"Ученый и разведчик", А.Забелина, заслуженный работник культуры Читинской области, газета "Забайкальский рабочий" N 168 от 13.10.2005, стр.14 http://zabrab.chita.ru/
26 мая 2005 года в газете "Забайкальская новь" в рубрике "Тайны истории" была напечатана статья А.Баринова "За год до 100-летия". В ней рассказывалось об авиакатастрофе военно-транспортного самолета, которая произошла 22 августа 1945 года. На борту самолета находился известный ученый-китаевед, московский профессор Георгий Сергеевич Кара-Мурза. На Читинском городском кладбище установлена стела, на которой высечены имена тех, кто покоится в братской могиле. И первым в этом списке (причем особо крупным шрифтом) выбито имя майора Кара-Мурзы.
Чем внимательнее я вчитывалась в газетные строки, тем явственнее передо мной вставал образ человека, который волею судьбы оказался моим соседом. Мы жили в одном дворе по улице имени Костюшко-Григоровича, номер 44. Это в нескольких шагах от старого рынка и наискосок от Читинского Дома радио.
...Шел не то 1943-й, не то 1944-й военный год. В один из погожих летних дней в наш уютный, весь в цветах, дворик вошел статный темно-русый красавец с погонами майора. Во дворе стояли три дома. Незнакомец уверенно направился к тому, что находился посередине и принадлежал Ларисе Анатольевне Дубинской - женщине содержательной, много повидавшей и знавшей. В одной из ее трех комнат жил начальник военного госпиталя, в самой большой - она сама, а третья пустовала.
- Георгий Сергеевич Кара-Мурза, - представился хозяйке бравый военный, - хочу снять у вас комнату.
Очень скоро они нашли общий язык, и новоселье состоялось. Мы, жители двора, поняли, что Георгий Сергеевич на нашей улице появился не случайно. Наверняка кто-то дал ему этот адрес. Вскоре мы уже знали кое-что из биографии майора. Он в совершенстве знал китайский язык. Уже в 29 лет стал профессором Московского института востоковедения, а через четыре года - профессором МГУ и старшим научным сотрудником Института истории Академии наук СССР. Естественно, что интерес к нему у нас был огромный.
В комнату, где поселился Кара-Мурза, привезли солдатскую железную кровать, кресло и настольную лампу. Маленький столик с тумбочкой нашелся у хозяйки. А еще была с ним его постоянная спутница - гитара, на которой он играл превосходно.
Новый жилец днем редко бывал дома. Он работал в штабе ЗабВО, приходил поздно и всегда в сопровождении ординарца. Мы сделали вывод, что Кара-Мурза - человек далеко не рядовой. Немного отдохнув, Георгий Сергеевич садился за стол и писал до рассвета. К слову сказать, его заметки время от времени появлялись в военной газете "На боевом посту". Но нет сомнений, что они никакого отношения не имели к тому, над чем он трудился по ночам.
Друзей у Георгия Сергеевича не было. Правда, иногда к нему заходил молодой человек в военной форме, тоже москвич, с редкой фамилией - Беленький. Кара-Мурза как-то сказал, что это его бывший студент, и что его отец занимает солидный пост торгпреда. Потом я не раз слышала эту фамилию по центральному телевидению.
При всей общительности, привлекательности, добропорядочности Георгия Сергеевича было в нем что-то загадочное, таинственное, что наводило на разные мысли. Был случай, когда мы и вовсе призадумались. У Ларисы Анатольевны собралась небольшая компания женщин-врачей. Кара-Мурза, как всегда, играл на гитаре, пел. А потом все решили сфотографироваться на память о приятном вечере. И тут Георгий Сергеевич сказал: "Только без меня, мне нельзя". Уже тогда кто-то из нас, кажется, юный Олег Викулов, высказал предположение, что Кара-Мурза - разведчик, а его друг Беленький - связной.
У Георгия Сергеевича был очень приятный голос - тенор. Он любил петь. Особенно ему нравилась песня "В лесу прифронтовом". Игре на гитаре и пению он обучал внучку Ларисы Анатольевны, будущего читинского врача Ирину Невежину. А еще он угощал девочку американским шоколадом. Он вообще был неравнодушен к детям.
Георгий Сергеевич был не прочь вкусно и плотно покушать. В его штабном пайке водилась мука, и он нередко просил Ларису Анатольевну побаловать его пирожками с капустой, рисом и луком. И при этом говорил: "Только не делайте маленькие пирожки, я люблю большие". А потом начиналось действо. В просторные сени выносился стол. На пол непременно разбрасывалась пахучая полынь. Появлялась бутыль с водочкой. Лариса Анатольевна и Георгий Сергеевич дружно выпивали по рюмочке и принимались за пирожки. В такие минуты Георгий Сергеевич отдыхал душой и телом.
Когда Кара-Мурза получил очередное задание - лететь на Восток, у него как-то сразу испортилось настроение. Прощаясь с хозяйкой, он с грустью произнес: "У меня такое ощущение, что мы больше никогда не увидимся". К сожалению, его слова оказались пророческими.
В газетной статье говорится: "22 августа 1945 года самолет потерпел катастрофу. И сегодня нет данных, что же и где с ним произошло в тот день. Есть только вопросы. Была ли поломка в самом самолете, подвела ли погода или самолет все-таки был сбит. А если был сбит, то кем? Японцами? Китайцами? А, может быть, сбили свои?" Но я помню, что люди, пришедшие на похороны, подобных вопросов не задавали. Я слышала объяснение произошедшей трагедии совсем другими обстоятельствами. Группа Кара-Мурзы выполнила задание и возвращалась домой. Уже совсем недалеко от Читы низко летящий самолет в тумане врезался в скалу, в результате чего и произошла катастрофа. Мне эта версия кажется более реальной.
На похороны из Москвы не приехали ни жена Кара-Мурзы, ни его сын и дочь. Вообще, никто из родственников. Может быть, причиной тому были трудности военной обстановки? А может, и другие причины. Приехала женщина, с которой (как говорили) он был близок многие годы - Сарра Иммануиловна (фамилии не запомнила) - литературный сотрудник журнала "Новый мир", на страницах которого печатались материалы Кара-Мурзы. Эта женщина не понравилась Ларисе Анатольевне. Она была уверена, что та прибыла в Читу не из-за большой любви к этому удивительному человеку, а из-за каких-то корыстных целей. Особенно квартирную хозяйку возмутило, что Сарра Иммануиловна увезла в Москву каждую мелочь Георгия Сергеевича, вплоть до его белья. А может быть, она выполняла определенное задание, и ей было необходимо уничтожить все следы пребывания Кара-Мурзы в Чите. Кто знает?
Уже спустя многие годы Лариса Анатольевна переживала, что никто из близких Георгия Сергеевича так и не написал ей письма, не поинтересовался, как ему жилось у нее, в порядке ли могила, в которой он похоронен вместе со своими спутниками, не забыто ли его имя.
Уезжая в свою последнюю командировку, Кара-Мурза подарил Ире гитару. Ее уже давно нет в помине, а вот кресло хранится на ее даче до сих пор.
Кое-что из написанного я хорошо помню сама, а кое-что напомнила Ирина Петровна Невежина. И обе мы никогда не забываем о прекрасном человеке - ученом и разведчике, много сделавшем для науки и мира на нашей земле.
Не очень-то приятно обсуждать близких, но чувствую обязанность внести уточнения. Мой отец, ГСКМ, разведчиком не был. Около них, правда, пришлось тереться в 30-е годы, т.к. он работал с китайцами (в Москве был китайский университет, где училась интеллектуальная верхушка КПК), около них вился целый рой шпионов из Коминтерна. За это «трение» отец поплатился – в 1935 г. исключили из партии и до 1939 г. нигде не работал (точнее, не зарабатывал). Но за 30-е годы подготовил в рукописи многотомный труд по социальной, политической, культурной и военной истории Китая. Перед войной из него были сделаны и изданы на стеклографе три разных курса лекций – для истфака, для Дипакадемии и для военных. В 1943 г. началась подготовка к войне с Японией на территории Китая, и он форсированно работал, готовя «учебники» для разведки, армии и политсоветников, а также читал лекции офицерам всех этих служб. Работали тогда не так, как сейчас (я читал в бумагах его рабочий план на 1940 г. – надо было написать и подготовить к изданию текстов на 40 а.л., то есть 1000 страниц). Из чтения его планов и текстов я убедился, что «природа на детях отдыхает», что и служит для меня оправданием.
22 августа 1945 г. он летел в составе делегации на церемонию отречения китайского императора Пу-и. Как-то я случайно встретился с одним писателем, который должен был лететь вместе с ним, но забыл валенки, его отправили домой и он полетел другим самолетом. После 1945 г. у нас из дома на грузовике вывезли библиотеку отца и его рукописи. Правда, много и осталось, и все эти записки читал Тамерлан Айзатуллин. Кое-что рассказывал мне. Если в Читу приезжала и копалась в личных вещах какая-то Сарра или что-то в этом роде, то, скорее всего, в поисках черновиков. Ко мне тоже время от времени подкатывались с такими попытками, вплоть до 1986 г. Привыкнув к естественным наукам, я долго не мог поверить, что люди из научной среды так охотятся за сырыми текстами. Из архива им почему-то не дают. Наверное, из-за пугающей настырности.
Тексты, на мой взгляд, ценные, пусть простит меня Фриц за такой отсталый взгляд. Я читал лекции ГСКМ на стеклографе и «Три народных принципа» Сунь Ятсена с обильными комментариями – перевод отца 1928 г. Это – обществоведение без евроцентризма. Наверное, на мое подсознание подействовало. Кроме того, прочитав социальную историю Китая, написанную «без дураков» для разведки и военных, принимать всерьез пятичленку истмата было уже невозможно. Кстати, какие-то из этих лекций прочитал Кожинов и поэтому, услышав обо мне в 1991 г., меня нашел, и мы подружились. Он мне пробил дорогу в «Правду», а потом и в издательство.
Также когда-то интересен был побочный труд ГСКМ – «Опыт агитации среди войск противника» (1943). Интересен тем, что там многое почерпнуто из опыта Китайской красной армии, и также и опыта американцев в агитации среди японцев. Конечно, работа срочная, наспех, но, как мне говорили, была очень полезной.
Думаю, если бы после войны весь труд о Китае был бы доделан и издан в разных жанрах, он бы задал совсем другой стандарт обществоведения, и оно могло бы свернуть с пути Келле-Ковальзона.