Привет
Когда в лице Брежнева к власти пришли солидаристы (думаю они не возразят что это их лицо), они почти сразу совершили в стране много диверсий (полагаю что того не желая, из благих намерений). Одна из них, проистекающая из презрения к марксистской теории и невнимания к вопросу о частной собственности - экономическая диверсия Косыгина-Либермана.
В статье показано, как Косыгин
- фактически стал отцом советской, а потом русской мафии
- нанес смертельный удар по экономике социализма и "экономической идеологии", заразил экономику заразой, от которой до сих пор еще не вылечились (видны только слабые проблески выздоровления)
- нанес смертельный удар по советскому обществу, расколов людей умственного и физического труда.
- нанес удар по развитию и науке, создав "проблемы внедрения"
- и много-много другой всякой гадости
============================================ http://m-antonov.chat.ru/capital/ant_glava_7.htm
============================================
Глава 7 . РЕФОРМА ЛИБЕРМАНА - КОСЫГИНА – «РЕВОЛЮЦИЯ ОБЫВАТЕЛЕЙ»
Реформаторы-разрушители в роли спасателей социализма
Каждый год 18 декабря, когда исполняется очередная годовщина со дня смерти бывшего председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина, даже если дата в этом году выпадает вовсе не круглая, газеты посвящают ей статьи, в которых его неизменно называют самым умным и интеллигентным главой правительства за всю послевоенную историю Советского Союза. В 2003 году даже вышла книга Виктора Андриянова «Косыгин» в серии «ЖЗЛ». Судя по названию серии, Косыгин представлен там как один из тех, «делать жизнь с кого» рекомендуется молодёжи.
Естественно, при этом не обходится и без восхваления «косыгинской» реформы 1965 года, которая стала первой после войны попыткой всеобъемлющего перевода советской экономики на рыночные рельсы, хотя она тогда и провалилась.
Удивительное дело! Даже искренние приверженцы социализма и плановой экономики разделяют уважительное отношение к Косыгину и проведённой им экономической реформе, хотя именно она нанесла самый сильный удар по основам советского строя.
Возможно, это происходит потому, что далеко не все знают: истинным «отцом» реформы был не Косыгин, а харьковский учёный-экономист профессор Евсей Григорьевич Либерман (впоследствии, если не ошибаюсь, эмигрировавший в США). Ещё в 1962 году в «Правде» появилась его нашумевшая тогда статья «План, прибыль, премия», в которой впервые предлагалось сделать главным критерием эффективности работы предприятия прибыль и рентабельность, то есть отношение прибыли к основным и нормируемым оборотным фондам. В последующих статьях Либермана под кричащими заголовками («Откройте сейф с алмазами» и др.) эта идея получила дальнейшее развитие.
В 1962 году Хрущёв дал добро на проведение хозяйственного эксперимента в духе концепции Либермана. Для его проведения были выбраны два предприятьия швейной промышленности (фабрики «Большевичка» в Москве и «Маяк» в Горьком), Западный угольный бассейн на Украине, а также ряд транспортных предприятий.
Косыгин, будучи заместителем председателя Совета Министров СССР и председателем Госплана, долго сопротивлялся проведению реформы по Либерману. Однако после Октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС, который снял Хрущёва со всех постов, Косыгин стал председателем Совета Министров СССР и вскоре приступил к проведению этой реформы. Чтобы понять причины такого резкого изменения позиции Косыгина, надо принять во внимание по меньшей мере три обстоятельства: его политическую биографию, сущность либермановской концепции и состояние экономики в момент, когда на него была возложена ответственность за её развитие.
От кооператора – до главы правительства
Алексей Николаевич Косыгин родился в 1906 году в питерской рабочей семье. 15 лет от роду добровольцем вступил в Красную Армию. Затем поступил учиться в кооперативный техникум. Почему в кооперативный?
Об этом Косыгин рассказывал академику Теодору Ильичу Ойзерману, воспоминания которого приведены в книге «Премьер известный и неизвестный». Ойзерман стал неофициальным научным руководителем зятя Косыгина аспиранта Джермена Гвишиани, который писал диссертацию по социологии, считавшейся в советское время буржуазной лженаукой. Косыгин сам изъявил желание познакомиться с Ойзерманом, часто с ним беседовал и постепенно приходил к выводу о необходимости перенять опыт США и готовить в СССР кадры менеджеров – специалистов по управлению производством.
Сам Косыгин объяснял выбор учебного заведения так: потому что это было время, когда лозунг Ленина «Кооперация – путь к социализму» воспринимался как откровение, указывающее путь спасения разрушенной, разорённой Гражданской войной страны. «Если бы не эти ленинские слова и не тот громадный резонанс, который они вызвали в сознании миллионов граждан, я бы никогда не пошёл в кооперативный техникум, поскольку торговля, потребительская кооперация были мне до этого совершенно не интересны».
Таким образом, - говорится далее в воспоминаниях Ойзермана, - ещё в далёкой молодости Алексей Николаевич твёрдо определился в своих социалистических (точнее, гуманистических) убеждениях. И, окончив кооперативный техникум, этот потомственный петербуржец отправляется в Новосибирск в качестве льновода. Оттуда его направляют в Восточную Сибирь (нетрудно представить себе, как далеко она была от центральной России 75 лет назад), чтобы организовывать там (в Киренске и др. поселениях) потребительские кооперативы. Косыгин успешно работал и вскоре занял видное место в руководстве сибирской кооперацией.
Дочь Косыгина Людмила Алексеевна Гвишиани-Косыгина вспоминала, что работа кооператоров в этих глухих краях была интересной, но тяжёлой и даже опасной. Приходилось ездить на телеге с лошадью по дорогам, вдоль которых бродили голодные волчьи стаи. Нередко крестьяне встречали кооператоров недружелюбно, а порой и с ненавистью. Одного из друзей её отца крестьяне отравили, когда он у них пообедал.
Вернусь к воспоминаниям Ойзермана. Самыми деятельными организаторами кооперативного движения в Сибири зачастую оказывались бывшие меньшевики и эсеры. И вовсе, конечно, не потому, что они горячо восприняли ленинский тезис о решающей роли кооперации в построении социализма. Они были завзятыми кооператорами и в 1918 – 1919 годах, когда Советы занимались ликвидацией кооперативов, которые изображались как разновидность капиталистического предпринимательства. Те же меньшевики и эсеры, вынужденные отойти от политической деятельности, отдавали всю свою нерастраченную энергию кооперативной работе, уже признанной и одобренной Лениным.
Впрочем, политически лояльная позиция бывших социал-демократов и социал-революционеров не спасла их от карающей руки. Почти все они были репрессированы в первой половине 30-х годов. Это пагубно сказалось на судьбе сибирской потребительской кооперации, которая была мощной, широко разветвлённой, достигавшей самых глухих уголков страны системой товарообмена и снабжения населения.
Алексей Николаевич с горечью говорил о том, как беспощадно, бессмысленно расправились с этими бывшими противниками большевизма, которые самоотверженно трудились в сибирской глухомани, надеясь мирной работой способствовать осуществлению своей отнюдь не буржуазных идеалов. Сибирь в те времена особенно нуждалась в работниках умственного труда, квалифицированных бухгалтерах, не говоря уж об инициативных руководителях, которых не хватает всегда. Но диктатура (которая почему-то именовалась «диктатурой пролетариата») меньше всего считалась с экономической целесообразностью, а тем более с соображениями гуманности.
Здесь становится понятным, почему в 1930 году Алексей Николаевич покинул полюбившуюся ему (как он не раз говорил) Сибирь и возвратился в Ленинград. Ведь многие из тех, с кем он работал в потребительской кооперации, были осуждены как «враги народа». Создавалось такое впечатление, что те работники кооперации, кто не были меньшевиками и эсерами, русские интеллигенты-подвижники, по меньшей мере утратили бдительность, а то и вовсе стали пособниками «врагов народа». Алексей Николаевич был членом партии, одним из руководителей сибирской потребительской кооперации. Но он не чувствовал своей вины, которую якобы обязан был сознавать. Складывалась ложная, полностью фальшивая ситуация, терпеть которую он не хотел.
И всё же главное состояло отнюдь не в этой угрозе быть объявленным пособником мнимого врага или даже претерпеть его горькую судьбу. Ведь Алексей Николаевич не только не чувствовал себя виноватым, но был также убеждён, что невиновный всегда может оправдаться. Вера в правду, которая, несмотря ни на что, побеждает кривду, не оставляла его в те времена. Главное, что его вынудило, как однажды выразился Алексей Николаевич, «покинуть ряды кооператоров», состояло в том, что коллективизация, развернувшаяся в Сибири в начале 30-х годов, означала, как это ни парадоксально на первый взгляд, дезорганизацию и в значительной мере мощной, охватывающей все уголки Сибири кооперативной сети.
Если вдуматься, в этом нет ничего парадоксального. Ведь потребкооперация покупала и продавала продукцию крестьян-единоличников. Исчезновение этой категории товаропроизводителей, появление колхозов и совхозов означало замену существовавших до этого товарно-денежных отношений обязательными государственными поставками. Это относилось не только к зерновому хозяйству и животноводству, но и к плодоовощной продукции, пчеловодству, охотничьему промыслу, рыболовству и т.д. Сфера деятельности потребкооперации предельно ограничивалась, что вполне соответствовала интересам командно-административной системы с её жёстким централизмом, нетерпимостью ко всякой, пусть и весьма относительной, самостоятельности, без которой немыслимо существование потребкооперации.
В Киренске Косыгин женился на «просто ткачихе» Клавдии Андреевне, привлекательной, умной и остроумной девушке «с высшим самообразованием», которая стала его верной подругой на всю жизнь.
Вернувшись в Ленинград, Косыгин стал студентом текстильного института. Он не имел каких-либо политических амбиций и меньше всего ожидал, что судьба вознесёт его на вершину государственной пирамиды. Он просто хотел стать инженером, как и многие тысячи людей в те годы, когда инженерная профессия считалась самой престижной. А то, что он стал выдающимся государственным деятелем, было не столько его собственным выбором, сколько следствием не зависевших от него обстоятельств. И он оказался в высшей степени достойным этой выдающейся судьбы - востребованным самой жизнью.
По окончании института Косыгин работал мастерм, начальником цеха, директором текстильной фабрики, заведующим промышленно-транспортным отделом Ленинградского обкома ВКП(б), председателем Ленгорисполкома.
В 1939 году его вызвали без объяснения причин. Лишь купив на вокзале по прибытии в столицу газету, он узнал из неё о своём назначении наркомом текстильной промышленности. А в 1940 году он стал заместителем председателя Совнаркома СССР.
В первые же дни Великой Отечественной войны был создан Совет по эвакуации промышленности во главе с больным и нерешительным Шверником, и фактически всей его работой руководили заместители председателя Косыгин и Первухин. Хотя весь их аппарат насчитывал пять человек, Совет проделал громадную работу, обеспечив эвакуацию более 1500 крупных предприятий с 10 миллионами рабочих и членов их семей. Было эвакуировано также 8,5 миллионов голов скота.
Когда правительство было эвакуировано в Куйбышев, Косыгин оставался в Москве вместе с семьёй. Его дочь-школьница жаловалась на холод в классе, но ей объясняли, что трудно всем, и она должна переносить испытания так же, как и другие.
В январе 1942 года Косыгин направлен в Ленинград в качестве уполномоченного Государственного Комитета Обороны, и он много сделал для эвакуации жителей города.
С 1943 по 1946 год Косыгин, оставаясь заместителем председателя Совнаркома СССР, возглавлял и правительство РСФСР, в 1948 году был министром финансов СССР, затем министром лёгкой промышленности СССР. Он сыграл видную роль в подготовке и проведении денежной реформы 1947 года, которая обеспечила устойчивость системы советских финансов после войны и в то же время максимально сохранила сбережения простых тружеников, имевших относительно небольшие вклады в сберкассах, зато основательно наказала спекулянтов, вынужденных бросать мешки со старыми деньгами.
Судьба Косыгина висела на волоске во время расследования «ленинградского дела», поскольку он был связан дружескими и даже родственными отношениями с опальным секретарём ЦК ВКП(б) А.Кузнецовым. Покровительствующий Косыгину Микоян отправил его на время расследования «дела» в командировку на Алтай, но, думается, карающая рука «органов» достала бы его и на краю света, если бы не заступничество Сталина, который однажды во время заседания правительства подошёл к нему и сказал: «Ничего, Косыга, ещё поработаешь».
Некоторые авторы причисляют Косыгина к «русской партии», которая якобы была озабочена угнетённым положением великороссов в сталинском СССР, и восхваляют приписываемые группе Кузнецова – Вознесенского намерения создать российскую компартию, сделать Ленинград столицей РСФСР и пр. Думается, они сами не понимают, за что возвышают участников «ленинградского дела». В действительности обвинённые по этому делу выступали, возможно, не вполне осознавая это, как сепаратисты, а этот грех Сталин считал непростительным.
Сталин ценил Косыгина, как специалиста, и Алексей Николаевич, на каком бы посту ни трудился, показывал глубокое знание дела, проявлял исключительную дотошность, добросовестность и редкостную работоспособность. В то же время Сталин не считал его крупным государственным деятелем. Как передавал мне бывший министр путей сообщения И.В.Ковалёв, одно время близкий к Сталину, вождь говорил о Косыгине: «Легковик!», имея в виду, очевидно, не только то, что тот возглавлял министерство лёгкой промышленности, но и то, что он «легковат» для серьёзной государственной работы. Тем не менее Косыгин с 1939 года был членом ЦК ВКП(б), а в 1946 стал кандидатом и в 1948 – членом Политбюро.
Однажды Сталин, отдыхая на юге, где в это время находился на отдыхе и Косыгин, пригласил его к себе вместе с семьёй. Тогда состоялся интереснейший разговор о том, что выше всего надо ценить в семейной жизни. Сталин рассказывал подробности своей жизни в туруханской ссылке, о своём побеге. Затем Сталин, несмотря на существовавший у моряков негласный запрет на нахождение женщины на корабле, пригласил Косыгина с женой на борт военного корабля. Он подробно расспрашивал моряков об условиях их службы и быта и дал Косыгину поручение улучшить снабжение флота продовольствием и обмундированием.
В то же время работа со Сталиным подчас приносила Косыгину немало огорчений. Так, после войны Вологодскую область охватил голод. Получив отчаянную просьбу руководства области о помощи, Косыгин попросил разрешения Сталина о выделении Вологде зерна из госрезерва. Сталин отказал, сочтя просьбу вологжан проявлением паники. Помощники впоследствии вспоминали, что Косыгин вернулся от Сталина в состоянии крайнего раздражения. И подобных случаев было немало. Несмотря на это, Косыгин навсегда остался сторонником Сталина и высоко ценил несокрушимую волю вождя и его заслуги перед страной.
При Хрущёве Косыгин стал заместителем председателя Совета Министров СССР и председателем Госплана СССР. Он нередко возражал Хрущёву по хозяйственным вопросам и, приводя солидные обоснования, отстаивал свою точку зрения.
Вообще Косыгин, сам «интеллигент ленинградской закалки» и повседневно общавшийся с видными представителями интеллигенции, был неким чужаком в правящей советской элите. Для Сталина Ленинград, откуда вышел Косыгин, оставался гнездом оппозиции. Косыгин отрицательно относился к борьбе с «низкопоклонством перед Западом», не верил во вредительство членов «Промпартии», считая, что это дело было создано органами госбезопасности. Жена говорила Косыгину, что круг членов Политбюро чужой для него. Хрущёв с подозрением относился к интеллигенции, для которой Косыгин был «своим». Да и сам Косыгин говорил: «эти украинцы (Брежнев и вытащенные им с Украины руководящие кадры. – М.А.) меня сожрут».
Косыгин много читал, любил музыку и театр, посещал премьеры, музеи, выставки художников, сам неплохо разбирался в живописи. Был он и демократичен, насколько это было возможно при его высоком положении, во время пребывания в санатории обедал в общей столовой, на прогулках запросто общался с другими отдыхающими. Да и дома его любимой едой были отварная треска, овсяная каша и хлеб грубого помола. У него в доме бывали писатели и композиторы, художники и конструкторы. Семья Косыгина дружила с семьями писателя Шолохова, композитора Хачатуряна, конструктора ракет Челомея. В доме Косыгиных частыми гостями были известная метростроевка Татьяна Фёдорова, товарищи Алексея Николаевича по прежней работе в кооперативном движении в Сибири. Косыгин любил подвижный спорт – волейбол, греблю, был заядлым рыбаком.
В отличие от других руководителей государства того времени Косыгин был равнодушен к наградам и подаркам, хотя в связи с юбилеями ему дважды присваивали звание Героя Социалистического труда, не говоря уже о том, что он был удостоен множества орденов. Недолюбливая этого «интеллигента», коллеги Косыгина по Политбюро и правительству в глубине души признавали его превосходство над ними и завидовали ему.
Косыгин, признавая успехи в развитии страны, не верил сообщениям ЦСУ СССР о баснословном росте жизненного уровня советских людей. Он говорил, что его отец, квалифицированный питерский рабочий, мог содержать на свою зарплату жену-домохозяйку и троих детей, оплачивать трёхкомнатную квартиру, без излишеств, но прилично кормить и одевать-обувать семью. Для большинства советских рабочих такой уровень жизни оставался ещё недоступным. Как же можно утверждать, будто благосостояние рабочих у нас по сравнению с 1913 годом повысилось в восемь раз?
Из всех высших руководителей СССР Косыгин был наиболее склонен к идее конвергенции социализма и капитализма. Он, например, не раз пытался доказать своим коллегам по руководству страной, что акционерные общества – это одно из высших достижений человеческой цивилизации, и это делало его наиболее восприимчивым к предложениям «рыночников». И вот в то время, когда нужно было переводить экономику на рыночные принципы, Политбюро, по мнению Косыгина, занимается разной чепухой.
Любопытная деталь: многие отмечали, что Косыгин внешне всегда был строг и серьёзен, почти никогда не улыбался, хотя, говорят, на самом деле он был доброжелательным к людям, а дома вообще становился чуть ли не душой компании. Один мой знакомый так объяснил это противоречие. Косыгин в душе был убеждён в том, что советская хозяйственная система, какой она сложилась при Сталине, была монстром, не поддающимся усовершенствованию, и он, много и тщательно работая над её поддержанием в рабочем состоянии (в этом ему помогала его феноменальная способность к устному счёту, он не раз прямо во время рассмотрения крупных проектов, над которыми долго трудились большие коллективы, находил ошибки в их расчётах), ощущал бесполезность своих усилий. А при таком настрое уже не до улыбок.
Когда в 1964 году снимали Хрущёва, некоторые члены ЦК предлагали именно Косыгина избрать Первым секретарём Центрального Комитета партии. Однако это предложение не было принято, поскольку Косыгин был известен только как крупный хозяйственный руководитель, не имевший опыта собственно партийной руководящей работы. Поэтому лидером партии стал Брежнев, а Косыгин возглавил правительство СССР.
В первые годы правления Брежнева его отношения с Косыгиным оставались нормальными рабочими. Однако постепенно между двумя руководителями государства назревал конфликт. Он был порождён как нарастающими трудностями в экономике страны, пути преодоления которых виделись обоим лидерам по-разному, так и особенностями их личностей и характеров.
Обострение кризиса советской экономики
На Пленуме ЦК, на котором снимали Хрущёва с занимаемых им высших постов в партии и государстве, в речах обличителей было высказано немало критики недостатков в развитии советской экономики. Косыгин, до этого времени возглавлявший Госплан СССР, разумеется, знал, что положение в экономике не блестяще. Но и для него, возглавившего теперь правительство, многое оказалось полной неожиданностью.
Советские люди были уверены в том, что экономика страны успешно развивается, поскольку все пятилетние планы, утверждённые Верховным Советом СССР, успешно (и даже досрочно) выполнялись. Однако они не знали, что планы выполнялись лишь по «валу», но ни один из них и близко не был к выполнению в натуральном выражении.
Что же это за зверь такой – «вал», затмивший реальную картину состояния экономики?
«Вал» - это «валовая продукция» народного хозяйства, исчисляемая по так называемому «заводскому принципу». Чтобы сделать понятным различие между «валом» и подлинной картиной состояния производства, поясню его упрощённым примером.
Допустим, швейная фабрика выпускает костюмы стоимостью 100 рублей, из которых 5 рублей – это стоимость пуговиц. Пока весь костюм изготавливается на одной фабрике, он учитывается органами статистики как продукция на 100 рублей.
Если же мы разделим это производство между двумя предприятиями, из которых первое шьёт костюм-заготовку, а второе пришивает к этой заготовке пуговицы, то с точки зрения статистики картина изменится, словно по волшебству. Первое предприятие, выпустившее костюм-заготовку, создало продукции на 95 рублей. А второе, пришившее пуговицы, выпустило полноценный костюм, создало продукцию на 100 рублей. Суммарный «вал» двух предприятий составит теперь 195 рублей, тогда как в натуральном выражении их совместная продукция по-прежнему выражается в одном костюме.
Значит, органический порок исчисления продукции по «валу» заключается в повторном счёте элементов стоимости одной и той же продукции. В нашем примере стоимость костюма-заготовки была учтена дважды, а в реальной действительности бывали случаи, когда одна и та же промежуточная продукция учитывалась и три, и четыре, и пять раз. Поэтому по мере специализации производства и усложнения хозяйственных связей между предприятиями разрыв между «валом» и реальным состоянием экономики становился всё более глубоким. Предприятия, отчитывавшиеся в выполнении планов производства по «валу», находили всевозможные способы его увеличить. Например, на хороший дешёвенький детский костюмчик навешивался бархатный галстучек, вследствие чего цена увеличивалась чуть ли не вдвое. Семьям со средним достатком такие вещи становились не по карману, они оставались непроданными, и вся система вырождалась в напрасную растрату труда, денег и материальных ресурсов. «Валовая продукция» в народном хозяйстве быстро росла, а в реальности почти все товары становились дефицитом.
Единого народнохозяйственного организма в стране фактически не существовало, он был разорван на замкнутые хозяйства монополий - министерств и ведомств, каждое из которых радело исключительно о своих групповых интересах. Поэтому одно министерство везло кирпич со «своих» заводов из Керчи в Вологду, а другое – из Вологды в Керчь, что порождало встречные и излишне дальние перевозки, обостряя и без того острый дефицит транспортных мощностей.
В погоне за улучшением своих ведомственных показателей производители продукции нередко пренебрегали интересами потребителей. Вот один пример из газет того времени.
Шинный завод выпускал автомобильные покрышки стоимостью 1000 рублей каждая. Местные рационализаторы предложили вместо натурального каучука добавлять в смесь регенерат, благодаря чему себестоимость шины снизилась на 5 рублей. Поскольку выпуск покрышек исчислялся сотнями тысяч штук в год, экономия получалась немалая, и половину её можно было использовать для поощрения работников завода. Но такая «рационализированная» покрышка пробегал только 30 тысяч километров вместо прежних 40 тысяч, то есть потребитель терял на каждой шине 250 рублей. Но экономию в 5 рублей тщательно учитывали и за неё премировали, а убыток в 250 рублей никто не учитывал и никто не нёс за него ответственности.
При равнении на «вал» задача предприятия заключалась лишь в производстве продукции, а будет она куплена потребителем или нет, его мало интересовало, для этого существовала система органов снабжения и сбыта. Поэтому в стране угрожающими темпами росли запасы произведённой, но не реализованной продукции.
С точки зрения «вала» одни работы были более, а другие менее выгодными. В строительстве, например, выгодно было копать котлованы и закладывать фундаменты зданий: затраты труда здесь минимальны, а «вал» большой. А отделочные работы были крайне невыгодными: труда много, а стоимость их копеечная. Поэтому строительные организации всеми правдами и неправдами стремились получить деньги на новое строительство и неохотно занимались доведением строек до завершения. По всей стране можно было видеть вырытые котлованы и заложенные фундаменты, «незавершёнка» росла, а реальные производственные мощности и жильё прирастали медленно.
Косыгину стало ясно, что необходимо коренное совершенствование хозяйственного механизма, в первую очередь избавление от диктата «вала». Из множества предложений, нацеленных на решение этой задачи, он в конце концов выбрал концепцию Либермана.
Либеральная концепция Либермана
В уже упоминавшейся статье Либермана «План, прибыль, премия» предлагалось отказаться от показателя валовой продукции как главного критерия оценки работы предприятия и установить как важнейшие показатели прибыли и рентабельности производства, но при обязательном выполнении плановых договорных поставок в натуральном выражении, а значит, и по качеству продукции и по срокам.
Через два года появилась статья Либермана «Ещё раз о плане, прибыли, премии», в которой вносил уточнения в свою концепцию, которые должны были стимулировать увеличение объёма выпускаемой продукции. В итоге вместо «вала» рекомендовалось оценивать работу предприятия по объёму реализации продукции, что должно было обеспечить соблюдение интересов потребителя, и уже упомянутые прибыль и рентабельность.
В начале 1965 года было решено создать комиссию по подготовке проекта хозяйственной реформы, который должен был быть вынесен на рассмотрение Пленума ЦК в сентябре.
В своей книге «Экономические методы повышения эффективности общественного производства», вышедшей в Москве в 1970 году (когда реформа была уже при последнем издыхании, и можно было подводить её итоги), Либерман сам признавал: «Западные критики утверждали (чуть ли не с лёгкой руки автора этой работы), что якобы СССР принимает капиталистический мотив развития производства - прибыль». И профессор тут же открещивался от этой чести обычным для того времени способом: дескать, прибыль при социализме только по форме совпадает с тем же показателем при капитализме. Но по существу она коренным образом отличается от него, потому что в СССР принадлежит не частнику-капиталисту, а всему обществу. Цель народного хозяйства в целом при социализме – не максимальная прибыль, а всё более полное удовлетворение растущих материальных и духовных потребностей общества.
По мысли Либермана, предлагаемая им реформа была воплощением ленинского принципа материальной заинтересованности трудящихся в успехах социалистического строительства. Система хозяйствования в СССР и до реформы в целом была эффективной и обеспечивала достаточные темпы развития экономики. Однако преимущества социализма использовались при этом не в полной мере. Реформа была призвана создать целостную систему хозяйствования.
Либерман не отрицал плана производства, но предлагал отказаться от регламентации сверху методов его выполнения. Пусть предприятия сами определяют численность своих работников, среднюю зарплату, производительность труда. Сам Либерман даже полагал, что не следует планировать показатель себестоимости продукции, потому что нередко ради достижения этой цели предприятия преднамеренно шли на ухудшение качества продукции, выпускали товары, ненужные потребителю. Премии выплачивались, а продукция не реализовывалась. Выходит, мы премировали за нанесение убытка. Однако показатель себестоимости сохранили, и мы увидим в дальнейшем, какую роль сыграло его неадекватное использование в развале экономики.
Конечно, писал Либерман, предприятия обязаны выполнять планы платежей в бюджет и ассигнований из него. Но в то же время пусть они шире привлекают для развития производства собственные средства и банковские кредиты.
Один из главных моментов реформы заключался в том, что фонд материального поощрения работников должен был образовываться только за счёт прибыли. Никаких пределов поощрения не устанавливалось. Предприятиям предоставлялось право самим решать, какую часть фонда материального поощрения направлять на премии, а какую – на социально-культурное и жилищное строительство.
Все эти в принципе простые предложения Либерман облёк в сложные (лучше сказать – громоздкие) математические формулы, чем придал им вид учёности. Вообще коньком наших учёных-экономистов стали тогда экономико-математические методы и вычислительная техника. Экономисты в Госплане и на предприятиях не хотели отставать от своих более продвинутых коллег, мода на математику в экономике быстро распространялась, и многие оборотистые люди, о которых математики думали, что они экономисты, а экономисты – что они математики, сделали на этом головокружительную карьеру.
Хозяйственная реформа в действии
Косыгин понимал, что от господства «вала» в экономике нужно уходить. Ему казалось, что если вместо вала установить показатель реализации продукции, то предприятия перестанут выпускать продукцию, не пользующуюся спросом. Его обнадёживали итоги проводившегося хозяйственного эксперимента. Помнится, на всю страну тогда прогремело руководство Щёкинского химического комбината, которое уволило значительную часть работников, а сэкономленную их зарплату разделили между оставшимися (но так, что начальству досталась самая большая её часть).
Ещё более удивительный результат был получен в результате «эксперимента в Акчи» - в казахстанском совхозе, где выдающийся экономист-практик Иван Никифорович Худенко на тех же принципах добился роста производительности труда не на проценты, а в разы, причём каждый из оставшихся работников заработал столько, что мог сразу же купить себе легковой автомобиль. Мне доводилось писать об этом самородке, которого чиновники по вымышленному обвинению посадили в тюрьму, где он и умер.
Предприятия, переведённые в порядке эксперимента на новые условия хозяйствования, действительно показали неплохие результаты. Но никто не хотел признаваться в том, что эти достижения были во многом следствием искусственно созданной для них благоприятной среды. Эти фавориты реформы напомнили мне сцену из американского кинофильма «Мистер Крутой», где боксёр-мафиози «состязался» с Джекки Чаном, связанным по рукам и по ногам. Все остальные предприятия были по-прежнему связаны десятками плановых показателей, а предприятия, переведённые на новые условия хозяйствования, свободные от многих пут, могли «снимать сливки», по сути паразитируя на несовершенстве производственных отношений.
На сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС Косыгин выступил с докладом «Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства. В докладе признавалось, что использовавшийся прежде хозрасчёт в промышленности оказался во многом формальным, а потому предлагалось устранить излишнюю регламентацию хозяйственной деятельности предприятий и усилить экономическое стимулирование производства с помощью таких средств, как цена, прибыль, премия, кредит, а вместо «вала» установить показатель реализации продукции. В целом реформа, суть которой прикрывалась ссылками на труды Ленина, проводилась в духе концепции Либермана.
Скрытая сущность хозяйственной реформы Косыгина
Реформа была встречена в стране, как сейчас принято выражаться, неоднозначно. Немало хозяйственных руководителей и просто людей, быстро ориентирующихся в том, на чём в данный момент можно поживиться, сразу же нашли в ней способ улучшить жизнь коллектива предприятия и заодно приумножить собственное состояние. Ведь многое из того, что прежде приходилось делать втайне, теперь можно было совершать открыто и даже получать за это поощрение. Другие хозяйственники предрекали развал экономики, а когда по ним новшества больно ударили, по прошествии некоторого времени забили тревогу. А в экономике в целом реформа создала ситуации, которую можно было бы определить народной поговоркой «из огня, да в полымя».
Деньги, как известно, нужны всем. Предприятия, получившие значительную хозяйственную самостоятельность, изыскивали всё новые возможности увеличения прибыли и фонда материального поощрения. У руководства Госплана прибавилось головной боли. Даже частичное введение такого показателя, как прибыль, сразу потянуло народное хозяйство к инфляции.
Ведь прибыль предприятия зарабатывали, а использовать её могли только на увеличение зарплаты. Пустить её, например, на увеличение производства продукции, на реконструкцию предприятия или на строительство жилья часто было невозможно, потому что в планах не было предусмотрено выделение дополнительных ресурсов ни у поставщиков сырья, ни у строительных организаций. Да и неизвестно было, найдёт ли сбыт дополнительно произведённая продукция.
В итоге зарплата стала расти гораздо быстрее, чем производительность труда. Ещё более обострилась нехватка товаров, или, как говорят, «вырос отложенный спрос». То, что нельзя было купить товары, даже если есть деньги, вызывало растущее недовольство в народе.
Больше денег стало оставаться у предприятий – меньше поступало их в бюджет государства. А расходы росли, нужно было изыскивать дополнительные доходы. Пришлось прибегнуть к испытанной палочке-выручалочке – увеличивать производство водки. Сам Косыгин уже через год после начала реформы вынужден был признать: «предоставив предприятиям свободу манёвра ресурсами, мы не сумели установить за ними действенный контроль».
Далее, высвобождавшуюся рабочую силу при переходе предприятий на «щёкинский метод» надо было куда-то пристраивать, а на создание новых рабочих мест средств не было. Перед страной замаячила угроза безработицы, что тогда казалось советским людям совершенно немыслимым делом.
Словом, куда ни кинь, всюду клин: выгоды от реформы получали оборотистые руководители предприятий, а все причиненные ею убытки должно было покрывать государство.
Но тогда ещё никто из «верхов» не осмеливался сказать, что, допустив в качестве главного критерия эффективности работы предприятий прибыль, мы тем самым подчинили народное хозяйство закону максимально прибыли со всеми вытекающими из этого последствиями, которые не заставят себя долго ждать. (Я об этом писал, но какой от этого мог быть толк.)
Думается, никто не сумел так доходчиво изложить главные пороки реформы Косыгина, как это сделал А.А.Зверев в ранее уже упоминавшейся его книге «Трезво о политике». Вот как он разбирает цепочку рассуждений о прибыли, за которой скрывалась информационно-финансовая агрессия против устоев социалистической экономики.
«Первое. Любое предприятие, если оно действительно нормально работает, производит товары необходимые людям.
Второе. Если эти товары людям действительно нужны, если у них великолепное качество, то такие товары не залеживаются, спрос на них растёт, предприятие может постоянно расширять их выпуск и, естественно, его прибыль будет постоянно расти.
Третье. Чем выше прибыль предприятия, тем оно лучше работает, тем полнее удовлетворяет потребности людей.
Четвёртое. Если в аналогичных условиях работают два примерно одинаковых предприятия, то предприятие, у которого выше прибыль, работает лучше. Его продукция лучше удовлетворяет потребности людей, пользуется большим спросом, находит больший сбыт.
Пятое. Следовательно, чтобы судить о том, насколько эффективно работает предприятие, достаточно знать только один обобщающий показатель – прибыль.
А валовая прибыль (то есть полученная от продажи не одного, а всех изделий, выпущенных предприятием), как обощающий показатель, вообще в себя включает всё. Тут и сумма продаж всех товаров, что произвело предприятие. Она отражает и спрос на продукцию предприятия, чем он выше, тем выше может быть цена на его продукцию, и этот момент также отражается на величине прибыли.
К тому же, как известно, прибыль – это разность между доходами и расходами, значит, она как-то отражает в себе и уровень себестоимости. Чем себестоимость ниже, тем прибыль выше. Значит, и себестоимость с помощью прибыли попадает под контроль тоже.
Вывод: чтобы полностью контролировать и управлять предприятием, чтобы не докучать ему мелочной опёкой, которая одинаково изнуряет как плановый орган, так и предприятие, достаточно ввести как главный и обобщающий показатель прибыль. Его и планировать. Остальные показатели должны идти как дополнительные. А выполнение плана по прибыли должно стать главным показателем эффективности работы предприятия. Все финансовые (внимание: здесь информационная агрессия переходит в финансовую) и механизмы поощрения должны быть связаны с выполнением этого показателя. А если с планом по прибыли произошёл «завал», должно следовать наказание.
В таком случае предприятие получит необходимую свободу для проявления хозяйственной инициативы. В то же время ведь мы же не капиталистическое общество и не можем допустить, чтобы предприятия грабили население высокими ценами. Для исключения необоснованного повышения цен мы ограничим величину прибыли нормативом, допустим, 20 процентов (в каждой отрасли он будет свой) по отношению к себестоимости.
И окончательное заключение: такой механизм будет работать на благо всего населения, создавая оптимальные хозяйственные и экономические условия для производства».
Почти уверен, что большинство читателей, прочитав эти положения, не усмотрит в них никакого обмана. Вот примерно под таким «научным соусом» в 1965 году и ввели в экономику показатель прибыли как самый главный, всё обобщающий. Давайте посмотрим, чем новая система стала отличаться от прежней.
Как известно, в той экономической системе, какая была создана в СССР в последние годы жизни Сталина, условием быстрого развития страны был механизм ежегодного снижения цен. Действовал он, в изложении Зверева, следующим образом.
Государственным планом предприятию устанавливался на год выпуск продукции (по её видам) определённого качества и по заданной цене, которая покрывала издержки производства и обеспечивала некоторую прибыль. При этом себестоимость (издержки) и прибыль не были связаны между собой. Прибыль просто означала разницу между ценой и себестоимостью. Руководство и весь коллектив предприятия нацеливались на снижение себестоимости продукции, успехи в этом отношении поощрялись материально.
Допустим, завод выпускает легковые автомобили. Себестоимость автомобиля составляет 5000 рублей. Допустим, что доля прибыли от себестоимости определена в 20 процентов (повторяю, эта норма могла быть любой, непосредственно с себестоимостью она не была связана). Следовательно, прибыль с каждого автомобиля равна 1000 рублей. А продажная цена автомобиля составит 6000 рублей.
Теперь предположим, что коллектив завода, введя технические новшества и организационные чудеса, снизил себестоимость автомобиля в два раза, - она составила 2500 рублей. А что сталось с прибылью?
При сталинской модели (Зверев называет её сталинско-фордовской. – М.А.)прибыль определялась как разность между «твёрдой» на какой-то период ценой и получившейся себестоимостью. Поэтому прибыль увеличилась бы на эту самую величину снижения себестоимости и достигла бы 3500 рублей. На этом уровне она сохранялась бы до конца года, завод процветал бы.
Значит, в сталинской модели экономики увеличению прибыли никакого планового значения не придавалось, а увеличить её можно было только двумя путями: через наращивание выпуска продукции по сравнению с планом и через снижение себестоимости.
В конце года подводились итоги работы предприятия и фиксировалось новое, сниженное значение себестоимости. К этой величине добавлялась прибыль и получалась новая, уменьшенная цена продукции. В данном примере установленная новая цена на автомобиль равнялась себестоимости 2500 рублей плюс, допустим, те же 20 процентов от неё в качестве прибыли, итого 3000 рублей. Значит, потребитель (народное хозяйство) от покупки каждого автомобиля по сравнению с прежней ценой получил бы выгоду в 3000 рублей. Именно снижение себестоимости продукции создавало возможность снижения цен на неё.
Уже денежная реформа, проведённая Хрущёвым в 1961 году, нанесла по этому механизму сокрушительный удар, о чём уже говорилось в соответствующем месте. Но окончательно этот механизм был демонтирован именно в ходе осуществления косыгинской реформы. Это стало таким ударом, от которого страна уже не смогла оправиться.
Ведь в хрущёвско-косыгинской (либермановской) модели, по сравнению со сталинской, всё было наоборот. В ней главное было – получить прибыль (в рублях). Но сама прибыль образовывалась как жёсткая процентная доля от себестоимости. И получалась зависимость: чем выше себестоимость, тем больше прибыль. А значит, стремиться надо не к снижению, а к повышению себестоимости.
Замечу, что из всех сторон реформы Косыгина именно эта осталась до сих пор. Об этом, в частности, свидетельствует письмо читателя М. Мишарина («Известия», 10.10.3), которого возмущает то, что «прибыль исчисляется как процент от затрат».
В рассматриваемом нами примере картина выглядела так. Снизил коллектив себестоимость автомобиля в два раза – с 5000 до 2500 рублей – уменьшилась и его прибыль с 1000 до 500 рублей. Увеличить прибыль за счёт произвольного повышения цены автомобиля тоже нельзя: цена должна быть равна себестоимости плюс 20 процентов от неё, то есть 3000 рублей.
Итак, при снижении себестоимости автомобиля вдвое цена его будет одинаковой как при прежней, так и при новой модели – 3000 рублей. Но при прежней модели прибыль предприятия составляла 3500 рублей, а при новой – всего 500 рублей. А за счёт прибыли содержались детские сады, спортивные сооружения, базы и дома отдыха, строилось жильё и пр. Значит, при новой модели подрывались возможности социального развития предприятия. В результате все, кто раньше за снижение себестоимости и цены поощрялся, теперь стали за это материально наказываться. Ясно, что коллектив при новой модели бороться за снижение себестоимости не будет, а значит, исчезла и возможность снижения цен. Потеряли и коллектив завода, и потребитель продукции, и государство, и население.
Но почему же многие хозяйственные руководители встретили косыгинскую реформу «на ура!»? Потому что для них открылись возможности обогащения за счёт «по-умному» организованного роста себестоимости продукции.
Предположим, предприятие производит какое-то изделие, себестоимость которого 5 миллионов рублей, тогда при норме прибыли в 20 процентов от себестоимости прибыль составит 1 миллион рублей. Эту прибыль предприятию и установят как плановую. За перевыполнение плана по прибыли будут поощрять, за невыполнение наказывать. Хозяйственник рассуждает: вам, государству, нужна максимальная прибыль? Увеличим себестоимость в два раза – до 10 миллионов рублей, тогда и прибыль вырастет вдвое – до 2 миллионов рублей. Вот и есть миллион рублей прибыли сверх плана! Извольте меня премировать!
Но, конечно, такие «ударные» темпы повышения себестоимости были бы слишком заметными. Поэтому и был введён механизм «отлавливания» увеличения прибыли. Если прибыль росла слишком заметно (более 1 – 2 процентов в год), это её увеличение вставляли в план, и за него в таком случае уже премий не полагалось. Предприятия и руководители эту систему быстро усвоили и большой скорости роста прибыли не допускали.
Итак, при новой модели снижать себестоимость было нельзя, потому что вместе с ней падала и прибыль. Значит, невыгодно стало совершенствовать производство. Но и резко повышать себестоимость также нельзя было, потому что существенное увеличение прибыли приводили к росту планового значения этого показателя, а значит, премий и других поощрений не давали.
Благодаря этому хитрющему механизму развал получился медленный, ползучий, но неотвратимый. Так медленно и неотвратимо удав заглатывает жертву, а в дальнейшем это «заглатывание» было легко представить как некий «непонятный» процесс, «органически присущий тоталитарной системе». Например, можно было просто назвать его «застоем».
Обывательская психология или вредительство?
Необходимо отметить ещё один важный аспект косыгинской реформы, на который до сих пор никто не обращал внимания.
Когда снижение себестоимости считалось важнейшей задачей и поощрялось, к решению этой задачи подключался весь коллектив. Премии могли быть большими, они так или иначе распределялись между всеми участниками борьбы за совершенствование производства. Когда же премии стали давать по сути за дезорганизацию производства, возникла необходимость отстранения коллектив от организации производственного процесса. Ведь среди рабочих и специалистов было ещё немало тех, кто привык ставить интересы дела, интересы Родины выше личной выгоды.
Примечательно, что драматург Александр Гельман написал пьесу «Премия», герои которой, рабочие, отказывались от незаслуженной, по их мнению, которая была им начислена за работу, не идущую на пользу стране. Это всполошило партком и руководство предприятия, там завязалась дискуссия о том, правилен ли действующий в стране экономический механизм. Так что и литература подметила, что у нас ещё были рабочие, для которых работа не стала лишь средством заработка, каким она была для обывателя, а оставалась служением делу социализма.
Театры отказывались ставить пьесу, опасаясь привычных тогда обвинений в «очернении действительности». Но сторонники постановки пьесы нашли возможность показать её именно Косыгину, и он работу драматурга и театра одобрил.
Теперь представим, какой оборот приняли бы дела, если бы таких рабочих вовлекли в аферу с «совершенствованием производства» путём повышения себестоимости. Они немедленно подняли бы ненужный руководству шум. К сожалению, именно среди хозяйственных руководителей обывателей нашлось немало. Реформа стала не общенародным делом, а почти подпольной, хотя и официально допустимой деятельностью узкого круга руководящих работников разных уровней. Вот они-то от премий не отказывались. И теперь уже весь фонд материального поощрения стал распределяться между узкой группой руководящих обывателей. А этой группе вполне хватало и той премии, какая полагалась за увеличение прибыли на 1 - 2 процента.
Так новая модель расколола коллектив предприятия, погасила творческий порыв большинства работников, противопоставила интересы «верхов» и «низов». Все выгоды от «рационализации производства» теперь доставались «верхам», и они направляли деятельность предприятий так, чтобы эти выгоды были как можно большими. По сути, это была уже неформальная приватизация предприятий их руководством, которому оставалось лишь ждать, когда этот переход средств производства в их частную собственность будет оформлен законодательно. Косыгин, советский патриот и приверженец социализма, открыл дорогу ренегатам Горбачёву и Ельцину.
Мало того, руководящие обыватели не просто сделали шаг к приватизации, в результате которой к владению средствами производства могли бы придти «эффективные собственники», а сделали ставку на получение прибыли за счёт разрушения производственного потенциала. Косыгинская реформа, таким образом, создавала условия как бы для узаконенного вредительства.
Какие последствия имело это для экономики в целом?
Если сталинская модель создавала условия для постоянного снижения цен, то хрущёвско-косыгинская модель делал неизбежным их рост. И последствия не замедлили сказаться: в результате косыгинской реформы советская экономики пошла вразнос.
Выше говорилось, что признание прибыли критерием эффективности работы предприятия означало перевод советской экономики на функционирование по тому же закону максимальной прибыли, что и капиталистическая экономика. В действительности дело обстояло гораздо хуже. При капитализме действует конкуренция между товаропроизводителями, что ограничивает потребителя от их произвола. Клиент, потерпевший от произвола товаропроизводителя, может подать на него в суд и получить солидную компенсацию. А у нас не было создано никаких условий для цивилизованной конкуренции, и те, кто наглее, оказывались в наибольшем выигрыше. Если нынешний строй у нас называют бандитским капитализмом, то условия для его бандитского окраса были созданы ещё реформой Косыгина.
Расширение самостоятельности предприятий на основе погони за прибылью по сути покончило с плановой системой в СССР.
Единое народное хозяйство страны распалось на в значительно мере изолированные ячейки, имеющие собственную корыстную цель. «Верхи» практически утратили способность направлять деятельность предприятий в соответствии с интересами государства, потому что предприятию важнее было получить максимальную прибыль. Парадокс здесь заключался в том, что разрушил плановую систему Косыгин, долгие годы возглавлявший Госплан СССР.
Но, пожалуй, ещё более сильный удар нанесла реформа Косыгина по идеологическим и нравственным основам социалистического общества. Советский человек на протяжении почти сорока лет привык ощущать себя участником героических деяний своей страны, имевших всемирно-историческое значение. Он был строителем невиданного в истории общества высшей справедливости, преобразователем планеты в прогрессивном направлении, его живо интересовало, что происходит в мире, куда идёт история и какое место в мировом процессе занимает наша страна, в какой шеренге стоит каждый наш гражданин. И вот вместо этого планетарного взгляда ему (уже второй раз за нашу послеоктябрьскую историю – впервые это случилось при переходе к ленинскому нэпу) предложили местечковое мировоззрение, призвали его сосредоточиться на поисках выгоды для своего коллектива. Гражданина-революционера решили сделать обывателем. Не будь тогда такой метаморфозы, вряд ли впоследствии либералам удалось бы так легко разрушить СССР.
Разумеется, партийный аппарат не мог равнодушно смотреть на то, как разваливается экономика, а он не в состоянии остановить этот процесс, потому что получившие самостоятельность руководители предприятий перестали ему подчиняться. Сопротивление партаппарата реформе было проявлением и его стремления сохранить власть в своих руках, и опасения краха экономики.
В чём причины просчётов Косыгина?
Все считают, что сила Косыгина в том, что он был выдающимся советским экономистом. Возможно. Но в этом же заключалась и его главная слабость. Именно зашоренность на экономизме помешала ему, как в своё время и Ленину, найти правильный путь реформирования народного хозяйства СССР.
Вспомним, как Ленин, поставленный перед необходимостью перейти от продразвёрстки к продналогу, решил перевести на хозрасчёт всю промышленность, в том числе и тяжёлую, которая тогда никакого отношения к задаче «смычки» города и деревни отношения не имела. Итог известен: вместо «смычки» получилось восстановление капиталистических отношений.
Вот и Косыгин, увидев, что экономику СССР душит «вал», решил перевести на показатели прибыли и реализации продукции все предприятия страны, в чём не было никакой необходимости.
Допустим, выпуск дамских шляпок нельзя планировать по количеству и фасонам, потому что тут действует мода, которую нельзя предугадать. Значит, тут производство должно быть поставлено на рыночные основы, равняться на соотношение спроса и предложения.
А Калужский турбинный завод производит мощные силовые установки. Тут и производитель, и потребитель связаны планом и договором, никакие изменения моды в этой области не предвидятся и на производство влиять не могут. Зачем же ставить их производство на те же основы, что и выпуск дамских шляпок?
Очевидно, что в народном хозяйстве СССР должны были сосуществовать два сектора, живущие по разным экономическим законам. Тяжёлая промышленность должна была работать на строго плановых основах, а производство товаров народного потребления и сфера услуг – на рыночных принципах. И практика должна была показать, каково соотношение плана и рынка в каждой сфере производства, как там нужно сопрягать эти два начала. Подробнее об этом будет сказано в заключительной главе настоящей работы.
А догматики хотели иметь непременно законченный социализм во всём и вся, и представляли советского человека как существо, живущее строго по планам партии и правительства. Они забывали, что идеал в человеческом обществе вообще недостижим, политику приходится строить на основе компромисса между желаемым и возможным.
Косыгин, при всей своей эрудиции и работоспособности, показал себя в вопросах экономики неисправимым догматиком. И, естественно, потерпел крах в своих реформаторских устремлениях.
Крах реформы – конец карьеры
Чем шире разворачивалась реформа Косыгина, тем сложнее становилось положение главы правительства. В «правящем триумвирате» Брежнева – Косыгина – Подгорного и без того складывалась непростая обстановка, триумвиры никак не могли поделить власть и влияние. Дело доходило до анекдотов.
Однажды все три правителя присутствовали на каком-то мероприятии вроде спартакиады и заспорили, кто из них должен приветствовать его участников. Подгорный полагал, что он – как глава государства. Косыгин – что он, как глава правительства. Брежнев – что он – как руководитель направляющей силы советского общества. На тот момент пришлось всем пойти на компромисс, и с приветствием обратился председатель ВЦСПС Шелепин.
Косыгин, в соответствии с международной практикой, настаивал на том, что именно он должен вести переписку и устанавливать отношения с главами правительств зарубежных стран. Он не претендовал на первое место в иерархии власти, но и не желал становиться лишь исполнителем воли лидера партии. Косыгин хотел быт с Брежневым на равных.
А Брежнев очень ревниво относился ко всему, что касалось его престижа, и это не было только проявлением его личных амбиций. Он знал, что в России первое лицо должно быть выше всех, потому что иначе в стране воцарится смута. Министерство иностранных дел даже было вынуждено дать указание нашим послам за рубежом, чтобы они деликатно разъяснили правительствам, при которых они аккредитованы, «кто есть кто» в СССР. И в конце концов все зарубежные лидеры поняли, кто такой в СССР Брежнев.
Видимо, в успех реформы Косыгина Брежнев не верил с самого начала. Уже после доклада Косыгина на сентябрьском Пленуме Брежнев высказался вполне определённо: «Ну что он придумал? Реформа. Реформа… Кому это надо, да и кто это поймёт? Работать нужно лучше, вот и вся проблема».
Бывший первый секретарь МГК КПСС Н.Егорычев передаёт, как ещё в 1966 году Брежнев с неудовольствием говорил: «Ну, скажи, зачем это Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Всё о своём авторитете печётся. Пусть бы лучше в Москве сидел да делами занимался».
И уж тем более не выносил Брежнев, когда на заседаниях Политбюро Косыгин вступал с ним в дискуссии по экономическим вопросам и, доказав свою правоту, поучал генсека как школьника, не знающего предмета. Тут нужно отметить, что именно благодаря позиции Косыгина многие неразумные проекты были тогда заморожены. Так, именно Косыгин затормозил уже намеченное было осуществление проекта поворота сибирских рек в Среднюю Азию.
Тем не менее Брежнев до 1980 года не решался уволить Косыгина, потому что признавал его высокие деловые качества, выдающуюся компетентность и считал, что при любом другом деятеле на посту премьера дела пойдут гораздо хуже.
В большинстве мемуаров, авторы которых касались взаимоотношений Брежнева и Косыгина, утверждается, что премьер был умнее и образованнее генсека. Думаю, это не совсем правильно.
Конечно, Косыгин добросовестно учился в институте, упорно овладевал знаниями и диплом свой получил вполне заслуженно. Так что он по праву мог называть себя «главным инженером всего СССР». У него оставалось время и для общего культурного развития. Брежнев уже был партийным работником, и учиться в институте ему приходилось урывками, выкраивая для этого время между более неотложными делами. Поэтому, видимо, он и как инженер, и в смысле общей культуры уступал Косыгину. Однако для тех, кто стоит у руля государства, не эти знания имеют первостепенное значение.
Косыгин был неплохим экономистом, но именно экономистом. Брежнев глубже его понимал, что экономика – лишь одна из сфер жизни народа, причём далеко не всегда главная. Значит, реформировать нужно было не экономику СССР, а весь образ жизни страны, самые основы общественного строя. Это он чувствовал, хотя и не знал, как осуществить такую коренную реформу. Зато он понимал, что реформа экономики без соответствующей перестройки других сторон народной жизни не только не принесёт ожидаемого положительного эффекта, но и может расшатать устои государства. Вот почему он не оказывал содействия реформе Косыгина в тех случаях, когда видел, что она нарушает стабильность в стране.
Нарастание трудностей в экономике пошатнуло позиции Косыгина. А тут ещё Брежнев нередко обращался к нему с просьбами изыскать дополнительные ресурсы для оказания помощи братским странам социалистического лагеря.
Проблемы со здоровьем начались у Косыгина ещё в 1973 году. Он стал плохо слышать, снизилась его работоспособность. Но роковым для него оказался 1976 год. Во время отпуска Косыгин плыл на байдарке, и она перевернулась. Когда его вытащили из воды, он был без сознания. С трудом его вернули к жизни. Вскоре он вышел на работу, но это был уже не прежний Косыгин. Он сильно сдал, и объективно по своим деловым качествам уже не соответствовал занимаемой высокой должности. Однако, если прежде он трижды подавал заявления об отставке (но Политбюро их отклоняло), то теперь уходить не хотел. Брежневу пришлось заставить его уйти.
Брежнев назначил первым заместителем председателя Совета Министров СССР своего старого знакомого по работе на Украине Н.А.Тихонова, чтобы контролировать деятельность Косыгина. Тихонов был малообразованным человеком и совершенно не подходил для руководства правительством великой страны, но очень желал занять место Косыгина. И он систематически рассказывал Брежневу о промахах в работе своего начальника. В конце концов Брежнев, сам уже немощный и относившийся к окружающим со всё большей подозрительностью, настоял на выводе Косыгина из Политбюро, а затем, когда премьер перенёс очередной инфаркт миокарда, предложил ему подать заявление об отставке. 24 октября 1980 года Косыгин был отправлен на пенсию, причём в грубой форме, ему даже не высказали благодарность за проделанную работу.
Косыгина сразу же лишили машины, отключили телефоны. Никто из бывших коллег по Политбюро и правительству не звонил ему. 18 декабря 1980 года он, вроде бы хорошо себя чувствовавший, вдруг неожиданно упал и скончался.
В «верхах» решили, что выделить для прощания с покойным Колонный за Дома Союзов будет «не по чину». Гроб был установлен в зале Центрального дома Советской Армии. Говорят, что попрощаться с Косыгиным пришли сотни тысяч жителей страны.
1. Удивляет нежелание марксистов, критикующих реформы Косыгина-Либермана, ознакомиться с экономическими моделями, в рамках которых советское руководство смогло осознать нарастающие проблемы сталинской плановой системы и найти частичное решение возникших проблем. Ну ладно не владеют теорией предельной полезности и концепцией альтернативной цены, но хоть бы разработанную в СССР теорию оптимального планирования-то должны были бы выучить! Нет, рассуждают в категориях недопущения прибыли и частной собственности. Хотя даже из приведённого текста видно, что если бы не идиотизм марксистких экономистов, навязывавших экономике жёсткие цены и считавших, что цены ДОЛЖНЫ БЫТЬ пропорциональны себестоимости, то негативных эффектов реформы удалось бы избежать. И ещё поражает полная неспособность марксистов самим осознать остроту проблем и указать адекватное решение. Одна идеологическая болтовня на тему частной собственности и прибыли.
Немного для ликбеза:
Брежневский период: поступательное развитие и стабилизация социализма
Начатое Хрущёвым под конец его деятельности наступление на партаппарат через разделение обкомов на промышленные и сельскохозяйственные, дезорганизация работы промышленности привели к его смещению, в подготовке которого объединились аппарат, армия и КГБ. Это позволило повысить профессионализм при принятии решений и быстро устранить многие перекосы в организации управления хозяйством, хотя, по-видимому, и ускорило процесс вырождения элиты. Тем временем продолжался поиск новых подходов к управлению народных хозяйством. 9 сентября 1962 года в «Правде» появляется статья харьковского экономиста Е.Либермана, в которой рекомендовалось ввести большую гибкость планирования, большую самостоятельность предприятий и хозрасчёт, вернуться к здоровой конкуренции. Увеличение самостоятельности предприятий упиралось в одно серьёзное препятствие. Например, если предприятие снижало себестоимость продукции только за счёт снижения расхода какого-то ресурса (сырья, полуфабрикатов, энергии) или сокращения числа работников какой-то профессии, то выгодность такого снижения себестоимости для всего народного хозяйства очевидна. Однако, возможна ситуация, когда предприятие снижает себестоимость продукции за счёт сокращения использования одного ресурса при одновременном увеличении использования другого ресурса, за счёт того, что цена сэкономленного ресурса выше, чем цена вновь привлекаемого ресурса. Речь не обязательно идёт о сырье: в конце концов, можно понизить себестоимость, купив дорогой станок, но сэкономив ещё больше на зарплате работников. Проблема возникает в связи с тем, что увеличение использования какого-то ресурса на данном предприятии лишает того же ресурса какое-то другое предприятие, которое не сможет производить свою продукцию или будет вынуждено перейти на заменяющий ресурс. В этом случае снижение себестоимости на данном предприятии может обернуться большими потерями на других участках народного хозяйства. Для того, чтобы увеличение самостоятельности предприятий не приводило к таким негативным последствиям, необходимо было установить более адекватные цены на ресурсы, используемые в народном хозяйстве. Иначе любой спорный вопрос приходилось бы решать, подсчитывая на самом верху, какой из возможных способов производства выгодней с точки зрения всего народного хозяйства. Поэтому ключевым вопросом хозяйственной реформы становился принцип формирования таких цен, которые подавали бы предприятиям «правильные» сигналы о действиях, выгодных с точки зрения народного хозяйства. Только в этом случае хозрасчёт предприятий и их стремление к увеличению прибыли выгодны стране. Практика ценообразования, сложившаяся при Сталине, часто исключала такую возможность. Цены на продукцию, передаваемую между предприятиями госсектора, определялись, в зависимости от сектора народного хозяйства, то себестоимостью их производства (из-за чего предприятиям было выгодно тратить больше денег), то весом, в соответствии с нормативами данного типа продукции (из-за чего промышленность стремилась выпускать как можно более тяжёлую продукцию).
Новая реформа, разработанная Е.Либерманом и осуществлённая под руководством Председателя Совета Министров А.Косыгина, снимала наиболее острые проблемы ценообразования. Продуция внутри госсектора переставала передаваться «по себестоимости»: в цены включалась рентная надбавка, учитывавшая редкость соответствующего ресурса для народного хозяйства и возможную выгоду от его альтернативного применения. Эти надбавки собирались теперь государством на всех звеньях хозяйственных цепочек: с предприятий взималась плата за фонды, налог за пользование природными ресурсами, дифференциальная рента от использования лучшего ресурса… Однако, реформа не предусматривала решения проблемы монополизма многих предприятий, получивших возможность вздувать цены на свою продукцию в отсутствие конкуренции. При этом уже имевшийся избыток денег на руках у населения и безналичных денег у предприятий создавал предпосылки для беспрепятственного повышения цен монополистами: последним было достаточно внести малейшие изменения в свою продукцию, чтобы создать повод для повышения цены. Началось постепенное вымывание дешёвого ассортимента. Это явление, нормальное в рыночных экономиках при росте доходов всех слоёв населения, болезненно воспринималось советским руководством, привыкшим оперировать фиксированными ценами и не имевшим набора инструментов борьбы с монополизмом в ценообразовании. По прошествии примерно двух лет, когда всё это обнаружилось, были приняты одна за другой инструкции, ограничивающие нездоровую деятельность предприятий, а вместе с ней и почти всю полученную ими свободу. Тем не менее, реформа устранила наиболее вопиющие перекосы в ценообразовании и позволила дальнейшее развитие народного хозяйства в условиях резкого усложнения объекта управления.
Теория оптимального планирования
Попытаемся в упрощённом виде представить ход планирования в натуральных показателях на основе только технологических параметров производства и без учёта готовности и желания отдельных предприятий организовать какое-то производство. Допустим, через 5 лет планируется увеличить производство определённых видов продукции в плановых показателях до такого-то уровня. Но для этого нужно производить сколько-то электроэнергии (следовательно, построить электростанции), построить сколько-то заводов, наладить для них производство сырья, определённых комплектующих и т.д. Всё планируется во времени, с примерной оценкой необходимых ресурсов (денежных средств, кадров, сырья, комплектующих и др.), срока и стоимости работ по известным параметрам технологических пирамид на Западе или собственным расчётам. В таком варианте планирования плановику известен только один способ производства нужного конечного товара, который и реализуется. Подобным образом организовывались железоделательные расчёты при Алексее Михайловиче, делавшиеся как копия западных: естественно, никакого выбора между различными вариантами производства мушкетов не было видно. В первые годы индустриализации вариантов производства многих конечных благ всё ещё оставалось не так много, потому что СССР настолько отставал технологически от Запада, что просто копируя технологические пирамиды, уже существующие за границей (а не нащупывая собственные оптимальные параметры технологических пирамид), страна добивалась высоких темпов экономического роста.
Но даже если опираться только на уже найденные технологические решения, появляется много вариантов их реализации, более или менее трудоёмких. Следовательно, надо выбрать оптимальный по каким-то критериям вариант. Простейший пример – задача из школьного учебника геометрии: между тремя деревнями с одинаковой потребностью в воде, расположенными в вершинах треугольника, определить точку, в которой нужно вырыть колодец, так чтобы суммарные затраты жителей трёх деревень на доставку воды (т.е. сумма расстояний от точки до вершин треугольника) были минимальны. Это типичная задача по наиболее эффективному использованию ограниченного ресурса (средств, отпущенных на выкапывание одного колодца). Естественно, в обязанности Госплана входит оптимизация плановых заданий с тем, чтобы добиться максимального эффекта при имеющихся ресурсах. Если говорить о краткосрочной перспективе, то наиболее естественно в этих условиях максимизировать национальный доход при существующем фонде заработной платы и удовлетворении первоочередных общегосударственных нужд. (В долгосрочном плане необходимо сопоставить краткосрочную цель с долгосрочной задачей оптимизировать темпы развития и уровень накопления, однако для простоты мы опускаем этот вопрос.) Тогда максимизация национального дохода означает максимизацию (по действующим ценам) производства благ для потребления государством и гражданами, при том, что удовлетворение минимально необходимых потребностей включено как ограничение при составлении плана, а потребности граждан изучены достаточно хорошо, чтобы правильно спрогнозировать их спрос и гарантировать раскупку ими произведённых товаров по запланированным ценам. Подчеркнём ещё раз, что задача максимизации национального дохода при заданных ограничениях нисколько не противоречит задаче удовлетворения потребностей всего общества, если только государство позаботилось о правильном распределении денежных расходов на нужные потребности. Напротив, именно такая задача позволяет добиться наибольшего удовлетворения потребительского спроса граждан и государства, в соответствии с пропорциями, определёнными распределением денежных доходов.
Казалось бы, проблем нет: остаётся только выбрать наиболее дешёвые варианты удовлетворения минимально необходимых потребностей и наиболее прибыльные варианты размещения остающихся ресурсов – и план готов. Но не тут-то было. Дело в том, что выбранные варианты будут эффективными по частным проектам в отдельности, но окажутся невыполнимы в совокупности. Например, два выбранных проекта ориентируются на использование какой-то марки стали, которой при существующих ресурсах хватит только на один проект. Эта марка стали может быть даже недефицитной (иметь цену, уравновешивающую спрос и предложение) в данный период – важно, что в период выполнения плана исполнители выбранных проектов не смогут свободно купить эту сталь по запланированной цене. Следовательно, в плане нужно предусмотреть подобные случаи и либо заранее увеличить выпуск данной марки стали, либо не допустить расходования средств на проекты, ориентирующиеся на один и тот же ограниченный ресурс. При этом нужно выбрать такое распределение ресурсов по различным проектам, чтобы максимизировать весь национальный доход, а не прибыль одного предприятия: в приведённом примере может оказаться, что предприятие, которому досталась дефицитная сталь, получило прибыль в 1 миллион рублей, зато другое имело убытки в 2 миллиона рублей. Поэтому практика планирования в первые годы индустриализации заставила отбросить требование рентабельности отдельных предприятий, а выполнение ими плана зачастую оказывалось для этих предприятий, при действующих ценах, убыточным. Для предприятий существовали выгодные плановые задания и невыгодные, от которых всячески уворачивались. Наряду с оптимизацией по денежным показателям, на локальном уровне приходилось подстраиваться под выделенные лимиты расходования дефицитных ресурсов. Всё это требовало дополнительных усилий госаппарата по принуждению отдельных субъектов к выполнению плана.
При доступном тогда уровне экономических знаний такая практика планирования была вполне оправданной и, наверное, единственно возможной. Но в 1939 году Л.В.Канторовичем была разработана теория оптимального планирования, доказавшая возможность совместить требования оптимального плана (максимизирующего национальный доход при заданных ограничениях со стороны ресурсов и перечня минимальных потребностей страны) с хозрасчётной выгодой предприятия. В 1945 году эти результаты были воспроизведены в США Э.Лернером, развившим идею «рыночного социализма». Большой вклад в развитие теории оптимального планирования внёс В.В.Новожилов (123). Как выяснилось, при оптимизации распределения ресурсов с точки зрения всей экономики, главная проблема состояла в адекватной системе цен, которые в полной мере учитывали полезность для потребителей и альтернативные варианты расходования благ. (Правда, при этом необходимо было обеспечить через систему перераспределения соответствие конечного спроса заданию оптимального плана.) В частности, цены оптимального плана были бы не пропорциональны себестоимости, а включали все виды ренты и обеспечивали бы равновесие спроса и предложения по каждому ресурсу.
Но проблема в том, что в реальной экономике отдельные предприниматели планируют исходя из действующих цен равновесия спроса и предложения на данный момент, а из-за несогласованности действий разных предпринимателей к моменту покупки оказывается, что условия спроса и предложения существенно меняются, соответственно, меняется и цена на данный ресурс. Именно поэтому инвестиционные проекты и на Западе часто не укладываются в смету и приходится держать много мощностей незанятыми, чтобы сглаживать возможные всплески. Но всё равно обратная связь в рыночных экономиках действует очень замедленно, особенно когда речь идёт о долгосрочном планировании. Идея оптимального плана направлена на то, чтобы заранее согласовать в рамках всей экономики расходование дефицитных ресурсов так, чтобы получить наибольшую выгоду всей стране. Вместо стихийного блуждающего приспособления экономики к оптимальным ценам и ошибок прогнозирования отдельных предпринимателей, составление оптимального плана следует принципу «семь раз отмерь и один раз отрежь».
Разработка теории оптимального планирования указала выход из тупика, к которому по мере усложнения экономики пришла практика планирования в натуральных показателях, сложившаяся при Сталине. Во-первых, чисто натуральное планирование, с ценовыми ориентирами только вне госсектора, даже теоретически возможно только тогда, когда плановые органы досконально знают все возможные натуральные потоки продукции и способы производства и могут выбрать из них оптимальный по параметру максимизации выпуска конечных товаров во всём народном хозяйстве в пересчёте на прогнозируемые конечные цены потребительских товаров. Но совершенно невозможно заранее в точности знать все параметры продукции, необходимые для производства. Ведь высшие плановые органы знают параметры только существующих технологических пирамид и то приблизительно. Поэтому они собирают данные, а потом задают плановые показатели не точным описанием поставляемой продукции, а приблизительным, объединяя для своих вычислений разные, но похожие виды продукции в один и тот же вид однородной продукции. Для этого и существовал межотраслевой баланс: там отражаются потоки продукции, правда, только в денежном выражении. При этом использовать агрегированные (объединённые, укрупнённые) показатели плановым органам приходится, взвешивая однородную продукцию по ценам соответствующих товаров. Для правильного агрегирования и дезагрегирования товаров с верным соотношением цен, нужно знание информации с мест в взаимозаменяемости ресурсов и т.д. Например, если один станок в два раза производительнее другого, но по назначению они сходны, то можно объединить их в однородную продукцию, взвесив с разными ценами. Агрегирование и дезагрегирование укрупнённых показателей, а также их оценка по параметру эффекта для производственных процессов, проводится в отраслевых министерствах, главках и управлениях. Вообще говоря, виды продукции, объединённые в один укрупнённый показатель, могут и не быть взаимозаменяемыми, но должны хотя бы существовать возможность заменить часть заказов на производство одного вида продукции на каком-то предприятии другим видом продукции – иначе нет смысла объединять их в один вид продукции при агрегировании, поскольку при воплощении в жизнь составленного плана запланированные товарные потоки просто не смогут объединиться в производстве конечного блага по технологическим параметрам.
Следует отметить, что уже сам по себе процесс агрегирования представляет высшим плановым органам не точную картину реальности, а весьма приближённую модель, позволяющую давать самые общие рекомендации: ведь не всегда марки цемента, объединяемые при агрегировании в один показатель, в принципе взаимозаменяемы в производственных процессах. Но агрегирование позволяет высшим плановым органам уже не знать в деталях все технологии и затраты в натуральном выражении. Достаточно задавать параметры плана приблизительно, оставляя низшим уровням иерархии возможность действовать исходя из своих хозрасчётных интересов: как доказано в теории оптимального планирования, эти малые отклонения от оптимального плана, если только они исходят из цен оптимального плана и выгодны предприятиям, остаются выгодны и для всего народного хозяйства. При этом из добровольного характера товарообмена между предприятиями госсектора, дополнительного к заданиям оптимального плана, следует, что цены внутри госсектора тоже должны полностью включать в себя информацию о полезности для потребителей, наилучших альтернативных возможностях использования, все виды ренты и т.д.
Вот как описывал результат теории В.В.Новожилов: «Возможность согласования хозрасчёта с планом, местной выгоды с общей доказана математической теорией оптимального планирования. Оптимальное планирование наиболее точно сообразуется с действующими при социализме экономическими законами. Математические схемы оптимального производства и ценообразования показывают свойства оптимального плана и оптимальных цен. Цены и хозрасчёт в оптимальной системе планирования существенно отличаются от существующих.
Во-первых, в хозрасчётные затраты кроме себестоимости включается плата за производственные фонды, капиталовложения и естественные ресурсы. Размер этой платы должен выражать наименьший эффект, который эти ресурсы дают в оптимальном плане. В некоторых случаях он может быть равен нулю. Во-вторых, оптимальные цены балансируют спрос и предложение. Следовательно, они сообразуются и с качеством продукции, и с условиями взаимной замены продуктов сходного назначения, и с другими потребительскими свойствами продуктов: ведь все такие свойства учитываются спросом. В-третьих, при оптимальной системе цен и хозрасчёта все задания плана, как правило, равнорентабельны, невыполнение плана убыточно, а решения лучшие, чем предусмотрено в оптимальном плане (новейшая техника), тем прибыльнее, чем выше их народнохозяйственная эффективность.
Таким образом, оптимальные цены согласуют хозрасчёт с планом, рентабельность – с народнохозяйственной эффективностью. На такой основе уже сравнительно нетрудно построить систему стимулирования, при которой интересы каждого предприятия и каждого работника совпадали бы с интересами общества. Ведь первым – и самым сложным – условиям усиления материальной и моральной заинтересованности в результатах производства является согласование хозрасчётной выгоды с народнохозяйственной. Материальную заинтересованность целесообразно усилить только по тем показателям, по которым местная выгода отражает общую. В противном случае усиление материальной заинтересованности исполнителей плана усилит их стремление использовать местную выгоду в ущерб общей. Моральная заинтересованность в высоких показателях тоже благотворна только при условии, если эти показатели отражают народнохозяйственную эффективность работы предприятия» [(122) с.296-297].
К сожалению, составить оптимальный план невозможно, не зная цены равновесия спроса и предложения, соответствующие оптимальному плану, а определить эти цены невозможно, не зная параметров оптимального плана. Поэтому теория оптимального планирования обосновывает процесс итераций, постепенного приближения разрабатываемого плана к оптимальному в ходе прохождения и согласования плановых заданий вверх-вниз по иерархии. В предельно упрощённом изложении, этот процесс мог бы выглядеть примерно так. Первым делом, государство задаёт параметры собственного конечного спроса и сообщает свои потребности, которые оно оплатит, например, потребность в 100 танках и т.д. Кроме того, имеется информация о параметрах конечного спроса рядовых потребителей. Прогнозируя поведение потребителей своей продукции и закупку ресурсов для производства по действующим ценам, предприятия вырабатывают варианты своих планов производства (включая закупки необходимых ресурсов) и передают «наверх» информацию о товарах, которые они планируют произвести, и ресурсах, которые им потребуются, в те или иные сроки. «Наверху» пытаются оптимизировать планы производства предприятий, находя наиболее выгодный способ связать производителей с потребителями согласно вариантам планов от предприятий (с обязательным учётом сроков поставок), и вырабатывают первое приближение народнохозяйственного плана. Однако при этом выясняется, что часть ресурсов, необходимых для производства по такому плану, оказывается в дефиците, а часть произведённой продукции – в избытке. Кроме того, на часть фиксированного госзаказа на производство какой-либо продукции может не найтись исполнителя, тогда государству приходится корректировать сообщаемые параметры собственного конечного спроса. Тогда плановые органы корректируют прогнозируемые цены на эти товары, повышая их на дефицитные товары и снижая на избыточные, а потом спускают вниз скорректированный план, одновременно сообщая предприятиям об изменении прогнозируемых цен. Если оказывается, что ресурсы оказываются в дефиците или избытке не на весь плановый период, а в отдельные его промежутки, то, соответственно, сообщается о повышении или понижении цен на ресурсы в эти промежутки (либо орган планирования сам находит способы оперировать запасами во времени). Теперь оказывается, что при новых планируемых ценах выбранный вариант производственного плана оказывается неоптимальным для предприятий, они его подправляют с целью максимизировать свою прибыль, снова передают наверх – и процесс повторяется. После нескольких итераций – процесса, в котором наименее проработанной теоретически частью является процесс агрегирования и дезагрегирования на промежуточных звеньях, очередное приближение плана оказывается достаточно близким к оптимальному. Недостатки полученного приближения в части обеспеченности ресурсами уже можно покрыть за счёт государственных резервов дефицитной продукции и внешних закупок, индивидуальных заказов и т.д., а убыточность плановых заданий для нескольких предприятий можно покрыть дотациями. Тогда все предприятия принимают плановые обязательства поставок по запланированным ценам (что эквивалентно многостороннему контракту), а уже в течение планового периода имеют право на любые действия, дополнительные к разработанному плану. В частности, цены на дополнительные поставки в ходе планового периода уже ориентируются на уравновешивание спроса и предложения на эти дополнительные поставки, реально складывающиеся в плановый период. Однако, в момент принятия плана все предприятия принимают на себя плановые обязательства добровольно, потому что это наиболее прибыльный вариант поведения из тех, которые видны в момент планирования. Дальнейшее соблюдение плановых обязательств по заранее согласованным ценам неукоснительно, либо включает выплату неустоек, покрывающих убытки заинтересованных сторон. Более точное описание возможных способов планирования, включая перечисление ситуаций, при которых планирование через сообщение цен даёт сбои, читатель может найти в учебниках по менеджменту, например, (108). Очень важно понять, что планирование, скорее, призвано оптимизировать распределение ресурсов для инертной части экономики, воспроизводящей уже существующие виды деятельности с более или менее известными технологическими параметрами. Оно не может охватывать всю экономику и должно оставлять резервы как для испробования альтернативных, ещё неизвестных видов деятельности, так и для незапланированной свободной торговли в целях выполнения плановых заданий, устраняющей недоработки составленного плана и учитывающей происшедшие изменения.
Не имея возможности разобрать сложный пример, проиллюстрируем теорию оптимального планирования в случае, когда надо оптимизировать расход только одного ресурса, имеющего только два альтернативных применения. В одной из поваренных книг содержится примерно такой рецепт: если Ваша уха мутновата, возьмите ложку чёрной икры, оберните в марлю и опустите в уху; икра вберёт в себя всю муть, и выбросив её, Вы получите кристально прозрачную уху. Большинству наших сограждан вряд ли понравится такой вариант использования икры, потому что непосредственное употребление её в пищу они для себя посчитали бы более полезным. Однако не исключено, что найдётся несколько любителей, готовых по случаю важного юбилея заплатить в ресторане за уху, приготовленную по вышеуказанному рецепту. Как же распределить по двум альтернативным применениям ограниченный ресурс чёрной икры (которой на всю страну наберётся, быть может, тысячу тонн) так, чтобы максимизировать национальный доход? А очень просто. Совершенно понятно, что при достаточно низкой цене каждый вариант может забрать себе всю добываемую чёрную икру. Распределять оптовую икру по дешёвке пропорционально поступившим заявкам от ресторанных управлений и консервных заводов нерационально: это не максимизирует доход, а икра останется в дефиците. Всегда найдутся любители поесть бутерброд с чёрной икрой или высококачественную уху по очень низкой цене. Но если повышать цены на бутерброды и уху, то любителей будет становиться всё меньше. Уже немногие отдали бы в советское время 100 рублей за кастрюлю такой ухи или за банку чёрной икры. Мы предоставляем читателю самому детализировать числовой пример и убедиться, что национальный доход максимизируется тогда, когда вся добавочная прибыль от использования чёрной икры переходит на цену чёрной икры, в результате чего и рестораны, готовящие уху, и консервные заводы, выпускающие икру в банках, покупают икру по одной и той же цене, но икра не в дефиците, потому что цена на неё уравновешивает спрос и предложение.
Как же выглядит процесс построения оптимального плана в случае, когда выпуск баночной икры и варка ухи в ресторанах только планируется, так что спрос и предложение для периода планирования цены не уравновесились, но зато известны прогнозируемый спрос на баночную икру и сверхдорогую уху? В этом случае консервные заводы и рестораны должны составить заявки на оптовую покупку чёрной икры по действующим ценам, уравновешивающим спрос и предложение, и передать наверх. Госплан определит, что количество заявок превышает количество икры, доступной в плановый период, но вместо того чтобы резать заявки, вернёт в рестораны и консервные заводы прогноз о повышении цен на икру. Рестораны и заводы скорректируют планы закупок, передадут наверх – и Госплан снова сопоставит планируемое количество чёрной икры с запросами заявок и в очередной раз скорректирует будущую цену в сторону повышения или понижения. В конце концов, цена нащупает уровень, при котором достигается баланс планируемого спроса и предложения, тогда и заключаются контракты на предстоящие оптовые поставки. В отличие от стихийного процесса приспособления рыночных цен к равновесию спроса и предложения, здесь такое уравновешивание осуществляется заблаговременно, в результате координации всей экономики.
Предел управляемости
К сожалению, в теории оптимального планирования остались не вполне решённые вопросы. В теоретической части – это методы агрегирования и дезагрегирования укрупнённых показателей, которые были плохо отработаны и в практике СССР. Когда предприятию спускают план, то выясняется, что комплектующие, которые предусмотрены планом, не отвечают точным технологическим требованиям производства нужной продукции. Предприятие обращается в плановые органы за корректировкой планов. Но ведь и получатель его продукции, и его поставщики тоже сталкиваются с той же проблемой. Планы корректируются, спускаются снова – и снова выявляется их несоответствие технологическим процессам, и это может повториться многократно. Теоретически каждая новая корректировка приближает план к реальному, но часто устранение одних нестыковок порождает другие. Поскольку идеально отточить план невозможно, то на каком-то этапе процесс согласований и улучшений планов прерывается силовым образом, и самим субъектам приходится как-то выкручиваться. Оказывается, что единственный выход – договариваться в обход плановых органов, приплачивая партнёру услугами или другими товарами за пределами запланированного директивного товарообмена. Плановые органы помогают только частично, что вынуждает руководство предприятий самостоятельно решать проблемы взаимодействия со смежниками.
Но это было бы не страшно, если бы построение приближений к оптимальному плану придерживалось бы сформулированного алгоритма. В практической части (по причинам, которые мы укажем далее), не выполнялось главное условие построения оптимального планирования – корректировка планируемых цен с тем, чтобы балансировать спрос и предложение. Вместо того, чтобы повышать цену на дефицитные ресурсы, плановые органы «резали заявки» – лимитировали использование ресурсов по субъективным сображениям. Положение усложняется тем, что плановые органы не могут знать всех технических подробностей организации производства, которые знает руководство предприятий, и часто вынуждены верить им на слово. В результате, если из-за такой «щедрости» плановых органов ресурсы оказываются для предприятий слишком дешёвыми, то они уже и не заинтересованы в экономии и заказывают их для себя «про запас». Это описывает С.Покровский (180), столкнувшийся с работой советской системы снабжения. Приведём краткое изложение его данных. Вначале на предприятии в течение месяца-двух (летом) разрабатываются заявки по материально-техническому обеспечению на будущий год. Например, по электронике заявка включала тысячи позиций поставки: резисторы, диоды, транзисторы, жидкости, газы, светофильтры, тестеры, ветошь, свёрла, метчики и многое другое. На каждую позицию – несколько штук. От группы в составе лаборатории – поменьше, но тоже внушительно. Все знают, что дадут не всё – заявку порежут, но на сколько порежут – неясно. Все эти простыни сводятся в единый список на уровне лаборатории, цеха, предприятия, объединения. На каждом уровне список корректируется с учётом имеющихся на складах данного уровня остатков по предыдущим заявкам по инвентаризационным спискам. Причём, очень часто никто точно не знает, что есть на складе. Список поступает наверх, где происходит разверстка заказов на министерства и территориальные снабженческие управления. Разрабатываются планы поставок, которые реализуются в течение 1-4 кварталов того года, на который заказано. Часть заказа режется, поскольку известно, что заказанные материалы просят с запасом (на всякий случай, на местах же уже известно, что наверху режут, поэтому делать точную заявку – себе дороже). А мощностей у промышленности не хватает. В урезанном виде и обеспечивается поставка. В подавляющем большинстве случаев она уже не соответствует первоначальному заказу предприятия и его подразделений, поскольку две трети самых нужных позиций после всех «урезаний» на разных уровнях так сократились, что достаются они только 7 отделам из 10. А что-то ненужное, но упорно производимое промышленностью поставляется (или готово быть предоставлено) якобы взамен затребованного. Свёрл и метчиков для резьб М3, М4, М5 – мало, берите сверла диаметром 8 мм. Для предприятий это означало то, что отдел снабжения, высунув язык, мотался по городам и весям (заводам, НИИ, магазинам или базам) и выпрашивал "в порядке оказания технической помощи", чтобы продали или обменяли сверх разнарядок одни позиции на другие. Кроме снабженцев ездили и сотрудники подразделений, добывая компоненты, которые не поставили по системе снабжения, либо те, потребность в которых возникла в течение года. Для лаборатории по ремонту приборов добывали в качестве плоскогубцев с маленькими губками (которыми удобно придерживать малюсенькую гайку в узких местах прибора) стоматологические хромированные щипцы и маленькие кусачки – тоже стоматологические. Иначе было нечем работать. Касторовое масло для поверочного устройства (для манометров), которое не удалось пробить через систему распределения, – покупали пузырьками по 5(!) миллилитров в аптеках. В этой аптеке нашлось три пузырька, в этой – пять. А всего надо было для заполнения гидравлической системы 300 миллилитров. Термостат, необходимый для ремонтных работ подразделения, по заявке обещали предоставить через два года. А завод силикатного кирпича, куда требовалась поставка этих приборов, надо было пускать через 4 месяца. Оказалось, что так необходимые термостаты для проверки газовых термометров уже нескольку лет лежали на складе того завода, с которого в лабораторию к С.Покровскому пришёл снабженец. Шли на хитрости – термостаты списывали и выменивали на литр спирта. Пример из электроники – только одна из таких сфер.. Ничем не легче область электротехники со всеми выключателями, реле, пускателями, концевиками, кнопками, разъёмами, клеммниками и т.д., а в химическом производстве – намного сложнее.
Суть дела не в примерах, а в том, что система управления СССР была направлена на распределение и контроль натуральных штук продукции. И если на первую пятилетку требовалось учесть тысячи позиций, то уже за 9-10 пятилеток их количество достигло двадцати-сорока миллионов. Мнение о том, что если в предыдущую пятилетку справлялись с 10 млн., то в эту можно было бы справиться с 20 млн. – неверное. Не справлялись и с 10 млн. Система централизованного снабжения (распределения) давала сбои повсеместно, по нарастающей, начиная с первых пятилеток. Только в первые пятилетки масштаб этого явления достаточно неплохо компенсировался корректировками руководства. Чем больше становилось позиций, поставщиков и потребителей, тем больше было провалов. Худо-бедно обеспечивались потребности, не меняющиеся год от года, "от достигнутого". Но любая смена производства, любое развитие становились тем отклонением, которое нарушало нормальное функционирование системы снабжения. Тракторы и комбайны выходили из строя из-за того, что не удавалось выбить по каналам снабжения какое-нибудь копеечное чугунное уплотнительное кольцо для поршня или форсунку для дизеля. Огромные площадки с ржавеющей сельхозтехникой С.Покровский лично наблюдал во многих местах. И поля, заставленные ржавеющими из-за мелких неисправностей электродвигателями в Казахстане – тоже. И всегда спрашивали – почему? – Нет фондов на такие-то детали, которые часто выходят из строя, например, на подшипники, бронзовые втулки, крышки из силумина и др.
При этом поставка базовых продовольственных и бытовых товаров (важнейшие продукты питания, одежда, посуда и др.) обеспечивалась. Но эта сфера в СССР была многократно беднее ассортиментом, чем сфера промышленного и научного снабжения. Система распределения по натуральным показателям стала тормозить развитие экономики и, прежде всего, сложных отраслей, требующих многие тысячи комплектующих изделий. На отрасли ВПК системы приоритетного (избыточного) распределения хватало. Но гражданские отрасли, при ориентации только на такую систему распределения, не способны были нормально развиваться.
Не Западе сочетание финансовых и натуральных рычагов планирования позволяет справиться с десятками миллионов ценовых позиций. В системе западного бухгалтерского учёта есть несколько уровней независимости подразделений (филиалов) фирмы, позволяющих по-разному оценивать результаты их работы. Это, обычно,
- cost centre – подразделение, ответственное за минимизацию издержек и оцениваемое по этому критерию, хотя задания спускаются «сверху»
- revenue centre – подразделение, ответственное за выручку
- profit centre – подразделение, ответственное за прибыль
- investment centre – подразделение, несущее ответственность за рентабельность и отчитывающееся по этому параметру.
Чем ниже по списку, тем больший простор для действий начальника подразделения, тем больше ответственности. Общий принцип – каждому подразделению определяется такой контрольный параметр, который наиболее точно и полно характеризует его успехи, и который в минимальной степени зависит от тех событий, на которые данное подразделение повлиять не в состоянии (колебания рыночной конъюнктуры и т.д.). Например, цех предприятия, имеющий плановое задание с фиксированными ценами для передачи следующим по цепочке подразделениям корпорации, может повлиять только на уровень издержек; поэтому его начальник ответственен за минимизацию издержек. Начальник отдела сбыта не в состоянии определить цены и качество получаемой продукции, поэтому он ответственен за максимизацию продаж, а зарплаты в его отделе зависят от объёма продаж, с поправкой на общую рыночную конъюнктуру по данной группе товаров в стране (108). Маленькие продавцы и покупатели контролируют свои натуральные закупки по нескольким десяткам позиций, крупные корпорации – по нескольким десяткам тысяч позиций. И то, по достижении определённой степени сложности контроля производства, часть бизнеса выделяется в дочернюю компанию. Так, у корпорации "Сименс" одна дочерняя структура делает мобильники, другая – электролампочки, третья – медицинское оборудование. Кто-то изготавливает турбины, кто-то – ЧПУ. Связь между дочерними предприятиями (у некоторых из них Сименс – единственный акционер) и головной фирмой – чисто финансовая: есть прибыль или нет прибыли. Да, в самих корпорациях идёт учёт комплектующих, изделий, килограммов продукции и проч. – натуральный учёт. Но он ограничен по числу связей. Количество связей между элементами множества – очень быстро растущая величина. По достижении определённого предела отслеживание натуральных показателей становится неподъёмным. Поэтому переходят к обобщающим финансовым показателям.
В приведённом описании следует разделить два аспекта трудностей, возникавших в организации советской экономики. Как уже говорилось, при усложнении экономического организма издержки на организацию взаимодействия (транзакционные издержки) растут в любом случае – независимо от того, организована ли экономика по типу единой фирмы с натуральным планированием потоков продукции или разбита на многие независимые фирмы, обменивающиеся между собой на добровольной основе. Сам по себе поиск партнёров в западной экономике, видимо, ничуть не легче, чем в советской. Поэтому трудности при поиске партнёров не служат аргументом против планирования. В описании С.Покровского мы столкнулись с проблемами, возникающими не из-за самого по себе поиска партнёров, а из-за того, что в крупной корпорации (каковой был госсектор) при попытке организовать натуральный товарообмен без полного учёта ценовых ориентиров хозяйствующие субъекты не несли полные издержки по оплате заказанной дефицитной продукции и поиску партнёров. А что делать в случае дефицита какого-то изделия, как распределить между заказчиками ограниченное число данных комплектующих? В западной экономике такие вопросы решаются на основе ценовых ориентиров. Товар достаётся либо тому, кто раньше закажет, либо тому, кто больше заплатит. Если некто готов переплатить за дополнительное производство не хватившего товара или за услуги по поиску другого производителя – это и означает, что данный товар действительно нужен для прибыльной деятельности в экономике. Если он не готов переплатить, то значит, им выбрана более выгодная альтернатива.
Понятие альтернативной цены полностью применимо к социалистическому обществу, в котором ресурсы размещают государственные плановые органы. Для плановых органов в Советском Союзе затраты на строительство железной дороги из Сызрани в Казань – это ценность того, что ещё могло бы быть сделано при ином использовании этих ресурсов. Как уже говорилось, построение оптимального плана позволяет имитировать рыночное ценообразование, в частности, учитывать при ценоназначении явление альтернативной цены исходя из наиболее выгодного размещения ресурса для максимизации конечного продукта во всём народном хозяйстве (максимизации – исходя из действующих цен на конечные блага). Именно назначение более высокой цены, учитывающей его альтернативную ценность для народного хозяйства, позволяло ликвидировать дефицит (превышение спроса над предложением) в оптимальном плане по всем ресурсам, по промежуточным благам. Например, распределяя имеющееся количество определённого ресурса по наиболее прибыльным из вариантов изготовления товаров, цену на него следует назначить такую, при которой самый плохой из этих вариантов всё ещё остаётся рентабельным, в то время как другие, менее выгодные варианты, становятся уже нерентабельными и не позволяют закупать ресурс и затевать производство. (Напомним, что в этой модели соответствие конечного спроса приоритетам общества и так обеспечено системой перераспределения.) Тогда дефицит на ресурс устранится сам собой, и объём его закупок совпадёт с объёмом покупательских заявок о покупке по данной цене. Именно такой подход позволил бы сгладить проблемы директивного планирования, разделяя общую задачу получения максимального результата во всём народном хозяйстве на многие подзадачи отдельным субъектам, которые будут оптимизировать заданные им показатели на своём участке. Ведь когда цены исходят из концепции альтернативной цены с ориентацией на наиболее выгодное размещение каждого ресурса и отсутствие дефицита и затоваривания по ресурсам, то наиболее прибыльное поведение для отдельных хозрасчётных предприятий приводит к наиболее выгодному результату для экономики.
Но на практике оказывалось, что по очень многим ресурсам плановое повышение и понижение цен не предпринималось, в результате чего продолжалось как избыточное производство отдельных видов продукции, так и состояние дефицита даже по сравнению с заявками. Поэтому денежные ориентиры в распределении этих ресурсов дополнялись нормированием этих натуральных ресурсов на основе представления плановых органов о приоритетной важности производства того или иного товара. По этой причине полностью перейти к обобщающим финансовым показателям отдельных звеньев народного хозяйства – состоянию, при котором максимальная прибыльность действий отдельных субъектов хозяйства совпадает с максимальной пользой для всего народного хозяйства, – так и не удалось. Приходилось сочетать ценовое планирование с натуральным, соизмеряя ящики с ценой апельсинов. Однако система чисто натурального планирования (в своём теоретическом функционировании) в принципе не способна точно соизмерить несоизмеримые ценности, а также корректировать ценовые сигналы в процессе торга и уточнения планов к удовлетворению всех участников. И дело не только в знании информации о возможных технологических процессах и альтернативных способах производства, которыми плановые органы уже не обладали в наше время. Необходимо ведь и знать информацию с мест, что и как, а также за какое вознаграждение, готовы сделать работающие в экономике люди. Если эту информацию не учитывать на локальном уровне, это резко подрывает степень согласия в обществе. В малой фирме всё относительно просто, потому что руководитель знает возможности и претензии своих подчинённых, а также может их контролировать прямым наблюдением. Но не всё так просто в экономике с миллионами людей. Тем более в динамичной экономике, в которой эти самые миллионы придумывают решения и альтернативные варианты, оказывающиеся более эффективными, чем заложенные в идеальный план, но противоречащие ему, потому что используют другие ресурсы, других поставщиков и т.д. Но выбор на местах более выгодного для народного хозяйства варианта возможен только тогда, когда система цен соответствует оптимальному плану, так чтобы малые отклонения от него на местах не противоречили интересам народного хозяйства. (В частности, сохраняется необходимость безусловного выполнения плановых или контрактных обязательств, принятых добровольно из соображений наибольшей выгодности для предприятия в момент принятия плана или заключения контракта, либо, на худой конец, выплаты заранее предусмотренной неустойки.)
Итак, по мере своего роста госсектор советской экономики не мог оставаться организованным как единая фирма со всецело натуральным планированием внутри и ценовыми ориентирами только снаружи госсектора (т.е. только на рынках потребительских товаров и трудовых услуг). В отличие от сталинского периода, когда размеры госсектора и ассортимент выпускаемой продукции были не столь велики, технологии менее сложны, а технологические цепочки менее разветвлены и альтернативны, в более позднее время обмен внутри огромного госсектора уже не мог строиться на основе приказа и знания главного плановика только о натуральных возможностях производителей. На этом этапе обмен должен включать информацию о готовности субъектов предпочесть именно эту альтернативную возможность обмена, что требует уже внутри госсектора введения добровольного товарообмена на денежной основе – иными словами, хозрасчёта и самостоятельности предприятий. Необходимо было в полной мере реализовать на практике идею построения оптимального плана, сочетающего использование натуральных и ценовых показателей, а также дополнять чистую модель оптимального планирования другими механизмами, позволяющими сглаживать недостатки решений плановых органов. Однако для того чтобы понять причины неперехода советской экономики ко всемерному воплощению принципов оптимального плана и освобождению цен для торговли, дополнительной к оптимальному плану, необходимо учесть другие факторы, связанные с общественным устройством СССР.
Товарный дефицит как результат заинтересованного ценоназначения
Несмотря на то, что в наше время стало общим правилом ругать дефицит в советской экономике, причины его часто не излагаются с достаточной ясностью. Часто говорят, что стремление советской власти к назначению цен на все товары следовало из идеологических соображений, попытки придерживаться трудовой теории стоимости и «справедливой» (т.е. одинаковой) нормы прибыли в отраслях. Возможно, это сыграло свою роль, однако в предложенном объяснении упускается из виду, что Советская власть чаще всего отступала от идеологических догм, когда видела их несоответствие потребностям практики. Уже при Брежневе реальная внутренняя и внешняя политика была предельно деидеологизирована.
Угрожающая роль явлений, связанных с дефицитом, была видна ещё 20-е годы, когда будущий лауреат Ленинской премии В.В.Новожилов в работе «Недостаток товаров» (122) резко критиковал практику назначения низких некоммерческих цен в розничной торговле. Сам же Новожилов делал оговорки, указывая, в каких случаях необходимо отступать от принципа свободных цен: когда ставится цель обеспечить доступность благ всему населению, а привести доходы в соответствие с этим принципом не представляется возможным. Например, во время войны не получается повысить низкие доходы до такой степени, чтобы всем хватало на жизнь при свободных ценах. Однако в долгосрочной перспективе и в мирных условиях государство имеет возможность найти способ «справедливого» распределения денег, чтобы самым малообеспеченным слоям хватало на необходимое, а более обеспеченные слои имели возможность сделать желаемые покупки на свои более высокие заработки – иначе пропадает весь смысл материального стимулирования. Нет никакой справедливости в том, что дефицитный товар достаётся не труженику, получающему за более сложную и полезную работу большее вознаграждение, а лентяю, слоняющемуся целый день по магазинам в поисках дефицитных товаров.
Многие считают, что экономика СССР могла нормально работать только при некотором превышении спроса над предложением товаров. Этим якобы достигался баланс производства и потребления. Однако опыт ГДР, Чехословакии, Венгрии, Польши и Югославии, в которых было менее жёсткое регулирование цен, показывает, что проблема дефицита на потребительском рынке во многом решалась путём легализации мелких предпринимателей. Возможно, в силу малых размеров госсектора этих стран, перед ними не стояла настолько острая проблема дефицитов на рынках промежуточных благ.
Некоторые говорят, что в СССР большие очереди за дефицитным товаром служили сигнальным механизмом для увеличения его производства, но без отрыва цены от издержек производства. Однако этот процесс был естественно ограничен, и рост был медленный, поэтому дефицит на ряд товаров сохранялся долго и приводил к изъятию части прибавки теми, кто торговал. Не всегда наращивание производства дефицитного товара было в принципе возможно: например, себестоимость чёрной икры невысока, но наращивание её выпуска до такой степени, чтобы икра не была дефицитной при продаже по цене, близкой к себестоимости, поставило бы под угрозу осетровые богатства Каспия. Удовлетворить по низкой цене спрос на товары со сверхполезностью типа чёрной икры и павлиньих языков невозможно даже теоретически.
Дефицит позволял наживаться определённым категориям населения на основе спекуляции на полезности товара. Полезность используется для себя теми, кто стоит рядом с распределением товаров, – торгашами, так тогда назывались торговые работники, и номенклатурой. Те, кто стоял рядом с прилавком, присваивали разницу между ценой (с включением полезности) и себестоимостью товара в виде приплаты, взяток, услуг. Дотирование было в интересах правящего слоя и жителей привилегированных городов. Дотирование поездок, машин, телефонов вело к тому, что разница в уровне жизни маскировалась. Спецпайки же элите давали ей доступ к дефицитным благам. Поэтому не все были заинтересованы в ликвидации дефицитов.
Нам представляется, что причины сохранения дефицита и отказа от перехода к коммерческим ценам следует искать не столько в идеологической сфере, сколько в интересах элиты. Представим, например, министерского чиновника в Москве, у которого зарплата немногим выше, чем у инженера в Казани. Уравнительные стереотипы социализма не позволяли элите повысить свои номинальные денежные доходы, назначить себе более высокую зарплату, даже когда это вполне оправданно с учётом высокой сложности и ответственности работы. И вот, чтобы повысить свои реальные доходы, элита изобрела обходной путь. На престижные и модные товары, деликатесы и т.д. назначалась низкая некоммерческая цена под предлогом обеспечения возможности приобрести эти товары малообеспеченным слоям. Но эти товары реализовывались не равномерно в розничной торговле, а в Москве (в которой жила большая часть элиты) и спецраспределителях по провинции. Тем самым, низкие цены, в сочетании с преимущественным доступом к дефициту москвичей, региональной и местной элиты, способствовали маскировке разницы в реальном уровне жизни. Дотирование приводило к тому, что тот, кто имел больший доступ к дефициту, приобретал на одни и те же номинальные доходы товары большей полезности по сравнению с теми, кто не имел этой возможности. Получалось, что дешёвое мясо было очень выгодно не малообеспеченным слоям, ради которых оно якобы дотировалось, а москвичам, которые его потребляли больше, чем другие регионы, поэтому в виде дотаций на мясо москвичи получали от страны добавочный доход. При видимом равенстве зарплат потребление было неравным. Приоритетное снабжение дефицитом элиты обеспечивалось через систему лоббирования. Так что советская семья имела явных любимых сынков и явных пасынков. Именно «прислонённые к дефициту» были заинтересованы в том, чтобы не переходить к коммерческим розничным ценам. Невозможно, например, объяснить иначе торпедирование реформы ценообразования в 1987 году, когда вместо комплексного решения вопросов цен и тарифов в народном хозяйстве, Госкомцен и Госплан стали проталкивать идею пересмотреть сначала только оптовые цены, а розничные цены в течение какого-то времени не трогать [(104) с.79]. Но без перехода к коммерческим розничным ценам, в отсутствие ориентиров полезности «на выходе» из госсектора, невозможен был и переход к введению свободных цен во всей экономике, в торговле между предприятиями. Это затрудняло излечение механизма централизованного планирования путём перехода к ценовым ориентирам добровольного товарообмена между фирмами.
Проблема неадекватного ценообразования усугублялась тем, что представители элиты могли всегда обосновать сложившуюся практику чисто идеологическими заклинаниями, без научного анализа альтернативных вариантов политики. Вот, например, цитата с защитой порочной практики распределения дефицитных ресурсов в результате лоббирования из книги заместителя председателя Госплана А.В.Бачурина (7). Сложно сказать, чего больше в этой цитате – бессодержательной идеологической трескотни, вопиющей безграмотности, проявившейся в незнании высоким чиновником теории предельной полезности через 100 лет после её создания и теории оптимального планирования через 40 лет после создания, или алчного желания обеспечить выгоду узким группам, перераспределяющим в свою пользу дефицитные товары либо получающим взятки от самого процесса распределения:
«Плановую цену, как денежное выражение стоимости некоторые экономисты критикуют с двух сторон. Одни из них пытаются оторвать цену от стоимости, лишив её трудовой основы и подменить другими понятиями (ценами оптимального плана, оценками предельной полезности и т.п). Другие не приемлют плановое начало в социалистической цене, отдают предпочтение в той или иной степени стихийному ценообразованию на основе спроса и предложения.
При кажущемся различии этих подходов в них есть и общее. Оно состоит в том, что принижается значение важнейшей основы ценообразования – стоимости. Так называемые цены оптимального плана – это субъективные оценки, учитывающие степень дефицитности ресурсов. Полностью потребляемый ресурс имеет положительную оценку; в случае же, когда количество ресурса увеличится на единицу, которая не может быть потреблена, его оценка равна нулю. В основе этой теории по сути дела лежит спрос и предложение. Между тем известно, что несоответствие между спросом и предложением при социализме автоматически не вызывает изменения цен».
Заметим, мы не считаем, что советская элита слишком много потребляла. Возможно, она вполне заслуживала и более высокой разницы в реальном потреблении. Можно было бы добиться необходимой разницы реальных доходов, повысив и цены на дефицит, и зарплаты тем категориям населения, которые выполняли более важную работу. Однако такой путь был закрыт идеологией, требующей уравнительного распределения. Более высокие номинальные зарплаты элиты означали бы признание того, что мы всё ещё живём «не при социализме». Идеологию приходилось обходить через спецраспределители и улучшенное снабжение столицы. Одновременно увеличивались реальные доходы не только тех, кто действительно этого заслуживал, но и тех, кто «был рядом» с дефицитными товарами – работников торговли, их близких и т.д.