Форум С.Кара-Мурзы: Ветка : Пустоцвет нации - тема номера "Политического журнала"

От	Мак
К	Мак
Дата	01.07.2009 19:10:49
Рубрики	Прочее; Тексты;

Пустоцвет нации - тема номера "Политического журнала"

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8424&issue=225

Политический журнал, март 2009

ТЕМА НОМЕРА

Пустоцвет нации

Все теории элит исходят из предположения, что страна, в которой элиты обитают, зачем-то этим элитам нужна. Нужна, например, как территория, которую элита контролирует, эксплуатирует, может быть, любит как свою Родину. И поэтому защищает и благоустраивает. Однако у современной российской элиты (значительной ее части) никакой особой не то что любви, а элементарной заботы о стране, которая ее кормит, не наблюдается. Зато наблюдается инстинктивное: схватить и утащить. Российская элита вненациональна, своей родиной она считает оффшоры, а не конкретную страну. Надеется сохранить капитал, выводя его за рубеж. Свое будущее связывает с чем угодно, но не с Россией. И, похоже, не собирается отстаивать страну от притязаний элит других стран. Интересный феномен. Его рассмотрению и посвящена настоящая тема номера «ПЖ».

От	Мак
К	Мак (01.07.2009 19:10:49)
Дата	01.07.2009 19:21:06

Александр Тюрин. Селекция кадров. Как Иван Грозный новую элиту создавал

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8429&issue=225

Александр ТЮРИН

Селекция кадров
Как Иван Грозный новую элиту создавал

Всякое государство крепко самосознанием государствообразующего народа, единством народа и его элиты. Никакие либеральные утопии этого факта умалить не могут. Особенно это важно в моменты кризисов. Только элита, выросшая из народа, в силах спасти свою страну, ее культуру, традиции и политическую независимость. Горе тому народу, которым правит инородная элита, не связанная с ним культурой, почвой и кровью. Российская история полна примеров того, как элита беззастенчиво предавала русский народ и как народ спасал и страну, стоящую на краю гибели, и ее недостойную элиту. В этом номере «ПЖ» публикует отрывки из книги Александра Тюрина «Война и мир Ивана Грозного», предоставленной издательством «ЭКСМО».

Начало Русского государства было относительно случайным. Климатический оптимум IX-XII вв. (сходный с современным «глобальным потеплением») сместил сроки замерзания рек и открыл балтийско-черноморский и балтийско-каспийские пути для торговых коммуникаций. Вместе с климатическим оптимумом в бассейны восточноевропейских рек пришли корабли руотси-руси.

Целью функционирования государства русов было обеспечение безопасности торговых путей и взимание дани с подвластного населения. Поскольку Русская земля считалась коллективно-долевой собственностью клана Рюриковичей, то каждый Рюрикович мог претендовать на престол другого Рюриковича, для чего входил в коалиции с третьими Рюриковичами и привлекал внешние силы, от кипчаков до поляков. От руотси-русских князей и варяжной дружины произойдет боярство, родовая аристократия.

Но вольное житье варяго-русов закончилось под татарскими саблями. В 1252 г. монголы окончательно установили на 230 лет особый тип власти, сочетающий безответственность (монголы напрямую не управляли) и грабеж. Русь стала ярчайшим примером системы-донора. Именно в период монгольского ига и западной экспансии были окончательно сформированы мораль и обычное право («понятия») русской высшей аристократии.

Нацстроительство

Любое государство возникает, когда оно нужно большой массе людей ради выживания. Мощное московское государство было создано своего рода негласным «общественным договором», в котором верховная власть обязывалась защищать территорию, обычаи и веру, а народ – оказывать доверие и подчиняться власти.

И результат не замедлил себя ждать. Освобождение от монголо-татарского ига, присоединение Новгородской Руси и реконкиста западнорусских земель, оккупированных Литвой, произошли без особой борьбы, но с преодолением литовских козней.

Иван III принял титул «государя всея Руси». Это означало восстановление древнего права династии Рюриковичей на управление всеми русскими землями, включая и находящиеся под властью Литвы, Польши, Ливонии и Швеции. Помимо московского великого князя, ни один русский правитель не ставил перед собой задачи собирания русских земель, освобождения от иностранного господства и прекращения феодальной розни в масштабах всей Руси. Конкурентов у московского самодержца не было.

Но в Московской Руси существовало двоевластие. С одной стороны государь-самодержец. С другой – наследники тех варяго-русских князей и бояр, что погубили Русскую землю. К тому же значительная часть родовой аристократии прибыла на рубеже XV – XVI веков (иногда вместе со своими вотчинами в качестве багажа) из Литовского государства. Все они составляли московский правящий слой. И самодержец фактически находился в боярском плену. Достаточно было малейшего ослабления верховной власти, чтобы боярство присвоило себе ее права. Этот конфликт не мог быть решен мирными средствами. При любом ответственном и волевом правителе в середине XVI в. Россия стояла на пороге «революции сверху» – жестко-централистских мобилизационных мероприятиях.

Царь и бояре

Иван IV родился 26 августа 1530 года. И летописи отмечают, что день был отмечен сильной грозой. Родной брат его отца, удельный князь Юрий Дмитровский, не приехал на крестины племянника. Если бы Василий умер бездетным, князь Юрий унаследовал бы престол. Появление наследника расстроило и другого его родственника – удельного князя Андрея Ивановича. В 1532-м он со своей дружиной захватил город Белоозеро, в котором держалась государственная казна. В то же время князь Юрий Дмитровский при помощи татар занял Рязань и еще несколько городов.

В тот раз дело удалось завершить миром, однако вскоре после этого конфликта, 3 декабря 1533 г., загадочной смертью умирает Василий III. Летописи оставили довольно подробное описание его скоротечной болезни, напоминающей сильную интоксикацию. Современники не сомневаются, что он отравлен. После кончины великого князя Московская Русь стремительно покатилась к смуте. Этот процесс был заторможен только в 1543 г., а реальный выход из смуты произошел лишь после воцарения Ивана IV в 1547 году.

После смерти Василия III страной правит его жена великая княгиня Елена Глинская. Но недолго. В конце 1536 г. великая княгиня Елена предложила князю Андрею Старицкому подписать документ, что тот не будет пытаться сесть на московский престол. Андрей Старицкий отказался. Более того, когда в 1537 г. на Русь напал казанский хан Сафа-Гирей и Елена вызвала князя Андрея для решения «казанских дел», тот не захотел. Да так не захотел, что взбунтовался.

В мятеже, начавшемся 2 мая, никаких иных целей, кроме завоевания трона, у Андрея Старицкого нет. Но и мужества нет тоже. Мятежник сдается дружине князей Оболенских и отправляется в заточение; его сторонники, 200 новгородских бояр, идут на плаху. А уже 3 апреля 1538 г. великая княгиня Елена внезапно умирает. Исследование ее останков, проведенное медэкспертом Никитиным в наше время, доказало факт отравления солями ртути и мышьяка. Ее смерть развязала руки боярским кланам.

Сразу после смерти Елены выпущены из тюрьмы князь Иван Федорович Бельский и князь Андрей Михайлович Шуйский, участник заговора Юрия Дмитровского. Князья Василий и Иван Шуйские репрессируют князя Иван Овчину-Телепнева-Оболенского и его сестру Аграфену («мамку» великого князя Ивана). Шуйским противостоит клан Бельских. Иван Бельский освобождает из заточения семейство умершего в неволе удельного князя Андрея Старицкого и привлекает на свою сторону его сына Владимира. Однако Шуйские его опережают. Ивана Бельского и Владимира Старицкого отправляют в заточение, их окружение – в ссылку. По приказу Василия Шуйского обезглавлен один из самых приближенных к покойному Василию III людей – думный дьяк Федор Мишурин. При этом боярская власть, проявляющая столь завидную энергию в борьбе за власть и «имения», выглядит весьма вяло в обороне русских рубежей.

После смерти Василия Васильевича Шуйского его брат Иван Васильевич готовит новый заговор против Бельских с участием князей Михайло и Ивана Кубенских, Димитрия Палецкого, Ивана Большого Шереметева, казначея Ивана Третьякова, большого количество княжат, дворян и детей боярских, а также Новгорода. В это время резко ухудшается ситуация на казанской границе, но это не отвлекает их от борьбы – репрессиям подвергнуты Иван Бельский, сосланы князь Петр Шенятев, Иван Хабаров и другие. Шенятева слуги Шуйских схватили и избили прямо в палатах юного великого князя.

Верховные олигархи всея Руси явно рассматривали самодержца всероссийского как часть интерьера. Но этот мальчик не был предметом. Он хорошо запомнил их всех.

Боярская грызня продолжалась.

История 1530-1540-х годов раз за разом показывает, что интересы России для крупных феодалов мало что значили. В начале 1540-х в разгаре смута. Расхватав в кормление города и уезды, бояре обирают горожан, расхищена казна, не на что содержать войско. Воеводы ссорятся за «места», и это их занимает больше, чем защита Руси от крымцев и казанцев. Кажется, этому не будет конца. И вдруг происходит чудо.

Зимой 1543 г. великий князь Иван возвращается в Москву. И сразу же великокняжеские слуги убивают князя Андрея Шуйского. А ближайшее окружение князя Андрея – князь Федор Скопин-Шуйский, князя Юрий Темкин, Фома Головин и другие – высылается из Москвы. Этот удар был внезапным и застал противников врасплох. Боярская фронда обезглавлена.

Многие исследователи резонно полагают, что тринадцатилетний отрок Иван не отдавал распоряжение по устранению князя Андрея Шуйского. Но так или иначе уничтожение всесильного временщика явилось событием чрезвычайной важности. Если бы этого не произошло, то Московское царство рухнуло бы не в 1605-м, а на шестьдесят лет раньше, причем без надежды на воскрешение. Да и, скорее всего, великий князь при господстве Шуйских прожил бы недолго. Уничтожением Андрея Шуйского смута еще не была завершена, но заторможена.

Феодальная реакция

Поп Селивестр и молодой самодержец Иоанн

16 января 1547 г. шестнадцатилетний отрок Иван венчался на царство, приняв титул царя. До этого царями на Руси называли только могущественных иноземных правителей, византийских императоров, ханов Золотой Орды, казанских и крымских ханов. Царский титул, так же как и эллинизированное название государства – российское, – должны были ясно показать, что Москва осталась единственным оплотом православного христианства. А титул «государя всея Руси» означал, что вся знать русского корня, неважно, где она находится, в Москве или Киеве, должна признать его верховную власть.

Затем Иван выбрал себе невесту – Анастасию, дочь покойного окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина из ближайшего окружения великого князя Василия III. Род Захарьиных – один из самых древних московских боярских родов, которые были оттеснены от трона литовско-русскими князьями. Но для княжеской верхушки женитьба Ивана на нетитулованной Анастасии Захарьиной – символ неблагоприятных перемен: царь «изтеснил» знать.

3 февраля 1547-го состоялась царская свадьба. И следом потянулась цепочка «техногенных» катастроф, явно подстроенных опытным режиссером. 12 и 20 апреля в Москве случаются сильные пожары. 3 июня падает большой колокол-благовестник. 21 июня новый пожар, в котором сгорела практически вся Москва. От огня погибло больше 3000 человек, более 80 тысяч (!) москвичей лишились крова.

Слухи обвинили в пожаре родственников царя Глинских. Боярам из окружения Шуйских, составившим комиссию по расследованию, заранее подученная толпа закричала: «Княгиня Анна Глинская з своими детми и с людми влховала», она, дескать, «сорокой летала да зажигала».

Московская чернь растерзала князя Юрия Глинского и тех, кого приняли за его слуг. Через два дня толпа пришла в село Воробьево, к царскому дворцу, и потребовала, чтобы государь выдал им на расправу свою бабушку, княгиню Анну Глинскую, и сына ее, князя Михаила. Но молодой царь проявил самообладание – приказал схватить главарей толпы. Никаких массовых расправ не последовало.

По мнению И.Я. Фроянова, срежиссированное бедствие 1547 г. снова подняло наверх олигархическую группировку Шуйских. К ней относился и поп Сильвестр, ставший впоследствии одним из приближенных царя Ивана. А для молодого царя настал момент истины, выбора пути для себя и для всей страны. И Иван принимает стратегические решения.

«Я судия ваш и защитник…»

В 1548 г. Иван IV созывает первый в истории Руси Земский собор.

Когда выборные представители земли собрались в Москве, Иван в воскресный день вышел с крестами на Лобное место. Поклонившись на все стороны народу, Иван начал говорить. Из слов царя, сказанных на Лобном месте, понятно – между царем и народом больше не должны стоять «запирающие» бояре. Его речь завершилась словами: «Отныне я судия ваш и защитник», что символически отменяло исторические права бояр и князей как «держателей Русской земли». Наконец, царь Иван испросил у святителей (высших церковных иерархов) благословение на исправление «по старине» свода русских законов, Судебника. «По старине» во времена Ивана Грозного означало знак высшего качества. Вплоть до появлении в XVIII в. теории бесконечного прогресса золотой век у человечества размещался не впереди, а позади.

Фактически Иван Васильевич только начиная с Земского собора превращается в царя-самодержца, не зависящего от боярской олигархии. Он получил от собора самодержавную власть и, по словам профессора Беляева, разрушил заколдованный круг дружинного совета и боярской думы, которыми московский государь отделялся от народа. Земский собор отлучил родовую аристократию от роли посредника между государем и страной.

В царствование Ивана Грозного прошли еще три собора – в 1566, 1575, 1580 годах. И происходили они в эпоху изнурительной Ливонской войны, что и определяло их характер.

Вскоре после Земского собора начали проводиться реформы – и столь быстро, как будто план их был давно продуман. Выпущен новый Судебник, издаются уставные грамоты, устанавливающие порядок выбора властей на местах и их полномочия. Формируется служилое дворянство, которому передаются не только военные, но и гражданские управленческие функции.

Феодалов вроде Курбского бесило, что чиновников царь «избирает их не от шляхетского роду, ни от благородства, но паче от поповичей или от простого всенародства, а от ненавидячи творит вельмож своих».

До XVI в. любой из аристократов мог выйти из московской службы, перейдя в вассалы другого государя, например, литовского. Поэтому с начала XVI в. русские государи (литовские сделали это еще раньше) отменили право боярского перехода.

Царь Иван IV проводит ряд последовательных мер, которые призваны создать мощный государственный служилый класс. Владение землей должно быть платой за службу стране (а не за знатность), а продвижение по службе определяться личными достоинствами. Уложение 1556 г. принуждало весь верхний социальный слой нести службу для своей страны: хочешь владеть землей – служи.

Мобилизация землевладения на государственную службу была для России единственным способом уцелеть в эту эпоху, когда великие европейские державы словно стирательной резинкой проводили по карте мира, уничтожая одно государство за другим.

Измена вотчинников

Развитие и благополучие соседних стран напрямую зависело от упадка, слабости и неблагополучия Руси. В XIII в. русский мир съежился, превратился в черную дыру, потерял развитые ремесла, мимо него стали проходить важные торговые пути. Такая Россия по большому счету устраивала всю Европу. Единственным выходом из этого замкнутого круга была война. Но значительная часть русской родовой знати, представленная в «Избранной раде», не желала войны за Прибалтику. Успех в войне усилил бы не только царя, но и мелкое поместное дворянство, торгово-промышленное сословие и ослабил бы боярство. Бояре этого не желали.

Царь Иван диктует ответ изменнику и беглецу Курбскому

А царь более не желал терпеть в правительстве людей, саботирующих и разрушающих его военные планы. В итоге члены «Избранной рады» Алексей Адашев и поп Сильвестр были удалены. В 1562 г., получив охранную грамоту от польского короля, в Литву уходит князь Д. Вишневецкий, близкий друг А. Адашева, хорошо знакомый со всеми военными планами правительства. Вступив в сношения с поляками, бегут князья братья Черкасские, пытаются бежать князь В.М. Глинский и И.Д. Бельский, давшие Ивану письменные обещания «не отъезжать». Готовятся уйти в Литву князья Михаил и Александр Воротынские. В октябре пытается бежать смоленский воевода, член бывшей «Избранной рады» князь Д.И. Курлятев. Активизируются контакты польско-литовских магнатов и с другими московскими боярами, в частности с князем А. Курбским, с окружением В.А. Старицкого, с Федоровым-Челядниным. В сентябре 1562 г. юрьевский воевода Челяднин-Федоров, получив письмо от литовского гетмана Г. Ходкевича, в одностороннем порядке и без царского распоряжения прекращает военные действия.

Пресекается попытка одного из членов адашевского клана, Ивана Шишкина-Ольгова, сдать литовцам Стародуб, что приводит к первым казням – на плаху попал Данила Адашев и несколько его родственников. Разбирательство по делу изменника Хлызнева-Колычева становится причиной временной конфискации Старицкого удела.

Вслед за поражением при Улле, 31 января 1564-го, царь казнит князя Михаила Васильевича Репнина. Тот тесно общался с Радзивиллами в предыдущие годы (что привело к саботированию царских приказов в феврале 1653 г.).

В апреле 1564 г. происходит бегство Андрея Курбского, который до этого вел долгие переговоры с литовцами. А в марте 1565-го польско-литовские войска под началом Курбского совершают разорительный набег вглубь русской территории, в регион Великих Лук – где он недавно сидел воеводой. Ввиду прекрасной осведомленности Курбского о дислокации русских войск, набег прошел для литовцев крайне успешно.

Склоняя Курбского к измене, король Сигизмунд II Август показывал всему московскому боярству «блистательный пример щедрости польского короля» и то, как он компенсирует предателям имущественные потери в России.

«Опричная» революция

В 1564 г. царь Иван окончательно понял, что русская аристократия не является, по сути, национальной элитой и что он, так сказать, делит ее с польским королем. В декабре 1564 г. он уезжает из Москвы в Александровскую слободу, а в январе 1565 г. объявляет о введении опричнины.

Иван Васильевич не знал слов «средневековье» и «феодализм», однако прекрасно понимал, что старый порядок держится на старых поземельных отношениях, оставшихся от тех времен, когда варяго-русская дружина садилась на славянские земли.

В первый же год опричнины было перемещено на окраины около 150 князей и княжат, большинство – в недавно завоеванную Казанскую землю. Вотчины князей и княжат были отобраны в казну и пошли на поместное жалованье служилому люду, принадлежавшие вотчинникам холопы получили вольную. Княжата и другие крупные вотчинники из маленьких государей превратились в простых служилых землевладельцев на окраинах государства, обязанных за землю исполнять воинский долг и оборонять государство от врагов.

«Представители знатных родов, – стонут ненавистники Ивана Грозного И. Таубе и Э. Крузе, – были изгнаны безжалостным образом из старинных, унаследованных от праотцев имений, так что не могли… взять с собой даже движимое имущество… Они были переведены на новые места, где им были указаны поместья.» А что же еще было делать с этими предателями?

То, что Иван IV сломал феодальную систему в кратчайшие сроки, сыграло огромную позитивную роль в истории нашей страны. Даже в период государственного коллапса, в начале XVII в., Россия не была растащена по феодальным углам, не рассыпалась на куски, которые были бы неминуемо пожраны хищными соседями. В Смутное время были голод, великое разорение, интервенция, оккупация, но феодального дробления не произошло! А вот Германия в смуте Тридцатилетней войны развалилась на детали, и 250 лет спустя ее будут собирать так, что это приведет к двум мировым войнам...

Вскоре после установления опричнины был созван Земский собор 1566 года. На нем присутствовали служилые люди всех разрядов, а также торгово-промышленные люди. В целом служилый люд и купцы поддержали курс царя на овладение Прибалтикой.

Историк Роберт Виппер замечает, что ни одно европейское государство в том 1566 г. не могло похвастать привлечением столько широких слоев населения к выработке решения по государственным задачам, да еще в чрезвычайных военных обстоятельствах.

Увы, с конца XVII в. верховная власть в России стала удаляться от народа, замкнувшись в узком кругу инородных элитных групп. Сама по себе парадигма царствования Ивана Грозного стала настолько чуждой для той российской элиты, что при императоре Александре I она с высочайшего повеления руками сентиментального историка Н. Карамзина занялась тотальным шельмованием старомосковской государственности.

Боярский заговор 1567 года

Могла ли революция Грозного не вызвать контрреволюции? По счастью, русская антифеодальная революция Ивана Грозного была революцией «сверху», отчего и контрреволюционные выступления носили, так сказать, «верхний» характер, почти не затрагивая народной толщи. А «верхний» слой удалось быстро уничтожить.

Сыскное дело по заговору 1567 г. пропало таинственным образом, так же как и многие другие документы эпохи Ивана Грозного. Однако сведения о заговоре сохранились – у польского хрониста М.Вельского, ливонцев Кельха и Геннинга, в рассказах двух перебежчиков, немца Генриха Штадена и польского шляхтича немецкого происхождения Войтеха Шлихтинга.

Если отбросить цареборческую риторику, то Штаден выдает вполне ясную информацию о целях заговора: «Великое горе сотворили они (опричники) по всей земле!.. У земских (бояр) лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы избрать великим князем князя Володимира Андреевича, а великого князя (Ивана Грозного) с его опричниками извести. Договор был уже подписан». Штаден рассказывает о первых лицах в земском заговоре: «Первыми (боярами) и князьями в земщине были следующие: князь Володимир Андреевич, князь Иван Дмитриевич Бельский, Микита Романович, митрополит Филипп с его епископами – Казанским и Астраханским, Рязанским, Владимирским, Вологодским, Ростовским, (и) Суздальским, Тверским, Полоцким, Новгородским, Нижегородским, Псковским и в Лифляндии Дерптским». В общем, почти вся родовитая феодальная верхушка.

Историк Р. Скрынников, многие годы бывший главным разоблачителем «кровавой опричнины», в последнем варианте своей книги «Иван Грозный» вынужден был признать: «Будучи осведомлены об усилившихся трениях между опричниной и земщиной, литовцы попытались ускорить выступление недовольных и обратились с тайными воззваниями к главным руководителям земщины – Челяднину, Бельскому, Мстиславскому и Воротынскому. Ввиду того, что Воротынский по милости царя сидел в тюрьме (он только что получил свободу), литовцы возлагали на него особые надежды. Удельный князь должен был возглавить вооруженный мятеж… Планы вооруженного мятежа в земщине были разработаны в мельчайших деталях».

Во второй половине XVIII в. (до того, как Карамзин поработал со старыми русскими документами) сыскное дело о новгородской измене еще было доступно. И императрица Екатерина II написала о порицаниях царя Ивана, вышедших из-под пера масона Радищева: «Говоря о Новгороде, о вольном его правлении и о суровости царя Иоанна Васильевича, не говорит о причине сей казни, а причина была, что Новгород, приняв унию, предался Польской республике, следовательно, царь казнил отступников и изменников…»

Ливонская война продолжалась с переменным успехом. Но в 1572 г., вскоре после знаменитой Молодинской битвы, опричнина как форма чрезвычайного положения была упразднена. Она выполнила свои задачи. Удельные порядки были уничтожены. «Государства в государстве», частные армии, вотчинный суд и другие боярские привилегии приказали долго жить. Силы смуты и усобицы были, в основном, подавлены. Молодинская битва, где слаженно действовали как опричные, так и земские войска, была свидетельством успешности перемен.

Итоги

Проводя свою «революцию сверху», Иван IV разрушил отжившую феодальную систему. Удивительно, но до масштабного карамзинского промывания мозгов русские образованные люди хорошо понимали суть деяний царя Ивана. Историк XVIII века И.Болтин писал, что Иван Грозный уничтожил «самодержавное владение вельмож».

Однако, потеряв по вине феодальной верхушки победу в Ливонской войне, Россия уже не могла предотвратить приход Смутного времени. Результатом неудачи в Ливонской войне будет нарастание мобилизационного характера хозяйственной и военной жизни России, которое и приведет в середине XVII в. к легальному прикреплению владельческих крестьян к земле. Фактически дворяне будут прикреплены к службе, а крестьяне – к обеспечению этой службы. Только так Россия сможет победить впоследствии Европу.

Первых крупных успехов добьется Алексей Михайлович, отвоевав Приднепровье. Петр I и Екатерина II, создав непобедимое войско, войдут в Европу, чего не удалось Ивану. Однако ценой этого станет своего рода «западное иго». Русская знать, победившая на войне ливонско-финляндское баронство и польско-литовское шляхетство, проиграет им мир. От западных соседей наша аристократия позаимствует аристократическую идеологию и презрительное отношение к русскому крестьянству.

Воспользовавшись династическим хаосом и крушением традиционной московской государственности в результате западнических реформ Петра, дворяне освободятся от службы и превратят крестьян из государственных работников в своих личных – по примеру Речи Посполитой и Ливонии. И хотя лишь половина крестьянского населения России попадет в узы личного крепостничества, оно причинит огромный вред и стране, и верховной власти...

Проживи Иван IV дольше, он создал бы государство русского народа, мультиэтническое и мультиконфессиональное, но национальное, на манер европейских. Петр же Первый, одолевший Швецию, и петербургские императоры XVIII в. создали страну, скрепленную привилегиями окраинных провинций (Ливонии, Литвы, Финляндии) и корпоративной солидарностью инородческой знати, с культурным и мировоззренческим расколом верхов и низов.

От	Мак
К	Мак (01.07.2009 19:10:49)
Дата	01.07.2009 19:18:54

В.Макаренко. Циники. Элитные политологи ничего не забыли и ничему не научились

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8428&issue=225

Виктор МАКАРЕНКО, доктор политических и философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, академик Академии педагогических наук Украины, завкафедрой политической теории Южного федерального университета (Ростов-на-Дону)

Циники
Элитные политологи ничего не забыли и ничему не научились

Я профессионально изучаю политику с 1974 г. Тогда большинство обществоведов сочиняли сказки о социалистическом образе жизни, гуманизме и прочем. Но на вершине власти уже в то время завелись либералы. Теперь они пишут мемуары, называя себя «внутрисистемными диссидентами» (Примаков Е. Минное поле политики. М., 2006, с. 27–59). Считают естественным зарождение ревизионизма в международном отделе ЦК КПСС: «Ибо мы-то знали мир и знали, что никто на нас не нападет, знали и то, что такое на самом деле МКД (международное коммунистическое движение. – В.М.) и что дело его дохлое… Недаром… в аппарате ЦК КПСС международников еще со времен Трапезникова считали «ревизионистами» и терпели только потому, что без них «технически» невозможно было поддерживать отношения с компартиями и держать их в своем «обозе» (Черняев А.С. 1991 год. Дневник помощника Президента СССР. М., 1997, с. 238).

Отсюда вытекает мой исходный тезис: нынешняя отечественная политология – результат межеумочности, двоедушия определенных лиц, их умения сидеть на двух стульях в партийных структурах и главных государственных ведомствах – иностранных и внутренних дел, госбезопасности, внешней торговли, информации, в Академии наук.

Сегодня мало кто помнит, что одни и те же люди писали Программу КПСС (в которой планировалось достижение коммунизма в 1980 г.), нормативный советский учебник по обществоведению… и статьи о пользе политологии. До поры до времени она сидела тихо – в виде Советской ассоциации политических наук под крышей Института государства и права АН СССР с середины 1960-х гг. На ежегодное собрание обычно приходили человек 40–50 из всего СССР. В большинстве то были ушлые ребята. Но выступали в маске скучных академических грызунов. Кто из них занимался исследованием политики «по душе», а кто «по службе» (включая идеологический надзор) – трудно определить.

Если скорректировать название известной книги Г. Ласуэлла, политика состоит в том, «кто, кому, когда, где и сколько» дает – разумеется, денег… Профессия политолога, включенного в процесс «давания», появилась в западных странах в первой трети ХХ в. Теперь добрела и до России. Уже на одной из первых конференций, посвященных становлению политологии в вузах России, мне пришлось услышать знаменательную фразу: «Нас должны покупать!» Ее произнес бывший историк КПСС, оперативно переименовавший кафедру в соответствии с указивкой сверху. Теперь он пишет учебники по политической истории России и российской исторической политологии. И не видит реальной проблемы, которую был вынужден решать модный ныне И.А. Ильин уже в первый год существования советской власти. «Зимой 1918 г. мой друг Николай Вячеславович Якушкин привел ко мне московского мирового судью Константина Ивановича Лучинского… Он сказал мне, что состоял и состоит при бактериологической лаборатории, в которой работал добровольцем во время войны. Он и его друзья заявляют мне, что в их распоряжении имеются две банки с бактериями азиатской чумы, что они думали о том, не следует ли использовать эту возможность для борьбы с большевизмом, и, не решив вопроса, постановили обратиться ко мне в строго доверительном порядке и предоставить эту возможность на мое усмотрение и в мое распоряжение: как только я дам распоряжение, они, в самсоновском порядке, пустят чуму в народ, чтобы погубить большевиков и погибнуть самим. Через два дня я дал ему устный ответ: «Большевизм может быть и должен быть преодолен только духовно, религиозно и государственно, но не массовым вымиранием народа от эпидемии». Ясно было, что в хаосе того времени удержать чуму было бы совершенно невозможно: она расползлась бы по всей России и унесла бы много миллионов жертв. Но жертв физических, бессмысленных, не очистительных: это был бы хаос гибели, но не гибели большевизма. Это губило бы этническую субстанцию России, не освободив ее духа от дьявольского наваждения. Это открыло бы доступ в Россию той державе (Германия), которая сумела бы победить эпидемию: а обезлюдение России входило в ее программу. Я наложил на это предприятие запрет и взял с них честное слово в повиновении» (И.А. Ильин: Pro et Contra. СПб, 2004, c. 126–127).

Иначе говоря, И.А. Ильин спас советскую власть во имя спасения народа. Сегодня ту же проблему можно уточнить: устоят ли отечественные политологи от искушения соединить типично русское холуйство перед властями предержащими с интернациональной мудростью: «Кто платит, тот и заказывает музыку»? И чем господство административного рынка (особенно в сфере духовного производства) лучше властного и идеологического господства?

Чучела, соглядатаи и социальная ложь

Андрей Илларионов. Что этот человек мог насоветовать президенту?

И.А. Бунин называл актеров сволочью в политическом смысле, а В. Шкловский считал их не настоящими людьми, а чучелами: «Когда артист Н.К. Черкасов разговаривал с И.В. Сталиным о том, как ему играть Ивана Грозного, он всю беседу сидел рядом с Вождем на корточках и, скрывая таким образом свой высокий рост, смотрел на Учителя снизу вверх. За это уничижение Сталин подарил ему дачу в Комарове. Но точно так же вел себя на репетициях артист Х по отношению к Товстоногову. Стоило Гоге позвать его для замечания, он оказывался рядом и, умаляя свои габариты, тоже опускался на корточки… и, не скрывая обожания, он тоже смотрел на нашего учителя снизу вверх» (Рецептер В. Жизнь и приключения артистов БДТ. М., 2005, c. 186). Но привычка быть чучелом не ограничивается актерским миром и нашей страной.

А.Я. Гуревич сообщает, что элита советской историографии и социальных наук была камарильей, которая отплясывала свой танец под эгидой отдела науки ЦК КПСС. Академик С.Д. Сказкин (и другие мэтры) был «…абсолютно управляемый всеми, кто имел отношение к власти, к авторитету, кто мог внушить ему некоторый трепет, – а его легко было напугать» (Гуревич А. История историка. М., 2004, с. 20, 137). А бывший начальник внешней разведки доносит: КГБ всегда прикармливал академиков. В период перестройки служба А (она профессионально изобретала факты и имела опыт проведения активных мероприятий за рубежом) начала вести активную работу над приобретением агентуры влияния внутри страны, в том числе среди ученых. Причем на вершине власти пользуется спросом информация не столько об объективных фактах и тенденциях, сколько о том, кто и что о ком сказал (Шебаршин Л. Рука Москвы. М., с. 287–289, 292, 297 и др.).

Надо учитывать также, что в СССР хитрость и обман стали нормой, поскольку государство систематически искажало и утаивало информацию. Длительное существование людей в атмосфере полной (частичной) лжи не благоприятствовало распознаванию лжи и правды и способствовало становлению массового повседневного макиавеллизма – убеждения большинства в том, что при общении с другими людьми ими можно и нужно манипулировать, – а также навыкам манипуляции. Повседневный макиавеллизм – следствие отношения индивидов к способности распознавать ложь и правду. Объективная способность обычно противостоит завышенной самооценке этой способности. Люди, склонные манипулировать окружающими, часто используют обман для достижения своих целей.

Холуйство универсально. Вот бывший работник ООН пишет: «Нормальный срок работы в одной стране – пять лет. Больше нежелательно, поскольку стирается чувство объективности в оценке ситуации, отношения с членами правительства и другими ключевыми людьми становятся чересчур тесными, и человек перестает быть нейтральным и объективным в принятии решений. А в «трудных» странах с напряженной политической обстановкой или с особо распоясавшимся криминалитетом срок надо сократить до трех или даже двух лет» (Демин С. В кривых коридорах ООН. М., 2005, с. 216–217). Одновременно бывшие левые констатируют: «Сегодня большинство политологов… бродят по коридорам от своих университетов до мест средоточия власти, пытаясь заполучить доступ к уху правителя и прошептать в него свой совет» (Хардт М., Негри А. Множество. Война и демократия в эпоху империи. М., 2006, с. 51).

Стало быть, зависимость ученых от властных и идеологических структур порождает эффект чучела, соглядатая, холуя и сплетника и опирается на массовый повседневный макиавеллизм. Для противодействия «устоявшимся обыкновениям» в советской философии порядочные люди выбирали темы теоретико-познавательного порядка и тем самым отличали себя от непорядочных, которые занимались историческим материализмом, теорией коммунизма и т.д.: «Их выбор означал, что человек хочет обслуживать идеологические шестеренки» (М. Мамардашвили). Но в современной России методологией занимается ничтожная часть научного сообщества. Желание большинства политологов быть обслугой властных структур и идеологических шестеренок не исчезло. К этому добавилась страсть «зашибить деньгу» путем приспособления науки к потребностям административного рынка. Поэтому социальная философия, культурология, социология, политология углубляют социальную ложь.

Если перефразировать В. Савчука, российская политология есть форма выживания истории КПСС, научного коммунизма, теории партийного и советского строительства, международного коммунистического и рабочего движения и прочих советских идеологических дисциплин. Большинство политологов не могут ни выдерживать определенный дискурс, ни соответствовать уровню анализа. Политология – это дитя (реакция и следствие) советской системы идеологического воздействия. Политологи в общественном сознании воспринимаются отрицательно. Это объясняется тем, что их конечная цель – популярность, обретение власти. Массовый политолог может подписаться под чем угодно, лишь бы вызвать интерес у теле- и радиоаудитории. Он обращен к массовому, а не профессиональному сознанию. Его сверхзадача – удержать внимание и удержаться в кадре. Ради прибыли символического капитала он готов на все. Поэтому отечественная политология на каждом шагу обнаруживает свою несостоятельность. Она есть производное прошлой и современной политической системы или сети режима актуальности (Савчук В. Режим актуальности. Актуальная философия. Издательский дом СПбГУ, 2004).

Татьяна Заславская вспоминает о судьбе неперспективных деревень

Перспективы политической науки зависят от того, насколько она сумеет уберечься от соблазна государственной идеологии, главную идею которой высказал известный идеологический контрразведчик Ф.Д. Бобков: любое государство «…проводит ту идеологию, ту политику, которую исповедуют люди, стоящие у власти» (Бобков Ф.Д. КГБ и власть. М., 2003, с. 397). Идеологию же какого человека, стоящего у власти, следует считать государственной?

Политология в СССР развивалась как элитарная и полупротестная наука. А в России за последние 15 лет обнаружились следующие опасные тенденции: традиционно российское использование научного знания для получения личной выгоды; подмена политологии пиаром (под вывеской политических технологий, политического менеджмента и прочего) и государственным управлением; потеря позиций в сфере политической теории. С учетом этих тенденций коллеги уже сформулировали главную задачу российской и мировой политической науки – поиск альтернатив российскому и глобальному обществу и развитие протестной политической мысли (Политическая наука в России: вчера, сегодня, завтра. Материалы научного семинара // Полис. 2006. № 1, с. 147, 150).

Мне приятно, что видение ситуации коллегами соответствует моей формулировке главной проблемы социальных наук (включая политологию): как добиться независимости социальных наук от идеологии, власти и экономики и одновременно разорвать связь власти, экономики и идеологии? Она еще более обострилась в последнее десятилетие. Причем не только на организационном, институциональном и концептуальном уровнях, но и на уровне поведения людей, занятых в процессах духовного производства.

Проблема когнитивного сопротивления

В России растут социальное расслоение, бедность и нищета населения, произвол правоохранительных органов, коррупция чиновничьего и судебного аппарата, дегуманизация общества. Блокированы каналы вертикальной социальной мобильности. Возникает кастовое общество: дети банкиров, чиновников, генералов и прочих становятся частью социальной верхушки. Простому смертному для улучшения социального статуса надо получить хорошее образование, а это нереально уже для 95% населения. СМИ пропагандируют насилие, эгоизм и аморализм как социальную норму. Власть разворовывает государственную собственность, срослась с криминальным миром. Уничтожается природа, расхищаются природные запасы. Растут наркомания, алкоголизм, детская и подростковая проституция, порнобизнес, социальные болезни. Города навязывают консюмеризм, манипуляцию сознанием, рост отчуждения между людьми, культурное одичание. Города стали пространством подавления, превращая людей в бездушные бизнес-машины (Тарасов А. Революция не всерьез. Ультра. Культура, Екатеринбург, 2005).

Эти констатации многократно подтверждены. Ну и что из того? Дело в том, что в отечественной социологии (а она старше политологии на целое поколение) тоже закреплены принципы и категории, заимствованные из практик политического господства: «Институционализация социологии в игре интересов научной администрации и государственных императивов делала ее политически определенной областью, не содержащей того резерва, который позволял бы, находясь внутри дисциплины, противостоять логике политических (само)определений» (Бикбов А., Гавриленко С. Российская социология: автономия под вопросом // Логос. 2002, № 5-6). Политическая демаркация переплетена с академической иерархией. Бытует представление, что академик Т.И. Заславская представляет либеральную, а академик Г.В. Осипов – этатистскую ветвь российской социологии. На деле оба руководствуются элитарной иллюзией: функция ученых-обществоведов – научное консультирование тех, кто узурпировал право экспериментировать над обществом. Оба академика воплощают образец карьеры, конвертировавшей приобретенное в советский период научно-административное положение в позицию эксперта высшего уровня при Новом порядке. Обращение академических регалий в околополитические посты гарантирует прямой перенос политических категорий в профессиональную практику. Оба академика считают, что социология должна заниматься диагностикой с целью управления. Оба изъясняются на общем языке политических реалий начала-середины 1990-х гг. В итоге воображение социолога приковано к вершине академической и политической иерархии и текущим политическим задачам. Политическая наивность возводится на вершину академического престижа.

Кремлевский политолог Г. Павловский думает иначе: «Советская проблема возобновляется как проект справедливого глобального руководства, основанного на знаниях. Советский Союз – общемировой клад социальных, государственных и экзистенциальных моделей… Всякая государственная система в России, какой бы та ни была, будет основана на советском фундаменте и работать будет с вечной библиотекой советских национальных и культурных образцов» (Павловский Г. Жизнь в СССР и «советская проблема» // Предисловие к книге: Козлова Н.Н. Советские люди. Сцены из истории. М., 2005).

Политолог предлагает оценивать связь СССР и России по стандарту времен Брежнева: советское – значит отличное. Кого в этом случае позвать на шемякин суд?

Бессмертные должности

М.К. Петров сформулировал также идею о несовместимости социальных структур, науки и государства. Функция науки – генерирование нестабильности во все элементы социальной структуры. Но общество воспитывает человека в традиции нерассуждающего уважения к должности, а государство стало носителем научно-технической контрреволюции - «орудием организованной дезорганизации», с которой само же борется: «Бессмертная социальная структура мыслится «социоценозом», штатным расписанием бессмертных должностей, а свобода человека становится в этом случае осознанной необходимостью выбора одной из наличных должностей, сознательного уподобления-соответствия должности» (Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону, 1992, с. 207).

Знатные политологи всегда в строю

Отсюда вытекает мой следующий промежуточный вывод: функция политической науки – генерирование нестабильности во все элементы социальной и политической структур. Но советское государство создало такую структуру бессмертных должностей, которая препятствует выполнению этой задачи. В частности, Н.Н. Козлова на основе анализа «народного архива» (дневников простых советских людей) описала ментальную карту тождества советского государства и типов людей (Козлова Н.Н. Советские люди. Сцены из истории. М., 2005, с. 104, 217, 328, 360–361, 420). Перечислю их.

1. Бессознательный нигилист после революции срывал иконы, а потом «поумнел» – стал читать Библию.

2. Верноподданный после войны читал лекции в военном училище на тему «Роль т. Сталина в организации ремонта бочек на фронте».

3. Профсоюзный деятель (выходец из крестьян) с полностью атрофированной социальной памятью.

4. Председатель колхоза – апологет и защитник Сталина даже в период перестройки.

5. Осведомитель НКВД носил под мышкой «Диалектику природы» и «Капитал», чтобы производить впечатление на окружающих, но текстов классиков так и не осилил; под культурой понимал покупку костюма, мандолины, часов, чтобы «погулять с ними с форсом».

6. Партийный и профсоюзный работник жил в языке плаката.

7. Маргинал-традиционалист (женщина) находился за пределами идеологических игр; для этого типа письмо «наверх» (Терешковой, чтобы та помогла получить квартиру) и Отче наш выступали в одной функции: как взывание к высшей инстанции.

8. Жертва режима – художница (жена заключенного) стала элементом советского истеблишмента, клепала портреты советского великого кормчего как «самый ходовой товар»; эта дама считает события официальной истории СССР (революция 1917 г., свержение самодержавия; преступления Сталина и коммунистической клики: репрессии 1930–1940 гг.; ВОВ 1941–1945 гг.; распад великой державы СССР в 1991 г.) главными событиями ХХ в.

9. Бывшие люди – сложившиеся до 1917 г. деятели искусства (М. Горький, К. Чуковский, Л. Сейфуллина, Б. Пильняк, П. Корин, Д. Шостакович и прочие) – славили советскую власть за деньги, дачу, квартиру, были носителями отъявленного цинизма.

10. Молодежь периода «застоя» превратила труд в абстрактную категорию. «Главное пространство общения – досуг. Работа и досуг – разные пространства».

11. Современные новые буржуа, писатели, художники – дети советской номенклатуры.

Эти люди готовы были все простить государству в любой момент: «И этот момент прощения, восстановления попранной было чести (отмена раскулачивания, возвращение отобранных избирательных прав, получение паспорта, проскальзывание на рабфак и тем более в вуз) для многих, вероятно, был переломным моментом в жизни, после которого они, благодарные, начинали этому государству служить – конечно, с разной степенью истовости» (Козлова. Указ. соч, с. 468).

Итак, тождество государства и типов людей базируется на готовности последних все простить государству и стать его холуями. Парадокс в том, что советский модерн – это аппарат надзора и монополия государства на средства насилия. Социальные технологии повседневного сопротивления ведут к службе государству. Поэтому развитие цивилизационных качеств в СССР было невозможным. А в постсоветской России происходит постоянная регенерация таких стратегий.

Да здравствует цинизм?

К какой должности ближе масса отечественных политологов? Пусть каждый выберет по вкусу, поскольку становление отечественной политологии происходит в контексте перечисленных должностей. Кроме того, сообщество политологов России – частный случай вторичной институционализации науки. Этот процесс сформировал следующие параметры советского научного сообщества:

1. Установка на самоизоляцию свела к минимуму взаимодействие отечественных ученых с мировой наукой. Возник ряд барьеров, которые до сих пор мешают включению российских ученых в мировое научное сообщество.

2. Наука в СССР не обладала автономией и не могла проводить собственную политику для реализации ее социальных функций. Ученые ориентировались только на власть. По этой причине в современной России нет научного сообщества, способного к самоорганизации.

3. Не сложилось и специфических интересов и ценностей, отличающих научное сообщество от других элементов социальной и политической структуры. Приоритеты научной политики в России по-прежнему определяются путем закулисного взаимодействия политической и академической бюрократии (Юдин Б.Г. История советской науки как процесс вторичной институционализации // Философские исследования. 1993, № 3).

Л. Столович показал: нынешнее поколение российских обществоведов примыкает к поколению «шестидесятников». В его рамках сложились следующие типы:

1. Твердолобый ортодокс. Для него был характерен уход от вопросов и дискуссий на любую тему. Он пользовался поддержкой политической бюрократии и был защищен от конкуренции со стороны лиц, пытающихся соединить официальную идеологию с либеральным толкованием ее отдельных положений.

2. Образованный ортодокс, для которого марксизм был внутренним убеждением. Этот тип сознательно боролся с лицами и доктринами, воплощающими другие идеологии. Однако главный предмет критики – современное капиталистическое сообщество – был задан схемами, сложившимися в ХIХ в.

3. Тип «бравого солдата Швейка» верил в марксизм в духе молодого Маркса и пытался переосмыслить официальную доктрину в соответствии с усложнением социально-исторической реальности. Однако «марксистские Швейки» питались гуманистическими и прочими иллюзиями, распространенными среди левой интеллигенции Запада. Она тоже приложила руку к оправданию кровавого режима, просуществовавшего в стране на протяжении трех четвертей века.

4. Наиболее распространенным типом обществоведа был циник, не имевший никаких убеждений. Он пользовался административными рычагами для укрепления собственного положения, карьеры и власти, воплощал социальную мимикрию и двойное сознание (Столович Л. Смех против тоталитаризма: советский философский фольклор и самодеятельность // Звезда. 1997, № 7).

Следовало бы провести социологическое исследование сообщества российских политологов с точки зрения всех указанных параметров – общих типов карьеры советских людей, институционализации научного сообщества, типов ученых в социальных науках для ответа на вопрос: существуют ли различия между практическими политиками и политологами? Этот вопрос уже поставлен Л. Гудковым. Он показал, что до середины 1970-х власть требовала от так называемых общественных наук идеологического обеспечения и подтверждения легитимности репрессивного режима, критики буржуазной идеологии, научного обоснования пропаганды и контрпропаганды и подготовки кадров для аппарата управления и контроля. В 1970-е сложилось «чекистское направление» в социологии – тайные опросы населения по заданиям КГБ и других директивных органов. В структуре Института социологии этим делом занимались с приходом Руткевича 15–20% всех сотрудников. Руководители этих отделов в дальнейшем становились директорами социологических институтов (В.Н. Иванов, В.Н. Кузнецов, Г.В. Осипов).

Основная масса обществоведов (сотрудников АН и преподавателей университетов) восприняла крах СССР и последующие реформы со скрытым негативизмом и пассивным сопротивлением. Идеологический плюрализм был декларирован сверху и не касался институциональной организации науки. Весь корпус преподавателей остался на своих местах и переквалифицировался в социологов, политологов, психологов, политтехнологов, экспертов по политическому пиару и рекламе. С тем же убогим уровнем знаний, кругом идей и сервильных установок.

По идее развитием теории, осмыслением и применением западного опыта к российским реалиям должны заниматься академические или университетские ученые. Но этого не происходит из-за низкой квалификации персонала, отсутствия когнитивной культуры, критических дискуссий и просто незнания языков и литературы. К тому же прежняя функциональная роль общественных наук не потеряла полностью свое значение. Понятие академической автономии в большинстве голов современных обществоведов пока не возникло. Они по-прежнему готовы обслуживать власть. Верноподданнические установки практически полностью парализуют познавательные интенции в этих дисциплинах. За это же время увеличилось число докторов в сфере социально-политических наук на 26%. Философский и исторический факультеты в МГУ, а также Институт философии РАН постепенно превращаются в прибежище захолустного антисциентизма и имперской геополитики.

Не изучены тип человека и циническая культура современного российского человека, приспосабливающегося к меняющимся формам насилия. Социальные науки в основном занимаются консервативной защитой распавшегося советского порядка и его идеологических постулатов. Образовательные учреждения являются не генератором инновационных разработок, а системой консервации старого знания и идеологических предрассудков, средством блокировки процессов модернизации (Гудков Л. О положении социальных наук в России // Новое литературное обозрение. 2006, № 1 (77).

Короче говоря, в социальных науках России господствует тип циника. Из этой среды рекрутируются кадры всех институтов духовного производства, включая сообщество политологов. Для циников не существует проблемы моральной, политической и познавательной ответственности. Ответственность политологов связана с институционализацией политологии. К сожалению, эта капитальная проблема редко обсуждается в политологических журналах. Значит, основания одной из социальных наук остаются пока зыбкими.

От	Мак
К	Мак (01.07.2009 19:10:49)
Дата	01.07.2009 19:17:00

Владимир Карпец. Перезагрузка. Номенклатура - демэлита - кадры будущего

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8427&issue=225

Владимир КАРПЕЦ

Перезагрузка
Номенклатура - демэлита - кадры будущего

Сегодня, когда Россия вместе с остальным миром вступает в невиданный кризис – не только экономический, но и политический, и военный, – она вновь, если ей, да и другим странам тоже, суждено из него выйти, может оказаться в ситуации, подобной той, что сложилась после Гражданской войны, когда все приходилось начинать сначала. Совершенно очевидно, что успешный исход «от смерти к жизни» зависит прежде всего от тех, кого современная политология именует элитами.

Устойчивость элит связана с их укорененностью в историческом бытии своего народа, сущностном с ним единстве. Если этого нет, правящие элиты, уходя со сцены, тянут в погибель и народы. Понять причины каждой такой исторической катастрофы – задача политико-исторической науки и публицистики, иначе выход из тупика будет входом в новый тупик.

Ко времени первой русской революции пропасть между элитой и глубинной, корневой Русью стала столь велика, что они говорили на разных языках – в буквальном смысле слова, причем по-русски многие «свободные дворяне» даже не понимали.

Конечно же, пропасть образовалась не в одночасье. Обвал начался даже не с Петра, который своими западническими культурными реформами (о военной и административной не говорим – они были строго необходимы) лишь зафиксировал сложившееся ранее, по крайней мере с церковного раскола середины XVII в., положение, когда русскому народу силой был навязан образ «средиземноморского христианства», которым хотели заменить древнее русское православие, наследовавшее святоотеческие традиции дофлорентийских греков и собственно Русской церкви (Стоглав) и Русского царства (Степенная книга). Лучшая часть народа оказалась вытолкнута на обочину русской жизни или просто погибла. А та из этой лучшей части, что осталась, постепенно отчуждалась и неизбежно превращалась в «малый народ».

Тем не менее именно при Петре III и Екатерине II возникли в России «классовый вопрос» и «социальный вопрос», которые неизбежно должны были поставить вопрос о «социализме» как усеченном, урезанном, «оскопленном» восстановлении старомосковской матрицы. Однако возник он совершенно не на марксистской или либеральной схеме как неизбежное следствие развития производства и экономических противоречий, а совершенно противоположным образом – сверху, от государства и государственной власти, потерявшей после раскола мировоззренческий ориентир.

В теории государства и права есть термины: восточный и западный пути развития. В первом случае власть первична, а собственность вторична (следовательно, первично государство, а не право), во втором священна собственность. Россия, безусловно, относится к первому типу. Маркс прямо говорил, что его теория к России неприменима, ибо в России «азиатский способ производства». Соответственно неприменима и либеральная доктрина – обратная сторона марксизма.

Правильно править государством возможно, если понять, к какому типу оно относится, и соблюдать принципы данного типа. Ведь само возникновение классового – не сословного, как ранее, – общества в России подталкивало к идее первичности экономики, что и привело в начале XX в. к появлению поддерживаемой извне марксистской «контрэлиты», причем в основном инонациональной. Ее победа после февральского краха государства Российского была уже неизбежной. Уголовники, вдохновленные многотысячелетним мессианским пафосом, потому и сумели овладеть Россией, что были абсолютно (а не относительно, как все другие) инородны. Более того, Россия для них была – не без тайных оснований – «тысячелетняя раба» (по выражению писателя В. Гроссмана).

После «ленинского призыва» началось формирование совершенно новой – природно русской – элиты, которая при этом, быть может, именно собственной оторванностью от прошлого призвана была преодолеть отступление, отчуждение от земли и народа элиты прежней, как бы смертью наступая на смерть. «Отрицая отрицание».

Первоначально номенклатурой назывались списки руководящих работников всех уровней, утверждавшиеся партийными органами для Советов и исполнительных органов государства. Эти лица перемещались с одной должности на другую. Фактически принадлежность к номенклатуре была пожизненной: туда можно было войти, но нельзя выйти оттуда. Точнее, можно, но только вместе с уходом из жизни, естественным или через Лубянку и ГУЛАГ.

С точностью до наоборот по отношению к взглядам Ленина и Троцкого номенклатура имела определенные привилегии – дачи (которые, в точности как поместья в старой Московской Руси, предоставлялись за службу и на время службы), персональный транспорт, лечение и т.д. Все это было строго контролируемо и обусловлено не только собственно службой, но и «моральным обликом» (за которым следила партия) и, конечно, по объему не шло ни в какое сравнение с «благами» нынешнего либерально-демократического чиновничества. Причем одновременно с этим формировались «династии» и привилегии «знатных рабочих», «знатных хлеборобов», новая «народная интеллигенция», никак не связанная с либерально-революционной, развалившей Россию в начале столетия. Идеология, хотя формально и оставалась марксистской, все более уходила от Маркса, да и Ленина, постепенно преобразуясь в особый «диалектико-материалистический» пантеизм и натурфилософию, поклонение Родине-матери, Земле-кормилице и Вождю, а в годы Отечественной войны, после примирения с Церковью, также и вбирая в себя – явно или неявно – ценности православия (они, собственно, никуда и не уходили, поскольку были в крови у партийцев «ленинского призыва», хотя формально и уклонившихся от религии). Кстати, и определения врага в эпоху позднего Сталина все более напоминают выражения Константина Леонтьева – например, «безродные космополиты». А определение «народная интеллигенция» взято у идеолога (и практика) «монархического социализма» Сергея Васильевича Зубатова.

Однако после ХХ съезда КПСС советская элита постепенно начинает жить в свое удовольствие. Дисциплина, напряженность, воздержание – все, что было так характерно для сталинской эпохи, – уходят. Но «освобождение», если не считать отдельных личностей, не приобретает образа революционной отрешенности и обреченности в страстях – оно становится по преимуществу чисто буржуазным. Возникают двойные стандарты. «Железный занавес» приподнимается. И источником теперь уже личного благополучия номенклатуры, а точнее ее детей, становится работа за границей: двойная оплата в рублях и твердой валюте обеспечивает процветание большинству номенклатурных семейств. Возникает парадоксальная ситуация: жить в соответствии со стандартным уровнем элиты можно, только если ездить за границу, и по возможности надолго. Но для этого надо отчаянно защищать советские ценности и эту заграницу ругать. Заграница как источник благоденствия – не напоминает ли это службу иностранным государям по указу 1762 года?

В итоге советская элита уже к концу семидесятых приходит к выводу о необходимости для себя конвертации власти в собственность. То есть к тому, что следует обрушить социализм. А вместе с ним и единство страны, держащееся на партии, которая в свою очередь держалась на идеологии социализма. Если бы, впрочем, партийное руководство сумело трансформироваться в идеологию державной памяти и патриотизма, как этого добивалась «русская партия внутри КПСС», то многое было бы иначе. Но после XX съезда КПСС этого произойти не могло: большинство уже необратимо стремилось к буржуазному образу жизни. Ценой бытия страны. В отличие от Константина Леонтьева, видевшего в социализме спасение бытия, академик Шафаревич в своей книге «Социализм как явление мировой истории» характеризовал его как мощное стремление к Ничто. Парадоксально, но, как всегда в таких случаях, правы оба.

Так или иначе, август 1991 г. – это прежде всего предательство элиты. Если бы коммунисты именно в августе 1991-го, а не в 1993-м, когда было уже поздно, пошли с оружием в руках защищать райкомы и обкомы и призвали к этому народ, мотивируя это защитой не коммунизма, а России, а затем занялись бы «перестройкой» собственной идеологии хотя бы в духе «послевоенного сталинизма», то это означало бы, что советская элита прошла, наконец, свою инициацию. Но она этой инициации не хотела.

Важно понять, что «тысячелетняя государственная парадигма России» была переломлена не в 1917 г. – хотя Февраль создавал для этого все предпосылки, но сами они были блокированы Октябрем, – а только в 1991-м. Именно тогда на русскую почву была перенесена – «реципирована», как в свое время в Европе римское право, – евроатлантическая идея первичности собственности по отношению к власти и соответственно права по отношению к государству. Это было необходимым условием для конвертации власти в собственность, но оно же было и гибельным для всего русского «месторазвития» как месторазвития «восточного типа» с изначальной – по крайней мере на протяжении многих столетий – первичностью власти и государственности. Притом, что политическая элита «новой России», возникшая при Ельцине, не была «новой». Если бы это была действительно революция (или, как утверждают коммунисты, контрреволюция, неважно), пусть даже буржуазная, она так или иначе привела бы к власти людей, имевших к ней прямое отношение. Но среди вошедших в Белый дом не было ни Солженицына, ни Буковского, ни Осипова, а более ранние попытки активизации Сахарова были заблокированы (хотя он по сути из советской элиты никогда и не выходил).

Напротив, главным идеологом – как говорили в советские времена, пошел «Сусловым работать» – стал преподаватель марксизма-ленинизма Геннадий Бурбулис. В лучшем случае «мэрами, пэрами и сэрами» стали вторые секретари, сменившие первых, а в ряде случаев остались и первые. Это была та же самая номенклатура. Но уже не элита, если слово это рассматривать хоть в каком-то положительном смысле. И тем более не «контрэлита» (к каковой в советское время можно было, правда, только отчасти, относить диссидентов). Это была «антиэлита», «вместоэлита». Клан предателей, в который вошли те же самые лица, только обменявшие власть на собственность, пожертвовав самой идеей власти. Отдав за собственность – причем не личную (в советском смысле), а частную – территории собственной страны. То есть продав почти ее половину. При этом поставив управлять этой собственностью выходцев из комсомола (Ходорковский), НИИ (Березовский), просто деклассированных лиц (Чубайс). Включив также в свой состав актеров, шоу-менов, моделей, телеведущих, представителей различных нетрадиционных меньшинств – то есть тех, кого в любом традиционном обществе, в том числе христианском, было принято хоронить за кладбищенской оградой.

Можно, рассуждая по аналогии, с некоторой долей приблизительности сказать, что если Февраль 1917-го был «революцией вайшьев», а октябрь 1917-го – «революцией шудр», то август 1991 г. был уже «революцией чандал», тех, кто, по представлениям древних ариев, уже не люди вообще.

Мы говорим здесь «по аналогии» и «с некоторой долей приблизительности» потому, что буквальное понимание этой аналогии неминуемо вело бы к признанию абсолютной необратимости происшедшего.

В декабре 1999 г. на праздновании очередной годовщины органов государственной безопасности тогдашний премьер-министр РФ, а до этого председатель Совета безопасности Владимир Путин произнес загадочную фразу о том, что первый этап спецоперации – проникновение в организованную преступную группу – завершен. Через четыре месяца Владимир Путин стал Президентом Российской Федерации.

Превращение спецслужб как одного из политических субъектов «новой России» в главного политического субъекта, безусловно, стало чревато появлением новой политической элиты – по ту сторону бывшей номенклатуры и новых собственников, и это неоднократно подчеркивалось их высшими представителями, бывшими руководителем ФСБ России Николаем Ковалевым и Николаем Патрушевым, говорившими о сотрудниках спецслужб как о «новом дворянстве». Это демонстрировалось восстановлением связи руководства «органов» как с православной (открытие при ФСБ храма Софии Премудрости Божией), так и с более древней традициями. Однако именно это вызывало наибольшее сопротивление как в ельцинских кругах, так и среди левых, опиравшихся на преемственность с коммунистами и народниками. Если на вторых уже почти перестали обращать внимание, то оттеснение первых стало крайне затруднительным из-за того, что после 11 сентября 2001 г. российское руководство присоединилось к возглавленному США так называемому антитеррористическому блоку (хотя, как теперь стало совершенно очевидно, за так называемой Аль-Каидой и взрывами башен стояли сами американцы), не сумело встать на позиции нейтралитета, и это сильно затормозило «смену вех» во внутренней политике России. Если в 2000 г. Владимир Путин говорил, что олигархов в стране не должно быть «как класса», то ограничение их могущества – очень осторожное и избирательное – началось только в 2003 г. с ареста Михаила Ходорковского и так и не было доведено до конца. Не произошло и решительных перемен в политико-идеологической ориентации режима. Появившийся в 2006 г. «Проект Россия», в котором прямо говорилось о монархической перспективе и наряду с ней о необходимости создания новой политической элиты, основанной не на богатстве, а на качественных характеристиках, оказался по сути развален – во второй книге «Проекта», вышедшей в 2007 г., пункт за пунктом опровергаются все положения книги первой. А вскоре и вообще вся проблематика этого важнейшего политико-идеологического документа исчезает из информационного поля.

Разумеется, оптимальным вариантом развития событий на рубеже тысячелетий и в первые годы тысячелетия нового стало бы радикальное изменение ситуации сверху, в том числе инициированная самой же властью антиолигархическая революция, которая привела бы к радикальной «ротации элит». Однако уже в апреле 2005 г. газета «Завтра» писала: «Робкая попытка антиолигархической и антибюрократической «революции сверху» была предпринята Путиным в первый срок президентства. Эта попытка по касательной коснулась жизни общества и с треском провалилась в силу неспособности власти создать мощное социальное движение в свою поддержку» (Андрей Фефелов). Такое соединение сил власти и народа на самом деле и могло бы стать восстановлением «всеуравнивающего полновластия» (В.О. Ключевский) старой, допетровской Руси на новом витке истории, «всесословным» национально-социальным единством, открывающим путь и новой «ротации элит», и «новоучреждению» самого государства. Однако тогдашний идеолог власти Глеб Павловский резко отметал всякую возможность движения в подобном направлении. В 2005 г. он писал в «Независимой газете», что более всего боится «возникающего национал-фундаменталистского большинства, которое само не уйдет». Павловский писал тогда: «Если бы он (Путин – В.К.) захотел, он мог бы перевернуть страну ста словами, отменив политику и партии. Одним своим заявлением он сможет сформировать общенациональную элиту, верную лично ему. То, что он этим не пользуется, а идет на выборы и усиливает партийную систему, – одно из самых надежных подтверждений его демократической лояльности». Называя вещи иными, своими, словами, – лояльности евроатлантизму. На логичные же возражения о том, что общенациональный подъем будет только способствовать модернизации, Павловский отвечал: «Нам нужна не просто модернизация, а европеизация». «Нам». Кому? Увы, точку зрения власти выражал в данном случае не Андрей Фефелов, а Глеб Павловский. Почему это было так?

Прежде всего потому, что сумевшие оттеснить ельцинский клан «чандал», очень неточно поименованный тогда с нескрываемым антимонархическим и плебейским (в худшем смысле этого слова) оттенком, причем поименованный теми же больше всего боявшимися монархии и «дувшими на воду» демократами – «семьей», кадры спецслужб уже оказались связаны с ельцинистами круговой порукой «многоочитого» общего бизнеса, общими счетами в зарубежных банках, общими местами учебы за рубежом своих детей. Вообще всем тем, ради чего еще советская номенклатура отказалась в 1991 г. от «советской инициации» и предала все советское. Переплетенность экономических и бытовых интересов выходцев из спецслужб – при всем том наиболее здоровой части российской элиты – и клана «либеральных экономистов» и собственно деклассированно-экстерриториальной либеральной интеллигенции («чандал») и была главной причиной неудачи «революции (или контрреволюции, как угодно) спецслужб» на рубеже веков (и тысячелетий). Российская элита, в том числе и многие выходцы из спецслужб, хотела себе места в евроатлантическом мире. Но места этого для нее там не было и нет. Европа готова принимать Россию только по частям, о чем неоднократно говорил один из ее неформальных лидеров принц Отто фон Габсбург. В этом смысле Евросоюз – это тот же самый Третий рейх, только на новом витке развития. Не более, но и не менее.

Нынешний финансово-экономический кризис и его последствия – если Россия сумеет пройти через них – может привести к появлению принципиально нового правящего «политического класса». Прежде всего «новая элита» России более не должна иметь ничего общего с весьма космополитической российской элитой, сложившейся при Ельцине. Если Россия, по критериям ООН, является мононациональным государством (русские составляют более 80% населения), то и элита должна быть соответствующей – русской. Если славянские земли воссоединятся, то, разумеется, включая малороссов, белорусов, русинов, сербов. Но и до воссоединения – так же точно. Она должна исключать появление в ней лиц с двойным гражданством, или потенциально способных стать гражданами другого государства, или принадлежащих к международным сообществам, имеющим свои собственные интересы. Притом что «путь наверх» для всех представителей коренных народов России должен быть открыт. Без ограничений.

Далее, если элита действительно хочет быть таковой, она должна прежде всего сама перестать быть частью потребительского общества. Поворот к аскетизму – императив времени. Никакого более гламура. Никаких Куршавелей и Канар. Более того, никакой «Рублевки» (не в том смысле, чтобы там не жить, а в том смысле, что образ жизни должен быть изменен радикально). Это вопрос жизни и смерти. В том смысле, что если «кто не спрятался», более никто не виноват. Сметающая все чернь будет права.

Далее. Поскольку мир вновь вступает в стадию военного развития событий – от увеличения числа локальных войн и горячих точек до реальной возможности мирового ядерного столкновения, роль Вооруженных сил и офицерского корпуса – если их, конечно, не добьют проводимые сейчас, в преддверии войны (!), сокращения и коммерциализация, возрастет на порядки. Это будет объективный процесс, не зависящий от воли тех или иных руководителей, которые, если станут ему противиться, окажутся им сметены. Если же верховная власть будет ослабевать или начнет «сдавать» страну по частям, произойдет дробление офицерского корпуса по откалывающимся регионам и его противостояние внутри себя, подобно тому, как уже сейчас на режим Ющенко работает часть элитного офицерства советского ГРУ. Общая задача – не допустить такого положения при любой конфигурации власти в Москве. Основные положения, которые автор этих строк высказывал в «Политическом журнале» в статье «Военная доктрина и национальная безопасность», прежде всего о «перманентной мобилизации», – на наш взгляд, остаются в силе.

Более того, если основной костяк советской номенклатуры составляла партия, то такой же костяк будущей элиты действительно новой России должна составить армия. И в этом случае даже не столь важно, каким будет ее рядовой и сержантский состав – призывным или профессиональным. Офицерский корпус по возможности должен стать наследственным: боевые офицеры, прежде всего участники и ветераны войн и горячих точек, должны наделяться землей во владение на условиях службы. При службе сыновей – наследственным. По типу поместного землевладения времен Московской Руси XV–XVII вв. (до Соборного уложения). Это отдельная тема, требующая отдельной разработки.

Именно вокруг армии и в связи с армией следует строить отечественную промышленность, высокие технологии, фундаментальную науку. Армия будет создавать новый Большой стиль в культуре, прежде всего в среде офицерства будут расти историки и писатели, формироваться музыкальный и поэтический вкус. Восстановится принцип чести. Возможно, будут разрешены дуэли. Постепенно должно формироваться совершенно новое офицерство, почти ничем не напоминающее позднесоветское и сегодняшнее. Важнейшей и одной из наиболее привилегированных его составляющих должны будут стать офицеры спецслужб. При этом, скорее всего, офицерский и генеральский корпус в национальном отношении должен быть русским целиком.

Второй составляющей частью новой элиты станут технократы – командиры промышленных отраслей, представители передовой, в том числе фундаментальной, науки. В результате наступающих событий Россия или погибнет, или восстанет как передовая научно-техническая держава. Если произойдет второе, все решения в области экономики должны будут принимать верхи технократического класса – вместе с военными. Роль так называемых экономистов и юристов, которые завели страну в тупик после 1991 г., будет сведена к обслуживанию технократии, в которую войдут как руководители государственных предприятий, так и принявшие на себя определенные социальные обязательства частные промышленники и предприниматели производственного сектора. Как и в случае с офицерским корпусом, власть должна будет заботиться о преемственности корпуса технократического, включая наследственную. Должны быть восстановлены «наукограды», жить в которых станет лучше, чем в мегаполисах (если последние не будут уничтожены кризисом и войной).

«Политический класс», который не будет иметь ничего общего с современными парламентариями, руководителями и функционерами партий и движений любой идеологической направленности, должен быть чисто профессиональным – дипломаты, управленцы, аналитики разных уровней (включая независимые аналитические группы), руководители и сотрудники средств массовой информации. Именно и только профессионализм – а не приверженность той или иной доктрине – должен определять принадлежность к этому классу. Основу «политического класса» в принципе должны составлять национально, патриотически и геополитически мыслящие интеллектуалы с гуманитарным образованием. Однако от него должны быть жестко отсечены присосавшиеся еще с советских времен, но особенно после 1991 г. лица «позорищных профессий» – актеры, представители шоу-бизнеса, всевозможные звезды, телеведущие, рекламщики, рок- и поп-певцы, спортсмены и прочие. Они могут и должны занять в обществе свою нишу, но эта ниша не имеет никакого отношения к политике, и мнение их по политическим вопросам вообще никого не должно интересовать. То же самое касается и представителей ростовщической и «виртуальной» экономики, роль которых в результате мирового кризиса будет и сама по себе с неизбежностью падать, что уже понимают в Евросоюзе, где осуществляется срочная экономическая социализация.

На вопрос о том, должны ли входить в «политическую элиту» епископат и духовенство православной церкви (и служители других религиозных конфессий), видимо, следует ответить отрицательно. Да, так или иначе, православие (включая старообрядчество) должно будет в будущем признано государствообразущей религией России, однако миссия Церкви – вне политики как таковой. Церковь не участвует в принятии политических решений и сама в соответствии с древней «Кормчей» и новой «Книгой правил» запрещает духовенству занимать «градские должности», что не имеет никакого отношения к масонско-просвещенческому принципу «отделения Церкви от государства». Сводить Церковь к уровню политических элит означает унижение и обмирщение ее духовного достоинства. Не бывает «политического» и «неполитического» православия: православие едино, и оно происходит из «Царства не от мира сего», отражением и проявление коего, впрочем, – хотя и совершенно иначе – является и государство, даже такое, которое само себя так не осознает. Эти соотношения выходят далеко за рамки проблемы политических элит.

Как выходят за эти рамки и многие социально-политические проблемы, такие, как, например, социальное представительство или местное самоуправление, которые в будущей России должны играть такую же роль, как и деятельность политической элиты – строго ей параллельно и строго в рамках предсказания святого праведного Иоанна Кронштадтского: «Русь новая, крепкая, по старому образцу». Но это уже тоже выходит за рамки темы.

От	Мак
К	Мак (01.07.2009 19:10:49)
Дата	01.07.2009 19:14:48

Сергей Кургинян. Пораженная воля

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8426&issue=225

Сергей КУРГИНЯН, член Экспертного совета «Политического журнала»

Пораженная воля
Чем ответят политические элиты на вызовы современности

Проблема адекватного понимания современной российской элиты тесно связана с проблемой понимания причин распада СССР. Почему он развалился? На этот вопрос есть три гипотетических ответа. Первый из них: коммунизм являлся нерабочей системой. Второй сводится к тому, что в России живут разные народы, и не все они могут выдерживать некий принцип государственного строительства. И, наконец, есть третья гипотеза: Советский Союз развалили собственные элиты. Именно об этом говорил президент Экспериментального творческого центра политолог Сергей Кургинян на заседании Центра консервативных исследований социологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Выступление публикуется в сокращении.

Диссиденты

Проведем кластерный анализ этих самых «разваливателей» СССР. Первый кластер – так называемые «диссидентские элиты»... Этот кластер ярок, однозначен. Сбрасывать его со счетов неправомочно. Но есть одно деликатное обстоятельство. Несомненный факт высочайшей централизации власти в СССР. Такая централизация власти немыслима без существования всесильной тайной полиции – в нашем случае КГБ. Тайная полиция в гиперцентрализованном государстве проникает во все поры общества, а уж в диссидентские гнойники тем более. Проникает и берет их под контроль. Так и было. За 20 постсоветских лет приведено огромное количество примеров подобной подконтрольности. И диссиденты, и их кураторы такого понарассказали! Так как свести концы с концами? Если диссиденты были под таким контролем тайной полиции, то как они могли освободиться от этого контроля, и освобождались ли они?

Я приведу несколько примеров из личного опыта, которые позволяют мне утверждать, что на самом деле никто из-под такого контроля не вышел. Для того чтобы придать этим примерам доказательность, скажу, что в 1990 – 1991 годах я делал все для спасения СССР. И считал, что даже сохранение власти КПСС лучше распада СССР. Мой аналитический центр выступал в роли мозгового штаба Совмина СССР. Я ездил по республикам отпадающего Советского Союза, имея определенные полномочия. Я получал сведения о происходящем. И могу ответственно, не вдаваясь в детали, утверждать, что все «народные фронты», все подымавшиеся сепаратистские движения в республиках Прибалтики, Закавказья, Средней Азии, Молдавии и Украины находились под абсолютным контролем КГБ СССР и конкретно нескольких людей, занятых этим по роду деятельности.

Диссиденты – это был актив, занимавшийся идеологической подрывной деятельностью. Борьбой с идеологической подрывной деятельностью занималось 5-е управление КГБ СССР. Об этом написано в многочисленных книгах. Написано-то написано, но возникает вопрос… Вы контролируете нечто, а оно разрушает СССР… И что же получается? Либо вы это нечто плохо контролируете, либо вы вместе с ним разрушаете СССР. А что еще можно предположить? Другие предположения логически невозможны, и это все понимают.

Большинство считает, что диссидентов просто плохо контролировали и они сорвались с поводка. А я считаю иначе. Не стоит труда доказать, что в жестко централизованных системах единственной силой, способной противостоять системе, является ее же тайная полиция. А больше никто не может противостоять системе, если она по-настоящему жесткая. Гражданские акторы раздавлены, а раз так, все сведено к подковерной элитной борьбе. И в очень многих описанных случаях этой борьбы именно тайная полиция противостояла системе как таковой. В какой-то мере укрепляя эту систему, а в какой-то создавая условия для того, чтобы собой ее заменить. До какого-то момента диссидентство опекается тайной полицией с охранительной целью. А потом цель меняется. Если мало зубатовщины для того, чтобы это признать, то можно привести десятки исторических примеров.

Итак, первый элитный кластер, работавший на развал, – диссиденты. А бэкграунд этого кластера – соответствующее управление тайной полиции, находящейся формально на службе у действующей политической системы.

Тень

Второй элитный кластер, работавший на развал уже не столько напрямую, сколько косвенно, – экономическая «тень». Она была многолика. В нее входили криминалитет как таковой, а также промежуточные «серые» элементы. «Теневики», «цеховики» и так далее. Криминальные и субкриминальные элементы рвались к развалу СССР ничуть не меньше, чем диссиденты. Рвались они, конечно, к обогащению, а не к правам человека. Энергии у них было больше, чем у диссидентов, да и возможностей тоже. Самое же отвратительное заключалось в том, что в какой-то момент наша интеллигенция (как фрондирующая, так и диссидентская), входящая в первый кластер рассматриваемой мною элиты деструкторов, вошла в прочный и многомерный союз с элементами второго кластера элиты деструкторов. С этими самыми криминальными и субкриминальными группами. Перед этим интеллигенция сильно кокетничала своим бессребреничеством, своей аскетичностью, своей антиматериалистической духовностью, исповедовала принцип «не хлебом единым жив человек». Потом это как-то разом перестало быть модным.

Как-то во время ужина на VIP-конференции в Баден-Бадене со мной заговорили менеджеры этой конференции и почему-то стали делиться своими впечатлениями об одном нашем политике, в период перестройки бывшем кумиром интеллигенции и даже чем-то вроде эталона скромности и демократичности. «О! Это прекрасный человек! – говорили они по поводу этого вчерашнего фрондирующего советского интеллигента, ставшего высоким чиновником ельцинской эпохи. – Это просто замечательный человек! И какой клиент! Вы знаете, он звонит нам перед вылетом в Баден-Баден и сообщает, в каком пиджаке выйдет из самолета, требуя, чтобы «роллс-ройс» был под цвет пиджака. Но деньги-то платит щедро!» Они не осуждали, не говорили, что это отвратительно. Они, напротив, восхищались: «Он платит апгрейд за то, что только в последний день мы узнаем, что «роллс-ройс» должен быть к песочному пиджаку!»

Такое шараханье от антипотребительства к ультрапотребительству не бесплатное удовольствие для психики. Шире – для сознания.

Что же касается бэкграунда… то второй кластер элитных деструкторов тоже находился под контролем системы. И даже не столько под контролем Министерства внутренних дел, сколько под контролем той же самой госбезопасности.

Союз двух бэкграундов и двух кластеров… Что это за союз? В плане кластеров можно ведь и впрямь говорить о союзе Сергея Адамовича Ковалева и Вячеслава Иванькова («Япончика»). Помнится, письма в поддержку Япончика были подписаны нашими правозащитниками, не правда ли?

Могу поделиться и некими сюжетами из элитного фольклора. Такой фольклор – не анекдоты. Это рассказы людей, потрясенных чем-то, случившимся у них на работе и не входящим в их формат понимания возможного. Доказать аутентичность таких рассказов невозможно. Но у меня есть свои принципы разбраковки произведений подобного элитного фольклора. И то произведение, которое я приведу ниже, для меня обладает, скажем так, ненулевой степенью достоверности.

И все равно я скажу – «якобы».

Якобы один из очень близких к Ельцину людей, сидевших на телефоне, берет трубку, а ему говорят:

– Ты! Соедини с Ельциным!

– Простите, есть нормы! Представьтесь, скажите, как вас зовут.

– Пудель! Скажи: «Пудель!» Он поймет!

– Извините, я так не могу, не имею права, это невозможно, я должен же...

– Слушай, ты!.. Скажи: «Пудель!» Он все поймет!

Тот, бледный, докладывает, президент берет трубку и разговаривает. Оказывается, это был криминальный авторитет Владимир Податев («Пудель») с Дальнего Востока, один из консультантов президента по вопросам криминалитета. Другим консультантом другого человека, который руководил нашей страной в тот же период, занимая не такое высокое, но соседнее положение, был так называемый «Дед Хасан», и это тоже более или менее известно. Известно также, что шла борьба как между консультантами, отвечавшими за криминалитет, так и между теми, кого эти консультанты консультировали. И, наконец, известно, что эта борьба воспроизводила какие-то сюжеты, как минимум, советского периода (а возможно, и досоветского).

Провокативная игра

В советский период борьба между так называемыми (подчеркиваю – так называемыми) «кавказскими криминальными группами» и так называемой (вновь подчеркиваю – так называемой) «русской преступностью» маркировала элитные конфликты. Например, конфликт между группой Берии и группой Буденного. В постсоветский период началось лихорадочное воспроизводство и достраивание того же самого. К вопросу о кросс-культурных, кросс-формационных, кросс-идеологических и даже кросс-исторических воспроизводствах одной и той же матрицы элитных конфликтов.

Что я конкретно имею в виду? По инициативе двух крупных работников Министерства внутренних дел и Федеральной службы безопасности в начале 1990-х были подписаны секретные распоряжения о том, что нужно подавлять так называемые «кавказские криминальные группы» с помощью так называемых «русских криминальных групп». Лоббировали это, повторяю, крупные работники, верившие, что в этом есть национальный смысл. А подписывалось это на самом высоком уровне той эпохи.

Иногда мне говорят: «А почему вы все это называете элитой? Это же ведь все люди отнюдь не с лучшими качествами». Отвечаю.

Во-первых, я говорю об элите в пределах действующего социального мейнстрима. Мейнстрима, определяемого постсоветским регрессом. Какой мейнстрим – такая и элита. Все остальное, по определению, или маргиналы, или контрэлита. Верю, что контрэлита есть. И делаю все возможное для ее адекватного воспроизводства. Но обсуждать-то надо не только потенциальное, не правда ли?

Во-вторых, слово «элита» может трактоваться по-разному. И не обязательно как синоним «лучших». Элита криминалитета – это лучшие? В каком смысле? Так что же, мы не можем говорить об элите криминального мира? Элита – это потоки, ресурсы, решения, в каком-то смысле и целеполагание. Но это не обязательно люди с наилучшими человеческими качествами. Соня Мармеладова не была элитой Российской империи.

Короче, есть то, что есть. И важно в том числе понять, как оно устроено. Вообще важно, а если мы хотим каких-то изменений, то тем более. Потому что любые изменения порождаются наличествующим. У них должны быть корни в этом самом наличествующем. Ахматова писала: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда»… Так вот о соре.

Дело в том, что мы даже не всегда понимаем – это сор или это симулякр, имитация сора. Что я имею в виду? Да те же самые распоряжения о борьбе с одними бандитами с помощью других. Других-то не только использовали, их выращивали, на роль других сплошь да рядом назначали тех, кто не был бандитами (кстати, прием, используемый во всем мире, – есть банды, а есть спецбанды). Приведу конкретный пример.

Звонят люди, имевшие или имеющие отношение к правоохранительным органам, и говорят: «Сергей Ервандович, ну скажите вы властям, что либо надо признать, что некий человек являлся не бандитом, а офицером такого-то ведомства, либо не надо объявления о турнире его памяти развешивать около Кремля гигантскими плакатами!»

Речь шла о турнире памяти Антона Малевского. Кто такой был Антон Малевский, весьма влиятельный в 90-е годы? Был ли он преступником в строгом смысле слова? Или же это был так называемый спецпреступник (еще раз подчеркну, о спецпреступниках очень много написано в мировой литературе, в том числе и специальной)? Я-то считаю, что это был спецпреступник. Офицер, работавший по заданию. Но доказывать я этого не буду по очень многим причинам. И потому сформулирую все по принципу «либо-либо». Либо это был преступник, использованный в вышеупомянутой игре между так называемыми «кавказскими» и так называемыми «русскими» ОПГ. Либо это был спецпреступник, созданный для этой игры. Но игра-то была! И эта периферийная игра на уровне ОПГ маркировала собой большую игру, которая велась и на национальном, и на транснациональном уровнях.

Подчеркну еще раз, что корни этой игры уходят в непрозрачные сюжеты советского элитогенеза. Подобная игра велась в сталинскую и постсталинскую эпоху группами Берии (так называемые «кавказцы») и Буденного (Патоличева и других – так называемые «антикавказцы»).

Ведь Берия хотел (да и просто не мог не хотеть по правилам той игры) получить полный контроль над криминальным фактором советской империи. К сожалению, Александр Исаевич Солженицын, по сути, ничего не написал о ГУЛАГе. А ведь это была гигантская элитная империя со своими каналами выхода за рубеж, с транснациональными мостами, с гигантскими ненормативными средствами, которые достаточно свободным образом обращались. Берия, естественно, хотел ее держать под собой, но и его антагонисты стремились получить там свои позиции.

Эта борьба «кавказских» и «антикавказских» групп существовала в пределах всей сталинской империи. Сталин ее допускал, считая, что это «качели», которыми он сможет управлять. Но он доуправлялся в конце жизни. И здесь разница между поздним Сталиным, который управлял этими «качелями», и ранним Сталиным, который не один раз в диалоге с разными (как советскими, так и зарубежными) собеседниками на вопрос о том, что опаснее для Советского Союза – национальный сепаратизм окраин или великодержавный русский шовинизм – отвечал по принципу «оба хуже» (опаснее будет та сила, с которой перестанем вести непримиримую борьбу).

Обе две

А вот теперь я перехожу к главному. Пока был Сталин и эти «оба», которые «хуже», был Советский Союз, который был нужен Сталину. Да и «оба» еще не созрели для того, чтобы отказаться от Советского Союза. А потом тот, третий, кому был нужен Советский Союз, оказался между молотом и наковальней этих самых «обоих». А «оба» уже одинаково не хотели СССР.

Одни (условно – наследники Берии, не путать с его родственниками) хотели ССГ, то есть полной власти на окраинах и паритета в центре.

А другие (условно – наследники Буденного и его сподвижников, опять же не надо путать с родственниками) хотели уменьшенного государства. Ну, скажем так, РФ. Но с одним условием – ни с кем они не будут делить власть в центре этого государства. Они-то (я это называю «уменьшительная русская элитная группа») и стали договариваться с национальными сепаратистами: мол, вам вся власть в отделившихся республиках, а нам вся власть в Москве.

Этот разговор в итоге привел к формированию двух враждебных СССР элит – горбачевской (хотевшей Союза суверенных государств) и ельцинской (хотевшей, чтобы суверенные окраинные государства «пошли вон» и чтобы с их элитами Москву не надо было делить).

Первый и второй кластеры деструкторов имели первый и второй бэкграунд. Вопрос не в том, чего хотели деструкторы. Вопрос в том, чего хотел бэкграунд. Мы ничего не поймем ни в истории распада СССР, ни в структуре советской и постсоветской элиты, если не признаем, что существовали эти бэкграундные контролеры. Необходимо подчеркнуть также, что контролеры-то ну никак не были тождественны тому, что они контролировали.

Постоянно буду подчеркивать – контролеры (они же бэкграунд первого и второго кластеров) не состояли из ненавистников России или криминальных корыстолюбцев, стремившихся любой ценой заполучить миллиарды долларов. Это были цельные люди, твердо понимавшие, чего они хотят. Люди, имевшие некий стратегический проект. Проект – не афишируемый и предполагавший демонтаж СССР. И при этом проект, пронизанный своим пониманием державного блага.

Я хорошо знал людей, очень близких к Юрию Владимировичу Андропову. Но даже они не понимали до конца, чего хотел руководитель. Он эту тайну унес в могилу. Но вот о планах андроповской элиты после Андропова можно говорить с большей определенностью (оговорив при этом, что и андроповская элита была расколота). В этих планах речь шла о замене империи на национальное государство. Утверждалось, что империя не нужна. Более того – вредна. Утверждалось, что империя является избыточной нагрузкой для русского народа. Утверждалось, что в ближайшие десятилетия эта нагрузка приведет к стремительному демографическому росту нерусского населения в империи, если от нее не избавиться (мол, одна Средняя Азия чего стоит). Утверждалось, что именно поэтому надо избавляться от империи, скидывать эту ношу с плеч народа-держателя. Развалить империю надо так, чтобы получить Великую Россию. А Великую Россию затем ввести в Великую же Европу.

Первую фазу – фазу развала империи – надо было поручить диссидентам. На второй фазе диссиденты, отвечающие за развал, должны были быть убраны. В 1991 году я написал тоненькую книжечку «Постперестройка». По поводу этой книги сразу же возник дикий визг. Но возникли и некоторые позитивы. Ко мне подряд начали приходить люди, представлявшие наши органы, поговорить. Говорили часа по три каждый. Все, что тогда сказали эти люди, подтвердилось. После первого из этих пяти-шести рассказов я случайно спросил рассказчика: «А эти диссиденты… Что они такое?»

Рассказчик повел себя странно. Он понял мой вопрос, но не стал с ходу отвечать. Перед этим он рассказал уже очень много. Но тут он сделал паузу… Еще раз рассмотрел стены моего кабинета, вздохнул и что-то невнятно пробормотал, ну, на манер «бро-а-ра…» Я сказал, что не понял. Он опять пробормотал «бро-а-ра…», я опять сказал, что не понял. Он раздраженно посмотрел на меня и четко проговорил: «Бросовая агентура».

После этого ответа я задавал в конце разговора один и тот же вопрос каждому из рассказчиков. Все они вели себя поразительно одинаково. Смотрели на стены, говорили «бро-а-ра…» и с третьего раза звучало: «Бросовая агентура».

Спросят: «А как вы докажете, что не выдумали эту историю?»

Закономерный вопрос. Тем, у кого он возникает, рекомендую почитать последнее интервью Бориса Николаевича Ельцина. Ко времени этого интервью я уже рассказал историю с «бро-а-ра…» как минимум двадцать раз в различных статьях. И вот корреспондент спрашивает Бориса Николаевича – что такое эти реформаторы (сравни мой вопрос: «Что они такое?»)

Ельцин, конечно, не говорит «бросовая агентура», он человек аккуратный, воспитанный в советских номенклатурных традициях. Осторожность у него в крови. И поэтому он всего лишь говорит, что это была команда камикадзе (согласитесь, разница невелика): «Нужно было собрать такую команду, которая сгорела бы, но осталась в истории». Ошалевший корреспондент спрашивает Бориса Николаевича: «Вы говорили им об этом?» Ельцин отвечает: «Зачем? Им предстояло работать с полнейшей отдачей!»

Так что «бро-а-ра…» или не «бро-а-ра…», но внутри ельцинского плана было некое неочевидное спецначинание, согласно которому главные издержки по осуществлению развала СССР и демонтажу советизма надо переложить на либерально-демократические круги. Что сначала эти круги надо дискредитировать, причем тотально, а потом на сцену должна выйти другая группа (скажем так, группа №2). Через какое-то время группа №2 должна быть заменена группой №3 и так далее. Это называется «ротация элит».

Ближе к концу 90-х в мы на деле ознакомились с материалами, которые называются «Гарвардский проект». Там говорилось именно об этой ротации элит. Так что план был существенно транснациональным (как и любой план в рамках элитной большой игры).

В 1996 году я спрашивал своих друзей: «Скажите, Лебедь-то человек неглупый. Чего он все время такую физиономию строит, это же не он! Он умнее, тоньше, умеет иначе разговаривать!» А мне говорили: «Вы знаете, просто в Гарварде убеждены, что теперь должны прийти к власти русские националисты. А русских националистов они понимают по Голливуду, и он играл по голливудскому стандарту для них, с тем, чтобы было понятно, что это он придет к власти».

Впрочем, это все пикантные частности. Что же касается основного вопроса, остающегося крайне злободневным, то он невероятно прост и невероятно болезнен для очень и очень многих. Вот этот вопрос: «Возникла ли Великая Россия в том виде, в каком планировалась? И вошла ли Великая Россия в Единую Европу? Оправдан ли тем самым распад СССР? Получили ли мы такой страшной ценой нацию модерна, великое национальное государство и большую квартиру в европейском доме, то есть не в своей, а в чужой империи?»

Истление

Опыт того, как именно все рушится, должен быть проанализирован, если мы не хотим очередного обрушения. Все рушится в силу нескольких обстоятельств, на которые мы раз за разом наступаем, как на грабли. Первое из этих обстоятельств: истление элит. В 1991 году оказалось, что из 10-миллионной КПСС нет и 500 тысяч, готовых бороться за СССР. Да что там 500 тысяч! Вся элита, истлев, разбегается по банкам и фирмам – и на этом все кончается.

Точно так же произошло и в феврале 1917 года. Вдруг оказалось, что царя могут поддержать два человека из элиты – граф Келлер и хан Нахичеванский. А все остальные расползаются, как тараканы, кто куда. Церковь молится за «благоверное Временное правительство», генералы один за другим стремятся удостоиться права арестовать царскую семью. Царские родственники говорят: «Так этой семье и надо!» – и подымают красные флаги.

Именно это называется «истлением элит». Федор Михайлович Достоевский, описывая, что такое «бобок», очень хорошо представил именно это явление: инерция, своеобразная глупость элит, не способных сделать никаких шагов, отсутствие любого маневра в элитном пространстве.

Второе обстоятельство: элиты перестают понимать, что им делать с Россией. Это очень тонкий вопрос. По большому счету русские цари со второй половины XIX века не понимали, что им делать с Россией. Православный метафизический проект как бы был. Но именно «как бы». Общество уже не мечтало о кресте над святой Софией, византийское наследство не грело до необходимой степени. Этот огонь остыл. Нести в мир правду православной симфонии никто особенно не хотел. Ну и что надо было делать? Вписывать Россию в Европу? Тут есть свои не вполне очевидные, но очень жесткие и нетривиальные ограничения. Разговор о них тоже за рамками нашей основной темы.

Русские цари не знали под конец, что делать с Россией. А Брежнев знал, что делать с СССР? Конечно, нет. Наши элиты знают, что делать с Россией, не вошедшей в Европу? Тоже нет.

Сегодня перед нашей элитой во весь рост встает вопрос: а что дальше? Если бы оказалось, что Великая Россия состоялась как факт, и если бы для нее нашлось место в Единой Европе, то большой проект, который начался распадом СССР, имел бы победный финал. Но для этого нужно было бы:

во-первых, чтобы армия Российской Федерации стала частью войск НАТО;

во-вторых, чтобы Россия полностью (на тех же правах, что и Франция) вошла в Евросоюз.

Произойди это – многие получили бы массу преимуществ: граждане ездили бы без виз по Европе, военные «балдели» бы от того, что им дали денег… И так далее, и тому подобное. Но этого же не произошло. И не произойдет. Единственное, чего не может понять вся актуально действующая российская элита, как раз и состоит в том, что этого не будет. Ну не может, и все. Почему?

Во-первых, потому что слишком велика страсть по проекту, в проект вложено столько сил, людям, которые были «моторами» этого проекта, уже за 80, им уже надо рассчитываться по счетам жизни и смерти (они правы или нет?)…

Во-вторых, потому, что если признать, что проект накрылся, то надо отвечать хотя бы морально. Я-то убежден, что ни о какой другой ответственности говорить не следует. Но и моральной достаточно. Люди-то, которые проект затеяли, повторяю, совсем не рвачи и не русофобы. Это моральные люди.

В-третьих, если этот проект накрылся, то что делать-то? С Россией, я имею в виду, что делать? Это самый стратегический из вопросов.

Кроме того, надо хотеть что-то делать с ней как с «вещью в себе». А те, кто хотел сделать ее «вещью для Европы», не хотят делать что-то с нею – как с «вещью в себе». Они не любят ее как «вещь в себе». А с Россией как с нелюбимой «вещью в себе» сделать нельзя ничего, это уж точно. И вот тогда возникает яростный стратегический тезис: «Мы ни за что, никогда не свернем с выбранного пути! Кто вы такие, чтобы нам предписывать нечто подобное?»

Я по этому поводу всегда рассказываю одну известную притчу. Идет американский авианосец, и вдруг командиру говорят: «Сэр, навстречу идет какое-то странное судно! Оно не сворачивает, сэр! И все время нам говорит, чтобы мы сворачивали». Далее диалог: «Эй, ты, сворачивай!» – «Вы сворачивайте!» – «Я американский авианосец, у меня на борту 60 самолетов, ядерные заряды… Сворачивайте немедленно! Кто вы такие, чтобы нам говорить, чтобы мы сворачивали?» – «Нас зовут Анхело и Мишель. У нас есть собака-дворняга и помойное ведро. И сворачивайте вы быстрее, потому что мы не судно, мы маяк!»

Вопрос заключается не в том, что какие-то новые контрэлитные группы говорят действующим элитным группам: «Сворачивайте, а то мы вам!..» Мы совсем другое говорим: «Сворачивайте быстрее, потому что мы не судно, мы маяк!» Просто невозможно двигаться дальше в существующем направлении. А самая большая тайна состоит в том, что для поворота необходимы очень сложные социально-политические «поворотные механизмы». Ну, например, нельзя повернуть, сохраняя нынешний формат элитного консенсуса. Потому что любой поворот, куда ни поверни, задевает этот консенсус.

Биения

Законно избранная власть, имеющая такую общественную поддержку, в своем праве проводить любой курс. Она может быть как проамериканской, так и антиамериканской. Она может предъявлять в качестве блага приближение к США или удаление от США. Но нельзя посылать корабли и какие-то аэропланы сомнительной кондиции к американскому континенту и одновременно с этим назначать Чубайса руководителем совсекретной организации «Роснанотех», вдобавок сообщая всем нам, что (о, счастье!) Чубайс стал аж одним из VIP-лиц, востребованных JP Morgan Chase, то есть в каком-то смысле вошел в какую-то часть американской элиты. Если мы сближаемся с США, это абсолютно нормально. Но если мы расходимся, то все, как говорят математики, «с точностью до наоборот».

Единственное, чего нельзя, это чтобы все одновременно было – и так, и с точностью до наоборот. Что одновременно это нельзя – я знаю точно. Причем в полном соответствии с притчей о маяке. Так нельзя, потому что итогом одновременного осуществления двух взаимоисключающих курсов будет политическая и национальная катастрофа. Речь отнюдь не только о Чубайсе. Нельзя интегрировать в Русскую православную церковь «зарубежников», которые являются очевидным контингентом определенных структур в США – это все знают! – и при этом говорить, что мы будем воевать с США. Вот если мы хотим дружить с США, то люди, которые находились в столь плотных отношениях с США, наши желанные учителя, должны объяснять нам, как все устроено. Но нельзя делать одновременно это и вот это, это и вот это, это и вот это! Это называется «биения». Рано или поздно в конце этих биений возникает эта самая «коллизия маяка».

В чем же дело? Что это за биения? Откуда они? Отвечаю: они заложены в самой основе элиты, в ее противоречивом желании (1) быть западниками и (2) быть государственниками.

Ведь формула «суверенная демократия» – это всего лишь частный случай общей формулы «державное западничество». При этом первое слагаемое частной формулы («суверенная») отвечает первому слагаемому общей формулы («державное»). А вторая часть частной формулы («демократия») отвечает второй части общей формулы («западничество»).

Частная формула предложена Владиславом Сурковым, который отвечает за идеологию. Но общая формула предложена Путиным и передана Медведеву. Частная формула заведомо обусловлена рамками общей формулы. Возможны вариации частной формулы? В принципе, возможны. Возьмем частную формулу «авторитарная модернизация». Первое слагаемое этой частной формулы («авторитарная») опять же отвечает первому слагаемому общей формулы («державное»). А второе слагаемое этой частной формулы («модернизация») отвечает второму слагаемому общей формулы («западничество»).

Но уже эта частная формула является слишком жесткой для действующей политической системы. Не была бы она слишком жесткой – был бы третий срок Путина.

Но что такое «авторитарная модернизация»? Провели ее – и дальше что? Надо опять-таки входить в Запад. А если туда не берут? А если вся парадигма модерна исчерпана? Значит, надо осуществлять не ревизию частной формулы (это уже чересчур для действующей системы), а ревизию общей формулы (что уже СОВСЕМ чересчур). Между тем, ситуация требует именно этого. Она этого уже требует, а через год будет требовать еще в большей степени. От кого требовать? От власти. От элиты.

Главный-то вопрос именно в этом. В том, доколе мы можем быть западниками и государственниками вместе в условиях, когда Запад этого не хочет. Наши элитные державники хотят быть и западниками, и державниками. Но что будет, когда вопрос окажется поставлен ребром: или западничество – или державность? Возникнет острейший внутренний конфликт, политические последствия которого, как мне кажется, очевидны. Произойдет раскол элиты. Раскол почти метафизический. Меньше всего я этого хочу. Но в существующей ситуации мне это кажется неизбежным. И не надо рассуждать о нежелательности подобного. Надо минимизировать издержки и правильно оформлять неминуемый результат.

Ведь в западничество шли 20 лет. Что теперь делать? Мы знаем министров, которые очень патриотически высказываются в духе «кузькину мать мы покажем Западу». Но они пытаются сделать подобное заявление пораньше – в 8 утра, а не в 10, чтобы успеть на частный самолет, который летит в Лондон к их семьям, чтобы уикенд провести там! И это же в конечном итоге уже доходит до неприличия! Так, например, когда Константин Ремчуков, ссылаясь на высокую фигуру в администрации президента, говорит, что готовится группа реформ, что Россия будет таким-то образом сближаться с США… «А «на десерт» для сближения с Америкой мы сдадим Лаврова», – пишет Ремчуков от лица Громова, зам главы администрации, отвечающего за работу прессы.

Теперь увидьте это глазами американцев. У них есть нечто наподобие неявной, но глубокой метафизики. Неважно, как они это для себя формулируют. Но в каком-то смысле (и тут большую роль играет протестантизм) народы мира они подразделяют на народы Исава и народы Иакова. И это подразделение закладывается в их мозги с первого курса колледжа, а то и раньше.

Американцы себя считают народом Иакова, то есть народом, никогда не продающим первородство за чечевичную похлебку. Народом, способным к историческому усилию (тому усилию, которое осуществил Иаков). А те, кто на это неспособен, для них – народ Исава. И вот этими глазами посмотрите на реплику про десерт. Можно долго обсуждать те или иные дефекты тех или иных американских элитариев. Например, Кондолизы Райс. Но какие-то критерии у этих элитариев есть. И если по другую сторону окажется внекритериальная псевдоэлитарная слизь, то не будет ни сближения, ни расхождения. А будет что-то совсем-совсем нехорошее.

Пора подводить черту.

Что же удалось показать?

Первое. Что Советский Союз развалили элиты.

Второе. Что акторы развала имели благие цели.

Третье. Что эти цели можно в первом приближении описать как «Великая Россия в составе Великой Европы».

Четвертое. Что эти цели оказались нереализованными.

Пятое. Что они не могут быть реализованными.

Шестое. Что их нереализуемость требует новой парадигмы.

Седьмое. Что формирование этой парадигмы будет болезненным.

Восьмое. Что альтернатив этому самому формированию новой парадигмы нет.

Девятое. Что если мы хотим максимально смягчить процесс (а мы должны этого хотеть, потому что процесс все равно будет достаточно жестким и может стать слишком жестким для общества и страны), то надо действовать убеждением, надо прорабатывать новые форматы элитного диалога и осуществлять их.

***

Мы взрослые люди и понимаем – Россия (так уж это по факту) войти в Европу как великая национальная страна не может. Увы, наше знание трудно передать актуальным политическим элитам и руководителям, которые все еще считают, что мы и в Европу войдем, и великой страной останемся. Но пройдет не так много времени, и жизнь докажет то, что мы до конца доказать не можем. И вот тогда придется выбирать. Повторяю, очень скоро придется выбирать.

Мне хочется верить, что достаточное количество лиц, входящих в элиту, выберет государственность и сумеет сделать свой выбор политическим фактом жизни страны. Но тогда окажется, что выбор провисает. Нет реального проекта, потеряны все системы, обеспечивавшие имперский, сверхдержавный тип существования России. Потеряны знания, кадры, культура. Все это надо будет восстанавливать. Причем в условиях цейтнота. Вот почему так важно, чтобы какие-то контуры каких-то реальных альтернатив прорабатывались уже сейчас.

От	Мак
К	Мак (01.07.2009 19:10:49)
Дата	01.07.2009 19:12:54

Олег Давыдов. Правящий сброд

http://www.politjournal.ru/index.php?action=Articles&dirid=67&tek=8425&issue=225

Политический журнал, март 2009

Олег Давыдов

Правящий сброд
Происхождение и этнический генезис российской элиты

Полюдье

Начнем с навязшего в зубах: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет». Этой формулой «Повесть временных лет» объясняет появление у нас чужеродной элиты. «Чудь, словяне, кривичи и весь» (то есть – коренные жители) устали от усобицы. «И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы». В результате три брата во главе с Рюриком пришли княжить – «со своими родам и взяли с собой всю русь». Таков миф о происхождении русской элиты, то есть история не столько фактическая, сколько идеальная. Парадигма, вобравшая в себя многовековой опыт, ставшая образцом, на основе которого во все новых поколениях формируется стереотип отношений между народом и элитами.

Вообще-то в «Повести временных лет» история призвания весьма приукрашена: «Приходите княжить и владеть нами». Идиллия! На самом деле все обстояло значительно жестче, брутальней, было просто завоевание (так возникали аристократии по всему миру). И тот же летописец Нестор дает ясно понять, что эта пришлая русь была жуткими головорезами. Когда в 862 году Олег, прихватив малолетнего Игоря, отправился в поход на юг и добрался до Киева, то обманом (мы, мол, купцы) выманил из города тамошних правителей Аскольда и Дира, а своих воинов спрятал в ладьях. «Когда же Аскольд и Дир пришли, выскочили все остальные из ладей, и сказал Олег Аскольду и Диру: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода» и показал Игоря: «А это сын Рюрика». И убили Аскольда и Дира». Так элитарная русь обращалась с князьями.

Что же касается простого народа, то вот как описывает русь, захватившую земли славян, арабский географ Али Ахмед ибн Омар Ибн Русте: «У них есть царь, называемый Хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булгар и там продают... Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян». В 945 году дружина (самая элита и есть) сказала князю Игорю: «Пойдем, князь, с нами за данью, и себе добудешь, и нам». Пикантность в том, что дань уже взяли (и скорей всего – именно так, как описывает арабский географ), но показалось мало. «Пошли к древлянам за данью и прибавили к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его». Однако Игорю и этого было мало, он «отпустил дружину свою домой, а сам с малой частью дружины вернулся, желая большего богатства». Тут его древляне и разодрали меж двух берез. Это правильный ответ на действия зарвавшейся власти. Парадигма дубины народного гнева.

Вообще-то обычно между элитами (потомками завоевателей) и автохтонами со временем происходят сближение, притирка и в конце концов перемешивание. На территории Русской равнины этот процесс тоже, конечно же, шел. Полюдье (сбор дани) постепенно приобретало более цивилизованные формы, народ вполне признал своей элитой варяжский княжеский род и его бояр. Однако в 1237 году Русь завоевал хан Батый. Элита городов, оказавших сопротивление, была скрупулезно вырезана, горожане проданы на рынках.

Татарщина

На завоеванных территориях монголы начали создавать оккупационную администрацию, посадили по городам баскаков для сбора налогов. Народ восставал против поборов иноземцев. И тут появилась счастливая идея доверить русской элите сбор выхода (дани татарам). Не все князья это поняли правильно, но вот Александр Невский верно оценил ситуацию и блестяще ею воспользовался. Ему удалось войти в доверие к ордынским ханам, утвердиться на владимирском престоле, усмирить при поддержке татар недовольных князей, обеспечить бесперебойный сбор дани.

Сегодня братва бы сказала, что Александр был на Руси смотрящим от Орды. Это правда, но – не вся. Непреходящее значение Александра Невского для будущей Российской державы было в том, что он сохранил варяжскую элиту, не позволяя ей восставать против монголов (которые беспощадно искореняли непокорных), дал отпор притязаниям Запада, заложил основу политики, которую впоследствии с блеском проводила Москва. Эта политика состояла в неуклонной ориентации на Орду и укреплении своих позиций за счет злоупотреблений при сборе дани для татар, их подкупе, а в дальнейшем и переманивании на московскую службу. В результате в русскую элиту влилось огромное количество степняков, в первую очередь военных и финансовых специалистов. Варяжская элита была разбавлена татаро-монгольской.

Надо признать, что в это время элита уже не совершала грабительских набегов на собственный народ, не отнимала все подчистую, не продавала население в рабство целыми деревнями. Сбор дани с подданных принял гораздо более цивилизованные формы. Но все же никто никому послаблений не делал. Из жития Сергия Радонежского мы, например, знаем, что московские сборщики налогов довели его отца, боярина Кирилла, буквально до нищеты и насильственным образом переселили всю семью из Ростова Великого в Радонеж. Отсюда видно, что даже с боярами (не говоря уж о простолюдинах) особо не церемонились. И отсюда же ясно, что элитой можно считать только тех, кто служил главному суверену. В данном случае таковым был Иван Калита. А только что перешедший под руку Москвы Ростов и его обитатели (вроде боярина Кирилла, служившего ростовскому князю) были для великого князя только объектом сбора податей.

Здесь намечается тенденция, идущая с самого начала варяжской Руси, но ставшая господствующей только впоследствии: элита в России – это те, кто служит государю (впоследствии – государству), но именно поэтому они оказываются чужими стране (земле), варягами (если абстрагироваться от этнического значения этого термина). Элита по своему изначальному происхождению и смыслу своего существования чужда коренному населению. Ибо она лишь постольку элита, поскольку не связана с народом, ничем не обязана ему, а обязана только государю (и государству). И тут дело уже не в этническом составе, хотя фактически элита у нас веками рекрутировалась из иноземцев и была настоящим этническим сбродом. Дело в том, что элита – это государевы люди. А все другие – мордовские бортники, костромские смерды, вятские торговцы и так далее – лишь двуногий скот, живущий на земле, которой государь расплачивается со своей элитой, государевыми людьми. Придет время, и Борис Годунов (выходец из татар) прикрепит крестьянство к земле, которой владели бояре и дети боярские. Так возникла безвыходность крепостного права.

От немцев нет спасенья

Но как раз в Смутное время эта русская элита и показала свое истинное лицо (о, как я понимаю Ивана Грозного, пытавшегося пустить ее под нож и создать что-то новое, но – безуспешно). Борис Годунов, потакавший элите, был немедленно предан, государевы люди, начиная с самых верхов, присягнули Самозванцу. А потом так же скопом – Василию Шуйскому, а потом и Тушинскому вору. Правда, тут появились новые возможности для предательства. Из Тушинского лагеря в Москву и обратно некоторые переходили по нескольку раз, в зависимости от того, где больше заплатят. Такие люди даже назывались специальным словом «перелеты», и это, конечно же, были отнюдь не простые мужики.

Национальный состав русской элиты, конечно, все время менялся. К варягам-руси поначалу прибавились венгры, печенеги, славяне, половцы (не на самых высоких ролях, высшим оставался Рюриков род, сообща владевший Русской землей). Потом в эту элиту влились ордынцы (этнически они, впрочем, были неоднородны), выходцы из Литвы и с Балкан. Тут дело, как я уже сказал, не в национальности, а в том, что в элиту, по определению чуждую земле, естественно входили именно чужаки. Формировалось как бы два народа: элита и простонародье.

С Петром Великим в русскую элиту начали массово рекрутироваться выходцы с Запада. Поскольку Петр убил своего сына Алексея, русский престол заняла женщина невнятного происхождения, Марта Скавронская (Екатерина I). Петра II Алексеевича (последнего Романова) к пятнадцати годам сделали законченным алкоголиком, так что в 1730 году он, не приходя в сознание, умер. Остались лишь женщины рода Романовых и их дети от немцев, за каковых реформатор повыдавал своих родственниц. Пароль царствования Анны Иоанновны: бироновщина, то есть – засилье немцев.

Когда у Карла-Петра-Ульриха Голштейн-Готторпского (Петра III) и Софии-Фредерики-Августы Ангальт-Цербстской (Екатерины II) родился сын (будущий Павел I), многоходовая операция по захвату Русской земли немцами была в целом завершена, и новый поток элитареив хлынул с Запада. Утвердившейся в России немецкой династии нужна была опора на иноземцев. Разумеется, Голштейн-Готторпы работали в чужой стране под псевдонимом Романовы, косили под русских. Но на туземках жениться брезгали. Ни один так и не женился. А в результате у последнего представителя этой династии (расстрелянного в 1918 году цесаревича Алексея) была уже лишь 1/256 часть русской крови.

Метаморфоза

Великий Октябрь открыл дорогу в русскую элиту новой волне инородцев. Тут, просто называя общеизвестные фамилии, можно прослыть антисемитом и ксенофобом. Не стоит. Революционная элита (эти, с позволения сказать, новые варяги) была откровенно враждебна коренному населению России. Учила его уму-разуму каленым железом, терроризировала, истребляла в буйных пароксизмах революционного романтизма, человеческих жертв не считала. Но прагматичный Сталин это исправил: немного почистил элиту, а народ стал использовать жестоко, но хоть рационально: для строительства сверхдержавы.

Конечно, этническая чуждость революционной элиты коренным народам России вполне объясняет высокомерное, а то и бесчеловечное отношение всякого рода номенклатуры к рядовым гражданам, но вопрос: как вообще могло произойти такое засилье чужаков? Очевидно, предпосылкой для этого была как раз парадигма инородности элит по отношению к автохтонам. Пассионарность, образованность, организованность революционеров – это понятно, само собой разумеется. Но все это накладывается на основной принцип существования элит в России, выраженный в «Повести временных лет»: «Приходите княжить и владеть нами».

Ну вот и пришли (в который уж раз), но дальше парадигма существования российской элиты логически требует служения государю. Кто этого не понял (а тем более противился этому), был уничтожен (заодно под каток попали случайные люди). И началось интенсивное строительство могучего государства. Конечно, это строительство опять шло за счет несчастных туземцев. Как всегда, такова парадигма. Но кое-что в XX в. все-таки изменилось: производительные силы, знаете ли, производственные отношения… Если в ранние времена туземцев просто грабили и продавали на рынках, то теперь ситуация, так сказать, сублимировалась. Что это значит фактически? Общеизвестный пример: развитие окраин Советского Союза за счет населения России. Вот цитата из книги Валерия Соловья «Русская история: новое прочтение».

«К середине 20-х гг. в основном сложилась и стала активно претворяться в жизнь партийная концепция ликвидации фактического неравенства республик. В практическом плане это означало приоритетное развитие национальных окраин и отсталых регионов за счет более развитых, в первую очередь великорусских и украинских. На протяжении всех 20-х годов для национальных регионов был характерен более высокий удельный вес нового строительства, чем в целом по Союзу. Если в первую пятилетку (1928–1932 гг.) капиталовложения в новое строительство по отношению ко всей сумме капиталовложений в промышленность составили по СССР в целом 42,4%, то по республикам Закавказья этот показатель составил 65%, по БССР – 58,3, по Казахской ССР – 63, по Туркменской ССР – 74,3%. Во второй пятилетке в восточные районы было направлено около половины всех капиталовложений, направляемых на новое строительство объектов тяжелой промышленности. За финансовыми потоками из центра на окраины следовали перемещение предприятий и трудовая миграция, ведь собственных квалифицированных кадров в национальных регионах попросту не было».

Вот более поздние цифры (70-х годов), взятые из книги того же автора: «Производство на душу населения в РСФСР было в 1,5 раза выше, чем в других республиках (притом, что рост капиталовложений из госбюджета в Кавказ и Среднюю Азию был в 5–6 раз больше, чем в русские регионы), а потребление – в 3 раза ниже, чем в Грузии, Армении, Эстонии». То есть перед нами все та же ситуация варяжской эксплуатации населения российских регионов, отличающаяся от того, что делал какой-нибудь князь Игорь, разве что тем, что прямой грабеж здесь завуалирован совершенно разумной, с точки зрения власти, идеей о необходимости подтягивания уровня промышленного производства и уровня народного потребления союзных республик к среднему по Союзу. Государство заботилось о равномерном развитии своих территорий (себя, государства в целом) за счет населения России, у которой, напомню, не было даже обычных для других союзных республик атрибутов советской государственности (вроде партии, Академии наук и т.д.).

Вненациональность

Конечно, для населения России это было плохо, но ведь иначе и быть не могло. Государство в целом должно заботиться о равномерном развитии своих провинций, о своей территориальной целостности. И союзная элита поступала ровно так, как и должна поступать всякая власть, желающая сохранять и воспроизводить себя: собирать налоги и перераспределять средства.

Но почему же советская власть делала это за счет населения РСФСР? Не только потому, что это была самая богатая природными и трудовыми ресурсами территория. Но еще и потому, что так повелось издревле, со времен Рюрика и Гостомысла, которые, может быть, никогда и не существовали в реальности, но зато существовали и продолжают существовать в области мифа, образца, парадигмы, предопределяющей реальные формы нашей социальной и политической жизни. В мифе о призвании варягов, которые должны навести порядок, заложен генотип русской власти, который извечно воспроизводится в разных на вид, но идентичных в своей основе формах. Государь и государевы люди (дружина, ЦК или кто там еще – неважно, элита, чужаки) должны осуществлять тотальное полюдье на русской земле в государевых (государственных) интересах. То есть с целью перераспределения средств ради существования большого сильного государства.

Выше я говорил об инородности элиты, обирающей российских туземцев (не только, конечно, русских, но и марийцев, коми, башкир и так далее). Но дело не в национальности представителей элиты и даже не в их интернациональности, но – во вненациональности. Суть в том, что русская элита изначально вненациональна. А советская тем более. Номенклатура служила интересам Советского Союза в целом (речь не идет о национальных элитах по республикам), служила государству и лишь постольку – населению страны. И, кстати, не так уж и плохо служила, если сравнивать ее с современной российской элитой.

Нынешняя элита по большей части служит только себе (это, пожалуй, и называют у нас свободой и демократией), ибо государство пока еще слишком слабо. Вот когда (и если) государство все-таки по-настоящему укрепится и начнет расстреливать или хотя бы только сажать проворовавшихся и продавшихся элитариев, тогда, может быть, элиты и будут служить государству. История учит: русскую элиту надо держать в страхе, иначе она начинает злоупотреблять своим положением. Императив существования российской элиты гласит: элитарность должна быть сопряжена с постоянной готовностью к порке (как самой слабой репрессией). Порка – системообразующий принцип, превращающий вненациональный сброд в эффективно функционирующий государственный механизм.

В иные моменты русскому элитарию не позавидуешь. Во время своих беспощадных бунтов его искореняет народ. Всякий серьезный правитель России, начиная большие преобразования, пускает паразитическую элиту под нож. Но ведь иначе с варягами просто нельзя. Потому что им на роду написано грабить простой народ, продавать его (хорошо еще, что ныне нас продают не на невольничьих рынках, а, так сказать, фигурально) и жить в свое удовольствие. Это не коррупция, это круче и глубже. Это генетика, это прямое следствие из основополагающего принципа формирования элиты в России.

И повторю еще раз напоследок: принцип формирования элиты из чужаков давно уже не имеет никакого отношения ни к какой конкретной этничности. Варягом может стать и русский, и еврей, и немец, и татарин. И даже не только выходец из элитной семьи, но и человек из простого народа. Но в том-то и фокус, что если даже ты вышел из самых низов, то, вступая на карьерную лестницу и двигаясь по ней к элитарным высотам, ты забываешь, кто ты был и откуда вышел. Становишься существом вненациональным, антинародным, паразитарным. Таков генетический код. Мы невольно относимся к нарицательному Абрамовичу как к чужаку, а он в свою очередь относится к нам как к баранам. И старается вывезти состриженные с нас капиталы туда, где у него логово, – в благословенную Варягию.