От	Георгий
К	Администрация (И.Т.)
Дата	08.05.2005 20:41:49
Рубрики	Тексты;

Прошлое (-)

---

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	31.05.2005 22:27:39

"Комиссары и жиды - выходи!" Рецензия (*+)

---

Русский Журнал / Издательства / Экспертиза
http://www.russ.ru/publishers/examination/20050530_dg.html

Комиссары и жиды - выходи!
Арон Шнеер. Плен. Советские военнопленные в Германии, 1941-1945. М.: Мосты
культуры, 2005. - 623 с.

Давид Гарт

Дата публикации: 30 Мая 2005

Издательство Гешарим/"Мосты культуры" ( http://www.gesharim.org/) преподнесло
к 60-летию Великой победы любопытную книжку. Вроде как и о войне она, но
далеко не о победе. Вроде как о мужестве советских военных, но далеко не
торжественен и не праздничен ее тон...

Перед нами - увесистый том фактографического нарратива, снабженного
сносками, библиографией, списком источников, документальным приложением,
указателем, наконец. Автор - Арон Шнеер - историк с прибалтийским
университетским прошлым, ныне - житель Иерусалима и сотрудник Яд Вашема.
( http://www.yadvashem.org/) Яд Вашем же это не только, как всем известно,
огромный мемориальный комплекс под открытым небом, сомнительных
художественных достоинств, но несомненного психологического воздействия, но
и Государственный институт памяти жертв нацизма и героев Сопротивления,
располагающий, в частности, мощной архивной базой. И все же, перед нами
издание если и академическое, то не до конца. Сразу обращают на себя
внимание бревиарии на четвертой странице обложки, где говорится не о научных
достоинствах исследования, а о том, что книга страшная или что не все
одобрят ее появление. Книга, действительно, страшная и, действительно, не
всем пришлась по нраву. Вненаучная струя в ней - это эмоциональная
вовлеченность автора, склонного рассматривать свой труд как укор, как
приговор. Знать бы только, кому именно. Впрочем, обо всем по порядку.

Книга, при некотором несоответствии названия содержанию (в сторону
расширения последнего), тем не менее радует четкостью и ясностью своей
структуры.

Сначала автор рисует картину жизни западных, прежде всего английских,
французских и американских, военнопленных в нацистских лагерях, причем -
благодаря восхитительной немецкой бюрократичности - картина эта изобилует
разнообразными подробностями. Мы узнаем про устройство бараков, про
топографию лагеря, про гигиенические нормы и типовой пищевой рацион, про
систему оказания бытовых услуг, и прочая, и прочая. Мы узнаем, что - кто бы
мог подумать! - в лагерях проводились спортивные олимпиады; при посещении
родственников пленным офицерам устраивались пикники за территорией лагеря, с
жареным цыпленком и шампанским; высокопоставленных военнопленных водили на
экскурсии в музеи и картинные галереи. Делалось это, в частности, "для
разоблачения западной пропаганды" - чтобы показать, что "мы не готтентоты,
то есть не варвары". Из всех этих живописных подробностей, столь явно
контрастирующих с отпечатавшимися в памяти живыми скелетами и дымовыми
трубами, читатель усваивает главное: положение западных военнопленных -
благодаря Гаагской (1907) и Женевской (1929) конвенциям, оговаривающим
человеческие условия содержания и допускающим щедрую помощь Международного
Красного креста, - отнюдь не равнялось положению узников концлагерей.

Евреи из числа западных военнопленных по большей части также чувствовали
себя вполне комфортно - благодаря отдельной заботе своих правительств (в
особенности британского) и заступничеству узников-сограждан.

Далее автор обращается к теме советских военнопленных, и здесь читателя
ожидает максимум полезной и зачастую эксклюзивной информации. Оказывается,
при устройстве лагерей для ожидающихся советских военнопленных германское
лагерное начальство выдало только мотки колючей проволоки и ничего более -
бараков и хозяйственных построек не планировалось. В результате новые узники
спали на земле или в норах; ходили в деревянных колодках взамен отнятой
обуви; питались сырыми овощами и баландой - раз в неделю, добавляя к этому
кожу ремней и поджаренных насекомых. Голод вкупе с абсолютной антисанитарией
доводил до помешательств, самоубийств, каннибализма и, наконец, разгулу
лагерной полиции из числа своих - явления уникального, не встречавшегося
среди военнопленных других государств.

Спрашивается, чем обусловлен такой разительный контраст в положении
советских и западных военнопленных? Во-первых, политикой Германии, взявшей
вполне осознанный курс на уничтожение советской армии как части "красной
угрозы". Во-вторых, отношением родины. Советский Союз до последнего момента
не подписывал соответствующие конвенции, да и вообще не проявлял той заботы
о своих военнопленных, которую проявляли западные правительства, - не
издавал ноты протеста, не угрожал применением аналогичных мер к пленным
немцам. Эта проблема игнорировалась, факты массовых пленений замалчивались,
числа приуменьшались. На самом деле, количество пленных исчислялось не
сотнями тысяч, а миллионами, именно - пятью, причем три из них относятся к
первым месяцам войны. Более того, культивировалось резко негативное
отношение к пленным как к предателям: "сдача в плен немецко-фашистским
мерзавцам - позор перед народом, перед своими товарищами, своими женами,
детьми, преступление перед родиной", - писала центральная пресса летом 41
года. Создавались отдельные героические мифы, мало соответствовавшие
реальности. Например выясняется, что печально знаменитый генерал Карбышев не
был превращен в ледяную статую, как твердо уверена наша историческая память,
в индивидуальном порядке, вследствие отказа - несмотря на жестокие пытки -
сообщить немецкому командованию какую-то важную военную тайну. Генерал
Карбышев погиб наряду с 400 другими военнопленными в лагере, где их полили
из шлангов водой на жестоком морозе.

Евреи из числа советских военнопленных содержались еще хуже - с
дискриминацией, избиениями, тайными и явными убийствами и т.п. Одной из
причин был антисемитизм своих, которые стучали и сдавали, - вполне прочный
агрессивный антисемитизм, который - согласно ответам Сталина Еврейскому
телеграфному агентству (США) - в Советском Союзе "карался смертной казнью"!
Другой причиной был, опять же, вполне четкий курс немцев, заранее заявленный
ими в мощной пропаганде против "комиссаров и жидов", "красно-жидовской
диктатуры Кремля". Советские территории забрасывались листовками с прямыми
лозунгами и призывами, а также с разнообразными художественными текстами.
Так, были пародии на гимн СССР ("В союз угнетенных республик голодных /
Сковали советы великую Русь / Да рушится ставший тюрьмою народов / Единый
концлагерь - Советский Союз" и т.д.), а также - довольно любопытные
псевдофольклорные антисемитские тексты:


Бери хворостину - гони жида в Палестину

или:


Бей жида-политрука
Рожа просит кирпича!

или:


Жид волю забрал
В Кремле заседать стал!
Жид по тылам умирать,
А нас за себя послал умирать.
Ищи в чем беда -
Повсюду найдешь ты жида.

Не все предлагаемые читателю сведения первичны и эксклюзивны - автор широко
ссылается на другие монографии и уже опубликованные документы и мемуары. Но
ценнейшими источниками являются несколько десятков рукописных воспоминаний
из коллекции автора и архивов Яд Вашема, а также несколько десятков аудио- и
видео-интервью.

В результате получился толстенный компендиум, изобилующий деталями, датами,
цифрами, именами. Установка на фактографичность и документальность
намеренна; у этого есть практическая цель и теоретическое объяснение.


"Книга сознательно насыщена фактическим материалом и множеством фамилий.
Возможно, благодаря этому кто-то узнает о своих близких, пропавших без
вести", - говорится во Введении.

С другой стороны, это своего рода художественный прием, состоящий в отказе
от художественности:


"ни одно из произведений любого вида искусства ... не смогут передать всей
правды о войне. ...Правда войны - документ, и он превосходит любую, самую
изощренную фантазию".

От обилия имен и цифр можно устать и сетовать на перегруженность текста. Но
стоит учесть, что появление этого по-карамзински деталированного
исторического полотна вполне закономерно и необходимо, ведь изучение
советских военнопленных, а в особенности - евреев, как раз находится на
уровне графа истории - уровне сбора материала, а не заоблачных генерализаций
и концептуализаций. Действительно, ни концептуальностью, ни новизной
подходов или оценок данный монументальный труд не отличается. Все
расставленные Шнеером акценты за последние 15 лет уже хорошо знакомы,
некоторые даже успели набить оскомину. Да, СССР тесно сотрудничал с
Германией до войны и рассчитывал на продолжение сотрудничества. Да, 22 июня
было неожиданностью, советское руководство растерялось, а армейское
командование, сливки которого были уничтожены в конце 30-х, наделало ошибок,
которые и привели к пленению миллионов. А эти миллионы, естественно, не были
трусами или предателями и коллаборационистами. Да, антисемитизм был не
только в Германии, но и в Союзе. Утверждение, что все евреи в войну
отсиделись в Ташкенте, - клевета, результат планомерного замалчивания роли
евреев в борьбе с фашистами.

"Плен" Шнеера можно поместить в довольно ограниченный контекст изданий
конца 90-х - начала 2000-х годов, когда две ключевые темы книги - советские
военнопленные и участие евреев в войне - приобрели легитимность и стали
набирать популярность. Традиция умолчания советского Информбюро военных лет
оказалась живучей. Только в 60-е годы появилось несколько исследований о
военнопленных, а также художественное осмысление этого явления -
роман-эпопея С.Злобина "Пропавшие без вести". После "оттепели", впрочем, он
исчез из библиотек и перешел в закрытые фонды. Военнопленные были полностью
реабилитированы лишь указом Ельцина в 1994 году (sic!). Тогда же случился
бум газетных и журнальных публикаций на эту тему, начали издаваться письма и
мемуары выживших пленных. Появилось несколько серьезных исследований, прежде
всего - "Жертвы двух диктатур" П.М. Поляна (М.: РОССПЭН, 2002), о советских
военнопленных и остарбайтерах ("восточных рабочих", угнанных на работы в
Германию мирных гражданах). Книга основана на обширных архивных материалах,
мемуарах и анкетных опросах и освещает как механизмы эксплуатации узников,
роль принудительного труда в германской экономики и встречу "блудных
сыновей" на родине, так и более актуальную нынче тему компенсаций выжившим
узникам - активности еврейских организаций, жадности немецких и австрийских
промышленников, инертности бюрократов. Знаменательно, что в последние годы у
русскоязычного читателя появилась возможность посочувствовать также
трагическим судьбам немецких военнопленных - отраженным как в исследованиях,
так и в воспоминаниях.

Что же до участия евреев в войне, их положения в плену и на оккупированных
немцами территориях, то по этой проблематике, близкой к архипопулярной теме
Холокоста, за последние двадцать лет, сначала в Израиле и США, а затем и в
России, вышло множество исследований, как частных, так и общих, не говоря
уже о публикациях бесчисленных писем и воспоминаний. На фоне ряда "книг
памяти" и сборников о "героизме евреев" Латвии или Украины или о
евреях-героях Советского Союза стоит отметить 600-страничный компендиум
Марка Штейнберга "Евреи в войнах тысячелетий" (М.: Мосты культуры, 2005).
Вопреки громкому названию, седой старине здесь уделено не так-то много
внимания, 4/5 книги отведены под ХХ век, из них 200 страниц - под Вторую
мировую войну. Штейнберг по большей части не открывает Америк, однако
эпатирует читателя оригинальными взглядами и оценками -
ультранационалистического толка: так, он пишет не просто о героизме евреев
или их заметной численности в тех или иных подразделениях Красной армии, но
об определяющей роли оных в советской разведке, авиации, военной
промышленности и так далее - включая верховное командование, жонглируя
сотнями фактов и фамилий.

Так что, господа историки-новисты, контора пишет, факты уже подобраны,
хорошие и плохие, главное - много и на любой вкус. Пришло время обрушиться
на них всей мощью современного методологического инструментария.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	31.05.2005 22:26:57

Джагг. О Восточно-Прусской операции, а равно и о другом. (*+)

---

http://www.livejournal.com/users/17ur/35055.html

Пишет Джагг (17ur)
@ 2005-05-31 09:30:00





Настроение: томно мне
Музыка: Рамштайн - Оне Дих.

О Восточно-Прусской операции, а равно и о другом.
Не знаю, кто из великих это сказал, но я слышал от своего отца: "сначала ты
работаешь на репутацию, а потом репутация работает на тебя". Собственно
говоря, завершающие операции Великой Отечественной мне интересны именно с
точки зрения той репутации, которую русские на них заработали.

Пишу, не шибко соблюдая хронологию, поэтому сразу размечу даты, чтобы было
куда оглядываться.

12 января 1945-го года. Начало Сандомиро-Силезской операции (1-й Украинский
фронт - более подробно остальные даты см. в предыдущем тексте).
13 января. Начало Восточно-Прусской наступательной операции.
14 января. Начало Варшавско-Познаньской наступательной операции (1-й
Белорусский фронт - более подробно остальные даты см. в предыдущем тексте).
8 февраля. Начало Нижне-Силезской операции.
10 февраля. Начало Восточно-Померанской операции - 2-й Белорусский фронт
перенацелен.
24 февраля. Второй этап Восточно-Померанской операции. Завершение
Нижне-Силезской операции.
5 марта. Войска Рокоссовского (2-й Белорусский) выходят к Балтике.
Померанская группировка немцев рассечена.
6 марта. Наступление немцев в Венгрии.
13 марта - 29 марта. Продолжение Восточно-Прусской операции. Уничтожение
Хайлесбергской группировки противника.
15 марта. Немцы в Венгрии переходят к обороне.
2 апреля - 9 апреля. Продолжение Восточно-Прусской операции. Штурм
Кенигсберга.
13 апреля - 25 апреля. Завершение Восточно-Прусской операции. Уничтожение
Земландской группировки противника.

Коротко о сопутствующих событиях. С 8-го по 24-е февраля 1945 года войска
1-го Украинского фронта (Конев) провели Нижне-Силезскую операцию. Цель -
обеспечение южного фланга 1-го Белорусского фронта (Жуков), ушедшего вперёд.
Удары были нанесены в обход Бреслау с одерских плацдармов на Коттбус и
Герлиц. Как обычно: обход укреплённой позиции снижает её ценность, но немцы
ни сдаваться, ни отступать из Бреслау не собирались, их ломали всерьёз,
оттянув ради этого с фронта наступления 3-ю гта. Разные источники по-разному
оценивают завершение этой операции. Наши говорят о том, что войска 1-го
Украинского фронта вышли на Нейсе, выровняв позиции с 1-м Белорусским
фронтом и оттянув на себя часть резервов противника. Западные источники
указывают, что это немцы нас остановили на отсечной позиции, которой стала
река Нейсе. Имхо, это всё же спор о деталях. Гитлер от этой операции
здоровее не стал, а наши потери, как обычно на последнем этапе войны,
намного уступали немецким.

6 марта начались последние оборонительные бои наших армий в Великой
Отечественной. Признаться, я не совсем понимаю смысл немецкого наступления в
Венгрии, и очень велик соблазн приписать его опять-таки неадекватной оценке
реальности Гитлером. Наши войска стоят в ста километрах от Берлина, и в это
время затевать крупную драку с атакой на заранее подготовленную оборону
возле озера Балатон? Имхо, даже в случае удачи этой операции, - хотя какой
тут может быть критерий удачи? Чтобы все наши разбежались без боя? - её
выгоды выглядят более чем скромными: наши могли откатиться назад, но рубежей
для того, чтобы закрепиться на них, в тылу у наших было предостаточно. А
когда на помощь 3-му Украинскому фронту по возможности отвлекаются остальные
фронты, немецкая наступательная группировка оказывается в положении мужика,
который медведя поймал. Да, успех немцев, возможно, снизил бы темпы нашего
продвижения на всём фронте, но ценой гарантированного уничтожения последних
элитных сил Адольфа - той же 6-й танковой армии СС, переброшенной из-под
Арденн и укомплектованной до штатной численности добровольцами.

Чем интересна эта операция, так это тем, что в ней воспроизвелось
превосходство обороны над атакой, достигнутое уже в Первую Мировую. У немцев
было в два с половиной раза больше танков и САУ, сравнимо пехоты и самолётов
и заметно меньше артиллерии. Как результат, наши сделали ставку на упорную
оборону и маневр огнём, нанося концентрированные авиаудары и перебрасывая
артиллерию по внутренним линиям на угрожаемые участки. За 9 дней наступления
немцы сумели вклиниться - если не ошибаюсь, без прорыва обороны - максимум
на 30 км, после этого их потери обессмыслили дальнейшее наступление,
примерно 500 из 900 танков и САУ были уничтожены.

15 марта немцы перешли к обороне, а 16 марта атаковали уже наши. Как было
сказано ранее, Паттон форсировал Рейн 21 марта, и никто его всерьёз уже не
останавливал.

О Восточно-Померанской операции надо сказать подробнее. Необходимость в ней
возникла следующим образом. Стремительное продвижение 1-го Белорусского
фронта не только аннигилировало, но и отбрасывало в сторону немецкие
войска - как лемех плуга отбрасывает в сторону землю. Очевидно, что, когда в
отброшенных войсках восстанавливается управление, их логично использовать
для удара во фланг наступающим - там меньше концентрация сил, и перспектива
выхода наступающим в тыл выглядит вполне солидно. Во избежание такого удара
прежде отброшенные немецкие войска должны были быть связаны наступлением на
соседнем участке фронта - в данном случае наступлением 2-го Белорусского
фронта (Рокоссовский). Но. Из-за необходимости ломать мощнейшие
оборонительные рубежи в Восточной Пруссии Рокоссовский мог выделить для
зачистки своего южного фланга (одновременно северного фланга Жукова) весьма
ограниченные силы, которые за Жуковым просто не успевали, и отброшенные
Жуковым на север немцы вполне могли отряхнуться и учинить гадость.

Кроме того, немцы стали отводить войска из Восточной Пруссии на запад,
усиливая эту померанскую группировку. Для немцев более чем логичным
выглядело решение ударить с севера по тылам ушедших вперёд на запад 1-го
Белорусского, а буде получится, то и 1-го Украинского фронтов. Этот замысел,
в отличие от венгерского наступления, вполне мог завершиться катастрофой для
наступающих русских армий.

Меры, принятые Ставкой, вначале больше походили на пожарное решение, чем на
глубоко обдуманный довод. 2-й Белорусский фронт Рокоссовского просто
освободили от участия в Восточно-Прусской операции и приказали с ходу
разбить померанскую группировку противника. В живой силе и авиации наши
превосходили немцев раза в полтора, по танкам и САУ уступали в те же полтора
раза, радовало только трёхкратное превосходство в артиллерии. Однако немцы
опирались на долговременную линию обороны (Померанский вал), что совсем не
вдохновляло, и, хуже того, успели восстановить управление войсками. Наши
атаковали без оперативной паузы, в условиях распутицы (10 февраля, конечно,
но-таки Европа), в облачную погоду. Это означало, что наши козыри по авиации
и артиллерии играли хуже, чем могли бы. Пехота мучалась десять дней,
продвинувшись всего на 40 км. Потери исчислялись десятками тысяч, что для
того времени и ситуации - очень много. С другой стороны, немцы были этими
боями связаны, и о контрударах особенно не думали, так что тылы наступающих
фронтов находились в безопасности.

Как говорил А.В. Суворов, "удивить - победить". Неожиданное стратегическое
решение всегда эффективнее. Тут важно понимать, что в условиях высокого
профессионализма полководцев обеих сторон неожиданность обычно состоит в
том, что заигрываются возможности, о которых противник просто не знал. В
шахматах, когда на доске видны все фигуры, неожиданность - это жертва ферзя
и последующий мат в десять ходов. На войне такое бывает очень редко, а в
более-менее современной войне - сугубо. Самый примитивный уровень военной
неожиданности - засадный полк. А действительно красивая неожиданность
состоит в том, что на стол выкладывается не только количественный, но и
качественный аргумент, используется некое уникальное, неочевидное для
противника свойство одной из сторон.

Чего не ожидали немцы? Немцы не ожидали потрясающей эффективности в
управлении советскими войсками. То, что значительные силы 1-го Белорусского
фронта будут развёрнуты на север, выглядит весьма очевидным. Но вот то, что
Ставка без видимых осложнений сможет переподчинять на некоторое время целые
армии от фронта к фронту, разобраться с логистической задачей огромных
масштабов, организовать взаимодействие и уже к 24 февраля, не допуская
прерывания боёв, подготовить наступление ничем не хуже тех, что были до того
южнее... Можно говорить про "орднунг", противопоставляя его извечному
русскому раздолбайству, но, как по этому поводу заметил kenigtiger, порядок
есть порядок в квадрате, если проявляется тогда, когда он действительно
нужен.

Немцы по живой силе наращивали своё присутствие в Померании примерно теми же
темпами, что и наши - разрыв примерно в 150 тыс. чел сохранялся (это при
их-то и нашей длинах коммуникаций!). Однако по танкам наши уже превосходили
немцев на треть, с сохранением трёхкратного превосходства в артиллерии -
абсолютный разрыв увеличился с 7 тыс. до 10,5 тыс. стволов.

24 февраля началось избиение. В первые два дня войска Рокоссовского
проломили оборону немцев и продвинулись на 70 км. 1 марта в бой пошли войска
1-го Белорусского фронта, и 5 марта наши танки были уже на побережье
Балтики. Дальнейшая работа с рассечённой группировкой немцев сводилась к
наиболее эффективному и безболезненному её уничтожению - скажем,
изолированную данцигскую группу не трогали до 9 мая.

Теперь собственно про Восточно-Прусскую наступательную операцию. Надо
понимать, что для немцев эта самая Пруссия - место любимое и ценимое, и его
ампутация не рассматривалась как нечто приемлемое. Однако прусская земля
впитала столько крови русских солдат, что ещё неизвестно, чьи права на эту
землю весомее. Вообще, надо бы это помнить всем "оккупированным странам":
империя-коммунизм-геополитические интересы-братство народов-мировая
революция - фишки, конечно, для нас яркие, блестящие и привлекательные,
сменяющие друг дружку; но вечное и непреходящее значение имеют только могилы
русских солдат на вашей территории: ухоженные, осквернённые или
забытые1. И чем больше этих могил, тем больше шансов, что мы на эту
землю вернёмся, друзьями или врагами, что бы по этому поводу ни думали
контуженные независимостью крупные политические деятели карликовых державок.

Одни топонимы Восточной Пруссии чего стоят: Грюнвальд, Фридланд,
Прейсиш-Эйслау, Тильзит, Гумбинен, Танненберг, Инстербург, Мазурские
болота...

Немцы приготовились защищаться до последнего. Гитлер: "Каждый бункер, каждый
квартал немецкого города и каждая деревня должны превратиться в крепость, у
которой противник либо истечет кровью, либо гарнизон этой крепости в
рукопашном бою погибнет под ее развалинами". Особенного преувеличения здесь
нет. Были изданы приказы о расстреле паникёров перед строем, задействованы
эсэсманы в заградотрядах - не наших энкаведешных вегетарианских
заградотрядах, да и не армейских тоже, которые направляли отставших солдат в
их части и вылавливали одиночных дезертиров, а настоящих, архетипических,
которые должны были садить из пулёметов по бегущим.

Театр военных действий был прекрасно приспособлен для обороны самой
природой. Леса, озёра, болота. Человек добавил: замки строились веками, а с
начала войны к ним добавились современные укрепления в количествах, плохо
представимых - скажем, только Хайлесбергский укрепрайон включал в себя более
девятисот ДОТов - не считая дзотов, причём огневой точкой было каждое
каменное здание. Есть такая штука - математика, и в применении к войне она
порождает причудливые словосочетания типа "секторов обстрела" и "плотности
огня". Так вот, в Восточной Пруссии этот фактор был задействован полностью в
пределах, доступных тогдашней науке и технике. Слабых мест в этой обороне не
было. То есть вообще. Мины, колючка - назовите всё, что придёт в голову, и
всё равно будет мало...

Знаете, Резун временами порождает удачные словесные конструкции, пусть и
совершенно не по делу. Одна из таких - его идея о том, что наша победа в
"зимней войне" 1939-1940-го годов так перепугала независимые прибалтийские
страны, что те не стали выкобениваться, когда им предложили приём в семью
счастливых советских народов. Увидели, что Красная армия, выполняя приказ,
способна на невозможное, и поняли, что в сопротивлении нет смысла.

Это гонево, ибо присоединение Прибалтики рулилось совсем по другим правилам
и действительно было добровольным - упрись правительства, им их же граждане
головы бы поотрывали. Это теперь они утверждают, что каждого суверенного
прибалта пять русских солдат "одновременно изнасиловали пятью
противоестественными способами"...

То, что для советских войск действительно не существует никаких преград, на
пальцах было доказано именно в Восточной Пруссии.

Подвижных частей у немцев в Пруссии было сравнительно немного - 4 танковых и
4 моторизованных дивизии при 35 пехотных. Однако общие цифры составляли
около 800 тыс. чел. по живой силе, 700 танков и штурмовых орудий, более
восьми тыс. артиллерийских стволов, более семисот самолётов. Для обороны
более чем достаточно (наступательная группировка в Венгрии составляла по
живой силе 430 тыс. чел. при пяти с половиной тыс. орудиях).

На всё это великолепие наши сочли нужным бросить 2-й Белорусский фронт, 3-й
Белорусский фронт (Черняховский), часть сил 1-го Прибалтийского фронта
(Баграмян), Балтийский флот и АДД. Всего в бой было брошено около 1 млн. 700
тыс. чел., около четырёх тыс. танков и САУ, примерно три тыс. самолётов,
примерно 25 с половиной тыс. артиллерийских стволов.

Рассуждать о направлениях главных и неглавных ударов при атаке на оборону,
достигающую двухсоткилометровой глубины - дело очень неблагодарное. Основной
замысел естествен и очевиден: отсечь группировку от основных немецких сил,
предупредив её пополнение и снабжение, рассечь на несколько частей и
уничтожить по этим частям. Альтернативных идей никто не высказывал, так как
с ядерным оружием у нас тогда было плоховато...

Всё началось 13 января 1945 года, когда 3-й Белорусский фронт высадил что-то
около тысячи вагонов боеприпасов по немецкой линии обороны - как выяснилось,
уже покинутой, немцы отвели свои войска на вторую и третью линии, так что,
когда наши заняли первую линию, терапию пришлось повторять - мы могли себе
это позволить.

Распутица, облачность, туман, болота и реки. Войну опять тащила на себе
пехота, потому что ломать такую оборону на таком театре сугубо танками -
напрашиваться на кладбище техники. Немцы дрались зло и умно, контратакуя при
малейшей возможности, зачастую успешно, многие прежде-населённые пункты
переходили из рук в руки по нескольку раз. Наступление Рокоссовского было
остановлено контрударом элитной "Гроссдойчланд", причём эффект оказался
достаточно велик, чтобы немцы сочли возможным перебросить одноименный
танковый корпус на юг, против 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов.
Однако Рокоссовский бросил в топку два танковых корпуса, ещё через сутки -
мехкорпус, ещё через сутки - 5-ю гта. И Млавский укрепрайон пал. В полосе
шириной в десятки километров наши вышли на оперативный простор и пошли на
Мариенбург, Хельмо и Алленштайн. Черняховский доламывал Ильменхорстский
укрепрайон, где немцы зачастую сопротивлялись до последнего человека. Однако
обычный приём обхода сработал и здесь - 39-я и 11-я гвардейская армии обошли
Кенигсберг с севера и юга соответственно, создав для немцев серьёзные
проблемы со снабжением и коммуникациями. В результате примерно через месяц
боёв восточно-прусская группировка немцев была рассечена на три части и
более-менее надёжно блокирована. Пять дивизий было поймано в Кенигсберге,
четыре сидели на Земландском полуострове (в конце января к ним добавились
остатки клайпедской группировки немцев, сумевшие уйти по Куршской косе), а
ещё два десятка дивизий были отсечены юго-западнее Кенигсберга.

Кому-нибудь другому этого хватило бы. Однако немцы до определённой поры и не
думали сдаваться - не тот народ (по крайней мере, тогда был). И неумехами их
никак нельзя было назвать. Генерал Госбах вопреки приказу оставил Летценский
укрепрайон и, умело сохранив боевой порядок, отводил свою 4-ю полевую армию,
не забывая о контрударах. Земландская группировка атаковала 11-ю гвардейскую
армию и прорвала её оборону, восстановив связь с Кенигсбергом - прорыв,
правда, быстро заткнули. Много хуже, немцам удалось восстановить связь с
основной территорией рейха, атаковав 48-ю армию и прорвав её оборону. Кроме
того, как было сказано выше, к 10 февраля 2-й Белорусский был уже
перенацелен на Померанию. А 18 февраля погиб генерал армии Черняховский -
случайный осколок.

Однако наша сила ломала немецкую, пусть в отдельные дни темпы наступления
составляли по одному километру. Кроме того, пока "народ вопреки Сталину
выигрывал войну", тиран тоже не сидел сложа руки - Ялтинская конференция,
фундамент Долгого Мира второй половины XX века, то-сё... Было принято
решение поручить командование операцией маршалу Василевскому - прикиньте,
начальника Генштаба назначили командующим 3-м Белорусским фронтом. Маршал
пробил усиление своего фронта частями от 2-го Белорусского и всем 1-м
Прибалтийским фронтом, преобразованным в Земландскую оперативную группу
войск (первая ЗГВ в составе Советской армии? :-)) Была взята оперативная
пауза более чем на два десятка дней, и, главное, была предложена и принята
идея о последовательном уничтожении немецких группировок.

Атака на помянутый уже Хайлесбергский район - он был первый в очереди -
началась 13 марта. Ко всем природным радостям добавился ещё и паводок.
Немцы, могу только повторить, до определённого времени дрались отчаянно -
многозначительная деталь: орудиям и пулемётам были приданы офицерские
расчёты. Но в конце концов они не выдержали и побежали, вперемешку с мирным
населением. Заградотряды оказались бесполезны - кстати, я вообще полагаю,
что заградотряды любого регламента, кроме того, которому следовали в Красной
армии, бесполезны.

Отступая, немцы взорвали дамбу, затопив речную долину со всеми, кто не успел
оттуда уйти. Не знаю, то ли тут недостаток в координации, то ли отчаяние, но
погибли в основном их же мирные жители и те войска, которые отступили
позднее всех - крайняя несправедливость.

Хайлесбергская группировка была уничтожена к 29-му марта. 2 апреля взялись
за Кенигсберг, который представлял собой сплошной укрепрайон площадью в
двести квадратных километров, со 130 тыс. гарнизоном. Четверо суток его
ломали артиллерия и авиация - Василевский стянул под эти стены всё, что хоть
немного походило на осадную артиллерию, и привлёк тяжёлые бомберы из РГК.
Пехоты у нас было менее 200 тыс. человек, но при таком превосходстве в
артиллерии и авиации это уже большого значения не имело. 6 апреля ночью
пошли разведбатальоны пехоты, и деморализованные немцы поперву просто не
приняли боя, однако достаточно быстро оклемались и попробовали выбить наших
с уже занятых позиций. Тут опять включилась артиллерия и авиация, и началась
уже настоящая атака, со всеми фокусами, которым наши научились за войну -
танковые корпуса прорыва и штурмовые отряды, оснащённые всем - от артиллерии
до огнемётов. Седьмого апреля наши показали, что сотни тяжёлых
бомбардировщиков над одним городом монополией западных союзников не
являются. Восьмого числа триста кварталов - или то, что от них осталось -
были уже взяты, и немцам предъявили ультиматум. Немцы, однако, не поверили,
что может быть ещё хуже. Целый день девятого апреля их в этом разубеждали
полторы тысячи самолётов и пять тысяч орудий. В полвосьмого вечера комендант
крепости генерал Лаш счёл, что с него развлечений хватит, и выслал своих
парламентёров. Потери немцев составили около сорока тысяч человек, девяносто
тысяч сдались в плен.

За Кенигсберг Василевский получил свою вторую "Победу".

Последней была Земландская группировка немцев. По ней без особых церемоний
врезали всей воздушной силой, которая у нас была - ударам подверглись
Пиллау, крепость Фишхаузен и, естественно, передний край обороны немцев.
После акции последовал ультиматум, на который немцы угрюмо промолчали. 13
апреля наши пошли в наступление, которое вели роскошно, позволяя себе бить
по позиции противника, пока там вообще хоть что-то шевелилось. 16-го взяли
Фишхаузен, 25-го - Пиллау, а всякую сволочь отлавливали ещё и после Победы.

Таким образом, Восточно-Прусская группировка немцев перестала существовать.
Наши безвозвратные потери составили примерно 130 тыс. чел., санитарные -
около полумиллиона.

Сама операция любопытна в основном тем, что окончательно похоронила надежды,
будто стационарная оборона в обозримом будущем может стать эффективным
решением для сколько-нибудь масштабного конвенционного военного
противостояния. Отсюда весьма тускло выглядят как модели НАТОвских стратегов
по отражению советского наступления на западную Европу, так и многие
технические решения, выработанные в рамках этих моделей - тяжёлые MBT и
проч. Но это уже совсем другая история.




----------------------------------------------------------------------------
----


1. Тамошняя элита думает, что для неё нынешнее отношение к могилам наших
солдат неважно. Она ошибается, потому что история далеко не закончилась, а
долги надо бы отдавать. Назад.


----------------------------------------------------------------------------
----




to be continued. Дальше таки Берлин. Пора бы.



----------------------------------------------------------------------------
----

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	29.05.2005 22:14:59

И. Пыхалов. Торговля перед битвой (*+)

---

http://www.specnaz.ru/article/?705

Игорь Пыхалов
ТОРГОВЛЯ ПЕРЕД БИТВОЙ



Многие из пишущих о Великой Отечественной войне любят попрекать Сталина
экономическим сотрудничеством с гитлеровской Германией в 1939-1941 годах. В
зависимости от взглядов авторов, оценки советско-германской предвоенной
торговли варьируют в диапазоне от <просчёта> (<неудачная попытка откупиться
от Гитлера и любой ценой отсрочить начало войны>) до <преступления>
(<сознательная поддержка нацистского режима>). Однако обличители Сталина
дружно сходятся в том, что данный шаг был ошибочным и вредным.

ГЕШЕФТЫ С ВРАГОМ

Те, кто порицает тогдашнее советское руководство за несоблюдение <моральных
норм> во внешней политике, исходят из постулата, будто торговля с
потенциальным противником - нечто из ряда вон выходящее. Однако в реальной
жизни вести коммерческие дела с будущим врагом - вполне обыденное явление.

В 1930-е годы нацистская Германия вела активную внешнюю торговлю. Более
того, без иностранных источников сырья тогдашняя немецкая экономика просто
не смогла бы существовать. При этом основными поставщиками Третьего рейха
были США и Англия, не только давшие гитлеровцам возможность производить
обширные закупки благодаря освобождению от платежей по долгам и
предоставлению новых кредитов, но и сами снабжавшие их особо ценными видами
стратегического сырья, реэкспортируя его в Германию из других стран.

Торговые связи Германии с западными странами не прекратились и после начала
Второй мировой войны. Причём речь идёт не только о нейтральных государствах
вроде Швеции, продолжавшей обеспечивать промышленность Третьего рейха
высококачественной железной рудой. Например, американская компания <Стандард
ойл> всё так же исправно снабжала Гитлера нефтью. Просто теперь её поставки
шли через франкистскую Испанию. Американские танкеры везли нефть на
Канарские острова, а оттуда уже немецкие танкеры доставляли её в Гамбург. Не
стало препятствием выгодному бизнесу американских дельцов и вступление США в
войну против Германии. Так, в 1944 году Германия ежемесячно получала через
франкистскую Испанию 48 тыс. тонн американской нефти и 1100 тонн вольфрама.

Мало того, в 1930-е годы западные фирмы оказывали Третьему рейху активную
помощь в налаживании военного производства. Так, концерн <Виккерс> был
непосредственно причастен к строительству германского подводного флота.
Осуществлялись и непосредственные закупки различного вооружения,
производство которого ещё не было налажено в самой Германии - например,
бронебойных снарядов британской фирмы <Хэдфилдс> для морской артиллерии.

Создание Военно-воздушных сил Третьего рейха также не обошлось без активного
англо-американского участия. По сообщению британского министерства торговли,
за 10 месяцев 1934 года различные английские фирмы поставили в Германию 96
моторов, причём имелись в виду только те моторы, которые были официально
зарегистрированы как направляемые в Германию. За первые же пять месяцев 1935
года в Германию были вывезены 89 самолётов и моторов на сумму 199 369 фунтов
стерлингов.

Реальный объём поставок значительно превышал эти официальные данные. Так,
только за 8 месяцев 1934 года в Германию были отправлены 200 новейших
авиационных моторов <Кестрел> фирмы <Роллс-Ройс>. В английских ВВС эти
моторы устанавливались на истребителях <Хоукер фьюри> () и
<Файрфлай> (). В мае 1934 года Германия приобрела 80 мощных моторов
<Армстронг-Сидли> также последнего образца.

Кроме того, Германия приобретала лицензии на производство наиболее
совершенных типов авиамоторов для военных самолётов. Например, немецкая
моторостроительная компания <Байерише моторенверке> купила у фирмы
<Роллс-Ройс> лицензию на мотор <Кестрел VI> мощностью 600 л.с.

Ещё большим был вклад американцев. После прихода Гитлера к власти поставки
самолётов и моторов из Соединённых Штатов в Германию начали резко
возрастать. По данным комиссии Конгресса США, сумма экспорта американских
самолётов и моторов в Германию увеличивалась с 8 тыс. долларов за 1931-1932
гг. до 1445 тыс. долларов за первые девять месяцев 1934 года.

В дальнейшем поставки американских самолётов и особенно авиамоторов
продолжали увеличиваться. По данным, оглашённым в английском парламенте
весной 1935 года, Германия заказала в США части для 3 тыс. авиационных
моторов, которые должны были устанавливаться на военных самолётах.

Помимо готовой продукции, германские фирмы приобретали в США лицензии на
производство авиамоторов новейших типов. Например, в феврале 1933 года
<Пратт энд Уитни компани> предоставила БМВ лицензию на производство мотора
<Хорнет-Д>. В результате в 1935 году из 28 типов германских военных
самолётов 11 были оснащены английскими и американскими моторами фирм
<Роллс-Ройс>, <Армстронг-Сидли>, <Пратт энд Уитни> и других.

Таким образом, упрекать Сталина в аморальности экономического сотрудничества
с Германией могут разве что наши доморощенные любители двойных стандартов,
сладострастно выискивающие мельчайшие соринки в глазу у своей родной страны
и демонстративно не замечающие бревна у обожаемого Запада.

Подарок от фюрера

Однако получал ли Советский Союз выгоду от торговли с Германией? Или же он,
как уверяют нынешние обличители, фактически выплачивал дань Гитлеру?

Здесь следует вспомнить, что советское народное хозяйство унаследовало от
дореволюционной России техническую отсталость. И, разумеется, эту ситуацию
нельзя было исправить в одночасье. Наша страна остро нуждалась в поставках
современного промышленного оборудования. Эти потребности резко возросли на
рубеже 1920-х - 1930-х годов в связи с началом индустриализации, когда была
предпринята отчаянная попытка догнать развитые страны.

Как известно, выступая 4 февраля 1931 года на первой Всесоюзной конференции
работников социалистической промышленности, Сталин заявил: <Мы отстали от
передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять
лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут> (Сталин И.В. Сочинения. Т.13. М.,
1951. С.39).

Говоря так, Иосиф Виссарионович нисколько не преувеличивал. Отставание
России проявилось во всей своей красе уже в ходе Первой мировой войны. Как
писал летом 1915 года командир 29-го корпуса генерал Д.П.Зуев военному
министру генералу А.А.Поливанову:

<Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землёй всякие
окопы и сооружения, заваливая часто их защитников землёю. Они тратят металл,
мы - человеческую жизнь. Они идут вперёд, окрылённые успехом и потому
дерзают; мы, ценою тяжких потерь и пролитой крови, лишь отбиваемся и
отходим> (Головин Н.Н. Военные усилия России в Мировой войне. М., 2001.
С.311).

Увы, подобная картина не выглядит удивительной, если вспомнить, что за время
Первой мировой войны Россия произвела 67 млн. снарядов, в то время как
Германия - 306 млн. Производство пулемётов составило соответственно 28 тыс.
и 280 тыс., самолётов - 3,5 тыс. и 47,3 тыс. (Россия и СССР в войнах XX
века: Статистическое исследование. М., 2001. С.89).

Но этого мало. Прогресс в военном деле не стоял на месте. В промежуток между
двумя мировыми войнами происходят качественные изменения в развитии танковых
войск, авиации, в насыщении армий артиллерией, автоматическим оружием. Если
бы не сталинский промышленный рывок, под угрозой оказалось бы само
существование нашей страны и населяющих её народов.

Форсированная индустриализация требовала приобретения современного
оборудования. Традиционным партнёром, поставлявшим нашей стране технику и
технологии, являлась Германия. Так было до 1914 года, такое положение
сохранялось и во времена Веймарской республики.

В начале 1930-х годов ввоз промышленного оборудования в нашу страну
достигает рекордного уровня. При этом основными поставщиками являлись
Германия, предоставившая в 1931 году Советскому Союзу кредит на сумму 300
млн. марок, а также Соединённые Штаты.

После прихода Гитлера к власти советско-германская торговля начинает
сокращаться. Однако не следует думать, будто это сокращение было вызвано
исключительно идеологическими причинами. СССР к тому времени вообще стал
импортировать меньше. По мере развития собственной промышленной базы
потребность во внешних закупках оборудования снизилась. Кроме того, у нашей
страны не было валютных ресурсов для столь значительного импорта.

Тем не менее, окончательно советско-германская торговля не угасла. Под
давлением немецких промышленников, не желавших терять рынок сбыта своей
продукции, правительство Германии предложило в марте 1935 года Советскому
Союзу новый кредит. Причём его условия были более выгодными, чем у прежних:
5% годовых вместо 6%, а также более длительный срок - 5 лет (германский
кредит 1926 года - 150 млн марок на 2 года и 150 млн марок на 4 года, кредит
1931 года - на 21 месяц).

В результате 9 апреля 1935 года было подписано <Соглашение между
правительством СССР и правительством Германии о дополнительных заказах СССР
в Германии и финансировании этих заказов Германией>. В соответствии с ним
советское правительство получило право разместить под гарантию правительства
рейха заказы германским фирмам на 200 млн марок. Эти заказы должны были
представлять собой оборудование для фабрик, машины, аппараты, изделия
электропромышленности, оборудование нефтяной и химической индустрии,
транспортные средства, оборудование лабораторий и т.д. Сюда же входила и
техническая помощь. Реально по этому кредиту СССР получил из Германии
заводского оборудования и других товаров на 151,2 млн марок. Поставки
советских товаров в покрытие кредита должны были начаться с конца 1940 года,
а закончиться в 1943 году. Однако СССР так и не приступил к его погашению, а
после 22 июня 1941 года вопрос о советских поставках отпал сам собой. Таким
образом, полученный в 1935 году от Гитлера кредит можно рассматривать как
безвозмездную финансово-техническую помощь.

Германские отцы советской <оборонки>

К 1939 году объективные предпосылки для взаимовыгодной советско-германской
торговли продолжали существовать. Третий рейх остро нуждался в сырье,
Советский Союз - в современной технике и технологиях. Поскольку западные
демократии не горели желанием помогать нашей стране, СССР намеревался
использовать возможное сближение с Германией для удовлетворения своих
потребностей в высокотехнологичном оборудовании.

В результате 19 августа 1939 года было подписано советско-германское
кредитное соглашение. По сравнению с предыдущими подобными договорами его
условия были чрезвычайно выгодны для нашей страны. СССР получал 200 млн.
марок кредита под 4,5% годовых сроком на 7 лет. Помимо кредита,
предусматривалось размещение советских заказов в обмен на поставки сырья и
продовольствия.

К соглашению были приложены три товарных списка:

Список <А> отдельных видов оборудования, подлежащих поставке германскими
фирмами в счёт кредита.

Список <Б> отдельных видов оборудования и других товаров, подлежащих
поставке германскими фирмами за счёт свободных сумм текущей выручки от
советского экспорта.

Список <В> товаров, подлежащих поставке из СССР.

Впоследствии между СССР и Германией были заключены хозяйственные договоры от
11 февраля 1940 года и от 10 января 1941 года, а также ряд дополнительных
соглашений, существенно расширившие объёмы торговли между двумя странами.

Надо сказать, аппетиты немцев по части получения советского сырья были
весьма велики. Когда 8 октября 1939 года в Москве начались
торгово-экономические переговоры, особо уполномоченный германского
правительства Карл Риттер, который вёл их с немецкой стороны, привёз с собой
годовой план закупок на сумму 1300 млн. марок. 9 октября в беседе с наркомом
внешней торговли СССР А.И.Микояном Риттер заявил о желании получить из СССР
товаров примерно на 1 млрд марок. Однако Микоян ответил, что Советский Союз
будет исходить из максимального объёма поставок в прошлые годы, то есть 470
млн марок. В результате, несмотря на немецкие уговоры, хозяйственное
соглашение от 11 февраля 1940 года предусматривало на следующие 12 месяцев
поставки из СССР в размере 420-430 млн марок. Реально же за этот период, как
мы увидим ниже, было поставлено товаров на сумму чуть больше 400 млн марок.

Что же получил Советский Союз взамен? В середине 1930-х годов, закупая сырьё
и продовольствие, Германия для выравнивания торгового баланса нередко
навязывала своим иностранным партнёрам ненужные ей самой товары, за которые
она не могла получить валюту на мировом рынке. Например, Югославия вынуждена
была закупить в Германии огромное количество аспирина, Румыния - несколько
тысяч пишущих машинок, Греция - сотни тысяч губных гармошек.

Однако с нашей страной подобный номер не прошёл. Покупать без разбора всё,
что предлагали немцы, советское руководство не собиралось. Оно намеревалось
брать только самые необходимые и высококачественные изделия.

С 26 октября 1939 года в Германии находилась советская делегация в составе
48 человек во главе с наркомом судостроения И.Ф.Тевосяном. Среди её членов
были авиаконструктор А.С.Яковлев, будущий виднейший ракетчик С.П.Королёв,
ведущие специалисты по военно-морскому делу, танкостроению, артиллерии,
химической защите, станкостроению. Посетив многие немецкие заводы,
судоверфи, полигоны, военные корабли, советские представители ознакомились с
интересовавшим СССР заводским оборудованием, производственными процессами,
технологиями. Особое внимание уделялось новинкам германской военной техники.

29 октября Гитлер разрешил ознакомить членов делегации с военной техникой,
уже имевшейся в войсках. Что же касается информации о новейших образцах,
находившихся в стадии испытаний, то её фюрер сообщать не желал. Однако наши
специалисты быстро поняли, что самую новую технику им не показывают. В
результате твёрдой и настойчивой позиции советской делегации немцы вынуждены
были пойти на уступки и стали демонстрировать новую военную технику более
полно. Наиболее сложные вопросы решались лично Гитлером и Герингом.

Итак, что же именно было закуплено нами в Германии накануне Великой
Отечественной войны?

Во-первых, уникальное промышленное оборудование. По данным немецкой
статистики, в 1940-1941 годах Германия поставила СССР 6430 металлорежущих
станков на 85,4 миллиона германских марок. Для сравнения: в 1939 году общее
число импортированных Советским Союзом из всех стран металлорежущих станков
составило 3458 штук.

Согласно мнению некоторых современных германских историков, поставка
Советскому Союзу большого количества новейших станков ослабляла военную
экономику Третьего рейха, поскольку свыше половины использовавшихся в
немецкой промышленности металлорежущих станков к тому времени устарели, имея
срок службы более десяти лет.

Вот что отмечает бывший генерал-майор вермахта Буркхарт Мюллер-Гиллебранд в
своём фундаментальном труде <Сухопутная армия Германии 1933-1945 гг.>,
описывая состояние немецкой военной экономики в период с лета 1940-го до
лета 1941 года:

<Вследствие недостаточной подготовки к мобилизации экономики положение со
станками продолжало оставаться неудовлетворительным. Некоторые станки
удалось получить через нейтральные страны (Швейцария, Швеция). В военной
промышленности пришлось создать органы, на которые возлагалась задача
распределения машинного оборудования> (Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия
Германии 1933-1945 гг. М., 2003. С.250).

Тем временем немецкие станки продолжали поступать в нашу страну. Как
воспоминал нарком авиационной промышленности А.И.Шахурин: <В 1939 году были
выделены фонды в валюте для закупки импортного оборудования и дано
соответствующее задание Наркомату внешней торговли разместить заказы за
границей по нашей спецификации с минимальными сроками доставки. Работники
Внешторга оперативно закупили многое из того, что мы просили. И это помогло
оснастить уникальным оборудованием, которое в нашей стране не производилось,
наши заводы, что сыграло свою роль в налаживании массового производства
новой авиационной техники> (Шахурин А.И. Крылья победы. Изд. 3-е, доп. М.,
1990. С.108).

Подобное стремление использовать германские высокие технологии было
характерно и для других отраслей советской промышленности. Немецкие
разработки применялись в производстве вооружений и боеприпасов,
машиностроении и оптике, химии и металлургии.

Во-вторых, в Германии было приобретено немало военного имущества. Наиболее
внушительной покупкой стал недостроенный тяжёлый крейсер <Лютцов>.
Переименованный в <Петропавловск>, он достраивался в Ленинграде на
Балтийском судостроительном заводе.

В отечественной литературе нередко встречаются утверждения, будто немцы
специально тормозили достройку <Лютцова>:

<Вот так, постепенно, день за днём, выполнение работ на корабле
задерживалось, плановые сроки срывались. Такая тактика представителей
немецких фирм, естественно, наводила нас на мысль, что всё это делается с
определённым умыслом, чтобы как можно больше задержать достройку и ввод
крейсера в строй. Расчёт при этом был такой: без немцев мы сами, дескать, не
справимся с достройкой "Лютцова"< (Фаворов Б.П. <Петропавловск> открывает
огонь // На стапелях под огнём. Сборник воспоминаний и очерков. Л., 1986.
С.185).

Однако курировавший советско-германские экономические связи чиновник МИД
Германии Карл Юлиус Шнурре в подготовленном для своего начальства
меморандуме от 15 мая 1941 года сообщал прямо противоположное:

<Строительство крейсера "Л" в Ленинграде продолжается в соответствии с
планом, германские поставки приходят по расписанию> (Органы государственной
безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т.1. Накануне. Книга 2. 1
января - 21 июня 1941 г. М., 1995. С.343).

Как бы то ни было, к началу Великой Отечественной войны готовность корабля
достигала 70%. Тем не менее, ленинградские судостроители смогли ввести его в
строй без помощи немецких специалистов. Корабль использовался, как плавучая
батарея.

Когда немцы подошли к Ленинграду, 7 сентября 1941 года четыре 203-мм орудия
крейсера открыли огонь. В течение 10 дней по врагу было выпущено свыше 650
снарядов. Думается, попавшим под обстрел <Петропавловска> германским
солдатам было особенно <приятно> осознавать, что в них летят немецкие
снаряды, выпущенные из орудий немецкого производства.

17 сентября огнём немецкой артиллерии <Петропавловск> был сильно повреждён и
лёг на грунт, погрузившись в воду до броневой палубы. Это произошло
неподалеку от переднего края противника. Тем не менее летом 1942 года моряки
крейсера, флотские водолазы и специалисты Балтийского судостроительного
завода под носом у немцев провели подготовительные работы по подъёму
крейсера. В ночь на 17 сентября 1942 года <Петропавловск> всплыл, буксиры
<Айсберг> и К-1 увели его из-под носа врага и доставили на Балтийский завод.

Через несколько месяцев крейсер вернулся в строй. В январе 1944 года, в ходе
операции по окончательному снятию блокады Ленинграда, <Петропавловск> вместе
с другими кораблями Балтийского флота уничтожал долговременные укрепления,
коммуникации, боевую технику и скопления пехоты противника, выпустив по
врагу свыше тысячи снарядов немецкого производства.

Помимо <Лютцова>, для советского военно-морского флота были получены гребные
валы, компрессоры высокого давления, рулевые машины, моторы для катеров,
судовая электроаппаратура, освинцованный кабель, вентиляторы, судовое
медицинское оборудование, насосы, успокоители качки, оборудование для
камбузов, хлебопекарен, корабельных прачечных, аккумуляторные батареи для
подводных лодок, орудийные корабельные башни, 88-миллиметровая пушка для
подводных лодок, чертежи 406- и 280-миллиметровых трёхорудийных корабельных
башен, стереодальномеры, оптические квадранты, фотокинотеодолитная станция,
перископы, пять образцов мин, бомбомёты для противолодочных бомб с
боекомплектом, паравантралы, противотральные ножи для мин, гидроакустическая
аппаратура, магнитные компасы, теодолиты и многое другое.

Сухопутные войска получили две тяжёлые 211-мм полевые гаубицы, батарею
105-мм зенитных пушек с боекомплектом, средний танк Т-III, 3 полугусеничных
тягача, приборы для управления огнём, дальномеры, прожекторы.

Обширной оказалась закупка самолётов: <Хейнкель-100> (He-100) - 5 штук,
<Юнкерс-88> (Ju-88) - 2 штуки, <Дорнье-215> (Do-215) - 2 штуки, <Брюккер
В.И.-131> (Bu-131) и <Брюккер В.И.-133> (Bu-133) - 6 штук, <Фокке-Вульф>
(FW-58) - 3 штуки, <Юнкерс-207> (Ju-207) - 2 штуки, <Мессершмитт-109>
(Bf-109E) - 5 штук, <Мессершмитт-110> (Me-110) - 5 штук. Все типы самолётов
поставлялись с запасными моторами и запчастями.

Кроме того, в июне 1940 года фирмой Maschinenfabrik Augsburg-Nurnberg A.G.
советскому внешнеторговому объединению <Машиноимпорт> были проданы семь
дизельных двигателей типа G7Z52/70 мощностью 2200 л.с. и тринадцать типа
G7V74 мощностью 1500 л.с., изучение которых способствовало развитию
отечественного двигателестроения.

Закупленная немецкая авиационная техника была направлена для изучения в НИИ
ВВС, только что созданный в Подмосковье Лётно-исследовательский институт
(ЛИИ), ЦАГИ, ЦИАМ и другие организации. Кроме того, по просьбе наркомата
авиационной промышленности, некоторые самолёты совершили перелёты на
заводские аэродромы авиационных предприятий в Горьком, Воронеже, Казани,
Харькове. Всего в 1940 году с немецкими самолётами получили возможность
ознакомиться около 3500 конструкторов и инженеров.

В результате этих исследований в 1940 году были предприняты шаги по
внедрению некоторых немецких технических решений в советскую
авиапромышленность. Так, на заводе ?213 в Москве было освоено производство
автомата ввода и вывода самолёта из пикирования, установленного на Ju-88.
Эти устройства применялись затем на самолётах СБ, Ар-2 и Пе-2. Вместо
жёстких сварных бензобаков стали использовать фибровые протектированные
баки. Уже в 1940 году было изготовлено 100 мягких протектированных баков для
СБ, 30 - для Су-2 и столько же - для Як-1, а в 1941 году было принято
решение о массовом производстве фибровых баков и замене ими использовавшихся
ранее металлических. По типу немецкого, установленного на двигателе DB 601A,
в ЦИАМ был создан двухступенчатый центробежный нагнетатель. В отличие от
применяемых в нашей стране одноступенчатых нагнетателей он обеспечивал
двигателю большую высотность.

Кроме этого, был введён целый ряд мелких, но полезных усовершенствований в
конструкции новых самолётов.

Кто кого обсчитал?

Что же получили немцы взамен? Германия импортировала из Советского Союза
нефтепродукты, зерно (в основном кормовое), хлопок, жмыхи, лён,
лесоматериалы, никель, хромовую и марганцевую руду, фосфаты. Поставлялись и
некоторые другие товары. В частности, металлы (в основном железный лом),
платина, а также пушнина.

Каковы же были объёмы советских и германских поставок? И кто в итоге
оказался в выигрыше? Ниже приведены данные немецкой статистики о ежемесячных
взаимных поставках товаров, в млн марок (Сиполс В.Я. Тайны дипломатические:
канун Великой Отечественной войны 1939-1941. М., 1997. С.331, 333, 337):

Вот уже полвека нам упорно внушают, будто накануне 22 июня 1941 года
немецкие поставки в СССР были прекращены, однако Сталин, мол, пытаясь любой
ценой задобрить Гитлера, до последнего момента гнал советские грузы в
Германию, не получая ничего взамен. Как и многие другие аксиомы
антисталинской пропаганды, это утверждение не соответствует
действительности. Июнь 1941 года стал рекордным по объёму немецких поставок.
За три предвоенные июньские недели из Германии в СССР прибыло больше
товаров, чем за весь 1935 год. Если же брать апрель-июнь 1941 года, то
немецкие поставки за эти месяцы составили 151,3 млн марок, в то время как
советские - 130,8 млн марок.

И это не случайно. В первых числах февраля 1941 года Гитлер распорядился,
что обязательства Германии по хозяйственному соглашению с СССР <безусловно
должны быть выполнены>. Было решено, что они будут осуществляться даже за
счёт снабжения немецких войск.

Немецкий историк Г.Швендеман констатирует, что весной 1941 года, когда уже
вовсю шла подготовка к нападению на СССР, <Советский Союз стал абсолютно
привилегированным торговым партнёром Германии, заказам которого было
отведено по степени важности в программе военного производства
преимущественное место по сравнению с другими заказами как для собственных
нужд, так и для поставок иностранным государствам>. Германская
промышленность, отмечает он, прекратила всё остальное производство, за
исключением обеспечения вермахта и поставок в Советский Союз (Сиполс В.Я.
Тайны дипломатические... С.336).

Любопытный момент можно найти и в воспоминаниях наркома авиационной
промышленности А.И.Шахурина: <В это время мы получали часть оборудования из
Германии. Причём перед самым началом войны начались сбои с поставками.
Пришлось отправить к границе, где шла перегрузка с узкой колеи на широкую,
работников наркомата, чтобы они как можно быстрее отгружали поступавшее
оборудование> (Шахурин А.И. Крылья победы... С.108).

На первый взгляд кажется, будто Шахурин подтверждает общепринятую версию о
прекращении германских поставок накануне войны. Однако если вдуматься, то
приведённые им факты свидетельствуют об обратном. Подчинённые Шахурина были
направлены не на немецкие предприятия, а на советско-германскую границу.
Именно там начались сбои. Причиною же их стал возросший поток поступавшего
из Германии оборудования, которое не успевали перегружать с европейской
железнодорожной колеи на нашу. В результате на границе возник затор, для
ликвидации которого и отправили работников наркомата.

Мало того, если поставки из Третьего рейха выбивались из графика, мы не
стеснялись подгонять немцев. Согласно хозяйственному соглашению от 11
февраля 1940 года, немецкие поставки должны были отставать от советских не
более чем на 20%, иначе СССР имел право временно приостановить свои
поставки.

Подобная ситуация сложилась в конце марта того же года. Посетив 27 марта
министерство иностранных дел и на следующий день министерство
Военно-воздушных сил Германии, И.Ф.Тевосян и заместитель наркома внешней
торговли А.Д.Крутиков решительно настаивали на поставке образцов немецких
военных самолётов в течение ближайших двух месяцев. 29 марта И.Ф.Тевосян и
Г.К.Савченко были приняты Герингом, заверившим их, что поставки будут
ускорены.

Видя, что хождение по кабинетам руководителей Третьего рейха не приносит
пользы, СССР 1 апреля приостановил отправку нефтепродуктов и зерна. 5 апреля
Германия просила возобновить поставки, обещая выполнить свои обязательства,
однако СССР отклонил эту просьбу. 9 апреля Молотов заявил Шуленбургу, что
<хозяйственные органы СССР несколько перестарались, приостановив отправку
товаров в Германию>, и заверения Геринга о том, что <задержки будут
устранены>, позволяют советской стороне возобновить свои поставки (Мельтюхов
М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз в борьбе за Европу: 1939-1941
гг. (Документы, факты, суждения.) М., 2002. С.216-217).

Результаты не замедлили сказаться. 28 апреля на Московском Центральном
аэродроме приземлились первые из заказанных самолётов - два <Дорнье-215> и
пять <Мессершмитт-110>, пилотируемые немецкими лётчиками. К 15 мая
количество поставленных Германией самолётов возросло до 23. 5 июня были
получены ещё два <Хейнкеля-100>. В конце мая немцы переправили в Ленинград
недостроенный крейсер <Лютцов>.

Следующий конфликт возник осенью 1940 года. 12 сентября Микоян предупредил
Шнурре, что, ввиду отставания германских поставок, советская сторона будет
вынуждена сократить или временно приостановить экспорт в Германию. И
действительно, в IV квартале 1940 года по сравнению с III кварталом наш
экспорт был уменьшен почти в два раза. Принятые советским правительством
меры дали свои результаты. В декабре 1940-го и январе 1941 года германский
экспорт в СССР превысил советский экспорт в Германию.

Подводя общий баланс советско-германских предвоенных экономических связей,
следует учесть, что, помимо взаимных поставок товаров между СССР и
Германией, производились и другие финансовые расчёты. В соответствии с
хозяйственным соглашением от 11 февраля 1940 года Германии предоставлялось
право транзита через советскую территорию для торговли с Румынией, Ираном,
Афганистаном и странами Дальнего Востока. Стоимость транзитных услуг,
оказанных Германии с начала 1940-го по июнь 1941 года, составила 84,5 млн
марок. Поскольку поставки немецких товаров задерживались, для выравнивания
баланса товарообмена Германия передала Советскому Союзу золота на 44,7 млн
марок.

Как известно, согласно заключённому 23 августа 1939 года
советско-германскому договору, Латвия и Эстония были включены в советскую, а
Литва - в германскую сферу влияния. 25 сентября на начавшихся
советско-германских переговорах об урегулировании польской проблемы СССР
предложил обменять Литву на отходившие к нему территории Варшавского и
Люблинского воеводств. Немцам пришлось уступить - в секретном дополнительном
протоколе к германо-советскому договору о дружбе и границе от 28 сентября
1939 года Литва включалась в сферу интересов СССР. Однако полоса литовской
территории, примыкающая к германской границе, оставалась в сфере интересов
Германии.

Летом 1940 года, после возвращения Прибалтики в состав нашей страны,
советское руководство предложило Германии отказаться от своих прав на часть
литовской территории в обмен на материальную компенсацию. Этот вопрос был
окончательно урегулирован 10 января 1941 года. В тот день в Москве помимо
соглашения о взаимных торговых поставках были также заключены договор о
советско-германской границе от реки Игорки до Балтийского моря, соглашение о
переселении в Германию немцев из Литовской, Латвийской и Эстонской ССР и
соглашение об урегулировании взаимных имущественных претензий, связанных с
этим переселением. Кроме того, был подписан секретный протокол, по которому
СССР обязался уплатить Германии компенсацию в размере 31,5 млн. марок за
отказ Германии от претензий на кусок территории на юго-западе Литвы. Из этой
суммы 1/8 следовало покрыть советскими поставками цветных металлов в течение
3 месяцев, а оставшиеся 7/8 - вычесть из суммы германских платежей при
взаимных расчётах.

Наконец, следует вспомнить невозвращённый кредит 1935 года. Как мы помним,
по этому кредиту СССР получил из Германии заводского оборудования и других
товаров на 151,2 млн. марок. Поставки советских товаров для его в покрытия
должны были начаться в конце 1940 года. Однако, несмотря на настойчивые
германские требования, к 22 июня 1941 года этот кредит остался непогашенным.

Теперь можно подвести окончательный итог торгово-экономических отношений
между СССР и Германией. С советской стороны было поставлено товаров на 671,9
млн марок, а также оказаны транспортные услуги по транзиту немецких товаров
на 84,5 млн марок - всего получаем 756,4 млн марок. С германской стороны
товарные поставки составили 462,3 млн марок, уплачено золота для
выравнивания платёжного баланса 44,7 млн марок. Кроме того, СССР получил
кусок литовской территории, оценённый в 31,5 млн марок, а непогашенный
советский долг по кредиту 1935 года составил 151,2 млн марок. Всего получаем
689,7 млн марок.

Таким образом, баланс оказывается не в нашу пользу. Тем не менее убыток не
так уж и велик - 66,7 млн марок, то есть менее 10% общего объёма сделок.
Неблагоприятное для нас соотношение во многом вызвано тем, что заказанное в
Германии оборудование представляло собой сложные и высокотехнологичные
изделия, для изготовления которых требовалось длительное время. Поэтому
советско-германские соглашения и предусматривали некоторое опережение
поставок из СССР по отношению к немецким.

Однако это палка о двух концах. Не успев передать нашей стране многие
заказы, немцы тем не менее приступили к их выполнению. Вот что вспоминает
нарком авиационной промышленности Шахурин: <На одном из заводов у нас был
мощный пресс, с помощью которого изготавливались специальные трубы. Пресс в
своё время мы закупили у немецкой фирмы <Гидравлик>. И вот лопнул цилиндр,
весивший почти 90 тонн. Такие цилиндры у себя мы тогда не делали. Заказали
новый цилиндр немцам. По договору он должен был поступить к нам в конце 1940
года. Время подошло. Обращаемся в фирму. Отвечают: цилиндр задерживается,
через месяц-два будет. Срок истёк - обращаемся снова. Отвечают: отгрузят
через две недели. Минуло две недели - говорят: цилиндр отправлен в порт и
т.д. К началу войны он так и не поступил. Готовый к отправке цилиндр
пролежал у них без дела всю войну. После войны мы его нашли. Немцам он
оказался ненужным. И пришлось наш треснувший цилиндр много раз сваривать,
заваривать. Обошлись, конечно> (Шахурин А.И. Крылья победы... С.108-109).

Итак, нашим рабочим пришлось мучиться, латая старый треснувший цилиндр. Но и
немцам эта сделка выгоды не принесла, поскольку цилиндр они всё равно
сделали, затратив время, силы и ресурсы, а использовать его не смогли.

Другой пример. 30 ноября 1940 года Крупп подписал контракт, в соответствии с
которым его фирма должна была поставить в СССР шесть корабельных орудийных
башен с 380-мм орудиями. Однако к моменту нападения Германии на Советский
Союз ни орудия, ни башни не были поставлены. Всё, что мы успели получить, -
это конструкторские чертежи орудий. После разгрома Германии выяснилось, что
часть заказанных башен была собрана и хранилась на складах завода Круппа
(Фон Штрандман Х.П. Обостряющиеся парадоксы: Гитлер, Сталин и
германо-советские экономические связи. 1939-1941 // Война и политика,
1939-1941. М., 1999. С.375, 377, 381).

Таким образом, вместо того, чтобы выпускать что-нибудь полезное для
Вооружённых сил рейха, фирма Круппа занималась выполнением советского
заказа. И это притом, что ресурсы немецкой военной промышленности были
весьма ограниченными.

А вот для советской экономики поставки сырья были не слишком
обременительными. За 1940 год Германия получила из нашей страны 657 тыс.
тонн нефтепродуктов, в то время как добыча нефти в СССР в том году составила
31,1 млн тонн. Зерна в Германию в 1940 году было поставлено чуть меньше 1
млн тонн, а заготовлено 95,6 млн тонн.

Разумеется, выгоду от торговли получали обе стороны. Однако нельзя не
учесть, что полученное сырьё немцы быстро израсходовали, в том числе и на
выполнение советских заказов. К тому же не все наши товары оказались
полезными для повышения боеспособности вермахта. Например, пушнина, которую
СССР поставил на сумму 10 млн. марок. Вряд ли немецкие военнослужащие
разгуливали в норковых и песцовых шубах.

Взамен Советский Союз получил новейшую технику, оборудование и технологии.
Естественно, в Германии полагали, что война против нашей страны будет
молниеносной и СССР просто не успеет ими воспользоваться. Однако расчёты
гитлеровского руководства оказались несостоятельными. Немецкое оборудование
и технологии использовались нами все четыре года Великой Отечественной
войны.

Таким образом, нельзя не согласиться с известным историком В.Я.Сиполсом,
считающим, что <ответ на вопрос о том, кому торговые связи между СССР и
Германией оказались более выгодными, однозначен: тому, кто одержал победу в
войне> (Сиполс В.Я. Тайны дипломатические... С.340).

---

От	Руслан
К	Георгий (29.05.2005 22:14:59)
Дата	31.05.2005 11:53:57

Re: И. Пыхалов....

---

Вспомнился такой пример. Торгово закупочная делегация в германии стала сомневаться в цене какого-то очередного корабля. Решили обратиться к "инстанции". Инстанция на следующий день ответила - "Покупайте. Чтобы уничтожить этот корабль в бою нам понадобится гораздо больше денег."

Это из книги о Малышеве из серии ЖЗЛ. Интересная информация содержится также и в книге "Микоян" (про авиаконструктора) из той же серии.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	29.05.2005 22:14:10

Ю. Нерсесов. Вторая крымская война (*+)

---

http://www.specnaz.ru/article/?706

Юрий Нерсесов
ВТОРАЯ КРЫМСКАЯ ВОЙНА



Весной 1940 года Великобритании и Франции дважды не хватало нескольких дней,
чтобы начать боевые действия против СССР. Точно так же, как и во времена
обороны Севастополя, союзники планировали нанести удар одновременно с
нескольких сторон, атакуя русского медведя через Босфор, Белое море,
Кольский полуостров и Кавказ.

ФУТБОЛ НА ЛИНИИ ФРОНТА

Об ударах по расположению частей вермахта никто и не заикался, а мысли о
бомбах, которые могут упасть на промышленные предприятия Германии, казались
просто кощунством. Когда британскому министру авиации Кингсли Вуду
предложили скинуть несколько зажигательных бомб на леса Шварцвальда,
древесину которых немцы использовали в военных целях, тот в гневе отказался.
<Это же частная собственность, - искренне возмутился сэр Кингсли, являвшийся
по основной специальности правоведом. - Вы еще попросите меня бомбить Рур>
(Л.Мосли. Утраченное время. Как начиналась Вторая мировая война. М., 1972).
Сухопутные силы англо-французской коалиции вели себя еще смиреннее
военно-воздушных. Предварительно вывесив плакаты: <Мы первыми не стреляем>,
народ с обеих сторон начал втихаря встречаться на нейтральной полосе,
обмениваясь сувенирами и выпивкой. Французскому командованию даже пришлось
задуматься о специальных мерах, дабы войска не скучали, а солдаты не
толстели. Выход нашли в оперативной доставке к передовой большой партии
футбольных мячей и еще большего количества игральных карт, а также в
изрядных послаблениях на употребление спиртного на боевых позициях. Пьянство
на позициях приняло такие размеры, что в гарнизонах и на крупных
железнодорожных станциях пришлось срочно организовать вытрезвители.
Может, союзники не имели достаточных сил для наступления? К моменту
официального объявления войны немцы имели на Западе 44 дивизии, из которых
31 представляла собой недовооруженные соединения из недообученных
резервистов. Эти слабосильные войска были разбросаны по всей западной
Германии и лишь постепенно стягивались на границу.
Против хилого немецкого прикрытия одна Франция выставила почти 5-миллионную
армию. Начав мобилизацию уже 23 августа, французы к 10 сентября развернули
88 дивизий, крепостные части, равные 20 дивизиям, а также 50 отдельных
танковых батальонов. По общей численности немцы уступали вчетверо, по боевым
самолетам всех типов почти втрое, а против без малого трех тысяч
неприятельских танков у Гитлера не имелось ни одного.
Обосновывая свое бездействие, французское командование ссылалось на мощные
немецкие пограничные укрепления, входящие в знаменитую <линию Зигфрида>.
Однако сами гитлеровские генералы отзывались о ней чрезвычайно скверно.
<Оборонительные сооружения были далеко не такими неприступными укреплениями,
какими их изображала наша пропаганда. Бетонное покрытие толщиной более метра
было редкостью; в целом позиции, безусловно, не могли выдержать огонь
тяжелой артиллерии, - вспоминал будущий начальник штаба 5-й танковой армии
Фридрих Меллентин после войны. - Противотанковых препятствий почти не было,
и чем больше я смотрел на эти оборонительные сооружения, тем меньше я мог
понять полную пассивность французов>. (Ф.Меллентин <Танковые сражения
1939-1945 гг.: боевое применение танков во Второй Мировой войне>. М., 1957).
Лишь впоследствии стало ясно, что в Париже и Лондоне принципиально не хотели
наносить хотя бы минимальный урон немецкому хозяйству. Франко-британская
коалиция считала, что полумер типа морской блокады пока более чем
достаточно. Ну а там, глядишь, удастся добиться от фюрера компромисса,
забыть маленькую семейную ссору и вместе вдарить как следует по настоящему
врагу на Востоке.

ПОДКРЕПЛЕНИЕ ДЛЯ МАННЕРГЕЙМА

Если относительно Германии Лондон и Париж вели себя кротко, как овечки, то с
началом советско-финской войны они мгновенно превратились в грозных львов.
Финнов щедро снабжали всем необходимым вооружением. Англия, Франция и другие
западные демократии отправили армии Маннергейма до 100 тысяч винтовок и
пулеметов, свыше 1,6 тысяч орудий калибром до 305 мм и 207 самолетов. (Еще
155 французских машин не дошло из-за разгрома Франции в июне 1940 года).
Не столь демократичная, но полная желания защитить европейскую цивилизацию
Италия отправила в Финляндию 35 истребителей с экипажами. Совсем уж
тоталитарная Германия тайно оплатила до трети военных поставок из Швеции.
Даже маломощная Норвегия щедро передала соседям 12 пушек из 145 имевшихся, а
Венгрия помогла соплеменникам по финно-угорской языковой группе армейской
амуницией.
Кроме пушек и самолетов, Британская Империя направила в Финляндию около 2
тысяч добровольцев. Часть из них, наряду с американцами, испанцами и
поляками, вошла в состав 22-й истребительной эскадрильи, а прочих
предполагалось использовать на земле. Параллельно в Финляндию прибыло также
8700 шведов, 800 датчан, свыше 700 норвежцев, 1000 эстонцев, 400 венгров и
300 американцев, часть которых уже вступила в бой. Казалось, народы Европы
вот-вот позабудут о глупой прошлогодней ссоре и вместе обрушатся на русских
варваров. Но, к сожалению для тогдашних правозащитников, линия Маннергейма
оказалась недостаточно прочной.
По этой же причине не смог начать наступление на Мурманск союзный
экспедиционный корпус, а союзный флот не атаковал Архангельск. Еще 19
декабря 1939 года по предложению начальника английского генштаба генерала
Айронсайда было принципиально решено направить в район Кольского полуострова
три британские дивизии, отдельную бригаду британской гвардии, французскую
дивизию альпийских стрелков и полубригаду французского иностранного легиона.
Круче всех оказалось, конечно, польское эмигрантское правительство,
потребовавшее включить в состав десанта свою единственную боеспособную
часть - бригаду карпатских стрелков. Выброшенные пинками под зад из
собственной страны, поляки, тем не менее, решительно вступились за финнов и
даже объявили войну Советскому Союзу. Здесь паны действовали строго в духе
национальных традиций: в 1854 году польские эмигранты едва ли не на коленях
умоляли Наполеона III позволить им пострелять по Севастополю. Еще раньше, в
1799 году, когда ни клочка собственно польских территорий Россия не
удерживала, эмигрантское панство защищало от Суворова парижскую Директорию.
Теперь оно озаботилось судьбой Финляндии и поддержало бы любых папуасов -
лишь бы хоть немножко напакостить клятым москалям.
С учетом приданной авиагруппы и вспомогательный частей, общая численность
экспедиционного корпуса должна была достигнуть 100 тысяч человек, но
подготовка операции слишком затянулась. Кроме того, неожиданно уперлись не
пожелавшие предоставить свои заполярные порты норвежцы. Одно дело потихоньку
поставлять оружие и направлять добровольцев, и совсем другое открыто
использовать свою землю под базы для сил вторжения. Не проявили особого
энтузиазма и шведы, от которых союзники желали получить право транзита через
их территорию. Испугавшись ответного удара СССР, в Осло и Стокгольме начали
усиленно брыкаться, а тут и Красная Армия к Выборгу подошла.
Решив больше не испытывать судьбу, финны запросили мира, и уже совсем было
готовые садиться на корабли несостоявшиеся защитники демократии вернулись в
казармы. Французское общество столь возмутилось недостаточной помощью
маленькому, но гордому народу, что кабинету Даладье пришлось срочно уходить
в отставку. Возможно, знай парижские обыватели о грандиозных задумках
правительства относительно действий на южных границах СССР, они проявили бы
к министрам куда большее снисхождение.

КАК ИМ ОБЕСКРОВИТЬ РОССИЮ

Разумеется, лидеры англо-французской коалиции прекрасно понимали, что даже
100-тысячный десант в Заполярье для Сталина не более чем блошиный укус.
Поэтому главный удар они планировали нанести совсем в ином месте.
Справедливо считая, что нефть - кровь любой современной военной системы,
западные стратеги планировали поставить СССР на колени с помощью удара по
кавказским нефтепромыслам. Еще до начала советско-финской войны в октябре
1939 года американский посол во Франции Буллит сообщил госсекретарю США, что
в Париже обговаривают возможность бомбежек Баку. Одновременно такую операцию
начали обсуждать в британском правительстве, где считали необходимым
привлечь к проекту и Турцию.
Вскоре после начала боев в Финляндии союзники перешли к конкретной
подготовке, для чего 25 декабря 1939 года в Анкару прибыл британский генерал
Батлер. С турецких аэродромов планировалось нанести воздушный удар по Баку,
Майкопу и Грозному, а нефтеперерабатывающие заводы в Батуми уничтожить
комбинированным ударом авиации и прошедшего через Босфор флота.
Предполагалось также бомбить и обстреливать черноморские порты, а
закавказскими территориями овладеть силами турецкой армии, подкрепленной
англо-французскими контингентами.
Поскольку турецкое правительство, обоснованно опасаясь советской военной
мощи, отказалось предоставить союзникам порты и аэродромы, операцию пришлось
перепланировать в чисто воздушную. В ответ на запрос Даладье французский
главнокомандующий Морис Гамелен 22 февраля представил доклад, где предложил
ударить по Баку силами 80-100 бомбардировщиков. Еще через неделю - 28
февраля проект углубили и конкретизировали офицеры штаба французских
военно-воздушных сил во главе с их главкомом генералом Вюйеменом.
Французы считали возможным разрушить кавказскую нефтяную промышленность за
полтора месяца. Самоуверенные британцы сильно надеялись на свои новые
бомбардировщики <Бленхейм> и предполагали решить проблему всего за 15 дней.
Считалось, что, лишившись 80% нефтяных промыслов и предприятий по
переработке нефти, Кремль неизбежно капитулирует.
Особую решительность проявлял генеральный секретарь французского МИДа Леже,
заявивший Буллиту, что целью операции является уничтожение Советского Союза.
Мсье Леже особо подчеркивал важность организовать именно внезапное
нападение, без объявления войны и предварительного разрыва дипломатических
отношений. Всего через год с небольшим его предложение воплотили в жизнь в
невиданном ранее масштабе.

НЕВОЛЬНЫЙ <СПАСИТЕЛЬ> БАКУ

Вопреки широко распространенному мнению, окончание советско-финской войны не
охладило воинственный пыл Лондона и Парижа. Планы нападения на СССР
подверглись лишь некоторой корректировке. Было решено пока отказаться от
наземных и морских операций, сосредоточившись исключительно на авиаударах по
кавказским нефтепромыслам. Для этого англичане располагали аэродромами в
Ираке, а французы в Сирии. Поводом для нападения на сей раз стали поставки
Германии советской нефти.
Действительно, после заключения пакта Молотова-Риббентропа Берлин получил от
нас 865 тысяч тонн нефтепродуктов. Но советские поставки не удовлетворяли
даже десятой части потребностей Рейха, и куда больше <черного золота> Гитлер
черпал из совсем других скважин. Одна Румыния только в 1941 году дала Рейху
почти 3 миллиона тонн нефти, а сколько пришло фюреру из США, неизвестно до
сих пор.
И сильно ли все это волновало сэра Чемберлена и нового французского премьера
Поля Рейно? Думаете, в британском адмиралтействе решили бабахнуть главным
калибром линкоров по венесуэльским промыслам штатовской <Стандарт Ойл>?
Может, эскадрильи <Бленхеймов> нацелились на офисы испанской компании
<Эспаньола Петролеум>, через которую стандартойловскую добычу переправляли
другу Адольфу? Или в лондонских и парижских штабах приготовились вдарить по
румынским месторождениям в Плоешти, откуда Германия получала в несколько раз
больше, чем из Баку, Грозного и Майкопа вместе взятых?
Само собой, ничего подобного не произошло, зато подготовка нападения на
кавказские промыслы продолжалась полным ходом. Новый проект Гамелена,
составленный 22 марта, полностью поддержал премьер Рейно, но его
осуществление требовало дополнительной подготовки. Французские
бомбардировщики <Фарман> безнадежно устарели и просто не могли долететь до
Баку. Предназначенные для атаки эскадрильи следовало перевооружить
современными американскими бомбовозами <Гленн-Мартин>, перебросить их в
Сирию, доставить туда достаточное количество горючего и боеприпасов, а также
обучить летчиков управлять новыми машинами.
Согласно записке командующего французскими войсками в Сирии и Ливане Максима
Вейгана, бомбежки можно было начать в начале июня, а пока требовалось
провести аэрофотосъемку объектов, чем и занялись британские спецслужбы.
Снабженный новейшей фотоаппаратурой разведывательный <Локхид> 224-й
эскадрильи королевских ВВС дважды - 30 марта и 5 апреля 1940 года -
стартовал к советской границе с иракской авиабазы Эль-Хаббания. Несмотря на
обстрел зениток, летевшему на семикилометровой высоте экипажу удалось
заснять расположение вышек Баку и нефтеперегонных заводов Батуми.
По странному стечению обстоятельств, одновременно с западными империалистами
активизировался в далекой Мексике их вроде бы заклятый враг - товарищ
Троцкий. Спустя неделю после составления записки Вейгана - 25 апреля 1940
года - Лев Давыдович подписал свое <Письмо к советским рабочим>, где призвал
готовить вооруженное восстание против режима. С неугомонным вождем IV
Интернационала оказался полностью солидарен будущий глава прогитлеровского
правительства, начальник штаба французского флота Жан Дарлан. <В районе
Мурманска и в Карелии содержатся тысячи политических ссыльных, и обитатели
тамошних концентрационных лагерей готовы восстать против угнетателей, -
сообщал энергичный адмирал премьеру Даладье. - Карелия могла бы, в конце
концов, стать местом, где антисталинские силы внутри страны могли бы
объединиться> (Ю.Невакиви. Зимняя война 1939-1940 гг. в международной
политике. М., 1992).
Тем временем французы обустраивали театр военных действий ударными темпами,
и 10 мая Рейно бодро сообщил в Лондон, что бомбить можно уже 15-го. Но в
этот же день немцы перешли западную границу, а через полтора месяца пал
Париж. Кавказские проекты союзничков попали к доктору Геббельсу, и он
грамотно распорядился неожиданным подарком. Найденные документы попали в
газеты нейтральных стран, наделав там изрядный скандал.
Так фюрер невольно сорвал план англо-французского нападения на кавказские
месторождения. Возможно, знай он, что союзники готовы атаковать уже 15-го,
германское наступление на Западе было бы отменено ради общеевропейского
крестового похода, но история пошла по иному пути. Европейский марш на
Восток начался лишь 22 июня 1941 года, а первый проект чисто демократических
бомбежек СССР - американский <Меморандум 329> - появился только 4 сентября
1945 года. Он предусматривал уже не только атаку кавказских нефтепромыслов и
Мурманска, но и ядерный удар по 20 крупнейшим городам советской державы.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	29.05.2005 22:12:48

Егор Холмогоров. Стратегия победы (*+)

---

http://www.specnaz.ru/article/?699


СПЕЦНАЗ РОССИИ N 5 (104) МАЙ 2005 ГОДА
Егор Холмогоров
СТРАТЕГИЯ ПОБЕДЫ



Война - высшая форма существования человеческого общества.
Это не означает, что люди трудятся, творят и рожают детей только ради войны,
и что война <лучше> мира. Просто война была и остается мерой всех
человеческих вещей, она всему устанавливает подлинную цену и все проверяет
на прочность. Человек и плоды его деятельности существуют для того, чтобы
пройти испытание войной, и то, что его не прошло, является, в каком-то
смысле, ненастоящим, а может и прямо фальшивым. Поэтому заклинание <лишь бы
не было войны> - это декларация трусости, демонстративный отказ от проверки
себя на подлинность. Государство, принимающее идеологию <мира любой ценой>,
обязательно оказывается дешевой подделкой.

Россия никогда войн не боялась. Ни один народ в мире не воевал, наверное,
так много и мучительно тяжело, как русские. Никому победы не давались столь
дорогой ценой. Зато и сомнений в подлинности у нас не было.

Однако, бывают просто войны - и Войны. Обычные сражения - и исторического
значения битвы, из горнила которых выходят новые государства, империи и
цивилизации. Таких Войн с большой буквы в нашей истории тоже было немало, но
все их как бы заслонила одна Война. Даже если произносить это слово без
уточнений вроде <Великая Отечественная>, все равно все поймут, о какой
именно войне речь. Этой войной созданы наши цивилизация, культура, нация.
Созданы такими, как мы их сейчас знаем. В историческом масштабе эта война
была точкой высшего самопознания нашего народа.

Это самопознание все еще остается скорее интуитивным. Мы чувствуем, что
Войной и Победой задан смысл нашей исторической (да и индивидуальной) жизни.
Но в словесном оформлении, в понимании, если угодно, <философии> той войны
мы все еще остаемся погребенными тем слоем мусора и грязи, которые навалили
на нее <бойцы ташкентского фронта> и <герои прописки>. Смысл Войны в целом,
её отдельных событий и этапов до сих пор остается непроговоренным. И лишь
сейчас мы делаем первые попытки его выразить на сколько-нибудь четком языке.

1939. Зачем Сталин начал Вторую мировую войну?

Вторая мировая война была запрограммирована итогами Первой мировой.

Более того, можно сказать, что с исторической точки зрения было бы правильно
объединить обе эти войны в одну, а 20 лет мира между ними считать
перемирием, каковые случались и в <Столетней войне>, и в <Тридцатилетней>, и
во многих других. В результате Первой мировой западным <демократиям>,
Англии, Франции и США, удалось разрушить сразу четыре противостоявшие им
империи - Германскую, Австрийскую, Османскую и Российскую, причем
последнюю - несмотря на то, что она находилась с <демократиями> в союзе.
Правда, Россия преподнесла неприятный сюрприз, - вместо <российской
демократии> в распавшейся империи возникла единая большевистская идеократия,
восстановившая большую часть имперского пространства, да еще и с претензией
на <мировую революцию>.

Созданная после войны <Версальская система> была построена на двух
принципах: унижении Германии, которая была объявлена единоличным виновником
войны в Европе, и изоляции Советской России от <цивилизованного мира> с
помощью созданных на её западной границе лимитрофов, в основном из бывших
российских окраин - Финляндии, стран Прибалтики и Польши. Польша была
своеобразным надзирателем этого <санитарного кордона>, одновременно
изолировавшим и СССР, и Германию.

Окончательное оформление Версальской системы произошло не в 1919 году в
Версале, а в 1921 в Риге, когда после поражения в войне с Польшей Россия
вынуждена была подписать мир, по которому от нас отторгались западнорусские
земли.

Вполне естественно, что две униженных европейских нации начали искать
сотрудничества друг с другом. Ленинская политика, закрепленная договором в
Рапалло, была на этом направлении исключительно прагматичной, Германия и
Россия в 1920-х поддерживали друг друга, совместно добиваясь благоприятных
изменений в международной обстановке - и это соответствовало интересам обеих
стран. Именно возможность русско-германского союза, неоднократно решавшего
все дела Европы в прошлом, была настоящим кошмаром архитекторов Версальской
системы. Им нужна была совсем другая Германия, ручная на Западе, зато
агрессивная на Востоке, не потенциальная союзница России, а еще одна
<санитарка>, а то и завоевательница.

Появление Гитлера именно по этой причине было на руку Англии и США.
Маниакальный антикоммунист Гитлер придерживался совсем иных приоритетов в
политике, чем германские националисты. Он был окружен фанатиками <восточной
политики>, выросшими в Восточной Пруссии, а то и вовсе <остзейскими немцами>
вроде идеолога <арийского расизма> Розенберга.

Приход к власти нацистов привел к мгновенному сворачиванию <рапалльской>
политики: было свернуто военно-техническое сотрудничество СССР и Германии,
испорчены отношения. А Россия, потеряв внешнеполитическую почву, начала
метаться и искать у западных стран поддержки против фашистской угрозы, -
СССР вступил в Лигу Наций, заключил военный пакт с Францией, попытался
наладить хорошие отношения даже с Польшей и другими лимитрофами.

Другими словами, опасность гитлеровского <крестового похода на большевизм>
вынудила СССР из противника Версальской системы превратиться в её
сторонника. Причем сторонника, который иной раз действовал себе в ущерб.

Весь период между приходом Гитлера к власти и началом Второй Мировой был
заполнен разговорами в Европейских салонах о контурах будущей войны против
СССР. Несомненным казалось, что Германия и Польша после аншлюса Австрии и
разгрома Чехословакии вместе нападут на Россию, разделят между собой
Украину, Белоруссию и Прибалтику, а поддержку им будет оказывать: английский
флот да ударившая в тыл СССР Япония. Из участников войны на советской
стороны предполагали, с долей скептицизма, Францию, - только и всего. До
лета 1939 развитие событий в Европе соответствовало этим прогнозам. Гитлер
при подчеркнутой лояльности западных держав <собирал немецкие земли> -
Австрию, Судеты, Клайпеду-Мемель. Мюнхенская политика прокладывала ему путь
на Восток, с единственной оговоркой: не трогать любимое детище Антанты -
Польшу.

И именно здесь открылась возможность той дипломатической комбинации, которая
превратила намечающийся <крестовый поход против большевизма> во Вторую
Мировую войну.

Германия в целом все-таки хотела не столько завоеваний на Востоке, сколько
реванша на Западе. Не столько победы над большевиками, сколько возвращения
отобранного в Версале. И Польша, которой были прирезаны значительные
германские земли, выглядела в глазах немецкого националиста оскорблением. На
этом и сыграл Сталин, подхватив и развив германскую инициативу по разделу
Польши. <Крестоносца> Гитлера удалось вернуть на <рапалльские> рельсы, на
путь восстановления обеими державами положения до Первой мировой войны.
Именно в этом, а не в какой-то специфической агрессии, состояла идея
знаменитого <Пакта Молотова-Риббентропа>: каждая из сторон возвращала по
нему своё. Причем с выгодой для Германии, получившей польские земли, которые
до 1917 принадлежали России. В остальном же был принят фактический принцип
восстановления доверсальских восточных границ.

При этом роль <ледокола> - о чём любит писать популярный ныне
Суворов-Резун - Сталин действительно предоставил Гитлеру. Но только это была
роль не <ледокола Революции>, а ледокола, ломающего лед Версальской системы.
Сбылись опасения двадцатых - Германия принялась сперва за Польшу, затем за
Францию. При этом западные державы попались в расставленную им ловушку, -
когда они давали гарантии безопасности Польше, то совсем не планировали
воевать с Германией, они хотели заставить Германию не трогать поляков.
Вместо этого пришлось воевать.

За Польшей последовали Норвегия, Дания, Бельгия, Голландия и, наконец,
Франция. А тем временем СССР, <превратив войну гражданскую в войну
империалистическую>, спокойно восстанавливал свои довоенные границы с
минимально возможным применением военной силы.

Заключив договор с Гитлером в 1939, Сталин провел одну из самых блестящих
внешнеполитических операций в мировой истории. Заставил своих потенциальных
противников воевать друг с другом, получил практически без войны огромные
территории, которые иначе бы стоили миллионов жизни, да еще и отодвинул
вступление СССР в войну на максимальный срок. Вокруг <пакта> потому и
сосредоточено столько ненависти и истерии и на Западе, и в Прибалтике, что
Запад был вчистую переигран во внешнеполитической игре, а Прибалтике было
указано на ее подлинное место - внешнеполитической разменной карты, каковой
она и остается по сей день.

Начав Вторую Мировую, Сталин отодвинул на два года начало Великой
Отечественной и, мало того, предопределил победу в ней. Сделать больше,
<изменить> заложенную в Гитлера и нацизм изначальную программу <На Восток>
он не мог - как не мог и отменить логику войны, которая требовала от Гитлера
напасть на СССР, чтобы лишить Англию надежды на победу.

Однако стартовые условия СССР совершенно не были похожи на условия 1939
года. Вместо <единого антибольшевистского фронта> - схватка в Европе, вместо
границы у Минска - граница в Бресте. Ни одному другому руководителю того
времени подобным образом подготовиться не удалось.

1940. Как СССР создавал профессиональную армию

Можно долго пытаться <оправдать> финскую войну ссылками на то, что в итоге
ее цели были достигнуты, что она велась в экстремальных условиях, но все
равно, невозможно пройти мимо того факта, что само советское руководство
сочло ход войны мало обнадеживающим. Были сняты со своих постов многие
высшие руководители, включая бессменного Ворошилова, наказаны многие
военачальники, предприняты серьезные внутриармейские реформы. Короче говоря,
слабая подготовленность к войне Красной армии была всем очевидна.

В Европе её, правда, сильно преувеличивали, и именно это подтолкнуло Гитлера
начать войну с той самонадеянностью, с которой он ее начал.

Неудачи финской войны объясняют прежде всего репрессиями против командного
состава советской армии. Хотя бои на Халхин-Голе, проходившие на полгода
раньше, сразу после репрессий, назвать неудачными все-таки никто не может, а
противостояла нам там куда более мощная армия, чем финская.

Вообще на репрессии 1937-38 гг. принято списывать значительную часть наших
неудач первых лет войны. В каком-то отношении это справедливо: все, кто
работал в атмосфере второй половины 1930-х, отмечают организационный хаос,
который создавали многочисленные аресты и замещение освободившихся мест
зачастую случайными людьми. В армии, где от иерархии и четкости организации
зависит всё, эти последствия чувствовались особенно остро.

Дело было не в личных качествах расстрелянных военачальников. Те, кто пришел
им на смену, оказались ничем не хуже. Просто одновременная замена слишком
многих элементов системы приводит к ее нестабильности, вызывает хаос,
который уляжется далеко не сразу.

Однако сказанное не означает, что репрессивная политика была необоснованна и
бессмысленна, что она привела лишь к гибели талантливых военачальников,
вроде ставшего фетишем Тухачевского, и к ослаблению армии. Из нанесенного
репрессиями организационного урона отнюдь не следует их бессмысленность.

Для сравнения можно взять германский вермахт. В нем репрессий практически не
было, <талантливые военачальники> остались на месте. И в 1944 году такие
незаурядные военачальники, как Бек, Клюге, Вицлебен, Гёпнер, Вейхс,
исключительно талантливые Роммель и Манштейн, шеф Абвера Канарис и еще
десятки генералов и сотни офицеров оказались в той или иной степени втянуты
в заговор против Гитлера. Заговор, впрочем, не удавшийся то ли по
случайности, то ли по воле Провидения (в этом случае Провидение, кстати,
оказалось явно на нашей стороне - погибни тогда Гитлер, и Германия быстро бы
договорилась с Западом, так что Берлина нам было бы не видать и вообще
события повернулись бы не в нашу пользу). А заметим, что к тому времени,
когда военные попытались совершить переворот в Германии, советские войска
стояли не у Берлина, а лишь на Висле, а союзники только что высадились в
Нормандии. Трудно сказать, до какой степени нелояльность военных сказывалась
на ходе боевых действий но наверняка тоже не лучшим образом.

В СССР 1941 года ничего похожего на заговор против Гитлера быть не могло.
Никому из высших военных не пришло бы в голову обвинить во всех неудачах
Сталина и предъявить претензии на власть. Советское военно-политическое
руководство представляло собой сплоченную и дисциплинированную группу
единомышленников, спаянную, в том числе, и личной преданностью Сталину, и
страхом перед повторением судьбы Тухачевского. Репрессивная волна 1937
очистила армию не только от людей с достаточно низкой лояльностью, вроде
Тухачевского или бывших соратников Троцкого, но и от тех, кто был с ними
тесно связан. Именно отсюда параноидальное пристрастие НКВД к установлению
связей и выстраиванию схем <заговоров>. В большинстве случаев ни о каких
реальных <заговорах> речи не было, скорее, речь шла о приятельстве,
неформальных взаимных обязательствах и разговорах на скользкие темы в тесной
компании. Реальные <заговоры> разворачиваются в критических случаях именно
из такой неформальной системы отношений, когда друзья просят друзей немного
пособить.

Существовал ли <заговор маршалов>, до сих пор сказать однозначно довольно
сложно. В пользу его существования говорят те явно преувеличенные сожаления,
которые высказывались в адрес Тухачевского в Англии и Германии. Маршал явно
вписался в международную политическую элиту, и она принимала его (в отличие
от большинства других советских лидеров) как <своего>. Но вот от
<потенциального> заговора военную среду зачистить удалось, система связей
военной элиты была обрушена, и новая создалась в полной мере только к концу
войны.

Оправдать многие из этих репрессий с гуманистической точки зрения нельзя,
уже к 1939 сам же Сталин признал творившееся тогда <ежовщиной>, то есть
неизбирательными и несправедливыми расправами. Но в технологичности
репрессиям не откажешь - именно они обеспечили Красной армии ту внутреннюю
прочность, которая позволила ей пережить тяжелейшие испытания 1941.

Главным отрицательным результатом репрессий был, как уже отмечено,
организационный хаос, который так в полной мере и не преодоленный до начала
войны. Новые люди осваивались на новых местах, входили в курс незнакомого им
дела, проходили месяцы, прежде чем они успевали узнать все, что им положено
было знать, а рассказать часто было некому. В этот период не только солдаты,
но и офицеры, а зачастую и генералы оказывались <призывниками новобранцами>
по уровню своей компетентности. Но в кадровых перестановках был и свой
положительный момент, сыгравший роль в дальнейшем. Красная Армия приобрела
социальную однородность, в ней почти не осталось ни бывших царских офицеров,
ни красных партизан. Её костяк составили красные офицеры, которых призвала,
направила и обучила советская власть, которые были ей обязаны всем и
которые, с другой стороны, руководствовались не <революционным сознанием>, а
представлением о том, что <есть такая профессия - родину защищать>.

СССР вообще вынужден был создавать новую армию, причем армию без опыта
побед. Как-то забывается, что с 1878 года Россия не выиграла ни одной
внешней войны: Русскоя-Японская была проиграна, Первая Мировая закончилась
для нас (даже если считать окончанием февраль 1917) оккупацией нашей
территории, советско-польская - тяжелым Рижским миром. Единственными
успехами Красной армии были успехи в гражданской войне, что, все-таки, было
несколько не то. И давшиеся непросто победы в столкновениях с Японией и
Финская война были первыми успешными войнами более чем за полстолетия.

Военный кризис России был связан с переходом от профессиональной рекрутской
армии Петра Великого к армии массовой, призывной. Красная армия этот кризис
русской армии унаследовала, хотя после изгнания Троцкого с поста
Наркомвоенмора шла работа по профессионализации армии хотя бы в ее
офицерском звене, в уровне военного искусства и боевой подготовки. По сути,
требовалось создать массовую призывную армию, которая была бы столь же
боеспособна, как армия профессиональная. Франция в этом не преуспела и войну
проиграла, Германия и Япония преуспели благодаря тому, что превратила свою
армию по сути в <орду>, в вооруженный народ, который только и делает, что
воюет.

Немцы готовились к этому еще до войны, а к 1941 у них за плечами были уже
два года практики. Первое полноценное военное тестирование Красной Армии
пришлось именно на финскую кампанию - и она прошла его. На <тройку>, но
прошла. Последовавшие полтора года были потрачены на устранение недостатков,
и именно благодаря этому <тройка> 1940 не превратилась в <двойку> 1941.

1941. Крах <Блицкрига>

Мистический ореол вокруг 22 июня 1941 явно не соответствует реальной степени
таинственности происшедшего. Никаких причин удивляться неудачам Красной
армии в первые месяцы войны - нет.

И те, кто их ищут, исходят из странного предположения, что Красная Армия в
1941 году была чуть ли не лучшей армией в мире, которая могла стремительно
разгромить вермахт и нужны были какие-то специальные действия, вроде ошибок
Сталина, пресловутой <подготовки к освободительному походу> в фантазиях
предателя Резуна, и т.д., чтобы эта лучшая в мире армия отступила до самой
Москвы.

Между тем, Красная армия была обычной европейской армией 1930-х. Большой, но
за счет этого организационно несвязанной, старающейся учесть опыт уже идущей
войны, но не обладающей достаточным боевым опытом, который был у вермахта.
Задачей той армии, которая была у СССР на 22 июня, и вовсе было продержаться
до тех пор, пока не будет проведена полная мобилизация (Германия провела
мобилизацию на 2 года раньше), никаких более масштабных задач она выполнить
не могла.

Поэтому режиссура первого этапа войны была полностью немецкой. Германия
выбирала время нападения, направления главных ударов, контрольные сроки
операций и так далее. СССР мог осуществлять лишь скрытую мобилизацию и
предпринимать все усилия для того, чтобы не оказаться втянутым в войну
раньше времени.

Именно нежелание спровоцировать войну и объясняет так называемую <слепоту>
Сталина, который <верил Гитлеру>. Вся <вера> сводилась к предположению, что
Германия не нападет совсем уж внезапно, без предварительного политического
давления и выдвижения ультиматумов. А попусту провоцировать Германию для
СССР было бы глупо, поскольку результат был бы ровно тот же, что был 22
июня.

Успех Гитлера был успехом шахматиста играющего белыми и имеющего возможность
сделать не один, а четыре-пять <первых ходов>. Причем в обеспечение
внезапности нападения Германией были вложены огромные усилия. Все, кто с
немецкой стороны находился на границе 21 июня 1941 отмечают, что о войне до
последнего момента не знал почти никто, и солдаты на полном серьезе
обсуждали такие экзотические версии, как марш через территорию СССР в Персию
и Индию.

Советский Союз находился в самой неудобной позиции человека, который ожидает
неминуемого удара, но не знает, когда именно он последует, и не может
совершать резких движений. <Подготовиться к отражению нападения> СССР мог
лишь одним способом - затягивая время, поскольку никакие распоряжения
<привести в боевую готовность> не создадут из неотмобилизованных дивизий
отмобилизованные, и не передвинут эшелоны с войсками с Сызранского моста
сразу же к Львову и Бресту. Сталин готовился к войне как мог и подготовился
неплохо, но времени ему не хватило, что, конечно же, было не в его воле.

Сказки про разбомбленные аэродромы, про массовые отпуска, из-за которых в
войсках в воскресенье никого не было, создавались уже после войны для того,
чтобы объяснить поражения <чудо-армии>. Тогда же Красная армия была в боевых
порядках уже через несколько часов после начала войны и готова к
сопротивлению была куда лучше, чем уже несколько месяцев воюющая французская
армия в 1940-м, которую застало врасплох <неожиданное> немецкое наступление.

22 июня. Нашествие началось

В смертельной схватке сошлись две нации, две идеологии, две цивилизации. С
гитлеровской стороны нашествие с первых дней носило варварский, звериный
характер, утверждения, что немцы, якобы, озверели потом, - это ложь. Вот
история из воспоминаний солдата об июне 1941: <У моста встретился
провокатор - немец в советской форме. Он остановил нас и сказал, что отряду
поручено уничтожить семьи советских офицеров, чтобы они не попали к немцам.
Провокатора застрелили. В Паневежисе было все разграблено. Там побывали
немцы. На высоком заборе на остром штыре висела жена одного нашего
командира. Железный прут впился ей в шею, низ был оголен. На трупах русских
женщин было написано, что это жены командиров и что впредь с ними будут так
обращаться>.

Крайняя и нескрываемая ненависть немцев не только к <комиссарам>, но и к
командирам была вполне понятной, - они шли уничтожать не просто Россию, но
созданную в ней советскую цивилизацию, цивилизацию пятилеток, ликбезов и
метростроя. И те, кто символизировал эту новую цивилизацию, новая советская
элита, вызывали особую их ненависть. А с другой стороны все те, кто вырос в
этой атмосфере новой цивилизации с первых же дней поднялись на борьбу -
курсанты и студенты, новая советская интеллигенция, городские рабочие. А по
мере проникновения войны вглубь страны с этим советским патриотическим
подъемом все больше синтезировался подъем национального, русского
патриотизма, замешанного на вере и истории.

Две стихии, стихия новой цивилизации и стихия исторической жизни, до того
находившиеся в болезненном противоречии, которое сглаживалось очень
медленно, сплелись воедино. Если в 1940 еще многие могли бы найти в словах
<За Родину, за Сталина!> противоречие, то в 1941 не чувствовали этого
единства только отщепенцы, которые были заклеймены в истории именем
<власовцев>. Расколотая Россия в огне войны обрела свою целостность. Ее
историческая моральная сила соединилась с силой огня, стали и организации,
принесенной советской властью.

Сталинские <братья и сестры>, <народная война>, <Отечественная война>
знаменовали собой это соединение и оно, в свою очередь, рождало необычайное
моральное упорство, которого так не хватало сталкивавшимся с Гитлером
европейцам.

Типичной картиной первых месяцев войны были бредущие поодиночке и небольшими
отрядами солдаты, оказавшиеся в глубоком тылу немецких танковых клиньев. Они
выходят из окружения, стреляют по дороге по немцам, гибнут окруженные в
болотах, дерутся до последнего. До последнего патрона, до последнего
человека, до последнего дыхания. Конечно были и те, кто сдавался в плен и их
было очень и очень много. Это не было, конечно, изменой Родине и считать их
всех скопом предателями никто не считал, и уж тем более - Сталин. Но
подсознательный упрек в предательстве они заслуживали в сравнении с теми,
кто сражался до последнего. Поскольку именно эти безнадежно сражавшиеся
совершили главный подвиг всей Войны, сломали машину Блицкрига.

Особенностью немецкого военного планирования была его механистичность,
особенно в плане стратегии. Немцы имели четкий, хорошо продуманный план,
расписанный по часам. Если он выполнялся, то они одерживали безусловную
победу, - так это было в 1940 во Франции. Если же в нем происходил сбой,
если немцы теряли темп, то разваливалась вся немецкая стратегия, а не только
отдельная операция, так произошло во Франции в 1914, когда <сбой> плана
Шлиффена привел к полной потере смысла войны, затянувшейся на 4 года
непонятных обеим сторонам позиционных боев.

План <Барбаросса> тоже был просчитан по дням. На сороковой день операции он
предполагал уже удар на Москву, и окончить кампанию планировалось за 3
месяца. Легко иронизировать над тем, что немцы забыли о русских дорогах и
расстояниях, однако когда сопротивление было на уровне предполагавшегося
ими, они продвигались по русским дорогам как раз с запланированными темпами.
Иными словами, будь на месте русских французы образца 1940, операция была бы
проведена почти в срок.

Карты спутало иррациональное сопротивление окруженных и разгромленных войск,
полное нежелание советских солдат и офицеров признавать войну <в целом
проигранной>. В 1941 году в приказе <ни шагу назад> смысла не было бы,
войска бывали окружены и разбиты, отступали под ударами, но не бежали. Мало
того, несмотря на занятие огромных территорий, удар вермахта оказался, в
значительной степени ударом в пустоту, - четко спланированная и проведенная
эвакуация (вот что значит тренировка - в управлении экономическими
процессами, в отличие от военных, у советских руководителей был
первоклассный опыт) сделала план <Барбаросса> стратегически бессмысленным:
экономический потенциал СССР не пропадал даже в случае взятия Москвы и
Ленинграда, а значит и война продолжалась. А на оперативном уровне
выполнение этой стратегически обессмысленной операции тормозило упорное
сопротивление наших солдат. Сорванную первую операцию уже ничто не могло
заменить. Проводимое совсем в другие сроки и другими силами наступление на
Москву, несмотря на в очередной раз продемонстрированную немцами блестящую
тактику, было уже трепыханием птички, у которой коготок увяз. Это трепыхание
стоило моря крови и ужасных разрушений, но стратегической угрозой СССР оно
уже не было.

Советский Союз встретил войну так же, как человек с хорошей физподготовкой
встречает нападение профессионального киллера. У того преимущество в выборе
времени и места, оточенный профессионализм, но если первый удар был не
смертельным, то шансы бойцов начинают стремительно уравниваться и в конечном
счете берет верх тот, кто сильнее и выносливей.

Мобилизационный потенциал СССР был выше мобилизационного потенциала
Германии, и чем дольше длилась война, тем больше он работал в нашу пользу.
Чтобы выиграть войну, нашей армии нужно было выстоять первые месяцы, и она
выстояла, - это и был бессмертный ее подвиг.

1942. Триумф большой стратегии

Второй год Войны оказался самым тяжелым её годом.

Так произошло, как ни странно, именно потому, что первый год Красная армия
выстояла успешно и после разгрома немцев под Москвой установилось хрупкое
равновесие. Обе армии были, примерно, в одном положении и начинали
сравниваться по весовым категориям. И тут и начали работать те факторы, -
организационная слабость, неотработанная структура вооруженных сил,
недостатки тактики, - которые не имели значения в 1941, когда главной
задачей было сопротивляться и держать вермахт мертвой хваткой.

Сложившееся положение вещей опасно было тем, что СССР не имел в этот момент
ясной стратегии продолжения войны. Понятно было, что необходимо разгромить
немцев, прогнать их и дойти до Берлина, но как конкретно это сделать? И
советские удары первой половины 1942, даже при оперативных успехах,
оказывались не более чем <прощупыванием> слабых сторон немцев. У противника
этих слабых сторон оказалось не так много и большинство наступлений
кончилось горькими неудачами, часто ухудшавшими положение наших войск и, в
конечном сете, дело дошло до катастрофы под Харьковом.

Немцы тоже переосмысливали свою стратегию, мобилизовали ресурсы (в 1942 году
Германия была более боеспособна, чем даже в 1941), и, в конечном счете, был
найден новый путь к торжеству Рейха. Вместо <политической победы> со взятием
Москвы и Ленинграда, ставшей уже нереальной и бессмысленной, предполагалась
экономическая победа - удар на южном направлении, выход на Кавказ и блокада
Волги.

План <Блау>, в котором была выработана эта новая стратегия был более логичен
чем Барбаросса еще и потому, что предполагал вместо удара по России, которая
не захотела освобождаться от гнета <комиссаров>, удар по территориям с
большим количеством иноэтнического населения, где желающие освободиться от
<имперского гнета> находились (хотя и не в той степени, в которой на это
рассчитывали немцы).

Новая стратегия Германии привела к первоначальному успеху.

После Харькова Красная армия побежала. В этом бегстве был свой смысл, - если
в 1941 в <котлах> гибли целые фронты, то теперь генералами и офицерами
овладела боязнь окружения - лучше отойти, чем быть окруженным, так думали
все и, в результате, за короткий срок вермахту удалось занять огромные
территории - немцы наносили удар, и в случае его успеха им открывали дорогу
отведенные советские части. Поскольку Москвы а спиной у Красной армии не
было, а война шла в <скифских степях>, то отступления давались легко. И
чтобы изменить ситуацию понадобился грозный сталинский приказ ? 227 <Ни шагу
назад!>.

Приказ состоял не столько из распоряжения ввести заградотряды, сколько из
подробных, четких разъяснений, почему скифская тактика теперь играет на руку
врагу. Теперь Германия заинтересована прежде всего в экономическом
потенциале, и отступления дают Гитлеру без боя как раз то, чего он хочет.

В итоге немецкая стратегия была разрушена чудом под Сталинградом. Причем
чудом было не столько окончание Сталинградской битвы, сколько её начало.

Вермахт втянулся в масштабные бои за город, который первостепенно
стратегического значения не имел. Главной целью немцев было овладение
Кавказом, а на Сталинград был направлен вспомогательный, обеспечивающий
удар. Конечно, Гитлеру было лестно взять город имени Сталина, город, который
Сталин лично защищал в Гражданскую войну, однако втягивание немцев в
многомесячные уличные бои, ослабление флангов, ради того, чтобы выбить
Красную армию с узкой полоски земли, оставшейся в её руках, иначе как
стратегической слепотой не назовешь.

Нашему командованию удалось навязать немцам свою волю, заставить их
сражаться там, где это было выгодно нам, и сделать из фланговой операции
<рубеж чести> для обеих сторон.

Подвиг Сталинграда принципиально изменил всю стратегическую обстановку на
Восточном фронте. Германское командование вновь потеряло стратегический
смысл своих действий, а нам оставалось грамотно использовать сложившуюся
ситуацию: окружение армии Паулюса обрушило весь южный участок немецкого
фронта. И все, для чего можно было использовать таланты немецких генералов
вроде Манштейна, это контрудары, которые задерживали русское наступление.

Стратегически война была Германией проиграна, а СССР пришел к весне 1943
года с сильной, опытной армией и полностью развернутой оборонной
промышленностью, наши долгосрочные преимущества заработали на полную
мощность и дальше Победа становилась уже вопросом времени.

1943-45. Рождение Империи

1943 год был для СССР, прежде всего, годом смены <идеологического имиджа>.

В начале году в армию вернулись погоны, а с ними пришла и красивая, подлинно
имперская военная форма. Окончательно исчезли комиссары, и это ознаменовало
превращение армии из <рабочее-крестьянской> в <военную>, профессиональную.

Впрочем, военный профессионализм был естественным следствием того факта, что
в 1943 в строю были уже не призывники, а ветераны с годом-двумя боевого
опыта, изучавшие военную науку в самой тяжелой практике.

СССР определился не только с внутренней идеологией, которую можно было бы
назвать <социалистической народностью>, предполагавшей даже восстановление в
допустимых для большевиков пределах уважения к религии и Церкви, но и с
идеологией внешнеполитической. После роспуска Коминтерна решено было
сражаться не за мировую революцию, а за национальные и имперские интересы
Отечества. И не случайно, что с 1943 военные действия все более подчинены
вопросам дипломатии. Когда и как наступать решали не только и не столько
военные, сколько сам Сталин, сообразовываясь с принципами большой политики и
раскладами в антигитлеровской коалиции.

Из основного стратегического противника Германия и вермахт превратилась в
1943 году в досадное препятствие, которое необходимо было преодолеть для
достижения стратегических целей войны - которые уже никак к судьбе Гитлера
не были привязаны. Целями было полное восстановление имперских границ
России, создание вокруг них уже не <санитарного кордона>, а <пояса
безопасности>, наконец, получение максимального взыскания за нанесенный
Германией ущерб. СССР должен был выйти из войны сверхдержавой, безопасность
и авторитет которой никто не смеет ставить под сомнение.

В этом смысле, ситуация до некоторой степени вернулась в 1938 год. Вермахт
превратился в объективного союзника США и Великобритании. Союзники сражались
с ним, но втайне надеялись, что Германия продержится подольше, не позволив
<Советам> захватить всю Европу. Последние годы войны были своеобразной
<гонкой к Берлину>: откуда скорее подойдут к нему - с Запада или с Востока.

Но сама Германия, прекрасно понимая сложившееся положение, защищалась как
могла. Задача Вермахта сводилась теперь прежде всего к сдерживанию Красной
армии и к максимальному затягиванию войны.

С этой целью было устроено, в частности, <показательное выступление> на
Курской дуге. Никакого стратегического смысла оно не имело, его успех,
<срезание> Курского выступа не давал Германии никаких принципиальных
преимуществ. Более того, подготовка к Курскому сражению велась настолько
демонстративно, что более напоминала XIX век с его генеральными сражениями.
Да и по своей архитектуре эта битва, проходившая на легко обозримом
пространстве в несколько километров, где каждый метр был изрыт траншеями,
уставлен боевой техникой и занят солдатами, меньше всего напоминала
стремительные масштабные операции начала войны.

Полностью проиграв в стратегии и на оперативном уровне, немцы решили
задействовать последний ресурс, который у них еще остался - тактику.
Предполагалось, что в лобовом столкновении с участием танковых армад,
воздушных армий и множества дивизий, Германия попросту <физически сильнее>
чем СССР, немецкие солдаты и офицеры лучше подготовлены, чем советские и
т.д.

Признав под Сталинградом беспомощность фельдмаршалов и генералов Германия
решила под Курском отыграться солдатами. Этот замысел, сам по себе не
блестящий, полностью провалился. Оказалось, что тактических и технических
преимуществ у немцев уже нет, и даже несмотря на то, что основной удар они
наносили по более слабому, южному участку нашей обороны, никакого
преимущества это им не дало. А начавшееся стратегическое наступление Красной
армии снова обрушило немецкий фронт и он уже никогда не восстановился.

Сперва последовало форсирование Днепра и освобождение Киева, когда наши
военачальники проявили исключительное оперативное хитроумие, проведя скрытую
перегруппировку войск с плацдарма на плацдарм, а затем пошли одна за другой
наступательные операции, получившие название <десять сталинских ударов>.

<Сталинские удары> - название вполне точное. Во всей кампании 1944 года
чувствуется единый замысел, единая воля и единый координирующий центр. К
этому моменту уже в полной мере была отработана технология управления
советскими войсками, реально замыкавшаяся на Верховного Главнокомандующего.
И это позволяло выработать координацию действий фронтов, который участок за
участком обрушивали немецкую оборону, не давая вермахту прочно закрепиться.

При этом оперативное планирование советских наступлений приобрело
образцово-показательный характер: каждый раз ставилась четка задача и она
решалась по всем правилам. Конечно, за этими правилами были тысячи
знаменитых и безымянных подвигов, сотни тысяч жизней, отданных за то, чтобы
вырвать у врага родную землю до последнего клочка. Но хорошая армия
отличается от плохой тем, что и солдатский подвиг включается в замысел
операции, а солдат совершает подвиг для того, чтобы все прошло по плану. В
1941 эти два фактора часто не совпадали, в 1944 находились в идеальной
гармонии и именно поэтому наша армия была лучшей армией в мире. Армией, в
которой все делается так, как должно делаться - Главковерх дает
стратегические указания, маршалы планируют операции, генералы руководят,
солдаты выполняют, и каждый находится на своем месте.

К 1945 в эту трудную боевую работу подмешивался уже боевой азарт, скорее
добить фашиста в его логове, быстрее союзников взять Берлин, быстрее
соседней армии в него войти.

Когда высокомерные невежды рассуждают сейчас о непомерно высокой цене,
которая была заплачена за взятие фашистского логова, то забывают о том, что
эту цену согласны были платить все - от маршала до солдата, что никому не
хотелось уже осторожничать, и каждый стремился побеждать.

Условия Победы

И они победили.

Победили не только в битве, не только в войне, но и в той грандиозной
политической и духовной схватке, плодом которой и была Вторая Мировая война.
Россию не удалось выбросить из истории, - не удалось загнать за Урал,
превратить в поставщика сырья и рабов для Рейха или для Запада. Не удалось
торпедировать развитие той цивилизации, импульс которому дала Революция.
Наоборот, эта цивилизация именно в войне укрепилась и самоорганизовалась.

Война помогла найти самые эффективные решения тысяч до того нерешаемых
проблем, выковала из раздираемого послереволюционными противоречиями
общества единый народ, обеспечила общее признание тому строю, который
выдержал проверку войной и смог добиться Победы.

Парадоксальный факт, в истории больших войн не встречавшийся ни разу: война
привела в СССР не к угасанию, а к необычайному расцвету культурного
творчества. Ни в одной стране мира не писали такого количества
перворазрядных стихов и прозы, не снимали великих фильмов, не писали
гениальных симфоний и берущих за душу каждого песен. Только России удалось
создать синтез пушек и муз, что говорило именно о расцвете, взлете советской
цивилизации в период войны. Этот взлет не могли остановить ни разрушения, ни
огромные людские потери.

Иногда начинает казаться, что те, кто остался жив, жили и в самом деле <за
себя и за того парня>.

Самое поразительное и то, что потом, в условиях мира, многие из тех, кто был
способен на все на войне и после нее оказывались людьми и слабыми, и не
вполне подготовленными, и полными недостатков. В общем, эти люди совсем не
были теми сверхчеловеками, которым, казалось, только и под силу было такое
дело. Однако ставка советской цивилизации была не на сверхчеловека, а на
человека, не на единицы, а на связь между ними, на то общее пространство, на
ту общую связь, которая и сильного духом и слабого делает одинаково воинами
и подвижниками труда.

Это умение создавать конструкции необычайной прочности из самого разного
человеческого материала было отточено именно на войне, а с <десталинизацией>
было постепенно утрачено. Вместо искусства войны наше общество сделало
ставку на <миролюбие>, которое переросло в <безконфликтность>, вместо спайки
единым делом произошла индивидуализация и подвижничества и тунеядства,
общество стало обществом индивидов, каждый из которых тянул в свою сторону.

Наше общество стало обществом без стратегии и то, что у нас не смогли отнять
войной, отняли <миром> и перестройкой.

Сегодняшняя Россия, боюсь, войны не выдержит. Потому, что в ней нечему
выдерживать эту войну, нашими же руками был разрушен тот цивилизационный
стержень, который давал смысл жизни нашему народу долгие десятилетия.

А в отсутствии этого стержня мы обречены на поражение скорое и бесславное,
и, в лучшем случаю, на долгое партизанское сопротивление. Но пока еще мир,
пока идут быть может последние годы, месяцы мира, мы должны вернуть своей
цивилизации, своему общему существованию смысл и будущее. И тогда любая,
сама страшная война послужит лишь к нашей славе.

Так победим!..

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	29.05.2005 22:10:48

"Спецназ России". К. Крылов. Абсолютное право (*+)

---

http://www.specnaz.ru/article/?696

Константин Крылов
АБСОЛЮТНОЕ ПРАВО



Шестьдесят лет назад мы победили.
На нас напал враг, коварный и жестокий. Этот враг намеревался уничтожить
нашу страну и наш народ. Мы победили, оплатив победу миллионами жизней своих
сограждан. Мы освободили свою страну и другие страны и народы.
Тогда, девятого мая сорок пятого года ни у кого не возникало вопросов - кто
такие <мы>, какого врага мы победили, что это была за война и какую цену мы
заплатили за победу в ней. Тогда это было ясно всем и каждому.
Теперь от той ясности осталась разве что точная дата: шестьдесят лет. Всё
остальное подёрнулось туманом. Теперь нам говорят, что точное число погибших
неизвестно - ясно только, что их было много больше, чем нам говорили. Нам
говорят, что это не враги напали на нас, а мы собирались напасть на них. Что
освобождённые нами страны, оказывается, были нами не освобождены, а
оккупированы. Что мы творили какие-то неслыханные бесчинства на территории
Европы. Что лучше бы мы никого не побеждали, да и вообще не появлялись на
свет.
Говорят нам это потомки тех, с кем мы воевали вместе. И потомки тех, кого мы
победили. И те, кто сейчас открыто солидаризуется с тем врагом, которого мы
считали поверженным навсегда. И те, кто был обязан нам своим существованием,
а теперь предпочитает об этом не вспоминать. И даже те, кто когда-то был
частью нас, причислял себя к нашему <мы> - а теперь старательно делают вид,
что не имеют с нами ничего общего. Весь мир наперебой кричит о каких-то
<военных преступлениях>, которые мы, оказывается, совершили шестьдесят лет
назад, требуют каких-то компенсаций, трясут счетами, которые мы не
подписывали, и так далее. Наши либералы и контролируемые ими СМИ всю эту
вакханалию, понятное дело, поддерживают и раздувают.
Самое интересное, что те же самые люди, которые буквально задыхаются от
ненависти и презрения к победителям фашизма, считают слово <фашизм> худшим
из ругательств. Правда, обычно они используют это слово по отношению к своим
политическим противникам, особенно к русским националистам. <Русский
фашизм> - это волшебное заклинание, к которому прибегают, когда нужно с
гарантией заткнуть рот русским людям. Все, буквально все - начиная с
российских министров и кончая последней подзаборной журналюшкой - готовы
порвать в клочья <эту страну>, лишь бы не допустить страшного и ужасного
<русского фашизма>. Даром что этого зверя никто в глаза не видел -
истерическая ненависть к <фашистам> теперь является общеобязательной.
Ну что ж. Имеет смысл несколько освежить историческую память. Откроется
много интересного.

ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ ФАШИЗМ

Начнём с того, в чём пока что ещё не сомневаются. В 1941 году началась
Великая Отечественная Война. Перед этим имели место события (военного и не
только плана), смысл которых сводился к установлению германского контроля
над основной частью Европы. 22 июня 1941 года Германия напала на Советский
Союз. Кончилось война полной и безоговорочной капитуляцией Германии,
подписанной 8 мая в Берлине. Впоследствие ещё была война с Японией, которую
воспринимали как завершение <большой войны>, но это мы оставим в стороне.
Победителями в этой войне считались четыре государства: Советский Союз,
Соединённые Штаты, Великобритания - а также, по некоторым причинам
политического свойства, Франция. Побеждённой являлась Германия. Вроде бы всё
ясно.
Однако <Германия>, <Франция>, <Советский Союз> - это только названия.
Воевали не государства, а люди. Точнее сказать - народы. Народы,
подчинявшиеся определённым правительствам и одушевлённые определёнными
идеями. Поэтому победителями и побеждёнными являются, во-первых,
правительства, во-вторых, народы, в третьих, идеи.
Начнём с последнего. Сейчас говорят, что война велась с так называемым
<фашизмом> - и явила миру <полную историческую несостоятельность и
обречённость> последнего, а также <торжество идеалов свободы и демократии>.
За этим обычно следуют заклинания типа - фашизм не прошёл, фашизм не
пройдёт, фашисты никогда не пройдут, ура, ура, ура, всегда и везде победит
демократия, честь ей и слава ей вовеки.
Когда же спрашивают, что такое, собственно, этот самый <фашизм>, на это
обычно отвечают, что <фашизм> - это такая страшная идеология, изобретённая
Адольфом Гитлером и ещё какими-то плохими немецкими дядьками и сводящаяся к
ненависти к демократии и свободе, а также к учению об <избранной расе
немцев> и страшному антисемитизму. Дальше начинаются разговоры про
концлагеря и Холокост.
Что же имело место быть на самом деле? Начнём с того, что слово <фашизм> -
итальянское изобретение: так называл свой политический порядок итальянский
диктатор Муссолини. Руководство Германии, несколько презирая своего
непутёвого союзника, предпочитало именовать свой режим и его идеологию
<национал-социализмом>.
Это словосочетание, однако, в странах антигитлеровской коалиции старались
лишний раз не поминать: в СССР - из-за слова <социализм>, в Англии и США -
из-за слова <национальный>. Слово <фашизм> оказалось удачным ярлыком для
<всего этого зла>. Ярлык навешивался достаточно произвольно: например, режим
Франко в Испании одно время именовался <фашистским>, но потом об этом
предпочли потихоньку забыть.
На это, однако, можно ответить так: мало ли что как называлось. Так или
иначе, Советский Союз воевал с идеологией, созданной национал-социалистами и
их вождём Адольфом Гитлером. Теперь мы её называем <фашизм>. Какие
претензии?
Предоставим в таком случае слово самим победителям: они-то знали, с кем и за
что воюют.
Для сугубой точности возьмём официальные документы: обращения глав
государств-победителей к своим народам, прочитанные 8 мая 1945 года.
Очевидно, в такой момент победители и побеждённые должны быть названы вполне
определённо.
Так вот. В истеричном и слезливом тексте президента США Трумена, наполовину
посвящённом благодарности Богу и теме молитв и трудов, упоминаются
исключительно <злые силы>, <Гитлер и его злодейская банда>. В обращении
премьер-министра Великобритании Черчилля, сухом и жёстком, упомянута
исключительно Германия как государство. <Фашизм> или <национал-социализм> не
упоминаются вообще.
Но особенно интересна речь Сталина от 9 мая 1945 года.
В этом очень известной речи <фашистская Германия> упоминается один раз. В
дальнейшем говорится о победе над германским империализмом. А чтобы ни
оставалось никаких сомнений в том, что именно имеется в виду, Сталин говорит
следующее: <Великие жертвы, принесённые нами во имя свободы и независимости
нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в
ходе войны, напряжённый труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь
Отечества, - не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая
борьба славянских народов за своё существование и свою независимость
окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией. Отныне
над Европой будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между
народами>.
Здесь всё расставлено по своим местам. Мы не воевали с <фашизмом> как с
каким-то новым злом, изобретённым Гитлером. Мы воевали со злом, возникшим
задолго до Гитлера и даже до Бисмарка. Великая Отечественная - это последний
эпизод в вековой борьбе славян против немцев, против традиционного <дранг
нах остен>, <натиска на Восток>.
На этом фоне мировая война со всеми её ужасами и в самом деле выглядит
мелким эпизодом. Потому что Великая Расовая Война славянских и германских (и
вообще западных) народов продолжается века и тысячелетия. Её эпизодами была
гнусная работорговля (когда слово <славяне> в западных языках стало
синонимом слова <рабы>, sclavi, отсюда же и английское slave), геноцид
балтийских славян и создание Немецкой Марки, а также традиционная
европейская политика по отношению к России, Первая Мировая война и многое,
многое другое. И Сталин прекрасно понимал, о какой именно войне идёт речь -
что засвидетельствовал своими словами, сказанными в День Победы.
Сам по себе <фашизм> не представлял собой ничего нового. Речь идёт о самом
обычном, корневом мировоззрении немцев как таковых, разве что слегка
модернизированном. Новшеством было разве что приравнивание Гитлером
восточноевропейских евреев к славянам - и то это было связано с тем, что, по
его мнению, евреи захватили власть над главным славянским народом (именно
так фюрер понимал Октябрьскую революцию). Юдофобия фюрера и его
последователей была производной от традиционного для немцев презрения и
ненависти к славянам.
Теперь можно определиться и с победителями.
Сейчас стало модно рассуждать о том, что в Великой Отечественной победил,
дескать, <советский народ>, которого теперь больше не существует, а раз
так - значит, нет и никаких победителей, всё шито-крыто. На это Иосиф
Виссарионович заранее дал ответ. Победителями в войне являются славянские
народы во главе с русскими - то есть русские, украинцы, белорусы, а также
славянские народы Балкан - прежде всего сербы, не предавшие дело славянства
(в отличие от народов-предателей типа тех же хорватов). А также созданный
славянами военно-политический союз с другими народами и племенами, который в
определённую эпоху назывался <советским народом>. Этот союз сейчас
практически распался: от русских стараются откреститься даже те, кто сам был
частью русского народа, как те же украинцы. Поэтому законными наследниками
победителей сейчас могут считать себя те, кто не изменил русскому народу или
союзу с русским народом.
Разберёмся же и с другой стороной. С кем мы, собственно, воевали?

ОБЪЕДИНЁННАЯ НАЦИСТСКАЯ ЕВРОПА

Здесь, казалось бы, всё ясно: побеждена была Германия, одна из европейских
стран со сложной и запутанной историей - которой, кстати, зачастую
отказывали в принадлежности к <высокой европейской цивилизации>. Это для нас
<немцы> были образцом культуры и прогресса. А вот англичане и французы при
упоминании об этом народе традиционно морщили нос.
Но и с этим не всё так просто.
Европа очень давно стремилась к объединению. Одно из первых европейских
государств - империя франкского императора Карла Великого, включавшая земли,
которые сейчас считаются немецкими, французскими и итальянскими. А в Средние
века - конкретно, с 962 года нашей эры - в центре Европы существовало
прелюбопытное государственное образование, включающее в себя немецкие,
итальянские, чешские, некоторые французские территории, а также нынешние
Нидерландов и Швейцарию, ну и ещё кое-что по мелочам. Созданное императором
Оттоном I, оно никогда не было особенно сильным - скорее, это было что-то
вроде рыхлой конфедерации земель и владений, некоторые из которых всё время
приходилось завоёвывать заново. Тем не менее определённое единство эта
конструкция всё же поддерживала на протяжении нескольких столетий - пока,
наконец, подъём национальных государств не сделал это образование
номинальным. Ликвидировано оно было во время наполеоновских войн, в 1806
году. Назвалось же оно <Священная Римская Империя германской нации>.
Теперь освежим в памяти один въевшийся штамп. Все, кажется, помнят, что
нацисты называли своё государство Третьим Рейхом, das dritte Reich, <Третье
Царство>. Но никто не помнит, что такое были Первый и Второй. Так вот,
Второй Рейх - это Германия с 1871 по 1918 год (которую, кстати, нацисты
считали <промежуточным этапом> истории). А вот Первый Рейх - это как раз та
самая Священная Римская Империя.
Как нетрудно догадаться, Первый Рейх был многонациональной империей.
Фактически в него входила вся тогдашняя Европа, за исключением Британии, в
ту пору дикой: бурное развитие островов началось после норманнского
завоевания. Таким образом, Первый Рейх был ни чем иным, как прообразом
Объединённой Европы.
Включение Первого Рейха в пантеон нацистской идеологии было не случайным.
Дело в том, что Гитлер никогда не рассматривал Европу как объект завоевания
в том же смысле, в котором речь шла о завоевании Восточной Европы и России.
Гитлер не планировал для европейцев ничего плохого. Всё, чего он хотел - это
политической власти. То есть, попросту говоря, объединения Европы под
немецким руководством. Объединения, освящённого традицией Первого Рейха.
Немцы были вполне искренни, когда говорили, что они являются
ангелами-хранителями и объединителями Европы. Вот что говорил министр по
делам восточных территорий Германии Альфред Розенберг 20 июня 1941 года, за
два дня до нападения на СССР: <Мы хотим решить не только временную
большевистскую проблему, но также те проблемы, которые выходят за рамки
этого временного явления - как первоначальная сущность европейских
исторических сил. Война имеет цель оградить и одновременно продвинуть далеко
на Восток сущность Европы>.
Это отчасти объясняет, почему европейцы, исключая лишь британцев, не
слишком-то сопротивлялись нацистской оккупации. Немножко подёргалась
Франция, которая имела свой проект объединения, восходящий к наполеоновским
планам. Но, в сущности говоря, европейцы просто вернулись в <старый немецкий
дом>. И честно работали на Третий Рейх. А также и воевали за него.
Во время войны советская пропаганда не слишком акцентировала внимание на
том, что против нас сражается не только Германия, но и вся Европа. Итальянцы
и испанцы были официальными союзниками Гитлера, остальные европейцы тоже
поучаствовали в деле. Сколько их было, сейчас сказать трудно. Но даже по
официальным советским данным, летом 1945 года в советском плену находилось
513 767 венгров, 187 370 румын, 156 682 австрийца, 69 977 чехословаков, 60
280 поляков, 48 957 итальянцев, 23 136 французов, 21 822 югославов, 14 129
молдаван, 4 729 голландцев, 2 377 финнов, 2 010 бельгийцев, 1 652
люксембуржца, 457 датчан и 452 испанца. Всего было взято в плен около
полумиллиона европейских солдат разных национальностей. Для сравнения -
немцев взято в плен около двух миллионов.
Эти цифры, разумеется, ещё ничего не говорят о том, сколько всего европейцев
участвовало в войне. Неизвестно толком, сколько итальянских дивизий пропали
в том же сталинградском котле: понятно лишь, что речь идёт о десятках тысяч
человек: Впрочем, европейских союзников Гитлер предпочитал задействовать на
западном фронте: не потому, что их было жалко, а потому, что они воевали
хуже немцев. Так что неудивительно, что во время союзнической операции в
Тунисе 1943 году, когда в плен было взято 250 тысяч солдат и офицеров, немцы
составляли только половину. А, например, во Франции на 20 тысяч погибших во
время войны на стороне антигитлеровской коалиции приходится 50 тысяч
погибших, сражавшихся на стороне Германии. Из французов было даже
сформировано особая добровольческая дивизия СС <Шарлемань>. Шарлемань - так
на современном французском произносится имя Карла Великого.
И даже наши союзники в разгар войны, высказывались следующим образом: <Все
мои помыслы обращены прежде всего к Европе: Произошла бы страшная
катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость
древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я
верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как
единое целое: Я обращаю свои взоры к созданию объединенной Европы>. Это
писал Черчилль в секретном меморандуме в октябре 1942 года, во время битвы
под Сталинградом.
Если отбросить политкорректность, то следует признать: мы воевали не только
и не столько с <фашистской Германией>, сколько с традиционной Европой.
Которая на протяжении столетий стремилась к уничтожению славян и захвату их
земель. И которая, разумеется, ничуть не изменилась и сейчас.
Что мы видим сейчас? Европа стала единой. Главной европейской страной стала
Германия, состоящая в теснейшем союзе с Францией - так что можно уже
говорить о едином франко-германском государстве. Расширение на Восток
официально провозглашено стратегической целью альянса. Россия находится в
том положении, о котором мечтал Гитлер.

ТАЙНА НЕМЕЦКОГО УСПЕХА

Экономическая и политическая система Запада, какой мы её знаем, начала
развиваться примерно со времён английской промышленной революции и в общих
чертах сложилась к середине XIX века. Тогда, собственно, на Западе и в самом
деле существовало некое подобие <свободного рынка>, описываемого сейчас в
учебниках по экономике. Существует также экономическая школа
(<либертарианцы>), которая считает порядки того времени почти идеальными.
Однако на практике современные цивилизованные государства отошли от них
очень далеко. И в этом отходе немалую роль сыграли немецкие наработки.
Как мы уже говорили, основатели Третьего Рейха называли себя
<национал-социалистами>. Это были не пустые слова. Гитлер и в самом деле
считал, что тот экономический и политический строй, который он построил, и в
самом деле является вариантом социализма. При этом он был убеждённым
антикоммунистом, а советскую экономическую систему полагал бредовой и
нежизнеспособной.
Что такое <социализм> в европейском понимании этого слова? Если коротко -
социальный порядок, при котором целью производства является не получение
максимальной прибыли, а благо общества в целом. Как определяется это <благо
общества>, вопрос отдельный. Как правило, под <обществом> понимается
государство и его интересы. Понятно, что социалистическое - в этом смысле
слова - государство получает некое преимущество перед государствами <чисто
рыночными>: его экономика работает на единую задачу - как правило, на
самоутверждение в качестве великой державы.
Первая в истории модель работающего социалистического государства была
реализована в России-СССР в тридцатых годах прошлого века. Сталинское
государство было, несомненно, социалистическим: все средства производства
принадлежали государству и управлялись не бизнесменами, а квалифицированной
бюрократией. Цель извлечения прибыли даже не ставилась.
Нацисты разработали вторую модель социалистического государства - которая,
как мы покажем дальше, в своём том или ином виде стала практически
общепринятой в современном мире.
Как же была устроена экономика при Гитлере? В одном из застольных разговоров
Гитлер сформулировал свою программу в очень простых словах: <Не нужно
национализировать капитал. Нужно национализировать людей>. На практике это
означало следующее. Право частной собственности сохранялось и поощрялось. Но
все достаточно крупные национальные капиталисты не имели абсолютной свободы
распоряжаться своими капиталами. Государство - в лице высшей партийной
верхушки - могло попросту приказать какому-нибудь немецкому фабриканту
прекратить выпуск того-то и того-то и начать выпускать то-то и то-то.
Разумеется, к подобным грубым приёмам прибегали редко: государство всегда
могло выдать государственный заказ на производство того-то и обложить
большим налогом то-то. Жёстко запрещёнными считались вывоз капитала в другие
страны, необоснованный импорт, подрывающий экономику страны, и ещё несколько
нехороших вещей: вредить своей стране было нельзя. Зато иностранный капитал
в страну заманивался - как под государственные гарантии, так и благодаря
личной активности немецких предпринимателей. Кстати сказать, это имело ещё и
политическое значение: те же англичане и американцы успели вложить в своего
врага немало фунтов и долларов.
Государство же брало на себя большие инфраструктурные проекты - например,
дорожное строительство - не обещающие никакой прибыли, но полезные для
развития экономики в целом. Понятно ведь, что строитель новой дороги не
сможет получить свои деньги назад - зато эту прибыль получат тысячи и тысячи
людей на обоих концах дороги, а также и вдоль неё: Впрочем, вложения в
вооружение можно рассматривать с той же позиции: выигранная война - самый
выгодный из бизнесов. Впрочем, нацистское государство было нацелено на
экспансию во всех сферах.
Всю эту конструкцию скреплял официальный национализм. Немецкие промышленники
должны действовать в интересах немецкого народа просто потому, что они
немцы. Государство брало на себя ещё и функцию их защиты от иностранных и
иноэтнических конкурентов. Если учесть, что до Гитлера большая часть самых
важных отраслей немецкой экономики (особенно банки) принадлежало отнюдь не
немцам, а прессу и общественное мнение контролировали антинемецкие силы, то
можно представить, насколько сильно были обязаны немецкие предприниматели
новому национал-социалистическому государству. Если же кто-то об этом
забывал, у него всегда можно было обнаружить частицу ненемецкой крови и
лишить некоторых привилегий.
Впрочем, благодарность испытывал и народ. Политика официального национализма
ставила заслон толпам эмигрантов, охраняла рабочие места и зарплаты немцев,
не давала хищным и наглым народцам завладеть немецкими рынками, защищала от
преступников и жуликов. С другой стороны, государство устанавливало особые
отношения с немецкой диаспорой, живущей вне Германии - и как экономической,
и как политической силой. Огромную роль <фольксдойче>, начиная от судетских
немцев и кончая немцами по ту сторону океана, невозможно недооценивать.
Эта система оказалась невероятно эффективной. Германию смогла победить
только коалиция трёх крупнейших держав мира - и при этом им пришлось понести
колоссальные потери.
В настоящее время подобное устройство государства в чистом виде, казалось
бы, не встречается.
Однако, присмотревшись, мы обнаружим, что, к примеру, весьма эффективная
израильская социально-экономическая система построена очень похожим образом:
легальная частная собственность, союз бизнеса и государства, официальный
национализм, не позволяющий чужакам лезть во внутренние дела еврейского
государства (хотя инвестиции в него приветствуются), нелояльность своему
народу преследуется. Про исполинскую роль еврейской диаспоры в отстаивании
интересов Эрец Исраэль нечего и говорить: Короче говоря, это самое настоящее
национал-социалистическое государство.
Присмотревшись ещё внимательнее, мы обнаруживаем настоящего слона. Это
Китай.
Китайская Народная Республика официально считается <марксистским режимом>
советского типа. Когда-то так оно и было. Но от тех времён в Китае осталось
только красное знамя - впрочем, как и у нацистов. А вот реальная практика
государственного строительства в КНР удивительно напоминает Германию
тридцатых годов. Существует частная собственность и даже крупные
капиталисты - однако, они, как правило, являются членами коммунистической
партии и по этой линии подотчётны государству. Государство жёстко
контролирует внешнеэкономическую активность и потоки капитала. Ведётся
крупномасштабное строительство, миллиарды юаней вкладываются в
инфраструктурные проекты. Весь мир дружно вкладывается в китайскую
экономику, надёжную, прибыльную и эффективную. Огромная китайская диаспора
за рубежом - <хуасяо> - фактически является пятой колонной Китая. В
китайской истории был даже аналог <аншлюса Австрии>: присоединение Гонконга.
На очереди Тайвань:
Так называемый синомарксизм, который преподают в китайских университетах -
очень интересное учение, имеющее мало общего с трудами бородатых
основоположников. Зато оно имеет непосредственное отношение к китайскому
национализму, который и является действительной идеологией современного
Китая. В общем, всё вполне узнаваемо.
Впрочем, Китай вступил на этот путь относительно недавно. Зато его соседка
Япония никогда и не переставала быть национал-социалистическим государством,
каким она стала под влиянием Германии. Американская оккупация здесь мало что
изменила - разве что на время укоротила японскую тягу к внешей экспансии.
Скорее всего, на время:
Конечно, никто и никогда не назовёт эти страны <фашистскими>. С Израилем
связываться страшно, с Японией - бессмысленно, Китай просто не заметит. Это
серьёзные страны, решающие серьёзные проблемы.
Зато современная Россия построена на принципах, прямо противоположных
национал-социализму. Вывоз капитала является чуть ли не национальным
спортом. Импорт убил промышленность. Все крупные капиталисты в <этой стране>
её ненавидят и успешно ей вредят. Государство бессильно призвать их хоть к
какому-то порядку - впрочем, и оно само в лице своих чиновников постоянно
торгует национальными интересами. Инфраструктура разрушается: никто ничего
не строит, если это не приносит быстрой прибыли. Поэтому дороги не
ремонтируются, зато строятся красивые на вид дома из клея и картона,
возводимые иностранными рабочими: хоть таджиками, хоть турками, лишь бы не
русскими. Иностранный капитал брезгливо обходит стороной наши холодные края.
Русские за пределами России брошены и покинуты, а эмигранты откровенно
ненавидят свою бывшую родину. Впчроем, русские чувствуют себя лишними и в
своей стране: в ней хозяйничают инородцы и иностранцы. Они чувствуют себя в
России как дома, устанавливают свои порядки, а русские вымирают по миллиону
в год. И всё это под непрекращающиеся вопли о неизбывной угрозе <русского
фашизма>
Зато есть повод порадоваться тому, что мы ни в чём, буквально ни в чём не
похожи ни на Германию, ни на Израиль, ни на Китай, ни на какую другую
успешную и быстроразвивающуюся страну.
Теперь можно понять, почему враги России так боятся <русских нацистов>,
которых нет. Всё дело в их желании видеть нашу страну такой, какой её хотел
видеть Гитлер. Сейчас у них это почти получилось. И боятся они только
одного: что, если русские осмелятся взять в руки трофейное оружие -
экономические и политические принципы национал-социализма?
А ведь у победителей фашизма есть исключительное право на эти трофеи. Право,
купленное кровью. Право солдата на трофейную винтовку абсолютно. И сейчас
нам нужно это оружие, встать с колен и дать очередь по объединённой Европе.
По западному миру, снова и снова прущему нах остен.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	29.05.2005 22:02:36

(?!) Александр Кожев о Советском социализме (*+)

---

Русский Журнал / Издательства / Фрагменты
www.russ.ru/publishers/extracts/20050527_ak.html

Москва, август 1957
Из книги "Атеизм", готовящейся к печати в издательстве "Праксис"

Александр Кожев

Дата публикации: 27 Мая 2005

Александр Кожев о Советском социализме

Предлагаемый вниманию читателей "Русского Журнала" текст в известном смысле
уникален. Он принадлежит перу Александра Кожева (Кожевникова) (1901-1968) -
одного из крупнейших французских философов XX века, автора прочитанного во
второй половине 1930-х годов лекционного курса по "феноменологии духа"
Гегеля, оказавшего немалое влияние на интеллектуальную элиту Франции того
времени, - Р.Арона, П.Клоссовски, Ж.Батая, Ж.Лакана, М.Мерло-Понти, Р.Кено.
После Второй мировой войны Кожев переходит на государственную службу и
занимает ряд ответственных постов в Министерстве внешней торговли. Его по
праву считают одним из архитекторов "единой Европы", ныне на наших глазах
стремительно обретающих свою плоть и кровь. В докладной записке, написанной
в сентябре 1957 года после трехнедельного пребывания в Москве, равно как и
по сделанному в январе того же года докладу "Колониализм с европейской точки
зрения", хорошо заметно отношение Кожева к утвердившемуся в СССР режиму1. В
записке "Москва 1957 года", характеризуя настроения советской элиты в период
между пленумом ЦК, лишившим власти Маленкова и Молотова, и низложением
Жукова, он предсказывает и падение Хрущева, к которому вообще относился с
нескрываемым презрением. Бросается в глаза то, что партийную и хозяйственную
элиту СССР он называет "буржуазией" - национализация средств производства
привела к государственному капитализму, который по целому ряду черт
напоминает европейский капитализм конца XIX века. В докладе прямо говорится,
что единственной развитой страной, в которой сохранился описанный Марксом
эксплуатирующий трудящихся капитализм, является СССР. "Советский социализм"
для Кожева представляет собой тупик в развитии, а обосновывавшие этот строй
"романтические" теории не имеют никакого отношения к "Капиталу" Маркса
(которого лучше всех в ХХ веке понял Форд). Кожев иногда называл себя
"правым марксистом" и это отчасти верно. Как записка "Москва. Август 1957",
так и доклад "Колониализм с европейской точки зрения" будут опубликованы в
сборнике избранных произведений А.Кожева, который готовится к публикации
издательством "Праксис".
А.М.Руткевич



Москва, август 1957
Более2 чем где бы то ни было наблюдаемые в Москве "грубые факты" нуждаются в
интерпретации перед тем, как использовать их или делать сколько-нибудь
значимые выводы. Но если бы мне пришлось перечислить и истолковать в этих
заметках все факты, которые мне довелось наблюдать на протяжении проведенных
в Москве трех недель, то заметки эти с легкостью могли бы выродиться в целую
книгу.
Поэтому нужно указать на два общих момента, которые нужно иметь в виду при
истолковании московских фактов, чтобы избегнуть "систематических ошибок"
интерпретации, каковые могут привести к ложным из них выводам.
Хронологический момент
Если мы желаем пользоваться пригодной для Западной Европы хронологией, то
применительно к нынешней России нам следует откорректировать ее, убрав
где-то 70 лет. Иначе говоря, советское настоящее время располагается около
1890 г.
Эта коррекция позволяет нам, помимо всего прочего, понять, что усилия
индустриализации в СССР между 1917 (= 1847) и 1957 (= 1887) примерно
равнозначна тому, что происходило в Западной Европе в аналогичный период.
Однако советская индустриализация протекала в куда более благоприятных
условиях, чем те, что сопутствовали ходу европейской индустриализации, а
именно, в том, что касается городских рабочих и служащих (длительность
рабочего дня, использование детского труда, режим питания, медицинское
обслуживание, социальное страхование и т.д.; жилищные условия, впрочем, в
обоих случаях являются примерно одинаковыми) ...
Географический момент
С точки зрения интеллектуальной и художественной культуры, Россия
располагается не на крайнем Востоке, но в центре географической зоны,
охватываемой европейской культурой; иначе говоря, так называемая советская
культура является крайне упрощенной репликой французской цивилизации,
остановившейся в своем развитии где-то в 1890 году и приспособленной к
уровню двенадцатилетнего ребенка.
Русские имеют также некоторое туманное представление об английской
цивилизации (вроде Диккенса), а также некоторое недоверие к "романтическим"
новшествам, привнесенным во французскую культуру немцами (включая Гегеля и
Маркса). Русская элита, которая до Первой мировой войны частично освоила
эволюцию французской культуры за период 1890-1912 гг. (символизм, танго,
кубизм и т.п.) была ликвидирована по ходу революционных потрясений и
исчезла, не оставив заметных следов.
Напротив, с точки зрения поведения советские люди находятся на крайнем
Западе европейской цивилизации. Иначе говоря, чтобы найти эквивалент СССР,
нужно достичь примерно Оклахомы в США, пропустив всю остальную Америку
(Нью-Йорк со всеми следами Гринвич Виллэдж).
Правда, такое перемещение сразу позволяет уяснить радикальное (вероятно,
неустранимое) различие между СССР и США. Как и обитатель Оклахомы, советский
человек пребывает в неведении почти всего происходящего за пределами его
провинции. Но если оклахомец глубочайшим образом убежден, что Париж и Лондон
(и все в них происходящее) далеко отстали от любого американского городка,
русский с тоской и печалью признает, что даже Тараскон является идеалом для
Ленинграда и Москвы, и приблизиться к нему удастся лишь в отдаленном
будущем, да еще при том условии, что слишком русские русские не будут этому
препятствовать.
Это представляет известный интерес для оценки шансов и опасностей
"русификации" Европы (скорее, речь должна была бы идти о шансах
офранцуживания России).
N.B. Православная религия сводится к исполнению культа, ее в этом контексте
можно не принимать во внимание; но с ней следует считаться, если речь
заходит о размахе советского шовинизма.
Нынешняя ситуация
1. Правительство
Общим между СССР и США является то, что правительства в них на 1957 г. могут
действовать, не принимая во внимание политические партии в собственном
(европейском) смысле слова по простой, но достаточной причине - таковых
здесь не существует. В частности, СССР и США характеризуются и отсутствием
коммунистической партии, причем абсолютно невозможно, чтобы таковая возникла
в сколько угодно далеком будущем.
Что касается СССР, то окончательное исчезновение коммунистической партии
имеет своей причиной исполнение основного требования этой партии (а именно,
национализации средств производства и распределения). Теперь это требование
стало фактом в итоге процесса, который можно считать необратимым в силу как
длительности существования режима - 40 лет, так и его насильственности.
(Нечто аналогичное следовало бы добавить по поводу США, но обоснование этого
выходит за пределы данной заметки).
Иными словами, консолидация социалистического (или коммунистического)
общества трудами Сталина сопоставима с подобной консолидацией созданного
Робеспьером национального буржуазного государства, осуществленной
Наполеоном. Поэтому коммунистическая партия ныне "не существует" в СССР,
подобно тому, как в Западной Европе после войны не существуют как
политические объединения sui generis "социалистические" партии. В обоих
случаях все заявленные цели были осуществлены, а потому уже невозможно
найти, политически обособить и предложить какую-то специфическую цель.
В нынешнем СССР члены коммунистической партии напоминают французских
выпускников Ecole Politechnique3 и инспекторов финансов, либо британских
выпускников Оксфорда и Кембриджа (на базе Итона). В рамках существующей
экономико-политической системы им открыт путь к карьере и высшим постам, они
быстрее продвигаются, чем сравнимые с ними по личным достоинствам
не-коммунисты. В обоих случаях буржуазное происхождение дает изначальные
преимущества, которые трудно наверстать в дальнейшем.
N.B. Во времена Сталина риск внезапного прерывания карьеры был несравненно
большим, чем в сходных европейских странах; но ситуация быстро меняется и
вскорости это отличие сойдет на нет.
2. Армия
В августе 1957 г. СССР не был накануне 18 Брюмера. Хотя бы потому, что вся
реальная сила и без того находится в руках армии. Разница в возрасте между
военными в советском и французском случаях может не приниматься во внимание,
поскольку консолидация российского коммунистического общества (достигнутая
благодаря победе над Германией) достигла такой степени, что это общество уже
не нуждается в завоевательных войнах, что делает маловероятным и
неспровоцированное нападение извне. В любом случае, вероятность переворота
невелика, если не сказать, что она равна нулю.
3. Так называемый "политический" персонал
Так как цели (а именно, в том что касается крестьянства, наилучшего
использования национализированных средств производства и распределения с
учетом императива достижения господства или, во всяком случае, равенства
военных сил с США) уже заданы Армией (или ее полномочным представителем)
выбор представительной "политической" фигуры, которая должна подбирать
оптимальные средства для достижения этой цели (как можно быстрее и с
наименьшими расходами) имеет не столь уж большое значение с точки зрения
внешней политики. Однако, с точки зрения того, что именуется "внутренней
политикой", этот выбор сохраняет свое значение.
Фактом остается то, что на 1957 г. правящий слой в СССР почти полностью
рекрутируется из представителей довоенной буржуазии: отцы передают свое
положение сыновьям и внукам. С точки зрения этого правящего буржуазного слоя
единственным политически и человечески приемлемым кандидатом является г-н
Маленков (буржуазное "поведение", политико-административный опыт, обретенный
рядом с великим Сталиным; возраст, личный шарм). Но на деле этот кандидат
выступает и как представитель коммунистов старого стиля в рамках партии
(группа Молотова-Кагановича).
Поэтому существует риск того, что этот человек направит СССР на политику
систематического экспорта коммунизма (в первую очередь, в страны
Юго-Восточной Азии - через быстро индустриализирующийся Китай, рассматривая
его и как приоритетный для русского экономического потенциала). Но эта
политика имела бы своим следствием серьезное замедление роста жизненного
уровня в СССР. Это неприемлемо для руководящего буржуазного слоя
применительно к городскому населению (по крайней мере, пока речь идет о
самом этом слое); это неприемлемо для Армии, когда речь идет о деревне.
В этих условиях советская буржуазия не могла и не должна была поддерживать
г-на Маленкова и его сторонников в тот момент, когда глава Армии посчитал
необходимым убрать его из советской политической и административной жизни и
помог придать все внешние атрибуты власти (символизируемые так называемой
"коммунистической" партией) единственному ее представителю - генеральному4
секретарю КПСС Хрущеву.
Однако, как человеческий тип, эта явно не буржуазная личность (даже более
пролетарская, чем крестьянская) была и останется неприемлемой для нынешнего
правящего слоя. Поэтому от него можно ожидать сравнительно скорого свержения
Хрущева или его более или менее отдаленной замены на политического
руководителя буржуазного происхождения, но без склонности к экспорту
коммунизма, либо квалифицированными представителями Армии (если и не буржуа,
то хотя бы более крестьянами, чем пролетариями), вроде Жукова, опирающегося
на Конева, Соколовского, Антонова. Второй из этих маршалов куда более
популярен у младшего и среднего офицерства, чем первый.
Конечно, можно усомниться в обоснованности таких прогнозов. С одной стороны,
пока не видно гражданского лица, которое было бы приемлемо для буржуазии и
способно заменить Хрущева во главе коммунистической партии в нынешнем
раскладе сил. С другой стороны, внешние и внутренние неудобства прямого
захвата власти Армией таковы, что он выглядит крайне маловероятным; скорее,
она предпочтет существующий порядок, когда контроль над государством
осуществляется ею через традиционный аппарат коммунистической партии, а он
должен внимательно относиться к нуждам крестьянства (политически
представляемыми высшими военными) и заботиться о сохранении внешнего и
внутреннего господства Красной Армии, предоставляя в ее распоряжение весь
экономический потенциал страны.
В любом случае, полезно не терять из вида то, что выбор персоны такого
генерального секретаря является вопросом внутренней политики СССР и не
представляет значительного интереса с внешней точки зрения.
Перспективы будущей политики
Насколько СССР по-прежнему является государством в собственном смысле слова,
то есть политико-военным образованием, перспективы его будущего невозможно
предвидеть с абсолютной, так сказать, научной достоверностью. "Научно" и
"объективно" можно лишь увязать наблюдаемые в СССР явления и действия с
консенсусом в правящем слое (буржуазном или военном) по поводу политического
будущего страны ? чего этот слой хочет или, по крайней мере, что он считает
более или менее вероятным.
1. Западный блок
С советской точки зрения западный блок, как политико-военное образование, по
существу сводится к Соединенным Штатам. Безусловно, немецкий экономический
потенциал привлекает некоторое внимание - если не в военном, то хотя бы в
политическом отношении. Однако это не ведет к тому, чтобы по поводу Германии
выработалась какая-либо автономная позиция sui generis. Что же касается
того, что доныне называется Британской империей, она рассматривается как
нечто туманное и вступившее в процесс необратимого распада: процесс этот
зашел настолько далеко, что она уже не способна как-то влиять на другие
страны, идет ли речь о далеких или близких ей государствах.
В отношении США советское общественное мнение никак не оспаривает их
экономического превосходства, равно как военную слабость (впрочем, довольно
сомнительную) в сравнении с СССР. Однако комплекс военно-политического
превосходства, который, несомненно, распространен по всей стране, далеко не
равнозначен желанию военного столкновения с западным блоком, даже если он
сведется к одним Соединенным Штатам. В России все осознают, что
предполагаемое ныне существующим политико-военное превосходство может стать
зримым только в результате "ужасной" войны, а грядущее подавляющее
превосходство, которое сделало бы войну ненужной или "терпимой", потребовало
бы от русских долгих лет лишений сталинского типа, а их сегодня в СССР уже
никто не желает выносить.
Советское общественное мнение единодушно в том, что явной и откровенной
политической и военной целью СССР может и должно быть то, что ею уже скрыто
и прикровенно уже является на протяжении последних лет. Иначе говоря, с
русской точки зрения советские руководители обязаны искать
удовлетворительного договора с США (и только с ними), который окончательно
обеспечил бы полное политическое равенство между двумя странами на самом
низком уровне военного потенциала (причем желательно сведенного к
"классическому" оружию, без атомной составляющей).
N.B. В этом контексте военный потенциал прочих стран практически не
принимается во внимание.
Чтобы правильно оценить пацифизм, свидетельства которого обнаруживаются в
советском общественном мнении, следует не терять из вида тот факт, что
строгое военное равновесие с США рассматривается в СССР как максимальная
политическая уступка. Иначе говоря, если СССР считается сегодня с
альтернативой: принятия американской политической гегемонии или предельной
гонки вооружений (с перспективой победоносной войны, но ценой "сталинских"
лишений), то общественное мнение единодушно и без колебаний предпочитает
победу ценой бедности подчинению в изобилии (к тому же, всем известно, что
изобилие это будет весьма относительным, по крайней мере, в ближайшем
будущем).
2. Советский блок.
Общественное мнение (т.е. мнение буржуазии и военных) в СССР почти
единодушно (за исключением некоторых коммунистических групп, которые не
следует принимать во внимание) в том, что нынешние отношения с Китаем и
народными демократиями представляют собой главную помеху экономике, которая
навязана военными нуждами, возникающими из-за отсутствия политического
договора с США. Точнее, бремя, которое представляют собой сателлиты,
является не столько тяжелым, сколько "раздражающим", тогда как по настоящему
значительная тяжесть оказываемой Китаю помощи несколько преуменьшается, чему
способствуют своего рода симпатия и уважение к этой стране.
Во всяком случае, коммунистический Китай и народные демократии
рассматриваются как порождения холодной войны - они могут и должны исчезнуть
вместе с ее окончанием, каковое может принести политический
русско-американский договор. В советских глазах такой договор должен
позволить им сохранять и направлять на повышение уровня жизни те ресурсы,
которые продолжение холодной войны вынуждает растрачивать на атомное оружие,
с одной стороны, и на индустриализацию Китая, на экономическую поддержку
народных демократий, с другой стороны.
Русские откровенно признают, что идеальным для них было бы оставление
презираемых и неблагодарных сателлитов их собственной судьбе, тогда как по
отношению к Китаю политика должна быть аналогична той, которую США проводят
применительно к Формозе и Южной Корее, Сиаму или Вьетнаму (а именно,
обеспечивать там "достойный" уровень жизни, не прибегая к ускоренной
индустриализации, которая раньше или позже приведет к политическим и военным
затруднениям). В чем все согласны в России, так это в том, что этот идеал
недостижим без договора с США, который обеспечит равенство двух более или
менее разоружившихся стран.
3. Оптимизм и пессимизм
Если такого рода политические перспективы признаются желательными
практически всеми в СССР, то различия в оценках их достижимости достаточно
велики. Как и повсюду, ответы зависят не столько от рациональных
интерпретаций объективно установленных фактов, сколько от пессимистической
или оптимистической ориентации интерпретирующих лиц.
Пессимисты полагают, что конца бедствиям не будет, поскольку американцы
никогда не пойдут на договор с СССР на базе строгого политического равенства
при существенном сокращении вооружений: то ли по причине их демонической
натуры (разоблачаемой русским правительством), то ли в силу их врожденной
глупости (которую они демонстрируют своими передачами по-русски по "Голосу
Америки"), то ли, наконец, потому, что замирение вызовет в самих Соединенных
Штатах политически опасный экономический кризис (так считают советские
экономисты).
Напротив, оптимисты считают, что после того, как удастся (воспользовавшись
Хрущевым) ликвидировать (предназначенную на экспорт) коммунистическую
идеологию, а затем избавиться и от этого подлого и посредственного во всех
отношениях индивида, русский сероглазый маршал однажды встретится с
голубоглазым (?) американским генералом, они посмотрят друг другу в глаза и
тут же заключат к общей радости (за исключением Тито и Гомулки) полный и
окончательный договор.
Наконец, между считающими себя умными пессимистами и не признающими себя
наивными оптимистами имеется еще целая гамма оттенков мнений, которые
высказываются людьми, которые полагаются не столько на собственные знания,
сколько на то, что они слышали от других. При всей неопределенности этих
представителей "середины", они приводят два противоречивых аргумента,
склоняясь по случаю то к одному, то к другому.
Первый аргумент заключается в том, что американцы прекрасно понимают: они
могут продолжать гонку (атомных) вооружений, поскольку она не слишком
сказывается на их уровне жизни, и даже способствует благосостоянию,
обеспечивая полную занятость; русские же не могут этого делать, не подрывая
свой standard of life5. Поэтому американцы будут стремиться продолжать до
бесконечности эту игру, надеясь на то, что русские будут вынуждены сдаться.
Противоположный этому аргумент заключается в надежде на то, что американцы
раньше или позже поймут, что русские никогда не сдадутся, а гонка вооружений
с необходимостью (раньше или позже) приведет к войне, которая завершится
безусловной капитуляцией США.
N.B. Все в СССР согласны в том, что американцы когда-нибудь поймут ту
угрозу, которую представляет для них (как и для русских) индустриализация
Китая; при этом никто из говорящих об этом не видит возможности того, что
Китай индустриализируется сам (как это сделал в свое время СССР) без всякой
внешней помощи, идет ли речь об Америке или о России.
27.09.1957



Примечания:

1 Доклад был зачитан в "Рейнско-Рурском клубе" немецких промышленников и
банкиров 16 января 1957 года. Кожев получил приглашение выступить по
ходатайству К.Шмитта, обладавшего немалыми связями в немецкой элите. Полный
текст доклада был недавно опубликован в Германии; в журнале "Commentaire"
ранее был напечатан в переводе на французский небольшой его отрывок. При
переводе на русский также была сокращена часть последнего раздела доклада, в
котором рассматриваются актуальные на середину 1950-х гг. обстоятельства.
Судя по переписке со Шмиттом, Кожев получил в министерстве разрешение на
чтение доклада, но не на публикацию. Занимая ответственный пост и ведя
переговоры по ГАТТ, он сталкивался прежде всего с американскими оппонентами;
язвительная критика США не могла выглядеть как официальная линия
французского правительства.

2 На русском языке публикуется впервые. Перевод с франц. А.М.Руткевича.

3 Политехнической школы (франц.). - Прим. перев.

4 Так в тексте. Официально во второй половине 1950-х годов, должность,
занимая в партийной иерархии Н.С.Хрущевым, именовалась "первый секретарь ЦК
КПСС". - Прим. перев.

5 Жизненный стандарт (англ.). - Прим. перев.


Сегодня / Культура / Колонки / Антологии / Новости электронных библиотек /
ВИФ / Архив / Авторы / Подписка / Карта / О нас / Поиск


© Содержание - Русский Журнал, 1997-2005. Условия перепечатки. Хостинг -
Телеком-Центр.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	27.05.2005 21:15:27

(!!!!!!!!!!) Глазычев: "был момент, когда разница оптовых цен в СССР и США составляла всего 9%" (*+)

---

Русский Журнал / Колонки / Столпник
http://www.russ.ru/columns/stolpnik/20050526.html

НЭП. In memoriam
Вячеслав Глазычев

Дата публикации: 26 Мая 2005

Очень информативная штука - региональное телевидение.

На плакатах, которые сжимали крепкой рукой труженики Горьковского
автозавода, выведенные на митинг начальством, было написано: "Купил
"японку" - продал Родину!".
Этот любопытный способ выступления в защиту отечественного
товаропроизводителя выглядел в одно время казенно и жалко. По выражению лиц
плакатоносцев было видно, что они не слишком верят, будто бурление
патриотические чувств способно пробудить жажду приобретения хлама на
колесах.
У нас любят отмечать всевозможные юбилеи, круглые и не очень. Юбилеи
привязаны к календарным датам, будь они исторически точны или крайне
сомнительны, и сам этот укорененный навык специфическим образом искажает
зрение: хотя и любят повторять, что большое видится на расстоянье, самое
крупное оказывается незамеченным. Именно потому, что оно действительно
крупное, растянутое во времени и потому никак не втискивается в некие
избранные 24 часа.

Восемьдесят лет назад стартовал закат НЭПа.

Годом раньше, на волне успеха, власти, окрыленные положительным
внешнеторговым балансом, перестали слышать тех экспертов, кто призывал к
осторожности планирования, наивно полагая, что главным является минимизация
рисков, и стали слышать только тех, кто, как приснопамятный Струмилин,
уверял, что морочить себе голову заботой о доверии к червонцу не более чем
буржуазный предрассудок. Сверхоптимистические расчеты, набранные за рубежом
кредиты, нерасторопность, помноженная на жгучую неприязнь к предпринимателю
со стороны всей советской бюрократии - от политбюро до сельского активиста -
и вот неурожай, срыв экспортных поставок, сокращение импорта, понятное
нежелание крестьян продавать хлеб по сниженным ценам... Казалось, из этого
удалось извлечь жестокий урок, и ситуацию удалось почти полностью выправить,
но нет - даже тогда, когда прагматики по должности, вроде возглавлявшего
Совнарком Рыкова, признавались в собственных грехах, схематисты во главе с
Бухариным были в своих убеждениях тверды: "В конце концов развитие рыночных
отношений уничтожает самое себя.., и сам рынок рано или поздно отомрет, ибо
все заменится государственно-кооперативным распределением производимых
продуктов". [1]
С нынешней дистанции мы склонны к неоправданным обобщениям, а более поздние
периоды неизбежно отбрасывают свою тень на периоды предыдущие.
Соответственно, т.н. советская власть кажется неким монолитом даже тем, кто
знает, какие яростные внутрипартийные дискуссии, втягивавшие в себя
тогдашнее экспертное сообщество, продолжались вплоть до 1931 г. А ведь почти
параноидальная раздвоенность была характерна почти для всей старой
большевистской гвардии: постоянно вибрировал Дзержинский, умом
поддерживавший НЭП, а сердцем тянувшийся к тому, чтобы всех этих биржевиков
и валютчиков... Иногда сердце побеждало. Разрывался Рыков, да и Сталин
отнюдь не только играл на стравливании своих сегодняшних товарищей с
вчерашними и завтрашними, но и действительно менял позицию от месяца к
месяцу.
Только одни не хотели и не умели менять позиции - эксперты.
Именно в 1925 году, когда стране решительно ничто не угрожало извне, низовые
партийные функционеры утратили почву под ногами, поскольку низовые советы
все чаще оказывались под контролем крепких хозяев. Сдавать портфели
партийные функционеры не желали и буквально засыпали ЦК и ЦКК воплями о том,
что без поддержки центра классовый враг их окончательно выдавит. Высшие
функционеры тоже ощущали себя неуютно, поскольку в условиях НЭПа им слишком
часто приходилось уступать аргументации экспертов. Об этом часто забывают
сегодня, приписывая отцу народов стальную волю и жесткую последовательность
интриг - Сталин был вполне чуток к опасности, имевшей сугубо мирную,
эволюционную природу, и в этом был един даже с Троцким и тем более с
Бухариным. Это оппозиция обвиняла руководство партии в недостаточной борьбе
с частным капиталом, и не ответить на этот вызов было невозможно, тем более
что в этом вопросе между Сталиным и оппозицией на самом деле было полное
согласие.
Из этой глубинной коллизии виделся только один выход - заново взнуздать и
вздыбить огромную страну. Для этого следовало расчистить штабную площадку, и
уже в 1925 г. созрел план устранения наркома финансов Сокольникова и его
заместителя профессора Юровского, поддерживавших, разумеется, идею
индустриализации, но решительно противившихся идеям ее форсирования за счет
прямого оскудения деревни, к чему призывали партийные публицисты во главе с
Преображенским и партийные эксперты во главе с Новожиловым и Струмилиным.

В сегодняшних дискуссиях о якобы невозможности перехода на мировые цены
внутри страны неплохо помнить, что был в нашей истории момент, когда разница
оптовых цен в СССР и США составляла всего 9% - это февраль 1925 г.

Но уже через год, когда из-за вытеснения частного капитала из товарооборота
и крайне неэффективной системы государственных инвестиций ситуация стала
ухудшаться, а против продолжения интервенций на золотовалютном рынке
выступили Кржижановский, Пятаков, Уншлихт (от Наркомвоенмора) и Куйбышев,
уже ставший не только заместителем Рыкова, но и председателем Центральной
контрольной комиссии, НЭПу был вынесен смертный приговор, что почти никем не
было замечено. Не только НЭПу, коль скоро 4 февраля 1926 г. в постановлении
Политбюро появился невинно звучавший пункт: "Не возражать против соглашения
между тт. Рыковым, Шейнманом и Дзержинским по вопросу о черной бирже".
Вскоре соглашение начало действовать: за первые четыре месяца ОГПУ было дано
разрешение по 81 делу на 251 человека для внесудебного разбирательства - с
известным исходом.
Ю.Голанд завершил свою книгу маленькой историей, которая всегда приходит мне
на память при лицезрении прокурорских физиономий на телеэкране. На
апрельском пленуме ЦК с докладом о хлебозаготовительной кампании выступил
Каменев, один из лидеров оппозиции и все еще нарком торговли. "Он заявил,
что организации хлебного рынка мешает наличие в руках частных лиц, особенно
на Украине, мельниц, которые были им сданы в долгосрочную аренду в начале
нэпа, и предложил изъять их у частников. Выступивший в прениях председатель
Совнаркома Украины В.Чубарь заметил, что удовлетворить требование Каменева
трудно, так как нельзя разорвать договора без нарушения законодательства. На
это в заключительном слове Каменев ответил, обращаясь к сидящему в зале
генеральному прокурору Украины Н.Скрыпнику: "Я просил бы т. Скрыпника
прикрыть хоть одно недремлющее око прокурора и разрешить эти мельницы взять
в свои руки". Скрыпник его тут же прервал естественным вопросом: "Может ли
развиваться гражданский оборот при нарушении гражданских законов?" и получил
такой ответ: "По книжкам всяческих профессоров, и советских, и буржуазных,
не может, а по советской практике может".

Примечания:

[1] Всем, кто этого не сделал, настоятельно рекомендую прочесть небольшую
книгу Юрия Голанда, включившую две работы: "Кризисы, разрушившие НЭП" и
"Валютное регулирование в период НЭПа", изданную в 1991 г. и переизданную в
доработанном виде в памятном 1998 г. Вся фактура - из этой книги.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	27.05.2005 21:15:05

(!!!!!!!!) А. Елисеев. Кто развязал большой террор или О подлинных инициаторах политических репрессий 30-х (*+)

---

http://nash-sovremennik.info/p.php?y=2005&n=3&id=20

НАШ СОВРЕМЕННИК
Очерк и публицистика

АЛЕКСАНДР ЕЛИСЕЕВ,
кандидат исторических наук

КТО РАЗВЯЗАЛ "БОЛЬШОЙ ТЕРРОР"?

О подлинных инициаторах политических репрессий
1937-1938 годов

Введение


Вопрос, вынесенный в заглавие этого скромного труда, у многих навер-няка
вызовет недоумение или даже гнев. Как это - кто? Давным-давно известно -
Сталин и его подручные. Зачем дурить людям головы, задавая ритори-ческие
вопросы?
Любопытно, что даже те, кто склонны положительно оценивать роль Сталина в
нашей истории, в большинстве своем приписывают организацию массовых
репрессий ему же. Дескать, уничтожал троцкистов, палачей времен "красного
террора", бюрократов, скрытых врагов Советской власти. В общем - нужное
подчеркнуть, все зависит от политических убеждений.
Главное, все сходятся на том, что именно Сталин был организатором мас-совых
репрессий. Казалось бы, такое единодушие должно убеждать. Однако давайте не
будем спешить. Мало ли сколько было расхожих пред-ставлений, а потом
выяснялось, что они не ценнее мыльного пузыря. Попро-буем взглянуть на
проблему "Большого террора" непредвзято.
Для начала выясним, откуда возник массовый политический террор. Он появился
в эпоху революций. Резкий поворот в общественном развитии всегда порождал
мощное сопротивление широких социальных слоев. Революциям сопротивлялись не
только представители свергнутой верхушки, но и массы, точнее, их часть. А
подавление масс, соответственно, требовало массового террора.
Классическим образцом можно считать якобинский террор 1793-1794 годов,
который во Франции унес около миллиона жизней. Такова была цена Великой
французской революции. Однако политический терроризм, в той или иной
степени, были присущ и другим буржуазным революциям - английской,
американской, испанской, итальянской. Любопытно, что он был присущ и первой
российской революции, вспыхнувшей в 1905 году. Я имею в виду террор эсеров и
анархистов. Его принято называть индивидуальным, однако он на деле принял
характер массового. И это неудивительно, ведь эсеры имели в своем
распоряжении массовую партию леворадикального толка.
По самым скромным подсчетам, в годы эсеровско-анархического террора погибло
12 тысяч человек. Думские депутаты-монархисты однажды принесли в зал
заседаний склеенные бумажные листы, на которых были написаны имена жертв
террористов. Так вот, полосу этих бумаг они смогли развернуть по всей ширине
зала. До революции была выпущена многотомная "Книга русской скорби". В ней
собраны данные о жертвах. Среди них лишь очень немногие принадлежали к элите
русского общества. Масса людей пострадала совершенно случайно. Например, 12
апреля 1906 года при взрыве дачи П. А. Сто-лыпина погибли 25 человек,
пришедших на прием к премьер-министру.
Все это было генеральной репетицией гораздо более страшного "красного
террора", который показал, что массовый терроризм присущ не только
буржуазным, но и социалистическим революциям. Это потом подтвердил и пример
"великой пролетарской культурной революции", осуществленной Мао Цзэдуном.
Погибли десятки миллионов китайцев, ставших жертвами как госбезопасности,
так и шаек озверевших юнцов, именуемых хунвейбинами и цзаофанями.
Пристрастие к террору продемонстрировали и революции "справа". Придя к
власти на волне "национальной революции", национал-социалист Гитлер подверг
репрессиям сотни тысяч немцев. Только членов Коммунистической партии
Германии было казнено 33 тысячи человек. А уж какой террор Гитлер
организовал на оккупированных территориях, говорить, я думаю, не стоит.
Теперь давайте обратимся к фигуре Сталина. Исследователи как-то не склонны
преувеличивать революционность этого деятеля. Напротив, многие наблюдатели,
как "левые", так и "правые", считают, что Сталин был могильщиком
"пролетарской" революции. И очень мало тех, кто ставит его на одну доску с
творцами Октября.
Меня давно занимает такой парадокс. Проводя параллели с Великой французской
революцией, Сталина часто именуют термидорианцем, а его политику -
термидором. Особенно любил говорить о сталинском термидоре Троцкий. Однако
ведь именно группировка термидорианцев положила конец массовому
революционному террору 1793-1794 годов, который грозил уже пожрать и самих
революционеров. И если Сталин - термидорианец, то какой же он тогда
организатор террора?
Как ни относиться к Сталину, но очевидно, что он осуществил ряд мер,
направленных против нигилизма, порожденного революцией. Восстановил в правах
национальный патриотизм. Наряду со своим культом установил культ русской
литературы. Взял курс на укрепление семейного уклада. "Реабилитировал"
многих исторических деятелей старой России. Прекратил преследование церкви.
И в то же самое время именно он развернул массовый террор? Получается, что
преодоление нигилизма ведет именно к массовому террору, широкомасштабным
репрессиям? Непонятно... А если предположить, что развязы-вание террора
произошло против воли Сталина?
Но, может быть, допустить и обратное? Что, если Сталин и в самом деле был
верным продолжателем дела Ленина и Троцкого, как нас уверяют некоторые? Что
ж, давайте вглядимся повнимательнее.


Глава 1. Профессиональный контрреволюционер

В борьбе с мировой революцией


Начать я предлагаю со сталинской внешней политики. В ней отчетливее всего
проявился его консерватизм, который не следует путать с ретроградст-вом. На
международной арене он выразился в категорическом нежелании "бороться за
коммунизм во всемирном масштабе". Само коммунистическое движение
рассматривалось Сталиным сугубо прагматически - как орудие геополитического
влияния России. Во внешней политике сталинское неприятие революционного
нигилизма и радикализма заметно более чем где бы то ни было.
Еще в 1918 году Сталин публично выражал свое скептическое отношение к
пресловутой "мировой революции". Во время обсуждения вопроса о мирном
соглашении с немцами он заявил: "...Принимая лозунг революционной войны, мы
играем на руку империализму... Революционного движения на Западе нет, нет
фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться".
Свой скепсис Иосиф Виссарионович сохранил и во время похода на Польшу (1920
год). И он же, один-единственный во всем Политбюро, не верил в возможность
"пролетарской революции" в Германии, которую советские вожди хотели
осуществить в 1923 году. В письме к Зиновьеву он замечал: "Если сейчас в
Германии власть, так сказать, упадет, а коммунисты подхватят, они провалятся
с треском. Это "в лучшем" случае. А в худшем случае - их разобьют вдребезги
и отбросят назад... По-моему, немцев надо удерживать, а не поощрять". И не
случайно, что именно Сталин возглавил в 20-е годы разгром левой оппозиции,
которая зациклилась на мировой революции.
На протяжении всех 30-х годов, будучи уже лидером мирового коммунизма,
Сталин навязывал западным компартиям оборонительную тактику. Западные
коммунисты всегда были нужны ему как проводники советского влияния, но не в
качестве революционизирующей силы. В 1934 году в Австрии (февраль) и Испании
(октябрь) вспыхнули мощные рабочие восстания, в которых приняли участие и
тамошние коммунистические партии. Сталин этим восстаниям не помог вообще
ничем - ни деньгами, ни оружием, ни инструкторами.
Сталин не верил в революционные устремления европейского пролетариата.
Известный деятель Коминтерна Г. Димитров рассказывает в своих дневниковых
записях об одной примечательной встрече со Сталиным, состоявшейся 17 апреля
1934 года. Димитров поделился с вождем своим разочарованием: "Я много думал
в тюрьме, почему, если наше учение правильно, в решающий момент миллионы
рабочих не идут за нами, а остаются с социал-демократией, которая
действовала столь предательски, или, как в Германии, даже идут за
национал-социалистами". Сталин объяснил этот "казус" следующим образом:
"Главная причина - в историческом развитии, в исторических связях
европейских масс с буржуазной демократией. Затем, в особенном положении
Европы - европейские страны не имеют достаточно своего сырья, угля, шерсти и
т. д. Они рассчитывают на колонии. Рабочие знают это и боятся потерять
колонии. И в этом отношении они склонны идти вместе с собственной
буржуазией. Они внутренне не согласны с нашей антиимпериалистической
политикой".
Весьма поучительно обратиться к событиям, предшествовавшим советско-финской
войне 1939-1940 года. Ее довольно часто считают проявлением сталинской
агрессивности, указывая на сам факт территориальных претензий Москвы. Но
мало кто знает, что до начала официальных переговоров с Финляндией Сталин
вел с этой страной переговоры неофициальные, тайные.
Документы, подтверждающие это, содержатся в архиве Службы внешней разведки.
Не так давно они были опубликованы в 3-м томе "Очерков истории внешней
разведки". Архивные материалы повествуют о том, как еще в 1938 году Сталин
поручил разведчику Б. А. Рыбкину установить канал секретных контактов с
финским правительством. (В самой Финляндии Рыбкина знали как Ярцева. Он
занимал должность второго секретаря советского посольства.)
Финны согласились начать тайные переговоры. Через министра иностранных дел
Таннера Рыбкин-Ярцев сделал правительству Финляндии следующее предложение:
"...Москву удовлетворило бы закрепленное в устной форме обязательство
Финляндии быть готовой к отражению возможного нападения агрессора и с этой
целью принять военную помощь СССР". То есть советское руководство всего лишь
хотело, чтобы финны стали воевать, если на них нападут, да еще и приняли бы
советские военные поставки. Сталин очень опасался, что Финляндию захватит
Германия, ведь советско-финская граница пролегала в 30 километрах от
Ленинграда.
Но гордые финны отказались от этого заманчивого предложения. И только тогда
Сталин выдвинул территориальные претензии, причем обязался компенсировать
потерю Финляндией земель большими по размеру территориями Советской Карелии.
Не помешает коснуться предвоенной политики СССР в отношении Прибалтики.
Здесь тоже полно разных мифов. Считается, что Сталин с самого начала ставил
своей целью коммунизацию балтийских республик. Между тем факты опять
свидетельствуют против мифов.
На первых порах СССР хотел только одного - чтобы прибалтийские правительства
согласились на размещение советских войск. Маршал А. И. Мерецков, бывший в
то время командующим Ленинградского военного округа, вспоминает об одном
показательном инциденте. Ему понадобилось построить укрепления на одном из
участков эстонской земли. Он взял разрешение у эстонского правительства, а
также получил согласие местного помещика, на чьей территории планировалось
строить укрепления. Но инициативу Мерецкова категорически не одобрили в
Москве, и он подвергся резкой критике В. М. Молотова.
Ситуация изменилась к лету 1940 года. Немцы в течение рекордно короткого
срока подмяли под себя Данию, Норвегию, Голландию и Бельгию. Выяснилось, что
маленькие государства не способны хоть как-то сдерживать напор немецкой
военной машины. Кроме того, в прибалтийских странах резко активизировались
антисоветские элементы, которые стали готовить фашистский путч. Тогда
руководство СССР потребовало от стран Прибалтики создать правительства,
способные в случае агрессии оказать сопротивление и поддержать СССР.
Первоначально в новых правительствах коммунисты составляли меньшинство. В
правительстве Эстонии вообще не было ни одного коммуниста. Лишь после
выборов, состоявшихся в июле 1940 года, СССР взял курс на советизацию
Прибалтики. Очевидно, Сталина воодушевил тот успех, который одержали на них
просоветские, левые силы.

Архитектор послевоенной стабильности

Еще не окончилась Вторая мировая война, когда Сталин встретился с лидером
Французской компартии Морисом Торезом. Это произошло 19 ноября 1944 года. Во
время беседы Сталин покритиковал французских товарищей за неуместную
браваду. Соратники Тореза хотели сохранить свои вооруженные формирования, но
советский лидер им это решительно отсоветовал. Он дал указание не допускать
столкновений с Шарлем де Голлем, а также активно участвовать в
восстановлении французской военной промышленности и вооруженных сил.
Какое-то время ФКП держалась указаний Сталина. Но склочная марксистская
натура все же не выдержала, и 4 мая 1947 года фракция коммунистов
проголосовала в парламенте против политики правительства П. Рамадье, в
которое, между прочим, входили представители партии. Премьер-министр резонно
обвинил коммунистов в нарушении принципа правительственной солидарности, и
они потеряли важные министерские портфели. Сделано это было без всякого
согласования с Кремлем, который ответил зарвавшимся бунтарям раздраженной
телеграммой Жданова: "Многие думают, что французские коммунисты согласовали
свои действия с ЦК ВКП(б). Вы сами знаете, что это неверно, что для ЦК
ВКП(б) предпринятые вами шаги явились полной неожиданностью".
Сталин предостерегал коммунистов Греции против обострения отношений с
правительством. Но они вождя не послушали и подняли восстание. Тогда Сталин
отказал в поддержке коммунистическим повстанцам. Более того, он упорно
настаивал на прекращении ими вооруженной борьбы. В феврале 1948 года на
встрече с лидерами Югославии и Болгарии Сталин сказал прямо: "Восстание в
Греции нужно свернуть как можно быстрее". В конце апреля того же года
повстанцы уступили и пошли на мирные переговоры с правительством.
Именно Сталин не допустил создания коммунистической Балканской Федерации,
вызвав тем самым упреки И. Б. Тито, который обвинил генералиссимуса в измене
большевистским идеалам.
Сталин был готов отказаться от идеи строительства социализма в Восточной
Германии и предложил Западу создать единую и нейтральную Германию - по типу
послевоенной Финляндии. В марте-апреле 1947 года на встрече четы-рех
министров иностранных дел (СССР, США, Англии, Франции) В. М. Молотов показал
себя решительным поборником сохранения нацио-нального единства Германии. Он
предложил сделать основой ее государственного строительства положения
конституции Веймарской республики.
Сталин советовал коммунистам Западной Германии отказаться от слова
"коммунистическая" в названии своей партии и объединиться с
социал-демократами (данные предложения зафиксированы в протоколе встречи с
руководителями Восточной Германии В. Пиком и О. Гротеволем, состоявшейся 26
марта 1948 года). И это несмотря на огромную нелюбовь вождя к
социал-демократии во всех ее проявлениях!
Сталин спустил на тормозах коммунизацию Финляндии, угроза которой была
вполне реальной. Тамошние коммунисты заняли ряд ключевых постов, в том числе
и пост министра внутренних дел, и тихой сапой уже начали расправу над своими
политическими противниками. Но из Москвы пришло указание прекратить
"революционную активность".
Кстати сказать, Сталин далеко не сразу пошел на установление
коммунистического правления в странах Восточной Европы. В 1945-1946 годах он
видел их будущее в создании особого типа демократии, отличающейся как от
советской, так и от западной моделей. Сталин надеялся, что социалисти-ческие
преобразования в этих странах пройдут без экспроприации средних и мелких
собственников. В мае 1946-го на встрече с польскими лидерами Сталин заявил,
что демократия может стать народной, национальной и социалистической тогда,
когда устранена лишь крупная буржуазия, превра-щающая "свободные выборы" в
фарс, основанный на подкупе политиков и избирателей.
Но усиление конфронтации с Западом (по вине последнего), а также выбор
многими несоциалистическими политиками Восточной Европы сугубо прозападной
ориентации подвигли Сталина взять курс на установление там господства
коммунистических партий. Весьма возможно, что Сталин несколько поторопился с
коммунизацией Восточной Европы, однако это его решение диктовалось накалом
геополитического противостояния.
Не желая посягать на европейские зоны влияния Запада, Сталин в то же время
был непреклонен в решимости создать свою зону влияния на Востоке. Он
поддержал коммунистических повстанцев Мао Цзэдуна, доведя дело до
провозглашения в 1949 году Китайской Народной Республики. Но, опять-таки,
поддержку оказали не сразу. Весной 1946 года Сталин вывел советские войска
из Манчжурии, что противоречило пессимистическим прогнозам американских
военных. Вообще, Сталин долгое время не разрушал мосты даже после
провокаторской речи Черчилля в Фултоне.

Сталин и трагедия Октября

В принципе сталинская внешняя политика была почти идеальной. Любой шаг
"влево" или "вправо" грозил либо впадением в троцкистский авантюризм, либо
сдачей всех государственных позиций. Сталин не подчинялся Западу, но и не
шел с ним на революционный конфликт. Он выступал, выражаясь по-современному,
за многополярный мир. Многополярный не только в цивилизационном, но и в
идеологическом отношении. Данный курс следует считать продолжением курса
внутриполитического. Выше говорилось о том, что сталинское неприятие
революционного нигилизма было заметнее во внешней политике. Заметнее - да,
но это вовсе не значит, что во внутренней политике Сталин был более
авантюристичен. Просто во внутриполитической сфере сталинский курс встретил
самое ожесточенное сопротивление революционеров из ленинско-троцкистской
гвардии, что и предопределило многие откаты "влево".
Внутри страны Сталин также являл собой тип консервативного политика.
Существует довольно распространенное мнение, согласно которому Сталин
отказался от революционного нигилизма и встал на
государственно-патриотические позиции только в 30-е годы - из прагматических
сообра-жений. Дескать, он исходил из того, что скоро наступит война, которую
не выиграешь под левацкими, интернационалистическими лозунгами. Отсюда и его
эволюция. Однако факты эту концепцию опровергают. Сталин был национальным
патриотом и творческим консерватором еще в 1917 году.
В первые месяцы после Февральской революции Сталин был против перерастания
буржуазной революции в революцию социалистическую (свою точку зрения он
изменил только после возвращения Ленина). В марте-апреле на подобных
позициях стояло почти все высшее партийное руководство, находящееся в
России. Подобно лидерам правого крыла российской социал-демократии, оно не
считало необходимым брать курс на перерастание буржуазной революции в
революцию социалистическую. Оно также было против поражения России в войне.
Но Сталин все же занимал особую позицию. Он осознавал, насколько можно
дискредитировать себя поддержкой правительства либеральных болтунов, которые
разваливают страну и во всем оглядываются на своих англо-французских
покровителей. Согласно ему, надо было поддерживать "временных" лишь там, где
они, вольно или невольно, проводят преобразо-вания, необходимые для России.
В марте 1917 года Сталин впервые открыто декларировал приверженность
русскому национальному патриотизму. Будущий строитель (правильнее сказать -
реставратор) великой державы выступал за руководящую роль русского народа в
революции, против интернационализма, который потом дли-тельное время
осуществлялся за счет стержневого народа России. В статье "О Советах рабочих
и солдатских депутатов" он обращался с призывом: "Солдаты! Организуйтесь и
собирайтесь вокруг русского народа, единст-венного верного союзника русской
революционной армии".
Ещё один важный пункт сталинской программы того периода составляют его
специфические взгляды на советы. Как известно, после победы Фев-ральской
революции в Петрограде и других регионах стали возникать Советы рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов. Но общенационального, все-российского
Совета так и не возникло. По сути, деятельностью других советов руководил
Петроградский Совет, бывший собранием столичных левых политиков, не всегда
точно учитывающих интересы трудового населения столь огромной страны.
Формально над советами возвышался их съезд, то есть общенациональный орган,
однако он созывался время от времени и не был постоянно действующей
структурой, способной конкурировать со столичными политиками, которые были
рядом с центральной властью.
Если бы советы имели свой общенациональный, постоянно действующий орган, то
в России возникло бы действительно народное представительство, свободное от
буржуазного парламентского политиканства западного типа (выборы могут быть
свободными только тогда, когда нет ни бюрократи-ческого диктата, ни подкупа
избирателей крупными капиталистами). Оно сочеталось бы с мощной
правительственной, исполнительной вертикалью, но не подавлялось бы ею.
Так вот, Сталин предлагал российским революционерам именно этот вариант. В
двух своих мартовских статьях "О войне" и "Об условиях победы русской
революции" он выступит за создание органа под названием Всерос-сийский Совет
рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
Тогда проект Сталина, предполагавший установление реального совето-властия,
был отвергнут как "правыми" сторонниками Каменева, так и "левыми"
приверженцами Ленина. К чему это привело - известно. Позже Сталин еще
попытается снова вернуться к своему мартовскому проекту. Во время
консти-ту-ционной реформы 1936 года на месте громоздкой системы съездов
Советов будет создан Верховный Совет страны. Однако на этот раз
советовластия не получилось, несмотря на все старания вождя. О причинах
этого будет сказано позже.
Различия между подходами Сталина и Ленина прямо-таки бросаются в глаза после
сравнения двух вариантов воззвания партии большевиков, опубликованных 10
июня в "Солдатской правде" и 17 июня в "Правде". Первый принадлежит Сталину,
второй, отредактированный, Ленину. В сталинском тексте написано:
"Дороговизна душит население". В ленинском: "Дороговизна душит городскую
бедноту". Разница налицо. Сталин ориентируется на весь народ, имея в виду
общенациональные интересы, тогда как Ленин апеллирует к беднейшим слоям,
пытаясь натравить их на большинство.
Сталин желает: "Пусть наш клич, клич сынов революции, облетит сегодня всю
Россию...". Ленин расставляет акценты по-иному: "Пусть ваш клич, клич борцов
революции, облетит весь мир...". Как заметно, Сталин мыслит патриотически, в
общенациональном масштабе, Ленин - космополитически, в общемировом.
Показательно, что у Ленина дальше следует абзац, отсутст-вующий в тексте
Сталина. В нем говорится о классовых "братьях на Западе".
Сталин в своем варианте воззвания вновь говорит о "Всероссийском Совете",
Ленин же поправляет его, говоря о советах.
В сентябре, по горячим следам корниловского мятежа, Сталин написал статью. В
ней он обрушился на англо-французских покровителей кадетствую-щего генерала.
Примечательно, что для характеристики заграничных манипу-ляторов им
используется слово "иностранцы". Ленин и другие большевики больше писали об
"империалистах", используя классовый подход. Для Сталина же эти империалисты
являлись в первую очередь внешним врагом, который, как и встарь, пытается
ослабить Россию.
Почти через месяц после Октябрьского переворота, 20 ноября, Сталин на
заседании Совнаркома предложил не разгонять Учредительное собрание, а просто
оттянуть его открытие. Он хотел найти некий компромисс между сторонниками
Советов и парламентаризмом западного образца. Он отлично понимал, что
большая часть крестьянства и мелкая городская буржуазия идут за эсерами и
меньшевиками, которые настаивают на верховенстве Учредительного собрания
(выборы это великолепно продемонстрировали). Противопоставить себя этому
громадному большинству означало развязать жесточайший конфликт. И Сталин
этого конфликта опасался. В отличие от большевистской верхушки и Ленина,
которые на упомянутом заседании правительства приняли решение разогнать
"учредилку". По сути дела, этот авантюристический шаг и вызвал гражданскую
войну.
Так как же после всего этого относиться к Сталину, которого большинство
считает деспотом, хорошим или плохим, но все равно - деспотом? Сталин
предложил объединить советы в постоянно действующий всероссийский
"парламент", то есть создать реальное народное представительство,
незави-симое от диктатуры исполкомов. Это как, деспотизм? Сталин высказался
против разгона Учредительного собрания, которое вызвало гражданскую войну и
"красный террор". Это что, тоже деспотизм? Сталин был против штур-ма
мятежных кронштадтцев, тех же самых рабочих и крестьян в матросской форме,
возмущенных продразверсткой. И это опять - деспотизм? Да если бы большевики
приняли некоторые предложения этого "деспота", удалось бы избежать пролития
крови миллионов. Да и самого "Большого террора" 1937-1938 годов не было бы.
Ведь ясно же, что он был бы невозможен без того озверения, к которому страна
привыкла в ходе гражданской войны.
Возникает вопрос: не делаю ли я из Сталина либерала? Нет, не делаю. К
счастью, он таковым не был. По ряду вопросов вождь занимал либеральную
позицию, а по ряду других проявлял себя жестким государственником и
централистом. Как, например, по вопросу о создании Союза Советских
Республик. Тогда либералом показал себя именно Ленин, требующий огромных
прав для республик (в частности, права на выход). Зато Ильич был гораздо
более жесток по отношению к Учредительному собранию или кронштадтским
повстанцам. Он вообще критиковал Сталина за излишнюю мягкотелость по
отношению к врагам и очень хвалил Троцкого с его методами расстрела каждого
десятого в отступившей красноармейской части. Ленин всячески защищал
Троцкого от обвинений в жестокости, утверждая, что Лев Давидович пытается
превратить диктатуру пролетариата из "киселя" в "железо".
В свое время я очень сильно удивлялся тому, что наши либеральные и
демократические обличители коммунизма основной огонь своей критики
направляли и направляют именно против Сталина. Ленину, конечно, тоже
достается, но не столь сильно. Главный демон - именно Сталин. Помнится, как
в середине 90-х годов Г. А. Зюганов решил процитировать отрывок из
сталинской речи на XIX съезде. Так гневу телеобозревателя Е. Киселева не
было предела. Дескать, вот наконец-то Зюганов окончательно показал свое
тоталитарное лицо!
Как же так? Ведь именно Ленин был основателем большевистской системы. И он
был гораздо жестче Сталина, при нем погибло намного больше людей. Почему же
большая часть шишек достается Сталину? А все очень просто. Сталин выволок на
своем хребте великую державу и сделал ее сверхдержавой. А либералам нужно,
чтобы Россия стала всего лишь частью Запада, войдя туда на правах прилежного
ученика. Вот они и не могут простить Сталину изменение траектории движения
России в конце 20-х годов. Проживи Ленин чуть подольше или приди к власти
какой-нибудь действи-тельно "верный ленинец", страна бы просто не выдержала
груза коммунистической утопии. Она бы сломалась, а "добрые" дяденьки с
Запада подобрали осколки и склеили бы что-нибудь нужное себе. Вроде ночного
горшка...

Глава 2. Загадки "тирана"

Неожиданный либерализм

Как видно, Сталин вовсе не был поклонником революционного радикализма - ни
во внешней, ни во внутренней политике. Но как же все-таки быть с репрессиями
1937-1938 годов?
Прежде всего давайте обратим внимание на то, что сам Сталин вовсе не был
каким-то любителем репрессий. Он, конечно, прибегал к ним, но лишь тогда,
когда считал их неизбежными. По возможности же старался избегать их или
смягчать.
Вот несколько крайне показательных примеров. Сам Троцкий в письме к своему
сыну Льву Седову (от 19 ноября 1937 года) признавался, что Сталин, в отличие
от него и других красных вождей, был противником штурма мятежного
Кронштадта. Он был убежден, что мятежники капитулируют сами.
Пример второй. В 1928 году был организован процесс по так называе-мому
"Шахтинскому делу". На нем судили специалистов-инженеров, которых обвиняли
во вредительстве. В Политбюро столкнулись два подхода к судьбе обвиняемых.
"Гуманист" и "либерал" Н. И. Бухарин вместе со своими "правы-ми"
единомышленниками - А. И. Рыковым и М. П. Томским выступали за смертную
казнь. А "кровавый" тиран Сталин был категорически против.
Сталин был и против казни самого Бухарина. На февральско-мартовском пленуме
ЦК (1937 год) бывшего "любимца партии" вместе с Рыковым обвинили в
контрреволюционной деятельности. Для решения их дальнейшей судьбы пленум
создал специальную комиссию. Во время ее работы были выдвинуты три
предложения. Нарком Н. И. Ежов предложил предать Бухарина и Рыкова суду с
последующим расстрелом. Первый секретарь Куйбышевского обкома П. П. Постышев
предложил предать их суду без расстрела. Предложение же Сталина сводилось к
тому, чтобы ограничиться всего лишь высылкой. И это предложение
задокументировано, оно содержится в протоколе заседания комиссии,
датированном 27 февраля 1937 года.
Сталин отнюдь не был жесток ко всем бывшим участникам оппозиций. Он ничего
не предпринял в отношении бывших активных троцкистов - А. А. Андреева и Н.
С. Хрущева. Сталин так и не тронул самого главного своего оппонента в
области внешней политики, М. М. Литвинова. Он также сохранил жизнь и свободу
Г. И. Петровскому, который участвовал во многих антисталинских интригах и
отзывался о Сталине с нескрываемой неприязнью.
После войны Сталин отказался репрессировать маршала Г. К. Жукова, к которому
испытывал неприязнь и который часто и резко спорил с вождем. И это несмотря
на то, что госбезопасность "сигнализировала" Сталину об "измене" маршала!
Сталину претило воспевание репрессий, карательных методов, которое стало
нормой для многих представителей политической и творческой элиты. По
свидетельству адмирала И. С. Исакова, во время посещения
Беломорско-Балтийского канала Сталин не хотел выступать, всячески
отнекивался. Все-таки один раз он выступил, испортив настроение многим
"энтузиастам". Сталин резко раскритиковал (за излишний пафос) предыдущие
выступления, в которых воспевалась стройка и сопутствующая ей "перековка"
заключенных.

Плюрализм вождя

Репрессии часто выводят из "сталинской нетерпимости". В сознании очень
многих прочно утвердился образ Сталина-деспота, требующего от всех, и в
первую очередь от своего политического окружения, строжайшего единомыслия и
беспрекословного подчинения. Надо сказать, что этот образ далёк от
действительности. Безусловно, революционная эпоха с присущими ей
радикализмом и нигилизмом сказалась на характере Сталина. В определенные
моменты ему были присущи и нетерпимость, и грубость, и капризность. Но он
никогда не препятствовал тем, кто отстаивал собственную точку зрения.
Сохранились свидетельства очевидцев, согласно которым Сталин вполне допускал
дискуссии по самым разным вопросам. Вот что говорят люди, работавшие с
вождем. И. А. Бенедиктов, бывший нарком, а затем министр сельского
хозяйства, вспоминает: "Мы, хозяйственные руководители, знали твердо: за то,
что возразили "самому", наказания не будет, разве лишь его мелкое
недовольство, быстро забываемое, а если окажешься прав, то выше станет твой
авторитет в его глазах. А вот если не скажешь правду, промолчишь ради
личного спокойствия, а потом все это выяснится, тут уж доверие Сталина
наверняка потеряешь, и безвозвратно".
Сталинский нарком вооружений Д. Ф. Устинов отмечает, что "при всей своей
властности, суровости, я бы даже сказал жесткости, он живо откликался на
проявление разумной инициативы, самостоятельности, ценил независимость
суждений".
А Н. Байбаков писал о вожде следующее: "Заметив чье-нибудь дарование,
присматривался к нему - каков сам человек, если трус - не годится, если
дерзновенный - нужен... Я лично убедился во многих случаях, что, наоборот,
Сталин уважал смелых и прямых людей, тех, кто мог говорить с ним обо всем,
что лежит на душе, честно и прямо. Сталин таких людей слушал, верил им, как
натура цельная и прямая".
Порой споры Сталина с лицами из его окружения носили достаточно жесткий
характер. Вот что вспоминает Жуков: "Участвуя много раз при обсуждении ряда
вопросов у Сталина в присутствии его ближайшего окру-жения, я имел
возможность видеть споры и препирательства, видеть упор-ство, проявляемое в
некоторых вопросах, в особенности Молотовым; порой дело доходило до того,
что Сталин повышал голос и даже выходил из себя, а Молотов, улыбаясь,
вставал из-за стола и оставался при своей точке зрения". Хрущев великолепно
дополняет Жукова, говоря о Молотове так: "Он производил на меня в те времена
впечатление человека независимого, самостоятельно рассуждающего, имел свои
суждения по тому или иному вопросу, высказывался и говорил Сталину все, что
думает".
Свое, отличное от сталинского, видение перспектив социалистического развития
не боялся высказывать А. А. Жданов. Факты свидетельствуют о том, что он
считал необходимым провести широкомасштабные политические реформы. В 1946
году, на мартовском пленуме ЦК, ему было поручено возглавить работу
идеологической комиссии по выработке проекта новой программы партии. И уже
осенью следующего года проект был готов. Он предусматривал осуществление
целого комплекса мер, призванных ради-кально преобразовать жизнь в стране.
Так, предполагалось включить в управ-ле-ние СССР всех его граждан (само
управление предлагалось постепенно свести к регулированию хозяйственной
жизни). Все они должны были по очереди выполнять государственные функции
(одновременно не прекращая трудиться в собственной профессиональной сфере).
По мысли разработчиков проекта, любая государственная должность в СССР могла
быть только выборной, причем следовало проводить всенародное голосование по
всем важнейшим вопросам политики, экономики, культуры и быта. Гражданам и
общественным организациям планировалось предоставить право
непо-средст-венного запроса в Верховный Совет.
Совершенно очевидно, что Сталин, убежденный сторонник укрепления
государства, не мог согласиться с таким весьма либеральным проектом. Но, что
характерно, Жданов имел возможность представить вниманию Сталина и всего
высшего руководства собственную программу преобразований, резко
противоречащую устоявшимся взглядам и подходам.
Иногда и все "раболепное" сталинское окружение занимало позицию, совершенно
отличающуюся от позиции вождя, и последний был вынужден уступать. Приведу
яркий пример. Историк Б. Старков на основании архивных документов (материалы
общего отдела и секретариата ЦК, речь М. Калинина на партактиве НКВД) сделал
поразительное открытие. Оказывается, Сталин хотел поставить на место
потерявшего доверие Ежова Г. М. Маленкова, которого очень активно продвигал
по служебной лестнице. Но большинство членов Политбюро предпочло кандидатуру
Л. П. Берии.
Конечно, далеко не все и далеко не всегда имели полную возможность выражать
свою позицию открыто. Но было бы совершенно неверно считать, что неугодные
мнения обязательно карались и заканчивались неизбежно расстрелом или
лагерем.
При Сталине, в 1951 году, среди экономистов провели широкую дискуссию, в
ходе которой высказывались самые разные, порой довольно неожиданные мнения.
Вкратце укажу на некоторые из них. Заведующий кафедрой Москов-ского
финансового института А. Ф. Яковлев отметил плачевное состояние
отечественной экономической мысли. Причину он видел в том, что ученые ждут,
пока за них все сделает Сталин, и боятся обвинений в "антиленинизме".
Начальник Управления министерства финансов СССР В. И. Переслегин предложил
провести широкомасштабную экономическую реформу, заключающуюся в переводе на
хозрасчет всех хозяйственных структур - от завода до главков и министерств.
И никто не препятствовал в высказывании этих и многих других интереснейших
предположений и предложений. Правда, одного участника дискуссии, Л.
Ярошенко, все же репрессировали - в январе 1953 года, через год после ее
окончания. Тогда Сталин поручил вынести определение позиции Ярошенко двум
участникам высшего руководства - будущему "правдолюбцу" Хрущеву и Д.
Шепилову. Они признали ее антипартийной, и Ярошенко арестовали. Безусловно,
ситуация со свободой слова при Сталине была неудовлетворительной (так же,
как и до него). Но не стоит преувеличивать удельный вес несвободы и
произвола.

Настоящие масштабы

Указанное преувеличение во многом обусловлено тем, что начиная с
перестроечных лет огромное количество историков, публицистов и политиков
упорно завышали масштабы репрессий, развернувшихся в 30-50-е годы. До сих
пор называются цифры в пять, семь, пятнадцать и более миллионов
репрессированных. При этом никто из разоблачителей сталинизма не называет
источники, из которых берется столь жуткая цифирь. А между тем историки,
стоящие на позициях объективного рассмотрения, давно уже задействовали
данные Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), чьи фонды
содержат документы внутренней отчетности карательных органов перед высшим
руководством страны.
Здесь в первую очередь нужно упомянуть справку, представленную Хрущеву 1
февраля 1954 года. Она была подписана Генеральным прокурором Р. Руденко,
министром внутренних дел С. Кругловым и министром юстиции К. Горшениным. В
справке было отмечено: "В связи с поступающими в ЦК КПСС сигналами от ряда
лиц о незаконном осуждении за контрреволю-ционные преступления в прошлые
годы Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым совещанием, Военной коллегией,
судами и военными трибуналами, и в соответствии с вашим указанием о
необходимости пересмотреть дела на лиц, осужденных за контрреволюционные
преступления и содержащихся в лагерях и тюрьмах, докладываем: за время с
1921 года по настоящее время за контрреволюционные преступления было
осуждено 3 777 380 человек, в том числе к ВМН (высшая мера наказания. - А.
Е.) - 642 980 человек, к содержанию в тюрьмах и лагерях на срок от 25 лет и
ниже - 2 369 220, в ссылку и высылку - 765 180 человек".
Вот точное количество лиц, пострадавших от политических репрессий и во время
"сталинизма", и в период нэпа.
Теперь внимательнее вглядимся в данные отчетности НКВД. Сразу скажем, что
приуменьшить масштабы репрессий ежовско-бериевские "монстры" никак не могли.
Им это попросту не было нужно, ведь материалы не предназначались для широкой
публики.
Итак, согласно подсчетам НКВД, в его лагерях, знаменитом ГУЛАГе, по данным
на 1 января 1938 года находилось 996 367 заключенных. Через год их
количество составляло 1 317 195 человек. Но это общее количество всех
заключенных, а ведь сажали не только (и даже не столько) политических. Не
надо забывать и об обычных уголовниках. Так сколько же все-таки пострадало
политических? Тот же самый НКВД дает точный расклад. В 1937 году в лагеря,
колонии и тюрьмы по политическим мотивам было заключено 429 311 человек. В
1938 году - 205 509. А уже в 1939 году число новых политзэков снизилось
почти в 4 раза, до 54 666. Любопытно, что в этом же году основательно
выросло общее количество заключенных ГУЛАГа, составив 1 344 408. Обычно
недоброжелатели Сталина любят козырять этой цифрой, утверждая, что никакого
ослабления террора в 1939 году не произошло. Но, как очевидно, они
игнорируют данные о репрессированных по политическим мотивам. На поверку же
получается, что в этом году новый наркомвнудел Берия больше усердствовал по
линии борьбы с уголовниками, за счет которых и произошло увеличение
численности гулаговского контингента.
За годы перестройки в общественном сознании возникло множество штампов,
связанных с "ужасами сталинизма". Взять хотя бы утверждение о том, что после
войны сидело большинство репатриированных советских граждан. Якобы тот, кто
побывал в плену, обязательно сидел. Однако стоит только обратиться к
архивным данным, к материалам статистики, как от этого штампа ничего не
останется. Вот историк В. Земсков не поленился пойти в ГАРФ и покопаться в
тамошних коллекциях. И что же он выяснил? Оказывается, уже к 1 марта 1946
года 2 427 906 репатриантов были направлены к месту жительства, 801 152 - на
службу в армию, а 608 095 репатриантов были зачислены в рабочие батальоны
наркомата обороны. И лишь 272 867 (6,5%) человек передали в распоряжение
НКВД. Они-то и сидели.
Вряд ли такая цифра должна удивлять и уж тем более возмущать. Надо бы
учесть, что примерно 800 тысяч военнопленных подали заявление о вступле-нии
во власовскую армию. А сколько служили в разных "национальных частях" -
прибалтийских, кавказских, украинских, среднеазиатских! Кстати, и к этим
людям отношение было зачастую вполне либеральным. Так, 31 октября 1944 года
английские власти передали СССР 10 тысяч советских репатриантов, служивших в
вермахте. По прибытии в Мурманск им было объявлено о прощении и освобождении
от уголовной ответственности. Около года они проходили проверку в
фильтрационном лагере НКВД, после чего их отправили на шестилетнее
поселение. По истечении срока большинство было оттуда освобождено с
зачислением трудового стажа и без отметки в анкете о какой-либо судимости.
Еще один штамп - страшные кары опоздавшим на работу, которых якобы сажали в
тюрьму. На самом деле за опоздания практически никого не сажали. Было
специальное Бюро исправительных работ при НКВД, в чье ведение и переходили
нарушители дисциплины. Их приговаривали к общественным работам, которые они
выполняли на своем же рабочем месте. Просто из зарплаты провинившихся
вычитали 25%. По сути, это был штраф в пользу государства. Крутовато? Да,
бесспорно. Но не следует забывать о том, что подобный жесткий режим был
введен накануне войны, когда речь шла о судьбе страны.

И все же - почему?


Другое дело, было бы неправильно игнорировать сам факт массовых репрессий.
Они, безусловно, имели место, причем зачастую принимали совершенно абсурдный
характер. Что же было их причиной, почему наряду с революционными палачами
ленинской поры и политическими интриганами пострадали сотни тысяч безвинных
людей? Можно ли возложить ответственность за репрессии непосредственно на
Сталина и его ближайшее окружение?
Мне представляется, что политические репрессии 1937-1938 годов были вызваны
прежде всего острой внутрипартийной борьбой.
В 30-х годах в партийном руководстве существовали как минимум четыре
партийные группы, по-разному видевшие судьбы политического развития СССР.
Этим группировкам можно присвоить следующие, во многом условные названия: 1)
"левые консерваторы", 2) "национал-большевики", 3) "социал-демократы", 4)
"левые милитаристы". Борьба между ними и привела к мощным кадровым
перестановкам сверху донизу. Накал этой борьбы предопределил использование в
ее ходе методов массового террора, ставших привычными во времена гражданской
войны. Причем особый размах и даже абсурд террору придали действия одной из
групп, занимавшей антиста-линские позиции. Речь идет о левых консерваторах,
с характеристики которых я и начну анализ политического расклада,
сложившегося во второй половине 30-х годов.

Глава 3. Красные князьки

Феномен "левого" консерватизма

Ленин, осуществляя "пролетарскую", как ему казалось, революцию,
предполагал, что новое советское государство станет государством-коммуной, в
котором все чиновники будут выборными, а вооружение - всеобщим. Однако
реальность опровергла его утопические расчеты. Молодой респуб-лике пришлось
решать уйму управленческих и военных вопросов, что потребовало создания
профессионального аппарата, мало зависимого от масс непрофессионалов.
В стране возникла многочисленная и влиятельнейшая партийная номен-клатура,
не желающая делить свою власть ни с народом, ни с вождями. По сути, она
стала олигархией. Как известно, важнейшим признаком олигархии является
сращивание какой-либо социальной группы с политической властью. А здесь
социальная группа - бюрократия - вообще соединилась с массовой правящей
партией, вооруженной утопической идеологией.
Ниже идейная позиция этой группы будет рассмотрена подробно. Пока же стоит
назвать ее участников. Возглавлял левых консерваторов С. Косиор, глава
мощнейшей Компартии Украины. В руководстве страны вообще были крайне сильны
украинские "регионалы" - В. Чубарь, П. Постышев и Г. Пет-ровский. Сильные
позиции занимали региональные лидеры РСФСР, первые секретари краевых
комитетов: И. Варейкис, М. Хатаевич, Р. Эйхе, П. Ше-болдаев, К. Бауман.

Молчание Кирова

Возникает большое искушение причислить к данной весьма влиятельной группе С.
М. Кирова, руководившего одной из важнейших парторганизаций - Ленинградской.
Именно Кирова региональные бароны (Косиор, Варейкис, Шеболдаев, Эйхе и др.)
пытались сделать лидером партии вместо Сталина на XVII съезде. Однако
осторожный "Мироныч" от такого подарка отказался, сообщив об этом Сталину.
Кто-то оценивает это как проявление лояльности вождю, кто-то склонен
считать, что Киров сделал ставку на постепенное оттеснение Сталина от
власти.
Однако логика подсказывает, что оппозиция никогда бы не предпочла Кирова
Сталину, если бы видела в нем человека, полностью лояльного вождю. Какая-то
кошка между Сталиным и Кировым пробежала. А некоторые свидетельства
позволяют нам отнести Кирова к одним из самых ярых противников генсека.
Очень любопытные данные сообщил француз Жан ван Ейженорт, бывший секретарем
и телохранителем Троцкого в 1932-1939 годах. Согласно ему, Киров пытался
наладить контакты с "демоном революции", когда последний проживал в Париже.
"Мироныч" послал своего доверенного человека в столицу Франции, но там
Троцкого не оказалось, и вместо него посланец общался со Львом Седовым.
Сообщение Ейженорта кажется фантас-тическим, особенно в свете сказанного
выше. И тем не менее полностью отмахнуться от него нельзя - слишком уж
важный источник информации.
В любом случае, Киров устраивал оппозицию своим сугубо регио-нальным складом
ума. В свое время она обожглась на Сталине, который хоть и был аппаратчиком,
но оказался способным мыслить в общенацио-нальных масштабах. А Киров был
типичным вотчинником. Вот показательный случай - летом 1934 года Киров без
разрешения Москвы использовал неприкосновенные продовольственные запасы
Ленинградского военного округа. Великолепный образчик отношения к оборонным
нуждам державы! Такими мерами Киров пытался завоевать популярность у
"питерского проле-тариата".
Преследуя эту задачу, "Мироныч" не останавливался и перед жесткими
репрессивными мерами. Так, он весьма лихо решил жилищную проблему в
Ленинграде, которая там была весьма острой. Кирову советовали соорудить
около города два кирпичных завода и на базе выпускаемой ими продукции начать
строительство пятиэтажных домов (по сто квартир в каждом). Это должно было
решить проблему, хотя и не сразу. Но Кирову ведь нужно было поддерживать
свое реноме сверхэнергичного руководителя! И он принял решение выселить из
Ленинграда полторы тысячи семей "непролетарского происхождения". В течение
одного (!) дня из северной столицы выслали в более северные края тысячи
"бывших" (чиновников, священников, дворян и их потомков), музыкантов,
врачей, инженеров, юристов, искусствоведов. Среди них было огромное
количество детей, стариков, женщин. Многие из высланных погибли в дороге...
Ко всему прочему, Киров устраивал регионалов тем, что сам не претендовал на
весомую роль в "коллективном" олигархическом руководстве. Идеальный боярский
"царь". Такой мог бы стать лидером только для того, чтобы передать власть
"регионалам". А власти у Кирова в 1934 году оказалось очень много, особенно
если учесть его "тихое" и "скромное" поведение. Он был участником сразу трех
руководящих партийных органов - Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК.
Впрочем, вряд ли можно утверждать на все сто, что именно Сталин приложил
руку к убийству Кирова. Не меньше оснований для его убийства было у той же
самой оппозиции. Взять хотя бы мотив мести - ведь Киров не только не
поддержал их, но выдал тайные планы вождю. Такое не прощают.

Король тяжпрома

К вождям регионального масштаба примыкали и многие видные управ-ленцы
союзного масштаба. Особенно здесь выделяется колоритная фигура наркома
тяжелой промышленности С. Орджоникидзе. Это уже был ведомст-венный
магнат-хозяйственник, ревниво охраняющий свою вотчину - крупней-ший и
важнейший наркомат, где он считал себя полным хозяином. А за ним стояли
руководители различных промышленных ведомств.
Орджоникидзе занимал активную политическую позицию. Его считают фигурой
совершенно лояльной по отношению к Сталину. Якобы лишь в конце своей жизни
прекраснодушный Серго понял, каким тираном является его старый друг Коба. На
самом же деле Орджоникидзе интриговал против Сталина начиная с 20-х годов.
Так, еще при жизни Ленина, в 1923 году, он принимал вместе с Зиновьевым,
Фрунзе и др. участие в неофициальном совещании близ Кисловодска. Там,
собравшись в пещере, как заговорщики из романов, крупные коммунистические
бонзы решили ослабить позиции Сталина в аппарате.
Во время борьбы с объединенной левой оппозицией (Троцкий, Зиновьев, Каменев)
Орджоникидзе был главным инициатором примирения с ней, которое чуть не
состоялось в октябре 1926 года. Тогда лидеры оппозиции, шокированные
отсутствием широкой поддержки в партийных массах, дали, что называется,
задний ход и сделали официальное заявление, в котором отказались от
фракционной борьбы. Доброхоты во главе с Орджоникидзе немедленно простили
"левых" и проявили трогательную заботу о возвращении "блудных сыновей" в
объятия "отцов партии". Вот как об этом говорил он сам: "Нам приходилось с
некоторыми товарищами по три дня возиться, чтобы уговорить остаться в
партии... Таким порядком мы восстановили в партии почти 90 процентов всех
исключенных".
Орджоникидзе часто считают этаким прагматиком-технократом, пытающимся
уберечь инженерно-технические кадры от сталинского террора. Действительно,
он горячо выступал в защиту работников своего ведомства. Выступал потому,
что считал его именно своим собственным, не подлежащим контролю какой-либо
инстанции - партийной или правительственной. "Орджоникидзе, - утверждает
историк О. Хлевнюк, - отстаивал свое "традиционное" право самостоятельно
"казнить и миловать" своих людей". ("Политбюро. Механизмы политической
власти в 1930-е годы".)
Есть мудрая поговорка: "Не место красит человека, а человек место". В случае
с Орджоникидзе все было как раз наоборот. Его красило именно "место". В
конце 20-х годов, занимая пост председателя Центральной Конт-рольной
комиссии ВКП(б), Серго был горячим поборником форсированной
индустриализации, ратуя за безумные темпы промышленного роста. Тогда же он
активно боролся против "вредителей" в среде специалистов-хозяйст-венников.
Того требовала контрольно-карательная должность. А вот должность
наркомтяжпрома потребовала уже совершенно иных подходов. Орджони-кидзе
внезапно возлюбил специалистов и выступил за снижение темпов промышленного
роста. По последнему вопросу он полемизировал с Молотовым, который как
председатель правительства отстаивал точку зрения Госплана, хозяйственные
интересы всего государства. Если Вячеслав Михай-лович считал необходимым
увеличивать капиталовложения в промыш-ленность, добиваясь ее быстрого роста,
то Орджоникидзе хотел, чтобы капиталовложений в его отрасль вкладывалось
побольше, а темпы роста в ней были поменьше. Побольше получать и поменьше
работать - такова формула любого бюрократического вотчинника.
Орджоникидзе представлял группу технократов. Они были не такими
влиятельными, как "регионалы", но все же представляли собой определенную
силу. Технократы довольно часто сталкивались с "регионалами" - по поводу
дележа ресурсов. Однако и "регионалы", и технократы занимали единую,
сепаратистскую по сути, позицию в отношении Центра. Поэтому последних можно
считать частью, хотя и специфической, группы левых консерваторов.
Ни Киров, ни Орджоникидзе не дожили до решающих событий весны 1937 года,
когда "Большой террор" развернулся во всю мощь... Тем не менее анализ их
политических портретов крайне важен, ибо он показывает яркие образы
революционных бюрократов, восторжествовавших в 20-е годы. Теперь самое время
нарисовать политический портрет всей группы левых консер-ваторов.

Певцы бюрократизма

Консерватизм их мышления определял сам статус бюрократа, получив-шего в
результате революции огромную власть, несопоставимую даже с властью царских
губернаторов. Как уже было сказано, бюрократ по сути своей исполнитель, а
исполнителю всегда присущ сильнейший консерватизм.
С другой стороны, все красные региональные (и ведомственные) князьки имели
богатое революционное прошлое, они вступили в партию еще задолго до 1917
года. Опыт подпольной (или эмигрантской) работы и гражданской войны оказал
огромное влияние на их политический кругозор. А он, как понятно, был густо
замешен на революционном нетерпении и революционном же насилии, национальном
нигилизме и атеизме.
Левые консерваторы не хотели каких-либо серьезных поворотов - ни в сторону
троцкистской "перманентной революции", ни в направлении буха-ринского
углубления нэпа, ни навстречу сталинскому национализму. Они хотели, чтобы
развитие страны осталось где-то на уровне первой пятилетки.
Эта группировка оказывала всяческое противодействие конституционной реформе,
затеянной Сталиным еще в 1934 году. Вождь желал законодательно закрепить
отказ от левого, троцкистско-ленинского курса. Из мнимой диктатуры
пролетариата, контролируемого мнимой диктатурой партии, он хотел сделать
общенародное, общенациональное государство. Как известно, на выборах в
Советы один голос от рабочего засчитывался за четыре голоса от крестьян, что
ставило большинство населения страны в положение людей третьего сорта. Сотни
тысяч людей были вообще лишены избирательных прав. Речь идет о "бывших" -
священниках, дворянах, предпринимателях, царских чиновниках, а также об их
детях. Права избирать были лишены и сосланные в ходе коллективизации
крестьяне. Само голосование происходило мало того, что безальтернативно, но
еще и открыто. Сталин решил покончить со всем этим и наткнулся на яростное
сопротивление "регионалов", не желавших терять власть и поступаться
ленинскими принципами, реализация которых им ее и предоставила. Эта
подковёрная борьба блестяще проанализирована в монографии Ю. Н. Жукова "Иной
Сталин".
На июньском пленуме ЦК 1936 года во время обсуждения проекта новой
конституции никто из участников не пожелал выступить по его поводу. Не было
даже слов формального одобрения. Похоже на то, что большинство аппаратчиков
объявило сталинским инициативам бойкот. Сталин, конечно, мог бы двинуть в
бой лично преданных ему людей, но ему интересно было прощупать реакцию
неподконтрольной аудитории.
Сталин хотел провести съезд Советов для принятия конституции уже в сентябре.
Но один из представителей "регионалов", председатель Совнар-кома Украины П.
Любченко, выступил с предложением перенести его на декабрь (по сути, это
означало затягивание и саботаж). И Президиум ЦИК СССР, контролируемый теми
же самыми "регионалами", поддержал именно Любченко.
Оппозиция региональных лидеров конституционной реформе совершенно понятна.
Эти люди привыкли во главу угла ставить именно административные методы
решения всех проблем.
Показательно поведение "регионалов" во время коллективизации. Они своим
бюрократическим рвением, помноженным на революционную нетер-пимость, довели
политику Кремля до абсурда. Так, Варейкис, руководивший в то время
Центрально-Черноземной областью, увеличил процент коллекти-визации в своем
регионе с 5,9% на 1 октября 1929 года до 81,8% к 1 марта 1930 года. Сделал
он это по собственной инициативе. Первоначальный план предус-мат-ривал
завершение в регионе сплошной коллективизации к весне 1932 года. Но Варейкис
на областном собрании партактива призвал осуществить ее к весне 1930 года.
Руководители Елецкого и Курского округов пытались его образумить, но
Варейкис заявил: "Люди, выступающие в данный момент против быстрых, высоких
темпов, есть не осторожные люди, какими они себя выдают, а оппортунисты,
самые настоящие оппортунисты".
Еще один "красный князек" Бауман, не намного отстал от Варейкиса - в
указанный период он довел процент коллективизации в Московской области с 3,3
до 73%.
"Регионалы" часто сами подталкивали Москву к усилению пагубной
"чрезвычайщины". Так, П. Шеболдаев, секретарь Нижне-Волжского крайкома,
просил обеспечить высылку кулаков, предлагая для выполнения данной задачи
"ускорить опубликование декретов и присылку работников". "Обста-новка в
деревне, - подчеркивал Шеболдаев, - требует форсирования этих мер".
Регионалы действовали гораздо более радикально, чем того от них требовал
Сталин, часто забегая вперед центрального руководства.
"Князьки" демонстрировали открытое неповиновение Центру, когда тот пытался
поправить ситуацию. Особенно яркий пример - политика раску-ла-чивания,
проводившаяся в Средне-Волжском районе тамошним партийным боссом М.
Хатаевичем. Очевидно, тоскуя по временам гражданской войны, тот создал в
крае "боевой штаб" по раскулачиванию. Было принято решение за пять дней
арестовать 5 тысяч человек и 15 тысяч семей собрать для выселения. Для
проведения операции предлагалось привлечь армейские части и (внимание!)
раздать коммунистам края оружие. Последнее было уже шагом к гражданской
войне...
При тщательном рассмотрении именно критики сталинского "деспотизма", как
правило, оказываются ответственными за ужасы коллективизации. Так, С. Сырцов
и В. Ломинадзе, создавшие в 1930 году антисталинскую группу, в 1929 году
категорически возражали против приема кулаков в колхоз. (Причем Сырцов был
секретарем Западно-Сибирского крайкома зимой 1927-1928 годов, когда там были
впервые опробованы чрезвычайные меры. И опробованы "на совесть"!) А саму
идеологическую кампанию по раскулачи-ванию начала газета "Красная звезда",
редактируемая М. Рютиным, главой подпольного "Союза марксистов-ленинцев",
выступавшего против Сталина.
"Регионалы" подталкивали Центр к различным авантюрам и штурмовщине не только
в ходе коллективизации. Они пытались максимально ускорить и процесс
индустриализации, с тем чтобы выбить для своих областей побольше ресурсов.
Например, Варейкис всячески пытался ускорить строительство Липецкого
металлургического комбината. И ВСНХ, и Госплан считали, что нужно время для
подготовки к такому важному строительству. Покрыть отставание одним
прыжком - вот был стиль работы таких руководителей.
Региональные "князьки" ставили интересы своих территорий выше интересов
страны в целом. Так, целых три года, в 1926-1929 годах, шли острые споры
между украинскими и сибирско-уральскими руководителями по поводу того, где
строить стратегически важные металлургические комби-наты. Лишь после долгих
и ожесточенных баталий выбор был сделан в пользу Урала и Западной Сибири,
где и приступили к строительству знаменитых комбинатов - Магнитогорского и
Кузнецкого.
Едва ли не самым действенным административным методом региональные лидеры
считали репрессии. Ю. Жуков справедливо обращает внимание на то, что именно
они больше всех и громче всех призывали к ним и на декабрьском 1936 года, и
на февральско-мартовском пленумах 1937 года.
Левые консерваторы подчеркивали, что реформы несвоевременны потому, что в
стране существует огромное количество врагов. Именно эта группа была крайне
заинтересована в начале репрессий, которые бы похоронили
политико-экономические преобразования, затеянные группой Сталина.

Глава 4. Государственник и реформатор

Цель номер один - первенствовать

Теперь посмотрим, чего же хотела группа национал-большевиков, возглавляемая
Сталиным. Она взяла курс на создание мощного Советского государства, которое
бы возрождало державные традиции на новой социа-листической основе. Марксизм
в его классическом виде Иосифа Виссарио-новича явно не устраивал.
Государственнику Сталину никак не могли импони-ровать идеи отмирания
государств и наций. Еще в 1929 году он заявил, что строительство социализма
не только не ликвидирует национальные культуры, но, напротив, укрепляет их.
В работе "Марксизм и вопросы языкознания" (1950 год) он утверждал, что нация
и национальный язык являются элементами высшего значения и сохранятся даже
при коммунизме.
В своих трудах и публичных выступлениях Сталин неоднократно спорил с
"классиками": "...Энгельс совершенно отвлекается от такого фактора, как
международные условия, международная обстановка". Этот фактор, со-гласно
Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государст-венной
организации.
В 1951 году, во время дискуссии по вопросу издания учебника политэко-номии,
Сталин обрушил, пожалуй, наиболее резкую критику на сторонников
марксистского подхода к государству: "В учебнике использована схема Энгельса
о дикости и варварстве. Это абсолютно ничего не дает. Чепуха какая-то!
Энгельс здесь не хотел расходиться с Морганом, который тогда прибли-жался к
материализму. Но это дело Энгельса. А мы тут при чем? Скажут, что мы плохие
марксисты, если не по Энгельсу излагаем вопрос? Ничего подоб-ного!"
При этом ни социализм, ни государство не являлись для Сталина какими-то
высшими целями. Он рассматривал их в качестве инструментов, которые должны
были обеспечить главное - национальную независимость. Димитров в своих
дневниках вспоминает, что вождь ставил вопрос именно так - "через социальное
освобождение к национальной независимости".
Социализм должен был окончательно покончить с эксплуатацией внутри нации,
сделать ее монолитной перед всеми внешними вызовами. Кроме того, социализм
ликвидировал стихийность в экономической жизни, делал возможным планомерное
развитие народного хозяйства. На встрече с авторским коллективом нового
учебника политэкономии, состоявшейся 29 января 1941 года, Сталин сказал:
"Первая задача состоит в том, чтобы обеспечить самостоятельность народного
хозяйства страны от капиталисти-ческого окружения, чтобы хозяйство не
превратилось в придаток капита-листических стран. Если бы у нас не было
планирующего центра, обеспе-чивающего самостоятельность народного хозяйства,
промышленность развивалась бы совсем иным путем, все начиналось бы с легкой
промыш-ленности, а не с тяжелой промышленности. Мы же перевернули законы
капиталистического хозяйства, поставили их с ног на голову, вернее, с головы
на ноги... На первых порах приходится не считаться с принципом
рента-бельности предприятий. Дело рентабельности подчинено у нас
строи-тельству, прежде всего тяжелой промышленности".
Как видим, вождь ставил перед экономикой сугубо политическую задачу.
Рентабельность, прибыль, выгода - все это отходило на второй план,
подчиняясь соображениям национально-государственной самостоятель-ности.
Незыблемые объективные законы, торжествующие при рынке, преодо-левались
субъективной волей государственников. Во всём этом было очень мало от
марксизма. Марксисты стремились достигнуть небывалого уровня развития
производительных сил, Сталин же стремился соотнести их развитие с
политическим суверенитетом нации. Понятно, что достичь данной цели можно
было только при опоре на мощное государство, имеющее эффективный аппарат,
сильную армию и госбезопасность.
Сделать Россию еще более сильной и тем самым исключить возможность ее
поражения от внешних врагов - вот в чем была главная задача сталинского
социализма.
Сталин отлично понимал, что без достижения реальной национальной
независимости нельзя думать и о достижении материального благосос-тояния.
Независимость должна была предшествовать благосостоянию, являясь базой, на
которой происходит повышение жизненного уровня нации.
И он оказался прав. Без сталинского государства мы не смогли бы победить в
войне и восстановить свою экономику после войны.
Отстаивая национальную независимость, Сталин имел в виду прежде всего
интересы русской нации. Он отлично знал, что русские являются ядром, вокруг
которого объединяется вся страна. Поэтому сломал абсурдную ситуацию,
сложившуюся с первых лет советской власти, когда представители нерусских
этносов стояли во главе тяжелой промышленности (Орджо-никидзе), транспорта
(Л. М. Каганович), госбезопасности (Г. Ягода), внешней политики (М. М.
Литвинов), торговли (А. И. Микоян), сельского хозяйства (Я. А.
Яковлев-Эпштейн). Сталин добился того, чтобы кадровая политика была гораздо
более справедливой и учитывала интересы самого многочисленного народа СССР -
русского народа. С конца 30-х годов русские, а также родственные им украинцы
и белорусы доминируют во властных структурах. На первые роли в государстве
выдвинулись молодые А. А. Жданов, Г. М. Маленков, Н. А. Вознесенский, А. Н.
Косыгин, В. В. Вах-рушев, И. А. Бенедиктов. Русские люди.
Достичь такого перелома можно было только после длительной пропаган-дистской
подготовки. В 20-е годы с "легкой" руки Ленина было принято считать, что
уклон в русский "великодержавный шовинизм" гораздо более опасен, чем местный
национализм.
Он шел к достижению своей цели не спеша, осторожно. В 1921 году на Х съезде
он поставил оба уклона, "великорусский" и местный, на одну доску. Один
другого стоит. Но в то же время русский "шовинизм" был истолкован всего как
лишь инициатива местных партийцев, а также тех чиновников, которые начали
делать свою карьеру еще до революции. Что же до местного уклона, то Сталин
приписал его части высшего руководства национальных окраин.
Показательно, что с этим категорически не согласился Троцкий. Истоки
русского "шовинизма" он видел в позиции "значительной части партийных
работников центра". "Демон революции" явно намекал на Сталина.
На XII съезде (1923 год) Сталин стоял на тех же самых позициях. При этом он
разошелся с Зиновьевым, своим главным союзником на тот период. Зиновьев
считал, что шовинизм "имеет самое опасное значение". Зиновьева полностью
подержал Бухарин, выступавший против "равнозначности" двух уклонов.
Характерно, что уже через год Сталин, выступая на совещании ЦК, заявит, что
главным уклоном является именно местный.
В 1925-1929 годах тема национальных уклонов в партии почти не поднималась.
Все силы были отданы внутрипартийной борьбе. Лишь в 1930 году, на XVI съезде
было дано определение обоих уклонов как "вялых" и "ползучих". Единственно
опасным уклоном признавали внутрипартийный, который мог быть либо "правым",
либо "левым". А уже на XVII съезде Сталин вообще не коснулся темы "русского
уклона". Зато он говорил об уклоне местном. Тогда уже велась борьба с
национальным нигилизмом в культуре и общественных науках. Готовился разгром
школы М. Н. Покровского, который сводил всю русскую историю к деспотизму.
Реабилитировались выдающиеся государст-венные деятели России, в том числе и
цари. К развитию исторической науки привлекались ученые-патриоты,
представители старой школы, такие, как С. О. Платонов.

Сильная государственность - сильное народоправство

Обычно под государственным патриотизмом Сталина понимается лишь стремление к
централизму, сильной армии и активной роли на международ-ной арене.
Бесспорно, это были одни из самых приоритетных задач его государственной
политики. Но они отнюдь ее не исчерпывают.
В соответствии с рядом новейших исторических реконструкций Сталин выступал
за гибкую модель государственного устройства. В ее рамках сильная
исполнительная власть (правительство) сочеталась бы с довольно сильной
вертикалью Советов, представляющей власть законодательную. Партии же
отводилась роль некоей концептуальной власти, занимающейся прежде всего
идейно-политическим воспитанием масс. Вождь в такой системе был бы важным
связующим звеном, центром, объединяющим все ветви власти воедино.
Сталин пытался отделить государство, точнее - его исполнительный аппарат, от
партии. В руках первого должны были сосредоточиться управлен-ческие функции,
в руках второго - идеологические и кадровые.
Но самым интересным было то, что Сталин пытался создать в стране реальный
парламентаризм, призванный дополнить правительство. Разу-меет-ся, разговор
идет не о парламентаризме западного типа, который основан на противоборстве
разных политических партий, точнее - стоящих за ними финансово-промышленных
групп. По мысли Сталина, в СССР на свободных выборах (всеобщих, прямых,
тайных, равных) должны соперничать различ-ные по типу организации:
политические (Компартия и ВЛКСМ), профсоюзная (ВЦСПС), кооперативная,
писательская и т. д. Они, а также коллективы трудящихся должны были
выставлять своих кандидатов в одномандатных округах и полагаться на суд
избирателя. Предполагалось выборы сделать альтернативными, в каждом округе
надо было выдвигать сразу нескольких кандидатов. История сохранила даже
образцы бюллетеней, которые планировалось ввести на выборах 1937 года. На
одном из них напечатаны три фамилии кандидатов, идущих на выборах в Совет
Национальностей по Днепропетровскому округу. Первый кандидат предполагался
от общего собрания рабочих и служащих завода, второй - от общего собрания
колхозников, и третий - от местных райкомов партии и комсомола. Сохра-нились
и образцы протоколов голосования, в которых утверждался принцип
альтернативности будущих выборов. На образцах визы Сталина, Молотова,
Калинина, Жданова. Они не оставляют сомнения в том, кто являлся инициа-тором
альтернативности на выборах.
Сталин довольно-таки спокойно относился к возможности того, что на выборах в
депутаты могут пробраться противники советской власти. Это, по его мнению,
станет показателем плохой работы коммунистов, нежелания и неумения защищать
свои взгляды политическими методами. На VIII Чрез-вычайном съезде Советов
(1936 год) он заявил: "...Если народ кой-где и изберет враждебных людей, то
это будет означать, что наша агитационная работа поставлена плохо, а мы
вполне заслужили такой позор". Ему вторил Жданов: "Если мы не хотим, чтобы в
советы прошли враги народа, если мы не хотим, чтобы в советы прошли люди
негодные, мы, диктатура пролета-риата, трудящиеся массы нашей страны, имеем
в руках все необходимые рычаги агитации и организации, чтобы предотвратить
возможность появле-ния в советах врагов конституции не административными
мерами, а на осно-вании агитации и организации масс. Это - свидетельство
укрепления диктатуры пролетариата в нашей стране, которая имеет теперь
возможность осуществить государственное руководство обществом мерами более
гибкими, а следовательно, более сильными".
Сталин действительно хотел использовать выборы как мощный удар хлыстом по
вельможам, которые засиделись на своих руководящих постах. Еще одним таким
ударом должна была стать демократизация самой партийной жизни. Сталин
всячески выступал за обновление кадров ВКП(б), а также за отмену открытого
голосования и кооптации в партийные органы. Его выражение "незаменимых людей
у нас нет" следует понимать как требо-вание обязательной смены руководства.
На февральско-мартовском пленуме ЦК (1937 год) Сталин потребовал от всех
секретарей найти и подготовить двух человек, которые могли бы заменить их в
случае необходимости. Тогда же он попытался вызвать секретарей обкомов на
разговор о недопустимости кооптации. Протоколы заседания свидетельствуют о
том, что секретари говорили о проблемах внутрипартийной демократии неохотно.
Это происхо-дило только тогда, когда их принуждал к этому сам Сталин -
своими наводя-щими вопросами и репликами.

Долгий путь к реформам

Такое видение перспектив развития СССР сложилось у Сталина не сразу. Ему
нужно было пройти долгий путь проб и ошибок, чтобы осознать весь вред
партократии. В начале 20-х годов, став генеральным секретарем ЦК, он
попытался подчинить и партию, и страну мощной административно-партийной
вертикали. По мысли Сталина, всем должен был заведовать партаппарат,
которому следует подчинить массы коммунистов, их выборные органы, а также
советы, правительство и общественные организации. Партноменклатурная
вертикаль виделась ему как некая жестко иерархическая пирамида, в которой
низы строго подчиняются верхам, а срединные и низовые аппараты -
центральному, который структурирован вокруг Секре-тариата, Оргбюро и разных
отделов ЦК. Выборность Сталин думал сделать сугубо формальной процедурой,
сосредоточившись на подборе кадров путем назначения.
В принципе Сталин не создал ничего нового. Уже в период гражданской войны
партийные комитеты стали подчинять себе парторганизации и советы, генсек
лишь завершил структурирование новой системы, придал ей легитим-ность в виде
партийных решений. Он считал, что именно такая жесткая струк-тура управления
из одного центра сумеет упрочить государство и провести необходимую
модернизацию.
Но очень скоро Сталин поймет всю ошибочность своих замыслов. Партап-парат
(центральный и местный) его поддержал, но по разным мотивам. Если
центральные кадры действительно связывали свою судьбу с генсеком и жесткой
моделью подчинения, то местные аппаратчики, напротив, надеялись укрепить
свою самостоятельность, сделав власть аппарата ЦК формальной. Их устраивало,
что он подчиняет себе правительство и советы, устраняя опасных конкурентов.
С одним центром силы, как это ни покажется стран-ным, дело иметь всегда
легче. Лучше подчиняться одному контролеру, чем нескольким. К тому же Центр,
подминая под себя правительственные и советские органы, создавал нужный
прецедент - "регионалы" считали себя вправе поступать также.
Здесь очень важный момент. Чем больше Сталин укреплял вертикаль подчинения,
тем больше он усиливал региональные, нижестоящие звенья. Жесткое давление на
них побуждало "регионалов" оказывать такое же давление на собственные низы.
Сталин невольно плодил собственных двойников, которые превращались в
самостоятельные центры силы и влияния. Тому способствовала система
единообразия, имевшая своей целью сделать региональные органы столь же
эффективными в проведении политики подчинения, сколь и Центр.
Так, центральный аппарат всюду навязывал режим секретности. Практи-чески вся
важная информация сообщалась (и сверху вниз, и снизу вверх) в обстановке
строжайшей секретности. За этим следил особый орган - Секретный отдел ЦК. Но
ведь и региональные органы, которые Сталин хотел уподобить Центру, также
имели свои секретные отделы. То есть они обладали всем арсеналом
противодействия породившему их Центру. Очевидно, что структура, облеченная
слишком большими властными полномочиями, обречена иметь внизу такие же самые
структуры, которые будут минимизи-ровать ее власть.
Середина 20-х годов стала настоящим "золотым веком" советской бюро-кратии. В
1923-1927 годах численный состав республиканских ЦК, обкомов, горкомов и
райкомов увеличился в два раза. Причем, что харак-терно, в рескомах и
обкомах уровень обновления кадров не превышал 22%, тогда как в райкомах и
горкомах за указанный период обновилось не менее 50%. Получается, что
крупные региональные боссы сохраняли на своем уровне стабильность кадровой
ситуации, а в низах проводили нечто вроде чистки.
Было бы еще полбеды, если бы властная вертикаль исходила от прави-тельства,
тогда страна имела бы дело с бюрократией по типу царской. Но совет-ская
бюрократия была именно партократией, она представляла собой сплав
канцелярщины, политиканства и революционности. Управление страной в таких
условиях не могло быть эффективным. Всегда сохранялась угроза совершения
непродуманных, авантюристических, левацких поступ-ков. Троцкий потерпел
поражение, но его дело продолжало жить в мыслях и поступках ветеранов
революции и гражданской войны, сохраняющих контроль над властной вертикалью.
Надо было переносить центр власти из партии в правительство, что требовало
снижения роли партийного аппарата, особенно на местах.
Сталин довольно рано заметил всю ненормальность складывающейся ситуации. Уже
в июне 1924 года, на курсах секретарей уездных комитетов ВКП(б), он резко
обрушился на тезис о "диктатуре партии", принятый тогда всеми лидерами.
Генсек доказывал, что в стране существует не диктатура партии, а диктатура
рабочего класса. А в декабре 1925 года в политическом отчете XIV съезду
Сталин особо подчеркнул - партия "не тождественна с государ-ством", а
"Политбюро есть высший орган не государства, а партии". Это были первые,
осторожные шаги на пути к ослаблению партократии. Выше уже обращалось
внимание на сталинскую методику начинать с очень компромиссных и внешне
безобидных положений, которые на самом деле были чреваты радикальными
нововведениями. Партократия не почувствовала в этом никакого подвоха,
восприняв заявления Сталина как обычную демаго-гию, попытку убедить широкие
массы в наличии так называемой "диктатуры пролетариата".
Пока шла ожесточенная борьба с левой оппозицией, Сталин ограничи-вался лишь
осторожными декларациями. Когорта секретарей была тогда очень нужна ему, он
использовал ее как мощную дубину против Троцкого, Зиновьева и Каменева. Но
когда "левые" были полностью разбиты и исклю-чены из партии, Сталин
немедленно попытался ослабить партократию, начав с... себя и своего поста. В
декабре 1927 года, на пленуме ЦК, состоявшемся после XV съезда, он предложил
ликвидировать пост генерального секретаря. Иосиф Виссарионович заявил
следующее: "Если Ленин пришел к необходи-мости выдвинуть вопрос об
учреждении института генсека, то я полагаю, что он руководствовался теми
особыми условиями, которые у нас появились после X съезда, когда внутри
партии создалась более или менее сильная и организованная оппозиция. Но
теперь этих условий нет уже в партии, ибо оппозиция разбита наголову.
Поэтому можно было бы пойти на отмену этого института..."
Но пленум ЦК отказался поддержать вождя.
Сталин отложил борьбу с "регионалами" и даже позволил им провести
административную реформу, которая привела к созданию в РСФСР гигантских
бюрократических монстров - крайкомов.
В среде "регионалов" стали назревать оппозиционные настроения,
выплеснувшиеся на XVII съезде ВКП(б) в попытку отстранить Сталина от власти.
Впрочем, еще задолго до съезда наиболее радикально настроенные "регионалы"
создали довольно-таки сильную оппозиционную группировку. Речь идет о так
называемом "право-левацком" блоке Сырцова и Ломинадзе, возникшем в 1930
году. Левацки настроенный Ломинадзе занимал должность первого секретаря
крупнейшего Закавказского комитета ВКП(б), а симпати-зирующий Бухарину
Сырцов (кстати, выдвиженец и любимец Сталина) - должность Председателя
Совнаркома РСФСР. Компартии в России создано не было, поэтому носителем
региональных амбиций был руководитель пра-вительства.
К оппозиционной деятельности его подталкивала некая ущербность его статуса.
С одной стороны, РСФСР представляла собой обширную территорию с огромными
материальными и людскими ресурсами. С другой - в руках Сырцова не было
никакой партийной организации, тогда как реальная власть принадлежала именно
партийному аппарату. Можно также предположить, что одним из условий создания
"право-левацкого блока" была попытка "россиянина" Сырцова и "закавказца"
Ломинадзе составить оппозицию не только Сталину, но и спайке влиятельных
региональных баронов из РСФСР и УССР.
Поведение секретарей в ходе коллективизации и возникновение блока
Сырцова-Ломинадзе Сталина насторожило. Он по-прежнему не предпри-нимал
никаких радикальных мер, ограничившись некоторым разукрупнением крайкомов.
Их число было увеличено до 32.
И уже в 1933 году, когда стало ясно, что промышленная модернизация страны,
несмотря на все трудности, так и не захлебнулась, Сталин предпринял
решительный шаг. Он инициировал широкую партийную чистку. Она затя-нулась на
три года, и в ходе ее был вычищен примерно каждый третий из членов и
кандидатов в члены ВКП(б). Целью чистки являлось выдвижение наверх молодых
коммунистов, вступивших в партию уже после гражданской войны. Как писал
"невозвращенец" А. Орлов, симпатизирующий троцкизму, чистка "с циничной
откровенностью была направлена против старых членов партии". "Парткомы, -
сетовал он, - возглавлялись молодыми людьми, вступившими в партию лишь
недавно". Эти новые кадры испытали мини-мальное влияние революционного
лихолетья и были готовы воспринять сталинские новации.
Исследователи, симпатизирующие Троцкому, всячески скорбят по поводу процесса
обновления партии, в то же время парадоксальным образом обвиняя Сталина в
бюрократизме. Но, что любопытно, с ними согласны историки, отдающие свои
симпатии так называемым "правым", бухаринцам. Так, А. А. Авторханов, бывший
в свое время участником бухаринской оппозиции, в работе "Технология власти"
пишет, что главной целью чисток являлась "ликвидация думающей партии".
"Этого можно было добиться, - утверждает Авторханов, - только путем
ликвидации всех и всяких критически мыслящих коммунистов в партии.
Критически мыслящими как раз и были те, которые пришли в партию до и во
время революции, до и во время граж-данской войны". С этим высказыванием
совершенно солидаризуется историк В. Роговин, воспевающий Троцкого. И такая
солидарность наводит на определенные мысли. Очевидно, что и "левым", и
"правым" была свойст-венна этакая барская, псевдоэлитарная неприязнь к
молодым кадрам, которым было отказано в праве считаться думающими вообще и
уж тем более "критически мыслящими". Получалось, что думать могли лишь
"герои" граж-данской войны. Интересно только, когда они этому научились?
Наверное, тогда, когда бегали по России, как выразился Маяковский, с
"Лениным в башке и с наганом в руке", расстреливая "буржуев" и снося церкви.
Сталин проводил чистку постепенно, не прибегая сразу к полномасш-табному
обновлению кадров. Подобная революционность могла бы только
дестабилизировать положение в стране. Сначала он укомплектовал новыми
выдвиженцами нижние этажи партийного здания. Теперь на очереди стояло
обновление верхних этажей.
О нем Сталин в присущей ему осторожной манере заявил на XVII съезде партии
(март 1934 года). В Отчетном докладе генсек охарактеризовал некий тип
работников, мешающих партии и стране: "...Это люди с известными заслу-гами в
прошлом, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не
для них, а для дураков. Это те самые люди, которые не считают своей
обязанностью исполнять решения партийных органов и которые разрушают таким
образом основание партийно-государственной дисциплины. На что они
рассчитывают, нарушая партийные и советские законы? Они надеются на то, что
советская власть не решится тронуть их из-за их старых заслуг. Эти
зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы и что они могут безнаказанно
нарушать решения руководящих органов...".
Разговор теперь уже зашел не просто о бюрократах, канцеляристах - их Сталин
до этого выделил в отдельную группу. Под огонь критики попали именно
"вельможи" с богатым революционным прошлым (обладатели "старых заслуг"),
которых обвинили в неподчинении высшему руководству. Генсек дал понять, кого
он считает главным противником. При этом в докладе многие другие противники
не были обозначены вообще. Сталин ни сказал ни слова о разнообразных
оппозиционных группах, образовавшихся в начале 30-х годов (блок
Сырцова-Ломинадзе, "Союз марксистов-ленинцев", блок И. Н. Смирнова, группа
А. П. Смирнова - Н. Б. Эйсмонта - В. Н. Толма-чева). О бывших лидерах
правого уклона Сталин сказал, что они "давно уже отрек-лись от своих
взглядов и теперь всячески стараются загладить свои грехи перед партией".
Левый уклон (троцкисты), в отличие от правого, не разгром-ленный до конца и
имеющий свой центр за границей, был объявлен таким же опасным. (Масштабы
сталинского либерализма порой просто ошелом-ляют. В мае 1934 года Бухарин
издал работу "Экономические проблемы Советской власти", написанную с
рыночных позиций. Сталин был с этими пози-циями категорически не согласен,
однако никаких оргвыводов не предложил. Он ограничился тем, что послал в
Политбюро свои критические замечания. Этот факт признается
историками-антисталинистами - А. Зеве-левым, Г. Бордюговым и др.)
Касаясь вопросов внешней политики, Сталин подчеркнул, что СССР будет
стремиться поддерживать миролюбивые и дружественные отношения со всеми
странами, в том числе и фашистскими.
Доклад Сталина являл собой образчик миролюбивого спокойствия во всем, что не
касалось бюрократов и вельмож. Такими же спокойными были и выступления его
ближайших соратников. В свой речи, открывающей съезд, Молотов не сказал о
"правых" ни слова. О них он упомянул лишь в докладе о перспективах развития
народного хозяйства, но сделал это в том же кон-тексте, что и Сталин, говоря
об уклоне как о чем-то окончательно и беспово-ротно завершенном.
"Ликвидаторская сущность правого уклона, - утверждал Молотов, - и его
кулацкая подоплека были вовремя разоблачены боль-шевиками".
Даже неистовый Каганович был настроен довольно мирно, указывая на
монолитность партии и отсутствие в ней каких-либо уклонов: "Мы, това-рищи,
раздавили на нашем пути, как лягушек, всех врагов нашей партии - "правых" и
"левых", которые мешали этому великому строительству, и мы пришли к XVII
съезду как никогда единой, монолитной, ленинско-сталинской партией".
Напротив, выступления многих "регионалов" были насыщены именно
идеологической нетерпимостью, желанием продолжить выискивание различ-ных
уклонов и борьбу с ними. Так, Эйхе высказал подозрения в отношении Рыкова и
Томского: "Мне кажется, товарищи, что XVII съезд может и должен спросить
этих товарищей, как они свое заявление на XVI съезде оправдали". Он выразил
сомнение в искренности вчерашних правых уклонистов.
В полемику с Бухариным и Рыковым по поводу их высказываний и дейст-вий,
имевших место в конце 20-х годов, вступил и Постышев. На былые прегрешения
"правых" указала и новая "звезда" на политическом небосклоне СССР - первый
секретарь МГК Н. Хрущев.
Но, пожалуй, резче всех на "правых" обрушился С. Киров, посвятивший едва ли
не большую часть своего выступления критике "обозников" из числа правой
оппозиции. Он нарисовал яркую картину, сравнив партию с наступаю-щей армией,
а оппозиционеров с обозниками, находящимися позади самого войска. И вот,
когда армия наконец побеждает, обозники "выходят, пытаются вклиниться в это
общее торжество, пробуют в ногу пойти, под одну музыку, поддерживают этот
наш подъем". "Но, - бдительно замечал "Мироныч", - как они ни стараются, не
выходит и не получается. Вот возьмите Бухарина, например, по-моему, пел как
будто по нотам, а голос не тот... Я уже не говорю о товарище Рыкове, о
товарище Томском".
Сталин критиковал бухаринцев за старые прегрешения, но не высказывал
никакого подозрения по отношению к ним. Он объявлял опасным не столько самих
"правых", сколько условия, ведущие к возникновению правого уклона. "Лидеры
правых уклонистов, - отмечал Иосиф Виссарионович, - открыто признали свои
ошибки и капитулировали перед партией. Но было бы глупо думать на этом
основании, что правый уклон уже похоронен. Сила правого оппортунизма
измеряется не этим обстоятельством. Сила правого уклонизма состоит в силе
мелкобуржуазной стихии, в силе напора на партию со стороны капиталистических
элементов вообще, со стороны кулачества в особен-ности". В качестве сил,
сопротивляющихся социалистической реконструкции, были объявлены - верхушка
старой буржуазной интеллигенции, кулачество и бюрократия (прежде всего
новая, советская). "Правые" в числе антисоциа-листических сил названы не
были. Более того, Сталин назвал бухаринскую формулу мирного врастания
капиталистических элементов в социализм "ребяческой", чем фактически снял с
Бухарина все политические обвинения в антисоветизме и контрреволюционности.
Напротив, выступления секретарей крайкомов были полны обвинительного пафоса.
Они не только критиковали былые ошибки лидеров правого уклона, но и
подозревали их в скрытой оппозиционности. В данном плане очень показательно
выступление Шеболдаева - всё от начала и до конца посвящён-ное правому
уклону. Он сообщил о том, что у него на Нижней Волге разоблачена
контрреволюционная организация, состоящая из сторонников Бухарина, которые
якобы допускали даже возможность вооруженного восстания. Это уже был почти
открытый призыв к репрессиям.
Сталин, конечно, тоже не очень доверял "правым". И не без основания. Но он
знал, что отсечение их от партии будет означать начало внутрипар-тийной
гражданской войны, которая приведет к невиданным политическим потрясениям.
Дай он волю нахрапистым секретарям, и они начали бы "Большой террор" уже в
начале 30-х годов, благо обстановка, сложившаяся в ходе коллективизации, к
этому вполне располагала. Но Сталину это не было нужно. Он надеялся на то,
что бывших оппозиционеров все же удастся включить в созидательную работу,
использовав их несомненные таланты. И весьма возможно, что это ему бы и
удалось, если бы не революционные истерики, которые постоянно закатывали
разного рода шеболдаевы.
"Наезд" региональных вождей на бухаринцев, предпринятый в ходе XVII съезда,
был, по всей видимости, маневром, отвлекающим внимание съезда от сталинского
"наезда" на вельмож. "Регионалы" впервые опробовали тактику, которая и
приведет к "Большому террору" - всегда говорить о врагах и уклонистах тогда,
когда речь заходит о реформах и бюрократизме. По сути, их критика в адрес
"правых" была косвенной критикой Сталина, ибо она выставляла его
коммунистом, потерявшим бдительность.
В частности, речь Кирова на XVII съезде партии была прямо-таки насыщена
революционным антифашизмом. Он яростно бичевал фашизм, сравнивая его с
русским черносотенством. Это был завуалированный упрек Сталину, допускавшему
возможность мирных отношений с Третьим рейхом и дрейфовавшему в сторону
национал-большевизма.
Выступление Сталина и выступление Кирова были диаметрально
противо-положными, отличаясь принципиально разным видением вопросов как
внутренней, так и внешней политики. (Надо думать, что кировское выступ-ление
и было той "кошкой", которая пробежала между ним и вождем.) И не надо
смущаться тем, что Киров всячески восхвалял Сталина - до, во время и после
съезда. Тот же самый Эйхе, принявший деятельное участие в попытке сместить
Сталина с поста генсека, во время своего выступления на съезде произнес его
имя 11 раз, и каждый раз - восхваляя. Это было излюбленным методом многих
оппозиционеров - прятаться за имя Сталина и раздувать его культ, занимаясь в
то же самое время борьбой против вождя.
Неумеренные славословия в адрес Сталина зачастую таили в себе некую
логическую ловушку. От приписывания всех заслуг одному Сталину очень легко
было перейти к приписыванию ему и всех недостатков. Так ведь, собст-венно
говоря, и произошло в период "перестройки". Так же могло произойти и в
случае отстранения Сталина от власти.
Напуганные сталинским намерением покончить с диктатурой "красных вельмож",
регионалы попытались его снять и заменить Кировым. Но тот оказался слишком
осторожным и тем самым подписал себе смертный при-говор. Кто бы ни убил
Кирова, но ясно, что выстрелы в Смольном были результатом его
двурушнического поведения на съезде.
Сталин провел на съезде две важнейшие реорганизации - аппарата ЦК и органов
партийного контроля.
Первая реорганизация заключалась в образовании отраслевых отделов ЦК. Отделы
ставили перед собой следующую задачу - надзирать за соответст-вующими
наркоматами и ведомствами. Эта мера была направлена против "технократов",
разнообразных ведомственных диктаторов. Теперь они контролировались не
только председателем правительства, но и заведую-щими отделов ЦК. Съезд,
кроме того, постановил ликвидировать коллегии в наркоматах, оставив у
каждого наркома лишь двух заместителей.
Создание нового органа - Комиссии партийного контроля (КПК) осу-ществ-лялось
непосредственно под руководством Сталина и аппарата ЦК. Прежний орган - ЦКК
избирался съездом партии и был подотчетен ему. Всегда существовала угроза
того, что съезд, на котором большинство автома-тически принадлежало
регионалам, сделает ЦКК неким противовесом Сталину. В принципе, это можно
было бы сделать и с ЦК, но в ЦК был очень сильный сталинский аппарат, с ним
такую операцию было бы провести гораздо слож-нее. Позднее КПК в лице своего
председателя Н. И. Ежова очень поможет Сталину во внутрипартийной борьбе и
установлении эффективного контроля над органами госбезопасности.
Сталин добился еще одной меры, ослабившей "регионалов". После XVII съезда в
обкомах, крайкомах и ЦК нацкомпартий были ликвидированы секретариаты. Теперь
там дозволялось иметь лишь двух секретарей. А через несколько месяцев
ноябрьский пленум ЦК принял постановление, согласно которому крайкомы,
обкомы и республиканские ЦК теряли право назначать и смещать секретарей
нижестоящих организаций. Это право переходило к аппарату ЦК.
Это был довольно хитрый маневр - усилить аппарат ЦК за счет ослабления
ведомственных и региональных сепаратистов. Сталин знал, что главная
трудность заключается в обуздании "регионалов" и технократов, а "свой",
цент-ральный аппарат, он мог, в случае чего, урезонить легко.
Однако административных мер было недостаточно. Да, они вводили бюрократов в
некие "рамки", но не устраняли саму проблему наличия могущественных вельмож.
Не устраняли ее и периодические перемещения кадров с одного места на другое.
"За долгие годы работы старые кадры притерлись друг к другу, установили
достаточно прочные контакты между собой, - пишет историк Хлевнюк. - Сталин
периодически "тасовал колоду" руководителей, однако совершенно разбить
установившиеся связи, разру-шить группы, формировавшиеся вокруг "вождей"
разных уровней по принципу личной преданности, при помощи одних лишь
"перетасовок" не удавалось. По существу, в номенклатуре складывались
неформальные группировки, сплоченные круговой порукой, стремлением
обеспечить кадровую стабиль-ность...".

Глава 5. Предтечи "перестройки"

Социал-демократы среди большевиков

В 30-х годах внутри партии действовала группировка, сложившаяся на базе
разгромленного ранее "правого уклона". Ее возглавляли бывшие члены
Политбюро - Бухарин, Рыков и Томский. Многим может показаться стран-ным, что
эти "отработанные" фигуры, лишившиеся своих высоких постов, выделяются в
отдельную группу, сопоставимую по своему влиянию с группой Сталина или
объединением региональных лидеров. Однако логика фактов заставляет считать
бухаринцев серьезным течением.
Еще в августе 1936 года, во время процесса над Зиновьевым и Камене-вым, были
даны показания против Бухарина и Рыкова. Совершенно оче-видно, что это
делалось не случайно. Кому-то (скорее всего, Сталину) было нужно
скомпрометировать "правых" и поставить вопрос об их удалении с политической
арены. Но в сентябре было объявлено, что факты, сообщенные на процессе, не
подтвердились. И от Бухарина с Рыковым отстали - вплоть до декабря 1936
года, когда на пленуме ЦК "правые" попали под обстрел региональных лидеров -
Эйхе, Косиора и проч. Тогда Сталин спустил всё на тормозах, и за "правых"
взялись только на февральско-мартовском пленуме 1937 года. Причем немалую
роль сыграли те же самые регионалы. И только на этом форуме произошло
долгожданное падение "правых" титанов. Получается, что решали вопрос целых
шесть месяцев, а следовательно, Бухарин и Рыков имели серьезный политический
вес. Иначе их свалили бы в гораздо более сжатые сроки.
Существует такое объяснение этой волынки. Дескать, надо было убедить партию
и все ее тогдашнее руководство в том, что такие старые и заслуженные
большевики оказались контрреволюционерами и врагами народа. То есть на
"правых" якобы работала их революционно-героическая репутация и прежние
заслуги. Абсурдность подобных доводов очевидна. Региональные боссы, такие,
как Эйхе или Косиор, настоящими старыми большевиками считали себя, а всех
бывших оппозиционеров презирали. Особенно Бухарина, который уютно и спокойно
теоретизировал в Кремле, в то время как косиоры напрягались на фронтах
гражданской войны и в прифронтовых регионах. Они полоскали бухаринцев и на
XVII съезде, и на упомянутом уже декабрьском пленуме. И какого особого
почтения к "старым заслугам" Бухарина и Рыкова от этих людей можно было
ждать? Морально они были готовы сожрать "правых" уже давно.
Сталина и его группу также нельзя было заподозрить в ностальгических
симпатиях к старым большевикам.
Никакого чистосердечного "раскаяния" за свой правый уклонизм Бухарин не
приносил. Почему-то считают, что в 30-е годы он был совершенно лоялен вождю
и лишь в душе своей возмущался "сталинскими беззакониями". Всё, однако, было
не так. Формально признав правоту Сталина и даже закидав того славословиями,
Бухарин все равно оппонировал ему, правда, более тонко.
О том, каковы были подлинные, а не декларируемые взгляды "любимца партии",
рассказывает эмигрантский историк, меньшевик Б. Николаевский, который
теснейшим образом общался с Бухариным в 1936 году. Тогда Бухарин посетил
Европу (Францию, Австрию, Голландию) по заданию Полит-бюро. Ему поручили
купить у немецких социал-демократов, спасав-шихся от Гитлера в эмиграции,
некоторые архивы - в первую очередь архив Карла Маркса. Николаевский
осуществлял при этом посредничество и во время всей бухаринской
загранкомандировки находился рядом с гостем из СССР.
Из разговоров с Бухариным Николаевский вынес много интересного, о чем он
поведал только в 1965 году, накануне своей смерти. В частности, Бухарин
сообщил ему о переговорах Сталина с Германией, явно в надежде на то, что его
сообщение будет передано кому надо - меньшевики в эмиграции (как и другие
левые) занимали яростно антигерманские позиции. Позже Николаевский
встретится с Оффи, секретарем У. Буллитла, бывшего посла США в СССР. Тот
поведает ему о том, как Бухарин дважды - в 1935-м и 1936 годах - слил
американцам информацию о переговорах с Германией.
Бухарина крайне беспокоили любые попытки соединить социализм и национальный
патриотизм. Критикуя нацизм, Бухарин беспокоился не столько по поводу
агрессивных устремлений Гитлера, он смертельно боялся, что пример немцев
будет творчески осмыслен в России и приведет к созданию новой версии
патриотического социализма, свободной от гегемонизма гитлеровского типа.
Боялся он и союза с Германией, который мог плодо-творно сказаться на судьбах
России и самой Германии, удержать последнюю от непродуманных
внешнеполитических авантюр.
Вне всякого сомнения, для "любимца партии", проклинавшего "отсталую,
крестьянскую Россию", "страну Обломовых", организовавшего посмертную травлю
Есенина, было вполне естественно люто ненавидеть любые режимы, достигшие
национального подъема. Также естественным было для него выступать против
Сталина, осуществившего русификацию большевизма и пытавшегося сблизиться с
националистическими режимами Германии и Италии. Отношения с самим Сталиным
Бухарин в беседе с Николаевским оценивал на три с минусом. А в разговоре с
вдовой известного меньшевика Ф. Дана он был еще более категоричен, сравнив
Сталина с дьяволом.
Замечу, что гуманизм Бухарина был довольно своеобразным. Это был
действительно пролетарский гуманизм. Участвуя в работе комиссии по созданию
новой конституции, Бухарин категорически выступал против предоставления
избирательных прав всем гражданам, требуя исключения для "лишенцев" -
"бывших" и раскулаченных.

Пробухаринские симпатии главного чекиста

По данным Николаевского, во время своего заграничного вояжа Бухарин
встречался с Ф. Езерской, некогда бывшей секретарем Розы Люксембург. Она
сделала ему предложение остаться за границей с тем, чтобы выпускать "правую
газету", направленную против Сталина и сталинистов. Однако Бухарин
отказался, заявив, что не считает положение безвыходным, так как в Политбюро
Сталин еще не имеет большинства.
Бухарин надеялся не только на поддержку коллег-партийцев. В качестве одного
из орудий будущих антисталинских боев Бухарин намеревался использовать
масонство, к которому имел некоторое отношение и которое в З0-е годы было
настроено враждебно как в отношении Сталина, так и в отношении Гитлера. Н.
Берберова приводит рассказ знаменитой масонки Е. Д. Кусковой о выступлении
Бухарина перед общественностью в Праге. Тогда он делал вполне заметные
масонские жесты. Не будем торопиться с зачислением "Бухарчика" во
франкмасоны. Однако не пройдем и мимо одного интересного документа, только
недавно открытого отечественными историками. Речь идет о письме
эмигранта-масона Б. А. Бахметьева Кусковой от 29 марта 1929 года. В нем он
возлагает надежды на приход к власти в СССР лидеров правого уклона. Это
должно было стать началом конца больше-вистской России: "У правого уклона
нет вождей, чего и не требуется: нужно лишь, чтобы история покончила со
Сталиным как с последним оплотом твердо-каменности... Внутри русского тела
будут нарастать и откристаллизо-вываться те группировки и бытовые отношения,
которые в известный момент властно потребуют перемены правящей верхушки и
создадут исторические связи и исторические личности, которым суждено будет
внешне положить конец большевистскому периоду и открыть будущий".
Кстати, как все это перекликается с событиями времен "перестройки"!
Пришедший к власти "ненастоящий вождь" Горбачев, восхищавшийся
социал-демократией, идеализирующий Бухарина, всего лишь открыл шлагбаум для
сил, навязавших стране прозападный капитализм.
"Правым" были готовы помочь многие. Но, пожалуй, самая прочная опора у
Бухарина, Рыкова и Томского была в органах государственной безопас-ности. К
ним примыкал всесильный нарком внутренних дел Ягода, который формально
возглавил органы в 1934 году после смерти В. Р. Менжинского, а фактически
был их шефом с 1926 года.
Ягоду давно уже принято считать верным сталинским сатрапом, который на
определенном этапе перестал устраивать "тирана". Но ряд данных
свидетельствует об обратном. Ягода вовсе не был таким уж подхалимом, во всем
поддакивающим Сталину и высшему партийному руководству. Довольно часто он
противопоставлял себя партийным верхам, проявляя качества ведомственного
вотчинника, имеющего свои "хозяйственные" интересы. А какие интересы могут
быть у вотчинника, если он стоит во главе тайной полиции? Стремиться
всячески усилить свою власть над свободой и жизнью людей. Что Ягода и
старался делать, иногда пытаясь обходить Сталина и Политбюро. Так, 9 августа
1934 года наркомвнудел разослал на места телеграммы, в которых приказал
создать при каждом концлагере суд НКВД. В телеграмме запрещалось обжаловать
приговоры этих судов и требовалось согласовывать данные приговоры лишь с
краевыми прокурорами и судьями. Политбюро и сам Сталин были в шоке от
подобного сепаратного меро-приятия, но это вовсе не привело к падению
"верного сталинского сатрапа". С ним был заключен компромисс (внимание -
именно компромисс!) - лагер-ные суды оставались, но разрешалось право
кассационного обжало-вания.
Тогда Сталин заметил, что "органы" частенько идут впереди самой пар-тийной
верхушки в развязывании репрессий. В сентябре 1934 года он инициировал
создание комиссии в составе Кагановича, В. В. Куйбышева и И. А. Акулова
(прокурора СССР). Ее целью была проверка "органов" - на основании жалоб в
ЦК. Жалобы касались дела о "вредительстве" в наркомате земледелия (1933
год), по которому репрессировали около сотни ответст-венных работников.
Комиссия выявила серьезнейшие нарушения, допущен-ные в ходе расследования
этого и других дел. Сталин вообще хотел назначить Акулова главой тайной
полиции вместо Ягоды, но тот упорно не желал выпускать такой пост из своих
рук. Довольно странная ситуация, если считать Сталина всесильным диктатором,
а самого Ягоду бесхребетным подхалимом. Ведь если верить нашим тираноборцам,
любое решение Сталина было законом, неукоснительно исполнявшимся.
О "правом" уклоне Ягоды в 1929 году открыто заявил второй заместитель
Менжинского - Трилиссер. Он, конечно, мог приврать (нравы в ЧК были далеки
от монастырских), но в любом случае этот деятель исходил из факта тесных
деловых и дружеских контактов Ягоды с лидерами "правых". Предсе-датель ОГПУ
входил в состав Московского комитета ВКП(б), возглавляемого бухаринцем Н. А.
Углановым. На партучете он состоял в Сокольнической районной
парторганизации, чьим секретарем был Гибер - также сторонник Бухарина. Ягода
частенько пьянствовал с Рыковым и Углановым, и это тоже наводит на некоторые
мысли. Ясно, что такой опытный карьерист, как Трилис-сер, не мог основывать
свое публичное обвинение на голом месте, нужны были какие-то основания.
Здесь я снова коснусь "загадки Кирова". Если до сих пор нет достаточных
фактов, чтобы определить с точностью самого заказчика этого политического
убийства, то можно с полным основанием говорить о вовлеченности в него
руководства НКВД. Причём версия о том, что органами командовал "диктатор"
Сталин, очень сомнительна. Как видно из приведенных выше фактов, Ягода вовсе
не был послушной марионеткой в руках вождя. А если признать, что он был
участником бухаринской группы, то уместно возложить ответственность за
убийство Кирова именно на эту группу.
У бухаринцев были все основания желать смерти "Мироныча". Самое время
вспомнить, что именно он был наиболее ярым критиком "правых" на XVII съезде.
Очевидно, Киров хотел серьезно увеличить свой политический капитал на
критике "правых" и отвлечь партию от борьбы с региональным местничеством,
переключив внимание на "врагов". В качестве таковых могли быть выбраны либо
"левые" (троцкисты, зиновьевцы), либо "правые". Трогать первых Кирову не
было никакого резона. Даже если не брать в расчет его возможные связи с
Троцким, все равно надо учесть наличие в окружении ленинградского босса
множества "раскаявшихся" зиновьевцев, которых он не хотел чистить, несмотря
на требования Сталина. Ленинград некогда был вотчиной Зиновьева, и наезд на
"левых" вызвал бы нездоровый интерес к нынешнему его владыке - Кирову.
Характерно, что, критикуя "правых" обозников, Киров ни словом не обмолвился
о "левых".
Мишенью были выбраны "правые", но и у них оказались свои стрелки. Мишенью
стал уже сам Киров. И благоприятные для "правых" последствия его убийства не
замедлили обнаружиться. С декабря 1934 года прекращается любая критика
правого уклона. Пальба (в том числе и свинцом) ведется теперь по "левым" -
троцкистам и зиновьевцам. Бухарин же переживает новый взлет своей карьеры,
не такой, правда, впечатляющий, как после Ок-тябрьского переворота. Он
редактирует "Известия", превращая ее в интерес-нейшую, охотно читаемую
газету. Основной упор газета делает на гуманизм и антифашизм, сильно
отличаясь тем самым от скучноватого официоза - "Правды". Бухарин активно
включается в процесс написания новой конституции. Явно не обошлось без его
влияния и создание концепции антифашистского народного фронта, объединяющего
коммунистов и социал-демократов.

"Буревестник" снова в полете

Бухарин с его страстью к теоретизированию и неуемным красноречием был
кумиром довольно-таки значительной части творческой интеллигенции. Как
известно, среди этой прослойки всегда очень сильны оппозиционные настроения,
особенно по отношению к тем правителям, которые укрепляют государство и
отстаивают ценности патриотизма. На Первом съезде советских писателей (1934
год) его участники устроили Бухарину громовую овацию (в отличие от делегатов
съезда партийного). Возможно, некоторые из них знали о том, что Бухарин
разделяет мнение А. М. Горького о необходимости создания в СССР второй
партии, состоящей из представителей интеллигенции (на худой конец, Горький
готов был удовлетвориться неким "Союзом беспартийных"). По сообщению
Николаевского, Бухарин тоже считал, что "какая-то вторая партия необходима".
Горький, который в первые годы советской власти критиковал больше-виков
именно с социал-демократических позиций, тоже очень много распрост-ранялся о
гуманизме. И так же, как Бухарин, он был не прочь порассуждать о
"национальной отсталости" России. Как русофобы они стоили друг друга.
"Буревестник" сравнивал русскую историю с "тараканьими бегами", Бухарин
писал о "стране Обломовых". Оба ненавидели русское крестьянство. Не
кому-нибудь, а именно Бухарину "великий гуманист" писал в июле 1925 года:
"Надо бы, дорогой товарищ, Вам или Троцкому указать писателям-рабочим на тот
факт, что рядом с их работой уже возникает работа писателей-крестьян и что
здесь возможен - даже, пожалуй, неизбежен конф-ликт двух "направлений".
Всякая "цензура" тут была бы лишь вредна и лишь заострила бы идеологию
мужикопоклонства и деревнелюбов (слова-то какие! - А. Е.), но критика - и
нещадная - этой идеологии должна быть дана теперь же. Талантливый,
трогательный плач Есенина о деревенском рае - не та лирика, которой
требуется время и его задачи, огромность которых невообразима... Город и
деревня должны встать - лоб в лоб".
Но как же так? Все мы привыкли считать Бухарина образца 20-х годов
защитником крестьянских интересов, грудью вставшим против "сталинской
коллективизации". А тут сам неистовый "Буревестник" призывает его сталкивать
лбами город и деревню. Да еще и с Троцким сравнивает, дескать, оба неплохо
справились бы с антикрестьянской писаниной.
Горький знал, кому писать. На самом деле Бухарин был всей душой за
искоренение "кулака". Бухарин не верил в российского крестьянина и считал,
что его можно кооперировать только лет через десять-двадцать. Только тогда
простейшие формы кооперации (потребительская, кредитная и т. д.) дорастут до
высшего типа - производственного кооператива. Возникнут крупные крестьянские
хозяйства, способные эксплуатировать новейшую технику. А промышленность, по
Бухарину, должна была соответствовать этим черепашьим темпам и развиваться
медленно, ожидая, пока село потихоньку разбогатеет и окажется в состоянии
покупать промышленные товары.
В общем-то, программа Бухарина вполне подошла бы России, если бы только она
находилась где-нибудь на Луне и нам не угрожала бы агрессия. Тогда можно
было бы развивать промышленность медленно, не слишком заботиться об
оборонном секторе, который может быть развит лишь на базе мощной тяжелой
промышленности. Но СССР находился не на Луне, а на Земле, которая только что
пережила Первую мировую войну и готовилась ко Второй. Пойди партия в конце
20-х годов за Бухариным, и нас просто-напросто задавил бы любой
предприимчивый агрессор.
Сталин, в отличие от Бухарина, подходил к данному вопросу как патриот и
прагматик. Он понял, что надо срочно создавать производственные коопе-ративы
(колхозы) и форсировать развитие индустрии. Другое дело, что поставленных
перед страной верных целей он достигал слишком уж крутыми средствами.
Впрочем, снова обращу внимание на то, что ответственность за это несет не
только Сталин.
Горький был о Бухарине очень высокого мнения. Между ними поддер-живались
весьма теплые отношения, которые сложились еще в 1922 году, в то время, как
Бухарин лечился в Германии. Именно Бухарин встречал Горь-кого, когда тот
возвращался из-за границы. Горький при каждом удобном случае оказывал
"Бухарчику" протекцию. После поражения лидеров правого уклона Горький
пытался убедить Сталина вернуть их на прежние посты. Для этого он выбрал
довольно хитрую тактику, устраивая на своей квартире якобы случай-ные
встречи Сталина и "правых". Таким образом он хотел смягчить генсека.
Горький настаивал на том, чтобы Бухарин представлял СССР на Междуна-родном
антифашистском конгрессе в 1932 году. Двумя годами позже Алексей Максимович
упрашивал Политбюро поручить Бухарину приветствовать съезд писателей от
имени партии.
Очень неплохо ладил "Буревестник" с "железным" наркомом Ягодой (они
подружились еще до революции, в Нижнем Новгороде). Два ценителя
пре-крас-ного любили уединяться в угловой комнате горьковского особняка в
Москве, где подолгу беседовали. О чем? О литературе? А может, не только о
ней?
Горький и Ягода оставили после себя обширную переписку. Из нее явствует, что
отношения между ними можно считать почти дружескими. Исследователь
взаимоотношений Горького с советскими властями А. Ваксберг так характеризует
письма к нему Ягоды: "...Он раскрывал свою душу в таких выражениях, которые
и впрямь позволительны лишь интимному другу".
В 1934 году Горький устроил Ягоде грандиозный, выражаясь по-современному,
пиар. Он организовал вылазку огромной писательской бригады на
Беломорско-Балтийский канал. Там Ягоду всемерно восхваляли, славя за
перековку десятков тысяч заключенных. После исторической "прогулки" Горьким
и его сотрудниками был выпущен красочно оформленный альбом, в котором
фотография главного чекиста находилась аккурат сразу же за фотографией
Сталина. Тем самым "тонко" намекалось на то, кто должен быть в доме
хозяином. Или же, по крайней мере, стоять на втором месте в государстве. По
итогам "прогулки" вышла книга, в которой Горький написал: "К недостаткам
книги, вероятно, будет причислен и тот факт, что в ней слишком мало сказано
о работе 37 чекистов и о Генрихе Ягоде".
В известном смысле Горький и Ягода являлись родственниками. Приемный сын
Алексея Максимовича, Зиновий Пешков, был братом еще одного великого
"гуманиста" - Свердлова, чья племянница была замужем за Ягодой. Правда, по
стопам своего выдающегося брата-цареубийцы Зиновий не пошел, он стал
советником колчаковского правительства. Позже Зиновий служил офицером во
французском "Иностранном легионе" и вступил в масонскую ложу.
К слову, Ягода в свое время пытался сделать ставку на писательские
организации. Так, он весьма активно поддерживал Российскую ассоциацию
пролетарских писателей (РАПП), которой заправлял его родственник, упертый
левак, "литературный гангстер" Лев Авербах. Любопытно, что Горький хотел
взять под защиту эту организацию, когда Сталин ее распускал. Довольно
странно. Ведь тем самым Сталин вроде бы расчищал место для самого Горького и
для новой организации - Союза писателей, который создавался явно под
"Буревестника". Очевидно, Горький опасался, что в Союзе его ототрут от
реального руководства, оставив в качестве декоративной фигуры. А РАПП,
патронируемая любезным другом и "землячком" Ягодой, была более надежным
резервом. С Авербахом и его "леваками" было надежнее, чем с
государственниками-сталинистами типа А. А. Фадеева.
Любопытные совпадения, не правда ли? И Бухарин, и Ягода крутятся вокруг
патриарха отечественной интеллигенции, певца социалистического реализма. А
он им всячески помогает, причем помогает политически. Вот и еще одна
ниточка, позволяющая присоединить этих двух пламенных большевиков к одному
антисталинскому блоку, чьи границы раскинулись от НКВД до Союза писателей.
Очевидно, творческим людям, в чьем кругу, кстати, очень любил вращаться
Ягода, планировалось поручить ту роль, которую играли их коллеги в событиях
"Пражской весны" и горбачевской "перестройки".
Но, конечно, главную ставку социал-демократы делали на вторую партию,
которая должна была объединить интеллигентов. По сути, ее основа уже была
создана. Здесь имеется в виду малоизвестная историкам, но вполне легальная
"Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия
социалистическому строительству" (ВАРНИТСО). Этой сугубо интеллигентской
организации покровительствовал Горький. Она бы и превратилась в столь
желанную для "правых" партию. Планировалось поставить во главе ее самого
"Буревестника" и академика И. П. Павлова. В руководство также намечалось
включить известного ученого и философа В. И. Вернадского, некогда бывшего
членом ЦК партии кадетов.
Тайные дневники Вернадского, опубликованные лишь в период пере-стройки,
свидетельствуют о том, что он был ярым противником Сталина и знал об
оппозиционной деятельности Ягоды. В дневниках упоминается некая "слу-чайная
неудача овладения властью людьми ГПУ - Ягоды". Опять совпадение?!
К счастью, Сталин, понимавший всю губительность социал-демократии, не
согласился с планами создания второй партии.
В 1936 году "правая" группировка была существенно ослаблена. В июне умер
Горький, в августе покончил жизнь самоубийством Томский. А в сентябре
руководство страны снимает с поста наркомвнудел могуществен-ного Ягоду.
Отныне "правые" превращаются в самую слабую группировку. Из всех фракций,
проигравших Сталину, она первой сгорела в испепеляющем огне "Большого
террора".

Глава 6. Милитаристы против партии

Убогий полководец

В З0-е годы в ВКП(б) существовала еще одна весьма специфическая группировка,
которую можно назвать левыми милитаристами. В нее входило ближайшее
окружение заместителя наркома обороны, маршала М. Н. Туха-чевского.
Перечислим ее основных участников: командующий Московским военным округом А.
И. Корк, командующий Киевским военным округом И. Э. Якир, командующий
Белорусским военным округом И. П. Уборевич, начальник Главного политического
управления РККА Я. Б. Гамарник, началь-ник Административного управления РККА
Б. М. Фельдман. Все её участники были репрессированы в 1937 году по
обвинению в "военно-фашистском заговоре". Им также приписывали шпионаж в
пользу нацистской Германии. Пожалуй, именно эти формулировки обвинения и
обеспечили ту легкость, с которой при Хрущеве прошла реабилитация
пострадавших военачальников. Впрочем, то же самое можно сказать и в
отношении всех других репресси-рованных деятелей. Обвинения в фашизме и
шпионаже в пользу фашистских стран действительно выглядят абсурдными, ведь
их предъявляли убежденным коммунистам и интернационалистам.
Однако не стоит обращать внимания на ярлыки тех лет. Обвинения сталинской
поры были некоей амальгамой, соединением правды и вымысла. И речь идет о
том, чтобы отчленить одно от другого.
Так был ли заговор? Не стоит торопиться. Сначала поговорим о Тухачев-ском и
его друзьях как о группе, имеющей свою политическую платформу. То, что сама
группа существовала, ни у кого сомнений не вызывает. Правда,
историки-антисталинисты склонны говорить о некоем сообществе военных
профессионалов, которые противостояли "кавалеристам" - Ворошилову и
Буденному. Первые якобы были сторонниками научно-технического прог-ресса,
вторые ратовали за "лошадок". Сталин сглупа поддержал "кавале-ристов" и
репрессировал "мотористов", что и привело к страшным поражениям в первые дни
войны.
Схема эта очень старая - и совершенно неверная! Она родилась в мудрых
головушках хрущевских идеологов, которые очень хотели все недостатки
коммунистической системы списать именно на "извращенца" Сталина, хотя
правильнее было бы поступать противоположным образом. Так и родился миф о
"великом полководце" Тухачевском.
На самом деле Тухачевский больше блистал революционной фразеологией, чем
военными победами. Достаточно только вспомнить, как он подавлял тамбовское
восстание. Против плохо вооруженных повстанцев Тухачевский бросил части
регулярной армии, укомплектованные бронетехникой и авиацией, подкрепленные
различными вспомогательными подразделениями (ЧОНом и т. д.). Несчастных
крестьян травили газами. И тем не менее первый натиск не удался, победа была
одержана лишь со второго захода. Впрочем, о победе Тухачевского тут можно
говорить лишь с очень большой долей условности - тамбовских повстанцев
только рассредоточили и вытеснили в другие губернии, где их и добили уже
совсем другие "красные герои". На это почти не обращают внимания, но это
факт - тамбовский мятеж так и не был подавлен Тухачевским.
Ещё более явно этот деятель провалился во время советско-польской войны 1920
года. Будучи командующим Западным фронтом, он крайне неумело использовал
резервы и не согласовывал свои действия с командованием Юго-Западного
фронта. Тухачевский слишком зарвался в своем стремительном марше на Варшаву,
что и стало причиной поражения России в той войне. В результате она потеряла
ряд своих западных территорий, а более 50 тысяч красноармейцев попали в
польский плен, где их тиранили самым злодейским образом - почти никто из
пленных домой так и не вернулся (об этом почему-то молчат наши
гуманисты-демократы, столь любящие рассуждать о "сталинских зверствах" в
Катыни).
Заведуя обеспечением вооружениями, Тухачевский также оказался не на высоте.
Например, он всячески препятствовал внедрению в армию минометов, называя их
"суррогатом" артиллерийского оружия. Он вооружил армию дрянными танками Т-28
и Т-35. Эти уродцы имели много башен, но в то же время отличались очень
тонкой броней. Она могла предохранять только от пуль. А ведь в других
странах уже наращивалось производство танков с противоснарядной броней.
"Гений" пожелал, чтобы дивизионная артиллерия выполняла роль корпусной, ведя
огонь с более дальних расстояний. Сделать это было можно, но лишь при
условии увеличения калибра орудий. Однако Тухачевский категорически это
запретил.
К числу "великих достижений" Тухачевского на ниве развала нашей армии
следует отнести и роспуск конструкторского бюро, занимавшегося разви-тием
нарезной ствольной артиллерии. Он объявил этот вид вооружения устарев-шим,
хотя именно нарезная артиллерия сыграла одну из главных ролей во время
Великой Отечественной войны.

Авантюристы

Не блистая в военной сфере, Тухачевский мечтал взять реванш в поли-тике. У
него и его друзей была собственная политическая платформа. Она представляла
собой особую версию марксизма. Согласно ей авангардом революции становился
не рабочий класс и даже не коммунистическая партия, а "пролетарская армия".
Тухачевский хотел милитаризировать страну, жестко подчинив все сферы ее
жизни интересам армии. Так, ещё в декабре 1927 года он предложил Сталину
создать в следующем году 50-100 тысяч новых танков. Любой думающий человек
сразу поймет всю нелепость данного плана. Страна ведь еще даже не приступила
толком к индустриализации, а 50 тысяч - это количество, которое произвела
советская танковая промыш-ленность за весь послевоенный период.
Таким же нереальным был план, предложенный Тухачевским в 1930 году. Согласно
ему СССР нужно было срочно произвести на свет 40 тысяч самолетов. Это уже не
единичный факт, это тенденция. Тухачевский вел дело к тому, чтобы перевести
всю страну на военные рельсы. Все народное хозяйство должно было работать на
производство вооружений, а все мужское население призывного возраста - их
осваивать.
Зачем нужна такая гора оружия? Для революционной войны, призванной сокрушить
капитализм на Западе. Тухачевский ждал революционной войны и готовился к
ней, правда, больше в идеологическом плане. И войска он предлагал готовить
именно политически. Вот весьма любопытное пожелание: "Вся... подготовка
должна быть регламентирована определенными тезисами, охватывающими понятия:
о целях войны, о неминуемости революционных взрывов в буржуазных
государствах, объявивших нам войну, о сочетании социалистических наступлений
с этими взрывами, об атрофировании национальных чувств и о развитии
классового самосознания". Особенно, конечно, умиляет положение об
"атрофировании национальных чувств"!
Тухачевский еще немного осторожничал. А у некоторых его сподвижников
военно-революционная горячка проявлялась гораздо сильнее. Так, В. М.
При-маков, особо близкий к Тухачевскому, написал в 1930 году книгу
"Афганистан в огне", в которой он предлагал послать в эту страну войска на
помощь "угне-тенным братьям". Вон когда пытались ввязать Россию в
широкомасш-табную авантюру в этом регионе!
Итак, перед нами особая политическая позиция. Сталин после ознаком-ления с
предложениями Тухачевского по поводу производства 50-100 тысяч танков
довольно точно охарактеризовал ее как "красный милитаризм". Я же использую
термин "левые милитаристы" как более точный в плане полито-логии.

Так был ли заговор?

Но, может быть, имея политическую платформу, "левые милитаристы" не хотели
ее навязывать стране посредством военного переворота? Давайте обратимся к
фактам. Существует огромное количество прямых свидетельств в пользу
заговора. (Большинство их собрали и обобщили в своем интерес-нейшем
исследовании А. Колпакиди и Е. Прудникова "Двойной заговор. Сталин и Гитлер:
несостоявшиеся путчи"). Еще задолго до 1937 года было несколько
разведдонесений (по линии ОГПУ-НКВД и ГРУ), сообщающих о заговоре
Тухачевского. О заговоре, со слов французского премьера Даладье, сообщал
Сталину наркоминдел Литвинов. О нем же говорит в своем секретном послании
чехословацкому президенту Э. Бенешу его посол в Берлине Мастны. Та же
информация содержится в послании французского посла в Москве Кулондра своему
берлинскому коллеге. Перебежчик Орлов после войны тоже подтвердил, что
заговор Тухачевского против Сталина действительно имел место.
Но особенно интересно, на мой взгляд, свидетельство руководителя
полити--ческой разведки рейха В. Шелленберга. Он сообщает о решении Гитлера
поддержать Сталина против Тухачевского. Хитроумный фюрер полагал, что тем
самым он обезглавит и ослабит Красную Армию. (Наивный человек, знал бы он об
уровне военных "дарований" Тухачевского!). "Гитлер... распорядился о том,
чтобы офицеров штаба германской армии держали в неведении относительно шага,
замышлявшегося против Тухачевского, так как опасался, что они могут
предупредить советского маршала, - пишет Шелленберг. - И вот однажды ночью
Гейдрих (шеф имперской безопасности. - А. Е.) послал две специальные группы
взломать секретные архивы генерального штаба и абвера, службы военной
разведки, возглавлявшейся адмиралом Канарисом. В состав групп были включены
специалисты-взломщики из уголовной полиции. Был найден и изъят материал,
относящийся к сотрудничеству германского генерального штаба с Красной
Армией. Важный материал был также найден в делах адмирала Канариса. Для того
чтобы скрыть следы, в нескольких местах устроили пожары, которые вскоре
уничтожили всякие следы взлома. В поднявшейся суматохе специальные группы
скрылись не будучи замеченными. В свое время утверждалось, что материал,
собранный Гейдрихом с целью запутать Тухачевского, состоял большей частью из
заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было
очень немного - не больше, чем нужно было для того, чтобы заполнить
некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что весьма объемистое
досье было подго-товлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток
времени - в четыре дня".
То есть немцы предоставили Сталину фактически подлинную информа-цию,
касающуюся тайных - от Сталина и Гитлера - контактах советских и немецких
военных. И речь не идет о секретных контактах времен Веймарской республики.
Они были санкционированы советским руководством? Нет, разговор шел о сговоре
за спиной Сталина и всего Политбюро.
Обращает на себя внимание то, что и немецкие генералы действовали тайно от
фюрера. Иначе зачем было Гейдриху прибегать к хитроумным взломам? То есть
перед нами самый настоящий двойной заговор - против Гитлера и против
Сталина. Точнее, против НСДАП и ВКП(б). Армии против партий.
Социалистов-милитаристов против социалистов-идеократов.
Характерно, что Сталин, выступая на известном заседании военного совета,
посвященного разгрому заговорщиков, вовсе не утверждал, что они работали на
Гитлера. Он указывал именно на рейхсвер: "Это собственно-ручное сочинение
германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в
руках рейхсвера". То есть Сталин явно отделяет немецкое военное руководство
от руководства политического, партийного. Он приписывает немецким военным
собственные амбициозные цели. Любопытно, что Сталин упорно именует немецкую
армию рейхсвером, хотя она с 1935 года именовалась вермахтом. Скорее всего,
это оговорка, но оговорка не случайная. В сознании Сталина военная верхушка
Германии представ-лялась чем-то отдельным от нового руководства этой страны.
Рейхсвер, в определенном плане, продолжал быть рейхсвером. Кстати сказать,
именно во времена рейхсвера и Веймарской республики, то есть в период
тесного военного сотрудничества СССР и Германии, Тухачевский, Якир и прочие
военачальники активно знакомились с идеологическими наработками некоторых
германских военных. Особенное влияние на них оказала концеп-ция генерала Г.
фон Секта, бывшего сторонником передачи государственной власти в руки армии.
Итак, мы рассмотрели четыре внутрипартийные группировки, сложив-шиеся в
1930-е годы. За каждой из них стоял свой социально-политический проект.
Каждая опиралась на социальный слой, который стремилась сделать
главенствующим. Левые консерваторы ориентировались на партийный аппарат,
национал-большевики - на государственное чиновничество, социал-демократы -
на интеллигенцию, левые милитаристы - на генералитет.
В 1936-1938 годах в ожесточенной битве сошлись, по сути дела, четыре
политические партии. Послушай большевики Сталина в ноябре 1917 года, и эти
партии имели бы возможность отстаивать свою точку зрения в Учреди-тельном
собрании или Всероссийском Совете. Однако в 30-е годы такой возмож-ности уже
не было. Проигравших ждали не мандаты парламентского меньшинства, не места в
"теневом кабинете", а подвалы Лубянки и девять граммов свинца.

Глава 7. "Демон революции" на защите Запада

Реальность троцкистской угрозы

В 30-е годы существовала еще одна советская коммунистическая группировка.
Правда, ее нельзя назвать внутрипартийной, так как центр группы находился
вне самой партии. Речь идет о Троцком и троцкистах.
Некоторые историки уверены, что у изгнанного Троцкого почти не было
сторонников в СССР. Якобы только в больном мозгу подозрительного Сталина
могла существовать троцкистская оппозиция, с треском разгром-ленная в конце
20-х годов.
Но факты, со всем своим упрямством, свидетельствуют об обратном. Конечно, из
открытых троцкистов, тех, кто бушевал во времена нэпа, на свободе оставались
немногие. Но они в большинстве своем продолжали сохранять верность идеям
изгнанного кумира. Даже в лагерях троцкисты имели некую организацию и вели
пропаганду. Через эту пропаганду, через школу троцкизма прошли тысячи
заключенных ГУЛАГа, многие из которых выходили на свободу убежденными
сторонниками Троцкого. Этот факт не отрицается никем из
историков-антисталинистов, однако мало кто признает советских троцкистов
30-х годов как серьезный политический фактор.
Да ведь дело не только в зэках! Троцкий - это действительно фигура,
создавшая мощное направление в марксизме, которое и по сей день поль-зуется
большой популярностью. Так неужели же в СССР не могло быть людей,
симпатизирующих Троцкому? В том числе и в партийно-государст-венном
аппарате, в армии.
Разумеется, они были. Как не поверить "сталинским сатрапам", когда архивные
данные свидетельствуют о том, что технический секретарь ЦК ВКП(б) Е. Коган
сочувствовала Троцкому и передавала ему важную информацию, когда тот
находился в Норвегии. Уже в Норвегии информацию получали ее сестра Р. Коган,
а также некто П. Куроедов. Оба работали шифро-вальщиками в советском
посольстве. И данные обо всем этом публикует не какой-то там "сталинистский
листок", а серьезное академическое издание "Исторические архивы". Их
подтверждают даже симпатизирующие Троцкому историки (В. Роговин), талдычащие
о надуманности репрессий.
Отдельная статья - "генералы от троцкизма", видные оппозиционеры 20-х годов.
Все они покаялись перед партией, кто раньше, кто позже. Но вот насколько
искренним было такое покаяние? Факты (только факты!) свидетельствуют о том,
что для многих оно было только хитрым маневром.
Взять хотя бы Ивана Никитича Смирнова, одного из ближайших соратников
Троцкого. Это был старый большевик, изрядно поднаторевший в революционной
деятельности. Достаточно сказать, что во время граждан-ской войны
организовывал восстания в сибирских городах, с тем чтобы облегчить задачу
Красной Армии, сражающейся с Колчаком. В 1929 году Смирнов раскаялся в своей
оппозиционной деятельности, но уже в 1931 году опять свернул на дорожку
троцкизма. Летом этого года, будучи в заграничной поездке, он, якобы
случайно, встретился в берлинском супермаркете с сыном Троцкого Львом
Седовым. Как писал сам Седов, сообщивший о встрече, они "установили
известную близость взглядов".
Осенью 1932 года Смирнов присылает в "Бюллетень оппозиции", выпус-каемый
Троцким, статью о бедственном положении народного хозяйства в СССР, а также
обильную корреспонденцию.
Лев Седов публично признавал только эти два факта. Остальное было объявлено
ложью организаторов первого московского процесса. Однако Гарвардский архив
Троцкого, открытый для исследователей только в 1980 году, свидетельствует об
обратном. Работавшие в нем историки А. Гетти (США) и П. Бруэ (Франция)
независимо друг от друга обнаружили материалы, свидетельствующие о более
широких контактах Троцкого с его сторонниками в СССР. Связи между Смирновым
и Троцким поддерживались постоянно через двух человек - Гавена и Гольцмана.
Более того, согласно данным архива, именно группировка Смирнова объединила
вокруг себя все другие антисталинские течения, как "левые", так и "правые".
Единый антисталинский фронт составили: "организация И. Н. Смирнова" (в нее
еще входили такие старые соратники Троцкого, как И. Смилга и С.
Мрачковский); группа Стэна-Ломинадзе, лидеры давно разгромленной "рабочей
оппозиции" Шляпников и Медведев, а также Зиновьев и Каменев. Последнее
чрезвычайно важно. Получается, что троцкистско-зиновьевский блок был
все-таки восстановлен, а московский процесс исходил из реальных фактов. Как
явствует из архива Троцкого, Зиновьев и Каменев считали необходимым
установить связь с Троцким (они ее фактически уже установили, контактируя со
Смирновым). И мы знаем только часть правды о контактах этой "сладкой
парочки" с "демоном революции". Историк В. Роговин пишет: "В отношениях
Троцкого и Седова с их единомышленниками в СССР была отлично отлажена
конспирация. Хотя ГПУ вело тщательную слежку за ними, оно не могло
обнаружить никаких встреч, переписки и иных форм их связи с советскими
оппозиционерами. Далеко не все оппозиционные контакты были прослежены и
внутри Советского Союза. Хотя в конце 1932 - начале 1933 года была
осуществлена серия арестов участников нелегальных оппозиционных групп, ни
один из арестованных не упомянул о переговорах по поводу создания блока.
Поэтому некоторые участники этих переговоров (Ломинадзе, Шацкин, Гольцман и
др.) до 1935-1936 годов оставались на свободе".
Мне представляется, что Роговин несколько недооценивает органы ГПУ. Довольно
сложно представить себе, чтобы они постоянно следили за участни-ками
неотроцкистских оппозиций, но не могли обнаружить факты, свидетель-ствующие
о контактах оппозиционеров друг с другом и с Троцким. Даже царская охранка,
получается, действовала более эффективно. Нет, тут скорее заметно нежелание
"органов", возглавляемых Ягодой, вести серьезную борьбу с троцкизмом и
"левыми". Вспомним о том, как "всевидящее око" партии не увидело контактов
Бухарина и Каменева в 1928 году. К тому же вызывают множество вопросов
поблажки, которые зачастую делались в отношении ссыльных и заключенных
троцкистов, да и вообще "политических" всех мастей. Конечно, делались они до
поры до времени, но все же делались.
Так, поначалу многих политических заключенных помещали в особые изоляторы. В
них заключенные сидели в камерах только вместе со своими политическими
единомышленниками. То есть посаженные троцкисты полу-чали уже готовую форму
самоорганизации в условиях заключения. В политизоляторах им жилось
привольно. Там существовали спортивные площадки. Осужденным предоставлялось
право выписывать неограниченное количество книг и журналов, проживать вместе
с женами. Им выдавался усиленный паек, но ассортимент своего питания
политзэки всегда могли расширить - заключенным разрешали закупать с воли
любые продукты и получать денежные переводы в большом количестве.
Ссылка поначалу тоже была для троцкистов чем-то вроде санатория. Журналист
М. Я. Презент фиксировал в своем дневнике встречи с троцкис-тами,
освобожденными из ссылки. Будучи в Сибири, они имели возможность держать
оружие, выписывать из-за границы новые книги и журналы. Так, ссыльный
троцкист Радек вполне легально носил с собой револьвер и получал из-за
границы 12 газет и журналов. С собой в Сибирь он перевез почти всю свою
домашнюю библиотеку. "Когда я ехал на место ссылки, - рассказывал Радек, -
на тройке с начальником ГПУ, а за ним везли на нескольких санях ящики с
книгами, крестьяне думали, что везут золото".
Существуют свидетельства о том, что Ягода был обеспокоен судьбой Зиновьева,
Каменева, Смирнова и иных участников новой, точнее, даже новейшей, левой
оппозиции, сложившейся в 1932 году. По сообщению перебежчика Орлова,
"железный Генрих" испытал облегчение, когда Сталин дал обещание сохранить
жизнь всем предполагаемым участникам процесса 1936 года. Кстати, обращает на
себя внимание то, что осужденных расстре-ляли сразу же после вынесения
приговора, не став даже формально рассмат-ривать их апелляцию, хотя ЦИК
устанавливал для этого обязательный срок - 72 часа. Откуда такая спешка?
Что, осужденные могли убежать? Или Троцкий высадил бы десант для их
вызволения? Нет, очевидно, была реальная возможность того, что осужденным
смягчат меру наказания. А может быть, и освободят через некоторое время.
Следовательно, существовала некая сила, способная вступиться за "левых". И
пока по всем статьям на нее подходит Ягода, активный участник бухаринской
оппозиции.
Ягода не хотел по-настоящему выкорчевывать троцкизм, ибо видел в нем
потенциального союзника во внутрипартийной борьбе. Его
социал-демократическая группа все-таки была слабее и национал-большевиков, и
левых консерваторов. Поэтому он и искал дружбы с троцкистами. А на жесткие
меры по отношению к ним он шел только после давления со стороны иных
политических группировок.
Вообще же по отношению к Троцкому, его соратникам и союзникам в
партийно-государственном руководстве было нечто вроде консенсуса. "Демона
революции" боялись больше, чем кого бы то ни было. И дело здесь не только в
его несомненных политических талантах, а также героическом ореоле "второго
человека после Ленина". Троцкий был наиболее радикаль-ным и последовательным
сторонником проведения прозападной политики, ориентированной на Англию,
Францию и США. Он действительно был агентом иностранных разведок, но не
фашистских, а "буржуазно-демократических". За ним стоял не только самый
левацкий и авантюристический из всех революционных проектов. За ним стояла и
мощь ведущих западных держав.
И когда в 1936 году открылась связь Зиновьева и Каменева с Троцким, и
Сталин, и почти все его противники пришли в ужас. Речь шла уже не только о
политической борьбе, но и о работе на иные страны. То есть о шпионаже очень
высокого уровня. Шпионов такого ранга обычно называют почтительно - "агенты
влияния". Но суть от этого не меняется.
Вот почему по поводу Зиновьева и Каменева в руководстве не возникло никаких
разногласий. Их судили и тут же казнили, осознавая всю опасность левой
оппозиции. А позже расправятся с Бухариным и Рыковым - потому, в первую
очередь, что заподозрят их (и не без оснований) в связи с Троцким и
троцкистами. Именно троцкизм представлялся главным орудием западного
влияния.
Но, может быть, руководство страны демонизировало Троцкого и его союзников?
Может быть, Зиновьев и Каменев, контактировавшие с Троцким, все же были
казнены за собственные убеждения, а то и по прихоти "жесткого" Сталина? Для
ответа рассмотрим вопрос о "западничестве" Троцкого.

Сторонник Антанты

У нас принято много писать о пломбированном вагоне, в котором, поль-зуясь
поддержкой кайзеровской Германии, прибыл в Россию Ленин. Но мало кто писал о
норвежском пароходе "Христиан-Фиорд", в котором Троцкий с группой своих
единомышленников отправился "домой" из эмиграции - при покровительстве
американских властей и попустительстве британской разведки.
Только недавно английская газета "Дейли телеграф" опубликовала
рассек-ре--ченные документы разведслужбы МИ-6, из которых следует, что
англичане имели возможность предотвратить возвращение "демона революции" в
Россию. Более того, поначалу его задержали - по инициативе руководителя
канадского бюро английской разведки Уильяма Вайзмена - в порту Галифакс.
Вайзмен наивно считал, что помогает спасти западный мир от заразы
социалистического радикализма, но лидеры этого самого мира были настроены
более благодушно. За "перманентного революционера" тут же заступился
президент США В. Вильсон, а через некоторое время руководство британской
разведки распорядилось отпустить Троцкого на все четыре стороны. Западные
лидеры еще раньше заключили с Троцким политический договор, согласно
которому он должен был выполнять функцию противовеса якобы прогермански
настроенному Ленину, не желавшему продолжать войну на стороне Антанты. Сам
Троцкий против такой войны не возражал - конечно, при условии, что вести ее
будет новая революционная армия, которая сначала покончит с кайзером (что
отвечало интересам Антанты), а затем разберется и с бывшими "союзниками".
Показательно, что Троцкий прибыл в Штаты в январе 1917 года и пробыл там
чуть больше месяца. Складывается впечатление, что единственной целью его
пребывания там были переговоры с людьми Вильсона.
Поначалу расчеты западных лидеров оправдывались. После победы Октябрьского
переворота Троцкий занял пост народного комиссара иностран-ных дел, и это
дало ему мощные рычаги для противодействия ленинскому "германофильству". При
этом он действовал довольно хитро и никогда не выступал в открытую за войну
с немцами, отдавая себе отчет в том, что она крайне непопулярна в народе. Он
выдвинул идею "ни мира, ни войны", предложив не подписывать мирное
соглашение с Германией как "унизительное для пролетариата", но и не
поддерживать состояние войны, демобилизовав старую армию и приступив к
созданию новой. Такое предложение только кажется идиотским. На самом деле в
нем заключался железный расчет старого провокатора. Троцкий хотел
спровоцировать немцев на широкомасштабное наступление, которое сделает войну
с ними неиз-бежной. При этом сам он не потерял бы имидж социалиста,
выступающего против войны, ведь на ней Троцкий, в отличие от фракции "левых
коммунистов" (Дзержинского, Бухарина и т. д.), публично не настаивал.
И действительно, на первых порах именно эта позиция Троцкого встретила
поддержку большинства. 10-18 января прошел III съезд Советов, согласившийся
с мнением наркоминдела, о чем советская историография всегда скромно
умалчивала, отделываясь фразами типа: "Съезд также одобрил политику
Совнаркома в вопросе о мире и предоставил ему в этом вопросе самые широкие
полномочия" (а никакой единой политики в вопросе о мире в тот момент не было
и в помине). Поддержал Троцкого и ЦК РСДРП(б), несмотря на протесты Ленина,
который отлично понимал, что Троцкий втягивает его в крупномасштабную
внешнеполитическую авантюру.
Окрыленный поддержкой товарищей по партии, Троцкий прибыл в Брест-Литовск,
где шли переговоры о мире. Там он какое-то время эпатировал немецкую
делегацию, требуя признать Советскую Украину и грозя обратиться ко всем
народам мира за поддержкой в борьбе против агрессивных устремлений Германии.
Одновременно по указанию Троцкого большевики развернули мощную агитацию в
немецких и австро-венгерских войсках. Наконец, 10 февраля наркоминдел
провозгласил свою знаменитую формулу "ни мира, ни войны", крайне изумив тем
самым немцев. И через неделю, 18 февраля, Германия начала крупномасштабное
наступление. В тот же день Ленин решительно потребовал заключить мир с
немцами любой ценой и впервые получил поддержку большинства ЦК, напуганного
быстрым продвижением тевтонов - бывшая российская армия была неспособна
сопротивляться и в панике бежала. Но уже на следующий день, 19 февраля,
Франция и Великобритания предложили РСФСР крупную финансовую и военную
поддержку с одним только условием - продолжать войну с кайзером. Сторонники
"революционной войны" тут же воспряли духом и решили не спешить с
заключением мира. Более того, 22 февраля ЦК принял предложения Антанты, и
Россия встала на пороге грандиозной бойни за англо-французско-американские
интересы. Совершенно очевидно, что полностью деморализованная событиями 1917
года старая армия не смогла бы победить тогда еще мощную немецкую военную
машину. Она бы закидывала трупами наступавших немцев, как можно дольше
отвлекая их внимание от Западного фронта.
Ситуацию переломила только личная воля Ленина, 23 февраля добивше-гося-таки
принятия германских условий мира, гораздо более тяжелых, чем те, которые
выдвигались поначалу. ЦК с большой неохотой поддержал своего вождя, опасаясь
его угроз подать в отставку и обратиться за поддержкой к народу. При этом
Троцкий вел себя предельно хитроумно - он выступил со следующим заявлением:
дескать, по совести надо бы объявить обнаглевшей Германии революционную
войну, однако сейчас в партии раскол и она невозможна. Позицию главного
советского дипломата поддержали Дзержинский и Иоффе. В результате выиграл
Ленин. Дальше все развивалось в соответствии с его волей - VII Чрезвычайный
съезд партии большевиков (6-8 марта) и IV съезд Советов (14 марта)
высказались за принятие немецких условий - несмотря на яростное
сопротивление левых коммунистов и левых эсеров.
Однако Троцкий на этом не успокоился. Он продолжал лоббировать идею союза
РСФСР и Антанты, причем на весьма непростых для России условиях. Нарком был
готов на то, чтобы обеспечить союзникам контроль над нашими железными
дорогами, предоставить им порты Мурманска и Архангельска с целью ввоза
товаров и вывоза оружия, разрешить допуск западных офицеров в Красную Армию.
Более того, "демон революции" предлагает осуществить интервенцию Антанты в
Россию по... приглашению самого Советского правительства. Да, такое
предложение неоднократно и вполне официально обсуждалось на заседаниях ЦК. В
последний раз это произошло 13 мая 1918 года, a уже 14 мая Ленин зачитывал
во ВЦИК сообщение советского полпреда в Берлине Иоффе, уверявшего в
отсутствии у кайзеровской Германии каких-либо агрессивных намерений.
Троцкий уже откровенно выступал за войну на стороне союзников - 22 апреля он
заявил, что новая армия нужна Советам "специально для возоб-нов-ления
мировой войны совместно с Францией и Великобританией против Германии". На
"просоветскую" интервенцию очень надеялись многие деятели Антанты, и в этих
надеждах их поддерживали западные представители в РСФСР. Так, британский
представитель Б. Локкарт считал необходимым заключить с большевиками
детально разработанный договор и "доказать им делами, что мы готовы, хотя и
не поддерживая напрямую существование Советов, не бороться с ними
политическим путем и честно помогать им в трудно начинающейся реорганизации
армии".
Пробный шаг был сделан уже 2 марта, когда Мурманская народная коллегия,
являвшаяся коалиционным (Советы, земства и т. д.) органом местной власти и
возглавлявшаяся сторонником Троцкого А. Юрьевым, "пригласила" в город две
роты солдат английской морской пехоты. Сделано это было по благословению
самого наркоминдела. 1 марта коллегия прислала в Совнарком телеграмму,
спрашивая, принять ли военную помощь, предло-женную руководителем союзной
миссии контр-адмиралом Т. Кемпом (тот предлагал высадить в Мурманск войска с
целью защиты его от возможного наступления немцев). Ответил мурманским
властям Троцкий: "Вы обязаны незамедлительно принять всякое содействие
союзных миссий". На следующий день английские военные моряки в количестве
150 человек вошли в город (к началу мая иностранных солдат будет уже 14
тысяч человек).
5 марта Троцкий официально встретился с английским и американским
представителями - Б. Локкартом и Р. Робинсоном. На встрече он объявил о том,
что большевики готовы принять военную помощь Антанты. А 11 марта, во время
проведения IV съезда Советов, президент США Вильсон прислал телеграмму, в
которой обещал РСФСР всемерную поддержку в деле защиты ее суверенитета -
ясно от кого. Но политические весы уже слишком сильно склонились на сторону
Ленина, и от помощи в конечном итоге отказались. Троцкий же в скором времени
был снят со своего поста, который занял более управляемый Чичерин.

Лоббист иностранного капитала

Касаясь проблемы "советского западничества", было бы весьма умест-ным
вспомнить о том, что в 20-е годы прошлого века Троцкий был горячим
поборником интеграции экономики СССР в систему международного хозяй-ства,
которая тогда была сугубо капиталистической. В 1925 году он, неожи-данно для
многих, предложил весьма любопытный план индустриали-зации страны. Согласно
этому плану, промышленная модернизация СССР должна была основываться на
долгосрочном импорте западного оборудо-вания, составляющем от 40 до 50% всех
мощностей. Импорт сей следовало осуществлять за счет экспорта
сельскохозяйственной продукции. Кроме того, предполагалось активно
задействовать иностранные кредиты.
Обращает на себя внимание то, что Троцкий предлагал наращивать советский
экспорт за счет развития фермерских капиталистических (!) хозяйств. То есть
в данном вопросе он встал на одну линию с Бухариным, который бросил призыв:
"Обогащайтесь!". Подобная эволюция "вправо" позволяла Троцкому заключить
союз с Бухариным и Сталиным, в то время категорически выступавшим против
свертывания нэпа (на этом настаивали ультралевые - Зиновьев с Каменевым).
Тем более что сам Троцкий в 1925 году занимал нейтральную позицию, облегчая
Сталину и Бухарину борьбу с Зиновьевым и Каменевым. Кто знает, как тогда
пошел бы ход истории...
Но в 1926 году бес мировой революции снова стукнул Троцкого в ребро, и он
примкнул к левой оппозиции, что окончилось для него колоссальным проигрышем
и в конечном итоге высылкой из страны.
Позднее Троцкий уже ни слова не говорил о фермерах и капиталисти-ческом
развитии села, однако ориентацию на включение СССР в экономи-ческую систему
мирового капитализма он так и не сменил. Призывы к ней периодически
появлялись в так называемом "Бюллетене оппозиции" - печат-ном органе
зарубежных троцкистов.
Здесь впору задаться вопросом - что же заставило Троцкого, столь яростного
врага мирового капитала, возлагать столь большие надежды на этот самый
капитал? Ведь не был же он, в самом деле, сторонником рестав-рации
капитализма в СССР... Ясно, что эта реставрация не могла устроить Троцкого
как конечная цель, но она же могла казаться ему весьма действен-ной как
средство ликвидации "плохого" советизма ради "хорошего".
Наблюдая усиление сталинского национал-большевизма, грозящее полным
забвением мировой революции в пользу "узконационального" строительства
социализма в одной отдельно взятой стране, Троцкий постоянно думал о
союзниках в борьбе против сталинизма. О настоящих союзниках, а не о
Зиновьеве с Каменевым. Таковых он мог отыскать только за пределами СССР. Как
и в 1917-1918 годах, ими оказались страны западной демократии, которым было
невыгодно долгосрочное усиление советской державы. Но оно же было невыгодно
и Троцкому, ибо уводило советских коммунистов в сторону от разлюбезной его
сердцу мировой революции.
Союз Троцкого и западных капиталистов не мог быть равноправным, ведь в 20-е
годы певца перманентной революции уже оттерли от реальной власти. Он
представлял собой всего лишь оппозиционера, пусть и всемирно известного. В
подобных условиях таким людям, как Троцкий, обычно бывает не до
щепетильности, и они могут пойти на самые разные "финты". В том числе и на
предательство идеи во имя ее же самой. Нужно было идти на громаднейшие
уступки Западу, одной из которых была бы капитализация советской экономики.

Предатели на марше

Подобная логика заставила Троцкого в 30-е годы стать обычным стукачом. В
эмиграции он предавал своих вчерашних товарищей по борьбе, сообщая
американской администрации информацию о секретных агентах Коминтерна и о
сочувствующих "сталинистским" компартиям. В конце прошлого века были
опубликованы рассекреченные (за сроком давности) материалы госдепа,
свидетельствующие о теснейшем сотрудничестве Троцкого с амери-канцами. Так,
13 июля 1940 года "демон революции" лично передал американ-скому консулу в
Мехико список мексиканских общественно-политических деятелей и
государственных служащих, связанных с местной промосковской компартией. К
нему прилагался список агентов советских спецслужб. Через пять дней, уже
через своего секретаря, Троцкий предоставил подробнейшее описание
деятельности руководителя нью-йоркской агентуры НКВД Энрике Мартинеса Рики.
Помимо всего прочего Лев Давидович тесно сотрудничал с пресловутой Комиссией
по антиамериканской деятельности палаты предста-вителей США, всегда стоявшей
в авангарде антикоммунизма и антисо-ветизма.
Простейшая логика подсказывает, что Троцкий не мог сдавать опытных агентов
советской разведки, не имея своей агентуры в НКВД. Очевидно, в "органах",
как и в других структурах СССР, у него всегда были искренние пособники.
Достаточно вспомнить хотя бы упомянутого уже Блюмкина, занимавшего
ответственный пост в ОГПУ. Причем обращает на себя внимание та быстрота, с
которой его расстреляли. 31 октября 1929 года был выдан ордер на арест этого
авантюриста, а 3 ноября коллегия ОГПУ уже приговорила его к высшей мере. А
ведь Блюмкин начал давать показания о встречах в Турции с Троцким и его
сыном. Складывается впечатление, что эти показания были очень невыгодны тем
высокопоставленным чекистам, которые также имели тайные контакты с "демоном
революции".
Предательство Троцкого не было каким-то исключением. Многие другие
"пламенные революционеры", недовольные сталинской "контрреволюцией", также
вполне успешно стучали на своих товарищей. В этом плане особенно выделяется
Вальтер Кривицкий (Самуил Гинзберг), в середине 30-х годов бывший
руководителем советской военной разведки в Западной Европе. Осознав
"пагубность сталинизма", сей деятель сбежал на Запад, где стал громогласно
обличать "тиранию" Сталина. Различные леваки и социал-демократы с радостью
ухватились за эти разоблачения. Однако западным спецслужбам нужно было
кое-что посущественнее. И, немного покочевря-жившись, Кривицкий дал им
всеобъемлющую информацию секрет-ного характера. Его биограф Б. Старков,
несмотря на все сочувственное отноше-ние к, так сказать, предмету
исследования, все же признал: "...Он был вынужден фактически предать своих
товарищей... Как сообщает Г. Брук-Шефферд, он передал около 100 фамилий
своих агентов в различных странах, в том числе 30 в Англии. Это были
американцы, немцы, австрийцы, русские - бизнесмены, художники, журналисты"
("Судьба Вальтера Кривицкого").
Впрочем, были и такие "пламенные революционеры", которые сотрудни-чали с
западными разведками еще задолго до сталинизма. В качестве примера можно
привести жизненный путь Ф. Ф. Раскольникова, типичного представителя
разгромленной Сталиным ленинской гвардии. Раскольников известен своим
"смелым" письмом на имя Сталина, в котором он, находясь во Франции, обличал
его "преступления против революции". Прославился этот несгибаемый большевик
и своим поведением на посту командующего Балтфлотом - в тяжелейшие для
страны дни он, вместе со своей семейкой, вел роскошную жизнь на глазах всего
Кронштадта, чем в немалой степени спровоцировал известный мятеж тамошнего
гарнизона. После мятежа партия доверила психически неуравновешенному
Раскольникову возглавлять Главрепертком, и находясь на этом посту, тот чуть
было не застрелил драма-турга М. А. Булгакова.
Крайне интересен такой эпизод из жизни Раскольникова, как нахождение его в
1919 году в английском плену. Попав туда, он был перевезен в Лондон, где его
переводчиком работал знаменитый Локкарт. Именно он добился того, что
Раскольникова обменяли на пленных английских матросов и освободили еще до
отправки в Россию. Ожидая возвращения "на родину", Раскольников вел
привычный для себя образ жизни, обитая в роскошных гостиницах, нося дорогие
костюмы и посещая лондонские театры. В этом ему способствовал все тот же
Локкарт. Уже в 1937-1938 годах, будучи советским полпредом в Болгарии,
Раскольников неоднократно встречался с Локкартом, что наводит на вполне
определенные мысли. "Таким образом, - отмечает А. М. Иванов в работе "Логика
кошмара", - прославленный герой на поверку оказывается вульгарным английским
агентом, и не случайно бедный невозвращенец жил в 1939 году на фешенебельных
французских курортах на Ривьере".
Вот еще один пример невозвращенца-"ленинца" - Александр Бармин. Будучи
поверенным СССР в делах Греции, сей "пламенный революционер" разочаровался в
сталинизме и решил остаться на Западе. В эмиграции он даже вступил в контакт
с Троцким, но затем отвернулся от коммунизма вообще. В 1945 году Бармин
опубликовал книгу "Один, который выжил", где уже воспевал западную
демократию и частное предпринимательство. Более того, он даже поступил на
работу в американскую спецслужбу.
Несколько более сложную позицию занял невозвращенец Александр Орлов
(Фельдбин), изнывавший под "сталинским игом" в советской разведке.
Избавившись от него, этот "верный ленинец" написал письмо Ежову, в котором
пригрозил, что, если его не оставят в покое, он выдаст "западникам" 62
советских агента и расскажет о всех крупных операциях НКВД. Орлова не
тронули, и до смерти Сталина он хранил молчание, вполне обоснованно опасаясь
мести. Но в 1953 году "тиран" умер, и наступили времена хрущев-ского
либерализма. Тогда Орлов осмелел и рассказал все, что ему известно о
деятельности советской разведки, заодно облив Сталина помоями. При всем при
том он продолжал оставаться большим почитателем Ленина, вплоть до 1973 года.

Красное западничество как феномен

Изучая политическую историю XX века, неизбежно приходишь к мысли о том, что
левый экстремизм просто обречен эволюционировать в сторону западного
либерализма. В этом великолепно убеждает и пример Троцкого, и пример
Бухарина. Последний в 1918 году был крайне левым, а в 20-е годы превратился
в сторонника развития рыночных отношений. Причем законо-мерность подобной
эволюции подтверждает не только отечественный опыт, но и пример зарубежных
компартий. Так, Иосип Броз Тито, лидер югослав-ских коммунистов, начал свое
противостояние Сталину, выступая именно с позиций "возврата к ленинизму". На
заседании политбюро ЦК компартии Югославии, прошедшем 1 марта 1948 года,
вполне в троцкистском духе гово-рилось о перерождении СССР и утверждалось:
"...Восстановление русских традиций - это проявление великодержавного
шовинизма. Празднование 800-летия Москвы отражает эту линию... навязывается
только русское во всех областях жизни... Политика СССР - это препятствие на
пути между-народ-ной революции..." Это уже позже, после разрыва с Союзом,
титовцы пойдут на либерально-рыночные реформы и станут сотрудничать с
Западом, а первоначально все начиналось с критики сталинской
великодержавности и "национальной ограниченности".
Показателен пример еще одного левого экстремиста - Мао Цзэдуна - творца
"культурной революции". Вдоволь порассуждав о пользе ядерной войны для
мировой революции, поразоблачав СССР в контрреволюционности и отправив на
тот свет десятки миллионов китайцев, Мао в начале 70-х годов пошел на
стратегический союз с США, который был сорван только после его смерти,
разгрома левацкой "банды четырех" и прихода к власти прагматика Дэн Сяопина.
Все это не случайно - р-р-революционная горячка и левачество так же вредны,
как и рыночно-демократические эксперименты. Из леваков скорее всего выйдет
либерал или агент западных спецслужб, ибо "троцкистов" всех мастей и
"капиталистов" объединяет подчеркнутая ненависть к традиционным ценностям и
национальной самобытности.
К сожалению, смерть Сталина помешала вытравить до конца утопизм,
космополитизм и экстремизм некоторых положений Марксова учения, которые дали
свои ядовитые всходы в 50-80-х годах. Левый экстремизм бывшего троцкиста
Хрущева был проявлением "синдрома мировой революции". Стремительное
политическое наступление на Запад, чуть не приведшее к мировой войне,
сопровождалось заигрыванием с ним же и заимствованием многих его
цивилизационных установок. Воспроизводилась "старая добрая" модель поведения
Троцкого, парадоксальным образом сочетающего антизападную революционность и
западничество. Но, в отличие от своих предшественников, советские
неотроцкисты все-таки победили - хрущевизм, временно остановленный
осторожными брежневскими партаппа-ратчиками, возродился при Горбачеве. Тогда
начались разговоры о "ленинском социализме", о том, что "революция
продолжается". Произошла реабилитация Троцкого и иже с ним. Окончилось все,
правда, торжеством в России самого дикого и прозападного капитализма. Но
ведь примерно того же и хотел Троцкий.
Сознание Троцкого было сформировано на основе преклонения перед буржуазным
Западом, его научно-промышленной мощью. Троцкий не верил в то, что Россия
способна сама построить социализм или хотя бы серьезно поднять свое
хозяйство. "Отстояв себя в политическом и военном смысле как государство, -
писал он в 1922 году, - мы к созданию социалистического общества не пришли и
даже не подошли. Борьба за революционно-государственное самосохранение
вызвала за этот период чрезвычайное понижение производительных сил;
социализм же мыслим только на основе их роста и расцвета... Подлинный подъем
социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы
пролетариата в важнейших странах Европы" ("Программа мира").
Сердце Троцкого принадлежало Западу, в особенности - США, с чьими
спецслужбами он сотрудничал на закате своей жизни. Еще до событий 1917 года
"демон революции" предсказывал их хозяйственное и культурное домини-рование
во всем мире. Вот отрывок из его воспоминаний об "открытии Америки" в 1916
году: "Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе
капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эсте-тическая
теория кубизма, а в сердцах - нравственная философия доллара. Нью-Йорк
импонировал мне, так как он вполне выражает дух современной эпохи".
И надо сказать, что Западу Троцкий тоже импонировал. В том числе - и
некоторым западным капиталистам. Вообще, как это ни покажется странным, но
многие деловые круги на Западе были весьма заинтересованы в развитии
революционного движения. Марксисты были убеждены в необходимости и
неизбежности отмирания как наций, так и государств. Поэтому они своей
деятельностью способствовали стиранию национально-государственных различий,
что на руку транснациональному капиталу. К тому же на револю-циях в
некоторых странах можно очень неплохо поживиться, используя свои связи среди
самих революционеров.
Еще в начале XX века Троцкий активно сотрудничал с немецким
социал-демократом Гельфандом Парвусом, который по совместительству успешно
торговал. Одно вовсе не мешало другому. Так, прогрессивное требование
создания "Соединенных штатов Европы", которое упорно выдвигал Троцкий,
весьма отвечало интересам зерноторговцев, способствуя устранению таможенных
барьеров. "Таможенные барьеры стали препятствием для исторического процесса
культурного объединения народов, - писал Парвус. - Они усилили политические
конфликты между государствами".
Очень любопытные данные, подтвержденные источниками, приводит американский
историк Э. Саттон в книге "Уолл-стрит и большевистская революция". Согласно
ему, Троцкий имел теснейшие контакты с банковскими кругами Америки. Связь
осуществлялась через его родственника Абрама Животинского, некогда бывшего
банкиром в Киеве, а потом эмигри-ровавшего в Стокгольм. Сам Животинский был
настроен антисоветски, но охотно помогал "молодой советской республике" в
заграничных операциях с валютой.
Когда Троцкий снова оказался в эмиграции, на этот раз уже по воле "красного
царя", капиталисты не оставили в беде своего яростного обли-чителя.
Буржуазная пресса охотно предоставила ему страницы своих изданий. "Демон
революции" печатался даже в люто реакционной газете лорда Биверб-рука,
обосновывая это тем, что у него якобы нет денег. Однако биограф Троцкого и
его искренний почитатель И. Дейчер признается, что бедность его кумиру
никогда не грозила. Только проживая на Принцевых островах, он имел доход
12-15 тысяч долларов в год. В 1932 году буржуазная газета "Сатердей ивнинг
пост" заплатила ему 45 тысяч долларов за издание книги "История русской
революции".
Закон всех деловых людей гласит: "Ты - мне, я - тебе". Лев Давидович тоже
частенько помогал представителям столь ненавистной ему "мировой буржуазии".
Так, в 1923 году он оказал весьма своевременное содействие семейной фирме
американских предпринимателей Хаммеров "Эллайд америкэн", точнее, ее
московскому филиалу "Аламерико". Наркомат внешней торговли тогда склонялся к
мысли аннулировать привилегии, которые совет-ское правительство дало этим
предприимчивым буржуа. Инспекция наркомата после проверки счетов Арманда
Хаммера установила, что "Аламерико" полу-чает чрезмерные прибыли. Оказалось,
что она списывает огромные суммы на личные расходы, предоставляет
необоснованные скидки партнерам и перечисляет деньги третьим лицам. Договор
компании с Фордом, по кото-рому Хаммеры осуществляли посредничество в деле
продажи тракторов в Советскую Россию, был признан "вредным" и "наносящим
ущерб" нашей стране. Был принят компромиссный вариант. "Аламерико" должна
была сойти со сцены, но не сразу. Ей позволили торговать лицензиями, получая
от этого повышенные комиссионные, но до тех пор, пока она не окупит расходы.
Некоторое время фирма должна была сотрудничать с Фордом, но под строгим
контролем особых советских организаций. Вскоре возникла одна из них,
"Амторг", руководитель которой И. Хургин объявил, что берет на себя деловые
связи Хаммеров с Фордом.
Отец знаменитого Арманда Хаммера, Джулиус, навестил тогда еще всесильного
Троцкого. Они были хорошо знакомы по совместной подрывной деятельности,
осуществляемой в Нью-Йорке в январе 1917 года. Тогда Троцкий еще не был
большевиком, но многое сделал для активизации левого крыла Социалистической
партии США, в которой состоял Джулиус Хаммер. Хаммер попросил вождя Красной
Армии помочь поддержать его посреднические контакты с Фордом. Ну и "как не
пособить родному человечку"? Троцкий сделал все от него зависящее, и Хургину
приказали держаться Хаммеров. Наверное, тот проявил несговорчивость,
поскольку через некоторое время его труп, обвешанный цепями, извлекли из
озера Джордж (штат Нью-Йорк).
Приходится признать, что контакты Зиновьева и Каменева с Троцким были одной
из причин начала массового террора. Не казнить их было нельзя, но сам факт
казни старых большевиков создавал важный прецедент. Руководство перешло
некоторую черту, после которой уже никто не мог рассматриваться в качестве
фигуры неприкосновенной ввиду прежних заслуг и принадлежности к "ленинской
гвардии".
Раньше старых большевиков из ленинского окружения рассматривали как неких
божеств, входящих в состав блистательного пантеона. Исключение составлял
Троцкий, но он-то как раз и не был старым большевиком. В партию "демон
революции" вступил только летом 1917 года. То ли дело Зиновьев, Каменев,
Бухарин, Рыков. Пусть они и пали с вершин пантеона, переместив-шись на
уровень второстепенных божеств, ореол вокруг них все же сохранялся. Теперь
боги были низвергнуты на землю.

Глава 8. Под прицелом - Сталин

Компрометация Молотова

В августе 1936 года прошел первый московский процесс. На скамье подсудимых
собрали участников единого антисталинского блока, сложив-шегося в 1932 году:
Зиновьева, Каменева, Смирнова, Мрачковского и т. д. Подсудимые много
рассказывали о своих подлинных и мнимых прегреше-ниях, создавая весьма
эффектную амальгаму. Среди прочих преступлений была и подготовка терактов
против руководителей партии и государства. И тут произошла маленькая
сенсация. Заговорщики не назвали в числе объектов покушения Молотова,
бывшего вторым лицом в советской иерархии.
Само собой, это было не случайно. По логике тех лет, отсутствие Молотова в
списках кандидатов в жертвы могло означать только то, что он не
представ-ляет особой опасности для террористов. А если Молотов не опасен,
то, может быть, он и сам действовал заодно с врагами? Именно такими
вопросами задавались люди, читавшие отчет о судебном процессе.
Кому-то было очень выгодно скомпрометировать Молотова. Очевидно, такая
компрометация была первым шагом к началу шельмования предсе-дателя
правительства. А само шельмование должно было завершиться паде-нием этого
политического исполина. И уж само падение неминуемо привело бы его на скамью
подсудимых.
Возникает вопрос - кому же было выгодно красноречивое молчание подсудимых,
не включивших Молотова в почетный список будущих жертв?
Историки-антисталинисты, по старой своей привычке, валят все на Сталина. При
этом сам Молотов объявляется верным и кровожадным сталинским сатрапом.
Ответ всегда дается невразумительный. Наиболее вдумчивые антистали-нисты
пытаются выискать какие-то разногласия между Сталиным и Моло-то-вым по
вопросу текущей политики. Иногда ссылаются на данные невозвра-щенца Орлова,
который уверял, что Молотов был категорически против организации процесса
над Зиновьевым и Каменевым.
Вот уж позвольте не поверить! Чтобы Молотов жалел Зиновьева и Каменева? Это
уже фантастика. Причем антисталинисты опять же противоречат сами себе. То у
них Молотов - кровавый сатрап, а то прямо какой-то либерал-правозащитник.
В. Роговин с превеликой осторожностью допускает более правдоподоб-ную
версию, согласно которой Молотов серьезно расходился с вождем по вопросам о
концепции народного фронта. Вячеслав Михайлович был против объединения
коммунистов с социал-демократами и иными центристами, поэтому и рассорился с
Иосифом Виссарионовичем. Но ведь в том-то и дело, что и сам Сталин не был
горячим поборником идеи народного фронта. Ему эту, как показала практика,
совершенно проигрышную идею навязали.
В 1934 году в Коминтерне резко усиливаются позиции Г. Димитрова, блестяще
выигравшего поединок с Герингом на процессе о поджоге рейх-стага. У
Димитрова были свои представления о перспективах развития комму-нистического
движения. В апреле - июне 1934 года Димитров настойчиво пытался убедить
Сталина отказаться от прежней теории "социал-фашизма", отождествляющей
социал-демократов и фашистов. 1 июля он написал вождю письмо, в котором
спрашивал, верна ли по-прежнему жесткая линия в вопросе о социал-демократии.
Сталин ответил, что верна.
А уже 27 июля 1934 года во Франции коммунисты и социалисты подписали пакт о
единстве действий против фашизма. Но ведь никакого курса на создание
народного фронта тогда не проводилось. Что же, Москва никак не
контролировала французских коммунистов, предоставляя им полную свободу
политических маневров? Рушится миф о контроле ВКП(б) над Коминтерном?
А если взглянуть на это с другого боку? Если признать, что Сталин тогда еще
не имел единоличной власти и был вынужден считаться с мнением неких
влиятельных политических сил? Вот тогда все становится на свои места.
Дальнейшее развитие событий только подтверждает явное нежелание Сталина
соглашаться с идеей народного фронта. Он тянул до октября, когда Димитров
написал ему нечто вроде ультиматума. 15 октября Сталин получает от него
письмо, в котором болгарский коминтерновец резко критиковал руководство
самого Коминтерна (то есть того же Сталина) и требовал решительного поворота
в сторону объединения с социал-демократами. Через десять дней Сталин ответил
Димитрову согласием. Но даже и тогда он дотянул созыв очередного, VI
конгресса Коминтерна (на котором и планировалось принять новую концепцию) до
мая 1935 года. Очевидно, за это время вождь пытался противодействовать
сторонникам народного фронта. Уже на самом конгрессе Сталин вел себя
подчеркнуто отстраненно. Он не выступал с речами и докладами и почти не
присутствовал на заседаниях. За месяц работы конгресса Сталин появился там
один, от силы - два раза, причем садился в президиум так, чтобы его
закрывала колонна.
Совершенно очевидно, что сломить упорное сопротивление Сталина могла только
очень влиятельная сила в партии и государстве. Ни Димитрову, ни кому бы то
ни было из руководства Коминтерна такое было не под силу. Логичнее всего
предположить, что таковой силой были левые консерваторы. Вряд ли кто-то иной
мог добиться таких политических побед над вождем.
Регионалы были крайне напуганы укреплением фашизма. Война их явно не
устраивала, она была бы концом спокойного и привольного хозяйничанья в их
"уделах". В этом левые консерваторы были едины со Сталиным, который не хотел
войны, исходя из общенациональных интересов. Поэтому и он, и они считали
нужным сближаться с западными демократиями, пытаясь выстроить систему
коллективной безопасности. Но Сталин полагал, что войны можно избежать и
путем сближения с Германией. Как гибкий политик, он считал необходимым иметь
несколько вариантов, с тем чтобы можно было выбирать, исходя из смены
внешнеполитической ситуации.
Вот этот подход и не могли взять на вооружение левые консерваторы. К тому же
многие из них были настроены крайне германофобски, чему в определенной мере
способствовало этническое происхождение некоторых из них. Так, С. Косиор,
этнический поляк, был ярым ненавистником немцев. Во время дискуссий,
развернувшихся вокруг заключения мира в Бресте, он занял совершенно
антиленинские позиции, при этом не будучи "левым комму-нистом".
Приведу любопытный отрывок из воспоминания Косинова - помощника Косиора.
Тому было поручено написать биографию своего босса. Стара-тельный помощник
решил собрать побольше материала из, так сказать, первоисточника. Он провел
несколько вечеров в беседах с Косиором, который вспоминал вехи своей жизни.
И вот разговор зашел о событиях 1918 года. Между начальником и подчиненным
состоялся такой диалог:

"- Как вы, Станислав Викентьевич, могли не понять правильность позиции В. И.
Ленина в этом вопросе? Ведь вы так близко к нему стояли, жили одними
мыслями - и вдруг какое-то сомнение.
- Вам этого не понять, Косинчик, для вас история решается очень просто.
- Так вы же, Станислав Викентьевич, левым никогда не сочувствовали, и вдруг
ваши позиции сошлись.
- Да что вы, Косинчик, понимаете в психологии человека? Не все в душе
человека отображается так прямолинейно. Левые тут ни при чем. Дело
происходило много сложнее. Очевидно, какое-то влияние на меня имело
настроение Дзержинского, позицию которого я никак не связывал с позицией
левых...
- А как Ленин воспринял вашу ошибку?
- Воспринял он правильно. Как всегда, Ленин был непримирим к любым
колебаниям. Сначала был страшно возмущен. И лишь позже стал мягче:
"Ненависть к немецким империалистам вас ослепила, - сказал он. - А в
вопросах политики надо иметь трезвый ум и не идти на поводу у чувств. Ну что
же, ненавидите немецких захватчиков, поедете на Украину!".

Между прочим, ситуация на Украине была довольно специфической. Очень сильные
позиции здесь имели выходцы из тамошней партии левых эсеров, именовавших
себя "боротьбистами". Так, одно время бывший "боротьбист" Любченко
возглавлял Совнарком республики. По многим данным, именно он был одним из
самых ярых противников Сталина в Украин-ской компартии. А ведь левые эсеры
были в свое время горячими поборни-ками революционной войны с кайзеровской
Германией. В этом они сходи-лись и с левыми коммунистами, на чьих позициях
стоял и Косиор.
Явно не отличался любовью к немцам и латыш Эйхе. В 1934 году он
сигнализировал в ЦК "о саботаже по хлебоуборке и активизации фашистских
проявлений на почве получения гитлеровской помощи". "Саботаж" и
"активизация" якобы имели место в колонии советских немцев, живущих в
Западной Сибири. По собственной инициативе Эйхе направил на территорию
проживания немцев спецвойска НКВД, устроившие там массовые расстрелы.
Понятно, что красные бароны просто не были способны вместить в себя
сталинскую диалектику международных отношений. Они думали-думали, да
придумали (с подачи таких международных деятелей комдвижения, как Димитров)
дополнить усилия по сближению России с Англией и Францией еще и усилиями по
сближению с европейской социал-демократией. Последняя как раз и
ориентировалась на страны западной демократии, будучи в восторге от тамошней
политической и экономической системы. Сталин же предпочитал договариваться
не со слугами, а с хозяевами - деловыми и военными кругами Англии и Франции.
Он и от них-то не ожидал особых результатов, но объединение с эсдеками
считал просто "дохлым номером". И был прав. В Испании, где победил Народный
фронт, левые социал-демократы попытались "немедленно скопировать опыт
Ленина, а правые - просто-напросто сдали летом 1939 года Мадрид войскам
генерала Франко. А во Франции, где также было создано правительство
Народного фронта, сами социалисты уже в 1937 году разорвали пакт о единстве
действий с коммунистами. Народный фронт возник еще в далекой Чили, но и там
от него тоже не было особого проку.
Сталина частенько поругивают за его нелюбовь к социал-демократии. Вспоминают
о том, как он отождествлял ее с фашизмом. Уверяют, что разреши вождь
немецким коммунистам союз с социал-демократами, и не было бы Гитлера, а
значит, не было бы и войны. Эти "соображения", чрезвы-чайно распространенные
в дурную эпоху перестройки, не учитывают многих исторических реалий. Начать
хотя бы с того, что и сами европейские социал-демократы отождествляли
коммунистов с фашистами. Так же, как и Сталин. Ими был даже изобретен
термин - "коммуно-фашизм". Они отличались крайне антисоветским настроем и
где только возможно мешали сближению с нашей страной. Особенно вредной была
позиция немецких эсдеков, всячески пытающихся сорвать советско-немецкое
военное сотрудничество. Их активисты даже подговорили в 20-е годы грузчиков
Гамбургского порта разбить несколько ящиков с военными грузами, тайно
доставляемыми из СССР. Когда ящики были разбиты и их содержимое стало
достоянием публики, социал-демократы немедленно устроили скандал в
парламенте.
С такими "союзничками" было бы очень сложно остановить Гитлера. Но
представим себe, что в Германии возник бы народный фронт и из него вышел бы
какой-нибудь толк. Фюрера бы к власти не пустили, но к ней пришли бы именно
социал-демократы, бывшие намного сильнее коммунистов. Вот тогда в Европе и
образовался бы единый антисоветский фронт, включающий в себя три наиболее
развитые промышленные державы - Англию, Францию и Германию. Веймарская
республика все же не порывала своих дружеских связей с Россией, но абсолютно
прозападная социал-демократия сделала бы это легко. Используя промышленный
потенциал Германии, воссоздав ее армию, объединенная антисоветская коалиция
двинулась бы на СССР. И в армии захватчиков нашлись бы места и нацистам, и
коммунистам, и, само собой, социал-демократам. Вспомним, что на стороне
Гитлера вполне дисциплинированно воевали бывшие коммунисты и
социал-демократы. А почему бывшие нацисты не могли также дисциплинированно
воевать под чутким руководством социал-демократов?
Война грянула бы намного раньше, где-нибудь в начале 30-х годов. И надо ли
напоминать о состоянии нашей армии в то время? А так приход Гитлера к власти
запутал геополитическую ситуацию в Европе. Западные демократии оказались меж
двух огней - национал-большевистской Россией и национал-социалистической
Германией. Им пришлось маневрировать, сближаясь то с первой, то со второй и
при этом еще и науськивая их друг на друга. Эта сложность, по большому
счету, и затянула развязку с мировой войной. Веймарская же республика все
равно дышала на ладан. И приход там к власти левых сил во главе с
антисоветски настроенными социал-демократами сделал бы ситуацию довольно
однозначной - в плане развязывания войны против СССР. Ведь не секрет, что
западные демократии считали своим главным врагом именно красный Восток.
Но почему социал-демократы все же пошли на союз с коммунистами, одобрив идею
народного фронта? Просто им захотелось получить лишнюю политическую выгоду.
Чем враждовать, сталкиваясь лоб в лоб, и получать шишки, рассуждали вожди
Социалистического интернационала, лучше уж коммунистов обмануть, войти с
ними в союз, а потом и подчинить своей воле, используя собственное
преимущество. Это и попытались сделать французские и испанские социалисты. У
них, правда, ничего не получилось, тут Сталин был начеку. Но страны свои они
подразвалить успели. В результате испанским социалистам "дал пинка" Франко,
а французским - Гитлер. "Финита ля комедия".
Вот против этой комедии и выступал Сталин. А то, что против нее был и
Молотов, явно опровергает версию о наличии у него серьезных разногласий с
вождем. Молотов вообще был самым сильным звеном в цепи сталинского
окружения. Отдалять столь сильного соратника от себя, компрометировать его
было бы безумием. Конечно, между Молотовым и Сталиным существовали некоторые
разногласия в вопросах теории, например в формулировке основного принципа
социализма. Но они не были острыми и не касались вопросов текущей политики.
Сталин вообще не очень-то жестко относился к разным идеологическим
излишествам. Для того чтобы отказать в доверии Молотову, нужны были более
актуальные вещи. После войны Молотов самочинно стал делать уступки западным
странам, вот тогда (никак не раньше) Сталин выступил против него. И то их
ссоpa не была вынесена из избы, а самого Молотова не сняли с поста и не
репрессировали.
По всему выходит, что в компрометации Молотова Сталин заинтересован не был.
У Вячеслава Михайловича был другой, очень сильный противник. Такой же, как и
у Сталина. Кто же он?

Звездный час Серго

На ум сразу приходят все те же региональные бароны. Без них явно не обошлось
бы. Но, конечно, одни они в атаку не пошли бы. Да и какую возможность имели
косиоры и эйхе прямо повлиять на показания подсудимых? Здесь нужен был
"железный нарком" Ягода, который очень "плотно" работал с Зиновьевым,
Каменевым и прочими подследственными. Скорее всего, он и добился исключения
Молотова из числа несостоявшихся красных "великомучеников".
Роль Ягоды в оправдании "правых" очевидна. Даже Р. Конквест, автор
известного антисталинского триллера "Большой террор", признает: "Вре-менная
реабилитация Бухарина и Рыкова была объявлена без единого их допроса. Тем не
менее вряд ли можно сомневаться, что политическое решение об их реабилитации
сопровождалось, по крайней мере формально, рапортом НКВД о сомнительности
выдвинутых против них обвинений... Возможно, что Ягода как-то пытался
смягчить судьбу участников оппози-ции... Есть также сообщения о том, что
внутри самого НКВД было некоторое сопротивление террору, что следователи
ставили вопросы в такой форме, чтобы предостеречь и даже защитить
подозреваемых".
Но ведь подсудимые "оговорили" и Бухарина с Рыковым. Что же, Ягода навредил
лидеру своей же политической группировки? Нет, тут все гораздо тоньше и
просчитывается лишь на уровне хитрой многоходовой комбинации. Как известно,
через несколько дней после августовского процесса с Бухарина и Рыкова были
сняты все обвинения. Это было их триумфом. Сначала людей обвинили, а потом
оправдали, - что может быть лучше в плане отбеливания сомнительных фигур?
Бывшие лидеры правого уклона нажили себе неплохой политический капитал,
который им, правда, не очень помог в ближайшее время. По сути, была сделана
попытка полной и окончательной реабилитации Бухарина и Рыкова.
А как же быть с Томским, который застрелился, узнав о показаниях на
процессе? Есть все основания полагать, что Томский вообще хотел отойти от
группы Бухарина и находился в состоянии стресса. Об этом свиде-тельствует и
написанное им письмо, в котором он рассказал о роли Ягоды. Томский не
выдержал напряжения и покончил жизнь самоубийством, он, несомненно, был
"слабым звеном" бухаринской оппозиции. А может, ему и "помогли". В НКВД это
хорошо умели делать.
Консенсус между регионалами и "правыми" был невозможен без Орджоникидзе,
который связывал эти две фракции воедино. Он был близок к группе регионалов,
но как ведомственный магнат имел свои собственные интересы и потому сохранял
независимость от самой группы. С другой стороны, Серго был очень близок к
бухаринской группировке. С самим Бухариным у него были очень хорошие,
дружеские отношения. Когда Буха-рина сняли с высоких партийных постов, его
подобрал именно Орджони-кидзе. Он устроил Бухарина на место заведующего
объединенным научно-исследовательским и технико-пропагандистским сектором
НКТП. Часто Бухарин прибегал к помощи Орджоникидзе, чтобы избавить себя от
критики чересчур злопамятных партийцев. Во время большой партийной чистки он
писал ему письма с просьбой о защите. Вот, например: "Дорогой Серго. Извини,
ради Бога, что я к тебе пристаю. У меня к тебе одна просьба: если меня будут
чистить... то приди ко мне на чистку, чтобы она была в твоем присутствии". В
декабре 1936 года на пленуме ЦК Орджоникидзе фактически выступил в защиту
Бухарина, подтвердив, что тот плохо отзывался о Пятакове, одном из лидеров
"левых". После смерти Серго Бухарин скажет: "Теперь надеяться больше не на
кого".
Группа Бухарина, сильная своими позициями в НКВД, была нужна Орджоникидзе
для противовеса группе регионалов. Сам же он мыслил себя именно в центре
этих качелей, первым среди равных, мудрым "технократом", направляющим
развитие страны. И он был очень близок к тому, чтобы выдвинуться на первое
место, оттеснив Сталина. Серго удовлетворял запро-сам всех политических
групп, кроме сталинской. Он явно не желал лезть в вожди и был, в принципе,
удовлетворен своим положением ведомственного дикта-тора. Ведущая роль в
партии ему была нужна для того, чтобы не допустить создания монолитного
национал-большевистского единства, которое враз бы покончило с групповщиной
и местничеством.
Конец августа - начало сентября были неким звездным часом в политической
жизни Орджоникидзе. В это время он предпринимает нечто вроде наступления.
Оно было призвано продемонстрировать его кадровое могущество. Орджоникидзе
образцово-показательно приказывал прекратить все политические дела,
заведенные на работников его "вотчины" - тяжелой промышленности. Например,
28 октября он потребовал от Ежова восста-новить в партии директора
Кыштымского электролитного завода Курчавого. Тот был исключен из ВКП(б) за
связь с троцкистами. Теперь, по требованию Орджоникидзе, его восстановили. А
31 августа Орджоникидзе выступил на Политбюро в защиту директора
Криворожского металлургического комбината Я. И. Весника, также исключенного
за содействие троцкистам. На заседании ПБ было принято постановление о
работе Днепропетровского обкома ВКП(б). В нем Весник и заместитель Ильдрым
были взяты под защиту высокого партийного руководства. Члены ПБ направили в
адрес обкома специальную телеграмму, в которой предписывалось прекратить
любые преследования Весника. А несколькими днями позже, 5 сентября, в
"Правде" была помещена информация о пленуме Днепропетровского обкома. На нем
критиковались организации, допустившие "элементы перехлестывания, перегибов,
мелко-буржуазного страховочного паникерства". Пленум снял с поста секретаря
Криворожского горкома.
В начале сентября Орджоникидзе вынудил Вышинского прекратить уголовное дело
против нескольких инженеров Магнитогорского металлурги-ческого комбината.
Но, пожалуй, наиболее характерная история произошла с директором саткинского
завода "Магнезит" Табаковым. 29 августа 1936 года газета "Известия"
опубликовала статью своего челябинского корреспондента. Называлась она
вполне в духе тех лет - "Разоблаченный враг". В ней сооб-щалось о том, что
директор Табаков был изобличен в связях с троц-кис-тами и исключен за это из
партии. Орджоникидзе как будто ждал этой статьи и немедленно организовал
крупномасштабную проверку. И уже (вот это оперативность!) 1 сентября ЦК
принимает специальное решение, в котором с Табакова были торжественно сняты
все обвинения.
Обращает на себя внимание схожесть "почерка". И в случае с обвине-ниями в
адрес лидеров правого уклона, и в деле Табакова наблюдается задействование
схожих технологий "отбеливания". Сначала людям предъяв-ляют страшные
обвинения, а потом их торжественно оправдывают. А если вспомнить, что газету
"Известия" редактировал именно Бухарин, то все становится абсолютно понятно.
Любопытно, что еще и раньше наркомат Орджоникидзе практически не подвергся
партийным чисткам. Например, во время так называемого "обмена документов",
проходившего весной-летом 1936 года, из 832 номенклатурных работников НКТП
было уволено всего 11, из них 9 исключили из партии и арес-товали.
Теперь же Орджоникидзе наступал. В августе и в начале сентября дейст-вовала
и усиливала свои позиции одна и та же спайка, один и тот же блок, во главе
которого стоял "король тяжпрома".
Куда же глядел Сталин? А есть все основания полагать, что его в то время
никто ни о чем особо и не спрашивал. На стыке двух месяцев, августа и
сен-тября, Иосифа Виссарионовича вообще не было в столице, он находился на
отдыхе в Сочи. Практически все руководители - Калинин, Ворошилов, Чубарь,
Каганович, Орджоникидзе, Андреев, Косиор, Постышев - вернулись из отпуска 27
августа. Чуть позже прибыл Молотов. Только Сталин продолжал оставаться в
Сочи. Вопросы о лидерах "правого уклона" и о вредителях были решены в его
отсутствие. И это показатель того, что вождь на тот момент находился в
состоянии некоей изоляции.
Но что же все-таки послужило причиной столь резкого усиления оппози-ции?
Очевидно, произошли определенные подвижки в сталинской группи-ровке. Там
появились колеблющиеся, готовые перебежать на другую сторону.
К таким колеблющимся можно, с большой долей вероятности, отнести Кагановича.
Его считают тенью Сталина, но ведь тень - она на то и тень, чтобы
уменьшаться или даже исчезать в зависимости от "движения" солнца. Вообще
любой человек гораздо сложнее, чем то стереотипное мнение, которое
складывается о нем. Каганович тоже был вовсе не так прост, как его пытаются
изобразить. Любопытно, что наша антисталинская историческая школа грешит
теми же шаблонами, что и официальная советская. Ее представителям и в голову
не может придти, что какие-то деятели сталинского окружения могли позволить
себе определенные уклонения от "нормы". Есть готовая схема, есть привычный
образ, и ничего за их рамки выйти не может.
Но не будем уподобляться догматикам от либерализма. Задумаемся над таким
вопросом: а не могла ли произойти определенная эволюция во взглядах
Кагановича за время его пребывания на посту наркома транспорта? В 1934 году
на XVII съезде Каганович жестко критиковал руководителей наркоматов. Но ведь
тогда он не занимал пост наркома, а был, прежде всего, секретарем ЦК. Ясно,
что за два года работы в экономическом наркомате "железный Лазарь" не мог не
подвергнуться влиянию узковедомственного духа, царившего в таких заведениях.
Исследования американского историка А. Риза, опиравшегося на архивные
источники, показывают, что в 1936 году Каганович был очень близок к
Орджоникидзе. Их переписка отличается подчеркнутым дружелю-бием. Два
наркома-хозяйственника исходили из своих ведомственных интересов. Так же как
и Орджоникидзе, Каганович протестовал против любых попыток тронуть
кого-нибудь из работников своей отрасли. В публичных выступлениях Кагановича
в тот период содержатся призывы избежать массовых преследований "вредителей"
. На основании изученных источников Риз пришел к выводу, что и Орджоникидзе,
и Каганович на определенном этапе сумели установить неплохие отношения с
НКВД. Что ж, неудивительно, если учесть, что и Ягода, и Орджоникидзе
"дружили против" Сталина вместе с одним и тем же человеком - Бухариным.
Не следует сбрасывать со счетов и того, что старший брат Кагановича, Михаил
Моисеевич, был в то время одним из заместителей Орджоникидзе. Перед нами
типичный ведомственный клубок, характеризующийся тесным переплетением
аппаратных связей. Такие клубки, впрочем, существовали и в партийных
организациях. Сталин их ненавидел страшно, а про организо-ванную в кланы
бюрократию говорил - "проклятая каста". Теперь эта каста брала вождя за
горло, причем с участием его же соратников.
Именно Каганович присутствовал на очной ставке Бухарина и Рыкова с
Сокольниковым, который давал показания против "правых". После беседы
Каганович доверительно сказал Бухарину о Сокольникове: "Все врет, б..., от
начала и до конца! Идите, Николай Иванович, в редакцию и спокойно работайте"
. Какая трогательная забота!
Можно предположить, что Каганович был настроен не столько против Сталина,
сколько против Молотова. Будучи председателем правительства, Молотов
неоднократно пытался образумить ведомственных баронов. Мы уже видели,
насколько серьезные разногласия у него были с Орджоникидзе, пытавшимся
выпускать меньше продукции при увеличении капиталовло-жений. Но в любом
случае позиция Кагановича в 1936 году была объективно антисталинской.
Очевидно, именно это и привело к резкому усилению оппозиции, которая
потребовала крови Молотова. В сущности, оппозиция уже переставала быть
оппозицией.
Позже, когда вождь возьмет реванш за свои временные неудачи, Кагано-вич
вернется на сталинские позиции. В попытке реабилитировать себя в глазах
Сталина он развернет беспрецедентную кампанию по борьбе с вредителями в
своем наркомате. И так уж получится, что этот "верный изменник" будет
прощен.
О том, что ряды сталинистов дрогнули, свидетельствует поведение "дедуш-ки"
Калинина. И. М. Гронский, редактор "Известий", а затем и "Нового мира",
сообщает о следующих словах председателя ЦИК, сказанных в адрес вождя в 1936
году: "Сталин - это не Ленин. Ленин на десять голов был выше всех окружающих
его людей, он ценил всякого образованного, умного, толкового работника и
пытался его сохранить. У Ленина все бы работали - и Троцкий, и Зиновьев, и
Бухарин. А Сталин - это не то: у него нет ни знаний Ленина, ни опыта, ни
авторитета. Он ведет дело к отсечению этих людей". Калинин и раньше не очень
жаловал Сталина. В 20-е годы Михаил Иванович говорил о генсеке: "Этот конь
когда-нибудь завезет нашу телегу в канаву". Он, как и Ворошилов, был по
своим взглядам ближе к Бухарину и Рыкову. И только неуклонное усиление
Сталина вынудило хитроватого "дедушку", работающего под простачка,
решительно встать в ряды сталинистов.
Усиление оппозиции сильно отразилось на внешней политике страны. Оппозиция
хотела продолжать свою прежнюю политику народного фронта. В связи с этим она
добилась того, что СССР оказал поддержку республи-кан-ской Испании против
мятежников Франко. Сталин поддерживать республи-кан-цев явно не хотел. Его
никак не радовала перспектива противостоять Германии и Италии,
патронировавшим мятежного генерала. И самое главное - во имя чего? Победа
левых сил в Испании была вождю совершенно не нужна. В противном случае он
поддержал бы испанских коммунистов и социалистов еще в 1934 году, во время
рабочего восстания в провинции Астурия (чего сделано не было). Испания
буквально кишела троцкистами, анархистами и прочими леваками, которые были
настроены враждебно в отношении сталинистской Компартии Испании (КПИ). Если
бы они взяли верх в ходе политической борьбы, то Испания вполне могла стать
полигоном для реали-зации левацких проектов, не укладывающихся в схему
сталинского национал-большевизма. А такая угроза реально была. Те же самые
анархисты контро-лировали многие районы, где они терроризировали местное
население. Особенную ярость леваков вызывали католические монахи и монахини,
кото-рых они уничтожали и насиловали, закрывая и даже разрушая сами
монас-тыри. Вообще в республиканскую Испанию съезжался авантюристический
сброд со всего мира, создавая питательную среду для явных и скрытых
троцкистов.
Показательный факт. Два высокопоставленных невозвращенца, занимав-ших видные
посты в советской разведке, И. Райсс и упоминавшийся уже Кри-вицкий, решили
порвать со Сталиным и поддержать Троцкого еще в 1936 году. Тогда от этого
шага их удержало только желание использовать свои посты в разведке для
оказания помощи испанской революции.
Исходя из всего этого Сталин первоначально решил не поддерживать
республиканцев, заняв позицию невмешательства. Еще в первых числах сентября
1936 года Литвинов писал советскому послу в Мадриде М. Розен-бергу: "Вопрос
о помощи испанскому правительству обсуждался у нас много-кратно, но мы
пришли к заключению о невозможности посылать что-либо отсюда". И все-таки 6
сентября руководство приняло решение продать рес-пуб-лике самолеты через
Мексику. Решение это, кстати сказать, саботиро-валось в течение трех
месяцев, очевидно, самим Сталиным, который резонно считал, что назначенные к
продаже самолеты больше пригодятся нашей армии. Инициатива перешла к
представителям ленинской гвардии, по инерции мыслящим в категориях прежнего
интернационализма. И ничего переиграть уже было невозможно.
Правда, Сталин сделал все, чтобы предотвратить "социалистическую революцию"
в Испании. По большему счету именно он, а не Франко, спас испанцев от ужаса
левого экстремизма, который повторили бы в этой стране социалисты,
анархисты, троцкисты. Повторили бы, дай им Сталин волю.
Однако вождь СССР скомандовал революции: "Стоп!" 21 декабря 1936 года он,
вместе с Молотовым и Ворошиловым, направил телеграмму испанскому
премьер-министру Ларго Кабальеро. В телеграмме было высказано поже-лание
воздержаться от конфискации имущества мелкой и средней буржуазии, заботиться
об интересах крестьян, привлекать к сотрудничеству представи-телей не только
левых организаций. А коммунистам строго предписывалось забыть о всякой
революции.
И они забыли. Компартия Испании стала ориентироваться на средний класс и
говорить больше о национальной независимости, чем о социализме. Во время
гражданской войны ее ряды пополняли главным образом мелкие предприниматели,
офицеры, чиновники. По сути КПИ занимала позиции национального,
патриотического социализма. Но только ее национальный социализм, в отличие
от гитлеровского, был свободен от ксенофобии и шовинизма.
Обращает на себя внимание то, что оправдание "гуманиста" и германо-фоба
Бухарина совпало с решением поддержать испанских левых, противо-стоя-щих
европейскому национализму. Также любопытно и абсурдное обвинение (на
августовском процессе) Зиновьева и Каменева в сотрудни-честве с нацистской
разведкой. Будучи левыми, они, безусловно, никак не могли работать на
Гитлера. Такое ощущение, что организаторы процесса указывали на Германию как
на главного врага, демонстративно игнорируя простейшие вещи. Обычно
организацию всех "московских процессов" припи-сывают Сталину, но в 1936 году
засудить Зиновьева и Каменева хотело все высшее партийное руководство, в
среде которого Сталин не чувствовал себя уверенным. Более того, летом-осенью
сталинская группа теряет инициативу, уступая ее "стойким
ленинцам"-интернационалистам. Это обстоятельство делает понятным
германофобскую упаковку первого московского процесса.
А вот на третьем процессе (март 1938 года), когда Сталин уже расправился с
большинством своих противников, внешнеполитический антураж был совсем иным.
"Правотроцкистов" Бухарина, Рыкова, Крестинского и др. обвиняли в том, что
они пытались сорвать нормализацию отношений между СССР и Германией, причем
именно с 1933 года, когда Гитлер пришел к власти. На процессе утверждалось:
троцкисты-бухаринцы еще в 1931 году вступили в сговор с определенными
кругами в нацистской партии. Оказывается, в 1936 году ими планировалось
втянуть Германию в войну с СССР. Сталин явно указывал германским правящим
кругам на тех, кто мешает сближению двух государств. И он же обращал
внимание на то, что в самой НСДАП существуют силы, заинтересованные в их
стравливании.

Радека "зачищают"

Было бы совершенно невероятно, если бы Сталин отказался от борьбы и позволил
уничтожить себя. Используя положение Ежова, возглавлявшего КПК, вождь пошел
в атаку на наркомат Орджоникидзе. В качестве первого рубежа им был выбран
Пятаков, заместитель Серго и бывший троцкист. В конце июля арестовали его
жену, а 10 августа с ним "поработал" Ежов. Председатель КПК был поражен
реакцией Пятакова. Тот заявил, что ничего не может сказать в свое
оправдание, "кроме голых опровержений на словах". Виновным же он себя
признал только в том, что не обратил должного внимания на
"контрреволюционную работу" своей жены. С целью искупить вину Пятаков
предложить дать ему возможность самолично расстрелять всех оппозиционеров,
которых приговорят к высшей мере на будущем процессе. Он даже был готов
расстрелять собственную супругу.
Такое поведение не могло не настораживать. Все деятели оппозиции, попавшие
под подозрение, пытались выдвинуть хоть какие-то аргументы в пользу своей
невиновности. И уж если не смог ничего сказать Пятаков, то это говорит о его
полной растерянности. О том же самом говорит и совер-шенно абсурдное
предложение самолично расстреливать приговоренных. Пятаков испугался, причем
испугался до неприличия. Спрашивается, что же так напугало этого "пламенного
революционера", в свое время боровшегося в подполье? Его ведь не только не
пытали, но даже и не допрашивали. Ни одного смертного приговора ни одному из
лидеров оппозиции еще не было вынесено, все считали, что и Зиновьева с
Каменевым в конце концов помилуют. Очевидно, Пятаков действительно был
замешан в оппозиционной деятельности и арест жены его просто сломил.
Несмотря на более чем подозрительное поведение Пятакова, его не арестовали и
на целый месяц оставили на свободе. Тут явно не обошлось без заступни-чества
Орджоникидзе. Но вот наступило 12 сентября, и органы все же забрали
Пятакова. Комиссия Ежова сделала свое дело. Слишком уж навредил себе Пятаков
своим истеричным поведением, и слишком уж боялись в высшем руководстве
троцкистов (даже бывших).
Это был ответный удар Сталина, нанесенный по Орджоникидзе. Серго долго не
хотел смириться с арестом своего подчиненного. Когда один из директоров НИИ
принялся публично ругать Пятакова, нарком его резко осадил: "Легко нападать
на человека, которого здесь нет и который поэтому не может защититься.
Подождите, пока Юрий Леонидович вернется". Орджо-ни-кидзе даже посетил
Пятакова в тюрьме, пообещав ему скорое освобож-дение. Потом, правда, Серго
переменит свою точку зрения. По воспомина-ниям его жены, Зинаиды
Григорьевны, после прочтения показаний, данных Пятаковым, Орджоникидзе
возненавидел его со страшной силой. Очевидно, сообщенные данные
действительно имели под собой реальные факты сотрудничества Пятакова с
троцкистами. У нас обычно представляют все дело так, что Пятаков себя
оговорил (под давлением следователей НКВД), а простодушный Серго поверил. Но
утверждать такое - это значит делать из Орджоникидзе последнего идиота,
которым он, конечно же, не являлся. Надо думать, что Орджоникидзе,
прожженный политический интриган, отлично знал специфику работы НКВД и то,
как там выбивают показания. Его вряд ли мог убедить сам факт дачи Пятаковым
показаний. Но было в них нечто, что Орджоникидзе вполне убедило.
Но это произойдет в декабре, а в сентябре Серго был страшно взбешен
сталинским контрударом. И через четыре дня после ареста Пятакова органы
"замели" К. Б. Радека, бывшего одним из доверенных лиц Сталина.
Историки-антисталинисты, разумеется, приписывают "зачистку" именно Сталину.
Его вообще делают ответственным за каждый "чих", произошедший в 30-х годах.
Но вот какого-либо внятного объяснения, зачем Сталин репрессировал Радека,
антисталинисты не дают. Они находятся даже в некоторой растерянности. "С тех
пор как Карл Радек принес покаяние в своей оппози-ционной деятельности еще в
двадцатые годы, Сталин не мог на него пожало-ваться, - признает Конквест. -
Радек предавал оппозицию при каждом удобном случае и превозносил Сталина в
небывалых выражениях. Он был единственным человеком, который действительно
сжег за собой все мосты после выхода из оппозиции... И поэтому до сих пор
неясно, какие причины побудили Сталина привлечь именно Радека к выдуманному
заговору Пятакова".
Надо отметить, что и в 20-е годы Радек был одним из наиболее вменяе-мых
лидеров левой оппозиции. Находясь в руководстве Коминтерна, он часто занимал
вполне взвешенные и осторожные позиции. Например, выступал против выхода
Компартии Китая из националистической партии Гоминьдан.
В самый разгар внутрипартийной борьбы троцкист Радек предлагал самому
Троцкому пойти на союз со Сталиным. А ведь в троцкистской среде выдвигались
и совсем уж радикальные предложения. Так, Муралов, командующий Московским
военным округом, вообще выступал за военный переворот, предлагая "демону
революции" использовать подчиненные ему войска. Радек на этом фоне явно
выделялся своей умеренностью и своим благоразумием.
Троцкий прислушался к мнению Радека и, в известной мере, воспользо-вался его
советом. В 1925 году, когда Сталин громил своих вчерашних коллег по
правящему триумвирату, Зиновьева и Каменева, Троцкий держался подчеркнуто
отстраненно. На XIV съезде он занял нейтралитет и спокойно глядел, как Иосиф
Виссарионович расправляется с лидерами "новой", зиновьевской оппозиции. Если
бы Троцкий вмешался в борьбу тогда, то еще неизвестно, чем бы все
завершилось. Но он был над схваткой и тем самым облегчил победу Сталину. И
тем не менее "неистовый Лев" так и не пошел на сближение со Сталиным,
которое ему столь настоятельно рекомен-довал Карл Бернгардович.
Радек остался вместе с Троцким, но продолжал пытаться остудить пыл своего не
в меру горячего патрона. Он был категорически против выхода левых
оппозиционеров на улицы Москвы 7 ноября 1927 года. Радек упорно
придерживался линии на прекращение острой конфронтации со Сталиным. И
неудивительно, что именно он первым из всех троцкистов капитулировал перед
генсеком. Но главное все-таки в том, что Радек был, пожалуй, самым
последовательным сторонником сталинского курса на сближение с
национал-социалистической Германией. В 70-е годы бывший ответственный
работник Наркомата иностранных дел Е. А. Гнедин сопоставил данные из архивов
МИДа Германии с советскими дипломатическими документами и пришел к выводу,
что Радек был тем загадочным человеком, которого посол в Москве называл
"нашим другом".
В 1934 году Радек издал брошюру "Подготовка борьбы за новый передел мира". В
ней он обильно цитировал Г. фон Секта, немецкого генерала, бывшего
убежденным сторонником союза с Россией. Приведу одну из цитат фон Секта:
"Германии крайне нужны дружественные отношения с СССР". Наличие у Радека
прогерманских настроений подтверждает и "невозвраще-нец" В. Кривицкий. Он
приводит следующие слова Карла Бернгардовича: "...Никто не даст нам того,
что дала Германия. Для нас разрыв с Германией просто немыслим". По
утверждению Кривицкого, Радек ежедневно консуль-ти-ровался со Сталиным.
Очевидно, эти консультации касались вопросов внешней политики.
Радек создал канал особой связи с Германией. Через этот канал
осуществ-ля-лись тайные контакты с политической элитой Третьего рейха. Они
прохо-дили, минуя как НКИД, так и НКВД. И Литвинов, и Ягода были
категори-ческими противниками сближения с Германией. Последний использовал
возможности своего ведомства для того, чтобы рассорить СССР и Германию.
Например, когда произошло убийство Кирова, НКВД тут же стало разраба-тывать
несуществующий "немецкий след". Убийство "Мироныча" хотели свалить на
разведку рейха и тем самым радикально ухудшить и без того сложные
советско-германские отношения. Однако Сталин быстро раскусил замысел Ягоды и
приказал прекратить поиски "немецкого следа".
Ясно, что на НКИД и НКВД в деле сближения с Германией опираться было ни в
коем случае нельзя. Правда, Сталин использовал один прави-тельственный
канал. Он вел секретные переговоры с Германией еще и через торгпреда СССР Д.
Канделаки. Но то все-таки были контакты второго уровня. Статус торгпреда
явно не соответствовал тем грандиозным политическим задачам, которые
поставил Сталин. Зато им удовлетворяла миссия Радека. Он ведь был не только
одним из ведущих советских публицистов 30-х годов. На это мало обращают
внимание; но Радек занимал пост руководителя Бюро международной информации
при ЦК ВКП(б). Под этим скромным названием скрывалась очень серьезная
структура, которая представляла собой нечто вроде партийной разведки. Вот
это уже был серьезный политический уровень.
Возникает вопрос, но как же мог активный коминтерновец и участник левой
оппозиции ратовать за сближение с Германией? Может быть, на Радека
"наговаривают"? Тем не менее комплексное изучение политических взглядов
этого деятеля убеждает в том, что он вообще придерживался стратегии на
сближение коммунистов и националистов. Германофилия была лишь частью, хотя и
весьма органической, этой стратегии. Что же до увлечения троцкизмом и
левачеством, то они были попыткой наиболее четко обозначить свое неприятие
западной плутократии. К тому же Троцкий на определенном этапе заигрывал с
русским национальным патриотизмом, используя его в прагматических целях.
Так, он писал о "национальном характере" Октябрь-ской революции. Лев
Давидович делал определенные реверансы в сторону национал-большевиков
сменовеховского толка, которые в свою очередь осыпали его комплиментами (как
"вождя русской армии"). На основании этих и других фактов некоторые
исследователи, например М. Агурский, считают возможным отнести Троцкого
именно к национал-большевикам. Это, конечно же, неверно, однако уже и сама
возможность подобного допущения говорит о многом. Радек, очевидно, тоже
считал Троцкого воплощением национал-большевизма. Однако в дальнейшем он
понял, что вождем национал-большевиков является именно Сталин. И с этого
момента он стал ревностным сталинистом.
По всей видимости, формирование Радека как национал-большевика следует
отнести к 1919 году. Тогда Радек, помогавший организации комму-нистического
движения Германии, был обвинен в подрывной деятельности властями этой страны
и брошен в тюрьму Моабит. Режим пребывания там был довольно свободный, и
Радек имел возможность общаться с разными политическими деятелями,
находившимися на воле. В заключении его, в числе других гостей, навещали
представители немецкого национал-больше-визма, горячо ратовавшие за союз с
Советской Россией против демокра-тической Антанты. Одним из посетителей
Радека был пионер немецкого национал-большевизма - барон Ойген фон Рейбниц.
Кроме того, Радек тесно общался с лидерами Германской коммунистической
рабочей партии (ГКРП) Генрихом Лауфенбергом и Фрицем Вольфгеймом, которые
стояли на позициях национал-большевизма. Основной темой разговоров Радека с
его посетителями была именно необходимость советско-герман-ского сближения,
которое следовало дополнить сближением коммунистов и националистов. Правда,
надо отметить, что в то время Радек только начинал осознавать в полной мере
всю глубину национал-большевизма. Он полемизи-ровал с Лауфенбергом и
Вольфгеймом, выступавшими за объединение с крайне правыми. Причем Радека
смущала не столько сама идея объединения (в принципе он допускал такую
возможность). Карл Бернгардович считал, что лидеры ГКРП несколько мягкотелы
и националисты захотят использовать их "в качестве зонтика".
Ярче всего национал-большевизм Радека проявился в 1923 году. Здесь имеется в
виду его сенсационная речь, произнесенная 20 июня на расши-ренном пленуме
Исполкома Коминтерна (ИККИ). Она была посвящена молодому немецкому
националисту Лео Шлагетеру, казненному за терро-ризм французскими
оккупационными властями в Рейнской области. В Германии началась кампания
всенародной солидарности с казненным патриотом. К ней присоединился и Радек.
В своей речи он высоко оценил подвиг молодого националиста: "Шлагетер,
мужественный солдат контрре-волюции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты
революции, мужественно и честно оценили его". По мнению Радека, националисты
должны были сделать правильные выводы из трагической судьбы Шлагетера. Им
следовало сосредоточить всю свою борьбу именно против Антанты, в союзе с
комму-нистами, а также русскими рабочими и крестьянами.
Многие немецкие националисты (например, граф фон Ревентлов) стали обсуждать
возможность такого объединения. А коммунистическая газета "Роте Фане" даже
предоставила им для этого свои страницы. К дискуссии подключились и нацисты.
Члены НСДАП стали посещать собрания комму-нистов, и наоборот. Положения
Радека поддержали такие лидеры Компартии, как Рут Фишер и Клара Цеткин.
Новый курс коммунистов, получивший название "линии Шлагетера", продлился
недолго. Его провалили догматики из Коминтерна и КПГ. Тем не менее идея
объединения коммунистов и националистов была озвучена. В этом направлении
будут предприняты некоторые шаги, которые все-таки не приведут к желанному
результату.
В 20-е и 30-е годы среди коммунистов было очень большое тяготение к
национализму. А в лагере националистов наблюдалось движение в сторону
коммунизма и социализма. Многие объясняют это взаимопритяжение общностью
двух экстремизмов - правого и левого. Дескать, коммунисты и националисты
хотели пострелять да помучить вволю, вот вам и сходство.
Но постараемся взглянуть на эту проблему с несколько иной стороны. В 20-е
годы так называемая "мировая капиталистическая система" вступила в полосу
мощного экономического кризиса. Он сопровождался кризисом полити-ческим.
Вскрылись факты потрясающей коррупции, которой способст-вовали минусы
парламентской, демократической системы (прежде всего ее зависимость от
крупного капитала). А в Германии кризис еще усугублялся горечью от поражения
в Первой мировой войне и тяжестью навязанной извне Версальской системы.
В Европе ответом на мощный кризис стала мощная же оппозиция. Иногда она
бывала чересчур радикальной, но ведь радикальными были и сами последствия
кризиса. Сопротивление капитализму и буржуазной демократии разделилось на
два потока - коммунистический и националистический. В первом потоке упор
делался на социальный протест, и здесь прежде всего обращали внимание на
интересы низших классов. Во втором потоке на первый план выдвигали протест
национальный, и там внимание было поглощено интересами нации и государства.
Причем и тот и другой потоки страдали некоторой однобокостью, замыкаясь либо
на классовом, либо на национальном подходе. Но и среди коммунистов, и среди
националистов всегда было понимание указанной однобокости, стремление ее
преодолеть. Так или иначе, но социалисты пытались сделать шаг навстречу
национализму, а националисты - навстречу социализму.
Гитлер ведь не случайно назвал свою партию "социалистической" и "рабочей":
он понял, куда двигались массы после Первой мировой войны. Другое дело, что
никакого социализма Гитлер строить не хотел, он взял на вооружение лишь
некоторые его элементы (такие как активная социальная политика). Но ведь в
самой НСДАП было очень сильно "левое крыло", группировавшееся вокруг братьев
Г. и О. Штрассеров. На радикально-социалистических позициях стояло
руководство штурмовых отрядов, а также Национал-социалистическая организация
заводских ячеек - объединение нацистских профсоюзов.
И ведь что любопытно: левые в НСДАП стояли на куда менее экстремист-ских
позициях, чем Гитлер. И они были куда большими "демократами". Штрассеры
выступали за многопартийный режим, свободу мнений и реаль-ное народное
представительство. Их идеалом была христианская республика для Германии и
свободная конфедерация для всей Европы. И без каких-либо разделений на
"высших" и "низших".
Даже после того как Гитлер разгромил левое крыло в "ночь длинных ножей",
социалистическая оппозиция в стране сохранилась. Она действовала и в
подполье, и на полулегальном положении. Так, в рядах уже "зачищенных" СА
существовала глубоко законспирированная организация "Колонна Шерингера",
названная так по имени одного из офицеров-националистов, перешедшего в
начале 30-х годов на сторону коммунистов. "Колонна" была теснейшим образом
связана с подпольной организацией КПГ и издавала нелегальную газету "Красный
штандарт". Впрочем, социалистическая оппозиция действовала и в самих СС. Там
существовала европейская служба "Амтсгруппа С", чьи руководители (А.
Долежалек и др.) вполне открыто разра-батывали проект создания европейской
социалистической конфедерации. А что же на левом фланге? Там происходили
сходные процессы.
В 1930 году КПГ принимает "Декларацию о национальном и социальном
освобождении", в которой критика Версаля и Антанты была доведена до предела.
Кроме того, коммунисты стали апеллировать к средним слоям - мелким
предпринимателям, ремесленникам, зажиточным крестьянам. Их позиция
становилась все более национальной, патриотической и, одновре-менно, более
умеренной. Нередко можно было видеть колонны ротфрон-товцев, скандирующих
лозунги в поддержку "Великой Советской Германии", и представителей мелко- и
среднебуржуазных кругов, аплодирующих этим колоннам.
В тот период совместные митинги коммунистов и националистов не были
редкостью. А в августе 1931 года КПГ и НСДАП вместе голосовали на
референ-думе за роспуск социал-демократического правительства Пруссии.
Кстати, двумя годами раньше "умеренные" и "либеральные" эсдековские власти
Берлина приказали расстрелять мирную рабочую демонстрацию, проходив-шую 1
мая. Теперь рабочие Германии поквитались за этот вполне тотали-тарный акт.
В том же самом 1932 году при поддержке КПГ председателем прусского ландтага
(местного парламента) был избран представитель НСДАП. В июле 1932 года
канцлер Ф. Папен, опираясь на фракции КПГ, НСДАП и правых консерваторов,
распустил социал-демократическое правительство Германии.
Но апогеем "красно-коричневого" сотрудничества была забастовка транспортных
работников Берлина, прошедшая в два тура - 3 и 7 ноября 1932 года. Эту
забастовку организовали коммунистическая Революционная профсоюзная оппозиция
и Национал-социалистическая организация завод-ских ячеек. Она получила столь
серьезный размах, что Берлинское транспорт-ное общество с очень большим
затруднением смогло организовать лишь частичное функционирование транспорта.
Дело дошло до уличных боев, которые сопровождались строительством баррикад.
Исследователи либерального толка единодушны в том, что ноябрьская
транспортная забастовка была сугубо экстремистским мероприятием, которое
лишний раз подтвердило - крайности (в данном случае правого и левого
радикализма) сходятся. Что тут можно сказать? Конечно, лучше обойтись без
уличных боев и баррикад, да и вообще без забастовок. Но нельзя забывать и
то, что крайности социального протеста часто вызваны эгоизмом сильных мира
сего. И разве не экстремизмом следует считать ту политику, которая загнала
Германию в пропасть экономического кризиса, разорила и сделала безработными
миллионы людей? Странная у либералов логика. Когда в Веймарской республике
десятки тысяч детей рождались без ногтей (ввиду физической истощенности
своих родителей), это экстре-мизмом не считается. А когда последовательно
социалистические партии пытались положить конец подобному безобразию, это,
безусловно, является только лишь экстремизмом и ничем иным:
Неизвестно, как сложились бы судьбы Германии, России, да и всего мира, если
бы курс 1930 года (именуемый "линией Шерингера") продлился еще несколько
лет. Однако в Москве резко усилились позиции сторонников франко-советского
сближения. После этого "антиверсальская" тональность лидеров КПГ снизилась.
А в НСДАП на пятки "левым" все более жестко наступал авторитарный Гитлер -
фанатичный антикоммунист и антисоветчик.
Тоталитарный режим в Германии был установлен потому, что монополию на власть
в НСДАП захватил "правый" Гитлер. Если бы верх взяли Штрассеры, то в этой
стране возник бы национал-большевистский режим, сочетающий ценности
национализма, социализма и свободы.
Теперь вспомним о том, что и Сталин, лидер русского национал-больше-визма,
пытался сделать советский режим более свободным и демократи-че-ским, не
отказываясь в то же время от социализма. Законо-мерно, не правда ли?
Теперь начинаешь несколько в ином свете воспринимать возможные перспективы
сближения СССР и Третьего рейха. Оно, несомненно, сопровож-далось отказом
двух стран от присущих им крайностей - классового и расового шовинизма.
Усиливались бы позиции тех деятелей Германии, которые стояли на более
умеренных позициях.
Вот почему я делаю упор на разногласия по поводу Германии. Сближение с этой
страной имело не столько внешнеполитическое, сколько внутриполити-ческое
значение. Оно способствовало национал-большевизации и, одно-временно,
демократизации страны. Впрочем, была и обратная связь.
Радек пал как политическая фигура именно на переднем фронте борьбы за
объединение национализма и социализма. Он, со своими международ-ными связями
и талантами дипломата-игрока, был крайне опасен для противников сближения с
Германией.

Фактор Енукидзе

Еще раньше такая участь постигла Авеля Енукидзе, занимавшего до 1935 года
пост секретаря ЦИК СССР. Его падение тоже сваливают на Сталина, что
опять-таки неверно. Енукидзе был самым близким Сталину человеком. Иосиф
Виссарионович знал его с 1900 года. Первая жена Сталина крестила дочь
Енукидзе, а дети Сталина называли его "дядей". Сохранилась фото-графия, на
которой члены Политбюро позировали после окончания XVII съезда. На ней мы
видим Енукидзе - единственного не члена ПБ. Такое к нему было доверие. Но ко
всему этому Енукидзе был активным сторонником сталинского курса на сближение
с Германией. В дневнике М. Я. Раппопорта приводится такое высказывание
Енукидзе: "...Только союз Германии и СССР может спасти и ту, и другую
страну". А вот описание этого деятеля, сделанное немецким послом Дирксеном:
"Добродушный, с чудесной шевелюрой, голубоглазый грузин, явно
симпатизировавший Германии".
Летом 1933 года Енукидзе провел отпуск в Германии. Вернувшись, он пригласил
к себе на дачу Дирксена и министра-советника немецкого посоль-ства
Твардовски. Секретарь ЦИК (кстати, лицо представительское) заявил, что
приход национал-социалистов к власти может положительно отразиться на
германо-советских отношениях. Он с явным неудовольствием заметил, что и в
CCCP, и в Германии многие люди ставят на первое место политические задачи
своих партий. Таких людей, по мнению Енукидзе, нужно сдерживать, приучая к
"государственно-политическому мышлению". В ходе беседы было достигнуто
соглашение о встрече заместителя наркома иностранных дел Н. Н. Крестинского
с Гитлером. Но встреча так и не состоялась. По некоторым данным, на ее
отмене настоял Литвинов. Стоит ли говорить, какой это был удар по самолюбию
Гитлера?
Надо отметить, что взгляды Сталина, Радека и Енукидзе на "германский вопрос"
разделяли и многие другие партийцы. Явным сторонником сбли-жения с Германией
был Молотов, неустанно повторявший, что "наш главный враг - Англия". Еще в
июле 1932 года руководитель ТАСС Долецкий сказал советнику немецкого
посольства Г. Хильгеру, что здравый смысл требует утверждения в Германии
именно национал-социалистического правительства. И совсем уж яркой была
краткая речь председателя Киевского облисполкома Василенко, обращенная к
тому же самому Хильгеру в 1934 году: "Политика Литвинова для масс
неубедительна, и история скоро расставит все по своим местам. Ведь глупо
Советской России вступать в союз с таким загнивающим государством, как
Франция! Только дружба с Германией может обеспечить мир. Кому какое дело до
расовой теории национал-социализма?".
Но в партии было немало могущественных противников советско-немецкого
сближения, к числу которых принадлежал и нарком НКВД Ягода. Они не сидели
сложа руки, всячески пытаясь дискредитировать своих "оппонентов". Одним из
первых был вышиблен из седла Енукидзе. Органы НКВД пристегнули его к явно
сфальсифицированному делу о так называемом "кремлевском заговоре", которое
еще называют "делом полотеров". Начиналось все, казалось бы, с пустяков.
Выяснилось, что некоторые кремлевские уборщицы ведут между собой весьма
вольные разговоры, позволяя критику Сталина. Органы стали "работать" с ними,
и через некото-рое время в сферу их внимания попали многие сотрудники
кремлевской комендатуры. Были обнаружены серьезные недостатки в деле охраны
Кремля. Положение усугубляло то, что начальником кремлевской библиотеки
работал Н. Б. Розенфельд, дядя известного "левого уклониста" Л. Б. Каменева.
Кроме того, вспомнили, что начальник кремлевской комендатуры Р. А. Петерсон
некогда был троцкистом. Все это обернулось против Енукидзе, ибо кремлевская
комендатура подчинялась ему, как секретарю ЦИК. Правда, наряду с ЦИК ею
заведовал еще и наркомат обороны. Однако ведомство Ворошилова трогать не
стали. Почти о всех военных, замешанных в кремлевском деле, "забыли", а
Петерсона благополучно перевели в Киевский военный округ заведовать
материальной частью, не став тормошить его троцкистское прошлое.
Кстати, пример с Петерсоном весьма показателен. Еще с 1919 года Пeтерcoн
возглавлял комендатуру, а Сталин даже не озаботился его перемещением.
Держать рядом с собой пусть и бывшего, но все равно троцкиста - это как-то
не вяжется с тем образом, которым нас пичкают антисталинисты.
А вот Енукидзе, в отличие от Петерсона, повезло гораздо меньше. Сначала его
просто вынудили уйти с поста секретаря ЦИК СССР, сделав секре-тарем ЦИК
Закавказской Федерации. Не снять Авеля было просто нельзя. Ведь недостатки в
работе комендатуры действительно имели место. Но крови Енукидзе Сталин явно
не хотел. Зато ее хотели другие, весьма влиятельные недоброжелатели бывшего
секретаря ЦИК. Это выяснилось на июньском пленуме ЦК (1935 год), который
разбирал дело Енукидзе. С докладом о его проступках выступал Ежов,
председатель КПК. Он подверг Енукидзе жесткой критике, но взыскание
предложил довольно умеренное - вывести Авеля из ЦК ВКП(б). Новая должность
Енукидзе вовсе и не требовала присутствия в ЦК.
Обратим внимание на то, что Ежов был человеком Сталина. Вождь для того и
создавал КПК, независимый от партсъезда, чтобы иметь свой собст-венный
контрольный орган, этакую дубину центрального партийного аппарата. Поэтому
можно с полной уверенностью считать, что предложение Ежова было и
предложением Сталина. Но вот дальше последовали предложения с гораздо более
крутыми мерами взыскания. Еще относительно умеренным было выступление Л. П.
Берия, предложившего вывести Енукидзе из ЦИК. Тут сказалась личная,
давнишняя неприязнь двух грузинских коммунистов. Но поскольку Берия был
лоялен Сталину, то ограничился требованием "малой крови". Однако другие
региональные лидеры требовали уже большого кровопролития.
Особенно выделяется выступление Косиора за исключение Енукидзе из партии.
Это означало уже полное политическое недоверие. А теперь вспом-ним о
давнишней нелюбви Косиора к немцам. Тут явственно прослеживается попытка
регионалов ударить по сталинской политике сближения с Германией,
персонально - по одному их ее активных проводников. Предположу также, что
Енукидзе был выбран мишенью еще и потому, что как деятель советской
вертикали был задействован в осуществлении конституционной реформы. (Радек,
кстати, тоже являлся одним из активных творцов новой конституции.) Такую
важную фигуру Сталина выбить с "шахматной доски" было просто необходимо. Пo
степени кровожадности с Косиором мог сравниться только Ягода, который также
выступил за исключение Енукидзе из партии. Этот чекист-бухаринец тоже был
заинтересован в крушении столь видного "германофила".
Под совокупным натиском регионалов и чекистов Енукидзе пал. И это было
генеральной репетицией "зачистки" Радека, партийного "министра иностранных
дел", который "весил" больше секретаря ЦИК. Его самого смогли "зачистить"
только благодаря начавшемуся колебанию среди сталинистов, а также резкому
усилению влияния Бухарина. Очевидно, именно Бухарин является главным
застрельщиком всех антигерманских игр. И это отлично понял Радек, который
сделал отчаянную попытку остаться на свободе. Незадолго до ареста он посетил
Бухарина, попросив его о заступничестве. Этот факт антисталинисты внятно
объяснить не могут. Да все просто. Радек знал, что Бухарин находится в
ударе, а Сталин, наоборот, под ударом. Вот он, проявив душевную слабость, и
пошел просить Бухарина о пощаде.
Сталина лишили двух ближайших соратников - Радека и Енукидзе. Третий -
Молотов - был скомпрометирован на августовском процессе. В середине сентября
вождь оказался перед мощным фронтом оппозиционеров, который включал в себя
регионалов, технократов и "правых". Очевидно, к этому фронту примыкали и
"левые милитаристы", которых весьма устраивал Орджоникидзе, поддерживавший
неплохие отношения с Тухачевским. Они тесно сошлись еще во время гражданской
войны, когда вместе действовали на кавказском фронте. В 1931 году именно
Орджоникидзе способствовал продвижению авантюристических предложений
Тухачевского, который пытался поставить перед армией нереальные задачи.
Серго лично передал Сталину одно из писем зарвавшегося "полководца",
написанное в апреле 1930 года.
В сентябре 1934 года Орджоникидзе и Тухачевский вместе с Куйбышевым
попытались ослабить влияние Сталина на армию. Иосиф Виссарионович был
обвинен в нескромности и некомпетентности. Поводом стала беседа Сталина с
чехословацкой военной делегацией, во время которой тот ничего не говорил о
роли Орджоникидзе и Куйбышева в деле модернизации армии. Более того, Сталина
обвинили в разглашении государственных секретов. Якобы он сообщил
иностранцам страшную "тайну" о том, что СССР хочет модернизи-ровать свои
вооруженные силы!
Именно Орджоникидзе жаловался Уборевич, человек Тухачевского, в своем письме
от 17 августа 1936 года. "Ворошилов не считает меня способным выполнять
большую военную и государственную работу... Нужно тут же сказать, еще хуже
оценивает он Тухачевского... Если т. Ворошилов считает меня малоспособным
командиром для большой работы, то я очень резко и в глаза, и за глаза говорю
о его взглядах на важнейшие современные вопросы войны". Знал, ох знал
Уборевич, кто сейчас главный и кого нужно просить о заступничестве!
Правда, в августе, 14-го и 31-го, были арестованы Примаков и Путна, люди из
ближайшего окружения Тухачевского. Но они пострадали из-за своих теснейших
связей с Троцким и троцкистами. И тот и другой в 20-е годы открыто
поддержали "демона революции", причем пытались создать троц-кист-скую
организацию в РККА, чего не отрицают и историки-антисталинисты. И когда в
1936 году крепко взялись за "левых", эти два тухачевца закономерно "попали
под раздачу". Пока трудно сказать, контактировали ли они с Троцким и в 30-е
годы. Обращают на себя внимание тесные связи Путны с И. Н. Смир-новым,
который и в самом деле тайно контактировал с Троцким. В любом случае этих
"добрых молодцев" сгубил троцкизм, который изрядно пугал и сталинистов, и
"технократов", и регионалов. Больше никого из сторонников Тухачевского не
тронули, и они с радостью ожидали падения Сталина. А оно, похоже, было
реальностью, ибо против вождя действовал целый фронт.
Ко всему прочему в лагере Сталина наступил разлад. Многие, наверное, просто
боялись повторить судьбу Радека и Енукидзе. Надо было что-то предпринимать,
причем весьма срочно...

Сталин наносит ответный удар

День 25 сентября 1936 года был для наркома Ягоды роковым. Сталин и Жданов,
бывшие на отдыхе в Сочи, прислали телеграмму, в которой предлагалось снять
"железного Генриха" с его чекистского пьедестала. Почти все исследователи
"большого террора" считают нужным цитировать содер-жание этой судьбоносной
телеграммы. Не изменю данной традиции и я. "Считаем абсолютно необходимым и
срочным делом, - уведомляли Политбюро Сталин и Жданов, - назначение тов.
Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей
задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в
этом деле на четыре года".
Историки заворожены мнимым всемогуществом Сталина и поэтому не обращают
внимания на то, что свои предложения вождь присылает именно из Сочи. По их
мнению, Сталин был всевластен, а следовательно, какая ему разница - откуда
приказывать. Но, согласитесь, кажется очень странным, что вождь проводил
столь важное кадровое решение откуда-то издалека. К тому же непонятно,
почему он вновь оказался в Сочи. Ведь Иосиф Виссарио-нович уже отдыхал там в
августе, причем задержался в Сочи гораздо дольше всех других высших
руководителей. И вот снова - у моря. Может быть, у него были какие-то
серьезные проблемы со здоровьем? Да нет, вроде не было. Решил отвертеться от
работы? Ну уж, простите, в этом "трудоголика" Сталина еще никто никогда не
упрекал. И время, прямо скажем, было очень жаркое и сложное.
Складывается впечатление, что вождя просто сослали в Сочи до выяс-нения его
дальнейшей судьбы. Полностью ему связь с внешним миром не отрубили, но
возможности присутствовать на заседаниях Политбюро лишили. А в компанию ему
определили стойкого сталинца Жданова.
Но оппозиционеры не учли того, что в Москве у Сталина осталось мощное
сверхоружие - Николай Иванович Ежов, возглавляющий партийную охранку. По
своей партийно-контрольной линии он много чего уже "нарыл", в частности и по
наркому Ягоде. Заметим, что в телеграмме об опоздании послед-него в деле
борьбы с "левыми" говорится как о каком-то общеизвест-ном (на тот момент)
факте. Сталин не приводит никаких доказательств, он обращает внимание на
нечто очевидное.
Что-то во второй половине сентября было объявлено членам Политбюро. Может
быть, им стали известны данные, которые Ежов сообщил Сталину в телефонном
разговоре? В том самом, где Иосифа Виссарионовича инфор-мировали о
предсмертном письме Томского, содержащем обвинения в адрес Ягоды. Если так,
то Ягода сразу оказался "задействован" в двух неприглядных делах: 1) в
связях с троцкистами и потворстве им; 2) в попытке привести к власти группу
Бухарина.
Далее Сталин сделал красивый жест, разыграв из себя невинную жертву, которой
он, по большему счету, на тот момент и являлся. Его послание говорило: вот
вы как со мной, а ведь Ягода-то каков, а как мой Ежов, а? Он явно обращал
внимание на события 1932 года; когда И. Н. Смирнов создал единый лево-правый
оппозиционный блок. Точнее - на то, что Ягода этот самый блок прозевал.
Раньше ему это простили. Не простили бы именно этого "зевка", так сняли бы
гораздо раньше, во время разбирательства дел участников единого блока. Но
теперь "зевок" Ягоды красиво наложился на данные Ежова. И прощения
"железному Генриху" уже не было.
Ежову регионалы, которые тогда и составляли организационный костяк
оппозиции, поверили. Он был тихим и скромным партийным аппаратчиком, вполне
исполнительным бюрократом. Таким, каким бюрократы считали Сталина. И то, что
Ежов сообщил в отсутствие потерявшего доверие Сталина, их напугало. Органы
были все-таки органами, а уж если они контактируют с Троцким... Нет, тут
было от чего запаниковать. Уж лучше Сталин.
Теперь в руководстве оформляется новый, вернее, очень старый блок - Сталина
с регионалами. На пост наркома НКВД назначают тихоню Николая Ивановича. От
него ожидали многого. И он эти ожидания оправдал. Причем с лихвой.

Охота на "вредителей"

После назначения Ежова НКВД начал усердно копать под Бухарина, Рыкова и
Ягоду, скомпрометированных признаниями Томского. Но главной мишенью в то
время были все-таки не они. Тогда решили серьезно взяться за вредителей на
промышленном производстве. То есть за Серго Орджони-кидзе, который был
наркомом тяжелой промышленности. Он уже перестал удовлетворять регионалов.
Более того, Орджоникидзе покровительствовал Бухарину, который на поверку
оказался очень непрост, являясь лидером целой группы, имевшей своим
человеком наркома внутренних дел. Этот самый нарком не просто опоздал на
четыре года с борьбой против троц-кизма, но имел с ними какие-то связи. В
заместителях Серго ходил Пятаков, бывший троцкист. Кроме того, вспомним, что
у партократов были весьма серьезные разногласия с технократами. Разногласия
эти касались вопроса о промышленных предприятиях. Регионалы хотели как можно
больше заводов и фабрик подчинить себе, а технократы, соответственно,
наоборот.
Как представляется, именно наличие указанных разногласий не позво-лило
регионалам и технократам достигнуть той степени единства и сплочения,
которая была необходима для устранения Сталина от власти в 1934 году. Летом
1936 года такое единство было достигнуто, и Сталин оказался на самом краю
пропасти. Но его умелые маневры с Ежовым позволили вождю разру-шить опасное
единение.
Теперь орава секретарей была настроена против Орджоникидзе. Ему объявили
"священную войну", против которой не возражал и Сталин, желавший
окончательно ослабить короля тяжпрома. Сокрушительным ударом по Орджоникидзе
стал "кемеровский процесс", состоявшийся 19-22 октября в Новосибирске. На
нем судили группу "троцкистов-вредителей", действо-вавших в угольной
промышленности. "Вредителям" (восьми советским и одному немецкому инженеру)
приписали, в частности, взрыв, произошед-ший 23 сентября на кузбасской шахте
"Центральная". Как "выяснилось", лидеры группы Дробнис и Шестов, примыкавшие
к троцкистской оппозиции в 20-е годы, подчинялись непосредственно Муралову,
лидеру так называе-мого "западносибирского троцкистского центра". А
деятельность этого центра направлялась из Москвы - Пятаковым. Ясно, что
"разоблачение" столь широкомасштабного заговора в промышленности, да еще и
возглавляемого бывшим замом Орджоникидзе, било именно по наркомтяжпрому.
Процесс носил именно региональный характер. Участникам группы предписывалось
намерение убить "хозяина" Западной Сибири Р. Эйхе. Скорее всего, именно он и
организовал (с благословения других регио-наль-ных бонз) этот дутый процесс.
Тем самым Эйхе не только бил по Орджони-кидзе, но и укреплял свой
собственный престиж. Получалось, что именно западносибирского лидера
троцкисты считают своим важнейшим врагом.
Тут надо сделать одну существенную оговорку. Говоря о процессе, я употребил
слово "дутый". Действительно, никакого троцкистского вредитель-ства в
промышленности не было. Троцкий, как истый марксист, не мог быть поклонником
индивидуального террора. Однако это вовсе не означает, что в системе
промышленности вообще не было никакой троцкистской оппозиции. Любопытно, что
участникам "кемеровского процесса" инкримини-ровали создание тайной
типографии, которая - и это признают сами антисталинисты, например
Конквест, - существовала в реальности. Антисталинисты утверж-дают, что
типографию создали работники НКВД, однако это мало-вероятно. Скорее всего,
новосибирские энкавэдэшники напали на полити-ческую организацию троцкистов,
которой и приписали вредительство.
Региональными делами всё, конечно же, не ограничилось. В ноябре "выявили"
еще одну вредительскую организацию, возглавлявшуюся началь-ником Главного
управления химической промышленности С. А. Ратайчаком. Группе
инкриминировали взрыв на Горловском комбинате азотных удоб-рений. Наконец,
"разоблачили" и третью группу "вредителей", которая якобы орудовала на
транспорте. Верховодил ей, по уверениям НКВД, заместитель наркома транспорта
Я. Лившиц (кстати, тоже являвшийся бывшим троц-кистом). Это уже били по
Кагановичу, который летом 1936 года перешел на сторону Орджоникидзе.
В ноябре по Орджоникидзе нанесли еще один удар. Органы НКВД в Закавказье
арестовали его брата Папулию. Попытки Серго вызволить арестованного
родственника или хотя бы ознакомиться с материалами дела наткнулись на отказ
торжествующего Берия, которому наконец-то предста-вился шанс уязвить
ненавистного соплеменника.

Декабрьские страсти

Почти сразу же после "кемеровского процесса" открыл работу декабрь-ский
пленум ЦК ВКП(б). На нем уже всерьез взялись за Бухарина с Рыковым. В своем
докладе Ежов ознакомил участников пленума с показаниями Радека, Пятакова,
Сокольникова, которые свидетельствовали о том, что в "левой", троцкистской
оппозиции были замешаны и "правые" - Бухарин с Рыковым. Насколько такие
утверждения имели под собой основу? Трудно сказать. Тем более что речь может
идти о самых разных видах участия. Возможно, что "правые" только знали о
каких-то действиях троцкистов, но молчали о них. И этого было вполне
достаточно, чтобы настроить против себя самые разные силы в партийном
руководстве.
Могли быть и попытки нащупать контакты с Троцким - с твердым намере-нием
сотрудничать или же без него. Николаевский сообщает, что Бухарин во время
своей последней заграничной поездки изъявлял желание тайно навестить
Троцкого в Норвегии: "А не поехать ли нам на денек-другой в Норвегию, чтобы
повидать Льва Давидовича?.. Конечно, между нами были большие конфликты, но
это не мешает мне относиться к нему с большим уважением". Однако
историк-эмигрант так и не обмолвился о том, предпринял ли Бухарин какие-либо
практические шаги в этом направлении. Опять-таки само желание встретиться с
"демоном революции" могло вызвать бурю негодования у ЦК.
Тревогу участников пленума нагнетало и то, что в начале декабря Троцкий
готовился уже выйти из домашней изоляции, в которую его поместили норвежские
власти. Правда, решение мексиканского правительства предо-ставить Троцкому
убежище было озвучено лишь в середине декабря, но очевидно, что такие
решения сразу не возникают. Какие-то шевеления на международном уровне,
связанные с изменением места пребывания Троцкого, начались еще до середины
декабря. И о них явно знала советская разведка, которая наконец-то стала
серьезно бороться с "демоном революции". Ягода в течение многих лет не мог
внедрить агентов ОГПУ-НКВД в окружение Троцкого. А Ежов справился с этим за
несколько месяцев, подкинув Льву Давидовичу "провокатора" Зборовского.
Как бы то ни было, но Бухарин и Рыков очутились в заведомо враждебной
обстановке. Масла в огонь подлило еще и то, что они весьма неумело
защищались. Николай Иванович напирал на свои "чудесные" качества, на то, что
он, в отличие от Зиновьева и Каменева, якобы никогда не хотел власти. А
Рыков даже вынужден был согласиться с тем, что троцкисты прочили его на пост
председателя Совнаркома (спрашивается, за какие такие заслуги?). Правда,
разные участники пленума проявили разную степень усердия. Жестче всех
Бухарина и Рыкова критиковали регионалы. Особенно отличился секре-тарь
Донецкого обкома Саркисов. Он вспомнил о том, что Бухарин призывал в 1918
году, в разгар борьбы вокруг Брестского мира, арестовать Ленина. В той
обстановке это было равнозначно политическому обвинению. И вполне логичным
было требование Саркисова предать "правых" суду. По сути он озвучил
требование группы "левых консерваторов", которые уже тогда были настроены на
долгожданный террор, видевшийся им в качестве панацеи от всех бед.
Усердствовал по части обвинения и Эйхе, который, очевидно, решил стяжать
лавры главного обличителя троцкизма и "правого уклона". Он предло-жил
расстрелять обвиняемых по делу "пятаковского центра", а "правым" выра-зил
недоверие кратко, но ясно: "Бухарин нам правды не говорил. Я скажу резче -
Бухарин врет нам!".
Почти так же резок был Косиор, который пристегнул "правых" к Троцкому и
Зиновьеву, родив тем самым концепцию "троцкистско-бухаринского блока".
Комичным было поведение Кагановича. "Железный нарком" так пытался загладить
свою вину перед Сталиным, что довольно сильно пережал в деле поиска улик.
Так, им было проведено расследование о связях Томского с Зиновьевым. В
качестве главного доказательства Каганович привел смехотворный аргумент:
"Зиновьев приглашает Томского к нему на дачу на чаепитие... После чаепития
Томский и Зиновьев на машине Томского едут выбирать собаку для Зиновьева.
Видите, какая дружба, даже собаку едет выбирать, помогает. (Сталин: Что за
собака- охотничья или сторожевая?) Это установить не удалось... (Сталин:
Собаку достали все-таки?) Достали. Они искали себе четвероногого компаньона,
так как ничуть не отличались от него, были такими же собаками. (Сталин:
Хорошая собака была или плохая, неизвестно? - Смех). Это при очной ставке
было трудно установить... Томский должен был признать, что он с Зиновьевым
был связан, что помогал Зиновьеву вплоть до того, что ездил с ним за
собакой".
Из сталинских реплик, вызвавших в конце концов смех в зале, было видно, что
он пытался высмеять Кагановича, указать на всю несерьезность его
аргументации. Сам Иосиф Виссарионович вовсе не был настроен кровожадно и с
конкретными обвинениями не торопился. Он вынес предложение продолжить
проверку по делу "правых" и отложить решение до следующего пленума.
Возникает вопрос - зачем же Сталину было миндальничать с Бухариным,
симпатизировать которому он не имел ни малейших оснований? Тем более что
всплыли факты, свидетельствующие о неискренности его прежнего покаяния и о
ведении им оппозиционной деятельности. Ведь и регионалы были настроены на
крутые меры. Чего, спрашивается, ждать?
Сталин не хотел репрессий. И не столько потому, что они ему были не по
нраву. Как прагматик, он понимал, что развертывание террора может ударить по
кому угодно. Начнется кровавый кадровый хаос, который сделает ситуацию
неуправляемой. Сталин, будучи знатоком истории, отлично знал, насколько
может быть абсурдным массовый террор. Бесспорно, вождь выступал за
политическую изоляцию Бухарина и Рыкова, но уничтожать их он не желал. Это
явно продемонстрирует его поведение на следующем, февральско-мартовском
пленуме, о котором речь пойдет ниже.
Единственный из членов ЦК, кто хоть как-то вступился за Бухарина, был
Орджоникидзе. Бухарин пытался убедить собрание, что он лично высказы-вался о
Пятакове очень плохо. Подтвердить данный факт Бухарин попросил Орджоникидзе,
что тот и сделал. Надо сказать, что это была очень неуклюжая попытка
выкрутиться. Мало ли что мог говорить Бухарин о Пятакове, может быть, это
было в целях маскировки. Но все равно, поведение Орджоникидзе характерно. Он
явно симпатизировал Бухарину. Однако и с открытой поддержкой бывшего
"любимца партии" не выступал. Слишком уж было "рыльце в пушку" у самого
Орджоникидзе. Сталин и регионалы своей умелой кампанией против вредителей
отбили у Серго всякое желание "качать права" на пленуме и уж тем более
заступаться за кого-либо.
Не пройду мимо и одного показательного факта, связанного с вопросами внешней
политики. Во время доклада Ежова Сталин бросил реплику о том, что
разоблаченные троцкисты были связаны со странами западной демократии -
Англией, Францией и США. И лишь после этой реплики Ежов заговорил о
переговорах, которые оппозиционеры вели с "американским правительством" и
"французским послом". Дальше возникла конфузная ситуация. Ежов сказал о
заговорщиках, что они "пытались вести переговоры с английскими
правительственными кругами". Молотов поправил его - оказывается, переговоры
велись с французскими кругами. Ежов извинился за оговорку, но было
очевидно - произошел некий конфуз.
Историк Роговин объясняет произошедшее тем, что "вожди" еще не сговорились,
в чем следует обвинять подсудимых будущего процесса". Очень сомнительно,
вряд ли Сталин и Молотов были такими наивными людьми. Тут, скорее всего,
произошло иное. Оговорка Ежова явно свидетельствует о том, что его слова о
связях троцкистов с западными демократиями были не заготовкой, а
импровизацией. Ежов и не думал, что ему придется кивать на Запад, но Сталин
вынудил его к этому. Наркомвнудел сказал о французах, но сталинцам нужно
было "приложить" в первую очередь англичан. Вот Ежов и был вынужден срочно
перестраиваться. Очевидно, что ранее, при обсужде-нии этого доклада между
сталинистами и регионалами, о западных демокра-тиях и речи не было. "Левые
консерваторы" все тянули именно к Германии. Однако Сталин решил все-таки
связать троцкистов и Запад в сознании участников пленума. Сделано это было
очень тонко, по-византийски.
Указанный "конфуз" свидетельствует о том, что Ежов не был фигурой, абсолютно
послушной Сталину. Он вынужден был еще и учитывать интересы регионалов. Еще
будучи председателем Комитета партийного контроля, Ежов пытался оказать
некоторые услуги региональным "вождям" - без ведома Сталина. Так, в начале
1936 года была арестована жена брата Косиора - Владимира Викентьевича.
Последний некогда был активным участником троцкистской оппозиции и в
указанное время находился в ссылке вместе с супругой. Владимир направил
брату гневное письмо, в котором потребовал ее освобождения. Интересно, что
Косиор поспешил помочь брату-троцкисту и попросил Ежова "привести это дело в
порядок". И тот уже начал "приво-дить", когда обо всем узнал Сталин.
Разгневанный вождь потребовал прекратить "наведение порядка" по-косиоровски.
Получается, что Ежов не был до конца человеком Сталина и в некоторых случаях
вел свою игру. Понятно, почему Сталин опасался вступить с Ежовым в
предварительный сговор о поправках в его докладе, связанных с прозападной
ориентацией троцкистов. Показательно, что на московском процессе 1937 года
подсуди-мым все же припишут связь с Германией. Очевидно, Сталин был еще
слишком слаб, чтобы успешно гнуть свою "антиантантовскую" линию.
Декабрьский пленум ЦК продемонстрировал обострение политической обстановки.
"Правые" своей действительно двурушнической позицией озлобили руководство,
особенно регионалов. Последние, по старой привычке, стали нагнетать
революционно-карательные настроения, пред-лагая репрессии в качестве
наиважнейшего метода решения всех проблем. Показательно, что о новой
конституции, которую тогда принимал последний, VIII Всесоюзный съезд
Советов, на пленуме почти никто не говорил, хотя Сталин и пытался навязать
активное обсуждение. Однако членам ЦК было не до конституции, их сердца
снова наполняло упоение от грядущих классовых битв. Что ж, скоро они их
получат...

Глава 9. Кровавая развязка

Позиционные бои

В январе прошел очередной московский процесс, на котором судили Радека,
Пятакова, Серебрякова и прочих "троцкистов". Его результаты носят
компромиссный характер. Засудили сталинца Радека, но судебной расправы не
смог избежать и человек Орджоникидзе - Пятаков.
Для самого Орджоникидзе дела складывались плохо. В начале 1937 года
партноменклатура в союзе со Сталиным продолжила наступление на "вреди-телей"
, то есть на Серго и прочих "технократов". Эта борьба достигла своего
обост-ре-ния в феврале, накануне пленума ЦК. Орджоникидзе было предло-жено
подготовить особый доклад, посвященный вредительству. Он это сделал, и тема
вредительства там была обозначена довольно слабо. В резуль-тате доклад
подвергся серьезной правке со стороны Сталина. Вождь особо обращал внимание
на политические моменты, требуя, чтобы нарком не замыкался на одних лишь
хозяйственных вопросах.
В свою очередь Орджоникидзе предпринимает контратаку. Он поручает своему
наркомату в десятидневный срок осуществить проверку тех предприя-тий, на
которых вредительство якобы приняло наиболее широкий размах. Им были
назначены три комиссии, которые практически опровергли утверж-дения о
вредительстве. Есть мнение, что накануне пленума Орджоникидзе готовил
выступление, направленное против "охоты на вредителей". Так это или нет,
установить сегодня невозможно. Орджоникидзе не дожил до пленума,и нам
неизвестно, что он сказал бы на нем. Нельзя установить и точную при-чину
смерти Серго. Непонятно, идет ли речь о самоубийстве или же наркому помогли
оставить грешную землю умельцы из ежовского ведомства. В любом случае
кончина Серго была обусловлена резким обострением политического
противоборства.
Попутно группы решали свои проблемы, проводя накануне пленума аппа-рат-ные
маневры.
Первой их жертвой пал секретарь Азовско-Черноморского крайкома ВКП(б)
Шеболдаев (инициатор переименования Царицына и один из главных заговорщиков
на съезде "победителей"). Новый, 1937 год начался для него печально - уже 2
января ЦК принял постановление, в котором Шеболдаев обвинялся в
"политической близорукости". Оказалось, что он засорил парторганизацию края
врагами народа всех мастей. Шеболдаева переместили на более скромную
должность секретаря Курского обкома.
Эта аппаратная операция была инициирована группой Сталина. Перед тем как ЦК
принял постановление по Шеболдаеву, в крае побывал Андреев, один из наиболее
стойких сталинцев. В ходе его поездки была тщательно исследована ситуация,
сложившаяся в крупнейших городах региона - Ростове, Краснодаре,
Новороссийске, Новочеркасске, Сочи. Проверка показала, что руководство
горкомов и горсоветов оказалось переполнено троцкистами. Нас сейчас не
должно интересовать - сколько процентов правды и лжи было в этой амальгаме,
столь типичной для того времени. Очевидно одно - вождь стремился ослабить
позиции одного из крупнейших регио-налов, который занимал антисталинские
позиции.
Реакция региональных лидеров не заставила себя ждать. Так, 13 января ЦК
подверг резкой критике Постышева, и уже через три дня он был перемещен с
поста секретаря Киевского обкома на место руководителя гораздо менее
значимого Куйбышевского обкома. Это перемещение обычно связывают с
коварностью Сталина, однако тут очевидна коварность Косиора. Дело в том, что
Постышева на Украину прислали только в 1933 году, когда там с 1928 года уже
образовалась весьма теплая компания во главе со Станиславом Викентье-вичем.
Вместе с Постышевым в республику прибыла группа новых партийных работников
численностью примерно в 5 000 человек. Почти никто из них не имел отношения
к, так скажем, "этническим украинцам". То была хитрая задумка Центра -
создать сильному руководству этой республики сильный же противовес. По сути,
с прибытием Постышева на Украине сложилось некое двоевластие, которое
ослабляло Косиора и его команду.
Само собой разумеется, что Сталину вовсе не было никакой нужды нападать на
Постышева до полного и окончательного подчинения Украины. А вот Косиор такую
нужду испытывал. Кроме того, смещение Постышева стало яркой демонстрацией
той силы, которой обладали регионалы.
Сталин, правда, выжал из этой неудачи определенную пользу. Он послал в Киев
Кагановича с поручением - встретиться с Николаенко, той самой дотошной
женщиной, пострадавшей за критику жены Постышева. Каганович поручение
выполнил и сообщил Сталину о благоприятном впечатлении, которое произвела на
него Николаенко. После этого сталинские "политтех-нологи" сделали из нее
этакий символ антибюрократического сопротивления рядовых масс. Был создан
образ нового героя - "маленького человека", вступающего в опасную схватку с
коварным и сильным противником. Культ этого человека призван был дополнить
культ Сталина и заменить культ региональных вождей. На февральско-мартовском
пленуме Сталин уделит Николаенко очень много внимания.

Поворотный пленум

Обе стороны обменялись полновесными ударами, однако так и не разрушили свой
тактический союз, направленный против Орджоникидзе и "правых". Орджоникидзе
"своевременно" ушел из жизни накануне пленума. А вот с "правыми" надо было
что-то решать. Было совершенно ясно, что они падут на предстоящем пленуме,
но вот в какой форме это произойдет, было пока еще неизвестно. По этому
поводу между Сталиным и "левыми консерваторами" существовали разногласия.
Сталин поначалу предложил пленуму исключить Бухарина и Рыкова из партии, а
потом направить в ссылку. Однако это предложение не прошло ввиду упорного
сопротивления партно-менклатурных кланов. Тогда Сталин пошел на некий
компромиссный вариант - он предложил не решать судьбу "правых" сейчас, а
провести расследование в НКВД. Что и было сделано.
Надо отметить, что на пленуме сталинская группа выступала в качестве
"демократического" крыла ВКП(б), тогда как регионалы, по большей части,
проявили себя как приверженцы "тоталитарно-революционных методов", они без
удержу разоблачали "врагов" и требовали проведения репрессивных мер. С
наиболее кровожадными речами выступали Косиор, Эйхе, Постышев, Саркисов,
Шеболдаев, Варейкис и др. Очевидно, к регионалам тогда примк-нули и левые
милитаристы. Их представитель Якир голосовал за расстрел Бухарина и Рыкова.
Милитаристы поняли, куда дует ветер, и теперь уже сами набросились на друзей
Орджоникидзе.
И вот что любопытно. С наиболее либеральными и антитеррористи-ческими
соображениями на пленуме выступили как раз "наиболее одиозные фигуры из
сталинского окружения" - Ежов и Вышинский.
Нарком внутренних дел пытался уверить пленум в том, что "вражеский фронт"
сужается "изо дня в день". Теперь уже нет никакой необходимости в массовых
арестах и ссылках, которые проводились в ходе коллективизации. Ежов
заговорил о коллективизации не случайно. Он напомнил регионалам об их
собственных бесчинствах, творимых во время "раскулачивания". Им
подчеркивалось, что теперь уже нет вообще никакой нужды прибегать к массовым
репрессиям.
С резкой критикой НКВД выступил Вышинский. Он вскрыл факты недо-стойного
поведения следователей-чекистов, пытавшихся давить на людей и даже
фальсифицировать дела. По мнению Вышинского, следственные мероприятия
страдают "обвинительным уклоном". В работе НКВД и проку-ратуры он выявил
опасную "тенденцию построить следствие на собственном признании обвиняемого"
. "Между тем, - утверждал этот "сталинский монстр", - центр тяжести
расследования должен лежать именно в... объектив-ных обстоятельствах".
Критики Сталина и здесь обнаруживают полную неспособность дать
вразумительное объяснение тем фактам, которые не укладываются в их схемы.
Более или менее серьезный анализ выступления Вышинского дал только В.
Роговин, но и он не сумел обойтись без противоречий себе же. Этот историк,
например, уверяет, что "демонстрируя свою приверженность строгому соблюдению
юридических норм, Вышинский стремился снять существующее у некоторых
участников пленума внутреннее сомнение в юридической безупречности недавних
процессов, на которых он выступал государственным обвинителем". Допустим,
это так. Но ведь тогда полу-чается, что при этом он ставил под сомнение ту
репрессивную кампанию, которая разворачивалась накануне пленума и во время
его. То есть выходит, что Вышинский выступал против дальнейшей эскалации
репрессий. Правильно, так оно и было. Вот только как тогда быть с
обвинениями в адрес "тотали-тарного" сталинизма? Ну а что касается слов
Ежова о ненужности массовых репрессий, то здесь никто ничего путного не
говорит вообще. Странно, как это наши разоблачители не смогли приписать
Сталину еще одно потрясающее коварство в духе Макиавелли.
Сталинисты, конечно, тоже призывали к борьбе с "врагами народа" и
"троцкистами". Тот же Ежов выступал за расстрел Бухарина и Рыкова (подоб-ное
требование было неизбежным для человека его должности). Они не могли не
учитывать того, что революционные настроения далеко еще не были изжиты в
полной мере и присущи довольно-таки широким кругам в партии и обществе. Но
при этом национал-большевики несколько смещали акценты. Они настойчиво
обращали внимание на необходимость демократизации ВКП(б), скорейшего
проведения тайных выборов в партийные органы, отмену кооптации.
Регионалы вынужденно соглашались со сталинистами (подобно тому, как сами
сталинисты вынужденно соглашались с регионалами по поводу репрессий). Однако
они все время пытались перевести разговор на тему поиска врагов. Подчас
только реплики Сталина заставляли регионалов согласиться с отказом от
кооптации.
О силе регионалов и нежелании идти на демократизацию партийной жизни
свидетельствует тот факт, что пленум так и не принял предложение Жданова,
который настаивал на скорейшем проведении партийных перевы-боров. ЦК
поддержал Косиора и Хатаевича, которые потребовали оттянуть сроки окончания
выборов в парторганизациях. Вот и верь после этого в байки о сталинском
всевластии! Оказывается, еще в марте 1937 года Центральный комитет мог
запросто не согласиться с мнением ближайшего сталинского соратника, то есть,
по сути дела, с самим Сталиным. И весьма показательно то, по какому вопросу
ЦК полемизировал с "кровавым палачом". Оказы-вается, этот палач, "великий и
ужасный" Сталин, прямо-таки навязывал демок-ратию, а его будущие "невинные"
жертвы от этой демократии бегали, как черт от ладана. Да еще и требовали
репрессий - побольше.
На пленуме были окончательно ослаблены "хозяйственные" наркоматы. По ним
били как сталинисты, так и регионалы. Поводом для нападок послу-жило так
называемое "вредительство". Его масштабы раздувались чрезвы-чайно, с тем
чтобы создать впечатление о крайне неблагоприятной обста-новке, царившей в
наркоматах. Она, конечно, такой и была, но связы-вать это следовало не с
вредительством, а с бюрократизмом и канцеляр-щи-ной, царившей во многих
ведомствах. Однако так ставить вопрос регионалы не могли. Они сами были
прожженными бюрократами и понимали, что критика бюрократизма ударит по ним
же самим. Нужно было все списать на полити-ческий фактор, на врагов,
деятельность которых якобы и является причиной большей части хозяйственных
трудностей.
Группа Сталина с таким подходом была согласна, хотя и расставляла свои
специфические акценты, о которых будет сказано дальше. Очевидно, в сентябре
1936 года между сталинистами и регионалами был заключен некий компромисс.
Последние обещали поддержать Сталина против Орджоникидзе, а тот пообещал
перевести борьбу с технократами в плоскость борьбы с вредительством.
Надо отметить, что именно регионалы чересчур усердствовали в разобла-чении
вредителей. Выступления первых секретарей - Кабакова, Саркисова, Е. Г.
Евдокимова, М. Д. Багирова дают образчик самой разнузданной травли. Порой
они доходили до откровенно фантастических утверждений. Так, уральский босс
Кабаков утверждал: "В одном магазине встретили такой факт - на обертку
используют книги Зиновьева, в другом ларьке обертывают покупки докладом
Томского. Мы проверили, и оказывается, такой литера-туры торгующие
организации купили порядочное количество тонн. Кто может сказать, что эту
литературу пользуют только для обертки?".
Гораздо более взвешенным было выступление Молотова. Вячеслав Михайлович
очень сурово проехался по "вредителям", однако не стал "зацик-ливаться"
только на них. Он обратил внимание на "канцелярско-бюрократи-ческие методы",
которые плодят многочисленные структуры, мешающие друг другу. Он призвал к
улучшению организации на производстве, причем назвал конкретные меры,
призванные оздоровить ситуацию: установление техни-ческих правил, личный
инструктаж, регламентация техники и т. д.
Кроме того, Молотов предостерег от излишнего усердия в борьбе с
"вредителями". В качестве примера такого усердия он привел несколько
фактов. Например, травлю директора Пермского авиамоторного завода
Побережного, организованную первым секретарем Пермского горкома Голышевым.
Спасло директора лишь своевременное заступничество Полит-бюро. Молотов прямо
сказал, что партийные работники должны заниматься своей работой, а не искать
врагов, предоставив это дело органам НКВД. Это был уже явный "наезд" на
регионалов.
Результаты пленума были двойственными. Левые консерваторы сумели еще больше
наэлектризовать обстановку, сильнее заострить "тему врага". Настояв на
аресте Бухарина и Рыкова, они перешли через еще одну важную черту. Раньше не
поглядели на заслуги Зиновьева и Каменева, но эти деятели были
скомпрометированы своей поддержкой Троцкого в 20-е годы. А Бухарин с Рыковым
были гораздо более авторитетны, к тому же они в свое время внесли большой
вклад в разгром троцкизма. Их арест сломал очередную преграду на пути к
террору. Теперь было ясно, что жертвой репрессий может стать любой человек.
В принципе это совершенно правильный подход - для нормальных государств,
обладающих сильной правовой системой. Никто не должен считать себя
неподсудным. Однако СССР был государством, травмиро-ванным так называемым
"революционным правосознанием", и элементы этого правосознания оказывали
очень и очень ощутимое воздействие на поведение людей. В такой ситуации
всегда лучше "недожать", чем "пережать". Это отлично понимал Сталин,
которого многому научили уроки коллективи-зации. А вот регионалы этих уроков
не усвоили. Они склонялись к тому, чтобы "пережать". И на пленуме победил
именно их подход.
В то же самое время Сталин сумел убедить ЦК в необходимости демокра-тизации
партии. Секретари вынуждены были признать ненормальной ту обстановку,
которая сложилась вокруг выборных органов, чья выборность оказалась фикцией.
Были назначены тайные перевыборы партийных органов. Эта кампания нанесла
мощный удар по местному руководству.

Сталин наступает

Кампания по перевыборам чрезвычайно оживила политическую жизнь страны.
Делегатам партийных собраний и конференций было предоставлено право
неограниченного отвода кандидатур, которым они активно пользо-вались. Порой
обсуждение кандидатов затягивалось на целую неделю.
Демократический характер перевыборов очевиден. Это, правда, с большими
оговорками, признают даже многие историки-антисталинисты. Например, Р. Такер
в свой монографии "Сталин у власти. 1929-1941" пишет следующее: "...Ясно,
почему Жданов (читай - Сталин) высказался на февральско-мартовском пленуме
за "внутрипартийную демократию". Под последней понималось не только тайное
голосование при выборах в партий-ные органы, но и наделение рядовых членов
партии правом критики своих партийных руководителей на партсобраниях. Прежде
партиец не поднимал голоса против маленького Сталина в Омске - т-ща
Булатова - или маленького Сталина в Смоленске - т-ща Румянцева. Теперь же,
призывая членов партии всерьез воспринимать "внутрипартийную демократию", их
мобилизовали именно на это...".
При этом Сталина все равно ругают. Дескать, он хотел свалить неугодных ему
людей, опираясь на недовольство партийной массы. И это, между прочим, вполне
нормально. В любой, самой либеральной стране лидер желает подбирать
руководство сам - из числа тех людей, которым он доверяет и которых считает
своими единомышленниками. Другое дело, что делает он это, опираясь на мнение
широких кругов, которые выносят лидерам доверие или недоверие. И Сталин как
раз использовал самый демократичный из всех механизмов выявления поддержки -
выборы. Они, конечно, сопровождались поисками врагов и обвинениями в
государственных преступлениях. Такова была специфика положения СССР, который
был весь покрыт родимыми пятнами гражданской войны. В стране произошел
рецидив революционности. Ответственность за это несут прежде всего левые
консер-ваторы, упрямо не хотевшие переходить на новые методы руководства,
считавшие, что всего можно добиться путем административного нажима и
репрессий. Сталин в первой половине 1937 года еще надеялся на то, что этот
рецидив удастся довольно быстро подавить, пока он еще не привел к большой
крови.
Критики Сталина, как всегда, противоречат себе же самим. То его обви-няют в
бюрократизме, а то, напротив, в том, что он не церемонился с самой
бюрокра-тией. О последнем обстоятельстве особенно сокрушаются авторы,
стоящие на левых позициях. Они почему-то считают, что старые заслуги перед
революцией должны были автоматически превращать человека в некоего
небожителя, совершенно недоступного для простых смертных. А обновление
кадров ими трактуется как выдвижение на первый план молодых карьеристов. И
только лишь.
Позволю себе сделать еще одно отступление. На этот раз в область литературы.
Вообще освещение эпохи сталинизма глазами литераторов, в первую очередь
прозаиков, - тема особая. Я обращу внимание на творчество писателя А.
Рыбакова, автора некогда популярнейшего романа "Дети Арбата". Это
произведение в свое время нанесло по образу Сталина удар такой силы, которая
намного превышает силу десятка толстых академических исследо-ваний,
написанных "внезапно прозревшими" историками. "Дети Арбата" представляют
собой некую квинтэссенцию левого "антисталинизма", выра-жающего недовольство
потомков революционной элиты, которая была выращена Лениным и решительно
сметена Сталиным. Если внимательно читать "Детей", то легко заметить
недовольство именно демократизмом Сталина. Потомки устраненных с властного
Олимпа "комиссаров в пыльных шлемах" потому и ударились в прозападное
диссидентство, что видели в буржуазной демократии единственно возможную
альтернативу демократии национальной и социалистической, отвечающей
особенностям нашей страны. Неотроцкистская революция не произошла бы в любом
случае, вот сынки и дочки палачей и сделали выбор в пользу капитализма.
Рыбаков приписывает Сталину довольно-таки верные мысли, которые у того
действительно были. Так, в романе Сталин определяет в качестве своего
главного врага красный бюрократизм: "Аппарат имеет свойство коснеть,
аппарат, сплоченный многолетними связями, вместо рычага становится тормозом,
становится мумией... Аппарат надо сохранить, аппарат надо укреплять, но надо
в зародыше убить в нем самостоятельность, непрерывно менять людей, не давать
цементироваться взаимным связям, непрерывно сменяющийся аппарат не имеет
самостоятельной политической силы, но остается могучей силой в руках
вождя... нынешний аппарат (действие романа происходит в 1934 году. - А.
Е.) - это уже старье, отработанный пар, хлам. Однако эти старые кадры и
наиболее сцементированы, наиболее взаимо-связаны, они со своего места так
просто не уйдут, их придется убирать".
Весьма любопытно описание "проработки" главного героя романа - Саши
Панкратова. Партийная организация вуза, в котором Саша учился, выдвинула
против него политическое обвинение. За Сашу пытается всту-питься его дядя -
Марк Рязанов, директор одного из крупнейших заводов и любимец самого
Сталина. По просьбе Марка за Сашу хлопочет старый большевик, нарком Будягин.
И что же, это пугает обвинителей? Нет, нисколь-ко. На собрании,
"прорабатывающем" Сашу, секретарь партбюро Баулин говорит следующее:
"Панкратов рассчитывал на безнаказанность. Рассчитывал на высоких
покровителей. Был уверен, что партийная организация спасует перед их
именами. Но для партийной организации дело партии, чистота партийной линии
выше любого имени, любого авторитета".
Прямо какой-то апофеоз демократизма! Почему же Рыбаков так недоволен
сталинизмом? А потому что он никакой демократии не хотел, как не хотели ее
(и не хотят) другие критики сталинизма. Им нужна власть олигархии. Не
получилось с коммунистической олигархией, так получится олигархия
капиталистическая. Такая логика и способствовала, во многом, тому
направлению, которое выбрала горбачевская "перестройка". Вместо
действительной демократизации она пошла по пути капитализации, передав
власть в руки обуржуазившейся бюрократии, а собственность - буржуазным
олигархам.
Рыбаков и подобные ему "левые" авторы проговариваются, и эта их оплошность
позволяет сделать правильные выводы. Я, правда, вовсе не склонен столь
высоко оценивать степень демократизма, который сущест-вовал в 1934 году, как
это невольно делает Рыбаков. В то время проведение таких собраний было
невозможно. А вот в 1937 году они были самым обычным делом.
И надо сказать, что региональные лидеры всячески препятствовали
демократическому волеизъявлению рядовых партийных масс. Уже 20 марта Косиор
прислал Сталину телеграмму, в которой вопрос о закрытом голосовании был
назван неясным. Сталин ситуацию прояснил, ответив кратко, но четко: "Все
выборы проводятся путем тайного голосования". А для подстраховки он в тот же
самый день провел через Политбюро циркуляр, в котором предписывалось
проводить именно тайное голосование, запретить голосовать списком и
обеспечить право неограниченного отвода кандидатур. Сопротивление регионалов
было столь сильным, что 8 мая ПБ принимает циркуляр, в котором еще раз
обращает внимание не недопустимость открытого голосования.
Конечно, Сталин вовсе не полагался во всем на стихию масс (этого не делает
ни один политик). Движение "снизу" он дополнил неким движением "сверху",
призванным ослабить позиции секретарей крупнейших регио-нальных организаций.
Он сделал довольно остроумный ход, организовав через Секретный отдел ЦК
непосредственную и скрытую связь с секре-тарями районных комитетов (о том,
что такая связь действительно была, свидетельствуют данные смоленского
партархива, захваченного немцами во время войны). Тем самым вождь натравил
мелких партократов на крупных.
Позиции Сталина укрепились еще и после мартовских арестов Ягоды и нескольких
лиц из бывшего руководства НКВД - П. П. Буланова, И. М. Ост-ров-ского, М. И.
Гая, К. В. Паукера. Ежовское руководство НКВД лишний раз позиционировало
Сталина в качестве разоблачителя серьезного заговора спецслужб и гаранта от
любых заговоров в ЧК. Это была еще одна из причин, по которой партократия,
скрипя зубами, позволила Сталину осуществить ряд выгодных для него
структурных преобразований.
Так, 14 апреля в ПБ были созданы две постоянные комиссии. Одна из них должна
была решать внутриполитические вопросы, не терпящие отлагательства. В ее
состав вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов. Другой комиссии
предстояло решать такие же вопросы внешней политики. В нее включили
Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича. Созданием указанных
комиссий Сталин достигал усиления позиций правительства, Совета народных
комиссаров. Обращает на себя внимание, что в комиссии, кроме самого Сталина,
были включены только и исключи-тельно деятели союзного правительства (Чубарь
на тот момент был замести-телем председателя СНК СССР). Очевидно, его
включение во внутриполи-тическую комиссию было неким компромиссом с
группировкой регионалов. Чубарь происходил из их среды, но находился уже под
влиянием чуждого им аппарата Совнаркома. Любопытно, что при перечислении
членов внешне-поли-ти-ческой комиссии Сталин стоит на втором месте после
Молотова. Может быть, Сталин уже тогда прочил его на пост наркома
иностранных дел? Некоторые историки, например Р. Такер, утверждают, что
соглашение с Германией (подобное пакту Молотова - Риббентропа) могло быть
заклю-чено уже в мае 1937 года; в этом случае Литвинов не смог бы оставаться
руководителем советской дипломатической службы.
Своим решением создать комиссии Сталин ясно давал понять, что главную роль в
стране будут играть именно государственные деятели. От них в первую очередь
должно было зависеть решение важнейших и безотлагательных проблем как
внутренней, так и внешней политики.
Через девять дней Сталин одержал еще одну победу. Он провел разукрупнение 7
крайкомов и обкомов РСФСР - Северо-Кавказского, Сталин-град-ского,
Саратовского, Горьковского, Свердловского, Ленинградского,
Восточно-Сибирского. Из их подчинения вывели парторганизации авто-номных
республик, которые подчинили ЦК ВКП(б). Кроме того, были созданы компартии и
их ЦК в двух республиках - Казахской и Киргизской. Закавказ-ский крайком был
ликвидирован и на его месте возникли три незави-симые друг от друга
компартии - Грузии, Армении и Азербайджана. Подобной мерой Сталин сталкивал
секретарей новых партобразований с теми лиде-рами, которым они раньше
подчинялись.
А 25 апреля ПБ создало особый орган - Комитет обороны при СНК СССР. В него
вошли 11 человек: Молотов, Сталин, Каганович, Ворошилов, Чубарь, Гамарник,
Жданов, Ежов, В. М. Рухимович, В. И. Межлаук. Председателем КО стал Молотов.
Здесь бросается в глаза то, что в правительственный Комитет включили Сталина
и Жданова - двух секретарей ЦК, не занимающих никаких должностей в
правительстве. Они оказались подчиненными именно Молотову - председателю
СНК. Речь, конечно же, не шла о том, чтобы Сталин подчинялся Молотову как
политик. Сталин хотел, чтобы в подчиненном положении оказалась сама
должность первого секретаря ЦК. Сам Сталин явно стремился занять пост
руководителя правительства, наиболее подхо-дящий ему - вдумчивому и
кропотливому организатору. На пост первого секретаря ЦК он, скорее всего,
намечал поставить идеолога Жданова.

Попытка переворота

Однако весной в политическую игру активно включается группа "левых
милитаристов" - сторонников Тухачевского. До той поры она в основном стояла
в стороне, хотя ее настрой и оказывал определенное влияние на расклад
политических сил. Так, летом 1936 года милитаристы поддержали Орджоникидзе,
чем придали ему определенный вес. А в феврале-марте 1937-го они приняли
участие в травле Бухарина и Рыкова, что облегчило расправу над лидерами
"правых". Но все это были периферийные шевеления. А ставку свою милитаристы
делали именно на военный переворот.
Молотов, абсолютно убежденный в наличии заговора, говорил Чуеву, что высшее
руководство даже знало точную дату переворота. Он ее, правда, не называет,
но можно с большой долей вероятности, считать, что переворот планировалось
осуществить 1 мая 1937 года. Скорее всего, он должен был произойти во время
военного парада. Наблюдатели отмечают, что праздно-вание Первомая прошло в
довольно-таки напряженной обстановке. По свидетельству английского
журналиста Ф. Маклина, "члены Политбюро нервно ухмылялись, неловко
переминались с ноги на ногу, забыв о параде и о своем высоком положении".
Все, кроме Сталина, хранившего ледяное спокойствие.
Сталин, поднявшись на трибуну мавзолея, демонстративно отказался пожать руку
Тухачевскому. Что это было? Проявление гнева? Вряд ли. Сталин никогда бы не
дал волю своим чувствам при таком большом скоплении VIP-персон, если бы не
ставил перед собой определенных, вполне прагмати-ческих целей. Скорее всего,
он хотел предупредить Тухачевского, что знает о заговоре и чтобы тот не
предпринимал никаких необдуманных поступков, которые могут привести к
огромным жертвам и падению престижа СССР на международной арене.
Обращает на себя внимание и странное поведение Тухачевского. На всем
протяжении парада он стоял, держа руки в карманах, что было ему не
свойст-венно. Не имея военных талантов, Тухачевский все же обладал красивой
выправ-кой и аристократическими манерами. Возможно, в карманах у
Тухачевского находилось готовое к бою личное оружие.
Кстати, о личном оружии. Отличалось и поведение Ворошилова, одного из
главных оппонентов Тухачевского. Обычно он стоял на мавзолее без оружия.
Однако в тот день на его поясе демонстративно находилась кобура от
пистолета. Вряд ли она была пустой...
Обычно военные руководители после парада оставались еще и на праздничную
демонстрацию трудящихся. Так делал и Тухачевский. Но на этот раз он,
дождавшись конца парада, спустился с мавзолея и отправился прочь от него.
В. Кривицкий, принимавший участие в майских торжествах в качестве почетного
гостя, рассказывает о том, что спецотдел НКВД готовился к 1 Мая в течение
двух недель, забросив все другие дела. На торжествах присутст-вовало
невиданное количество чекистов, одетых в штатское.
Переворот не удался, однако заговорщики остались на свободе - временно.
Сталин хотел собрать как можно больше доказательств в пользу заговора и тем
самым сделать руководство всех уровней более податливым. К тому же
решительные действия, предпринятые в самом начале мая, могли окончиться
вооруженными столкновениями - со всеми вытекающими последствиями. Слишком
сильны были мятежные генералы. Сталин решил сначала ослабить влияние
Тухачевского, сместив его с должности заместителя наркома обороны. Это
произошло 13 мая, когда Тухачевский получил новое назначение - на пост
командующего Приволжским военным округом. Потом пришло время Якира, которого
перевели в Ленинградский военный округ. Органы арестовывают бывшего
начальника ПВО Медведева, Фельдмана, Корка. Все они дают показания на
Тухачевского и многих других высших военных руководителей. Одновременно
следователи "трясут" военных-троцкистов - Примакова и Путну. Они тоже
показывают на Тухачевского. И вот наконец 22 мая арестовывают Тухачевского,
28 мая - Якира, а 29-го - Уборевича. 30 мая из наркомата обороны изгоняют
начальника Политуправ-ления РККА Гамарника. На следующий день он кончает
жизнь самоубийством.
Далее события развиваются стремительно. Уже 12 июня, в течение одного дня,
проходит закрытый процесс, на котором Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк,
Фельдман, Эйдеман, Примаков и Путна были приговорены к смертной казни.
Сразу настораживает та быстрота, с которой были осуждены военные вожди. С
Зиновьевым и Каменевым, Бухариным и Рыковым возились гораздо дольше.
Складывается впечатление, что каждый день жизни военных заговор-щиков
представлялся Сталину очень и очень опасным. Почему? У мятежников явно были
покровители в политическом руководстве страны. Они могли решительно
выступить на июньском пленуме ЦК, добившись освобождения и реабилитации
милитаристов. Тогда события пошли бы по самому опасному пути (вплоть до
гражданской войны).
Кто же из партийного руководства мог быть заодно с Тухачевским? Мне
представляется, что надо внимательно приглядеться к группе регионалов. Все
они были недовольны апрельскими успехами Сталина. Но наиболее радикальная их
часть отвергла путь аппаратного противоборства и решила пойти на
государственный переворот.
Что говорит в пользу этого предположения? Прежде всего отметим такое
любопытное совпадение. В мае происходят аресты военачальников, и в мае же
начинаются аресты секретарей крайкомов и обкомов. До этого их могли смещать
и критиковать. Но арестовывать?..
По решению ПБ от 13 мая был снят с занимаемой должности первый секретарь
Свердловского обкома И. Д. Кабаков. Через три дня было дано разъяснение.
Оказывается, Кабаков принадлежал к "контрреволюционному центру правых".
Одновременно с ним были сняты Саркисов и А. Р. Вайнов, секретарь
Ярославского обкома. Правда, против них пока еще не выдвигали никаких
политических обвинений. Весьма возможно, что они просто стали жертвами той
кадровой игры, которую Сталин вел с регионалами. А вот Кабаков, скорее
всего, был как-то связан с военными заговорщиками - не случайно его сняли
почти одновременно с перемещением на Волгу Туха-чевского. Вряд ли бы Сталину
тогда удалось передать дело в НКВД, не имей он твердых доказательств вины
Кабакова. А так его сдали свои же. Через месяц со своего поста слетел еще
один региональный барон - Румянцев, бывший первым секретарем Западного
(Смоленского) обкома. Он был обвинен в связях с "врагом народа Уборевичем".
Связи в любом случае имели место - в то время Смоленская область входила в
состав Белорусского воен-ного округа.
Был ли связан с заговорщиками Лев Давидович Троцкий? Мы его успели маленько
подзабыть, однако он такого отношения не заслуживает. Челове-чище был
действительно матерый.
По официальной версии, троцкисты, само собой, были связаны с заговором. Но
мы будем помнить, что официальные версии той поры являют-ся амальгамами и в
них надо скрупулезно отделять зерна от плевел. А это весьма трудно. Особенно
в данном случае. Троцкий надежно законспири-ровал большинство своих
контактов с СССР. И надо думать, что возможные связи с армией держались бы
им в самом большом секрете. Ведь армия - это надежнейший путь к власти.
Поэтому придется включить логику и соотнести одни известные и бесспорные
факты с другими такими же фактами.
Вспомним, что сам Тухачевский был выдвиженцем Троцкого, активно им
поддерживался. И тот и другой ориентировались на проведение политики
"завинчивания гаек", организации жизни советского общества по образцу
военного лагеря. Одно время Троцкий выступал за милитаризацию профсою-зов и
создание трудармий, бывших чем-то средним между казармой и концлагерем.
Наркомвоенмор уже видел себя во главе массовых револю-ционных армий,
освобождающих Европу. И военизированная организация всего общества должна
была служить грядущим завоевательным походам. Троцкий сравнивал Россию с
передовым отрядом мировой революции, который должен был погибнуть в битвах
за социалистические Соединенные Штаты Европы.
Демократом Троцкий стал, когда почувствовал, что его отсекают от
руко-водства. Вот тут-то он и вспомнил про "внутрипартийную демократию". Она
ему понадобилась, чтобы свободно оппонировать Сталину и другим против-никам.
А приди "демон революции" к власти, он бы такую "демократию" устроил, мало
не показалось бы. По крайней мере, уже в эмиграции он вовсе не церемонился
со своими соратниками по IV Интернационалу. Когда мекси-канский троцкист
Галисия потребовал свободы мнений внутри троцкистского Интернационала, сам
Троцкий немедленно заявил о том, что это требование противоречит принципам
централизма. Как только американские троцкисты предложили провести внутри
движения референдум по вопросу о том, является ли СССР рабочим государством,
так Троцкий взял и дезавуировал их предложение. А троцкистов Бэрнхэма и
Шахтмана, усомнившихся в пролетарской природе СССР, Троцкий просто-напросто
исключил из своего Интернационала. Так что демократ он был еще тот. Типа
Ельцина.
Получается, что Троцкий и левые милитаристы идейно были весьма близки друг
другу. И "демон революции", и полководцы-заговорщики одина-ково ценили
милитаризм, мечтая использовать его для осуществления внешнеполитических
авантюр революционного характера.
Еще в 1932 году Троцкий призвал к военному свержению сталинизма. Было бы
наивно думать, что такой опытный политик и убежденный борец не попытался бы
выйти на связь с недовольными генералами. И также наивно было бы полагать,
что сами генералы-заговорщики отказались бы от под-держ-ки Троцкого. Ведь в
СССР их группировка была самой слабой. Да, конечно, армия - это сильный
козырь. Но, во-первых, они ее полностью не контро-лировали. А во-вторых,
власть в стране все же принадлежала полити-ческим элитам.
Характерно и наличие в рядах тухачевцев Примакова и Путны, бывших активных
троцкистов. Это навевает кое-какие интересные мысли.
Но более всего интересен "испанский след". По данным Кривицкого, Тухачевский
был очень сильно недоволен политикой Сталина в Испании. Он считал, что СССР
беспардонно вмешивается во внутренние дела испанцев, а сталинские агенты
распоряжаются в Испании, как в покоренной стране. На первый взгляд, выглядит
все это очень благородно. Не забыть бы только о том, что сам Тухачевский,
как и Троцкий, мечтал о революционных завое-вательных походах в другие
страны. На самом же деле маршала волновало то, что сталинская агентура
сдерживает чрезвычайно бурную активность испанских леваков, среди которых не
последнюю роль играли троцкисты. Выше я уже отмечал, что сталинистская
Компартия Испании (КПИ) получила из Москвы четкие инструкции -
препятствовать развитию революции и опираться на самые широкие слои. В КПИ
стали в массовом порядке вступать представители средних слоев. Вряд ли это
было бы возможно, если бы сталинская агентура проводила репрессивную
политику в отношении испан-ского народа. Нет, спецслужбисты из СССР
преследовали именно крайне левых, особенно троцкистов и близких к ним. Вот
это и тревожило Тухачев-ского. Он-то хотел сделать из Испании некую
военно-революционную базу на Пиренеях. Но ведь того же самого хотел и
Троцкий...
Когда в Испании началась гражданская война, Тухачевский и Уборевич
предложили Сталину направить их в эту страну на помощь республиканцам. Об
этом сообщал сам Сталин, задолго до репрессий, в иронично-снисходи-тельном
тоне. Заместитель наркома обороны хочет ехать воевать в чужую страну? Вот уж
это "оздоровило" бы международное положение! Какой сильный козырь получили
бы сторонники вооруженного "крестового похода против коммунизма"! Но главное
даже не в авантюризме подобного предло-жения. Авантюризм здесь наличествует
с точки зрения дипломатии, а Тухачев-ский преследовал не дипломатические
цели, не цели внешней политики СССР. Он явно хотел подготовить почву для
победы ультралевых сил, которая создала бы столь желанную для него
революционной базу. Кстати, с этой базы военным заговорщикам могли оказать
самую действенную поддержку.
Бросается в глаза одно потрясающее совпадение! В конце апреля - начале мая,
когда в Москве планировалось осуществить военный переворот, в испанской
провинции Каталония полыхал ультралевый мятеж. Костяк его составляли
анархисты из Национальной конфедерации труда (НКТ). Серьез-ную поддержку им
оказала Рабочая партия марксистского единства (испан-ская аббревиатура -
ПОУМ). А это была протроцкистская организация.
Я использовал приставку "про" не случайно. Троцкисты очень обижаются, когда
ПОУМ считают троцкистской партией. И это тот редкий случай, когда они хоть
отчасти правы. Действительно, в ПОУМ существовало несколько фракций. Только
часть из них склонялась влево, к троцкизму, другую часть кренило вправо - к
левой социал-демократии. (Между прочим, это отлично демонстрирует ту
легкость, с которой ультралевые объединяются с "правыми оппортунистами" -
тогда, когда речь идет о борьбе против "сталинизма", то есть против
патриотического социализма.) Однако сам Троцкий возлагал очень большие
надежды на ПОУМ, считая, что она способна перевести испанскую революцию на
коммунистические, пролетарские рельсы. И мы можем смело делать вывод -
Троцкий был замешан в левацком мятеже. А то, что попытка путча в Москве
совпала по времени с путчем в Барселоне, говорит о многом.
Сталин, однако, сумел подавить оба эти путча. Победа над военными
заговорщиками еще больше укрепила его позиции и дала ему основания для новых
структурных преобразований. Решение ПБ от 11 мая 1937 года предоставляло
верному сталинцу Маленкову и руководимому им отделу работы с партийными
органами (ОРПО) очень большие полномочия. Теперь аппарат ЦК напрямую
контролировал все кадровые перемещения, осуществ-ляемые как в партийных, так
и в государственных организациях. Во-первых, это давало в руки первого
секретаря ЦК Сталина мощнейший организа-ционный ресурс. Во-вторых, решение
ПБ было серьезным шагом на пути затеянных им широкомасштабных реформ.
Сталин хотел избавить партию от непосредственного руководства
госу-дар-ством. Но он вовсе не хотел, чтобы она перестала быть правящей
партией. Он планировал сосредоточить ее руководящую роль на идеологии, а
также на контроле за кадровой политикой. Иными словами, партия, по мысли
Сталина, должна была руководить государством, но лишь опосредованно, более
гибко. Решения по всем вопросам внутренней и внешней политики прини-мали бы
государственные организации, однако партия могла бы сказать свое веское
слово посредством кадровых рычагов. Таким образом, и государство, и партия
находились бы в равновесном состоянии, дополняя друг друга.
Сталин был противником догматизма и заидеологизированности, прису-щей
коммунистам. В то же время он отлично понимал, что первейшей слабостью
дореволюционной правящей элиты была ее аполитичность. Царская Россия
обладала мощным государственным аппаратом, сильнейшей армией, неплохой
жандармерией. Однако у нее совершенно не было полити-ческой организации,
которую она могла бы противопоставить революции. Власть смогла подавить
вооруженные восстания времен первой русской революции. Власть обуздала
кровавый эсеровский террор. Но она показала себя абсолютно беспомощной в
1915-1917 годах, когда в основу подрывной деятельности была положена
парламентско-пропагандистская деятельность либеральных партий. Прогрессивный
блок нападал на правительство в Думе, но Совет министров принял решение
никак не отвечать на клевету кадетских адвокатишек. В крайнем случае цензура
вымарывала из газет речи оппози-ционеров, что не только не помогало, а,
напротив, вредило. Люди тянулись к запретному плоду, любопытствовали, что
порождало самые невероятные слухи и домыслы. Итог общеизвестен.
Сталину было очевидно, что государственный аппарат, замкнувшись сам на себе,
окостенеет, превратится в "силу", неспособную отвечать на политические
вызовы эпохи. Мало чего хорошего принесла бы и партийная монополия, которая
растворила бы партию в рутине повседневных дел, сделав ее организацией
бюрократов и канцеляристов. Так оно и произошло. Сталинский урок пошел не
впрок хрущевско-брежневским партаппаратчикам.

Жаркое лето 1937 года

Жарким оно было прежде всего в политическом отношении. Именно тогда в стране
и развернулся настоящий, "большой" террор, который унес жизни множества
людей - и правых, и виноватых. Окончательный поворот к массо-вому террору
произошел на июньском пленуме ЦК. Тогда была предпринята мощная атака на
Сталина.
Старый большевик Темкин рассказывал о том, что накануне пленума некоторые из
руководителей провели серию тайных совещаний, названных "чашкой чая". На них
обсуждался вопрос о смещении Сталина с поста первого секретаря ЦК. Причем на
вооружение была взята довольно осторожная тактика - подвергнуть критике не
популярного вождя, а его выдвиженца, "железного наркома" Ежова и сам НКВД.
Доподлинно известно о двух выступлениях на пленуме, которые были направлены
против НКВД (в течение четырех дней, с 22 по 26 июня, но заседания пленума
не стенографировались, поэтому судить о многих событиях можно, только
опираясь на воспоминания оче-видцев). Речь идет о выступлениях наркома
здравоохранения Г. Н. Каминского и заведующего политико-административным
отделом ЦК И. А. Пятницкого.
Каминский вначале напал на сталиниста Берия, обвинив его в сотрудни-честве с
английской разведкой, которое якобы имело место во время граж-данской войны.
Берия был также обвинен в репрессиях против партийного руководства в
Закавказье. Затем Каминский "плавно" перешел к НКВД. Он выразил недоверие
Ежову и его ведомству, обратив внимание на массовые аресты среди
коммунистов: "Так мы перестреляем всю партию".
А между тем на февральско-мартовском пленуме Каминский был одним из наиболее
ревностных борцов с "врагами". Тогда он не боялся за судьбу партии. Что же
произошло? Может, стали арестовывать не тех, кого нужно? Например, военных
заговорщиков и связанных с ними секретарей обкомов?
Не менее критичным было и выступление Пятницкого. Он заявил, что НКВД
фабрикует дела и необходима его комплексная проверка. Это выступление было
очень весомым. Дело в том, что отдел Пятницкого как раз и занимался
курированием органов госбезопасности по партийной линии. И, кстати говоря,
сам Пятницкий непосредственно участвовал в организации московских процессов
и политических преследований, которые были санкционированы
февральско-мартовским пленумом и на котором его голос протеста не был
слышен, так же как и голос Каминского. И это еще более укрепляет уверенность
в том, что критики НКВД возражали не против репрессий как таковых. Их
беспокоило то, что репрессии пошли не по тому пути.
Выступление Пятницкого было для Сталина неожиданным. Поначалу он даже
попытался уговорить его взять свои слова обратно. Сталин в 1935 году вытащил
Пятницкого из Коминтерна, где он возглавлял отдел международных связей
(ОМС), бывший чем-то вроде спецслужбы. Пятницкий не верил в идею народного
фронта, и это объективно сближало его со Сталиным и, наоборот, отдаляло от
коминтерновской бюрократии. Иосиф Виссарионович надеялся, что работа в
аппарате ЦК "исправит" Пятницкого, превратит его в проводника сталинских
идей. Но Пятницкий продолжал жить идеями мировой революции. Он сделал ставку
на заговорщиков-авантюристов, которых стали чистить в мае-июне.
Об остальных участниках атаки можно судить только предположительно. Я
склонен согласиться с реконструкцией В. Роговина. Он отметил, что уже в
самом конце работы пленума Сталин предложил вывести из ЦК внезапно
арестованных М. С. Чудова, И. Ф. Кодацкого и И. П. Павлуновского. Скорее
всего, они тоже выступили против Сталина.
Чудов и Кодацкий были представителями кировской гвардии. Один был вторым
секретарем Ленинградского обкома, второй - председателем Ленгорисполкома.
Жданов, который стал руководителем Ленинграда после убийства Кирова, далеко
не сразу смог устранить этих кировских выдви-женцев с их высоких постов.
Поначалу он вообще смог осуществить кадровые перестановки лишь на уровне
секретарей райкомов.
Заметим, что сам Киров был теснейшим образом связан с Тухачевским, некогда
командовавшим Ленинградским военным округом. Это сразу настораживает и
заставляет предположить связь Чудова и Кодацкого (да и всех критиков Сталина
на июньском пленуме) с военными заговорщиками.
Атака на Сталина захлебнулась. Уже во время работы пленума были арестованы
Каминский, Чудов, Кодацкий, Павлуновский. С Пятницким приш-лось повозиться,
слишком уж высоко было его положение. Этого фанатика мировой революции
арестовали только 6 июля. Казалось бы, Сталин должен был торжествовать.
Однако ему было не до торжества.
Региональные лидеры воспользовались атакой недобитых заговорщиков для того,
чтобы еще больше раскрутить маховик террора. Критики НКВД дали повод для
"усиления бдительности". 28 июня по предложению Эйхе в Западной Сибири была
создана самая первая карающая "тройка", состоявшая из первого секретаря,
прокурора области и начальника местного управления НКВД.
А через несколько дней, 2 июля, ПБ приняло решение о повсеместном создании
таких "троек". Эти органы кошмарным образом возродили практику гражданской
войны с ее ревкомовщиной. Несомненно, что их создание было выгодно в первую
очередь регионалам. Оно усиливало их позиции в организационном плане и
давало возможность наращивать репрессивную политику на местах. Для Сталина
же "тройки" создавали новую опасность. Они представляли собой структуры,
которые могли организовать настоящее сопротивление Центру.

Крушение регионалов

Регионалы, выражаясь по-современному, "достали" Иосифа Виссарио-новича. Он
решил предпринять открытый поход против красных князьков, начав с самого
могущественного из них - Косиора. В августе 1937 года на Украину прибыла
руководящая группа в составе Молотова, Хрущева и Ежова. Группу сопровождал
контингент спецвойск НКВД. Прибыв на заседание пленума ЦК ВКП(б), посланцы
из Москвы потребовали снять со своих постов Косиора и председателя СНК УССР
Любченко. На место Косиора предлагалось поставить Хрущева.
Однако сталинская группа явно переоценила свои силы. Пленум взбунто-вался и
отверг требования Москвы. Тогда Сталин решил действовать хитрее. Он, через
Молотова, предложил руководству УССР прибыть в столицу для переговоров и
достижения компромисса. Это предложение вызвало раскол среди украинских
боссов. Если Косиор склонялся к компромиссу, то Люб-ченко категорически
выступал за усиление конфронтации. Победил Косиор, который обвинил Любченко
в создании на Украине "национал-фашистской организации". Первый секретарь
попытался передать Любченко Москве на расправу, но там от такого "подарка"
отказались, заявив, что украинские власти должны сами разобраться со своим
премьером. И они, несомненно, разобрались бы, но Любченко их опередил,
застрелившись сам и застрелив свою жену. Косиор прибыл в Москву, где
радостно рассказал о раскрытии "национал-фашистского заговора". Ему
позволили вернуться на Украину.
Теперь Сталин перестал противиться террору, который стал неизбежным. Он
решает принять активное участие в организации репрессий, с тем чтобы сделать
процесс управляемым и выжать из него максимальную выгоду. К счастью, вождь
СССР не был прекраснодушным мыслителем. Он был праг-матиком и понимал, что
если какой-либо процесс нельзя остановить, то его нужно возглавить самому.
Регионалам была дана отмашка. От них даже стали требовать все новой и новой
крови. Сталин рассудил, что коли местные лидеры не хотят демократического
обновления кадров, то оно пройдет диктаторскими методами.
Регионалы с радостной готовностью принялись сажать и расстреливать. На той
же Украине погром кадров прошел несколько кругов. В Белоруссии первым
"чистильщиком" был Гикало, но его весной сменил Шарангович, который тоже не
отставал по части репрессий. Наконец, ему на смену пришел Волков.
Пожалуй, круче всех развернулся Постышев, напуганный регионалами в начале
1937 года. Он организовал в Куйбышевской области террор, беспрецедентный
даже по меркам тех времен. Им была с успехом опробована своего рода
новация - массовый роспуск райкомов. За время своего секретарства Постышев
разогнал 30 РК. Разумеется, почти все разогнанные "комитетчики" были
репрессированы. Постышев доходил до абсурда. Так, он с лупой в руке
рассматривал школьные тетради, пытаясь обнаружить там свастику и другую
фашистскую символику. И ведь "находил"! Свастикой могла быть объявлена даже
простая ромашка.
Свирепствовал Варейкис - еще одна "безвинная" жертва сталинизма. В сентябре
он послал в Москву одно весьма показательное письмо. В нем сообщалось о
разоблачении "краевого троцкистско-правого японского (!) центра". Варейкис
рапортовал: "...Почти вся группа старых работников из дальневосточных
партизан разложена политически и была втянута в военно-фашистский заговор...
на всех сколько-нибудь значительных железно-дорожных узлах, станциях и депо
были расставлены японские шпионы, агенты, резиденты. За это время
основательно почистили дорогу. Свыше 500 шпионов расстреляно".
Не миндальничали и сталинисты. В Москве репрессии организовывал будущий
разоблачитель культа личности Хрущев. В Ленинграде - Жданов. Из 65 членов
ЛГК, избранных 29 мая 1937 года, до лета 1938 года дотянули лишь двое.
Пятеро были переведены на другие должности, остальных - "почистили". Члены
команды Сталина разъезжали по стране, участвуя в разгромах местных
организаций. При этом они выводили из-под удара нужных людей, а участь особо
вредных, напротив, усугубляли. Вождь не хотел пускать процесс на самотек.
В огненном вихре репрессий сгорело большинство ведомственных олигархов.
"Карающий меч НКВД" обрушился на головы наркома оборонной промышленности М.
Л. Рухимовича, наркома легкой промышленности И. Е. Любимова, наркома пищевой
промышленности С. С. Любова. Регионалы не вступались за социально близких
"хозяйственников", чем способствовали ослаблению позиций всей группировки
"левых консерваторов".
Показательно, что страшные эти времена были страшными прежде всего для
коммунистической партии, которая являлась своеобразной элитой,
аристократией. Простой народ пострадал в гораздо меньшей степени. По стране
ходил даже такой, в принципе опасный для самих рассказчиков, анекдот: "Ночь.
Раздается стук в дверь. Хозяин подходит и спрашивает: "Кто там?". Ему
отвечают: "Вам телеграмма". "А-а-а, - понимающе протягивает хозяин, - вы
ошиблись, коммунисты живут этажом выше".
Как ни удивительно, но 1937 год был весьма благоприятным для крестьян-ского
большинства России. Большой террор сопровождался уступками крестьянству. В
марте была аннулирована задолженность колхозов и едино-лич-ников
государству. Крестьянам позволили пускать на продажу излишки зерна - до того
как они выполнят обязательные госпоставки. Жест-кий критик сталинизма Такер
вынужденно замечает: "...Выгодные крестьянам меры в сочетании с
благоприятными погодными условиями, позволившими собрать в 1937 году
небывалый урожай (в отличие от 1936 года с его охватившей многие районы
небывалой засухой), способствовали возникновению в деревне атмосферы
удовлетворенности. Многие могли с мрачным удовлетво-рением рассуждать о том,
что те самые коммунисты, которые совсем недавно подвергали их суровым
испытаниям коллективизации и голода, получили по заслугам".
Проводя репрессивную политику, регионалы, в конечном итоге, подры-вали свое
же собственное могущество. Они "чистили" одних людей и прибли-жали к себе
других. Однако новые выдвиженцы уже относились к местному руководству с
недоверием, опасаясь (и не без оснований), что оно рано или поздно
репрессирует уже их самих. Репрессии связывались в основном с региональным
начальством, Москва же была далеко, и считалось, что тамошнее руководство
ничего не знает о произволе на местах. Поэтому в определенный момент местные
кадры оказывались готовыми одобрить смеще-ние и аресты их руководства.
Кроме того, регионалы сами создавали почву для будущих обвинений. Неизбежно
возникал вопрос - если в регионе оказалось столько врагов, то кто в этом
виноват? Уж не удельные ли князьки? А сам факт массовых расправ давал повод
и для открытых сомнений в том, что все репрессированные пострадали за дело.
В течение нескольких месяцев, прошедших между июньским и октябрь-ским
пленумами, Сталину удалось свалить таких региональных гигантов, как
Варейкис, Хатаевич, Шарангович, Икрамов. Группировка "левых консерва-торов"
стремительно таяла, как льдина весной. Оставались, правда, еще магнаты
самого высшего эшелона - Косиор и Эйхе. В правительстве сидел их ставленник
Чубарь. На Волге куролесил Постышев. Вся эта публика находи-лась в составе
Политбюро - в качестве членов или кандидатов в члены. Атаковать их впрямую
было бесполезно и даже опасно, региональные вотчинники вполне могли сделать
ставку на самый решительный сепаратизм и развязать гражданскую войну. И вот
тогда Сталин решил устранить их если не мытьем, так катаньем.
Вождь соблазнил Эйхе и Косиора ключевыми постами в правительстве СССР. Это
ему было нужно для того, чтобы выманить их из региональных вотчин и
переместить в чуждую совнаркомовскую среду. В данной среде, контролируемой
Сталиным и Молотовым, влияние регионалов неизбежно должно было ослабнуть.
Сталин умело использовал непомерное честолюбие князьков. Им уже было мало
вершить судьбы своих регионов и влиять на положение страны через ПБ. Они
захотели еще и правительственных постов, которые им щедро предложил Сталин.
Первым поддался искушению Эйхе, ставший в октябре 1937 года наркомом
земледелия СССР. За ним последовал Косиор, получивший в январе 1937 года
сразу два поста - заместителя председателя СНК СССР и председателя Комитета
советского контроля.
Регионалы были людьми хитрыми, но подвоха они так и не обнаружили.
Во-первых, потому что честолюбие всегда мешает политической зоркости. А
во-вторых, Сталин сумел притупить их бдительность, используя фигуру Чубаря,
бывшего когда-то председателем СНК Украины. Этот деятель находился на посту
заместителя председателя Совнаркома аж с 1934 года, несомненно выполняя роль
лоббиста региональных элит. Сталин его не трогал, разумно полагая, что
особой погоды он не сделает. Пример Чубаря успокаи-вал регионалов, которые
полагали, что Сталин по своей старой традиции пытается наладить некий
компромисс. Их оптимизм поддерживался еще и тем, что одновременно с
назначением Косиора Сталин двинул Чубаря на повышение, дав ему пост уже
первого заместителя председателя СНК.
Из предполагаемого компромисса регионалы хотели выжать как можно больше
преимуществ. Возможно, они даже рассматривали свой новый статус как некий
задел для захвата власти. Но Сталин в этот раз не был настроен на
компромисс. Он постарался сделать так, чтобы новые должности стали
трамплином для прыжка в никуда.
Но сначала он расправился с менее опасным Постышевым. В начале 1937 года на
январском пленуме ЦК были приведены данные о небывалом размахе репрессий в
Куйбышевской области. Сталин охарактеризовал происходящее там следующим
образом: "Это расстрел организации. К себе они мягко относятся, а районные
организации они расстреливают... Это значит поднять партийные массы против
ЦК". Постышева на пленуме жестко критиковали сталинцы - Молотов, Ежов,
Микоян, Берия, Каганович. При этом Косиор, Эйхе и Чубарь отмалчивались. Они
не были склонны обвинять Постышева, однако то, что он делал, являлось
перегибом даже с их точки зрения. К тому же они получили видные назначения и
не хотели столкновения со Сталиным. Регионалы отдали Постышева на съедение.
В январе его сместили со всех постов, исключили из партии. А 22 февраля он
был арестован.
Потом пришло время и самих регионалов. Подождав немного, Сталин стал бить по
ним, причем уже не оглядываясь на мнение ЦК, изрядно "подчищенного" не без
помощи самих регионалов. В апреле был арестован Эйхе, в июне - Косиор.
Последним упал с вершин властного Олимпа бесполезный уже Чубарь. Сталин
поначалу не стал его арестовывать, а просто переместил на должность
начальника строительства Соликамского целлю-лозно-бумажного комбината. Но
потом передумал:
Совершенно очевидно, что регионалы пали жертвой собственных же
левоконсервативных политических убеждений, которые на практике вылились в
массовый террор. Однако не следует возлагать на них всю ответственность за
случившееся. Рецидив гражданской войны был спровоцирован деятель-ностью
разнообразных заговорщиков - троцкистов, зиновьевцев, буха-ринцев,
тухачевцев. И "левые" и "правые" изрядно потрудились для того, чтобы
взбудоражить самые широкие партийные массы.

Глава 10. Победитель и побежденный

Нормализация

Теперь перед Сталиным встала важнейшая задача - вернуть страну к нормальной
жизни. Еще на январском пленуме Г. Маленков много говорил о необоснованных
исключениях из партии. Правда, тогда не был поднят вопрос о несправедливо
осужденных. После январского пленума судьи стали в массовом порядке
отправлять липовые дела на дополнительное рассле-дование. В апреле
Прокуратура СССР дала особые инструкции в областные и республиканские
прокуратуры. Согласно им, для возбуждения всех дел по политическим
обвинениям необходимо было заручиться согласием союзной прокуратуры. И она
постаралась дать как можно больше отказов. В мае - декабре ведомство
Вышинского получило 98 478 просьб о возбуждении политических дел, из которых
было удовлетворено всего 237. Работники прокуратуры стали привлекать к
судебной ответственности многочисленных доносчиков. В прессе против них
развернулась настоящая кампания. Только в апреле - сентябре "Правда"
опубликовала десять статей, разоблачающих безудержное доносительство.
Регионалы пали, но было еще одно серьезное препятствие, которое мешало
свернуть "большой террор". Я имею в виду "железного наркома" Ежова. За время
"большого террора" Ежов чрезвычайно укрепил свои позиции на властном Олимпе.
Этому способствовала и концентрация в его руках двух важнейших постов -
секретаря ЦК и председателя Комиссии партийного контроля.
Ежов, что называется, вошел во вкус командования грандиозным аппа-ратом
тайной полиции. Те прерогативы, которые были даны НКВД, сопря-женные с
высшими партийными должностями, превращали его в самостоя-тельную
политическую фигуру, которая не могла не ставить перед собой особых целей.
Если Ягода находился в поле идейного влияния бухаринцев и ориентировался на
интеллигенцию, то Ежов хотел поставить во главе угла собственное ведомство.
Все было вполне логично. Технократы выдвигали на первый план хозяйственную
бюрократию, регионалы - местные элиты, военные - армейскую верхушку. Ну а
Николай Иванович Ежов двигал свой собственный, весьма специфический
наркомат. Очевидно, он хотел сделать тайную полицию некоей доминирующей
ветвью власти, а репрессии превратить в механизм постоянной и планомерной
организации жизни страны. Террор для него становился уже самоцелью. Он стал
рассматривать его как некий производственный процесс, который должен
постоянно наращиваться и повышаться в качестве.
В конце концов Ежов решил замахнуться на членов сталинской команды.
Существуют данные о том, что он готовил репрессивную акцию против
Кагано-вича. По крайней мере, показания на него уже стали выбиваться. Так,
директор Харьковского тракторного завода Бондаренко дал в НКВД показания на
"контрреволюционера" Кагановича. После ареста Ежова в его сейфе нашли досье,
составленное на Сталина и лиц из его ближайшего окружения. А не так давно в
Кремле во время ремонтных работ обнаружилось, что ведомство Ежова регулярно
"слушало" кабинет вождя.
НКВД стал предпринимать сепаратные акции, направленные против лиц, лояльных
по отношению к Сталину и пользующихся его полным доверием. Особенно
показательна история с Шолоховым. Органы подбира-лись к нему еще в 1936
годy, когда в Вешенской, родной станице писателя, была вскрыта липовая
"контрреволюционная организация". Однако тронуть его боялись. Сталин высоко
ценил Шолохова. Писатель не боялся открыто информировать вождя о тех
безобразиях, которые творились на местах. Он решительно выступил против
злоупотреблений в ходе коллективизации. В 1933 году писатель направил
Сталину три письма, в которых описал тяжелое положение родного края.
Ознакомившись с письмами Шолохова, Сталин распорядился выслать в Вешенский
район 120 тысяч пудов ржи, а в Верхне-Донской район 40 тысяч пудов. Таким
образом, Шолохов своей отважной акцией, грозившей опалой, спас многие
человеческие жизни.
Местное руководство явно было не в восторге от того, что у них в регионе
находится такой важный "канал" непосредственной связи со Сталиным. Отсюда и
попытки скомпрометировать писателя. Они продолжились и в 1937 году, а 1938-м
стали уже совсем настойчивыми. Ростовское управление НКВД действовало еще
более решительно, чем прежние партократы, прищученные Сталиным. Они уже
подготовили арест писателя. Однако некто Погорелов, заместитель начальника
УНКВД Когана, предупредил писателя о готовящейся акции. Шолохов и Погорелов
тайно выбрались в столицу, где и добились встречи со Сталиным, на которой
тот решительно взял великого писателя под свою защиту.
Эта воистину детективная история свидетельствует о том, что органы НКВД
становились все более и более неуправляемыми. Нужно было срочно менять их
руководство.
Сталин не торопился и провел эту замену в два этапа. Сначала он "сосватал"
Ежову своего давнишнего сторонника Берия. Он сделал Лаврентия Павловича
заместителем наркома внутренних дел. Ежов же получил, в прибавку ко всем
постам, новое назначение - наркома водного транспорта. Это произошло в
августе 1938 года. И уже очень скоро Ежов, занимавшийся делами "водного"
наркомата, оказался оттертым от реального управления НКВД. Теперь все
официальные документы, спускаемые "сверху", поступали уже на имя Берия.
Наконец 9 ноября Ежов был снят с поста наркома НКВД. Он еще протянет до 10
апреля, когда произойдет его арест. Однако судьба Ежова была уже решена.
Отныне он не имел политического влияния и стремительно деградировал в личном
плане, ожидая ареста.
Надо сказать, что далеко не все чекисты были рады появлению нового
начальства. Перед Берия была поставлена задача прекратить массовый террор, а
эти лихачи жаждали "продолжения банкета". В феврале группа
высокопоставленных чекистов во главе с М. С. Кедровым направила на имя
Сталина письмо, в котором резко осуждался новый стиль руководства. Он был
назван "фельдфебельским". Наверное, Сталин не мог читать этого письма без
смеха. Получалось, что прежде, во времена Ежова и Ягоды, НКВД был прямо-таки
демократическим учреждением, а теперь, когда он выпускал на волю десятки
тысяч невинно осужденных, появился откуда-то неожиданно "фельдфебельский"
стиль.
Перемены надвигались со всей своей неотвратимостью. Комиссия партийного
контроля, которую Ежов возглавлял уже только формально, рассматривала дела
бывших партийцев, необоснованно исключенных из ВКП(б). В тех случаях, когда
необоснованность исключения была доказана, комиссия требовала отмены
приговора (если только имела место судимость).
Осенью Верховный суд СССР получил беспрецедентное право принимать любое дело
любого советского суда и рассматривать его в порядке надзора. Только до
конца года ВС отменил и предотвратил исполнение около 40 тысяч смертных
приговоров, вынесенных за "контрреволюцию".
Апогеем либерализации стало совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)
"Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия". Принятое 11 ноября
1938 года, оно предписывало положить конец массовым арестам и высылкам.
Согласно положению, прекращалась деятельность печально известных карательных
"троек". Кроме того, восстанавливался прокурорский надзор за следственным
аппаратом НКВД.
Внутри самого НКВД тоже произошла определенная либерализация. Новый
наркомвнудел Берия уже 9 ноября 1939 года подписал приказ "О недос-татках в
следственной работе органов НКВД". В нем предписывалось освободить из-под
стражи всех незаконно арестованных. Приказ устанав-ливал строгий контроль за
соблюдением уголовно-процессуальных норм.
Теперь "органы" стали не только карать, но и миловать. За один только 1939
год они освободили 330 тысяч человек. Всего же в ходе преодоления
послед-ствий "большого террора" реабилитировали свыше 800 тысяч
постра-давших.
Американский историк права П. Соломон, относящийся к числу
недобро-же-лателей Сталина, все-таки характеризует процесс нормализации
доста-точно высоко: "Одним из аспектов возрождения было повышение требования
к стандартам доказательства и процедуры. В большем объеме, чем когда-либо до
этого за весь период советской истории, прокуратура и наркомюст стали
посвящать страницы своих журналов объяснениям значения законов, установлению
стандартов судебно-прокурорской деятельности и пропаганде методов работы
образцовых следователей и судей, которые представлялись как пример для
подражания. Суды под руководством Верховного суда СССР стали требовать
представления более веских доказательств... Похоже, что возрождение прежних
стандартов в работе судей имело прямое воздействие на качество работы
следователей. Процент дел, возвращенных в прокуратуры на доследование, упал
с 15,4% в мае 1938 г. до 7,6% в мае 1939 г. Следователи все еще
необоснованно возбуждали дела, но умудрялись останавливать многие из них еще
до начала судебного разбирательства (по Москве за первую половину 1939 г. их
количество составило 27,6% от общего числа начатых расследований)".

Контуры новой системы

"Большой террор" нанес огромный удар по реформаторским замыслам Сталина. Тем
не менее от самих реформ он не отказался, сделав основной упор на усиление
правительственной вертикали. В ноябре 1937 года в дополнение к Комитету
обороны в системе СНК был создан Экономический совет (сначала его возглавил
Микоян, потом - молодой экономист Н. А. Воз-несенский). Эта коллегиальная
структура, обладающая правами постоянной комиссии, была призвана усилить вес
СНК.
В марте 1941 года КО и ЭС были упразднены, а на их месте возник новый
орган - Бюро Совета народных комиссаров. Оно обладало всеми правами СНК. В
его задачу также входило усилить влияние правительства, сделать его работу
более оперативной. Совершенно очевидно, что несколько десятков наркомов и
других членов правительства должны были подчиняться некоему узкому
руководству, состоящему из влиятельных и энергичных координа-торов.
Заседания Бюро проходили регулярно - один раз в неделю, тогда как заседания
и KO, и ЭС созывались лишь раз в месяц.
Было увеличено количество заместителей председателя СНК. Теперь
зампредсовнаркома контролировал два-три наркомата, причем обладал правом
решать вопросы каждого из них. В каждом наркомате был введен пост
заместителя наркома по кадрам. Это усиливало кадровую самостоя-тельность
правительственных организаций, делало их более независимыми перед лицом
могущественного партийного аппарата.
Последнему предлагалось отойти от руководства хозяйством, сосредо-точиться
на идейно-политических вопросах. Это пожелание, скорее даже требование,
отчетливее всего было выражено Ждановым на XVIII съезде ВКП(б). Он заявил:
"Там, где партийные организации приняли на себя несвой-ст-венные им функции
руководства хозяйством, подменяя и обезличивая хозяйственные органы, там
работа неизбежно попадала в тупик". Именно этим обстоятельством он и
объяснял все промахи и отставания в экономи-ческом развитии страны. То есть
речь уже не шла ни о внутренних врагах с их вредительскими замыслами, ни о
международном империализме. Корень всех бед виделся в гипертрофированном
могуществе партийного аппарата.
Жданов обрушился с критикой на саму систему функционирования отраслевых
отделов ЦК и местных комитетов: "Производственно-отраслевые отделы ныне не
знают, чем им, собственно, надо заниматься, допускают подмену хозорганов,
конкурируют с ними, а это порождает обезличку и безответственность в работе"
. Практическим выводом из этих наблюдений стала повсеместная ликвидация
отраслевых отделов. Исключение сделали только для сельскохозяйственного
отдела, чью ликвидацию отложили на время ввиду чрезвычайной важности
аграрного вопроса.
На съезде был принят новый партийный Устав, разработанный под руководством
Жданова. В нем появился раздел, определяющий права членов ВКП(б).
Провозглашался окончательный отказ от массовых партийных "чисток". Среди них
выделяются такие права партийца: критиковать действия любого партийного
органа, избирать и быть избранным, присутствовать на партийном собрании
любого уровня тогда, когда речь идет о решении персонального дела.
Съезд отменил прежнюю дискриминацию по социальному признаку. Теперь
представители всех слоев общества имели равные возможности для вступления в
ряды ВКП(б). Всем претендентам устанавливался один и тот же испытательный
срок (один год), а также предъявлялось единое требование - получить
рекомендации трех членов партии с трехлетним стажем. Рабочий класс прекратил
быть привилегированной прослойкой, "диктатура пролета-риата" все больше
уходила в прошлое.
Это не замедлило сказаться на социальной структуре партии. В начале 1938
года рабочие составляли 64,3% членов ВКП(б), крестьяне - 24,8%, служащие -
10,9%. Через два года ситуация сильно изменилась, рабочие составляли уже
43,7%, крестьяне - 22,2%, служащие - 34,1%. Чрезвычайно важным источником
пополнения последней категории партийцев стала интеллигенция, прежде всего
техническая. Это было чрезвычайно важно ввиду настоятельной необходимости
научно-технического рывка. Историк-антисталинист Дж. Боффа признает:
"...Вербовка новых членов партии в предвоенные годы шла по большей части
именно за счет новых кадров, выдвинутых на новые рубежи в обществе, и из
тех, кого осчастливило своими плодами развитие системы образования... из
этих слоев партия черпала в этот период 70% своего пополнения".
Вообще следует заметить, что советская элита в конце 30-х годов пережила
процесс, который можно назвать "интеллектуализацией". Руково-дящие кадры
стали гораздо более грамотными и деловыми. Их стали черпать из молодых
сталинских выдвиженцев, пришедших на смену ленинским кадрам, созревшим, по
большей части, во времена гражданской войны. На XVII съезде ВКП (б)
члены-делегаты со стажем до 1920 года составляли всего 19%. На предыдущем
съезде их было 80%. Новые кадры были чужды прежнему нигилизму, они
ориентировались на созидание.
В первую очередь интеллектуализация затронула Совет народных комиссаров
(СНК). Молодые сталинские наркомы, пришедшие в правитель-ство в конце 30-х,
представляли собой крайне энергичную команду профес-сио-налов, обладающую к
тому же и ценным опытом. Вот что пишет о членах нового правительства Ю. Н.
Жуков: "От старой формации руководителей - прежде всего партфункционеров их
отличало то, что они не только имели высшее образование, но даже успели
поработать, несмотря на молодость, несколько лет по специальности на
производстве, познавая его изнутри".
Но интеллектуальный рост был заметен и в других подразделениях элиты. В 1939
году среди руководящих работников центрального, республиканского и
областного уровня доля лиц, имеющих высшее и среднее образование, составила
71,4%. Высшее образование имели 20,5% руководителей.
Серьезный шаг на пути структурных преобразований был сделан 4 мая 1941 года.
В этот день председателем Совета народных комиссаров СССР был назначен И. В.
Сталин. Одновременно в аппарате ЦК ввели новый пост - заместителя первого
секретаря. Им стал руководитель Управления пропа-ганды и агитации (УПиА)
Жданов. Так окончательно нарисовались контуры новой системы руководства
страной. Высшая власть переходила в руки председателя правительства. И хотя
Сталин еще не ушел полностью из Секретариата ЦК, он явственно обозначил
того, кто должен будет сменить его в скором времени. Жданов должен был
заместить, а потом и заменить Сталина на партийном Олимпе. Это
свидетельствует о том, что вождь предполагал сосредоточить деятельность
партии прежде всего на решении задач идеологического характера. Следующим по
степени влияния в ЦК был Маленков, возглавляющий Управление кадров. Таким
образом, кадровая политика становилась второй главной заботой партии.
Вместе с тем преобразования не были такими решительными, как это
задумывалось до начала "большого террора". Сталин так и не реализовал свой
замысел провести свободные и альтернативные выборы. Это было опасно, ибо
террор пробудил нешуточные революционные страсти. Они, конечно, постепенно
утихали, но отпечаток, оставленный ими, был еще очень силен. Объявлять в
таких условиях о начале политического противоборства означало обречь страну
на второй раунд террора:
Дальнейшей демократизации препятствовало еще и то, что страна жила в
ожидании войны. Руководство пыталось ее предотвратить, но не переста-вало к
ней готовиться. Это вызвало потребность в некотором ограничении гражданских
свобод. По указу от 26 июня 1940 года работникам воспрещалось расторжение
трудового договора в одностороннем порядке. Резко ужесто-чили
ответственность за нарушение трудовой дисциплины, сделав ее уголовной.
Страна перешла на восьмичасовой рабочий день и семидневную рабочую неделю.
Присоединение новых территорий на Западе усилило репрессивную политику в
отношении несогласных с советской властью.
Необходимость скорейшей мобилизации всех ресурсов привела к тому, что партия
была вынуждена вернуться к вмешательству в хозяйственные процессы. Переход к
новой системе руководства требовал времени, а война была уже не за горами.
Поэтому Сталин принял решение снова задействовать организационный ресурс
партийных комитетов, используя его в хозяйст-венных целях. Уже в сентябре
1939 года (время начала Второй мировой!) в некоторых регионах возобновляется
деятельность производственно-отраслевых отделов. А 29 ноября Политбюро
объявило о воссоздании их на местном уровне.
К величайшему сожалению, Сталин так и не довел свои преобразования до конца.
Грянула война, которая сразу расстроила все замыслы. Стало уже не до реформ.
Весьма распространена точка зрения, согласно которой при всем своем трагизме
война создала некоторые условия для демократизации. Народ, выигравший войну,
якобы испытал рост гражданского самосознания. Отчасти это так, но при этом
забывается, что в войну гибнут в первую очередь самые смелые и решительные
люди, в наибольшей степени обладающие чувством достоинства. Думается, не
надо лишний раз напоминать о том, каковы были масштабы наших людских потерь.
Вернувшиеся к мирной жизни люди думали главным образом о том, как оправиться
от потрясения, пережитого в военное лихолетье. Им, конечно же, не было
особого дела до реформ. И вряд ли их можно в этом упрекнуть...
Время работало против Сталина. Он старел, его интеллект стал давать
неизбежные сбои, его реакция стала менее острой. Страна боготворила вождя,
но его окружение наблюдало то, что не было видно стране - процесс
естественного старения человека, стоящего во главе огромной державы.
Соответственно, этот человек все больше и больше терял влияние на своих
ближайших соратников.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	27.05.2005 21:13:45

Н. Нарочницкая. За что и с кем мы воевали (*+)

---

http://www.narochnitskaia.ru/cgi-bin/main.cgi?item=1r500r050428110836




"ЗА ЧТО И С КЕМ МЫ ВОЕВАЛИ?" - НОВАЯ КНИГА Н.А.НАРОЧНИЦКОЙ


Наталия Алексеевна Нарочницкая - доктор исторических наук, заместитель
Председателя Комитета по международным делам
Государственной Думы РФ, Президент Фонда исторической перспективы.

Презентация книги пройдет 23 мая 2005 г. в 18:30 в Большом Зале Центрального
Дома Литераторов. Справки по телефону: 925-00-50

В ближайшее время книга поступит в книжные магазины Москвы. Заказать книгу с
доставкой можно в Интернет-магазине UUU.RU. По вопросам мелкооптовых и
оптовых поставок обращайтесь по адресу push@stoletie.ru.

За что и с кем мы воевали

В преддверии дня Победы все беззастенчивее становятся заявления, будто бы в
войне этой виноват СССР и Победа была не победой, а поражением. Война
велась, якобы, не за право на национальную жизнь, не за сохранение народов в
мировой истории, а за американскую демократию. Этот тезис тиражируется в
западных СМИ. Им оперируют депутаты Совета Европы - этого IV либерального
Интернационала, самодовльно раздающего сертификаты на цивилизованность.
Требуя извиниться за <оккупацию> и возводя памятники легионам СС, дерзко
оскорбляют Россию прибалтийские страны и Польша, которые, если бы не наша
Победа, вообще исчезли бы с карты. Но виноваты в этом мы сами. Ибо поругание
Победы и истории никогда не было бы начато на Западе, пока его не совершили
на Родине Победы.
Наш внутренний семейный спор и осуждение реальных и мнимых грехов мы
вершили, увы, не с подобающим христианским осмыслением истоков наших взлетов
и падений. Подобно библейскому Хаму мы выставили Отечество на всеобщее
поругание, за что и терпим теперь кару.
Именно отечественные глумители первыми внедрили суждение, что Советский
Союз - еще худший тоталитарный монстр, чем нацистский Рейх. Война же была
между двумя хищниками за мировое господство, и СССР, якобы, чуть ли не
первым готовился напасть на Германию, но Гитлер, мол, просто опередил
Сталина. Наш постсоветский либерал, который <нежно чуждые народы возлюбил и
мудро свой возненавидел> (Пушкин), уверен, что у плохого государства не
могло быть ничего правильного и праведного.
Но в памяти о войне Отечественной - войне с чужеземцами, пришедшими
завоевать и поработить, споры о том, плохим или хорошим было государство,
вообще неуместны. Беда случилась не с государством, а с Отечеством (это в
гражданской войне решается спор о государстве).
В нынешнем состоянии национального презрения нам внушают, что можно
ненавидеть свое Отечество и даже желать ему поражения, если государство
устроено не так, как хотелось бы. Но бывает ли идеальное государство без
несовершенств и грехов? Когда уместно и правомерно спорить о государстве, и
когда нация обязана подняться над этим, отложить распри по поводу устроения
государства и объединиться, чтобы защитить Отечество, иначе нечего будет
обсуждать потом, не будет вообще никакого потом?
Почему А.И. Деникин, воевавший против большевиков, С. Рахманинов и тысячи
других, никогда не симпатизировавших революционным идеям, изгнанные
революцией, из-за нее потерявшие Родину, тем не менее, желали победы Красной
Армии?
Когда к Деникину обратились неофициальные эмиссары от власовцев с
предложением благословить Власовскую армию, то он в гневе воскликнул: <Я
воевал с большевиками, но никогда с русским народом. Если бы я мог стать
генералом Красной армии, я бы показал немцам>! Рахманинов до изнеможения
давал концерты по всем Соединенным Штатам и пересылал деньги Сталину.
Сохранение любимого Отечества для будущих поколений для них было выше
желания увидеть при жизни крах ненавистного <режима>. Любовь оказалась
больше ненависти, как и требует христианская заповедь. Они не отождествляли
Россию с <большевицкой властью>. А власовцы, и сегодняшние единомышленники,
похоже, считают, что лучше никакой России, чем Россия большевистская.

История на службе политики

Внимание к книге <История Латвии> - незатейливому справочнику по этнографии
и истории латышей, которую президент Латвии Вайре Вике-Фрейберге
торжественно вручала на официальной церемонии в Освенциме неслучайно, как
впрочем, и финансовая помощь международных фондов и посольства США в Латвии
в лице некоей Комиссии по демократии. Книга <История Латвии> - это не просто
неприятный эпизод в двусторонних латвийско-российских отношениях.
На самом деле - это <справочник-путеводитель> по истории ХХ века, вернее
пособие по новому ее прочтению. С предисловием Президента страны книга
становится первым официальным вызовом интерпретации Второй мировой и Великой
Отечественной войны. Тиражируемый до сих пор лишь на неофициальном уровне
образ двух тоталитарных монстров, попеременно порабощавших народы вплоть до
сегодняшней эры вселенской демократии, становится инструментом международной
стратегии, которая должна увенчать все, достигнутое Западом в последние 15
лет.
Стратегия заключается в полной и окончательной демонизации коммунистического
<сталинского> СССР. Для этого нужно отождествить коммунистический Советский
Союз с гитлеровским нацистским режимом, привести уже несуществующий СССР
задним числом к некоему виртуальному Нюрнбергскому процессу и уже открыто
объявить Ялтинско-Потсдамскую систему - итогом борьбы равно отвратительных
тоталитарных режимов, результатом <пакта Молотова-Риббентропа, с которым
Запад вынужден был временно смириться.
Почему мы допускаем это? Ведь СССР вплоть до его распада был всемирно
признанным государством, основателем ООН и подписантом Хельсинкского акта
ОБСЕ. Россия признана мировым сообществом его правопреемницей,
унаследовавшей его права и обязанности по договорам. Как бы мы сами ни
относились к своей истории, оскорбления иностранцами, тем более официальными
лицами в отношении СССР и его символики являются вопиющим нарушением не
только дипломатической этики, но и международного права, и должны быть
пресечены раз и навсегда.
Иначе, следующий этап - обесценение подписи СССР под важнейшими
международно-правовыми актами и всем юридическим основанием территориальных
реалий и военно-стратегических симметрий, включая оставшуюся договорную
систему вооружений и Устав ООН с его принципами невмешательства и
суверенитета и правом вето, отторжение Калининградской области, вытеснение
России с Балтики, Черного моря и Тихого океана.
Противодействие этой стратегии накануне 60-летия Великой Победы - есть не
дань оскорбленной гордости, а непременное условие сохранения России как
самостоятельного и значимого субъекта международных отношений и должна стать
задачей ответственного политического руководства и всего общества.
Следует осознать, что демонизация <сталинского СССР> осуществляется вовсе не
из моральных побуждений, иначе они осуждали бы и В.И.Ленина, поскольку по
критерию репрессий и истреблению населения (с помощью латышских стрелков)
ленинский период был не лучше. Однако Ленина Запад всегда щадит,
по-видимому, в благодарность за сокрушение Российской империи. Именно при
Сталине СССР вновь стал великой державой, восстановив при этом территорию
исторической России, и это великодержавие и нужно обесценить. Но как? -
Увязав с репрессиями.
Но, заметим, ни в пресловутый 1937 год, ни в 20-е годы СССР не был великой
державой, он едва справлялся с давлением окружающего мира. Следовательно,
советское великодержавие оплачено вообще не репрессиями как ленинского, так
и сталинского периода, хотя нельзя их отрицать - они осуждены нами самими
сполна. Советское великодержавие создано жертвенной борьбой против
гитлеровской агрессии и духом Мая 1945, Ялтинско-Потсдамской системой.
Именно этот итог Второй мировой войны, невозможный без Великой Отечественной
войны СССР и призваны развенчать все дерзкие заявления Балтийских стран и
Польши. Конгресс США уже потребовал от России извиниться за оккупацию!
Впрочем, извиняться предлагают отнюдь не за все территориальные итоги войны,
а только за итоги в пользу СССР. Подвергается сомнению статус
Калининградской области, но не измененная итало-французская граница или
передача Додеканезских островов Греции по согласию Сталина.
При этом никому на Западе не кажется абсурдным, что Ялтинскую систему
осуждает Варшава, получившая в дар от Красной армии Силезию - почти треть
своей территории. Литва же и вовсе своей столицей обязана <преступному>
секретному протоколу к Пакту Молотова-Риббентропа. Архивы свидетельствуют не
о стыде литовцев, а о ликовании. Получив Вильно через два месяца после
<позорного протокола> в октябре 1939 г. Литва праздновала и, как сообщали
дипломаты, <весь город украсился государственными флагами, люди целовались,
поздравляли друг друга>. Территория Литвы сегодня - вот что есть
единственный оставшийся результат пакта Молотова-Риббентропа.
Хочется напомнить Варшаве, что за сочувствие уголовному мятежнику Масхадову
с его головорезами именно СССР против воли союзников подарил ей Силезию,
которой Германия владела 400 лет. В августе 1946 г. Государственный
секретарь Дж. Бирнс обнародовал доктрину США в Европе со ставкой на Германию
и заявил, что, якобы, линия Одер-Нейссе не являлась частью решений
союзников, так как <передача Россией Силезии и других восточных районов
Германии Польше состоялась до Потсдамской встречи>. Это подстегнуло на 25
лет надежды у так называемых <реваншистов> Германии, не желавших платить за
необузданные амбиции Гитлера утратой многовекового достояния.
Какие же слезные ноты тут же обрушили на советское руководство министр
иностранных дел Польши Ржимовский и Президент Чехословакии Ян Масарик,
заклиная продолжить миссию <освободителя> и защитить территории, <не
окончательно определенные Потсдамской встречей>! Поляк говорил, что <Польша
в течение веков была объектом германской экспансии, которая привела к
присоединению и германизации обширных польских территорий>. Чех не менее
патетично взывал к советскому руководству и говорил о <столетней борьбе
Богемии против германской агрессии>. Теперь же главная трагедия - пребывание
в орбите СССР.
Главные беды латышей в книге <История Латвии> также, разумеется, начались
после оккупации ее Советским Союзом, против которого <всенародно> боролись и
только из-за этого вступали в Ваффен-СС. При этом количество жертв от
<советов> куда превосходило страдания от гитлеровцев. Те вместе с латышами
лишь устраивали <исправительно-трудовые> лагеря вроде Саласпилса, где,
правда, погибли тысячи евреев и прорусские латыши-антифашисты.

Провал английской стратегии

Теперь обратимся к пресловутому пакту Молотова - Риббентропа. Истерики в его
отношении не могут быть поняты без знания стратегии США и Британии в ХХ
веке. Одной из ее целей после Первой мировой войны было изъять Восточную
Европу из под влияния как России, так и Германии, создав под своим контролем
ярус мелких несамостоятельных государств от Балтики до Черного моря. (То,
что осуществляется сегодня).
Гитлеровские планы завоевания восточного <жизненного пространства>,
казалось, полностью ломали схему. Однако известно, как Британия всемерно
подталкивала Гитлера именно на Восток. Секретные переговоры Дж. Саймона -
министра иностранных дел Великобритании с Гитлером в Берлине в марте 1935
года стали достоянием советской разведки. На вопрос Риббентропа об Австрии
Саймон прямо санкционировал аншлюс, заявив: <Правительство Его Величества не
будет беспокоиться об Австрии так же, как, например, о Бельгии, находящейся
в самом близком соседстве с Великобританией>. Гитлер поблагодарил Британию
за ее <великодушную позицию>.
На деле в этом не было противоречия. Британия вовсе не полагала умиротворить
Гитлера. Напротив, самое страшное для англосаксов случилось бы, если бы
Германия удовлетворилась Мюнхеном и аншлюсом Австрии. Это было бы соединение
немецкого потенциала в одном государстве - кошмар для Британии со времен
Бисмарка. А заставить вернуть назад было бы потом нелегко - ведь
гитлеровские акты были признаны <демократическим сообществом>, а
Чехословакия до Первой мировой войны была территорией Австро-Венгрии и как
таковая не оспаривалась.
Британия рассчитывала подтолкнуть Гитлера к дальнейшей экспансии, причем
только на Восток, и в принципе англосаксонский расчет на необузданность
амбиций и дурман нацистской идеологии был обоснован. Сегодня опускают, что
печать и политические круги в Англии открыто обсуждали следующий шаг Гитлера
после Мюнхена - поход на Украину.
В этом вопросе и была активна Польша, которая вовсе не была невинной
жертвой. Как только Гитлер отнял у Чехословакии Судеты, Польша заявила
претензии на Тешинскую часть Силезии, отошедшую по Версалю к Чехословакии
после четырех веков в составе Габсбургской империи. А в январе 1939 года
польский министр иностранных дел Бек в Берлине уже предлагал свои услуги для
завоевания Украины, если Гитлер поддержит ее претензии на выход к Черному
морю. Но вот наркому Литвинову польский посол Гжибовский неизменно отвечал:
<Польша сохраняет отрицательное отношение к комбинациям, направленным против
Германии>.
Хрестоматийная история бесконечных проектов коллективной безопасности
показывает: западные страны отказывались дать гарантии балтийским
государствам, отделявшим от Гитлера западную границу СССР. В августе 1939
года был заключен пресловутый пакт Молотова - Риббентропа 1939 года.
Агрессия против СССР была отложена до разгрома Западной Европы.
Договор вовсе не приблизил войну. Ее приблизили уже начатые захваты с
благословения западных <демократий>, первыми подписавших Мюнхенский сговор,
отдавших Гитлеру Судеты и санкционировавших аншлюс Австрии.
Договор поменял расписание неизбежной войны, а, следовательно, послевоенную
конфигурацию, сделав невозможным для англосаксов войти в Восточную Европу
как в начале войны, поскольку надо было оборонять Западную Европу, так и
после победы - там уже был СССР. Пакт Молотова-Риббентропа 1939 года -
является крупнейшим провалом английской стратегии за весь ХХ век, вот почему
его демонизируют.
Сегодня, однако, ни Мюнхен, ни Аншлюс, а именно <Пакт Гитлера-Сталина>
называют <прелюдией> ко Второй мировой войне и обрушиваются на секретный
протокол о разделе сфер влияния. Но готовность Сталина за отсрочку нападения
на собственную страну закрыть глаза на устремления Гитлера в отношении
Польши, предлагавшей Гитлеру завоевывать Украину, как и воспользоваться
случаем для восстановления территории Российской империи, утраченной из-за
революции, ничем не отличалась по прагматизму или, если угодно, цинизму от
слов Саймона, открывшего Гитлеру, что Британия <не будет беспокоиться об
Австрии так же сильно, как, если бы это была Бельгия>.
А прибалтийские режимы, полуфашистские, диктаторские, отказавшиеся от
парламентаризма и осуждаемые тогда всей Европой? Они занимали однозначно
прогерманскую позицию. Как сообщал посол США, балтийские государства
<стремились остаться вне коалиций, направленных против Германии>.
Советско-германский договор сегодня именуют пактом <войны> и <раздела>,
который, якобы, не имел аналогов в европейской истории, ибо это были
<тоталитарные государства>. Это может вызвать только иронию у историка.
Сколько раз в истории одни державы чертили границы для других! Наполеон в
Тильзите предлагал Александру I уничтожить Пруссию. Венский конгресс 1815г.
добавил Швейцарии стратегические горные перевалы, чтобы те не достались
более динамичным государствам. В секретном соглашении 1905 года Япония и США
обменялись согласием на захват Филиппин и оккупацию Кореи. В Версале в 1919
г. Антанта расчленила Австро-Венгрию, предписав, кому и в каких границах
можно иметь государственность, а кому нет, кому, как Галиции перейти от
одного хозяина к другому. В Потсдаме были изменены границы многих государств
и судьба бывших колоний. А как в демократическом настоящем? - В Дейтоне в
1995-м столпы демократии <начертили> и силой навязали свое территориальное
статус-кво на Балканах.
Наконец, само нападение гитлеровской Германии на СССР снимает все обвинения.
Впрочем борзописцы внушают, что Гитлер всего лишь упредил нападение
агрессивного СССР. Да только в дневнике Геббельса задолго уже было написано:
<Россия должна быть расчленена. Нельзя потерпеть на Востоке такого
колоссального государства>. Гитлер лишь продолжил геополитические планы
пангерманистов перед Первой мировой войной. В 1914 году границу Германии по
Волге требовали установить берлинские интеллектуалы, а <тоталитаризма> еще
не было, была Россия.
Г. Киссинджер в труде <Дипломатия> демонстрирует смесь досады и невольного
восхищения, определив <мерой сталинских достижений то, что он пусть даже
временно, поменял местами приоритеты Гитлера>. Этот успех дипломатии он
назвал высшим достижением средств, которые <могли бы быть заимствованы из
трактата на тему искусства государственного управления ХVIII века>.
И У.Черчилль, и министр иностранных дел Лорд Галифакс, представляя
Советско-Германский договор в Палате лордов, признали действия СССР, всего
лишь восстановившего свою дореволюционную территорию, правомерными!

* * *

Нынешняя мода отождествлять гитлеровский фашизм и советский коммунизм
возникла не сразу с началом холодной войны, хотя тогда острота
взаимоотношений с недавними союзниками была сильнее, чем сегодня.
Эту идею не приняли бы в 50-е годы те, кто обнимался на Эльбе, и сопровождал
северный конвой. В домах миллионов на Западе еще хранились британские
газеты, исполненные восхищения перед защитниками Сталинграда. Все помнили,
как союзники ждали от СССР объявления войны до победного конца, боясь, что
он остановится на собственных границах.
<Спор об истории> был открыт крупным германским историком Э. Нольте в начале
1970-х годов, когда оправданием геополитического давления на СССР стала
борьба <тоталитаризма и демократии>. Борьба с <империей зла> требовала новых
идеологем, и книги Э. Нольте пришлись как нельзя кстати. В них виртуозно
решалась задача: развенчать СССР как главного борца против фашизма, при этом
не реабилитировать сам фашизм, но освободить Запад от вины за него.
Э. Нольте интерпретировал Вторую мировую войну не как продолжение извечных
стремлений к территориальному господству, а как начатую Октябрьской
революцией <всеевропейскую гражданскую войну> между двумя <идеологиями
раскола>. Европа же, по Нольте, впала в грех фашизма исключительно для
защиты либеральной системы от коммунизма и, лишь потом уподобилась своему
сопернику. В такой схеме мишенью возмущенного сознания становился <советский
тоталитаризм> и пресловутый пакт 1939 года, которые, якобы, и стали причиной
Второй мировой войны.
С легкой руки Э.Нольте коммунизм, всегда и везде считавшийся главной
антитезой фашизму, стали называть его прототипом. Концепция Э. Нольте сумела
даже затушевать различие между фашизмом итальянского типа и
национал-социализмом Гитлера, всегда признаваемого наукой о политических
учениях. Теперь главный критерий - отсутствие <американской демократии>.
Однако желание или нежелание какого-либо народа установить у себя демократию
в разных формах есть его право, и само по себе не несет угрозы миру, если
только не сопровождается насильственным навязыванием этого выбора.

Что же было вызовом миру со стороны Гитлера?

Если бы Германия, жестоко наказанная победителями в Первой мировой войне,
ограничилась мелкими тяжбами за сопредельные территории, то столь обычное
явление мировой истории вряд ли привело бы ее к Нюрнбергскому трибуналу. Но
Гитлер провозгласил претензии на земли и народы, никогда не бывшие в орбите
германцев ни на Западе, ни на Востоке. Такой проект родила языческая
доктрина природной неравнородности людей и наций, присущая исключительно
нацизму.
Вместе это и стало грандиозным вызовом миру - как суверенности народов,
международному праву, так и фундаментальному понятию монотеистической
цивилизации об этическом равенстве людей и наций, на которых
распространяется одна мораль, и которые не могут быть средством для других.
Отрицание права других народов на историю позволяло истреблять второсортных
и их культуру, жечь города и села. Ни в одной войне прошлого не было такой
гибели гражданского населения на оккупированных территориях.
Но сегодня отождествление нацизма и большевизма стала клише западного
обществоведения. Этот тезис помимо аморальности в отношении главного борца
против нацистской агрессии, просто антинаучен.
Коммунизм - порождение философии прогресса, корнями уходящей в ересь
хилиазма, ставил цель облагодетельствовать все человечество, ради чего
следовало пожертвовать всем национальным и даже превратить свою страну в
<вязанку хвороста>.
Германский нацизм провозгласил право обескровливать и порабощать другие
нации для того, чтобы облагодетельствовать свою. Целые аспекты нацистской
доктрины основаны не только на идее неисторичности разных народов,
свойственной классической западной философии, но и на расовом превосходстве.
Это отход от основополагающего начала монотеистической цивилизации -
этического равенства людей. Нацизм - это возврат к язычеству, к философии:
<Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку>. Это деление народов на <тварей
бессловесных> и <тех, кто право имеет>.
Теперь оказывается, что война США и Британии против Гитлера велась не за то,
чтобы французы и датчане оставались французами и датчанами, не за то, чтобы
латыши и поляки не превратились в свинопасов и горничных у арийцев, а за
<торжество американской демократии>. И эта война продолжилась в Европе, пока
второй <тоталитарный монстр> - СССР самоустранился, чтобы <бедняжечка
Запад>, уже его не пугаясь, мог доставлять свою демократию наискорейшим
образом - с бомбардировщиков.
Но целью всей стратегии была замена итогов Второй мировой войны итогами
<холодной войны>. Вот ключ к пониманию беспрецедентных слов Дж. Буша на
праздновании приглашения Литвы в НАТО 23 ноября 2002 года: <Мы знали, что
произвольные границы, начертанные диктаторами, будут стерты, и эти границы
исчезли. Больше не будет Мюнхена, больше не будет Ялты>.
Объявление ялтинской системы тождественной гитлеровской агрессии - это
полная ревизия духа и смысла Второй мировой войны и сотрудничества в ней
Антигитлеровской коалиции. И об этом надо напомнить бывшим союзникам.
Отречение от общей победы - это вызов памяти не только русских, но и
погибших американцев и англичан. Это оскорбление России, разрушенной дотла
фашистской агрессией и отдавшей миллионы жизней не только за право на
собственную историю. Они погибли, в том числе и за то, чтобы поляки,
эстонцы, латыши и литовцы не прекратили бы свою национальную историю вообще.
По нацистскому плану они должны были бы едва читать на немецком
географические указатели в <Ингерманландии>. В СССР они получили свою долю
от всего - и плохого, и хорошего, но они становились академиками и
генералами, литераторами и изобретателями и награждались Государственными
премиями. Плохи или хороши законы, но, если они одни для всех, никакого
оккупационного режима нет!
Теперь Латвию патрулируют натовские самолеты, а этнократические режимы
лишают русских права на язык и культуру, гражданских прав на том основании,
что Латвия и Эстония были под оккупационным режимом. Президент Латвии
Вике-Фрайберге не постеснялась сказать, что <русские должны стать латышами
русского происхождения>. Это принудительная ассимиляция или вытеснение. И
вот парламентарий Кирштейнс уже требует <вывезти всех оккупантов на поезде>.
Накануне Дня Победы возводятся мемориалы бывшим эсэсовцам. Такая демократия
теперь - норма <объединенной> Европы, представляемой эталоном. Не похоже ли
именно это на нацистские времена? И какую реакцию вызвало бы гипотетическое
требование какого-нибудь русского президента, чтобы, например, татары стали
<русскими татарского происхождения>?
Многократно увеличившееся давление на некоммунистическую Россию, очередное
вытеснение ее на Северо-восток Евразии ведется под самыми фарисейскими за
всю историю лозунгами. Поистине не схватка <идеологий раскола> и не <борьба
демократии и тоталитаризма> составляют суть истории ХХ века. Похоже, все еще
<нельзя потерпеть на Востоке такого колоссального государства>. Но главным
инструментом нашего унижения является разрушение нашего собственного
исторического и национального самосознания. Не пора ли защитить от глумления
нашу Победу и нашу Родину?

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	27.05.2005 21:13:04

Джагг. Начало сорок пятого. Война заканчивается. (*+)

---

http://www.livejournal.com/users/17ur/32497.html

Пишет Джагг (17ur)
@ 2005-05-23 08:40:00





Настроение: не выспался!!!
Музыка: что-то из моего сборник саундтреков к играм

Начало сорок пятого. Война заканчивается.
Нижеследующий текст посвящён Арденнам, Висло-Одерской операции,
околовоенному трёпу и (страстно) изнасилованным немкам.

Война как процесс - штука насквозь рациональная. В теории. Как заметил
товарищ Клаузевиц,

"главное - это трудность выполнения. На войне все просто, но самое простое в
высшей степени трудно. Орудие войны походит на машину, с огромным трением,
которое нельзя, как в механике, отнести к нескольким точкам; это трение
встречается повсюду и вступает в контакт с массой случайностей. Кроме того,
война представляет собой деятельность в противодействующей среде. Движение,
которое легко сделать в воздухе, становится крайне трудным в воде. Опасность
и напряжение - вот те стихии, в которых на войне действует разум. Об этих
стихиях ничего не знают кабинетные работники. Отсюда получается, что всегда
не доходишь до той черты, которую себе наметил; даже для того, чтобы
оказаться не ниже уровня посредственности, требуется недюжинная сила." [1]

До слов Чёрной Королевы о том, что надо изо всех сил бежать, чтобы остаться
на месте, ещё чёртова уйма времени. Кстати, главное в этом высказывании вот
что: "опасность и напряжение - вот те стихии, в которых на войне действует
разум". О том, что многие нюансы войны всё же определяются и серым
веществом...

Имхо, у войны есть два критических момента, когда разум рулит абсолютно, вне
всяких материальных факторов. Первый - признание того, что началась война, и
второй - признание факта завершения войны. Дурацкая сказочка о том, что со
вторжением Гитлера Сталин убежал и спрятался на даче, прижилась потому, что
нам такое поведение не кажется чем-то неестественным - многие поступили бы
так же (я в том числе). Достаточно осознать, что миллионные армии,
вооружённые невиданным дотоле оружием, начнут убивать друг друга в том числе
и во имя твоё, а вторгшиеся на *поднятую* тобой территорию враги не страдают
любовью к ближнему, и тебе вести всё это дело до какого бы то ни было
конца - и такое может переклинить кого угодно.

Хотя Сталин таки никуда не убегал.

А вот с признанием факта завершения войны у Адольфа Алоизыча оказалось туго.
Провал блицкрига его не вразумил, хотя элементарная информация о том, на что
оказались способны Советы в отражении нападения, могла бы ввергнуть кого
угодно в тяжкие раздумья. Торжественная порка под Сталинградом результата
также не возымела. Бодание на Курской дуге кончилось так, как и должно было
кончиться. А большой забег 1944 года, по-моему, с головой выдаёт тот факт,
что с пониманием фактора расстояний у Гитлера изначально было туго, и Россию
Гитлер считал не больше Техаса.

Как я постарался показать в предыдущем тексте, механизмов, которые могли бы
поспособствовать капитуляции Германии, не доводя до крайности, эта самая
Германия не создала. Люди, которые в силу профессионализма понимали, что в
войне немцам ничего не светит, не имели влияния на Адольфа, а сам обаяшка
Адольф со своими присными, которые что-то решали, всерьёз надеялись войну
выиграть или свести вничью. Если реальность этим светлым идеям не
соответствовала, тем хуже для неё.

В конце 1944 года Гудериан кладёт на стол Гитлеру донесения разведки штаба
сухопутных войск, что на Восточном фронте у русских 225 дивизий и 22
танковых корпуса, причём не вообще, а готовых к наступлению. Гитлер посылает
противного обманщика Гудериана нах и предпочитает познавать окружающий мир
по разведсводкам от Гиммлера...

Окружающий мир с Гиммлером согласен не был.

Удар Гитлера в Арденнах, как и многие его авантюры позднего периода войны,
характеризуется вопиющим диссонансом целей и средств. Говорится, что Гитлер
хотел напугать западных союзников так, чтобы те задумались о сепаратном
перемирии.

Вообразим себе, что союзники и испугались, и задумались, хотя они тоже
бумажными солдатиками не были. И что? Вне зависимости от того, боялись ли
они того, что русские в результате военных действий непозволительно
усилятся, или надеялись на то, что русские с востока напомнят о себе
увлекшемуся Гитлеру - и тот, и другой случай исключали сепаратное перемирие
как результат немецкого наступления и громкой победы.

Подготовка наступления в Арденнах была из рук вон. Горючки не хватало,
качество пехоты было несравнимо не то, что с 1914 годом, а и с 1941-м, и
даже блестящие тактические наработки Мантейфеля, похоже, слизанные с тактики
советских войск на Восточном фронте - то самое "просачивание" - расклада
особенно не меняли. Немцам удалось прорвать фронт и нанести начальное
поражение западным союзникам, и позорный драп, хоть и не повсеместный,
действительно произошёл. Но англосаксы дождались хорошей погоды, подняли в
воздух свои бомберы и оставили от немецких коммуникаций одно воспоминание. А
из пальца не очень-то постреляешь, да и танки на воде не ездят. То самое
"трение Клаузевица", и англосаксы песочка в смазку не пожалели...

Да, конечно, англосаксы сильно удивились контактной войне и тому факту, что
из них тоже идёт кровь, однако это всё же не повод для злорадства. Война там
шла вполне себе западная, войска в безнадёжном положении, ха-ха, сдавались.
К сожалению, в немецком фольклоре не нашлось места пословице насчёт
абсолютного оружия - лома, против которого военное искусство бесполезно.

Мантейфель пишет:

"Йодль заверил нас, что бензина будет достаточно, чтобы развернуть все наши
силы и довести наступление до конца. Это заверение оказалось совершенно
ошибочным. Беда отчасти была в том, что штаб верховного главнокомандования
исходил из стандартных математических расчетов количества бензина,
необходимого для передвижения дивизий на 100 километров. Мой опыт в России
показывал, что в боевых условиях фактически требуется вдвое больше. Йодль
этого не понимал.
Принимая во внимание дополнительные трудности, которые, по всей вероятности,
возникнут в зимнее время на такой сложной местности, как Арденны, я лично
докладывал Гитлеру, что необходимо обеспечить впятеро большую норму бензина.
Фактически, когда началось наступление, нам дали лишь полторы нормы. Хуже
того, значительная часть горючего находилась слишком далеко в тылу, в
больших колоннах грузовиков на восточном берегу Рейна. Когда кончилась
туманная погода и начала действовать авиация союзников, доставка горючего
очень затруднилась".

Наши в таких случаях планировали захват вражеских складов, однако Адольф с
Йодлем в планах громадья ставили политические цели. Ну нравился им
Антверпен!..

У русских лом реализован был несколько иначе, но хуже от этого не стал.

Висло-Одерская наступательная операция (сумма Варшавско-Познанской и
Сандомиро-Силезской) имела своей целью создать условия для взятия Берлина,
плюс наложить руку на Силезский промышленный район, который западные
союзники в несказанной щедрости своей не успели выбомбить.

Операция интересна тем, что опять-таки представляла собой случай прямого
действия, то есть удар там, где ждут. Это было следствием практики советских
войск планировать итог предыдущей наступательной операции с прицелом на
следующую. Наши форсировали Вислу, закрепились на Сандомирском плацдарме, и
любой вменяемый стратег понимал, что бить будут оттуда. Невменяемые стратеги
заявляли, будто не верят в то, что русские с Вислы устроят сколько-нибудь
серьёзное наступление (Гитлер), или что русские вообще будут наступать
(Гиммлер, 9 января).

Удары были нанесены с магнушевского плацдарма на Кутно и Познань, с
пулавского плацдарма наши пошли на Радом и Лодзь, а из района
северо-восточнее Варшавы в обход города направилась 47-я армия, усиленная
танками 2-й гта, ибо в отношении городов наши на заключительной стадии войны
предпочитали обход штурму, обесценивая немецкие позиции. Будапешт и Берлин
тут скорее исключения.

Это перечислены удары 1-го Белорусского фронта, начавшиеся с 14 января 1945
года (Жуков). Однако в общем танец обречённых начался 12 января ударом 1-го
Украинского фронта (Конев) с сандомирского плацдарма. Немцы нас ждали,
всерьёз подготовив укрепрайоны, но это им не помогло, потому что на Радомско
и Бреслау пошли две танковые армии, три танковых корпуса и восемь
общевойсковых армий.

Можно говорить, что система управления артиллерией в советской армии
уступала немецкой; можно говорить, что Т-34 в бою с "тиграми" не столько
жгли, сколько горели; можно говорить, что у нас не было реактивных
истребителей и "Фау", можно, в конце концов, просто обругать нас "вшивыми
монголами"; но если сосредоточить две с половиной сотни стволов на километр
фронта, добавить примерно сотню танков и САУ и больше дюжины сапёрных рот на
тот же самый километр... то тогдашнему нашему противнику оставалось находить
утешение в своих "европейскости" и "цивилизаторской миссии", что бы эти
буквосочетания ни означали. Натурной экспертизой установлено, однако, что
против фугасных снарядов цивилизованность помогает слабо, о чём постоянно
забывают.

Стратегия советских войск опять-таки состояла в том, чтобы ударами на
нескольких направлениях не дать противнику сманеврировать резервами. На
тактическом уровне та же задача решалась огневым превосходством: артогнём и
авиаударами выбивались штабы, линии связи, предупреждался отход противника
на отсечные позиции и, в конечном счёте, осуществлять сколько-нибудь сложную
тактическую деятельность противник оказывался не в состоянии. Немцы просто
ломались, переставая существовать как армия, и - это важно! - теряли
способность осуществить упорядоченный отход [2]. К 14-му января 1945-го года
оборона противника была взломана 1-м Украинским на тактическую глубину. И
тогда вперёд пошёл 1-й Белорусский по указанным выше направлениям. Немцы
оставили Варшаву, и 16 января туда вошла 1-я армия Войска Польского. Имеется
в виду, помимо советских войск.

Союзникам надо платить, не вопрос, и платить в первую очередь тем, что они
полагают для себя важным. Когда историки пишут, что Варшаву освободило
Войско Польское, это всё же правда, и эта честь останется за ними на вечные
времена. Но когда к ней пытаются примазаться эпигоны лондонской сволочи, я
такое понимаю плохо. 60.000 тонн продовольствия и лекарств СССР выделил не
лондонскому "правительству", и более восьмисот тысяч мин, любезно
оставленных немцами, наши солдаты не для миколайчиков разминировали. Прежде
чем нынешним полякам гнобить тогдашних просоветских деятелей, им надо бы
понять, что без этих деятелей Варшава на десятилетия осталась бы мёртвым
городом, потому что помогать полякам только за то, что они поляки,
"Богородица не велит".

Упражнения немцев и выкрутасы "повстанцев", о которых было раньше, привели к
тому, что примерно из 1,3 млн. населения Варшавы 1939 года в городе осталось
немногим больше полутораста тысяч человек. Штагель в своём рапорте, кстати,
оценивает число людей, воспользовавшихся коридором, предоставленным немцами
во время восстания для выхода мирных жителей, в 200-300 тысяч человек.
Многозначительная статистика.

Гудериан: "Наконец Гитлер принял решение перейти на западном фронте к
обороне и высвободившиеся силы перебросить на восток. Мне сообщили это,
казалось, самое радостное, хотя и запоздалое решение..." Разрушенный на
протяжении 500 км фронт и продвижение советских войск на глубину более
полутораста километров к особой радости всё-таки, наверное, не располагал.

Радости стало ещё меньше, когда наши, используя более-менее приличную
европейскую транспортную сеть, стали показывать те самые фокусы, которым нас
в 1941-м научили немцы, то есть действия мобильных частей в дальнем отрыве
от общевойсковых армий, удары по выдвигающимся подкреплениям немцев, которые
даже не успевали развернуться для боя. Инфаркты у обывателей, наивно
полагавших, что фронт от них в сотне километров, прилагаются бесплатно. С
нашим превосходством в силах мы могли спокойно обходить укреплённые позиции
немцев, оставляя их на съедение пехоте и артиллерии. Однако надо понимать,
что в общем случае такие котлы всё равно снижают темп наступления, и
оставлять их в тылу - значит, брать взаймы у удачи. Немцы в 1941-м за эти
кредиты расплатиться не смогли.

Тем не менее, в последней декаде января войска Конева освободили Краков,
предотвратив его уничтожение. Наши отнеслись к польской культуре
уважительно, сильно ограничив при штурме города применение артиллерии и
авиации, попутно наши диверсанты и польские подпольщики сумели сорвать план
уничтожения замка Вавель, который для поляков многое значит, а равно иных
культурных, да и промышленных ценностей. Поляки подождали несколько десятков
лет и героически отплатили за это сносом памятника маршалу Коневу.

27 января наши войска вошли в Освенцим. Не отвлекаясь на споры
ортодоксальных историков с ревизионистами, замечу, что то, до чего
докатилась порядочная западноевропейская нация с применением технологической
обработки к человеческому материалу, в любом случае вызывает отвращение. От
технологического мышления наши заклятые западные друзья, естественно, не
отказались; от идейки о том, что "некоторые животные равнее, чем другие"
[3] - тоже. Конечно, валите всё на Адольфа, это он одних семитов в Освенциме
жёг, а других в Абу-Граиб за члены дёргал..[4]

Ладно. В общем, наши форсировали Одер. Ходит такая байка, что Жуков
предлагал с ходу врезать по Берлину в начале февраля, но товарищ Сталин
расчёл, что это слишком, хотя на форсирование реки добро всё же дал. Дело
тут в том, что Жуков командовал только 1-м Белорусским фронтом, и об
обстановке на других фронтах представление имел постольку-поскольку. Ставке
было видно, что для взятия Берлина у нас недостаточно обеспечены фланги.
Рокоссовский со 2-м Белорусским на севере рубился в Померании и Восточной
Пруссии, которая слабо приспособлена для стремительных наступлений и
обходных маневров. В Силезии Коневу тоже необходимо было закрепиться. А
форсирование реки на последнем этапе наступательной операции "на будущее" в
случае с той же Вислой (см. текст по кампании 1944 года) сработало
прекрасно, и вряд ли Сталин особо колебался, давая разрешение на создание
плацдармов.

Плюс, между фронтами Жукова и Рокоссовского оказался серьёзный разрыв, и
удар померанской группировки противника с севера вполне мог привести к
крупным неприятностям. Жуков вынужден был выделить большую часть своих сил
на отражение этой угрозы, и к 3-му февраля эти силы (1-я армия Войска
Польского, все их танкисты и собаки, потом 61-я и 47-я общевойсковые, и
наконец 1-я и 2-я гта), развёрнутые на север, уже сцепились во встречных
боях с этой самой померанской группировкой, которой тоже не папуасы
командовали.

С форсированием Одера наши вышли на расстояние менее 100 км от Берлина. Надо
понимать масштабы очередной немецкой катастрофы, так как за время операции
наши продвинулись в полосе 500 км на те же 500 км за неполный месяц.

В известном, довольно узком смысле война окончилась именно с этой операцией.
Что бы я, дилетант, сделал на месте Гитлера? Попытался бы закрепиться на
Одере, просто оставив Польшу русским. Немцам надо было беречь людей и
выводить их из-под удара, а не оставлять подыхать в блокированных
укрепрайонах и городах. Недостаток решения - у русских появилась бы
возможность задавить берлинскую оборону ближней авиацией во благовремении.
Достоинства решения - можно сберечь людей и технику, попытаться создать
ударные группировки, которые могли бы предупредить попытки форсировать Одер,
и, маневрируя резервами по внутренним линиям, отбиваться от русских.

В реальной жизни Гитлер со своей "жесткой обороной" растрачивал людей и
провоцировал неповиновение генералов, которым получать от русских серпом по
яйцам и молотом по лбу нравилось всё меньше. Не сумев оценить реальную мощь
и оснащённость русских, Адольф упустил тот факт, что наши просто не дадут
использовать ортодоксальную стратегию с упорядоченным отходом на заранее
подготовленные позиции. Немцы либо уничтожались, либо бежали без остановки.
И Гитлер принял своё последнее ошибочное решение - то есть ошибался он и
позже, но миру на это было уже плевать - он направил последние подкрепления,
которые смог наскрести, против русских, делая последние ставки в битве,
которую уже не мог выиграть. К концу февраля восточный фронт
стабилизировался: в основном потому, что наши приводили в порядок
коммуникации, обеспечивали фланги и добивали ранее окружённых немцев.

А через месяц, 21 марта, Паттон со своей 3-й армией ударил через Рейн возле
Оппенгейма [5], и закрыть западный фронт стало просто *нечем*. Конец фильма.

Именно с форсированием нашими Одера началось грандиозное бегство мирных
немцев в глубь Германии. К 1-му февраля было эвакуировано более 4 млн. чел.,
к 1-му марта - около 10 млн. Я, конечно, глубоко понимаю священное право
приличного европейца ни с того ни с сего пугаться "пархатых большевистских
казаков", но всё равно это было невежливо. Истерия достигала такой степени,
что матери убивали своих детей - это не только тётя Магда Геббельс
додумалась, простые немки тоже до такого доходили. Удивляюсь, как западные
журналисты не предъявили нам счётец и за это тоже. Страшные вы, мол...
убивали вас, убивали, а вы всё равно такие страшные и противные...

Надо помнить, что во всех сколько-нибудь заметных населённых пунктах
Германии работали советские военные комендатуры, где приличный европеец мог
получить еду и медицинскую помощь, причём бесплатно. Платила та самая
страна, которую приличные европейцы хотели загнать в каменный век и немало
сделали для этого. Бежавшие от этого ужаса немцы с облегчением переводили
дыхание где-нибудь в Дрездене, полагая, что они навсегда избавлены от
большевистских варваров. Как выяснилось позднее, везунчиками оказались не
угадавшие.

Как организовывали жизнь на оккупированной территории западные союзники -
это отдельная ария, и здесь она не поётся.

Ну, и в заключение коротко о теме ебли. Изнасилования... то бишь два
миллиона абортов, скрупулёзно подсчитанные западными историками.
Подсчитанные в советской зоне оккупации сразу после войны, этакий триумф
археогинекологии. Кого трясёт, какие приказы издавала Ставка? Ясное дело,
русские этим приказам не подчинялись. Мало ли, что тоталитарный режим. Мало
ли, что непонятно, каким же тогда образом буйная орда вшивых лаптеносцев
уделала пахнущих одеколоном панциргренадирен, не без отдельных эксцессов
несших дикими монголам избавление от ужасного сталинского режима.

Дорогие историки. Был у нас такой граф, по фамилии Толстой. Любил писать
книжки, художественные достоинства которых я полагаю сомнительными. Имхо,
конечно. Но вот есть у него очень хороший алгоритм - про "дубину народной
войны". Условием прекращения итераций упомянутой дубины стоит смена ярости
презрением и жалостью. Тут есть вполне понятная зависимость - чем сильнее
была ярость, тем жальче должен выглядеть её вызвавший, чтобы дубина
прекратила посвистывать в воздухе. И никакая проституирующая мозгами
посторонняя проблядь не имеет права на оценку: достаточно ли уже синяков и
шишек у того, кто довёл владельца дубины до её использования, или надо ещё
добавить. Право на оценку есть только у владельца дубины, которого вынудили
пустить её в ход. Вы же не станете лезть под руку скульптору, думающего над
очередным ударом по мрамору. Ну вот, здесь то же самое. Критикуйте
результат, а не процесс. Но для себя. А мы результатом довольны.

----------------------------------------------------------------------------
----


1. "1812 год", автор рассматривает вопрос о значимости для выигрыша кампании
маневра Кутузова при отступлении из Москвы - просто чтоб никто не думал, что
я пробавляюсь цитатами из источников второго уровня :-). Назад.

2. Так, очередное растекание мысью по древу. Мне кажется, что уязвимое место
доктрины высокоточного поражения и парализующих ударов, которой сейчас
тешатся американцы, находится именно в том, что она неэффективна против
армии, скажем так, где велик процент более-менее эрудированных людей, что-то
слышавших о тактике. Если удастся создать пусть примитивные средства связи и
вычислений, малоуязвимые для РЭБ, то тогда армия, подвергшаяся такой атаке,
будет сохранять боеспособность и координацию, пока не будут выбиты аж все
сержанты, не то, что офицеры. Однако это означает страну с советской
системой образования и призывной или массовой добровольческой армией.
Хм-хм... Назад.

3.Забыть не могу инцидент с голландцем Ботом, который позволил себе вякнуть
нечто на тему, как это мы допустили Беслан. Вымытый европеец где-то слышал,
что русские варвары не ценят человеческую жизнь, сделал вывод, что и жизнь
детей для нас так - семечки, почуял, что имеет право, встал в позу и изрёк:
"Да как же вы допустили?" Это, бнах, рефлекс, симптоматика. Да и когда
датчанин, работая на швейцарскую компанию, угрохал самолёт с российскими
детьми, его даже не уволили. Зато, когда отец двух погибших детей
окончательно сорвался с катушек и покритиковал авиадиспетчера за
нерасторопность, его сослуживцы испытали такое нервное потрясение по факту
критики, что не могли работать. После мясного салата из детей российских
граждан они работать могли, а после короткого диалога "Европа-Россия" в
маленьком швейцарском селении - уже нет. Бе-едненькие. Назад.

4. Я не пытаюсь уравнять неуравниваемое. Масштабы, подтверждаю, в принципе
разные, здесь важен сам факт того, что в армии некоторой страны, обуреваемой
мировой миссией, ставятся на поток преступные методы обращения с
захваченными гражданами оккупированных стран. Немецкие офицеры любили
фотографироваться под виселицами... Назад.

5. Вообще, знаменитое высказывание Паттона типа "держите меня семеро, я
сейчас всех русских в Европе убью, один останусь", имеет своим истоком не
врождённые, а приобретённые проблемы с оценкой реальности. Позволю себе
очередную большую цитату из Лиддел-Гарта:

"К этому времени Монтгомери завершил тщательную подготовку к крупному
наступлению на Рейне в районе Везеля, в 150 милях ниже по течению.
Монтгомери сосредоточил здесь 25 дивизий, а в полевых складах на западном
берегу скопилось четверть миллиона тонн боеприпасов и других предметов
снабжения. Участок реки, на котором планировалось развернуть наступление,
удерживался всего лишь пятью слабыми, измотанными немецкими дивизиями.

Наступление началось в ночь на 23 марта после грандиозной артиллерийской
подготовки, в которой приняло участие более 3 тыс. орудий (прославленный
английский юмор... я тут посчитал, - грубо, конечно - и вышло, что в
артподготовках при наступлении 1-го Украинского и 1-го Белорусского
принимало участие в общей сложности более 15 тыс. стволов - Дж.),
наступлению предшествовали также последовательные налеты бомбардировщиков.
Передовые пехотные части при поддержке танков форсировали реку и, преодолев
слабое сопротивление, захватили плацдармы на восточном берегу. С рассветом в
тылу немцев были выброшены две воздушно-десантные дивизии; чтобы расчистить
путь наступающим с фронта войскам, спешно наводились переправы для дивизий
второго эшелона, танков и транспорта. О слабости сопротивления противника
свидетельствовал хотя бы тот факт, что американская 9-я армия, на долю
которой приходилась половина всех ударных пехотных частей, потеряла убитыми
всего около 40 человек. Потери англичан также были незначительными. Упорное
сопротивление наступающим было оказано лишь в одном пункте - у деревни Реес
на берегу Рейна, где батальон немецких парашютистов продержался три дня.

К 28 марта плацдарм был расширен до 20 миль в глубину и до 30 миль по
фронту. Однако Монтгомери все еще опасался контрудара немецких войск и
потому не санкционировал переход в общее наступление в восточном направлении
до тех пор, пока не сосредоточил на плацдарме 2 - дивизий и 1500 танков.

Когда же наступление началось, серьезным препятствием оказались груды камней
и земли, образовавшиеся в результате бомбардировок союзной авиацией. Эти
завалы блокировали пути наступления намного эффективнее, чем это мог сделать
противник."

Такое полководцев развращает, и Паттон тому пример. Кстати, современным
немцам было бы нехило раскопать имена тех парашютистов, что дрались у
деревни Реес, и поставить десантуре памятник. Тонко намекну: эти ребята всё
же были покруче Спайдермена, а может быть, и самого Йоды... Йодлю не
родственника. Назад.


----------------------------------------------------------------------------
----


Ладно, стало быть... to be continued. Осталось чуть-чуть. Восточно-Прусская
и Берлинская операции, а там зачистить остатки. Прага, может быть? Вена? Или
сразу к Маньчжурии?

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	27.05.2005 21:12:38

(!!) Ю. Колкер: "...что ж, лучше было бы поражение? Страшно вымолвить, а нужно: похоже на то" (*+)

---

http://www.novayagazeta.spb.ru/?y=2005&n=33&id=8

ТРИЗНА ПО РОССИИ
Отгремели салюты и здравицы, чеканные славословия: <никто не забыт, и ничто
не забыто> (притом что всем известно, как бедствуют, еле сводя концы с
концами, наши ветераны-победители, в отличие от <освобожденной Европы>).
Затих гром фанфар, рассеялся дым салютов. Только тема на этом не
исчерпалась. Слишком большая, кровоточащая тема. И для нас, тех, которые не
воевали, вроде как запретная. Но, с другой стороны, и молчать невозможно...
Понимаем, что публикуемый очерк вызовет шквал эмоций, неприятие, даже
негодование. И все же уверены - он должен увидеть свет. Да, текст сложный,
неоднозначный, во многом спорный. Впрочем, как и сама жизнь, порой горькая и
беспощадная. Истина, как и человек, рождается в муках.
Редакция "Новой газеты", Санкт-Петербург




Достоевский, показавший бесовскую природу социализма; Толстой, звавший к
братству во Христе, - неужто они, певцы сердобольной, всемирно-отзывчивой
русской души, а с ними и другие русские писатели великого для России XIX
века (единственного пока великого), косвенно виноваты в большевизме, войне,
ГУЛАГе?
Виноваты. Тем виноваты, что малых сих соблазнили. Не стоило поэтизировать
чернь, льстить ей. Они мечтали о русской душе - и вызвали к жизни чудовище.
Что же они увидели в своих самозабвенных мечтах? Чем покорили мир?
Русская душа, выведенная в литературе XIX века, - это, в сущности,
общехристианская misericordia. Милосердие и сострадание. Обращенность
сердечная к бедным и несчастным, любовь к страждущим и обремененным, милость
к падшим (грешным, виноватым), духовная жажда, разбуженная совесть.
Евангельская любовь, чопорному и педантичному Западу будто бы не дающаяся, -
вот мечта великой русской литературы прошлого. Мечтали так талантливо, что и
сами поверили, и холодный, насквозь формальный Запад всколыхнули. Выходило,
что правильное понимание христианства (и вообще человечности, любви к
ближнему) только русским отпущено, и его носитель - задавленный, забитый,
угнетенный русский народ, который нужно только отогреть да чаем отпоить - и
он мир спасет. До Бунина так никто и не очнулся от этих грез. Атеисты и
верующие, народники и сановники, славянофилы и западники глаза друг другу
выцарапывали по пустякам, но в главном были едины: мужик-христофор,
<солдатик> Платон Каратаев, есть последняя правда; сейчас он слезет с печи,
научится грамоте - и преобразит мир. Для него старались, себя не жалея.
Сеяли разумное, доброе, вечное.
Ну христофор и очнулся. Сказал спасибо сердечное.
Первым делом он расправился с мечтателями. Оказалось, что мечтатели были
другим народом, не в культурном только отношении другим, а этнически другим.
Потому что в жизни этнически единого, целостного народа не бывает (за всю
историю человечества не бывало) такого разрыва в культурной преемственности,
какой без видимых усилий возник в 1917 году в России. Христианство - как
ветром сдуло. Будто и не крестили Русь. Миллионы, которые вчера несли свет
Христов загнивающему Западу, в мгновение ока из богомольцев стали
комсомольцами. (Тут бы и вспомнить, что богомольцы эти, в своей массе,
троицу понимали как Христа, Богоматерь и Николу-угодника. Да куда там!
Опоздал Бунин.)
Мужик-христофор протер глаза, научился грамоте, сбросил вериги
христианства - и тут краем уха прослышал, что он, мужик, воспет сгинувшим
малым народом мечтателей как богоносец. Это понравилось. Марксизм-то учил,
что отдельно взятой аграрной стране полагается быть на задворках нового
мира, а не спасать этот мир. Произошел дивный сплав замоскворецкого
языческого самодовольства с импортной единственно правильной западной
идеологией. Родился большевизм. Москва стала столицей всего прогрессивного
человечества.
Сбылось, иначе говоря, пророчество французского историка Жюля Мишле
(Michelet, 1798-1874): <Россия - это ложь. Апофеоз лжи и видимости. Сегодня
она говорит нам: <Я - христианство>, завтра скажет: <Я - социализм>...>
Задумаемся: когда это сказано! Ведь Мишле не дожил даже до книги Эжена де
Вогюэ (1848-1910) <Русский роман> (1886), с которого началась в Европе
повальная любовь к русской классике и к России.
Что же, русская душа - выдумка, ложь? Не было ее, не было <религии
страдания>, жертвенности и самоотречения, упоительной душевной красоты,
богоискательства?
Не выдумка и не ложь. Все было. Была русская душа, та самая, дивная,
действительно почти евангельская, ближе стоявшая к исконному христианству
нищих духом, чем душа жесткой, строгой, законолюбивой Европы. Была да
сплыла. На месте ее звериный оскал обнаружился.
Она, эта русская душа, перед которой на колени упасть хочется, была живой
реальностью <малого народа> совестливой русской верхушки, тех самых
эксплуататоров, которым (по Толстому) в молодости стыдно было выезжать иначе
как четверкой цугом, а к старости стыдно стало видеть, как служанка за ними
горшок выносит. Народа с другой духовностью и (приходится думать) с другим
этносом. Этот малый народ создал великую литературу, а после 1917-го был
частично вырезан в ходе Гражданской войны, частично вытолкан за рубеж, где
растворился в других народах. Его место заступил народ большой, продравший
глаза мужик-христофор, булгаковский Шариков. При взгляде со стороны
этнически он был тем же самым народом. Но жестокий опыт, поставленный
историей, заставляет предположить, что это не так. На Западе этого не
понимают. По-прежнему умиляются и удивляются. Там издавна закон уважали - ну
и прохладные воспитались народы, без жара душевного, без пыла
сострадательного. Если и были у них духовные светочи, то давно. В темные
времена средневековья. И то сказать: к чему светочи там, где светло? <Свет
во тьме светит>.
Мы видели, как народ-богоносец сбросил с себя марксизм. С той же
неправдоподобной легкостью, что и христианство. Промарксиствовал 70 лет - и
сбросил. Даже не усмехнувшись. Откуда эта божественная легкость? Всё оттуда:
от язычества. Требовалось и требуется ему, собственно говоря, только одно:
вера в свое превосходство над всеми прочими народами. В дикости, в язычестве
каждого народа эта вера укоренена и незыблема. Не доросший до цивилизации
народ знает всеми фибрами своей большой души, что он - лучший. Во всех
смыслах лучший, в первую же очередь - самый задушевный и добрый. Это
знание - из тех, которые и формулировать не нужно. Это как уверять, что
вода - мокрая, а кровь - красная. Это самоочевидно. Но когда первый шаг в
сторону цивилизации сделан, когда забрезжила мысль, самоочевидное перестает
быть таковым, нуждается в подкреплении. Тут (в 1917-м) Шариковым как нельзя
кстати и подвернулись классово чуждые Толстой и Достоевский. Эти
христианские гиганты, по иронии судьбы, сами и способствовали языческому
мифотворчеству. ГУЛАГа не было бы без древней, но получившей у христианских
мыслителей вторую жизнь веры, что Россия несет свет миру; без веры в то, что
русские спасут и осчастливят человечество. Не было бы советской власти,
которую (посмотрим правде в глаза) из всех подсоветских народов только
русские воспринимали как свою. Не было бы, пожалуй, и второй мировой войны,
и победы в нынешнем ее понимании.
Приступаем к самой тяжелой части разговора.


Победа во Второй мировой войне - последнее, что на сегодня осталось от
языческого российского мифа. Только она еще питает веру сегодняшних русских
в то, что они - лучшие в мире. Ничто другое на это больше не указывает.
Христианство в массах оказалось липовым, ханжеским, внешним; марксизм -
таким же наносным и чужеродным, как христианство. Вышло, что Бог в России
может быть только русским богом. Этот бог - необходим, и тут все средства
хороши. На худой конец (за неимением лучшего) - сгодятся война и победа.
Именно на худой конец. Победа над Наполеоном не стала же символом веры
России. Страна, при всех ее бедах, была тогда самодостаточна, в
милитаристских подпорках не нуждалась. А ведь Наполеона победили, не
Гитлера!
Вторую мировую войну только в России называют великой. В других странах
она чаще предстает ужасной: зверства превысили пределы человеческого
воображения. Освенцим и Катынь; Дрезден, сметенный с лица земли; воздушная
война против мирных жителей, убиваемых без числа, - никогда прежде такого не
бывало. (В Лондоне, который никто прифронтовым городом не считает, тридцать
тысяч жителей от бомбежек погибли.) Сбылось еще одно пророчество - Николая
Бердяева: о том, что будущее, наряду с небывалым добром, чревато и небывалым
злом. Но зверства в Европе - в первую очередь, конечно, зверства нацистов,
лишь во вторую - Красной армии - были у всех перед глазами. А вот зверства и
массовые убийства в сталинских лагерях в Сибири - отрицались Европой до
Солженицына (даже Василия Гроссмана не услышали). Разве газовые камеры не
имеют себе полного аналога в ГУЛАГе? Там только педантизма немецкого не
хватало, зато размах был русский. И народу погибло куда больше, и пытки
применялись куда более изощренные. И еще спросим: разве нацизм - не
историческая реакция на большевизм? Ложь породила ложь, жестокость -
жестокость. Остервенение, охватившее народы во Второй мировой войне, в
значительной степени восходит к победе большевиков в 1917-м, к
ленинско-сталинской химере мировой революции.
Восьмого (не девятого) мая в Европе и за океаном вспоминают о Второй
мировой войне и победе над нацизмом. Вспоминают без помпы, с примесью
горечи. Побеждено страшное зло, в этом нет сомнения. Но побеждено большой,
чудовищной кровью, ценой громадных человеческих и культурных потерь, ценой
жестокости, которой по необходимости (и без необходимости) ответили на
жестокость. Помнят, что война не только героизмом была отмечена, но и самым
страшным за всю историю помрачением человеческого разума.
В России 9 Мая - день какого-то неслыханного всенародного торжества,
языческого веселья. Говорят только о величии и героизме. Вся страна
празднует; все убеждены, что <русские победили немцев> и тем спасли мир. И
кто празднует? В советское время - можно было считать, что большевики
празднуют. А сейчас? Народ-богоносец, прославленная всемирно-отзывчивая к
добру, всепрощающая и сострадательная русская душа? <Победу над врагом>
празднуют, кровопролитие, - вместо того чтобы вспомнить, что все люди -
братья, да покаяться. Или, может, каяться не в чем?!
Любое упоминание об ужасах, которые советские солдаты творили в ходе
наступления в Европе, встречается как богохульство, святотатство, клевета.
Зверствовали, твердит молва, только немцы, но зато уж - все поголовно. Самое
большее, соглашаются, что русские зверствовали по отношению к себе самим
(заградотряды, ГУЛАГ, куда прямиком отправлялись все из немецкого плена).
Однако хорошо документировано и другое: грабежи, насилия и убийства,
совершенные воинами-освободителями в странах Европы. Есть свидетельства
просто жуткие. Да, война - это жестокость. Может, и нельзя без жестокости.
Человек слаб. Но ведь было! Как забыть об этом?
Забывают и другое: что большая страна победила в принципе не такую уж
большую (и относительно молодую - объединенной Германии к 1941-му как раз 70
лет стукнуло). Несколько больших стран (Британия еще империей была)
навалились на одну. Забывают о героизме и страданиях противника - да,
противника-агрессора, зараженного бесчеловечным нацизмом; но сражались-то не
одни нацисты, а и простые немцы, мобилизованные в принудительном порядке.
Сражались на своей территории героически, до последнего, особенно в 1945
году. Назовем вещи своими именами: германский солдат - не по мужеству, а по
сумме боевых качеств - равных себе не знал.
Тут всплывает еще одно. Попробуйте заикнуться, что <русские> никогда не
победили бы <немцев>, если бы не американцы и британцы, - вам головы не
сносить. Второй фронт, твердят в России, открылся <безобразно поздно>, под
занавес. Твердят, имея в виду высадку союзников в Нормандии 6 июля 1944
года, страшную по своим потерям. Но второй фронт - это фронт восточный,
советский. Ла-Манш и захваченные нацистами Нормандские острова в проливе
были фронтом с самого начала войны, с 1939 года. Океаны - тоже. СССР еще
сторону Гитлера держал, когда Франция и Британия, а затем одна Британия
сражались с нацизмом. Над Ла-Маншем и югом Англии, в воздушной битве за
Британию, нацисты были остановлены - впервые остановлены в ходе этой войны.
И остановили их британцы. До этого всюду блицкриг торжествовал.
В Африке воевали с 1941-го (победа британцев при Эль-Аламейне - 1942
год); в Италии фронт открылся в 1943-м; на Дальнем Востоке бои шли с
1941-го. Битва за Атлантику, надводная и подводная, шла с 1940-го, и не
только в Атлантике (от Дувра до Нью-Йорка и Бостона), но и в Средиземном
море, и на Суэцком канале, и в водах Индийского и Тихого океанов.
Догадываются ли в России, какие потери несли британские конвои, шедшие в
Мурманск и Архангельск, и какую роль в войне сыграли поставки по ленд-лизу?
На борт кораблей вступали смертники; погибал каждый второй. Победа в морской
битве за Атлантику обозначилась лишь к 1943-му. Она далась страшной ценой.
Нет, говорят нам: значили в победе над нацизмом только Сталин да Жуков,
да <русский солдат> (не советский!). Миллионы людей обнаруживают стойкий
иммунитет к правде, к мысли, к фактам. Не хотят думать, не способны вести
корректный спор. Не готовы даже выслушать другую сторону. Готовы только
торжествовать и бахвалиться. Не о миллионах жертв думают (общее число
погибших в этой войне исчисляется в шестьдесят миллионов), не о вине
(которую чаще всего приходится делить между сторонами; а тут - и почти
поровну делить, по Молотову-Риббентропу), не о примирении, а только о том,
какие они доблестные. Где <милость к падшим> (не говорим: к павшим)? Где же
всемирная отзывчивость русской души (Христос, помнится, и врага велел
возлюбить)? Отчего русские только на себе сосредоточены, только собою
любуются?
Пусть, однако, <русские победили немцев>. Пусть. Забудем на минуту, что
воевали еще украинцы и армяне, татары и евреи. Пусть американцы и британцы
сыграли второстепенную роль в победе; пусть вообще никакой роли не сыграли;
всё - одни русские. Даже и в этом случае праздновать в Москве следовало бы с
оглядкой. Защищали ведь не только и не столько мир от нацизма. Защищали еще
большевизм, изуродовавший Россию, стерший это имя с географической карты
(Российская Федерация - не то же, что Россия; а в имени <СССР> России вообще
нет). Победили - и спасли ГУЛАГ для новых миллионов жертв сталинизма.
Закроем глаза и на большую кровь. Забудем, что Восточный фронт стал
сдвигаться к западу, лишь когда советский перевес в силах и технике стал
подавляющим. Примем чудовищную логику <патриотов>: что ради <славы русского
оружия> никакой крови не жалко. Выиграла Россия от такой победы? Едва ли.
Победа изуродовала русскую душу, не только карту континента. Миллионы
людей упивались мыслью о том, что СССР поработил (<освободил>) народы
Центральной Европы. О том, что Москва грозит Западу атомной бомбой.
Великодержавие оказалось для этих <новых русских> дороже свободы и совести.
Победа закрепила сталинизм, продлила на несколько десятилетий стагнацию -
политическую, экономическую, культурную, нравственную (последней, как эта
праздничная помпа показывает, и сейчас конца не видно), привела к обнищанию
народа в России. Победа (в той форме, в какой она была подана советской
пропагандой и запала в души миллионов) парализовала творческую волю
народа-победителя, почившего на сомнительных лаврах...
Слышу окрик: что ж, лучше было бы поражение? Страшно вымолвить, а нужно:
похоже на то. Произносим это, внутренне содрогаясь, в полном сознании того,
что фантазия получается жуткая, что нас камнями закидают (и что история не
знает сослагательного наклонения).
Итак, поражение. В историческом смысле - временное. (Вспомним, Наполеон
входил в Москву, но Россия не умерла.) Советская власть рухнула. Сталин
бежал. ГУЛАГа нет. Есть оккупация - унизительная, отвратительная, но все же
временная. (<Независимость и величие России>, совершенно как <независимость
и величие Франции>, о которых твердил де Голль, - подразумеваются, и через
несколько лет восстанавливаются.) Крови пролито в десятки раз меньше
(еврейская - не в счет; ее при любом раскладе прольется больше).
Опустошительный коммунистический миф рассеялся, помрачение прошло.
Случись так, сейчас Россия была бы богатой, процветающей, культурной
страной, осудившей свое позорное прошлое, отрезвленной военной неудачей.
Нормальной страной, сдерживающей свои амбиции. Такой же, как побежденная
Германия. Потому что нацизм, зло абсолютное, откровенное, был обречен
изначально, победить в мировом масштабе не мог. Западные демократии,
нерешительные, колеблемые любым ветром, становятся непреклонными, когда дело
доходит до последней крайности. Не всегда, может быть, но перед лицом таких
помрачений, как нацизм и большевизм, - всегда.
Для русских - лучше было бы принять победу из рук американцев и
британцев, как это случилось с французами. Тогда и победительный,
милитаристский российский миф не в такой мере отравлял бы умы и души.
Процветает же Франция. Довольствуется мифом о том, что сама себя освободила.
Если бы считала, что освободила мир, была бы сейчас Албанией.
Но СССР победил...
Склоним головы перед победителями, прошедшими через нечеловеческие ужасы.
Помянем павших (с той и с другой стороны - все ведь люди были: отцы,
сыновья, мужья, братья). И - собравшись с духом - признаем, что в ходе этой
страшной войны Советский Союз попутно еще одну страну победил: Россию.
Покончил с нею. Праздник 9 Мая свидетельствует: между Россией до 1917-го и
Россией теперешней нет ничего общего. Праздник этот - в его сегодняшней
форме - позорит память всечеловеческой России Достоевского и Толстого. Он, в
сущности, - языческая тризна, поминки по совестливой всечеловеческой России.
Смотришь сейчас на эту советского еще розлива помпу - и невольно думаешь:
сегодняшние россияне имеют не больше прав на <Войну и мир> или <Преступление
и наказание>, чем сегодняшние греки - на Парфенон, сегодняшние египтяне - на
пирамиды. России великой русской литературы XIX века - уже просто нет в
природе.

Юрий КОЛКЕР
Лондон, 10 мая 2005
фото ИНТЕРПРЕСС

---

От	Ростислав Зотеев
К	Георгий (27.05.2005 21:12:38)
Дата	30.05.2005 13:07:14

Страшно вымолвить, а нужно: похоже на то" (*+)

---

Здравствуйте !

... что втравило Россию-СССР во 2-ю мировую войну МИРОВОЕ ЕВРЕЙСТВО, именно за интересы ЕВРЕЙСТВА были отданы миллионы русских жизней.
Страшной ошибкой было решение Сталина о защите еврейства и легализации Еврейского антифашистского комитета, ошибкой, которая, к сачстью все же (хотя и поздно) осознана.

Ростислав Зотеев

---

От	Георгий
К	Ростислав Зотеев (30.05.2005 13:07:14)
Дата	31.05.2005 14:29:22

"абажур из колкера..." (*)

---

http://www.livejournal.com/users/a_rakovskij/30919.html

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	18.05.2005 23:21:15

"Не забывайте, что когда люфтваффе бомбили Британию, Россия снабжала нацистов топливом и железной рудой" (*+)

---

http://www.inosmi.ru/stories/05/04/14/3445/219700.html

Вспоминая вторую мировую войну: ошибки 'ревизионистов' ("National Review",
США)
Почему сегодня никто не пишет о том, что в те самые дни, когда люфтваффе
бомбили Британию, Россия снабжала нацистов топливом и железной рудой?


Виктор Дэвид Хэнсон (Victor David Hanson), 17 мая 2005
Сюжет: Советских героев 'вычеркивают из истории войны'



Статья от автора материала Как 'ковбои' одолели нацистов ("The Wall Street
Journal", США)

____________________________________________________________

Накануне нынешних торжеств по случаю шестидесятой годовщины окончания второй
мировой войны на европейском театре, ревизия истории уже стала нормой. В
последние несколько лет появилось немало книг и статей, чьи авторы выступают
за полный пересмотр наших представлений об этом конфликте. Эти концепции,
созданные по принципу 'задним умом мы все крепки', отличаются большим
разнообразием, но их объединяет одно: стремление принизить вклад Америки в
победу и поставить под сомнение даже мотивы наших действий во время войны.


Авторы большинства авторских статей по случаю Дня победы непременно в чем-то
обвиняют Соединенные Штаты: в бомбардировке Гамбурга, установлении советской
гегемонии в Восточной Европе или нежелании воздать должное России за
принесенные жертвы. Да, русские заплатили за победу страшную цену. Верно и
то, что две трети погибших солдат вермахта сложили головы на Восточном
фронте. Мы на Западе не должны забывать, что благодаря этому трагическому
самопожертвованию было спасено много жизней американских, британских,
канадских и австралийских солдат.

Все это так, но не следует забывать и о том, что англо-американцы вели войну
по всему миру - на что Советский Союз был просто не способен. Они вторглись
в Северную Африку, заняли Сицилию, высадились в Италии - и к тому же вели
масштабные боевые действия на центральноевропейском театре. Мы понесли
меньше потерь, чем русские, потому что разумнее проводили операции, были
лучше оснащены, и не пережили такого же шока от неожиданного нападения
коварного союзника, которому сами и помогали.

Советы вступили в войну с уже разгромленной Японией лишь в самый последний
момент; только англо-американцы вели боевые действия на двух фронтах
одновременно. Подводная война, борьба с наземными флотами Японии и Германии,
стратегические бомбардировки Берлина и Токио, масштабные операции по
снабжению союзников - все это было за пределами возможностей советских
вооруженных сил. Более того, до нападения нацистов на СССР в 1941 г. Сталин
был союзником Гитлера - и именно он с помощью красноармейских штыков пытался
поработить Финляндию и захватил часть Польши.

Почему сегодня никто не пишет о том, что в те самые дни, когда люфтваффе
бомбили Британию, Россия снабжала нацистов топливом и железной рудой? Однако
когда Германия напала на СССР, британцы помогли русским продовольствием и
снаряжением.

Верно, вторая мировая война началась как борьба за освобождение Восточной
Европы от фашистского тоталитаризма, а завершилась тем, что она попала под
иго другого тоталитарного режима - советского. Но в 1945 г. Рузвельт и
Черчилль уступили неизбежной реальностью: чтобы предотвратить такой исход,
им пришлось бы начать новую войну, теперь уже против бывшего союзника,
который завладел Восточной Европой - и этот конфликт через два-три года
вполне мог перерасти в ядерную войну. Не забудем и о том, что основную часть
оружия и снаряжения, которым обладал этот союзник, он получил от нас - мы
четыре года снабжали его на деньги налогоплательщиков демократических стран.
Кроме того, занимавшая Восточную Европу Красная Армия находилась вблизи
собственной территории, а 3-я американская армия - в 5000 миль от США.

Конечно, мы бомбили гражданские объекты в Германии. Но в ходе тотальной
войны, когда 10000 человек ежедневно травили газом в концлагерях, когда
нацистские войска каждую неделю истребляли тысячи людей на Балканах, в
России и Западной Европе, а Германия лихорадочно разрабатывала
баллистические ракеты, реактивные самолеты и другие, еще более грозные виды
оружия, способов остановить эту чудовищную машину было не так уж много. Не
забывайте, что в те времена еще не существовало компьютеров, систем
целеуказания с помощью системы GPS или бомб с лазерным наведением.

Когда неуклюжие бомбардировщики - зачастую без сопровождения истребителей -
совершали первые налеты на Европу и Японию, 'инфраструктура смерти' стран
'Оси' - железные дороги, автострады, система связи, склады,
децентрализованное военное производство - действовала бесперебойно. После
завершения их страшной работы германская и японская экономика была полностью
разрушена. Армии, систематически уничтожавшие миллионы людей в Югославии,
Польше, Китае, Корее и на Филиппинах, испытывали острейшую нехватку топлива,
боеприпасов и продовольствия.

Почему-то в странах, выигравших вторую мировую войну, ревизия истории
пользуется особой популярностью.

В американских школьных учебниках война описывается так, будто Паттона,
Лимэя и Нимица [речь идет об известных американских военачальниках периода
второй мировой войны - генерале Джордже Паттоне (George Patton), командующем
3-й американской армией в Европе, генерале ВВС Кертисе Лимэе (Curtis LeMay),
командующем 20-й воздушной армией на тихоокеанском театре, и адмирале
Честере У. Нимице (Chester W. Nimitz), командующем Тихоокеанским флотом -
прим. перев.] не существовало в природе, а ее главными событиями были
бомбардировка Хиросимы и интернирование японцев [лиц японского происхождения
в США - прим. перев.]. Именно этим близоруким и 'политкорректным' подходом
объясняется тот факт, что многие американцы моложе тридцати вообще ничего не
знают о причинах и ходе второй мировой войны.

В Британии также чуть ли не ежемесячно проходят дискуссии о
'безнравственности' бомбардировок Гамбурга и Дрездена.

Для сравнения, даже в постсоветскую эпоху российское правительство не желает
упоминать о пакте ненападения между Сталиным и Гитлером, аннексии
прибалтийских государств, истреблении миллионов гражданских немцев в
Восточной Европе с апреля по май 1945 г., или массовых расстрелах польских
офицеров. Согласно же китайской 'официальной версии', решающую роль во
второй мировой войне сыграли доблестные действия партизан Мао, которые на
самом деле воспользовались этим конфликтом для захвата власти, а затем
истребили 50 миллионов соотечественников - эта цифра равна общему числу
жертв второй мировой войны. Япония также до сих пор не извинилась за
истребление миллионов людей в Азии или систематические зверства против
американских военнопленных.

Получается, что якобы необъективный Запад говорит о вкладе других стран в
победу куда больше, чем наши бывшие враги, а также русские и китайские
союзники - о его собственных заслугах.

В статье, опубликованной недавно в 'New York Times', немецкий писатель
Гюнтер Грасс (Gunter Grass) - кстати, сражавшийся в рядах вермахта - прочел
нам целую лекцию о послевоенных 'силовых блоках', по сути ставя знак
равенства между СССР и США. Проблемы, возникшие в Германии после
воссоединения, утверждает он, связаны скорее с действиями капиталистического
Запада страны, а не наследием социалистической ГДР.

Грасс выдвигает странную идею, будто Германия освободилась от американской
гегемонии ('безоговорочного раболепия перед Соединенными Штатами'), только в
ходе недавней антибушевской кампании г-на Шредера, позволившей стране
дистанцироваться от США. Пускаясь в антиисторичную софистику, Грасс как-то
забывает упомянуть о том, что еще недавно Россия и Европа вооружали Саддама,
заключали нефтяные сделки с баасистской диктатурой, или о тревожном всплеске
антисемитских выступлений в Германии после фиглярства г-на Шредера. Не
упоминает он и о миллиардах долларов, потраченных на содержание американских
войск, десятилетиями защищавших ФРГ от советского вторжения, или о
сегодняшней парадоксальной ситуации, когда Соединенные Штаты готовы в любую
минуту вывести свой контингент из Германии, а правительство Шредера пытается
сохранить наше военное присутствие в стране.

Все это не отнюдь случайно. Представители западной интеллектуальной элиты,
60 лет наслаждавшаяся миром и процветанием благодаря самопожертвованию
людей, победивших фашизм и коммунизм, дожив до преклонных лет, чувствуют
себя неуютно, и не испытывают особой благодарности, да и мало что знают о
тех, кто дал им возможность без помех проявлять свободомыслие. В истории они
ищут только чистое совершенство, а если его нет, то нет в ней и ничего
хорошего. Поэтому кабинетные американские интеллектуалы говорят нам о том,
что захват острова Иводзима был ненужной, а то и вовсе 'расистской'
операцией, что бомбардировка Хиросимы не обусловливалась военной
необходимостью, а была лишь стратегическим ходом, призванным запугать
Сталина, что американские солдаты были недисциплинированными расистами,
которых интересовали только деньги и иные материальные блага.

В сегодняшних попытках пересмотра истории войны тревожат две вещи - они явно
не вписываются в свойственную человеку потребность подвергать сомнению
традиционные взгляды. Первая из них - вопиющая лицемерность всех этих
утверждений. Какие бы ошибки и просчеты ни допускали союзники, они бледнеют
по сравнению с жестокостью держав 'Оси' и коммунистов. При этом критики,
крепкие задним умом, никогда не говорят, в чем состояла альтернатива -
оставить в покое германские города и бросить сухопутные войска на штурм
Третьего рейха с его нетронутым потенциалом? Отказаться от бомбардировок
Японии, и высадиться на ее опять же нетронутой территории в 1946 г.? Вообще
воздержаться от участия во второй мировой войне? Или вторгнуться в Советский
Союз после ее окончания?

Не стоит даже упоминать и об утрате критиками всякого чувства благодарности.
Западногерманский интеллигент Грасс не говорит о том, что никто не мешал ему
переехать в ГДР и наслаждаться благами социалистического строя, а не
прозябать в капиталистической и 'раболепной' ФРГ под защитой американцев.

Не думает он и о том, что некоторым читателям 'New York Times', сражавшимся
против Гитлера, вряд ли будет приятно выслушивать нотации о своем
нравственном несовершенстве от человека, который воевал за него. Почему-то
подобные 'ревизионисты никогда не задаются вопросом, моли бы они столь же
свободно выражать свои взгляды в Третьем рейхе, Японии при Тодзио [Хидэки
Тодизио - премьер-министр Японии в 1941-44 гг. - прим. перев.], в Италии при
Муссолини, в Советской России, коммунистической Восточной Европе, или
сегодняшних 'эгалитарных утопиях' вроде Китая, Кубы или Венесуэлы.

Во-вторых, чтобы пересматривать историю, надо по крайней мере ее знать.
Нельзя называть захват Иводзимы 'бесполезной' операцией, или утверждать, что
бомбежка Дрездена была простым проявлением кровожадности, не понимая
стратегических и тактических дилемм того времени - надежд, что на аэродромах
Иводзимы смогут совершать вынужденную посадку поврежденные или заблудившиеся
по пути из Японии B-29, или того факта, что в феврале 1945 г. русские
требовали от союзных ВВС помощи, чтобы ослабить сопротивление немцев на
Восточном фронте.

Но, повторюсь, большинство американцев никогда не изучали азов истории
второй мировой войны - им известно только о том, что в эти годы делалось
неправильно.

Хорошо, конечно, что американские старшеклассники знают о переселении
японцев по приказу либералов вроде Эрла Уоррена [Earl Warren - американский
государственный деятель, в 1939-43 г. был генеральным прокурором штата
Калифорния, где проживало большинство американцев японского происхождения -
прим. перев.] и Рузвельта, или о создании и применении атомной бомбы, опять
же по приказу президентов-демократов, но наверно, на уроках истории они
хотели бы услышать и о том, что происходило в Нанкине, на Батаане, островах
Уэйк и Гуадалканал, в Маниле и Манчжурии - но о зверствах, которые совершали
там японцы, скорее всего не имеют понятия и сами их политкорректные учителя.

В конце концов, накануне Дня победы тысячи граждан некогда порабощенной
нацистами Голландии устроили в Маастрихте демонстрацию протеста против
визита президента страны, которая некогда освободила их отцов, а на улицы
Берлина вновь вышли тысячи неонацистов. Недавно одна еэсовская чиновница -
шведка по национальности - назвала в качестве причин второй мировой войны
'националистическую гордыню, алчность и международное соперничество ради
власти и богатства', повторив новое ревизионистское заклинание о том, что
Гитлер был просто сбит с толку, и имел 'разногласия' с соседними странами.
Интересно, а ее собственная 'страна-конъюнктурщица', наживавшаяся на
торговле с Гитлером (что там говорилось об 'алчности'?) не чувствует, что
тем самым косвенно способствовала Холокосту?

Парадоксально но факт: шведы и испанцы, сохранявшие в годы войны нейтралитет
или сочувствовавшие нацистам, сегодня постоянно читают Америке
высоконравственные нотации не только о ее сегодняшней политике, но и о
действиях США в годы второй мировой войны.

Если бы в мире существовала справедливость, у нас уж точно была бы
возможность переместить наших особо суровых критиков в пространстве и
времени, чтобы они оказались на плацдарме 'Омаха' в день высадки в
Нормандии, или на борту перегруженного B-29, стартующего с атолла Тиниан,
чей экипаж сидел на амфетаминах, чтобы выдержать пятнадцатичасовой перелет
до Токио и обратно.

Но увы, этого сделать мы не в состоянии. И люди, обязанные своей свободой
самопожертвованию военного поколения, сегодня стараются 'ужалить' своих
погибших благодетелей. И, самое странное, каким-то образом им удалось
убедить нас своими политкорректными рассуждениями задним числом, будто они
сами смогли бы вести войну гораздо лучше. Однако, если вспомнить, как эти
люди вели себя в последние 30 лет, возникает подозрение, что поколение,
вступившее во взрослую жизнь в 1960е, не просто проявило бы себя намного
хуже, но и вообще не справилось бы с задачей.

===============

Виктор Дэвис Хэнсон - военный историк, старший научный сотрудник
Гуверовского института при Стэнфордском университете

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	17.05.2005 21:19:22

М. Вишневецкий. Помнить прошлое (+комментарии) (*+)

---

http://www.russ.ru/culture/20050517_mvish.html

Михаил ВИШНЕВЕЦКИЙ
Помнить прошлое
К 60-летию Победы

Дата публикации: 17 Мая 2005


На днях мы отпраздновали 60-летие Победы над фашистской Германией. Развал
СССР предопределил негативную критику всех действий коммунистов с первых
дней создания ими государства. Эта критика ныне затмила многое
положительное, что было совершено в СССР, в том числе и Победу в Великой
Отечественной войне. Между тем прошлое не переделать, его можно только
понять, опираясь на факты и хронологию реально происходивших событий. Нельзя
оценивать его через призму ненависти к Ленину, Сталину, Троцкому, годам
коммунистического правления.
Путь к Победе начался с создания Советского государства. Все, что
происходило в этой стране, - это цепь взаимосвязанных событий: победа в
Гражданской войне, коллективизация, индустриализация, культурная революция -
все это позволило создать к 1941 году государство, оказавшееся способным
остановить Гитлера на пути к мировому господству и разгромить его армии...

Как закладывался фундамент Победы

Исторически сложилось так, что в этот период Россия, а затем и СССР были
обречены на столкновение с Германией, рвущейся к мировому господству. Так
было в Первой мировой войне, так было и во Второй.
Во Второй мировой войне на Советский Союз напала Германия - одна из наиболее
развитых стран мира, с сильнейшей, хорошо вооруженной армией, в считаные
недели разгромившей армии Польши, Франции, Бельгии, Голландии, Англии,
Югославии и Греции.
Неоспоримо то, что без совершенных в годы пятилеток преобразований Советский
Союз не смог бы противостоять Германии в войне. Что означали преобразования?
К 1928 году Германия, благодаря американским займам, восстановила экономику,
ее промышленность превысила довоенный уровень - перед Первой мировой войной
Германия ежегодно выплавляла 18 млн. тонн стали и добывала 190 млн. тонн
угля. К этому времени и Советский Союз восстановил довоенный уровень
промышленности - 4,5 млн. тонн стали и 36 млн. угля в год. Такое соотношение
основных параметров промышленности характеризует уровень отсталости России
и Советского Союза. Поэтому заявление Сталина в начале 1931 года: "Наша
страна отстала от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны преодолеть это
отставание за 10 лет. Либо мы это сделаем, либо нас сомнут" - это и
констатация текущего состояния страны и программа ее преобразования.
Пятилетние планы были комплексной программой этих преобразований. Самая
трагическая их часть - жестокая коллективизация, стоившая жизни миллионам
сельских жителей. Это их самая важная и решающая часть.
К 1928 году в стране сложилась ситуация подобная той, которая привела к
Февральской революции и отречению царя: хлеб у крестьян был, но они не
желали его продавать из-за низких закупочных цен и отсутствия в продаже
необходимых крестьянам товаров. В 1928 году 60% товарного зерна было в руках
6% наиболее зажиточных крестьян. Взять его можно было только силой, что и
было сделано при раскулачивании.
В результате коллективизации 25 миллионов неуправляемых крестьянских
хозяйств были заменены более чем 200 тысячами колхозов, управляемых
государством и обязанных сдавать основную часть своей продукции по твердым
закупочным ценам. Коллективизация за счет недоплаты крестьянам за их труд
обеспечила финансирование всех преобразований в стране. Подобную политику
проводил Витте, осуществляя индустриализацию России на рубеже ХХ века.
За годы пятилеток ежегодный рост промышленного производства в 2-2,5 раза
превышал темпы роста в Германии и России перед Первой мировой войной.
Беспрецедентной была и подготовка в кратчайшие сроки технических кадров для
всех отраслей науки и производства, без чего было бы невозможно обеспечить
бурный рост промышленного производства. Все это происходило в стране, где
еще в 1926 году около половины населения было неграмотным. В 1927/28 учебном
году в стране было 148 высших учебных заведений, в 1932/33 году их число
достигло 832. За годы пятилеток народное хозяйство получило около 1,5 млн.
специалистов. Была развернута и подготовка механизаторов для сельского
хозяйства. Механизация сельскохозяйственных работ позволила направить из сел
в промышленность и строительство 17 млн. человек.

Пакт Молотова-Риббентропа: "реалистическое решение высокого уровня"

Каждый год, каждый месяц мирной жизни был дорог для продолжения
преобразований, для подготовки страны к неизбежной войне.
Поэтому удивительно, что в наше время подвергается критике Пакт
Молотова-Риббентропа, позволивший отсрочить вступление СССР в войну на 22
месяца. Эта критика тем более непонятна, когда ныне известно, что произошло
после подписания Пакта. Некоторые публицисты утверждают, что Советскому
Союзу нужно было выступить против Германии в 1939 году и что почти
двухгодовая отсрочка вступления в войну не дала никаких преимуществ
Советскому Союзу. Все эти утверждения не учитывают реально сложившуюся в то
время ситуацию.
Пакт был заключен через 11 месяцев после "мюнхенского сговора". Как
оценивают западные историки, Мюнхен был последним рубежом, на котором мог
быть остановлен Гитлер. Там же, в Мюнхене, Чемберлен и Гитлер подписали
декларацию, утверждавшую, что Англия и Германия не будут воевать друг с
другом и будут решать совместно все спорные вопросы. Подобную декларацию
подписали Франция и Германия в декабре 1939 года. Все это демонстрировало
полную изоляцию СССР.
15 марта 1939 года положение в Европе резко изменилось. Гитлер оккупировал
остаток Чехословакии, нарушив тем самым обещание, данное руководителям
Англии и Франции в Мюнхене: Судеты - его последнее территориальное
требование. 18 марта, как и годом ранее после присоединения Австрии к
Германии, СССР предложил провести конференцию стран Европы для выработки мер
для противодействия агрессору. 21 марта Чемберлен предложил подписать
декларацию о взаимопомощи Англии, Франции, СССР и Польши. Польша
категорически отвергла участие СССР в совместных действиях. Руководители
правительства и армии Польши считали Красную армию слабой и помощь ее в
связи этим бессмысленной. Подобного мнения придерживался и Чемберлен. Вскоре
Гитлер предъявил территориальные требования Польше. Польша требования
отвергла, заявила, что будет защищать свои границы. 31 марта Чемберлен
выступил в парламенте и заявил, что Англия и Франция придут на помощь Польше
в случае нападения на нее Германии. 3 апреля на секретном совещании Гитлер
приказал готовить вторжение в Польшу 1 сентября 1939 года.
16 апреля Советский Союз предложил заключить трехсторонний договор о
взаимопомощи между СССР, Англией и Францией. Только в июне в Москве начались
политические переговоры Молотова с послами. 23 июля Молотов предложил Англии
и Франции прислать делегации для подписания военного соглашения. 5 августа
военные делегации этих стран отплыли из Лондона на тихоходном пароходе, 11
августа прибыли в Москву.
26 июля торговый представитель Германии сообщил советскому коллеге о
готовности руководства его страны решить все проблемы взаимоотношений двух
стран. С этого момента начались переговоры по дипломатическим каналам
руководителей СССР и Германии.
В середине августа наступил момент, когда советское руководство должно было
принять решение. На принятие решения влияли серьезные обстоятельства. Война
в Испании выявила существенное отставание советской военной техники по
сравнению с немецкой (особенно в авиации). В Монголии на Халхин-Голе
несколько месяцев шли крупномасштабные бои с японской Квантунской армией,
исход боев был не ясен. Советскому Союзу грозила война на два фронта - с
Японией и Германией. В то же время Англия и Франция откровенно
демонстрировали нежелание заключать союз с СССР. Кроме того, во время
переговоров советская делегация выяснила, что Франция не готова вести боевые
действия против Германии, а Англия вообще имеет весьма ограниченное
количество войск. В этих условиях отказ от подписания Пакта был бы полным
пренебрежением интересов Советского Союза в угоду Англии и Франции,
стремившихся столкнуть СССР с Германией. 20 августа в Берлине в 2 часа ночи
было подписано торговое и кредитное соглашение (непременное условие,
выдвинутое СССР для подписания Пакта). Германия предоставляла СССР кредит
для закупок оборудования на немецких заводах. 23 августа был подписан Пакт о
ненападении между СССР и Германией...
Оставшаяся неделя до начала Второй мировой войны прошла в попытках
руководства Англии и Франции уговорить Польшу уступить требованиям Гитлера,
подготовить "новый Мюнхен". 23 августа командование французской армии
информировало свое правительство о том, что серьезные боевые действия против
Германии возможны не ранее 1941 года при условии получения вооружений от
США.
Польша не уступала, она верила в силу своей армии и обещанную помощь.
Франция обещала начать наступление на 15-й день с начала мобилизации, Англия
обещала прислать через Египет 60 батальонов и начать бомбардировки Германии.
1 сентября германские войска вторглись в Польшу, 3 сентября Англия и Франция
объявили войну Германии. 5 сентября США объявили о нейтралитете в войне в
Европе. Какая же помощь была оказана Польше? Франция ограничилась
незначительной перестрелкой на границе, Англия разбрасыванием листовок над
Германией с самолетов. 17 сентября польское правительство и командование
армии бежало в Румынию.
...Представьте себе, в каком положении оказался бы СССР, объявив вместе с
Францией и Англией войну Германии. Большего предательства интересов страны
трудно придумать. Только наивные идеалисты могут полагать, что в этих
условиях Франция и Англия оказали бы поддержку СССР.
В западной исторической литературе подписание Пакта оценивается как провал
политики Франции и Англии. Еще более четкую оценку дает Черчилль,
ненавидевший большевиков с первых дней созданного ими государства: "Пакт
Молотова-Риббентропа - это реалистическое решение высокого уровня. Сталин
действовал, как любой другой руководитель государства, заботящийся о
безопасности своей страны".

Что дала почти двухгодовая отсрочка вступления СССР в войну?

1. 31 августа 1939 года был принят закон о всеобщей воинской обязанности,
позволивший существенно увеличить численность армии.
2. Затраты на оборону в 1940 году составили 33% бюджета, небывало высокие
затраты в мирное время.
3. Именно в 1940-1941 годы в оборонной промышленности были созданы новые
образцы военной техники, не уступавшие, а в ряде случаев превосходившие по
своим характеристикам лучшие мировые образцы. Техника, созданная в эти годы,
стала в годы войны оружием Победы.
4. По торговому договору получено из Германии несколько тысяч высокоточных и
высокопроизводительных станков и другого оборудования для оборонной
промышленности.

Это только некоторые аспекты подготовки страны к отражению агрессии.
Конечно, не все успели сделать, слишком малый срок был отпущен.

"Ни одна другая сила в мире..."

22 июня 1941 года немецкая армия вторглась на территорию Советского Союза. В
современной истории ни одно государство, нападавшее на Россию, - ни Наполеон
в 1812 году, ни Германия в 1914 году, - не ставили своей целью ликвидацию
России как государства и уничтожение ее населения. Только Гитлер ставил
такую задачу, и поэтому война против фашистской Германии была Великой
Отечественной войной - войной за право на жизнь детей и последующих
поколений.
1941-й - это год тяжелых поражений Красной армии, но это и год, когда был
сорван план молниеносного разгрома Советского Союза, год провала надежды
Гитлера на развал многонационального СССР.
В чем было отличие СССР от европейских государств, разгромленных немецкой
армией в считаные недели? Безусловно, обширная территория и значительные
людские резервы! Но ведь это заслуга большевиков, сумевших объединить все
возникшие после Февральской революции и в ходе Гражданской войны
отделившиеся государственные образования, что не смогли сделать белые
генералы. Представим себе, что Учредительное собрание создало в январе 1918
года демократическое правительство. В силу его либеральности оно не только
не смогло бы управлять страной (как не смогло управлять страной Временное
правительство), но и объединить ее. Отделившиеся Украина, Закавказские
республики, казачьи территории и ослабленная Россия оказались бы легкой
добычей гитлеровской Германии со всеми трагическими последствиями для их
народов.
Фашистской Германии смог противостоять преобразованный в годы пятилеток
Советский Союз с жесткой централизованной системой управления. Эта система
наиболее соответствовала требованиям военного времени и обеспечила быструю
мобилизацию всех сил и ресурсов страны, перестройку народного хозяйства для
обеспечения армии всем необходимым. Без этого невозможно было бы
организовать военное производство, провести беспримерную эвакуацию людей и
оборудования.
Георгий Жуков назвал эвакуацию "одной из величайших битв войны". В короткий
срок на восток было вывезено оборудование более чем 1500 предприятий и более
10 миллионов человек. Уже в первом полугодии 1942 года все эти предприятия
начали выпускать продукцию на новом месте, многие из этих заводов начинали
работать зимой под открытым небом одновременно с возведением зданий.
Промышленность со второго полугодия 1942 года начала снабжать армию всем
необходимым, что не замедлило сказаться на положении на фронтах. К этому
времени в ходе войны произошел жесткий отбор командующих фронтами, армиями и
другими крупными соединениями. Это были генералы не старше 50 лет, в
Гражданскую войну занимавшие низшие командирские должности. Большинство из
них закончили военные академии...
Разгром немецкой армии под Сталинградом был, по общему признанию, поворотным
пунктом Второй мировой войны. С этого момента началось изгнание немецкой
армии с оккупированных территорий. За 2-2,5 года на оккупированной
территории СССР немецкая армия уничтожила более 16 миллионов мирных граждан.
Это была заранее спланированная, целенаправленная политика Гитлера.
Оккупация показала, какой была бы судьба народов СССР в случае его
поражения. Это понимание должно быть отправной точкой для объективной оценки
прошлого страны. Это должны помнить и понимать все ныне живущие в России,
странах СНГ, все нынешние граждане этих стран и эмигрировавшие: все они
обязаны жизнью нескольким поколениям людей СССР, жившим в те тяжелые годы.
На оккупированных территориях Гитлер и его армия создали невиданную в
истории человечества "фабрику смерти", в которой в ходе Холокоста были
уничтожены 6 миллионов евреев Европы, а в геноциде славян - около 20
миллионов граждан СССР, Польши, Югославии. Только наступление Красной армии
остановило работу этой "фабрики смерти".
При оценке прошлого следует исходить из двух основополагающих факторов,
подтвержденных исторической и мемуарной литературой:

1. Германия, вдохновленная идеей немецких философов о превосходстве немецкой
нации, более полувека стремилась к мировому господству и являлась виновником
развязывания двух мировых войн. Гитлер был продолжателем идеи мирового
господства, развил идею расового превосходства немецкой нации и претворил ее
в жизнь, уничтожив на оккупированных территориях миллионы евреев и славян.

2. Во Второй мировой войне СССР три года сражался в одиночку, выстоял и
подорвал мощь немецкой армии. Можно много говорить и писать о преступлениях
и репрессиях в СССР, об ошибках в ведении войны, о больших потерях Красной
армии. Все это было, все это верно. Но так же верно и то, что в годы Второй
мировой войны не было другой страны, другой армии, которая смогла
противостоять всей мощи немецкой армии и преградить Гитлеру путь к мировому
господству. В этом заслуга СССР не только перед своим народом, но и перед
мировым сообществом. Это понимали и отмечали в годы войны руководители
Англии и США.

Премьер-министр Англии Черчилль, 31 августа 1943 года: "Ни одно
правительство в истории человечества не было бы в состоянии выжить после
таких жестоких ран, которые Гитлер нанес России. Россия не только выжила и
оправилась от этих страшных ран, но и нанесла немецкой военной машине
смертельный удар. Этого не смогла бы сделать ни одна другая сила в мире".

Черчилль, февраль 1945 года: "Красная армия празднует свою 27-ю годовщину с
триумфом, который вызвал безграничное восхищение его союзников и который
решил участь германского милитаризма. Будущие поколения признают свой долг
перед Красной армией так же безоговорочно, как это делаем мы, дожившие до
того, чтобы быть свидетелями великолепных побед".

Президент США Рузвельт, 5 января 1945 года: "Россия продолжает оставаться
главным фактором в разгроме Германии".

Понимают это и нынешние государственные деятели. Во время празднования
60-летия высадки союзников в Нормандии президент Франции Ширак сказал:
"Изменения в ходе Второй мировой произошли именно под Москвой, в
Сталинграде, под Курском. СССР сыграл центральную роль в борьбе с нацизмом.
Благодаря действиям СССР стала возможна высадка союзников в Нормандии".

...Не нужно представлять их как обманутых рабов тоталитарного государства,
как это делают некоторые публицисты. Поэт правильно сказал: "Времена не
выбирают, в них живут и умирают". Люди жили в тяжелые, небогатые времена,
учились, трудились, влюблялись, растили детей, радовались свершениям,
праздновали с друзьями, так же как это делают нынешние поколения, а когда
пришла война, стали на защиту страны. И победили.


==============
Pros
Все правильно, но беда в том, что подобные статьи сегодня - безадресны. Мир
снова разделен на военные лагеря, кто с Россией, тому эта статья не нужна,
он и без нее все это понимает и чувствует, кто против России, тому эта
статья, тем более, ни к чему, а болото и есть болото, оно примкнет к
будушему победителю. Хотя, конечно, цинизм и откровенная ложь противников
России поражают.
2005-05-17 16:16:08
----------------------------------------------------------------------------
----
Андрей-лютеранин
Давно, со времен своей молодости не читывал я таких "упертых" текстов.
Конечно, сегодняшние ревизионисты истории СССР тоже не ищут золотую
середину. Но им-то это можно простить во имя их молодости и, как синоним,
категоричности. Но автор этого текста, похоже, живет в том времени, что в
сочетании с современностью должно бы подвигнуть его на взвешенность оценок.
В этом тексте вообще нет возможностей других альтернатив. Например,
скопившееся у 6% сельского населения зерно отнять можно было только силой.
Ессно, их уничтожив. А что, экономически это сделать никак было нельзя?
Ессно, сохранив их для будущего фермерства. Расплата за эту
безальтернативность - безобразно низкая производительность труда, причем, с
того времени аж до сих пор. И это даже на тех землях, которые считаются во
всем мире одними из лучших по качеству. Вот так можно весь текст проверить
на возможные альтернативы, нигде в нем никакого и намека на них не найдете.
Поэтому оправдывать историю СССР, считая, что все было сделано наилучшим
образом, чтоб только "не смяли", - ну никак же нельзя теперь. Нас что,
призывают и сейчас к такой же безальтернативности? Боюсь, что повтор этого
исторического опыта в том же виде будет последним в истории русского
этноса, - следующие поколения будут изучать исчезнувший народ в общей
истории мира. Со многими народами так и было в прошлом. Но я - русский, и
потому мне такие тексты не нравятся вот именно своими историческими
последствиями. Аминь.
2005-05-17 16:32:33
----------------------------------------------------------------------------
----
Бельмо
Га*дону который написал эту "статью"
"Евреи-коммунисты-сионисты" троцкий, ленин и прочая шваль убили столько
русских (десятки миллионов), что их нельзя не ненавидеть. Вторая мировая
война была выиграна не благодаря, а вопреки большевикам-евреям.
2005-05-17 16:48:33


----------------------------------------------------------------------------
----
Заклинатель Змей
2-я Мировая произошла от того, что 1-я не закончилась должным образом. 3-я
Мировая становится возможной, оттого, что и 2-я не дала окончательных
результатов. Вместе с тем поджигатели войн, по-видимому, остаются теми же,
только меняя свою оболочку.
2005-05-17 16:52:06
----------------------------------------------------------------------------
----
Андрей-лютеранин
"... а когда пришла война, стали на защиту страны. И победили." А в
историческом плане победили ли? Кто сейчас выглядит нацией-победителем и
нацией-побежденной? Кто и как "сминал" русский народ, если начало "смятия"
вполне можно датировать той же коллективизацией? Можно ли подрыв русского
этноса, начавшийся в 1917 году, считать его спасением от фашистского
нашествия? Любой этнос умирает не быстро, в течение многих десятилетий,
поколений. Уничтожение лучших носителей русского этноса с 1917 года - это
что, не "смятие"? Кто на самом деле герой - капитан "Варяга", затопивший и
корабль, и экипаж, или капитан-немец, спасший свой броненосец, уведя и его,
и свой экипаж и от гибели, и от плена? Сохранив все это для России! Сколько
же еще "геройства" нужно и в таких текстах, и в деяниях этого государства,
чтобы уже окончательно добить русский этнос?
2005-05-17 16:54:22
----------------------------------------------------------------------------
----
Хазар
2 Бельмо, а почему не благодаря грузинам?
2005-05-17 19:03:37

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	17.05.2005 21:18:58

(!!!!) А. Чадаев. Наука побеждать или Как победить в тотальной войне (*+)

---

http://www.russ.ru/culture/20050513_chad.html

Алексей ЧАДАЕВ
Редактор отдела политики РЖ

Наука побеждать
Как победить в тотальной войне

Дата публикации: 13 Мая 2005


История великой войны и великой Победы, отмечаемой 9 мая - единственное
реальное основание государствообразующего мифа современной России. Война,
таким образом, воспринимается нами не как чисто "армейская", но как
национальная ценность. И это о многом заставляет задуматься.

Тотальная война

Сейчас, в эпоху терроризма, партизанских движений и разного рода "тотальных
войн" мы заново понимаем, насколько важным достижением прогресса и
цивилизации была в свое время идея профессиональной армии. И сколь многого
мы лишились, утратив представление о войне как о деле, касающемся
исключительно касты воинов. Мы почти как фантастику читаем описания
величайших и славнейших сражений Средневековья, в которых с каждой из сторон
участвует от силы по три-пять тысяч человек, и нам кажется недостижимым этот
средневековый уровень гуманизма.
А корни его - в этике жестко стратифицированного общества, где война есть
исключительно дело воинов. Прочих же людей - торговцев, священников,
крестьян... женщин, наконец - это взаимное смертоубийство попросту не должно
касаться. Да: за такое положение вещей все они расплачивались тем, что
вручали свои жизни, судьбы и имущество победителям этих сражений. Но и это
было по-своему справедливо: люди, живущие в постоянной готовности к гибели,
получали за свое смертоносное служение более высокий социальный статус, чем
другие, чьим уделом была долгая жизнь.
Эпоха революций и религиозных войн Нового времени опрокинула этот принцип,
выведя на авансцену истории массовые армии. Война стала пониматься в том
смысле, что каждый дееспособный мужчина в каждой семье, безотносительно ее
социального статуса и рода занятий, потенциально может оказаться мобилизован
государством. Наполеоновский принцип ведения войны, перед которым в свое
время капитулировали все без исключения профессиональные европейские армии,
в том и состоял, что против одного вымуштрованного многолетней службой (и
потому крайне драгоценного для государства) солдата выставляются пять
вчерашних ткачей с такими же ружьями, а буде он все-таки окажется сильнее,
назавтра этих ткачей станет не пять, а десять.
Разумеется, этот принцип был прямым следствием "либерте" и "эгалите"
Французской революции: коль скоро сувереном отныне является не король с его
вассальной аристократией, а "народ", учреждающий национальный режим по
собственному произволу - "народ" же, в лице каждого своего представителя
(без различия социального статуса, ибо "равенство"), становится обязан с
оружием в руках утверждать этот свой суверенитет. Раз каждый отныне сам себе
король - значит, каждый обязан воевать: тут все честно.
Но это был еще не последний удар богов войны. Бурное развитие и усложнение
средств вооружения породило феномен военной экономики, которая тоже стала
восприниматься как ресурс - и, следовательно, как самостоятельный объект
атаки со стороны противника. Таким образом, в число воюющих явочным порядком
оказались вовлечены не только участники действующих армий и всяческие их
службы, но и все те, кто работает на обеспечение армии в тылу. Желанной
целью военных действий стали не территории, а производства, и далеко не
только собственно военные. Отныне война - дело каждой семьи не только
потому, что в каждой семье может оказаться воин, но и потому, что каждый
взрослый человек, независимо от пола и возраста, работает на армию.
Нетрудно понять, что, к примеру, политическая эмансипация женщин в такой
ситуации становится неизбежной: их вовлечение в войну в качестве
самостоятельных "боевых единиц" (пусть и не прямо воюющих, но обеспечивающих
критические потребности армии в снабжении) ipso facto влечет признание их
суверенных гражданских прав. Ибо со времен античной полисной демократии
граждане - это все те, кто в мирное время учреждает власть, голосуя на
выборах, а в военное - защищает ее с оружием в руках.
Но и это еще не все. Новейшая история открыла эпоху партизанских войн, когда
все без исключения жители оккупированных врагом территорий воспринимаются
воюющей стороной как потенциальный мобилизационный ресурс для "герильи".
Отныне утрата государством контроля над той или иной местностью, населенной
своими гражданами, означает лишь изменение качества войны: граждане начинают
самостоятельно оказывать вооруженное противодействие оккупантам, автономно
от командования своей регулярной армией, а оккупационное правительство
вынуждено продолжать ведение боевых действий на уже захваченной вроде бы
территории.
Однако даже партизанщина не стала последним словом в этой гонке
мобилизационных механизмов. Сегодня не только утрата государством
территорий, но даже и отсутствие или гибель самого государства не является
поводом для прекращения войны. Террористическая война - это война, которая
ведется от имени субъекта, не являющегося государством или не признанного в
качестве такового. Это война, которую может вести маленькая группа
единомышленников во имя каких-то своих целей, или даже один человек во имя
самого себя - против наций, государств, военных союзов или даже всего
человечества. И у наций и государств на самом деле нет никакой возможности
объявить эту войну несправедливой, ибо гуманистический мейнстрим утверждает
приоритет Личности над нацией, государством, религией и т.д. Глава
государства не может отдать приказ убить террориста, если при этом есть
шанс, что пострадают заложники - и потому государство капитулирует перед
террористом, ибо жизнь заложника в современной ценностной иерархии занимает
более высокое место, чем субъектность и даже существование государства.
И, значит, приходится искать новый взгляд на войну.

Война и суверенитет

Пацифистское сознание, восторжествовавшее после 1945 года, отрицает саму
идею войны, как проявление насилия и человекоубийства. Однако отмена войн,
кажется, не сделала мир более безопасным - ибо те проблемы, которые раньше
решались посредством войны, ныне попросту не имеют решения, что порождает
новые кризисы и катастрофы.
Во-первых, отмена войн привела к тому, что массовое и организованное
человекоубийство перестали называть войнами: теперь это все что угодно -
"интернациональная помощь", "действия по поддержанию порядка",
"контртеррористическая операция" и т.п., но не война. Такие конфликты
являются в каком-то смысле бессубъектными - каждая из сторон отрицает (в том
смысле, что объявляет вне закона) самостоятельное существование другой; а,
значит, такой конфликт в принципе невозможно закончить. Это очень хорошо
заметно на примере Чеченской войны, где взаимная невозможность признать
субъектность противника означает и невозможность разрешить конфликт. Война
имеет начало и конец - такие же конфликты не имеют ни того, ни другого. Есть
враг - значит, его можно принудить к капитуляции. Если же врага нет -
значит, стрельба не закончится никогда, и будет вечно вестись "из ниоткуда".
Во-вторых, отмена войн привела к деградации армии. А это такой институт,
роль которого выходит далеко за рамки собственно войны и подготовки к ней.
Армия - есть системообразующий институт мирного времени: через него проходит
социализация юношества, он становится "кузницей кадров" для определенного
рода элиты и "лифтом вертикальной мобильности" для "третьих сыновей"...
Армия, наконец, задает представление о государстве как о целом: человек из
провинции, отправленный служить за сотни, а то и тысячи километров от дома,
возвращается домой уже не с региональным, а с общенациональным "контекстом"
в голове. И это далеко не все, что делает армия.
Иначе говоря, нет армии - нет нации. Но армия без войн слабеет, разрушается
изнутри и снаружи, начинает восприниматься как антисоциальный институт и
становится им. И, следовательно, раз есть армия - значит, периодически нужны
войны. Война заложена в структуру государственной модели как несущая
конструкция, мир без войн довольно скоро становится миром без государств -
но при этом не становится миром без насилия: просто войны в нем не
называются войнами, они становятся тотальными, бесконечными и не
подчиняющимися никаким законам; а значит - оборачиваются беззаконием и
беспределом, худшим, чем война.
В-третьих, и в самых главных. Война - это агональная точка, в которой
значение имеют только настоящие вещи. Война - это абсолютный конфликт, где
"либо мы - либо нас", ситуация, когда и люди, и нации отстаивают свое право
на существование перед Богом. Соответственно, невозможность абсолютно
засвидетельствовать свое бытие, утвердив его фиксирующим актом победы,
приводит к представлению об относительности собственного бытия - и для
наций, и для людей. В этом качестве войну не заменить ни рыцарским турниром,
ни футбольным чемпионатом, ни "экономической конкуренцией": хотя все это -
тоже агональные практики, но "разница в напряжении" здесь такая же, как
между бытовой батарейкой и высоковольтной линией электропередач. Ситуация,
где ставками являются жизнь и смерть, причем не отдельных людей, а обществ и
культур, не просто по масштабу, а по качеству отличается от игры в
наперсток, хотя бы и на деньги. В этом смысле не "политика есть продолжение
экономики", а наоборот - экономика есть совокупность средств фиксации и
"опредмечивания" политического результата; тогда как сама политика, на более
высоком уровне напряжения, есть фиксация результата силового, "военного".
Итак, война есть дело общенациональное, а ее нынешний подпольный,
нелегальный статус сделал ее к тому же бесконечной, и не просто жестокой, но
жестокой варварски, безрассудно и беззаконно.

14-41

Хрестоматийной стала цитата из Черчилля, который, описывая русскую революцию
1917 года, сообщил, что "русский корабль затонул, когда гавань была уже
близко". Черчилль имел в виду, что Россию постигла катастрофа тогда, когда
победа в войне была уже делом месяцев.
На фоне опыта II мировой войны это выглядит как нонсенс, историческое
недоразумение. В самом деле: можно ли себе представить в 44-м хлебный бунт в
Москве, заговор генералитета и отставку Сталина? Или массовые братания
советских солдат с немецкими по всему фронту? Или провал наступления,
тотальное дезертирство и сдачу фронта противнику? Все это - реальность
1917-го.
Принято считать (видимо, с легкой руки Ленина), что война легла на
российское общество непосильным грузом, и оно попросту рассыпалось под ее
тяжестью. Но ведь никто почему-то так и не попытался всерьез сравнить
издержки 1914-го с издержками 1941-го. А сравнение это будет не в пользу
последнего.
В самом деле. Ведь российская армия ни в катастрофе осени 1914-го, ни в
тяжелейшем для нее 1915-м не потерпела таких серьезных поражений, как
Красная Армия в 1941-м и 42-м. Не было ни тотального разгрома (таковым
нельзя считать даже восточнопрусскую катастрофу армии Самсонова), ни потери
огромной территории, ни распада фронтов. А начиная с 1916 года и вовсе
наметились контуры будущей победы: Брусиловский прорыв, новые виды оружия,
рост военного производства... Словом, получается, что к I мировой войне
русская армия была готова не в пример лучше, чем ко II-й. Однако первую
Россия в итоге проиграла, чуть не погибнув (а в каком-то смысле и
погибнув) - вторая же принесла ей самую великую Победу в ее истории.
А если исходить из популярной в европейской историографии идеи, что I и II
мировые войны - это не две разные войны, а одна и та же война с
двадцатилетним перемирием в промежутке - то вырисовывается и вовсе парадокс:
получается, что в 41-45-м выиграли все то, что проиграли в 14-17-м. И это
несмотря на революцию, гражданскую войну, индустриализацию, коллективизацию
и прочие напасти того времени.
Невозможно понять этот парадокс без разговора о том, почему в феврале
1944-го даже и представить нельзя было повторение февраля 1917-го. Грубо
говоря, что такое кардинально изменилось в русском обществе, что оно
оказалось способно терпеть не в пример большие потери и катастрофы войны, а
также поражения, ошибки, слабость армии, некомпетентность руководителей и
т.д., нежели за 25 лет до этого? Почему все эти удары не производили на
нацию демобилизующего действия - в отличие от не в пример более слабых в
количественном и качественном отношении потрясений 1914-1917 гг.?

Война как национальное действие

I мировая обнажила тотальный кризис массовых войн: оказалось, что тогдашние
общества не в состоянии вести ту войну, которую им предложили элиты. Те
системы общественной связанности, которые существовали в начале ХХ века,
оказались не готовы к восприятию войны как "своей". И это в то время, когда
знаком эпохи стало категорическое требование к каждому быть готовым умереть
на этой войне. Однако "массы" не захотели умирать на "чужой" войне - иначе
говоря, элиты не смогли мобилизовать их для этого. В результате в половине
воюющих стран элиты вообще оказались сметены революциями, в другой же -
титаническими усилиями удержали позиции, однако так и не смогли
воспользоваться плодами военных побед для укрепления своей власти. Версаль
есть не что иное, как контрреволюционный сговор элит с произвольно
назначенными победителями и побежденными; его единственной реальной целью
была временная остановка войны для недопущения обвальной гибели государств в
результате серии революций.
В этом заключается решение уравнения "14-41": оказалось, что для того, чтобы
воевать и побеждать, мало иметь самые лучшие пушки и самолеты, самых
компетентных офицеров, самое большое число населения (и, соответственно,
призывников), самое развитое военное производство и т.д.; более того - даже
самых пламенных героев, готовых умереть за Родину, иметь недостаточно. Все
это - важные факторы, но формула Победы ими не исчерпывается. Есть и другое
необходимое условие: сама структура социума должна быть устроена так, чтобы
выдерживать нагрузки "тотальной войны". Нация должна мочь воевать.
На практике идея готовности социума к войне означает очень многое.
Национальная мобилизация для такой войны по большому счету влечет за собой
радикальные трансформации уклада, социальной иерархии, культурных норм и
стереотипов, отношений права, собственности и т.д. Мобилизационная логика
перекраивает все общество, кардинально меняя его облик; но это оказывается
для него единственной возможностью сохранить суверенитет.
Это легко проиллюстрировать на примере отношения к смерти. Гуманистическая
установка предполагает, что любая и всякая смерть является катастрофой,
безотносительно к ее обстоятельствам. В то время как мобилизационная этика
требует прямо обратного: чтобы в ряде ситуаций между жизнью (дезертирством,
предательством, даже пленом) и смертью выбор делался в пользу смерти. Для
того, чтобы принять сознательное решение погибнуть, человек должен в
каком-то смысле перестать быть человеком, выйти за рамки линейной
гуманистической этики: возможно ли это в социуме, где гуманистическая этика
безальтернативна, а смерть "запрещена" на уровне культурных норм?
Роль транслятора культурных образцов всегда и везде принадлежит элите - это
ее привилегия, и это ее крест. В то время как "дореволюционные" социумы
"развитых стран" - это такие системы, где элиты под шумок "буржуазных
революций" Нового времени совершили подлинно "антинародный" переворот. Если
феодальная элита - это люди, которые платили за власть и связанные с ней
блага готовностью к смерти, то элита "буржуазная" - это сонм "бессмертных",
чья забота - посылать на смерть других. Однако проблема этой системы в том,
что она еще худо-бедно могла выдержать маленькую битву за концессии, но
перед лицом абсолютной, мировой войны была полностью беззащитна - и рухнула,
как карточный домик.
И, значит, новая мобилизация потребовала совершенно новых социальных
отношений и связанностей. Отсюда - красная чума революций, хлынувшая в
европейское пространство после Февраля. Революции в таком контексте - ответ
национальных организмов на вызов невозможности воевать и побеждать. В этом
смысле, как ни парадоксально, судьба 45-го решилась в 17-м.
О чем речь? Представьте солдата, сидящего в окопах Первой Мировой: он знает,
что ему суждено или умереть, или стать инвалидом - а те, кто его сюда
направил, будут лишь подсчитывать "активы" и "пассивы", перебирая на счетах
костяшки пухлыми пальцами. И такого солдата вам надо вести в атаку,
штурмовать укрепления врага... Но представьте такого же солдата уже в 42-м,
после страшных 30-х: он точно знает, что личную, абсолютную ответственность
за любое преступление перед тем, что объявлено "общей ценностью" - несут все
без исключения: нет такой должности, с которой в случае чего невозможно
пойти под расстрел. В этом смысле перед войной все равны - от вождя до
последней санитарки.
В этом - военно-мобилизационный смысл революционного "эгалите": равенство
абсолютных прав предполагает равенство абсолютной же ответственности;
каждый - лендлорд и каждый же - воин, готовый умереть (а, значит, и
победить). В этом секрет того, почему так быстро, в считанные месяцы,
рухнула система мелких национальных государств межвоенной Европы, которых
погубила "старая", непереплавленная социальная структура - несмотря на
наличие армий и вооружений, их социумы оказались не в состоянии выдерживать
войну. Германия была наголову сильнее Франции и Польши не за счет
превосходства в вооружениях или качестве военной мысли - все это
преимущества важные, но недостаточные для того, чтобы сделать возможным
разгром в течение нескольких недель.


* * *

...В последние годы вновь стал модным спор о потерях - сколько было жертв с
той или иной стороны во II-й мировой войне, у кого больше или меньше. Но на
самом деле жертвы коллективизации и большого террора (а также "ночи длинных
ножей" и нацистских газовых камер для евреев и цыган) - это такие же жертвы
войны, как и те, кто пал на полях сражений. Сама мысль об этом вызывает
экзистенциальный ужас, поскольку она превыше человеческого; но логика
абсолютной войны не оставляет здесь выбора.
Хочу быть понятым правильно: я не утверждаю, что великий и мудрый Сталин уже
в 29-м или 37-м знал, что будет война, и потому осознанно устроил все это
человекоубийство с дальней целью - победить в войне с Германией. И Сталин, и
Гитлер - не просто рабы неумолимой логики мировой тотальной войны, но, кроме
того, еще ее порождения; и, в общем, на месте каждого из них мог оказаться
кто-то другой, справившийся бы лучше или хуже. Тотальная война тем и
отличается от средневековой, что ее ведут нации, а не специально
уполномоченные герои-одиночки. И потому, конечно же, войну выиграл "народ",
а великий вождь лишь в той или иной степени соответствовал должности; и вряд
ли стоит здесь преувеличивать его роль. Но, утверждая это, следующим шагом
придется признать, что и коллективизацию с индустриализацией, и репрессии
30-х, и многое другое - все это тоже "делал" народ, а не "кровавый тиран и
его подручные". И, мало того, без всех этих дел Победа 45-го была бы
недостижима.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	17.05.2005 21:18:17

Московское метро перешагнуло 70-летие (*+)

---

http://www.sovross.ru/2005/67/67_4_1.htm

ПЕРВЫЙ РАДИУС


Московское метро перешагнуло 70-летие


<Как не похоже это великолепное и изящное сооружение на сумрачные подземелья
парижского метро, на казарменное бесстрастие берлинского унтергрундена, на
хмурую серость лондонского андерграунда, на неприветливые коридоры
нью-йоркского собвея>,- приветствовал Л. Кассиль открытие Московского метро.
Первые его проекты появились еще до революции. Самый известный из них -
проект инженера Балинского, предусматривавший строительство подземной линии
от Замоскворечья до Тверской заставы. Московская городская дума, рассмотрев
его в 1902 году, постановила: <Господину Балинскому в его домогательствах
отказать>. Та же судьба была уготована всем остальным проектам подобного
рода. <По-видимому, теперь опасность постройки метрополитена для Москвы уже
миновала>, - облегченно вздохнула одна из газет.
Эта грозная <опасность> вновь серьезно нависла над Москвой при Советской
власти. Город быстро развивался, росла численность населения, и наземного
транспорта уже было явно недостаточно для решения проблемы пассажирских
перевозок.
Вопрос о строительстве в Москве метро был решен на Пленуме ЦК ВКП(б) в июне
1931 года. В сентябре был создан Метрострой. Проект первой очереди,
окончательно утвержденный СНК СССР 21 марта 1933 года, предусматривал
строительство метро по трем радиусам: от центра до Сокольников, от центра до
Крымской площади и от центра до Смоленской площади.
Надо ли говорить, что опыта подобного строительства в нашей стране тогда не
было. Сколько злобы и тупой уверенности в неизбежном провале вызвали
сообщения о строительстве Московского метро за границей! <Советы строят
метро! Они провозятся там у себя под землей, как кроты, год-другой, но в
конце концов сдадутся и призовут на помощь настоящих строителей из
зарекомендовавших себя иностранных фирм> - высокомерно писала французская
пресса.
Трудностей на пути строителей было, действительно, немало. Никогда еще
строительство метро не велось в таких неблагоприятных геологических
условиях. Под двухметровым культурным слоем - пески, суглинки и глины, часто
насыщенные водой. Вдобавок к плывунам дорогу тоннелям метро преграждали
бывшие речки, вроде Неглинки. А в Берлине, Лондоне и Париже метро
прокладывали в однородных условиях. Ни один из существовавших заграничных
способов производства работ невозможно было применить под московской землей.
<Московская геология, - с веселой иронией замечал Каганович, - оказалась
дореволюционной, старорежимной, она не сочувствовала большевикам>. Однако и
с этим <тяжелым наследием царского режима> справились. Было решено строить
метрополитен <путем комбинирования закрытого и открытого способа работ
применительно к конкретным особенностям отдельных участков>.
Первое время строительство шло медленно, и пристально следившие за его ходом
европейские газеты уже принялись победно злословить: <Большевики
самонадеянно отвергли иностранную помощь. Разве они в силах довести до конца
подобное строительство... Где их инженеры? Откуда им взять тысячи
квалифицированных рабочих? Разве их заводы могут снабдить всю трассу такой
сложной аппаратурой?>
В 1935 году метро строили 60 тысяч человек. Большое значение имела помощь
комсомола - за строительство метрополитена Московская организация комсомола
была награждена орденом Ленина. За один только 1933 год ею были посланы на
строительство 13 тысяч человек. По набору профсоюзов в начале 1934 года
стройка получила 22 тысячи московских рабочих. 539 заводов и фабрик
поставляли свою продукцию Метрострою.
Большинство работ по выемке грунта проводилось вручную. На проходке тоннелей
работало всего два щита - английский и советский. И даже английская техника
в советских руках превзошла сама себя. По мнению зарубежных экспертов,
скорость проходки щитом не могла превышать 0,75 метра в сутки. На деле щит
проходил три метра. <Мои расчеты в отношении грунта, самого щита, давления
воздуха подтвердились. Но я недооценил человеческий материал - я ошибся в
людях, работавших на щите>, - писал американский инженер Дж. Морган.
И все же творение английской фирмы <Маркхэм> уступало созданному за пять
месяцев на 29 заводах страны советскому щиту. Производство этих сложных
механизмов было освоено советской промышленностью, и уже при строительстве
второй очереди метро подземные тоннели прокладывали 40 щитов.
В качестве еще одного блестящего примера можно привести создание для
Московского метро эскалатора, вещи сравнительно новой в те времена и для
развитых капиталистических стран. Первый в мире эскалатор был представлен на
Всемирной парижской выставке в 1900 году. В Германии, например, его начали
применять только с 1925 года.
О достоинствах <самодвижущейся лестницы> было хорошо известно, непонятно
было только, как ее строить. Тем не менее советские инженеры приступили к
проектировке.
Параллельно велись переговоры с иностранными фирмами. За полное оборудование
первой очереди метро эскалаторами они потребовали около четырех миллионов
рублей золотом. Представитель известной фирмы , <как друг Советского
Союза> убеждал, что без их помощи с таким сложным делом, как строительство
эскалатора, никак не справиться, и вместе с тем не обещал выполнения заказа
в указанные сроки. Немецкая фирма соглашалась продать чертежи
эскалатора за пятьсот тысяч марок. Идеи обращения к иностранной помощи
постепенно таяли сами собой: <Метрострой исходатайствовал 200 тысяч рублей
золотом для покупки за границей пробного эскалатора, для того чтобы заводы
хотя бы видели перед собой образец и могли его <потрогать руками>, -
вспоминал директор ленинградского завода <Красный металлист> Рапопорт. -
Однако заводам стало жалко и этих 200 тысяч из кармана Советского
государства. Они отказались от покупки чертежей и опытного образца, но
взамен попросили приобрести кое-какое оборудование... Метрострой согласился.
Кончилось тем, что мы и от оборудования отказались>.
Те советские инженеры были напрочь лишены комплекса неполноценности перед
Западом, у них и не возникало сомнений в том, что мы и без их помощи
справимся, что Советской стране все по силам. Эта уверенность - одна из
характерных черт героических тридцатых годов, без которой ни одно из
грандиозных советских начинаний, вроде ударной стройки метро, не могло быть
выполнено. Сравните это с панической боязнью хоть в чем-то обойти США и
Европу, с философией, что на Западе по определению все самое лучшее.
<Несколько иностранных проспектов, десяток снимков, рассказы людей,
повидавших эскалаторы за границей, - вот все наше техническое
<первоначальное накопление>. Самые крупные на тот момент в мире (весом до
130 тонн) эскалаторы для Московского метро были сделаны в срок...
При всех трудностях темпы строительства Московского метро не шли ни в какое
сравнение с тем, как строили подземку на Западе. Создатели советского метро
с гордостью констатировали: в Нью-Йорке линия метро длиной в 20 километров
строилась семь лет, в Берлине на 10 километров потребовалось шесть лет. А в
столице СССР линия первой очереди метро в 11,6 километра выстроена
фактически в два года. Забегая вперед, отметим, что в настоящее время в
Москве ежегодно вводится в эксплуатацию только 2-2,5 км линий. За время
новой власти, с 1992 по 2003 год, были введены в строй линии общей
протяженностью 31,5 км. Примерно столько же, сколько было построено с 1986
по 1992 год. При Сталине, еще не обладая мощной современной техникой,
строили куда быстрей.
И вовсе не потому, что, как теперь любят говорить, <тогда людей не щадили>.
По свидетельству того же Моргана, за все время строительства первой очереди
не было <ни одного случая катастрофического порядка>. На 1 миллион
человеко-дней на Метрострое был один смертельный случай. А выработанная за
границей <норма> предполагала на подобных стройках один смертельный случай
на 75 000 человеко-дней.
<Рекордные темпы Метростроя еще более подчеркиваются тем обстоятельством,
что сооружение совершенно нового типа, впервые начатое в СССР, было
построено целиком из советских материалов, советскими рабочими и инженерами,
не имевшими никакого предварительного опыта в этой отрасли>, - не скрывал
восхищения Дж. Морган, доказывая, что Московский метрополитен - лучший в
мире.
Великолепные торжественные залы, бесшумно бегущие эскалаторы, удобные и
красивые вагоны (тоже советского производства) предстали перед глазами
москвичей 15 мая 1935 года. <Где же здесь, господа буржуа, казарма,
уничтожение личности, уничтожение творчества, уничтожение искусства? -
отвечал на так знакомые нам злобные выпады против Советской власти
Каганович. - Наоборот, на метро мы видим величайший разворот творчества>.
<Их рабочие и крестьяне разгуливают под Москвой по таким дворцам, о каких не
мечтали самые капризные короли> - это обстоятельство, вероятно, вызывало у
недругов Советской страны наибольшее раздражение. Как это они посмели
строить дворцы для народа! Неторопливо шагая по мраморным залам, рабочие и
крестьяне, должно быть, думали не только о техническом совершенстве и
безупречном внешнем исполнении метро. Оно было неоспоримым доказательством
могущества Советской страны и социалистического строя.
Почему лучшее в мире метро было построено именно в СССР? На этот счет у
американского специалиста Моргана не возникало сомнений: <Прежде всего
потому, что у строителей Московского метро не было стремления к прибыли, к
наживе. Во-вторых, отсутствие частной собственности при централизованном
контроле и строгой плановости позволило избрать трассу (направление) метро,
сообразуясь только с техническими преимуществами.., и расположить станции
наиболее удобно>. Ему было хорошо известно о проблемах, возникавших при
строительстве метро в странах, где земля была в частной собственности. Вот
бы нашим реформаторам прислушаться к мнению американца!
Морган обращал внимание еще на одно советское преимущество:
<...Строительство двигалось той силой, которая неизвестна за границей, -
партией, не только руководившей, но и принимавшей активное участие в
работе>.
На заседании, посвященном пуску первой очереди Московского метро, Л.М.
Каганович обещал <эту замечательную стройку> не испортить, не допустить ее
загрязнения и порчи.
Ныне, оказалось, и подземные дворцы можно загадить. Когда, задержав дыхание,
побыстрее пробегаешь мимо греющихся у входа в метро бродяг, брезгливо
толкаешь перчаткой дверь, с утра втискиваешься в душный вагон, меньше всего
думаешь о том, что <находишься в хрустальном дворце, озаренном солнцем, а не
глубоко под землей>. Но дело даже не только в грязных станциях. Как сильно
изменилась даже атмосфера в метро - пассажир почти не обращает уже внимания
на строго-торжественное оформление станций. По ним, прославляющим силу
русского оружия, посвященным национальным гениям или замечательным страницам
истории России, почему-то редко ходят, задрав голову. А безвкусную рекламу,
стоя на эскалаторе, провожают глазами.
На нее по крайней мере можно научиться не обращать внимания. Но тогда за
дело берется реклама звуковая, которую невозможно не замечать. Да и
<казарменного> в жизни метро стало несравнимо больше, чем при самом что ни
на есть тоталитарном режиме. Чего стоят постоянные призывы высматривать в
метро <подозрительных лиц>. А что если у нас с администрацией метрополитена
разные критерии <подозрительности>? Судя по тому, кого по им одним ведомым
признакам вылавливают в толпе сотрудники милиции, <подозрительность> сильно
связана с цветом кожи, формой носа и разрезом глаз. Этот вульгарный
национализм и полное отсутствие уважения к людям, какими бы соображениями
безопасности и защиты от террористов они не объяснялись, не могут не
вызывать глухого раздражения.
В 30-х, когда <метрополитеновская эра> только начиналась, Ильф и Петров
замечали, что <ее великое содержание не только в том, что прорыты
великолепные тоннели под землей, прорублены новые проспекты, возведены и
возводятся монументальные здания на земле, а еще и в том, что вместе с
булыжной мостовой исчезает и человеческий булыжник. Вместе с городом
совершенствуются и люди, которые в нем живут>. Мы, похоже, наблюдаем
обратный процесс.



Ольга ГАРБУЗ.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	17.05.2005 21:17:42

Г. Бакланов: "Война требует правды" (*+)

---

http://www.spbvedomosti.ru/document/?id=4566&folder=3183

Война требует правды
Григорий БАКЛАНОВ

Я ушел на фронт в семнадцать, сдав экстерном выпускные экзамены. Хотя совсем
недавно был заключен договор Сталина с Гитлером, среди моих друзей и родных
никто не сомневался, что война будет. Желание идти защищать Родину было
очень распространено среди молодых, да и не только молодых. Мой старший
брат, студент истфака МГУ, пошел в ополченскую дивизию и погиб под Москвой.
Я просился в артиллерийский полк, пришел к командиру, попросил взять - и он
взял. Зачем я ему нужен был? Даже не знаю, наверное, он меня просто пожалел.

Моим первым фронтом был Северо-Западный. Нас привезли зимой. Это было начало
1942 года, по-моему, февраль. Морозы жуткие, за сорок. Ехали мы очень долго.
Тогда все долго было. Ну, выгрузили нас на станции, и пошли мы пешком.

Куда идем, не знаем. Зимняя дорога, впереди прошли тракторы с волокушами
(это сбитый из бревен тяжелый треугольник, которым расчищают дорогу). Дали
нам по сухарю ржаному и по тонкому ломтику мороженой колбасы. Я ее согревал
во рту и помню до сих пор этот мясной вкус от шкурки.

Шли мы всю ночь, валенок нам еще не дали, шли в сапогах. На привале развели
костер, я снял портянки, стал сушить, вдруг <Подъе-ем! Выходи строиться!>, а
у меня они еще не просохли. Я к старшине, а он говорит: <Тебя что, война
будет ждать?> Ну и черт с тобой, говорю, я же ноги отморожу! Замотал сухим
концом - и не отморозил, не отомстил старшине. Так и прошел мой первый день
на войне...

Самым страшным на Северо-Западном фронте был мороз. Бои там по сравнению с
другими фронтами шли вялые. Мы окружили 16-ю немецкую армию, но сделать с
ней ничего могли, она все время пробивала коридор. Вот и шли бесконечные
бои. Обмороженных в ту зиму было больше, чем раненых.

Сейчас, вспоминая те бои, могу сказать, что воевать мы поначалу не умели. Мы
учились воевать на войне. У немцев был огромный опыт, а у нас никакого.
Командующим нашей армией был генерал Берзарин, который потом командовал
армией под Берлином у Жукова. Он впервые на Северо-Западном фронте применил
наступление с прожекторами.

В районе деревни Ямник мы немцев сразу ослепили, репродукторы заиграли
<Интернационал>, пехота пошла, танки - их у нас было пять, выкрашенных в
белый цвет. Дошли до противотанкового рва, который у нас на картах даже не
числился - разведка плохо действовала. Немцы тут же подбили эти танки,
пехота залегла на 40-градусном морозе. <Интернационал> играют по радио, а
наступление сорвалось. Многие раненые замерзли там на поле.

Между тем в сорок пятом под Берлином наступление с прожекторами прошло очень
успешно.

Основным нашим чувством тогда была ненависть к фашистам. Но не обошлось и
без сомнений. Ведь до войны мы представить не могли, что произойдет такая
трагедия: нам все время говорили, что наша армия сильнее всех. Кстати, армия
действительно была хорошая. И командование было хорошим. Взять того же
Тухачевского. Да, у него было достаточно грехов, то же подавление
Антоновского крестьянского восстания, но он был очень крупный военачальник.
Фельдмаршал Гинденбург подарил свою книгу нашему командарму Якиру с надписью
<Талантливейшему полководцу>.

Но лучших из лучших уничтожили в 1937 году. Из пяти маршалов расстреляны
были трое. Кто остался? Самые бездарные, Буденный и Ворошилов. Из четырех
командармов первого ранга (то есть генералов армии) были арестованы трое. Из
двенадцати командармов второго ранга (генерал-полковник по-нынешнему)
расстреляны все двенадцать. Армия была обезглавлена - хорошо еще, что уцелел
Жуков, что из тюрьмы выпустили Рокоссовского.

Танков и самолетов к началу войны у нас было больше, чем у немцев и у всех
европейских стран. Но уже к сентябрю 1941 года мы потеряли почти всю
авиацию, потому что немецкие летчики, опытнейшие профессионалы, имели налет
от 300 до 450 часов, а наши пилоты - от 5 до 15. Это были герои, они не
щадили себя - но шли на гибель.

Трагедия 1941 года началась в 1937-м, когда Сталин обезглавил армию. Маршал
Бирюзов в своих воспоминаниях рассказывает, как в те самые годы окончил
академию, и его назначили начальником штаба 30-й Иркутской дивизии. У кого
же он принимал дела? Должность начальника штаба исполнял старший лейтенант!
И в кабинете командира дивизии сидел тоже старший лейтенант. Все старшие
офицеры были арестованы, и командование дивизией вынуждены были принять на
себя командиры рот. Вот в каком положении армия встретила войну...

Жаль, что в школах редко проходят Отечественную войну так, чтобы молодые
понимали, какая это была трагедия, какой ценой нам досталась победа. Нужно
говорить только правду - это единственная гарантия от неудач в будущем.
Когда закончилась война, нам говорили, что мы потеряли семь миллионов, а
теперь считают, что двадцать семь. Есть разница?

Это иллюзия, что у нас знают правду о войне. Только художественная
литература, лучшие книги о войне, рассказали, какой она была. А истории
Великой Отечественной войны у нас нет. Есть однотомник, шеститомник, даже
десятитомник - только правды там нет. До сих пор. А стыдиться нам нечего. Мы
победители. Но какой ценой далась Победа, какие уроки из прошлого надо
извлечь - вот это и нужно рассказать народу. Да, союзники нам помогали, и
моряки, которые, рискуя жизнью, везли к нам через океан американскую
технику, конечно же, были героями. Но большая часть немецкой армии воевала
на нашем фронте, и мы ее одолели.

Для меня праздник Победы - это в первую очередь день памяти о тех, кого я
знал и кто сложил свои головы. В первую очередь надо думать о них. Мы
все-таки вернулись живыми, а они нет.

Астафьев где-то писал, что он в День Победы плачет. Я его очень хорошо
понимаю.

А самым памятным праздником Победы было для меня 9 мая сорок пятого года,
когда телефонист позвонил на наблюдательный пункт и заорал, что война
кончилась, подписан мир. Это было недалеко от Дуная, у австрийской деревни
Лоосдорф. Мы выскочили из окопов, стали стрелять вверх от радости. Тут на
беду оказалось - выпить нечего. Старшина куда-то погнал коней, привез бочку
вина. Мы и пили, и плакали, потому что с нами не было тех, кто погиб. И
впервые мы поняли, что это уже навсегда.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	15.05.2005 12:57:43

Бывш. нач. секретариата КГБ СССР В. Сидак: "Секретные протоколы - фальшивка" (*+)

---

http://www.gazeta-pravda.ru/pravda/pravda50.html#Фальшивка%20со

Фальшивка со стажем
Беседа бывшего начальника секретариата КГБ CCCР Валентина СИДАКА и
политического обозревателя "Правды" Виктора ТРУШКОВА

60-летие Великой Победы - это был не только большой всенародный праздник.
Это еще и поле непрекращающейся борьбы идеологий. Главная цель
антисоциалистической, советоненавистнической, русофобской атаки в канун
60-летия Победы советского народа над фашистской Германией - поставить на
одну доску, отождествить СССР и Германию, социализм и фашизм, Сталина и
Гитлера. Одним из козырей буржуазного Запада в этой фальсификации
объявляется вынужденный договор СССР с Германией - "пакт Молотова -
Риббентропа" и особенно секретный протокол к нему.

В.А. Сидак на протяжении ряда лет серьезно исследует все публикации в
российской и зарубежной печати по этой теме. У него свой профессиональный
взгляд на рассекреченные архивные документы: ведь за плечами Валентина
Антоновича многолетний опыт службы в Комитете государственной безопасности.
С конца 80-х годов вплоть до контрреволюции августа-91 он работал на
руководящих должностях в секретариате КГБ СССР. Несмотря на скромное
название, это управление выполняло функции основного штабного органа в
системе государственной безопасности страны.

- Валентин Антонович, несколько лет назад вы уже делились с читателями своим
анализом опубликованных документов и их трактовок, относящихся к секретному
протоколу, который, по общепринятой ныне версии, сопровождал "пакт
Молотова - Риббентропа" и был подписан одновременно с пактом 23 августа 1939
года. Не буду попусту интриговать читателя и сразу скажу, что вы ставите под
сомнение его подлинность.

- Вы правы. В сентябре 1999 года в связи с 60-летием начала Второй мировой
войны мне довелось весьма основательно погрузиться в данную проблему - я
стремился осмыслить ее прежде всего и главным образом с точки зрения итогов
работы комиссии Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой
оценке германо-советского договора о ненападении. К работе этой комиссии мне
довелось иметь самое непосредственное отношение.
Кропотливый анализ материалов, которые были мне доступны для исследования,
дает основание сомневаться в подлинности, аутентичности секретного
дополнительного протокола к Договору о ненападении между Германией и СССР,
других секретных советско-германских документов, обнаруженных в архиве ЦК
КПСС и официально опубликованных в 1993 году в журнале "Новая и новейшая
история".

- Но их существование признают не только отечественные политические
перевертыши и их западные покровители. О том же публично заявляли А.И.
Лукьянов и В.И. Болдин.

- Искренность свидетельств А.И. Лукьянова и В.И. Болдина о том, что они
держали эти материалы, что называется, в своих руках в период их работы
заведующими Общим отделом ЦК КПСС, вряд ли стоит брать под сомнение. Поэтому
остается лишь предполагать, что данные материалы были кем-то изготовлены с
текстов фотокопий известной историкам коллекции фон Леша и помещены "до
лучших времен" в "Особую папку" VI сектора Общего отдела ЦК КПСС. Сделано
это было, скорее всего, в конце 50-х годов прошлого столетия, во времена
хрущевской массированной перетряски довоенных архивов.

- Когда впервые секретный протокол стал предметом внимания общественности?
Расскажите, пожалуйста, его весьма странную историю.

- Впервые фотокопия секретного протокола была опубликована в 1946 году в
провинциальной американской газете "Сан-Луи пост диспач". Копию якобы
негласно изготовил в конце войны при микрофильмировании документов
германской дипломатической службы один из сотрудников секретариата И.
Риббентропа по фамилии фон Леш. Спрятанная в Тюрингии коробка с
микрофильмами в мае 1945 г. при не вполне ясных обстоятельствах была им
передана военнослужащим оккупационных войск Великобритании. Те, в свою
очередь, поделились находкой с американскими союзниками, от которых текст
протокола якобы и попал впервые в американскую прессу.
В ходе Нюрнбергского процесса адвокат И. Риббентропа Альфред Зайдль
попытался внести в число доказательств текст "секретного дополнительного
протокола к советско-германскому пакту о ненападении 1939 года". Однако
Международный трибунал поставил под сомнение его доказательную силу.
Впоследствии в своих мемуарах А. Зайдль признавал: "Я до сих пор не знаю,
кто передал мне эти листы. Однако многое говорит за то, что мне подыграли с
американской стороны, а именно со стороны обвинения США или американской
секретной службы".
В государственных архивах США, ФРГ и Великобритании хранятся фотокопии из
этой пресловутой "коробки" риббентроповского чиновника. Других копий до 1989
года не существовало и в помине.

- Однако в сегодняшней России ссылаются на другие источники. Или я ошибаюсь?

- Нет, не ошибаетесь. Здесь я должен напомнить о событиях, связанных с I и
II съездами народных депутатов СССР. С подачи лидеров прибалтийского
сепаратизма группа российских политиков поставила задачу легализовать
секретный протокол к "пакту Молотова - Риббентропа". Особую активность
проявил здесь А.Н. Яковлев. И далеко не случайно именно он был избран
председателем комиссии по политической и правовой оценке
советско-германского договора о ненападении, созданной на I съезде народных
депутатов. О том, была ли эта комиссия способна принимать объективные
решения, говорит ее состав: в ней оказались Ю. Афанасьев, В. Ландсбергис, В.
Коротич и ряд других "нардепов" с таким же политическим и нравственным
обликом.
К тому же работа комиссии проходила на фоне мощной пропагандистской
кампании.
Одновременно проводилась работа по "документальному обеспечению" заранее
спланированных выводов комиссии. Стараниями правой руки Э. Шеварднадзе -
первого замминистра А.Г. Ковалева была, например, опубликована в "Известиях"
и в "Вестнике МИД СССР" пресловутая копия акта передачи в апреле 1946 года
ряда секретных материалов одним работником секретариата В.М. Молотова
(Смирновым) другому (Подцеробу). Служебная записка двух мидовских чиновников
была широко использована как косвенное указание на существование в СССР
подлинника секретного дополнительного протокола к советско-германскому
договору от 23 августа 1939 года. Потом с ее помощью на II съезде народных
депутатов СССР А.Н. Яковлев сломал отчаянное сопротивление наиболее
осторожных или откровенно недоверчивых депутатов, в частности харьковского
рабочего Л. Сухова.

- Но такой же оригинал должен был храниться и в Германии. И в ФРГ не было
сил, которые были бы заинтересованы в его сокрытии.

- По официальным дипломатическим каналам советская сторона дважды обращалась
в ведомство федерального канцлера ФРГ Г. Коля с просьбой провести тщательную
проверку немецких архивов на предмет отыскания подлинника секретного
протокола. Власти ФРГ сумели предоставить лишь уже давно известные "копии" и
еще раз подтвердили, что подлинники этих документов у них отсутствуют. А
душещипательные россказни публициста "Нового времени" Л. Безыменского о его
"спецмиссии в Бонн по заданию генсека" пусть он прибережет для посиделок в
"Горбачев-фонде" со своими единомышленниками, откровенно паразитирующими на
трагических страницах отечественной истории:
В своем выступлении на съезде А.Н. Яковлев предложил депутатам признать "на
уровне современных знаний" копии секретного протокола достоверными, так как
последующие события развивались... точно "по протоколу". Аргумент, что и
говорить, железобетонный!

- Значит, никаких подлинников?

- Не все так просто. Во время работы комиссии в одном из подразделений МИД
СССР не без участия Яковлева и его команды был "случайно" обнаружен уже
машинописный текст секретного дополнительного протокола и других приложений,
заверенных сотрудником Совнаркома СССР неким В. Паниным. В 1992 году по ним
были осуществлены публикации в официальном двухтомнике МИД под названием
"Документы внешней политики СССР, 1939". Однако когда позднее во время
работы над договором с Литвой МИД России понадобились подлинники секретных
приложений к советско-германским договорам, то в архиве Президента РФ
дипломатов отослали к журнальной публикации.

- Это как?!

- В конце 1992 года известный "борец за историческую правду" Д. Волкогонов
сообщил на пресс-конференции об обнаружении подлинников в России, и уже в
начале 1993 года в журнале "Новая и новейшая история" были опубликованы
обнаруженные в "Особой папке" архива ЦК КПСС тексты советско-германских
документов 1939-1941 годов, в том числе секретный дополнительный протокол о
разграничении сфер интересов Германии и СССР, подписанный В.М. Молотовым и
И. Риббентропом 23 августа 1939 года. Сначала это подавалось как триумф
приверженцев исторической правды. Однако вскоре шумиха вокруг обнаруженных
якобы подлинников секретных протоколов утихла, как будто их и не было вовсе.
Из печати стало известно, будто оригиналы этих документов до сих пор
хранятся "в условиях особо строгого режима".

- А почему при подготовке договора между РФ и Литвой надо было обращаться к
секретному протоколу?

- Литовская Республика (не Литовская ССР, ибо в Союз она вошла только летом
1940 года) фактически была участницей раздела Польши. К Литве в 1939 году
отошла Виленская область с нынешней столицей Вильнюсом, до этого
принадлежавшая Польскому государству.

- Выходит, Прибалтика не была жертвой советско-германских договоренностей.
Но, готовясь к встрече с вами, я обратил внимание на то, что и поведение
Польского государства в конце 30-х годов прошлого века было пронизано не
миролюбием, а агрессивностью. С одной стороны, в 1938 году поляки распевали
частушки о том, что "ведомые Рыдзом-Смиглы, мы маршем пойдем на Рейн". Но
сразу же после подписания Мюнхенского соглашения Варшава предъявила Праге
ультиматум, требуя от Чехословакии Тешинскую область. Ее захват
рассматривался Польшей как национальный триумф. С другой стороны, в том же
1938 году в докладе польской военной разведки утверждалось, что "расчленение
России лежит в основе польской политики на востоке... Главная цель -
ослабление и разгром России". Польша была готова в разделе СССР сотрудничать
хоть с кем.
Документы утверждают, что на встрече министров иностранных дел Германии и
Польши в начале 1939 года глава польской дипломатии "г-н Бек не скрывал, что
Польша претендует на Советскую Украину и выход к Черному морю". Видно, к
переделу границ в ту пору была готова вся Европа, потому там были уверены,
что в той атмосфере должны существовать разного рода секретные протоколы. И
все же у меня плохо укладывается сама возможность фальсификации документов
такого уровня.

- А вспомните историю несуществующей речи Сталина на заседании Политбюро ЦК
ВКП (б) 19 августа 1939 года...

- В 14-м томе Сочинений Сталина есть его "Ответ редактору "Правды" по поводу
вранья агентства Гавас. Речь идет об этом случае? Тогда расскажите немного
подробнее.

- Эта история обстоятельно исследована учеными из Института славяноведения
РАН. С.З. Случ в первом номере журнала "Отечественная история" за 2004 год
опубликовал аргументированную статью "Речь Сталина, которой не было". Автор
убедительно доказывает, что не было не только сталинской речи, но и самого
заседания Политбюро с подобной повесткой дня. Между тем именно на этой
фальшивке в значительной мере основывается клевета, будто инициаторами войны
с Германией были СССР и Сталин.
Или якобы покоится еще где-то в уральской земле чемодан с "личным архивом
В.И. Ленина", о существовании которого бывший руководитель его секретариата
Е. Стасова "предупреждала товарищей из ЦК" в начале 60-х годов. И ведь
непременно найдет его какой-то вездесущий Г. Рябов или Э. Радзинский:
Пора заканчивать кормить общество и разными суррогатами исторической
правды - мемуарами каких-то переводчиков, охранников, водителей, близких и
дальних родственников великих людей прошлого. Чушь они порой несут, вроде
той, что бывший шеф гестапо Мюллер после войны трудился в спецлагере на
Урале, а Р. Валленберг сидел в одной камере со: Штирлицем. Лично мне для
постижения истины не нужны ни писательские изыскания В.В. Карпова, которого
я глубоко уважаю и за его талантливые книги, и за достойно прожитую жизнь,
ни откровенное паразитирование на малоизвестных эпизодах истории публицистов
вроде Л. Безыменского, Л. Млечина или Ю. Фельштинского, ни воспоминания М.
Горбачева, А. Яковлева или даже В. Болдина и В. Фалина. Вопрос серьезный, а
поэтому - фокусы в сторону, давайте работать только с первоисточниками.

- Но тогда и я хотел бы спросить: почему вы ставите под сомнение подлинность
копий секретного протокола, которые имеются в распоряжении исследователей?

- Приводить все доводы, которые постепенно, шаг за шагом, подвели меня к
данному выводу, наверное, излишне. Но о некоторых скажу. В фотокопии
русского текста секретного дополнительного протокола из коллекции фон Леша,
хранящейся ныне в Политическом архиве МИД ФРГ, трижды упоминается
словосочетание "обоими сторонами" (это отчетливо видно на публиковавшихся в
американской и английской печати фотоснимках). В хранящемся же в архиве
Президента РФ тексте "подлинника" используется словосочетание "обеими
сторонами". Случайность ошибки по небрежности машинистки или наборщика
типографии я, зная, с какой тщательностью готовятся подобные документы,
исключаю почти полностью.
Далее. В заверенных В. Паниным машинописных копиях совершенно иной перенос
слов, другие машинописные интервалы, имеются различия в написании названий
географических объектов, а также отсутствуют несколько характерных для
немецкой копии деталей. О таких "пустяках", как подпись В.М. Молотова
латиницей на ряде документов, я уж и не упоминаю:
Кроме этих трудно объяснимых с точки зрения порядка составления и подписания
важных внешнеполитических документов обстоятельств, имеется масса других
несоответствий по одним и тем же текстам секретных приложений,
опубликованных в различных изданиях.
Возьмем журнал "Новая и новейшая история". Помещая интересующие нас
материалы, его редакция указывала, что "официальные советские тексты
документов... публикуются впервые. Тексты воспроизводятся по оригиналам на
русском и немецком языках". Но что это за официальная публикация, в которой,
например, указывается, что секретный дополнительный протокол об изменении
советско-германского соглашения от 23 августа относительно сфер интересов
Германии и СССР подписан Молотовым и Риббентропом... 28 сентября 1993 года?
Что это за непонятные ссылки на "Министерство Иностранных Дел Союза ССР" в
документах, датированных 1939 годом, когда, как известно, существовали не
министерства, а наркоматы? Почему в немецких текстах документов фамилия В.М.
Молотова пишется то "W. Molotow", то "W. Molotov"? Почему в "подлиннике"
доверительного протокола от 28 сентября 1939 года на русском языке написано
"за Германское Правительство", тогда как в копии из архивов ФРГ указано: "за
Правительство Германии"? В оригинале секретного дополнительного протокола к
Договору о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года есть лишь дата
подписания документа, а в копии - еще и место заключения договора...
Идеолог горбачевской перестройки А.Н. Яковлев вешал народным депутатам СССР
лапшу на уши, когда утверждал, что "графологическая, фототехническая и
лексическая экспертизы копий, карт и других документов, соответствие
последующих событий содержанию протокола подтверждают факт его существования
и подписания". Ничего они не подтверждают!
Любой грамотный юрист, любой эксперт-криминалист тотчас предметно и
убедительно докажет, что достоверность документа по копии (тем более по
фотокопии!) установить нельзя. Подобные виды экспертных исследований
проводятся исключительно по оригиналам документов: только они имеют
доказательную силу в суде и иных юридических инстанциях. В противном случае
многие из нынешних казнокрадов уже давно сидели бы не в своих уютных
кабинетах, а в тюремных камерах.
А в этой истории примечательно еще и то, что, по версии "демократов",
графологическую экспертизу текстов документов и подписи В.М. Молотова
провели якобы сотрудники МУРа в пику специалистам Научно-исследовательского
института КГБ, отказавшимся, несмотря на давление председателя комиссии А.Н.
Яковлева, признать достоверность материалов по фотокопиям. Сомневается,
кстати, в подлинности секретных протоколов и внук Молотова известный
политолог В. Никонов, ссылаясь как на материалы Ф. Чуева, так и на
собственные беседы с дедом.

- Может быть, качество зарубежных публикаций выше?

- Скажу откровенно: такие наиболее ходовые среди западных исследователей
издания, как "Британская голубая книга войны", "Французская желтая книга",
издания Госдепартамента США 1948 и 1949-1964 годов, вышедшие,
соответственно, под названием "Нацистско-советские отношения: документы из
архивов германского МИД" и "Документы германской внешней политики 1918-1945
гг.: из архивов германского МИД" или, к примеру, документы "Авалонского
проекта школы права Йельского университета" считать первоисточниками при
всем желании нельзя. Когда один и тот же дипломатический документ (Договор о
ненападении) по тексту переводится тремя разными терминами (Расt, Treaty,
Agreement), то это говорит, как минимум, о непрофессиональном переводе. Что
это, спрашивается, за официальный перевод секретного дополнительного
протокола, в котором, по госдеповской версии, отсутствует целый абзац
преамбулы, а в тексте Договора о ненападении пропущена статья IV?
Принимать же в качестве первоисточника популярное у польских исследователей
лондонское издание "Дневников и карт" бывшего заместителя министра
иностранных дел Польши Яна Шембека просто несерьезно.

- Почему?

- Он умер в ноябре 1945 года, до того, как впервые публично заговорили о
секретном протоколе.
Между тем на этих сомнительных источниках строятся якобы научные
исследования. Так, в значительной мере именно на них построен претендующий
на фундаментальность труд ассистента Уральского государственного
университета им. Горького А.А. Пронина под названием "Советско-германские
соглашения 1939 г. Истоки и последствия". Нелишне заметить, что работа была
автором выполнена для финансируемого институтом "Открытое общество" (Фонд
Сороса, грант ? ВЕ 934) "Международного исторического журнала". В 1997 году
приказом тогдашнего министра общего и профессионального образования РФ
Кинелева это исследование было удостоено... медали "За лучшую научную
студенческую работу". Оно помещено в Интернете, и сегодня с него вовсю
списывают зачетные рефераты нерадивые студенты. Наверное, экс-министр дал
столь почетную награду автору за его игру в поддавки с небезызвестным
Суворовым-Резуном, автором "Ледокола" и "Дня М". Правда, сейчас, став
кандидатом исторических наук, Пронин специализируется на проблеме участия
евреев в культуре России.

- Валентин Антонович, порой складывается впечатление, что в так называемом
секретном протоколе никакой серьезной новой информации не содержалось. Перед
встречей с вами я полистал подшивку "Правды" за 1939 год. Возьмем номер за
29 сентября. На первой странице печатаются официальное сообщение "К
заключению германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и
Германией", сам этот германо-советский договор, "Заявление советского и
германского правительств от 28 сентября 1939 года". А под ними полужирным
петитом в скобках: "(Карту, указанную в статье 1-й германо-советского
договора о дружбе и границе между СССР и Германией см. на 2-й стр.)".
Открываю вторую страницу (полосу, как говорят журналисты). В левом углу
письмо В.М. Молотова германскому министру иностранных дел И. Риббентропу
(примечательная деталь. Указано: "В наст. время в Москве", это как бы вместо
адреса). А под ним на три седьмых ширины газетной полосы карта с жирно
выделенной ломаной линией. Внизу подпись: "Граница обоюдных государственных
интересов СССР и Германии на территории бывшего Польского государства".

- Такой же разграничительной картой, только с автографами И.В. Сталина и И.
Риббентропа, А.Н. Яковлев в свое время, что называется, добил многих
субъективно честных, но не шибко грамотных и пытливых народных депутатов.
Эта карта никогда и никакого секрета не составляла, она была не приложением
к "пакту Молотова - Риббентропа" от 23 августа 1939 года, а являлась
составной и неотъемлемой частью другого внешнеполитического документа -
Договора о дружбе и границе между Германией и СССР от 28 сентября 1939 года,
подписанного уже после падения Польши.
Пора понять, что некоторым западным странам, их спецслужбам, а также падкой
на сенсации желтой прессе историческая правда, ее конкретные детали не
нужны. Нужны лишь унижение нашей страны, развенчание определяющей роли
Советского Союза в достижении победы над фашизмом.
Советской внешнеполитической разведкой были добыты, причем неоднократно,
документальные свидетельства того, что около 40 лет назад США и рядом других
стран НАТО была поставлена и с тех пор небезуспешно реализуется задача:
любыми способами добиться признания Советского Союза
государством-агрессором, "подлинным инициатором" развязывания Второй мировой
войны, по крайней мере - активным пособником Гитлера в реализации его
экспансионистских планов и устремлений в Европе и мире.
Осуществление планов и замыслов Запада почти сорокалетней давности идет
успешно. Для иллюстрации процитирую высказывание генерального секретаря НАТО
Дж. Робертсона от 14 декабря 2002 года: "Пригласив в НАТО семь стран
Центральной и Восточной Европы, альянс добился самой большой победы за
полвека. Он перечеркнул пакт Риббентропа - Молотова и Ялтинские соглашения".

- В заключение принято говорить об уроках, которые следует извлекать из
истории.

- Никакими самыми убедительными аргументами ненавистников нашей страны не
остановить. У них другой интерес. Допускаю, что они не хуже нас знают
сомнительный характер своих доводов. Но непозволительно и подыгрывать им. А
то в своем стремлении "привести в чувство" зарвавшихся политиков
прибалтийских стран (в том числе по крайне актуальной сегодня
калининградской проблеме) некоторые российские депутаты пытаются "извлечь
пользу" из факта признания Съездом народных депутатов СССР
советско-германского пакта о ненападении и секретного дополнительного
протокола к нему юридически несостоятельными и недействительными с момента
подписания. Давайте, дескать, признаем свою "неправоту" в вопросе заключения
пакта с Германией, а Литва пусть покрутится, как уж на сковородке, с
проблемой ранее входившей в состав Польши Виленской области, равно как и по
поводу территориальной принадлежности других полученных в результате
пребывания в составе СССР территорий.
Легковесность и самой идеи, и приводимой при этом аргументации очевидна.
Доведенная до абсурда идея "единоличного правопреемства" России от СССР, с
пропагандой которой выступает ряд патриотично настроенных российских
политиков, неизбежно заводит в правовой тупик.
В конечном итоге призывать к акциям "публичного покаяния" нужно сегодня не
Россию. Не она владеет территориями, отошедшими к Советскому Союзу в
результате "преступного сговора двух диктаторов". И если руководители
прибалтийских государств, Украины, Молдавии и Белоруссии все же сочтут для
себя необходимым и возможным встать на этот скользкий путь, ведущий в
никуда, они, по крайней мере, обязаны перед народами своих стран сделать
это, опираясь, в частности, не на досужие домыслы фальсификаторов истории, а
на рассекреченные и официально опубликованные документы из российских
архивов, аутентичность которых должна быть установлена достоверно.
Пора ставить жирную точку в этой загадочной истории с секретными
протоколами. Если они реально существуют - обнародуйте их в строгом
соответствии с определенным законом порядком опубликования
внешнеполитических актов Российского государства и несите при этом всю
полноту ответственности за этот шаг. Если же есть обоснованные сомнения (а
их, на мой взгляд, более чем достаточно), нужно привлечь авторитет депутатов
российского парламента и опыт действительно уважаемых и политически
неангажированных специалистов различного профиля для определения подлинности
материалов и выяснения всех обстоятельств, связанных с их появлением на
свет.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	08.05.2005 21:40:43

"Известия": "Надо просто понять, что фактически число потерь гораздо выше" (*+)

---

КОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ...

[ 12:40 06.05.05 ]



http://www.izvestia.ru/victory/article1712121

Сколько человек наша страна потеряла в Великой Отечественной, если
суммировать военные потери и потери среди гражданского населения? Последние
годы некоторые историки говорят о 43 миллионах погибших. Официальная цифра
меньше - 26-27 миллионов. Старшее поколение помнит знаменитые "20
миллионов" - так говорил Хрущев. А в феврале 1948-го Сталин оценил потери в
7 миллионов. "Известия" попытались разобраться - отчего такой разброс цифр?
Как выяснилось, сложнее всего подсчитать потери гражданского населения. С
военными потерями тоже путаница. Разница в цифрах армейских потерь
объясняется в первую очередь тем, что считали эти потери по-разному. У
каждой из приведенных ниже методик подсчета, использованных различными
историками, свои плюсы и свои минусы. И, естественно, свой результат.
Методика "армейская". 8 млн 600 тыс. погибших

Эта цифра считается официальной - на ней настаивает Министерство обороны
России. Она получена в результате обработки всех данных, которые
пересылались в Москву с фронтов во время войны.

Как объяснил корреспонденту "Известий" начальник военно-мемориального центра
Минобороны генерал-майор Александр Кирилин, каждые три дня командир роты
подавал донесение в штаб батальона о том, сколько человек у него погибло (с
указанием полных данных и приложением карты места захоронения). Батальон
обобщал данные рот, в полку сводились данные батальонов, они передавались в
дивизию - и так далее, вплоть до штаба корпуса или армии. Оттуда сводки шли
в штаб фронта, который каждые две недели направлял общую цифру в Москву.
Сегодня все эти материалы находятся в Центральном архиве Министерства
обороны, где на каждого погибшего заведена учетная карточка.

То есть арифметика: сплюсовали сводки погибших, прибавили тех, кто не
вернулся из плена, тут вычли, там прибавили - вышли на цифру, примерно
равную 8 млн 600 тыс.

Эту методику можно назвать "армейской" - ее использовали Генштаб и Академия
военных наук. В итогах подсчета примерно сошлись. Но даже сами военные
соглашаются, что простой способ сложения-вычитания не может гарантировать
точного результата. Слишком много неизвестных величин оказывается в числе
слагаемых.

Вспомнить хотя бы про страшные "котлы" первого периода войны. Штаб дивизии
дал сводку - а назавтра сам оказался в окружении и новой сводки уже не
передаст. При этом в окружении - тысячи и тысячи красноармейцев. Как
проследить их судьбу? Кто погиб, кто оказался в плену, кто ушел в партизаны,
кто растворился, "кося" под местного жителя, кто пробился к своим? Лишь
задним числом, исходя из списков части, можно вывести некое приблизительное
число "пропавших без вести", не зная, какой конкретно боец остался жив, а
какой погиб. Учитывая масштабы войны, погрешность вырастает до сотен тысяч,
до миллионов. Тем не менее "армейские" историки считают, что надежнее
методики нет, что прочие слишком часто оборачиваются жонглированием цифрами.

"Прочие" - это методики экстраполяций. Их предлагают "штатские" историки.
Они исходят из того, что, коль вариант сложения-вычитания ненадежен, нужно
искать альтернативы. Сами по себе экстраполяции - что-то вроде метода барона
Кювье: по позвонку реконструируется скелет динозавра. Результаты получаются
различные, но именно так появляются выкладки, вызывающие шум. Пример - цифры
Бориса Соколова.

Методика Соколова. 26,4-26,9 млн погибших

Историк Борис Соколов объясняет, как был получен его результат.

- За основу подсчета я взял статью Д. Волкогонова <Мы победили благодаря
бесчеловечной системе> (там приведена помесячная разбивка безвозвратных
потерь Красной Армии за 1942 год) и книгу бывшего начальника Лечсанупра
Красной Армии Е. Смирнова, где приведена помесячная статистика потерь за все
годы войны ранеными. Если предположить, что количество убитых примерно прямо
пропорционально количеству раненых, то, взяв за основу ноябрь 1942 года
(когда число попавших в плен было минимальным), можно оценить потери за всю
войну. У меня получилось 22,4-22,9 млн - если включать небоевые потери в
частях. Добавил 4 млн умерших военнопленных, и получилась цифра 26,4-26,9
млн человек. Погрешность составляет примерно 5 млн человек.

Все специалисты, которых мы опрашивали, считают цифру Соколова завышенной.
Главная претензия к самой методике - насколько корректно результаты одного
месяца равномерно экстраполировать на весь период войны? Это вообще
уязвимость подобных исчислений: вспоминая барона Кювье - что брать за
позвонок?

Добавим, что Соколовым выведена еще одна нашумевшая цифра, упомянутая выше:
совокупные потери СССР во время войны - 43,3 млн человек.

Методика картотечная. 13,85 млн погибших

Как уже говорилось выше, в Подольске, в Центральном архиве Министерства
обороны хранятся персональные карточки погибших солдат и офицеров. Их там,
по словам того же генерала Кирилина, 15 млн. Немалая часть имен была
установлена во время подворового опроса, проведенного в 1948-1949 годах
военкоматами. (Работники военкоматов просто ходили от дома к дому и выясняли
имена погибших). Серьезное подспорье - переданные нам американцами вскоре
после войны две картотеки WAST (справочной службы вермахта) - на
военнопленных-офицеров и на военнопленных-солдат. 15 млн - серьезная цифра,
она на 7 млн превышает ту, которая выходит при прямом подсчете потерь. Но,
по словам генерала Кирилина, из-за схожести фамилий, ошибок писарей и других
неточностей очень часто на одного человека заводилось по нескольку карточек
(иногда до 10).

Тем не менее обработка сводной картотеки персональных потерь - перспективный
путь. Этот способ опробовал, например, военный историк и архивист Сергей
Ильенков. Он вел побуквенный анализ карточек: условно говоря, сначала
считаем фамилии на "А", потом на "Б" - и далее. Процесс оказался невероятно
трудоемким, работа завершена не была, но экстраполяция полученных
результатов на весь "массив информации" дала цифру 13,85 млн. Так это или не
так - станет ясно после окончательной обработки картотеки и создания
компьютеризированного банка данных.

Немецкая методика

Немцы тоже считали свои фронтовые потери разными методами. Авторитетной в
Германии признается методика военного историка Рюдигера Оверманса. Он сделал
выборки из двух массивов информации - списочного состава воевавших частей
(вермахта, СС, люфтваффе, кригсмарине и т.д.) и погибших из тех же
категорий. Высчитал, сколько процентов от каждой из категорий приходится на
потери, и уже из этого вывел свою примерную оценку немецких безвозвратных
потерь - 5,3 млн человек. О плюсах и минусах "немецкого счета" судить
трудно, у нас методика Оверманса не применялась.

В материале приведены, разумеется, не все имеющиеся варианты подсчета. Кроме
того, мы сознательно не касались тех, которые "завязаны" на исчислении
сугубо демографических потерь, включающих потери и мирного населения.

* * *

Историк Павел ПОЛЯН:

- Точную цифру армейских потерь (как и потерь мирного населения) установить
невозможно. Пора привыкать пользоваться <вилкой> - от соколовских цифр и до
армейских или ильенковских. Истина где-то посередине. Но стремиться ее
узнать необходимо. И для истории, и для осознания подлинной цены нашей
Победы. Слишком многое списывается на сам факт, что войну-то мы выиграли, а
остальное - вопрос второстепенный. Но равнодушие к солдатской смерти
перетекает в равнодушие к солдатской жизни (вспомните начало первой
чеченской). И еще... В Отечественную был в ходу неофициальный лозунг:
"Русские бабы новых нарожают!" Так вот - не нарожали (и тем более не
нарожают сейчас). Демографические последствия войны волнами накрывают нас до
сих пор. В сочетании с другими демографическими проблемами они оборачиваются
то нехваткой или избытком школ и детсадов, то трудностями призыва в армию,
то неизбежностью привлечения в страну рабочих рук со стороны.

Академик Юрий Поляков: "Точную цифру потерь мы не узнаем никогда"

Академик Российской академии наук Юрий Александрович ПОЛЯКОВ - председатель
научного совета РАН по исторической демографии и исторической географии.
Он - очевидец и участник всех дискуссий по выяснению числа наших потерь в
Великой Отечественной войне.

Цифры обоснованные и цифры реальные

- Юрий Александрович, когда Сталин говорил о 7 миллионах - он кривил душой
или объективно не знал истинной картины?

- Кривил душой. Ну что вы! Он не мог не знать, что потери намного превышают
семь миллионов. К Верховному стекались данные от командующих фронтами - то
есть порядок цифр по армии он представлял. Потери мирного населения? Но "7
миллионов" прозвучало в феврале 1949 года. Как раз шла подготовка к первым
послевоенным выборам в Верховный Совет СССР, только что уточнялись списки
избирателей - то есть прошла масштабная учетно-статистическая операция.

Психологически ход тоже в его логике. Вспомним историю с переписью 1937
года. Сталин прогнозировал, что население страны - порядка 180 млн, перепись
же показала - 162 млн: сказались последствия Гражданской войны, голода
1921-1922 и 1933 годов. И перепись назвали вредительской, все цифры
засекретили, а руководителей ЦУНХУ (Центрального управления
народнохозяйственного учета) расстреляли. В январе 1939 года прошла новая
перепись, ее результаты уже подгонялись под нужные. Но к этому факту мы еще
вернемся.

- Хрущевские "20 миллионов". Откуда они?

- Нелепость цифры "7 миллионов" была очевидна. Работали комиссии - научные,
Генерального штаба... Почему Хрущев сказал именно про "20 миллионов"? Не
знаю. Возможно, исходил из итогов переписи 1959 года. Возможно, это просто
число, которое удалось установить на тот момент. Не забывайте, компьютеры
появились недавно, а до этого сам процесс подсчета был невероятно медленным.
Но сама цифра была красивая, круглая, вот и стала надолго "официозной".

- 27 миллионов - это уже цифра времен перестройки...

- Не совсем так. Могу показать научные публикации конца 1960-х, где она уже
называлась. Другое дело, что наши руководители все равно твердили про "20
миллионов".

Сегодня, считаю, мы должны говорить о 26-27 млн погибших, из которых 8,6
млн - потери действующей армии, остальное - мирное население. Это цифры
обоснованные, они выведены на основании документов или исчислены по
признанным методикам. Другое дело, что "обоснованные" и "точные" - разные
понятия. Точное число потерь мы не узнаем НИКОГДА.

Статистика блокадного Ленинграда

- Никогда, потому что война - слишком сложное явление. Слишком многое
переплетено. Слишком многое остается неясным до сих пор. Слишком долго
вопрос о потерях был заложником политики.

Вот конкретный пример - Ленинградская блокада. Много лет считалось, что
число ее жертв (говорю про мирное население) - около 600 тысяч человек.
Цифра выводилась путем простого опроса вернувшихся в город после снятия
блокады и сравнения с числом предвоенного населения. В начале 1960-х в
"Вопросах истории" появилась статья, где на основании новых материалов
приводились другие выкладки - около 800 тысяч. Эту цифру поддержал маршал
Жуков. Но резко воспротивился Павлов, нарком продовольствия при Сталине: он
отвечал за снабжение Ленинграда, в его интересах было доказать, что число
умерших от голода как можно меньше. Павлов был еще в силе, обладал большими
связями. Научный спор попал в зависимость от того, чей политический вес
больше.

- И чем закончилось?

- Сегодня признанная цифра блокадных потерь - 700-800 тысяч. Английский
журналист Александр Верт округлял до миллиона - и его не обвиняют в
преувеличениях. Слишком многое неизвестно. В городе продолжался призыв в
армию. Надевших форму надо вычитать из числа мирных жителей - но сколько
призвали? Продолжалась эвакуация населения - сколько смогли вывезти? И так
далее...

Сложение и вычитание 1939 года

- А почему, высчитывая наши общие потери, нельзя просто сравнить количество
населения до войны и после?

- Потому что "до" и "после" - тоже некорректные понятия. Казалось бы, точка
отсчета - перепись января 1939 года. По ней население СССР - 170,2 млн. Но я
уже говорил: перепись фальсифицировалась. В опубликованной ныне секретной
переписке тогдашнего начальника ЦУНХУ Саутина называлась полученная реально
цифра - 167,3 млн. Зная характер фальсификаций, делаем определенную
поправку: в итоге выходит 167,6 млн. Но почти три миллиона уже под вопросом!

Дальше вспоминаем историю. 1 сентября 1939 года - начало Второй мировой
войны. Красная Армия выступает на запад. В состав СССР входят Западная
Белоруссия и Западная Украина (позднее - Литва, Латвия, Эстония, Бессарабия,
Северная Буковина). Считается, что население СССР увеличилось еще на 23
миллиона человек (хотя цифра спорная). Однако параллельно из Польши к нам
бежит масса народу. Евреи, спасающиеся от геноцида. Беженцы-поляки.
Коммунисты, люди, политически ориентированные на СССР. Сколько прибыло "на
круг"? Говорить можно лишь приблизительно.

При этом вскоре на присоединенных землях начинаются массовые аресты,
депортации местной буржуазии, чиновников, полицейских, польских осадников.
Какой-то процент из них был расстрелян. Какой?

Не забудем: одновременно в Германию идет выезд местных фолькдойче ("рижские
немцы", бессарабские колонисты и т.д.). Это - сотни тысяч человек. Тоже
минусуем... Вычитаем и наши потери в финской войне (ноябрь 1939-го - март
1940 года). И получается, что мы не знаем точного ответа на простой вопрос:
сколько народу проживало в СССР на 22 июня 1941 года?

Идем дальше. Войну пока оставляем за скобками. Но кто сегодня помнит про
обмены населением? Например, в 1944 году литовские поляки были переселены в
Польшу, а польские литовцы - в Литву (и стали гражданами СССР). С Западной
Украины уходили поляки, из Польши - украинцы. В 1945 году Польше был передан
Белосток с окружающими территориями... В результате всех этих операций
населения больше убыло или прибыло? Мне лично ответ неизвестен.

Солдатская кровь

- Насколько можно доверять цифрам Минобороны: потери Вооруженных сил во
время Великой Отечественной - 8,6 млн?

- Я доверяю. Базовая, задокументированная цифра. Выведена на основе отчетов,
поступавших с фронтов в Ставку. Серьезные, знающие люди (генштабовская
комиссия генерала Кривошеева) изучали их, сверяли со списочным составом
частей. Но...

Насколько вообще достоверна тогдашняя отчетность? Окружения, высчитанные с
опозданием очень условные цифры потерь - это само собой. Однако кроме
того... Известно: многие командиры (в том числе высокого ранга), докладывая
о потерях, иногда занижали цифры (доказывая воинское мастерство), иногда
завышали - чтобы получить на свои части дополнительное снабжение. Кто?
Когда? Насколько? Уже не выяснишь... Пленные. Тоже масса вопросов. Наконец
выведено число взятых в плен, умерших в плену. Но как высчитать число
бежавших? Отпущенных? Ведь в 41-м году немцы взяли столько наших солдат, что
не знали, что с ними делать, и многих отпускали. Называется цифра - до 800
тысяч человек. Можно ли ей верить?

- Какие данные в военной отчетности до сих пор засекречены?

- Не знаю, говорить ли тут о секретности - но я, например, никак не могу
выяснить число дезертиров из Советской Армии. А оно должно быть велико.
Допускаю, что до миллиона человек.

Под колесом войны

- В номерах "Известий" военных и послевоенных лет я часто встречаю отчеты
Чрезвычайных государственных комиссий по расследованию гитлеровских
злодеяний. Из них догадываешься, как вычислялось число жертв в массовых
захоронениях - в лагерях военнопленных, на местах немецких расстрелов... Вот
огромный ров... Понятно, что вскрывать его и пересчитывать каждый череп
невозможно. Закладывались шурфы, по обнаруженным останкам определялась
плотность захоронения, потом брался его размер - и выводилась примерная
цифра.

- Что ж, хоть какой-то подсчет. Ведь статистика потерь среди мирного
населения уязвима именно тем, что жертвы часто никак не фиксировались. Немцы
бомбят город. Сколько погибло? Не до подсчетов. Через два дня немцы этот
город берут. Все - про погибших при бомбежке никто не вспомнит. Или -
деревня без конца переходит из рук в руки. После каждого боя мы считаем
своих убитых, немцы - своих. Но кто посчитает погибших местных жителей? В
конце концов, кто сегодня скажет, сколько народа умерло на оккупированных
территориях от болезней, от недоедания? Говоря о жертвах среди мирного
населения, мы вспоминаем расстрелы, сожженные деревни... А ведь количество
тех, кто просто умер от невыносимой жизни, кто не пережил потрясений, у кого
не выдержало сердце от горестных известий, кто оказался без медицинской
помощи, не меньше!

Вся статистика потерь в зоне оккупации чрезвычайно затруднена. Яснее - по
территориям, не захваченным немцами (хотя одна лишь эвакуация напрочь
перетасовала "демографическую колоду"). Сохранилась продовольственная
отчетность, фиксировались похороны и рождения... Но и то - сейчас, например,
идет большой спор о количестве умерших от голода в нашем тылу.

Последний подсчет

- Правильно ли я вас понял, Юрий Александрович: 27 миллионов - цифра
неокончательная, и лет через десять появится новая?

- Да бросьте вы... Никто через десять лет считать не будет. Надо
остановиться на нынешней цифре и прекратить дискуссию - просто понимая, что
фактически число потерь гораздо выше.

Поверьте - я уже пожилой человек и знаю что говорю. Мы сейчас торжественно
отметим 60-летие Победы. Это последний праздник поколения фронтовиков. А
через десять лет накатят новые проблемы, и уже мало кого будет волновать -
какую же цену мы тогда заплатили.

Сергей НЕХАМКИН, Тимур АРХАНГЕЛЬСКИЙ

---

От	Руслан
К	Георгий (08.05.2005 21:40:43)
Дата	18.05.2005 12:05:22

Вам надо просто нам (нахамкиным и архангельским ) поверить! что вы лохи

---

А мы умные. Давайте нам свои денежки...

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	08.05.2005 21:33:26

Наталья Серова. День Победы: как у нас отнимают Главный Праздник (*+)

---

Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050506_ser.html

Суд над победителями
День Победы: как у нас отнимают Главный Праздник

Наталья Серова

Дата публикации: 6 Мая 2005

Право на торжество

Он брал Берлин, он правда брал Берлин
Александр Галич

Консолидированную атаку на Россию накануне празднования 60-летия Победы над
фашисткой Германией, предпринятую отдельными политиками, публицистами и
политическими организациями, а также руководством стран Прибалтики и частью
западного политического истеблишмента во главе с Дж. Бушем, можно с полным
основанием квалифицировать не только как переписывание истории, ни и как
попытку подкорректировать самосознание народа России и размыть ее
суверенитет.
В дело идет все:

- очевидные и давно квалифицированные как "преступления" действия советского
руководства, такие как Пакт Молотова-Риббентропа и дополняющий его секретный
Протокол, расстрел польских офицеров под Катынью и репрессии на
освобожденных территориях;
- неоднозначные с юридической точки зрения присоединения территорий и
изменения границ, попытки защитить геополитические интересы СССР по
окончании Второй мировой войны;
- жестокость советских солдат по отношению к местному населению, особенно на
территории Германии, которая каралась, зачастую по личным распоряжениям
Сталина, расстрелами;
- приказ ? 227, более известный под названием "Ни шагу назад!", штрафные
батальоны и заградотряды, огромные потери, которые понес Советский Союз, и
пр.

Отвечать на все это как-то даже не хочется, поскольку в нашей стране об этом
всем давно все известно, также как известно и то, что, понеся огромные
потери, СССР отстоял свою независимость, освободил всю Восточную и
значительную часть Центральной Европы и спас миллионы жизней, во всяком
случае в тех странах, территории которые рассматривались руководством Рейха
как "жизненное пространство".
В дальнейшем советское руководство, отстаивая геополитические интересы
Союза, наломало много дров и добилось таки того, что население не только
стран "социалистического лагеря" и Прибалтики, но и самого Союза
возненавидело коммунистическую демагогию, при первой возможности с
готовностью отреклось от надоевших социалистических ценностей и дружно
развернулось на Запад.
В итоге Россия, ставшая правопреемницей Союза, потеряла не только все то,
что было достигнуто по итогам Второй мировой войны, но и свои окраины,
некогда входившие в состав царской России.
В сущности, эти плачевные результаты можно рассматривать как возмездие за
преступления, ранее совершенные царским и большевистским режимами, или, если
угодно, как торжество исторической справедливости.
Однако из всех этих старых преступлений, недавних потерь и прочих неудач
последнего времени никак не следует, что Россия не имеет права торжественно
и не оглядываясь ни на кого отметить День Победы, который уже 60 лет
является праздником, безусловно признаваемым как ее населением, так и
властью.

Два "преступных проекта"

Германия и Англия являются двумя столпами европейского мира и главными
опорами против коммунизма...
Наверное, можно будет найти решение, приемлемое для всех, кроме России.
Невилл Чемберлен, сентябрь 1938 года

Один из наиболее настойчиво внедряемых в общественной сознание мифов
сводится к достаточно простой истории о том, как два преступных режима -
гитлеровский и сталинский, стремясь установить свое господство над Европой,
а возможно, и над всем миром, затеяли на территории цивилизованной Европы
кровавую бойню, а высадившиеся в Нормандии войска США и Великобритании
спасли мир от казавшейся неминуемой катастрофы, и Западную Европу - от
"коммунистического нашествия". А вот некоторым странам Центральной Европы и
Прибалтики не повезло: они попали во власть кровавого тирана Сталина, и
теперь России следует публично раскаяться за все свои злодеяния, подобно
тому, как это сделала Германия.
Интересно, что адепты этого тренда даже не дают себе труда проанализировать
разницу между двумя "преступными проектами" - сталинским и гитлеровским,
которые, как известно, базировались на принципиально разных идеологиях.
Концепт Гитлера состоял не только из идеи национал-социализма (не путать с
тезисом о возможности построения социализма в одном отдельно взятом
государстве - последние события подтвердили, что это невозможно), но и из
набора догматических утверждений, вроде превосходства немецкой нации, ее
права на дополнительное "жизненное пространство", и градации всех прочих
народов на тех, кто имеет право на существование - первая категория, тех,
кто подлежит частичному искоренению и эксплуатации - вторая категория, и
обреченных на полное уничтожение - третья категория.
Заметим, что население стран Прибалтика, т. е. государств, особенно яростно
требующих "исторической справедливости", согласно этому "табелю о рангах",
принадлежало к первой категории, чего не скажешь о России, Украине,
Белоруссии или о Польше, которая может на основании личных впечатлений
судить о разнице между фашистской и советской оккупациями.
А разница эта прямо вытекает из различий между концептом Гитлера и советской
идеологией, в основе которой лежали идеи классовой борьбы и пролетарской
солидарности трудящихся. Т.е. речи о тотальной зачистке каких-либо народов и
близко не было, что, впрочем, не исключало репрессий в отношении отдельных
народов, но репрессий, а не поголовного уничтожения.
Т.е., как теперь говорят, "почувствуйте разницу" между газовой печью и
сталинским лагерем или ссылкой на поселение в малопригодные для жизни
районы.
Что касается выдающейся роли союзников в разгроме фашистской Германии и
освобождении Европы, то тут на первом месте стоит стремление защитить единую
семью европейских народов от "русского варварства" - главная доминанта
политики цивилизованного Запада в отношении России, начиная со времен
Тридцатилетней войны и до сегодняшнего дня включительно.
Впрочем, во время Второй мировой войны это стремление зачастую принимало
особо извращенные формы.
Вот, например, чем занимался в августе 1941 года, т. е. за четыре месяца до
нападения Японии на Перл Харбор, американский Совет по внешним сношениям,
работавший в тесном контакте с Госдепартаментом над стратегией США в сфере
международной политики.
На заседании, тема которого может шокировать сама по себе - "Вопросы
американской политики, касающейся нацистско-большевистской войны",
обсуждались три варианта исхода войны в Европе:

- если большевистский режим сохранится;
- если большевистский режим падет;
- если после падения большевистского режима будет установлен режим
сотрудничества с Германией.

Выкладки этого документа из Архива Внешней Политики Российской Федерации
поражают своим геополитическим цинизмом, однако наиболее полное
представление о направлении мыслей американских стратегов можно получить,
ознакомившись с выводами, сделанными во время этого "мозгового штурма":
"Военный результат этой войны не только решит судьбу большевистского режима
(заметим, что о судьбе гитлеровской Германии речь не идет); он может
обусловить огромный процесс перегруппировки сил от Богемии до Гималаев и
Персидского залива (т. е. речь все-таки идет о разгроме СССР). Страницы
истории открываются вновь, краски снова льются на карты" (а вот это
по-настоящему круто - чувствуется азарт мирового демиурга).
Ключ к этому лежит в реорганизации Восточной Европы, в создании буферной
зоны между тевтонами и славянами (ранее обсуждался вопрос о том, "стоит ли
США по примеру Гитлера санкционировать массовое переселение народов" для
создания этой самой буферной зоны). В интересах Америки направить свои
усилия на конструктивное решение этой проблемы, если только желательно
предотвратить повторение войны" (тоже весьма симптоматично: новая война,
оказывается, может быть и желательной, раз уж тут такие дела - страницы
истории открываются, краски льются на карты...).
Или - если вернуться в Европу, где воображение политиков был ограничено
одним континентом, - лидер союзной Великобритании, партнер Сталина по
переговорам в Тегеране и Ялте Уинстон Черчилль осенью 1942 года, когда
гитлеровские войска заняли всю Украину и вели бои на подступах к Волге,
вдруг разражается почти страстной тирадой о любви к Европе:
"Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе... Произошла бы страшная
катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость
древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я
верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как
единое целое... Я обращаю свои взоры к созданию объединенной Европы".
Т.е. осенью 1942 года Черчилль, похоже, решил, что все: игра сделана, и
пора, следуя по стопам Чемберлена, договариваться с Гитлером, строить вместе
с ним "объединенную Европу" и сохранять "культуру древних европейских
государств", и черт с ними, с этими евреями, славянами, цыганами и прочими
неполноценными народами.
А также с японцами, на которых три года спустя испытали действие атомных
бомб.
И теперь эти же люди, вернее, правопреемники этих людей рассказывают нам о
гуманизме, правах человека и прочих общечеловеческих ценностях....
Что касается реального вклада второго фронта в разгром фашистской Германии,
то тут лучше обратиться к цифрам, которые не зависят ни от идеологии, ни от
геополитических интересов. И подобно тому как двадцатимиллионные потери
Советского Союза однозначно свидетельствуют не только о героизме советских
людей, но и о стратегических просчетах Сталина и его готовности платить за
победу любую цену, так и данные о потерях гитлеровской Германии на восточном
и западном фронтах демонстрируют разницу между тем, что реально сделала для
победы Красная Армия и что - союзники.
Оставив за скобками тот факт, что до июня 1944 года СССР один воевал с
Германией в Европе, заметим, что 85% всех фашистских дивизий воевали на
Восточном фронте и 75% всей боевой техники фашисткой Германии было
уничтожено Красной Армией. На заключительном этапе войны, т. е. после
высадки союзников в Нормандии, советские войска разгромили 607 немецких
дивизий, союзники - 176.

Не дождетесь!

Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло -
И оно свои тайны отдаст

Владимир Высоцкий

На фоне всех этих исторических кульбитов и очевидных геополитических
поражений последнего времени становится понятным настойчивое стремление
российского руководства не только торжественно отметить 60-летие победы над
фашистской Германией - так было всякий раз, когда речь шла о круглой дате,
но и превратить этот праздник в демонстрацию величия России, которая, став
правопреемницей Союза, унаследовала, как выясняется, не только ее долги и
ракеты, но и историческую память.
А вот стремление этот праздник испортить - причем именно сейчас, а не в
1985-м, 1995-м или в 2000-м, - невозможно объяснить, не прибегая к
конспирологии. Действительно, если бы от России на самом деле хотели
извинений и покаяния, так их надо было требовать на заре перестройки - тогда
обновленный Союз был готов приносить извинения за все, что наворотили его
бывшие правители. И надо признать, что Союз уже извинялся и за Польшу, и за
Венгрии, и за Чехословакию.
Да и перед прибалтами фактически извинился и отпустил их на все четыре
стороны - раньше всех, еще до распада Союза. Впрочем, во времена Горбачева и
Ельцина слово "оккупация" не звучало столь настойчиво, да и странным
казалось иметь претензии к России, президент которой вполне однозначно
поддержал стремление прибалтийских стран добиться отделения еще в декабре
1990-го, когда его собственное положение было не особенно прочным.
А потом, во время августовского путча 1991 года, именно москвичи да
Верховный Совет РФ, т. е. те же россияне вышли на защиту свободы, в то время
как прибалты, западенцы и прочие свободолюбивые жители союзных республик
тихо отсиживались по домам и ждали, чем все это кончится.
Тут то оно и кончилось, довыступались "За вашу и нашу свободу!".
И тем не менее хочется спросить, зачем (или почему) накануне Праздника
Победы с Запада от России требуют покаяния, а с Юга - грозят терактами и
обещают устроить 9 мая большой фейерверк, причем не только в Москве или на
Северном Кавказе - как это бывало и раньше, но и в городах Урала, и Сибири.
Да и вообще, как-то уж больно подозрительно это выглядит - так дружно всем
миром, и с явным желанием унизить, еще раз унизить и еще больше унизить.
Еще вызывает удивление то сладострастное удовольствие, с которым некоторые
российские СМИ старательно собирают и подробно пересказывают все гадости,
которые рассыпаны по иностранной прессе, а также антироссийские комментарии
"хорошо известных в узких кругах" политиков и так называемых общественных
деятелей.
Очень хочется "наехать", но боятся, что ли? Все-таки почти в каждой
российской семье действительно помнят о тех, кто воевал или погиб во время
Великой Отечественной войны.
Между тем вся эта информационная кампания, проводимая, на первый взгляд, под
лозунгом "разоблачения злодеяний сталинского режима", на деле почему-то
оказывается адресованной современной России, которая уже давно отчитала все
эти грехи на коллективной исповеди.
Впрочем, "отчитали" те, кто постарше, они все это помнят и, в общем,
понимают, а вот молодые люди, учившие историю по учебникам, написанным в
рамках освоения грантов, зачастую не могут ответить на вопрос, кто победил в
Гражданской войне [1], но зато точно знают, что определяющую роль в победе
над фашизмом сыграли союзники, ведь "война кончилась через год после их
высадки в Нормандии, а так бы еще воевали и воевали, и не известно, чем бы
дело кончилось"[2].
Такую информационную атаку, да еще приправленную постоянно повторяемыми
рассуждениями о том, что "патриотизм является последним прибежищем
негодяев", трудно - даже если в ответ рискуешь получить клеймо
"сталиниста" - квалифицировать иначе, как "идеологическую диверсию",
нацеленную на разрушение национального самосознания и размывание
государственного суверенитета.
А вот как сопротивляться этой атаке, совершенно непонятно, тем более, что и
опереться-то, как представляется, не на что: сплошная мешанина из
глобализма, монетаризма, мондиализма и прочих символов всеобщности, которые
парят в холодном безвоздушном пространстве над блестящими упаковками
вульгарного примитивизма.
Разве что вспомнить про крепкие тылы в виде исторической памяти и почти
животного ощущения собственной самости, понимаемой не как отдельность
убогого индивида, но как уникальность и самостоятельность человека,
осознающего себя частью своего народа.
И тут надо сказать отдельное спасибо госпоже Вике-Фрейберг и всем прочим,
кто своими оскорбительными выпадами в адрес России заставляют ее вынырнуть
из полу-беспамятства и, снова окунувшись в дела минувших дней, вспомнить о
"гордости великороссов".
Прямо по Пушкину, который признавался: "Я презираю свое Отечество с головы
до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно".
Или еще, в письме к Чаадаеву: "Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг
себя; как литератора - меня раздражают, как человек с предрассудками - я
оскорблен, - но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы
переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории своих предков,
такой, какой нам Бог ее дал".

Примечания:

[1] Это не фигура речи. Дочка моих вполне интеллигентных друзей, которая
вполне успешно учится по всем предметам, задала этот вопрос своим родителям,
поскольку "объективная" подача материала на уроках истории не подразумевала
внесения ясности в этот вопрос.
[2] Это почти прямая цитата из рассуждения еще одного одиннадцатиклассника.


Сегодня / Культура / Колонки / Антологии / Новости электронных библиотек /
ВИФ / Архив / Авторы / Подписка / Карта / О нас / Поиск


© Содержание - Русский Журнал, 1997-2005. Условия перепечатки. Хостинг -
Телеком-Центр.

---

От	Георгий
К	Георгий (08.05.2005 20:41:49)
Дата	08.05.2005 21:31:41

Обыкновенный подлог или ложь о "беспрецедентных" людских потерях, как средство деморализации России (*+)

---

Русский Журнал / Обзоры /
www.russ.ru/culture/20050507_but.html

Обыкновенный подлог
Ложь о "беспрецедентных" людских потерях, как средство деморализации России

Ярослав Бутаков

Дата публикации: 7 Мая 2005

Стало священной традицией всякий раз при праздновании очередной годовщины
Великой Победы упоминать огромное количество людских потерь, понесённых
народами СССР во Второй Мировой войне. Число жертв - некая сакральная
величина, сомнения в которой если и допустимы, то, по общему мнению, только
в сторону увеличения. Неудивительно, что в последнее десятилетие сделалось
популярным возводить цифру жертв Великой Отечественной в несообразную
степень. Такие попытки предпринимаются со вполне определёнными целями:
обесценить значение Победы, придать ей черты поражения и национальной
трагедии, принизить моральный дух нации. Самое удивительное, что
общественное сознание оказывается вполне восприимчиво к подобным
мистификациям и охотно им верит. Цифры в 30, 40, 50 миллионов погибших
ложатся на подготовленную почву и испытывают весьма слабое сопротивление со
стороны историков, а массой людей встречаются просто на "ура". Особенно
заметно такое отношение со стороны поколения, пережившего войну.
Последнее, впрочем, психологически вполне объяснимо. Лично выстраданная
трагедия воспринимается как разрушение мира, как всеобщая гибель, как
подобие апокалипсиса, и с течением времени это трагическое ощущение прошлого
не притупляется, а, напротив, становится всё острее. В России нет семей, не
понесших потерь в ту войну. И гибель одного человека, многократно
помноженная на число его родных, близких и знакомых, в общенациональной
геометрической прогрессии выстраивается в картину гибели десятков миллионов.
Это закон психологии, чем в наглую и пользуются обесцениватели Победы.
Но это означает, что моральные итоги войны, действительно, неоднозначны.
Реальность многомиллионных потерь русского, украинского, белорусского и
других народов СССР за годы Великой Отечественной войны чёрной тенью легла
на национальное сознание, омрачая светлую память о Победе. Можно, не рискуя
впасть в преувеличение, утверждать: восприятие Победы через призму
величайшей трагедии в жизни наших народов духовно обессиливало СССР во время
другой войны - "холодной", готовя поражение в ней.
В первой половине ХХ века сходный процесс пережила Франция. В Первой мировой
войне погибло почти полтора миллиона французов, или каждый 27-й житель этой
страны. Относительные потери всех других держав, принимавших участие в войне
1914-18 гг., были меньше. 2 миллиона погибших немцев составляли меньший
процент от населения Германии. Потери России в той войне никогда уже точно
не смогут быть подсчитаны, а оценки разнятся от 700 тысяч до 3 миллионов. В
Российской Империи перед той войной жило больше 140 миллионов, поэтому даже
в самом худшем случае относительные потери России в Первой мировой всё равно
будут меньше немецких, а тем более французских.
Победа в Первой мировой войне досталась Франции слишком дорогой ценой. Между
этим фактом и тем, что именно Франция в 20-30-е годы прошлого века стала
мировой цитаделью пацифизма, можно и нужно усматривать прямую связь.
Французы были склонны рассматривать войну 1914-18 гг. как последнюю, после
которой должен наступить если не вечный, то очень продолжительный мир.
Совсем так же, как мы расценивали Великую Отечественную. И так же, как для
нас после 1941-45 гг., война для французов после 1918 года стала синонимом
национальной трагедии.
Боязнь снова подвергнуть свою страну такому же бедствию роковым образом
предопределила мышление и образ действий всей французской нации, а
особенно - её политической и военной элиты. Французские военные планы
накануне Второй мировой строились исключительно на оборонительной доктрине.
Многократно превосходя гитлеровскую Германию в вооружениях, Франция в
1938-39 гг. не сделала ни малейшего шага к тому, чтобы раздавить эту
очевидную угрозу своему существованию. Во Франции надеялись, что всё
обойдётся, даже, когда германские войска, образцово-показательно
разгромившие Польшу, стали сосредотачиваться на бельгийской границе. И когда
немецкие бронетанковые легионы ринулись через Арденны, доблестные
триумфаторы Первой мировой уже только дожидались удобного случая, чтобы
вытянуть лапки кверху. Победа отозвалась поражением.
В послевоенном Советском Союзе борьба за мир первоначально была всего лишь
удобным лозунгом, с помощью которого коммунистические лидеры пытались
воздействовать на левые круги в западных странах. Но с течением времени не
только население СССР, но и советское руководство попало в плен к
собственным идеологическим фетишам. Недопущение новой войны стало
представляться едва ли не целью всей советской политики - целью, ради
осуществления которой можно было бы даже пожертвовать насущными
национальными интересами. Страшилками, вроде того, что мировая термоядерная
война приведёт к уничтожению человечества, кремлёвские вожди, возможно,
думали испугать если не Соединённые Штаты, но какую-то часть западной
общественности. В конечном же счёте самыми напуганными оказались народы СССР
(в первую очередь - русский) и их руководители. Горбачёвское предательство
естественным образом выросло из привычного советского пацифизма.
Не последнюю роль в советской пацифистской пропаганде играл тезис о
многомиллионных потерях в годы Великой Отечественной. Официальная цифра этих
потерь устанавливалась долго. Сам Сталин, беседуя с Черчиллем во время
Потсдамской конференции, говорил о 5 миллионах погибших советских граждан.
Годом позже, в труде "О Великой Отечественной войне", Сталин назвал другое
число - 7 миллионов жертв. Эта цифра оставалась официальной до смерти вождя
и какое-то время после.
Есть свидетельства того, что по указанию Сталина был проведён негласный
подсчёт числа погибших. Трудно сказать, насколько он был точным, однако есть
основания думать, что те, кому была поручена данная работа, своей головой
отвечали перед вождём за её качество. Во всяком случае, партийное
руководство того времени, естественно не публично, а при разговорах в узком
кругу, придерживалось мнения, что СССР потерял в Великой Отечественной войне
около 15 миллионов человек.
Но уже в 1961 году Н.С.Хрущёв, опять же, правда, не публично, а в
дипломатической переписке, назвал другую цифру - 20 миллионов. При
праздновании 20-летия Победы в мае 1965 года Л.И.Брежнев на весь мир озвучил
сакральное число - "свыше 20 миллионов", и с тех пор данная величина надолго
приобрела статус догмата, без всяких попыток её уточнения.
В годы перестройки тема военных потерь, естественно, стала одной из самых
актуальных в <переосмыслении> нашей истории широкими общественными кругами.
Но именно идеологический вектор горбачёвской "гласности", ориентированный на
очернение светлых страниц нашего прошлого, препятствовал оглашению итогов
давно уже произведённых подсчётов. Этими подсчётами в течение многих лет
занималась комиссия Министерства обороны СССР. И когда в декабре 1988 года
тогдашний министр обороны маршал Д.Т.Язов направил в ЦК КПСС заключение
комиссии и проект постановления ЦК по поводу публикации её работ, стало
ясно, что правда о потерях вовсе не нужна партийному руководству. На одном
из заседаний Политбюро против публикации подсчётов, произведённых комиссией
Министерства обороны, резко выступил не кто иной, как Шеварднадзе.
В чём же дело? А в том, что комиссия выявила абсолютно точное число потерь
среди военнослужащих. Но это число не соотносилось с укоренившимися, вбитыми
многолетней пропагандой, представлениями о колоссальном количестве жертв
Великой Отечественной. Советские воружённые силы потеряли в той войне 8
миллионов 668 тысяч человек, включая сюда и умерших от ран, и не вернувшихся
из плена, и основную массу погибших партизан, поскольку большинство
партизанских отрядов формировалось из состава Красной Армии для диверсионных
спецопераций в тылу противника.
С мнением Шеварднадзе о том, что цифра потерь должна быть уточнена с учётом
потерь среди гражданского населения и только после этого доложена
общественности, согласились большинство членов Политбюро, и Горбачёв,
разумеется, был в их числе. Конечно, никакой серьёзной работы по уточнению
жертв гитлеровской оккупации проведено не было. Это не помешало Горбачёву на
праздновании 45-летия Победы в 1990 году назвать новое <сакральное> число -
27 миллионов, которое было на веру принято общественностью и не подверглось
никакому сомнению со стороны историков. Тем более, что большое число жертв
так было удобно поставить в вину тому же Сталину, который-де несёт главную
ответственность за неудачный первый этап войны.
О том, откуда взялись эти 27 миллионов, никто ни из историков, ни из
политиков, пока не дал внятного ответа. Но спекуляции о потерях начали
множиться, как вши на бомже. Историки, претендующие на серьёзность, стали
называть и другие цифры - 30 и более миллионов. Небезызвестный Б.Соколов,
автор многих популярных книг о войне, не скрывающий, впрочем, того, что
зарабатывает именно на очернении белого и обелении чёрного, в опусе,
специально посвящённом шельмованию памяти Г.К.Жукова ("Неизвестный Жуков:
портрет без ретуши". Минск, 2000), насчитал 46 миллионов погибших советских
людей в Великой Отечественной. Взяв за образец один частный пример
несоответствия между списочными и реальными потерями в одной из воинских
частей во время войны, он "проэкстраполировал" обнаруженную разницу на весь
масштаб потерь. Наука может отдыхать.
Несуразные цифры, вроде той, которую "высчитал" Соколов, выдумываются только
для того, чтобы показать: вот-де, как плохо по сравнению с цивилизованными
немцами (варианты: с западными людьми, с высшей расой), потерявшими всего 2
миллиона, воевали сталинские военачальники (варианты: "коммуняки",
"недоразвитые русские", "славянские недочеловеки" и т.д.). Идеологический
вектор завышения потерь СССР в Великой Отечественной войне проглядывает
совершенно явственно. Этот вектор направлен на дальнейшее разрушение того,
что ещё осталось от русской национальной гордости - от гордости за великое
прошлое России и от надежд на её великое будущее.
А какой всё-таки конкретно ценой досталась нам Победа? На этот вопрос не
рискнули открыто ответить даже авторы 4-томного совместного труда РАН и
Министерства обороны "Великая Отечественная война. 1941-1945" (М., 1998).
Однако, повторив ту же общую цифру "27 миллионов", они, тем не менее,
привели материал, позволяющий с некоторым приближением судить о масштабе
людских потерь СССР. Потери гражданского населения СССР авторы исчислили в
7,4 миллиона. Вместе с потерями среди военнослужащих это будет 16,1 миллиона
погибших граждан СССР - цифра, весьма близкая к негласному подсчёту,
проведённому по указанию Сталина, и, скорее всего, более точная, чем
брежневские "20 миллионов" и горбачёвско-шеварднадзко-яковлевские "27
миллионов".
А каковы потери Германии? Действительно ли солдаты и офицеры вермахта
воевали на порядок лучше наших? Рассматривая вопрос о соотношении потерь,
надо помнить, что кроме немцев, на Восточном фронте воевали ещё итальянцы,
румыны, венгры, хорваты, финны, а также сотни тысяч добровольцев из многих
европейских стран. В частях вермахта, особенно к концу войны, очень
многочисленны были так называемые "желающие помогать" - добровольцы из числа
советских военнопленных, использовавшиеся во всякого рода обслуживающем
персонале (немцы не могли положиться на них, как на бойцов). В отдельных
частях германской армии русские добровольцы составляли до половины личного
состава разных тыловых служб.
Авторы упомянутого академического издания считают: "Безвозвратные людские
потери вооружённых сил Германии на восточном фронте равны 7181,1 тыс.
военнослужащих, а вместе с союзниками... - 8649,3 тыс.". При всём том, что в
это число включены и те, кто попал в советский плен уже после капитуляции
Германии, следует помнить, что их было гораздо меньше, чем тех, кто сдался
англичанам и американцам - всего лишь 1,4 миллиона. Тем не менее, если в
советских военных потерях учитывать пленных, то, как справедливо отмечают
авторы всё того же 4-томника, "безвозвратные потери вооружённых сил СССР...
превышают потери противника в 1,3 раза". То есть почти один к одному!
Небольшая разница в пользу немцев образовалась, конечно, за счёт
катастрофического для нас 1941 года. В дальнейшем потери выровнялись и можно
смело сказать, что на завершающем этапе войны наши потери были меньше
немецких, хотя, конечно, временами наблюдались отклонения от общей тенденции
(например, во время штурма Берлина или других крепостных районов, что вполне
объяснимо).
Итак, воевали мы ничуть не хуже, и даже с учётом погибшего гражданского
населения наши потери вполне сопоставимы с немецкими (как считают авторы уже
не раз цитированного труда, в немецком тылу за годы войны от бомбёжек и
нацистского террора погибло 3,3 миллиона человек), а в процентах к населению
страны - будут даже меньше, чем у Германии! Кому же нужно изображать дело
так, будто война роковым образом подкосила русский народ?
Вряд ли многие из тех, кто высказывают сомнение в цифрах "1,5 миллиона жертв
геноцида армян" или "6 миллионов жертв холокоста", сомневаются в сакральном
числе "27 миллионов погибших русских в годы войны". Но почему нам надо
обязательно доказывать, будто мы, русские, многострадальнее евреев или
армян?! И чем больше мы это пытаемся доказать себе и всему миру, тем больше
нас презирают за это нытьё! Впрочем, себе, похоже, мы это уже доказали, ибо
слово "война" превратилось для нас в самый страшный жупел. "Лишь бы не было
войны!" - повторяют многие наши сограждане, у которых отняли и социальные
гарантии, и нажитые сбережения, и работу, и здоровье, а завтра, возможно,
отберут Родину (впрочем, у очень многих отняли и её).
Скорбь и боль по погибшим согражданам может превратиться в доминанту
национального сознания, как то, печальным стечением исторических
обстоятельств, и произошло у некоторых весьма достойных наций. Но такое
искалеченное национальное сознание уже не может являться фундаментом для
созидания державы. Скорбь свята, но упиваться ею можно только от
безысходности, для которой у нас нет оснований. Самым достойным памятником
16 миллионам наших соотечественников, павших в Великой Отечественной войне,
будет Великая Россия их и нашей мечты, за которую они отдали свои жизни.

---