Было сказано, что руководитель батальона «Восток» Александр Сергеевич Ходаковский сбежал в Мариуполь. Ну, поскольку вот я совсем недавно видел, как он прогуливался, не буду точно говорить, по каким улицам Донецка, то это всё звучит не просто комично, но еще и весьма показательно.
То есть совершенно ясно, что информационную кампанию ведут соответствующим образом. Люди, которые пытаются каким-то образом спасти то, что нельзя спасти, — я имею в виду репутацию Стрелкова... Я только что провел довольно большую пресс-конференцию, я там видел, как пытается сознание буквально цепляться за всё, чтобы спасти эту репутацию... Миф сопротивляется реальности, это очень интересно психологически.
Говорят о том, что люди отступили из этого города Славянск, потому что они хотели, чтобы население не пострадало.
Возникает вопрос: а что, перед этим население не страдало? Это первый вопрос.
Второй: а что, кто-то вдруг начал что-то совсем особое творить с населением?
Третий вопрос: а, так сказать, зачем вообще вести войну в населенных пунктах? Тогда надо бы вести войну в чистом поле, да? Копать там окопы, создавать фортификационные сооружения, сражаться, там, не в Сталинграде или на улицах каких-нибудь городов, а в чистом поле, чтоб население не страдало.
И совершенно ясно, почему бои ведутся в городских условиях или почему тут важны не бои, а сама решимость вести бои. Потому что существующая сейчас армия Украины не может вести бои в городах. В городах бронетехника горит немедленно. Достаточно решимости многих тысяч людей стоять там до конца, чтобы никто не стал рваться в города на бронетехнике. Поэтому там противника можно остановить.
Если противника не останавливать, он приходит в другие города, в гораздо бóльшие. В этих гораздо бóльших городах опять встает та же дилемма: а как же обеспечить комфорт населения в зоне ведения боевых действий? Надо либо уходить во чисто поле, которое еще надо найти, да? Но тогда там противник использует преимущества бронетехники.
Бронетехника прекрасно горит в городских условиях, быстро и очень эффективно, а в условиях поля она не горит так быстро и эффективно, она это вам не [...] бронетехника, да? Ну и никто, на самом деле, никакой сумасшедший, не будет выходить во чисто поле, тем более, что это всё не Кызылкумы и не Каракумы, да? — это густонаселенная территория.
Вы представляете себе, как сознание цепляется за то, чтобы, вот, всё как хорошо и всё правильно, в условиях, когда каждый житель Донецка, каждый житель Славянска, каждый житель других городов знает, что именно произошло.
Я весь этот день говорил с людьми из частей Стрелкова. Очень искренними людьми. С трагическими судьбами. Один из таких людей поехал за семьей в Славянск, зная, что на 99% он не вернется. Он просто знал, что будет с семьей и хотел принять муку вместе с ними. Перед этим он рассказывал, что именно он думает о всей ситуации, как именно их оттуда выводили, что это было предательство, что не было никаких оснований вообще выходить из города. И что в момент, когда их выводили, и вот в те дни, когда их выводили, никто ничего такого особенного в отношении мирного населения не делал, а вот теперь, когда вывели, будут делать.
Если не оборонять Одессу от нацистов, то Одесса падет под нацистов, и тогда нацисты начнут вытворять в Одессе то, что они вытворяли.
Тогда вообще вопрос о войне встает ребром. Разве можно воевать, если в ходе этой войны может пострадать мирное население? Значит, надо сдаваться, а уж что будут делать потом с мирным населением — уж что будут, то будут. И эта вся подлая, глупая конструкция выстраивается только ради того, чтобы спасти авторитет, который, я подчеркиваю, спасти нельзя.
Самое подлое дело Стрелкова состоит в том, что он убил веру в себя. Он убил веру в себя там, где она нужнее всего — среди ополченцев. Он растоптал ее. Причем в начале он — нам теперь уже понятно, с чьей помощью, каких средств массовой информации и пиар-агентств — замкнул в результате провокационными соображениями эту веру на себя, а потом он ее слил. Просто слил. Он сработал, как человек, который подрывает себя и других. Он взорвал себя, и всё окружающее поражено осколками.
Поэтому очень важно то, что сейчас заткнули дыру. И еще важнее — а этого хотят все ополченцы — чтобы выдвинулись батальоны национальной гвардии. Потому что по отношению к батальонам национальной гвардии у ополченцев особая страсть. Они хотят их уничтожать. Они мечтают об этом. А обычных военных они жалеют. Они, как бы, ну играют с ними по принципу шахмат: «Они пальнули, мы пальнули», а насколько есть возможность их спасти, или что-нибудь сделать, их сразу же спасают, причем очень по-доброму.
Так вот, уход Стрелкова — это тоже не хотят понять — был уходом из нескольких населенных пунктов. Не только из Славянска, из Краматорска и дальше. По непроверенным сведениям, на улицах Краматорска вешали ополченцев. Всюду идет расследование того, участвовали ли семьи в деятельности, направленной против Киева, участвовали ли отцы семейств. Если участвовали, семьи терпят очень серьезный ущерб. Над ними очень серьезным образом издеваются. Не хочу предельных драматизаций, но положение крайне неприятное.
А люди, которые сначала страдали ради того, чтобы правосеки не пришли, а теперь страдают от правосеков, спрашивают: «А зачем столько страдали? Что случилось-то? Почему мы сначала терпели этот артиллерийский огонь, а когда он прекратился и когда наконец на стороне, так сказать, и ополченцев уже появились «Ноны», а «Ноны» — это, подчеркиваю, очень серьезное оружие, вот почему после того, как так произошло, мы начали отступать? Когда уже можно было начать подавлять артиллерийский огонь противника, и надеяться на то, что его можно подавить, когда появилось ПВО, и противник перестал так бомбить, как он бомбил, и можно было надеяться, что бомбардировки кончатся вообще — почему, когда всего этого не было, говорили: «Мы умрем, но будем биться в городе! Мы там сожжем технику, и за счет этого мы выстоим!»
Приводятся какие-то идиотские примеры с Кутузовым, кем угодно еще, да? Они ж хотели быть Брестской крепостью! А если бы каждый командир на каждом участке боевых действий хотел быть Кутузовым, то не было бы никакого Бородинского сражения, потому что заманивали бы дальше, до Сибири. Для того чтобы не терять людей, сберечь армию и что угодно, да?
Это всё даже не смешно.
Имеет место индуцированный психоз — тяжелейший, разрушающий сознание, и, главное, обнажающий, в каком состоянии находится сознание так называемых властителей умов патриотических, и всего прочего. Это состояние — тяжелейшее.
И, наконец, выясняется еще одно: что когда надо спасать этот неспасаемый авторитет, то ни правда, ни люди здесь в регионе, не важны, не важен простой человек, взявший оружие, от которого зависит судьба региона, России и мира. Важен псевдовождь.
Я, вдруг, глядя на это, вспомнил песенку. Я ее петь, естественно, не буду, потому что у меня со слухом не ахти, я ее почитаю речитативом:
Однажды Рыжий Шванке (на-ну, на-ну, на-ну)
Домой тащился с пьянки (на-ну, на-ну, на-ну)
Увидел он девчонку... (бомс, Валерá)
И сразу — за юбчонку, (йе-ха, ха-ха!)
Так вот, так у нас приезжают герои в их героические регионы. Дальше — как они ведут пиар:
Дальше — как они рассказывают о том, что они ветераны нескольких войн:
По этой по макушке (на-ну, на-ну, на-ну)
В бою стреляли пушки, (на-ну, на-ну, на-ну)
В пиру стучали кружки... (бомс, Валерá)
И плакали подружки, (йе-ха, ха-ха!)
А кончается это всё, как судьба региона, следующим способом:
Усы, часы, пилотка... (на-ну, на-ну, на-ну)
Опомнилась красотка, (на-ну, на-ну, на-ну)
Когда мерзавец Шванке (бомс, Валерá)
Сказал ей нежно: «Дарке» (йе-ха, ха-ха!)
И уехал в Москву. В отпуск.
Ничего большего, чем подобная песня, ситуация не заслуживает. Презрение огромно. Все всё понимают, и сколько бы ни лгали двадцать или сто московских болтунов разной окраски, это ничего не изменит.
Стрелковы приходят и уходят, а великое дело Юго-Востока остается.