и еда за готовку, уборку, и всяческое употребление
по женской части. Инга сначала не имела ничего против - чего-чего, а этого
добра у неё было завались, мужиков она любила. Но после того, как кавказские
орлы завели обычай использовать её в качестве презента для всяких уважаемых
людей, Инга сообразила, что ничем хорошим это не кончится: или чей-нибудь
обрезанный клюв подарит ей сифак или гонорею, или накурившаяся компания
когда-нибудь очень сильно её поуродует. Так и получилось: в один далеко не
прекрасный вечер развеселившиеся азеры разложили Ингу на столе, и, после
обычного перепихона, начали тушить ей сигареты о соски и засовывать во
влагалище пузырёк из-под шампуня. Инга старалась вести себя тихо, хотя
искусала себе губы до крови: было понятно, что, стоит закричать, как они её
свяжут, после чего начнут куражиться по-настоящему. Тогда ей, впрочем,
подфартило: зазвонил телефон, и всей команде пришлось срочно уматывать -
решать какие-то вопросы. Она еле выдернула из себя этот проклятый шампунь.

В тот день азеры не вернулись, на следующий тоже. Инга прикинула
обстоятельства, и решила, что надо сваливать, пока не пришли посторонние.
Где азеры держат деньги на текущие расхода, она уже знала - слава Богу,
времени у неё хватало, а её хозяева большим умом не отличались. В тайничке
на кухне лежало десять штук зелёных - мелкой грязью, десятками и пятёрками.
Ей повезло: когда она выходила из подъезда, у дома уже стоял <сааб> с
тонированными стёклами, из которого как раз вылезал бритоголовый качок
славянской наружности. Видимо, вопрос решился не в пользу азерботов.

Через месяц она познакомилась с Володей и Гошей, занимавшихся цветметом. У
неё ещё оставались деньги, и она сумела втюхать им себя как дорогую девочку.
Некоторое время её возили по кабакам, поили невкусным французским шампанским
и кормили всякой дрянью типа лягушачьих ножек в чесночном соусе. Ей долго
было непонятно, какого хрена они имеют её одну на двоих, пока пьяный Гоша не
объяснил: <Знаешь, бэйби, я просто тащусь, как ты с Володькой трахаешься. У
меня колом стоит.> Поразмыслив, она решила специализироваться по этой части,
и через некоторое время научилась устраивать из секса настоящий спектакль,
так что бедный Гоша однажды обтрухал свои джинсы от Манчини, глядючи, как
справно Володя кроет его любимую кралечку. Зато Володя считал гошины вкусы
полной фигнёй: верхом правильного мужчинства для него был обычный перепихон,
и чтобы его было побольше. Ингу он считал шалавой, и, когда Гоша вроде как
склеил ласты (точно не знал никто - тела не нашли), Володя предпочёл сдать
поднадоевшую подругу с рук на руки одному специальному старичку. Тот изрядно
расширил её интимный кругозор, познакомив её с наручниками, лошадиной
плёткой, кожаным лифчиком с шипами внутрь, а также с догом Уланом,
специально натасканным на женщин.

После этого она решила завязать и выйти замуж, да не вышло: заарканенный
мужичонка хотел детей, а Инга знала про себя, что залёт ей не светит. Это
было прописано в её медицинской карте и проверено эмпирическим путём.
Пришлось искать других претендентов, менее озабоченных продолжением рода.
Инга вспомнила о своём происхождении и попробовала было сунуться к
соплеменникам: познакомилась с молодым парнем из <соблюдающих>. В принципе,
он был ничего. Но когда дело дошло до постели, он потребовал, чтобы она
сходила в микву. А заодно сообщил ей, что соблюдающий еврей обязан долбиться
только в отведённое природой дупло, а минет и куннилинг запрещены напрочь.
Инга разумно решила не маяться дурью и вернуться к прежнему образу жизни.

Некоторое время она жила с одной тёткой, которая заставляла её носить
мужские сорочки и засовывать в себя всякие игрушки. Это ей быстро надоело, к
тому же тётка была недостаточно обеспечена, чтобы удовлетворять растущие
потребности Инги. Она ушла - впервые в жизни по своей инициативе. В
дневничке, аккуратно ведомом на всякий случай, Инга вывела фразу - <Кажется,
я духовно расту над собой>.

Духовный рост над собой обернулся, увы, неприятной паузой в личной и
финансовой жизни. Всё стало как-то совсем скучно и грустно, когда появился
этот Ильяс.

Вообще-то Инга боялась чеченцев до одури - ещё во времена Гоши и Володи она
наслушалась разных рассказок о чичах, да и повидать кой-чего ей тоже
случалось. Ильяс был ещё не самым худшим вариантом: по крайней мере, он не
жмотился на деньги. Никаких ограничений в сексе у него не было, кроме
одного: его женщина должна была принадлежать только ему. Малейшие подозрения
в каком-либо интересе к другим мужчинам могли привести к непредсказуемым
последствиям, а блядская натура не давала Инге покоя. В последнее время ей
стал часто сниться дог Улан.

На этот раз всё шло как обычно. Она сняла с Ильяса обувь, раздела, сделала
горячую ванну. Мылся Ильяс исключительно сам, не позволяя дотрагиваться до
своего тела. Зато, выйдя из ванной, он трахнул её на полу, и потом ещё раз -
на столе в гостиной. Сильно ударил по лицу за невкусный ужин, но бить не
стал, а трахнул её ещё раз - на кровати, как положено. Она очень хорошо
кончила и ненадолго заснула.

Впоследствии она много раз пыталась вспомнить свой тогдашний сон, и всякий
раз вспоминала разное. То ей казалось, что откуда-то сверху протянулась рука
и коснулась её лона. То - что внутри неё развернулась какая-то пружина.
Иногда - чёрно-золотое сияние, падающее сверху вниз. Но чаще всего
вспоминался ветер, один огромный порыв ветра.

Инга проснулась, откуда-то зная, что залетела. Это было совершенно
невероятно, но она была в этом уверена на все сто. Она это просто знала.

- Я беременна, - сказала она Ильясу, потягиваясь на пледе. - У нас будет
сын, - добавила она всё с той же непонятно откуда взявшейся уверенностью.

Ильяс напрягся. Молча занёс руку, как будто хотел ударить женщину по животу.

Не ударил. Длинно и зло выругался на своём языке. Ушёл в другую комнату.

Инга улыбнулась. Она почему-то была уверена, что больше её никто никогда не
ударит.

Её что-то защищало.

Она положила руку на мягкий тёплый животик и снова заснула.

На этот раз сон запомнился очень хорошо. Ей снился огонь, очень много огня.
Огонь, выходящий из её живота.

* * *

Христианское богословие. Краткий словарь. Изд. <Водолей-АС>, СПб, 2001. С.
34

АНТИХРИСТ. От греч. Antihristos, <противо-Христос>. Эсхатологический
противник Христа, который явится в конце времён и возглавит борьбу против
христианства и христиан, но будет побеждён.

Каноническая версия жизни А. гласит, что А. придёт <во имя своё>, обманет и
обольстит все народы. Победив в войне трёх царей - египетского, ливийского и
эфиопского (согласно одному из позднейших толкований, здесь имеются в виду
три человеческие расы) - и распространив славу о своих (мнимых) добродетелях
и творимых им чудесах, он захватит мировое господство и воцарится в
Иерусалимском храме, к тому времени восстановленном (замысел этого деяния
часто приписывается масонам, см. МАСОНСТВО, ХИРАМ, ХРАМ СОЛОМОНОВ). А. будет
жестоко преследовать и уничтожать христиан: он сделает, <чтобы убиваем был
всякий, кто не будет поклоняться образу зверя>. [...] Общий срок царства
А. - три года и семь месяцев, но некоторые толкователи понимают эти цифры
иносказательно, утверждая, что речь идёт о гораздо большем сроке. В конце
концов А. будет побеждён Христом, после чего наступит воскресение мёртвых и
Страшный Суд (см.)

Несмотря на мифологические и сказочные черты, А. считается человеком,
<родившимся от женщины>. Феофан Затворник пишет: <Кто он такой? - Сатана? -
Нет, но некий человек, принявший всю его силу.>

Мать А. почти все источники называют иудейкой из колена Данова, и
приписывают ей необузданную блудную страсть. Относительно отца имеются
разные мнения. Некоторые апокрифы представляют его животным - псом или
волком, другие ограничиваются указанием на то, что это будет злодей и
разбойник. <Настоящим> отцом А. многие называют непосредственно Сатану (см.
также ДЬЯВОЛ).

Символика А. разнообразна и противоречива. [...] Существует не вполне ясная
связь А. с планетой Венера (видимо, основано на отождествлении
Сатаны-Денницы с Утренней Звездой). См. ВЕНЕРА, СОЛЯРНАЯ СИМВОЛИКА

Местом рождения А. называют Вавилон, или <город, подобный ему>. Иногда место
рождения А. отождествляется со <страной Рош [Ros]>, а сам А. - с
предводителем народов Гога и Магога, <князем Мешеха [Moskoh] и Тувала
[Tobol]>, возглавляющим их рать <от пределов Севера>.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:09:23

Харитонов. Всегда Coca-Cola (+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

ВСЕГДА COCA-COLA


----------------------------------------------------------------------------
----

Кондиционер, как всегда, не работал: в комнате было нечем дышать. Он стянул
мокрую майку через голову и бросил в угол. В маленьком охладителе лежали еще
две банки пива, но это на потом. Сначала дело. Первая стадия. На этот раз у
них должно получиться.

В ухе запищало. Он машинально потряс головой, потом понял, что это звонят
ему, напоминают, - и стиснул зубы. Небось, опять все будет как в прошлый
раз. Войти в Среду, получить кувалдой по ушам и моргалам, чтобы потом, с
разъезжающимися глазами и звоном в голове, лежать на заднем сиденье (он
никогда не помнил, на чем его увозили, впрочем, автомобили все время
менялись), в то время как шофер будет гнать что есть мочи. Неделя отдыха,
новые документы, еще один мотель, или дешевая гостиница в пригороде, и все
сначала. Однажды это был коровник. Правда, американский, стерильный,
пахнущий чуть ли не розовым маслом. Американские коровы должны жить не хуже
американских граждан. Интересно, зачем там было сделано подключение к Среде?
Неужели коровам показывают сериалы? Уже два года в Штатах, а все не могу
привыкнуть. Он представил себе корову с оптиком на голове. Не смешно.

Так, пошла проводка, загружаем OS Doors NCP2025, все нормально, можно
входить в Среду. Оптик стандартный, NeiVe Gold, в таком головой особенно не
повертишь. Звук настроился быстро, а изображение отсутствовало еще минуты
две-три, пока устройство сканировало оптический нерв и прогоняло тесты.
Наконец, пошла таблица цветности - перед глазами замелькали яркие вспышки
всех цветов радуги. Так, полный комплит. Теперь можно и шею повернуть.

Он огляделся. Оффлайновый мир оставался на месте, хотя казался выцветшим и
съежившимся: половина зрительного ресурса была переключена на каналы Среды.
Пока что был виден только вход - стандартный черный глазок на границе
зрения, с еле различимой надписью "Doors". Если внимательно посмотреть в
глазок, он откроется. Смотрим. Ага, допуск. Биометрия, логин, пассворд.
Сейчас оно будет. Сейчас будет. Сейчас будет.

Он весь сжался, ожидая оглушительного грохота в ушах и яркой белой вспышки
перед глазами - стандартного наказания за попытку несанкционированного
доступа в Среду. Однако шли секунды, а перед глазами оставалась только
ровная серая мгла. Наконец, что-то мелькнуло, и тут же голос в ухе произнес
за него какие-то слова. Вход.

Мгла рассеялась, и он увидел сияющую гладь, над которой он парил на высоте
птичьего полета. Над ней возвышались причудливые башенки порталов. Так, что
у нас там. А, это Бродвей. Прямая передача. Классический мюзикл "Билл и
Моника". Он не любил эту вещь, в особенности знаменитую сцену минета: еще
будучи школьником, он получил вычет по баллам на уроке Американской
Культуры, потому что напрочь забыл, кто там у кого что. Тем не менее, можно
и завернуть, все равно до начала еще минуты три. Он совсем было собрался
спуститься ко входу в портал, когда в ухе у него опять противно запищало.
Следят за ним, мать их. Интересно, как же все-таки они подделали биометрию?
Захватили какую-нибудь важную американскую шишку, держат у себя в подвале и
снимают с него биоданные? Нет, ерунда полная. Не говоря уже о том, что
Америка весь мир на уши поставит, если какой-нибудь ихний VIP задремлет в
сортире, Среда сама сканирует мозг входящего, а в рисунке аксонных импульсов
все прекрасно читается. Значит, оригинал не в подвале. А вовсе даже и на
свободе, во всяком случае считает себя свободным. Гипноз, лекарства?
Добровольное сотрудничество? Нет, это по аксонам снимается в полпинка. Тогда
что же?

Ладно. Где у нас GNews?

Портал мегасервера был нарисован в стиле небоскреба прошлого века. Десятки
миллионов пользователей влетали в светящиеся окна активных коннектов. Он
прошел через окно и очутился в гигантском зале, напоминающим размерами
стадион. Разумеется, он сидел в первом ряду в середине. Каждому из
пользователей казалось, что он сидит в первом ряду в середине, а толпа
находится сзади.

На освещенном просцениуме возник высокий смуглый юноша в тюрбане, с
кошачьими усиками и золотыми браслетами на гладко выбритых голых ногах - Кен
Чорба, популярный в этом месяце медиа-ведущий. Толпа взревела. Чорба сложил
руки лодочкой и церемонно поклонился.

- Американцы, ну и все остальные! - Чорба ослепительно улыбнулся, и во рту у
него полыхнуло огнём: вместо зубов в его десна были вживлены драгоценности.
По крайней мере, так утверждалось в базе данных фэн-клуба Чорбы: текст
услужливо замерцал перед глазами, едва он успел об этом подумать. Он
беззвучно выругался, и Doors тут же выдала сообщение: "Выдавать только явно
запрашиваемую информацию?" Он уже хотел было согласиться, как в ухе опять
запищало. Мать их.

- Американцы и все прочие! Какой у нас сегодня день?

Толпа заревела.

- Правильно, СУББОТА! Что происходит в мире каждую субботу в июле?

Толпа заревела еще громче.

- Правильно! В эти дни Америка исполняет свой долг перед мировым
сообществом, проводя очередную МИРОТВОРЧЕСКУЮ АКЦИЮ! Мы хорошенько
повеселимся и поможем делу мира и демократии во всем мире. Сегодня мы будем
бомбить... (он сделал паузу, и в эту секунду над его головой вспыхнула
разноцветная ёлка из рекламных баннеров, которые венчала красно-белая
эмблема Кока-Колы) - Руанду!

Рев толпы был оглушителен. Чорба выждал десять секунд, после чего отключил
звук. Казалось, во всей Среде наступила тишина.

- Руанда - это маленькая грязная страна в Африке. Она такая грязная, что мы
её ещё ни разу не бомбили, чтобы не пачкать наши бомбы и ракеты в этом
дерьме. Руандийцы разбаловались, решили, что никто им не указ, и поставили у
власти кровожадного диктатора, который угнетает оппозицию, и все такое.
Кроме того, в руандийских школах плохо учат маленьких руандят. У них у всех
сплошные отрицательные баллы по Американской Истории и Американской
Культуре! Это страна недоучек!! Вмажем им как следует!!! Надерем жопу этим
сукиным детям!!!!

Толпа опять заревела, и на этот раз звук не глушили. Полмиллиарда
пользователей орали, свистели, выли.

- Теперь условия войны, для тех кто не знает! Наши космические станции и
аэроботы находятся в небе над Руандой, и боекомплекты у них полны! Сейчас
среди пользователей будет проведена моментальная лотерея, и каждый
выигравший получит в управление ракету или высокоточную бомбу, одну или
несколько. Все свободные народы мира против Руанды! Главная цель - бункер
диктатора. Примерный список из тысячи двухсот военных объектов, которые
могут быть бункером, уже в ваших базах. Тот, кто прикончит кровавого палача,
получит ГЛАВНЫЙ ПРИЗ!

Опять рев, на сей раз быстро отрубленный.

- Главный приз! Для американца - пакет акций кампании Кока-Кола, кампании,
которая спонсирует нашу миротворческую операцию! Настоящая американская
Кока-Кола! Кока-Кола! Кока-Кола! На сумму в четыреста сорок девять миллионов
девятьсот де...

Рев.

- ...канских долларов!

Рев.

- Кроме того, двести вторых призов - пакеты акций кампании Кока-Кола на
сумму...

Рев. Сейчас отрубят. Да, точно.

- Для неамериканца - вид на жительство в Соединенных Штатах Америки!
Американское правительство дает ВСЕМ жителям нашей маленькой планеты,
подключенным к Среде, принять участие в битве за демократию и свободу! Это
не только американская акция, нет, это всемирная народная война! Участвуют
все! Все без ограничений!

Рев. Не отрубают.

- Особый приз для участников из Руанды. Руандиец, который удачно разбомбит
любой военный объект на территории своей страны, или уничтожит хотя бы
одного служащего руандийской армии, получит специальный приз: вид на
жительство в Соединенных Штатах Америки! солидный пакет акций кампании
Кока-Кола! а также спортивный кар "Кайрос-5700", и, кроме того, особый
подарок от...

Изображение поплыло: информация в Среде качалась терабайтами, и спутниковые
каналы отчаянно тормозили.

- Еще одно предупреждение! Не бросайте свои бомбы на гражданские объекты и
население! Это официальное предупреждение Правительства Соединенных Штатов
Америки. Всякий, кто намеренно направит свою ракету или бомбу на скопление
гражданских лиц, будет оштрафован на восемьсот долларов и лишен доступа в
Среду на одну неделю. Предупреждаем сетевых охотников за головами: на каждой
ракете или бомбе установлены видеокамеры. Для остальных: над всей Руандой
безоблачное небо, и все подробности бомбардировки будут прекрасно видны со
спутников. Если вы увидите оторванную руку, вы сможете разглядеть грязь под
ногтями!

Изображение опять поплыло.

- Но диктатор и его люди может прятаться и в толпе! Однако, наши маленькие
высокоточные ракеты "Рорти" позволяют прикончить мерзавца, даже если его
будут закрывать телами! Пилоты ракет "Рорти" получат портрет и
биометрические данные этого ублюдка. Кроме того, необходимо уничтожить его
охрану. А также правую руку диктатора - руандийскую армию. Ребята, не
мажьте! Лишние трупы - это не по-американски! Убивать можно только
руандийских военных, носящих форму и вооруженных. Помните, мы не воюем с
безоружными людьми! Но если у человека в руках оружие, даже палка, он может
быть пособником диктатора. Люди, будьте бдительны!

Одобрительные крики.

- Предупреждаем нетхантеров - не надо убивать руандийских мальчиков и
девочек, даже если они плохо учатся в школе! Это официальное предупреждение
Правительства Соединенных Штатов Америки. А от себя скажу: надерите жопу
этим маленьким вонючкам, парни!!! Надерите им жопу так, чтобы это вошло в их
сраные мифы и легенды!!!

Изображение дернулось, потом восстановилось: видимо, подключились
дополнительные каналы.

- А теперь мы начинаем лотерею. Все желающие поучаствовать подключаются к
нашему порталу напрямую! Предупреждаем о возможных задержках, наши
возможности ограничены! О, вот уже есть первые выигравшие...

Изображение замерло. В ухе запищало. Потом раздался голос:

- Через две минуты получишь билет. Выиграешь бомбы или закрытый ящик. Брать
ящик.

Перед глазами опять что-то замерцало. Потом все сфокусировалось: он
находился в небольшом белом зале, и Чорба (на этот раз явно ненастоящий -
видимо, стандартный программный модуль) с улыбкой протягивал ему две руки. В
одной из них были четыре крошечные бомбы с поблескивающими стабилизаторами,
на каждой из них была нарисована эмблема "Кока-Колы". В другой - маленькая
черная коробочка.

- Поздравляю, вы выиграли! Вы можете взять четыре управля...

Он не стал дожидаться и мысленно потянулся к коробочке. Doors тут же выдала
сообщение: "Выбор объекта: подтверждение?" Он ответил "да" и потом два раза
повторил, в ответ на назойливое "Вы уверены?", "Вы точно уверены?"

Чорба печально улыбнулся и открыл коробочку. Она была пустой.

В ухе запищало.

- Бери.

Doors выдала сообщение: "Вы можете изменить свой выбор".

- Бери.

Он снова мысленно потянулся к коробочке. Ведущий снова улыбнулся, на этот
раз торжествующе. Коробочка в его руке вспыхнула, распалась, а на ладони
Чорбы появился маленький белый кружок.

Аэробот с полным боекомплектом.



* * *



Старший офицер откинулся в кресле и закрыл глаза.

- Ал, что у нас там? - спросила девушка в майорской форме.

- Полный аэробот.

Девушка чуть не подпрыгнула.

- Как?

- У нас есть доступ к их лотерейной машине.

- Что теперь?

- Не задавай глупых вопросов.

- Эти аэроботы полностью завязаны на спутниковую систему. Без неё это просто
железка.

- Заткни рот, Ширли.

Девушка обиженно отвернулась, потом не выдержала и спросила:

- Ну тогда... Он не сможет увести бот. Тогда зачем?..

- И не надо никуда ничего уводить и использовать не по назначению. Всех надо
использовать исключительно по прямому назначению, не так ли, Ширли?

Девушка фыркнула.



* * *



Он снова парил над равниной, только на этот раз это была чужая зеленая
земля. Впрочем, вниз он не смотрел. С того момента, как голос в ухе взял
поздравил его с выигрышем и перевел на себя управление ботом, он смотрел
только вверх, на небо, в котором висели другие боты и не было ни единого
облачка. В ухе непрерывно звенело и пищало.

- Так, чуть вправо... вот так. Сейчас мы их... Поздравляю, парень, ты кончил
пятую сотню обезьянок. Из них трое руандийских солдат. Вот так, вот так...
Теперь мы берем на себя управление бомбометанием.

Он почувствовал, как еще одна секция бота выходит из-под его контроля.

- О-го! Ничего себе!!!

Он заставил себя посмотреть вниз - и тут же пожалел об этом.

- Что, хороший кадр? Как и обещали - грязь под ногтями отлично
просматривается. Ты на самом верху. Да, кстати, учти - ты у нас теперь
вообще-то руандиец. То есть по документам ты родился в Руанде, откуда тебя
увезли... да, в трехмесячном возрасте. Конституция Руанды признает
руандийским гражданином всякого родившегося на территории страны или...

Он попытался отключить звук, но ничего не получилось. На той стороне это
заметили. Болтливый жизнерадостный голос осекся, замолчал, после чего
заговорил другой человек - тот, который вел с ним переговоры с самого
начала.

- Твои чувства нас не интересуют. Выполняй задание и помалкивай.

Странно, но он немного успокоился - хотя и не настолько, чтобы смотреть
вниз.

Бот выпустил еще несколько ракет, а потом что-то грохнуло у него в голове,
перед глазами на миг засияло солнце, и он отрубился.



* * *

На изображении столика было нарисовано изображение букета роз в китайской
вазе. Изображением руки он дернул нарисованную скатерть, ваза опрокинулась,
розы рассыпались ворохом, одна упала на пол, но исчезла, даже не коснувшись
пола.

- Все твои деньги и призы остаются у тебя. Об этом не беспокойся.

- Но тогда зачем?..

- Очень просто. Через некоторое время ты инвестируешь деньги в акции
определенных кампаний. Список ты получишь заблаговременно. Управлять пакетом
тоже будем мы. Норма прибыли невысока, но вполне приемлема.

- Это... это ваши кампании?

- Да.

- Давайте сначала. Когда вы меня вербовали, вы представились агентом
Сопротивления.

- Да. Я агент Сопротивления.

- Тогда я не понимаю.

- Хорошо. Если хочешь, прочту тебе небольшую лекцию. Соединенные Штаты
каждую субботу июля устраивают образцово-показательный разгром государств,
правительства которых недружественны Соединенным Штатам. Поскольку таких
сейчас не осталось, выбираются государства, которые хоть в чем-нибудь менее
лояльны, нежели прочие. Последние три страны были разбомблены за то, что, по
данным ЮНЕСКО, в их школах плохо преподавали основные образовательные
дисциплины. То есть Английский Язык, Американскую Историю и Американскую
Культуру. Восточная Украина, кажется, урезала часы преподавания английского,
чтобы ввести в программу украинский язык. Они, наверное, думали, что это им
сойдет с рук по старой памяти - в свое время американцы их подкармливали.
Идиоты. Аргентинские школьники провалились на всемирной Олимпиаде Искусств в
номинации "Американская Культура", за это их страну тоже бомбили. Руанда...
просто подвернулась под руку.

- Ну и?

- Мы ничего не можем с этим сделать, и не сможем никогда, пока Америка имеет
абсолютное техническое превосходство над миром. А поскольку американцы
запретили всем государствам мира какие бы то ни было научные разработки...

- Я знаю, что вы сейчас скажете. Что вам нужны их хайтековские кампании, что
вам нужны их технологические секреты, а для этого вам нужны их деньги.
Легальные деньги.

- Да. Легальные деньги. Честно заработанные в Америке по американским
законам. Сопротивление очень слабо, мы только поднимаемся на ноги. У нас
есть маленький шанс, и мы не имеем права его упустить. Конкретно, сейчас нам
были нужны какие-то пятьсот миллионов. А поскольку лучшее, что мы умеем, это
воевать...

- ...то вы заставили меня принять участие в этой мерзкой забаве. И
разбомбили эту несчастную страну, чтобы взять кучу призов.

- Да. Заставили принять участие в этой мерзкой забаве. Как ты помнишь, мы
возились с тобой два года.

- Почему вы не объяснили мне сразу?..

- Потому что ты не стал бы этого делать. Ты бы отказался. Или сразу, или,
еще хуже, в последний момент.

- Спасибо. Вы все-таки считали меня неплохим человеком.

- Нет. Мы считали тебя обычным человеком.

- Теперь весь мир считает меня подлецом. Вы же меня ко всему прочему сделали
еще и руандийцем.

- Чтобы увеличить сумму приза.

- Несколько лишних миллионов?

- Деньги не бывают лишними. Кроме того - знаешь, кто тебя сбил?

- Нет.

- Бот, управляемый одним руандийцем. Мы действовали чересчур успешно, а он
серьезно рассчитывал на Главный Приз. Он же не знал, что мы уже подорвали
президентский бункер. Вот и... в общем, сдали нервы.

- Вы хотите сказать, что есть мерзавцы и похуже меня?

- Нет. Он не мерзавец. Он обычный человек из обычной бедной страны. Он хотел
вырваться оттуда. Чтобы жить по-человечески. То есть стать американцем.
Любой ценой. Чтобы оплатить доступ в Среду, он продал почку. Он участвовал в
лотерее несколько раз, но ему не везло. А тут ему достались три ракеты.

- Как трогательно. Сколько человек он убил?

- Всего шестьдесят. Немного, но, в общем, и немало. Но там не было ни одного
военного. За это по правилам призов не полагается. Правда, он что-то там
все-таки разбомбил.

- Откуда вы это знаете?

- Мы его завербовали. Теперь он агент Сопротивления.

- Симпатичные у вас кадры.

- У нас. Никогда не забывай об этом. А что касается какого-то там мира,
который считает тебя подлецом... Подавляющее большинство людей на этой
планете завидует тебе черной завистью. Что касается остальных - у нас есть
цель и задача. Она должна быть выполнена любой ценой, чего бы это ни
стоило...

Человек, называющий себя агентом Сопротивления, явно собрался произнести
длинную речь, но ему уже стало скучно. Хватит. Пора закругляться.
Предпоследняя стадия.

- Ладно. Хватит бухтеть про цель и задачу. Давайте так: я опишу ситуацию,
как я ее понимаю, а вы пока просто помолчите. Просто помолчите, ладно?

Собеседник замолчал.

- Прежде всего. Сначала про вас. Вы - мелкий агент одной из американских
разведок. Я - завербованный лох, которого замазали по полной. Я участвовал в
разгроме Руанды, поубивал там кучу народа, и получил за это уйму денег. Стал
на неделю-другую известным в Среде персонажем с сомнительной репутацией. При
этом лишившись своего настоящего имени, гражданства и идентификационных
данных. Я у вас в руках, вместе со всеми своими сребренниками. Кстати, о
сребренниках. Ведь никаких денег тоже нет, не правда ли? Призы, акции - это
все мулька? Как только я попытаюсь воспользоваться этими деньгами, вы тут же
распорядитесь вложить их туда, куда вы скажете. Оставив мне некий минимум на
личное потребление. То есть, попросту говоря, мое жалованье. Интересно,
кстати, сколько вы там положили мне на прожитьё? Впрочем, не суть важно.
Куда дороже другое - чувство вины. Вы ведь этого хотели? Ведь вам нужны
люди, работающие не за страх, а за совесть, и при этом не особенно
интересующиеся, что именно они делают и почему? У Америки всегда были с этим
проблемы, не так ли? А тут все получается очень красиво. Я - агент
антиамериканской организации, знаменитого Сопротивления, с хорошо
расковырянной язвой в душе: во имя Большого Дела мне пришлось взять на себя
вину за гору трупов. Да, еще и рука с ногтями. Рука-то хоть была настоящая?
Или нарисовали?

На другом конце стола никого не было.

- Э, нет, так не пойдет. Ты ведь здесь, я знаю. Меня интересует только один
вопрос: зачем я вообще вам понадобился?

Прямо из пустого места раздался все тот же голос:

- Хватит болтать. Ты говоришь все это только для того, чтобы я тебя сейчас
успокоил насчет оторванной руки. Так вот, рука настоящая. Такие вещи всегда
должны быть настоящими, не так ли? Если хочешь, можешь поехать в Руанду,
твои средства тебе это позволяют. Кстати, бомбардировка была произведена по
негласной просьбе руандийского правительства. Тебя это удивляет? А напрасно.
Государствишко у них мелкое, экономика дышит на ладан, а еще рядом есть
соседи, которые как раз собрались округлить свою территорию и уже составили
план раздела. А теперь они получили всё сразу. Тот же приток туристов:
знаешь, сколько желающих посмотреть на место бомбардировок, тем более таких
зрелищных? "Кока-Кола" вложилась в горячие рейсы в Руанду из любой
цивилизованной страны и обратно - так вот, свои деньги они уже отбили, а
ведь и дня не прошло. Около бункера уже стоит "Макдональдс", а скоро там
будет нормальный туристический центр, если нынешняя администрация окажется
не лохами. Да и соседи сидят тихо: во-первых, воевать с Руандой сейчас -
значит, угрожать жизни находящихся там американских туристов, а во-вторых,
кто же поддержит войну против страны, которую только что разбомбили
американцы? Есть и еще ряд мелочей. Например, они никак не могли скинуть со
своей шеи этого дурака, ихнего президента. Видишь ли, он был законно избран
добрым руандийским народом. Харизматик, популярная личность. За полгода
развалил то, что осталось от экономики. А теперь у них будет нормальный
диктатор, как и полагается африканской стране. Вообще-то, мартышки сгребли
слишком много, но тут были обстоятельства... короче, руандийская диаспора
сумела провести решение через Конгресс, опередив украинцев. Ты же понимаешь,
все пряники достаются тому, кого бомбят последним. Так что украинцы на этот
раз в чистом убытке. К тому же они действительно ввели в своих школах этот
свой дурацкий язык, а это и в самом деле нехорошо...

Что-то он разболтался. Ладно, всё. Последняя стадия.

- Между прочим, вас не видно. Может быть, вы все-таки вернете изображение на
место?

- Что, меня не видно? - в голосе по ту сторону стола послышалось легкое
удивление. - Какой-то сбой.

- Да нет, Ал, это не сбой. Сейчас ты пытаешься выйти из Среды, правильно?
Ну-ну. И не можешь. А сейчас ты пытаешься отключить оптик вручную. Ай-ай-ай,
тоже не получается. Не можешь руку поднять. Это Ширли тебе сделала укольчик.
Ты и не заметил. Правда, когда канал перекидывали сюда, изображение пропало.
Ошибочка. Я-то сперва подумал, что это ты его отключил. Извини, дружище. Ох,
видел бы ты себя со стороны! Ты такой расслабленный, такой мягкий... А я вот
тебя вижу. Я ведь тут рядом сижу. Так вот, мой славный, меня интересует
только два вопроса. Первое: как вы подделали биометрию? Второе: зачем вы
вообще начали проводить несанкционированную акцию? И лучше ответить сразу,
честно и откровенно. Глубокое аксонное сканирование - вещь неприятная, ты
это знаешь. Ты же не хочешь жить с расковыренными мозгами, ведь правда? А
так, может быть, и обойдётся без этого.

- Мы хакнули лотерейную машину, - наконец, выдавил из себя Ал. - Я стал
думать, как сделать на этом деньги.

- Ага. Мелкая сошка из Агентства хочет сделать свой маленький бизнес. Что у
нас на руках? Отдел с десятком сотрудников, и никаких перспектив служебного
роста. Есть, правда, козырёк в рукаве - кое-какие новые технологии,
позволяющие вскрыть механизм лототрона GNews... или войти в Среду по чужой
биометрии. И очень, очень большое желание заработать. Самому воспользоваться
схемкой не удается. Он вербует подходящего лоха - иностранец, два года в
Америке, тихо ненавидит Штаты, вполне подходящий клиент... и проворачивает
комбинацию. Кстати, кто управлял ботом во время бомбежки? Ты?

- Наши ребята из отдела.

- Жаль, что ты не сможешь поблагодарить их от моего имени. Я бы не выиграл.
Вообще из меня плохой вояка. Слишком увлекаюсь. Я ведь, знаешь ли, типичный
нетхантер - пару ракет обязательно пустил бы по местным выблядкам. Обожаю
развороченное мясо, - знаешь, когда человечек по кусочкам разлетается... или
когда гаденыш от ракеты удирает, это вообще... я от этого кончаю, если
честно. А твои парни аккуратно сбросили все бомбы по призовым объектам. Я уж
старался не смотреть вниз, чтобы не портить себе нервы. Непрофессионально,
конечно, но такой шанс пострелять по живчикам...

- Просто мы знали координаты бункера.

- Тоже, небось, из базы GNews? Или по служебной линии? Нет, это вы GNews
хакнули. Как вы все-таки это делаете?

- Я точно не знаю... это всё ребята из отдела.

- Знаешь. Ты один и знаешь. С ребятами из отдела мы уже пообщались. Учти,
это единственный вопрос, который меня сейчас по-настоящему интересует. Все
остальное лирика. Итак. Или я узнаю об этом по-хорошему, или я займусь
твоими мозговыми клетками.

- Баг в средовой операционке. Модуль doors SXmod HRTRD-root 99F70A9. Там всё
непросто, но если пройти это место, дальше можно влезть в крипто.

- Откуда ты это знаешь? Только не говори, что ты сам нашел TRD-шный баг.
Такое бывает раз в десять лет, да и то, если очень сильно повезет.

- Мы вышли на одного парня, который пытался этим воспользоваться. Ошибка
нестабильна, влезть в крипто можно только в определенной ситуации, довольно
редкой. В этот раз мы два года не могли поймать фишку. Парень был просто
психом. Он нашел такой баг! И лопухнулся на чепухе.

- Ясно. Парня вы закопали, а начальство осталось в счастливом неведении.
Кстати, почему вы не закопали меня? Зачем была нужна эта идиотская вербовка?

- Убрать тебя после того, как ты публично получил приз? Не смеши. Ты меня и
так уморил своей прочувствованной речью. От тебя было нужно, чтобы ты вложил
деньги так, как надо. В лежачие акции. Я бы сделал деньги на колебаниях.

- Замечательно. В самом деле, абсолютно законный метод.

- Что теперь со мной будет?

- Ничего такого, чего тебе не понравится. Ты сейчас подпишешь кой-какие
документы, после чего... ты не находишь, что засиделся в начальниках отдела?
Мне нравится твой стиль. Как насчет совместной работы?

- На кого?

- "Кока-Кола".

- Это серьезно?

- Это очень серьезно. Мы обнаружили взлом еще два года назад, но никак не
могли к тебе подобраться. Сначала мы решили, что это работа правительства.
Но, поскольку ты работал на самого себя...

- Может быть, ты вколешь мне антидот? Мне надоело лежать с отключенными
мышцами. Мне хочется почесать бровь.

- Уже.

- А ты неплохо меня вербанул. Кстати, пощупай мои штаны, я обоссался?

- Да, немного. Мышцы пузыря тоже расслабляются. Да, не забудь про деньги и
прочее. Где все это?

- Давай поговорим на эту тему не через Среду. Ты же здесь?

- Сначала мне нужно твое согласие. У меня тоже есть начальство, и оно устало
ждать. Его интересует...

- Мне сделано предложение, от которого трудно отказаться.

- Точнее.

- Нет проблем. Всегда Кока-Кола.

- Вот теперь правильно. Всегда Кока-Кола!

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:09:08

Харитонов. Happy birthday yo you (*+)

---

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

HAPPY BIRTHDAY TO YOU


----------------------------------------------------------------------------
----

Посвящается
Николаю Васильевичу Гоголю



Том Хоукинг-младший проснулся от аромата роз. Приторный запах, казалось,
оседал на губах. Том ещё немножко понежился в постели, потом, наконец,
открыл глаза. Нечего разлёживаться. Из всех прелестей сегодняшнего дня он не
собирался упускать ни минуты.

Гигантский букет - настоящий розовый лес - стоял в огромной белой вазе,
напоминавшей размерами ведро. Том подумал было, что неплохо бы съездить в
парк, покататься на лошадях, но быстро оставил эту мысль. Нет уж. Папа
сегодня повезёт его в город. И он, наконец, узнает, что значит Хорошо
Проводить Время. Он сладко зажмурился, представляя, как это будет.

Мама уже села завтракать, и, состроив свою обычную утреннюю гримаску,
вертела в руке серебряную ложечку, размышляя, стоит ли побаловать себя
яичком, или это всё-таки лишний белок. Том решил было избавить её от этих
мучительных размышлений, даже привстал, но мама, улыбнувшись, мягко покачала
головой.

- Сейчас не надо, Томми. У тебя напряжённый день, не так ли? Ты ведь
захочешь поехать в город, поросёночек? И, наверное... ну, ты понимаешь?..

Томми украдкой запустил руку в трусы. Не очень-то. Ладно, обойдёмся без
маминого минета, побережём добро для девочек. Он подумал о том, что сегодня
у него, наверное, будут настоящие девочки. Придётся папе раскошелиться.

Да уж, сегодня-то придётся. Не отвертится. Всё-таки, как-никак, у него День
Рождения. Лучший день в году.

Папа появился, как обычно, в тот самый момент, когда все уже собирались
из-за стола. Выглядел он тоже как всегда. Сегодняшний гемоглобин явно не
дотягивал даже до пятидесяти. Папа поболтал ложечкой в чашке, отпил три
глотка, брезгливо поморщился. Томми его хорошо понимал: однажды он украдкой
отпил папиного чая, и его чуть не стошнило: в чашке была заварена какая-то
противная вонючая трава. Но сегодня, кажется, папа решил побаловать себя
настоящим чаем. Ох, рискует предок: с желудком лучше быть поосторожнее. Да,
точно, лезет за таблеткой...

За воротами весело загудела машина. Том тут же выбросил из головы всю ерунду
и бросился наверх одеваться.

Наверху его ждал сюрприз. Когда он открыл свой шкафчик, чтобы выковырять
оттуда комок слежавшегося тряпья, именуемого его одеждой, и поискать себе
что-нибудь поприличнее, то увидел пустую вешалку, а на самом дне - большой
блестящий пакет. Не веря своим глазам, он разорвал твёрдую, почти звенящую
бумагу, и вытащил на свет божий Самый Потрясающий Прикид, который он только
мог себе вообразить: шикарный комплект от "R.i.Q", явно заказной, и жутко
модный: узкие черные обтяжки с гульфиком, четыре упаковки мужских колготок,
тельник, чёрная сетка, отдельно лежали дорогущие манжеты и тяжёлые золотые
запонки в бархатной коробочке. Мамин подарок. Восторженные вопли Тома,
кажется, потрясли дом до самого фундамента. Во всяком случае, они разбудили
спящий комп, который тут же высунул свою телекамеру. Том показал ему язык, а
потом, не удержавшись, и кое-что ещё. Комп, как всегда, ответил ему тем же,
выведя на экран неприличную картинку.

Том рассмеялся: картинка была знакомая с детства. Когда-то, когда Том был
ещё маленький, машина помогала ему в его занятиях рукоблудием, разыскивая на
порносерверах что-нибудь новенькое, и составляя для мальчика целые
коллекции. Потом Томми узнал от мамы, что она просматривала все эти серии.
Впрочем, он догадался об этом сам, когда мама изменила стрижку у себя внизу,
оставив там тоненькую стрелочку - как на его любимых фотках.

Нет, лениво размышлял про себя Томми, у других детей жизнь невесёлая. Да, у
мамы были другие дети, но Томми ни разу их не видел. Линда-младшая,
родившаяся совсем недавно (мама была очень смешной, когда ходила с раздутым
животом), быстро отправилась в какое-то закрытое детское заведение для самых
маленьких. Был ещё какой-то Сид, старше Тома, но он учился в медицинском
колледже, и дома тоже никогда не появлялся. Мама не очень любила других
детей. И уж тем более она с ним не стала спать с каким-то там Сидом. Том
однажды спросил её об этом, и она сначала долго смеялась, а потом стала
серьёзной и сказала, что никогда-никогда, ни при каких обстоятельствах, не
стала бы с ним это делать.

- А как же я? - спросил Том (кончив, он сначала засыпал на три-четыре
минуты, а потом его неудержимо тянуло поболтать).

- Ты другое дело, - улыбнулась мама, - Ты у нас Любимый Сыночек. И потом
объяснила, что решила сама Научить Его Всему, как только он подрастёт.

- И, знаешь, милый, я так ждала этого момента, - мурлыкала мама, теребя
наманикюренными пальцами его мужское достоинство.

Нет, с мамой было классно. Никакие девочки не нужны, когда есть мама. Ну
конечно, потом у него будут девочки. Много девочек. Маме он, разумеется, об
этом не говорил, ей, наверное, будет неприятно. Но когда он будет чемпионом,
тут уж он ни одну не пропустит.

Но больше всего Тому нравилось, что ему не нужно ходить в школу, где детей
мучают, как в аду. Мама сама научила его всему, что нужно: читать, общаться
с компом, и деликатно приохотила его к музыкальным занятиям. "Музыка - это
то, что у тебя в руках, на кончиках пальцев", - говорила мама, "если ты не
будешь заниматься, твои руки не будут гибкими". Потом Том понял, как музыка
помогла ему в фехтовании.

Вот интересно, а разрешит ли папа сегодня пропустить тренировки? Впрочем,
какие там тренировки!

Том спустился в новом костюме, надев на себя вместе с обтяжками и тельником
прекрасное настроение.

Отец уже был собран и готов к походу. И к походу серьёзному, раз он взял с
собой кардиостимулятор: пиджак оттопыривался, на рукаве пульсировала
рубиновая бусинка индикатора сердечной деятельности. Том научился разбирать
эти сигналы ещё в детстве: точно такой же индикатор он втыкал куда-нибудь
перед началом тренировок. Он умел читать рисунок сердца, и с удивлением
понял, что отец не просто дурно себя чувствует: он взволнован. Сильно
взволнован. Мама, впрочем, тоже была напряжена, хотя её тревога была
тщательно запрятана внутрь. Наверное, думает, как я буду вести себя в
городе, подумал Том. Ничего, переживёт. Всё будет чики-пуки.

Мама, однако, держалась молодцом.

- Ну, счастливо, маленький чемпион, - сказала она ему на прощание. - Я тебя
люблю, крокодильчик.

Томми поцеловал маму в шею, и побежал к машине, чтобы первым занять переднее
сиденье. И тут его прекрасное настроение была изрядно подмочено: впереди уже
сидел доктор Ходивала.

Том не любил доктора, хотя знал его чуть ли не с рождения. Говорят, доктор
даже принимал роды у мамы. Во всяком случае, делал маленькому Томми уколы и
заставлял глотать горькие таблетки точно он. А потом, когда начались занятия
в спортивном зале, доктор сам устанавливал нагрузки, следил за ходом
занятий, вмешивался во всё... и именно он засёк Тома в раздевалке с
инструктором по борьбе, когда тот объяснял Томми кое-какие интересные вещи.
Ох, что было... Том знал, что именно благодаря доктору он такой сильный и
здоровый, но благодарности почему-то не испытывал. К тому же папа платил
доктору сумасшедшие деньги, он сам это слышал от папы - "сумасшедшие
деньги", когда подслушал один папин разговор. И ещё - ему очень не нравились
глаза доктора. Не то чтобы злые, нет, но какие-то неживые. Такие глаза,
поёжился Том, бывают у профессиональных убийц. Хотя доктор, наверное,
закопал немало пациентов. Наверное, это профессиональное. Но глаза доктора
Ходивалы Тому всё равно не нравились. Очень не нравились.

А теперь этот скользкий тип занял переднее сиденье.

Том разочарованно повертелся около машины, но пришлось садиться назад. Через
пару минут появился и отец, как раз дошаркавший до противоположной дверцы и
плюхнушийся на сиденье рядом с Томми.

- Мы едем в город, - объявил отец, - но сначала нам нужно быстренько
заскочить в одно местечко. Это совсем ненадолго.

- Это куда же? - недовольно спросил Том.

- Нууу... - почему-то смутился отец. - Видишь ли... у нас там есть дело.
Очень важное дело. Если хочешь, пойдём с нами.

- Вот ещё! - Том фыркнул.

- Хорошо, - папа неожиданно легко пошёл на попятный. - Тогда прогуляйся с
Петером, он тебя сводит... куда-нибудь. А, Петер?

Томас аж почувствовал, как шофёр ухмыляется. Он давно уже обещал Томасу,
когда тот станет взрослым, сводить его в одно Весёлое Заведение, где... Не
всё же ему заниматься этим с мамой. И, может быть, он наконец попробует
Настоящего Виски. Интересно, понравится ли ему? Наверное, да. В фильмах и
играх все крутые пьют виски. Стакан за стаканом. Правда, сам-то он ничего
крепче сухого красного вина он никогда не пробовал. Отец одно время зачем-то
пытался приохотить его к содержимому старых пыльных бутылок, за которые он
платил сумасшедшие деньги (он сам это слышал от мамы - "сумасшедшие
деньги"... тоже подслушивал, разумеется), но потом оставил эту затею. Но,
главное, девочки, девочки... Они ехали недолго, но Тома переполняло от
нетерпение. Казалось, машина еле движется.

Город! В городе Том бывал всего пару раз: когда они ездили
"регистрироваться" (он так и не понял, что это такое, просто пришлось
долго-долго сидеть в коридоре, потом его вызвали в какой-то кабинет, и
заставили приложить палец к монитору, а потом выдали какую-то маленькую
карточку, называемую "общегражданским паспортом"), и ещё за автомобильными
правами. Водить машину научил Тома доктор Ходивала. Да, ездил он лихо.
По-настоящему лихо. Но всё равно, Тому он не нравился.

Однако, на этот раз до города они не доехали. Ещё в пригороде машина
затормозила около одного неприметного особнячка, окружённого, однако,
железной оградой с сигнализацией. Ворот нигде не было видно.

- Это... это закрытый клуб, - объяснил отец. - Кое-что особенное.
Специальное.

Томас тут же сообразил, что это, видимо, и есть Заведение с Шикарными
Девочками. Да, денёк начался славно. Круто. А будет ещё круче.

Папа вытащил телефон и минуты три с кем-то разговаривал.

- Ну, иди, - наконец буркнул он. - Мы договорились.

- Папа, а что там? Девочки? - спросил, не удержавшись, Том.

- Ну... ты у нас взрослый парень, - опять буркнул отец: ему явно не хотелось
пускаться в объяснения. - Можешь отправляться. Мы опаздываем.

Том вылез из машины. Кивнул шофёру, но тот покачал головой. Ага. Значит, за
него папа платить не стал. Наверное, заведение и впрямь шикарное.

Часть решетки бесшумно отодвинулась в сторону, открывая проход. Том было
чуть не споткнулся о металлический порожек. Он медленно шёл по газону,
наслаждаясь тем редким, сладким испугом, какой бывает только в молодости, от
предвкушения чего-то нового, опасного, но долгожданного. В голове крутились
обрывки фильмов и компьютерных игрушек. Интересно, кто его встретит?
Какая-нибудь мадам, хозяйка заведения, в платье с кринолином? Или девочка в
неглиже? Или он зайдёт в пустую комнату, с камином, шкурой, баром в углу, и
роскошным каталогом прелестниц в пергаментном переплёте? Или они будут
сидеть у стены, опустив глаза, и ожидая, кого из них он выберет первую?

Тяжелая декоративная дверь отъехала в сторону. Он вошёл, стараясь не крутить
головой. Небольшая комната. Ничего особенно роскошного. Камина нет. Кресло.
Зачем-то письменный стол. Женщина в кресле.

Он не сразу узнал мать, а когда узнал, не поверил. Он никогда не видел у
мамы такого лица. Такого... даже не усталого, не измученного, а просто
безразличного.

Чья-то твёрдая, холодная рука взяла его за левое запястье, щёлкнули
наручники. Он рванулся, но металл держал крепко.

- Спокойнее, сынок, - раздалось у него над ухом.

В комнате были люди. Люди в форме. Через несколько секунд он сообразил, что
в комнате полно полицейских.





Его рука была прикована к запястью огромного негра в синей форме. Он смотрел
на Томаса, и в его блестящих, как перламутровые пуговицы, глазах, ничего
нельзя было разобрать. Совсем ничего.

- Я сержант Рэндл, полиция штата Нью-Йорк. Ты знаешь свои права?

Том вяло кивнул.

- Хорошо. Сынок, нам нужно выяснить у тебя кое-что, - пробасил сержант. -
Ответь на два вопроса, и всё. Только думай, прежде чем отвечать. Кто эта
женщина?

- Мама, - ошеломлённо произнёс Томми, и только после этого до него, наконец,
дошло, что это и в самом деле полиция штата.

Ужас, сжимавший его сердце с того момента, как он увидел мать, несколько
ослабил свою хватку. Как бы то ни было, перед полицией он чист. Чист, как
никто. Значит, дело не в нём. Он нужен как свидетель. Свидетель чего?
Неужели его родители в чём-то замешаны? Возможно, очень возможно. Они, но
ведь не он. Отчаянный страх за себя тут же уступил место куда более
комфортному чувству: страху за другого. Ему было стыдно, но он ничего не мог
с собой поделать: сейчас Том чувствовал облегчение, гигантское облегчение.

- Это моя мать, Линда Хоукинг, миссис Томас Хоукинг, - произнёс он, и его
голос почти не дрожал.

- И второй вопрос, сынок. Подумай хорошенько, прежде чем на него отвечать. И
лучше для тебя, если ты скажешь правду. Ты... ты спал со своей мамой?

У Томми чуть было не отвисла нижняя челюсть.

- Да, - тихо сказала мама. - Да, он спал со мной.

- Молчать! - взвился сержант. - Ты, сука, дай сказать ему!

- Да! - заорал Том, перекрикивая сержанта. Ему стало ясно: надо повторять
то, что говорит мама, и всё будет хорошо.

- Да, я спал с ней.

Сержант помолчал.

- Ну что ж, извини, парень. Ты влип в очень большое дерьмо, - он повернулся
к матери Томаса, его лицо было искажено бессильной яростью. - Как вас только
земля носит!

- Оставьте, сержант, - Линда Хоукинг говорила сухо и холодно. - Его
признание ничего не решает. Если бы он не признался, доказательств
преступления всё равно было бы достаточно.

До Томаса начало что-то доходить.

- Пре... преступления? - робко спросил он у сержанта.

- Да, сынок. А ты что думал? Преступление против общественной нравственности
первой степени. По новому законодательству такие дела подлежат немедленному
расследованию и суду. Расследование проведено и закончено. Извини, малыш, по
закону тебя полагается обездвижить. Эй, у кого там пневмошприц...

К его шее прижалось что-то холодное, потом что-то кольнуло, в глазах
заплясала радуга, ноги подкосились. Последнее, что он почувствовал - это
холод железного кольца на другом запястье, а потом его тело бессильно
повисло на руках полицейских.





- ...признаются виновными в прелюбодеянии, супружеской измене и совершении
инцеста. Согласно Закону о Семье от 2024 года, жизнью, свободой и имуществом
виновных отныне распоряжается обладатель преимущественного права, Pater
familiaris, то есть глава домохозяйства и отец семейства. Выскажите свою
волю.

Линда Хоукинг лежала в клетке для подсудимых рядом со своим сыном. После
допроса под суперпентоталом они оба быстро сознались в незаконных
отношениях. Допрос вёл компьютер, быстро и равнодушно фиксировавший все
ответы, и спокойно игнорировавший все крики и мольбы Тома. После подписания
протокола допроса их обоих парализовали каким-то уколом.

Линда лежала спокойно, Том отчаянно пытался пошевелиться, но не мог даже
открыть глаза. Он полностью сосредоточился на этом бесполезном усилии, чтобы
не слышать того, что говорит его отец.

- Правом, дарованном мне Конституцией, Биллем о Нравственности, и согласно
Закону о Семье от 2014 года, в присутствии семи свидетелей, я прощаю свою
жену Линду Хоукинг, и признаю за ней все права моей супруги. Моё решение
вступает в силу немедленно.

Кто-то из присяжных присвистнул. Томас услышал, как служитель суда открывает
клетку, потом послышалось шипение пневмошприца с антидотом. Потом - шорох и
стук каблуков. Томас опять попытался открыть глаза, чтобы последний раз
взглянуть на мать, но у него опять ничего не вышло.

- На тех же основаниях, я лишаю своего сына Томаса Хоукинга своего
покровительства, гостеприимства, прав сына, и каких бы то ни было
имущественных прав, а также и жизни. Моё решение вступает в силу завтра,
девятнадцатого августа, в полдень. Преступник будет казнен в частном
порядке, способом, разрешённым Поправкой Голдмана к Закону об эвтаназии от
2029 года. Тело моего сына остаётся в моей собственности.

Охранник громко высморкался. Подкованные ботинки служителя протопали,
кажется, над самым ухом: бум-бум-бум. Послышалось шипение, потом не было
ничего.





Том Хоукинг-старший проснулся от аромата роз. Приторный запах, казалось,
оседал на губах.

Гигантский букет - настоящий розовый лес - стоял в огромной белой вазе,
напоминавшей по размерам ведро. Том подумал, что неплохо было бы попросить
воды, но губы не слушались, и он оставил эти попытки.

Так, зрение в норме. Слух - пока непонятно. Ничего не болит. Тело не
чувствуется совсем - как в невесомости. Руки, ноги... ничего нет. Ладно,
неважно. Интересно, сильно ли попорчен череп? Томас представил себе
искромсанный скальп... впрочем, что сделано, то сделано. Аноширван
Ходивала - лучший нейрохирург по эту сторону Атлантики. Другое дело, что
пересадка мозга - это всегда лотерея.

О, кажется, он что-то слышит. Нет, просто звон в ушах. Как там это объяснял
доктор? "Пересаживается, собственно, не весь мозг, а только клетки -
носители памяти и идентичности. Мы обдираем кору, как капустный лист, и
пересаживаем её этакими ломтиками. Несколько месяцев вы проведёте в
состоянии овоща, потом нервные цепочки начнут восстанавливаться. Мозг -
очень гибкая штука. Вы не представляете себе, до чего он адаптивен. Уверен,
вы справитесь."

Кажется, тогда он спросил, останутся ли у него какие-нибудь следы сознания
предыдущего носителя тела. Ходивала уверял, что нет. "Мы соскребём кору
этого парня, и от него ничего не останется. Это будете именно вы. Только в
новой плоти."

Ходивала говорил очень уверенно. Интересно, на ком он набил руку? На
индусах? На русских? На своих соотечественниках? Неважно. Главное - он, Том
Хоукинг, жив. Сознание возвращается.

Прекрасный летний день. Какое счастье - видеть этот золотой воздух в
палате... Видимо, тут большое окно. Когда он встанет, он увидит цветущий
сад. Откуда-то он знал, что там, за окном, именно цветущий сад. И запах,
запах... Розы и лето. Жизнь.

На дне души заскреблась какая-то тревожная мысль. Ну да. Почему же нет
доктора?

Ага, вот и доктор. Он стоит, улыбается... смотрит на приборы... ага, перед
глазами появился экран компьютера.

"С днём рождения, Томас. Ты родился заново" - на экране появились буквы.
Какие крупные. Хм-хм, он всё-таки беспокоится за моё зрение.

"Ты видишь меня и чувствуешь запахи. Ты не слышишь меня и не чувствуешь
своего тела. Это пройдёт, но не сразу. Твой мозг прекрасно приживается,
Томас. Операция прошла великолепно."

Изображение мигнуло.

"Томас, мне нужны деньги. Прошло уже четыре месяца, и на моём счёту пусто.
Ты обещал отдать вторую часть неофициального гонорара после операции."

Опять что-то мигнуло.

"Ты можешь мне ответить. Попробуй пошевелить пальцами."

Томас попробовал, но ничего не почувствовал. Зато на экране стали появляться
буквы. Ага. Они подключили нервы прямо к клавиатуре.

Что-то его беспокоило, но он не мог понять, что же именно. Деньги? Ну,
главный приз ждёт Ходивалу не сейчас. Не сейчас. Когда он, Томас Хоукинг,
будет ходить, играть в теннис и иметь женщин. Кстати, неплохо было бы начать
с Линды. В конце концов, она его жена. И с мальчиком Томми она спала с
удовольствием... Ладно, посмотрим. Достаточно и того, что она честно
отработала на него восемнадцать лет. Выносила и родила нужное ему тело. Это
был, кажется, четвёртый подрощенный зародыш; он уже было собирался
расторгнуть соглашение и поискать кого-нибудь помоложе. Правда, услуги Линды
обошлись ему недёшево. Хотя и не дороже услуг доктора Ходивалы.

"У меня нет денег, Томас. Мне нужны деньги. Сейчас. Заплати мне за четыре
месяца."

Он опять пошевелил пальцами. Ага, у нашего доктора финансовые затруднения.
Скорее всего, лжет... но если нет? Ну что ж, он отдаст ему те счета на
Коморах. Этого ему хватит ещё на полгода, как минимум. Разумеется, он что-то
украдёт, но немного. Он же знает, что потом он, Томас Хоукинг, проверит все
счета. А главный приз дожидается его, когда он будет здоров. Совсем здоров.
И уж тогда... тогда он вычтет из его гонорара всё, что нужно. А может быть,
чуть больше.

Он попробовал набрать номер счёта. Пальцы не слушались, он раз десять тыкал
тем местом, где должен был быть мизинец, в то место, где должна была бы быть
клавиша перевода строки, и набирал снова. Когда нужные буквы и цифры,
наконец, появились, он почувствовал себя обессилевшим.

"Коморские счета?"

Он попытался было набрать "да" - и вдруг понял, что же его так беспокоило.

Розы. Розы и солнце. Солнце!

Прошло четыре месяца. Четыре месяца. То есть сейчас ноябрь. Ноябрь. Откуда
же здесь это роскошное летнее солнце?

Где он? По идее, в частной клинике Аноришвана Ходивалы. Необходимая
аппаратура находится только там. Перевозить его? В таком состоянии? Куда?
Зачем?

"црене Х?"

Чёрт, клавиши, клавиши... где они были... Он отчаянно тыкался бесплотными
пальцами в мягкую пустоту... спокойнее... так...

"Глде м?"

Ещё раз...

"Где я?"

И тут он неожиданно услышал звук: холодное шипение где-то над ухом. Потом не
было ничего.





- Ну что? Получилось?

Доктор Ходивала перевёл аппаратуру саркофага в автоматический режим. Потом
посмотрел на лежавшее в камере тело Хоукинга-старшего. Желтая холодная
плоть, перевитая трубками и проводами. Макушка была отпилена, из оболочек
мозга торчали провода и разъёмы.

- Я вытянул из него коморские счета. Но это всё. Чёрт, это дурацкое лето.

Томас Хоукинг-младший оторвался от клавиатуры компьютера и выглянул в окно.
Начинало темнеть.

- А мы никак не можем сделать осень, док?

- Не можем. Он никогда в жизни осенью не попадал в больницу. А вот летом
было. Он тогда был молодой. Кажется, растянул связку. Я активизирую в его
мозгу этот участок, а мозг сам достраивает картинку. Правда, приходится
блокировать звуки. Там, понимаешь, разговаривают его родители. Он бы сразу
всё понял.

- А если сказать, что прошёл год?

- Год... нет, конечно. Он бы сразу догадался. Твой отец прочёл уйму книг по
нейрохирургии. Про пересадку мозга он знает вообще всё, что может знать
дилетант. И он, между прочим, не дурак.

- Но сволочь редкая.

Доктор не стал спорить.

- Я давно хотел спросить... Почему вы всё-таки этого не сделали, док? В
смысле - не пересадили его поганые мозги мне в тело?

- Ну... я мог бы сказать, что хотел тебя спасти. Но не буду. Я этого не
сделал, потому что это было невозможно. Биологически невозможно.

- То есть?

- Хорошо. Давай я тебе всё объясню. Если хочешь.

- Может, попытаемся ещё раз крутануть папашу на бобы? Он сколько ещё
протянет?

- Ну и выражения у тебя. До завтрашнего дня точно не доживёт. Я же провёл
первичную предоперационную подготовку... и всё такое. А скорее всего, он
умрёт через пару часов. Но... хорошо, у меня есть ещё одна идейка. Попробую.
Так ты будешь меня слушать или нет?

- Если честно, то не очень хочу. Но... мне кажется, мне надо знать.

- Хм. Наверное, да. Ну, давай по порядку. Старый Хоукинг знал, что протянет
в лучшем случае ещё лет двадцать. Жить ему, разумеется, хотелось. Такие
всегда хотят жить. И, как правило, им удаётся это делать довольно долго. Но
тут уже был конец. Старость не лечится. Единственный выход - пересадка мозга
в молодое тело. Понимаешь?

- Ну и что?

- Ты слушай, слушай. Для того, чтобы пересадка прошла успешно, нужна как
минимум пятидесятипроцентная биологическая совместимость тканей. Как
минимум, понимаешь?

- Ну да, ты мне это уже говорил.

- Твой папаша нанял женщину, которая выносила для него зародыш. Твою маму.
Разумеется, половина генов была её, зато половина вроде бы как его. Осталось
дождаться, пока ты подрастёшь, а потом вырезать тебе мозги и вставить на их
место свои. Как ты уже убедился, это можно сделать вполне официально.
Преступление против нравственности, Закон о Семье...

- Вообще, кто придумал эти мерзкие законы? Это же какая-то восточная
дикость.

- Хм, восточная, говоришь? Значит, тебя всё-таки чему-то учили? А я думал,
тебе не давали никакого образования, кроме физического... Хоукинг так хотел
иметь спортивный вид... - невесело усмехнулся доктор. - Ну нет, Восток здесь
ни при чём. Малость отредактированные нормы римского права. Отец семейства
распоряжается имуществом и свободой членов семьи, а также является семейным
судьёй. Билль о Нравственности. Был принят на волне контрлиберальной
антифемитистской реакции. Впрочем, либерфеминистическое законодательство
тоже было совершенно безумным, только в другую сторону... ладно, это всё
бла-бла-бла. Пойми главное: пересадка мозга возможна, если генетический
материал как минимум наполовину тождественен.

- Ну и что? Или... - у Томаса начала медленно отвисать челюсть.

- Да. Хоукинг тебе не отец. Когда я выращивал зародыш, я ввёл в него другую
ДНК. Не его. Другого клиента. Я вырастил тебя за его счёт. Скажу тебе
честно: я выполнил бы тот контракт. Но тот человек... в общем, он умер, и
теперь нам надо как-то выбираться из этой ситуации. Короче, нам нужна
основная часть денег твоего, так сказать, папаши. Главный приз.

- Нам? Кому из нас нужны деньги? - Томас лихорадочно соображал, что из этой
истории может оказаться правдой.

- Нам, - с нажимом произнёс доктор. - Тебе даже больше. Юридически, мой юный
друг, ты давно труп. Я ведь оформил все документы по пересадке мозга. Теперь
ты в глазах закона - Томас Хоукинг-старший.

- То есть я имею право на...

- Да, на официальную часть состояния вот этого (опять кивок в сторону
саркофага). Разумеется, до того самого момента, пока тебя считают твоим
папочкой. Понимаешь ли, я всё равно собираюсь сваливать отсюда. На родину. А
там... я старый человек, могу и разболтаться. Старики болтливы, знаешь ли.

Томас наконец понял.

- Я... я заплачу, - сказал он сквозь зубы. - За... молчание.

- Нет, нет, что ты, сынок, - благодушно замахал руками доктор, - меня не
интересуют твои деньги. Меня интересуют мои деньги. Твой папаша - тот ещё
жук. Этакий двуликий Янус. Все считают его богатым человеком, но на самом
деле он не богат, а очень богат. И свой самый толстый кошелёк твой
разлюбезный папаша где-то очень хорошо упрятал. И нипочём его не отдаст.

- Хорошо, но при чём тут я?

- Мне нужен доступ в твой дом. У него было ещё несколько опорных точек, но
информация может находиться только там. Тебя он, естественно, не брал в
расчёт, а твоей матери уже заплачено. И, сдаётся мне, это такая информация,
которую нельзя доверить памяти. Да ещё и нарезанной на кусочки вместе с
мозговыми клетками. Твоё отец не из тех, кто так рискует.

Томас вздохнул.

- Сколько вам надо?

- Договоримся, сынок. Договоримся, - доктор нервно потёр ладошки. Давай ещё
раз оживим твоего папочку. Может, он расколется. Жаль, что он в таком
состоянии. Можно было бы поджарить его мозги так, что он раскололся бы через
минуту-полторы. Но он не выдержит.

- Жаль, - совершенно искренне сказал Томми.





Том Хоукинг-старший проснулся от аромата роз. Приторный запах, казалось,
оседал на губах. Жаль, ничего не видно. Ночь? Или что-то со зрением?

Неплохо было бы попросить воды.

Так, зрения нет. Ну да это ещё не самое страшное, Ходивала предупреждал, что
такое может быть. Слух - пока непонятно. Тело не чувствуется совсем - как в
невесомости. Руки, ноги... ничего нет. Ладно, неважно. Интересно, сильно ли
попорчен череп? Томас представил себе искромсанный скальп... впрочем, что
сделано, то сделано. Аноширван Ходивала - лучший нейрохирург по эту сторону
Атлантики. Другое дело, что пересадка мозга - это всегда лотерея.

Ага, голос. Очень, очень далёкий.

- Томас, это я, Ан. Ты меня слышишь, но ничего не видишь и не чувствуешь
своего тела. Томас, у меня плохие новости. Мозг срастается неправильно, идут
пересечения синапсов. Я попытаюсь что-нибудь сделать для тебя, но, боюсь, ты
никогда не встанешь на ноги. Прости. Я сделал всё, что мог. Томас, ты можешь
мне ответить?

Молчание.

- Томас. Ещё одно: у меня кончаются деньги. Я содержу твоё тело на то, что у
меня осталось от начальной суммы. Я знаю, что я не заработал тех денег... но
я буду искать, куда ты их положил. Я хочу, чтобы ты знал - я их найду. Есть
способ найти их даже у тебя в мозгу. Нейрохирурги умеют ковырять чужие
мозги. Я просто хочу, чтобы всё было честно. Скажи, где они, и этого не
будет.

Молчание.

- Томас. Я могу пропустить через твой болевой центр несколько микроразрядов,
и ты окажешься в аду. Я могу накачать твой мозг наркотиками. Я могу
активизировать твою память, заставить тебя просматривать всю свою жизнь по
кусочкам, и ты не захочешь, а вспомнишь всё. Но я не хочу. Я не хочу этого,
слышишь! Скажи мне, где деньги.

Молчание. Потом далёкий, еле слышимый голос:

- Дурак... Ты... убил меня... никогда не получишь... я... предвидел...
только молодому... тебе никогда...

На пульте что-то заверещало.

- Мы теряем его! - закричал доктор. - Мы его теряем!

Он бросился к саркофагу, потом в отчаянии стукнул кулаком по крышке.

- Всё. Сейчас он сдохнет. Ладно, будем искать в доме.

Томас-младший поднял голову от компьютера.

- Не надо искать в доме, - он нашел в себе силы ухмыльнуться. - Там ничего
нет. И никогда не было.

Доктор резко крутанулся на каблуках.

- Ты догадался? Где?

Молодой Хоукинг победно улыбнулся.

- Да, пожалуй, что я могу это сказать. Видите ли, док, денежки могу получить
только я.

Ходивала озадаченно уставился на него, потом хлопнул себя по лбу.

- Ты хочешь сказать, что...

- Всё очень просто, - перенервничавший Томми теперь тараторил без умолку. -
Папа не надеялся на свою память. После операции она могла и не сработать.
Вам он, похоже, не доверял, и правильно делал. Скорее всего, он послал
самому себе письмо. Там - инструкции и номер счёта. А может быть, оставил
письмо у кого-то, кто должен появиться со временем... Но вся штука в том,
что деньги могу получить только я. Лично я. Точнее, это тело. То есть если
оно сможет явиться в банк и получить их. Эта инструкция дана сотрудникам
банка. Наверное, вместе с моей полной биометрией и прочими штучками.
Стопроцентная гарантия. Только молодому и здоровому Томасу Хоукингу. То есть
мне.

Доктор некоторое время постоял молча, ссутулившись.

- Ну что ж, - наконец сказал он, - этого всё равно было не избежать.

Когда он повернулся к Томасу, в его руке блеснула какая-то железка. Раздался
негромкий хлопок, что-то вонзилось в плечо юноши, и тот медленно завалился
на ковёр.

- Извини, сынок, - сказал Ходивала, - но мне тоже нужно жить.

Он вытащил из кармана телефонную трубку, набрал номер, потом код доступа.
Услышал гудок, ещё один... третьего не последовало.

- Привет, сестрёнка, - сказал он в пустоту.

- Привет, братишка, - ответила ему Линда Хоукинг. - Какие наши дела?

- Томми у ме... Скремблер включен?

- Разумеется, идиот. Говори.

- Томми у меня, и совершенно готов к употреблению. Вызывай доктора Джонса.
Или как он там теперь? Сид, кажется? Вызывай. Операция нужна срочно.
Надеюсь, он не утратил мастерства.

- Я тоже надеюсь. Ты нашёл деньги?

- Да. Всё оказалось очень просто.

На том конце трубки помолчали.

- Просто? Тогда я знаю, - сказала Линда. - Письмо самому себе. Потом явиться
в банк и предъявить своё тело.

- Ну да. Короче, срочно вызывай Джонса. Генетическая совместимость у нас с
Томми неплохая, не так ли? Справится. Короче, мне нужно быть в башке этого
парня как можно скорее.

- Хорошо. Еду. Жди меня через десять минут.

- А Джонс?

- Джонс не здесь. Я дам ему сигнал. Мы забираем тело и срочно вылетаем в
университетскую клинику.

- Почему не здесь? Тут безопасно.

- О Господи, до чего же идиот. Ты идиот даже в своей хирургии! Ты стал бы
оперировать в чужой операционной? Где ты не знаешь ни автоматики, ни
компьютера?

- Верно. Извини, я не подумал.

- Ты не умеешь этого делать, милый братец. Я даже не знаю, как это у тебя
получается резать чужие мозги. Я бы тебе не доверила вырезать себе
аппендикс.

- Хватит! Заткнись!

В трубке что-то щёлкнуло, лампочка скремблера погасла.

Ходивала подошёл к саркофагу, чтобы отключить оборудование. Запрокинувшаяся
голова старика Хоукинга, с отпиленной макушкой, из которой торчали контакты,
казалось, оскалилась в недоброй усмешке. Хирургу стало неуютно: ему
почудилось, что мёртвый старик смеётся над ним. А что, если они не найдут
этих проклятых денег? А что, если вот прямо сейчас распахнётся дверь и сюда
ворвутся полицейские? А что, если маэстро Джонс потерял умение, в его-то
нынешнем состоянии это более чем возможно... боже, сколько же он зарезал
людей, прежде чем набил руку как следует... Что, если парализатор не
подействовал на молодого Хоукинга, и он прямо сейчас встанет на ноги,
схватит что-нибудь тяжёлое, и... Впрочем, хоть эту опасность можно
предотвратить. Понимая, что ведёт себя как параноик, доктор достал моток
хирургического пластыря для лёгких ран. Лучше всего сначала обмотать ноги.
Или сначала руки? Он перевернул бесчувственное тело на живот, приклеил
пластырь к коже и потянул. В этот момент запел дверной сигнал: кто-то
пришёл.

Чувствуя, как поднялись волоски на руках, Ходивала нажал на кнопку глазка.
Экранчик осветился. На пороге стояла Линда.

Перед тем, как открыть дверь, он бросил взгляд на часы. "Ровно десять
минут", подумал он, "надо же".





Том Хоукинг-младший проснулся от запаха, который он сначала принял за аромат
роз. Потом до него дошло, что приторно воняет какой-то аптечной дрянью.
Запашок, казалось, оседал на губах.

Кровать, кажется, его. Сверху вместо одеяла какая-то простыня. Томми
машинально провёл рукой по затылку, и почувствовал, что голова туго
забинтована. Под повязками ничего не чувствовалось: кожа головы одеревенела.
Анестезия. Его оперировали.

Ещё минуту он ошеломлённо моргал, пытаясь сообразить, где он находится.
Наконец, он понял, что это его спальня. И в ней кто-то был.

Мама повернулась к нему вполоборота, посмотрела искоса.

- Ты проснулся, мой хороший? Вчера у тебя был напряжённый день, не так ли? И
не хватайся так смешно за голову. Ничего не поделаешь, пришлось имитировать
трансплантацию коры мозга. Нет-нет, не бойся, ничего особенного не было.
Мозг я вообще не трогала. Я просто сняла с тебя скальп, сделала имитацию
черепного шва, а потом всё вернула на место. Ты же понимаешь, когда ты
пойдёшь в банк, и они будут проверять биометрию, это может понадобиться...

Томми непонимающе смотрел на мать, отчаянно пытаясь сообразить, в чём дело.
Воспоминания о вчерашнем дне взрывались у него в голове, беспорядочно, одно
за другим.

- Милый мой, пожалуйста, послушай свою маму. - Линда Хоукинг вздёрнула
подбородок. - Ты уже знаешь, что твой... папа... человек, которого ты звал
папой... в общем, ты был ему нужен как тело для трансплантации мозга. Вчера
он хотел это с тобой проделать, но всё получилось по-другому. Да, прости
меня за ту сцену... так было надо.

Юноша молчал, отчаянно пытаясь разобраться в происходящем.

- Про своего настоящего отца ты тоже, наверное, всё понял. Ну, про доктора
Ходивалу. Он действительно твой биологический отец. В смысле, это была его
ДНК.

Мама улыбнулась.

- Всё-таки жаль, что пришлось его убить. Он был отличным нейрохирургом.

Томми взмолился:

- Мама! Я уже ничего не понимаю.

- Ну хорошо, только не нервничай. Понимаешь, доктор договорился с Хоукингом
насчёт операции... не помню точно, но лет двадцать уже прошло. Тогда
нейротрансплантация была чем-то таким... незаконным. И к тому же
по-настоящему хорошо проходил только у однояйцевых близнецов. А эксперименты
по клонированию так ничего и не дали. Но Ходивала заверил Хоукинга, что
через десяток-другой лет барьер несовместимости ДНК снизят где-то до
половинного. То есть станет возможной пересадка мозга от отца к сыну. Дальше
появилась я. Мы заключили с Хоукингом контракт: я изображаю из себя его жену
и делаю ему ребёнка. Разумеется, это был подрощенный зародыш. Только вместо
хоукинговской ДНК Ходивала ввёл свою. Он, собственно, хотел получить и
деньги Хоукинга, и новое тело. Ты всё понял?

Том тупо кивнул.

- Операцию должен был делать доктор Джонс. Это опытнейший нейрохирург,
учитель Аноширвана, да и начальные условия получше. Я - младшая сестра
Ходивалы. Таким образом, биологический барьер между Аном и тобой куда
меньше, чем был бы между тобой и Хоукингом. Понимаешь?

Том опять кивнул. Голова раскалывалась.

- Сначала отец хотел провести операцию тайно. Но тогда бы ему пришлось
выдавать себя за тебя... а такие вещи в наше время раскрываются. В конце
концов, черепной шов не спрячешь. Да и проблема с деньгами... В общем,
сложности были. Он бы, конечно, пошёл на это, трудности его не пугали... но
законы о нравственности дают возможность провернуть всё это дело легально. И
план изменился. Ну, ты сам знаешь как.

До Тома и вправду начало что-то доходить.

- Мама... и ты со мной... ну, спала затем, чтобы... меня обвинили? И убили?
В смысле - вынули мозги?

- Ну, Хоукинг так думал. Я ведь с самого начала играла не на его стороне. Да
и не могла: ты не его сын. Если бы пересадка мозга состоялась, это убило бы
и Хоукинга.

- То есть ты играла на стороне доктора?

- Нет, сынок. Я играю только на своей стороне. Мне пришлось... ликвидировать
его. Доктора. Своего брата. Жаль, но другого выхода не было.

- Зачем?

- Чтобы спасти тебя, мой хороший. Правда-правда.

Мама подошла и нежно поцеловала его в губы.

- Сынок, я должна тебе сказать одну очень важную вещь. Теперь ты, с
юридической точки зрения - Томас Хоукинг-старший. То есть владелец всех его
денег... и всего прочего. Включая меня. На суде Хоукинг оставил меня своей
женой. То есть теперь я твоя жена. К тому же я кое-что знаю про тебя...
навряд ли тебе пойдёт на пользу, если ты избавишься от старой Линды...

- Мама, - не выдержал Том. - Скажи мне просто, чего ты хочешь?

- Разве ты не понял? Просто всё должно остаться на своих местах. Я тебя
люблю... и хочу быть твоей супругой. Конечно, я не очень молода... но я не
буду стеснять твою свободу, милый.

Мама присела на кровать и стала гладить Тома по рукам, по груди... он
почувствовал, что начинает заводиться.

В конце концов, какая разница. Он улыбнулся и сбросил с себя простыню.





- Да, ещё одно, сынок. Я ведь не всегда буду старой.

- Да, мама... ты всегда будешь молодой... - после секса Том расслабился. В
голове крутилось только одно: он жив, всё остальное подождёт.

- Нет-нет, Томми... Понимаешь... у меня есть дочь. Ну, ты знаешь,
Линда-младшая. Когда я стану старенькой, я воспользуюсь ей. Доктор Джонс
сделает операцию...

- Ммммм. Да? Мама, а чья она дочка? Ты что-то говорила про биологический
барьер...

- А, тут всё нормально. Ты мой сын, а она - твоя дочка. Я сделала её от
тебя... помнишь, когда мы стали... жить вместе... я быстро зачала... тебе
ещё не нравилось, что я хожу с большим животом. Но нам это совсем не мешало,
верно?

- А, вот как... Я всё думал, неужели от папы?

- От Хоукинга? Нет, что ты... Он же был старенький. Бедный старик, он так
мечтал попробовать меня после операции...

- А этот доктор Джонс?.. он хороший хирург?

- Это учитель доктора Ходивалы. Он великий нейрохирург.

- Но... он же, наверное, старый? Он доживёт?

- Ну конечно. Он же... он имплантант. Ходивала его сам оперировал. Теперь он
живёт в новом теле. Операция была нелегальной, правда. Так что теперь ему
приходится учиться в медицинском колледже, как обычному студенту. Да ты про
него знаешь. Это Сид.

- Мой... мой старший брат?

- Ну, можно сказать и так. Когда я его родила, я была совсем девочкой... Ох,
милый, иди ко мне...

- А от кого ты его родила?

- Ну какой ты смешной. От доктора Джонса, конечно.

- Ммммм... Ты говорила, что пятидесяти процентов близости ДНК
недостаточно... Мама, я чего-то не понимаю...

- Ну... там было больше... это старые дела... в общем, старик Джонс - мой
отец. А Ходивала брат. Нейрохирургия - это вообще семейное дело, нужно
вырасти при операционной, чтобы достичь мастерства... Ох, надеюсь, что он не
догадается, что это я убила братца. Хотя не должен...

- Господи, как всё это сложно. Мама... А как же ты будешь оперироваться?
Нелегально?

- Как получится. Но, скорее всего, легально. Ты же теперь Отец семейства.
Если Билль о Нравственности не отменят...

- То что?

- То... формально говоря, Линда-младшая принадлежит тебе, как дочь. И если
она нарушит Закон о Семье 2024 года... ты сможешь приговорить её... к чему
хочешь. А нарушить Закон о Семье... это легко устроить. Ты меня понимаешь,
сынок?

- Мам... я спать хочу.

- Ты просто переволновался, мой маленький... А тебе понравился мой вчерашний
подарок на день рождения? Эти запонки? Ты будешь выглядеть потрясающе... А
через месяц-другой, если швы хорошо затянутся, мы поедем в город...



Но Том уже спал.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	16.05.2003 00:08:28

Небо над Москвой. О "Мастере и Маргарите" (*+)

---

http://exlibris.ng.ru/kafedra/2001-05-24/3_sky.html

НЕБО НАД МОСКВОЙ

Второй Иерусалим, Михаила Булгакова
Рустам Эврикович Рахматуллин - эссеист, москвовед.

Сначала несколько неюбилейных слов. Точно замечено, что последний роман
Булгакова - злорадная книга, то есть книга сорадования злу. Когда, к
примеру, персонаж прилюдно и прижизненно лишают головы за глупость - это их,
бесов, бесовское дело; но когда при этом слышно удовольствие великого
писателя... Еще печальнее привычка нескольких колен интеллигенции держать
булгаковское противоевангелие на столе. Даже в шестидесятые годы
метафизический голод можно было утолить иначе - например, "Братьями
Карамазовыми" или "Бесами" Достоевского. Если роман "Бесы" есть опыт
экзорцизма, изгнания бесов, то Булгаков, наоборот, привел их в небо над
Москвой. Но метафизик города не всегда может обойти тяжкую книгу Булгакова
стороной. Во всяком случае, она становится буквально необходима - стоит на
пути, когда идешь на Боровицкую площадь, то есть в начало города, на
Воробьевы горы - на вершину города и на Арбат (продленный Патриаршими
прудами) - самое проблемное пространство города. Все-таки, соблюдая
осторожность и касаясь лишь немногих страниц романа, можно сделать несколько
важных выводов о городе.


СЦЕНА ПЕРВАЯ

"На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых
красивых зданий в Москве, здания, построенного около полутораста лет назад,
находились двое..."

Две знаменитые реплики открывают диалог на крыше Пашкова дома: вопрос "Какой
интересный город, не правда ли?" и ответ "Мессир, мне больше нравится Рим".
Михаил Алленов в своем классическом эссе о доме Пашкова комментирует это
место так:

"...Установлена сопоставимость Рима и этого "интересного города". <Но>
равновеликий Риму не-Рим в историко-культурных параметрах есть центр не
земного, а духовного владычества - Иерусалим... Известный бином политической
мифологии "Москва - Третий Рим", он же "Второй Иерусалим", перенесен в
сталинскую империю и связан с современной Москвой... Простая фраза Азазелло,
произнесенная с высоты Пашкова дома, разворачивает образ этого двуединства
совершенно тем же способом, как это делает баженовский шедевр". Ибо
"...Баженов локализовал римское присутствие именно здесь, рядом, но за
пределами Кремля. Тем самым он произвел операцию вычитания из Третьего Рима,
он же Второй Иерусалим, собственно римского, романского компонента, указав,
следовательно, на Кремль как на не-Рим, но затронутый в окрестностях римской
экспансией. Он создал таким образом точку, где Москва предстает как одна из
экзотических провинций Римской империи, вроде той, какой некогда был
Иерусалим..."

В череде зеркальных подобий Москвы и Ершалаима у Булгакова текстуально
выявлено подобие между Пашковым домом и "бывшим дворцом царя Ирода
Великого", в котором писатель поселяет Понтия Пилата. С балкона дворца
Пилат, с крыши Пашкова дома Воланд наблюдают приближение грозовой тьмы от
запада. Гроза застает обоих на тех же местах. С тех же мест оба наблюдают
закат в зеркале стен или окон города. Там и здесь обоим является Левий
Матвей. Словом, последовательный, точнее параллельный, чертежный перенос.

Несколько линий переноса текстуально не проявлены, но очевидны всякому
знакомому со зрелищем Москвы, именно Боровицкой площади. Иерусалимский Храм
за стеной на восточном холме - и "противостоящий храму на западном холме
дворец Ирода" с колоннадами и статуями, с помещенным в него прокуратором.
Дворец обращен к Храму балконом с колоннадой. К народу, собирающемуся на
городском ристалище в междухолмии, Пилат спускается по лестнице на склоне
сада. (Лестница перед домом Пашкова появилась в тридцатые годы, когда
писался роман.)

Согласно Евангелиям, Христа привели к Пилату в Преторию. На ее месте ныне
стоит католический монастырь с часовнями Осуждения и Бичевания Христа.
Именно Претория с ее Антониевой башней была знаком и цитаделью римского
присутствия в Иерусалиме. Но она располагалась к северу от Храма. Храмовый и
Преторианский дворы соединены аркой, с которой, по преданию, Пилат показал
окровавленного Христа в багрянице и терновом венце. Слова Пилата "Се,
человек" стали названием арки, под которой берет начало Виа Долороза -
Крестный путь.

Сказать, что поселив Пилата в Иродов дворец, Булгаков перепутал место, -
значит забыть, что он сначала перепутал, подменил Христа. В такой подмене
растворяются все остальные. В конце концов Булгакову видней, где именно
Пилат беседовал с неким Иешуа Га-Ноцри.

Кроме того, в реальном Иерусалиме цитадель Ирода есть все же дополнительный,
ослабленный знак Рима, коль скоро из Рима была поставлена Иродианская
династия. Ирод Великий и его сын Ирод Антипа - царь времен служения и
страдания Христа - ходили в полной воле Империи.

Можно сказать, граница Рима с Иерусалимом у Булгакова проходит через самый
Иерусалим. В этом вечно и разнообразно разделенном городе, в средокрестии
Земли, где сходятся все доли мира, Буглаков выделил только границу Запада с
Востоком. Римской в то время метрополии - с равновеликой ей в духовном
измерении провинцией. Языческого в ту эпоху Запада, заката - с Востоком
единобожия в час восхождения христианства. Город на строгом Юге, Иерусалим и
в самом деле двоится на Восток и Запад. Физически город разобщен надвое
балкой, текущей с севера на юг и впадающей в ложе Кедрона.

Цитадель Ирода на западном холме заправлена в систему внешних укреплений
города, так что действительно выглядит заставкой, передним краем Запада.

Булгаков усмотрел эту двоящесть и в городе на строгом Севере - в Москве. Где
дом Пашкова - прав Михаил Алленов - виделся ему фигурой Рима. Причем
действительно такого Рима, который против Иерусалима и Москвы.

Можно предположить, что, помещая знаки Рима на западном холме Ершалаима,
Булгаков следовал за впечатлением московской Боровицкой площади, вчитывал
один пейзаж в другой. Ненавидимый прокуратором город олицетворен перед
Пилатом Храмовой горой и озаглавлен Храмом и Храмовым двором. Так Москва
олицетворена и озаглавлена Кремлем и в нем Успенским собором. И если
противостояние холмов Ершалаима у Булгакова усилено, то очень по-московски.

Пора сказать, что именем западного холма Булгаков нарицает гору Сион. И что
иерусалимское предание считает цитадель Ирода на высоте горы Сион древнейшим
царским местом, а именно - цитаделью Давида. На том же склоне, южнее
цитадели, предание располагает могилу этого царя. Тогда как Храмовая гора
(Мориа) отождествляется, конечно, с Соломоном - строителем Храма.

Над легендарной могилой Давида на Сионе надстоит Горница Тайной Вечери,
превращенная христианами в церковь, а мусульманами - в мечеть. Сионская
церковь слыла матерью церквей и действительно была первой христианской
церковью, поскольку в Сионской Горнице совершилась первая литургия, когда
священствовал Сам Христос, "священнодействователь святилища и скинии
истинной" (Евр., 8:2). Метафизически гора Сион служит подножием
символической скинии Нового Завета. Стоящей выше, кроме или против
ветхозаветной Храмовой горы.

Также на запад от Храмовой горы, но северней горы Сион, расположена гора
Голгофа с храмом Гроба Господня. (Во времена земной жизни Христа эта гора
лежала за стенами города.) Вообще именно западная половина Иерусалима,
видевшаяся Булгакову римско-языческой, стала христианской (и остается ею, с
особым выделением армянской четверти). Восточная же половина осталась на
четверть иудейской, на другую четверть сделавшись мусульманской.

Отождествление Сиона с Занеглименьем значит и новый взгляд на храм Христа
Спасителя. Возможно, в постановке храма против стороны Кремля, на западном
холме Москвы, на стороне Пашкова дома и южней него, сказалась "матрица"
Сионской церкви - матери церквей, стоявшей против стороны соломонова Храма и
на стороне Давидовой цитадели, к югу от нее.

Задолго до Пашкова дома его холм - Ваганьковский - был загородным против
городского Боровицкого, Кремлевского холма. Не став Кремлем в споре холмов,
Ваганьковский то становился в оппозицию к Кремлю, то превращался в мирное к
нему дополнение. Уже в XV столетии находим на Ваганькове загородный двор
московских государей. Но дополнительность синоним опричности. Опричный двор
стал на высокой бровке Занеглименья в ряду с Ваганьковским двором. Краткая
историческая опричнина выбрала Занеглименье по причине его вечной
географической опричности. В итоге многовековых архитектурных перемерок
Ваганьковский холм увенчал себя домом Пашкова, царственность и
противокремлевская фронда которого заданы памятью места.

Булгаков словно добавляет: памятью места в Иерусалиме, коль скоро дом
Пашкова прообразует тамошнюю цитадель царей. Особенно идет Пашкову дому имя
Давида. Особенно изваянное в микеланджеловском камне.

Итак, мизансцена начального пространства Москвы интерпретируется в
категориях священной иерусалимской топографии. Действительно, как римские
холмы или холмы Константинополя, так иерусалимские Сион, Голгофа, Мориа и
Елеон суть больше чем локальные топонимы, но категории сакральной
топографии. Применимость этих категорий к Москве затверживает за ней место в
ряду святых и вечных городов.

Но топография Иерусалима, квадратного города, ложится на круг Второго
Иерусалима, он же Третий Рим, не так легко, как топография круглого Рима.
(Еще трудней ложится топография Второго Рима - треугольного
Константинополя.) Тем ценней булгаковские интуиции.

СЦЕНА ВТОРАЯ

Глядя из дворца на запад, Пилат видит лишь солнце или тьму от моря. (Запад в
описании Иерусалима у Иезекииля назван морем, и славянский перевод, в
отличие от синодального сохраняет это называние.) Иначе помещается Пашков
дом, с которого, осматриваясь, Воланд видит город вкруговую. Во всяком
случае, виден горящий "Грибоедов", то есть дом Герцена на Тверском бульваре,
к северо-западу от наблюдателя, далеко за спиной Пашкова дома. Последнему
трудно быть фасадом внешнего мира перед Кремлем, когда Ваганьково давно не
загород, а центр города. Вот смысл перелета Воланда в грозу с крыши Пашкова
дома на Воробьевы горы. Там за спиной смотрящего с обрыва во времена
Булгакова был только простирающийся далеко на юго-запад стол горы с дикой и
печальной ленинской розой ветров на нем. Чем не спина Ваганьковской горы -
Арбат - времен Москвы начальной? На крыше Пашкова дома Воланд сидел спиной к
закату, наблюдая, как ломается в московских окнах солнце, - и то же ломаное
в окнах солнце видно ему с обрыва Воробьевых гор. Снова чертежный перенос.

На кромке Гор стоит их главный (до и помимо Университета) архитектурный и
мемориальный знак - старинная Мамонова дача, ныне Институт химической
физики. В Институте уверены (сообщено Тамарой Галкиной), что не дом Пашкова,
а именно дом Мамонова, стоящий выше всех над городом, описан у Булгакова.
Какое знаменательное представление! - все тот же перенос с Ваганькова на
Горы, перелет тем же воздушным коридором.

И удивительно, что эти перелеты не первые и не последние между передней
кромкой Занеглименья и Воробьевыми горами.

Так, видимое сообщение между урочищами Воробьевом и Ваганьковом установилось
в первых же строках их писаной истории. Оба места царские, до XVII века их
домовладельческая фабула одна: сперва великая княгиня Софья Витовтовна,
потом - удельный Дмитровский князь Юрий, наконец - Иван Великий и его
преемники на троне. Последним господином Воробьева был Александр I,
основавший на этом своем месте храм Христа Спасителя по мысли Витберга.
Ваганьково ушло из государевых владений двумя веками раньше, но как идет
Пашкову дому имя Александр!

В XVII столетии кружок и школа Ртищева, этот московский филиал
Киево-Могилянской академии, летали между существующим и ныне на подоле
Воробьевых гор Андреевским монастырем - и домом Ртищева, давно не
существующим, в начале нынешней Волхонки.

Наследник могилянства, Университет, не оставляя Моховой, перелетел на Горы.
Кстати, на старом месте Университет частью своих построек занимает часть
Опричного двора.

Стоящие на Моховой перед фасадом Университета Герцен и Огарев увековечены
другой раз на ступени Воробьевых гор, на месте своей клятвы.

Не пропустить XVIII век. Когда Екатерина в свой второй приезд отказалась
жить в Кремле за ветхостью дворца, ей предоставили три частных дома на
Волхонке, соединенные во временный дворец. По окончании визита встроенный
между домами главный корпус с тронной залой монаршей волей физически
перелетел на Воробьевы горы, на подклеты старого дворца царей. А на Волхонке
вместо тронной залы до сего дня пустота - бензозаправка против храма Христа
Спасителя.

Храм же Спасителя словно проделал путь сего дворца в обратном направлении, с
Гор на Волхонку.

Едва ли архитектор Витберг видел, что Воробьевы горы при сличении карт Рима
и Москвы прообразуют Ватиканский холм. Но сами Горы видели себя именно так в
проекте Витберга. Римский собор Святого Петра трижды является в известных
Записках архитектора. Один раз как гигант, славу которого необходимо
перевесить наконец величеством и колоссальностью. Другой раз как
архитектурный образец: "авторитетом своим долго связывал мои идеи". Третий
раз римский собор вызван обосновать перед царем место московского - за
городской чертой.

Если Булгаков в самом деле вычел Рим из Иерусалима, то сделал это переносом
знаков Рима в направлении, заданном Витбергом. Писатель вынес Рим на новый
край раздавшегося вширь Второго Иерусалима, в новый масштаб высот и длин. По
существу, он спроецировал на этот больший масштаб боровицкую мизансцену
удельных веков - отношение город/загород, чертой между которыми вместо
Неглинной стала лужнецкая излучина Москвы-реки.

А поиск подходящего дворца на новом месте в отсутствие былого Воробьевского
дворца царей и в самом деле останавливается на Мамоновой даче.

Масштаб меняется еще раз, когда черные всадники предпринимают новый перелет,
теперь на плоскую скалистую вершину с каменным креслом и Пилатом в нем.
Меняется, кроме масштаба, и регистр повествования: скалистые стены падают,
вершинная площадка повисает в воздухе, над бездной появляется воздушный
город. Дорога в город делается лунной, и прокуратор следует по ней.

Воробьевы горы всегда служили знаком Запада в виду Москвы. Сам Запад
открывал Москву отсюда - глазами своих художников, облюбовавших эту точку с
XVII века. Тогда же здесь явились, и недаром, могилянцы, а теперь и
Университет. На кромке Гор Москве мерещился прощальный взгляд Наполеона.
Мамонов тридцать лет жил в своем доме под опекой, против воли, как
лишившийся рассудка в рыцарских, масонских и революционных мечтаниях. Клятва
Герцена и Огарева принадлежит последствиям французской революции и истокам
русского западничества. Наконец, четверть века возвышался на Горах святой
доктор Гааз - католик, маленький человек-гора, придавший этому западному
полюсу Москвы знак плюс.

А плюс действительно возможен: топографическая метафорика Булгакова, по
существу, перенесла на Воробьевы горы вместе с иными признаками Занеглименья
святое имя Сион.

ОБЕ СЦЕНЫ

"...Как Давид возымел мысль о построении Храма Иерусалимского, но только
Соломон окончил его, так точно Господу было угодно, чтобы мысль о великом
сооружении посетила Александра, но чтобы выполнил ее Николай". Это слова
митрополита Филарета при переносе знаков заложения храма Христа Спасителя с
Воробьевых гор в Успенский собор в 1836 году. Перенос знаменовал собой отказ
от планов Витберга и предварял закладку храма на Волхонке. В передаче
"Московских Ведомостей", святитель "обратил внимание именно на те сомнения,
которые невольно возникали в народе по поводу перенесения предметов с места
предполагаемого строительства храма. Он сумел рассеять их, поставив в пример
Скинию, которая была воздвигнута <Давидом> не на месте видения Иаковлева, и
сам Соломонов храм, основанный Соломоном по мысли Давидовой, не в тех
местах, где находилась Скиния".

Здесь не одна - две аналогии, от наложения которых двоится смысл
произнесенного. Если новое место храма - в Занеглименье - сличено с местом
Скинии Давида, то Кремль с его Успенским собором уподобляется Храмовой горе,
сумма Кремля и Занеглименья равна Иерусалиму, а оставленные стройкой
Воробьевы горы прообразуют место видения Иакова. Если же новый храм должен
стать Храмом с прописной буквы - новой Святая Святых, то место Скинии Давида
прообразуют Горы. Тогда вся лежащая напротив Гор Москва равна одной лишь
Храмовой горе, причем эта Москва оглавлена именно новым Храмом, а не старым
Кремлем, и только сумма города и Гор есть целый Иерусалим. Слова митрополита
Филарета суть формула уже известного нам сообщения между двумя
разномасштабными, но сходными по типу мизансценами.

Иначе говоря, Филарет затрудняется, что будет теперь Святая Святых -
Успенский ли собор в Кремле, как было всегда, или новый храм. Отождествляя в
первой половине своей формулы новое место храма Спасителя с местом Скинии
Давида, Филарет затверживает роль Святая Святых за Успенским собором. Но
есть другая половина формулы, не позволяющая первой половине затвердеть. Той
же природы современное мерцание строчной и прописной букв в слове "храм",
когда его употребляют применительно к соборной церкви Христа Спасителя.
Прописная буква утверждает аналогию с ветхозаветным Храмом - домом Бога
Самого, но не молитвы. Двоением формулировки предваряется двоение московской
кафедры между двумя соборами.

Притязание тоновского храма не первое в истории Москвы. Составленный при
Годунове замысел нового храма для Кремля был прямо озаглавлен именем Святая
Святых. Дальше неясность: Авраамий Палицын утверждает, что дело шло о
повторении храма Гроба Господня; "Временник" Ивана Тимофеева говорит о
подражании именно Соломону, не Константину. Тимофеев добавляет с ударением,
что замысел Бориса наклонялся к уничижению Успенского собора. Каковой, по
смыслу замечания, уже есть Святая Святых.

Борис не успел с уничижением Успенского собора. Не успел и Александр I
(впрочем, для такой задачи место, выбранное Витбергом, было слишком
отдаленно). Успел - Николай I. Не случайно Успенский собор заслонен со
стороны тоновского храма тоновским же, николаевским Кремлевским дворцом.
Больше того, этот дворец и храм Спасителя пытаются образовать ансамбль,
сопрячься через Оружейную палату, тоже тоновскую. Это попытка преодолеть
кремлевскую стену или перечертить ее, взяв в новый очерк полемическое
средокрестие Москвы - неглименское устье. Слить старый Кремль с фантомным
кремлем Арбата в новом, николаевском кремле.

Но как наполнить эту новую проступившую форму, если Успенский собор есть
Святая Святых не ветхого, а нового, изначально христианского города, Второго
Иерусалима?

Масонство Витберга могло бы сделать храм на Горах пусть отрицательной, но
содержательной, не внешней только антитезой к ортодоксии Успенского собора.
Отношение двух храмов стало бы негативом иерусалимского взаимоотношения
Ветхого и Нового. И негативом тем более отчетливым, что разрушенный
иерусалимский Храм служит символическим центром масонства. Но антитеза
тоновского храма к тезису Успенского собора остается внешней. Эта внешняя
полемика двух внутренне единоверных храмов сразу ранила Москву. И ныне ранит
снова.

* * *
В эпилоге фильма "Покровские ворота" Савранский мчит "стального друга" с
Боровицкой площади на Воробьевы горы. Камера, следя за мотоциклистом, трижды
отрывается для взгляда в небо: с домом Пашкова, с монументом Гагарина
(служащим уточнению пути - через Калужскую, не через Метромост), с высоткой
Университета. Наконец, на смотровой площадке взгляд оператора сличается со
взглядом самого наездника в его разбеге и планировании с обрыва Гор вперед -
вернее, назад, к Москве.

Полет Савранского подсказан, может быть, тем же Булгаковым. Только вместо
черных всадников - светлый, и вместо оставления Москвы - возврат. Вместо
"Как грустна вечерняя земля!" и "Как таинственны туманы над болотами",
вместо "...знает уставший", словом, вместо темной элегии - светлая элегия
финального закадрового текста.

Ибо задача - привести ангелов, а не бесов, в небо над Москвой. Неутомимого
Савранского, не Воланда, для помощи влюбленным.

---

От	Георгий
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	14.05.2003 22:19:27

Разбор "Дракона" Е. Шварца (*+)

---

http://haritonov.kulichki.net/

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

<ДРАКОН> ЕВГЕНИЯ ШВАРЦА:
ПОБЕДА НАД СОЛНЦЕМ


----------------------------------------------------------------------------
----

Посвящается Евгению Головину



...На другой день после посещения Хрущевым знаменитой выставки в Манеже мы с
мужем были на утреннем спектакле в студенческом театре МГУ на Никитской.
Давали "Дракон" Шварца. В антракте вся публика осталась на местах, шурша
свежими газетами. У меня было острое ощущение, что когда мы выйдем, нас уже
будет поджидать вереница закрытых фургонов с надписями "Хлеб".

Ревекка Фрумкина


"Дракон" Евгения Шварца - довольно известное произведение подсоветской
литературы. Слово "подсоветский" здесь используется - за неимением лучшего -
для указания на тот двусмысленный статус, которым обладали некоторые
"советские" (по месту публикации) тексты. В то время, когда русская
литература чётко делилась на дореволюционную, советскую, и запрещённую (сюда
относился "самиздат", эмигрантская литература, а также, впрочем, многое из
"дореволюционного"), некоторые книжки оказывались ровно на разделительной
полосе. Точнее, не совсем на ней, а с разворотом: официальным красным
корешком сюда, в "сегодняшний социалистический день". Зато страничками -
куда-то туда: то ли в дореволюционный Петербург, то ли в эмигрантский
"свободный Париж".

Роль "подсоветских" произведений в российской интеллигентской культуре
прошлого века была чрезвычайно велика. По сути дела, именно эти книги её и
сформировали.

Чтобы было понятнее, о чём идёт речь, сразу назовём наиболее важных авторов
подсоветской литературы. Таковых было четыре: Булгаков, Достоевский,
Ильф-Петров (как единый автор), и братья Стругацкие (тоже как одно лицо).
Разумеется, постсоветская литература ими никоим образом не исчерпывается, но
эти четыре автора создали её классический корпус. Знакомство с
соответствующими текстами было абсолютно обязательным для людей, желающих
называться образованными (вузовский диплом имел куда меньшее значение), а
знание "вкусных" цитат из "Мастера и Маргариты" (1) и "Двенадцати стульев"
считалось чем-то вроде культминимума.

Интересно, что эти книги имеют между собой очень много общего - настолько
много, что можно говорить о своего рода "метатексте", или даже о едином
Подсоветском Романе. Смысловые переклички, аллюзии, прямые и косвенные
цитаты между составляющими этот текст частями поразительны. Тема эта,
впрочем, необъятна; назовём навскидку лишь несколько интересных моментов,
обычно ускользающих от внимания литературоведов. Например, булгаковские
Коровьев-Фагот и кот Бегемот имеют своё точное подобие у Ильфа и Петрова:
это, разумеется, Остап Бендер и "Киса" (2) Воробьянинов. С другой стороны,
булгаковская тема "бала у Сатаны" тесно связана со знаменитой сценой
"литературного бала" в "Бесах" (3). Рудольф Сикорски у Стругацких является,
по сути дела, аватарой Воланда, а в "Отягощённых злом" Воланд и Иешуа
Га-Ноцри появляются в собственном своём виде. Тема "советской чертовщины" и
её столкновения с чертовщиной настоящей является сквозной для
ильф-петровской дилогии о Бендере, всего позднего Булгакова (включая,
разумеется, "Мастера"), и "Понедельника" Стругацких (4), etc, etc.
Витгенштейн называл это явление "семейным сходством": множество тем, ноток,
интонаций, связывающих все эти сочинения в единое целое, несмотря на
отсутствие генерализирующего "общего признака".

На этом фоне, не сливаясь с ним, существовали "малые" произведения
подсоветской литературы, равно как и подсоветские писатели "второго ряда".
К их числу принадлежит и Евгений Шварц. Основная заслуга, которая числится
за ним - это написание "Дракона" (1943), прочитанного интеллигенцией в
качестве антисоветской (и антироссийской) аллегории, и в таком виде
канонизированного в интеллигентских святцах.

Напомним сюжет пьесы. Некий странствующий рыцарь по имени Ланцелот приходит
в город, которым правит Дракон, жестокий тиран и убийца. Этот Дракон, помимо
прочих своих преступлений, каждый год требует себе в жертву девушку для
какого-то отвратительного (видимо, сексуального) использования, что
именуется "браком" с чудовищем. Рыцарь вызывает дракона на бой, и ожидает
поддержки от горожан. Городские власти (фактически же - властный аппарат,
созданный Драконом) ему подобной поддержки не оказывают, и даже стараются
погубить героя. Однако, он её в конце концов получает от неких диссидентов и
маргиналов, снабжающих его волшебным оружием (шапкой-невидимкой,
ковром-самолётом, и т.п.) После боя Дракон погибает, а рыцарь (получивший
тяжёлые ранения и находящийся при смерти) куда-то исчезает. Городские власти
(в лице Бургомистра) лишь упрочивают свою власть, тиранические же порядки в
городе при этом нисколько не меняются. В конце концов рыцарь (волшебным
образом спасшийся) возвращается, низвергает Бургомистра и его помощников,
заключает их в темницу, и берёт власть в собственные руки.

То, что перед нами классическая аллегория, понятно сразу. Советская цензура
позволила себе и читателям расшифровать её в нужном для себя ключе: в
Драконе она предпочла увидеть "фашизм", в Бургомистре и его помощниках -
крупную буржуазию, а в городских обывателях - её же, но мелкую. Идею
аллегории усматривали в том, что уничтожение фашизма ещё не означает
освобождения от власти тёмных сил, его породивших. Ланцелот же неплохо
смотрелся как образ "сознательного пролетариата", сокрушающего фашистскую
гадину, но пока ещё не освободившего мир от эксплуатации человека человеком,
которая и есть настоящая причина всех зол. Военное (1943) время
легитимизировало подобное прочтение, тема "латентной фашизоидности
капитализма" была вполне актуальной для советской пропаганды, так что
никаких лишних вопросов эта интерпретация не вызывала.

Для подсоветской интеллигенции вопросов тоже не было. Для неё Дракон был
Коммунизмом (точнее говоря, Партией), Бургомистр со товарищи - российским
государством, а городские обыватели - русским народом, никак не могущим
выдавить из себя раба. В светлом же образе Ланцелота она усматривала самое
себя. Соответственно, авторский посыл прочитывался как призыв уничтожить не
только КПСС и всё с ней связанное, но и российское государство, органически
склонное к тиранству, после чего заняться мучительным делом перевоспитания
русского народа (5).

Разумеется, правы были именно подсоветские интеллигенты, а не недалёкая
советская "цензура-дура". Однако, при "общей правоте в целом", никто не
интересовался деталями текста. Это и понятно: угадав мелодию, совершенно
незачем разбирать музыкальную шкатулку. Тем не менее, и эти детали
представляют некоторый интерес - хотя бы как занимательная головоломка.

Скажу сразу, что я сам, увы, не являюсь профессионалом-гуманитарием. Да и
"подсоветское литературоведение" - это, можно сказать, ещё не состоявшаяся
дисциплина. Поэтому автор просит рассматривать свои рассуждения не как
полноценный анализ текста, а, скорее, как неутомительное чтение для людей
любознательных.

Несколько слов о методе. Мы исходим из того факта, что подсоветская
литература сформировалась как литература подцензурная. При этом советская
цензура была тотальной: советские литературные чиновники следили не только
за содержанием, но даже за стилистикой текстов, бдительно пресекая любые
отклонения от "соцреалистического" канона. Это заставляло подсоветских
авторов уходить в маргинальные жанры (такие, как, например, шварцевские
"сказки для взрослых"), прибегать к изощрённой многослойной шифровке,
символизму и аллегориям. В конце концов, абсолютно всю подсоветскую
литературу следует понимать как аллегорическую, в том числе и ту её часть,
которую можно отнести по формальным признакам к тому или иному виду
"реализма". Что же касается произведений, подобных "Дракону", то они
представляют собой настоящий кладезь шифров, намёков, анаграмм, которые ещё
ждут своего исследователя.

Я, разумеется, нисколько не претендую на "полное разоблачение" шварцевской
магии - или хотя бы на более или менее полное обозрение тайн и загадок,
которые таит в себе пьеса, и ограничуюсь несколькими прикосновениями к
тексту. Надеюсь, это побудит более терпеливых, внимательных, и эрудированных
исследователей проявить интерес к этому произведению.

*

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ:
ЧИСЛО ЗВЕРЯ

Христианские мотивы у Шварца бросаются в глаза. Начнём с имени Ланцелота.
Несмотря на то, что у у него много имён (называются такие, как Георгий и
Персей - классические "змееборцы", и указывается, что "в каждой стране он
именуется по-своему"), единственным именем героя в пьесе является всё-таки
"Ланцелот". Отметим, что Ланцелот Озёрный (по ходу пьесы упоминаемый в
качестве "дальнего родственника" главного героя (6)) - это один из
знаменитейших героев средневековых легенд о "Круглом столе короля Артура".
Разумеется, Ланцелот Озёрный - это "христианский воин", для которого любая
битва - это прежде всего битва с дьяволом или его слугами. Соответственно,
Дракон - это традиционный образ Князя Тьмы.

С христианской точки зрения, истинная битва с дьяволом происходит в душах
людей, которые одновременно и являются предметом спора. Души жителей города
полностью подчинены Дракону. Этот вопрос в явном виде обсуждается в середине
пьесы:

ЛАНЦЕЛОТ: И все-таки они люди.
ДРАКОН: Это снаружи.
ЛАНЦЕЛОТ: Нет.
ДРАКОН: Если бы ты увидел их души - ох, задрожал бы.
ЛАНЦЕЛОТ: Нет.
ДРАКОН: Убежал бы даже. Не стал бы умирать из-за калек. Я же их, любезный
мой, лично покалечил. Как требуется, так и покалечил. Человеческие души,
любезный, очень живучи. Разрубишь тело пополам - человек околеет. А душу
разорвешь - станет послушней, и только. Нет, нет, таких душ нигде не
подберешь. Только в моем городе. Безрукие души, безногие души, глухонемые
души, цепные души, легавые души, окаянные души. <...> Дырявые души,
продажные души, прожженные души, мертвые души.

Последние два слова являются прямой отсылкой к главному произведению Гоголя.
Для русского читателя упоминания "мёртвых душ" вполне достаточно, чтобы
узнать в анонимном "городе" гоголевскую (она же советская) Россию.

Эта маркировка "совка" как "гоголевского мира" заставляет нас обратить самое
пристальное внимание на хронологическую сторону изложения. А именно - на
указанные в пьесе сроки воцарения Дракона.

Как утверждает кот, "Вот уж скоро четыреста лет, как над нашим городом
поселился дракон". Если учесть, что пьеса написана в 1943 году, и под
"городом" имеется в виду Россия-СССР, то, значит, дракон появился несколько
позже 1543 года. Ближайшая значимая историческая дата - 1547 год: пожары и
народные волнения в Москве, а также воцарение (а уже не "великое княжение")
Ивана IV, более известного как "Иван Грозный".

Фигура "Ивана Грозного" как основателя и творца "российского деспотизма",
разумеется, крайне мифологизирована. Тем не менее для интеллигентских
кругов, сознающих свою преемственность дореволюционной интеллигенции (прежде
всего - в её перманентном противостоянии власти), эта мифология является
родной. Соответственно, и шварцевское указание на дату воцарения Ивана IV
является в некотором смысле более значимым и весомым, чем даже прямой намёк
на 1917 (который, впрочем, в тех условиях был совершенно невозможен).

Итак, "Дракон" - это извечный российский деспотизм. В таком контексте
приобретают смысл и две другие даты, указанные в пьесе.

Первая касается вопроса о "холерном озере". Шарлемань говорит:

Когда нашему городу грозила холера, он по просьбе городского врача дохнул
своим огнем на озеро и вскипятил его. Весь город пил кипяченую воду и был
спасен от эпидемии... [это было] всего восемьдесят два года назад. Но добрые
дела не забываются.

Пользуясь тем же нехитрым приёмом, мы получаем указание на 1861 год, то есть
год подписания знаменитого "Манифеста 19 февраля о всемилостивейшем
даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей", то
есть, проще говоря, освобождения крестьян. Событие, конечно, радостное, но
не имеющее отношение к холере.

Однако, существует ещё одна крайне важная ссылка. Шарлемань, защищая свою
дочь, ссылается на некий документ, подписанный "лично господином Драконом":

ШАРЛЕМАНЬ: У меня хранится документ, подписанный вами триста восемьдесят два
года назад. Этот документ не отменен. Видите, я не возражаю, а только
напоминаю. Там стоит подпись: "Дракон"... [...]
Будь что будет - я возражаю. Убить его вы не можете. Всякий вызвавший вас -
в безопасности до дня боя, пишете вы и подтверждаете это клятвой. И день боя
назначаете не вы, а он, вызвавший вас, - так сказано в документе и
подтверждено клятвой. А весь город должен помогать тому, кто вызовет вас, и
никто не будет наказан, - это тоже подтверждается клятвой.
ДРАКОН: Когда был написан этот документ?
ШАРЛЕМАНЬ: Триста восемьдесят два года назад.
ДРАКОН: Я был тогда наивным, сентиментальным, неопытным мальчишкой.
ШАРЛЕМАНЬ: Но документ не отменен.
ДРАКОН: Мало ли что...
ШАРЛЕМАНЬ: Но документ...
ДРАКОН: Довольно о документах. Мы - взрослые люди.
ШАРЛЕМАНЬ: Но ведь вы сами подписали. Я могу сбегать за документом.

Понятно, что 1943-382=1561. Никаких существенных документов "российский
дракон" в этом году не подписывал. Однако, в этом году в России случились
пять значимых событий: начало Ливонской войны, признание патриархом
константинопольским царского титула Ивана IV Грозного, брак Ивана IV с
дочерью кабардинского князя Темрюка Марианой, завершение строительства
собора Василия Блаженного в Москве, и - мор в Новгороде и Пскове.

В этом случае всё становится ясным. Шварц просто переставил две даты
местами. И, разумеется, Шарлемань ссылался именно на "Манифест", как на
символ реформаторских устремлений российской власти.

Очень характерно и понимание этих устремлений. Шварц, следуя всё тем же
традициям, понимает любые либеральные решения российской власти как санкцию
(с её стороны) на возможность её уничтожения. Напоминаем:

Убить его вы не можете. Всякий вызвавший вас - в безопасности до дня боя,
пишете вы и подтверждаете это клятвой. И день боя назначаете не вы, а он,
вызвавший вас, - так сказано в документе и подтверждено клятвой. А весь
город должен помогать тому, кто вызовет вас, и никто не будет наказан, - это
тоже подтверждается клятвой.

В этом - вся трагедия любых российских либеральных реформ, начиная с суда
присяжных (тут же начавшего оправдывать террористов-убийц), и кончая
уничтожением предварительной цензуры, приведшей к газетно-журнальной
вакханалии начала века.

*

ЭПИЗОД ВТОРОЙ:
NOMEN EST OMEN



Но вернёмся к тексту пьесы. Имя отца спасаемой Ланцелотом девушки само по
себе крайне интересно. Шарлемань - это русская транскрипция Charlemagne, имя
франкского императора Карла Великого (742-814 гг. н.э.), считающегося
основателем Германской империи, равно как и родоначальником современной
Франции - то есть, по сути дела, первым императором Европы как таковой. В
современных европейских учебниках Карл Великий прямо называется "первым
творцом объединённой Европы".

Теперь понятно, что символизирует дочь Шарлеманя Эльза. Это культурная,
европейская Россия, "дочь Карла Великого", которой советский Дракон угрожает
насильственным браком (точнее говоря, смертельным изнасилованием: известно,
что все невесты Дракона "умирают от омерзения"). Ланцелот, таким образом,
спасает "самую душу" "осоветченной" России, её, как выразился примерно в то
же самое время другой эзотерический писатель, Даниил Андреев, Навну,
пленённую советским уицраором-Жругром.

Разумеется, возникает вопрос, почему, собственно, девушку зовут Эльзой.
Здесь возможен целый ряд предположений, разной степени натянутости. Мне
представляется, что следует иметь в виду вот что: Шварц писал свою пьесу для
того поколения интеллигенции, для которого музыкальное образование (хотя бы
домашнее) ещё воспринималось как культурная норма: девочка из хорошей семьи
должна была уметь играть на фортепьяно. Обычно всё ограничивалось кое-какими
навыками "владения инструментом", однако школьные упражнения оставались в
памяти навсегда - этюды Черни, Полонез Огинского, и, разумеется,
бетховенская "К Элизе". Соответственно, это имя вполне годилось в качестве
ключа: даже у среднепросвещённого читателя или читательницы оно вызывало
весь набор "европейских" культурно-музыкальных ассоциаций. Разумеется, это
имя можно воспринимать и как оценку уровня "европеизированности" России,
отнюдь не превышающий уровень "маленькой вещицы" Бетховена.

*

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ:
СИМВОЛЫ И МАГИЧЕСКИЕ ПРЕДМЕТЫ

ШАРЛЕМАНЬ: Садитесь, друг мой. Я люблю странников. Это оттого, вероятно, что
я всю жизнь прожил, не выезжая из города. Откуда вы пришли?
ЛАНЦЕЛОТ: С юга.
Евгений Шварц, "Дракон"

..И тогда повеет ветер странный,
И прольётся с юга страшный свет:
Это млечный путь расцвёл нежданно
Садом ослепительных планет.
Предо мной предстанет, мне неведом
Путник, скрыв своё лицо, но всё пойму,
Видя льва, стремящегося следом,
И орла, летящего к нему.

Николай Гумилёв. "Память".


Тема "магических предметов", совершенно естественная и органичная для
волшебной сказки, неизбежно проблематизируется в сказке литературной, и тем
более - в аллегории.

Ланцелоту вручаются четыре магических предмета. Это ковёр-самолёт,
шапка-невидимка, меч с копьём, и, наконец, некий музыкальный инструмент.

Прежде всего, отметим, что четыре предмета образуют замкнутую систему,
состоящую из двух двойных оппозиций. В данном случае это оппозиция
"верха-вертикали" и "низа-горизонтали" (шапка - ковёр), а также оппозиция
"меч-лира" (она же "пушки-музы"). При этом, эти оппозиции сами содержат в
себе оппозиции, скрытые в магических предметах-оскюморонах.

Начнём с ковра. Ковёр - это то, что лежит под ногами, символ поверхности,
"твёрдой почвы". Летающий ковёр - это, как сказали бы Стругацкие,
"массаракш", "мир вверх ногами" (7). С другой стороны, таким же (только
зеркально перевёрнутым) оксюмороном является и "шапка-невидимка". Шапка,
покрывающая голову - это первончально "венец", одна из самых сакральных
частей одежды. Она обозначает социальный статус человека, в буквальном
смысле делает его видимым, заметным. Таким образом, шапка-невидимка,
делающая своего обладателя незримым - это своего рода нонсенс (8).

Однако, образы ковра-самолёта и шапки-невидимки имеют ещё и специфическое
"российско-советское" значение. Ковёр-самолёт - это, помимо всего прочего,
символ "отрыва от почвы", "беспочвенности", то есть космополитизма.

Конечно, Ланцелот - космополит по своей природе (9). Однако, и его
охватывает почвеннический соблазн: он ищет помощи у горожан, но её не
получает. "Хождение в народ" оказывается в лучшем случае тщетной потерей
времени. Народ безнадёжен, и диссиденты, преподносящие Ланцелоту ковёр, тем
самым явно дают ему понять: для победы над Драконом требуется радикальное
расставание с почвой, отрыв от неё.

Разумеется, отрыв вовсе не означает полной потери ориентации и болтания в
пустоте. Советская власть была права, когда понимала "космополитизм" как
синоним стремления в совершенно определённую сторону - на Запад, в Европу
или в Соединённые Штаты. Таким образом, предлагаемый национальный нигилизм
наполняется положительным содержанием, а именно идейным западничеством.

Символический смысл второго подарка - шапки-невидимки - тоже очевиден.
Отрыва от почвы мало: необходима конспирация. Не следует поддерживать связи
с народом, но и власть (то есть Дракон) ни в коем случае не должна видеть
своего врага. Разумеется, идею "конспирации" следует понимать предельно
широко, но главной темой здесь является асоциальность. Борец с "совком" не
может и не должен участвовать в порождаемых им структурах, во всяком случае
всерьёз. По сути дела, в этом заключена вся солженицынская программа "Жить
не по лжи". К этому же сводились все формы подсоветского эскапизма.

Надо ещё отметить, что сама пара "горизонтальное - вертикальное" может быть
прочитана как "национальное - социальное". Над горизонтально-почвенным
"единством народа" возвышается "социальная пирамида". Соответственно,
"ковёр-самолёт" и "шапка-невидимка" есть символы неучастия в национальной и
социальной жизни.

Следует подчеркнуть, что, в отличие от имеющего некоторое "позитивное
наполнение" космополитизма-западничества, эскапизм его не имеет. Речь идёт о
чисто деструктивной практике.

Третий подарок - меч и копьё - совершенно очевиден. Речь идёт о готовности к
насилию, к вооружённой, если понадобится, борьбе. (Впрочем, как мы увидим
ниже, с этими символами далеко не всё так просто.)

Разумеется, готовность к вооружённой борьбе ни в коей мере не относится к
подсоветской интеллигенции и тем более к советскому народу. Здесь мы видим
смену фактического адресата. Если первые два дара символизировали желаемые
свойства "внутреннего врага", то третий и четвёртый предназначались, скорее,
внешним силам, желающим уничтожить Дракона (то есть "Свободному миру"). Меч
и копьё, таким образом, символизируют нацеленные на Москву американские
ракеты, чисто внешнюю силу, угрожающую советскому дракону.

Самым последним и самым таинственным даром является самоиграющий музыкальный
инструмент. Он кажется совершенно ненужным, и не играет почти никакой роли в
действии. Однако же, у него есть и фольклорный прототип, и вполне известный
исторический аналог.

Фольклорный прототип узнаётся без труда. Это "гусли-самогуды", волшебный
инструмент русских народных сказок. В некоторых сказках он известен тем, что
под него "ноги сами впляс идут". Обычно это его свойство используется
положительным персонажем для победы над противником - как правило, в
ситуации плена: уже пойманный и связанный герой просит у своего противника
(какого-нибудь "чудища-юдища") всего лишь поиграть на гусельках. После чего
всё войско "чуда-юда" во главе с самим монстром вынуждено в буквальном
смысле плясать под музыку главного героя, пока не капитулирует.

Фактический же аналог "самоиграющего инструмента" тоже хорошо известен. Это
передачи иностранных радиостанций, таких, как "Голос Америки" или "Свобода".
Во время написания пьесы они, кажется, только начинали входить в жизнь
интеллигента. В дальнейшем они стали одним из главных источников информации
для огромного числа людей, и сыграли крайне важную роль в разрушении
советского строя.

Интересно отметить, что музыка (и околомузыкальная информация вообще) были
крайне существенной частью передаваемой этими станциями информации.
Множество людей слушали "голоса" не ради Солженицына или Аксёнова, а ради
возможности послушать "Битлз".

Итак, последний дар символизирует западную пропананду, того самого
троянского коня, который сыграл столь значимую роль в разрушении "совка".

Однако, на этом этапе мы вскрыли только второй слой предметно-образной
символики Шварца, а нам в явном виде дан ещё и третий, самый загадочный. Мы
имеем в виду рисунки, вытканные на волшебном ковре.

Соответствующее место в пьесе выглядит так:

ДВОЕ ПОГОНЩИКОВ: (Негромко.) Это - ковер-самолет.
ЛАНЦЕЛОТ: Прелестно! Говорите скорее, как им управлять.
ДВОЕ ПОГОНЩИКОВ:. Очень просто, господин Ланцелот. Это - угол высоты, на нем
выткано солнце. Это - угол глубины, на нем выткана земля. Это - угол узорных
полетов, на нем вытканы ласточки. А это - драконов угол. Подымешь его - и
летишь круто вниз, прямо врагу на башку. Здесь выткан кубок с вином и
чудесная закуска. Побеждай и пируй.

Прежде всего, странная (и сюжетно немотивированная) фигура
"братьев-близнецов" указывает (помимо всего прочего (9a) ) на удвоение
символического ряда. То, что изображено на ковре, есть то же самое, что
преподносят в качестве магических даров. При этом символика вертикали
("высоты") и горизонтали (глубины) вполне очевидна. Интересно, что дихотомия
"меч - лира" ("пушки - музы") здесь понимается стратегически, как "атака -
маневр" (10). Ещё интереснее использованные здесь символы. Если "ласточки" в
качестве коррелята "муз" и "лиры" более или менее понятны (хотя подробнее о
них - ниже), то кубок с вином и закуска выглядят донельзя парадоксально. Это
сознаёт и сам автор, предлагая странное псевдообъяснение "Побеждай и пируй".

Тем не менее, сочетание символики предельной агрессии (оружие) и предельного
миролюбия (символизируемого пиршественными принадлежностями) имеет своё
объяснение, в том числе историческое. Более того, мы можем здесь говорить о
своего рода пророчестве.

Важным элементов любой борьбы является не только и не столько схватка как
таковая, но и то, что называется "демонстрацией силы". Эта последняя, в
отличие от прямой агрессии, имеет две равноправные формы выражения -
запугивание и соблазн. Разумеется, они имеют одну цель: деморализовать
противника, и, в конечном итоге, прекратить сопротивление. Борьба Запада с
советской властью велась именно таким способом: "советским" не только
угрожали, их ещё и покупали. В некоторых случаях эта "покупка" сводилась
именно что к вину и закуске почти что в буквальном смысле: вспомним те
государственные приёмы, званые обеды, фуршеты, и т.п., на которых Горбачёв и
его окружение подписывали документы о выводе советских войск из Германии,
роспуске Варшавского Договора, и так далее (11). В таком случае афоризм
"Побеждай и пируй" указывает на правильную последовательность действий:
сначала - устрашение, потом - мягкость, сопровождаемая соблазном (12).

Остаётся ещё расставить систему символов по стихиям и по сторонам света.
Сделать это несложно. В качестве основы раскладки по стихиям берём явно
указанную "землю" (ковёр-самолёт, "угол глубины"). Солнце, очевидно,
символизирует "огонь", а "ласточки" - воздух. Стихии "воды" соответствует
"кубок" - что, в общем, тоже вполне логично.

Некоторую проблему составляет маркированность "ковра-самолёта" знаком
"воздуха". Во-первых, он - летучий ковёр, перемещающийся в воздухе.
Во-вторых, его вручают герою близнецы - что является жёсткой астрологической
привязкой к "воздушному" знаку. При этом важно, что близнецы относятся к так
называемым мутабельным знакам, олицетворяющим трансформацию (что вплоне
соответствут сюжету пьесы). Однако, по нашему мнению, это обстоятельство
указывает скорее на направление трансформации. "Земля" должна подняться в
"воздух".

Расстановка по сторонам света тоже не представляет трудности. В качестве
основы следует взять явно указанные "Восток" и "Запад" (в политическом
смысле). Это, соответственно, "Солнце" и "Кубок". Опять же, понятно, что
"север" сопрягается со стихией земли, а юг - с воздухом.

Есть и более тонкое указание на этот момент. Ланцелот, отвечая на вопрос
Шарлеманя, откуда он пришёл, говорит, что он пришёл "с юга" (13).
Разумеется, Ланцелот - "западный" герой. Значит, "югом" маркирован путь "с
Запада на Восток", то есть - "музыкальный инструмент", "ласточки", и так
далее.

Не менее важен и противоположный путь - с Востока на Запад. Им уходит из
города Ланцелот - точнее, его, смертельно раненого, уносит на своей спине
осёл (14).

"Север", впрочем, маркирован дополнительно. Это не только "путь", но и
определённое место, а именно - Чёрные Горы, где хранится последний важным
магический предмет, упоминающийся в тексте пьесы. Это так называемая
жалобная книга.

ЛАНЦЕЛОТ: Вы знаете, что такое жалобная книга?
ЭЛЬЗА: Нет.
ЛАНЦЕЛОТ: Так знайте же. В пяти годах ходьбы отсюда, в Черных горах, есть
огромная пещера. И в пещере этой лежит книга, исписанная до половины. К ней
никто не прикасается, но страница за страницей прибавляется к написанным
прежде, прибавляется каждый день. Кто пишет? Мир! Горы, травы, камни,
деревья, реки видят, что делают люди. Им известны все преступления
преступников, все несчастья страдающих напрасно. От ветки к ветке, от капли
к капле, от облака к облаку доходят до пещеры в Черных горах человеческие
жалобы, и книга растет. Если бы на свете не было этой книги, то деревья
засохли бы от тоски, а вода стала бы горькой. Для кого пишется эта книга?
Для меня.
ЭЛЬЗА: Для вас?
ЛАНЦЕЛОТ: Для нас. Для меня и немногих других. Мы внимательные, легкие люди
(14а). Мы проведали, что есть такая книга, и не поленились добраться до нее.
А заглянувший в эту книгу однажды не успокоится вовеки. Ах, какая это
жалобная книга! На эти жалобы нельзя не ответить. И мы отвечаем.
ЭЛЬЗА: А как?
ЛАНЦЕЛОТ: Мы вмешиваемся в чужие дела. Мы помогаем тем, кому необходимо
помочь. И уничтожаем тех, кого необходимо уничтожить.

Помимо очередной очевидной оппозиции "музыка - слова", мы опять сталкиваемся
с важным "антисоветским" концептом. Если с Запада на Восток идёт в основном
позитивная пропагандистская информация в виде "музыки" (см. выше), то
информация, идущая с Востока на Запад, во-первых, имеет "текстовый" вид, и,
во-вторых, негативна: это информация о преступлениях советского режима.
Разумеется, Шварц не мог предвидеть появления "Архипелага ГУЛАГ" или
"Хроники текущих событий" - но он их, безусловно, предугадал.

И, наконец, последнее - раскладка по стихиям и сторонам света самих героев
пьесы.

Ланцелот, очевидно, "водный" (в том числе и в геополитическом смысле -
"атлантистский") персонаж. Этот момент постоянно (даже навязчиво)
подчёркивается в пьесе - начиная с его имени, связанного с "дальним
родственником" Ланцелотом Озёрным, и кончая финальной сценой в конце второго
действия, когда отрубленные головы Дракона просят у Ланцелота воды (15). В
свою очередь, "огненность" Дракона столь же очевидна - хотя бы благодаря
выдыхаемому пламени. Таким образом, победа над Драконом есть ни что иное,
как заливание огня водой, то есть тушение пожара. В данном случае,
разумеется, имелся в виду "мировой пожар", раздутый "на горе всем буржуям" в
достопамятном семнадцатом году. Разумеется, к той же стихии относятся и
помощники Дракона, такие, как Бургомистр (a propos: есть основания полагать,
что он рыжий, в отличие от черноволосого Генриха).

Эльза - это "русская культура", и её место, очевидно, на севере. Наконец,
магические помощники Ланцелота - кот, осёл, мастера - относятся к стихии
воздуха, на что прямо указывает астрологическая символика (близнецы-ткачи -
это, очевидно, субститут знака Близнецов, относящегося к воздушной стихии).

* * *

Шварц, скорее всего, не чаял увидеть крушение советского строя. В ту пору
никто не мог даже и предположить, что могучий Советский Союз развалится
без всякого видимого внешнего (или внутреннего) воздействия (15а). Три
головы дракона (Россия, Украина, Белоруссия) как будто сами оторвались от
советского тела - во всяком случае, пьянка в Беловежской Пуще только
обозначила этот уже совершившийся факт. До сих пор из этого делают вывод,
что СССР уничтожился "сам собой" (или, выражаясь более наукообразно, "под
грузом внутренних противоречий")... Но внимательный читатель Шварца сказал
бы иное: Советский Союз был убит невидимкой.

Символика магических предметов Символика изображений на ковре Стихия
Оппозиция "внешнее/внутреннее", а также часть света Основное содержание
оппозиции Семантические обертона Герои
Ковёр-самолёт,
Жалобная Книга Земля, "угол глубины",
"символический низ" Земля Отношение "внутреннего" (русско-советского) к
внешнему (западному):
СЕВЕР отрыв от почвы и идейное западничество глубина, национальное Эльза
Шляпа-невидимка Солнце, "угол высоты", "символический верх" Огонь,
свет "Внутреннее" (советская позиция в себе):
ВОСТОК конспирация, эскапизм, неучастие высота, социальное Дракон,
Бургомистр
Меч и копьё Кубок и закуска, "драконов угол" Вода "Внешнее" (западная
позиция в себе):
ЗАПАД прямая агрессия и давление (в формах устрашения и соблазна) меч,
"пушки", прямой бой Ланцелот
Музыкальный инструмент Ласточки, "узорные полёты" Воздух, звук Отношение
"внешнего" (западного) к "внутреннему" (советскому):
ЮГ пропаганда, "песни сирен" лира, "музы", маневр Кот, Осёл, мастера

*

ЭПИЗОД ЧЕТВЁРТЫЙ:
"Я ЧАЙНИК, ЗАВАРИТЕ МЕНЯ", ИЛИ ПОБЕДА НАД СОЛНЦЕМ



Как уже было отмечено, "дракон" у Шварца - это солярный символ. Таким
образом, победа над Драконом - это победа над Солнцем. Интересно отметить,
что литературное произведение с таким названием существовало и было хорошо
известно Шварцу. Интересно также отметить, что это была пьеса.

Речь идёт о футуристической "опере", поставленной футуристами в 1913 году
третьего и пятого декабря, в петербургском Луна-Парке. В подготовке оперы
принимала участие элита русского футуризма: автором сценария-либретто был
Крученых, пролог написал Хлебников, музыку создал Матюшин, оформил
постановку Малевич.

Несколько слов о самой пьесе. В силу воинствующего антиреализма её
создателей, о каком-либо связанном "содержании" говорить здесь не
приходится. Действие представляет собой вереницу не связанных друг с другом
эпизодов, чередование которых призвано скорее ошеломлять и шокировать
зрителя, нежели что-то ему сообщить. Надо сказать, что это вполне удалось.
Абсурдный текст, фантасмагорические декорации и костюмы, прожектора, музыка
(16) - всё это произвело сильнейшее впечатление на современников. Собственно
говоря, постановка "Победы над Солнцем" была своего рода звёздным часом
русского футуризма (17), его акме - за которым, впрочем, последовала
короткая, но интересная эпоха творческой зрелости и распада единого
движения. Тем не менее, идеология и эстетика футуризма ещё долго оставались
востребованы - вплоть до той поры, когда её остатки были экспроприированы
сталинским "социалистическим реализмом" и использованы для его нужд.

Следует отметить, что связь между футуризмом и соцреализмом (в наиболее
одиозных его проявлениях) гораздо глубже, чем может показаться на первый
взгляд. В частности, практически вся эстетика производства (тема "заводов и
фабрик", "рабочего труда", и прочих "железных коней, идущих на смену
крестьянской лошадке") является по своему происхождению чисто
футуристической. Так, практически все соцреалистические приёмы описания
технических объектов являются развитием (иногда, впрочем, и деградацией)
соответствующих приёмов футуристов. "Производственный роман" - это всего
лишь дальний (и довольно бедный) родственник футуристических славословий
Технике. Из того же источника была заимствована тематика "борьбы с
мещанством", "покорения природы", и многое, многое другое (18).

Всё это, впрочем, могло бы стать темой отдельного исследования. Для нас
важно лишь то, что сам Евгений Шварц, как и большинство людей его круга,
во-первых, вполне осознавали эту связь, и, во-вторых, резко отрицательно
относились к обоим явлениям - как к соцреализму, так и к футуризму.
Последнему инкриминировались и политические претензии: в своё время
большинство футуристов горячо поддержало большевистскую революцию. Их
дальнейшая судьба (как правило, печальная) нисколько не снимала с них этой
вины.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что "Дракон" содержит в себе, помимо
всего прочего, весьма едкую антифутуристическую сатиру. Я имею в виду образ
Бургомистра, номинального хозяина города во время владычества Дракона, и его
реального владыку в последующий период.

Здесь важно обратить внимание на два момента. До гибели Дракона бургомистр -
"мнимый больной": он выдаёт себя за сумасшедшего, не будучи таковым. Время
от времени он устраивает сцены вроде вот этой:

БУРГОМИСТР: Прежде всего, будьте добры, говорите потише, по возможности без
жестов, двигайтесь мягко и не смотрите мне в глаза.
ЛАНЦЕЛОТ: Почему?
БУРГОМИСТР: Потому что нервы у меня в ужасном состоянии. Я болен всеми
нервными и психическими болезнями, какие есть на свете, и, сверх того, еще
тремя, неизвестными до сих пор. Думаете, легко быть бургомистром при
драконе?
ЛАНЦЕЛОТ: Вот я убью дракона, и вам станет легче.
БУРГОМИСТР: Легче? Ха-ха! Легче! Ха-ха! Легче! (Впадает в истерическое
состояние. Пьет воду. Успокаивается.) То, что вы осмелились вызвать
господина дракона, -- несчастье. Дела были в порядке. Господин дракон своим
влиянием держал в руках моего помощника, редкого негодяя, и всю его банду,
состоящую из купцов-мукомолов. Теперь все перепутается. Господин дракон
будет готовиться к бою и забросит дела городского управления, в которые он
только что начал вникать.
ЛАНЦЕЛОТ: Да поймите же вы, несчастный человек, что я спасу город!
БУРГОМИСТР: Город? Ха-ха! Город! Город! Ха-ха! (Пьет воду, успокаивается.)
Мой помощник - такой негодяй, что я пожертвую двумя городами, только бы
уничтожить его. Лучше пять драконов, чем такая гадина, как мой помощник.
Умоляю вас, уезжайте.
ЛАНЦЕЛОТ: Не уеду.
БУРГОМИСТР: Поздравляю вас, у меня припадок каталепсии. (Застывает с горькой
улыбкой на лице.)
ЛАНЦЕЛОТ: Ведь я спасу всех! Поймите! Бургомистр молчит.
ЛАНЦЕЛОТ: Не понимаете? Бургомистр молчит. Ланцелот обрызгивает его водой.
<...>
БУРГОМИСТР: Поздравляю вас, у меня легкое помешательство. (Упирает одну руку
в бок, другую изгибает изящно.) Я -- чайник, заварите меня! <...> Вскипятите
меня!

Важно, что это никак не связано с вопросами физического или политического
выживания: шутовство Бургомистра скорее раздражает Дракона, чем забавляет
его. Однако, оно ни в коей мере не является фрондой: Бургомистр абсолютно
последовательно проводит угодную Дракону политику во всех, даже самых
мелких, вопросах - и не позволяет себе ничего, кроме грубой лести. Похоже,
что подобные выходки Бургомистр устраивает исключительно из любви к
искусству. (Сам Дракон, однако, говорит следующее: "Знаешь, почему
бургомистр притворяется душевнобольным? Чтобы скрыть, что у него и вовсе нет
души.")

Интересно охарактеризовать эти выходки именно с точки зрения искусства. Это
весьма узнаваемая футуристическая "заумь" в её раннем варианте. Например,
такие пассажи, как

БУРГОМИСТР: За мной, воскликнул аист, и клюнул змею своим острым клювом. За
мной, сказал король, и оглянулся на королеву. За мной летели красотки верхом
на изящных тросточках. Короче говоря, да, я посылал за вами, господин
Ланцелот. <...> В магазине Мюллера получена свежая партия сыра. Лучшее
украшение девушки - скромность и прозрачное платьице. На закате дикие утки
пролетели над колыбелькой. Вас ждут на заседание городского самоуправления,
господин Ланцелот. <...> Зачем растут липы на улице Драконовых Лапок? Зачем
танцы, когда хочется поцелуев? Зачем поцелуи, когда стучат копыта?

вполне адекватно смотрелись бы в любом тексте Давида Бурлюка, Елены Гуро,
или кого-либо из эгофутуристов. А изумительная сцена "снабжения Ланселота
оружием" -

БУРГОМИСТР: Медный подносик назначен щитом. Не беспокойтесь! Даже вещи в
нашем городе послушны и дисциплинированы. Они будут выполнять свои
обязанности вполне добросовестно. Рыцарских лат у нас на складе, к
сожалению, не оказалось. Но копье есть. (Протягивает Ланцелоту лист бумаги.)
Это удостоверение дается вам в том, что копье действительно находится в
ремонте, что подписью и приложением печати удостоверяется. Вы предъявите его
во время боя господину дракону, и все кончится отлично. Вот вам и все.
(Басом.) Закрывай заседание, старая дура! (Тоненьким голосом.) Да закрываю,
закрываю, будь оно проклято. И чего это народ все сердится, сердится, и сам
не знает, чего сердится. (Поет.) Раз, два, три, четыре, пять, вышел рыцарь
погулять... (Басом.) Закрывай, окаянная! (Тоненьким голосом.) А я что делаю?
(Поет.) Вдруг дракончик вылетает, прямо в рыцаря стреляет... Пиф-паф,
ой-ой-ой, объявляю заседаньице закрытым.

могла бы украсить какую-нибудь поэму позднего Кручёных, наподобие "Случая в
нумерах" (особенно хорошо это видно при попытке читать данный текст как
белый стих).

После гибели Дракона и захвата власти Бургомистр перестаёт "ломать ваньку".
Однако, любовь к искусству его не покидает. Напротив: Бургомистр, получив
власть, устраивает для собственного увеселения настоящие театральные
представления - одно из которых изображено в начале третьего действия пьесы.
Театральность происходящего (вплоть до технических деталей режиссёрской
работы) здесь тщательно подчёркивается:

ГОРОЖАНЕ: (тихо). Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель
дракона! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель!
(Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) До чего же мы довольны -- это уму
непостижимо! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Мы слышим его шаги!
Входит ГЕНРИХ: (Громко, но стройно.) Ура! Ура! Ура!
1-Й ГОРОЖАНИН: О славный наш освободитель! Ровно год назад окаянный,
антипатичный, нечуткий, противный сукин сын дракон был уничтожен вами.
ГОРОЖАНЕ:. Ура, ура, ура!
1-Й ГОРОЖАНИН: С тех пор мы живем очень хорошо. Мы...
ГЕНРИХ: Стойте, стойте, любезные. Сделайте ударение на "очень".
1-Й ГОРОЖАНИН: Слушаю-с. С тех пор мы живем о-очень хорошо.
ГЕНРИХ: Нет, нет, любезный. Не так. Не надо нажимать на "о". Получается
какой-то двусмысленный завыв: "Оучень". Поднаприте-ка на "ч".
1-Й ГОРОЖАНИН: С тех пор мы живем очччень хорошо.
ГЕНРИХ: Во-во! Утверждаю этот вариант.
<...>
БУРГОМИСТР:(горожанам). Спасибо, господа. Я и так знаю все, что вы хотите
сказать. Черт, непрошеная слеза. (Смахивает слезу.) Но тут, понимаете, у нас
в доме свадьба, а у меня остались еще кое-какие делишки. Ступайте, а потом
приходите на свадьбу. Повеселимся. Кошмар окончился, и мы теперь живем!
Верно?
ГОРОЖАНЕ: Ура! Ура! Ура.
БУРГОМИСТР: Во-во, именно. Рабство отошло в область преданий, и мы
переродились. Вспомните, кем я был при проклятом драконе? Больным,
сумасшедшим. А теперь? Здоров как огурчик.

Таким образом, Бургомистр просто сменил амплуа: из актёра-одиночки он
становится сценаристом, режиссёром, и главным героем собственного театра.
При этом меняется эстетика: вместо мрачной абсурдистской клоунады на сцене
ставится помпезное действо (хотя и не без макабрических ноток (19)), вполне
соответствующее духу "соцреализма".

Итак, Бургомистр - это довольно злая пародия на футуриста, некогда
наносившего "пощёчины общественному вкусу", а впоследствии занявшегося его
формированием в интересах государства. Это, в общем, вполне соответствовало
той идейной эволюции, которую прошли все отечественные футуристы: те, кто
не бросил творчества вообще (как Кручёных) и не эмигрировал (как
Шершеневич), стали вполне благополучными советскими "асеевыми",
добросовестными помрежами Главного Режиссёра советского спектакля.

Вернёмся, однако, ко смысловым перекличкам между текстами пьесы Шварца и
творения Кручёных. Несмотря на крайнюю невразумительность текста "оперы",
там имеется несколько запоминающихся мест, которые обычно и цитируются. На
них следует обратить особое внимание.

Например, очень известная сцена "победы над Солнцем":

(Входят несущие Солнце - сбились так, что солнца не видно):

МНОГИЕ:
- Мы вырвали солнце со свежими корнями
Они пропахли арифметикой жирные
Вот оно смотрите

Как ни странно, но тема "арифметики" применительно к Дракону-Солнцу
постоянно и сознательно педалируется. Собственно говоря, если мир
Ланцелота - это мир символический (см. Третий эпизод), то мир Дракона - это
мир чистой аритмологии, голого счёта. Изучая текст пьесы, можно заметить,
что для описаний Дракона (его внешности, свойств, действий) постоянно
используются числительные. Это не случайность: числительные практически
"зарезервированы" за Драконом и его слугами (20). Исключение составляют
исторические даты, которые упоминает Шарлемань - однако, это единственное (и
весьма красноречивое) исключение только подтверждает правило: Дракон и его
присные датами как раз не пользуются, а историю откровенно не любят. Их
стихия - не время, а пространство с его направлениями, а также находящиеся в
этом пространстве исчисляемые предметы.

Несколько показательных мест, выбранных из текста пьесы:

ЛАНЦЕЛОТ: Сколько у него голов?
КОТ: Три.
ЛАНЦЕЛОТ: Порядочно. А лап?
КОТ: Четыре.
ЛАНЦЕЛОТ: Ну, это терпимо. С когтями?
КОТ: Да. Пять когтей на каждой лапе.
<...>
КОТ: У него три башки. Он их меняет, когда пожелает.

* * *

ДРАКОН: Я уничтожил: восемьсот девять рыцарей, девятьсот пять людей
неизвестного звания, одного пьяного старика, двух сумасшедших, двух женщин -
мать и тетку девушек, избранных мной, - и одного мальчика двенадцати лет -
брата такой же девушки. Кроме того, мною было уничтожено шесть армий и пять
мятежных толп.

* * *

ДРАКОН: <...> я тут не так давно разработал очень любопытный удар лапой эн в
икс направлении. Сейчас попробуем его на теле. <...> Зачем, зачем я ударил
его второй левой лапой? Второй правой надо было.

* * *

ГОРОЖАНЕ: (тихо). Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует победитель
дракона! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Да здравствует наш повелитель!
(Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) До чего же мы довольны -- это уму
непостижимо! (Тихо.) Раз, два, три. (Громко.) Мы слышим его шаги!

* * *

БУРГОМИСТР: Ну, сыночек, ну, мой крошечный, а теперь поговорим о наших
делишках. За тобой должок, мое солнышко!
ГЕНРИХ: Какой, папочка?
БУРГОМИСТР: Ты подкупил трех моих лакеев, чтобы они следили за мной, читали
мои бумаги и так далее. Верно?
ГЕНРИХ: Ну что ты, папочка!
БУРГОМИСТР: Погоди, сынок, не перебивай. Я прибавил им пятьсот талеров из
личных своих средств, чтобы они передавали тебе только то, что я разрешу.
Следовательно, ты должен мне пятьсот талеров, мальчугашка.
ГЕНРИХ: Нет, папа. Узнав об этом, я прибавил им шестьсот.
БУРГОМИСТР: А я, догадавшись, тысячу, поросеночек! Следовательно, сальдо
получается в мою пользу.

Но, конечно, настоящим пиршеством числительных является знаменитая сцена боя
Ланцелота с Драконом. Собственно говоря, это настоящая аритмомахия: слуги
дракона пытаются замаскировать реальные (и символические) потери своего
сюзерена арифметическими манипуляциями.

МАЛЬЧИК: Ну, мамочка, ну смотри, ну честное слово, его кто-то лупит по шее.
1-Й ГОРОЖАНИН: У него три шеи, мальчик.
МАЛЬЧИК: Ну вот, видите, а теперь его гонят в три шеи.
1-Й ГОРОЖАНИН: Это обман зрения, мальчик!
МАЛЬЧИК: Вот я и говорю, что обман.
<...>
Голова Дракона с грохотом валится на площадь.
БУРГОМИСТР: Коммюнике! Полжизни за коммюнике!
ГЕНРИХ: Слушайте коммюнике городского самоуправления. Обессиленный Ланцелот
потерял все и частично захвачен в плен.
МАЛЬЧИК: Как частично?
ГЕНРИХ: А так. Это - военная тайна. Остальные его части беспорядочно
сопротивляются. Между прочим, господин дракон освободил от военной службы по
болезни одну свою голову, с зачислением ее в резерв первой очереди.
МАЛЬЧИК: А все-таки я не понимаю...
1-Й ГОРОЖАНИН: Ну чего тут не понимать? Зубы у тебя падали?
МАЛЬЧИК: Падали.
1-Й ГОРОЖАНИН: Ну вот. А ты живешь себе.
МАЛЬЧИК: Но голова у меня никогда не падала.
1-Й ГОРОЖАНИН: Мало ли что!
ГЕНРИХ: Слушайте обзор происходящих событий. Заглавие: почему два, в
сущности, больше, чем три? Две головы сидят на двух шеях. Получается четыре.
Так. А кроме того, сидят они несокрушимо.
Вторая голова Дракона с грохотом валится на площадь
Обзор откладывается по техническим причинам. Слушайте коммюнике. Боевые
действия развиваются согласно планам, составленным господином драконом.<...>
1-Й ГОРОЖАНИН: Я потерял уважение к дракону на две трети.<...>
САДОВНИК: Страшно подумать, сколько времени я потерял, бегая лизать лапу
этому одноголовому чудовищу. Сколько цветов мог вырастить!
ГЕНРИХ: Прослушайте обзор событий!
САДОВНИК: Отстаньте! Надоели!
ГЕНРИХ: Мало ли что! Время военное. Надо терпеть. Итак, я начинаю. Един бог,
едино солнце, едина луна, едина голова на плечах у нашего повелителя. Иметь
всего одну голову -- это человечно, это гуманно в высшем смысле этого слова.
Кроме того, это крайне удобно и в чисто военном отношении. Это сильно
сокращает фронт. Оборонять одну голову втрое легче, чем три.

Эта сцена накрепко связывала в сознании читателя "арифметику" и "обман", а
также вызывала живейшие воспоминания о другим хорошо известным ему обмане -
советской статистике и отчётности, систематически манипулировавших цифрами
в стиле генриховских "коммюнике". Однако, реальность в конце концов
побеждает "лукавую цифру": головы дракона ("корни Солнца" (21)) валятся на
площадь, дракон умирает, а главный специалист по арифметике в конце концов
получает по заслугам:

ГЕНРИХ: Я могу вам представить полный список его преступлений, которые еще
не попали в жалобную книгу, а только намечены к исполнению.
ЛАНЦЕЛОТ: Замолчи!
ГЕНРИХ: Но позвольте! Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не
виноват. Меня так учили.
ЛАНЦЕЛОТ: Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником, скотина такая?

(Характерно, что Ланцелот, верный себе, использует качественно окрашенное
название единицы - "первый".)

Такое внимание к теме "арифметики", разумеется, не случайно. Для футуристов
тема "числа" как "количества" вообще была крайне важна - достаточно
вспомнить значение чисел для Маяковского (одна из поэм которого называется
"150000000"), или мистику цифр Хлебникова (вполне серьёзно занимавшегося
числовой мантикой, выводивший "формулы времени" и пытавшегося построить на
этом фундаменте оригинальную историософскую конструкцию). "Арифметика" в
тексте Кручёных, разумеется, появляется именно поэтому. И именно поэтому
числительные получают у Шварца столь негативную окраску: цифры, и особенно
манипуляции с ними всегда обозначают обман, ложь и зло. При этом, скорее
всего, острие полемики было направлено именно в Маяковского, глашатая и
горлопана голых количеств: напротив, Хлебников с его вниманием к истории
должен был бы быть Шварцу скорее симпатичен.

Однако, у Шварца можно найти и более прямую полемику с текстом "Победы над
Солнцем" - тоже отчасти связанную с темой числа.

Я имею в виду вторую знаменитую цитату из текста Кручёных:

новые: мы выстрелили в прошлое
трус: что же осталось что-нибудь?
- ни следа
- глубока ли пустота?
- проветривается весь город. Всем стало легко дышать и многие не знают что с
собой делать от чрезвычайной лёгкости. Некоторые пытались утопиться, слабые
сходили с ума, говоря: ведь мы можем стать страшными и сильными. Это их
тяготило.
Трусл. Не надо было показывать им проложенных путей
удерживайте толпу
<...>
(Чтец):
как необычайна жизнь без прошлого
С опасностью но без раскаяния и воспоминаний...
Забыты ошибки и неудачи надоедливо пищавшие в ухо

Заявленная позиция, по существу, является сутью футуризма как
идейно-художественной системы. Полный отказ от прошлого, его уничтожение,
вместе с накопившимся грузом ошибок, являлось для футуристов условием
творчества sine qua non. В дальнейшем "выстрел в прошлое" и в самом деле был
произведён - это был пресловутый выстрел "Авроры" (кстати сказать,
"стреляющая заря" - абсолютно адекватный для футуризма образ). Понятно, что
подобная позиция не могла не представляться Шварцу глубоко отвратительной,
варварской, опасной - короче говоря, неприемлемой во всех отношениях. И
именно поэтому он делает своих положительных героев сознательными и
убеждёнными служителями прошлого.

Рассмотрим их последовательно. Шарлемань, как мы помним, является
архивариусом. Именно его профессиональная память даёт Ланцелоту возможность
вызвать Дракона на бой. Характерно, что он тщательно воспроизводит все даты,
то есть меры времени (содержащие скрытый код, см. Эпизод первый). Он
олицетворяет собой тот максимум легальной исторической памяти, который
дозволяется горожанам (и которая в конечном итоге оказывается для однажды
слиберальничавшего Дракона роковой).

Магические помощники Ланцелота тоже имеют прямое отношение к прошлому - как
хранители подпольной драконоборческой традиции. В тексте несколько раз
настойчиво повторяется:

ТКАЧИ: <...> Не говори нам спасибо. Наши прадеды все поглядывали на дорогу,
ждали тебя. Наши деды ждали. А мы вот -- дождались.
<...>
МУЗЫКАЛЬНЫХ ДЕЛ МАСТЕР: <...> Мы ждали, сотни лет ждали, дракон сделал нас
тихими, и мы ждали тихо-тихо. И вот дождались. Убейте его и отпустите нас на
свободу.

И, наконец, сам Ланселот является служителем так называемой жалобной книги.
Она представляет собой ни что иное, как гигантский архив всех преступлений,
страданий, обид - пополняющийся, впрочем, без участия людей (22).

Здесь, однако, нужно сделать оговорку. Все эти персонажи - не столько
служители прошлого как такового, сколько агенты и хранители истории, как
особого модуса присутствия прошлого в настоящем. "Время Дракона" понимается
Шварцем как время внеисторическое, "пустое":

ШАРЛЕМАНЬ: У нас вы можете хорошо отдохнуть. У нас очень тихий город. Здесь
никогда и ничего не случается.
ЛАНЦЕЛОТ: Никогда?
ШАРЛЕМАНЬ: Никогда. На прошлой неделе, правда, был очень сильный ветер. У
одного дома едва не снесло крышу. Но это не такое уж большое событие.

У Дракона же воспоминания об исторических реалиях вызывают только досаду ("Я
был тогда наивным, сентиментальным, неопытным мальчишкой").

* * *

Можно было бы ожидать, что гибель дракона станет тем самым Cобытием,
которое, наконец, "что-то изменит" (то есть запустит историю снова). Но - и
в этом проявляется культурно-исторический пессимизм Евгения Шварца - сама по
себе гибель Дракона не меняет ничего. Вместо освобождения, на которое так
рассчитывали мастера ("убейте его и отпустите нас на свободу") в перспективе
у горожан - всё те же пляски мёртвых душ, только под другим руководством:
сначала - Бургомистра, потом - вернувшегося (и сильно изменившегося)
Ланцелота. Финальное "в каждом из вас надо убить дракона" слишком смахивает
на парафраз известного "надо по капле выдавливать из себя раба". Увы, Шварц,
как и все люди его круга, были решительно не способны ответить на вопрос,
чем именно можно "выдавить из себя раба", и что именно займёт место
выдавливаемого. В этом смысле финал пьесы остаётся поневоле открытым: вряд
ли Ланселот способен что-нибудь сделать с искалеченными душами. Впрочем,
определённое указание (для тех, кто понимает) на политические реалии
ланцелотовского режима можно усмотреть в загадочных словах Садовника:
"Разводите костры - тепло помогает росту".

Конечно, Евгений Шварц абсолютно не представлял себе, что это будут за
костры: словосочетание "горячая точка" показалось бы ему пустым звуком. Он
просто чувствовал: после полной и окончательной победы над Солнцем станет
холодно.

*


----------------------------------------------------------------------------
----

ПРИМЕЧАНИЯ:

(1) "Мастер и Маргарита" играла в интеллигентском сознании роль, сравнимую с
ролью Нового Завета для верующего христианина - а именно, источника
морально-этических норм, духовного руководства в жизни, а зачастую и
"духовного утешения" в скорбях. Несмотря на всю двусмысленность этой книги,
она, скорее всего, останется столь же значимой и для будущих поколений
интеллигентов - если уж не в качестве НЗ, то, по крайней мере, как значимый
ориентир.

[Интересно отметить, что аббревиатуру НЗ сейчас присвоил себе элитный
интеллигентский журнал "Неприкосновенный Запас". Не надо думать, что это
случайно: журнал вполне осознанно претендует на роль "священной книги",
своего рода "третьего завета" бывшей советской интеллигенции - той самой,
воспитанной на Булгакове.]

(2) Помимо "говорящего" прозвища, "кошачья" природа Воробьянинова
ненавязчиво подчёркивается на протяжении всего романа.

(3) Отдельный интерес представляет инверсия отношений "бесов" (настоящих
устроителей действа) и "хозяйки бала" у Достоевского и Булгакова.

(4) По сути дела, "Мастера и Маргариту" можно понять как описание победы
(пусть частной и временной) магического мира над советской доморощенной
чертовщиной, дилогию о Бендере - как победу советского мира над традиционной
магией авантюризма в стиле Калиостро (которая локально эффективна, но
стратегически оказывается в проигрыше), а "Понедельник" - как изображение
магии (вместе со своим шарлатанским двойником), добровольно пошедшей на
службу соввласти в типичное советское учреждение (с абсолютно булгаковской
аббревиатурой НИИЧАВО).

(5)

ЛАНЦЕЛОТ: Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется
убить дракона.
Мальчик. А нам будет больно?
ЛАНЦЕЛОТ: Тебе нет.
1-й горожанин. А нам?
ЛАНЦЕЛОТ: С вами придется повозиться.

(6)

ДРАКОН: Ваше имя Ланцелот?
ЛАНЦЕЛОТ: Да.
ДРАКОН: Вы потомок известного странствующего рыцаря Ланцелота?
ЛАНЦЕЛОТ: Это мой дальний родственник.

(7) Оксюморонная природа так называемых "магических предметов" - тема для
отдельного рассмотрения. Можно сказать, что они представляют собой именно
что овеществлённые "логические парадоксы", и имеют число словесное
происхождение. Классическим примером объекта такого рода является цепь, на
которую боги посадили пса Фенрира - она была скована из "кошачьих шагов,
женской бороды", и т.п.

Скорее всего, литература (в форме мифов, сказок, и т.д.) первоначально
возникла как чисто лингвистическое, "левополушарное" явление, не
предполагающее своей интерпретации в зрительных или слуховых образах. В этом
смысле идея "реализма" (то есть описания, которое можно себе "вообразить")
является очень поздней и очень далёкой от первоначальных форм литературы.

(8) Этот нонсенс прочувствован и обыгран автором:

ШЛЯПНИК: Без всякой примерки, бросив один взгляд на заказчика, я делаю вещи,
которые удивительно украшают людей, и в этом моя радость. Одну даму,
например, муж любит, только пока она в шляпе моей работы. Она даже спит в
шляпе и признается всюду, что мне она обязана счастьем всей своей жизни.
Сегодня я всю ночь работал на вас, сударь, и плакал, как ребенок, с горя.
ЛАНЦЕЛОТ: Почему?
ШЛЯПНИК:Это такой трагический, особенный фасон. Это шапка-невидимка.
ЛАНЦЕЛОТ: Прелестно!
ШЛЯПНИК: Как только вы ее наденете, так и исчезнете, и бедный мастер вовеки
не узнает, идет она вам или нет. Берите, только не примеряйте при мне. Я
этого не перенесу. Нет, не перенесу.

(9) Для того, чтобы особо подчеркнуть этот момент, в текст, в частности,
вводится "цыганская тема":

ШАРЛЕМАНЬ: Он избавил нас от цыган.
ЛАНЦЕЛОТ: Но цыгане - очень милые люди.
ШАРЛЕМАНЬ: Что вы! Какой ужас! Я, правда, в жизни своей не видал ни одного
цыгана. Но я еще в школе проходил, что это люди страшные.
ЛАНЦЕЛОТ: Но почему?
ШАРЛЕМАНЬ: Это бродяги по природе, по крови. Они - враги любой
государственной системы, иначе они обосновались бы где-нибудь, а не бродили
бы туда-сюда. Они воруют детей. Они проникают всюду. Теперь мы вовсе
очистились от них, но еще сто лет назад любой брюнет обязан был доказать,
что в нем нет цыганской крови.
ЛАНЦЕЛОТ: Кто вам рассказал все это о цыганах?
ШАРЛЕМАНЬ: Наш дракон. Цыгане нагло выступали против него в первые годы его
власти.
ЛАНЦЕЛОТ: Славные, нетерпеливые люди.

Советские интеллигенты часто понимали это место как прозрачный намёк на
советскую политику "государственного антисемитизма".

(9a) Астрологические соответствия см. ниже.

(10) Об этой основополагающей дихотомии военного искусства см. Сунь-цзы,
Трактат о военном искусстве, гл. 5, Мощь:

То, что делает армию при встрече с противником непобедимой, это правильный
бой и маневр. [...] Вообще в бою схватываются с противником правильным боем,
побеждают же маневром.

(11) Вопрос об использовании автором пьесы символики младших арканов Таро
(более чем вероятной, в особенности в связи с "цыганской темой") мы
оставляем открытым. О традиционном значении мастей "мечей" и "кубков" можно
прочесть, например, здесь.

(12) Запад примерно так и играл с Советским Союзом: довоенный период (в
основном враждебный) - союзничество во второй мировой войне - холодная война
(начавшаяся со знаменитой речи Черчилля в Фултоне) - "детант" ("разрядка
напряжённости") - рейгановский период (начавшийся со знаменитой речи Рейгана
об "империи зла" и "сияющем городе на холме") - горбачёвское "новое
мышление" и фактическая капитуляция СССР.

(13) Это единственное указание на стороны света, имеющееся в тексте пьесы.

(14) Очевидная солярная символика (путь на Запад - это всегда ещё и "закат")
здесь осложнена образом победы над Драконом-Солнцем (об этом см. ниже).

(14а) Очевидные ницшеанские коннотации этой фразы мы пока оставляем без
рассмотрения.

(15) Здесь можно ещё упомянуть о сцене с отравленным ножом, который Эльза
бросает в колодец, а также некоторые другие детали.

(15а). Кроме, может быть, мистика и духовица Даниила Андреева, который уже
тогда писал о том, что западные державы приняли решение уничтожить СССР без
всякой войны, и что это произойдёт до начала наступления нового тысячелетия.

(16) См:

"Музыкальное сопровождение Матюшина опиралось на его четвертитоновую теорию.
В музыке щедро использовались диссонансные аккорды, извлекаемые из
расстроенного рояля; звуковую заумную какофонию усугублял хор студентов,
поющий невпопад где намеренно, а где случайно. Спектакли, предназначенные
взорвать пошлость общественного вкуса, нацелены были прежде всего на
вселенский скандал - и публика незамедлительно откликнулась на художническую
провокацию. Зрители в переполненном зале, неведомо для них самих, включались
в представление как своеобразные со-творцы."

(17) С либретто оперы можно ознакомиться, напр., по изданию "Поэзия русского
футуризма", СПб, 1999. В Рунете, кажется, этого текста пока нет.

(18) Именно это обстоятельство позволило целому ряду талантливых авторов
влиться в начинающийся "соцреализм" - начиная от позднего Маяковского, и
кончая Заболоцким среднего периода (см., напр., "Торжество Земледелия",
чисто футуристическую поэму, в которой, однако, фигурируют абсолютно все
знаковые элементы соцреалистической "сельской прозы" - начиная от
неизбежного трактора, и кончая кознями "кулаков" и последующим
"раскулачиванием").

(19) Например:

БУРГОМИСТР: <...> Мы быстро и скромно совершим обряд бракосочетания, а потом
приступим к свадебному пиру. Я достал рыбу, которая создана для того, чтобы
ее ели. Она смеется от радости, когда ее варят, и сама сообщает повару,
когда готова. А вот индюшка, начиненная собственными индюшатами. Это так
уютно, так семейственно.

(20) Ланцелот практически не пользуется числами для описания объектов.
Только в одном месте, упоминая Жалобную Книгу, он говорит, что она "исписана
до половины". Однако, при втором её упоминании ("...исписана почти до
конца") становится ясным, что и в первом случае речь шла скорее о
качественной оценке: "до половины" здесь означала примерно "осталось ещё
много свободного места". Ещё он упоминает "пять лет ходьбы" до места, где
скрывается Книга - тем самым демонстративно измеряя пространство временем.

(21) Слово "корни" применительно к дракону всё-таки один раз появляется в
тексте пьесы.

ЛАНЦЕЛОТ: Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется
убить дракона.
МАЛЬЧИК: А нам будет больно?
ЛАНЦЕЛОТ: Тебе нет.
1-Й ГОРОЖАНИН: А нам?
ЛАНЦЕЛОТ: С вами придется повозиться.
САДОВНИК: Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю вас - будьте
терпеливы. Прививайте. Разводите костры -- тепло помогает росту. Сорную
траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни.

Очевидно, в несчастных горожанах имеются и "больные", "драконьи" корни,
которые придётся с болью и кровью выкорчёвывать.

(22) Мы уже говорили о том, что именно в дальнейшем сыграло роль Жалобной
книги для жителей Запада: ею оказались тексты советских диссидентов. Однако,
возможно и более глубокое понимание вопроса: любой сведущий в оккультизме
читатель тут же узнает в эвфемической "жалобной книге" так называемый
Астральный Свет, являющийся хранилищем образов всех когда-либо бывших вещей
и событий. Разумеется, читатели Шварца в молодости читали Лидбитера, Папюса,
и прочую литературу подобного рода, популярную на рубеже веков.

---

От	IGA
К	Георгий (13.05.2003 21:35:55)
Дата	13.05.2003 22:56:22

Re: Анти -Е.Шварц или "Дракон - XXI"

---

"Георгий" wrote:

> http://haritonov.kulichki.net/stories/dragon21.html
> МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
> ДРАКОН XXI

Хорошая вещь. Я и раньше слышал о Харитонове
( http://www.livejournal.com/users/haritonov) и даже что-то мелкое читал, но не
этого "Дракона".

Вспоминается Познер:

> это уроды, покалеченные тоталитаризмом. Дырявые души, продажные души,
прожженные души, мертвые души.

%-))

---