Левые и права малых народов:
еще раз о Праве народов на самоопределение
Статья Александра Тарасова «Право народов на самоопределение как фундаментальный демократический принцип»1 заслуживает внимания широкого круга читателей. Тарасов, видная фигура среди российских «новых левых», выдвинул ясную, систематическую и оригинальную защиту ключевого политического принципа. В статье нет громких политических лозунгов, автор стремится убедить сомневающегося читателя силой фактов и аргументации. Союз КПРФ с русскими националистами уже не занимает место гегемона среди российской оппозиции, и поэтому сейчас, как никогда раньше, необходимо вести политический диалог с людьми, стоящими вне рядов этой коалиции и находящимися под влиянием иных идей. Статья Тарасова адресована таким людям, и она попадает в точку.
Левые в России часто обходят стороной обсуждение фундаментальных политических понятий и, следовательно, имеют тенденцию полагаться в этом отношении на работы советского периода. Когда в первой половине 1990-х годов коммуно-патриотическая оппозиция была массовым движением, левым группировкам проще было плыть в фарватере этого движения, находясь под влиянием его идеологии. Российские левые также не занимались и систематической критикой главных идейных предпосылок рыночников, как будто подразумевая, что эти идеи настолько неправильны, что нельзя даже принимать их всерьез. Статья Тарасова — приятное исключение2.
Мордовский национализм в Москве
Я был очень удивлен, когда недавно натолкнулся на другую работу того же Александра Тарасова, которая, кажется, противоречит всем доводам его собственной вышеупомянутой теоретической статьи.
На сайте Left.Ru рассказывается о том, как преподавательница Наталия Комарова (некогда прославившаяся организацией подпольных рок- и джаз-авангардных концертов и более известная как «Комета») сходила на московский концерт мордовской этнической группы «Торама», руководителем которой является Владимир Ромашкин — видная фигура мордовского молодежного националистического движения «Од вий». На концерте группа пела на «мордовском» языке, и Ромашкин общался со зрителями тоже на «мордовском» (как пишет Тарасов, «может, на эрзя, а может, на мокша, не знаю»)3. Комарову обидело то, что группа отказалась говорить по-русски, и она разместила статейку об этом в Интернете: «Это мы, русские, окончательно потеряли всякое чувство собственного достоинства, раз позволяем в центре столицы России представителям малых наций, входящих в ее состав, демонстративно не говорить на государственном языке и жонглировать национальными российскими символами. Я понимаю комплексы малых наций. Я понимаю, что мы, русские, сильные — значит спокойные и терпимые. Но что-то в этот вечер я не желала быть ни сильной, ни терпимой к откровенному мелкотравчатому националистическому хамству наших гостей из Мордовии».
Издеваясь над «великой самобытной национальной культурой» малых народов России (в том числе башкирского, татарского и мордовского), Комарова обливает презрением их национализм: «Про флаги свои не забудьте, президентов и гимны обязательно заимейте и, главное, русский язык категорически запретите в своей сельской школе преподавать. Чтобы быть еще самобытней и ближе к корням. Совсем близко. На уровне мусора на земле»4.
В свою очередь мордвины потом яростно отвечали Комаровой. Судя по ее собственному рассказу, нападки на нее были грубыми, ей угрожали расправой и назвали фашисткой5.
И Тарасов встает на защиту Комаровой. О концерте «Торамы» он пишет: «Замечательная история! Приезжали к нам в Москву разные “звезды” — даже с других континентов — и даже не говорящие совсем по-русски считали своим долгом выучить хотя бы пару русских фраз и их со сцены сказать. Элементарная вежливость. А уж “этнической” группе сам бог велел все подробно разъяснять: чтобы публика поняла как можно больше и как можно лучше. А тут такая команда из Саранска… Комета (Комарова. — Д. К.) поняла произошедшее так, как и следовало понимать: как намеренное оскорбление русских, то есть как националистическую провокацию» (курсив мой. — Д. К.). Тарасов утверждает, что правые в России тихо поддерживают мордовский национализм потому, что стремятся создать вторую Чечню и погреть руки на новой войне: «Поволжье для этого — самое подходящее после Северного Кавказа место».
Если опустить довольно сомнительное утверждение, будто причины войны в Чечне сводятся к созданию «черного рынка» коррумпированными бюрократами, то такая позиция Тарасова ставит два существенных вопроса:
1. Если левые в России поддерживают право на самоопределение Чечни, почему не поддержать такое же право Мордовии? И вообще, в каких случаях применять это право и в каких нет?
2. Являются ли мордовский национализм и русский национализм одинаково одиозными? И вообще, каким должно быть отношение русских левых к национализму малых народов Российской Федерации?
Национализм малых народов
Казалось бы, странное противоречие: Тарасов защищает право чеченцев на самоопределение, но претензии мордвинов отделиться от России его обижают? Может быть, ключ к пониманию его дает Комарова, когда утверждает, что, во-первых, мордовская национальная идея «псевдонациональна», во-вторых, мордовская «самостийность» «никем и не ущемляема», то есть мордвины не испытывают угнетения по национальному принципу, и в-третьих, в советский период такого угнетения не было потому, что Советский Союз был «нашей многонациональной Родиной» с «прекрасной многонациональной культурой»6.
Тарасов не спорит с Комаровой ни по одной из этих позиций. В самом деле, подобные представления широко распространены в России среди левых, в основном не считающих СССР империей и разделяющих мнение, что Советский Союз развалился потому, что «компрадорские» бюрократы сами разжигали местный национализм. Однако, даже если допустить, что Комарова права во всех трех пунктах — я же считаю, что в каждом она ошибается, — любой социалист должен себя чувствовать неловко, когда представитель численно и культурно господствующего народа обвиняет представителя другого народа в национализме просто потому, что тот говорит на своем родном языке. Я убежден, например, что шотландцы не испытывают в Великобритании угнетения по национальному принципу, но я бы ни за что не стал нападать на шотландцев, если бы те решили публично выступать на гэльском языке. Только наихудший тип английского националиста настаивал бы на том, чтобы все народы в Англии говорили на английском!
Я отнюдь не оправдываю грубые выпады мордовских националистов против Комаровой, я только хочу сказать, что ее замечания играют на руку националистам. Перед тем, как просить мордвинов говорить по-русски, Комаровой, возможно, стоило извиниться за то, что сама она не владеет их языком. «Элементарная вежливость». Более того, если подробнее посмотреть на историю Мордовии — и вообще на историю малых народов Советского Союза, — мы найдем, что слова Комаровой о «псевдонациональной идее», «никем не ущемляемой самостийности» и «прекрасной многонациональной культуре» не подкрепляются фактами.
Национализм и «псевдонационализм»
Для левых аксиомой является то, что любая национальная идея есть псевдоидея в том смысле, что она необоснованна. Попытки доказать, что испокон веку всех англичан объединяют общие культурные, языковые, генетические или какие-либо иные «национальные» черты и интересы или что национальное государство является вечным или высшим способом организации общества, обречены. И в этом смысле мордовский национализм, конечно, столь же беспочвен, как и русский, а ирландская национальная идея сводится к такому же сочетанию фантазии, символики и эмоций, как и английская. Следовательно, русский национализм ничуть не «подлиннее» мордовского. И в своей теоретической статье Тарасов совершенно правильно указывает на то, что идея о нации исторически обусловлена и появилась относительно недавно как идеологическое оправдание борьбы буржуазии против абсолютизма. Он также упоминает о том, что знаменитый 9-й пункт программы РСДРП о праве наций на самоопределение был принят в 1902 году именно потому, что Российская империя находилась тогда на стадии буржуазной революции.
Однако из того неоспоримого факта, что понятия «нация» и «национализм» не прочны, вовсе не следует, что левые должны отказаться от права народов на самоопределение. Эпоха развитого капитализма в мировом масштабе не обозначала конец национального вопроса. Соперничество национальных капиталов в делении мира на колонии и сферы влияния придало лозунгу самоопределения еще большее значение — а именно, сопротивления империалистической агрессии. Поэтому в первые годы Октябрьской революции российские марксисты говорили о «национальном и колониальном вопросе». И опять-таки Тарасов прав, указывая на политику большевиков в начале 1920-х годов, когда Москва делала заметные шаги к восстановлению национальных прав угнетенных народов Российской империи.
Итак, если национальная идея одного народа не может быть более или менее подлинной, чем национальная идея другого, и если вопрос о самоопределении наций еще не утратил свою историческую актуальность, то следует ли из этого, что все претензии на независимую государственность в равной степени законны? И должны ли левые поддерживать все требования самоопределения?
Конечно, нет. Если бы дело обстояло так, социалистам пришлось бы, например, защищать право на самоопределение белого африканского меньшинства в ЮАР, среди которого требование ультраправой партии «Volksfront» о создании независимой «африкаанской родины» пользуется определенной поддержкой. Вопрос гораздо сложнее.
Право нации на самоопределение — это не абстрактный принцип, оно возникает в ходе борьбы против империализма и угнетения по национальному принципу и подчиняется требованиям этой борьбы. Нельзя это право распространять на националистические движения, победа которых возможна только путем угнетения других народов и укрепления империализма. Наоборот, поддержка левыми права на самоопределение должна распространяться лишь на те реально существующие национальные движения, требования которых направлены против дискриминации, которые ведут к столкновению с империализмом и победа которых (то есть обеспечение национальных прав или достижение государственной независимости) подорвет и ослабит империализм. Классический случай такой борьбы — Вьетнам, победа которого до сих пор осложняет военную интервенцию США в разных странах мира.
На этой основе британские социалисты поддерживают требование объединения Ирландии и вывода британских войск с севера. Конечно, мы критикуем ирландский национализм, но из-за наших разногласий с ирландскими националистами мы ни в коем случае не должны закрывать глаза на то, что их победа обозначила бы огромное поражение Великобритании как крупной империалистической державы. Следовательно, для британских социалистов британский национализм и ирландский национализм политически не эквивалентны. Если первый является национализмом агрессивного, угнетающего империалистического государства, то второй — если можно так выразиться, защитным национализмом народа, много страдавшего от британского империализма. Аналогичным образом русский национализм и национализм малых народов бывшего СССР не эквивалентны, и необходимо подходить к ним по-разному.
Дискриминация по национальному признаку в СССР
Чечня — наилучший пример. До февраля 1917-го на протяжении 150 лет чеченцы сопротивлялись российской экспансии. В Гражданской войне они сражались на стороне большевиков, которые помогли им выгнать казаков-поселенцев, вернули народам Кавказа их религиозные святыни, конфискованные царскими властями, восстановили мечети, помогли приобрести письменность и установить автономию. Но уже с середины 1920-х годов поднимается новая волна чеченского сопротивления, спровоцированная сталинской политикой, итогом которой в феврале 1944 года стала поголовная депортация всего чеченского населения Чеченской АССР в Казахстан. Несмотря на реабилитацию 1956 года, Кремль игнорировал вопрос об ущемлении прав депортированных чеченцев. Всего через два месяца после того, как чеченцы в сентябре 1991-го вновь обрели независимость, Ельцин и Руцкой предприняли первую попытку раздавить чеченское самоопределение силой оружия. После второго вторжения в декабре 1994-го российская армия своей жестокостью, кажется, превзошла даже Сталина и царей. Не дай бог другим малым народам бывшего СССР сражаться подобно чеченцам, чтобы доказать «подлинность» своей национальной идеи.
Общая история национального угнетения в СССР слабо изучена левыми как в России, так и на Западе. Национальная политика Ленина резко отличалась от сталинского периода. После Гражданской войны большевистское государство было изолировано и истощено. В госаппарате большевики полагались на бывших служащих самодержавия, влияние которых возрастало с каждой новой уступкой крестьянству и с каждой неудачей мирового революционного процесса. Белые эмигранты наблюдали за эволюцией большевизма, надеясь, что Великая Русь возрождается после хаоса революции. «Нет сомнений, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинизма великорусской швали, как муха в молоке», — писал Ленин в декабре 1922 года.
На этом фоне возник конфликт Ленина и Сталина по национальному вопросу. Проект Сталина, который поддерживали почти все главы союзных республик, заключался в том, чтобы расширить РСФСР и включить в нее все союзные республики. Однако угроза русского шовинизма не была учтена. Кризис в Грузии, где Орджоникидзе, отстаивая сталинский проект, занялся рукоприкладством, ярко осветил укоренение шовинистических взглядов в государстве (происшедшее, надо сказать, с помощью ультралевого, пренебрежительного подхода многих большевиков к национальному вопросу). Конфликт Ленина и Сталина по поводу структуры будущего Союза не был просто очередным разногласием в вопросе о том, большая или меньшая централизация нужна в отношениях между республиками и Москвой. Он касался ключевого политического принципа. На практике позиция Сталина заключалась в централизации на основе господства России над другими республиками Союза; Ленин же настаивал на централизации на основе демократии, не желая, чтобы Россия навязывала себя своим бывшим колониям 7.
По сути дела, спор шел о том, поощряет ли рост национализма национальных меньшинств поддержка Москвой национальных прав нерусских народов или же он является защитной реакцией против русского шовинизма, который креп по мере того, как революция отступала? Этот вопрос Ленин и его сторонники считали делом принципа. Как писал Ленин в октябре 1922 года, «великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть». В своем Завещании он говорил о «поистине великорусской националистической кампании», за которую ответственны Сталин и Дзержинский, и требовал исключения Орджоникидзе из партии. Троцкий настаивал на том, чтобы не называть грузинских товарищей «уклонистами» в национальном вопросе, и сказал Каменеву: «Сталинская резолюция по национальному вопросу никуда не годится. Грубый и наглый великодержавный зажим ставится в ней на один уровень с протестом и отпором малых, слабых и отсталых народностей». А Раковский назвал проект Сталина «поворотным пунктом во всей политике нашей партии». «Внутри страны на всех окраинах, — писал он, — новая политика будет учтена, как нэп, перенесенный в плоскость национальных отношений», или, иначе говоря, как большое отступление от коммунистических принципов. Мдивани предостерегал, что «известная часть ЦК прямо отрицает существование национального вопроса и целиком заражена великодержавническими тенденциями». С другой стороны, Сталин обвинил Ленина в «национальном либерализме» и заявил, что тот оказался под воздействием «пары грузинских меньшевиков» 8.
Поражение шовинистов на XII съезде было только временным. Через пару месяцев они добились исключения из партии видного татарского коммуниста Мирсаида Султан-Галиева — впервые так расправились с «национал-коммунистом». По мере укрепления власти бюрократии российская компартия претерпевала глубокие внутренние изменения. Бывший удобным рупором ленинской национальной политики в первые годы революции, Сталин стал главным представителем бюрократии в ходе ее постепенного освобождения от рабочего контроля. В течение второй половины 1920-х годов критика национальной политики Ленина звучала все громче и громче; любое требование автономии в культурной, языковой или экономической сферах клеймили «национальным уклоном». Признав эту опасность, в 1927 году программа объединенной оппозиции посвятила целую главу угрозе великорусского шовинизма.
Сталинская контрреволюция и национальный вопрос
Кампания Кремля против Миколы Скрыпника, «старого большевика» и видного сторонника украинизации, которая привела в 1932 году к его самоубийству, обозначила решительный отказ от ленинской политики поддержки национальных кадров и языков в республиках Советского Союза. Во время «большого террора» 1930-х национальные лидеры, интеллигенция и культурная элита республик подвергались чистке и физическому уничтожению. В образовании, культуре, во всех сферах общественной жизни осуществлялась политика русификации. Алфавиты языков народов СССР почти повсеместно переводились на кириллицу; с 1932 по 1940 годы 11 малых народов вообще утратили письменность. Изменялась даже грамматика: всерьез считали, что язык тем совершеннее, чем больше его грамматика похожа на русскую. Представление о том, до каких крайностей доходила политика русификации, дают воспоминания В. И. Лыткина, который в первые послевоенные годы после долгих странствий по тюрьмам и ссылкам попал в родную Республику Коми и обнаружил, что детям, не говорившим до школы по-русски, даже на переменах запрещают говорить между собой на родном коми языке — точно так же было и до революции9.
Угнетение по национальному признаку достигло чудовищного размаха при упразднении целого ряда малых республик и депортации их нерусского населения. В 1937 году все корейцы (172 000 человек), проживавшие на советском Дальнем Востоке, были выселены в Казахстан и Узбекистан; в 1941-м все население (400 000 человек) Республики немцев Поволжья, созданной в октябре 1918 года, было выселено за Урал; в 1944-м татарское население Крымской АССР было выселено в Среднюю Азию, автономные Калмыцкая и Чечено-Ингушская республики и Карачаевская область были упразднены, а их нерусское население выселено; после изгнания балкар, Кабардино-Балкарская Республика превратилась в Кабардинскую. В 1956 году Хрущев признавался, что «украинцы избежали этой участи потому, что их было слишком много и некуда было выселять»10.
Борьба Сталина против левой оппозиции имела характерные признаки антисемитизма. Из Германии за этим процессом с удовлетворением наблюдали соратники Гитлера Риббентроп, Штрассер и Геббельс. Штрассер вообще был убежден, что цель Сталина — положить конец революции и ликвидировать коммунизм11. В 1930-е годы сотнями закрывались еврейские школы, еврейские газеты и отделы языка и литературы. После заключения пакта Риббентропа—Молотова из советской печати исчезли сообщения о преследовании евреев нацистами. В 1948 году вслед за убийством Соломона Михоэлса начались репрессии против еврейской интеллигенции. Кампания достигла апогея в 1953 году, когда был «раскрыт» «заговор врачей»; 9 врачей, 6 из которых — евреи, обвинялись в организации тайного заговора с целью убийства советских руководителей. Под подозрение попадали все евреи, их тысячами увольняли с работы.
После смерти Сталина русификация стала проводиться еще активнее. Исходивший из своего тезиса о стирании всяческих различий между советскими людьми на пути к коммунизму, Хрущев начал кампанию в пользу скорейшего превращения русского языка во «второй родной» для всех. После школьной реформы 1958 года количество национальных школ и особенно количество учеников в них резко сократилось. Престиж языков малых народов стремительно падал; многие стеснялись говорить на родном языке. Нерусские родители все больше поощряли своих детей получать образование в русских школах на языке, способствовавшем их последующей карьере. Употребление языков малых народов все чаще ограничивалось сельской местностью. Происходило нечто вроде стихийного апартеида: в сельском хозяйстве, торговле, мелком производстве, а также в сфере гуманитарных знаний и во многом в системе управления господствовали коренные народы, а в крупной промышленности, технике, естественных науках — некоренные. Например, процент киргизов среди рабочих и инженерно-технических работников с 1939-го по 1989 год вообще не увеличился 12.
В постсталинский период антисемитизм расцвел под знаменем «антисионизма». С конца 1960-х ежегодно появлялись десятки книг и сотни статей, открыто распространяющих идеи, которые вкратце можно изложить следующим образом: идеология иудаизма — это идеология мирового фашизма; евреи всегда были агрессорами и паразитами, всегда будто стремившимися уничтожить или подчинить себе другие народы. Воениздат стотысячными тиражами печатал беллетристику — мрачные истории о еврейских ритуальных убийствах и антирусских заговорах 13.
В начале 1920-х годов политика большевиков по отношению к исламу отличалась куда большей терпимостью, чем к Русской Православной Церкви. Но все переменилось в 1930-х. Большинство мечетей было закрыто: из 26 279 мечетей, действовавших в 1912 году, в 1942-м осталось 1312. Суды шариата были упразднены, а дела переданы в советские суды. Школы, дававшие религиозное исламское образование, были заменены светскими. Религия бывших царских колоний Средней Азии и Северного Кавказа загонялась в подполье 14.
Хотя сохранялась видимость многонациональности состава руководства СССР, властные посты занимали в основном русские (иногда украинцы). Так, например, среди 101 члена ЦК КПСС, избранного туда между 1952-м и 1976 годом, было, по меньшей мере, 97 славян (в том числе 78 русских), 1 армянин и, возможно, 3 еврея. Политбюро практически полностью состояло из русских и украинцев, с символическим представительством от Белоруссии, Латвии, Казахстана и Узбекистана. Секретариат, который имел значение, возможно, даже большее, чем Политбюро, состоял исключительно из русских и украинцев. Именно Секретариат Политбюро решал, кого можно назначить на руководящие должности, и фактически контролировал всю номенклатурную систему 15.
Еще при Сталине в национальных республиках был введен институт «вторых секретарей» ЦК и «первых заместителей» глав правительств, назначаемых прямо из Москвы. Существовало неписаное правило, согласно которому первым секретарем республиканского ЦК должен был быть представитель местного населения, а второй секретарь и председатель местного КГБ — русскими или украинцами. При этом крайне трудно себе представить узбека, таджика или грузина секретарем обкома в РСФСР. Во всех отделах республиканских ЦК, где руководство осуществлял представитель местной национальности, его первым заместителем был русский. В силовых структурах дело обстояло аналогичным образом. Среди высших офицеров Советской Армии не было ни грузин, ни прибалтов, ни выходцев из мусульманских республик. В 1938 году национальные части в армии были упразднены; языком командования был русский16. Экономики национальных республик развивались в строгом соответствии с указаниями Кремля. В результате страдали все рабочие Советского Союза, независимо от их национальности. Важно подчеркнуть, что русские рабочие никакой выгоды от такой политики не получали; выигрывал только правящий класс.
В России до сих пор бытует миф о том, что люди в национальных республиках жили лучше за счет центра. Однако это действительно только миф. Одним из наиболее чувствительных указателей уровня жизни является детская смертность в первый год жизни. В 1980 году, например, только в славянских и прибалтийских республиках она была ниже, чем в РСФСР; в Азербайджане детская смертность была выше на 50 процентов, в Казахстане, Узбекистане и Туркменистане — на 100, а в Таджикистане — на 150 процентов 17.
С 1930-х годов политика Кремля была направлена на увеличение численности и социального веса русского населения в национальных республиках, и в результате численность русского населения, проживавшего вне РСФСР, достигла к 1989 году 25 миллионов. В подавляющем большинстве эти люди не владели местным языком, многие воспринимали их как колонизаторов. Но для Кремля они были важны как оплот лояльности центру в случае возникновения проблем — например, в Прибалтике, Приднестровье или северном Казахстане.
Русский национализм в Советском Союзе
После решительного слома октябрьского строя — «великого перелома» и начала первой пятилетки — прошло несколько лет, и русский национализм превратился в важную составляющую государственной идеологии. Когда сражение с крестьянством закончилось победой бюрократии и солидарность рабочих была фатально подорвана, русский национализм стал эффективным идеологическим орудием, способным сплачивать рабочих численно преобладающей нации вокруг руководства и, разделяя русских и нерусских рабочих, властвовать над всеми. Миллионы русских рабочих и крестьян испытывали жестокое угнетение в СССР, но это было угнетение по классовому, половому и другим признакам, а не по национальному 18.
Начиная с середины 1930-х, историю России снова стали представлять как череду замечательных подвигов русских национальных героев — киевских князей, московских царей, церковных деятелей, генералов и адмиралов. Сначала в галерею национальных героев вернулся Петр I, затем пришла очередь полководцев — Суворова, которому посвятили художественный фильм, и Кутузова, восславленного в книге историка Тарле. Далее последовали положительная переоценка фигуры князя Багратиона, «реабилитация» русских военачальников Первой мировой войны и даже Ивана Грозного.
Русский национализм достиг апогея во время Великой Отечественной войны. По словам Александра Солженицына, «Сталин от первых же дней войны не понадеялся на гниловатую порченую подпорку идеологии, а разумно отбросил ее, почти перестал ее поминать, развернул же старое русское знамя, отчасти даже православную хоругвь — и мы победили!»19. В начале 1943 года были восстановлены погоны, учреждены специальные военные училища, названные в честь Суворова и Нахимова. 1 января 1944 года Интернационал сменился на новый националистический гимн, первая строка которого гласила: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Широкое распространение получили формулы «великий русский народ», «первый среди равных», «старший брат» и т. д. Отсюда был только небольшой шаг к провозглашению Сталиным в 1945 году русского народа «наиболее выдающейся из всех наций, входящих в состав Советского Союза», «руководящей силой среди всех народов нашей страны» 20.
Сразу после войны Жданов возглавил чудовищную националистическую кампанию против «безродного космополитизма» в культуре и искусстве. Чуть ли не все войны, которые вела царская Россия, объявлялись справедливыми и прогрессивными; колониальные захваты самодержавия восхвалялись и превозносились как положительные явления. Русскую классическую оперу объявили «лучшей в мире», а западное изобразительное искусство, начиная с импрессионистов, целиком расценивалось как декадентское. «Почти любое изобретение, от велосипеда до самолета, объявлялось детищем русских талантов» 21.
Неудивительно, что сегодняшние русские националисты с таким восторгом вспоминают сталинские времена. По мнению Зюганова, проживи Сталин еще несколько лет, и он сумел бы завершить полный поворот к дореволюционному периоду: «“Идеологическая перестройка” при сохранении ее темпов не оставляла сомнений в том, что через десять — пятнадцать лет СССР полностью преодолеет негативные духовные последствия революционных бурь… Сталину не хватило каких-нибудь пяти — семи лет жизни, чтобы сделать свою “идеологическую перестройку” необратимой и обеспечить восстановление необоснованно прерванной [в 1917 году] российской духовно-государственной традиции» 22.
И после смерти Сталина русский национализм оставался важной опорой режима. Например, его использовало руководство страны в борьбе против демократических «излишеств», принесенных хрущевской «оттепелью» и «пражской весной». В 1960-е годы русские националисты имели «необычайно широкие возможности высказывать свои взгляды в официальной печати»23. Националисты установили контроль над рядом ведущих журналов, в том числе над «Молодой гвардией», органом ЦК ВЛКСМ. С националистически настроенными диссидентами государство обращалось гораздо мягче, чем, например, с сосланным в Горький Андреем Сахаровым, критиковавшим режим с позиций западной либеральной демократии. В то же время шовинистические и антисемитские картины Ильи Глазунова обеспечили ему одну из лучших дач в Подмосковье и большие выставки в Москве и Ленинграде в 1978 году. Книги националистически настроенных писателей издавались стотысячными тиражами. На протяжении 1970-х годов предпринимались усиленные попытки создания единой идеологии, которая объединила бы коммунистические идеи с догмами русских националистов 24.
Нация и класс в России сегодня
Сделав небольшое историческое отступление, можно вернуться к более конкретной постановке вопроса о мордовском национализме в России сегодня и вообще о национализме малых наций Российской Федерации. Я не являюсь экспертом по национальному вопросу в Мордовии и не имею доступа к материалам, необходимым для подробного исследования. Однако основные факты известны. Мордвины не избежали того угнетения по национальному признаку, от которого страдали другие нерусские народы СССР.
В 1923 году мордвины представляли собой третью по численности национальность в РСФСР. Однако, поскольку проживали они с территориальной точки зрения некомпактно, Мордовский национальный округ был создан лишь в 1928 году. В 1930 году он получил статус автономной области, а в 1934-м область превратили в Мордовскую АССР. Но при этом ни мокша, ни эрзя — два титульных языка Мордовии — не получили статус государственного языка. В 1932 году стоял вопрос об использовании в мордовских языках, равно как и в других языках финно-угорских народов Советского Союза, латиницы, но год спустя Мордовии была навязана кириллица.
Коллективизация в Мордовии ударила по мордовским крестьянам намного сильнее, чем по некоренному населению; Кремль удачно сталкивал мордвинов-мокша и мордвинов-эрзя, так что в итоге обе группы проигрывали. Мордовская интеллигенция подверглась репрессиям. Процесс русификации развивался поступательно: в 1958 году уроки велись на мордовских языках до седьмого класса, к 1972-му — только до третьего, а к 1980-му преподавание на мордовских языках в городах вообще прекратилось. Мордовским языкам были навязаны русские слова и русская грамматика; неологизмы, происходящие из мокши или эрзи, были запрещены. Из 18 газет, издававшихся на мордовских языках в 1936 году, к 1954-му осталось только две. В 1936 году на мокше или эрзе были изданы 179 книг и брошюр, в 1979-м — только 5525. Наблюдающееся в последнее время возрождение русского национализма и политика Кремля в ближнем зарубежье говорят о том, что угнетенное положение мордвинов вряд ли существенно изменилось после краха Советского Союза и национальные раны мордвинов все еще болят.
Однако вопреки этому положению (или, возможно, именно из-за него — вопрос требует исследования) национальное сознание мордвинов, кажется, не особенно сильно. Опрос населения 16 автономных республик РФ, проведенный в 1993 году, показывал, что только 23 процента мордвинов считали, что их родной язык должен быть единственным государственным языком в их республике (положительно на этот вопрос ответили 69 процентов чеченцев, 66 процентов калмыков и 80 процентов тувинцев). Лишь 31 процент опрошенных среди мордвинов полагал, что все жители их республики должны владеть местным языком (положительно на этот вопрос ответили 92 процента ингушей, 69 процентов якутов и 78 процентов чеченцев). Сепаратизм среди мордвинов не силен: только 10 процентов из них поддерживали идею самоопределения26. И если положение за прошедшие годы не изменилось радикально, то Тарасов не прав, утверждая, что «вторая Чечня» вероятна на Волге.
Вывод, однако, неизбежен: социалисты — и особенно русские социалисты — обязаны поддерживать право мордовского народа на самоопределение. Мы признаем национальную обиду мордвинов и мы выступаем против всякой дискриминации их по национальному признаку, против всякого ущемления их прав пользоваться родным языком где и когда они хотят.
Совсем иное дело, конечно, — вопрос о независимости Мордовии. Социалисты выступают за единство рабочих разных наций, и мы убеждены в том, что отделение одной национальной группы рабочих от другой, при сохранении прежних условий, пагубно для интересов обеих национальных групп. Однако мы за единство на основе равноправия разных национальностей и свободного выбора каждой. Условия могут меняться. Если бы значительная часть мордвинов пришла к выводу, что лучший способ сопротивляться российскому империализму — это создание мордовского национального государства вне Российской Федерации и полностью политически независимого от нее, и были бы готовы активно бороться за эту независимость, то социалисты обязаны были бы поддержать это гипотетическое национальное движение мордвинов точно так же, как обязаны поддержать борьбу чеченцев за самоопределение сегодня. В данный момент и в нынешних условиях социалисты, проживающие в Мордовии, обязаны бороться против сепаратизма как решения проблем простых мордвинов и за распространение среди мордвинов понимания того, что русские рабочие им не враги, а необходимые союзники в общей борьбе за свои права. Я предполагаю, что эффективнее всего вести такую борьбу хотя бы частично на языках мокша и эрзя, то есть на родных языках местного населения, аналогично тому, как британские социалисты в Уэльсе ведут определенную часть своей политической работы на валлийском.
При этом русские социалисты, проживающие вне Мордовии, находятся в совершенно иной ситуации. Для них главный враг — не национализм нескольких сотен тысяч мордвинов, разбросанных по всей стране. Наоборот, главный враг русских социалистов — это неистовый русский национализм, часто перерастающий в расизм, который угрожает объединить десятки миллионов простых русских рабочих вокруг агрессивного и хорошо вооруженного правящего класса. Чтобы воспитывать русских рабочих в духе истинного интернационализма, русские социалисты должны объяснять им, почему русских в бывшем СССР и в странах Восточной Европы нередко считают имперскими агрессорами и угнетателями малых наций. Разница между наступательным, агрессивным, реакционным национализмом советизированного русского держиморды и защитным, иногда освободительным, национализмом малых народов Союза, страдавших от империалистической политики Сталина, Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ко, огромна.
В моей стране, в Англии, аналогия этому очевидна в вопиющей разнице между английским и ирландским национализмами. Интернационалистический долг английского социалиста — поддерживать борьбу ирландцев за объединенную Ирландию, освобожденную от британских войск.
Заключение
Александр Тарасов прекрасно защищает права народов на самоопределение. Его позиция по отношению к войне в Чечне абсолютно верна: «Народ Чечни сам, без всякого давления с какой бы ни было стороны, вправе решать свою судьбу, определять свое государственное, политическое и экономическое устройство… Или самоопределение наций — или насильственная ассимиляция, сегрегация и геноцид».
Однако, с моей точки зрения, он трактует национальную политику большевиков упрощенно и противоречиво. Тарасов утверждает, например, что в этой области Ленин был «сугубый прагматик» и, следовательно, большевики «отступали от чисто классового подхода», когда признавали на деле, а не просто на словах, национальные права малых народов бывшей империи. Он даже признается, что «трезвому подходу большевиков в национальном вопросе в досталинский период порой можно позавидовать». И напротив, Тарасов утверждает, что Сталин «никогда не забывал примата классового подхода в решении национального вопроса» и, в результате, подчинял право наций на самоопределение праву рабочего класса укреплять свою власть. Хотя и упоминает, что «никакой власти рабочего класса в СССР при Сталине не было».
Я же считаю, что более точно соответствует и историческим фактам, и марксистской теории другая трактовка: Ленин разработал последовательный, классовый подход к национальному вопросу, а именно поэтому стремился защищать национальные права малых наций27.
Выбор интерпретации досталинской, сталинской и послесталинской истории национального вопроса в России имеет практические политические последствия. Как и в 1917 году, национальный вопрос сегодня имеет огромную взрывную силу. Именно национальный вопрос разорвал Советский Союз. Именно национальный вопрос лежит за провалом военных кампаний в Чечне. Русские неофашисты представляют реальную угрозу, и, в принципе, ничто не мешает им добиться таких же успехов, как неофашистам в Западной Европе. Капиталистические кризисы чреваты фашизмом, и мы видим эту угрозу в зародыше как на Западе, так и в России.
В ближайшие годы национальный вопрос поставит важные проблемы перед «новыми левыми» России. Для того чтобы возродить подлинную традицию демократического социализма после грубых искажений советского периода, им придется заняться национальным вопросом всерьез.
КРАУЧ Дэвид — журналист, член Социалистической рабочей партии (Великобритания).
ПРИМЕЧАНИЯ
1 А. Тарасов. Право народов на самоопределение как фундаментальный демократический принцип. — «Свободная мысль-XXI», № 9, 2002, стр. 56—74. Статья также размещена на нескольких сайтах в Интернете (www.left.ru/2002/22/tarasov72.html; www.aglob.ru/analvsis/?id=51; balkaria.narod.ru/public/tarasov.htm).
2 Тарасову приходится предупредить читателя, что слово «демократия» в названии его статьи никак не сопрягается с реалиями современной российской политики. Аналогичным образом, я должен сказать, слово «социализм» в настоящей работе подразумевает политическую теорию и практику, резко отличающиеся от советских реалий.
3 А. Тарасов. Кремль готовит новую Чечню в Поволжье. — http://www.left.ru/2002/7/tarasov57.html.
4 www.screen.ru/club/tusovka/cat/toorama.
5 См. www.screen.ru/zombie/others.
6 Там же.
7 См. М. Lewin. Lenin’s Last Struggle. N. Y., 1968. См. подробнее об этом мою статью «The seeds of national liberation» («International Socialism 94», 2002, p. 115—142).
8 См. «Архив Троцкого: Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923—1927». В 4-х тт. Т. 1. М., 1990, стр. 51; Л. Троцкий. Моя жизнь. В 2-х тт. Т. 2. М., 1990, стр. 224; «Несостоявшийся юбилей: Почему СССР не отпраздновал своего 70-летия?» М., 1992, стр. 118, 123, 114.
9 См. В. М. Алпатов. 150 языков и политика, 1917—2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М., 2000, стр. 87—101.
10 Цит. по: Т. Клифф. Государственный капитализм в России. Л., 1991, стр. 204.
11 См. М. Агурский. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980, стр. 258—259.
12 См. В. М. Алпатов. 150 языков и политика, стр. 102—133.
13 См. У. Лакер. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994, стр. 165—166.
14 См. Дж. Хоскинг. История Советского Союза, 1917—1991. М., 1994, стр. 246—248.
15 См. там же, стр. 441—442.
16 См. там же; а также: А. Авторханов. Империя Кремля: Советский тип империализма. Вильнюс, 1990, стр. 133, 155.
17 «Труд, семья и быт советской женщины». М., 1990, стр. 307—308.
18 См. интересную дискуссию о том, как руководство СССР методом проб и ошибок двигалось к новой идеологии русского национализма в статье: D. L. Brandenberger. The People Need a Tsar: the Emergence of National Bolshevism as Stalinist Ideology, 1931—1941. — «Europe-Asia Studies», July 1998.
19 А. Солженицын. Письмо вождям Советского Союза. — «Из-под глыб». М., 1990, стр. 16.
20 Цит. по: Д. Боффа. История Советского Союза. Т. 2. М., 1994, стр. 173—174; В. Роговин. Сталинский неонэп. М., 1994, стр. 245.
21 Д. Боффа. История Советского Союза. Т. 2, стр. 173—174, 332.
22 Г. Зюганов. География победы. Основы российской геополитики. М., 1997, стр. 108—109.
23 J. Dunlop. The Faces of Contemporary Russian Nationalism. Princeton, 1983, p. 46—47.
24 См. У. Лакер. Черная сотня, стр. 110. См. также: А. Янов. Русская идея в 2000 году. Париж, 1986.
25 R. Taagepera. Finno-Ugric Republics and the Russian State. N. Y., 2000, p. 70—178; T. Martin. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union 1923—1939. Cornell, 2001, p. 200—202; «Государственные языки в Российской Федерации». М., 1995, стр. 160—163.
26 D. Gorenburg. Nationalism for the Masses: Popular Support for Nationalism in Russia’s Ethnic Republics. — «Europe-Asia Studies», January 2001.
27 Короткое, живое изложение такой интерпретации ленинской национальной политики дает Троцкий в статье «Воспитание молодежи и национальный вопрос» («Правда», 1 мая 1923 года; http://magister.msk.ru/library/trotsky/trotl964.htm). См. также: C. Harman. The Return of the National Question. — «International Socialism Journal», 56, Autumn, 1992.
<<< http://left.ru/2005/1/crouch118.html