От IGA
К И.Т.
Дата 18.12.2006 13:48:47
Рубрики Прочее; Россия-СССР;

Сергей Кара-Мурза: "ощущение стабильности и покоя"

http://www.profile.ru/items/?item=21180
<<<
Профиль > N47 (508) / Декабрь 2006 /NEW! > Политика > Стабильное время тоски и порядка

Лично для меня «эпоха Брежнева» началась 22 августа 1968 года, когда Кремль ввел войска в Чехословакию, чтобы подавить там неприятное явление под названием «социализм с человеческим лицом». Выйдя из родительского дома в Воронеже, я встретил Гошу, самого большого стилягу в нашем дворе.
Гоша, года на три старше меня, девятиклассника, полностью поддержал линию партии в данном вопросе: «Доигрались господа чехи. Теперь мы их научим уму-разуму». Через пару месяцев Гошу посадили за фарцовку, а я впервые задумался о феномене раздвоения личности: как же так, фарцовщик, но в то же время идейно подкованный?..

Ритуалы эпохи застоя

Потом, в годы учебы и работы в Москве, я много раз возвращался к феномену раздвоения, наблюдая, как люди думают одно, говорят другое, делают третье.

...Из периода журналистской работы в Китае. Осень 1979 года. Откуда-то из недр ЦК КПСС в посольство СССР в Пекине приходит указание: срочно принять корреспондента отделения ТАСС Верлина Е.В. в кандидаты в члены КПСС. Принять «вне квоты» и «вне очереди» (желающих-то попасть в партию было в посольстве предостаточно). Секретарь парткома сказал мне тогда: мол, повезло тебе, парень, тут вон более достойные в очереди стоят, но раз позиция корреспондента ТАСС в КНР подразумевает членство в КПСС — готовься.

«Подготовка» шла естественным путем: участие в регулярных комсомольских семинарах политучебы в посольстве, на которых штудировались решения съездов и пленумов ЦК КПСС, а также — это было главной фишкой — обсуждался очередной «мемуар» Леонида Ильича.

Наступил торжественный день приема в «кандидаты в члены». Старшие товарищи, как положено, задавали дежурные вопросы, я на них с возможно большей искренностью отвечал. И тут кто-то задает последний вопрос: «А какие книги вы прочитали за последнее время?» Я ответил как есть: читать особо некогда, работы корреспондентской много, так что в этом году прочел только роман А.Чаковского «Блокада» да еще The Coldest Winter in Pekin, триллер одного сбежавшего на Запад китайского диссидента. «А еще что читали?» — спрашивает с многозначительностью в голосе секретарь партбюро оперативно-дипломатического состава посольства. Еще, говорю, The Long Road to Moscow, книгу двух английских авторов о легендарном разведчике Киме Филби. «Ну а еще, еще что?» — партсекретарь уже повышает голос, выразительно глядя на меня. И тут откуда-то слева второй секретарь посольства (ныне уважаемый посол в одной из уважаемых стран) шепотом — но слышным, наверное, половине аудитории — подсказывает: «Целина»!» — «Ах да, — говорю, — чуть не забыл, конечно, еще последняя книга воспоминаний Леонида Ильича Брежнева «Целина». Не назвал ее, ибо это само собой разумеется: мы ведь ее все вместе изучали в ходе семинаров». Все партбюро издало вздох облегчения и, отпустив меня, утвердило кандидатуру. Ритуал был исполнен.

Счастье доставания

Подобные ритуалы в разной степени были обязательными для всех граждан СССР. Особенно «раздвоенными» чувствовали себя дипломаты и другие «совзагранработники». Они как бы жили в режиме качелей — за границей, особенно в западных странах, видели одно, на родине приходилось говорить другое. Попав в 1974 году на языковую стажировку в Сингапур, я вместе со студентами разных московских вузов и «аспирантами» (назовем их так) ряда столичных «научных учреждений» окунулся в потребительский рай. Это стало для многих культурным шоком. Вожделенные джинсы, чисто выбривающие лезвия «Жиллет», акустические стереосистемы, американские сигареты, альбомы с рок-музыкой, наконец, туалетная бумага и бесплатно прилагаемые ко всем товарам красочные пластиковые пакеты — все эти и многие другие вещи практически отсутствовали на советском рынке. Причем не только в то время: они не попадали в открытый доступ практически до начала 1990-х.

Но все-таки то были, можно сказать, «элитные», почти для снобов, товары.

Для широких масс «статусными», заветными, вожделенными были ковры, хрусталь, кримплен, мохер, импортные сапоги, цветные телевизоры «Рубин», холодильник ЗИЛ (совсем уж мечтой с конца 1970-х стал «Розенлев»), ну и апофеоз всего — автомобиль «Волга». Да ладно, даже «Жигули». Почти все это можно было достать двумя способами: либо «по блату», либо через распределительную систему — когда вам на работе (если это, конечно, хорошая работа) что-то «давали» или «выкидывали». «По блату» — это, например, когда имярек имел доступ на оптовую базу какого-нибудь «Роспотребсоюза», где можно было выбрать что-то из того, что эта заветная организация получала, например, из Франции в обмен на поставляемых туда нашими колхозами лягушек или подсолнечные семечки. «Доста-а-ал», — блаженно резюмировал счастливчик.

«Доставание» в недрах советской торговой системы или посредством контрабандных и иных каналов было сродни спортивному состязанию со ставкой в жизнь. Не то что сейчас, когда те, кто моложе 25, даже не знают, что такое очередь. Доступ к «дефициту» придавал человеку сакральный ореол. Человек, который мог «все достать», был уважаем семьей, родственниками, знакомыми.

Но «структура» такого доступа в поздний брежневский и постбрежневский периоды претерпела довольно радикальные изменения. Прежде всего по части продуктов питания. Принятая компартией в начале 70-х «Продовольственная программа» («нацпроект» тех времен) к началу 80-х окончательно провалилась. Если в начале 70-х нам, студентам, родители передавали продукты из провинции в Москву (в столице что-то было дороже), то на финальном этапе застоя все поменялось. Продовольствие сначала товарными составами свозили на склады в Москву, а затем «продуктовыми» электричками колбаса и масло развозились в другие города. Помните загадку? «Длинная, зеленая, колбасой пахнет. — Воскресная электричка Москва—Тула»... Проводники в вагонах делали приличные деньги на продуктовых «посылках»: в Москве вы отдавали проводнику сумку с продуктами, платили за это рубль, а на следующее утро родственники в Воронеже (Туле, Калуге, Твери и т.д.) эту передачу получали. За рейс проводники умудрялись зарабатывать до 30 рублей (весьма неплохо при 100-рублевой зарплате).

С конца 70-х ситуация с продуктами в Москве была взята под жесткий «распределительный» контроль. Дабы продовольствие не доставалась «понаехавшим», его начали распределять по предприятиям и организациям. Появились разного рода «прикрепительные талоны» и карточки. Раз в неделю или реже вы от своей организации всем отделом, цехом, управлением шли в «отдел заказов» близлежащего крупного гастронома (в торговых залах которого еды почти не было) и там с черного входа, отстаивая очередь из коллег и работников других «назначенных» на тот же вечер организаций, получали долгожданную пайку. Пайка могла сильно варьироваться (в зависимости от значимости вашего места работы), но в классическом варианте в сумке оказывалась палка копченой или полукопченой колбасы, пара банок горбуши или шпрот, по куску сыра и масла, коробка зефира в шоколаде, к праздникам — бутылка «Советского шампанского» и баночка красной икры и т.д.

Один коллега, посещавший после отоваривания в столе заказов свою любовницу, делился провизией с ней, остальное нес в дом. День получения заказа он язвительно называл «праздником гастрономического оргазма». Что, впрочем, не мешало коллеге выступать с «правильными» речами на партсобраниях...

Ондатровая жизнь

У «ответработников» ЦК КПСС, Совмина СССР и ряда других влиятельных организаций жизнь была устроена иначе. Помимо легендарного «стола заказов» на ул. Грановского (ныне Романов переулок), где в еженедельный продуктовый набор включалась не только «микояновская» любительская колбаса и свежие огурцы (с начала 70-х их круглогодично выращивал совхоз «Московский» недалеко от Внуково), но даже натуральные рябчики и ананасы, существовали буфеты при самих организациях, а также в закрытых для посторонней публики пансионатах. Проникнуть в эти места посторонним было весьма сложно, а если вы там вдруг оказывались, буфетчица могла попросить вас предъявить удостоверение или другой документ, дававший право на доступ к достижениям «Продовольственной программы».

Иногда эквивалентом документа могла служить ондатровая шапка, пошитая в спецателье ХОЗУ ЦК КПСС на Кутузовском... «На обладателей таких шапок, — вспоминает Ирина, жительница «Царского села» у станции метро «Кунцевская», — продавцы нашего продуктового магазина смотрели иначе: это, мол, наш клиент, его нужно обслужить получше и даже товар из-под прилавка достать».

На региональном уровне для местной номенклатуры тоже шились ондатровые шапки, но они несколько отличались по фасону от цековских.

Аналогом коттеджных поселков были цековские и совминовские дачные комплексы, например в поселке Заречье (Одинцовский район), что располагался по соседству с одной из дач Брежнева. Заплатив за все лето сто с лишним рублей, «ответработник» мог пользоваться сравнительно скромным домиком на две-три комнаты, зато со всеми удобствами. Ну и, конечно, в таком поселке был клуб с кино и бильярдом, приличная и дешевая столовая, буфет с простенькими, но приятными деликатесами...

Еще одним признаком «принадлежности к элите» была возможность приобретения книг в системе «Книжной экспедиции». С очередным ежемесячным бюллетенем «Эспедиции» вы заходили в нужный подъезд здания ЦК КПСС (Совмина, обкома) и покупали то, что было невозможно найти в магазине: Цветаеву, Булгакова, Мандельштама и прочих не очень «советских» писателей, издаваемых тогда смехотворными по советским меркам тиражами (порядка 10 тыс.).




Сокровища из помойки

Вокруг дефицита в брежневскую эпоху выстраивались неофициальные общественные отношения. В то же время многие дефицитные вещи можно было найти на московских помойках. В начале 80-х там можно было найти массу полезных вещей. Главным образом дефицитные стройматериалы и сантехнику (слегка битую, но пригодную для использования). Благодаря «помоечным» доскам, фанере и цементу отец построил антресоль (непременный атрибут средней советской квартиры) и сделал ремонт в ванной. Другие именно из «помоечных» находок строили целые дачные домики — досок-то тоже было не достать... А найденная на помойке гэдээровская раковина (почти целая — только снизу был отбит кусок) прослужила нам около 20 лет.

Для меня помойки, в особенности расположенные вблизи от промышленных предприятий, были местом, заслуживающим всяческого уважения. На одной можно было найти пластиковые трубки, на другой — шарики для подшипников, на третьей — бракованных разборных индейцев. Помните, такие свирепые ирокезы из коричневой пластмассы. Хотя это, конечно, была советская подделка, «настоящие» индейцы продавались только в «Лейпциге» на Юго-Западной...
От роддома до погоста

Вся жизнь советской номенклатуры была, по сути, расписана и регламентирована от рождения до гробовой доски. Если вы были отпрыском «ответработника» ЦК или Совмина, ваша жена ехала рожать в «спецроддом» на ул. Веснина (там, правда, тоже бывали проблемы — к моей знакомой, рожавшей в 1981-м, по нескольку часов никто не подходил). Далее траектория для детей столичной и высшей региональной номенклатуры тоже была четко структурирована — спецдетсады, спецшколы, МГИМО (или его аналоги), МИД (как вариант — КГБ, Внешторг, для девочек — курсы при МИДе и т.д.).

Под «траекторию» была создана целая система поддерживающих ее звеньев. К примеру, в легендарном 4-м управлении Минздрава существовало специальное педиатрическое отделение, которое обслуживало отпрысков высшей номенклатуры. Встретившаяся мне на днях бывший врач 81-летняя Лидия Павловна проработала в этом отделении 50 лет. В хрущевские времена и эпоху застоя она обслуживала внуков высшего руководства, включая внуков Сталина. Регулярно бывала в домах этих деятелей.

Каждое лето спецборт

Управделами ЦК КПСС вывозил на лето в закрытую для посторонних здравницу в крымском местечке Мисхор примерно 25—30 внуков и внучек Брежнева, Андропова, Микояна, Демичева, Молотова и других. Особо хулиганистым, вспоминает Лидия Павловна, был Стас Намин, внук Анастаса Микояна, который вопреки всяческим запретам нырял вниз головой с пирса и подолгу пропадал под водой. В одно лето терпение Лидии Павловны лопнуло, и она приняла смелое решение — отправить Стаса домой... Спрашиваю ее: «Не страшно было на такой работе?» — «Иногда, — признается, — было страшно. Особенно почему-то такое ощущение возникало, когда приезжала в квартиру Андропова». Кстати, поседела Лидия Павловна в 26 лет...

Если говорить о медицине в целом, то она, как, впрочем, и сейчас, была четко структурирована в зависимости от того, на какой ступеньке номенклатурной и социальной лестницы находился гражданин СССР. «Среднедушевое» финансирование пациентов медучреждений 4-го Главного управления Минздрава СССР в десятки раз превосходило нищенский уровень обеспеченности (врачами, оборудованием, лекарствами) районной поликлиники и больницы. И все это «клонировалось» в регионы — номенклатура обкомов КПСС тоже обслуживалась на порядок лучше пациентов рядовых медучреждений.

Справедливости ради надо сказать, уровень тогдашнего медобслуживания в том же 4-м главке был на порядок хуже, чем в рядовом госпитале на Западе. Например, в Сингапуре — на себе испытал! — уже в середине 70-х можно было поставить металлокерамическую коронку, а сама процедура лечения зубов проходила совершенно безболезненно. На родине, когда я в начале 80-х пришел на прием к сестре своего приятеля, работавшей в стоматологической поликлинике означенного управления, в плане обезболивания, качества оборудования и прочего все было заметно хуже, чем в Сингапуре семью годами ранее.

Завершая тему «жизнеобеспечения», нельзя не упомянуть про кладбища. Они, как известно, тоже были (да и во многом остаются) специальные. От главного «спецпогоста» в Кремлевской стене до Новодевичьего и Троекуровского. Анекдот тех времен: «Иван Петрович, ты не поможешь зарезервировать место на Новодевичьем для моего дяди?» Иван Петрович звонит через час: «Уже договорился, но лечь надо не позже четверга».

Почему вы грустите по СССР? (%)




Не грущу 36
Ностальгия по детству, молодости 11
Была стабильность и уверенность в будущем 31
Люди были более нравственными 9
Все люди были равны 5
Не хватает Леонида Брежнева 3
Другая причина 5
Опрос проведен на сайте "Профиля" www.profile.ru. Проголосовало 517 человек.
Что вы думаете о распаде СССР? (%)




Сожалею. Лучше бы не распадался 64
Рано или поздно это должно было случиться 22
Мы стали свободными людьми 8
Я не застал СССР и не знаю, лучше в нем жилось или хуже 6
Опрос проведен на сайте "Профиля" www.profile.ru. Проголосовало 295 человек.

Нацпроект номер 1

Но, конечно, главным «национальным проектом», который решала — и в общем-то решила для себя — номенклатура брежневских времен, было обеспечение себя любимой жильем. «Поселки» ЦК КПСС у метро «Сокол» и на Воробьевых горах, построенное в середине 70-х «Царское село №1» на «Кунцевской» и «Царское село №2» в Новых Черемушках — лишь некоторые объекты цековской архитектурной мысли. С каждым десятилетием выделяемые на семью площади возрастали: с 70—80 метров в 60—70-х годах до 100—120 метров к концу 80-х. Впрочем, эти дома выглядят довольно скромными на фоне того, что строит для себя в последние годы Управделами АП РФ (не говоря уже об элитных коммерческих домах, где свою долю получают нынешние опять-таки высокопоставленные чиновники столичной и федеральной структур). Чудеса рассказывают о доме в районе «Трехгорки» с его залами и зимними садами...

Понятно, что эта «жилищная политика» партии не очень афишировалась. И даже как-то маскировалась. В начале 80-х я познакомился с одним передовиком труда завода «Красный пролетарий». Он был, так сказать, очередником района. Однажды ему в профкоме дали смотровой талон в новый дом на Малой Бронной. Невысокий такой кирпичный домик (сейчас там один квадратный метр стоит под 10 тыс. баксов). Смотрит пролетарий предложенную 3-комнатную квартиру и глазам не верит. Звонит из автомата жене, спрашивает: что делать? Жена ему: срочно беги в профком и соглашайся. Пролетарий согласился. И вскоре переселился в престижный дом со всем семейством. Но мысль, с чего ж ему «так свезло», не давала покоя. Пока однажды сосед, замминистра, после того как пролетарий ему что-то починил, не объяснил истинную причину: «Ты что, не понимаешь? Тебя сюда поселили для «разбавления» нас, чиновников, тобой, рабочим классом».





Что вы помните об этой эпохе застоя?

Алимжан Тохтахунов, предприниматель (известен как Тайванчик и Алик). Когда Брежнев пришел к власти, Алимжану стукнуло 15 лет. Эпоха Брежнева закончилась, когда Тохтахунову было 33. В беседе с корреспондентом «Профиля» Тайванчик вспомнил, что когда-то был счастлив):

— От того времени все эмоции — положительные! И не только потому, что я был молод. Брежневщина — любимое время: мы чувствовали силу государства, мы жили в стабильном обществе, мы были защищены от криминала, и у всех были плавки с железным якорьком. Я одного не могу понять — почему эту эпоху называют застоем? В чем застой? Совсем наоборот — у меня при Брежневе появился первый Mercedes... Леонид Ильич же в 92-м умер?

— Да нет — в 82-м!

— А, ну да — Mercedes я уже при Горбачеве купил, в 87-м. Надо же, у меня ощущение, что Брежнев недавно умер. Конечно, при Леониде Ильиче я ездил на «канадских» «жигулях» — раздобыл экспортную «копейку», которую в Штатах с Fiat 124 путали. А здесь от нее люди соловели и сходили с ума. Это был блеск, брежневский тюнинг: усиленный сплошной бампер, усиленные амортизаторы. У меня и Винокура были такие. Поскольку я генсеков вспоминаю по своим авто, могу сказать, что Брежнев был как эта «канадская» «копейка». Силен, надежен, прост в обращении и, кстати, не лишен роскоши. Такие не ломаются, а если и ломаются — их чинят на месте. А может, поэтому Брежнев так долго правил? «Копейку» же не меняют. А ждут, пока она умрет сама — во дворе.

— Но в «копейке» тесновато…

— Ну да, тесновато, душновато, но ты защищен со всех сторон! Мне кажется, при Брежневе даже от микробов советские люди были защищены. Вспомни автомат с газированной водой на улице. Там еще был граненый стакан. Один на всех. Все пили из одного стакана, и никто от этого не умер. Споласкивали кое-как — и вперед.

— А вы предпочитали с сиропом или газировку за 1 копейку?

— Я делал так: наливал сироп, убирал стакан, ждал, пока стечет вода. Опять бросал 3 копейки, снова сироп. Когда хотелось совсем сладкой жизни, вливал еще дозу сиропа и наконец воду. Получался такой безумный коктейль — приторный и невероятно вкусный. Я тогда почувствовал вкус к жизни. Все были счастливы у этого автомата, никто ничем не заражался. Я точно знаю, что при Брежневе советских людей даже зараза обходила стороной. Сейчас все это уму непостижимо.

— Я видел таких дядек перед собой — они выливали весь сироп, и на мне он заканчивался. А автомат хрипел.

— Хлопать ушами не надо. Если в 70-х вы хотели хоть немного роскоши — приходилось быстро соображать. Я помню страшную возню с фарцовщиками, комиссионными магазинами, мы дружили с иностранцами, они приезжали обратно — тащили нам брюки, майки, куртки. Внешний вид у брежневского СССР был так себе. Но это было мощнейшее государство. И я в нем был счастлив.

Андрей Козырев, бывший министр иностранных дел в правительстве Бориса Ельцина (родился в 1951 году в Брюсселе. Когда Брежнев возглавил СССР, Козыреву было 13 лет):

— Когда я сегодня смотрю программу «Время», то ощущаю, что стал на 30 лет моложе. Поэтому мне очень нравится смотреть программу «Время». Это так приятно — представить, что ты снова молод, за окном брежневская Москва, позитив, песни народов мира и пляски. Лица, глаза, интонации дикторов погружают меня в лучшие брежневские годы. И это не ирония — лично к Брежневу у меня отношение совсем даже не плохое. Живой человек, креативный, правда, до тех пор, пока не выжил из ума. И, кстати, то, что он выжил из ума и продолжал руководить страной, — не его проблема. Это системная проблема. Партаппарат продолжал тащить Леонида Ильича, как ритуальную куклу. Потом кукла рухнула и потащила за собой весь СССР. Брежнев-то героем не был, поэтому самостоятельно отказаться от власти просто не мог — не было прецедентов! Интересно, что, пока я не начал карьеру в МИД СССР, жить в брежневское время мне не очень-то хотелось. Кандидатская зарплата — 110 рублей в месяц плюс 20 за два иностранных языка — немного угнетала. 130 рублей — не та сумма, которая могла противостоять брежневской серости. Потом я начал делать дипломатическую карьеру, стал самым молодым начальником управления МИД СССР, и «застой» вдруг стал не таким отвратительным. Мне стилистически нравилась разрядка, я с удовольствием сидел, писал бумаги и радовался, что это брежневизм, а не сталинские ужасы.

Инна Чурикова, народная артистка СССР:

— В осознанном возрасте я пришла к ощущению того времени как времени жуткого вранья. Запрещали все книги — приходилось читать самиздаты. Но у меня была жажда чтения, книги меня формировали. Я читала Солженицына, Сахарова. Узнавала жизнь, которую от нас прятали. Не те парады, а другую жизнь. Все было какой-то закупоренной банкой. Но, с другой стороны, это ведь было время моей молодости, любви, радости жизни. Я училась тогда, росла. Жизнь была прекрасна для меня.

Нет, нельзя однозначно говорить. Тогда много думали о детях, стариках. Социальная история работала. Для людей малообеспеченных не было проблемы, куда-то поехать отдыхать. Впрочем, богатых тогда не было. Было равенство нищих.

Помню пионерские лагеря. Кстати, я их очень любила. Самодеятельность, спектакли, в которых участвовала, — все это мои первые вхождения в творческий мир. Весело и беззаботно.

Но все равно, это было тяжелое время.

Сергей Кара-Мурза, публицист:

— Самое главное и общее ощущение того времени — ощущение стабильности и покоя. Это было хорошее время для воспитания детей. Условия были для этого наиболее благоприятны. Можно было всей семьей выезжать на отдых, будь то Крым, Кавказ, какие-то озера или вообще отдых в палатке. Квартиры в домах можно было не закрывать, потому что все было безопасно и все в этом были уверены. Да я сам часто не закрывал квартиру.

Для тех, кто занимался какой-то творческой деятельностью, тогда были идеальные условия. Все, что нужно, у человека всегда было. Причем никто ни о чем так не волновался, как сейчас, не крутился без надобности как белка в колесе, потому что самое необходимое каждому давалось автоматически, а лишнее иметь — не нужно было лишнее. Поэтому человек мог полностью погрузиться в свою работу, его ничто не отвлекало.

Если сравнить с сегодняшним временем… Тогда у людей не было потребностей рыночной жизни. Лично я отдал бы все, что у меня есть сейчас, за ощущение того покоя. Это была роскошь. Никто ею теперь не обладает; можно говорить лишь о роскоши мещанской. Тогда был период спокойных размышлений, встреч с друзьями. Никуда не надо было гнаться. Да, тогда у людей был действительно роскошный тип жизни.

Александр Кабаков, писатель:

— То время принято считать временем застоя. Стабильность — деликатное название того же самого. В этом сколько-то плохого, но столько же и хорошего. Спокойствие, стабильность, — лично мне это давало ощущение какой-то безнадежности, надеяться было не на что. А на что надеяться, когда и так все спокойно?.. С другой стороны, это давало особое ощущение уюта. Как, знаете, ощущение уюта в обжитой камере. О, пробежала знакомая крыса, а вот и паук. И это заключение было пожизненным. Оно действительно тогда представлялось пожизненным, будто тысячелетний рейх. Приспосабливались.

Могу сказать еще о разговорах, которые сейчас ведутся о падении нравов в связи с появившейся свободой. Свободу сейчас получают все, как законопослушные, так и не законопослушные, таланты и бездари. Особенно свобода для пошлости. Но, с другой стороны, в то время тоже была своя свобода.

Промискуитет, царивший в 70-х, что вылилось в «в СССР секса нет!», сейчас не снится и в самых крутых стрип-барах. А вы знаете, как пили тогда? Пили по-черному.

Молодежи сейчас это не заметно, а я помню. Сегодня с улиц исчезли шатающиеся пьяные. Тогда в дни зарплат… можно было даже не заглядывать в календарь.

Зиновий Коган, председатель Конгресса еврейских религиозных общин и организаций России:

— С Леонидом Ильичом мы земляки. Молодость наша прошла в городе Днепродзержинске, мы, можно сказать, в одном квартале жили. Понятно, что он старше меня. Из моих личных воспоминаний: мы лазали к ним в сад (я был знаком с мамой Леонида Ильича) за вишней, абрикосами. Какие они были вкусные! А у калитки во дворе росло дерево, и мы в пыли собирали шелковицу. Да, я такую сладкую шелковицу нигде больше не ел!..

Позже, в 60-е, когда я уже учился в строительном институте, застал еще времена Хрущева. И я помню, что мы ходили с друзьями в столовую и ели бесплатный хлеб. Действительно, во времена Никиты Сергеевича весь хлеб был бесплатным! А когда пришел Брежнев, бесплатного уже не стало.

Что же касается общих воспоминаний, помню ощущение отчаяния. Оттого что казалось, что все это будет длиться вечно! Хотелось перемен. Леонид Ильич был очень мягкий. И у меня всегда возникал такой образ: мягкая подушка на лице. Люди задыхались! Брежнев был намного страшнее Хрущева в отношении людей творческих профессий. Он был настоящий символ коммунистической партии и давал всем ощущение под названием «навсегда». И вот эта подушка постоянно вставала передо мной. Казалось, так будет всегда, и можно только лишь повернуться и тихонько что-то писать. Леонид Ильич, конечно, очень умело душил всякие порывы. Ах, эта его кремлевская респектабельность!..

Но мои ощущения того времени — ощущения тех, у кого ничего не было. Я тогда жил в общежитии — был обычным студентом, зарплату получал около 90 рублей. Нам нечего было сохранять, беречь. Поэтому и хотелось перемен!

Вот такие у меня двоякие ощущения. Теплые и личные, с одной стороны, и жажда перемен — с другой. Скажу вам честно, я всегда гордился тем, что мы учились в одной и той же школе — №6!

Антон Елин, Полина Русяева

Французская радость

...Любой буржуйской одноразовой вещи, попавшей к нам, были гарантированы долгая жизнь, забота и внимание. У всех знакомых над мойкой была специальная прищепка для сушки полиэтиленовых пакетов. Импортные, с красивой картинкой, берегли особо — их стирали, как одежду, использовали до упора. В начале 80-х друг, сотрудник Института космических исследований, начал выезжать во Францию. В качестве презента привозил отцу одноразовые «биковские» зажигалки. Отец (ведущий инженер крупного оборонного института!) научился их заправлять, поскольку друг за границу ездил редко, а советские зажигалки ломались быстро. Делалось это так: зажигалка зажималась в тиски, затем снималось колесико, высекавшее искру (при этом нужно было следить, чтобы не улетела пружина, поддерживающая кремень), и отворачивался до упора регулировочный клапан. К клапану плотно прижимался штуцер баллончика с газом (баллончики продавались в табачных киосках). Зажигалка наполнялась газом (покрываясь инеем, как ракета на стартовой площадке), клапан нужно было осторожно закрутить. Сложнее всего было вставить обратно кремень — для этого использовались «кембрик» (тонкая пластиковая трубочка, обычно — снятая с провода изоляция) и кусок проволоки. В «кембрик» вставлялись пружина с кремнем (к счастью, советские кремни подходили по размеру, редкий случай, ведь главное было — во всем иметь свои стандарты, отличные от «натовских»), которые заталкивались проволокой в соответствующее отверстие в зажигалке и зажимались колесиком. Года через три папа мог проделывать операцию с завязанными глазами за 5 минут. И всерьез удивлялся, как можно выкидывать такую качественную вещь только из-за того, что в ней кончился газ. Можно представить, как удивились бы французы, увидев, чем занимается папа...

Дмитрий Миндич
<<<