От Наталия
К Товарищ Рю
Дата 12.05.2001 04:04:07
Рубрики Россия-СССР; История;

Re: Одного удалось установить

Андрей Сергеевич Бубнов. Расстрелян в 1938 году ( или 37)

Наркоматы были преобразованы в Министерства в 1946. Но было ли отдельное Министерство культуры до Фурцевой? Не занимался ли культурой секретарь по идеологии?

От Товарищ Рю
К Наталия (12.05.2001 04:04:07)
Дата 12.05.2001 09:54:56

С натяжкой

>Андрей Сергеевич Бубнов. Расстрелян в 1938 году ( или 37)

Он был наркомом просвещения не СССР, а РСФСР, с 1929 по ??. Это не могло быть одно и то же, потому что некоторое время пересекается с Луначарским. До него наркомом РСФСР был Покровский (тот самый, историк).

>Наркоматы были преобразованы в Министерства в 1946. Но было ли отдельное Министерство культуры до Фурцевой? Не занимался ли культурой секретарь по идеологии?

Не было отдельного министерства до 1953 года, когда оно было образовано на базе министерств высшего образования, трудовых резервов и кинематографии, а также комитетов по делам искусств и радиоинформации. Правда, через год высшее образование было снова выделено в собственное министерство.

А секретари ЦК ведали отраслями и направлениями укрупненно, не влезая в мелочи (по идее, на практике, однако, именно мелочами и занимались).

А вообще на мой вопрос на ВИФ-2 уваж. М.Мухин дал наводку, что ответ на интересующий нас вопрос следует искать в общедоступном учебнике Коржихиной "История государственных учреждений".

С уважением

От Наталия
К Товарищ Рю (12.05.2001 09:54:56)
Дата 12.05.2001 10:22:06

Re: Ссылка

НАРКОМ А. С. БУБНОВ

После того, как в 1929 г. в результате ожесточенной и во многом не справедливой критики была вынуждена подать в отставку вся коллегия Наркомпроса во главе с А. В.
Луначарским наркомом просвещения стал Андрей Сергеевич Бубнов (1884-1938).

Ко времени своего назначения Бубнов имел за плечами бурную революционную деятельность, а в последние годы возглавлял Политуправление РККА. Не удивительно,
что педагогическая общественность встретила замену либерального Луначарского ставленником Сталина Бубновым с настороженностью и тревогой. Тем более, что
новый нарком не имел никакого педагогического опыта, как, впрочем, и законченного образования.

Однако уже ближайшие несколько лет показали, что при всей экстремальности ситуации, в которой развивалась отечественная школа на рубеже 20-х - 30-х гг. выбор в
целом оказался удачным. Андрей Сергеевич являлся типичным «сталинским наркомом», как он был описан в книге А. Бека «Новое назначение». Недостаток
специальных знаний с лихвой компенсировался поразительной работоспособностью, организаторским талантом, кипучей энергией, стремлением вникнуть во все стороны
порученного дела и во всем навести порядок. Вместе с тем Бубнов был и верным «борцом за выполнение директив». Каждое партийное постановление являлось для
него истиной в последней инстанции, он резко и бесповоротно расставался с той позицией, которую страстно отстаивал до этого и устремлял свою энергию на
выполнение очередных партийных решений.

Особенно это было показательно в 1930-31 гг., когда наркому решительно пропагандировавшему школы-предприятия, школы-колхозы, политехнизм в соответствии с
партийными постановлениями о школе пришлось совершить кардинальный поворот и заняться созданием традиционно до этого беспощадно критикуемой «школы учебы».

И надо отдать должное Бубнову, он в этом преуспел. При его активном участии было осуществлено создание обязательной начальной школы и начато осуществление
семилетнего всеобуча; проведена реформа содержания учебно-воспитательной работы школы; разработаны учебные планы и программы. Не был забыт и учитель.
Бубнов стремился увеличивать зарплату педагогам, были введены почетные звания, заслуженные учителя награждались государственными наградами.

Большая организаторская работа Бубнова сочеталась с его стремлением лично вникать во многие практические вопросы, постоянно советоваться с педагогами,
руководить «предметно и конкретно». Часто выезжая во многие регионы страны, он оказывал действенную помощь органам народного образования и школам на местах.

А. С. Бубнов поражал всех близко знавших его людей большой эрудицией. Он сам готовил свои доклады, речи статьи. Единственное, что он позволял себе в этих случаях, -
это поручение помощникам подобрать литературу, документы.

В общении нарком был чуток и отзывчив, но вместе с тем прям и резок.

Конечно, руководя наркоматом во второй половине 30-х гг., он не мог быть непричастен и к репрессивным мерам того времени, в частности погрому педологов. Но
позитивный вклад А. С. Бубнова в развитие образования намного весомее.

Все это, разумеется, не спасло его от ареста. В 1937 г. готовилось крупное «Дело Наркомпроса», в которое было втянуто 2,5 тыс. ученых, педагогов, преподавателей
вузов. Были арестованы и все руководители наркомата. Из них выбивали показания о вредительской деятельности наркома. После мучительных пыток Андрей
Сергеевич Бубнов был расстрелян 1 августа 1938 г.

От Георгий
К Товарищ Рю (12.05.2001 09:54:56)
Дата 12.05.2001 10:07:12

Спасибо Вам. Обязательно прочитаю. И еще -

... есть ли в Интернете тексты статьи "Сумбур вместо музыки", постановления 1948 года о "Великой дружбе", и 1958 года, "смягчающего" острые углы?

А доклад Жданова у нас когда-то хранился дома, издания 1948 года. Моя бабушка была как раз в Москве и пошла на его похороны, чтобы посмотреть на Колонный зал.

От Наталия
К Георгий (12.05.2001 10:07:12)
Дата 12.05.2001 10:31:50

Re: Вот одно

http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/USSR/music.htm

От Георгий
К Наталия (12.05.2001 10:31:50)
Дата 13.05.2001 09:26:03

А вот реакция Мясковского (1881-1950на Постановление...

"...На Постановление ЦК ВКП(б) об опере В. И. Мурадели (ученика Мясковского - Г.) "Великая дружба" Мясковский ответил с присущей ему объективностью и одноаременно принципиальностью в отношении критической стороны документа. Запись в Дневнике гласит: "Интересное постановление ЦК ВКП(б) в связи с оперой Мурадели. Позитивно верное, негативно неточное"...
Е. Я. Федоровская (сестра Маясковского - Г.) сообшила мне о телефонном разговоре Николая Яковлевича с Сергеем Сергеем Прокофьевым, при котором она присутствовала, в первые же дни после опубликования Постановления. Привожу ее рассказ дословно, как он у меня записан: "Николаю Яковлевичу прзвонил С. С. Прокофьев. В ходе разговора вдруг Н. Я. заметно изменил тон, как-то сразу стал сух, официален, начал отвечать односложно, затем в несвойственном ему холодном тоне сказал в телефон: "Это Ваше личное дело, и Вы поступайте, как считаете нужным. Мне оправдываться не в чем." На этом разговор окончился

От Георгий
К Георгий (13.05.2001 09:26:03)
Дата 16.05.2001 10:10:44

Еще о Мясковском

http://www.rmic.ru:8100/articles/miaskovsky.htm

Мясковский - не просто один из русских композиторов (каких было очень много в то время). Он - неотъемлемая часть и, одновременно, достойнейший представитель той культурной среды, которая обусловила звёздный час всей русской культуры на рубеже прошлого и позапрошлого веков. Мясковский - эталон того, что именуется термином "школа" в его самом почётном толковании: школа - как синоним высочайшей дисциплины творческого труда. Мясковский принадлежал к поколению людей, которые, встречая и провожая гостя, подавали ему пальто, - без различия пола и возраста. (Композитор Моисей Вайнберг, юношей чудом спасшийся из польского гетто перед самой Войной, вспоминая свой первый визит на квартиру к Мясковскому, утверждал, что именно это потрясло его больше всего: "Вы представляете, он подал мне пальто! Мне, 20-летнему мальчишке!")
Мясковский - сын своей эпохи - композитор глубоко трагический. В Галиции ему довелось пройти фронт Первой Мировой войны поручиком сапёрного батальона (по настоянию отца, генерала русской армии, он получил образование военного инженера в кадетском корпусе). Человек, столько раз видевший вокруг себя жуткую смерть, - когда от людей оставались лишь клочья кровавого мяса, притом смерть совершенно ничем не оправданную, - наверное, и к жизни начинает относиться по-другому. Вероятно, именно поэтому Мясковский никогда не боялся репрессий. Поэтому же Союз композиторов, когда в 1948-м году проводил кампанию беспрецедентной травли самых талантливых советских музыкантов, так и не дождался от Мясковского ни одного покаянного письма (их написали тогда все ведущие композиторы, кроме него одного), - да и вообще не дождался от него ни единого слова жалобы.
Мясковский относился именно к тому духовному типу русских людей, о котором с трагической точностью сказала Ахматова:

Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, -
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.

Эмиграция была внутренне исключена для Мясковского - решительно и навсегда. Прокофьев, не называя своего друга по имени, напишет о нём в дневнике: "Напрасно один мудрый человек говорил: "Не убегайте от событий, события не простят вам этого: когда вы вернётесь, вас не будут понимать". Я не внял его словам".
Всю жизнь Мясковский был замкнутым, погружённым в себя человеком. В девять лет он потерял мать - её портрет висел над столом у него в кабинете до последнего дня. Личная жизнь Мясковского не сложилась - женат он не был ни разу. Тщательно сторонившийся шумной советской композиторской тусовки, он жил особняком, полностью сосредоточенный на преподавании и творчестве.
Мясковский - автор двадцати семи симфоний: случай уникальный со времён Гайдна. Двадцать семь симфоний - двадцать семь жизней; все они прожиты Мясковским абсолютно честно - так же, как прожил он свою "внешнюю" жизнь. Среди всех его симфоний особое место занимает Шестая - звёздный час композитора и, одновременно, первый настоящий триумф русской музыки после революции. В 1923-м году именно Шестая симфония принесла Мясковскому мировую славу.
Это был единственный период, когда Мясковский как бы "вышел из тени". В юности его заслонял гений Скрябина (у которого он очень многому научился). Когда Мясковский стал молодым человеком, вперёд уверенно вышел Стравинский. Не успел Стравинский покинуть Россию, как о себе громогласно заявил Прокофьев. И вот настали 20-е годы: Стравинский в эмиграции, Прокофьев в "продолжительной творческой командировке" (выражение наркома Луначарского), а Шостакович - пока ещё только талантливый подросток. Мясковский находится в зените творческой зрелости: ему исполнилось сорок, и в русской музыке на родине именно он - самый крупный композитор, самая авторитетная музыкально-общественная фигура.
20-е годы - историческая концовка Русской Революции, эпоха её выстраданного осознания. Шестая симфония Мясковского - это симфония о революции, о любой Революции вообще. В этом музыкальном произведении диалектика Революции явлена гораздо глубже и откровеннее, чем в ином историческом или философском романе. Всё своё глубочайшее понимание Революции Мясковский безошибочно вложил в обобщённые музыкальные символы. Грандиозный финал симфонии открывается темами весёлых уличных песен Французской революции - знаменитых в то время "Карманьолы" и "Ccedila ira". Сначала их мелодии исполняются попеременно, затем накладываются друг на друга, всё быстрее закручиваясь в безумном вихре. Но в какой-то момент они уже перестают звучать как песни: начинается дикая вакханалия - вакханалия Революции, - от которой становится по-настоящему страшно┘ и которая закономерно сменяется средневековой секвенцией "Dies irae" - традиционным лейтмотивом смерти в европейской музыке.
Среди всех вокальных жанров Мясковский предпочитал романс: при такой замкнутости и самоуглублённости композитора, хоровая музыка была для него чересчур публична. Финал Шестой симфонии - единственное исключение: после темы "Dies irae" Мясковский вводит архаический заупокойный раскольничий стих "О расставании души с телом", который звучит в исполнении хора низких голосов. Именно этот скорбный текст завершает самую трагическую русскую симфонию ХХ-го века:

Что мы видели?
Диву дивную,
Диву дивную
Телу мёртвую.
Как душа-то с телом
Расставалася,
Расставалася
Да прощалася.
Как тебе-то, душа,
На суд Божий идить
А тебе-то, тело,
Во сыру мать землю.

Ни до, ни после Мясковского ни один русский композитор не посвящал Революции столь эпохального и безысходно трагического полотна. И, конечно же, кроме Мясковского, ни один советский композитор никогда не осмелился бы ввести в свою симфонию тему заупокойного католического песнопения одновременно с темами уличных революционных песен┘
Счастье, что Мясковский успел обнародовать свою симфонию в первой половине 20-х годов, - иначе не сносить бы ему головы! Это инакомыслие ему припомнили лишь четверть века спустя, в 1948-м: по мнению руководства Союза советских композиторов, Мясковский "в своём симфоническом творчестве уделял недостаточное внимание русской народной песне"(!)┘ У Мясковского, смертельно больного раком, уже не было сил реагировать на эту пошлость - и он просто погрузился в молчание. А тогда, в 1923-м, на премьере Шестой симфонии московская публика провожала её стоя. Четверть часа Мясковского вызывали кланяться, но вышел он нехотя, всего один раз. (Он всю жизнь стеснялся поклонов и оваций.)


От Георгий
К Георгий (13.05.2001 09:26:03)
Дата 13.05.2001 09:31:12

Продолжение...

"...Оказывается, речь шла о письме, в котором наиболее крупные музыкальные деятели (композиторы) в ответ на постановление, выражали согласие с решением. Как известно, среди них был Прокофьев. Подписи Мясковского не было (записано 26 марта 1966 г.). А когда спустя несколько дней после постановления к Мясковскому на квартиру (композитор был тогда болен) приехали из Союза композиторов с просьбой выступить на общемосковском собрании композиторов и музыковедов, посвязеннои обсуждению постановления ЦК, Николай Яковлевич ответил с присущей ему краткостью и точностью мысли: "От нас ждут сейчас не слов, а дела. В этом главная наша задача, ее и надо выполнять"...."

Иконников А. Художник наших дней Н. Я. Мясковский. М.: СК, 1982.
с. 291-292.

От Георгий
К Наталия (12.05.2001 10:31:50)
Дата 13.05.2001 09:18:27

Большое спасибо! (-)


От Георгий
К Наталия (12.05.2001 04:04:07)
Дата 12.05.2001 09:48:07

Большое спасибо вам, т. Рю и Наталия

Честно говоря, не ожидал, что вопрос окажется настолько трудным. Быть может, Наталия отчасти права - по крайней мере самым известным и ярким наркомом (министром) просвещения был и остался Луначарский - очень незаурядный человек (я читал его музыкальные статьи, в частности, о Бетховене).
Это надо изучать и изучать. Причем самостоятельно - потому что почти все сегодняшние изыскания на данную тему крайне идеологизированы.

Кстати. О т. наз. "ждановщине" и о том, против кого было на самом деле направлено "Постановление о журналах "Звезда" и "Ленинград", очень хорошо написано у Кожинова

Россия, век ХХ, 1939-1964. Гл. 7. "Борьба с антипатриотизмом и еврейский вопрос". с. 251-267, можно и всю главу.

Слава богу, нашел ссылку в Интернете:

http://vkozhinov.chat.ru/kozhinov3.html

http://vkozhinov.chat.ru/ns9909.html

Тут Кожинову можно верить - он стал итнересоваться литературой еше в школе, и о своем отношении к Постановлению сказал достаточно четко.



От Георгий
К Георгий (12.05.2001 09:48:07)
Дата 12.05.2001 09:59:08

Вот нужный фрагмента текста по посл. сслыке

...................
Как отметил А.М.Филатов, кампания борьбы против "антиамериканизма" (то есть, в сущности, "антипатриотизма") началась в США раньше, чем в СССР, уже в 1946 году, - хотя исследователь допустил тут же неточность, неоправданно упомянув о "ждановщине", которая имела место как раз в 1946 году. Дело в том, что Постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года о журналах "Звезда" и "Ленинград" и посвященный ему доклад (вернее, два доклада - 15 и 16 августа ) секретаря ЦК А.А.Жданова едва ли есть основания считать направленными против "антипатриотизма".
В тексте Постановления ни разу не употреблено слово "антипатриотизм" (и, равным образом, "патриотизм"), зато всего на трех с половиной его страницах около тридцати раз встречаются различны е образования от слова "советский", - в том числе "несоветский", "чуждый советскому" и даже "антисоветский". Правда, употреблено и выражение "несвойственный советским людям дух низкопоклонства перед современной буржуазной культурой", однако и здесь проти вопоставлено именно "советское" и "буржуазное", а не "патриотическое" и "антипатриотическое". И о поэзии Анны Ахматовой сказано как о "буржуазно-аристократической", а не "антипатриотической". 11)
В собственно ждановском тексте наиболее "выразительны" слова, которые и тогда цитировались чаще всего: "Мы уже не те русские, какими были до 1917 года... Мы изменились и выросли вместе с теми величайшими преобразованиями, которые в корне (Выделено мною. - В.К.) изменили облик нашей страны". 12) Именно такой смысл и такую направленность Постановления ЦК 1946 года выявил в опубликова нной в 1995 году обстоятельной статье Сергей Куняев. 13)
Что же касается борьбы против антипатриотизма - она началась в следующем, 1947 году. Это может показаться странным и даже абсурдным: в августе 1946 года атака направлена в одну сторону, а всего через девять ме сяцев, в мае 1947-го, - по сути дела в прямо противоположную. Но, как уже не раз говорилось в моем сочинении - особенно в первом его томе, публиковавшемся в "НС" в 1993 - 1998 годах, - в СССР сосуществовали (на различных этапах в совершенно разных соотношениях) и нередко вступали в открытую борьбу и антипатриотическое, и патриотическое начала.
Во время войны "патриотами" стали даже те, от кого, казалось бы, никак нельзя было этого ожидать... Но в своей уже цитированной речи, произнесенной через девять месяцев после 9 мая - 9 февраля 1946 года , - Сталин, ни разу не употребив слова "патриотизм" (не говоря уже о словах "Россия" и "русский"), всячески подчеркивал, что победил "советский строй", "Коммунистическая партия", "Красная Армия" и т.п. И такое решение проблемы легло в основу принятого спустя полгода, 14 августа 1946-го, Постановления ЦК о ленинградских журналах. Они подверглись атаке не за "антипатриотизм", а за их "несоветский" - а отчасти даже "антисоветский" - характер (другой вопрос - насколько справедливо было обвинение).
В "общем мнении", которое в период "гласности" выразилось открыто и резко, то, что произошло в августе 1946 года, толковалось как злодейская акция секретаря ЦК А.А.Жданова - своего рода сатанинской фигуры, стремившейся задавить все, та к сказать, живые и подлинные литературные силы, которые еще сохранились - несмотря на предшествующие "чистки" - в Ленинграде с его культурными традициями и его - пусть и относительной - самостоятельностью, неполной подчиненностью центральной власти, чьи руки не всегда доходили до "вольнодумного" города на Неве.
Но это представление - миф, подобный тому мифу о главном палаче Берии, о котором шла речь выше. Безосновательность мнения о Жданове как уникальном душителе культуры ясна из того, что с конца 1934-го до конца 1944 года именно он был "хозяином" Ленинграда - 1-м секретарем обкома и горкома партии, - и, значит, именно под его эгидой и смогли сохраниться те самые литературные силы, которые подверглись атаке в августе 1946 года! К тому же после переез да Жданова в Москву его сменил в Ленинграде его ближайший сподвижник, еще с 1938 года являвшийся 2-м секретарем Ленинградского обкома и горкома, А.А.Кузнецов, а когда последний в марте 1946-го вслед за своим патроном перебрался в Москву, его место занял П.С.Попков, который с 1939 года был председателем Ленгорсовета.
В 1988 году было трехмиллионным тиражом опубликовано вздорное сочинение Юрия Карякина "Ждановская жидкость", или против очернительства". 14) Определение "вздорное" уместно уже хотя бы из-за данного автором своему сочинению заглавия. Ибо эта самая "жидкость", изобретенная в прошлом веке инженером Н.И.Ждановым, - превосходное средство для уничтожения зловония и вредоносных бактерий. А это значит, что озаглавить свое сочинение подобным образом имел основания автор, всецело одобряющий А.А.Жданова, а не проклинающий его!.. Карякинская статья представляла собой выражение в печати давно и широко распростр аненных домыслов и слухов, связанных прежде всего с драматическими судьбами подвергшихся атаке в августе 1946-го виднейших писателей-ленинградцев - Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Но обратимся не к слухам, а к фактам.
В мае 1940 года - то есть на шестом году правления Жданова в Ленинграде - после семнадцатилетнего (с 1923-го) перерыва было издано весьма большим для того времени тиражом 10 тыс. экз. самое солидное соб рание произведений Ахматовой "Из шести книг". Это "воскрешение" поэта, без сомнения, не могло осуществиться без ведома Жданова.
Правда, несколько членов Комитета по Сталинским премиям - среди них и член ЦК ВКП(б) А.А.Фадеев, - явно слишком увлекшись, тут же выдвинули ахматовскую книгу на эту верховную премию. И нашелся идеологически "бдительный" доносчик, который в сентябре, то есть четыре месяца спустя после издания книги, отправил соответствующую записку на имя Жданова. И, надо думать, именно потому, что книга вышла в его епархии, он, опасаясь последствий для самого себя, распорядился 29 октября об "изъятии" книги (хотя, как известно из ряда свидетельств, она к тому моменту давно разошлась...) Из этого факта многие авторы делают вывод, что Жданов уже в 1940 году напрочь "запретил" Ахматову. Однако в следующем же 1941 году в журнале "Ленинград" публикуется цикл ее стихотворений!
А в 1942 году, когда Анна Андреевна находилась в эвакуации в Ташкенте, Жданов, позвонив 2-му секретарю (по идеологии) ЦК КП(б) Узбекистана Н.А.Ломакину, дал указание позаботиться о бытовых условиях Ахма товой и помочь изданию ее произведений (весной 1943 года, в тогдашних труднейших обстоятельствах, "Избранное" поэтессы вышло в Ташкенте, да еще и 10-тысячным тиражом). Об этом есть позднейшие сообщения двух свидетельниц, которые, следует сказать, крайне негативно относились к Жданову, но все же сочли нужным упомянуть о его "жесте"15) (надо учитывать, впрочем, что 8 марта 1942 года стихи Ахматовой появились на страницах "Правды" - возможно , без ведома Жданова, - а в начале мая даже вошли в юбилейный сборник, изданный к 30-летию "главной" газеты).
Наконец, вскоре же после возвращения (31 мая 1944 года) Анны Андреевны в Ленинград, в июльско-августовском (сдвоенном по условиям времени) номере журнала "Звезда" и в 10-11 журнала "Ленинград" публикуются ее стихотворения. И за два года, к августу 1946-го, только в ленинградских журналах появилось около сорока ахматовских стихотворений (что по тогдашним временам весьма немало), и десятитысячным тиражом вышла ее объемистая книга "Стихотворения. 1909-1945" - вышла, увы, как раз в канун Постановления ЦК, и тираж книги был тут же уничтожен; то же самое произошло и с изданной тогда же в Москве (где Жданов уже полтора года ведал идеологией) 100-тысячным тиражом небольшой книжкой Анны Ахматовой "Избранное". И если исходить из фактов (а не слухов), этот прискорбный итог был в сущности совершенно неожиданным...
Обратимся к судьбе Михаила Зощенко. С 1935 года (то есть с начала правления Жданова в Ленинграде) до середины 1946-го было издано полтора десятка его книг, не говоря уже о многочисленнейших публикациях в периодике. В 1939 году он был награжден орденом Трудового Красного Знамени - что едва ли могло осуществиться без согласия Жданова. В 1945 году пре емник Жданова А.А.Кузнецов после просмотра спектакля по одной из пьес Зощенко сделал в книге отзывов одобрительную запись (в 1947 году супруга писателя в своем послании Сталину, сообщая, что она была "буквально потрясена" атакой на Зощенко, упомянула, в частности, о том, что А.А.Кузнецов его "любил" и "признавал"16)). 26 июня 1946 года - то есть всего за полтора месяца до Постановления - 2-й секретарь Ленинградского горкома, опять-таки бл ижайший сподвижник Жданова с 1940 года, когда он, Я.Ф.Капустин, стал секретарем (пока еще не 2-м) горкома, утвердил М.М.Зощенко одним из восьми членов редколлегии "Звезды", которая являлась главным ленинградским "литературно-художественным и общественно- политическим журналом".17) Стоит еще сказать, что именно в 1946 году были изданы три(!) книги писателя. Словом, грозу, разразившуюся над Михаилом Михайловичем в августе этого года, было невозможно предвидеть...
Тем не менее в ряде сочинений, посвященных судьбе Зощенко, утверждается, что гроза собиралась задолго до августа 1946 года, ибо писатель не раз подвергался и суровой критике, и вниманию "органов" Госбезопасности. Но авторы этих сочинений демонстрируют тем самым свое незнание (или же нежелание знать) общего характера эпохи. "Критика и самокритика" были обязательным и постоянным явлением всей идеологической жизни, и весьма сокрушительной критике подвергались даже такие несомненны е "любимцы" Сталина, как Фадеев, Симонов и Эренбург. Неизбежным было и внимание НКВД-НКГБ-МГБ. Так, например, в записке, приложенной к проекту Указа о награждении писателей орденами, направленном в июле 1939 года Сталину, сообщалось, что "в распоряжении НКВД имеются компрометирующие в той или иной степени материалы" на целый ряд представленных к орденам писателей, среди которых названы "Инбер В.М., Светлов (Шейнсман*) (здесь у Кожинова ссылка - опечатка, нужно Шейнкман - "шинкарь" на идише - Г.) М.А., Асеев Н.Н., Катаев В.П., Маршак С.Я., Павленко П.А., Погодин (Стукалов) Н.Ф., Ти хонов Н.С., Лавренев Б.А., Леонов Л.М., Панферов Ф.И., Толстой А.Н., Федин К.А., Шагинян М.С., Шкловский В.Б., Сурков А.А.(!)"18). Но все они свои ордена получили и ничего подобного пережи тому Зощенко М.М. не испытали. И, между прочим, Михаил Михайлович, вместе с перечисленными получивший тогда орден, в перечне тех, "на кого" в НКВД "имеются компрометирующие в той или иной степени материалы", не значился...
Словом, попытки некоторых авторов представить Зощенко изначально "крамольным" и потому особенно "гонимым" писателем, жестокая расправа с которым в августе 1946 года явилась естественным итогом всего предшествующего, явно несостоятельны - о чем, в частности, свидетельствует издание в 1946 году (вернее, в первой его половине) трех зощенковских книг сразу (как и двух ахматовских книг в то же время).
Со временем становится все более очевидным, что, выражаясь попросту, дело было не в самих Михаиле Зощенко и Анне Ахматовой; они представляли собой только более или менее "подходящий материал" для осущес твления весьма далекой от них "задачи". Особенно весомым аргументом в пользу такого решения проблемы является тот факт, что всего через девять месяцев после столь разгромного Постановления, 13 мая 1947 года, Сталин "разрешил" публиковать произведе ния ужаснейшего антисоветчика Зощенко, и уже в сентябрьском номере самого солидного журнала "Новый мир" появился десяток его рассказов! Константин Симонов, который вскоре после Постановления был назначен главным редактором "Нового мира", уже в апреле 194 7-го обратился к самому Жданову за разрешением опубликовать зощенковские рассказы. Правда, Жданов не отважился дать какой-либо ответ - и это, как мы увидим, весьма многозначительный факт. Но 13 мая Симонов вместе с Ждановым был на совещании у Сталина, задал последнему тот же вопрос и немедля получил положительный ответ. 19)
Вращаясь в "верхах", Симонов к тому времени, когда он "дерзнул" поставить вопрос о возвращении в печать Зощенко, так или иначе сознавал, что - как он впоследствии писал - "выбор прицела для удара по Ахматовой и Зощенко был связан не столько с ними самими", сколько с феноменом "Ленинград" вообще, ибо "к Ленинграду Сталин и раньше, и тогда, и потом относился с долей подозрения" (там же, с.109, 110).
"Вторая" столица страны как бы претендовала - по крайней мере в глазах Сталина - на определенную независимость от центральной, московской власти. И суть дела была аргументированно выявлена не так давно в исследовании молодого историка Д.Л.Бабиченко. 20) На заседании Оргбюро ЦК 9 августа 1946 года, на котором и было "выработано" пресловутое Постановление, главным нападкам подвергся тот факт, что по воле Ленинградского горкома журнал "Звезда" был в начале 1946 года превращен из общесоюзного в собственно ленинградский и 26 июня Зощенко утвердили членом его редколлегии; притом, поскольку журнал стал ленинградским, это утвержде ние уже не требовало санкции Москвы...
Чтобы яснее представить себе ход событий, следует сказать о роли Г.М.Маленкова. Как установлено Д.Л.Бабиченко и другими историками, между Маленковым и Ждановым в это время шла острая борьба за "второе" место в партийной иерархии. И пос ле того как 13 апреля 1946 года Сталин на заседании Политбюро подверг критике т.н. "толстые журналы", назвав при этом "самым худшим" из них московский "Новый мир", Маленков сумел к августу переориентировать внимание вождя на журналы Ленинграда, ко торые еще не столь давно находились под эгидой Жданова (до 1945 года) и его ближайшего сподвижника А.А.Кузнецова (до марта 1946-го). И на заседании Оргбюро 9 августа 1946 года 1-му секретарю Ленинградских обкома и горкома П.С.Попкову (то есть преемнику Ж данова и Кузнецова) пришлось под нажимом Маленкова признать, что его непосредственный подчиненный, 2-й секретарь Ленинградского горкома Я.Ф.Капустин, "самовольно" превратил "Звезду" в свою вотчину и утвердил Зощенко членом ее редколлегии.
Пожалуй, особенно "опасным" фактом явилось то, что, как вынужден был признаться Попков, об изменении статуса "Звезды" было сообщено в Москву секретарю ЦК А.А.Кузнецову, но этот вчерашний ленинградец, по-видимому, никак на это не отреагировал, вроде бы "покрывая" самовольщиков... (Бабиченко, цит. соч., с.130).
В результате 2-й секретарь Ленинградского горкома Я.Ф.Капустин "заработал" тогда партийный выговор, а секретарь Ленинградского горкома по пропаганде И.М.Широков, который непосредственно нес ответственность за печать, был снят с работы. *
Д.Л.Бабиченко с полным основанием заключил, что после Постановления "пройдет менее трех лет и, уже после смерти Жданова, обвинительные формулировки 1946 г. отчетливо прозвучат в документах ЦК в преддверии "ленинградского дела".. ." (цит. соч., с. 142. Выделено мною. - В.К.), и что "Жданов и Кузнецов... понимали: Постановление направлено... против ленинградских руководителей, с которыми сами были тесно связаны" (там же, с.133). И действительно, дальней, но наиболее "важной " мишенью Постановления был Жданов, а также его ближайший сподвижник Кузнецов.
И произнесенные 14-15 августа 1946 года предельно резкие доклады Жданова имели своей истинной - хотя и подспудной - задачей как-то "реабилитировать" самого себя, долго правившего Ленинградом и "воспитавшего" его руководителей, а не "из ничтожить" Ахматову и Зощенко, которым, о чем подробно говорилось выше, и он сам, и его сподвижники не раз выказывали благоволение. Уже сообщалось, что Жданов в апреле 1947 года не ответил ни "нет", ни "да" на вопрос Симонова о возможности публикации рас сказов Зощенко. Естественно полагать, что если бы его произнесенные всего девять месяцев назад доклады, поносящие писателя, были, так сказать, "искренними", он должен был ответить решительным "нет". Но Жданов, конечно, знал, что дело было не в Зощенко, а в ударе по ленинградским властям. Однако и "да" он не мог ответить, ибо точно так же знал, что Постановление имеет отношение и к нему самому как патрону ленинградцев. Поэтому он промолчал и дождался положительного ответа Сталина.
Но зерно подозрений было посеяно; не прошло и двух лет, и в начале июля 1948 года Жданов был отстранен от своего поста, который занял не кто иной, как Маленков... Вскоре же, 31 августа, Жданов умер от инфаркта, и это, надо думать, "спа сло" его от более тяжкого конца, ибо всего через несколько месяцев началось Ленинградское дело, в результате которого все его ближайшие сподвижники были казнены...
Характерно позднейшее показание одного из главных следователей по Ленинградскому делу, завершившемуся 29-30 сентября 1950 года судом: "... Абакумов (министр ГБ. - В.К.) меня строго предупредил, ч тобы на суде не было упомянуто имя Жданова. "Головой отвечаешь", - сказал он".21) Едва ли будет натяжкой заключение, что Жданова числили в "обвиняемых", но решили, поскольку он умер, изъят ь его имя из дела...
Правда, в 1951-1952 годах вопрос о смерти Жданова приобрел совсем иной оборот... Но об этом еще пойдет речь; здесь же необходимо вернуться к началу нашего разговора о знаменитом Постановлении - к утверждению, что оно вовсе не бы ло исходным пунктом борьбы с "антипатриотизмом", хотя до сих пор многие бездумно придерживаются этой версии. В ряде исследований основательно доказано, что атака на ленинградские журналы явилась первой стадией именно Ленинградского дела, которое, по свидетельствам Молотова и Хрущева, было жестокой акцией против того, что разоблачалось как "русский национализм"22) (а отнюдь не "антипатриотизм").
В иных сочинениях можно прочитать, что Зощенко и Ахматова неким чудом-де избежали ареста; в действительности они представляли собой скорее своего рода "дымовую завесу", заслоняющую истинное направление удара. В Постановлении и в ждановских докладах были употреблены по отношению к ним предельно резкие выражения, но не прошло и года - и Зощенко получил возможность печататься. А что касается Ахматовой, реальное положение вещей раскрывает ее рассказ о выступлении видного переводчик а М.Л.Лозинского: "... когда на собрании (1950) Правления (Союза писателей. - В.К.) при восстановлении меня в Союзе ему было поручено сказать речь, все вздрогнули, когда он припомнил слова Ломоносова о том, что скорее можно отставить Академию от н его, чем наоборот. А про мои стихи сказал, что они будут жить столько же, как язык, на котором они написаны. Я с ужасом смотрела на потупленные глаза "великих писателей Земли Русской", когда звучала эта речь. Время было серьезное.." 23)
Время в самом деле было серьезное, но несмотря на то, что Лозинский в сущности начисто отверг все сказанное в 1946 году об Ахматовой, никаких репрессий в отношении него не последовало, а Анна Андреевна 14 февраля 1951 года получила официальный документ о своем восстановлении в Союзе писателей. А ведь незадолго до того состоялись казни обвиняемых по Ленинградскому делу... Контраст впечатляющий, и он обнаруживает, против кого в действительности бы ла направлена атака в 1946-м...
И если бы Жданов не умер в 1948 году, он, вполне вероятно, оказался бы в числе казненных "заговорщиков" - вместе с членом Политбюро Н.А.Вознесенским и секретарем ЦК А.А.Кузнецовым. Весьма выразительную сцену, имевшую место во время перерыва в заседании Оргбюро ЦК 9 августа 1946 года, описал один из его участников. К группе ленинградцев "подошел секретарь ЦК по кадрам Алексей Кузнецов... подошли секретари Ленинградского горкома, а потом присоединился и Жданов, решивший, видимо, нас подбодрить:
- Не теряйтесь, держитесь по-ленинградски, мы не такое выдержали.
В дверях показался Сталин. Видя толпящихся ленинградцев, шутливо удивился:
- Чего это ленинградцы жмутся друг к дружке?..
Жданов отошел от нас..." 24)
Через два с половиной года Сталин будет уже полностью уверен, что "ленинградцы" - опаснейшие "заговорщики", но естественно видеть зарождение этой уверенности в описанной сцене...

........