От C.КАРА-МУРЗА
К Вячеслав
Дата 24.12.2010 10:08:40
Рубрики Россия-СССР; Образы будущего; Модернизация; Тексты;

Re: Понятно, что нас заинтересовали разные вещи

Я прицепился потому, что вы "согласились с оценкой Ионина", а вы ее просто не заметили, т.к. она вас не интересует. Меня, строго говоря, сам Ионин тоже не интересует, я его не знаю и могу легко согласиться, что он неолиберал. Но вот проблема: два уважаемых человека говорят: "он неолиберал!" Я прошу объяснить, каковы основания для этого вывода, а ответа нет. Это меня и заинтересовало. Какими инструментами пользуются коллеги, чтобы классифицировать символические фигуры (пусть и разного калибра - Рабле, Кожинова и Ионина)? Как можно вести "сборку общностей", если ярлыки приклеиваются произвольно, и даже вопроса о методе нельзя задать?
От Artur
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 10:08:40)
Дата 26.12.2010 01:40:20

Раз уж слово деструктор так отвлекло ваше внимание, радикально всё упростим

> Какими инструментами пользуются коллеги, чтобы классифицировать символические фигуры (пусть и разного калибра - Рабле, Кожинова и Ионина)? Как можно вести "сборку общностей", если ярлыки приклеиваются произвольно, и даже вопроса о методе нельзя задать?

Какими методами вы предполагаете собрать общество, в котором есть множество людей стремящихся к сверхмодерну ? По моим представлениям такие люди просто несовместимы с гражданской нацией
От Мак
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 10:08:40)
Дата 24.12.2010 13:21:48

Чтобы и остальные понимали о ком речь. Л.Г.Ионин. Апдейт консерватизма.

Леонид Григорьевич Ионин

http://www.hse.ru/data/2009/11/24/1234511690/DSCF4676.JPG



http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%BD,_%D0%9B%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B4_%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87

Биография из Википедии

Окончил философский факультет МГУ (1970). В 1970—1975 гг. обучался в аспирантуре Института социологии АН СССР. Доктор философских наук (1983), профессор (1990). Профессор кафедры экономической методологии и истории Государственного университета — Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ), декан Школы российских исследований.

С 1973 по 1988 работает в Институте социологии АН СССР в качестве младшего, затем старшего научного сотрудника. В 1988—1989 является заместителем директора, и. о. директора НИИ культуры Минкультуры СССР и АН СССР. С 1989 работает в Институте социологии главным научным сотрудником, руководителем секции «Социодинамика культуры и ценности российского общества». С 1998 — декан факультета прикладной политологии Государственного университета — Высшей школы экономики. Является руководителем магистерской программы «Международные отношения в евро-атлантическом и евро-азиатском сообществах».

Леонид Ионин начинал как историк социологии, сосредоточившись на исследовании антипозитивистских концепций социологии (социальная феноменология, символический интеракционизм, этноменология) и социологической классики (В. Дильтей, Г. Зиммель, М. Вебер, Ф. Теннис). В сотрудничестве с И. С. Коном, Г. В. Осиповым, Ю. Н. Давыдовым и др. он предпринял первое в отечественной науке систематическое исследование концепций зарубежной социологии XX века, перевел на русский язык ряд важных классических и новейших работ философии и социологии Запада. В условиях господства функционализма в теории и позитивизма в эмпирическом исследовании привнес в отечественную социологию новые социологические направления и новые фигуры из западной социологии. Это касается так называемой понимающей социологии, социальной феноменологии и таких фигур, как Шюц, Гарфинкель и др. С конца 1980-х в центре интересов Л. Ионина — темы культурологии, философии и социологии культуры. Л. Г. Ионин истолковывает культуру не как эпифеномен социальной жизни, а как глубинную матрицу возникновения и воспроизводства социальных форм и отношений, подлинный движитель социального изменения и развития.

На сайте Высшей школы экономики выложена часть новой книги Л.Г.Ионина "Апдейт консерватизма" и список работ.

Основные публикации

Монографии:

1. Русский апокалипсис//М., Арго-Медио, 1999 г.

2. Социология культуры //М., Логос, 1996, 1998, 2000 гг., ГУ-ВШЭ, 2004 г.

3. Философиия и методология эмпирической социологии //М., ГУ-ВШЭ, 2004 г.

4. Парадоксальный сон. Статьи и эссе //М., Логос, 2005 г.

Монографии под редакцией Л. Ионина:

1. Постмодерн - новая магическая эпоха// Хрьков, Изд-во Харьковского ун-та, 2002 г.

2. Постмодерн - новая магическая эпоха 2. Трансформация гендера// Харьков, Изд-во Харьковского ун-та, 2003 г.

3. Постмодерн - новая магическая эпоха. Обратимость смерти// Харьков, Изд-во Харьковского ун-та, 2003 г.

http://www.hse.ru/data/2010/11/17/1209169331/2update.jpg




Ионин Л. Г. Апдейт консерватизма [Текст] / Гос. ун-т — Высшая школа экономики. — М.: Изд. дом Гос. ун-та — Высшей школы экономики, 2010. — 304 с. — (Политическая теория). — 1000 экз. — ISBN 978-5-7598-0762-9 (в пер.).

В копилке форума Предисловие и 1 глава:
https://vif2ne.org/nvz/forum/files/Pasha/(101224125808)_Ionin-Apdejt-1glava.pdf [291K]

Аннотация
Развитие современной жизни делает актуальным консерватизм как стиль политического мышления и действия. Автор анализирует такие сферы общественной жизни, как геополитика и глобализация, семья и демография, демократия и гражданское общество и многие другие, и показывает, что развитие в каждой из них вызывает тревогу и побуждает к консервативной рефлексии. Он также демонстрирует, как либеральная и социалистическая идеологии используют язык и практику политкорректности для разрушения традиционных ценностей Западного и Российского мира. При этом автор не верит в возможность «позитивной» консервативной альтернативы. Политически консерватизм способен только «предупредить» и тем самым «удержать» общество от необдуманных и роковых шагов.

Книга рассчитана на специалистов в общественных науках, а также на всех, кому интересна современная политика и ее будущее.

Содержание

Предисловие

Равенство и свобода

Справедливость и ресентимент
От равенства к свободе и обратно
Рождение политкорректности из духа равенства
Политкорректный университет
Политкорректность и постмодерн
Что не является неравенством
Борьба за позиции (ограниченность ресурсов как причина неравенства)
Между Сциллой и Харибдой
Земля и территория

Метафизика консерватизма
Земля и собственность
Идеологии «места»
Территория и государство
Земля в политической культуре и истории России
Утопия глобализации
Политики пространства: геополитика и глобализм
Славянофилы и глобализаторы
Новый распад ССС Р
Семья и демография

Семья по умолчанию и опции семьи
Конфликты будущего
Сыновья и мировое господство
Иллюзия самореализации
Семья и государство
Чей ребенок?
Ювенальная юстиция
Продуктивные, но бесплодные
Демократия и общественное мнение

Логика общественного мнения
Наука — жертва политкорректности
Спираль молчания
Повестка дня
Представительство или легитимация?
Общество меньшинств
Медиадемократия
Парадоксы гражданского общества






От C.КАРА-МУРЗА
К Мак (24.12.2010 13:21:48)
Дата 24.12.2010 16:56:08

Re:А что из этого следует? Причем здесь "адепт неолиберализма"? (-)
От Мак
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 16:56:08)
Дата 24.12.2010 18:23:09

Он не "адепт неолиберализма", а сторонник и исследователь консерватизма

Он старается занять третью позицию (некапитализм и несоциализм), но оправдание либерализма у него сильнее чем оправдание социализма, ИМХО.

Еще одна большая цитата из книги Л.Ионина "Апдейт консерватизма" (сканировано):

ЧТО НЕ ЯВЛЯЕТСЯ НЕРАВЕНСТВОМ

Возвращаемся к социологическому рассмотрению равенства. Знаменитый тезис о том, что все люди рождаются равными, — это никоим образом не суждение факта. Скорее наоборот: люди рождались именно неравными, ибо человек от рождения принадлежал определенному сословию, и факт его рождения в определенной семье определял его правовой статус, в принципе, на всю его жизнь. Ситуация изменилась, классы и сословия в прежнем смысле отменены, но неравенства не исчезли, и люди по-прежнему не рождаются
равными, ибо они рождаются в разных семьях, разных странах и разных социальных слоях. Суждение о том, что люди рождаются равными — это идеологический desideratum, состояние, так никогда и не достигнутое в реальном обществе, да и вообще недостижимое по причине неизбежности человеческих социальных неравенств. Единственное равенство, которое кажется реально достижимым, — это равенство людей перед законом. Оно неизбежно переносится также на моральные и социальные отношения людей, и это составляет самый дух современной демократии. К этому только еще добавляется готовность принимать как должное и без проблем переносить разнообразные материальные неравенства.
Процесс цивилизации определяется тем, что каждый из того, что ему выпадает, может извлечь максимальную пользу. Каждый должен использовать особенные возможности, которые предоставила именно ему случайность рождения и среды. То, что мы, как говорил Норберт Элиас, живем в обществе индивидов, означает, что мы не живем в обществе равных. На самом деле равенство — это некая фикция. Государство и закон рассматривают разнообразных индивидов в определенном отношении (или в определенных отношениях) как равных. Однако из отношения к индивидам как равным — и вполне законного требования такого отношения — вовсе не следует вывод о том, что все они в действительности равны. Понятие, противоположное равенству перед законом, есть не неравенство, а произвол. Надо очень четко усвоить: равенство перед законом — не констатация того, что люди равны (на самом деле они не равны), а принцип, требующий обращаться с людьми как с равными.
Поскольку люди различны, то именно из подхода к ним как равным возникает фактическое материальное неравенство их жизненных ситуаций. К кому-то приходит успех, который вообще, как правило, дело случая. У каждого есть родители — и эта случайность
рождения в определенной семье порождает принципиальное и неустранимое неравенство шансов. Тот, у кого было счастливое детство и кто воспитан умными и любящими родителями, тот получит радость от жизни и плодов культуры в таком объеме, которого не добьешься никаким перераспределением благ. Блага высокой культуры нельзя просто передать во владение народа, отняв у прежних владельцев. Этими благами надо уметь владеть. Умение владеть этими благами усваивается в ходе социализации, и если оно не усвоено в детстве, обрести его потом невозможно или очень трудно.
Бедность и несчастье, будучи, конечно, злом, не являются несправедливостью. «Несправедливость судьбы» — это не более чем метафора, антропоморфизация судьбы, которая представляет собой всего лишь случай. Всякие фактические неравенства только тогда могут считаться несправедливостью, когда являются результатом сознательного распределения. Отсюда, согласно Больцу, следует, что не случайности рынка, а политика перераспределения порождает неравенства.
Рынок, следовательно, освобождается от ответственности за все. Справедливость и несправедливость, равенство и неравенство — все это просто не имеет отношения к рынку. Если я разорился и потерял все, а другой человек вдруг невероятно разбогател — это не есть несправедливость, во-первых, и этим не устанавливается неравенство, во-вторых. И то, и другое — справедливость и равенство — могут быть атрибутами только сознательных человеческих установлений, а не стихии рынка. Вмешательство государства в эту стихию постоянно порождает несправедливости и неравенства. Это относится и к вмешательствам, специально направленным на ликвидацию какой-то несправедливости или какого-то неравенства. Например, повышение зарплат врачам в бюджетных медучреждениях на какое-то время делает их счастливыми, и они считают это повышение безусловно справедли-
вым. Но тут поднимают голос учителя, которые, конечно же, справедливо считают, что их обошли, проявив тем самым несправедливость. Конечно, всегда есть люди, которые от конкретных шагов перераспределения выигрывают. Но в целом попытки добиться таким образом справедливости не приводят к искомому результату, потому что ликвидация одной несправедливости порождает другую, и сама цель оказывается недостижимой.
Именно эта проблема встала в свое время перед советской властью. Социальная справедливость и материальное равенство могли быть достигнуты, логически рассуждая, одним из двух способов. С одной стороны, подходя теоретически, можно было ожидать могучего взлета «производительных сил», в результате чего общественные богатства, по словам советской пропаганды, «польются полным потоком», и ничего перераспределять уже не понадобится, поскольку каждый будет брать из общественных закромов сколько ему надо. Это и будет царство равенства и справедливости, то есть взыскуемое «Царство Божие», то есть Коммунизм. Как ни удивительно, советские вожди в это верили — иначе один из них (Никита Хрущев) не пообещал бы в начале 1960-х наступление коммуниз¬ма через двадцать лет, то есть в пределах жизни одно¬го поколения. Впрочем, так и звучал официальный лозунг: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Если бы вожди были неис¬кренни и врали сознательно, они отодвинули бы эту сакраментальную дату лет как минимум на пятьдесят.
Вторая стратегия заключалась в том, чтобы обе¬спечить фактическое материальное равенство, а тем самым и социальную справедливость, путем установ¬ления жесткой верхней границы материального достатка. Пропагандируя в теории скорое пришествие коммунизма, советские вожди приняли в качестве временной меры именно этот путь. Был установлен практически универсальный для всей страны «идеаль-
ный» стандарт потребления: отдельная типовая квартира для каждой семьи, автомобиль отечественного производства, телевизор, холодильник и стиральная машина также отечественного производства, дачный домик (или дача), ежегодный отдых в Крыму или на Кавказе. Квартиру следовало получать от государства, все остальное можно было купить. Экономическая ситуация была такова, что даже этот стандарт для огромной массы населения был недостижим. Но, по крайней мере, достижение равенства и справедливости переставало быть бесконечным процессом. Равенство было, так сказать, операционально определено, и становилось ясно, что надо сделать, сколько квартир построить, сколько автомобилей, телевизоров и т.д. выпустить для его достижения. И вопрос справедливости получал простое решение: если у меня и у соседа одинаковые квартиры (а также и машины, и холодильники и т.д.), то все справедливо. Разумеется, это только логическая модель. На самом деле она никогда не была полностью реализована и отражала лишь стандарт потребления городского «среднего класса». Разные национальные традиции, локальные особенности, градации статуса, различия финансовых возможностей, индивидуальные вкусы, наконец, — все это влияло на уровень и стиль потребления. Так что тотальной уравниловки в реальной советской жизни не было(32), хотя как тенденция она существовала.
Безусловно, логическим завершением всех попыток уравнения путем перераспределения должна явиться полная и окончательная «уравниловка», то есть тотальное уравнивание материальных обстоятельств жизни всех людей. Это, конечно, утопический идеал, но и он, логически рассуждая, не может привести к полному счастью и социальному миру. Ведь попытка уравнивания материальных обстоятельств жизни фактически неравных людей в конце концов породит резкую социальную дифференциацию, которая станет рассматриваться многими как злостная несправедливость
и снова пробудит огромное количество конфликтов. В значительной мере именно этот конфликтный потенциал равенства, достигнутого путем материального уравнения всех, и явился одной из важных причин распада Советского Союза и вообще гибели советского, как теперь принято выражаться, проекта. Эта катастрофа стала практическим доказательством (теоретически это было уже давно показано) того, что любая политика перераспределения не может обеспечить материальное равенство людей. Более того, любая попытка перераспределения (не важно, мирного или насильственного) во имя достижения равенства порождает новое неравенство.
Равенство перед законом, то есть равенство шансов, есть единственная форма равенства, которая дает выход из этой дурной бесконечности. В экономическом смысле — это равенство шансов перед лицом стихии рынка. Равенство, как и справедливость, заключается здесь в том, что каждому предоставлены равные шансы, что отнюдь не гарантирует равенства результатов, поскольку равенство шансов есть для людей фактически равенство прав на реализацию своего неравенства.
Как уже сказано, давно и многими философами и экономистами теоретически продемонстрировано преимущество рынка перед централизованным распределением и перераспределением благ. Беда только в том, что рынок одних возносит на вершину богатства, а других сбрасывает в пропасть нищеты. И для этих проигравших всегда будут звучать пустой спекуляцией, если не злобным издевательством, обоснованные и разумные суждения о том, что их шансы были равны (они, мол, сами виноваты?); что, хотя они и проиграли, но у них была и есть свобода выбора; что одни люди умнее и удачливее, чем другие; что существует естественное неравенство от рождения; что рыночная стихия есть игра случая и что во всем этом нет ни грана несправедливости и неравенства. Это судьба! Апел-
лируйте, мол, к судьбе или к Богу, возможно, будете услышаны. А еще неимущих утешают советами: работайте усерднее, экономьте, ищите свой шанс и поймаете птицу счастья.
Но это правильно, и другого пути нет. Не только теоретически, но и на самой реальной практике капитализм дает каждому действительные шансы улучшить свое материальное положение, а часто и совокупный материальный и социальный статус. Об этом уже говорилось в начале главы. Богатые становятся богаче, но и бедные становятся богаче (хотя при этом разрыв между богатыми и бедными увеличивается). Бедные могут стать еще богаче, теоретически они могут стать бесконечно богатыми, ибо никакая перераспределительная политика не кладет границы преуспеванию. В западных обществах достигнут небывалый доселе рост благосостояния, и хотя нынешний финансовый кризис существенно подорвал процветание и умерил прежний безграничный оптимизм, все познается в сравнении, а сравнение, безусловно, говорит в пользу капитализма. Даже обездоленные обездолены не так, как раньше, или как в странах третьего мира, а те, кто сорвались в «пропасть нищеты», на самом деле не ударились о каменистое дно, а пойманы мягкой стра¬ховочной сеткой государства всеобщего благосостояния, социального государства. Политике всеобщего благосостояния посвящен раздел «Семья и демогра¬фия» настоящей книги.
Тем не менее недовольство растет. Таков парадокс современного хозяйства и общества: производство растет, и благосостояние граждан растет, а удовлетворены эти граждане все меньше и меньше, и все громче звучат требования равенства. Эти требования составляют опять, как и столетие назад, сердцевину программ всех политических партий, «принцип консенсуса номер один». Под пером критически мыслящих интеллектуалов и в современных медиа они приобретают самые разные формы, о которых упоминалось
выше: борьба против эксплуатации труда; борьба за освобождение женщин (поскольку политически вроде бы почти все в порядке, идет борьба за сексуальное освобождение женщин); за экологию, против глобального потепления; прогрессивная общественность проводит теперь даже демонстрации против рака груди. Но подоплека всего этого и конечное основание всех этих многообразных протестных движений — борьба за равенство. Рост требований равенства — следствие того простого факта, что капиталистическая рыночная экономика оказалась не в состоянии удовлетворить всех, хотя в теории она этими возможностями располагает. Более того, она оказалась не в состоянии обеспечить равенство возможностей, ибо некоторые возможности априори ограничены и, грубо говоря, на всех не рассчитаны. Это такое новое и интересное затруднение, которое оказывается непреодолимым как для социализма, так и для капитализма.
От C.КАРА-МУРЗА
К Мак (24.12.2010 18:23:09)
Дата 25.12.2010 13:25:14

Re: Я просил не ссылок на труды Ионина, а оснований назвать его неолибералом

или эта сторона дела никого не интересует. Проблема идентификации отбрасывается, надо просто первым налепить ярлык? У нас возник "архаичный постмодерн", важное явление.
От Мак
К Мак (24.12.2010 18:23:09)
Дата 24.12.2010 19:03:21

Л.Ионин. Что делать. Между Сциллой (социализма) и Харибдой (капитализма)

И еще одна большая цитата из книги Л.Ионина "Апдейт консерватизма" (сканировано):

МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ

Обычно считается, что есть три способа овладеть ситуацией и не дать развиться губительному для индивида и общества чувству ресентимента: дистинкция, статус и процедура. Дистинкция — это отличие. Социологи, как и экономисты, часто отмечают, что многие товары потребляются не только ради них самих, но и ради того, чтобы подчеркнуть свои отличия от других людей. Например, это вещи не просто модные, а вещи моды завтрашнего дня. Они дают ощущение социального отличия. Я знаю, что нужно надеть (спеть, сказать, купить, повесить на стену или на шею и т.д.) сегодня. Здесь действительно речь идет об игре с нулевой суммой: я впереди всех, все остальные позади, они люди вчерашнего дня. Это отличие в стиле потребления (в конечном счете — стилистическое отличие), которое, хотя может обходиться в тысячи раз дешевле, чем позиционный эксклюзив, создает уникальность и неповторимость индивида иногда не хуже, чем находящийся в его распоряжении эксклюзивный товар. Ту же самую функцию могут выполнять высшие достижения в какой-либо области, необязательно даже профессиональные достижения, а достижения, совершаемые ради них самих. Можно написать книгу, которая станет бестселлером. Можно дойти на лыжах до Северного полюса. Можно проплыть весь Canale Grande в Венеции, как когда-то Байрон. Люди как бы бросают вызов своим способностям. Обретение дистинкций — через инакость или путем превосходства — важнейшее средство удовлетворения. Я добиваюсь чего-то, с чем другие будут соразмеряться, так же, как они со-
правильность, то есть справедливость процесса. То же самое и в экономике. Часто людям важнее, как с ними обходятся, чем даже сам размер зарплаты. Честно ли все оформлено? Заплатили им столько же, сколько «блатным»? Пусть даже доход окажется меньше, чем предполагалось, но это искупается справедливостью и прозрачностью расчетов. Процедурные блага — это блага человеческого достоинства. Не тем, что ты получил, определяется твое человеческое достоинство, а возможностью контролировать то, как с тобой поступают, как решают твое дело. Дистинкция, статус и процедура — три социальных механизма, которые, как считается (Больцем, например), частично компенсируют социальную ограниченность ресурсов.
Но если присмотреться внимательно, оказывается, что только один из них — третий — является после¬довательно демократическим и общедоступным способом компенсации. Первый и второй — дистинкция и статус — это не столько способы компенсировать социальную ограниченность ресурсов, сколько пути, так сказать, проникновения с черного хода в мир элиты, привыкшей пользоваться позиционными благами. Дистинкция и статус имеют рыночную цену и могут быть конвертированы либо в деньги, открывающие доступ к позиционным благам, либо в сами эти блага. Третий же способ представляет собой скорее утешение для тех, кому ничего или мало что досталось. В этом есть некоторое иезуитство. Можно прийти на аукцион «Сотбис» с десятью фунтами в кармане и вообще за душой, а потом рассказывать друзьям: «Жаль, что я не смог купить этого Пикассо. Он достался Абрамовичу. Но должен признать — все было честно!» Процедурные блага — блага для лузеров, но не для победителей. Победители, как правило, не ставят на процедуру, хотя иногда вынуждены к ней приспосабливаться.
Таким образом, оказывается, что ни либерализм, ни социализм не в состоянии обеспечить равенство и справедливость. Социализм не в состоянии, по-
скольку путь обеспечения равенства уводит в дурную бесконечность, и каждый новый шаг перераспределительной политики, предпринятый для ликвидации какого-то неравенства, создает новое неравенство, которое должно быть ликвидировано и т.д. Альтернативой здесь может служить только насильственное уравнивание, которое по ряду причин, на которых мы здесь сосредотачиваться не будем, не может быть надолго обеспечено в современном мире. Либерализм в облике присущего современной рыночной экономике динамического эгалитаризма (как его описывает Фред Хирш) ближе к саморегулирующемуся состоянию равенства. Но и он терпит крушение, как выразился Н. Больц, на мели позиционных благ. Само неизбежное, как день и ночь, существование позиционных благ делает равенство невозможным в принципе и соответственно будит зависть и ресентимент, которые, как полагал Хайек, а за ним и многие другие, свойственны перераспределительному социализму и не свойственны людям, живущим в условиях политической и экономической свободы. А ресентимент, конечно же, убивает свободу, которая в условиях массовой демократии все больше и больше подменяется стремлением к равенству. В результате социализм и либерализм конвергируют как политические, а частично и экономические системы, и идеологией этой конвергенции становится идеология политической корректности.
В таких обстоятельствах консервативная политика возможна только в теории, но, боюсь, не на практике. Теоретически консервативной альтернативой была бы только ликвидация политкорректного постмодернистского равенства и восстановление организующей и регулирующей иерархии социальных существований. Все достижения, как и все беды и проблемы современности, стали следствием абстрактности рассмотрения индивида как либералами, так и социалистами. Подробнее на этом мы сосредоточимся в следующем разделе. Пока же надо сказать, что конкретность ин-
дивидов достигается, в частности, путем их сословной идентификации. Поэтому естественным направлением консервативной политики могло бы стать создание нового сословного общества, где равенство — не абстрактное равенство неравных, а равенство в рамках своего сословия (корпорации), и обеспечивается оно свободами — не абстрактной свободой, а конкретными свободами, свойственными именно этой корпорации. Выход из тупика абстракций равенства и свободы, не породивших общества равных и общества свободных людей, — в создании нового универсального мета-нарратива, согласно которому каждый получит свою свободу и свое равенство, отвечающие его сословной принадлежности. Но этот путь — против правил современной игры, и хотя он логичен, он пока не реалистичен. Но возможен в качестве регулятивной идеи!


Заключительный фрагмент из последней главы книги:

Мы не один раз здесь говорили, что направления современной политики, возникающие, как правило, из сочетания социал-демократических и либераль-
ных тенденций, сильны и выразительны, и консерватизм не в состоянии противопоставить им нечто равное по социальной привлекательности. Все эти направления кажутся самоочевидно и естественно господствующими, и дело консерватизма представ¬ляется в этом свете заранее проигранным. Действительно, как можно возражать против того, чтобы открывалось все больше детских садиков, против того, чтобы женщина освобождалась от домашних забот и могла полностью отдаться работе! Как сражаться с современным телевидением, которое превращается само и превращает политику в сплошное развлечение, а по отношению к хорошему вкусу выступает в истребительно-разрушительной роли! Сразу прослывешь ретроградом, сексистом, сатрапом. При этом роковые последствия такой политики сказываются не сразу, очень медленно и проявляются лишь статистически. А статистика — это вещь абстрактная, ей можно, конечно, доверять, но данные собственных чувств убеждают сильнее. Кто сказал, что демографический кризис, что население уменьшается? Да вы посмотрите, что делается, — в трамвае не протолкнуться! Это точь-в-точь как со всеобщим равенством (см. раздел «От равенства к свободе и обратно»): его преимущества и выгоды сказываются сразу, а недостатки и пороки — лишь в достаточно отдаленных последствиях. Так же обстоит дело и с преимуществами и недостатками современной социальной и либеральной политики. Последствия ее, например, в области семьи оказываются губительными — они ведут к разложению института семьи и демографической катастрофе в России и в Европе в целом. И это уже не в отдаленной перспективе — это уже происходит в нашей сегодняшней реальности.
Примерно также обстоит дело и в других областях. Консервативные предостережения не в силах остановить идеологическую агрессию политкорректности. Предостережения демографов не в состоянии предот-
вратить волну миграции, впрочем, уже не волну, а миграционное цунами, грозящее смыть все европейские национальные идентичности. Предупреждения политологов о том, что представительная демократия не представляет уже никого, кроме самих политиков, а медиадемократия превратила политику в род шоу-бизнеса, не могут сделать современную политику иной, чем она есть. И сколько ни твердят все, кому не лень, о безвольности и безыдейности российской власти, теряющей собственную страну, иной она не становится. Поневоле можно задуматься о том, что все это вместе — не некие случайные ответвления, боковые тропки на историческом пути человечества, а мейнстрим, via regia, короче — главная дорога, которую не выбирают и от которой уклониться невозможно, и что все это — грозящий или уже происходящий распад семьи, распад России, распад европейских ценностей — явления, внутренне друг с другом тесно связанные, или вообще стороны одного и того же процесса.
Действительно, что можно сделать, чтобы остановить развитие в этих направлениях? Запретить женщинам работать, чтобы семья стала крепче? Запретить гражданам иметь телевизор, чтобы политика перестала быть шоу-бизнесом? А Россию подморозить? По¬следнее не кажется таким уж невозможным, но беда в том, что это последнее никак не осуществить без первого и второго.
Констатация явного преобладания этих тенденций в нынешний период совсем не обязательно должна приводить в отчаяние. Ни одна из исторических тенденций не переламывается одномоментно. Даже в периоды революций за резкими политическими изменениями следуют годы и годы преобразований в обыденной жизни, в быту, в культуре, в деятельности традиционных институтов (109). Точно так же микроскопические шаги в этих же областях, прежде всего побужденные политически, могут, накапливаясь, менять содержание крупномасштабных тенденций.
Консервативная политика вообще не революционна, а это значит, что она должна ориентироваться ситуационно — на конкретные обстоятельства в конкретных сферах деятельности. И на, быть может, незначительные сначала сдвиги и изменения. Если даже просто кто-то воздержится от восторга в адрес достижений либерализма и социал-демократии, рассмотрев их пагубное влияние на традиционные формы и ценности жизни, то это уже будет немало. В предисловии было сказано, что роль консерватизма — это в некотором роде роль «катехона», «удерживающего». А если кого-то удержать от рокового шага, он сможет выбрать другую дорогу.

От Мак
К Мак (24.12.2010 13:21:48)
Дата 24.12.2010 15:05:36

К теме. 2 повестки дня: консервативная (Путина) и модернизационная (Медведева)

НГ 07.12.2010 | нг-политика

Елена Шестопал

Тандему пора определиться
Две политические повестки дня российской власти и ее восприятие гражданами
Налево пойдешь – в застой упадешь, направо пойдешь – инновацию найдешь.

Картина Виктора Васнецова «Витязь на распутье»

Об авторе: Елена Борисовна Шестопал - заведующая кафедрой социологии и психологии политики факультета политологии МГУ, доктор философских наук, профессор.

Тот, кто следит за перипетиями российской политики, не мог не заметить, что за последнее время изменился язык, на котором обсуждаются острые политические проблемы. Конечно, журналисты и политологи по-прежнему любят гадать, кто станет следующим президентом: Владимир Путин или Дмитрий Медведев, но куда более важен вопрос о том, с какой повесткой дня придет будущий президент, какую бы фамилию он ни носил. Хотя сам термин «повестка дня» достаточно понятен, но его использование в разных источниках весьма разнится.

Политологи связывают повестку дня с теми идеями, целями и ценностями, которые власть (и прежде всего исполнительная) кладет в основу своей текущей политики. Теоретически любая власть стремится сформулировать свою повестку дня так, чтобы она стала действенным инструментом проведения ее политики.

А как формирование повестки дня происходит на практике? В конце 1999 – начале 2000 года мне довелось участвовать в работе Центра стратегических разработок под руководством Германа Грефа. Само создание этого центра свидетельствовало о том, что накануне президентских выборов команда, помогавшая Владимиру Путину к его избирательной кампании, почувствовала необходимость создания новой повестки дня, новой стратегии развития страны на следующие 15 лет. Был собран коллектив экономистов, юристов, политологов, социологов и других экспертов, которые должны были сформулировать эту самую стратегию. Мне был поручен один из семи разделов, касающийся разработки целей и ценностей развития страны. Мои коллеги и я полагали, что цели власти, положенные в основание такой стратегии, должны каким-то образом сопрягаться с теми целями, ценностями и настроениями, которые есть в обществе. Более того, цели стратегии стоило бы формулировать исходя из общественных потребностей.

Работа шла успешно, и подготовленные нами материалы использовались в предвыборных выступлениях Владимира Путина, в политической повестке дня, которую он разрабатывал со своим штабом.

Однако в том, что касается долгосрочной стратегии, мы потерпели полное фиаско. Во-первых, экономисты под руководством Германа Грефа и Евгения Ясина, ознакомившись с нашими выводами, увидели явное противоречие между настроениями общества, описанными в нашем разделе, – с одной стороны, и предлагаемыми ими экономическими реформами – с другой. После этого они потребовали убрать раздел о целях и ценностях из общего документа. Во-вторых, стратегия развития страны вначале была рассчитана на 15 лет, а конечный ее вариант ограничился сроком в 1,5 года и носил сугубо экономический характер, а «гуманитарное измерение» было сочтено просто ненужным.

Здесь возникает очень непростой вопрос: должна ли власть формулировать свои цели и ценности, учитывая состояние общества, и если да, то в какой степени? Тогда, в 2000 году, экономисты, стоявшие во главе проекта, сочли более простым выходом убрать из стратегии упоминание о том, в какой мере население готово к предлагаемой ими либеральной повестке дня. Как мы все видели, за такое игнорирование психологического фактора мы все дорого заплатили. Ии уже не один раз. Но это вовсе не означает, что при формулировке повестки дня власть должна идти на поводу у населения и ставить задачи, опираясь только на представления, возможно, не самых «продвинутых» слоев общества.

В годы президентства Путина серьезной потребности в стратегической работе у власти не возникало, возможно, в силу того, что поставленные в первом президентстве задачи ему в основном удавалось решить. Но кризис 2008 года по-новому поставил проблему стратегии. Обнаружились системные прорехи, которые не решались на протяжении всего постсоветского периода и решение которых требует долгосрочной стратегии.

С приходом Дмитрия Медведева ситуация изменилась. Сам факт неоднократных обращений первого лица государства к построению стратегии развития страны на длительную перспективу можно считать определенным прогрессом. Хотя и сейчас невооруженным взглядом видны проблемы, в частности, субъективизм и случайность в отборе экспертов, недостаточное число серьезных дискуссионных площадок для обсуждения стратегии.

Что предлагает власть

Если правящий класс консолидирован, то у него имеется общее представление о целях и ценностях развития страны. Но в силу особенностей конфигурации власти в сегодняшней России мы имеем не одну, а две повестки дня власти: модернизационную, связанную с именем президента Дмитрия Медведева, и консервативную, которую предлагает «Единая Россия» во главе со своим лидером – Владимиром Путиным.

Так, для либерально-модернизаторской повестки дня важнейшими ориентирами являются инновационная экономика, политическая демократия с конкурентными партиями, где наряду с консервативной ЕР будут представлены другие, прежде всего либеральные партии, и «умное» население, которое готово брать на себя ответственность и не склонно к патернализму.

Если взять консервативную повестку дня, то для нее характерно убеждение, что стране необходим «рестарт, ренессанс, обращение к какой-то бывшей в прошлом фундаментальной культуре, ее возрождение на новом уровне».

Модернизационной повестке дня консерваторы противопоставляют сохранение существующей политической системы с фасадным характером демократии, но с большей или меньшей устойчивостью экономического развития.

Как видим, две повестки дня в существенных моментах расходятся довольно сильно. И эффективность той или иной повестки дня во многом будет зависеть от того, какую из них готово поддержать общество.

Чего ждет общество

Чтобы оценить готовность общества последовать за модернизаторской или консервативной повесткой дня, обратимся к некоторым данным, полученным на кафедре социологии и психологии политики факультета политологии МГУ в самое последнее время.

Начнем с того, что такая поддержка предполагает доверие его власти в целом, к политическим лидерам и институтам. Как и в предшествующие годы, в стране существует достаточно высокий уровень доверия первым двум лицам государства, но это совсем не свидетельствуют о доверии власти в целом. Так, наши данные говорят о существенном преобладании негативного восприятия власти над позитивным.

Чтобы оценить отношение граждан к двум стратегиям, важно посмотреть на них в сравнении с прежними историческими периодами.

Так, в сегодняшней России число тех, кто негативно (49%) описывает власть, почти в два раза больше тех, кому она кажется привлекательной (23%). При этом примерно равно число тех, кто считает ее эффективной и неэффективной.

Власть в годы правления Путина описывают в положительном ключе 57%, а в отрицательном – 27%. Ее считали эффективной 53%, а неэффективной 11%.

Власть в период президентства Ельцина получила самые худшие оценки: 76% негативных и только 10% позитивных. Поскольку повестка дня либералов рисует годы правления Ельцина как апогей демократии, то понятно, что возврат к такой повестке дня вряд ли обрадует население.

Типы представлений граждан о демократии


На основании опросов общественного мнения кафедрой социологии и психологии политики МГУ.

Советский период оценивается в настоящее время амбивалентно (36% позитивных на 39% негативных). Таким образом, можно сделать вывод, что динамика оценок власти в разные периоды не связана с ностальгией по прошлому. Речь идет скорее всего о поддержке определенной повестки дня. С этой точки зрения повестка дня нынешнего президента уступает повестке дня Путина и советскому периоду, хотя сильно превосходит ельцинскую.

Если же посмотреть на то, что в идеале хотят видеть граждане во власти, то мы обнаружим, что на первом месте стоят ее определения как демократической (42%). Есть, конечно, определенная часть общества, которая испытывает ностальгию по сильной руке (13%), но она не так велика, как принято считать. А вот такие качества реальной власти, как легитимность, честность, справедливость и ответственность, находятся в явном дефиците, что отметила почти треть опрошенных. О поведенческом компоненте оценок власти можно судить по отношению граждан к политическому участию. Так, 66% опрошенных готовы принять участие в выборах как избиратели. Это достаточно большой процент. Но стоит заметить, что это намного меньше, чем было в 1990-е годы, когда их было почти 80%. В то же время за прошедшие годы увеличилась численность готовых участвовать в митингах в поддержку той или иной партии – 17% против 11% в 1990-е и 18% против 8,7%, готовых принять участие в забастовке. Эти данные показывают, что само участие как демократическая ценность достаточно глубоко укоренилось в сознании россиян. Это относится не только к конвенциональным формам, таким как участие в выборах, но и к демонстрациям и забастовкам, которые в начале постсоветского периода воспринимались как «неправильные».

Другой вопрос, дающий представление о настроениях в обществе, это открытый вопрос: «Больше всего меня возмущает…», показывает, что на первом месте среди факторов, вызывающих бурную негативную реакцию граждан, стоит коррупция (19%), на втором два ответа – низкий уровень жизни населения и дистанция между народом и властью, бюрократией (по 14%). И на третьем месте некомпетентность политиков (11%). Следом идут системное беззаконие (10%), фальсификация выборов, монополия на власть (9%) и произвол властей, их привилегии и объем полномочий, создание видимости благополучия (по 6%).

И снова данные говорят о том, что в своем принятии или непринятии той или иной политической повестки дня граждане будут ориентироваться не на конкретные технологические решения властью экономических или политических проблем, а на стоящие за этим моральные ценности, такие как честность, справедливость, порядочность, искренность.

Ценности демократии

Хотя считается (кстати, и президент Медведев так думает), что после 1990-х у населения выработалась стойкая аллергия на демократию и демократов, это вовсе не подтверждается данными исследований. К настоящему времени почти у трех четвертых среди наших респондентов утвердилось позитивное эмоциональное отношение к демократии.

В настоящее время число граждан, позитивно и нейтрально оценивающих ценности демократии, весьма высоко: 78,7% против 21,3%, давших негативные характеристики. При этом граждане четко отделяют идею демократии от ее реального воплощения на практике, считая, что то, что есть у нас в стране, демократией назвать сложно.

Как показал количественный анализ категорий, представленных в суждениях респондентов, выделяются по меньшей мере три типа представлений о демократии. С некоторыми допущениями их можно охарактеризовать как либерально-индивидуалистический, авторитарно-коммунитаристский и смешанный типы (см. график).

Как показывают приведенные данные, за это десятилетие произошло прежде всего определенное прояснение позиций в обществе, о чем свидетельствует уменьшение смешанных представлений и числа затруднившихся с ответом. При этом наряду с ростом либерально-индивидуалистических взглядов на демократию произошел и рост числа сторонников авторитарно-коммунитаристских представлений.

«Либеральное понимание» демократии характеризуют идеалы свободы в разнообразных вариантах: это «свобода слова и мнений», «свобода выбора», в том числе политического, «соблюдение прав и свобод личности». К ценностям свободы примыкают идеалы «личной и экономической независимости». Неотъемлемой частью либеральных представлений о демократии являются «ответственность государства перед обществом», а также «равенство в правах» и «равенство возможностей».

Авторитарно-коммунитаристские представления о демократии отличаются преобладанием категорий силы, власти и подчинения, дисциплины, требованиями установить жесткий порядок, апелляциями к закону и моральным нормам. Властные отношения здесь выстраиваются по линии противостояния абстрактных «власти», «государства», «правительства» и «людей», «народа», «простого народа». При этом власть наделяется характеристиками «сильная», «законная», «честная», «справедливая». Авторитарно-коммунитаристские представления пронизаны потребностями в безопасности и любви. В целом демократия воспринимается скорее как морально-нравственная, чем политическая категория.

В нашем обществе имеется серьезный запрос на морально-политические ценности и, в частности, на идеи социальной справедливости, которые традиционно входят в повестку дня левых партий. Об этом свидетельствует и тот факт, что среди известных российских политиков, которым респонденты высказали доверие, неожиданно для нас в лидеры вышел Сергей Миронов. Причем вопреки российской традиции персонификации власти, можно говорить именно о доверии к партии. Привлекает опрошенных не личность лидера, а идеи социальной справедливости. Сказанное подтверждает и ответ на вопрос: «Идеи каких партий вам близки?» «Справедливая Россия» получила 20%, уступив только ЕР.


Плюсы и минусы двух повесток дня, предлагаемых первыми лицами государства, обществу более очевидны, чем им самим.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Что предпочтительнее?

В нашем исследовании структура представлений о демократии была представлена иерархией из восьми ценностей, которую опрошенных просили проранжировать. В таблице приведены ранги, занимаемые каждой из ценностей относительно других ценностей.

Приведенные в таблице данные наглядно показывают, что если либеральная составляющая повестки дня стала менее востребованной, то индивидуализм, наоборот, явно возрос.

Что касается консервативной или, точнее, авторитарно-коммунитаристской модели демократии, то она явно актуализировалась за последние годы по таким параметрам, как сильное государство, равенство, ответственность. При этом соблюдение законов резко пошло вниз, а активизм, как ценность скорее либерального типа, наоборот, пошел вверх и занял первый ранг среди иных ценностей. Очевидно, что та политическая демобилизация, которая была частью стратегий и либералов, и консерваторов, себя исчерпала.

Особое значение имеет такая ценность, как «сильное государство». Эта ценность нередко интерпретируется как один из наиболее явных показателей авторитарности. Анализ наших данных показывает, что этот индикатор следует трактовать более осторожно. Как видно из таблицы, эта ценность занимает устойчивое центральное место среди других ценностей демократии. И, очевидно, это связано с типом нашей политической культуры, которую можно назвать «государство-центрической». Те комплексы, которые наша страна переживала в связи с утратой ею своего места на протяжении всего постсоветского периода, видимо, можно считать практически изжитыми. Во всяком случае, 39% опрошенных считают нынешний режим власти сильным против 38%, которые назвали его слабым.

Так все-таки модернизм или консерватизм?

У обеих повесток дня власти есть свои плюсы и свои минусы в сравнении с общественными запросами. Поскольку сторонников каждой из двух повесток дня примерно равное число в обществе, то обе они имеют шанс быть поддержанными при определенных условиях. Одним из таких условий является включение в повестку дня серьезного «гуманитарного» наполнения и, в частности, сближение ценностей той или иной повестки дня с ценностями определенных социальных слоев общества, опора на них и их мобилизация.

Так, плюсом модернизаторской повестки дня является, на наш взгляд, ее персонифицированность. Медведев не только оглашает те или иные позиции, но и активно участвует в их выработке. Поэтому об уровне поддержки его повестки дня можно судить по уровню поддержки президента населением.

Если говорить о содержательных моментах этой стратегии, то обращает на себя внимание некоторая ее «зацикленность» на чисто технологических и экономических моментах. «Прогрессистская» риторика модернизаторов плохо воспринимается большей частью населения. А та часть, которой она близка, не ходит голосовать ни за одну из двух повесток дня.

Политико-психологические исследования выявляют более глубокие источники обеспокоенности людей. Они связаны не столько с экономическими проблемами, хотя те и беспокоят население, сколько с ощущением отчужденности власти от общества, ее несправедливостью и своекорыстием, отсутствием моральных опор. Это «гуманитарное измерение» повестки дня, связанное с ценностями, настроениями и моральным климатом, очень слабо представлено у модернизаторов.

Еще одной проблемой данной повестки дня является то, что она сфокусирована на технологических инновациях, в успех которых верит чуть более трети граждан, причем в основном это сторонники власти. Представление Медведева о том, что опорой модернизации станет весь народ, эти данные не подтверждают. Очевидно, что этой повестке дня необходим более прицельный поиск социальной базы и тех психологических оснований, на которых может строиться такая поддержка.

Кстати, общая позитивная оценка демократии и вполне зрелая позиция граждан по отношению к политическому участию позволяют говорить о том, что патернализм, хотя он и имеет место в определенных сегментах общества, не является столь повсеместным, неизлечимым и закоренелым дефектом нашего общества, как это представляется либералам.

Консервативная повестка дня с ее акцентом на стабильности находит серьезную поддержку в настроениях общества, особенно старшего поколения. Граждане все еще не удовлетворили свою базовую потребность в безопасности. Страх перед возможным повторением кризиса все еще вызывает беспокойство и тревогу. Отсюда и запрос на ценности стабильности и порядка.

Но если для консерваторов в других странах характерен акцент на моральных ценностях, то отечественные консерваторы не придают в своей повестке дня этим ценностям большого значения. И здесь мы видим расхождение между запросом общества и предложением консервативной повестки дня. Поскольку консерваторы в своей экономической стратегии опираются на рыночную экономику, которой правит крупный бизнес, то идеи социальной справедливости в их повестке дня не вызывают доверие, так как не органичны этой повестке дня. Они скорее приличествуют партиям левой ориентации.

Таким образом, можно сказать, что обе повестки дня имеют для населения привлекательность в отдельных своих положениях. Но есть и такие социальные запросы, которые не находят в них своего отражения. И в той и другой модели есть пункты, которые делают обе эти повестки довольно уязвимыми. Очевидно, что обе эти повестки, если они хотят стать эффективным инструментом не только избирательных технологий, но и инструментом государственного управления, должны более полно включать гуманитарное измерение и учитывать запросы граждан.

“Демократия, по-моему, это...”
Место в рейтинге
Ценности демократии 1993 1997 2000 2006 2010
Свобода 4 1 2 2 6
Равенство 2 8 8 8 4
Права человека 5 3 2 2 8
Индивидуальная автономия 1 7 6 7 3
Ответственность 3 3 3 6 5
Соблюдение законов 5 4 3 3 7
Активное участие в управлении государством 2 8 7 5 1
Сильное государство 3 5 4 4 2

материалы: Независимая Газета © 1999-2010
Опубликовано в Независимой Газете от 07.12.2010
Оригинал: http://www.ng.ru/ng_politics/2010-12-07/9_tandem.html
От Artur
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 10:08:40)
Дата 24.12.2010 12:02:55

ООП, НЛП и конструктивизм-деструктивизм

>Я прицепился потому, что вы "согласились с оценкой Ионина", а вы ее просто не заметили, т.к. она вас не интересует. Меня, строго говоря, сам Ионин тоже не интересует, я его не знаю и могу легко согласиться, что он неолиберал. Но вот проблема: два уважаемых человека говорят: "он неолиберал!" Я прошу объяснить, каковы основания для этого вывода, а ответа нет. Это меня и заинтересовало. Какими инструментами пользуются коллеги, чтобы классифицировать символические фигуры (пусть и разного калибра - Рабле, Кожинова и Ионина)? Как можно вести "сборку общностей", если ярлыки приклеиваются произвольно, и даже вопроса о методе нельзя задать?

В программировании есть парадигма ООП - объектно ориентированное программирование, которая рассматривает программирование не как процесс действий по каким то алгоритмам, а как взаимодействие объектов с определенными свойствами
Так вот, в ООП есть понятия конструктора и деструктора. Первый создаёт объект, т.е выделяет для него системные ресурсы, второй его разрушает, т.е возвращает ресурсы занятые объектом обратно системе. Метод, который вы называете конструктивизмом, на самом деле надо назвать деструктивизмом, т.к ни одного примера создания нации/этноса с использованием этого метода не существует, и существуют только примеры расщепления этносов. Назвав деструктивизм конструктивизмом авторы провели классическую операцию дезинформации и прикрытия, сманипулировали.

Теперь о том, как вы можете что то собрать не учитывая НЛП - не афишируемое практическое оружие конструктивизма-деструктивизмa, которое есть перенесение на европейскую почву известных из истории религий и различных йог методы воздействия на психику человека.
Но религии изменяли психику человека при помощи этих техник не для архаизации и манипулирования, а давали самому человеку способность изменять самого себя для достижения нормативных для религии или йоги способов.

Т.е современный деструктивизм и НЛП есть вывернутая наизнанку и опримитивизированная религия, заменённая некой суммой применяемых ею техник.

Вы отрицаете то, что религия это определённый систематизированный духовный опыт, и ввиду этого не замечаете неразрывной связи конструктивизма-деструктивизмa с НЛП, и не замечаете, что с тем набором техник, который существует в НЛП эта связка может являться только деструктивизмом, но никак не конструктивизмом

Как вы собираетесь орудиями разрушения собирать народ остаётся загадкой.

И таки да - из кибернетики известно, что для управления системой орган управления должен быть сопоставим по сложности с объектом управления. Как вы можете инструментами конструктивизма-деструктивизма собрать народ, т.е управлять им, если русский народ включает в себя монахов использующих исихазм, технологию заведомо более сложную чем набор инструментов конструктивизма-деструктивизма в любом их понимании ?
От C.КАРА-МУРЗА
К Artur (24.12.2010 12:02:55)
Дата 24.12.2010 16:57:37

Re: Причем здесь эта бузина и этот дядька? (-)
От Artur
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 16:57:37)
Дата 25.12.2010 02:39:27

Ну раз уж мы сразу перешли к юмору

Из серии ИТ-ники шутят

В ООП есть ещё понятие перегрузки операторов
в выражении A=B знак "=" это оператор
перегрузка оператора означает, что я могу изменить смысл знака "=", так что он, к примеру, получит смысл который обычно имеет знак ">" и после этой операции наше выражение изменит свой смысл.
Т.е перегрузка операторов это способ переинтерпретации привычных отношений

Есть ещё отношения наследования у объектов, когда объект имеет свойства родительского объекта, дополненные своими собственными.



У нас уже есть объекты(люди), их поведение, их отношения, конструкторы(рождение), деструкторы(смерть), существует наследование свойств, теперь появилось направленное изменение смысла в отношениях объектов.

Чем это не конструирование новой реальности - конструктивизм ?


А если шутка покажется натянутой, то могу добавить, что перегрузка операторов отличный инструмент для получения различия в свойствах и поведении родительского объекта и наследующего ему объекта в сходных отношениях.
От Artur
К C.КАРА-МУРЗА (24.12.2010 16:57:37)
Дата 24.12.2010 23:30:01

Бузина это ООП, а дядька это НЛП ?

Вас удивило ООП, НЛП, или их связь ?

Или связь НЛП с конструктивизмом-деструктивизмом ?

Если вас удивило ООП, то это просто для ясного понимания смысла который я вкладываю в слово деструктивизм, производя его от термина деструктор.

Если же вас удивила связь НЛП с конструктивизмом-деструктивизмом, то вот ссылка - http://www.dynacon.ru/content/articles/484/

там есть ключевые слова о использовании когнитивных технологий, и деструктивных психотехник.