От Георгий
К Георгий
Дата 27.10.2004 21:07:06
Рубрики Тексты;

Андрей Нуйкин (давно не слышали) (*+)

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg432004/Polosy/art1_2.htm

КЛАССИКИ И БЫТ

Писательская опупея
в трёх песнях с прологом и некрологом
Андрей НУЙКИН, секретарь Союза писателей Москвы

ПРОЛОГ

Многие десятилетия длилась борьба свободолюбивых советских писателей с
тоталитарным советским режимом - и вот свершилось! В судьбоносном девяносто
первом наши инженеры человеческих душ одержали-таки безоговорочную победу.
Ненавистную общую <тюрьму народов> развалили на целую кучу самостоятельных
застенков, охраняемых вертухаями исключительно титульной нации. Гигантское
имущество <единой и неделимой> поделили между наиболее достойными сынами
разбежавшихся отечеств: чиновниками, олигархами и просто бандитами.
Писатели же получили то, что было им дороже читателей и гонораров, - свободу
слова. Писать им позволили о чём угодно и как угодно. Но читать перестали.
Издательское дело также освободили от лишних вериг: и от цензуры, и от
гонораров. Старая писательская мечта ликвидировать в стране какие бы то ни
было привилегии оказалась наконец реализованной. Правда, лишь частично -
привилегий лишили только самих писателей. Все издательства, дома творчества,
лечебные и оздоровительные учреждения, всякие там <творческие мастерские>
начали у них отнимать и приватизировать наравне с нефтедобывающими и
нефтеперерабатывающими гигантами индустрии.
Основная масса писателей, как всегда, ничего не поняла в происходящем, но
осталась верна высоким идеалам, сформулированным ещё Васисуалием Лоханкиным:
<А может быть, так и надо? Может, именно в этом состоит великая
искупительная миссия русской интеллигенции?..> Но не <основная> быстро
смекнула, что миссия миссией, а хлеб с маслом кушать тоже хочется! Смекнув
же, начала срочно налаживать братские отношения с братками. И наладила. То
есть приспособилась бегать трусцой за теми телегами, на которых увозили
общее писательское добро, рассовывая по карманам всякую мелочь, падающую с
плохо увязанных повозок.
Зрелище это по глубине трагизма, безусловно, достойно гения мировых титанов,
таких, как Данте, Гомер, Козьма Прутков: И нам остаётся лишь горько
пожалеть, что бог не дал нам такого же таланта, чтобы на достойном уровне
воспеть деяния героев начала ХХI века.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ КАК РАСТЯП-ПИСАТЕЛЕЙ ОБУЛИ В ПЕРВЫЙ РАЗ

Нужно ли нам вновь <ворошить прошлое>? Анатомия человека, как известно, -
ключ к анатомии обезьяны. Опупею с поликлиникой, украденной у писателей, в
общем-то, не столь уж давно, так умело закамуфлировали, что <широкая
общественность> до сих пор в затылке чешет, не в силах понять, кто у неё
увёл столь жизненно значимое учреждение?
Сегодня, наблюдая за тем, кто и как пробует украсть у тех же раззяв теперь
уже всё их имущество полностью, стало не столь трудно сообразить, кто же
всё-таки так ловко облапошил нас в прошлый раз. Слишком уж знакомыми сюжеты
получаются, и почерк до боли знаком.
Секретариат нашего <демократического> (как поначалу считалось) Союза
писателей Москвы, надо признать, встревожился за судьбу поликлиники ещё
тогда, когда спор за неё, говоря языком стратегической авиации, не достиг
<точки невозврата>.
Редактор <Литературных вестей> Валя Оскоцкий попросил меня разобраться в
ситуации и от лица всего нашего секретариата написать обращение к
руководству Литфонда. Наше коллективное <Открытое письмо> должно было
выразить недоумение по поводу бодрых заявлений, при помощи которых на уши
членов Литфонда вешалась жирная лапша о надёжности гарантий писателям их
права собственности на поликлинику.
Полезно, наверное, вспомнить, как это выглядело на страницах прессы: <Ходят
самые нелепые и, увы, как водится в наши дни, безответственно оскорбительные
слухи: Никто поликлинику не <уводил> и не <уведёт> у писателей:> (из
<Заявления бюро президиума Международного Литфонда - январь 1997 г.).
И вот какое <Открытое письмо> совету директоров поликлиники подготовил я
тогда от имени всего секретариата Союза писателей Москвы:
<Уважаемые господа! Нас, как и вас, давно беспокоит <шумиха>, поднятая в
писательских кругах по поводу <перепродажи> и <новых хозяев> нашей
литфондовской поликлиники. Союз писателей не является юридическим
подразделением Международного Литфонда, и поэтому он не вправе требовать от
его руководства какого-либо отчёта, но только в одном нашем Союзе (а вопрос
кровно касается и всех прочих) состоит почти две тысячи членов Литфонда, и,
думается, они должны иметь о нём точную, документально обоснованную
информацию, которую вы им упорно не предоставляете.
Поэтому, желая развеять подозрения писателей, коль скоро они возникли, и
дать отповедь распространителям злонамеренных слухов, секретариат Союза
писателей Москвы дружески попросил одного из членов совета директоров ЗАО,
являющегося к тому же и членом нашего секретариата (Я. Костюковского),
прийти на наше (закрытое!) заседание, захватив с собой уставные документы и
материалы, разъясняющие имущественную и финансовую ситуацию в ЗАО, чтобы раз
и навсегда распутать вопросы, порождающие <шумиху>. Увы, коллега
Костюковский почему-то в ответ обиделся и отказался приходить для подобного
разговора.
Ответ же на наши незаданные вопросы вы решили дать нам коллективно и в
открытую - через газету. Желание обсуждать интимные, имущественные проблемы
не кулуарно, а публично чрезвычайно похвально, но беда в том, что
опубликованное в <Литературных вестях> (? 19, 1997 г.) <Заявление> отвечает
совсем не на те вопросы, которые мы хотели вам задать, а на те, которые вам
хотелось бы, чтобы мы вам задали. Получился такой вот заочный диалог. Мы
спрашиваем: какой процент акций остался у Литфонда после создания ЗАО? Иными
словами: кому сегодня в соответствии с Гражданским кодексом принадлежит
поликлиника? А в ответ слышим: поликлиника обслуживает свыше 5 тысяч
писателей. Мы спрашиваем: что в уставе и договоре юридически гарантирует
<привилегии> членов Литфонда и невозможность перепродажи поликлиники другим
хозяевам, которые вообще о писателях слышать не захотят? Нам отвечают:
Международный Литфонд создал фонд <Здоровье>:
Так что убедительная просьба - в избранной вами самими форме внести ясность
в этот волнующий всех вопрос. А мы попробуем вам помочь, изложив коротко,
что же именно нас волнует.
Самое главное - так сколько всё-таки процентов акций в ЗАО принадлежит
Литфонду? Вы упорно делаете вид, что это особого значения не имеет.
Поскольку: <Как решал совет директоров, так и будет решать все вопросы
функционирования поликлиники>. Простите, или вы проявляете загадочное
невежество, или идёте на заведомый обман. Создание АО - это не механическое
объединение двух капиталов, а образование нового юридического правомочного
владельца соединённых капиталов. И собственниками вновь созданного капитала
являются уже не МЛФ + два банка, не сумма физических лиц, входящих в
организации-учредители. Владеть этим капиталом начинают те, на кого записаны
акции. Решающий орган АО - общее собрание акционеров, но голосуют на нём не
руками, не головами, а количеством акций!
И если МЛФ имеет сейчас, как нам известно, всего один процент акций в ЗАО,
то влиять на принимаемые решения он не имеет ни малейшей возможности.
Захотят банки <Агропром-сервис> и <Агрика> изменить устав - изменят, захотят
потом поликлинику продать кому-то, кто не связан никакими моральными
обязательствами (хотя они и нынешних владельцев 99 % акций юридически ничем
связать не могут), - продадут. А потом идите, господа-писатели, судитесь! Мы
уже не раз на собственной шкуре испытали, насколько это сегодня безнадёжное
дело.
И второй, <самый главный> вопрос: откуда, чёрт побери, взялась эта странная
пропорция в уставном учредительном капитале ЗАО - 99 % и 1 %? Международный
литфонд внёс свою долю в виде нового отличного здания поликлиники в самом
центре города, оснащённого новым оборудованием, с налаженным лечебным
процессом и опытными кадрами: Это стоит огромных денег! Чтобы уважаемые
<Агропром-сервис> и <Агрика> получили в создаваемом АО 99 % акций, они
должны были внести в общий котёл 99 поликлиник (или денежный эквивалент их,
что по силам разве что Центробанку). Куда, интересно, делись эти
<поликлиники>?!
<Мы обновили оборудование (Какое? На какую сумму?), полностью - автопарк
(почему <полностью>, что приобретено, за сколько?) и справляемся с
содержанием поликлиники, составляющим 4 миллиарда рублей в год:> В этом и
состоит <вклад> банков, давший им право на 99 % акций? Смешно! К тому же: а
сколько даёт в год прибыли обслуживание клиентов, прикреплённых на
коммерческой основе? Не больше ли упомянутых 4 миллиардов рублей? Как,
спрашивается, мы можем судить о происходящем, если нам, акционерам этого
общества, почему-то боятся показать уставные и финансовые документы, дающие
ответы на возникшие вопросы?
Вместо них - торжественные клятвы и лирические заверения: дескать,
беспокоиться не о чем, дескать, писатели остаются навеки владельцами
поликлиники, а совет директоров умрёт, но никому не позволит ущемить их
интересы. Что-то мы, господа, ничего понять не можем: что именно создано на
базе нашей поликлиники? Акционерное общество <джентльменского соглашения>
под честное благородное двух капиталистических акул)? Если же всё-таки
создали акционерное общество, то не грех вспомнить, что они создаются
согласно марксистскому учению именно для того, чтобы <небольшая кучка
капиталистов, обретя контрольный пакет акций, могла полностью распоряжаться
объединённым капиталом при том, что мелкие акционеры никакого влияния на
деятельность АО оказывать бывают не в состоянии. Магнаты же получают в АО
львиную долю дивидендов, а также суммы учредительной прибыли:>. <Абсолютный
контрольный пакет> - это 51 % акций. Ну а если кто-то имеет 99 %? Какого
<зверя> надо вспоминать, чтобы оценить масштабы всевластия и доли
загребаемой прибыли владельцами такого сверхпакета?!
<Совет директоров заявляет:> Помилуйте! При чём тут совет директоров?
Директора в акционерных обществах - это только наёмные работники, которым
владельцы собственности за послушание и старательность в отстаивании их
финансовых интересов платят зарплату и всякого рода премии, а в случае
непослушания увольняют без выходного пособия, нанимая более послушных.
Такие вот вопросы и сомнения как были у нас, так и остались не разрешёнными
в ходе чтения <Заявления Закрытого акционерного общества>. Наверное, и всем
писателям (и не только Москвы) интересно было бы получить наконец
информацию, способную их развеять. Они и без того давно уже запуганы и
захватом какими-то загадочными <учредителями> ещё одного АО на базе их
общего вроде бы Дома литераторов вместе с построенным на их деньги
рестораном ЦДЛ, а также угрозами <приватизировать> их Переделкино и прочими
бойкими инициативами ударников капиталистического расхапывания.
С неизменным уважением - секретариат Союза писателей Москвы.
12.07.97.>
Увы, послание сие совершенно неожиданно для меня оказалось опубликованным
<Литературными вестями> за моей единоличной подписью! И сколько потом я ни
допытывался у Оскоцкого, куда <девалась> его подпись, как и подписи других
секретарей нашего Союза: Ю. Черниченко, Р. Казаковой, А. Приставкина, Т.
Кузовлевой, Л. Жуховицкого, - ответа так и не услышал, как и ответа
неожиданных 99-процентных хозяев нашей поликлиники и представлявшего их
интересы в нашем Союзе г-на Костюковского. Почему?
Это стало понятным позже - когда вопреки гордым заверениям совета директоров
построенная на наши кровные поликлиника оказалась (как я и предсказывал!)
Хейфицами, Степанянами, Бурштейнами и Костюковскими продана и перепродана.
Срок же опротестования, сказали нам, прошёл! Так что когда писатели
спохватились и удосужились провести общее собрание членов Литфонда, им
осталось только погалдеть, повозмущаться и начать откладывать рублёвки для
оплаты коммерческих услуг в принадлежащей им поликлинике!
К чему это я? А к тому, что, судя по всему, в момент публикации <Открытого
письма> аферу Гюлумяна ещё можно было разоблачить и сорвать, сохранив для
писателей столь жизненно необходимое им бесплатное медицинское обслуживание!
Секретариат Союза писателей Москвы - орган, призванный отстаивать интересы
большого отряда этих бедолаг, - уклонился от вмешательства, отмолчался,
укрыл от общественности уже обнаруженное преступление, дав возможность
гюлумяновской команде протянуть процессуально необходимое для <закрытия>
дела время. Публикация <Письма> от лица огромной организации, безусловно,
затруднило бы аферу, ну а всхлипом одного отдельного писателя Андрея Нуйкина
не столь уж трудно и пренебречь. Что и было сделано.
Тогда, в 1997-1998 годах, в осознанность такого укрывательства со стороны
<цвета нашей демократической интеллигенции> мне не хватило фантазии
поверить.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ ЖАДНОСТЬ ФРАЕРОВ СГУБИЛА

Лёгкость, с которой Гюлумяну, Костюковскому и их подельникам, оставаясь
полностью за кулисами событий, удалось украсть у писателей целую
поликлинику, убедила наших передовиков капиталистического труда, что и в
<условиях демократии> хапать можно безбоязненно, если: а) хапаешь не
по-малому, а по-большому; б) если те, кого грабишь, - лопухи; и в) если
умеешь делиться! С аппетитом у Гюлумяна всё было в порядке, делиться он умел
с новоармянской щедростью, а бо'льших лопухов, чем писатели, и вообразить
невозможно. Грабить таких - всё равно что джейранов ночью с машины в свете
фар расстреливать! Бегут, глупые, туда, куда им светишь, шага в сторону
сделать не сообразят. Знай затвор передёргивай да в кузов ещё трепыхающиеся
тушки заваливай!
Запас патронов, бензина и <смазочных средств> Гюлумян до начала большой
охоты заготовил вполне достаточный. И вообще-то доходы (явные и скрытые) у
Литфонда немалые, ну а афера с поликлиникой довела денежный резерв вообще до
общероссийских масштабов. По неполным данным, в разных банках Москвы Гюлумян
открыл на своё имя 12 счетов - и рублёвых, и валютных (см. <ЛГ>, ? 8 за 2002
г.). И отнюдь не скупился снимать с них эти самые <смазочные средства>, как
только начался генеральный штурм главной литфондовской твердыни.
Одной только юридической фирме <Борис Кузнецов и партнёры> не один уж год
ежемесячно по 50 тысяч баксов выкладывает. Мелким <шестёркам> из 12-го
отделения милиции за мелкие услуги по <триста штук> отстёгивать не скупится
(См. <ЛГ>, ? 12 за 2002). Что же говорить о расходах на подмазывание
судебных и чиновничьих механизмов!
Как определил один из добровольных угодников Гюлумяна (а в прошлом <узник
совести>) Л. Тимофеев, <авуары Международного Литфонда оцениваются на
сегодняшний день минимум в 100 миллионов долларов>! (<ЛГ>, ? 50, 2001).
Стоит такая <овчинка> выделки, как вы думаете? <Авуары>, напомним, - это
<имущество, актив, способные обеспечить кратковременные денежные требования
к должнику>. А ведь и <долгосрочные> потенциалы (хотя бы в виде 50 гектаров
покрытой роскошным бором, прекрасно расположенной земли, ценой минимум по 14
тысяч долларов за сотку) любой аппетит удовлетворить способны! На аферах
только с этой землёй запросто в Абрамовичи можно выйти!
Тиран Сталин в своё время отвалил писателям настолько щедрый дар, что те,
добавив к нему и собственные (тоже нехилые) литфондовские накопления, вполне
могли бы худо-бедно пережить нынешнее <демократическое> лихолетье. И это
относится не только к российским писателям! Литфонд (приходится признать,
что во многом благодаря именно позиции В. Огнева) не поддался соблазну
дележа общего барахлишка и остался на позиции неделимости того, что было
накоплено трудом всех писателей СССР.
С таким резервом прочности писатели могли и полосу своего юридического
бесправия пережить, и при нынешних скудных гонорарах, делённых на жалкие
тиражи, выжить. Но слишком уж прямолинейно начали они трактовать лозунг о
святости частной собственности при капитализме. Никак не хотели понять
намёка Лившица на то, что <делиться надо>. С судьями, чиновниками и
уголовными братками. Всё себе решили оставить, неразумные. Только потому,
что оно им, видите ли, по закону принадлежит! Смешные эти писатели. Теперь
вот и спохватились вроде бы, ан делиться-то уже и нечем!
Очень показательно, что в тех же документах по захвату поликлиники Гюлумян
почему-то <не мелькает>.
Странная получается ситуация. Обворована организация. Нагло, почти в
открытую. А финансовый директор, специально нанятый писателями, ибо они
плохо разбираются в финансовых и юридических проблемах, да ещё в ситуации
полного правового хаоса, оказывается, <ни при чём>! Его тут вообще <не
стояло>! Но потом вдруг у этого стороннего наблюдателя оказываются миллионы
долларов - и на покупку квартиры в центре Москвы, и для выплаты сумасшедших
сумм юристам и прочим <должностным лицам>! Да и щедрое подмазывание
папарацци в продажных СМИ нынче ой как недёшево стоит. Я уж не говорю о
рядовых стражах порядка из милиции или шестёрок из аппарата Литфонда.
Судьям и прочим государственным стражам законности решать эту задачу
построения Великой России куда проще, чем перечисленным выше кулибиным
прогресса. Им ведь каждодневно лицом к лицу с обобранными гражданами
свободной России встречаться не приходится. Зачитал, не поднимая глаз, в
узком кругу <представителей сторон> своё решение, например: <Оставить за
снятым с должности директора Литфонда Гюлумяном право распоряжения
банковскими счетами организации>, и - шмыг за кулисы! Туда ведь никто не
имеет права зайти, чтобы заглянуть в честные судейские глаза! Судьи ведь при
демократии никому не подотчётны, и никакое заглядывание в их глаза - а тем
паче кошельки! - законом о статусе судей не предусмотрено. Почему? А потому
же самому, почему с нашей милицией в тёмном углу лучше не встречаться:
зарплаты у них низкие - вот почему!
О юристах наших такого сейчас не скажешь, эти купаются в деньгах, но в глаза
им тоже лучше не заглядывать. Да и не получится. По той простой причине, что
<от вечного вранья у них глаза совсем к носу сошлись>. С какой стороны ни
подойди - один глаз только и видно, да и он не на тебя, а почему-то на твой
карман смотрит. Говорят, что где-то на периферии кто-то как-то одного юриста
с нормальными глазами встретил: Хорошо было бы отыскать его и по телевизору
показать народу в программе <Очевидное - невероятное>:
Тут меня полагается спросить громовым голосом: ты что это? На демократию
хвост поднимаешь? Ты против разделения властей, против независимости суда и
адвокатуры? А ты, коммуняка недобитый, забыл, что Черчилль про демократию
сказал?
Помилуй бог, помню. Сказал он, что демократия - штука отвратительная, но
пока лучше её ничего, к сожалению, человечество не придумало. Однако из этих
слов вовсе не вытекает, будто всё, что отвратительно, то и демократия. У нас
же, если использовать классификацию Фазиля Искандера, сооружено даже не
чучело демократии, а её манекен. Чучело человечно! При всей откровенной
непохожести на человека. Манекен же вызывает ненависть и отвращение именно
своим <наглым, подлым, циничным сходством с человеком>. Да ещё при этом как
бы <призывает нас брать с него пример>. А <в том, что он всегда представляет
новейшую моду, есть дьявольский намёк на то, что он из будущего>.
Одной из показательных черт нашей демократичности обычно выставляется свято
соблюдаемый у нас <принцип разделения ветвей власти> и их полной
независимости друг от друга. Ох, если бы они были у нас независимы только
друг от друга! Они у нас куда демократичнее, ибо вообще никому не
подконтрольны, не зависят ни от закона, ни от нужд страны, ни от интересов
народа, который у нас наши веточки власти презрительно именуют
<электоратом>, т.е. таким глупым стадом, которое само (притом почему-то с
энтузиазмом) <выбирает> для себя и пастухов, и живодёров.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ ПРО ХИТРЫХ КОЗЛОВ И МУДРОГО ДАНЭМА

К этой <песне> я подступал мучительно долго. Понимал: писать её придётся,
макая перо в жёлчь собственной печени. Но воображать себя при этом Прометеем
не получится. Нынче за службу людям печень клюют не благородные орлы, а
сбившиеся в стаи вороны. Боль от их клевков возвышающего душу катарсиса не
порождает - только отвращение к человеческому племени. Стало быть, и к себе
самому как его представителю.
В нашей антигероической <опупее> речь приходится вести, увы, не о похищенном
у богов огне, а о сворованном у братьев по перу имуществе. Так что забудем о
гекзаметрах и перейдём на столь популярный ныне язык скандальной хроники.
Увы, на данном этапе битвы за Литфонд главными <скандалистами> оказались,
похоже, мы с Артёмом Анфиногеновым, когда случайно зашли на заседание
секретариата СПМ, о котором нас <забыли> известить. Хотя корреспондента <МК>
И. Королькова <не забыли>. Партию <Спасителя> на этой тайней вечере исполнял
г-н Гюлумян, вещавший с председательского кресла о благоуханном <Эдеме>, в
который превратится Литфонд, как только собравшимся удастся низвергнуть
одряхлевшего <папу Саваофа>, т.е. Огнева. Благочестиво поддакивая
новоявленному <Спасителю>, ошуюю и одесную от него разместились честь и
гордость современной литературы: Р. Казакова, Я. Костюковский, В. Оскоцкий,
Т. Кузовлева... Ю. Черниченко, как политик искушённый, на всякий случай
отбыл в командировку.
Нам с Артёмом притаиться бы, поддакнуть невнятно, слиться с демократическими
массами - глядишь, и нам за послушание несколько райских яблонь отрясти
дозволили бы. Со временем. Но мы, неразумные, возражать начали, возмущаться,
скандалить: дескать, нехорошо братьев своих по общине до нитки раздевать и
т.п.
Тут нас как саморазоблачившихся иуд тотчас и предали анафеме. Сначала
изустно - в ходе весьма бурной <товарищеской дискуссии>, потом печатно - со
страниц бульварных <Московских новостей>. Тут бы самое время смириться,
покаяться, а нас куда-то в библейскую романтику потянуло, давно забытые
лозунги и заповеди вспомнились - дескать, не возжелай Литфонда чужого, ни
домов творчества его, ни банковских счетов его:
Дошло до явного святотатства! Я, например, без благословения Риммы Казаковой
вошёл в преступный сговор с еретиками из не кристально демократических
конфессий (С. Михалковым, А. Хакимом, В. Ганичевым, С. Василенко, В.
Гусевым) и поставил свою подпись под богопротивным призывом собраться всем
писателям воедино и разрешить полюбовно накопившиеся организационные и
имущественные споры. Артём Анфиногенов тоже пошёл на прямой мятеж, заявив
вдруг, что ему, видите ли, иногда бывает <стыдно> за кое-какие высказывания
некоторых секретарей СПМ!
За такие дерзости и богохульства в старое доброе время на костёр посылали,
но наши коллеги, уже несколько подпорченные гнилым либерализмом,
ограничились тем, что на специально созванном секретариате предложили нам
без шума, <по-хорошему> сложить с себя запачканные нами белоснежные
секретарские тоги. Напомнив недвусмысленно, как поступали в старину с
нераскаявшимися грешниками. Увы, гордыня продолжала владеть нашими душами.
<Это вы тут почти все сами себя секретарями поназначали, - предерзко заявили
мы. - А нас, извините, избирало общее собрание, при настоящем кворуме!> <Что
ж, - зловеще ответили кооптированные. - Будет вам собрание, будет вам
кворум! Этой же осенью>.
Будет. Мы не сомневаемся. А если вспомнить катавасию с поликлиникой и
Литфондом, то можно не сомневаться: соберётся энное число писателей и
проголосует. Дружно. А потом с чувством исполненного гражданского долга все
разойдутся по своим кухням - привычно оплакивать под водочку с селёдочкой
горькую долю русского народа и скудость демократических гонораров!
Что ж, с писателей не стоит спрашивать слишком строго. Они ведь доверчивы,
яко дети малые! И так же не способны ни за что отвечать. Сказали им в былые
времена (отнюдь не менее революционные, чем нынешние), что надо <задрав
штаны, бежать за комсомолом>, - бежали. Чуть ли не три четверти века бежали.
С бодрыми песнями. Поустав, начали озираться - что-то колючей проволоки для
вроде бы уже построенного коммунизма кругом многовато! А продуктов на
прилавках, наоборот, - явная недостача!
Увидели это писатели, огорчились и пошли: кто в новомировцы, кто - в
деревенщики, кто - в диссиденты. Напугали чиновников до полусмерти!
Отреклись чиновники от недостроенного коммунизма и развернули страну в
обратную сторону - к демократии, значит. Обрадовались писатели: ага,
по-нашему вышло! И давай чиновников поддерживать. То есть снова, задрав
штаны, с энтузиазмом зашлёпали вслед за олигархами, казнокрадами и просто
бандитами. В сторону демократии, значит.
Само собой, как обычно, почти никто ничего, кроме затылка впереди бегущего,
рассмотреть не успевает, да и некогда задумываться: куда и зачем бежим? Одна
забота - не отстать! Ну и чтобы сзади бегущие не затоптали, конечно. Однако
самые хитрые (те, что в первых рядах) быстро смекнули, в какую сторону
пробежка организована. И про то, что Боливар десять тысяч писателей на своей
заезженной спине не вывезет! Хитрые-то они хитрые, а не сообразили, что
ржущий где-то там впереди за кустами Боливар заведомо лишь для одного
наездника запланирован! А они всё бегут и бегут, превозмогая свои старческие
одышки! Жалко даже их. И предупредить хочется: вы, господа демократические
секретари, очень-то уж большие мешки с собой не берите, добыча ваша в случае
<победы> ограничится хилым ручейком мелких монет, которые вытрясутся из
переполненных гюлумяновых хурджинов.
Слишком непочтительно рисую своих бывших коллег и соратников? Счастлив был
бы оказаться злобным монстром, оклеветавшим хороших людей из-за обострения
хронического гастрита, но увы: Ни за какие сумасшедшие взятки не удалось бы
без их помощи нашему залётному гастролёру обрести мощную поддержку в
судебных, юридических и газетно-телевизионных кругах! Слишком явно сразу же
обнажилась бы чисто уголовная суть происходящего, а тут: <Имущественный
спор> между коллегами некогда уважаемой профессии - только и всего! Таких
споров сейчас тысячи! И ничего они уже, кроме усталого раздражения, у
<общественности> не вызывают.
Да и сам я не захотел бы, наверное, о такой конфликт перо своё пачкать -
одной обворованной организацией больше, одной меньше - общей картины нагло
разворовываемой страны это сильно не меняет! Но тут помимо <имущественного
спора> обескураживающе и оскорбительно встал вопрос о предательстве!
Предательстве тех идеалов и тех наших публичных обязательств, которые
двигали нами в <героической>, как нам поначалу представлялось, борьбе за
демократию. Секретари СПМ, все, как на подбор, ветераны дорогих моему сердцу
баталий (кое-кто даже получил в ходе их почётное звание <прораба
перестройки>), с которыми я все бурные годы <плечом к плечу>, <под градом
вражеских пуль>, <бесстрашно и бескорыстно> и т.д. и т.п. И вдруг именно
они - кто по пояс, кто по уши - в этом самом!.. В том, что грозились выжечь
калёным железом из нашей жизни!
Из всех <заветных> высказываний, которые мне на долгом журналистском веку
довелось использовать в публицистике, самыми любимыми были слова
американского философа Б. Данэма: <Нет такой радости в жизни - радости ли
славы, победы или удовлетворённого желания, - которую можно было бы сравнить
с радостным чувством товарищества в достижении возвышенной цели> (Б. Данэм.
Герои и еретики. - М., 1967, с.102).
Счастлив тот, кому довелось вкусить этой радости, но тем горше ему, если
<возвышенная цель> на деле оказывается вдруг <очередной морковкой>, которой
живодёры заманивают доверчивых травоядных туда, где с них обдерут шкуру. А
уж если при этом и те, в ком он видел надёжных соратников в борьбе за
<возвышенные цели>, вдруг оказываются <козлами-провокаторами>, которые,
заведя стадо в цеха по забою, отправляются в свои комфортабельные стойла,
похрумкивая морковками, то совсем на белый свет смотреть становится
противно!
И самая горькая, почти неправдоподобная потеря для меня - Юра Черниченко.
Какой несгибаемый был боец и трибун! Какие зажигательные статьи писал!
Сколько раз мы с ним на тех самых <баррикадах> стояли плечом к плечу!.. И
ведь не однажды пробовал я начать с ним разговор - предостеречь, отговорить
от позорной <ошибки>. Уходил от разговора Юра, глаза прятал, встреч избегал:
И вот дожили! О нём приходится говорить как о сообщнике и укрывателе
откровенного проходимца, предателе коллег по профессии. И не хочется это
писать, а что поделаешь - обязательства перед теми, для кого мы писали, и
тем, про что мы писали всю свою жизнь, обязывают. А вот во имя чего это
делается? Боюсь даже предположить, но лезут, лезут в голову недостойные
мысли! И почему-то вдруг вспоминается губернатор из <Сказок> Щедрина. Тот,
который грозился навести образцовый порядок на вверенной ему территории, но
удовлетворился тем, что проглотил чижика.
Метаморфоза, происшедшая с Риммой Казаковой, многих удивила несказанно,
однако если вдуматься: Умели отбирать кадры отцы-основатели Союза писателей!
Чуяли людей изнутри безошибочным классовым нюхом! И всё равно - умом
понимаешь, а душе не верится! Какой пламень вспыхнул вдруг в её слабой
поэтической груди? Легко ли в её-то весьма почтенные годы мотаться <верхом
на метле> по весям, странам и регионам? Прыгать с писательской трибуны в зал
суда, а оттуда на телестудию? Одних командировочных извела Римма Фёдоровна
столько, что на содержание десятка региональных организаций, наверное,
хватило бы! А какие рембрандтовские краски нужны, чтобы изобразить, как
хрупкая поэтесса во главе кучки качков пробирается с поддельным
удостоверением председателя Международного литфонда в потной ладошке по
пыльным подвалам Литфонда с целью его вооружённого захвата? Право слово,
очень трудно после столь драматических мизансцен переходить на акварель,
чтобы воспроизвести сцену очередной встречи Р. Казаковой с любителями
поэзии, когда она с дрожью в голосе декламирует из <старого> своего про то,
что <нет, не всё продаётся> на этом свете.
Но главным обвинителем наших с Артёмом Анфиногеновым провинностей на осеннем
секретариате станет, несомненно, г-н Костюковский, истово исполняющий роль
серого кардинала при Гюлумяне. Я это понял, когда Яков Аронович при
рассмотрении нашего персонального дела на упомянутом секретариате тихо, но
проникновенно настаивал на моём изгнании из руководящего органа СПМ (как
сказано выше: за то, что я посмел вместе с С. Михалковым и Ф. Кузнецовым
подписаться под призывом к единению всех писателей СНГ). В этот момент он
остро мне напомнил незабвенной памяти Михаила Суслова. Но не восседающего
величаво в президиуме, а в ту скорбную минуту его жизни, когда, придя с
заседания, наш строгий идеологический надзиратель почему-то пытался положить
свои калоши в кухонный холодильник (зафиксирован такой исполненный
драматизма эпизод в истории КПСС!). До сих пор не пойму, что бы означали
подобные зигзаги ассоциативного мышления?
Во всём этом играет свою роль писатель Анатолий Приставкин. Такой бесценный
для Гюлумяна союзник. Советник президента России. И не только в этом сюжете,
между прочим. Вроде бы страна, по делам которой он даёт советы президенту,
называется Россия, а: Вспомним о судьбе русских в Чечне. Судьбе людей
ограбленных, растерзанных, изгнанных из своих домов, многократно взятых в
рабство бандитами в годы чеченских кампаний. Что-то я не припомню о них ни
единого слова сострадания в публицистике автора <Золотой тучки>.
Сам автор <Тучки> давно уже не согласен с героиней её. Нынче у него народы
явно делятся на хорошие (чеченцы - в первую очередь), не очень хорошие и
совсем плохие. Русский народ, надо понимать, самый худший из всех плохих.
В этом нетрудно убедиться, хотя бы прочитав его беседу с Костиковым.
Оказывается, пьянство, вороватость, куражливость, жестокость и безразличие -
извечные родовые черты всех <русских>! Следуя своим <тёмным инстинктам>,
русский народ сегодня вдруг возжаждал <всё отнять и поделить>. Столь
издевательской клеветы на русский народ, наверное, даже в писаниях Удугова
не отыскать! Не нувориши в бандитской спайке с чиновниками (советниками в
том числе) ограбили и довели до нищеты русский народ, а наоборот - народ их
бедных ограбил! Но: не в коня овёс! Тут же всё наш народ и пропил.
Склонность к пьянству и жестокость нравов, по Приставкину, у русского народа
<в исторической крови>, в его <дремучем нутре>. <Самая большая кровь и самые
горькие слёзы льются не в Чечне, а за стенами русских домов и изб>. Русские
<неуправляемы>, у них <нет твёрдых категорий поведения. Не убий? Убьёт! Не
возжелай жену ближнего? Возжелает!..> (<АИФ>, ? 23, 2004 г.).
Спору нет, горемычный русский народ находится ныне не в лучшем своём
состоянии. Духовно-нравственном - в том числе. Но это ведь как раз и есть
плод большевистского экспериментирования над ним, приведшего к
деклассированности и апатии, итог нескончаемой большевистской, а теперь ещё
и <демократической> вивисекции, а не извечные родовые приметы русского
народа.
Человеку свойственно начинать ненавидеть тех, кому он творит зло. В этом
отношении Приставкин никакой загадки не содержит. Разве что трудно понять,
почему этот человек всё ещё остаётся в окружении президента и идёт ли это на
пользу авторитету власти?
Должны инженеры человеческих душ уметь решать свои проблемы без апелляций к
<доброму царю>? К сожалению, речь идёт о проблемах куда более
общегосударственных, которым давно уже полагалось бы стать <своими> и для
нашего президента, но почему-то всё никак они таковыми не становятся.
Впрочем: Если ситуация настолько мрачна, то, извините, ей давно уже стоит
стать <своей> прежде всего для нас, российских писателей. Если, конечно, мы
себя таковыми считаем. Но этот разговор настолько далеко выходит за рамки
литфондовской уголовно-имущественной проблематики, что несомненно требует
отдельного обстоятельного разговора!