Многие люди и вправду не могут подняться над "моё или чьё-то" и понять что такое общее. Вот Ходжа Насреддин (один из любимейших моих героев) целый урок преподнёс селянам :-))))
*****
Он обвел глазами чоракцев. Да, он любил их со всей силой и
пламенем сердца, но это не мешало ему ясно видеть в их душах,
наряду с высоким, чистым, благородным,-- низменное, темное,
своекорыстное. В том-то и заключалась плодотворность его любви,
что он любил людей такими, какими были они в действительности,
не превращая их в своем воображении в ангелов.
-- Скажите, а по какому поводу подрались вчера Ширмат с
Ярматом? -- спросил он.
-- Поспорили из-за старого сухого тутовника,
предназначенного на дрова,-- пояснил Сафар.-- Каждый считал его
своим -- вот и подрались.
-- Что же, не могли они распилить его пополам?
-- Могли-то могли, но каждому хотелось получить его
целиком для себя.
Все это Ходже Насреддину было давным-давно знакомо в
людях.
Помолчав, он спросил:
-- А скажите, вон тот хилый, чуть живой тополек близ
дороги -- кому он принадлежит?
-- Это мой тополь! -- с живостью отозвался гончар
Дадабай.-- Все знают, что мой!
Глаза его сузились, губы сжались, подбородок выпятился,--
солоно пришлось бы тому, кто вздумал бы оспаривать у него этот
чахлый, ценою в две таньга, тополек!
-- Так,-- сказал Ходжа Насреддин,-- Пусть будет твой -- не
спорю! А вон тот куст ивняка, что склонился над арыком,-- этот
кому принадлежит?
-- Мне! -- поспешил заявить маслодел Рахман.
-- Почему же тебе? -- возразил земледелец Ус-ман.-- С чего
ты взял?
-- На моей земле,-- значит, мой!
-- Вот так раз! -- воскликнул Усман.-- Вы слышите, добрые
люди! На его земле!..
-- Конечно, на моей!
-- Это мы еще посмотрим! -- сварливым склочным голосом
ответил Усман, багровея.-- Он только склонился ветвями на твою
сторону, а корни-то, корни -- на моей земле!
-- На твоей? -- с придыханием и привизгом прошипел
маслодел.-- С каких это пор, а?
-- Подождите, не спорьте! -- возвысил голос Ходжа
Насреддин, спеша предотвратить схватку.-- Не спорьте, говорю
вам! Я ведь не собираюсь ни отнимать, ни покупать у вас этого
ничтожного куста, никому не нужного и не стоящего даже ломаного
гроша. Пусть растет, кому бы ни принадлежал. А вон тот
чертополох -- он тоже имеет хозяина?
-- Это на моей земле,-- ответил Мамед-Али.
Ходжа Насреддин долго молчал, размышляя. Тем временем
солнце зашло, его прощальный луч угас на вершинах деревьев, на
землю опустилась пред-сумеречная синева -- прозрачная, без
отблесков и теней. И вместе с прощальным лучом умолкла
воробьиная песня: день для пернатых окончился. В последний раз
воробей встопорщился, отряхнулся и юркнул в свое гнездо, под
крышей.
И как раз попался -- кончиком хвоста -- на глаза Ходже
Насреддину.
-- А этот воробей, что залез сейчас в гнездо,-- он тоже
кому-нибудь принадлежит?
Эти слова были приняты за шутку: вокруг заулыбались,
засмеялись.
-- Имеет ли он хозяина? -- добивался Ходжа Насреддин.
-- Кто ж ему хозяин? -- ответил, усмехаясь, Мамед-Али.--
Он летает, где захочет и когда захочет, никого не спрашиваясь,
портит ягоды равно на всех наших виноградниках, подбирает зерна
во всех дворах. Он принадлежит всем, и никому в отдельности.
Такой именно воробей и нужен был Ходже Насреддину -- чтобы
принадлежал всем, и никому в отдельности.
-- Может быть, ты, Сафар, имеешь на него какие-нибудь
особые права?
-- Какие права? -- засмеялся чайханщик, обнажив беззубые
десны и сморщив лицо.-- Живет здесь какой-то под крышей, я его
не трогаю, он -- меня. Живет и пусть себе живет, мы друг другу
не мешаем. Божий воробей, вольная пташка...
-- Принеси-ка мне лестницу, Сафар! Мамед-Али переглянулся
с гончаром, маслодел -- с коновалом; по чайхане пошел летучий
обмен взглядами.
Сафар, недоумевая, притащил лестницу. Ходжа Насреддин
приставил ее к стене, поднялся на три перекладины, запустил
руку в дыру под крышей, пошарил там, высоко подняв брови, со
внимательным лицом, как бы прислушиваясь,-- и вытащил насмерть
перепуганного воробья.
-- Клетку!
Нашлась в чайхане, среди разного хлама, старая клетка.
-- Вот, Сафар, передаю тебе на хранение,-- сказал Ходжа
Насреддин, посадив в клетку воробья. -- Неусыпно следи за ним,
корми его, чаще меняй воду, чтобы он, спаси аллах, не потерпел
какого-либо ущерба в своем здоровье. Помни, это --
драгоценнейший воробей, в чем скоро ты убедишься.
...
Хранителем озера он поставил Сайда, сказав ему так:
-- Пусть твои посевы будут в самом хвосте полива, чтобы ты
не мог оросить их раньше, чем оросишь все остальные поля. Ты не
обижайся: здесь дело слишком важное, касающееся благополучия
всех, и лишняя заручка не помешает. Вот тебе ключ от замка.
Свято храни эту воду: она для вас -- жизнь.
Сайд снял замок. Вдвоем с Ходжой Насреддином они взялись
за ручки ворот, подняли ставень. Пенясь и бурля, вода хлынула в
отводной арык. Она шла свободным обильным потоком, как в былые
благословенные времена; под ярким полуденным солнцем она
сверкала, искрилась, блестела; подхваченные водою ветви
прибрежного ивняка изогнулись тугими хлыстами, полными
нетерпеливой дрожи, листва ожила, затрепетала и устремилась по
течению, расчесавшись вся в одну сторону.
-- Вы получили воду! -- говорил Ходжа Насреддин
чоракцам.-- Она избавит вас от голода, нужды и вечного
унизительного страха. Это необходимо человеку, чтобы он был
человеком, но этого еще мало. Паук низменного своекорыстия,
затаившийся в каждом из нас,-- вот главный враг нашего взлета и
нашей свободы! Изгнать его, уничтожить -- иначе нельзя быть
людьми, вполне достойными этого наивысшего в мире имени! Пусть
все реже звучит в Чораке жадное своекорыстное слово "я", пусть
заменится оно высоким и благородным словом "мы". Прощайте,
будьте счастливы на своих полях и в своих домах, всегда и
неизменно!
Послышались возгласы благодарности, восхищения; многие
прослезились.
Он взял клетку, достал из нее воробья, сильно подкинул
вверх. Отяжелевший от слишком обильной пищи, воробей чуть не
упал на землю, но вовремя подхватился на крылья и взмыл в
небесный простор.
-- Полетел в чайхану, к воробьихе,-- сказал Ходжа
Насреддин.-- Оставляю вам этот "алмаз" на память о себе.
Освобождением воробья он закончил все дела в Чораке,--
больше ничто его здесь не удерживало.
>Многие люди и вправду не могут подняться над "моё или чьё-то" и понять что такое общее. Вот Ходжа Насреддин (один из любимейших моих героев) целый урок преподнёс селянам :-))))
>*****
а вы думаете, что наши селяне-форумяне демократической национальности поймут?
Боюсь, задача уже так не стоит - дать кому-то понять.
Наверное, это невозможно. Задача - отделить на осознанном уровне, чтобы не позволить козлищам жить среди агнцев, а гадким утятам среди гусей. Как сказал один мой знакомый, в каждом человеке живут Агабек и Ходжа Насреддин; Агабек должен уйти в Сумбулистан, а озеро будет наше :-))))