От Мак
К Мак
Дата 28.10.2016 18:28:54
Рубрики Школа; Семинар; Тексты;

СГКМ.Российское обществоведение...(6)Антисоветское обществоведение до краха СССР

Кара-Мурза С.Г.
Российское обществоведение: становление, методология, кризис


(6) Антисоветское обществоведение до краха СССР


После Великой Отечественной войны и после програм-
мы восстановления исчезли главные факторы, которые обес-
печили «морально-политическое единство» советского обще-
ства в 1930—1940-е гг. Антисоветские проекты начала ХХ в.,
подавленные или «отложенные» в начале 1930-х гг., стали реа-
нимироваться. В авангарде были молодые гуманитарии и об-
ществоведы.
В 1950-е гг. на философском факультете МГУ вместе учи-
лись М.К. Мамардашвили, А.А. Зиновьев, Б.А. Грушин, Г.П. Щед-
ровицкий, Ю.А. Левада. Теперь об этой когорте пишут: «Общим
для талантливых молодых философов была смелая цель —
вернуться к подлинному Марксу». Что же могла эта талантли-
вая верхушка советских философов обнаружить у «подлинно-
го Маркса» полезного для понимания России? Обнаружили
много полезного, но увидели прежде всего жесткий евроцен-
тризм, крайнюю русофобию и антикрестьянские представле-
ния, отрицание «грубого уравнительного коммунизма» совет-
ского типа как реакционного выкидыша цивилизации, тупи-
ковой ветви исторического развития.
В результате эти блестящие молодые марксисты-филосо-
фы перешли на антисоветские позиции (Зиновьев, посмотрев
на реформу, в 1990-е гг. вновь стал патриотом СССР). Нельзя
понять нашего нынешнего кризиса, если проходить мимо та-
кого важного явления, как антисоветский марксизм 60—80-
х гг. ХХ в. на Западе и в СССР. Он был главным идейным оружи-
ем антисоветской элиты во время перестройки и парализовал
советских людей, которые с колыбели росли под портретом
Маркса (см. [5]).
В сфере идей именно эта интеллектуальная конструкция
сыграла роль провокатора, который, как Гапон, повел поли-
тизированную часть интеллигенции на митинги перестройки.
Те, кто учились, чтобы понять советское общество и помочь
ему, стали идеологами его ликвидации (см. [5]).

Как известно, во время перестройки верхушка КПСС с по-
мощью ее идеологической машины и используя «недоброже-
лательное инакомыслие» большой части интеллигенции, су-
мела разрушить ту «мировоззренческую матрицу», которая
служила основой легитимности советского общественного
строя и его политической системы (СССР). Для этого не требо-
валось, чтобы большинство населения заняло антисоветскую
позицию, было достаточно, чтобы в массовом сознании ис-
сякло активное благожелательное согласие на существова-
ние СССР. Если население поддерживает политическую сис-
тему пассивно, то организованные заинтересованные силы
способны сменить социальный строй и политическую систе-
му. А такие силы имелись и в стране, и за рубежом.
В принципе, более чем за полвека до перестройки Ан-
тонио Грамши весьма точно предсказал, какими средствами
воздействия на сознание интеллигенция укрепляет или раз-
рушает легитимность общественного строя. В наше время
примерно о том же пишут современные культурологи и со-
циологи, очевидцы и участники разрушения СССР.
Г.С. Батыгин дает такое общее определение: «Интеллек-
туалы и публицисты артикулируют и обеспечивают трансмис-
сию “социального мифа”: идеологий, норм морали и права,
картин прошлого и будущего. Они устанавливают критерии
селекции справедливого и несправедливого,
достойного и
недостойного, определяют представления
о жизненном успе-
хе и благосостоянии, сакральном и профанном. Любая тира-
ния уверенно смотрит в будущее, если пользуется поддерж-
кой интеллектуалов, использующих для этого образование,
массовую информацию, религию и науку. Но если альянс вла-
сти и интеллектуалов нарушен, происходит
кризис легитим-
ности и реформирование системы» [4, с. 45].
Примерно так же видит главную суть столкновения пере-
стройки П. Бурдье. Он пишет: «Всё заставляет предположить,
что в действительности в основе изменений, случившихся не-
давно в России и других социалистических странах, лежит
противостояние между держателями политического капита-
ла в первом, а особенно во втором поколении, и держателя-
ми образовательного капитала — технократами и, главным
образом, научными работниками или интеллектуалами, кото-

рые отчасти сами вышли из семей политической номенклату-
ры» (см. [42]).
Здесь помимо того, что указывается на роль интеллек-
туалов в выполнении основного объема работы по делеги-
тимации советского строя, предполагается особое значение
элиты гуманитарной интеллигенции, которая стала уже сама
частью власти. Речь идет не о чиновниках, а о руководите-
лях СМИ, учреждений культуры и общественных наук, о влия-
тельных советниках высшего эшелона партийной и государ-
ственной власти.
Упомянутый выше М.К. Мамардашвили, который в кругах
либеральной интеллигенции считается крупнейшим совет-
ским философом, работал в 1961—1966 гг. в редакции журна-
ла «Проблемы мира и социализма» в Праге. Редакцию этого
журнала называли особым отделом ЦК КПСС. Мамардашвили
говорит в интервью в 1988 г.: «Вскоре после 1956 года мож-
но было наблюдать сразу на многих идеологических постах
появление совершенно новой, так сказать, плеяды людей, в
то время сравнительно молодых, которые отличались про-
грессивным умонастроением и определенными интеллигент-
ными качествами. Ну, скажем, там были такие люди, как Ва-
дим Загладин, Георгий Арбатов — это мои бывшие коллеги по
Праге начала 60-х годов. Борис Грушин, Юрий Карякин, Генна-
дий Герасимов... Иван Фролов, Георгий Шахназаров, Евгений
Амбарцумов. И всю эту плеяду людей собрал в свое время Ру-
мянцев Алексей Матвеевич. В последующем редактор “Прав-
ды”, а потом вице-президент Академии наук.
Многие из них — после Праги — пошли на важные идео-
логические посты. Возвращаясь, они практически все… по-
полняли и расширяли так называемую интеллектуальную ко-
манду в политике и идеологии… Очевидно, все они участ-
вуют сегодня в написании политических и других текстов в
аппарате ЦК… Большинство из них ко времени Горбачева ос-
тавалось на своих постах. Они служили» [43].
Обществоведы, которых приближали к власти, были людь-
ми в некоторых отношениях отборными. Они были «идеоло-
гическим спецназом», а не учеными, ищущими истину.
Г.С. Батыгин указывает на этот важный факт: «Ни “кресть-
янские войны” и голод в деревне, ни массовые репрессии, ни

низкий уровень жизни не поставили под вопрос существо-
вание коммунистического режима. Его крах стал следствием
разрушения “социальной теории” и конфликта в дискурсив-
ном сообществе в относительно стабильных политических и
экономических обстоятельствах. Он был предуготовлен дви-
жением “шестидесятников” и вступил в критическую фазу в
период “плюрализма мнений”, обозначенного атакой “докто-
ральной публицистики”, которая стала играть роль альтерна-
тивного мозгового центра страны. Атака исходила от идеоло-
гических изданий, в числе которых был и теоретический орган
ЦК КПСС — журнал “Коммунист”. Реформирование “социаль-
ной теории” осуществлялось публицистами перестройки пу-
тем форсирования моральных требований правды, справед-
ливости, подлинной демократии и свободы» [4, с. 58].
Здесь — важная и четкая формулировка того факта, на ко-
торый в разных формах указывали многие авторы: крах СССР
«предуготовлен движением “шестидесятников”». Но «шести-
десятники» — это особая общность элитарных обществове-
дов. Элитарность их определялась не социальным происхо-
ждением, а уровнем образования. Они осознали себя «бла-
городным сословием», ответственным за судьбы России. Г.
Павловский писал так: «Небольшая прослойка оппозицион-
но настроенной интеллигенции, условно именуемая “шести-
десятниками”». Какое же знание они несли обществу?
Вот, например, «методологическое сообщество», или «иг-
ропрактики». Этот кружок работал с 1952 г. под руководством
Г.П. Щедровицкого. Среди его основателей — А.А. Зиновьев,
М.К. Мамардашвили и Б.А. Грушин. Все обсуждения записыва-
лись на магнитофон и затем распечатывались на пишущих ма-
шинках (за 40 лет скопились сотни томов машинописных ма-
териалов семинаров и игр). Как пишет историк, это движение
«проводило подспудную кропотливую работу, готовя переме-
ны. Не случайно его представители оказались в первых ря-
дах, когда эти перемены начались» [44].
Антисоветский проект «шестидесятников» не собран в ка-
ком-то одном большом труде, хотя и есть отдельные сборни-
ки с его более или менее связным изложением — например,
книга-манифест «Иного не дано» (1988). Его сущность изложе-
на в огромном количестве сообщений по частным вопросам,

в «молекулярном» потоке идей, символов и метафор. Круп-
ные фигуры были лишь своего рода опорами, устоями всего
этого движения, задавали его траекторию и мифологию. Близ-
кие им духовно партийные деятели и члены научно-гумани-
тарной верхушки сотрудничали эффективно, но не явно.
М.К. Мамардашвили объясняет: «Нормальный опыт лю-
дей моего поколения, связанного с идеологией, …такой жиз-
ненный путь, точкой отсчета которого были марксизм или со-
циализм и вера в идеалы марксизма и социализма… И все
они проходили этот путь, следуя той системе представлений
и образов, что были завещаны революцией…
Значит, тот, кто проходил этот путь, осознавал себя, в от-
личие от консерваторов и догматиков, в терминах … поря-
дочности и интеллигентской совести. И когда наступила хру-
щевская “оттепель”, то это было, конечно, их время. Для них
это была эпоха интенсивной внутренней работы, размышле-
ний над основами социализма, попыткой изобретения но-
вых концепций, которые исправили бы его искажения и т.д.
Например, они активно включились в разработку известной
хрущевской программы о приближении коммунизма. Были
буквально вдохновлены ею… Многие этим занимались. Поя-
вились такого рода люди в ЦК, в виде советников и референ-
тов, в издательствах, газетах и т.д. Причем часто на ключевых
позициях… И вот уже явно, не подпольно тогда сложилась
определенная политическая среда» [43].
Другой видный обществовед, совмещающий статус ака-
демика и члена политбюро ЦК КПСС, А.Н. Яковлев1, писал в
2001 г.: «После XX съезда в сверхузком кругу своих ближай-
ших друзей и единомышленников мы часто обсуждали про-
блемы демократизации страны и общества. Избрали простой,
как кувалда, метод пропаганды “идей” позднего Ленина. Надо
было ясно, четко и внятно вычленить феномен большевизма,
отделив его от марксизма прошлого века. А потому без устали
говорили о “гениальности” позднего Ленина, о необходимо-
-----
1 А.Н. Яковлев (1923—2005) учился в Высшей партийной школе при ЦК
ВКП(б), окончил аспирантуру Академии общественных наук при ЦК КПСС,
стажировался в Колумбийском университете (США), был избран академи-
ком АН СССР (по отделению экономики), в 1983 г. был назначен директором
ИМЭМО АН СССР.
-----

сти возврата к ленинскому “плану строительства социализма”
через кооперацию, через государственный капитализм и т.д.
Группа истинных, а не мнимых реформаторов разработа-
ла (разумеется, устно) следующий план: авторитетом Ленина
ударить по Сталину, по сталинизму. А затем, в случае успеха,
Плехановым и социал-демократией бить по Ленину, либера-
лизмом и “нравственным социализмом” — по революциона-
ризму вообще» [45, с. 14]1.
Все это несовместимо с нормами научности, которые тре-
буют беспристрастности, а не вредительства. Эти общество-
веды и руководству страны давали «научные» рекомендации
такого же качества. А.Н. Яковлев вспоминает о своей работе
директором Института мировой экономики и международ-
ных отношений АН СССР (ИМЭМО): «Практически институт
считался как бы научно-исследовательской базой ЦК. ...Инсти-
тутские ученые часто привлекались к подготовке выступле-
ний и докладов для высшего начальства, что считалось “боль-
шим доверием”. А те, кому “доверяли”, были людьми, как пра-
вило, с юмором. Когда начальство произносило “свой” текст,
его авторы садились у телевизора и комментировали это те-
атральное представление: “А вот этот кусок мой”, “А вот эту
чушь ты придумал”, “А теперь меня читает”. Смеялись. А на са-
мом-то деле на глазах творился постыдный спектакль абсур-
да» [46, с. 380].
Можно понять, как «архитектор перестройки» А.Н. Яков-
лев проводил смену кадров, какие установки давал аппара-
ту и кого поддерживал в сфере «идеологии, информации и
культуры»2. Он пишет о перестройке так: «Перестройка — это
объективно вызревшая в недрах общества попытка излечить
-----
1 Заметим, что проклинает «революционизм» человек, получивший
титул «архитектора перестройки», которая формировалась как революция,
пусть и «революция сверху». А ведь во всех обществах революции элиты
всегда приводят к тяжелейшему и длительному кризису.
2 Погром кадров произошел и в партийном аппарате, и в аппарате
управления хозяйством, и в правоохранительной системе. Вот примеры: «В
1986—1989 гг. сменилось 82,2% секретарей райкомов, горкомов и окруж-
комов КПСС. …В 1986—1989 гг. сменилось почти 90% секретарей обкомов,
крайкомов и ЦК компартий союзных республик. ...На 80% сменили прокуро-
ров, на 60% — судей. 400 тыс. новых людей влили в милицию» (см. [47]).
-----
безумие октябрьской контрреволюции 1917 г., покончить с
уголовщиной и безнравственностью власти. …Перестройка
1985—1991 гг. взорвала былое устройство бытия, пытаясь от-
бросить не только уголовное начало, но и все, что его объ-
ективно оправдывало и защищало, на нем паразитировало:
беспробудный догматизм, хозяйственную систему грабежа и
коллективной безответственности, организационные и адми-
нистративные структуры бесправия» [46, с. 567, 568].
«Перестройка взорвала былое устройство бытия!» — вот
в чем корень кризиса и бедствия нашего времени.
Другой «антисоветский марксист», А.П. Бутенко, профес-
сор МГУ и ранее заместитель секретаря партбюро философ-
ского факультета по пропаганде и агитации, давая в книге
«Власть народа посредством самого народа» (1988) большую
подборку выдержек из Маркса, которые утверждали якобы
паразитическую суть государства, добавлял: «Важно подчерк-
нуть, что такая тенденция — не особенность какого-либо оп-
ределенного типа государства, а общая черта развития госу-
дарства как такового» [48, с. 49].
Далее из этого делается вывод, что само существова-
ние государства показывает, что в таком обществе примире-
ние классов невозможно, поскольку «по Марксу, государство
не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно
было примирение классов» [48, с. 77]. Следовательно, в СССР
существуют непримиримые межклассовые противоречия, и
перестройка должна перерасти в революцию.
Член-корреспондент АН СССР П. Бунич тоже подал клич:
«Моя позиция была известна всей сознательной жизнью, не-
прерывной борьбой с государственным монстром» (сохраня-
ем стиль автора). Человек выучился на экономиста и нанялся
к «государственному монстру» работать ради улучшения его
экономики. Получал хорошую зарплату, премии и ласки — а
оказывается, все это время неустанно стремился нанести сво-
ему работодателю вред, тайно боролся с ним!
Интенсивная кампания, которая велась во время пере-
стройки против государства вообще, против государственно-
го аппарата СССР и сообщества работников управления («бю-
рократов»), охватила все уровни и сферы обществоведения.

О.И. Шкаратан писал в книге «Социология перестройки»:
«Эта гигантская масса управленцев путем простого деления
множила должности в аппарате и, утратив корни обществен-
но-продуктивного существования, в своей значительной час-
ти превратилась в паразитирующего бюрократа, в своеобраз-
ный аналог древнеримского люмпен-пролетариата, столь же
зависимого, как и он, от милостей и подачек политической
элиты. Тем самым перерожденная в этом смысле мелкая бю-
рократия составила подлинную социальную базу сталинской
диктатуры» [49, с. 56.].
В базовое представление о государственности входит
целый свод антигосударственных мифов. Одним из них был
миф об «административно-командной системе», о невероят-
но раздутой бюрократии СССР. Советское государство было
представлено монстром — в противовес якобы «маленько-
му» либеральному государству. На деле именно либеральное
государство («Левиафан») должно быть предельно бюрокра-
тизировано, это известно фактически и понятно логически.
Ведь либерализм (экономическая свобода) по определению
порождает множество функций, которых просто не было в со-
ветском государстве, — например, США вынуждены держать
огромную налоговую службу. Колоссальное число государст-
венных служащих занимается в рыночной экономике распре-
делением всевозможных субсидий и дотаций, пропуская че-
рез себя огромный поток документов, которые нуждаются в
перекрестной проверке.
Советская бюрократическая система была простой и ма-
лой по численности. Очень большая часть функций управ-
ления выполнялась на «молекулярном» уровне в сети обще-
ственных организаций (например, партийных). В журнале
«Экономические науки» (1989. № 8. С. 114—117) была опубли-
кована справка о численности работников государственно-
го управления СССР в 1985 г. Всего работников номенклату-
ры управленческого персонала (без аппарата общественных и
кооперативных организаций) было во всем СССР 14,5 млн че-
ловек.
Из этих 14,5 млн служащих 12,5 млн составляли управ-
ленческий персонал предприятий и организаций в сфере на-
родного хозяйства. Так, например, в это число входили глав-

ные специалисты (0,9 млн человек), мастера (2,1 млн человек),
счетно-бухгалтерский персонал (1,8 млн человек), инжене-
ры, техники, архитекторы, механики, агрономы и ветврачи
(2,1 млн человек) и т.д. Таким образом, в строгом смысле сло-
ва численность чиновников в СССР была очень невелика — 2
млн человек.
Численность управленческого персонала на Западе (в со-
став которого, конечно, не входят мастера, бухгалтеры и ме-
ханики) была намного больше, чем в СССР, как и раньше была
намного больше, чем в Российской империи1. По данным
Организации экономического сотрудничества и развития
(ОЭСР), в 17 странах Запада доля государственных служащих
в общей численности занятых в середине 1990-х гг. состави-
ла в Швеции, Норвегии и Дании 30%, во Франции, Финляндии
и Австрии — 20%, Португалии, Италии и Германии — 15%. Но
об этом обществоведы гражданам не сообщили. Они этого не
знали или скрыли эту информацию? В любом случае, это —
дефект нашего обществоведения.
Что мы могли наблюдать после того, как советский тип го-
сударства был ликвидирован? Чиновничий аппарат и бюро-
кратизация в РФ фантастически превысили то, чем возмуща-
лись в СССР. Наша интеллигенция не знает этого или не хо-
чет знать из-за утраты способности к рефлексии? Миф не
поколеблен. Тот факт, что постсоветское обществоведение не
только не объясняет, но и активно уводит общественное вни-
мание от бюрократизации современной России как важного
социального явления, говорит о глубоком кризисе сообщест-
ва обществоведов.
Более того, в ходе реформы обнаружилось явление, ко-
торого авторы доктрины реформ и не предполагали — в при-
ватизированной промышленности стала быстро расти чис-
ленность непроизводственного персонала (менеджеры, бух-
галтера, охранники и др.), увеличивая издержки (см. рис. 1).
-----
1 На «душу населения» в России во все времена приходилось в 5—8 раз
меньше чиновников, чем в любой европейской стране. О США и говорить
нечего — в начале ХХ в. в Российской империи было 161 тыс. чиновников (с
канцеляристами 385 тыс.), а в США в 1900 г. было 1275 тыс. чиновников при
населении, в 1,5 раза меньшем [50].
-----

Рис. 1. Среднегодовая численность внепроизводственного
персонала в промышленности РСФСР и РФ, млн
(см. рис. по ссылке на книгу)

Удары наносились и по инструментам познавательной
деятельности, абсолютно необходимым для власти и управ-
ления. Вот С.Г. Кордонский в поразительной по своему пафо-
су статье громит статистику: «Состояние государства опи-
сывается государственной и ведомственной статистикой, “лу-
кавые цифры” которой интерпретируются теоретическими
схемами обществоведения. Жизнь государства определяет-
ся циклом “сбор и обработка статистической информации —
обществоведческая интерпретация — планирование — при-
нятие решений”, который повторяется каждый месяц, квар-
тал, год, полугодие, пятнадцать лет» [51, с. 168].

Это — невероятное заявление в культурной, промышлен-
но развитой стране в конце ХХ в., и еще более невероятно, что
оно опубликовано тиражом 50 000 экземпляров в издательст-
ве «Наука» Академии наук СССР. В нем отвергается сама функ-
ция власти вести непрерывное формализованное измерение
главных параметров жизни народа, общества, страны, архи-
вировать по установленной методологии данные этих изме-
рений, а также осмысливать эти данные, согласно имеющим-
ся теоретическим представлениям.
Вот статья-манифест А. Ципко1 «Магия и мания катастро-
фы. Как мы боролись с советским наследием» (2000 г.). Об об-
ществоведческой элите в нем говорится так: «Мы, интеллек-
туалы особого рода, начали духовно развиваться во времена
сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской
оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневско-
го застоя, делали перестройку. И наконец, при своей жизни,
своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике
и наши идеи, и наши надежды...
Не надо обманывать себя. Мы не были и до сих пор не яв-
ляемся экспертами в точном смысле этого слова. Мы были и
до сих пор являемся идеологами антитоталитарной — и тем
самым антикоммунистической — революции... Наше мыш-
ление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматрива-
ло старую коммунистическую систему как врага, как то, что
должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вави-
лонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги:
марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское на-
следство, сталинистское извращение ленинизма и т.д. И чем
больше каждого из нас прежняя система давила и притесня-
ла, тем сильнее было желание дождаться ее гибели и распа-
да, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть ее ус-
тои... Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность
-----
1 А.С. Ципко — политолог, доктор философских наук. В 1967—1970 гг. ра-
ботал в ЦК ВЛКСМ, с 1972 г. работает в Институте экономики мировой социа-
листической системы АН СССР (позже Институт международных экономиче-
ских и политических исследований РАН). В 1986—1990 гг. консультант отдела
социалистических стран ЦК КПСС. В 1988—1990 гг. — помощник секретаря
ЦК КПСС А.Н. Яковлева.
-----

нашего мышления, наших трудов, которые перевернули со-
ветский мир» [52].
Это разрушительное обществоведение опиралось на
столь идеологизированную когнитивную структуру, что в
принципе не могло дать адекватного объяснения и даже опи-
сания того кризиса, который вызревал в СССР.
Строго говоря, эта социокультурная группа уже в пред-
дверии перестройки оторвалась от той общности, которую
обозначали термином «русская интеллигенция». Перестрой-
ка и реформа (а точнее, мировоззренческий кризис, вызре-
вавший с 1960-х гг.) изменили ценностную платформу этой
«элиты», устранив из нее те нравственные ценности, которые
и были отличительным признаком научной интеллигенции.
Эта влиятельная группа обществоведов не корпела над по-
иском объективного знания, а разжигала мессианское пред-
ставление о своей роли как разрушителей «империи зла».
Большинство тех, кто причисляет себя к «шестидесятни-
кам», постепенно, шаг за шагом сдвинулись к антисоветской
позиции. Более того, в конце 1970-х гг. у них стали проявлять-
ся прозападные установки, причем именно в контексте хо-
лодной войны Запада против СССР. Они все больше и больше
становились в этой войне «союзниками Запада». К концу пе-
рестройки это стало обязательным для «прогрессивного ин-
теллигента». Г.С. Батыгин пишет: «Одним из маркеров альтер-
нативной интеллектуально-культурной “элитности” в 1990-е гг.
являлась “признанность на Западе”, и сама позиция репрезен-
танта “западных» ценностей позволяла создать новое измере-
ние социального статуса в российском интеллектуальном со-
обществе» [4, с. 13].
Но главное в том, что практически все сообщество об-
ществоведов, основной состав которого честно преподавал
«научный коммунизм» или социологию, вовсе не хотело раз-
рушить советский строй, но легко принимало скрытую анти-
советскую пропаганду элиты. То меньшинство, которое чувст-
вовало манипуляцию и угрозу в рассуждениях этой элиты, не
имело понятийного аппарата и логики, чтобы рационально и
внятно изложить товарищам суть этой угрозы.
Мы стоим перед фактом, который невозможно отрицать:
советское обществоведение, в основу которого была положе-

на методология исторического материализма, оказалось не-
состоятельным в предсказании и объяснении кризиса совет-
ского общества. Речь идет об ошибках, совершенных большим
интеллектуальным сообществом, так что объяснять эти ошиб-
ки аморальностью или конформизмом членов сообщества
невозможно. Те методологические очки, через которые оно
смотрело на мир, фатальным образом искажали реальность.
СССР продержался на «неявном» знании поколений, ко-
торые практически строили советскую государственность и
хозяйство, вели войну и занимались послевоенным восста-
новлением. С уходом этих поколений, которые не оставили
формализованного знания («учебников»), ошибочные пред-
ставления об обществе, полученные в школе, вузе и из СМИ,
вели к все более глубоким срывам.
Катастрофический кризис был порожден перестройкой.
Но перестройка была уже срывом, она вскрыла ту слабость
советского обществоведения, которая стала нарастать с 1960-
х гг. Углубляясь в идеи марксизма и либерализма ХIХ в., совет-
ское обществоведение быстро отрывалось от традиционного
знания России и от здравого смысла. На методологических се-
минарах и конференциях велись дебаты по проблемам, кото-
рые не пересекались с реальной жизнью; причем велись они
на языке, который не описывал главных проблем этой жизни.
И этот сдвиг был именно системным.
Подобный кризис переживает и общественная мысль За-
пада. Либеральный философ Дж. Грей называет всю совре-
менную западную политическую философию «мышлением в
духе страны Тлён». По его словам, «подобное понимание гос-
подствующих сил столетия… не предвещает ничего хороше-
го современной политической философии или либерализму».
Но на фоне отказа советского обществоведения кризис запад-
ной общественной мысли выглядит менее принципиальным.
«Мышление в духе страны Тлён» — аллегория, приложенная
Дж. Греем к современному обществоведению либерализма,
гораздо более она справедлива в отношении российского об-
ществоведения, которое продолжило методологическую ли-
нию советской социальной и политической философии 70—
80-х гг. Эта аллегория удивительно точна, вспомним ее суть.

В рассказе-антиутопии Хорхе Луиса Борхеса «Тлён, Укбар,
Orbis tertius» (1944) говорится о том, как ему странным обра-
зом досталась энциклопедия страны Тлён. В ней были под-
робно описаны языки и религии этой страны, ее императоры,
архитектура, игральные карты и нумизматика, минералы и
птицы, история ее хозяйства, развитая наука и литература —
«все изложено четко, связно, без тени намерения поучать или
пародийности». Но весь этот огромный труд был прихотью
большого интеллектуального сообщества («руководимого не-
известным гением»), которое было погружено в изучение не-
существующей страны Тлён.
То описание СССР, которое с конца 70-х гг. составлялось
элитой отечественного обществоведения, было именно «эн-
циклопедией страны Тлён», и оно становилось год от года все
более мрачным. К 1985 г. описание СССР, заполнившее про-
странство СМИ, стало быстро сливаться с образом «империи
зла», сфабрикованным идеологами администрации Рейгана.
Ничего в этом плане не изменилось с тех пор. Те же профессо-
ра и академики советуют сегодня правительству России, они
же обучают российскую молодежь — по тем же учебникам,
составленным из текстов «энциклопедии страны Тлён».
Причина такого отрыва от реальности фундаментальна:
индустриальное общество не поддается верному описанию в
рамках традиционного и обыденного знания; ядро знания об
обществе должно быть рациональным, научного типа. Как и
у всякой науки, главная функция общественных наук заклю-
чается в том, чтобы формулировать запреты — предупре-
ждать о том, чего делать нельзя. Обществоведение обязано
предупреждать о тех опасностях, которые таятся в самом об-
ществе людей, — чтобы не превратить массу людей в разру-
шительную силу. Этой функции советское обществоведение
не выполнило.
Если отбросить предположения о том, что доктрина ре-
форм, разработанная или одобренная ведущими общество-
ведами в 1980-е гг., являлась плодом сатанинского заговора
против России, остается признать, что ее замысел включал в
себя ряд ошибок фундаментального характера. Реформато-
ры и их ученые советники совершали ошибки, которые мож-
но было предсказать чисто логическим путем, то есть ошибки

тривиальные. Отказываться от пересмотра ошибочных воз-
зрений и продолжать называть себя учеными — это значит
носить маску ученого.
Надо признать очень тяжелый факт: помимо ошибок, раз-
рушительную роль сыграла заведомая дезинформация, кото-
рую вели авторитетные обществоведы. Вот пример. Акаде-
мик А.Г. Аганбегян утверждал, будто в сельском хозяйстве
СССР имеется невероятный избыток тракторов, что реальная
потребность в них в 2—3 раза меньше наличного количест-
ва. Этот «абсурд плановой экономики» он красочно расписал
в книге «Экономическая перестройка: революция на марше»,
которая в 1989 г. была переведена на европейские языки.
Дословно он писал следующее: «Результат [абсурда плано-
вой системы] — разрыв между производством и социальны-
ми потребностями. Очень показателен пример с тракторами.
CCCР производит в 4,8 раза больше тракторов, чем США, хотя
отстает от них в производстве сельскохозяйственной продук-
ции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны
сельскому хозяйству, и, если бы их покупали за свои деньги
и рационально использовали, хватило бы в два или три раза
меньше машин» [53, с. 77].
Это утверждение произвело столь сильное впечатление
на мировое сообщество экономистов, что не раз цитирова-
лось на Западе не только в прессе, но и в серьезных моно-
графиях. Это проблема Запада, но разве не удивительно было
отечественным обществоведам слышать, что советским кол-
хозникам хватило бы в три раза меньше тракторов, чем тех,
что они имели? Когда же наша промышленность успела так
перенасытить село тракторами? И неужели на Западе ферме-
ры имели в три раза меньше тракторов, чем советские кол-
хозники? Такая некогерентность должна была сразу привлечь
внимание и встревожить образованную публику, но практи-
чески никто не встревожился.
Этот миф в СССР тиражировали идеологи ранга пониже.
Так, А.С. Ципко писал в серьезной академической книге: «Мы
буквально наводнили страну тракторами и комбайнами». Так
изъяснялись доктора наук в академических трудах. «Навод-
нили» — это сколько тракторов на 1000 га пашни? Во сколь-
ко раз это больше, чем в Западной Европе, где рачительные

фермеры «не наводнили»? Никакой меры Ципко не вводит.
Тут можно сказать, что имела место архаизация когнитивно-
го аппарата.
В действительности в тот момент (1988 г.) в сельском хо-
зяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в 16,5 раза
меньше, чем в ФРГ, в 12 раз меньше, чем в Италии, и даже в
6,5 раза меньше, чем в Польше. Искажение меры столь ве-
лико, что знающие люди просто столбенели. Когда в беседах
со знакомыми западными экономистами предлагали посмот-
реть данные о количестве тракторов в СССР и других странах
в справочниках, эти данные их потрясали. Но сообщество со-
ветских экономистов без всяких сомнений приняло ложное
утверждение одного из своих лидеров и, насколько извест-
но, до сих пор никак на него не отреагировало. Если опросить
профессоров-экономистов в МГУ, то, скорее всего, они под-
держат Аганбегяна.
Рефлексии не было и нет поныне даже по тем конкрет-
ным выводам обществоведов, которые готовили обоснова-
ние доктрины реформ 1990-х гг. А ведь именно их обоснова-
ния были единственным авторитетным аргументом, потому
что ни исторический опыт, ни здравый смысл доводов в поль-
зу этих реформ дать не могли.
А вот еще явная дезинформация — утверждение о сель-
ском хозяйстве СССР в книге, изданной Институтом эконо-
мики РАН в 1994 г.: «В 80-е годы среднегодовое производст-
во большинства продуктов земледелия снизилось по сравне-
нию с 70-ми годами» [54, с. 165]. Нетрудно было посмотреть
реальные данные статистики: в СССР продукция растение-
водства во всех категориях хозяйств (в сопоставимых це-
нах 1983 г.) составила за 1970—1979 гг. 835,6 млрд руб., а за
1980—1989 гг. — 922,3 млрд руб. Между тем автор главы 16,
где это говорится, и ответственные редакторы книги и два ее
рецензента — все доктора экономических наук. Никакой от-
ветственности за дезинформацию они не понесли. А главное,
скорее всего, никто из всего сообщества экономистов их за
это искажение не упрекнул. А ведь это утверждение должно
было сразу вызвать сомнения.
Как очевидность, обвиняли советское хозяйство в огосу-
дарствлении. В.В. Радаев и О.И. Шкаратан писали: «Этакратизм

не обязательно следует за капитализмом и не стоит выше
него на лестнице общественного процесса. В самом деле, этот
строй не дал более развитых, по сравнению с капитализмом,
производительных сил, не обеспечил населению более вы-
сокого уровня материального благосостояния,
не ликвиди-
ровал наемного характера рабочей силы, не поднял челове-
ка на действительно новую духовную высоту. В нем есть свои
эксплуататоры и эксплуатируемые,
своя система норм и цен-
ностей, свои представления о социальной справедливости,
свои экономические законы. Мы выбрали в качестве общего
образца Советский Союз, ибо его можно признать классиче-
ским вариантом…
Даже при неглубоком рассмотрении экономических от-
ношений этакратизма сразу бросается в глаза их нерацио-
нальность. Экономическая деятельность практически на всех
уровнях предстает как цепь неэффективных решений: навя-
зываются
заранее несбалансированные планы, и подавляют-
ся проблески живой инициативы
работников, растрачивают-
ся дорогие, чрезвычайно дефицитные ресурсы, и возводят-
ся гигантские, никому не нужные объекты, ведется всеобщая
битва за урожай, после которой готовому продукту позволя-
ют преспокойно догнивать на складах» [55].
Сейчас, сравнивая советское хозяйство с той экономи-
кой, которую экономисты-реформаторы сконструировали
«выше него на лестнице общественного процесса», эти тира-
ды выглядят, как будто история издевается над ними.
Назовем, только для примера, два положения, которыми
обосновывалась радикальная реформа:
— утверждение, будто советское народное хозяйство пе-
реживало кризис и уже было на грани коллапса;
— утверждение, что кардинальная трансформация со-
циально-экономической системы не приведет к социально-
му бедствию.
А.Н. Яковлев в интервью 2001 г. подтвердил первый те-
зис: «Если взять статистику, какова была обстановка перед пе-
рестройкой, — мы же стояли перед катастрофой. Прежде все-
го экономической. Она непременно случилась бы через год-
два» [56].

Чтобы проверить эти слова академика РАН от экономи-
ки, каждый мог тогда и может сегодня «взять статистику» и
убедиться, что, согласно всем главным показателям, прежде
всего размеру инвестиций, никаких признаков кризиса, а тем
более коллапса, в середине 80-х гг. не было. Достаточно по-
смотреть на массивные, базовые индикаторы, определяющие
устойчивость экономической основы страны (рис. 2 и 3)1. Ни-
кто в их достоверности не сомневался и не сомневается.

Рис. 2. Индексы инвестиций в основной капитал
в СССР и СНГ, 1940 = 1
(Рис. см. по ссылке на книгу)

-----
1 Графики составлены по данным ЦСУ СССР, Межгосударственного ста-
тистистического комитета СНГ и Росстата. Подробнее см. [57].
-----

Рис. 3. Индексы промышленного производства СССР и СНГ,
1940 г. = 1
(Рис. см. по ссылке на книгу)

Что касается второго тезиса (что «невидимая рука рын-
ка» принесет благоденствие населению), то приверженность
этой утопии хорошо характеризуется той агрессивностью, ко-
торую вызывали у обществоведов сомнения массы самого на-
селения.
В.В. Радаев и О.И. Шкаратан так трактовали в 1990 г. эти
сомнения: «А что же нынешняя революция? (А это, безуслов-
но, революция. Речь идет о смене формаций)… На практи-
ке против первых, даже робких шагов в стороны рыночной
экономики и гражданского общества решительно выступи-

ли разноликие социальные силы… Казалось бы, вот путь, вот
спасение — рынок, кооперативы, частная собственность. Но
вплоть до сегодняшнего дня идут острейшие дискуссии… На
самом деле трагическим является консерватизм не отдельных
групп, а тем более отдельных лиц, но огромных масс... В соз-
нании многих рыночные формы хозяйствования односторон-
не отождествляются с эксплуатацией, неравенством, безра-
ботицей. Да, пожалуй, нет для реформаторов более страшной
преграды, чем народные предрассудки» [55].
Прошло 25 лет, «рынок, кооперативы, частная собствен-
ность» наглядно продемонстрировали «огромным массам» и
обществоведам, что они несут именно «эксплуатацию, нера-
венство, безработицу». Выходит, что «огромные массы» оказа-
лись обладателями более надежного достоверного знания и
более надежных рациональных методов предвидения. А вид-
ные обществоведы из АН СССР В.В. Радаев и О.И. Шкаратан1
дали совершенно ложный прогноз и оказались интеллекту-
ально несостоятельными. И где же их профессиональный раз-
бор причин такой огромной ошибки?
Влиятельные обществоведы прямо призывали людей
принять перспективу «опустошительного ущерба», внушая,
что в середине 80-х гг. люди жили так плохо, что хуже не бы-
вает. Перед нами явление крупного масштаба: на огромном
пространстве при участии влиятельной интеллектуальной
группировки искусственно создана хозяйственная и социаль-
ная катастрофа.
Вот как характеризовала суть перестройки академик Т.И.
Заславская в книге-манифесте «Иного не дано» (1988): «С точ-
ки зрения ожидающих решения задач предстоящее преобра-
зование общественных отношений действительно трудно на-
звать иначе, как относительно бескровной и мирной (хотя в
Сумгаите кровь пролилась) социальной революцией. Речь,
следовательно, идет о разработке стратегии управления не
обычным, пусть сложным, эволюционным процессом, а ре-
-----
1 В настоящий момент О.И. Шкаратан — профессор ГУ ВШЭ, В.В. Рада-
ев — зав. кафедрой экономической социологии, профессор, первый про-
ректор ГУ ВШЭ.
-----

волюцией, в корне меняющей основные общественно-поли-
тические структуры, ведущей к резкому перераспределению
власти, прав, обязанностей и свобод между классами, слоя-
ми и группами... Спрашивается, возможно ли революционное
преобразование общества без существенного обострения в
нем социальной борьбы? Конечно, нет... Этого не надо боять-
ся тем, кто не боится самого слова революция» [58, c. 40—41].
Главный социолог страны и советник генсека КПСС объ-
являет, что власть погружает страну в революцию, что не надо
бояться самого слова революция, что будут «резкое перерас-
пределение власти, прав, обязанностей и свобод между клас-
сами, слоями и группами» и «обострение социальной борь-
бы» — и ни слова о том, какие антагонистические противоре-
чия делают неизбежной такую катастрофу. Какие классовые
интересы столкнулись в середине 80-х гг. в стране, где были
устранены массовая бедность и безработица, преодолена со-
циальная вражда, вызванная резким расслоением по доступу
к главным жизненным благам? В чью пользу произойдет «рез-
кое перераспределение» всего? Ради каких ценностей элита
тянет страну в революцию? Безответственность такого анти-
научного доктринерства беспрецедентна.
Г.Х. Попов в 1990 г. определил задачи перестройки проще
и откровеннее: «Главное в перестройке в экономическом пла-
не — это дележ государственной собственности между новы-
ми владельцами. В проблеме этого дележа — суть перестрой-
ки, ее корень… Суть перестройки в политике — полная лик-
видация Советов… Другими словами — десоветизация» [59]1.
Та часть элиты обществоведов, которая выступала как
идеологическая служба команды М. Горбачева, определенно
рассматривала перестройку как революцию, целью которой
была смена формации, ликвидация советского строя, а вовсе
не «Больше социализма! Больше справедливости!». Они от-
бросили элементарные нормы научной этики и привержен-
ность истине.
-----
1 О национально-государственном устройстве Г.Х. Попов говорил при-
мерно то же, что и в «Конституции Сахарова»: «Формируется на месте СССР
три, четыре, а то и пять десятков независимых государств… А потом эти рес-
публики решают: нужен ли новый Союз республик».
-----

Т.И. Заславская в большой статье приводит примеры та-
ких заявлений:
— «Революция сверху отнюдь не легче революции сни-
зу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего
от стойкости, решительности революционных сил, их способ-
ности сломать сопротивление отживших свое общественных
настроений и структур» (Н.П. Шмелев).
— «По своему значению, по глубине ломки социальных
отношений, пронизавших все слои общества, [августовская]
революция была для России более существенна и несравнен-
но более плодотворна, чем Октябрьская 1917 г.» (Е.Г. Ясин).
— Е.Т. Гайдар и В.A. May называли эту революцию Вели-
кой, потому что она, «во-первых, реализовалась в условиях
резкого ослабления государства, утраты им власти над эко-
номикой и, во-вторых, прошла “весь цикл, все фазы”».
Сама Т.И. Заславская определяет этот сдвиг так: «Совре-
менный процесс преимущественно стихийных социально-эко-
номических преобразований в рамках этой концепции тракту-
ется как естественное последействие революции» [60].
Почти одновременно с Т.И. Заславской, которая говори-
ла о перестройке как социальной революции, в «Правде» пи-
шет помощник и идеологический советник М. Горбачева фи-
лософ Г.Л. Смирнов1: «Речь идет не о социально-политической
революции, когда уничтожаются основы экономических от-
ношений старого строя, устанавливается принципиально но-
вая политическая власть, выражающая интересы свергающих
классов. Здесь ситуация иная. Речь идет не о разрушении об-
щественной собственности на средства производства, а об
ее укреплении и более эффективном использовании... Речь
идет не о сломе государственной власти, а о дальнейшем ук-
реплении социалистического всенародного государства, уг-
лублении социалистической демократии, развитии народно-
го социалистического самоуправления» (курсивом выделено
мною. — С. К-М.) [61].
-----
1 Смирнов Г.Л., академик АН СССР (после 1991 г. — РАН), В 1983—
1985 гг. — директор Института философии АН СССР, в 1987—1991 гг. — ди-
ректор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. В 1985—1987 гг. был
помощником М.С. Горбачева.
-----

Как могут два ведущих обществоведа, оба советники Ге-
нерального секретаря ЦК КПСС, делать диаметрально разные
принципиальные заявления, не давая никаких объяснений
гражданам? И такие случаи были не единичными. Это недо-
пустимо в научном дискурсе, а в политике такая дезориента-
ция общества — грубая ошибка или провокация.
Но главное — что часть ведущих обществоведов заклей-
мили свою страну как не имеющую права на существование.
Вот несколько кратких утверждений из огромного потока
программных сообщений в широком диапазоне авторов. Ис-
торик Ю.Н. Афанасьев: «СССР не является ни страной, ни го-
сударством… СССР как страна не имеет будущего». Советник
президента Г.В. Старовойтова:
«Советский Союз — послед-
няя империя, которую охватил всемирный процесс деколо-
низации, идущий с конца Второй мировой войны... Не следу-
ет забывать, что наше государство развивалось искусственно
и было основано на насилии». Историк М.Я. Гефтер говорил в
Фонде Аденауэра об СССР, «этом космополитическом монст-
ре», что «связь, насквозь проникнутая историческим насили-
ем, была обречена».
Была произведена декомпозиция «образа прошлого» —
история предыдущих полутора веков России и СССР. Итальян-
ский историк М. Феретти, специалист по истории СССР, корот-
ко и четко изложила схему этой операции: «Осуждение стали-
низма перерастает в осуждение большевизма, причем второй
термин за счет знаменательного семантического сдвига посте-
пенно вытесняет первый и в конце концов полностью его заме-
няет. Большевизм объявляется феноменом, свойственным не-
значительному меньшинству и вдобавок импортированным,
глубоко чуждым русской истории (тема, близкая также нацио-
налистам, в устах которых слова “чужой” и “иностранный” иг-
рают роль эвфемизмов, заменяющих слово “еврейский”).
Итак, Октябрьская революция подвергается радикаль-
ной критике, ее объявляют первопричиной всех трагедий, ко-
торые впоследствии пережила страна. Критика эта обрушива-
ется на всю советскую историю в целом; сталинские преступ-
ления при этом не отделяются от других объектов осуждения.
Согласно этой концепции, революция заставила Россию от-
клониться от “естественного” пути, по которому пошли за-

падные страны, — пути, капиталистическому в экономике и
демократическому в политике, — и насильно подвергла ее
преступному “эксперименту” по воплощению в жизнь комму-
нистической утопии. Иначе говоря, революцию лишают соци-
ального масштаба и превращают в заурядный государствен-
ный переворот, устроенный горсткой кровожадных фанати-
ков, которые решили во что бы то ни стало воплотить в жизнь
заветы К. Маркса. Революция предстает своего рода “исто-
рической случайностью”, помешавшей России пожать плоды
экономического роста, начавшегося на заре XX в.» [62].
В марте 1990 г. Т.И. Заславская представила на обсуж-
дение в АН СССР доклад, который был опубликован под на-
званием «Социализм, перестройка и общественное мнение».
Доклад стал подведением итогов перестройки в оценке ве-
дущего социолога, непосредственно отвечавшего за ее «на-
учное сопровождение». Т.И. Заславская, в частности, заявила:
«Демократическая перестройка, происходящая в нашей стра-
не, была задумана как реформа “сверху”, но на практике пере-
росла в революцию “снизу”, поддержанную многомиллионны-
ми массами…
Летом 1990 года мы спросили своих респондентов о том,
каковы, по их мнению, главные результаты пяти лет пере-
стройки общественных отношений. Наибольшее число го-
лосов получили ответы: “потеря уверенности в завтрашнем
дне” — 43%, “кризис национальных отношений” — 37%, “хаос
и неразбериха в управлении страной” — 29%, “углубление
экономического кризиса” — 28%...
Чтобы выяснить, как большинство людей оценивает
влияние перестройки на [их] собственную жизнь, был задан
вопрос: “Стала ли Ваша жизнь после того, как в 1985 г. к ру-
ководству пришел М.С. Горбачев, лучше, хуже или не измени-
лась?” 7% ответили, что их жизнь улучшилась, 22% — не из-
менилась, у 57% стала хуже, 14% затруднились ответить…
Дальнейшее нарастание экономических трудностей и поли-
тической напряженности предсказывали 63 и 59%.
Общественное мнение чутко улавливает тенденцию к уси-
лению социального расслоения: ее отмечают 59—63% опро-
шенных. Почти 60% уверены, что в дальнейшем различия в
уровне жизни богатых и бедных будут расти. Когда же мы по-

пытались выяснить, кто имеет наибольшие шансы повысить
свои доходы, то на первые места вышли ответы: “богаче станут
только те, кто живет нечестным трудом” (46%), “получать боль-
ше станут те, кто сумеет пристроиться на хорошую работу”
(43%), “богатые станут жить богаче, а бедные — беднее” (41%)...
Только 2—3% опрошенных верят, что от перемен в экономике
выиграют рабочие, крестьяне и интеллигенция» [63].
Поражает логика идеолога демократической перестрой-
ки, якобы переросшей в революцию многомиллионных масс.
Ведь по приведенным самой Т.И. Заславской данным, боль-
шинство опрошенных оценивали перестройку как бедствие,
которое будет лишь углубляться в ходе начатой реформы. Ка-
кая может быть «революция снизу», если «только 2—3% оп-
рошенных верят, что от перемен в экономике выиграют рабо-
чие, крестьяне и интеллигенция»! О чем думали ведущие об-
ществоведы, слушавшие этот доклад в Президиуме АН СССР?
Как можно было не заметить крайней алогичности и антиде-
мократизма принципиальных положений этого доклада?
Удивляло и обращение ряда ведущих обществоведов к
примитивному понятийному аппарату, как будто вдруг стало
забытым то, что было достигнуто в исследованиях ХХ в. После
работ Маркса, которые заложили основы классового подхода
к структуре общества, западные историки (особенно Э. Томп-
сон в Англии) вновь исследовали понятие класса и пришли к
выводу: в определенный исторический период классы — ре-
альность! Эти современные историки, изучавшие, уже на базе
нового знания, страну классического капитализма
— Анг-
лию, — описали исключительно важный для нас процесс пре-
вращения общин и сословий в классы.
В важном труде Э. Томпсона «Формирование рабочего
класса Англии» (1963) сказано: «Класс есть образование
“эко-
номическое”, но также
и “культурное” — невозможно дать
теоретического приоритета ни одному аспекту над другим.
В последней инстанции принадлежность к классу может оп-
ределиться в равной степени посредством и культурных, и
экономических форм».
Труды этого направления заложили основы социальной
истории, которая быстро приобрела характер социокультур-
ной истории. В свете этих представлений позднее советское

общество имело сложную структуру социокультурных общ-
ностей, в которых, однако, почти исчезло классовое сознание.
Это было очень важно знать, начиная реформировать такое
общество.
Но в своем докладе Т.И. Заславская странным образом
упрощает структуру общества: «Политически советское об-
щество было и остается тоталитарным... Социально совет-
ское общество резко поляризовано. Полюса его социальной
структуры образуют высший и низший классы, разделенные
социальной прослойкой…
Нижний полюс советского общества образует класс на-
емных работников государства, охватывающий рабочих, кол-
хозников и массовые группы интеллигенции. Границы это-
го класса в значительной степени совпадают с часто исполь-
зуемым газетным клише “трудящиеся”. С моей точки зрения,
“трудящиеся” составляют единый класс, отличительными осо-
бенностями которого служат практическое отсутствие соб-
ственности и крайняя ограниченность социально-политиче-
ских прав. Положение этого класса характеризуется скучен-
ностью в коммунальных квартирах или собственных домах
без удобств, низкими доходами, ограниченной структурой
потребления, неблагоприятными экологическими условиями
жизнедеятельности, низким уровнем медицинского обслужи-
вания и социальной защиты» [63].
Что это за класс — трудящиеся, которые «характеризу-
ются скученностью в коммунальных квартирах или собствен-
ных домах без удобств, низким уровнем медицинского обслу-
живания и социальной защиты»? Все это очень примитивно и
странно.
О.И. Шкаратан и В.В. Радаев пишут об СССР (еще в 1990 г.):
«Большинство спорящих сложившуюся систему обществен-
ных отношений, существующие порядки называют казармен-
ным, феодальным социализмом. Подавляющее
большинство
авторов тем не менее признает, что то ужасное общество, с
кровавыми деспотическими порядками, миллионами жертв
в мирные годы, невиданной нормой эксплуатации рабочих
и крестьян, — все же общество социалистическое, хотя и де-
формированное, с отклонениями от некоей нормы. …Наш
подход заключается в другом: мы стремимся дать объектив-

ный анализ сложившегося особого, самостоятельного спосо-
ба производства» [55].
Какой может быть «объективный анализ», если аналитик
говорит на таком языке! Ведь язык — главное средство по-
знания, мы «мыслим понятиями». Эта растиражированная ста-
тья О.И. Шкаратана и В.В. Радаева — призыв к свержению со-
ветского строя и апологетика грядущих «рынка, олигархии и
криминала». Этот фанатический антисоветизм пополам с не-
олиберальной утопией — антипод научного мышления. Это-
го было невозможно не заметить.
Доктрина реформ противоречила знанию, накопленному
даже в рамках либерализма! Как инструмент быстрого и необ-
ратимого разрушения советской экономики и единого народ-
ного хозяйства СССР была избрана т.н. «программа структур-
ной стабилизации» МВФ. Ее применение готовилось группой
экономистов в тесном контакте с американскими консультан-
тами.
Уже к концу 80-х гг. было точно известно, что реализа-
ция пpогpаммы МВФ пpивела к экономической катастpофе в
Латинской Амеpике и Афpике (кpоме тех стpан вpоде Чили,
Коста-Рики и Египта, котоpым по политическим пpичинам ус-
ловия программы смягчили). Этого избежали стpаны Юго-
Восточной Азии (Тайвань, Южная Коpея и дp.), котоpые не
пустили к себе МВФ. Результаты применения программы МВФ
были исследованы и изложены в более чем сотне диссерта-
ций, защищенных в университетах США, причем объектами
изучения стали все до одной страны, в которых эта програм-
ма была применена.
Об этом говорили даже кpупные политики Запада. На
пpоходившем осенью 1991 г. в Пpаге заседании Комитета
действий за междунаpодное сотpудничество (в него входили
бывшие руководители крупных стран) экс-президенты и пре-
мьеры П. Тpюдо (Канада), В. Жискаp д’Эстен (Франция), Ми-
гель де ла Мадpид (Мексика) и Г. Шмидт (ФРГ) пpедупpеждали
СССР и восточноевpопейские стpаны, что следование pеко-
мендациям МВФ в экономических pефоpмах и пpименение
методов шоковой теpапии пpиведут к тяжелым последстви-
ям. Ответом было полное молчание и Горбачева, и Ельцина, и
их советников по экономике.

В том же 1991 г. к М.С. Горбачеву обратилась с «Открытым
письмом» группа из 30 американских экономистов (включая
трех лауреатов Нобелевской премии по экономике — Ф. Мо-
дильяни, Дж. Тобина и Р. Солоу; еще один, У. Викри, стал нобе-
левским лауреатом в 1995 г.). Они предупреждали, что для ус-
пеха реформ надо сохранить землю и другие природные ре-
сурсы в общественной собственности. Виднейшие западные
экономисты видели разрушительный характер доктрины рос-
сийских реформ и пытались предотвратить тяжелые послед-
ствия. Однако на их письмо просто не обратили внимания.
Очень мало кто из обществоведов признался в профес-
сиональной несостоятельности своего сообщества. Чаще воз-
лагают вину на власть. Например, академик, историк и эко-
номист Г.А. Арбатов в своих воспоминаниях так определил
состояние обществоведения при советском строе: «Тотали-
тарному строю настоящая наука... не нужна и даже опасна. Что
касается обществоведения, то... роль его низводится до вуль-
гарного прислуживания режиму, его обоснования, оправда-
ния и восхваления его политики» [64, с. 39]. О причинах мож-
но спорить, но важна констатация факта — по мнению акаде-
мика Г.А. Арбатова, научного обществоведения не было.
А вот редкий пример рефлексии, который вспоминает
А.С. Ципко: «Во время одной из телепередач на упрек в не-
состоятельности российских демократов Юрий Афанасьев
неожиданно ответил: “Вы правы, результат реформ катастро-
фичен, и, наверное, не могло быть по-другому. Мы на самом
деле были слепые поводыри слепых”» [65, с. 84].