Форум С.Кара-Мурзы: Ветка : Расистская истерика Минкина (МК): мы - пчелы, вы - мухи, ваши слова

От	Семен
К	All
Дата	26.09.2011 14:35:08
Рубрики	Манипуляция;

Расистская истерика Минкина (МК): мы - пчелы, вы - мухи, ваши слова - дерьмо

http://www.mk.ru/politics/russia/article/2011/09/22/626193-ne-igray-v-napyorstki.html

Не играй в напёрстки

Московский Комсомолец № 25753 от 23 сентября 2011 г. Что думать?

Общество бурно обсуждает какую-то дерьмовую телевизионную игру. Два участника: Сванидзе и Кургинян. Ни разу передачу не видел, не знаю даже, на каком канале ее показывают. Зато слышал, как по радио обсуждали, и в газетах натыкался.

Всюду одно и то же: зачем Сванидзе согласился, если он всякий раз с треском проигрывает телевизионное голосование, и почему он проигрывает.

Сперва отвечу на вечный упрёк: мол, если человек передачу не видел, то не имеет права называть ее дерьмом и даже думать так не имеет права.

Я и дерьмо не пробовал, но уверен, что и на ощупь оно дерьмо, и на запах, и на вкус. (И чтобы больше это слово не повторять, обозначим субстанцию маленькой буквой «г».)

И пусть Сванидзе не обижается; и все, кто любит Сванидзе, тоже пусть не обижаются. Пусть лучше вообразят, что в свежесваренной шурпе рядом с куском баранины такой же по размеру кусок вот этого самого. Кушать будете?

Проблема реальная и важная. Она гораздо шире, чем одна телепередача. Но на конкретном примере легче понять.

Напрасно думать, что такое варево не будет иметь поклонников. Напротив, «г» очень привлекательно. Но не для всех. Мухи стремятся, а пчёлы — нет. А мух (загляните в школьный учебник) гораздо больше, чем пчёл.

В объяснениях по радио Сванидзе повторял свои аргументы: а) не уступаю поляну; б) сообщаю свое мнение, свою позицию.

Сообщает кому? Противникам? Фанатичные поклонники кургинязма (они же фанатичные ненавистники Сванидзе) — не слышат. Фанатика невозможно переубедить.

Сообщает сторонникам? Их тошнит и от вида Кургиняна (все рассказывают, как в углах рта у него кипит слюна), и от его речей. А главное: сторонникам Сванидзе не нужны рассказы Сванидзе, они всё это уже знают, читали.

Зато поклонники противника в полном восторге. Они слышат подтверждение своей паранойи. А главное, видят свою победу (в телевизионном голосовании), видят унижение своего врага. Их даже не смущает та забавная деталь, что о русской истории с пеной у рта спорят два субъекта кавказской национальности.

А сторонники Сванидзе, если смотрят, — горюют, видя разгром.

Получается, Сванидзе своим поклонникам даёт не сведения, а чувство поражения. Каждый раз — поражение. А отсюда и чувство отчаяния: мол, в какой стране мы живём!

Утешьтесь. Люди не мухи. Вполне может быть, что разумных больше, чем мы думаем.

Почему же результаты Сванидзе всякий раз такие катастрофические? Ответ простой: нас, может быть, много, но мы не смотрим. А даже если смотрим — не голосуем. Нам лень тыкать пальцем в телефон. Мы и на выборы не ходим, а результат воспринимается как всенародное волеизъявление. Избранник получил едва ли 30% голосов избирателей, а называется «всенародноизбранный». С тем же успехом он может называть себя Сыном Солнца — ну и что?

— Но миллионы смотрят!

— Ну и что? Миллионы курят, миллионы пьют — это не даёт морального основания пропагандировать курево и пьянку. Зато даёт корыстное основание.

Наличие уродских проблем не означает, что надо пропагандировать уродов. И тем более не означает, что им надо предоставлять эфир.

Педофилия сегодня в России — реальная ужасная проблема. Дайте эфир педофилу — что будет? Нормальные выключат, уроды прилипнут к экрану, Сванидзе проиграет, латентные захотят попробовать, и в результате такой «борьбы» уродов станет больше.

Сванидзе напрасно старается. Поклонников Кургиняна так же невозможно переубедить, как невозможно переубедить педофила. Только кастрировать. Да и то желания могут остаться прежними; только задор пропадёт. И ничего обидного для Сванидзе здесь опять-таки нет. Педофила вся Академия наук не переубедит. Потому что проблема эта — не в сфере разума.

С напёрсточником играть нельзя. Напёрсточник — жулик, его обыграть невозможно. Там дело не в уме, не в остроте реакции, не в зоркости глаза. Там просто обман. И тот, кто играет с напёрсточником, — дурак.

А зачем эта передача в эфире? А затем, что Кремлю так хочется. Передача затрагивает очень острые общественные, политические, исторические вопросы. Такие передачи без санкции Кремля на российском ТВ не существуют. Это не кулинария, где пожилой музыкант шинкует капусту.

Карабас за кулисами с плёткой, а на экране энергичный прыгучий Арлекин отвешивает бедному Пьеро 33 подзатыльника.

...Телевизор не смотрю, но радио, увы, пока еще слушаю. И там постоянно дают эфир негодяям. Например, не раз был в эфире урод, пропагандировавший убийство детей. Мол, если родился больной — надо сразу его прикончить.

Мартышкин труд.

Такие взгляды в обществе есть. Можно спорить; можно абстрактно рассуждать о законности и гуманности; можно приводить конкретные примеры: Хокинг — лучший физик планеты, полностью парализованный, шевелится один палец; Гальего — писатель, лауреат Букеровской премии, родился с тяжелейшим ДЦП, всё детство пролежал в детском доме, ожидая смерти...

Можно обсуждать проблему, поскольку она существует, но зачем давать эфир уроду?

Бешенство существует. Но бешеную собаку ни в какую радиостудию не приглашают. Она же может укусить. Жертвовать своим здоровьем? — так далеко принципиальная широта взглядов у радиоруководителей не заходит.

* * *

Проигрыши Сванидзе (добавим: гарантированные проигрыши) не безобидны. Они погружают хороших людей в беспросветный пессимизм, им начинает казаться, что их 1%.

А Сванидзе по радио продолжает (сам слышал) доказывать свою правоту, необходимость своего участия в этой передаче. И приводит пример: мол, не будь этой передачи — люди не узнали бы о деле Ходорковского. Или — не узнали бы, что думает Сванидзе об этом деле. Или — по федеральному телеканалу не прозвучало бы, что думает Сванидзе...

Все, кто хочет знать про дело Ходорковского — знают об этом много и давно. 90 процентов (или 99) голосующих не на стороне Сванидзе. Значит, он не просветил их, не убедил, напрасно старался. А те, для кого Ходорковский не исчадье ада, — не в большом восторге от позиции Сванидзе. Он говорит, будто дело ЮКОСа — рейдерский захват. Это очень смело, особенно если называешь захватчиков (не смотрел, поэтому не знаю, назвал ли их Сванидзе). Но если он прав и дело действительно лишь в могущественных рейдерах — почему они остановились? Рейдеры — это просто бандиты, грабители; они никогда не останавливаются на удачном грабеже. Наоборот — аппетиты растут, они грабят и убивают всё новых и новых. После ЮКОСа они могли бы захватить «Сибнефть», «Норильский никель», Альфа-банк — мало ли лакомых кусков. А тут ЮКОС, и всё.

* * *

Для кого работать? Проблему выбора аудитории многие ставили очень жёстко. Маяковский:

Вам ли,

любящим баб да блюда,

Жизнь отдавать в угоду?

Я лучше в баре

блядям буду

Подавать ананасную воду!

И совсем непререкаемое: Псалтырь, псалом № 1: «Блажен муж, иже не идёт на совет нечестивых и не сидит в собрании развратителей».

Нести слово правды, сеять разумное-доброе-вечное — конечно, да. Но зачем в компании Кургиняна? Сванидзе, кажется, христианин, значит, понятно, с кого он должен брать пример. Разве Христос выступал дуэтом с идолопоклонниками?

Мир устроен ясно и понятно. (Ясно — в смысле светло; всем всё видно, только открой глаза.) Приходишь на помойку — мухи. Идёшь по вишнёвому саду, по липовой аллее — пчёлы.

Пчёлы умнее мух; строят идеально шестигранные соты, делают запасы, выращивают детей, действуют сообща, танцем передают информацию, даже яд у них целебный. Мухи — дуры, назойливы идиотически...

Пчёлы своих детей выкармливают мёдом, а мухи своих суют в дерьмо и в тухлятину, и мушиные дети там быстро взрослеют, даже не понимая, что растут в дерьме.

Мушиный король.

Жаль, школа у них одна. Непрерывно жующий опарыш толпой наваливается на бедного пчелёнка: «Ну ты, урод, чего боишься? — попробуй, пожуй, понюхай, выпей, ширнись». Потому что, с точки зрения мухи, пчела — урод, идиотка, не умеет жить.

Мухи иногда ведут себя как пчёлы, то есть садятся на мёд (но никогда его не производят). А пчёлы никогда не ведут себя как мухи, то есть не садятся на «г». Жаль, что умные люди не так последовательны и принципиальны. Они включают телевизор и плюются, и ужасаются, и возмущаются, но — опять включают.

Пчёлы разборчивы, брезгливы, а мухи и «г» жрут за обе щёки, и от мёда не откажутся, им всё годится.

Да, пчёлы несравнимо умнее. При этом — вот досада — мух почему-то больше. Может, потому что «г» больше, чем цветов и нектара... А может, это некий урок умным людям? Чтобы не отчаивались, сознавая свое меньшинство.

Будь у мух и пчёл равные права — на всех выборах и во всех рейтингах дело решали бы мухи. А потому (в мире насекомых) начальники ТВ и национальные лидеры беспокоились бы только о мушиных потребностях и настроениях и плевать хотели на пчелиное недовольство; тем более что пчёлы всё равно мёд дадут — такова их природа.

* * *

Сванидзе хороший? Мне всё равно. Предположим, что морковка в супе хорошая, а мясо тухлое. Воняет за версту. Кушать будете? Будете вылавливать хорошую морковку?

Зачем хорошая морковка согласилась булькать в кастрюльке с тухлым мясом? Мне всё равно. Может, ей приказали; может, она не понимает; может, понимает, но приказали; да и платят.

«Я не уступаю площадку! — говорит Сванидзе. — Я высказываю свою позицию!» Не уступаешь — браво. Но зачем вообще давать площадку напёрсточникам?

Когда видите напёрсточника — знайте: кто-то крышует, мент всегда где-то рядом.

Зрители? Они и фантики у Мавроди покупали с восторгом, а потом злились, что государство закрыло фабрику фантиков, а теперь злятся, что оно прежде разрешило...

«Я высказываю свою позицию!» — Кому? Миллионы раскачивались перед экраном с Кашпировским (рейтинг был выше кургинянского). Поди им скажи, что это шарлатанство, — они даже не услышат. А услышат — заорут: «Критикан, вредитель, агент ЦРУ, не мешайте лечиться!»

Хочешь донести правду? Вперёд. Хочешь рассказать что-то интересное? Давай. Радзинский — один — рассказывает ужасы про Распутина, про Сталина. Лотман — один — рассказывает про Пушкина. Люди смотрят, слушают и совершенно не нуждаются в противнике, который будет врать, что Пушкин, мол, агент Ватикана.

Зачем второй? Сейчас по ТВ даже новости — вдвоём. Это признание, что зрителю подсовывают бездарный театр вместо информации.

Всё это так просто, что даже стыдно объяснять. Но проблема гораздо шире, чем конкретная передача. Проблема называется просто: «ради денег мы готовы на всё». Вслух они говорят «ради рейтинга», но это синоним, это для отвода глаз. А деньги (и политические дивиденды) приносит массовый потребитель, примитивное число. А раз так — дело проще пареной репы: кидаешь кусок вонючего «г», и тучи мух слетаются немедля, рейтинг сумасшедший; никаким розам и пчёлам такого не видать. Вдобавок и по радио это обсуждают часами, увеличивая содержание «г» в природе. То есть сперва потребляют «г» по ТВ, а потом пережёвывают по радио. Радиодамы называют это «перемалывать кости» (хотя если говорим по-русски, то правильная идиома для сплетен — «перемывать кости»), но никаких костей в «г» вообще нету, оно просто размазывается по любому количеству эфира. Запах (газ) заполняет весь объём; школьная физика.

* * *

Дело не в том, что игра проигрышная; дело в том, что нечестная. Да, бывает, что за убеждения идут на костёр. Но пророки гонораров не получают и телестудия не костёр, Джордано Бруно там не ищите. За убеждения на телевидении не платят, не обольщайтесь.

...Передача — дерьмо. Не смотрел, а знаю. И дерьмо не ем по той же причине. Заранее знаю: стошнит.

От	Олег Н
К	Семен (26.09.2011 14:35:08)
Дата	03.10.2011 18:58:02

Вот вот: Минкин дал интеллигенции слова и схему поведения (-)

От	Семен
К	Семен (26.09.2011 14:35:08)
Дата	30.09.2011 18:45:13

С.Кургинян. Церковь низа. О Минкине и др.

http://kurginyan.ru/publ.shtml?cmd=art&auth=10&theme=&id=2214
Т
ема: Россия
Автор(ы): С. Кургинян
Дата публикации: 24.06.2009
Источник: Российские вести
No: 23

Сергей Кургинян

ЦЕРКОВЬ НИЗА

Аналитика российской культурной и политической ситуации

В конце 80-х годов ХХ века началась профессионализация театров-студий – советского театрального андеграунда. Эта профессионализация была частью перестроечного процесса. Она была неоднородной.

Профессионализировался и московский рафинированный элитный андеграунд, и провинциальные театры-студии.

Московский андеграунд смотрел на расположенный рядом с ним "большой театральный мир" весьма скептически и даже несколько свысока.

Позиция же глубинки была, естественно, совсем иной. Для нее мир именитых актеров и уж тем более театральных критиков был непререкаемым авторитетом, так сказать, старшим братом. То есть источником оценок и рекомендаций, являющихся (перефразирую классика) "и догмой, и руководством к действию".

"Старший брат" долго чурался "младшего". Но в итоге решил даровать ему новую догму как руководство к действию.

Это было сделано в 1988 году в Каунасе на общесоюзном фестивале театров-студий. Новую догму провинциальным адептам даровал театральный критик Александр Минкин.

Адепты собрались в каунасском кафе для некоего мозгового штурма. Мне как знаменосцу процесса профессионализации этих самых театров-студий полагалось открывать мозговой штурм, что я и сделал.

Минкин в ответ на мои рефлексии по поводу смыслов, идей, культурной ситуации в целом и многого другого сказал: "Мы собрались в этом замечательном прибалтийском городе не для того, чтобы извилины напрягать. Наш девиз прост: "Карбонаты и мультфильмы!"

На столиках кафе у большинства московских гуру, преподавших этот урок провинциальным ученикам, были кружки с пивом. Москвичи (не все, но многие) стали постукивать кружками и скандировать: "Карбонаты и мультфильмы! Карбонаты и мультфильмы!" Провинциалы (опять же, не все, но многие) стали подражать московским авторитетам.

В 1989 году тот же Александр Минкин высказался о Великой Отечественной войне, что, де мол, зря в 1941-м под немцев не ушли – Гитлер был лучше Сталина, и он бы уничтожил сталинизм. Тогда эту его статью бурно обсуждали в редакционных кулуарах, но в СССР не напечатали, ее опубликовали только некоторые "забугорные" эмигрантские издания.

Много лет спустя Минкин заделался чуть ли не патриотом и моралистом. Стал с пеной у рта осуждать прославленную им ранее "карбонатность". Ответственность за "карбонатность" и порожденные ею последствия (а они и впрямь были чудовищны) Минкин возложил на власть, разумеется. Не на себя ж, любимого!

Но 22 июня 2005 года – аккурат в день начала Великой Отечественной, причем в год 60-летия Победы, – Минкин все же напечатал в "Московском комсомольце" под названием "Чья победа" и с датой "1989 год" свой опус 16-летней давности о том, что было бы лучше, если бы фашистская Германия победила Советский Союз.

Для меня со времени каунасского антикультурного путча Минкин стал лицом собирательным, что по определению допускает адресацию даже к некоему "коллективному Минкину".

Коллективный Минкин мимикрирует. Заимствует патриотические штампы. Сетует на ужасы, им самим порожденные. Но его новая, суррогатно-патриотическая (а иногда, как мы увидим, и псевдобюрократическая), риторика существует отдельно от целеполагания, которое не изменилось с достославных "каунасских" времен.

Цель по-прежнему состоит в том, чтобы отсечь активные группы своего общества (кинематографистов, театральных деятелей, интеллигенцию в целом) от того, что проще всего назвать заезженным словом "духовность", и что на самом деле является особым чувством глубокой сопричастности исторической судьбе своего Отечества.

Чувством, на которое способен только тот, кто располагает "некарбонатными" и даже в чем-то "антикарбонатными" ценностями. Ибо не карбонатом единым жив человек. Да и карбонат вкупе с развлекательными культурными суррогатами ("мультиками", по Минкину) тоже недостаточен для того, чтобы человек наш (да и человек вообще) был жив в подлинном смысле этого слова.

А значит, цель коллективного карбонатчика в том, чтобы наш человек был мертв. Понимая, что тут много зависит от культурного актива страны, коллективный карбонатчик хочет, прежде всего, превратить в мертвяка этот самый актив. И через него омертвлять все остальное.

"Карбонаты и мультфильмы! Карбонаты и мультфильмы!!!"

Когда это началось? Когда наши либералы-западники, наши диссиденты, разуверившись в своем идеальном, в возможности через предъявление этого идеального наладить связь между собою и обществом, стали карбонатчиками? То есть – будем называть вещи своими именами – отрекомендовались в виде жрецов Низа, окормляющих соответствующую паству?

Жрец Низа – это быдлоделатель и быдлократ. Чтобы управлять быдлом, надо его сделать. Антикультура нужна именно для этого. Быдлоделатель все больше расчеловечивает наших сограждан. Быдлократ управляет пластичным расчеловеченным материалом. Материал этот не должен выходить из-под контроля. А значит, должен обрабатываться все сильнее и сильнее.

Поэтому и с политической, и с метафизической точки зрения позволительно говорить о формировании "карбонатного ада". Тем более, что мы все время на вывесках читаем о того или иного рода "рае" – "джинсовом", "пивном", "колбасном", "мебельном" и так далее. Поскольку подобные прилагательные со словом "рай" корректно не сочетаемы, то не надо быть докой в теологии, чтобы понять – речь на самом деле идет об аде.

Жрец Низа – служит аду. Сие известно с наидревнейших времен. В этом – тайна карнавала, знакомая еще жрецам сатурналий.

Жрец Низа – обыдливает, то есть расчеловечивает. А поскольку быдло не может по определению удерживать никакую державу (жертвовать оно ничем не будет, а какая без жертвы армия, работать тоже по-настоящему не будет и так далее), то любая власть стремится мягко или жестко обуздать жрецов подобной антирелигии. Не делает же этого только власть временщиков, которым нужно не властвовать, а "пилить".

"Карбонаты и мультфильмы! Карбонаты и мультфильмы!"

Ежу было понятно, что это не апелляция к наращиванию мощностей пищевой промышленности, к реформе советского общепита или к укреплению киностудии "Союзмультфильм". Это был курс на построение нового антропоса, который от зверя отличается лишь необратимой разрушенностью инстинктов. Да еще тем, что мясо умеет жарить, а потешив чрево обычное карбонатиком, еще и зрелищное, второе чрево тешить готов разного рода развлекаловкой. Мультиками-пультиками, стимулирующими лучшее переваривание.

Мое смутное докаунасское ощущение неправильности отдельных частностей перестроечного процесса после этих самых карбонатных радений превратилось в системное отторжение так называемой перестройки.

Провозгласив в начале ускорение, то есть борьбу за развитие технологическое и культурное, правящая реформистская советская элита вскоре вильнула в сторону. И не в сторону нового высокого идеала, а в сторону воинствующей безыдеальности, то есть церкви этого самого Низа.

Зачем нужен деятелю культуры (кинорежиссеру, театральному режиссеру), если он не жрец Низа, конечно, – новый уровень материального благополучия в одном пакете с новой аудиторией? Аудиторией потухшей, чавкающей, не способной к соединению с высокими, а значит, сложными образами.

Чего стоит для театрального режиссера мечта о красивом зале и совершенной технике, если в зале не мальчики Достоевского, которым жить или умереть неважно, важно мысль разрешить, а этот новый свиноподобный контингент?

Неужели кому-то все еще неясно, что при сохранении доминирования церкви Низа невозможно возвращение отнятого нашими карбонатчиками человеческого содержания? А без этого возвращения не может быть ни стратегии развития России, ни инноваций, ни пресловутого модернизационного поведения?

Неужели непонятно, что если этого всего нет, то красивые театральные залы (а также выставочные залы, съемочные павильоны, студии и так далее) не только выеденного яйца не стоят, но и в итоге не будут нам принадлежать?

А уж тем более нашим детям. В них будут сидеть те, кто нас завоюет. Мягко или жестко. Скорее всего, в начале мягко (через насаждаемую религию Низа), а потом жестко. В них будут сидеть те, кто не обменял благополучие на историческую судьбу, не причастился Низа.

"Что же это? – спрашивал я себя, глядя на особей, выкрикивающих омерзительный минкинский лозунг. – Ведь стоит только протянуть руку – и вот оно, всё сразу: свободное творчество, высокодуховная аудитория, великая держава, сопричастность исторической судьбе. Как можно отказаться от всего этого – ради возможности исполнить карбонатный ритуал? Что-то еще можно понять, если ненависть застит глаза по причине порабощенности номенклатурными монстрами. Но сейчас другое на повестке дня. Взятие власти новым политико-культурным активом и созидание, осуществление исторического призвания. Так почему вместо этого нужно так изголяться? Потому ли, что нутро этих особей шепчет им об их импотентности? А значит, и о том, что нужен им, как никудышным седокам, не могучий конь ("куда ты скачешь, гордый конь"), а полудохлая кляча, которая их скинуть не сможет. Или же потому, что это вообще не седоки (даже и никудышные), а шакалы в человеческом обличье? Желающие не скакать галопом или трястись рысью, а превратить конину в вожделенные пищевые продукты?"

В Каунасе я понял, что мне предлагают сделку – благополучие (свой театр, новое положение в обществе, новое качество жизни, вытекающее из этого положения) в обмен на отнятую историческую судьбу. Благополучие... Кто откажется? Но не в обмен на то, без чего благополучие для любого нормального человека является сытым адом (карбонатным, икорным, шашлычным et cetera). Любой нормальный человек не согласится на подобный неэквивалентный обмен. Любой! А уж деятель культуры – тем более. Как может деятель культуры, порожденной идеальным и зависящей от него, рубить сук, на котором сидит?

Я попытался по горячим следам Каунаса поделиться этими вопросами с нашими крупными и симпатичными мне культурными деятелями. Я убеждал их в том, что минкинизация страны будет иметь для них лично самые сокрушительные последствия. Меня выслушивали отстраненно и холодно.

Так же меня выслушивали и тогда, когда идеологические двойники Минкина развили тему карбонатов и мультфильмов до уровня большой политики.

"Что такое, – спрашивал я людей, облеченных властью и казавшихся мне разумными, – утверждение о том, что рынок сам расставит приоритеты? Разве это не догма религии Низа как руководство к действию? Пусть утверждающие прежде, чем это предлагать стране, осуществят подобное на огородной грядке. Позволят сорняку свободно, по-рыночному, конкурировать с огурцами и помидорами".

"Что такое, – спрашивал я этих людей, – заявление Козырева о том, что деньги должны стать национальной идеей? Ведь он говорит, что вы это совместным решением Совета Безопасности приняли. Но ведь это классическая формула построения чисто криминального государства. И это опять же религия Низа, несовместимая ни с какой настоящей, долговременной государственностью. Потому что криминальное государство (пиратское королевство, то есть) будет уничтожено извне, как раковая опухоль, и само себя изнутри уничтожит".

Станислав Лем написал когда-то книгу "Сумма технологий". Сумма технологий Низа создала в России особую ситуацию – ситуацию трех "Д": деградации, декультурации, десоциализации. И пока власть не признает, что стартовым условием осуществления всех ее замыслов являются именно эти три "Д" как наша преобладающая действительность, – мы не выйдем из тупика.

"Карбонаты и мультфильмы! Карбонаты и мультфильмы!"

Собравшиеся в Каунасе молодые деятели альтернативного театра, воодушевленные новыми перестроечными возможностями, готовы были внимать любым откровениям московских авторитетов. Их причастили религии Низа. Они причастились. И – понеслось!

"Куда несешься ты?"...

Куда-куда... В резервацию, в самоизмену, в потерю идентичности, права на историческое бытие... В ликвидацию.

"Поезд следует со всеми остановками. Следующая остановка – "Русский ад"". Ведь не зря басаевцы выкрикивали: "Русские, добро пожаловать в ад!"

Давнюю историю про Минкина с его карбонатами и мультфильмами я вспомнил дважды.

Сначала на XVIII Международном кинофоруме "Золотой Витязь", состоявшемся в Липецке 23 мая 2009 года.

На липецком форуме (или, точнее, круглом столе, проходившем в рамках форума) я увидел то, чего ждал в течение двадцати лет. Упершуюся, опамятовшуюся глубинку, чувствующую, что ее волокут в этот самый окончательный – безгосударственный и бездуховный – ад, и воющую: "Не хочу-у-у!" И – творческую элиту, яростно отказывающуюся прислуживать в церкви Низа. Элиту московскую (а также международную), вполне статусную и благополучную. Но при этом вплетающую свое "не хочу-у-у" в то "не хочу-у-у", которое рвалось из провинциальной души.

Вопль "не хочу-у-у!" уже не был растерянно-невнятным, как лет десять назад. Родились оценки, формулировки. А также нежелание заниматься только корпоративными проблемами, жить только корпоративными интересами.

Таково было впечатление от форума. Опомнившаяся часть общества готова к бою. И под карбонатным флагом плыть в русский ад категорически не желает.

Второй раз я вспомнил про карбонатный флаг этот и минкинизацию всей страны, прочитав статью Михаила Швыдкого "Гений и место" ("Российская газета" от 10 июня 2009 года). По сути статья была посвящена форуму кинематографистов. И принятому на форуме манифесту.

М.Швыдкой тщательно комуфлировал эту суть перечислением большого числа проблем и большого числа имен. Но нужно быть безмозглым болваном, чтобы не понять – статья Швыдкого ВСЕЦЕЛО посвящена Никите Михалкову и его новым культурно-политическим начинаниям.

Добро бы М.Швыдкой (все-таки опытный критик и культуролог) просто давал негативную (или даже уничижительную) оценку этим, глубоко чуждым ему, начинаниям. Но в том-то и дело, что в своей компактной статье он ухитрился сделать заявку на альтернативную культурную политику и даже философию.

Заявку странную. Такую странную, что дальше некуда.

Заявку, по сути реанимирующую (конечно же, в совершенно новом обличии) ту религию Низа, которая мне памятна по репризе Минкина и организованному им каунасскому шоу.

Только тогда Минкин стремился приобщить общество к церкви Низа и после такого воцерковления общества разгромить с его помощью государство.

А теперь Михаил Швыдкой, рядясь в одежды государственника (а отчасти и зрелого, конструктивного бюрократа), призывает знаете к чему? К огосударствлению этой самой церкви Низа.

Повторяю, в статье Швыдкого обсуждается вроде бы очень многое. И даже слишком многое. Что угодно, кроме огосударствления какой-то там церкви Низа. Тут вам и конфликты вокруг министерства культуры, и деятельность разных министров культуры, и конфликты министерства культуры с другими ведомствами, и ситуации в подведомственных министерству культуры учреждениях (Росгосцирк, музей в Абрамцеве и пр.), и ситуации со строительством и реконструкцией учреждений культуры и так далее.

Швыдкой сожалеет по поводу того, что нынешний министр культуры Александр Авдеев вынужден решать накопившиеся в предшествующие годы проблемы. Он вскользь обсуждает деятельность Александра Соколова на посту министра культуры и... И постепенно переходит к обсуждению давнишней проблемы взаимоотношений между лидерами, создающими произведения культуры, и чиновниками, управляющими культурой.

Лидеры обвиняются в том, что они проводят разрушительную для государственной культурной политики линию. В числе таких лидеров ("лоббистов культуры") названы Юрий Темирканов, Валерий Гергиев, Олег Табаков, Александр Калягин, Михаил Плетнев, Никита Михалков, Зураб Церетели и другие.

Разместив Михалкова в этом ряду, М.Швыдкой затем концентрируется именно на Никите Сергеевиче, иронически цитируя строчку из вдохновленного им "Манифеста кинематографистов", указуя на скорый переход в "Манифесте" от стратегических проблем к проблемам финансирования кинематографа, упрекая авторов "Манифеста" в том, что они пропустили все главные (и не ими сделанные) кинематографические открытия последних лет, и... И призывая авторов (как в каком-нибудь 1975 году) учиться правильному подходу у Д.Медведева, давшего надлежащее интервью газете "Коммерсантъ" 5 июня 2009 года.

Речь идет не о затыкании ртов! М.Швыдкой, помахав перед неразумными кинематографистами газетой "Коммерсантъ" от 05.06.09, сразу же оговаривает: "Художники на то и художники, они вправе доводить любую свою обеспокоенность до общества".

Но, констатируя это право, М.Швыдкой тут же указывает на то, что попытка кинематографистов довести свою обеспокоенность до общества не должна восприниматься властью всерьез, ибо такая попытка представляет собой "еще одно свидетельство того, как опасно государству передоверять свои функции внутрипрофессиональным группам даже самых уважаемых людей".

Тезис странный и во многом парадоксальный. А поскольку он сопровожден апелляцией к мнению высшей власти, изложенному аж в газете "Коммерсантъ" (по-видимому, все больше претендующей на то, чтобы к 2010 году стать чем-то наподобие газеты "Правда" года этак 1970-го), то странность обычная превращается в странность исключительно политическую.

У нас привыкли заниматься произвольными трактовками высказываний глав государства. Но надо же, осуществляя подобные отсылки, как-то с чем-то соотноситься!

Прочитайте все крупные тексты президента Медведева (для меня как политолога это профессионально обязательно). И попытайтесь выделить в них безусловную лейттему. Если вы не проявите при этом крайней тенденциозности, то тема выявится немедленно. И тут что профессионал-политолог, что просто заинтересованный читатель - все понимают, что медведевская лейттема – поддержка гражданского общества против чрезмерной, неэффективной бюрократизации.

Но разве мнение творческого союза – это не выражение позиции части гражданского общества, наиболее компетентной в проблематике, касательно которой выражено данное мнение? И что? Надо воспользоваться именем Медведева для того, чтобы приструнить гражданское общество, сказать, что "опасно государству передоверять свои функции" этому обществу? Правомочна любая позиция. Но эта позиция является диаметрально противоположной медведевской, хотя отстаивается со ссылкой на авторитет Медведева.

Однако главное не это, а то, почему осуществляется такой "странный" ход. Ведь в предыдущую, обобщенно "минкинскую", эпоху осуществлялся ход прямо противоположный!

Творцов призывали на войну с бюрократией, бюрократию унижали, называли косно-некомпетентной. И все это делалось со ссылками на приоритет гражданского общества по отношению к государственной бюрократии.

Так что же, теперь речь идет о противоположном? Господин Швыдкой становится главой консервативного лагеря, он прозревает, призывает всех на борьбу с гражданским обществом во имя торжества единственно профессиональной и созидательной бюрократии?

Можно было бы порадоваться по этому поводу и сказать: "Как все-таки время меняет людей! Как они учатся на своих ошибках! Как переходят от либерализма к консерватизму!" Можно было бы даже провести – для кого-то в чем-то и позитивную – параллель между Михаилом Швыдким и обер-прокурором Синода Константином Победоносцевым.

Но ведь мы все понимаем, что Михаил Швыдкой предъявляет нам не то, что Фридрих Ницше именовал переоценкой ценностей. Что ценности у Михаила Швыдкого прежние. А вот пафос – диаметрально противоположен тому, который имел место в предыдущую (условно "минкинскую") эпоху.

Так что же это за новое соотношение ценностей и пафоса? Возможен ли в принципе феномен либерального Победоносцева? При том, что обер-прокурор Синода был человеком глубоко и последовательно консервативным?

Не хочу обременять читателя философскими подробностями. И просто информирую его о том, что феномен либерального Победоносцева столь же возможен, как и феномен соленого сахара. И что сей феномен называется "оксюморон" (лишенное любых элементов синтеза соединение противоположностей). Оксюмороны бывают разные. Гегель выделил внутри семейства оксюморонов некий важнейший тип – превращенные формы.

Форма в принципе должна выражать содержание. В определенных случаях она может от него обособляться. И в крайних случаях она начинает это содержание уничтожать. Превращенной она становится только в этих крайних случаях. К сожалению, дело тут не в философских умствованиях, а в политической практике, причем более чем прискорбной. Практика же эта состоит в следующем.

У некоего субъекта есть цель. Ему, например, надо "завалить" государство. Что тогда он должен делать? Противопоставлять государство гражданскому обществу. То есть возбуждать протест в этом самом гражданском обществе. Но мало возбудить протест. Надо еще проконтролировать идеологическое качество этого самого протеста. В конце 80-х годов прошлого века антигосударственные умонастроения были органичны для гражданского общества. И эти умонастроения находились под контролем того, что я назвал церковью Низа. Соответственно, жрец Низа любил тогдашнее гражданское общество – как состоящее из творцов, так и любое иное.

Через двадцать лет оказалось, что гражданское общество, во-первых, отнюдь не рвется разрушать свое государство (хотя и справедливо выражает недовольство по поводу определенных его черт), и, во-вторых, начинает, находясь у тех врат, к которым привели его жрецы Низа, наинаглейшим образом упираться. И выть это самое "не хочу-у-у!". И что прикажете делать жрецам Низа?

Понятно, что! Приступать к огосударствлению церкви Низа. И учреждать инквизицию этой церкви. Господин Швыдкой выступает как главный инквизитор оной. И грозит всеми возможными карами упирающемуся гражданскому обществу.

Чего стоит, например, такая фраза нового кандидата на роль главного инквизитора огосударствляемой церкви Низа: "Групповой эгоизм, как и эгоизм индивидуальный, прекрасен в творчестве и непродуктивен в управлении".

Никакой Победоносцев не смог бы породить подобный бюрократический концентрат. И Суслов бы не смог. А Демичев, так тем более. Швыдкой же – может. При этом речь уже идет, как мы видим, не о противопоставлении собирательного Хуциева – собирательному же Михалкову. Нет, речь идет о противопоставлении им обоим (эгоистическим неразумным творцам) некоего стерильного и альтруистического клерка.

Но откуда возьмется у клерка вообще и клерка нынешнего в особенности этот, ставший вдруг Швыдкому желанным, альтруизм? Или иначе – почему клерк, в отличие от Михалкова и Хуциева, будет лишен группового и индивидуального эгоизма? По мне, так этот клерк в качестве продукта нашей действительности будет воплощением наихудшего эгоизма. А Швыдкому что кажется? Что отсутствие творческой потенции стало патентом на альтруизм? На абсолютную приверженность общему делу?

Клерк он и есть клерк. У нас он, вдобавок, еще не веберовский (пронизанный рациональной протестантской или иной этикой), а прямо противоположный. Наш клерк, как показал опыт последних десятилетий, будет холодной рукой уничтожать все творчески значимое ради личных амбиций, желания угодить начальству, чиновной осторожливости.

Так было и в прошлом (и советском, и досоветском). Но сейчас сие приобрело беспрецедентный и в силу ряда причин особо ликвидационный характер.

Что же касается прошлого, то его опыт говорит об одном. О том, что не выходи тогда наши творцы культуры на самое высшее политическое руководство (которое при всех его недостатках все же никак не ликвидацией занималось и потому культуру ценило, а церкви Низа остерегалось) – у нас клерк культуру давным-давно уничтожил бы. А заодно и державу.

И не по идеологическим причинам, а по причинам несопоставимости чиновного ничтожества и стоящих перед культурой задач.

Но если в прошлом клерк еще ходил под Богом, а также царем (или неликвидационным генсеком), и потому действовал с оглядкой на оные сущности (а ну как начальство выговор закатит за плохое качество культурной продукции), то новая эпоха показала, что такое клерк, освобожденный от всех ограничений.

Это существо способно выполнять две функции: "пилить" и "лизать". В основном же – пилить. Причем под корень. Отдать в эти руки культуру в регрессирующей стране (а по сути, речь идет об этом) – значит добить все, что не удалось добить ранее.

Я не говорю об отдельных людях. Я их не знаю. Судить о них не берусь. В детали их деятельности никогда не вникал. В кланы, с ними сопряженные, не вхожу. Антибюрократический пафос мне по определению чужд. К бюрократической деятельности потому отношусь с умеренной благожелательностью и сдержанным уважением. Априорно полагая, что большинство лиц, ею занимающихся, делает свою управленческую работу. Необходимую для того, чтобы все не потонуло в окончательном хаосе.

Но одно дело – эта работа, а другое – большая политика. Одно дело – незаменимый управленческий труд, а другое дело – общественный процесс. Обсуждаю я – процесс на современном этапе. И роль в нем крупной творческой личности.

Творческой – значит, любящей.

Люди – существа грешные. Обуреваемые разного рода эгоизмами. Но преодолевает эту греховность не стерильность бюрократии, а творчество как любовь. Любовь и только любовь лежит в основе творчества. При любой его, творчества этого, сопричастности греховному и мирскому.

Это касается не только культуры.

Королев как создатель ракет – был наделен групповым эгоизмом и эгоизмом индивидуальным? Безусловно!

Но он был конструктором милостью Божией. То есть человеком, который понимал, что такое создание ракет, и любил ракеты. Поэтому Королев и Янгель могли и враждовать, и договариваться по поводу судьбы ракетостроения.

Я могу себе представить даже, что Королев, увидев, что Янгель создал ракету на порядок лучше, чем он, ненавидя Янгеля, влюбился бы в его ракету. Повторяю – я не говорю, что это обязательно было бы так. Но это хотя бы возможно.

И я точно знаю, что ни Королев, ни Янгель ракетостроение как отрасль губить не стали бы, что бы кто бы им не приказывал. А клерк, выдвинутый по партийной линии и ставший шишкой на ровном месте, губить будет то, что ему прикажут. А также просто то, чего он не понимает и уж заведомо не любит.

Когда судьбою грызущихся конструкторов-эгоистов занимался Сталин или кто-то соразмерный, у нас были известные всем победы. А когда этим же стали заниматься чиновники, все "накрылось".

Подобная логика действует и в других сферах. Не будем никого идеализировать. Но Михалкову охота снимать кино, для него этот процесс не сведен ни к административным манипуляциям, ни к их современным суррогатам известного рода. Поэтому в итоге он, любя кино, может приподняться над индивидуальным или групповым эгоизмом. А нынешний клерк (разумеется, как собирательный образ) не любит ничего, кроме своего счета в банке и своей драгоценной карьеры. Карьеру же он готов делать даже и на смерти этой самой культуры. Поскольку нонче это намного легче.

Умопомрачительный возврат к сентенциям, дышащим худшими застойными стереотипами, говорит о том, что церковь Низа, стремясь к огосударствлению, хочет завершить ликвидационный процесс, добить общество, построить на его останках новое царство – царство превращенных форм, которое я уже давно назвал Зазеркальем.

Что такое это царство? Как его суть познать до того, как оно будет построено? Да очень просто! Через слово "смерть". Добавьте к названию "Министерство культуры" это слово – и получится "Министерство смерти культуры". Также и с другими министерствами. А если в целом – то с добавкой слова "смерть" получается нечто, именуемое "ликвидком".

Вот чему будет нынче противостоять, как мне кажется, даже сегодняшнее, все еще податливое, российское общество. Вот о чем говорит и "Манифест кинематографистов", который не нравится Швыдкому, и вся наша сегодняшняя реальность.

Это новая объективная тенденция. Ее смысл – в этом самом "не хочу-у-у!". Он обратен карбонатной оргиастичности, свойственной молодой (минкинской, так сказать) церкви Низа.

Как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Общество изменилось. Изменилось необратимо. И каждый, кто не учтет подобной метаморфозы или начнет ее интерпретировать приземленно – уничижительно и уменьшительно, – будет сметен.

Это касается отнюдь не только Швыдкого. То есть совсем не только Швыдкого! Не стал бы я так подробно анализировать столь частный фактор, если бы не понимал, что за феноменом Швыдкого стоит некий весьма масштабный и сокрушительный ноумен. Маркс назвал бы его "классом". Но я здесь все же предпочитаю более размытый и гибкий кантовский термин.

В Россию возвращается не политика, как кто-то считает, а история. Хотите воевать против нее – воюйте. Но вряд ли это то, что лично я рекомендовал бы, к примеру, нынешним лидерам Российской Федерации.

Мне предлагалось участвовать в написании "Манифеста кинематографистов", принятого на XVIII Международном кинофоруме. Но как-то так получилось (без всякой теории заговора), что я участия в этом не принял. И слава Богу. Потому что неучастие позволяет мне предложить читателю данную картину происходящего.

Господин Швыдкой пишет: "К счастью, государство не является творцом культуры. Это великая миссия народа и тех его представителей, кто способен выразить его боль и радость в художественных образах".

Во-первых, не являясь творцом культуры, государство может быть ее истребителем (ликвидкомом). И творцы культуры это, наконец, поняли.

Во-вторых, в России – если ей суждено быть в XXI столетии – великую культуротворческую миссию народа всегда будут возглавлять те, кто не только выражают его боль и радость в художественных образах, но и делают нечто большее. Соединяют образы – в Образ. А Образ, всегда являющийся образом Матери, Родины и Души, – с народом, который и народом-то становится лишь тогда, когда соединен с Образом.

Огосударствление церкви Низа – путь к формированию Антиобраза. Дело это донельзя скверное. И во избежание множества проблем, которые возникнут у власти в момент, когда она окажется хотя бы косвенно Антиобразу сопричастной, – лучше бы это скверное дело немедленно прекратить.

От	Семен
К	Семен (26.09.2011 14:35:08)
Дата	30.09.2011 18:29:55

Николай Сванидзе раскрывает «МН» секреты полемики на телевидении

http://www.mn.ru/newspaper_freetime/20110916/304896016.html

Опубликовано 16 сентября, 00:05, в газете «Московские новости» № 120

«Полемику выигрывает не более умный, а тот, кто лучше бегает в мешках»
Николай Сванидзе раскрывает «МН» секреты полемики на телевидении
Татьяна Малкина

«Мы живем в этой стране и хотим, чтобы она была лучше. Поэтому надо как лягушка-оптимистка работать лапками»// © артем житенев/риа

Какая память нам нужна? Николай Сванидзе
Раскрашенная правда

ТЕГИ: телевидение, Интервью

— Вся страна в расстроенных чувствах смотрит твой новый проект «Исторический процесс».

— Смотрит — это хорошо, почему в расстроенных — не понимаю.

— Да я тоже в расстроенных чувствах: зачем ты это делаешь? И потом, меня угнетает форма. Крик, пена, ор. Зачем? Этот проект ты придумал или тебе его предложили?

— Это проект продюсера Натальи Никоновой. Несколько месяцев он выходил на Пятом канале, питерском, в другом формате в ежедневном режиме. Передача называлась «Суд истории», я был судьей, а оппонентом Сергея Кургиняна — Леня Млечин. После смены руководства Пятого канала передача закрылась, потом ее взял Олег Добродеев на канал «Россия 1». Но Млечин, блистательный в этой роли, — лицо канала ТВЦ. Так что теперь судьи никакого нет, а Кургиняну оппонирую я. У меня на эту тему была переписка с очень уважаемым мною человеком — Владимиром Войновичем.

— Наверняка он был не в восторге от проекта.

— Да, он задавал те же вопросы и рекомендовал подальше отойти от этого проекта, ибо зачем помогать Кургиняну раскручивать его позицию. Но, на мой взгляд, уходить от любой полемики нельзя. Наверняка тебя и наших с тобой единомышленников раздражает результат телевизионного голосования. Голосование идет в одну калитку. То же самое было и на Пятом канале, думаю, так и дальше будет по вполне объективным причинам. Независимо от того, как Кургинян высказывает свою позицию — эмоционально, истероидно, хладнокровно, он может просто заявить: значит так, я за Сталина, за Советский Союз и против Америки, и пошли все на хрен, и за него будут голосовать девять из десяти человек. Это, конечно, не вполне репрезентативная выборка, результаты социологических опросов другие. Но все равно цифры будут в его пользу.

Здесь иная специфика — голосует наиболее активная часть аудитории, а его единомышленники наиболее активны. Многие голосуют не по одному разу. Но голосуют десятки тысяч, а смотрят миллионы. И те, кто голосует, часто вообще не слушают аргументы. Они действуют по принципу свой–чужой. Позиция Кургиняна соответствует их представлениям о прекрасном — они сидят и жмут кнопку, вообще не слушая. Те, кто смотрит, слушают и Кургиняна, и меня, делают какие-то выводы.

— Как можно делать выводы? Вы кричите одновременно и так страшно.

— Иногда страшно, иногда одновременно, иногда поодиночке, но не только кричим. Зрителя привлекает эмоциональность. Но в этой передаче есть и содержательная сторона, своя у каждого из нас. Она тоже услышана. И уходить даже от такой полемики, с криком, нельзя. Ведь последние годы на всех федеральных каналах и в значительной степени в интернете пропагандируется позиция, которая почти полностью совпадает с позицией Кургиняна. Есть коллективный Кургинян, который на всех каналах проводит примерно одну политическую линию. Этим и объясняются результаты голосования телеаудитории. И если мы уйдем от полемики, его позиция станет еще более выигрышной.

— Меня не раздражают результаты голосования по причине полной их предсказуемости, символично, что там соотношение десять к одному. Мне кажется, что уровень дискуссии на передаче невысокий, прости. Но если мы с тобой оба признаем, что аудитория в целом и отражающий ее телевизионный ящик и так на девять десятых соответствуют облаку идей под названием «коллективный Кургинян», то в чем смысл дальнейшей дискуссии на эту тему? Ты представляешь собою меньшинство. Узок круг либеральных интеллигентов, разделяющих твою позицию, и страшно далеки они от народа.

— Задача в том, чтобы их число увеличивалось. Можно, конечно, ограничить свое присутствие и встать в позу обиженной гордости. Не буду с ними разговаривать, они так кричат, они такие противные! Они такую чушь несут! Я с ними не буду разговаривать! Мне действительно приятнее разговаривать с Таней Малкиной, чем с Кургиняном, ты понимаешь? Но только проку будет гораздо меньше.

— А в чем ты видишь прок?

— В том, что излагаю свою позицию.

— Но у тебя же есть масса других возможностей излагать свою позицию.

— Нет у меня других таких возможностей. Это же федеральный канал практически в прайм-тайм. Это многомиллионная аудитория. И отказываться от этой возможности безответственно.

— То есть ты считаешь это в некотором смысле миссией своей?

— Если угодно, да.

— И при этом обладаешь достаточным смирением, чтобы полагать: если двух-трех человек ты убедил в чем-то, то это уже...

— Смотрят миллионы. КПД выше, чем два-три человека. Смирения у меня, к сожалению, мало. Наоборот, довольно много претензий, в том числе на то, чтобы каких-то людей убеждать.

— Я разные отзывы читала. Девять десятых из них — это ламентации на тему «жидовская морда Сванидзе, невзирая на нееврейскую фамилию, смеет возражать прекрасному Кургиняну».

— На единомышленников мне работать бессмысленно. А за сочувствие благодарю и прошу оценивать разговор не по количеству звонков в эфир, а по содержательной его части. Абсолютно убежден, что я его не проигрываю. И количество людей, которые думают, что я его проигрываю, резко снизилось бы, если убрать вот эти вот циферки — результаты звонков.

— Какой-то замкнутый круг. Ты его, конечно, не можешь проигрывать, потому что ты умный, образованный. А твой оппонент, может, и образованный, но безумный.

— Да, полемику выигрывает не более умный и образованный. Это как бег в мешках — выигрывает не тот, кто лучше бегает, а тот, кто лучше бегает в мешках.

— Боюсь, ты просто обречен. Как ты можешь выиграть? Кургинян ведь профессиональный бегун в мешках.

— А я работаю на телевидении двадцать лет. И тоже темпераментом бог не обидел. Я профессиональный историк и журналист, какого черта?

— Насколько ты играешь, а насколько искренен? Насколько отстранен от происходящего в студии?

— Нужно больше игры. Я очень искренен, и уровень этой составляющей мне нужно снижать.

— Но это же бессмысленно — ты не сможешь переиграть Кургиняна, потому что ты не актер, не режиссер, не театральный человек.

— Это не значит, что я должен переходить в актерство. Думаю, что и Кургинян в какой-то степени искренен. Но при еженедельном эфире постоянно работать на искренности нельзя, физически сложно. Я просил бы своих сторонников относиться ко мне без снисходительного сочувствия, но с пониманием того, что делается нужная вещь.

— Так в чем ее нужность?

— Надо сохранять присутствие. Вот в этой программе с высоким рейтингом я реально присутствую, могу эмоционально, содержательно в течение часа двадцати минут излагать и доказывать свою позицию, которая диаметрально противоположна позиции другой части публики, пусть более многочисленной. Зачем мне от этого отказываться?

— По мнению соратников, которые любят твои «Исторические хроники» и считают тебя своим представителем на федеральном канале, твое участие в «Историческом процессе» — все равно как если бы любимый папа сел играть в карты с шулером, зная, что он с шулером играет. А деньги семейные.

— Нет, не так. Я ничего не проигрываю. Позиция Кургиняна все равно излагается — со мной или без меня. Она круглые сутки излагается на всех федеральных каналах на всю нашу многомиллионную родную аудиторию. Если я уйду, она будет излагаться без меня. А пока я имею возможность излагать свою позицию, потому это не проигрыш семейных денег. Нельзя отказываться от таких вещей только из-за того, что нашим единомышленникам неприятно видеть, как девять десятых голосуют в пользу Кургиняна. Повторяю, не тех, кто смотрит, а тех, кто голосует.

— Думаю, не в голосовании дело.

— Я тебя уверяю, дело в голосовании. Как в спорте. Я вот болею за команду московского «Торпедо», которая больше не играет в высшей лиге. Если «Торпедо» будет играть с «Барселоной», я все равно буду болеть за него и расстраиваться, что «Торпедо» проиграет со счетом 0:12.

— А я расстраиваюсь из-за того, что вижу так много Кургиняна.

— Тут ситуация иная. Здесь реагируют на выкрик людей с трибуны. Им кажется, что если с трибуны сильнее кричат в пользу Кургиняна, значит, Кургинян лучше играет. Но это не так. Мне нельзя отказываться от воздействия на молчаливое большинство, которое смотрит телевизор и не звонит. Иначе на кой черт мы тогда работаем?

— Хороший вопрос. Хотела его тебе задать.

— Для того чтобы детей своих кормить, это само собой. Это я выношу за скобки, это наша профессия. Но давайте тогда закроем вообще все либеральные СМИ или претендующие на либеральность газеты, радиостанции, сайты. Потому что они все равно капля в море. Но ведь никто не призывает закрывать «Эхо Москвы», потому что у него рейтинг ниже, чем у федеральных телеканалов? Там тоже разные люди выступают — и Проханов, и Шевченко. Консервативно-мракобесная составляющая массового сознания значительно лучше представлена в СМИ, значительно ярче выражена в аудитории, чем противостоящая ей, которую мы назовем либеральной. Но это не значит, что нужно отказываться от изложения либеральной позиции только потому, что за консерваторов больше голосуют и громче кричат.

— Если бы ты занимал позицию Добродеева или любого другого начальника федерального телеканала и тебе принесли идею ток-шоу «Исторический процесс», кого бы ты позвал?

— Ящик — это не ученый совет академического института. А список людей, умеющих эмоционально и четко излагать свою позицию, короток. Среди либералов есть, конечно, отчаянные ребята с неплохо подвешенным языком, получившие некоторое образование.

— Кто, например? Может, я не знаю своих героев?

— Думаю, Юля Латынина могла бы изложить позицию, Женя Альбац...

— Да, это была бы рейтинговая программа, возможно, с элементами вольной борьбы.

— С той стороны, кстати, список тоже не длинный. Потому что есть куча мракобесных отмороженных типов, которые хороши только в своей тусовке.

— А почему тебе в голову не пришло ответить так: мол, был бы я директором, вообще не заморачивался этим глупым, хоть и рейтинговым жанром ток-шоу. А вместо этого в эфирное время запузырил бы много документальных фильмов Сванидзе, отдал бы эфир либералам.

— Это была бы другая страна. И если бы мы жили в ней, наверное, я побеждал бы Кургиняна по результатам телевизионного голосования. И вообще в этом ток-шоу не было бы необходимости. Потому что всерьез обсуждать, был ли Сталин злодеем и реально мочил ли он людей, было бы нелепо. Как нелепо было бы это обсуждать в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Тогда такая позиция не получила бы и десяти процентов голосов. Как сейчас больше десяти процентов голосов не получает моя. Но мы живем в этой стране и хотим, чтобы она была лучше. Поэтому надо как лягушка-оптимистка работать лапками. Если угодно, я занимаю позицию этой лягушки. И удивлен тем, что эта позиция не встречает понимания у значительной части наших с тобой единомышленников.

— Ты упомянул, что в конце 1980-х — начале 1990-х невозможно было бы обсуждение — даже не в эфире федерального канала, а просто на улице — вопроса, был ли Сталин злодеем. А почему теперь по-другому? Что изменилось?

— Изменилась страна. И за последние десять-двенадцать лет резко изменилась официальная государственная позиция. При помощи тяжелой артиллерии, прежде всего федеральных телеканалов, идет активная, эффективная и разнообразная пропаганда ностальгии по советскому прошлому. Совершенно перестроилось сознание людей, которые забыли, что такое Советский Союз. Кто-то забыл, кто-то не знает, кто-то кормится легендами. Так Мюллер в «Семнадцати мгновениях весны» говорит Штирлицу: мы должны работать на тех, кто сейчас рождается. Те, кому уже десять лет, не простят нам голода и бомбежек. А для тех, кто сейчас материнскую грудь сосет, мы будем легендой.

Никто не вспоминает, что нельзя было ничего говорить! Это людям непонятно. Как непонятны им рассказы о пустых прилавках. Они не могут себе это представить. Когда не было мяса в магазине? Иди в соседний магазин!

— Мяса, может, и не было, но зато сколько достоинства, зато какая пенсия! Для всех примерно одинаковая.

— Конечно, когда для всех пустые прилавки, ты не можешь никому завидовать. Для нынешней молодежи советская власть и великий могучий Советский Союз, которого все боялись и который уважали, — легенда.

— Регулярно ввязываюсь в подобные дискуссии, хотя уже поняла: аргумент о том, что ничего не было в магазинах, не вызывает доверия. Я даже написала об этом колонку в «МН», где решила не упоминать бездуховное — трусы, туалетную бумагу и еду. Написала о том, что сама уже не припомню, как технически была устроена невозможность выехать за границу.

— Да уж, это было устроено прекрасно. Но сейчас этим никого не купишь. Потому что более 90% жителей России за границей никогда не были.

— Нам надо как-то объяснить все это молодым согражданам. Нам с тобой понятно, за что мы ненавидим Советский Союз, но нас же все меньше...

— Конечно, надо.

— Предположим, ты прав: в течение десяти-тринадцати лет продолжается идеологическая реставрация, которая исходит от власти. Зачем ей это нужно? Насколько это сознательная политика?

— Это сознательная политика. Я думаю, это сделано, чтобы консолидировать людей под собой. А консолидировать легче через общие приятные воспоминания. Надо было показать общего врага, и враг этот должен быть интересен. Это не какой-нибудь Берег Слоновой Кости, враг — Америка. Вот с кем воюем! Ребята, он же все время нас атакует! Нам нужно плечо к плечу, локоть к локтю и под знаменем понятно кого.

— А это зачем?

— Как зачем? Для стабилизации ситуации. Надо сказать, что в какой-то момент это сработало, стабилизация произошла в начале 2000-х. Другой вопрос, что она не была должным образом использована. И дальше все то же самое пошло уже ради себя самого.

— То есть история старая как мир. У тебя есть надежда на то, что начнется какая-то другая история при нашей с тобой жизни?

— Где-то на уровне поджелудочной железы я оптимист. Но на рациональном уровне меня сейчас мало что к этому склоняет.

— То есть ты лягушка-стоик? Даже если нам не удастся взбить масло, мы должны продолжать?

— Не догоним, так согреемся.

— Я, конечно, тебе завидую. Потому что в отличие от меня у тебя есть еще квалификация. Ты все-таки учитель истории, всегда можешь заработать себе на хлеб, если вдруг тебе станет совсем уж противно или грустно.

Хронический исторический

Николай Сванидзе окончил исторический факультет МГУ, стал преподавателем истории со знанием иностранного языка. На телевидение, по его словам, попал случайно в 1992 году. Сначала был комментатором программы «Вести», потом автором и ведущим программ «Контрасты», «Подробности», «Зеркало». Создал и ведет цикл исторических программ и телефильмов. В 1997–1998 годах возглавлял ВГТРК. В 2006 году снялся в кино, сыграв роль Алеши Сванидзе, брата первой жены Сталина Като Сванидзе, в телесериале «Жена Сталина». В 2008 году вышла книга Николая и Марины Сванидзе «Медведев» — первая биография президента России, написанная на основе эксклюзивного материала.

От	Леонид
К	Семен (30.09.2011 18:29:55)
Дата	01.10.2011 06:05:25

Примечательно

Это относится не к данной передаче, а вообще ко всем ток-шоу, где оппоненты ведут себя... Адекватные люди так на базарах и вокзалах себя не ведут, как по ТВ. Видишь картину базарной свары. Естественно желание - сплюнуть и свалить подальше от участников перебранки. Чума на оба ваших дома.