От	Георгий
К	Георгий
Дата	10.09.2004 00:09:20
Рубрики	Тексты;

Любителям "интеллигентской темы": Сергей Волков. Интеллектуальный слой в советском обществе (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-ogl.htm

Сергей Волков
ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ
В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ОГЛАВЛЕНИЕ
Пpeдисловие
1. Интеллектуальный слой дореволюционной России
2. Ликвидация старого и подход к созданию нового образованного слоя
3. Формирование советского образованного слоя и его состав
3.1. Рост численности образованного слоя и изменение его положения в социальной структуре населения
3.2. Политика советского режима в сфере формирования советской интеллигенции
3.3. Социальный состав советского интеллектуального слоя
4. Основные черты советского образованного слоя и его место в обществе
4.1. Некоторые характерные черты советской интеллигенции
4.2. Советская интеллигенция как социальный слой
Заключение
Примечания
Таблицы

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:24:31

(!!!!) прошу отзывов! Эта книга отрицает выводы С. Г.! (-)

---

---

От	Привалов
К	Георгий (10.09.2004 00:24:31)
Дата	10.09.2004 01:41:19

А какие выводы С. Г. она отрицает? (-)

---

---

От	Георгий
К	Привалов (10.09.2004 01:41:19)
Дата	10.09.2004 17:52:02

Вы ее читали? А С. Г.? (-)

---

---

От	Привалов
К	Георгий (10.09.2004 17:52:02)
Дата	11.09.2004 22:51:07

Просмотрел по диагонали

---

и, либо выводы показались мне похожими, только противоположной емоциональной окраски,

либо выводы показались мне имеюшими малое отношение к представленным материалам.

---

От	Георгий
К	Привалов (11.09.2004 22:51:07)
Дата	13.09.2004 11:53:58

Тогда вопросы (+как, по-Вашему, в данной работе с фактическим материалом?) (*+)

---

>и, либо выводы показались мне похожими, только противоположной емоциональной окраски,

>либо выводы показались мне имеюшими малое отношение к представленным материалам.
"Десакрализаторам" - бой!

То есть Вы считаете, что позиция автора является сугубо "заданной", а потому он приводит, например, цифры роста численности интеллигенции и затем голословно заявляет о резком падении ее "качества"?

Кстати, а как по-Вашему, в данной работе с фактическим материалом - таблицами и пр.? Это полезно?

---

От	Привалов
К	Георгий (13.09.2004 11:53:58)
Дата	27.09.2004 21:00:50

Ха мой взгляд, фактический материал, представленный в работе, часто

---

не соответствует тем выводам, которые из него делаются.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:20:56

Примечания и общий список таблиц (*/+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-p01.htm

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 1



1. При этом в двух крупнейших центрах - Москве и Петербурге было сосредоточено 30,5% всех ИТР, 45,8% ученых и литераторов, 30,7%
деятелей искусства, 26% преподавателей искусств и ремесел, 16% врачей, 25,9% административного персонала, 29% служащих банков и
кредитных учреждений, 14,3% адвокатов и нотариусов.
2. Томин В.П. Рост образования населения СССР за 60 лет Советской власти // СИ, 1978, ? 2, с. 197.
3. Страна Советов за 50 лет. Сборник статистических материалов. М., 1967, с. 283.
4. Высшее образование в СССР. Статистический сборник. М.,1961, с. 203.
5. См.: Синецкий А.Я. Профессорско-преподавательские кадры высшей школы СССР. М.,1950; Высшее образование в СССР. Статистический
сборник. М.,1961, с. 203.
6. Ерман Л.К. Состав интеллигенции в России в конце XIX и начале ХХ в. // История СССР, 1963, ? 1; он же: Интеллигенция в России.
БСЭ, СИЭ. См. также: Федюкин С.А. Привлечение буржуазной технической интеллигенции к социалистическому строительству в СССР. М.,
1960; он же: Великий Октябрь и интеллигенция. М., 1972; Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция. Новосибирск, 1973, с. 19;
Изменения социальной структуры советского общества. Октябрь 1917 - 1920. М.,1976, с. 268-270.
7. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993, с. 88-89. Следует иметь в виду, что Мировая война внесла существенные коррективы
в состав и численность офицерства. К концу 1917 г., с учетом произведенных за войну 220 тыс. чел., призванных из запаса и
безвозвратных потерь насчитывалось примерно 276 тыс. офицеров и более 140 тыс. военных чиновников, подавляющее большинство которых
были или собирались стать представителями гражданских профессий. Вообще в годы войны офицерские погоны носили практически все
образованные люди (выпускники гимназий и равных им учебных заведений) призывного возраста и годные к военной службе по состоянию
здоровья.
8. Гражданская война и интервенция в СССР. Энциклопедия. М., 1983, с. 202.
9. Изменения социальной структуры советского общества. Октябрь 1917 - 1920, с. 268.
10. Волков С.В. На углях великого пожара. М., 1990, с. 34-35.
11. Иногда в советской печати можно встретить утверждения, что в университетах и технических учебных заведениях дворяне составляли
71,1%, духовенство 5,3, городские сословия 18,8, сельские сословия 1,8, прочие - 3%, (Томин В.П. Рост образования населения СССР, с.
197), но откуда взяты эти "сведения" - не указывается; в популярной литературе подобные подтасовки обычны, но в специальной
большинство авторов все-таки приводят реальные данные.
12. Данные, приводимые из разных источников, не всегда полностью совпадают. См., напр.: Елютин В.П. Высшая школа страны социализма.
М., 1959; Галкин К.Т. Высшее образование и подготовка научных кадров в СССР. М., 1958; Катунцева Н.М. Опыт СССР по подготовке
интеллигенции из рабочих и крестьян. М., 1977; Чуткерашвили Е.В. Развитие высшего образования в СССР. М., 1961; он же: Кадры для
науки. М., 1968; Ерман Л.К. Состав интеллигенции в России в конце XIX и начале ХХ в. // История СССР, 1963, ? 1.
13. Амелин П.П. Интеллигенция и социализм. Л., 1970, с. 71.
14. Среди учителей начальных школ Сибири 35% происходили из чиновников, купцов и почетных граждан, 25,5 из мещан и 37,2 из крестьян
(Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 20-21).
15. См., напр.: Ерман Л.К. Состав интеллигенции в России; Изменения социальной структуры советского общества. Октябрь 1917 - 1920,
с. 271, 273; Соскин В.Л. Ленин, революция, интеллигенция, с. 21.

=====
http://www.samisdat.com/5/55/554-t-sp.htm

ОБЩИЙ СПИСОК ТАБЛИЦ




1. Высшие учебные заведения России в 1916 г.
2. Социальное происхождение студентов в России в начале ХХ в.
3. Социальное происхождение учителей в 1911 г. (%).
4. Численность научных работников в 1920-е годы.
5. Служащие Москвы по переписи 1918 г.
6. Служащие Москвы по переписи мая 1919 г.
7. Служащие Москвы по переписи 16.10 1922г. по категориям и профессиям.
8. Служащие Москвы по переписи 16.10 1922г. по учреждениям и категориям.
9. Изменение численности контингента студентов (на конец года).
9а. Число высших и средних специальных учебных заведений.
10. Выпуск специалистов по отраслям знаний.
11. Выпуск специалистов в 1918-1970 гг.
12. Прием на дневные отделения в 1970-х гг.
13. Рост численности специалистов по регионам до войны.
14. Численность занятых специалистов по отраслям.
15. Численность служащих по специальностям и должностям (по переписям населения).
16. Cоотношение между профессиональными категориями специалистов.
17. Изменения в численности (тыс. чел.) и удельном весе (%) специалистов с высшим и средним специальным образованием по отраслям в
1960-1980 гг.
18. Доля интеллектуального слоя в населении страны.
19. Численность "служащих" и "специалистов" в самодеятельном населении.
20. Изменение численности служащих и специалистов в самодеятельном населении (млн.чел. и %).
21. Изменение численности служащих и специалистов в самодеятельном населении (в % к предшествующему году).
22. Численность и доля в занятом населении различных категорий учета интеллектуального слоя..
23. Численность лиц, имеющих высшее и среднее специальное образование.
24. Рост численности и доли инженеров в составе специалистов.
25. Численность медицинского персонала.
26. Численность преподавателей средней школы.
27. Численность аспирантов в 1927-1941 гг.
28. Численность научных работников и аспирантов.
29. Численность членов всесоюзных академий.
30. Отраслевая структура научных работников в 1920-х гг..
31. Распределение научных работников Белоруссии по отраслям.
32. Присвоение ученых степеней по отраслям.
33. Распределение научных работников по отраслям и ученым степеням.
34. Распределение научных работников по отраслям и местам работы.
35. Распределение аспирантов по отраслям.
36. Среднегодовые темпы прироста научных работников (по данным 17 НИИ Минхимпрома, 7 Ленинградских институтов АН и 3 ведущим
техническим вузам Ленинграда).
37. Присуждение ученых степеней.
38. Удельный вес докторов и кандидатов наук.
39. Распределение научных работников по ученым званиям и должностям в НИИ.
40. Распределение научных работников по должностям в вузах.
41. Структура научных работников (%) ЛОАН и вузов Ленинграда (1968-1971 гг.).
42. Структура и квалификация научных кадров СОАН на 1976 г.
43. Процент выпускников аспирантуры среди сотрудников СОАН.
44. Распределение аспирантов по отраслям и местам учебы в 1971 г.
45. Возрастной состав научных работников (%).
46. Результаты сокращения аппарата некоторых ведомств в 1923-1924 гг.
47. Рост численности госаппарата в 1925-1928 гг.
48. Изменение численности госаппарата Белоруссии.
49. Образовательный уровень сотрудников министерства бытового обслуживания Белоруссии.
50. Доля среди студентов лиц без рабочего стажа в 1976-1978 гг.
51. Социальный состав лиц с производственным стажем среди студентов в 1976-1978 гг.
52. Результаты письменных экзаменов по математике на дневном отделении естественных факультетов МГУ.
53. Социальное происхождение лиц с производственным стажем по вузам Москвы 1968 г.
54. Влияние различных льгот на прием в вузы Москвы 1968 г.
55. Социальный состав рабфаков в 1920-е годы.
56. Распределение выпускников рабфаков.
57. Основные показатели деятельности рабфаков.
58. Желания родителей относительно будущего детей.
59. Распределение выпускников школ Ленинграда в 1968 г.
60. Ориентация на продолжение образования в начале 1970-х гг.
61. Установки на получение высшего образования (г. Горький, 1968).
62. Установки на продолжение образования (Москва, 1973 г.).
63. Установки на получение высшего образования (Латвия, 1976 г.).
64. Выбор профессий, требующих высшего образования 1979 г.
65. Распределение мнений по вопросу об увеличении доли ПТУ в начале 80-х годов.
66. Влияние конкурса на состав студентов по различным типам вузов на 1977 г.
67. Социальный состав приема на 1-й курс по типам вузов в 1923 г.
68. Социальный состав приема в вузы Наркомтяжпрома.
69. Доля "служащих" в приеме в учебные заведения различного типа и подчиненности в 1933 г.
70. Социальный состав вузов в годы 1-й пятилетки.
71. Социальный состав вузов в 1932-1933 гг. по типам вузов.
72. Социальный состав студентов вузов в 30-х годах.
73. Социальный состав студентов техникумов в 1928-1938 гг.
74. Доля служащих в приеме (1курс) во все вузы отдельных регионов (отчетность).
75. Прием в педвузы РСФСР (отчетность).
76. Прием (1курс) на дневное отделение вузов некоторых регионов.
77. Прием (1курс) в вузы Сердловской области на дневное отделение.
78. Доля выходцев из служащих на 1-м курсе дневного отделения 6-ти Свердловских вузов.
79. Доля выходцев из служащих в приеме в вузы Свердловска в 1968 г.
80. Состав приема в вузы некоторых регионов в 1973/74 г. по происхождению.
81. Состав приема в вузы исследованных регионов по происхождению обоих родителей.
82. Соотношение доли студентов, имеющих родителей с высшим и средним специальным образованием с долей этой категории в населении
страны.
83. Происхождение студентов 1-го и выпускного курсов некоторых регионов.
84. Происхождение школьников и студентов технических вузов Юга Украины в 1972-1975 гг.
85. Происхождение абитуриентов и студентов вузов Харькова.
86. Происхождение студентов вузов Харькова (дневное отделение).
87. Социальный состав студентов вузов РСФСР (дневное отделение).
88. Социальный состав студентов вузов Казахстана (отчетность).
89. Доля служащих в составе студентов вузов Свердловска и Свердловской области (отчетность).
90. Доля служащих в составе студентов Уральского университета на 1966 г.
91. Социальный состав студентов вузов Костромы (отчетность).
92. Социальный состав студентов вузов Харькова на 1974 г. (отчетность).
93. Доля служащих в составе студентов Киргизии (отчетность).
94. Социальный состав студентов Мордовского университета (отчетность).
95. Социальный состав студентов вузов отдельных регионов и городов (отчетность).
96. Социальный состав студентов средних специальных учебных заведений отдельных регионов и городов (отчетность).
97. Доля выходцев из служащих в составе студентов институтов искусства Минска.
98. Происхождение студентов выпускных курсов по данным межрегионального исследования 1977-1978 гг.
99. Социальное положение отцов студентов (выборка по вузам 13 городов Европейской части СССР 1978 г.).
100. Изменение состава студентов по социальному происхождению.
101. Социальное происхождение школьников и студентов по отцу и матери в 1970-х гг..
102. Социальное происхождение студентов некоторых регионов (1970-е годы) по отцу и матери.
103. Социальное происхождение студентов Свердловска (1973 г.) по отцу и матери.
104. Образование родителей студентов Свердловской области (1-й курс - 1973 г., выпускной - 1977 г.).
105. Число "выдвиженцев" по основным ведомствам на рубеже 1930-х годов.
106. Социальный состав парткомов на конец 1927 г.
107. Происхождение научно-преподавательского состава вузов РСФСР на 1.06.1926 г.
108. Социальный состав Института Красной профессуры.
109. Состав служащих Москвы по переписи 1918 г.
110. Данные о составе членов исполкомов разного уровня в 1920 г.
111. Доля "служащих" в составе горсоветов.
112. Социальный состав органов Советов на 1929 г.
113. Состав служащих ВСНХ по занятиям до революции.
114. Доля представителей образованного слоя и служивших в старом госаппарате в составе советских служащих по переписи 1929 г.
115. Доля "служащих" и "прочих" и служивших в старом аппарате в составе учреждений по видам персонала (1929 г.).
116. Удельный вес рабочих, лиц, окончивших вузы в 1-й пятилетке, "практиков" и доля среди них рабочих в государственном аппарате на
1.11.1933 г.
117. Удельный вес (%) рабочих на предприятиях и новостройках некоторых отраслей по группам должностей (1933 г.).
118. Удельный вес рабочих в объединениях и трестах союзного значения, ЦКК-РКИ и НКИД по группам должностей (1933 г.).
119. Удельный вес рабочих в промышленности по группам должностей (1933 г.).
120. Удельный вес рабочих в НИИ и вузах по группам должностей (1933 г.).
121. Удельный вес рабочих в аппарате государственных органов и общественных организаций по группам должностей (1933 г.).
122. Состав научных работников по категориям и отраслям наук на 1928 г.
123. Доля научных работников, окончивших советский вуз к 1929 г.
124. Возраст научных работников.
125. Социальный состав аспирантов вузов в годы 1-й пятилетки.
126. Социальный состав преподавателей индустриальных вузов в годы 1-й пятилетки.
127. Происхождение служащих Московского райисполкома Ленинграда (1960-е годы).
128. Доля выходцев из служащих среди ИТР Первоуральского Новотрубного завода (1960-е годы).
129. Происхождение ИТР Свердловского турбомоторного завода (1960-е годы).
130. Доля выходцев из служащих среди учителей школ Нижнего Тагила (1960-е годы).
131. Происхождение научных сотрудников Восточно-Уральского химического института (1963 г.).
132. Происхождение служащих и специалистов деревообделочной фирмы "Урал" в Свердловске (1967 г.).
133. Происхождение служащих и специалистов (1970 г.).
134. Происхождение членов творческих союзов Белоруссии (1970 г.).
135. Происхождение творческой интеллигенции Урала (опрос 50% "художественной интеллигенции" Свердловской и 20-30% Челябинской
областей).
136. Образовательный уровень отцов и дедов художественной интеллигенции Урала.
137. Происхождение рабочих и служащих по типам семей (1960-е гг.).
138. Происхождение молодых специалистов в зависимости от места работы (1970-е годы).
139. Социальное происхождение аспирантов Ленинграда (20 вузов и 12 учреждений ЛОАН).
140. Распределение аспирантов Ленинграда-выходцев из служащих по видам обучения.
141. Происхождение научных работников машиностроительных объединений Ленинграда.
142. Происхождение молодых специалистов в зависимости от занимаемых должностей (1970-е годы).
143. Ориентация студентов Свердловска в зависимости от происхождения (1970-е годы).
144. Происхождение ИТР нефтедобывающих организаций (1970-е годы).
145. Социальное положение ИТР нефтедобывающих организаций до поступления в вуз.
146. Процент лиц "коренной" национальности среди ученых на 1928 г.
147. Состав аспирантов по национальности на 1928 г.
148. Численность и удельный вес научных работников "коренной" национальности по республикам.
149. Численность республиканских академий наук.
150. Доля докторов и кандидатов наук (%) среди научных работников по республикам.
151. Зарплата служащих Москвы по переписи мая 1919 г.
152. Зарплата в учреждениях Наркомпроса на ноябрь 1922 г. (зол.руб.).
153. Ставки в университете Белоруссии.
154. Зарплата некоторых категорий рабочих и служащих в 1920-х годах.
155. Оклады офицерского состава по должностям.
156. Сближение зарплаты ИТР с рабочими (100%) в 70-х годах.
157. Отношение зарплаты рабочих и служащих к ИТР (100%).
158. Зарплата рабочих и служащих различных отраслей.
159. Должностное положение выпускников Академии народного хозяйства.
160. Происхождение и образование "рабочих-интеллигентов" и ИТР АЗЛК (1972г.) (%).
161. Специалисты на рабочих местах по отраслям промышленности (%).
162. Состав смешанных семей по ряду исследований (1970-е гг.).
163. Доля гетерогенные браков по материалам трех загсов Саратова.
164. Доля смешанных семей в Таллине.
165. Доля смешанных семей в Элисте.
166. Распределение выпускников школы в Нижнем Тагиле (1964 г.).
167. Судьба опрошенных в зависимости от происхождения (Уфа, 1970 г.).
168. Судьба детей опрошенных (Уфа, 1970 г.).
169. Соотношение социального статуса первого и третьего поколений (Уфа, 1970 г.).
170. Доля лиц, получивших желаемое образование, в зависимости от образования отцов (1960-е годы).
171. Доля среди студентов детей, наследующих профессию родителей.
172. Доля детей служащих и специалистов среди рабочих некоторых регионов (1970-е годы).
173. Доля детей служащих и специалистов среди рабочих машиностроительных объединений Ленинграда (1976-1977 гг.).
174. Доля детей служащих среди рабочих некоторых городов и заводов.
175. Доля выходцев из служащих и специалистов рабочих Свердловской фирмы "Урал" (лето 1967 г.).
176. Доля выходцев из служащих и специалистов среди рабочих Челябинского тракторного завода.
177. Доля рабочих-узбеков из служащих и специалистов по годам рождения.
178. Доля детей служащих в ПТУ Свердловска (? 24).
179. Посещение концертов не реже 1 раза в месяц представителями разных социальных групп (%).
180. Проведение досуга молодыми рабочими и ИТР (%).
181. Занятия музыкой разных категорий молодежи (%).
182. Посещение театров и выставок рабочими и ИТР в Молдавии (%).
183. Доход на члена семьи (руб./мес.) в разных социальных группах.
184. Обеспеченность социальных групп имуществом разного рода.
185. Удельный вес интеллигенции среди правонарушителей (%) по городам Урала.
186. Уровень образования законопослушных граждан и преступников трех регионов.
187. Происхождение советских востоковедов (доля выходцев из интеллигенции).
188. Удельный вес обладателей ученых степеней и званий в составе интеллигенции.
189. Распределение научных работников по отраслям (тыс. чел.).
190. Распределение научных кадров по месту работы (%).
191. Число научных учреждений.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:20:03

Заключение (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-zakl.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ЗАКЛЮЧЕНИЕ



Образованный слой, выращенный советским строем, представлял собой в некотором роде уникальное явление. В отличие от практики
большинства других стран и дореволюционной России, где он складывался естественно-историческим путем, в СССР он был создан
искусственно, причем в огромной степени из не годного к тому материала, и как нечто временное, подлежащее "отмиранию" в недалеком
будущем. Эти обстоятельства и определили его внутреннее состояние и положение в обществе. Вместо небольшого по численности, но
компетентного дореволюционного интеллектуального слоя, чуждого идейно-политическим основам новой власти, страна получила массовую,
низкоквалифицированную, но в целом политически надежную и преданную этой власти прослойку "служащих". Форсированная
"интеллигентизация" общества привела к исчезновению подлинного интеллектуального слоя как особого социального фактора, эффект
"всеобщей полуграмотности" губительно сказался на перспективах выделения интеллектуальной элиты.
Система образования, сложившаяся и функционировавшая при преобладающем влиянии идеологических установок режима, давала своим
воспитанникам в лучшем случае лишь более или менее узкоспециальные навыки, необходимые для исполнения профессиональных функций, да и
то лишь в лучших учебных заведениях (масса провинциальных вузов, профанируя и фальсифицируя понятие высшего образования, была
неспособна и на это). Общекультурный уровень, обеспечиваемый советским образованием, уровень гуманитарной культуры, был не только
ниже всякой критики, но являлся, скорее, величиной отрицательной, ибо подлинная культура не только не преподавалась, но заменялась
"партийными дисциплинами" (история, например, до середины 30-х годов вообще была запрещена к преподаванию).
Воспитанная таким образом интеллигентская масса была лишена понятий о личном и корпоративном достоинстве по причине своего
происхождения и отсутствия связи с прежним образованным слоем (где такие понятия естественным образом проистекали от былой
принадлежности к высшему сословию). Новых же понятий такого рода она приобрести не могла, поскольку в советском обществе
образованный слой не только не имел привилегированного статуса, но, напротив, трактовался как неполноценная в социальном плане,
временная и ненадежная "прослойка" - объект идейного воспитания со стороны рабочих и крестьян.
Единственной чертой, роднившей новый интеллектуальный слой со старым, была слабая связь с собственностью. Это, в принципе, та черта,
которая предполагает относительно большую зависимость от государства и склонность к конформизму. Но если до революции это
компенсировалось принадлежностью значительной части интеллектуального слоя к высшему дворянскому сословию и связанными с такой
принадлежностью психологическими факторами, то в советского время полная материальная зависимость от государства ничем
компенсироваться не могла.
Такой интеллектуальный слой, однако, единственно и мог соответствовать характеру установившегося государственного порядка. Общество
с подобным качеством, статусом и положением в нем "образованного сословия" в принципе не может быть конкурентоспособным в
сколько-нибудь длительной исторической перспективе и обречено на деградацию, что вполне проявилось к концу 70-х годов. Деградация
интеллектуального слоя была неизбежной прежде всего потому, что советский строй основан на принципе антиселекции. Он не только
уничтожал лучших, но (что еще более существенно) последовательно выдвигал худших. Результатом же продолжавшегося более полувека
отбора худших явилось то, что не только верхушка политического руководства в составе нескольких сот человек представляла собой
коллекцию соответствующих человеческих образцов, но и на всех последующих, низших этажах пирамиды находились люди тех же достоинств.
Вот почему советский строй не способен был принципиально измениться в случае устранения его высшего руководящего слоя.
Успешное развитие государственного организма в огромной степени зависит от того, насколько удается "совместить" элиту
интеллектуальную с элитой управленческо-политической, проще говоря, в какой мере удается в данном обществе привести интеллектуальные
качества человека в соответствие с его общественным положением - обеспечить продвижение по служебной лестнице если не наиболее
одаренных, то, по крайней мере, наиболее образованных людей. Если одаренность может оцениваться субъективно, то для уровня
образования в каждом обществе существуют объективные критерии, и по тому, насколько они оказываются значимы для служебной карьеры,
можно судить об установках данного общества.
Если управленческая элита дореволюционной России состояла из лиц, получивших лучшее для своего времени воспитание и образование,
если государственная элита современных европейских стран также в огромном большинстве состоит из выпускников самых престижных
университетов, то в СССР, идеологическую основу власти в котором составлял принцип "диктатуры пролетариата" (то есть как раз
наименее образованного слоя), наблюдалась прямо противоположная картина. Выдвижение на ведущие посты лиц по принципу превосходства в
уровне образования и общей культуры было не только невозможно по идейно-политическим соображениям, но и превращено в свою
противоположность - практику "отрицательного отбора", когда сознательно отбирались и выдвигались люди, обладавшие, по возможности,
некоторыми организаторскими способностями и знанием узкого "ремесла" (хотя и это было не обязательно), но как можно меньшего
интеллекта, кругозора, знаний и творческих способностей (каковые качества не предполагали искреннего принятия господствовавшего
идеологического маразма и, соответственно, лояльности властям, его насаждавшим).
Не удивительно, что высший политико-управленческий слой отличался едва ли не самыми худшими культурно-образовательными
характеристиками среди других категорий лиц умственного труда в стране (479). В составе управленческой элиты почти не встречалось
даже выпускников тех немногих престижных учебных заведений, которые (пусть даже только на фоне других советских вузов) действительно
отличались качеством даваемого образования. Советские управленческие кадры получали чисто символическое образование в провинциальных
технических вузах и техникумах (к тому же очень часто "без отрыва от производства") плюс ВПШ, т.е. по общекультурному уровню худшее
из возможного даже в СССР. Для выдвиженца на партийную работу требовалась "сознательность", а не творческие достижения и тем более
способность самостоятельно мыслить, поэтому о привлечении к государственному управлению подлинных интеллектуалов просто не мог
стоять (на ХХIV съезде КПСС с гордостью отмечалось, что свыше 80% секретарей ЦК, республик, крайкомов, обкомов, председателей
Совминов, краевых и областных исполкомов и около 70% министров и председателей госкомитетов начинали свою деятельность рабочими и
крестьянами).
Более того, практика отрицательного отбора, отсеивавшего все самостоятельно мыслящее, действовала настолько эффективно, что до сих
пор в провинции интеллектуальный уровень лиц, принадлежащих к местной управленческой верхушке (по результатам тестирования на
известный IQ - "коэффициент интеллектуальности", проведенного зарубежными социологами) ниже не только среднего показателя по
образованному слою, но даже среднего по всей популяции. То обстоятельство, что средний уровень образованности и культуры партийной
номенклатуры был ниже такового интеллигенции в целом, привнесло некоторую объективную правомерность в известное противопоставление
"чиновник - интеллигент" (лишенное смысла до революции, когда культурный уровень высшего эшелона власти был выше среднего уровня
тогдашнего интеллектуального слоя).
Во всей советской истории наиболее благоприятными для интеллектуального слоя (разумеется, не в политическом, а в социальном плане)
были 40-50-е годы, когда наметилось некоторое приближение к тем стандартам его статуса, комплектования и материального обеспечения,
которые были свойственны старой России (что было тесно связано с общей тенденцией уподоблению дореволюционным образцам), тогда как
пристальное внимание к социальному составу образованного слоя характерно для периодов повышенного рвения властей в попытках привести
социальные реалии в соответствие с постулатами коммунистической идеологии (не случайно все исследования такого рода сопутствовали
соответствующим практическим мерам или предваряли их). Послевоенный период поэтому не оставил данных по этой теме. Однако в
дальнейшем советский режим никогда уже не оставлял своим вниманием социальный состав интеллигенции.
На качестве и положении интеллектуального слоя катастрофически отразилось хрущевское правление и заданные им подходы к политике в
области науки и образования, обусловленные ожиданием пришествия коммунизма уже в ближайшие десятилетия. Именно тогда профанация
высшего образования достигла апогея. Открывались десятки новых вузов, не имеющих реальной возможности соответствовать своему
назначению. Именно в 60-е годы произошел наиболее резкий скачок численности студенческого контингента в сочетании с резким
ухудшением его качества. Именно тогда была заложена основа для невиданного "перепроизводства" специалистов, столь остро
обнажившегося к 80-м годам. Именно в результате и в ходе невиданного расширения в эти годы образованного слоя произошло решающее,
"переломное" падение престижа умственного труда и качественное понижение относительного благосостояния занимающихся им людей.
Особенно тяжелые последствия имели эти годы для будущего науки. Обвальное расширение штатов НИИ, умножение их количества имело
естественным следствием заполнение научных должностей первыми попавшимися людьми, которые в обычных условиях не имели бы шансов
попасть на научную работу, а в значительной части и не помышлявшими об этом. Люди, пришедшие в науку в 60-х годах, в пору "массового
призыва", без естественного конкурса - худшее ее пополнение за все советские годы. К 80-м годам они составили большую часть того
"балласта", от которого никак не могли избавиться в ходе начавшихся тогда поползновений на реформы. Более того, в силу естественного
процесса смены поколений они заняли к тому времени основную часть руководящих постов в науке, проводя кадровую политику в этой сфере
соответственно своей сущности.
Еще одним обстоятельством, определившим новый этап падения качественного уровня интеллектуального слоя в 60-х годах по сравнению с
50-ми, было то, что как раз к тому времени был полностью исчерпан запас специалистов дореволюционной формации, получивших
действительно полноценное образование. С их исчезновением было окончательно утрачено понятие о критериях образованности и общей
культуры. Наличие хотя бы мизерного числа старых интеллектуалов позволяло, по крайней мере, зримо представлять разницу между ними и
интеллигентами советской формации. Их отсутствие сделало тип советского интеллигента абсолютной нормой. Плачевное состояние и
положение в обществе интеллектуального слоя, наблюдаемое в настоящее время, полностью определилось уже к концу 70-х - началу 80-х
годов. Окончательная его деградация уже тогда стала свершившимся фактом.
Состояние интеллектуального слоя, сформированного за годы советской власти таково, что даже идентификация его членов вызывает
затруднение. При определении его как подлинно элитного слоя общества, за пределами его должны остаться не только низшие слои лиц
умственного труда (естественным образом выпадающие из него по мере сравнивания их уровня информированности и общей культуры с
уровнем всей массы населения - как это происходило во всех европейских странах), но и большинство членов тех профессиональных групп,
которые еще остаются элитными по европейским понятиям, поскольку степень их компетентности и культуры не соответствует
соответствующим стандартам.
Поэтому даже в случае разрыва с советской традицией (какового на протяжении последнего десятилетия ХХ в. так и не произошло)
перспективы восстановления дееспособного образованного слоя в стране весьма проблематичны. Не вызывает сомнения, что огромное число
наштампованных советским режимом невежественных и недееспособных "образованцев" при твердом курсе на разрыв с практикой
социалистического строительства останется не у дел. Поскольку эти люди объективно должны будут остаться вне нового интеллектуального
слоя, они будут сопротивляться его формированию, отстаивая те критерии подготовки и культурного уровня, которым сами отвечают.
С другой стороны, практика функционирования новых властных структур после 1991 г. свидетельствует о том, что обретение достойного
места в обществе людьми, вполне отвечающими самым высоким требованиям в отношении дееспособности и интеллектуального потенциала,
также весьма проблематично, поскольку отсутствует выраженная заинтересованность в их привлечении и использовании со стороны
государственной власти. В принципе численная незначительность отвечающих своему предназначению интеллектуалов могла бы быть
компенсирована целенаправленным насыщением ими важнейших сфер государственного деятельности, выдвижением их на соответствующие
должности. Однако практика индивидуального отбора в 90-х годах уже продемонстрировала свою чуждость такому подходу, поскольку в
сфере государственных назначений всецело господствовал политический критерий отбора кадров, а в сфере частного предпринимательства
(где в нормальных условиях естественный отбор работает безотказно), из-за мафиозно-номенклатурного характера российского "бизнеса" -
критерий "блата".
Несмотря на противоестественный характер советского интеллектуального слоя в целом, в его составе сохранились или даже
сформировались отдельные слои и группы, отличающиеся в лучшую сторону качеством некоторой части своих членов. Речь идет в первую
очередь об академической среде и сфере военно-технических разработок. В ряде их отраслей сосредоточен, как известно,
интеллектуальный потенциал, не уступающий зарубежному уровню по крайней мере в профессиональном плане. Оказавшись по разным причинам
(одни из-за приоритетного к ним внимания и бережного отношения, другие, напротив, из-за максимальной удаленности от магистральной
линии коммунистического строительства) вне сферы жесткого идеологического контроля, эта среда сумела отчасти сохранить черты,
свойственные нормальной интеллектуальной элите. Она отличается и достаточно высоким уровнем самовоспроизводства. Она же отчасти
сохранила даже некоторые традиции досоветского интеллектуального слоя. Целенаправленное сохранение этих кадров (при очистке их от
недостойных сочленов) могло бы существенно облегчить задачу формирования нового интеллектуального слоя. Подготовка новой генерации
интеллектуалов могла бы быть осуществлена через систему элитарных учебных заведений всех звеньев образования с конкурсным приемом.
При сознательной ориентации на известные образцы подготовка некоторого (хотя поначалу и сравнительно небольшого) числа отвечающих
своему назначению интеллектуалов вполне возможна даже при имеющемся в настоящее время советском педагогическом потенциале.
Таким образом, если элитному слою интеллектуалов суждено будет возродиться в нашей стране, то он, по-видимому, сложится из трех
основных составляющих: некоторого числа представителей советской интеллигенции, прошедших в новых условиях сито естественного
отбора, отвечающих своему предназначению ряда слоев и групп нынешнего интеллектуального слоя и новоподготовленной генерации
интеллектуалов. Однако возрождение интеллектуальной элиты как социального слоя может быть лишь следствием сознательных усилий
государственной власти. В противном случае выращенные в ней интеллектуальные кадры (пусть самого высокого уровня) будут стремиться
покинуть страну и влиться в ряды интеллектуалов более "престижных" государств. Вследствие тяжелого экономического положения, такая
перспектива для России особенно актуальна.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:18:48

4-2. Советская интеллигенция как социальный слой (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-4gl2.htm


ГЛАВА 4.
Основные черты советского образованного слоя и его место в обществе.



2. Советская интеллигенция как социальный слой.

Поскольку идея "превращения всех людей в интеллигентов" и упразднения интеллигенции как особого слоя неизменно продолжала владеть
умами советских идеологов, рост численности интеллектуального слоя пропагандировался и обосновывался на всех этапах истории
советского общества. Типичным примером тезиса "через количественный рост интеллигенции - к уничтожению ее как слоя" может служить
название раздела одной из защищавшихся в 60-е годы диссертаций: "Дальнейший рост сельской технической интеллигенции - условие
соединения умственного и физического труда" (367). Утверждалось, что "путь к стиранию различий между работниками умственного и
физического труда идет не через "свертывание" слоя интеллигенции", а, наоборот, через "возрастание численности и доли в населении
работников умственного труда" (368). Некоторые, правда, видели "противоречие" в том, что "молодежь, имея высокий общеобразовательный
уровень, стремится заниматься умственным трудом, в то время как народное хозяйство нуждается еще в физическом труде, в т.ч.
неквалифицированном" (369). В 70-е годы получило распространение мнение о том, что "научные предположения исходят из объективного
процесса постепенного перехода к новой структуре занятости населения (вместо индустриальной модели - "научно-техническая") с более
важным местом научной и организационно-управленческой деятельности. Учеными уже высказано предположение, что с этой сферой будет
связано до 40% лиц, занимающихся общественно-полезным трудом" (370). Некоторой части слоя предсказывалось более быстрое
исчезновение: "Судьба интеллигенции хорошо известна:... интеллигенция останется особой прослойкой впредь до достижения самой высокой
стадии развития классового общества. Иная судьба у служащих - неспециалистов. Те из них, кто занят в сфере учета, станут либо
рабочими (операторами счетной техники), либо интеллигенцией" (371). Предполагалось, что сначала будет вытеснена сфера
непроизводственной деятельности интеллигенции, "а на стадии комплексной автоматизации вся интеллигенции как особая прослойка
перестанет в основном существовать" (372). Один из авторов выражался предельно откровенно: "Уже в обозримом будущем общество будет
расширять высшее образование до такого уровня, когда всякий, кто ощущает потребность в научных знаниях, в высшей квалификации,
сможет ее удовлетворить. На современном этапе люди с высшим образованием обладают еще определенными преимуществами в смысле
общественного престижа. Отсюда у части молодежи и известный утилитаризм в подходе к образованию. По мере расширения круга лиц с
высшим образованием такой утилитарный подход постепенно отживает" (373).
Особый энтузиазм у ревнителей "стирания граней" вызывало появление и расширение слоя так называемых "рабочих-интеллигентов" - лиц с
высшим и средним специальным образованием, занятых на рабочих должностях. Это уродливое явление, порожденное извращенной системой
зарплаты и огромным перепроизводством специалистов (при том, что многие должности ИТР, в т.ч. и действительно требующие высшего
образования, были заняты "практиками"), и ставшее, пожалуй, наиболее красноречивым свидетельством деградации интеллектуального слоя
в советский период, почиталось, однако, основным достижением советской социальной политики. Именно в этом слое виделось советским
идеологам воплощение грядущей социальной однородности общества, "живые зачатки слияния в исторической перспективе рабочих класса и
интеллигенции".
Основным центром теоретического обоснования этого явления был Свердловск: именно там во второй половине 1960-х годов стали
защищаться диссертации по "рабочим-интеллигентам", сближению интеллигенции с рабочим классом и колхозным крестьянством и т.п. Один
из представителей этой "школы" писал, в частности, что "перемещение специалистов на рабочие места с течением времени будет все более
и более необходимым и поэтому выражал несогласие с "встречающимися еще утверждениями, будто всякое перемещение специалистов на
рабочие места есть растрата образования, а, следовательно, и государственных средств" (374). Советских идеологов чрезвычайно
радовало, что значительное число рабочих имели высшее и среднее специальное образование: "Рост числа техников, а часто и инженеров
на рабочих местах, обусловленный требованиями НТР, ведет к усложнению производственной структуры рабочего класса за счет повышения в
нем доли профессий, требующих инженерно-технических знаний. К началу 9-й пятилетки каждый пятый техник в промышленности выполнял
функции рабочего". Подвести под это нелепое явление теоретическую базу было тем более привлекательно, что, помимо
"рабочих-интеллигентов", были открыты и "интеллигенты-рабочие" (этот термин был предложен для обозначения того слоя ИТР, труд
которых связан с непосредственным воздействием на предмет труда и требовал применения научных знаний: работающие с АСУ, пилоты
самолетов и т.п.) (375).
Если одни философы ожидали предстоящего превращения всех классов и групп в класс интеллигенции, то другие с этим не соглашались,
считая, что переход вчерашнего рабочего, закончившего вуз, в инженеры, не означает, что рабочий класс должен целиком превратиться в
интеллигенцию, но именно поэтому подчеркивали важное значение "рабочих-интеллигентов", полемизируя с теми, кто считал использование
ИТР на рабочих местах нерациональным в принципе: "На наш взгляд, это неверно: рост техники в эпоху НТР неизбежно требует того, чтобы
управляли ею люди, имеющие солидные научные и технические знания (в США и Западной Европе техника почиталась, видимо, менее
сложной). В росте слоя рабочих, наиболее близком к инженерам и техникам, нельзя не видеть живых зачатков слияния в исторической
перспективе рабочего класса и интеллигенции" (376). "Прогресс техники требует уже сейчас от значительной части рабочих
образовательного уровня в объеме техникума или даже вуза" (377). Воспевание "рабочих-интеллигентов" продолжалось и в 80-е годы.
Предлагалось указывать их в сводках ЦСУ как работников "преимущественно умственного труда в сочетании с физическим", рабочих
интеллектуального труда, тогда как делопроизводителей, счетоводов, экспедиторов к лицам умственного труда предлагалось не относить
(378). С удовлетворением констатировалось, что "высшая школа сегодня пополняет не только ряды интеллигенции, но и квалифицированных
рабочих. Рост их числа - закономерное явление", предлагалось именовать их не "рабочими-интеллигентами", а "рабочими-инженерами", и
едва ли не готовить их специально: "Вопрос целесообразности подготовки таких кадров в институтах требует специального изучения"
(379). Выражалось убеждение, что "в сравнительно недалеком будущем этот тип производственника будет преобладать" (380).
Между тем некоторые специальные исследования показали, что в 14,3 - 25,5% случаев специальность "рабочих-интеллигентов" по
образованию не имела никакого отношении к профилю предприятия, а "Перечню" Госкомтруда она соответствовала лишь в 10,3 - 14,3%
случаев. В то же время на тех же заводах "практики" составляли 30 - 37,6%. Поэтому даже пропагандисты "рабочих-интеллигентов"
вынуждены были признать, что "общество несет значительные потери, связанные с затратами на подготовку в вузе или среднем специальном
учебном заведении специалиста, а из сферы общественного производства отвлекается на период учебы определенное количество
трудоспособного населения". И что "несет потери не только общество, но и сами эти люди" (приводились данные об их
неудовлетворенности своим положением) (381). Отмечалось, что использование инженеров на работе, с которой могли справиться техники,
связано и с тем, что последние широко использовались в качестве рабочих (382). Иногда, правда, проявлялось и скептическое отношение
к этому явлению (383).
Между тем, практика пребывания выпускников вузов и техникумов на рабочих должностях приобрела действительно немалые масштабы. В 1960
г. численность "рабочих-интеллигентов" составляла 0,3 млн., в 1970 - 1,2, в 1975 - 1,7 и на 1980 г. прогнозировалось иметь их 2,2
млн. плюс 0,5 млн. "колхозников-интеллигентов" (384). В 1970 г. в промышленности на рабочих местах трудилось 25,7% всех техников,
общая численность специалистов на рабочих местах достигла около 2,5 млн. (385) К 1974 г. помимо 25% техников (каждый 4-й) на рабочих
местах было занято и 19% лиц с высшим образованием (каждый 5-й) (386). Значительный процент специалистов, занятых на рабочих местах,
наблюдался в нефтеперерабатывающей промышленности, где заработки были наиболее высоки (см. табл. 161) (387). В 1975 г. численность
этого слоя "с учетом характера и содержания выполняемого труда" определялась примерно в 1,7 млн., что составляло 3% рабочего класса
(388). На 15.11.1977 г. в качестве рабочих трудилось 114 тыс. лиц с высшим и 1314 тыс. со средним специальным образованием, т.е.
34,1% всех техников и 5,2% инженеров (389). среди рабочих лица с соответствующим образованием составляли 8,7, среди колхозников
5,9%. По переписи 1979 г. численность этого слоя достигла около 8 млн. - высшее и среднее специальное образование имели 8,7% рабочих
и 5,9% колхозников (против 3,7 и 2,8 в 1970 г.) (390). В 1980 г. в стране насчитывалось около 1 млн. рабочих с дипломами, или 23%
всех специалистов в промышленности (391). На этот год там при 6412 тыс. ИТР и служащих специалистов с высшим и средним специальным
образованием было 7236 тыс., т.е. 112,9% (в 1960 на 2919 тыс. ИТР их приходилось 1667 тыс. или 57,1%) (392). К середине 1980-х годов
около 4 млн. чел. с высшим образованием работали на должностях, не требующих его, и в то же время насчитывалось 4,1 млн.
"практиков". Поскольку материальное положение образованного слоя относительно рабочих продолжало постоянно ухудшаться, численность
"рабочих интеллигентов" продолжала расти и на протяжении всех лет "перестройки" (393). За 80-е годы эта категория выросла в 3-4
раза, достигнув к 1989 г. 733,6 тыс. чел с высшим и 5167,0 тыс. чел со средним специальным образованием. Кроме того, 10-14% научных
работников и инженеров были вынуждены заниматься дополнительной (в основном физической) работой (394).
Состав слоя так называемых "рабочих-интеллигентов", впрочем, свидетельствует о том, что по происхождению и образованию они целиком
относятся к маргинальному слою ИТР (см. табл. 160) (395). На 80% это были техники (т.е. в основном выходцы из рабочих), окончившие
средние специальные учебные заведения и потом увидевшие, что они, сделав это, раза в 2-3 потеряли в зарплате, или же специалисты с
высшим образованием (часто не техническим) (396), задавленные нуждой и не придающие значения своему социальному статусу -
практически все они были интеллигентами в 1-м поколении, не имеющими прочных культурных традиций. Основной мотивацией перехода их на
рабочие места всегда были материальные соображения (397). Приходя на рабочие места, они возвращались в ту среду, откуда вышли, так
что, если бы остальная часть образованного слоя отличалась высоким качеством, то освобождение от балласта случайных людей ему бы не
повредило.
Подходы советских идеологов (отражавших и пропагандировавших политику компартии) к проблемам социальной структуры общества и
связанным с ними вопросам развития системы образования никогда принципиально не менялись. В вышедших в конце 70-х - 80-х годах
книгах по-прежнему активно проводилась традиционная для советской политики в этой сфере линия. Но если одни авторы, с
удовлетворением констатируя продолжающееся увеличение приема в вузы, ратовали за дальнейшее развитие этого процесса и были настроены
в этом отношении чрезвычайно оптимистично (398), то другие признавали, что темпы роста приема снижаются и наблюдается тенденция к
"оптимизации" доли в обществе лиц умственного и физического труда. Отчасти признавалась и нежелательность массового приема в вузы
после техникумов (399).
По-прежнему актуальным считалось усиление регулирования социального состава студентов. Выводы в этом отношении предлагалось делать,
в частности, из того факта, что выходцы из интеллигенции стремились уйти в научные работники и покинуть производство, а из рабочих
идут охотнее на производство, тогда как общество нуждается не в научных работниках, а в инженерах (по той же причине впервые,
кажется, усматривался "негативный момент" в вовлечении студентов в научную работу). Советских философов весьма огорчало противоречие
между интересами высшей школы, "стремящейся привлечь наиболее квалифицированных, сознательных рабочих", и предприятий,
заинтересованных в оставлении таких рабочих у себя", а также то обстоятельство (сказывающееся на формировании контингента
подготовительных отделений), что зарплата квалифицированных рабочих значительно выше зарплаты инженеров, и рабочие, естественно, не
хотят учиться на инженеров, по несознательности препятствуя делу "стирания граней". Задача высшей школы виделась в "дальнейшей
демократизации системы высшего образования, расширения его социальной базы", ожидалось, что в 10-й пятилетке основная масса
специалистов придет из среды рабочих и крестьян и отмечалось, что "широкий приток в вузы рабочей и крестьянской молодежи, по словам
Брежнева, "полностью вытекает из политики партии, направленной на сближение рабочего класса, колхозного крестьянства и
интеллигенции, на укрепление социального единства нашего общества" (400). Следовали и соответствующие рекомендации: "Вопрос о
социальных источниках пополнения интеллигенции в современных условиях необходимо рассматривать с учетом общих изменений в социальной
структуре общества, усиления его социальной однородности, стирания различий между классами и социальными группами. Последнее
необходимо учитывать и при решении практических вопросов регулирования социального состава студенчества, в т.ч. путем повышения
социальной эффективности подготовительных отделений вузов", ибо "социальное происхождение и тип вуза оказывают заметное
дифференцирующее воздействие на степень адаптации молодых специалистов к условиям их труда и быта" (401).
В 1982 г. вышла книга одного из основных теоретиков "социальной однородности", представлявшая собой к тому времени наиболее
авторитетный (автор был директором Института социологических исследований) свод воззрений по этому поводу. Как уже говорилось выше,
к этому времени реальность общественного развития СССР не оправдала ожиданий, и приходилось как-то выкручиваться, чтобы оправдать
неполное соответствие ее идеологическим постулатам. Поэтому по ряду вопросов был проявлен максимум возможного для советской
социологии "инакомыслия" (402). Пришлось также признать, что в ближайшие 15-20 лет сохранятся специалисты, профессиональные ученые,
актеры, художники, писатели и т.д. (403). Как ни смехотворно звучат сегодня эти "откровения", следует помнить, что для советской
социологии они вовсе не были очевидными, и их требовалось доказывать. Некоторый оттенок "вольнодумства" носили и некоторые другие
замечания (404), но большинство проблем трактовалось вполне традиционно (405).
Однако к 80-м годам некоторые постулаты все-таки пришлось корректировать. В обобщающем труде советских философов, вышедшем в 1983
г., констатировалось: "Не подтвердились на практике и не получили признания в теории предположения о растворении интеллигенции в
рабочем классе и о превращении рабочего класса в интеллигенцию" (406). Даже наиболее ортодоксальные из них вынуждены были признать,
что рост удельного веса специалистов и служащих в народном хозяйстве не беспределен (407). Иногда прямо говорилось, что "в СССР
имеет место перепроизводство инженеров " (в США при большем на 25% объеме производства инженеров в 3-4 раза меньше). Отмечалось, что
в некоторых республиках (Грузия, Эстония) специалисту стало трудно устроиться по специальности (408), что "снижение темпов роста
рабочего класса и "перелив" растущей части трудоспособного населения в категорию интеллигенции - показывает, с одной стороны,
некоторую интенсификацию производства, но с другой - нарушение необходимых пропорций распределения занятого населения по
общественным группам в соответствии с потребностями народного хозяйства" (409). Встречались выступления в пользу очищения
интеллектуального слоя от неспособных элементов (410), а в середине 80-х годов можно было встретить даже такие необычные
(оправдываемые борьбой за качество) для советской печати предложения, как сокращение числа студентов (411).
Старый интеллектуальный слой не представлял собой одного сословия, однако термин "образованное сословие" применительно к нему все же
в определенной мере отражает реальность, поскольку образованные люди обладали некоторыми юридическими привилегиями и правами,
отличавшими их от остального населения. Этому слою были присущи хотя бы относительное внутреннее единство, наследование социального
статуса (хотя он широко пополнялся из низших слоев, дети из его собственной среды за редчайшими исключениями оставались в его
составе) и заметная культурная обособленность от других слоев общества. Это внутреннее единство, которое сейчас, после того, как
культурная традиция прервалась (большинству советских людей 70-80-х годов никогда не приходилось общаться даже с отдельными
представителями дореволюционного образованного слоя), воспринимается с трудом, поскольку затушевывается почерпнутым из литературы
представлением о имущественных различиях между его членами. Но для современников оно было совершенно очевидным, поскольку все эти
люди вместе взятые (а это лишь 2-3% населения) принципиально отличались от остальной массы, объективно составляя некоторую общность,
представитель которой ассоциировался с понятием "барин". Характерно, что после революции большевики, оправдывая репрессии в
отношении всего культурного слоя, на возражение, что его нельзя отождествлять с "буржуазией", отвечали, что против них боролась как
раз вся масса "небогатых прапорщиков" и указывали в качестве аргумента именно на внутреннее единство слоя, внутри которого безродный
прапорщик вполне мог стать генералом, дочь бедного учителя или низшего чиновника - губернаторшей, но этой возможности были лишены
представители "пролетариата".
Понятно, что уже просто в силу гипертрофированного роста образованного слоя в советский период, когда его удельный вес в населении
увеличился на порядок, о таком внутреннем единстве не могло быть и речи. Однако сами функции интеллектуального слоя, тесно связанные
с образом жизни, не могли не влиять на формирование у его членов хотя бы подобия культурной близости. Тем более, что официальная
идеология, несмотря на наличный социальный состав образованного слоя, постоянно отделяла "прослойку" интеллигенции от "рабочего
класса и колхозного крестьянства", стремясь по возможности социально ущемить ее. Поэтому вопрос, насколько действительно советская
интеллигенция представляла собой общность, отличную от "основных классов социалистического общества", представляет определенный
интерес.
Поскольку смысл социальной политики коммунистической партии и советского государства заключался как раз в возможно более полной
ликвидации различий между различными социальными группами, то проблемы бытия интеллигенции рассматривались именно под этим углом
зрения. Взгляды авторов посвященных проблемам интеллигенции книг и статей, во множестве появившихся в 1970-80-х годах, сводились к
нескольким основным положениям: 1) интеллигенция все больше сближается с рабочих классом, так что дело идет уже об их слиянии, 2)
едва ли не большинство советских семей смешаны в социальном отношении, 3) интеллигенция не воспроизводит себя, а пополняется в
каждом новом поколении в основном за счет рабочих и крестьян, 4) характер выполняемой интеллигенцией и рабочими работы
свидетельствует о стирании различий между физическим и умственным трудом. Из этих положений следовал общий вывод о ближайшей полной
победе советского общества в деле формирования его социальной однородности.
Не вдаваясь в разбор многочисленных натяжек и подтасовок, характерных для этих публикаций, приходится, тем не менее, признать, что в
определенной мере победные реляции советских социологов отражали реальность. Советскому режиму за десятилетия целенаправленных
усилий действительно почти удалось упразднить интеллектуальный слой как социальный феномен, уничтожить его как более или менее
цельный организм со своим специфическим самосознанием, полностью ликвидировать его элитарный характер и даже устранить существенное
различие между ним и всей массой населения по уровню информированности и общей культуры. Понятие об интеллектуальном слое как
совокупности лиц определенных профессий умственного труда оказалось лишено в советской действительности адекватного содержания и
потеряло смысл, заставляя пользоваться при рассмотрении перспектив такого слоя в стране иными критериями. Лучше всего, впрочем, об
этом сказано в самой советской печати уже "перестроечной" поры: "Мы не зовем к "добрым старым временам" и еще менее склонны
идеализировать историческое прошлое нашей интеллигенции, в облике которой высокая интеллигентность уживалась с тем, что передовые
рабочие, большевики называли "интеллигенщиной". "Старая интеллигентность" умерла не просто, так сказать, в физическом смысле, она
изжила себя и как культурная норма, покоившаяся на иллюзиях, представлениях об исключительности интеллигенции, о науке и образовании
как "башне из слоновой кости", об избранности умственного труда" (412).
Проблема единства всякого социального слоя проявляется по меньшей мере в трех аспектах: характер разницы между высшими и низшими его
стратами, наличие различий между традициями его культурно-исторических групп и брачная практика его членов. В социо-психологическом
и культурно-историческом плане в составе образованного слоя советского периода различались три группы: 1) остатки дореволюционного
культурно-интеллектуального слоя и их потомки, сохранившие соответствующее самосознание, 2) советская потомственная интеллигенции
(дети и внуки лиц, вошедших в состав интеллектуального слоя после революции), 3) советская интеллигенция первого поколения.
Соотношением между ними во многом определялся общий облик интеллектуального слоя на разных этапах истории советского общества.
Потери, понесенные старым культурным слоем страны в результате репрессий и эмиграции, так и не смогли быть восполнены за годы
советской власти из той же среды даже по абсолютной численности (предположительно, это возможно не ранее середины будущего
столетия). Доля этой группы неуклонно снижалась, и после войны не превышала 10% всего образованного слоя. Вторая группа возникла в
конце 30-х годов, но была еще крайне немногочисленной, лишь в послевоенное время произошел ее существенный рост (когда к
профессиональной деятельности приступило полностью все поколение родившихся в 20-30-х годах). К 60-м годам она составила 20-25% всей
интеллигенции. И не случайно именно на это время, когда возраста поступления в вуз стало достигать поколение ее детей, и
коммунистический режим столкнулся с крайне неприятной для себя перспективой получить вскоре уже массовый слой интеллигентов в
третьем поколении (что противоречило всем его социологическим и идеологическим установкам), приходится новая антиинтеллигентская
кампания, новый всплеск "классового подхода", повторяющий 20-30-е годы.
В результате принятых мер рост удельного веса потомственных интеллектуалов (хотя бы и советской формации) в массе интеллигенции
удалось существенно затормозить, и доля их к 80-м годам не превысила 35-40%. Такое соотношение поддерживалось форсированным
целенаправленным ростом численности интеллигентов первого поколения. Наивысшего удельного веса эта третья группа интеллигенции
достигла в конце 30-х- начале 40-х годов (до 80-90%), но затем, с ростом второй группы, стала медленно снижаться. Однако, благодаря
контролю за социальным составом студентов, режиму удавалось сохранять ее абсолютное преобладание в составе образованного слоя до
самого конца, сохраняя общий облик советской интеллигенции как "интеллигенции первого поколения".
Что касается квалификационной стратификации, то наиболее адекватное деление, принятое в советской социологии, исходило из наличия
пяти слоев лиц умственного труда: 1) малоквалифицированного умственного труда, не требующего высшего и среднего специального
образования ("служащие-неспециалисты"), 2) квалифицированного умственного труда, требующего среднего специального образования, 3)
квалифицированного умственного труда, требующего высшего образования, 4) высококвалифицированного умственного труда, требующего
высшего образования и дополнительной подготовки (научные работники с ученой степенью, художественная интеллигенции высшей категории
и т.д.), 5) высококвалифицированного управленческого труда (413). Удельный вес этих слоев по переписям исчисляется следующим образом
(414) (% в общей численности городского населения):
Социальные слои1959 1970В % к 1959
Высококвалифицированного управленческого труда2,412,80169,0
Высококвалифицированного умственного труда1,341,86204,0
Умственного труда, требующего высшего образования3,706,81263,0
Умственного труда, требующего среднего специального образования13,7018,19189,0
Служащие-неспециалисты7,598,05156,0
Высококвалифицированные рабочие3,973,98144,0
Квалифицированные рабочие48,5246,48141,0
Низкоквалифицированные рабочие18,7711,8392,9

Встречалось также деление интеллигенции (специалистов) на 3 слоя: со средним специальным, с высшим образованием и "наиболее опытных
и творчески активных", которые составляли соответственно 58,6, 35,2 и 6,2% интеллигенции (415), а служащих - на 3 группы (416).
Различие между стратами образованного слоя было настолько очевидно, что высказывалось мнение, что пополнение интеллигенции из
рабочих и крестьян увеличится только тогда, когда увеличится доля низших квалификационных слоев интеллигенции и уменьшится доля
высших, т.е. при условии понижения общего квалификационного уровня интеллигенции (417). Любопытно, что говоря о стирании граней
между интеллигенцией и рабочим классом, некоторые философы замечали, что "вместе с тем можно ожидать и некоторого усиления
дифференциации внутри самой интеллигенции (степень дифференциации ее отрядов уже и сегодня достаточно велика)" (418). Тем более
очевидны различия между интеллигенцией в смысле "специалистами" и "служащими" (419).
Чрезвычайно популярной в советской литературе была мысль о растворении интеллигенции и смешении социальных групп путем смешанных
браков. По переписи 1970 г. смешанных семей (по всей категории "служащих") насчитывалось 29,6% или 17,4 млн. семей из 58,7 (420).
Данные некоторых частных исследований о составе (см. табл. 162) (421) и доле смешанных семей в Саратове (422), Таллине (423) и
Элисте (424) (табл. 163, 164, 165) показывают, что доля смешанных браков, возрастая, не превысила к концу 70-х годов 40% (425).
Однако при ближайшем рассмотрении нетрудно обнаружить, что количество действительно "гетерогенных" семей на самом деле не так
велико. Дело в том, что в категорию "служащих" в анкетном смысле входят как выпускники техникумов, так и "практики" и МОП, которые и
вступали обычно в "смешанные" браки с рабочими и колхозниками, тогда как лица с высшим образованием делали это намного реже. Причем
в последнем случае речь идет в основном о лицах, которые сами вышли из рабоче-крестьянской среды, культурно-психологически
по-прежнему к ней принадлежали и получили образование достаточно случайно (426). При этом наиболее склонны к гетерогенным бракам
были женщины-"служащие" - естественное следствие положения, при котором женщины составляли 60% специалистов и еще больший процент
служащих (427) (интересно, что в гетерогенных семьях только 5,3% назвали мотивом брака общность духовных интересов) (428). Такие
семьи чаще и распадались (429).
Несмотря на желание показать успехи в продвижении к "социальной однородности", приходилось констатировать, что 75% семей рабочих
низкой квалификации и 63% семей специалистов с высшим образованием однородны по составу (причем среди последних остальные 37%
приходятся в основном на служащих другим категорий, а не на рабочих и колхозников), а смешаны именно семьи ИТР со средним
специальным образованием, служащих без специального образования (МОП) и рабочих высокой квалификации (430), причем по их же
признанию между рабочими высокой и низкой квалификации гораздо больше разницы, чем между первыми и низшими служащими, а между этими
служащими и интеллигенцией с высшим образованием такая же разница, как между рабочими низкой и высокой квалификации (431). Если
учесть еще, что специалисты со средним специальным образованием и низшие служащие - на 80% выходцы из рабочих или собственной среды,
общность происхождения супругов в таких "смешанных семьях" окажется вполне закономерной.
Любопытно, что, приводя данные о росте гетерогенных семей - с разным социальным положением супругов, советские социологи никогда не
интересовались их социальным происхождением. При исследовании же происхождения супругов в "смешанных" семьях легко выяснилось бы,
что на выбор супруга решающее влияние оказывает не столько социальное положение, сколько происхождение, которое у супругов в таких
семьях почти всегда более или менее одинаково. Окончить вуз или техникум в советских условиях нетрудно было кому угодно (выходцам из
низших слоев даже легче), но полученное советское образование само по себе не способно изменить внутреннюю социально-культурную
сущность человека, тогда как семья и традиции воспитания играют тут решающую роль, и человек в культурно-психологическом отношении
остается представителем своей среды, даже если он по каким-то причинам не смог получить формально соответствующего ей образования
(как не смогли его получить в 20-30-х годах некоторые лица особенно "нежелательного" происхождения, например, дети дворян и
духовенства). Точно так же и получившие образование выходцы из рабоче-крестьянской среды в советское время, за редкими исключениями,
не порывали с ней (как это практически всегда было до революции), а оставались ее представителями, сохраняя прежний круг общения,
привычки и понятия. Разумеется, гетерогенные в этом смысле браки (между лицами разного происхождения, но одного образовательного
уровня) заключались, тем более, что советский образ жизни максимально нивелировал культурные различия, а весьма значительная часть
браков заключалась еще в студенческую пору, но такие браки как раз не становились предметом исследования, да и было их относительно
немного. Так что, несмотря на сравнительно небольшую разницу в культурном уровне между образованным слоем и всей массой населения, в
отношении брачной практики этот слой оставался относительно обособленным от последней, особенно высшие его слои, и в
общегосударственном масштабе реального смешения основных социальных слоев не происходило. По своему образованию и происхождению
участники "смешанных" семей представляли собой, вместе взятые, скорее, как бы промежуточный слой между рабочими и интеллигенцией,
причем интеллигенция была связана в брачном отношении с высшими группами этого слоя, а рабочие - с низшими. Практически совершенно
обособленными в брачном отношении были элитные группы образованного слоя.
Социальная политика советской власти всегда была направлена прежде всего на предотвращение самовоспроизводства интеллектуального
слоя. Впрочем, полное его самопроизводство практически было невозможно в любом случае, даже без создания препятствий его
представителям на пути к получению образования. Собственно, в европейских обществах с их относительно небольшой рождаемостью высшие
сословия всегда пополнялись в своей "вакантной" части за счет низших (а где бы иначе было взять людей?), даже если сами принципы их
функционирования не предполагали отбор в них наиболее достойных лиц любого происхождения (как это было в России). Естественно, что и
без большевистского переворота эта тенденция продолжала бы действовать, как она действовала до него, тем более, что некоторый
количественный рост (без тех искусственных перехлестов, что были порождены интересами советской власти) интеллектуального слоя
происходил бы в любом случае (432). Разница в том, что при нормальном течении этого процесса и в условиях господства старой
российской культуры "неофиты" имели возможность полностью усвоить эту культуру и органично войти в состав интеллектуального слоя его
полноценными членами, не снижая его среднего уровня. Когда же сама эта культура была разрушена и усваивать было нечего, даже
множество (если не большинство) потомков старого образованного слоя не отличалось от советских интеллигентов, а постоянно
вливавшиеся в состав советской интеллигенции все новые массы "выдвиженцев" и "образованцев" изменили облик интеллектуального слоя до
полной неузнаваемости по сравнению с досоветским.
Учитывая же, что в советский период происходил форсированный рост образованного слоя, полное самовоспроизводство его, или даже
преобладающая степень самовоспроизводства в масштабах всего слоя (а не отдельных групп) были тем более невозможны. Исследований на
тему, сколько вообще детей "приемного" возраста может ежегодно иметь образованный слой по сравнению с числом, требующимся для
комплектования вузов, не проводилось, но ясно, что гораздо меньше, так как в интеллигентских семьях обычно было меньше детей, чем
других слоев населения. Поскольку же прием в вузы постоянно возрастал, а рождаемость в семьях (особенно интеллигентских)
сокращалась, то даже при стопроцентном поступлении в вузы всех выходцев из образованного слоя, они не смогли бы превысить там
определенной доли. Этот слой просто не имел достаточного количества детей, чтобы комплектовать ежегодно расширяющийся прием на 1-й
курс вузов, не говоря уже о техникумах.
Уже по переписи 1926 г. выяснилось, что при среднем числе детей на семью 1,29 у рабочих оно 1,47, а у служащих - 1,14, причем у
высших служащих 1,05, средних - 1,11, лиц свободных профессий 1,06 и лишь у низших служащих (но это швейцары, дворники и т.п.) -
1,32. В 70-80-х годах среднее число детей у интеллигенции не превышало 1, так как значительное число таких семей были вообще
бездетны (433). Поскольку же даже для простого воспроизводства требуется не менее 2-х детей (реально 2,3), то интеллектуальный слой
не мог воспроизводить даже равное себе число (434). Поэтому в плане самовоспроизводства образованного слоя речь могла идти только о
том, какая часть его детей остается в своей социальной группе. Между тем, с 40-х годов высшее или среднее специальное образование
раньше или позже получали практически все выходцы из образованного слоя, во всяком случае, дети родителей с высшим образованием (не
случайно вопрос о конечной судьбе детей интеллигенции при исследованиях никогда не ставился).
Как уже говорилось, официальная советская вузовская статистика была построена таким образом, что не могла дать точного представления
о происхождении образованного слоя. Формулировка "рабочие и их дети", размывающая суть вопроса, утратив реальное значение к концу
30-х годов, продолжала употребляться до последнего времени (хотя даже в 20-30-е годы под этой вывеской могли скрываться как
представители старого культурного слоя, вынужденные работать рабочими по материальным или политическим соображениям, так и их дети,
ставшие рабочими специально для поступления в вуз). Предельно просто было бы исследовать социальный состав не студентов, а
непосредственно интеллигенции, допустим, включив этот вопрос наряду с множеством других в анкеты всесоюзных переписей населения или
проанализировав анкеты поступающих на работу. Но советская социология стремилась всячески преувеличить и без того немалые достижения
советской власти в сфере создания "рабоче-крестьянской интеллигенции". Поэтому широких исследований такого рода никогда не
проводилось, а для частных обычно выбирались, как и для исследований по составу студентов, специфические регионы типа Свердловской
области, или подобного же рода предприятия и учреждения (435). Эти мало представительные данные потом фигурировали в качестве
официальных на самом высоком уровне вплоть до съездов КПСС. Весьма характерно, что в энциклопедиях и биографических словарях
происхождение ученых в советское время практически никогда не указывалось.
Примечательно, что когда в советских трудах речь шла о самовоспроизводстве интеллигенции (вернее, его отсутствии), авторы ухитрялись
забывать, что значительная ее часть (женщины замужем за рабочими) не должна бы включаться в те 22% самодеятельного населения, от
которых велся отсчет. Ведь их дети по статистике числились "из рабочих". Тогда уж следовало бы относить к интеллигенции только
однородные семьи; при этом ее доля в населении была бы много ниже, а процент поставляемых студентов - тот же. Очень характерно, что
по Москве, например, по статистической отчетности 1973/74 г. на 1-й курсе "служащих" было 58,3% при том, что по происхождению 65%
имели служащего-отца и 83,3% - мать. С точки зрения здравого смысла при решении вопроса о степени самовоспроизводства интеллигенции
"единицей отсчета" должен бы быть, каждый служащий и специалист, а тогда оказалось бы, что практически все их дети наследуют
положение родителей, хотя часть их поступает в вуз как "рабочие" так как их матери-служащие замужем за рабочими (436). Равным
образом не учитывались в "самовоспроизводстве" интелигенции лица с высшим и средним специальным образованием, занятые в качестве
рабочих, хотя среди пополнения ее "из рабочих", значительную доля составляют как раз дети таких лиц (437).
Но исследований на тему, какая часть детей интеллигенции в конце-концов (в т.ч. и после армии и после "стажа" в качестве рабочих)
поступает в вуз, никто не проводил. Хотя очевидно, что и не поступившие в вуз школьники выбирают занятие в сильной зависимости от
происхождения (см. табл. 166) (438). Довольно высокую степень самовоспроизводства интеллигенции подтверждали и некоторые советские
исследования (439); было показано, в частности, что не поступившие в вуз сразу после школы дети интеллигенции после пребывания
рабочими и низшими служащими затем возвращаются в свою социальную группу, в конце-концов распределяясь в соответствии с ориентацией
своей среды (440). Действительно, категория служащих (в которой заметное место занимали курьеры, лаборанты и т.п.) обычно в
значительной мере состояла из из детей интеллигенции, не сразу поступивших в вуз, почему и демонстрировала наивысшее среди
социальных групп непостоянство своего состава (441).
В послевоенной интеллигентской среде приверженность к соответствующему образу жизни (практически единственной привлекательной чертой
в положении советского образованного слоя была возможность заниматься пусть плохо оплачиваемой, но не очень грязной работой) обычно
оказывалась сильнее материальных соображений, и в понятии "качества жизни" возможность заниматься интересным делом или располагать
свободным временем играли гораздо большую роль, чем величина зарплаты. Не наследовали положение своих родителей-интеллигентов дети в
основном таких лиц, которые сами стали служащими и специалистами достаточно случайно, в одном только поколении и не успели усвоить
соответствующую психологию (в такой семье отец-служащий так и оставался случайным явлением между дедом и внуком). Кроме того, почти
всегда это дети или "практиков", или специалистов со средним специальным образованием и низших ИТР (мастеров), либо вообще низших
служащих и МОП (вахтеров и т.п.), т.е. самой низшей страты слоя лиц умственного труда (442). Дети же специалистов с высшим
образованием практически всегда рано или поздно наследовали статус родителей (причем в этой группе - независимо от того, в каком
поколении были интеллигентами эти родители), так что "орабочивание" интеллигенции всегда шло почти исключительно за счет
форсированного роста образованного слоя.
В середине 80-х годов советским социологам приходилась с сожалением писать: "Существенно снизились масштабы социальных перемещений.
Уменьшается, по данным повторных исследований, процент лиц с трудовым стажем, поступающих в вузы. Возросли показатели
"самовоспроизводства" основных общественных групп населения: так, колхозное крестьянство на 3/4 воспроизводится выходцами из того же
класса, примерно так же обстоит дело с социальными источниками пополнения рабочего класса... При сравнительно большой "открытости"
интеллигенции (до половины ее пополнения составляли выходцы из рабочего класса и колхозного крестьянства) некоторые ее отряды
(научная, творческая интеллигенция) до 70% своего пополнения получают из своей же среды" (443). "Меня тревожит, когда появляются
хотя бы самые малые намеки к искусственному созданию, так сказать, "сословия ученых". По моим наблюдениям, в семьях иных математиков
становится модным определять своих детей непременно в спецшколу с математическим уклоном...". "Все это приводит к тому, что ряды
интеллигенции чаще всего пополняются за счет детей из семей интеллигенции, происходит как бы воспроизводство интеллигенции" (444).
По наследованию социального статуса приводились, например, такие данные:
РабочиеСлужащиеСпециалисты
Статус совпадает85,863,255,8
в т.ч. с отцом69,610,632,4
в т.ч. с матерью17,152,623,4
Не совпадает14,336,844,2

В 1963-1967 гг. доля детей интеллигенции, начавших трудовую деятельность в качестве рабочих составляла только 5,6%, тогда как
служащими начали свою деятельность 56,1%, специалистами со средним специальным образованием - 13,4 и с высшим - 13,9%, т.е. дети
интеллигенции, не поступившие сразу в вуз в 10 раз чаще шли в служащие, чем в рабочие (445). Но большинство попадало в вуз сразу
(446), и масштабы "социальных перемещений" были, в общем, незначительными (447). Однако самовоспроизводство интеллигенции в
сколько-нибудь значимой степени настолько противоречило установкам советской социальной политики, что во многих случаях это явление
пытались отрицать, для чего порой приходилось жонглировать цифрами (448).
В качестве "противоядия" высокой степени наследования детьми интеллигентов статуса своих родителей, советские идеологи видели
количественный рост всей интеллигенции, в массе которой потомственные интеллигенты все рано должны были затеряться и не портить
картину "социальной гармонии". Поэтому прогнозы (совершенно в духе идей 20-х годов) звучали весьма оптимистично: "В современных
условиях лишь треть детей интеллигентов является новым пополнением интеллигенции. Расчеты показывают, что даже при сохранении этого
положения резкое увеличение численности интеллигенции приведет к тому, что нынешняя интеллигенция даст к 1990 г. из своей среды
примерно лишь 1/6-1/7 всего пополнения интеллигенции. Следовательно, на долю остальных социальных групп придется 84-86% всего
пополнения интеллигенции. Доля рабочих, крестьян и служащих в населения практически выровняется с долей их детей среди интеллигенции
(449).
Когда игнорировать реальные цифры казалось неудобным, и требовалось как-то примирить их с идеологическими установками, то
"оправданием" для частичного самовоспроизводства образованного слоя служило обычно то, что оно все-таки способствует повышению
качества труда (что тоже на пользу делу коммунизма) (450). "Общество вправе гордиться не только династиями рабочих, колхозников, но
и потомственными семьями артистов и художников. Вряд ли можно считать предосудительным желание родителей видеть своих детей
продолжателями семейного занятия, если у них, разумеется, есть для этого способности". Но завершались подобные суждения неизменно
тем, что "министерствам и ведомствам" рекомендовалось обратить внимание на расширение подготовительных отделений для выходцев из
среды рабочих и крестьян (451).
Что касается наследования конкретной профессии, то для большинства массовых профессиональных групп оно как раз не было очень
типично, хотя на характер получаемого детьми образования (гуманитарное, естественное, техническое) образование родителей оказывало
весьма заметное влияние (см. табл. 170) (452). Но при наследовании семейной традиции специалисты в среднем гораздо чаще работали в
дальнейшем по полученной в вузе специальности, хотя в вузах доля таких лиц обычно не превышала 20-25% (см. табл. 171), хотя есть
сведения, что в ряде случаев дети специалистов здравоохранения составляли более 1/3 студентов медицинских вузов, а дети специалистов
сельского и лесного хозяйства - около 2/5 студентов сельскохозяйственных вузов (453). В одном из исследований по Свердловской
художественной интеллигенции отмечалось, что в общей ее численности (речь идет о контингенте, включающем работников вплоть до
учителей пения и клубных работников) во втором поколении профессию наследовали 32% (при 54% работавших в сфере материального
производства), а в третьем - 8-10% (454).
Советским философам и политикам всегда хотелось, чтобы не только интеллектуальный слой пополнялся в основном из рабочих и крестьян,
но и чтобы дети интеллигенции не наследовали статуса родителей, а переходили в рабочие и колхозники. Как отмечалось одном из трудов
а эту тему: "Постоянно увеличивающийся приток выходцев из рабочего класса и выходцев из села в интеллигенцию может привести к
нехватке на производстве рабочих и крестьян и к "перепроизводству" интеллигенции. Этого нарушения не произойдет, если наряду с
увеличением пополнения интеллигенции из рабочих и крестьян интенсивно будет работать обратный процесс: выходцы из интеллигенции и
служащих будут в значительной степени пополнять рабочий класс и крестьянство" (455). Однако из всех задач социального регулирования
эта давалась им с наибольшим трудом. Выходцы из образованного слоя если и шли в рабочие и колхозники, то, как правило, только для
того, чтобы получить "стаж" для поступления в вуз, и пребывали в этом качестве лишь временно, за исключением либо
"деклассировавшихся" элементов этого слоя, либо детей лиц, попавших в свое время в состав интеллигенции достаточно случайно и не
усвоивших соответствующих традиций и психологии. Даже поборники "стирания граней" отмечали, что молодые люди, идущие на завод на 1-2
года за стажем - никакие не рабочие (приводилась соответствующая ленинская цитата) (456). В то же время приходилось признавать, что
"темпы роста численности рабочих в 1970-е годы несколько замедлились, вследствие чего воспроизводство рабочего класса все более
становится самовоспроизводством" (457). Это вызывало огорчение теоретиков "социальной однородности", но практические потребности
экономики заставляли всячески пропагандировать рабочие династии (458).
Встречаются данные, что старшее (довоенное) поколение рабочих на 11% состояло из выходцев из служащих, в послевоенном их было 24%, а
в 70-80-х годах - 26% (459). По данным отдельных исследований показатели эти сильно разнятся, но в целом колеблются в пределах
10-20% (460) (см. также табл. 172, 173, 174, 175, 176, 177, 178) (461) Однако, как вскользь замечал один из авторов, комментируя
возросшую долю выходцев из интеллигенции среди неквалифицированных рабочих Ленинграда (1976 г.), "рабочие здесь не закрепляются и в
среднем через 1,5 года приобретают профессию, связанную с квалифицированным трудом или поступают в вузы" (462). Последнее вполне
естественно, поскольку это "молодое пополнение рабочего класса" из интеллигенции в основном состояло из лиц, пришедших за "стажем":
тогда многим выходцам из образованного слоя приходилось для поступления идти на завод (например, в Свердловске в конце 60-х годов
15% детей специалистов до поступления в вуз были рабочими) (463).
Очевидно, что в 20-30-х годах в рабочие попадали часто дети из образованных семей, потерявшие родителей и лишенные средств
существования, а также поступившие с целью социальной "реабилитации", но доля их в рабочем слое была вдвое ниже, чем после войны,
так как, во-первых, численность интеллигенции была еще небольшой, во-вторых, в ее составе было много дореволюционной, а ее еще живые
традиции и воспитание не способствовали массовому добровольному переходу в низшие слои. Послевоенная интеллигенция, уже вполне
советская, насчитывавшая в своих рядах больше половины случайных лиц, недавних выходцев из рабочих и крестьян, была лишена этих
комплексов, и психологических препятствий для такого перехода в принципе не существовало. Однако и ее представители делали это в
целом неохотно, и названная цифра, по-видимому, сильно завышена. Кроме того, это, конечно, в большинстве выходцы из низших служащих,
техников, "практиков" и т.п. "пограничных" групп. Случаев окончательного перехода в рабочие лиц с хотя бы двумя поколениями предков,
принадлежавших к образованному слою, практически не встречается, кроме случаев явного деклассирования и деградации личности.
Учитывая все эти обстоятельства, реальное пополнения рабочего класса из служащих едва ли превысит 6-7%, в т.ч. 1-2% из специалистов.
Говорить об отграниченности советского образованного слоя от остального населения в культурном отношении можно лишь условно. С одной
стороны, существовали и действовали психологические факторы, обусловливавшие, например, желание родителей сохранить интеллигентский
статус за детьми, с другой - уровень образования и общей культуры советской интеллигенции объективно был таков, что мало отличал ее
от остальной массы населения. Нивелирование культурных различий между различными слоями советского общества (в плане общего движения
к "социальной однородности") было весьма популярной темой в советской социологии, и данные, подтверждающие этот тезис, приводились
весьма охотно (464). Отмечались, в частности, незначительные различия в чтении художественной литературы (оно занимало 13,9%
свободного времени рабочих и 15,5% ИТР, по женщинам - 10,9 и 13,7%), посещении концертов, клубов, кино, просмотре ТВ (см. табл. 179,
180, 181, 182) (465) и делался вывод, что "в сфере художественной культуры уровень активности рабочих и ИТР сближается на основе
усреднения" (466). Встречались даже утверждения, что среди "рабочих-интеллигентов" больше читающих книги, занимающихся техническим
творчеством, слушающих музыку, занимающихся ею, посещающих театр и занимающихся художественным творчеством, чем среди ИТР, а по
некоторым показателям (занятие музыкой и посещение театров) и обыкновенные рабочие превосходят ИТР (467). На этом фоне на первый
взгляд парадоксально выглядели данные, например, о посетителях выставки "Москва-Париж" в Москве в 1981 г., среди которых лиц с
высшим и незаконченным высшим образованием было 91-84%, т.е. практически одна интеллигенция (лица со средним образованием - в
основном студенты средних специальных учебных заведений искусств) - больше, чем в Париже (81-70%) (468), о составе туристов, из
которых 75% имели высшее (41%), незаконченное высшее и среднее специальное образование (469).
Дело же здесь в той весьма значительной разнице, которая существовала между различными социальными группами, относимыми статистикой
к лицам умственного труда. В их составе, как уже говорилось выше, четко различались высшие и низшие страты - "практиков",
выпускников техникумов и низших служащих. Именно последние почти ничем не отличались от рабочих и крестьян и все то, что в трудах
советских социологов сказано о "сближении интеллигенции с рабочим классом" относится исключительно к этой категории. Это ее члены в
основном происходили из рабочих и крестьян, это ее члены заключали "смешанные" (а на самом деле по существу однородные) браки с
рабочими и колхозниками, это ее дети порой не наследовали статуса родителей, это они мало отличаются по социокультурным показателям
от рабочих и крестьян, и это они в основном пополняли ряды "рабочих-интеллигентов". Однако меньшая и более квалифицированная часть
образованного слоя сохраняла ряд отличий от массы населения по культурному уровню и ценностным ориентациям; именно в этой среде (как
правило, это потомки досоветского культурного слоя и отчасти советская интеллигенция 2-го - 3-го поколения) можно было наблюдать в
ряде случаев устойчивые наследственные культурные традиции, отсутствие смешения с другим слоями в брачном отношении и
соответствующее самосознание).
Что касается различий в образе жизни, связанных с материальным положением, то при более низком уровне зарплаты образованный слой
отчасти поддерживал их за счет иной структуры расходов (меньшая часть на еду и спиртные напитки). Доход на члена семьи в
интеллигентских семьях по причине их сравнительно меньшего размера был, хотя и крайне незначительно, но выше, чем семьях рабочих и
крестьян, равно как и обеспеченность имуществом (см. табл. 183-184) (470) - за счет накопленного предыдущими поколениями (в 40-х -
50-х годах доходы интеллигентов были выше, чем рабочих) и в какой-то мере за счет унаследованного имущества, которое образовалось в
части семей, принадлежащих к номенклатуре и высокооплачиваемым категориям служащих в конце 30-х - 50-х годах в виде дач, мебели и
т.д. (однако следует помнить, что эти показатели, сказываясь на общих по интеллигенции, относились на деле к весьма ограниченному
кругу семей). По обеспеченности основными бытовыми приборами семьи рабочих и интеллигенции практически не различались (471)
Сферами, в которых отличие образованного слоя от остального населения было сколько-нибудь существенным, оставались разве что
некоторые ценностные ориентиры (472), круг общения (473) и поведение в быту. Последнее, обстоятельство, впрочем, получило отражение
в литературе только с середины 80-х годов, поскольку крайне невыгодно характеризовало "класс-гегемон" социалистического общества. В
1971 г. из попавших в вытрезвитель 73% составляли рабочие и 5% - "не занятые трудом", 6% - пенсионеры, 8% - служащие
государственного аппарата и сферы обслуживания, 5% ИТР, 2% интеллигенция. 1% - студенты и учащиеся (474). По опросам 700 школьников
Красноярска "основными характеристиками образа жизни рабочих" оказались, например, "высокая зарплата, проведение досуга с товарищами
за бутылкой вина", тогда как в представлениях об образе жизни инженеров и научных работников эти черты не были отмечены (475). В
мотивах разводов семей рабочих первое место занимало пьянство, служащих - мотивы психологического характера, связаные с
межличностными отношениями (476). По таким видам поведения, как попадание в вытрезвитель и хулиганство интеллигенция давала
показатели, в 3-7 раз меньшие, чем ее удельный вес в населении (см. табл. 185), причем отмечалось, что "наиболее криминогенной
является группа квалифицированных рабочих" (477). Вообще, тот факт, что по показателям преступности социальные слои советского
общества отличались довольно сильно, тщательно замалчивался, но был достаточно очевиден по образовательному уровню преступников (см.
табл. 186) (478). Причем на долю интеллигенции приходились в основном должностные и финансовые преступления, тогда как разбои,
кражи, грабежи и хулиганство почти на 100% оставались за представителями рабочего класса и колхозного крестьянства.
Хотя то место, которое занимал в советском обществе образованный слой, его качественные показатели и степень отграниченности и
отличия от остального населения не позволяют характеризовать его в целом как элитный и привилегированный, восемь десятилетий -
все-таки достаточно продолжительный срок, чтобы даже из числа советской интеллигенции успело сформироваться уже третье поколение,
т.е. слой лиц, способных выработать хотя бы и отчасти ущербное, но специфическое для интеллектуального слоя самоощущение. В
сочетании с наличием некоторого числа носителей досоветской культурной традиции и интеллектуалов в первом-втором поколении, сумевших
вполне преодолеть обычный для советского интеллигента разрыв между своим формальным положением и культурно-образовательным уровнем,
это обеспечило образование внутри советской интеллигенции социально-профессиональных групп, действительно отличавшихся от массы
советского населения и отгороженных от него в культурно-психологическом плане.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:17:20

4-1. Некоторые характерные черты советской интеллигенции. (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-4gl1.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 4.
Основные черты советского образованного слоя и его место в обществе.



1. Некоторые характерные черты советской интеллигенции.

Форсированный рост численности образованного слоя и пристальное внимание к его социальному составу было характерно для всех
коммунистических режимов, и соответствующие показатели различались лишь в зависимости от исходной ситуации в каждой стране и срока
существования там коммунистической власти. Однако в каждой стране имелись свои особенности, обусловленные местными
культурно-историческими условиями, обладала таковыми и советская интеллигенция.
Одной из особенностей советского интеллектуального слоя стала очень высокая степень его феминизации. В значительной степени это было
опять же связано с идеолого-пропагандистскими соображениями и в некоторой мере с тем, что женский контингент отличается обычно
большей лояльностью и лучшей управляемостью. В 1939 г. при среднем проценте в населения лиц умственного труда 17,5 им занималось
20,6% мужчин и 13,6% женщин, а уже в 1956 г. (при среднем проценте 20,7) - 18,3% мужчин и 23,2% женщин (327). Последствия войны (в
то время, когда потребовалось увеличить количество специалистов, женщины составляли несоразмерное большинство дееспособного
населения) также немало этому способствовали.
В целом женщины составляли в 1928 г. 29% интеллектуального слоя, в 1940г. - 36%, а в 1971 г. - 59%. Целый ряд интеллигентских
профессий сделался почти целиком "женским". Такая степень феминизации интеллектуального слоя уникальна. В 1928 г. среди научных
работников женщины составляли около 1/3, в т.ч. 18,3% в НИИ и вузах (в т.ч. в вузах - 10%) (328). В 1976 г. в СОАН женщины
составляли 39,9% научных работников без степени, 28,0% кандидатов и 11,8% докторов наук - всего 32,3% научных работников. В
1987-1988 гг. женщины составили в СССР примерно 40% (до революции - примерно 10%) научных работников (что превышает среднемировой
показатель в несколько раз), в т.ч. (в 1986 г.) 28% кандидатов и 13% докторов наук (329).
Другой специфической чертой советской интеллигенции была ее "национализация" и "коренизация", первоочередная подготовка
интеллигентских кадров из нерусских народов, проводившаяся с первых лет советской власти. Типологически и методологически эта
политика ничем не отличалась от "пролетаризации" интеллектуального слоя: та же система льгот (теперь уже по национальному признаку),
квоты в лучших столичных вузах для "целевиков" с национальных окраин, опережающее развитие сети учебных заведений в национальных
республиках, то же пренебрежение качеством специалистов в угоду идейно-политическим соображениям. Если по переписи 1926 г. доля
"национальных" кадров была небольшой (в Средней Азии, в частности, 0,3% или 22,6 тыс. чел. (330)), то с 1926 по 1939 гг. численность
образованного слоя выросла на Кавказе и в Средней Азии намного больше, чем в РСФСР, Украине и Белоруссии (см. табл. 13). В 50-х
годах даже в некоторых автономных республиках уровень образования "титульного" населения стал превосходить уровень образования
русских (например, в Северной Осетии в 1959 г. численность ИТР-осетин составляла 45,7% к численности ИТР-русских, а в 1970 - 69,2,
т.е. превысила долю осетин в населении (331)).
Опережающими темпами росло в национальных республиках и число занятых в науке, причем исключительно за счет "коренной"
национальности (см. табл. 146, 147, 148, 149) (332). В 1940 г. при показателе по СССР 5, а по РСФСР 6 ученых на 10 тыс. жителей, в
Армении было 8, а в Грузии 10. В общей численности рабочих и служащих они составляли тогда по СССР 0,29% и РСФСР 0,28, тогда как в
Армении и Грузии 0,71, Латвии 0,42, Узбекистане 0,40, Азербайджане 0,39, Литве 0,34, Украине 0,29 (333). В результате даже в сфере
науки уже к 1960 г. в прибалтийских и закавказских республиках процент сотрудников "коренной национальности" превысил долю этой
национальности в населении республики, при том, что в РСФСР процент русских ученых был на десять пунктов ниже доли русского
населения. Особенно быстрое развитие получил этот процесс с 60-х годов. В 1965 г. показатель количества аспирантов на 1 тыс. научных
работников превосходил средний по стране и по РСФСР в 11 союзных республиках, в 1970 - в 9 (334). Если в 1960 г. доля докторов и
кандидатов наук среди научных работников превышала общий уровень и уровень РСФСР только в пяти республиках, то в 1988 г. - абсолютно
во всех (см. табл. 150) (335).
"Коренизация" образованного слоя имела тем больший смысл и значение, что, помимо специфических целей, достигавшихся при помощи этой
политики советским режимом, в огромной мере способствовала выполнению основной задачи по "становлению социальной однородности".
Социальная структура населения азиатских национальных окраин и большинства компактно проживающих в центральной части страны
национальных меньшинств к началу 20-х годов отличалась от структуры русского населения в сторону меньшего удельного веса в ней
образованного слоя, тем более, что в ходе гражданской войны местная элита была в значительной мере истреблена. Поэтому контингент,
поступавший оттуда в вузы, отличался наихудшей подготовкой, но зато наилучшими показателями с точки зрения "классового отбора".
Поскольку же такие лица имели фактически двойное преимущество при приеме в учебные заведения, то, в массовом порядке пополняя ряды
образованного слоя, внесли очень весомый вклад как в изменение его социального состава (336), так и профанацию интеллектуального
труда как такового.
Созданный коммунистическим режимом образованный слой, известный как "советская социалистическая интеллигенция", отличался в целом
низким качественным уровнем. Лишь в некоторых элитных своих звеньях (например, с сфере точных и естественных наук, менее
подверженных идеологизации, где частично сохранились традиции русской научной школы, или в военно-технической сфере, от которой
напрямую зависела судьба режима) он мог сохранять некоторые число интеллектуалов мирового уровня. Вся же масса рядовых членов этого
слоя стояла много ниже не только дореволюционных специалистов, но и современных им иностранных.
Основная часть советской интеллигенции получила крайне поверхностное образование. В 20-30-х годах получил распространение так
называемый "бригадный метод обучения", когда при успешном ответе одного из студентов зачет ставился всей группе. Специалисты,
подготовленные подобным образом, да еще из лиц, имевших к моменту поступления в вуз крайне низкий образовательный уровень, не могли,
естественно, идти ни в какое сравнение с дореволюционными. Немногие носители старой культуры совершенно растворились в этой массе
полуграмотных образованцев. Сформировавшаяся в 20-30-х годах интеллигентская среда в качественном отношении продолжала как бы
воспроизводить себя в дальнейшем: качеством подготовленных тогда специалистов был задан эталон на будущее. Образ типичного
советского инженера, врача и т.д. сложился именно тогда - в довоенный период. В 50-60-е годы эти люди, заняв все руководящие посты и
полностью сменив на преподавательской работе остатки дореволюционных специалистов, готовили себе подобных и никаких других воспитать
не могли.
Пополнение интеллектуального слоя в 70-80-х годах продолжало получать крайне скудное образование по предметам, формирующим уровень
общей культуры. В вузах естественно-технического профиля они вовсе отсутствовали, а в вузах гуманитарных информативность курса даже
основных по специальности дисциплин была чрезвычайно мала, в 2-3 раза уступая даже уровню 40-50-х годов и несопоставима с
дореволюционной. Конкретный материал повсеместно был заменен абстрактными схемами господствующей идеологии: обучение приобрело почти
полностью "проблемный" характер.
Наконец, не менее, чем на треть, советская интеллигенция состояла из лиц без требуемого образования. До революции подобное явление
не имело существенного влияния на общий уровень интеллектуального слоя, поскольку такие лица, как правило, не отличались по уровню
общей культуры от лиц, получивших специальное образование (они были представителями одной и той же среды и имели возможность
приобщаться к ее культуре в семье). Но советские "практики"-выдвиженцы вышли как раз из низов общества и, не получив даже того
скудного образования, какое давали советские специальные учебные заведения, представляли собой элемент, еще более понижающий общий
уровень советского интеллектуального слоя.
Характерной чертой советской действительности была прогрессирующая профанация интеллектуального труда и образования как такового. В
сферу умственного труда включались профессии и занятия, едва ли имеющие к нему отношение. Плодилась масса должностей, якобы
требующих замещения лицами с высшим и средним специальным образованием, что порождало ложный "заказ" системе образования. Идея
"стирания существенных граней между физическим и умственным трудом" реализовывалась в этом направлении вплоть до того, что
требующими такого образования стали объявляться чисто рабочие профессии (337). Как "требование рабочей профессии" преподносился и
тот прискорбный факт, что люди с высшим образованием из-за нищенской зарплаты вынуждены были идти в рабочие. При том, что и половина
должностей ИТР такого образования на самом деле не требовала (достаточно вспомнить только пресловутые должности "инженеров по
технике безопасности").
Обесценение рядового умственного труда, особенно инженерного, достигло к 70-м годам такого масштаба, что "простой инженер" стал, как
известно, излюбленным персонажем анекдотов, символизируя крайнюю степень социального ничтожества. О пренебрежении к инженерному
труду, о том, что количество инженеров не пропорционально количеству техников (в штатных расписаниях на 4 инженерные должности
приходилась одна должность техника, тогда как, чтобы инженер мог заниматься своим делом, техников должно быть в несколько раз
больше), что многие должности инженеров на самом деле не требуют высшего образования и т.д., стали писать даже в советской печати.
Даже весьма активные сторонники "стирания граней" вынуждены были признать, что "назрела необходимость принять определенные меры по
улучшению использования ИТР. На многих штатных должностях, ныне обозначенных как должности инженеров и техников, фактически не
требуются специалисты с техническим образованием, следовательно, необходимо совершенствовать штатные расписания" (338). Мысль о том,
что профессия, действительно требующая высшего образования, в принципе не является рабочей, не пользовалась популярностью в
условиях, когда "потребностями научно-технической революции" оправдывали любые глупости. Даже признавая нелепость использования на
местах, не требующих высшего и среднего специального образования соответствующих специалистов, советские авторы считали необходимым
подчеркнуть: "Естественно, что численность специалистов с высшим образованием должна постоянно и интенсивно расти для обеспечения
усложнившейся на основе НТР техники производства" (339). Госкомтрудом в 1977 г. был издан даже специальный "Перечень рабочих
профессий, требующих среднего специального образования".
И идеология, и практика советского режима как объективно, так и субъективно были направлены на всемерное снижение общественного
престижа и статуса интеллектуального слоя. Представление об интеллектуалах как о "классово-неполноценных" элементах общества,
пресловутой "прослойке" относится к одному из основных в марксистско-ленинской системе понятий. Уже одно это обстоятельство
достаточно ясно характеризовало отношение к образованному слою "сверху". Отношение же к нему "снизу" закономерно определялось тем,
что он собой представлял по уровню своего благосостояния и степени отличия от остальной массы населения. К 80-м годам утратила
престижность даже научная деятельность. В 1981 и 1985 гг. из 2000 опрошенных ученых на вопрос, является ли ваша работа престижной,
"да" ответило только 24,1%, "отчасти" - 41,3, "нет" - 34,6%, на вопрос, хорошо ли она оплачивается, ответы составляли соответственно
17,2 , 30,7 и 52,1% (340).
Образованный слой советского времени вследствие отмеченных выше своих свойств в целом закономерно утратил и в общественном сознании
те черты (уровень знаний и общей культуры), которые бы существенно отличали его от остального населения и которые в принципе
единственно и должны определять его как элитный социальной слой. По иному и не могло быть в условиях когда преобладающая часть тех,
кто формально по должности или диплому входил в его состав, по своему кругозору, самосознанию, реальной образованности и культурному
уровню ничем не отличалась от представителей других социальных групп, потому что этот слой действительно был "плоть от плоти"
советского народа. И в свете этого можно сказать, что коммунистические утопии о "стирании граней" и "становлении социальной
однородности" получили-таки в советской действительности некоторое реальное воплощение.
Статусу "советского интеллигента" в обществе соответствовал низкий уровень его материальной обеспеченности. Сокрушающий удар по
благосостоянию интеллектуального слоя был нанесен сразу же - самим большевистским переворотом. После революции, в 20-х годах,
средняя зарплата рядового представителя интеллектуального слоя была очень невелика (см. табл. 151 (341)и 152 (342)). Она сравнялась
или была несколько ниже заработков рабочих, тогда как до революции была в 4 раза выше последних.
Наиболее трудным был период 1922-1924 гг., когда на жизненном уровне интеллигенции отразился НЭП и вздорожание рынка. Отмена
академических пайков при низком уровне зарплаты тяжело отразилась на положении научных работников (343). Хотя ставка их в 1,5 раза
превышала учительскую, но они не получали помощи из местного бюджета, в результате чего реальная зарплата московского профессора
оказывалась ниже учительской. В целом зарплата профессоров и научных работников составляли менее 50% от средней ставки в мелкой и
средней промышленности, профессор вуза получал 15 товарных рублей. В 1924-1927 гг. доходы преподавателей и научных сотрудников
сильно колебались по регионам, повысившись за это время, как правило, от 20-80 до 100-200 р. (см. табл. 153), но часто за счет
большой перегрузки, как признавали и советские администраторы, "для получения культурного минимума зарплаты научные работники были
вынуждены работать с превышением норм нагрузки иногда в 4 раза. Что сводит на нет разницу с рабочими и служащими и дает показатель
вдвое ниже рабочего" (344). В 1930 г. профессора получали 300 р., доценты - 250, ассистенты - 210 (см. также табл. 154) (345).
Благосостояние же некоторых групп интеллигенции не достигало прожиточного минимума. Таковой в 1925 г. составлял 29,38 р. (средняя
рабочая зарплата по стране составляли в 1923/24 г. 36,15 р., в 1924/25 - 45,24 р. (346)), а зарплата сельских учителей в Сибири -
21,5 - 25 р. В 1927/28 г. они получали 30-37 р. (в 1928/29 - 40-46), тогда как средняя зарплата фабрично-заводских рабочих
составляла там 53,67 р., строительных - 56,80, мелкой промышленности - 50,75, металлистов - 68,94, средняя зарплата служащих
учреждений - 56,50 (347). Исключение режим делал лишь для узкого слоя специалистов тяжелой промышленности и высших научных кадров,
"оправдывая" это отступление от идеологических постулатов временной острой потребностью в этих кадрах. В 1925 г. в металлической
промышленности чернорабочий получал 35 р., средняя зарплата рабочих составляла 60 р., квалифицированный рабочий получал около 100,
средняя зарплата специалиста в металлургической промышленности - 165, оклад председателя ВЦИК СССР составлял 175 р., но
высококвалифицированному специалисту платили и 500-600 (348).
Не считая жилищных и прочих условий (которые ухудшились неизмеримо вследствие политики "уплотнения", повсеместно проводимой в
городах в отношении "буржуазии", в результате чего квартиры превращались в коммунальные), только по зарплате уровень обеспеченности
образованного слоя упал в 4-5 раз. Причем наиболее сильно пострадали его высшие слои (если учителя начальных школ получали до 75%
дореволюционного содержания, то профессора и преподаватели вузов - 20%, даже в конце 20-х годов реальная зарплата ученых не
превышала 45% дореволюционной). До революции профессор получал в среднем в 15,4 раза больше рабочего, в конце 20-х годов - лишь в
4,1 раза.
По мере "пролетаризации" и "советизации" интеллектуального слоя в конце 30-х годов его благосостояние относительно других социальных
групп было сочтено возможным несколько повысить; хотя и в это время зарплата работников ряда отраслей умственного труда была ниже
зарплаты промышленных рабочих, но, по крайней мере, зарплата ИТР превосходила ее более, чем вдвое, научных сотрудников - на треть.
Резко (в среднем на 268%) возросли после репрессий 1937-1938 гг. оклады комсостава армии (см. табл. 155) (349), что было связано как
с желанием крепче привязать к себе армию, так и с тем, что оставшиеся военные рассматривались как вполне "свои" (каковыми и
являлись).
В 40-50-х годах зарплата служащих превышала зарплату рабочих, причем наиболее значительно в конце и середине 50-х годов. Однако в
дальнейшем происходил неуклонный процесс снижения относительной зарплаты лиц умственного труда всех категорий, процесс, не знавший
каких-либо остановок и особенно усилившийся в 60-х годах, когда зарплата почти во всех сферах умственного труда опустилась ниже
рабочей. В начале 70-х ниже рабочих имели зарплату даже ученые, а к середине 80-х - и последняя группа интеллигенции (ИТР
промышленности), которая дольше другим сохраняла паритет с рабочими по зарплате (см. табл. 156, 157, 158) (350).
При этом зарплата служащих с зарплатой ИТР практически не сближалась, а рабочих - сближалась довольно быстро, и именно это
обстоятельство вызывало глубокое удовлетворение советских идеологов. В социологических трудах, хотя и говорилось о "некоторых
негативных моментах на отдельных этапах" этого процесса (типа того, что ИТР стремятся перейти на начальственные должности),
подчеркивалась его "бесспорно позитивная направленность" как "одной из существенных сторон движения социалистического общества к
полной социальной однородности" (351). Дело дошло до того, что в качестве "дополнительного материального стимула" для перехода
специалистов сельского хозяйства на должности руководителей отделений, бригад, ферм и т.п. постановлением ЦК и Совмина (ноябрь 1977
г.) "по некоторые видам оплаты труда эти работники приравнены к рабочим, на них распространены соответствующие льготы", об этом
приравнивании к рабочим в виде поощрения говорилось как о нормальном и даже положительном для интеллигенции явлении (352).
Естественно, что выпускники вузов старались по возможности избежать участи типичного рядового "молодого специалиста",
предназначенной им распределением. До 80-90% выпускников гуманитарных и 60-80% естественных факультетов университетов направлялись в
школы, но закреплялись там лишь немногие (почему им предпочитали питомцев пединститутов). Лишь около 30% инженеров и половина
воспитанников сельскохозяйственных и педагогических вузов работали по вузовской специальности. Из 400 харьковских
студентов-политехников выпускного курса менее 3% выразили желание работать мастерами и начальниками цехов (353). Выходцы из
интеллигенции особенные неудобства испытывали на селе (354). Едва ли приходится удивляться, что "удовлетворенность жизнью" выражали
от 66,6 до 71,6% у рабочих, при 55% ИТР (355).
До 1957 г. система оплаты научных работников устанавливалась в зависимости от деления научных учреждениях на 3 категории: 1 -
институты АН СССР, 2 - институты республиканских и отраслевых академий, 3 - прочие (ведомственные). Затем, однако, категории стали
устанавливаться в зависимости не от ведомственной принадлежности, а от "важности разрабатываемых проблем", фактически это привело к
тому, что первой стала 3-я категория. Оклады научных работников учреждениях 2-й категории составляли 83-92% от окладов в 1-й, а
3-й - 60-82%. Средний оклад научных работников со степенью в учреждениях 2-й категории составлял 130, а в 1-й - 150% от 3-й (356).
Если в 1950 г. зарплата преподавателя вуза без степени составляла 162% от средней по стране, то в 1960 - 141, а в 1975, даже после
повышения, всего 86%. Подобными аргументами сопровождались робкие просьбы включить "упорядочение зарплаты" в науке в "Основные
направления" 10-й пятилетки. Но ничего, конечно сделано не было, более того, с введением новых правил защиты диссертаций положение
еще ухудшилось. Появились публикации (357), требующие отменить доплату за степень (учитывая, что в то время заводские рабочие
получали до 400 р., а водители - 500-600 при зарплате доктора наук 300-350, кандидата 150-200, чл.-корр. 600, фактически требовалось
сделать так, чтобы ученые получали в 3-4 раза меньше рабочих и в 5-6 раз меньше водителя автобуса). Одновременно с этим выдвигались
требования повысить "дисциплину" научных работников, т.е. заставить их строго отсиживать положенные часы в учреждениях, тогда как
просьбы разрешить им совместительство (358) были проигнорированы (тогда очень боялись, что ученые станут слишком много
зарабатывать). В академических НИИ только 43,2% из ответивших положительно на вопрос о возможности повысить свою квалификацию,
положительно оценили возможность получить более квалифицированную работу (359). Это не должно вызывать удивления, ибо среди
кандидатов наук в возрасте до 35 лет только половина находилась на должностях старших научных сотрудников. Особенно остро стояла эта
проблема в АН, где концентрация научных работников со степенями была на порядок выше, чем в отраслевых НИИ, а промежуточные
должности (при значительной разнице в окладах между младшими и старшими научными сотрудниками) отсутствовали.
Пенсии научных работников начислялись с суммы, не превышающей для академиков и чл.-корр. АН - 600 р., докторов наук и профессоров -
400, старших научных сотрудников, доцентов и кандидатов - 200, младших научных сотрудников и без степени - 100 р. Любопытен факт
действия в 80-х годах "Положения о пенсионном обеспечении работников науки" 30-тилетней давности, по которому кандидат наук мог
иметь максимальную пенсию в 80 р. Неудивительно, что "как показывает практика, большинство научных работников отказывается от
назначения им пенсии по этому положению и оформляют ее по общему положению о выплате государственных пенсий, по которому им, как
правило, назначается максимальная пенсия в размере 120 р." (360). На одном из пленумов ВАК, когда был поднят вопрос о повышении
аспирантской стипендии, секретарь ЦК ВЛКСМ А.В.Жуганов констатировал, что "существующий уровень оплаты позволяет учиться в
аспирантуре в основном лицам, имеющим солидную материальную поддержку" (361).
Положение научных работников оставалось еще относительно лучшим, чем других категорий образованного слоя. Слово "инженер" недаром
стало синонимом слова "нищий", что вполне соответствовало положению в обществе человека, получающего 80-90 р. Зарплата молодого
инженеров была на треть, если не в половину ниже, чем у его сверстника-рабочего (362). Даже в советских трудах отмечалось: "В 50-х
годах...считалось, что специальность инженеров гарантирует относительно высокие зарплату и социальной статус. В 70-х годах ситуация
изменилась: социально-культурные блага, предоставляемые рабочим местом,... способствовали изменению структуры мотиваций трудовой
деятельности". Для увеличения количества техников предлагалось прежде всего повысить им зарплату, так как "значительная часть
техников стремится занять (зачастую без производственной необходимости) вышеоплачиваемые должности рабочих", более 70% опрошенных
молодых инженеров также хотели бы зарабатывать больше (363). Интересно, что ИТР со средней зарплатой 155-140 р. при опросе завышали
свою зарплату: инженеры стыдились своей нищеты (364). В таком же положении находились учителя и врачи - самые массовые отряды
интеллигенции с высшим образованием, не говоря уже о работниках связи, дошкольных учреждений, бухгалтерско-делопроизводственном
персонале, чьи оклады, опускаясь до 60-70 р., являлись минимально возможными по стране и уступали заработкам дворников, уборщиц и
чернорабочих.
"Общественные фонды потребления" также в гораздо большей степени перераспределялись в пользу рабочих. Премии и "тринадцатые
зарплаты", получаемые практически всеми рабочими, не распространялись на большинство категорий служащих, Право получать дорогие
путевки с 50%-й скидкой также было привилегией рабочих (не говоря о том, что им путевки предоставлялись в первую очередь). С учетом
этих обстоятельств уровень жизни интеллектуального слоя к 80-м годам был в 2-2,5 раза ниже жизненного уровня рабочих (зарплата
основной массы врачей, учителей, работников культуры была в 3-4 раза ниже рабочей). Таким образом, дореволюционная иерархия уровней
жизни лиц физического и умственного труда оказалась не только выровнена, но перевернута с ног на голову, в результате чего
относительный уровень материального благосостояния интеллектуального слоя ухудшился по сравнению с дореволюционным более чем в 10
раз.
Говоря о материально-бытовом положении образованного слоя, нельзя не упомянуть и о том, что, следуя известному коммунистическому
принципу (наиболее откровенно провозглашенному в Китае) "нам нужны наполовину ученые - наполовину крестьяне", членов
интеллектуального слоя пытались превратить в полурабочих, заставляя регулярно по разнарядкам райкомов работать на овощных базах,
подсобной работе на заводах, уборке улиц и в колхозах. Согласно данным исследований, проведенных в 1981 г. в Ленинграде, руководящие
работники производственных и научно-исследовательских подразделений в качестве "проблемы номер один" в деятельности молодых
инженеров назвали отвлечения их на посторонние дела, не требующие инженерной квалификации (365). Эта политика в полной мере касалась
и студентов. Помимо "базово-колхозной" повинности, отнимавшей в некоторые вузах до четверти и даже трети планового учебного времени,
и обязательной летней работы в стройотрядах, все настойчивее становились требования привлечь их к труду и критика "бытующего мнения,
будто студент дневной формы обучения обязан все свое время посвящать учебе" (366).



<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->
К ОГЛАВЛЕНИЮ КНИГИ

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:16:34

3-3. Социальный состав советского интеллектуального слоя. (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-3gl3.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 3.
Формирование советского образованного слоя и его состав.



3. Социальный состав советского интеллектуального слоя.

Придя к власти, большевики не располагали сколько-нибудь значительными кадрами преданной им интеллигенции, хотя, как известно,
большинство их вождей являлись выходцами именно из этой среды. Как они сами считали, за установление советской власти боролось
1-1,5% всей интеллигенции (имеются в виду члены партии), а в партии она составляла тогда 5-7%. В Петрограде среди вступивших в
партию с февраля до октября 1917 г. интеллигенты составляли 13,3%, а среди вступивших с 25 октября по 31 декабря - 27,3%; число это
не очень велико. К 1922 г. в партии насчитывалось 1992 "служащих", вступивших в нее до 1917 г. и 7418, вступивших в 1917 г. (до
октября) (248), т.е. сразу после переворота у большевиков было менее 10 тыс. "своей" интеллигенции. В конце 1917 г. в партии было
30-35 тыс. интеллигентов - 10% ее состава, в 1920 г. там насчитывалось 48 тыс. служащих и 25 тыс. интеллигентов, составлявших 25%
партии (249). Среди руководящих работников коммунистов было 13,2%, среди специалистов - 5,1, среди канцелярских служащих - 4,2%
(250). На 10.01.1922 г. служащие составляли 20,3% членов партии и 26,9 кандидатов - всего 22,4% (251).
К концу 20-х годов власти в основном добились снижения доли служащих в партии и представительных органах, хотя она еще оставалась
довольно заметной. Знаменитая чистка партии в 1921 г. была, видимо, первой направленной акцией такого рода. Среди исключенных тогда
было по занятиям: рабочих - 10,4%, крестьян - 30,1, военных - 7,1, конторских служащих - 15,1, младших служащих - 3,9, ответственных
политработников - 7,3, ответственных технических работников - 11,1, прочих и неизвестных занятий - 15,6%. По происхождению и
социальному положению: рабочих - 20,4%, крестьян - 44,8 служащих 23,8, прочих и неизвестного происхождения - 11,0% (252). Среди
окончивших вузы в 1922-1926 гг. партийно-комсомольская прослойка составляла 3,2% (253). В целом по социальному составу (т.н.
"социальное положение до революции") доля служащих и "прочих" в партии изменялась так:
19051917191819191920192119221923192419251926192719281929
33,632,228,630,431,130,828,929,427,217,817,325,320,316,9

На 1.01.1930 в партии по этому показателю ("социальное положение до революции") числилось всего 13,4% служащих и 1,1% "прочих". По
роду занятий, однако, помимо рабочих и крестьян в партии числилось 28,2% служащих, 1,1 МОП учреждений, 5,6 учащихся, 8,0 военных,
1,2 безработных и 1,0 прочих (254). В русле этой тенденции находится и изменение социальной состава делегатов съездов (% служащих и
"прочих") (255):
IIIIIIVVVIVIIVIIIIXХХIХIIХIIIХIVХV
78,493,474,464,959,186,764,644,557,445,045,131,432,023,2

В результате "выдвиженчества" к моменту партийной переписи из 440,5 тыс. коммунистов-служащих бывших рабочих было 184 тыс., а
крестьян - 56 тыс. т.е. всего 54,5% (256). В партийных органах служащие составляли в 1927 г. от 42% в высших до 20% в низших (см.
табл. 106). (257)
После гражданской войны в России осталось не более 1,5-1,7 млн. лиц, принадлежавших к старому образованному слою, причем их
социальный состав (по большевистскому определению "из буржуазии и мелкой буржуазии" при "сравнительно небольшой рабоче-крестьянской
прослойке") при указанной выше численности партийных интеллигентов большевиков устроить не мог. Сколько-нибудь полных сведений о
социальном составе образованного слоя в первые годы после революции не имеется, но он, разумеется. не был тождествен
дореволюционному, поскольку, во-первых, уже успел пополниться советскими выдвиженцами, а во-вторых, место эмигрировавших и погибших
заняли недавние учащиеся, причем в значительной степени низших учебных заведений (ранее, как правило, не дававших права
непосредственного поступления на интеллигентские должности), состав которых отличался от состава гимназий и равных им заведений.
Известно, например, что из имевшихся к 1921 г. учителей бывшими помещиками были 2,7%, крестьянами - 3%, рабочих - 0,2%, военными и
торговыми служащих - по 0,8%, учащимися - 64,5%. Прочих и не указавших занятий было 28%, среди которых подавляющее большинство из
духовенства (учитывая высокий процент лиц, получивших духовное образование) и "буржуазии" (258). Необходимо заметить, что понятие
"старые специалисты" не совпадает с категориями "служащих" и "прочих" по "социальному положению" (это понятие в 20-30-х годах
включало как социальное положение до революции, так и происхождение, и выходцы из низших сословий, получившие образование до
революции, могли относиться советской статистикой к категории "рабочих и крестьян").
На протяжении 20-х годов социальный состав интеллектуального слоя менялся не очень быстро, так как чтобы из рабфаковца сформировать
хоть сколько-нибудь приемлемого специалиста, требовалось 8-10 лет учебы, следовательно, рабфаковцы приема 1920-1921 гг. получали
диплом где-то в конце 20-х. И действительно, к этому времени высшая школа выпустила только 5 тыс. специалистов из бывших
рабфаковцев, а детей рабочих и крестьян, поступивших в вуз после школы, было тогда сравнительно немного. Так, среди окончивших вуз в
1924-1926 гг. выходцев из рабочих было всего 9,9%, из крестьян - 26,1%, а в целом чуть более 1/3; в то же время "прочих" было 12,1%.
Среди инженеров, начавших работать в 1922-1929 гг. из рабочих происходило 15% и из крестьян 25%. По признанию советских авторов "в
течение 20-х годов кадры советской интеллигенции хотя и пополнялись активно выходцами из рабочих и крестьян, но еще в своем
большинстве дипломированные специалисты формировались в значительной степени из непролетарских слоев" (259).
Особенно это касалось наиболее квалифицированных кадров и в первую очередь науки, состав кадров которой в России всегда был
достаточно элитарен. (Из 94 академиков с 1889 по 1914 гг. дворян было 56%, духовенства 12, чиновников - 10, иностранцев и их детей -
13, купцов 5, военных 2 и невыясненного происхождения - 1%; из 150 академиков с 1846 по 1924 гг. дворян было 82 чел., разночинцев
(по дедам, отцы - уже дворяне) - 32, духовенства 22, купцов 8, мещан 3, крестьян - 3. (260)) Даже после революции, когда из старой
интеллигенции этого уровня осталась едва ли треть, из рабочих и крестьян происходили только 18,6% научных работников вузов РСФСР
(сведения о 12517 чел. на 1.06.1926 г.; см. табл. 107) (261) при 5,8% дворян (причем под "дворянами" в советской социальной
статистике имелись в виду обычно помещики, а не все лица, формально принадлежавшие до революции к дворянскому сословию, т.е. те,
отцов которых при всем желании нельзя было причислить к "трудовой интеллигенции".) Власти пытались изменить ситуацию через
специально создаваемые заведения: комвузы и Институт Красной профессуры, но и там поначалу большинство составляли представители
старого культурного слоя - в комвузах рабочих в 1924 г. было только 47%, а в Институте Красной профессуры - еще меньше (см. табл.
108) (262). Среди аспирантов РАНИОН рабочих и крестьян в 1924 г. было 20%, в 1928 - 42%. Всего же среди аспирантов в 1925/26 г.
рабочие и крестьяне составляли 17,3%, в 1926/27 г. - 33,4% (263).
Придя к власти, большевики провозгласили в качестве основной линии "слом старого аппарата" и уничтожение чиновничества, но этот
лозунг относился, естественно, к категории чистой демагогии, поскольку такой слом в принципе не может быть осуществлен без воцарения
полной анархии. Поэтому, если были полностью заменены все силовые и юридические структуры", то остальные большевики в первые месяцы
не только не разрушили, но и были весьма обеспокоены тем обстоятельством, что чиновники не желали с ними сотрудничать. Персонал их
не только не был разогнан, как то должно было бы следовать из "сломных" лозунгов, но всеми средствами, в т.ч. и под угрозой
расстрела, его пытались заставить работать по-прежнему. В конце-концов им это в некоторые степени удалось, и ведомства со всем своим
составом продолжали функционировать (этот факт, впрочем, не помешал большевикам утверждать, что задача "слома" старого аппарата была
успешно выполнена).
Правда, с первых дней переворота усилия новых властителей были направлены на выдвижение в аппарат представителей низших слоев в
качестве всевозможных комиссаров и высших начальников, где те беспомощно барахтались в чуждой и непонятной им сфере деятельности.
Но, поскольку подавляющее большинство во всех учреждениях составляли старые служащие, эти ведомства еще могли как-то
функционировать. Комментируя это, Ленин заявил: "Бюрократия побеждена. Но культурный уровень не поднят, и поэтому бюрократы занимают
старые места" (264). Материалы переписи служащих Москвы 1918 г. (табл. 109) рисуют следующую картину состава служащих по месту
прежней службы: в общем числе по занятию до революции рабочие вместе с ИТР и служащими заводов и т.п. составляли в различных
наркоматах от 0 до 10%, кроме того было некоторое число военнослужащих, "прочих и не служивших" и учащихся) (265).
Более того, большевикам приходилось мириться с наличием в учреждениях значительной доли их "классовых врагов" - представителей самых
высших слоев русского общества. Так, на 15.12.1919 г. в наркомате продовольствия из 2996 рабочих и служащих среди 1445 чел., о ком
имелись сведения, около 300 относились именно к таковым (среди них было 22 помещика, 23 купца, 2 фабриканта, 45 домовладельцев, 57
крупных чиновников, 38 генералов и офицеров и т.д.), еще 879 чел. было прочей интеллигенции и только 257 рабочих. Среди 232
ответственных сотрудников (заведующих отделами, подотделами и т.д.) к интеллигенции относились 188, среди 517 чел. средней категории
служащих - 391. Это видно и по образованию: с высшим образованием было 241 (11,21%), средним - 889 (41,34%), низшим - 641 (29,81%),
домашним - 88 (6,09%), малограмотных - 46 (3,19%). Почти 1/5 (228 чел.) составляли бывшие учителя (266). Это было типично и для
других учреждений. Даже в НК РКИ в 1921 г. старых служащих было 86,9% при 11% рабочих и 2,1% крестьян (267). В 1924 г. был
обследован Наркомзем (всего 795 чел.), где рабочих и крестьян оказалось всего 1,1%, зато имелось много дворян, помещиков и офицеров
белой армии, особенно среди ответственных работников (11,3% дворян при 3% рабочих и крестьян). В результате проверки для ликвидации
"нежелательных элементов" штат наркомата был сокращен на 40% (268).
Достаточно показательно происхождение высших руководителей государства в 1918-1920 гг. Из 55 членов СНК из рабочих происходило
только 4 (7,3%), из крестьян - 6 (10,9%), зато из офицеров, служащих, интеллигентов - 28 (50,9%), из буржуазии 7 (12,8%),
происхождение 10 (18,1%) неизвестно. Из 35 членов Совета Обороны соответственно 4 (11,4%), 3 (8,6%), 16 (45,6%), 3 (8,6%) и 9
(25,8%) (269). "Служащие" составляли большинство среди ответственных партийных, советских, профсоюзных и военных работников и более
низкого уровня. В 1921 г. в 42 губерниях из 2254 таковых к ним относилось 882 чел. (39%), интеллигенции - 269 (12%), не указавших
происхождения (что наверняка свидетельствует о самом "неподходящим" для большевиков) - 155 (7%), т.е. всего 1306 чел. или 58%, тогда
как рабочих 812 чел. (36%). Среди коммунистов-руководителей губернского масштаба рабочие и крестьяне составляли меньше половины -
43%, причем из 536 партийных работников того же масштаба рабочих было 194 (36%), и крестьян 37 (7%), зато служащих - 188 (35%),
интеллигенции 67 (13%) и не указавших происхождения 50 (9%) - всего 305 чел. или 57%. Среди всех ответственных работников,
охваченных переписью 1921 г. (270) рабочие составляли 34,6%, крестьяне - 16,3, служащие - 29,7, "несамостоятельные" - 13,5, прочие и
не указавшие происхождения - 5,9% (271). Данные достаточно красноречивы, учитывая, что речь идет даже не о специалистах, а о
руководящих лицах большевистского режима. В 1920 г. представители образованного слоя составляли 18,4% даже среди среди делегатов
уездных и 30% губернских съездов Советов (272). Служащие составляли 28,2% членов губернских и 26,4% уездных и городских исполкомов
(см. табл. 110) (273). В 1922 г. служащие составляли 43,7% членов исполкомов Петроградской губ. и 44,1% в целом по РСФСР (274), в
составе горсоветов их было свыше 40% (см. табл. 111) (275). Как показывают эти данные, в то время, когда решался вопрос о самом
существовании советской власти, чем выше был уровень работников, тем выше среди них процент старой интеллигенции (в дальнейшем,
когда опасность миновала, стали, напротив, выдвигать на самые высшие должности "классово-надежные" элементы, несмотря на их
некомпетентность и неспособность).
Преобладали рабочие в этот период только в органах управления промышленностью и в руководстве предприятий (где осуществляли в
основном "комиссарские" функции по отношению к ведущим реальную работу старым специалистам). В 1919 г. на национализированных
предприятиях металлической промышленности из 529 членов заводоуправлений рабочих было 338 чел. (64%), а служащих 191 чел. (36%). В
конце 1920 г. участие рабочих в органах управления промышленностью в среднем составляло 61,6%, но в основном они были сосредоточены
на уровне заводоуправлений. Из 1786 ответственных работников промышленных предприятий РСФСР их было 1151 (64,4%), а из 2989
ответственных работников транспорта - 1600 (63%). Правда, в ВСНХ (его Главном и Центральном управлениях) подавляющее большинство -
до 80% составляли старые интеллигенты (см. табл. 113), даже на предприятиях ВСНХ среди управляющих и председателей коллегий рабочие
составляли лишь 33,5%, а среди помощников управляющих и членов коллегий - 38,5% (276). В последующие годы "выдвиженчество" как
известно, распространилось особенно широко; "выдвиженцы" направлялись прежде всего в промышленность (277), и стали преобладать среди
руководителей трестов и крупных заводов (278). Преобладали они и в учреждениях, служба в которых не требовала обширных специальных
знаний (279).
В конце 20-х годов, когда положение советской власти окончательно упрочилось (и самое трудное по восстановлению экономики страны уже
было сделано), она перешла к политике решительного вытеснения представителей старого образованного слоя (благодаря использованию
которых ей только и удалось удержаться) из сферы умственного труда. "Мавр сделал свое дело..." Большевики более не нуждались в
сколько-нибудь значительном числе таких представителей: после того, как была запущена и стала давать первые результаты машина для
выделки "рабоче-крестьянской интеллигенции", опасность оказаться перед лицом массовой оппозиции со стороны интеллектуального слоя
исчезла, и с нежелательными элементами его можно было не церемониться. Достоточно было сохранить несколько тысяч наиболее
квалифицированных специалистов для подготовки тех, кто должен был прийти им на смену, и для работы на тех должностях, где
полуграмотные "образованцы" справиться бы никак уж не могли. На большинстве же должностей последние вполне годились, поскольку
неэффективность их работы, как и всей советской системы в целом, после того, как последняя была уже налажена, вполне
компенсировалась раз и навсегда внушенным страхом и суровой дисциплиной.
Совершенно закономерно поэтому, что именно в это время, спустя десятилетие после переворота, когда большевики не опасались более за
выживание своей системы, настало самое время рассчитаться с теми, кого ранее приходилось, скрепя сердце, терпеть. Ожесточенность
репрессий, похоже, не в последнюю очередь была связана именно с последним обстоятельством. 1928-1932 гг. ознаменованы, как известно,
массовыми репрессиями и повсеместной травлей "спецов" во всех сферах (в т.ч. и военной, именно тогда по делу "Весны" было уничтожено
абсолютное большинство служивших большевикам кадровых офицеров), а на руководящие должности стали еще смелее выдвигаться неспособные
управлять, но зато вполне лояльные "пролетарии", поскольку теперь их некомпетентность не угрожала так остро самому существованию
партии и государства. Однако из-за недостатка чисто "своих" квалифицированных кадров советская власть до самого конца 20-х годов
была еще вынуждена мириться с преобладанием в государственном аппарате старой интеллигенции. Хотя высшие посты все чаще занимали
выдвиженцы и образованцы новой формации, задачей которых было не столько управлять, сколько "контролировать ситуацию" - следить за
соблюдением интересов советской власти и лояльностью подчиненных, основная созидательная работа по-прежнему лежала на плечах
всячески третируемых старых специалистов, самая квалифицированная часть которых относилась, как правило, к высшим слоям русского
общества. В 1928 г. из старых кадров с высшим образованием 29,5% составляли директора, предприниматели и акционеры, а еще 49,3%
занимали раньше руководящие должности (280).
Но некоторые изменения в социальном составе интеллектуального слоя к 1928 г. все-таки произошли. Обобщающих данных о его составе
нет, но есть сведения о различных его профессиональных отрядах. Среди учителей, в частности, из рабочих происходило 5,3%, из
крестьян - 48,2, из служащих 18,2 и из "прочих" - 28,3% (в "прочие" статистика включала лиц, т.н. "эксплуататорских классов",
духовенства и иногда свободных профессий). В начале 1-й пятилетки среди ИТР выходцев из рабочих (главным образом за счет
"выдвиженцев") было 38,7%. Примерно то же наблюдалось в других группах интеллигенции за исключением научных работников и профессуры.
В это время в народном хозяйстве (без профобра, политпросвета, части торгового и управленческого персонала) работало 90 тыс.
специалистов с высшим образованием, из которых 32 тыс. (36%) окончили вуз до революции. Из всей массы специалистов (в т.ч. и
советской формации) из рабочих происходило 7 тыс. (около 8%), из крестьян - 16 тыс. (около 18%). Из 32 тыс. специалистов со средним
специальным образованием получили его до революции 15 тыс. (26,7%). Из 41 тыс. техников, получивших образование в советское время,
из рабочих происходило 8 тыс. (20%) и из крестьян - 10 тыс. (24,4%). В вузах и НИИ старые специалисты составляли 60% (281). В
составе органов Советов "служащих" на 1929 г. насчитывалось в среднем 30-40% (см. табл. 112) (282). По некоторым данным, в 1929 г.
рабочих и крестьян среди ИТР было едва 1/3 (283). В 1927 г., создав Промакадемию (где рабочие составляли 91%) (284), большевики
пытались через нее подготовить кадры из рабочих для высшего звена, но к 1929 г. до этого было еще далеко.
В 1929 г., когда власти намеревались перейти к радикальным изменениям в составе интеллектуального слоя, была проведена перепись
служащих и специалистов страны, охватившая 825086 чел. по состоянию на 1 октября (285). Ею был учтен и такой фактор, как служба в
старом государственном аппарате, причем выяснилось, что доля таких лиц довольно высока. Здесь надо учесть, что, во-первых, старый
государственный аппарат был сам по себе в несколько раз меньше, во-вторых, за 12 послереволюционных лет не менее половины его
персонала должна была естественным путем уйти в отставку по возрасту, и в-третьих, он понес огромные потери в годы гражданской войны
от террора и эмиграции. Приняв во внимание эти обстоятельства, можно сделать вывод, что подавляющее большинство чиновников,
оставшихся в России и уцелевших от репрессий, в то время все еще служило в советском аппарате. Перепись насчитала их 74400 чел. Из
всей массы обследованных интеллигенции и ее детей было 415042 чел., к которым следует добавить "прочих" (бывших лиц свободных
профессий и собственников) - 21598 чел., а также не указавших происхождения 38162 чел. Всего, таким образом, лиц "нежелательных"
социальной категорий насчитывалось 474802 чел. или 57,7%.
Однако этот процент следует признать сильно заниженным из-за включения в общее число таких категорий служащих, как рядовые
милиционеры, надзиратели и т.п., которые, составляя как раз самые значительные по численности группы - до 1/4 общего числа, до
революции не были занятиями образованного слоя. Поэтому среди них процент "служащих" ничтожен (среди милиционеров и надзирателей
"служащие" и "прочие" составляли всего 16,5% при 21,7% рабочих и 61,8% крестьян), и за счет численности этих групп дает сильное
понижение в итоге. Реальная картина, впрочем, выявляется при взгляде на состав конкретных ведомств. Представители старого
культурного слоя составляли в союзных наркоматах около 80% и, как правило, около 60% даже на окружном уровне. Общая закономерность:
чем выше орган управления, тем выше среди его служащих процент представителей старого образованного слоя (см. табл. 114).
В переписи выделены наиболее важные группы служащих: 1) высший руководящий персонал, 2) оперативно-руководящий персонал, 3) научные
работники и специалисты без административных функций. Первая из них - та, куда в основном направлялись "выдвиженцы". Тем не менее
даже в ней доля лиц старого образованного слоя почти везде преобладала, составляя на областном и республиканском уровне наркоматов
50-80%, а на союзном доходя кое-где до 100% (например, в Наркомфине 94,7%). В двух других группах, особенно в 3-й процент
представителей старого образованного слоя был еще выше - как правило, 70-80 и 80-90% соответственно. Что касается общего управления
(исполкомы и т.д.), то здесь процент "служащих" меньше половины только на окружном и районном уровнях (что сильно снижает общую
долю, так как на этих уровнях было сосредоточено до 96% всего персонала общего управления). Обращает на себя внимание тот факт, что
среди высшего персонала ВЦИК (т.е. 71 чел. высших управленцев) лиц старого образованного слоя 85,3%, столько же среди
оперативно-руководящего персонала ВЦИК - 85,7%. В некоторых наркоматах представителей старой интеллигенции по 2-й и 3-й группам
насчитывается до 100%. В Госплане доля ее составляла 79,3%, причем 13,6% служили в старом государственном аппарате. Вообще, процент
служивших в старом государственном аппарате сильно разнится по ведомствам от 2 до 50%, причем наибольшее количество таких лиц
служило в наркоматах всех уровней, особенно финансов и земледелия, а также в Госбанке. Большинство лиц с высшим образованием
получило его до 1918 г. Ниже приводится сводная таблица (% "служащих" и "прочих" и их общее число) по общему и ведомственному
управлению.
Отрасль управленияВысший руководящий персоналОперативно-руководящий персоналСпециалисты без административных функций
числослужащиепрочиечислослужащиепрочие числослужащиепрочие
Общее управление1169618,01,1370633,42,01044358,93,1
Ведомственное союзное34174,62,277379,32,7287281,23,5
Ведомственное республик54057,73,488266,44,7223076,25,1
Ведомственное областей130251,71,1238566,02,2465877,24,1
Ведомственное округов555731,71,3617850,92,61959368,43,5

По некоторым ведомствам имеются сведения (хотя и разрозненные) о менее важных группах служащих - делопроизводственному,
счетно-бухгалтерскому персоналу и т.п. Представление о их составе (% "служащих" и "прочих" и служивших в старом аппарате) дает
таблица 115. В 1929 г. было обследовано также 25 заводов, 2 стройки, 6 трестов и все НИИ ВСНХ - всего 10 тыс. специалистов. Из них
30,7% были специалистами до революции (за исключением мастеров, техников и конструкторов - до 40%), в т.ч. из трестовского аппарата
61,6%. Среди этих старых кадров из рабочих происходили только 3%, при том, что из начавших работать до 1905 г. 33,2% были
владельцами, директорами и акционерами предприятий. Среди послереволюционных специалистов рабочих оказалось: из начавших работать в
1918-1925 гг. - 6,9%, в 1926-1927 гг. - 8,7%, а в 1928-1929 гг. - 10,3%. Всего среди дипломированных специалистов они составляли 6%
(286).
Положение в области социального состава специалистов не могло, естественно, нравиться властям, и было решено радикально его изменить
уже за 1-ю пятилетку. Еще 1 июня 1929 г. на основании решений ХVI партконференции ЦИК и СНК было принято постановление "О чистке
аппарата государственных органов, кооперативных и общественных организаций". В ноябре 1929 г. ЦКК приняла максимально ускоренные
темпы чистки. Предполагаемые жертвы делились на 3 категории: по 1-й увольняли без права на пенсию, выходного пособия и с "волчьим
билетом", вычищенные по 2-й могли устраиваться в учреждение другого типа или в другие местности, 3-я предполагала перемещение на
низшие должности в любом учреждении. Жаловаться можно было только в РКИ, т.е. "разбойникам на разбойников". Хотя в инструкциях по
"чистке" говорилось, что "бывших" нельзя снимать с работы только из-за их дворянского происхождения, но первые недели "чистки"
показали, что комиссии, не вникая в работу обследуемых учреждений, основное внимание уделяли не улучшению работы аппарата, а
выяснению происхождения служащих, т.е. все слова об "объективности" остались, естественно, словами, а цель была очевидна и
организаторам, и исполнителям. Да иначе и быть не могло, ибо при подходе по принципу компетентности вычищены неминуемо должны были
бы быть как раз рабоче-крестьянские "выдвиженцы", т.е. получилось бы нечто прямо противоположное тому, для чего затевалось все
мероприятие.
"Чистка" носила поэтому характер откровенной травли "спецов" в самых грубых формах, причем для усиления морально-психологического
она проводилась рабочими, специально для этой цели освобожденными от работы с сохранением среднемесячного заработка. По 40
учреждениям центрального аппарата СССР на время "чистки" было освобождено таким образом 1200 рабочих. В ходе "чистки" получило
распространение так называемое "шефство" заводов над учреждениями, например завод АМО "шефствовал" над ВСНХ и т.д., причем
"сознательные пролетарии" часто действовали самостоятельно. Например, рабочая бригада завода им.Фрунзе сократила аппарат
Мосфинотдела на 57,8% "почти без помощи РКИ" (287). На практике это означало, что рабочие врывались в учреждения и выгоняли, кого
считали нужным, даже без всяких санкций откуда то ни было, и руководство учреждения не смело сопротивляться руководствовавшемуся
"рабоче-крестьянским правосознанием" пролетариату, слово которого было законом. Происходило примерно то же, что младшему поколению
советских людей известно по "Великой культурной революции" в Китае.
Характерным примером является "чистка" Центросоюза, который "чистили" 100 освобожденных и 278 неосвобожденных рабочих, 276 "местных
активистов" (в т.ч. специалистов) и 38 специалистов из других учреждений (всего 692 чел.). В результате их деятельности были
вычищены и получили взыскания 739 чел., в т.ч.: министры царского и Временного правительств, городские головы, члены губернских
земских управ, дети высших чиновников, аристократы, помещики, фабриканты, купцы, офицеры белой армии - 176 чел., бывшие меньшевики -
46, эсеры - 27, кадеты - 5, народные социалисты - 4, анархисты - 5, бундовцы - 23, других еврейских партий - 3, исключенные из
ВКП(б) - 28, всего - 136 чел. В целом персонал был сокращен на 50% (осталось из 4236 2150 чел.) (288).
После четырехлетней кампании 15.07.1932 г. было, наконец, принято решение о ликвидации комиссий по "чистке", хотя персональным
порядком увольнения продолжались. Более того, 26.12.1933 г. последовало постановление о передаче ряда постоянных функций,
выполняемых сотрудниками аппарата, участникам "шефских бригад" для исполнения их в свободное время (практическое исполнение
ленинского указания о кухарке, могущей управлять государством), так называемое "соцсовместительство". Оно приняло широкие масштабы,
например рабочий стал совмещать свою работу с исполнением должности начальника металлосектора Наркомлеспрома и т.д. На 1.03.1934 г.
количество подшефных учреждений увеличилось с 435 до 722, участников "шефства" с 7211 до 9837 и "соцсовместителей" с 5250 до 9892
чел. На ХVI съезде Орджоникидзе заявлял, что "высший управленческий персонал на 76% состоит из коммунистов и на 30-40% из рабочих" и
предлагал "в большом количестве направить в аппарат детей рабочих из учебных заведений" ("Они грамотны, учились и могут быть
прекрасными работниками") (289).
Поскольку вузовская политика, как бы ужесточена она ни была, не могла дать массового эффекта ранее 5-ти лет, развернулось массовое
размывание интеллектуального слоя "практиками". В условиях, когда за пятилетие с 1928 по 1934 г. количество специалистов в народном
хозяйстве возросло почти втрое - с 1,1 до 2,8 млн. (290), старые специалисты и выходцы из старого образованного слоя растворились в
массе "выдвиженцев" и "образованцев", и к 1932 г. можно было с удовлетворением констатировать, что "специалисты из рабочих и
крестьян составляют около 65%, т.е. вдвое больше, чем в 1929 г." (291).
Несомненно, что именно на рубеже 20-30-х годов действительно произошли коренные изменения в составе советского интеллектуального
слоя, определившие всю его дальнейшую историю и сущность. И если перепись 1929 г. была сигналом к чистке и другим радикальным мерам
(соответствующие рекомендации содержались в тексте, комментирующем ее итоги), то смотру результатов этих мер была посвящена
аналогичная перепись на 1.11.1933 г. (292) Эта перепись охватила не менее 90% намеченных учреждений (в частности, органы Госплана -
до райплана, а Наркомфина - до облфинотдела включительно). Не были охвачены все специалисты и руководители: 1) техникумов, средней и
низшей школы, 2) лечебных учреждений, 3) предприятий торговли и общественного питания, 4) руководящие работники сельсоветов. В
итогах переписи выделен только процент рабочих, поскольку прежде всего она должна была дать ответ, насколько быстро насыщается ими
аппарат. Тем не менее, удельный вес старых специалистов и выходцев из образованного слоя легко представить, если учесть, что процент
крестьян был примерно таким же, или несколько ниже, чем рабочих. Кроме того, перепись дает важные данные об удельном весе
"практиков", лиц, окончивших вузы в 1-й пятилетке и проценте рабочих среди них. Кроме того, есть данные о доле рабочих в составе
различных категорий служащих (см. табл. 116, 117, 118, 119, 120, 121).
Как можно заключить из приведенных данных, удельный вес старого образованного слоя (в т.ч. выходцев из него) снизился как в общем
итоге, так и по отдельным категориям служащих и ведомствам. Однако даже на предприятиях он еще превышал в основных звеньях 50-60, а
то и 70% и составлял не менее 40% в высших, т.е. в тех, которые в первую очередь заполнялись "выдвиженцами". Кроме того, общий
процент рабочих сильно завышен из-за того, что в число обследованных включены мастера и десятники, т.е. те должности, на которых
старые специалисты в советское время никогда и не работали (неудивительно, что там рабочих более 80%). Так как эта категория самая
многочисленная, то, естественно, сильно влияет на итоговые цифры. Всего же процент рабочих в аппарате составлял 30,5% (262,5 тыс. из
общего числа 861,4 тыс. чел.), крестьян, очевидно, несколько меньше, так как среди выдвиженцев их было только 10,3%. Так что старая
интеллигенция по-прежнему составляла не менее половины всех служащих. Из специалистов с высшим образованием рабочих при этом было
всего 11,3%, со средним специальным - 21,7%, хотя 45,2% специалистов с высшим и 55,7% со средним специальным образованием окончили
учебные заведения в годы 1-й пятилетки, процент рабочих среди таких составил 18,8 и 26,5% соответственно.
Из таблиц хорошо видно, насколько интенсивно шло выдвижение за годы пятилетки: именно в эти годы оставили работу и стали служащими
53,6% всех "выдвинутых" рабочих. "Выдвиженцев" ставили обычно на директорские посты, где их главной задачей было проведение линии
партии. Среди директоров 53 металлургических, 160 машиностроительных и 167 прочих заводов и 115 заведующих шахтами - всего 495 чел.,
358 (72,4%) до 1917 г. были рабочими, 52 (10,9%) - учащимися, 2 - профессиональными революционерами. В 1918-1921 гг. 235 из них
(47,5%) служили в армии, 84 (17%) были рабочими и 124 (25%) находились на руководящей работе. Из главных инженеров и техноруков в
возрасте 40 лет и старше на руководящей работе до 1917 г. были 40%, а в 1918-1921 гг. - 70%. Что касается учреждений и ведомств, то
в их аппарате рабочие по-прежнему составляли меньшинство. Даже в высшей руководящей категории их было в среднем меньше 20%, а среди
основных категорий специалистов - в среднем менее 15%. Здесь выходцы из старого образованного слоя продолжали играть ведущую роль,
составляя не менее 60-70%, причем в некоторых ведомствах - до 70-80%, а кое-где в высшем руководстве - почти до 100%. Так что к
этому времени (хотя советские авторы с удовлетворением замечали, что "за это пятилетие улучшился социальный состав интеллигенции")
(293) большевикам еще не удалось полностью достичь поставленной цели, но в ходе репрессий 1936-1938 гг. они значительно продвинулись
в избранном направлении.
Положение с составом научных работников, в отношении которого тоже проводились специальные исследования и переписи, обстояло для
большевиков наименее удачно. Все научные работники, утвержденные экспертной комиссией Цекубу и Секцией научных работников к
15.10.1928 г., были разбиты на три группы: А - выдающиеся и заслуженные, Б - имеющие самостоятельные работы, В - начинающие и
готовящиеся, причем последние составляли свыше 60% (см. табл. 122) (294). В целом половина научных работников начала работать в
советское время. (295) Но среди настоящих ученых картина была совершенно иная, с абсолютным преобладанием старых кадров: по группе
А - 99,8%, по группе Б - 80% (см. табл. 123) (296).
Другое фундаментальное обследование научных работников было проведено в 1929 г. Оно охватило 1227 НИИ (более 90%) и 151 вуз (около
100%) - 30448 научных работников (что на 5 тыс. больше данных комиссии АН) и имело целью выявить степень лояльности ученых, для чего
они были разбиты на 5 "кругов": I - с дореволюционным научным стажем, II - с послереволюционым стажем, III - окончившие к тому же
советский вуз, IV - рабочие и крестьяне по социальному положению и происхождению, V - коммунисты. При этом лиц I круга оказалось
43,6% (в 1927 г.- 49%), причем среди руководителей НИИ - 57,4%, лиц II круга - 18,2%. Среди лиц III круга (38,2%) часть училась еще
до революции и окончила вуз в самые первые годы советской власти. IV круг был ничтожен: к рабочим относилось 4,5%, к крестьянам -
17,5 (тогда как к служащим - 59,3 и "прочим" 18,7%). V круг составлял 10%, в т.ч. 8,9 в НИИ и 10,7 в вузах. По материалам общей
переписи 1929 г. среди научных работников и специалистов во всех ведомствах удельный вес старого культурного слоя составлял более
80%, причем в большинстве ведомств 90-100%, а в НИИ и вузах даже в целом 86,6% (к тому же здесь оказался наивысший процент лиц,
служивших в старом государственном аппарате - 19,5%, а по абсолютной численности таких лиц (9887 чел.) эти заведения занимали первое
место. Соответствующим был и возрастной состав (см. табл. 124) (297).
"Чистка" 1929 г. затронула и эту сферу, и немало нежелательных для властей лиц было уволено и из научных учреждений. Для всеобщего
сведения с торжеством объявлялось, например, кого уволила комиссия, работавшая в АН СССР, - среди них были: "бывший камергер
Б.Н.Молос, его дочь - зав. типографией АН, чиновник особых поручений Путилов, личный секретарь императрицы Марии Федоровны
гр.Ростовцев, дочь министра внутренних дел Дурново, Архангельский губернатор Шидловский, прокурор Нищенко, сенатор и тов.прокурора
бар.Граве, отец и сын бароны Штакельберги, белый офицер Кнырко, директор общего департамента МВД Шишкевич, чиновник особых поручений
при кабинете Его Величества Суходольский, камергер Шольц и другие лица" (298). Изменить состав научных работников большевики
пытались и путем расширения приема в аспирантуру рабочих и крестьян, в чем за годы пятилетки вполне преуспели, сократив долю
выходцев из образованного слоя среди аспирантов вузов за годы 1-й пятилетки с 54 до примерно 30% (см. табл. 125) (299). Но надо
учесть, что в вузах тогда обучались не все аспиранты (в 1933 г. из 14800 аспирантов на вузы приходилось 8400), а в НИИ удельный вес
выходцев из низов был несколько меньше, и, главное, в целом само число аспирантов было в те годы относительно невелико, и наука в
основном пополнялась не за счет них; наконец, столь жесткий отбор просуществовал с 1933 до 1936-1937 гг.
Поэтому в целом на составе научно-преподавательских кадров мало сказались даже радикальные меры периода 1-й пятилетки. Даже в
индустриальных вузах, где преподавательский состав традиционно отличался несколько меньшей элитарностью, между 1929 и 1933 гг. доля
старого культурного слоя составляла по РСФСР 83,6, а по УССР 87% (см. табл. 126) (300). Результаты переписи 1933 г. свидетельствуют,
что в НИИ и вузах разных ведомств рабочие составляли всего 8,2% (см. табл. 120), причем среди некоторых категорий научных
работников - 3-4%. В АН СССР, считая и обслуживающий персонал, рабочих было только 6,1%, и даже в вузах ЦК ВКП(б) - 16,1%. В науке к
тому же относительно в большей мере приходилось считаться с желанием самих ученых передать эстафету достойным людям. Не случайно
газеты 20-30-х годов были полны возмущенными репликами о том, что старые профессора "зажимают" "выдвиженцев", проталкивая своих
учеников.
Данные о социальном составе интеллектуального слоя в середине и конце 30-х годов отсутствуют, но в свете изложенного утверждения о
том, что в 1936 г. 80-90% интеллигенции происходило из рабочих и крестьян, представляются сомнительными (301). Более вероятно мнение
о 20% старой интеллигенции к самому концу 30-х годов (т.е. получившей образование до революции), но не всех выходцев из старого
культурного слоя, доля которых могла простираться до 25%, учитывая, что контингенты выпускников 20-х годов, среди которых дети
интеллигенции составляли значительный процент, несопоставимы с выпуском 30-х, где они были в абсолютном меньшинстве.
Относительно социального состава интеллигенции в 40-50-х годах надежных данных нет, так как в статистике он никогда не отражался и
исследований на эту тему в то время не проводилось. Встречалось утверждение, что к концу 50-х гг. интеллигенции на 75-80% состояла
из бывших рабочих и крестьян или родившихся в их семьях, но чисто декларативное (302). К этому времени абсолютное большинство даже
специалистов высшей квалификации окончили вуз после революции. К 1947 г. только 11,1% профессорско-преподавательских кадров получили
высшее образование до 1918 г., 5,2% - в 1918-1923 гг., а 73,7 - после 1924 г. (10% - не установлено). После революции окончили вузы
77% докторов физико-математических наук, 68,81 - медицинских и 57,5 - технических (303). Однако среди получивших образование сразу
после революции (до конца 20-х годов) было достаточно выходцев из старого культурного слоя, и к этому времени в составе
интеллектуального слоя уже находилось и некоторое количество советской интеллигенции второго поколения.
В 60-е гг. вопросы социального состава интеллигенции стали предметом исследований, и в печати появились некоторые данные, полученные
в ходе частных обследований (табл. 128, 129, 130, 131, 132, 133, 134, 135, 136, 137) (304). Они принципиально друг от друга не
отличаются, хотя носят выборочный и случайный характер: получены, в частности, по разным группам интеллигенции Урала, по творческой
интеллигенции Белоруссии (табл. 134) (305)и аппарату одного из исполкомов райсовета Ленинграда (табл. 127) (306). Обычно доля
выходцев из служащих и специалистов составляет примерно треть (307) (среди лиц с высшим образованием - около половины), достигая
среди лиц творческих профессий 70-80%. Состав специалистов по происхождению сильно зависит от степени квалификации (чем он выше -
тем больше выходцев из интеллигенции), возраста (четко прослеживается закономерность: больше всего выходцев из образованного слоя
среди лиц моложе 30 лет, затем - старше 40 и меньше всего в группе 30-40 лет, т.е. поступавших в вуз в конце 20-х - 30-х годах), а
также от национальной принадлежности и региона (в Москве, Ленинграде и в целом РСФСР доля выходцев из интеллигенции выше, в Средней
Азии и на Кавказе - ниже).
За 70-е годы имеются данные регионального исследования, которые относятся, однако, только к молодым специалистам. Ссылаясь на них,
советские авторы писали, что "примерно половина отрядов интеллигенции, сформировавшихся к 70-м годам - дети рабочих и крестьян"
(308). При всех недостатках, эти данные хорошо показывают по меньшей мере две тенденции: 1) выходцы из образованного слоя составляли
большинство во всех отраслях, связанных с творческой деятельностью, причем чем выше ранг заведения, тем выше их удельный вес - от
47,8% среди ИТР предприятий, до 81,2% в академических институтах (см. табл. 138, (309)а также 139, 140, 141) (310); 2) к
управленческим должностям, особенно высшего звена, (где их всего 12,5%), их старались не допускать, зато они составляли подавляющее
большинство среди старших инженеров и ученых (см. табл. 142) (311), проявляя соответствующую ориентацию еще в вузе (см. табл. 143)
(312).
В 70-е и первой половине 80-х годов был обнародован и еще целый ряд данных, полученных в ходе отдельных исследований, в большинстве
случаев показывавших весьма низкий удельный вес выходцев из образованного слоя среди интеллигенции - как правило, до 30% (313) (см.
также табл. 144-145) (314), в отдельных случаях - свыше 40% (315). Сельская интеллигенции в основном пополнялась молодежью
рабоче-крестьянского происхождения, тогда как большинство выходцев из семей интеллигенции предпочитало после учебы оставаться в
городе (316). По данным всесоюзного исследования 1982-1985 гг. 32,4% служащих и специалистов происходили из своей группы (37,2% из
рабочих, 26,3 - из колхозников, остальные не ответили), но при этом среди специалистов из работников умственного труда происходили
2/3, причем обнаружилось, что по мере перехода от старой к самой молодой когорте доля "служащих из служащих" вырастает в 1,7 раза
(317).
В обобщающем труде начала 80-х годов советские философы, ссылаясь на ряд отрывочных данных, проводили, естественно, мысль о том, что
"рабочий класс является основным поставщиком квалифицированных специалистов - ученых, руководителей производства, государственных и
общественных деятелей (318). Но и им приходилось признавать некоторые очевидные вещи: "Обращает на себя внимание то, что некоторые
профессиональные группы интеллигенции (отдельные профили научных работников, врачи) в течение ряда лет воспроизводятся
преимущественно выходцами из своей среды.... Как правило, чем выше по квалификации слой научных работников, тем выше и удельный вес
выходцев из семей работников умственного труда" (319).
Последнее, впрочем, было совершенно естественным, ибо и ориентация на занятие более сложной деятельностью у выходцев из
образованного слоя была обычно выше. Если из выпускников инженерных вузов (опрос 1500 чел.) на науку в целом ориентировано 39,1%, то
у выходцев из семей научных работников - 62,3%. Ориентации на успех в науке ("стать крупным ученым, изобретателем") придерживались
15% выходцев из специалистов , 13,5 служащих , 6,5 рабочих и 7,1 крестьян. В престижных тогда сферах деятельности (наука,
конструирование) выходцев из специалистов занято было вдвое больше, чем в непрестижных (производство) - 67,8 и 32,2% соответственно;
у выходцев из служащих эти показатели составляют 59,2 и 40,8%, рабочих - 51,9 и 48,1%, крестьян - 51,4 и 48,6%. На "отлично"
защищали диплом 53,3% детей специалистов, 52,7 - служащих, 41,4 - рабочих и 36,4% - крестьян (320). О весьма высокой доле выходцев
из образованного слоя среди научных работников свидетельствуют практически все публиковавшиеся данные. В частности, в СОАН (1976 г.)
из него происходило 70% научных работников (321), в ЛОАН и среди преподавателей технических вузов Ленинграда - более 60%, среди
аспирантов ЛГУ- 75,4% (322). Если в целом слой специалистов пополнялся из образованной среды меньше, чем наполовину (особенно ИТР
предприятий), то сотрудников конструкторских подразделений - почти на 60%, сотрудников отраслевых НИИ - до 70%, академических
институтов - более, чем на 80%.
Научная среда из всех профессиональных групп интеллектуального слоя, по-видимому, в наименьшей степени отвечала советским
представлениям о "правильном" социальном составе. Например, среди востоковедов всех специальностей (историки, филологи, экономисты),
работавших в 1917-1991 гг., несмотря на значительную долю "национальных" кадров Закавказья и Средней Азии (с существенно более
низкой долей выходцев из интеллигенции), из образованого слоя происходили 76,3% (см. табл. 187), причем доля выходцев из этой среды
не опускалась ниже 57-59% даже в поколении родившихся в 1901-1920 гг.; среди родившихся в 20-е годы она составила 3/4, в 30-40-е -
превышала 80%, а среди самого молодого поколения - родившихся в 50-х годах (т.е. третьего поколения уже советской интеллигенции) -
составила 92,7% (без учета "национальных кадров" даже 94,6%) (323). Причем ряд научных отраслей (например, физико-математические или
медицинские) отличался еще более высокой долей выходцев из интеллектуального слоя.
Социальный состав научных работников находился, как правило, в прямой зависимости от их качественного состава: чем последний был
выше - тем выше и доля выходцев из образованного слоя (худшая часть научных сотрудников пополнялась обычно за счет лиц, списанных с
производства и партийно-советской работы, а среди этой категории выходцев из интеллигенции было относительно меньше). Однако он не
мог саморегулироваться; единственным временем действия мало-мальски разумной системы замещения научных должностей был период с
23.12.1955 до 12.05.1962 гг., когда "в целях своевременного освобождения от работы нетворческих и бесперспективных в научном
отношении работников" была введена система периодических конкурсов на занятые должности заведующих отделами, секторами,
лабораториями и старших научных сотрудников (324). Попытки самих ученых освободиться от балласта, засоряющего их ряды, столкнулись с
нетерпимым отношением администраторов (325). Едва ли можно сомневаться, что при последовательной линии на освобождение научных
учреждений от наименее дееспособной части их сотрудников, состав оставшихся характеризовался бы еще более высокой долей
потомственных членов образованного слоя. Не исключено, что именно это обстоятельство послужило причиной позиции руководства
(учитывая, насколько вообще большое значение придавалось в СССР "правильному" социальному составу элитных групп общества) (326).
Обобщая вышеизложенное, можно констатировать, что, несмотря на все предпринимаемые меры, советским властям не удалось в полной мере
выполнить поставленные задачи в сфере "оптимизации" социального состава интеллектуального слоя. Решающие усилия были предприняты в
20-30-х годах. В 1929 г. около 60% всего интеллектуального слоя еще составляли лица, относившиеся к нему до революции, и их дети.
Однако уже к концу 30-х годов доля этой категории снизилась до 20-25%. Большевикам не удалось полностью отстранить представителей
старой интеллигенции, потому что для нужд государственного выживания требовался хотя бы какой-то минимум по-настоящему образованных
людей. Пришлось допустить и некоторое пополнение нового поколения интеллигенции из той же среды, кроме того, часть выходцев из
старого образованного слоя смогла поступить в вузы, пробыв какое-то время в качестве рабочих.
Однако если и не удалось снизить процент выходцев из образованного слоя в составе интеллигенции до такой степени, чтобы он
соответствовал удельному весу этого слоя во всем населении страны, то в целом задача создания новой, особого рода советской
интеллигенции была выполнена: это была более чем на 3/4 интеллигенции в первом поколении, мало отличавшаяся по культурному уровню от
массы населения. С 60-х годов, когда усилился приток в состав интеллектуального слоя детей уже советских интеллигентов, общая доля
выходцев из интеллигентских семей в его составе несколько повысилась (примерно до 30%), но, медленно увеличиваясь и в дальнейшем, не
превысила к 80-м годам 40-45%. В большинстве своем советский образованный слой так и остался преимущественно интеллигенцией первого
поколения. Лишь в наиболее элитарной своей части (академическая среда, некоторые категории творческой интеллигенции) ее состав
отличался повышенной долей потомственных интеллектуалов.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:15:50

3-2. Политика советского режима в сфере формирования советской интеллигенции. (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-3gl2.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 3.
Формирование советского образованного слоя и его состав.



2. Политика советского режима в сфере формирования советской интеллигенции.

Поскольку создание советского интеллектуального слоя происходило под знаком борьбы за "социальную однородность общества",
коммунистический режим целенаправленно формировал совершенно определенный социальный состав его, придавая этому огромное, часто
самодовлеющее значение. В идеале (впредь до исчезновения этого слоя как такового) желательно было иметь его полностью
"рабоче-крестьянским" - так, чтобы каждое новое поколение интеллигенции было бы интеллигенцией "в первом поколении". Но более
реальной была задача, по крайней мере, не допустить, чтобы процент выходцев из интеллигенции в новом поколении образованного слоя
превышал долю этого слоя в населении страны. Практически вся история его в СССР есть история борьбы советской власти за максимальное
увеличение в его составе доли "интеллигенции в первом поколении". Задача регулирования социального состава образованного слоя
осуществлялась по нескольким направлениям: во-первых, непосредственное регулирование социального состава студентов - система прямых
ограничений для одних и льгот для других категорий абитуриентов в зависимости от происхождения, во-вторых, создание специальных
учебных заведений для подготовки к поступлению "социально-близких" власти лиц, в-третьих, система льгот и преимуществ, не связанная
непосредственно с социальным происхождением, но содействующая поступлению "ценных" в социальном отношении элементов, в-четвертых,
внедрение в состав образованного слоя (путем назначения на соответствующие должности) тех же элементов без получения нормативного
образования.
Прямое регулирование социального состава учащихся с предоставлением льгот "рабоче-крестьянскому молодняку" и ограничением права на
образование выходцам из образованного слоя было основой социальной политики советской власти и проводилось с первых месяцев ее
существования. Уже 2.08.1918 г. был принят "Декрет о правилах приема в высшие учебные заведения", предоставлявший права поступления
в вузы лицам любого уровня образования или даже вовсе без образования, и под лозунгом "завоевания высшей школы" началось массовое
зачисление туда "рабочих от станка". В одной из советских книг с гордостью комментируется такой типичный случай: "Пользуясь декретом
о приеме в вузы, студенты-коммунисты выступили с инициативой, которую поддержал Замоскворецкий райком партии, привлечь рабочих
фабрик и заводов к учебе в коммерческом институте. Рабочие живо откликнулись на призыв коммунистов: около тысячи молодых рабочих
записались студентами и получили курсовые билеты". Напутствуя их, представитель райкома заявил: "У нас внутри есть враг - это
интеллигенция, специалисты. Рабочий, который способен понимать доклады на митингах, в десять раз лучше любого гимназиста поймет
лекции профессора. Для чего существует тогда профессор, если он не может быть понятым?" (85).Такая практика продолжалась все 20-30-е
годы. Что бы ни представляли собой в смысле качества подобные "специалисты", большевиков они вполне устраивали хотя бы потому, что
создавали им социальную опору среди интеллигенции, а вся созидательная деятельность все равно лежала на плечах настоящих - старых
специалистов, подвергавшихся при этом всем возможным унижениям.
В 1921 г., когда число желающих поступить в вузы стало значительно превышать число мест, некоторыми деятелями народного просвещения
был выдвинут лозунг: "Наука - только для коммунистов". На ректорском совещании в Главпрофобре в мае 1921 г. предложения некоторые
ректоров подойти к приему студентов только с учебной точки зрения были категорически отвергнуты. Тогда же был установлен "классовый
принцип" приема в вузы с целью резкого ограничения доли детей интеллигенции среди студентов. Общих данных о приеме 1921 г. нет, но
именно тогда в вузы Москвы и Петрограда впервые было принято значительное количество рабочих. Наиболее последовательно в масштабе
всей страны "классовые приемы" проводились с 1922 г. (86) На студенчество была распространена практика "чисток". Так называемая
"академическая чистка" 1924 г. носила ярко выраженный классовый характер и, как писали советские авторы, "острие ее было направлено
против менее ценной в классовом отношении категории учащихся" (87). В конце 1923/24 учебного года в ходе проверки вузов было
исключено около 18 тыс. студентов из "социально-политически-чуждых элементов" и неуспевающих, при этом на рабочих и их детей
приходился минимальный процент отчисленных. Последним создавались особо льготные условия учебы: если студенчество в целом было
обеспечено в 1926/27 учебного года на 42,5%, то его рабоче-крестьянская часть - на 60,8% (88).
Для содействия поступлению в вузы малограмотной части населения стали использоваться различные методы "командировок", "направлений"
по путевкам различных организаций и т.п. В составе принятых по этим основаниям абсолютное большинство составляли лица
рабоче-крестьянского происхождения, а также молодая часть советской номенклатуры. В 1922 г. 80% принятых прибыли по путевкам
партийных и профсоюзных комитетов (что характеризуется советского авторами как "прорыв фронта старого студенчества"), в 1923 г. по
путевкам принято 53% студентов (в т.ч. рабочих, крестьян и их детей в этой категории 40%) (89).
Выходцам из образованного слоя был законодательно закрыт доступ не только в высшие учебные заведения, но и в среднюю школу II
ступени, чтобы они не могли пополнять ряды даже низших групп интеллигенции. Лишь в порядке исключения для детей особо доверенных
специалистов выделялось несколько процентов плана приема как представителям "трудовой интеллигенции". В 1925 г. из 18 тыс. мест на
1-м курсе 8 тыс. отводилось "рабфаковцам", а остальные распределялись следующим образом: 15% - ЦК ВКП(б), 15 - ЦК РЛКСМ, 15 - ВЦСПС,
15 - для "демобилизованных и инвалидов", 25 - для особо талантливой молодежи из школ II ступени, техникумов и совпартшкол, 5 -
союзным республикам в порядке обмена и 10% - для "трудовой интеллигенции" (90).
Особенно усилился "классовый подход" в конце 20-х годов, одновременно с известными политическими процессами над интеллигенцией -
именно тогда, когда численность студентов возросла особенно резко. Июльский пленум ЦК 1928 г. потребовал проведения дополнительных
мероприятий, чтобы рабочие составляли не менее 65% всего приема во втузы (91). В том же 1928 г. было решено направить в вузы
"парттысячу" (прием 1929 г.), а затем - еще одну. В составе первой "тысячи" рабочих было 66,9%, крестьян - 4,9%, служащих - 28,2%,
второй - 78,6, 2,1 и 19,3 соответственно (из направленных по разверстке ЦК по Москве и области 1400 чел. рабочих было в 1929 г.
67,4%, в 1930 г. - 83,6%) (92). Вступительные экзамены в вузах были введены только постановлением 19 сентября 1932 г.
Такая ситуация заставляла многих представителей интеллектуального слоя, а тем более их детей (множество таких детей к тому же
осталось без родителей в годы гражданской войны и террора) поневоле становиться рабочими или скрывать свое происхождение, чтобы
получить возможность заниматься умственным трудом. (Вузовская статистика учитывала в одной социальной группе "рабочих и детей
рабочих", причем о соотношении между ними можно судить по тому, что, например, в 1925 г. "рабочих" было принято в вузы 45,3%, а
"детей рабочих" - 8,5%, в 1927 г. - 46,7 и 8,5 соответственно (93).) По некоторые данным, в 1926-1929 гг. рабочие пополнялись из
служащих на 6,9%, среди студентов-заочников и вечерников рабочих из служащих было 23% (94), однако надо думать, что процент бывших
интеллигентов среди рабочих был в целом несколько выше, т.к. наиболее массовый характер такие перемещения имели место не в эти годы,
а во время и сразу после гражданской войны. Власти, кстати, отдавали себе отчет в наличии этого явления и проводили целые кампании
по выявлению среди рабочих нежелательных для себя элементов - бывших офицеров, чиновников, купцов и т.д.
Формально "классовый принцип" был отменен только в середине 30-х годов, когда выросло число потенциальных абитуриентов "из
интеллигенции" за счет детей тех, кто сам в первые послереволюционные годы поступал в вуз по разряду "пролетариев" и "выдвиженцев".
Такие лица составляли уже новую группу, отношение режима к которой было более терпимым: считалось, что "потомственная советская
интеллигенция" - дети тех, кто получил образование и вошел в состав интеллектуального слоя благодаря установленному революцией
режиму, - более лояльна, и нет необходимости столь жестко ее ограничивать в правах. Однако для рабочих и крестьян по-прежнему
сохранялось предпочтение.
Однако с точки зрения идеологии режима положение, при котором степень самовоспроизводства интеллигенции поднималась хотя бы и за
счет советской интеллигенции, было нетерпимо в принципе. И в 50-х годах, когда такая тенденция начала было проявляться, была сделана
попытка вернуться к практике 20-х годов. В 1958 г. было принято положение о преимущественном зачислении в вузы так называемых
"производственников" или "стажников" - лиц, проработавших на производстве не менее 2-х лет, действовавшее весь период хрущевского
правления. Практически дело было поставлено таким образом, что "стажники" зачислялись по мере подачи заявления, экзамены для них
были формальностью, поскольку их доля в плане приема должна была составлять до 80%. Реально из принятых на дневные отделения
"стажники" составляли:
195819591960196119621963
%454957605952
Число (тыс.) 150167180177

Это, однако, вызвало столь катастрофическое падение уровня подготовки специалистов, что власти были вынуждены отказаться от столь
быстрого прорыва к "стиранию граней между физическим и умственным трудом", и в 1965 г. этот принцип был отменен. Но и после этого
"стаж" наряду с другими льготами оказывал заметное влияние на вероятность поступления (см. табл. 54). "Стажников", правда, стало
заметно меньше, доля в приеме их и абитуриентов, направленных по путевкам предприятий, снизилась почти в 3 раза (95):
196019651966196719681969
Со стажем не менее 2-х лет57,127,313,114,418,218,5
По путевкам предприятий8,65,2-3,13,74,0

В конце 70-х годов доля "стажников" оставалась невелика, подавляющее большинство студентов поступало после школы, причем в ходе
учебы их отсеивалось значительно меньше, чем "стажников". Доля "школьников" среди студентов по исследованию 1976-1978 гг. составила
примерно 80% (см. табл. 50). Причем к "стажникам" были приравнены демобилизованные солдаты срочной службы (формально относимые к
"служащим"), которых в составе этой категории абитуриентов (как и соответственно в числе учащихся подготовительных отделений, о чем
см. ниже) становилось все больше и больше, так что к концу 70-х годов они стали составляли большинство "стажников" (см. табл. 51)
(96). Вместе со снижением доли "стажников" "рабочие, крестьяне и их дети" также поуменьшили свое представительство, поскольку прием
на принципах успеваемости означал бы существенное изменение состава студентов (см. табл. 52) (97). В составе "стажников" же
преобладали выходцы из рабочих и крестьян. Например, в 1968 г. среди принятых "стажников" вузов Костромы они составляли 68% (38,5 из
рабочих и 29,5 из крестьян ), по Москве - 50,7% (см. табл. 53). Весьма характерно, что советские авторы всегда подчеркивали, что
"стажникам" оказывается предпочтение не потому, что они имеют трудовой стаж, а именно потому, что среди них преобладают дети рабочих
и колхозников, а 2/3 являются таковыми по своему социальному положению: "Поэтому при отборе молодежи в вузы нельзя придерживаться
лишь "арифметики", проходного балла. Государство, проявляя заботу об источниках формирования интеллигенции из всех социальных групп
населения, ведет работу по совершенствованию правил приема в вузы и при этом исходит из необходимости проведения в жизнь социального
принципа отбора в вузы" (98).
Поэтому и во все последующие годы - вплоть до последних лет существования коммунистического режима - сохранялась система негласных
преимуществ по признаку социального происхождения "из рабочих и крестьян" и вполне гласных и очень весомых преимуществ
"производственникам", для которых существовал отдельный конкурс на заранее выделенное число мест с несравненно более низким
проходным баллом (за исключением ряда самых престижных вузов им практически было вполне достаточно сдать на "тройки"). Эта практика
поддерживалась идеологически в печати, публицистике и научной литературе (излюбленным сюжетом социологических исследований было
изучение социального состава студентов как фактора "становления социальной однородности советского общества"): "Соответствие между
удельным весом различных социальных групп, пополняющих ряды интеллигенции и социальной структурой общества не устанавливается
стихийно. Проблема регулирования социального состава пополнения интеллигенции не исчезает после победы социализма и вступления
общества в этап развитого социализма... Очевидно, что при таких бурных темпах количественного роста интеллигенции, ослабление
внимания к регулированию социального состава пополнения интеллигенции создавало простор для действия ряда стихийных факторов,
которые неизбежно нарушали сложившееся соответствие между удельным весом различных социальных групп, пополняющих ряды интеллигенции
и социальной структурой общества" (99). Обычно констатировалось, что "в зрелом социалистическом обществе социальная политика в
области высшего и среднего специального образования направлена на то, чтобы среди студентов удельный вес выходцев из рабочих семей
приблизительно соответствовал удельному весу рабочего класса в социальной структуре общества. Поэтому в целях усиления притока детей
рабочих в вузах осуществляется социальное регулирование социального состава студенчества" (100).
При выработке правил приема в вузы решающее значение всегда имели идеологические соображения. Советские философы констатировали, что
такой громадный рост (с 3 млн. лиц умственного труда в 1926 г. до около 36 в 1976 г.) был бы в принципе невозможен за счет
"самовоспроизводства" интеллигенции, но достижение "социального равенства" в сфере образования находили "связанным с преодолением
известного противоречия", которое состояло в том, что "социалистическое общество заинтересовано, чтобы в вузы отбирались наиболее
подготовленные и способные молодые люди. В то же время при отборе поступающих только по знаниям фактическим преимуществом бы
пользовались выходцы из среды интеллигенции". Однако в эти годы даже им приходилось признавать, что разрешить это противоречие путем
возвращения к системе классового отбора невозможно, и что меры 1958 г. также себя не оправдали как приведшие к снижению уровня
знаний поступающих (101). Речь шла даже о "необходимости всемерного улучшения конкурсного отбора в вузы и о регулировании
социального состава студенчества преимущественно педагогическими мерами" (главным образом помощи ряду категорий абитуриентов по
восполнению пробелов в знаниях) (102). Для оправдания же "остатков неравенства" был придуман следующий остроумный довод: "Принимая
сегодня в вузы наиболее подготовленных (эта "крамола" требовала "оправдания" - С.В.), общество стремится обеспечить ускоренное
развитие производительных сил, науки и культуры, а тем самым и дальнейшее продвижение по пути "выравнивания шансов". Использование
остатков социального неравенства в качестве рычага для движения к социальному равенству - такова общая диалектическая закономерность
развития социализма" (103). 11 ноября 1981 г. при Минвузе был создан "Научно-методический совет по формированию контингента
студентов высших учебных заведений" (104), включивший в свой состав этих деятелей, которые смогли найти там достойное применение
своим идеям.
В дальнейшем, правда, когда с середины 80-х все более модной стала идея "профессиональной ориентированности" те же люди ратовали за
"повсеместное внедрение состязательности" и благожелательно писали о том, что "принцип конкурсного отбора в вуз отнюдь не
поколеблен", напротив, "отступление от него, зачисление в вузы вне конкурса или на льготных условиях все более воспринимается как
нечто архаическое, отрицательно сказывающееся на качестве подготовки специалистов" (105). Но предложения, прямо способствующие
воспроизводству интеллигенции из своей среды встречали отпор: "Некоторые специалисты в области профессиональной ориентации
предлагают увеличить процент приема в институт детей медицинских работников даже с более низким проходным баллом... Это предложение
представляется наивным: отнюдь не всегда семейная атмосфера формирует призвание и необходимые личностные качества" (106). К середине
80-х годов тон высказываний вообще стал более осторожным, и один из ведущих специалистов по "улучшению социального состава студентов
"писал уже, что считать неравенство при поступления в вузы из-за различия в культурном уровне семей "односторонне", ибо полное
равенство возможно только при коммунизме и переносить его требования на социализм нельзя, "в реальных ситуациях не только при наборе
в вузы, но и при выдвижении кандидатов на более высокие должности, например, приходится (!) исходить из фактической готовности
человека к осуществлению тех или иных функций" (107).
Если посмотреть на эволюцию правил приема до середины 80-х годов, то станет ясно, что они всемерно способствовали увеличению
внеконкурсного приема и постоянно расширяли как раз права лиц, имеющих худшую по сравнению с обычными выпускниками школ подготовку.
Круг лиц, принимаемых в обход общих экзаменов, постоянно расширялся по трем направлениям: прием без экзаменов, прием вне конкурса и
льготы при конкурсе.
С точки зрения социального состава студентов существенное значение имело то, что к школьным медалистам (очень редкая категория) были
приравнены выпускники ПТУ и техникумов, имеющие диплом с отличием (категория гораздо более распространенная). Не говоря уже о том,
что получить диплом с отличием в этих заведениях было много легче, контингент учащихся этих заведений отличался, естественно, весьма
заметно. К лицам, принимаемым вовсе без экзаменов, еще до 1983 г. были причислены медалисты и окончившие с отличием ПТУ и техникумы
при поступлении на дефицитные специальности. Результаты этого не замедлили сказаться. В частности, в Днепропетровском
металлургическом институте на специальность "металлургия черных металлов" при плане 150 человек в 1977-1979 гг. после первого
экзамена на "отлично" поступало 4-12 выпускников техникумов, имеющих диплом с отличием, а в 1980-1982 гг. без экзаменов их поступало
40-70 человек, на другие специальности - по 10-45 человек или 30-45% всего приема (в большинстве это выпускники техникумов с
дипломами с отличием) (108). С 1986 г. без экзаменов стали также приниматься учителя со средним специальным образованием и одним
годом стажа по направлениям и "без отрыва от производства". Кроме того, выпускники техникумов, имеющие диплом с отличием, с 1983 г.
принимались после сдачи на "отлично" первого экзамена, а имеющие средний балл аттестата 4,5 - при 9 баллах по результату двух
экзаменов. С 1986 г. на некоторые специальности стали приниматься лица с аттестатами без "троек", получившие 9 баллов по результатам
двух экзаменов, а на остродефицитные - все лица, получившие на них 8 баллов (109).
Вне конкурса зачислялись: 1982 г. - демобилизованные солдаты по направлениям воинских частей (отличники боевой и политической
подготовки); 1983 г. - авторы изобретений; окончившие ПТУ с отличием на родственные специальности без отрыва от производства;
выпускники педучилищ на педагогические специальности по рекомендации отделов народного образования; работники сельского хозяйства по
рекомендации колхозов (110); 1984 г. - "стажники", поступающие по направлениям на родственные специальности; окончившие ПТУ с
отличием, проработавшие установленный срок (2 года) и поступающие при этом на родственные специальности (в т.ч. и на дневные
отделения) (111); 1985 г. - демобилизованные солдаты с установленными льготами (во все вузы); все демобилизованные солдаты с
направлениями воинских частей, поступающие на инженерно-технические, сельскохозяйственные, педагогические, медицинские и юридические
специальности; все лица по направлениям предприятий со стажем 2 года "без отрыва от производства"; окончившие ПТУ и техникумы с
отличием или отработавшие установленный срок (на соответствующие специальности, кроме здравоохранения и искусства); все выпускники
ПТУ и техникумов, направленные предприятиями без отрыва от производства; все лица по рекомендации педсоветов (в педвузы); лица со
средним специальным образованием и стажем работы 3 года и младший медицинский персонал без среднего специального образования со
стажем 2 года (в медицинские вузы) (112); сироты (выпускники детдомов и интернатов) при сроке обучения не менее 2-х лет
(инструктивное письмо от 11.05.85) (113).
Что касается льгот по конкурсу, то в 1983 г. (правила от 31.01.1983) окончившие ПТУ с отличием и включенные в 10% выпуска, получили
право участвовать в конкурсе вместе со "стажниками" (114). В следующем году (правила от 23.01.1984) к "стажникам" помимо
"10-типроцентников" были приравнены дети колхозников и работников сельского хозяйства, направленные в вузы педагогические,
медицинские, на специальности клубных работников, физкультуры и спорта, и отличники ПТУ без стажа 2 года (115). В 1984 г. были также
резко увеличены льготы демобилизованным солдатам, с 1985 г. были введены документы на льготы "афганцам" и инвалидам, причем в
инструктивном письме от 15.04.1985 ставились в пример некоторые вузы, где солдаты составили более трети приема и порицались те, где
они составили менее 5%; их стали принимать на подготовительные отделения с сокращенным сроком и т.д. (116) С 1986 г. конкурс на
вечерние и заочные отделения проводился сначала среди демобилизованных солдат, лиц со стажем 1 год и выпускников ПТУ по данной
специальности, и лишь потом на оставшиеся места зачислялись по конкурсу остальные (117). Но некоторые меры были направлены на то,
чтобы не оставить "за бортом" и лучших выпускников школ: 18 мая 1983 г. разрешено (и то же по инструктивному письму от 16.07.1984)
участие в конкурсе в другие институты лиц, не прошедших в "июльские" (самые престижные) вузы, а вузам, не выполнившим план приема,
разрешено принимать лиц, не прошедших в другие вузы (из сдававших одновременно и тот же набор экзаменов) (118), т.е. было
восстановлено положение, отмененное летом 1972 г.
В средние специальные учебные заведения по новым правилам приема (от 13.01.1983) без экзаменов принимались: 1) имеющие похвальную
грамоту и медаль после 8 классов, 2) выпускники ПТУ имеющие диплом с отличием, 3) имеющие грамоту за успехи по предметам, по которым
проводятся экзамены, 4) с оценками "4" и "5", поступающие на дефицитные специальности; вне конкурса: 1) сироты после 8 класса, 2)
демобилизованные по рекомендации воинских частей, 3) направленные предприятиями и колхозами, 4) все "стажники", 5) выпускники ПТУ с
отличием - на родственные специальности без отрыва от производства (119). Причем на тех специальностях, куда подано свыше 5
заявлений на место, 60% приема отдавалось стажникам и 40 - поступающим в год окончания школы и ПТУ (120). Наметилась и еще одна
тенденция: постановлением 18 июля 1983 г. предложено было провести эксперимент по подготовке специалистов со средним специальным
образованием из выпускников ПТУ по сокращенным срокам (121), а постановление от 22 сентября 1983 г. предусматривало целевую
подготовку в средних специальных учебных заведениях с внеконкурсным приемом лиц по направлениям предприятий (122). С 1986 г. за 4
дня до окончания срока приема заявлений разрешалось принимать без экзаменов выпускников ПТУ и школ без "троек" в аттестатах и всех,
кто поступает на остродефицитные специальности (123).
С началом "перестройки" наиболее одиозные меры регулирования социального состава студентов стали немодны, и в правилах приема стала
все более проявляться пришедшая им на смену идея "профориентированности". Высказывалась даже мысль о том, что "в ходе сопряженного
развития средней и высшей школы процедуру приема в вузы в виде летней экзаменационной кампании сменит естественный переход учащегося
с одной ступени обучения на другую на основе результатов длительной довузовской подготовки" (124). Правилами приема 1986 года
система льгот была унифицирована: к конкурсным баллам, полученным на экзаменах стали добавляться и баллы, полученные на
собеседовании, т.е. откровенно "социологизированные", но с примесью "профориентированности". Согласно типовому положению о
собеседовании 3 балла полагалось: 1) имеющим почетные звания, 2) окончившим ПТУ и техникумы с отличием, включенным в число
кандидатов в вуз или имеющим положенный стаж по родственной специальности (кроме здравоохранения и искусства), 3) имеющим среднее
медицинское образование и стаж 3 года, 4) младшему медицинскому персоналу со стажем 2 года. До 3-х баллов разрешалось также давать
лауреатам всесоюзных и республиканских конкурсов, олимпиад, ВДНХ, обладателям свидетельств на изобретения и не менее 3-х
рацпредложений. 2 балла получали: 1) все демобилизованные солдаты, 2) все "стажники", 3) все направленные на дневные отделения (в
т.ч. в вузы сельского хозяйства предприятиями на соответствующие специальности, в педвузы по рекомендациям педсоветов), 4)
выпускники спецшкол без "троек" в аттестатах, 5) окончившие подготовительные школы при вузах, 6) призеры областных олимпиад. 1 балл
давался за иные успехи, в т.ч. окончание подготовительных курсов, кружков при вузах и т.д. (125) Такой подход знаменовал некоторое
смягчение прежних принципов социального отбора, поскольку впервые успехи в избранной специальности стали учитываться по крайней мере
наравне с чисто социальной категорией "стажа".
Однако в следующем, 1987 г. внеконкурсный прием был восстановлен в прежнем виде. Конкурс же проводился раздельно среди "стажников" и
"школьников" пропорционально их числу после экзаменов (при этом в "стажники" зачислялись демобилизованные солдаты, жители сельских
местностей, поступающие на специальности сельского хозяйства, педагогические, физкультурные, библиотечные и культуры). При равенстве
баллов очередность зачисления была установлена следующая: 1) проявившие склонность к избранной специальности, 2) солдаты, 3) имеющие
более длительный стаж, 4) медалисты и окончившие ПТУ с отличием, 5) имеющие более высокие баллы по профильным предметам (126). По
результатам приема за этот год констатировалось, что "социальный состав зачисленных в основном отвечает социальному составу
советского общества" и что большие трудности испытывали медицинские вузы, которые не смогли заполнить места, предназначенные для лиц
с 2-х летним стажем по специальности (около 60%) (127). Такое положение было, конечно, шагом назад, исправленным, впрочем, в
следующем году. Правилами приема на 1988 г. (от 14.03.1988) внеконкурсный прием был сохранен только для "афганцев" и сирот (см.
выше) и сохранен (только на 1989-1990 гг.) целевой прием для проживающих в сельской местности, поступающих на соответствующие
специальности. При поступлении в медицинские вузы к младшему медицинскому персоналу со стажем 2 лет были приравнены школьники,
окончившие УПК медицинского профиля и персонал вузов и НИИ, а до 30% разрешалось принимать и всех прочих. Раздельный конкурс был
упразднен и отменены все другие привилегии, но при равенстве баллов на первое место были поставлены солдаты, на второе - проявившие
склонность к специальности и наиболее к ней подготовленные, и на третье - "стажники" (128). В 1989 г. победители Всесоюзных школьных
олимпиад стали зачисляться без экзаменов (129), а "профессионально-ориентированным" разрешили сдавать 1-2 предмета раньше срока
экзаменов (130). Таким образом, "классовый подход" в деле комплектования учебных заведений был смягчен только в самые последние годы
существования СССР, но и тогда не отменен полностью.
Важным средством воздействия на состав студентов было функционирование специальных заведений для натаскивания "пролетарских
элементов" для поступления в вузы - пресловутых "рабфаков", существовавших с первых лет советской власти. В 1921-1927 гг., когда
средняя школа еще не была "орабочена", подавляющее большинство взрослых рабочих и крестьян, а также основная масса их детей могла
поступать в вузы только через рабфаки: в старших классах средней школы училось тогда менее 3% всех подростков этого происхождения.
Среди учащихся школ II ступени (по данным 8 губерний РСФСР) дети рабочих составляли в 1926/27г. 24,8%, в 1927/28 - 31,0% (в
отдельных школах - меньше, например, в Сретенской на Амуре - 19 и 24,3% соответственно) (131).
По идее своей рабфаки были предназначены исключительно для рабочих и крестьян, и небольшой процент служащих в их составе постепенно
вытеснялся (так, в 1922 г. специальная комиссия исключила по всей стране с рабфаков 4016 чел. - около 17% за "непролетарское
происхождение"; доля служащих на рабфаках неуклонно уменьшалась с 28% в 1919 до 8,1% в 1928 г. (см. табл. 55) (132). При этом на
вечерних рабфаках процент рабочих составлял в 1925/25 учебном году 75, а в 1928/29 - 80,5. К концу восстановительного периода
рабочие составляли на рабфаках 67%, наибольший процент (68,3) был достигнут в Москве в 1928 г. (133) Крестьян в первое десятилетие
существования рабфаков было 23-28% (на дневных отделениях в 1923-1925 гг. 28%, в 1927-1929 гг. - 45-49%). В 1930 г. было решено
довести процент рабочих на индустриальных рабфаках до 90, на сельскохозяйственных (вместе с крестьянами) - до 75, в прочих - до 70.
В 1934/35 учебном году на дневных отделениях промышленных рабфаков рабочие составляли 60,8%, на вечерних - 78%, на рабфаках
транспорта и связи - 66,2 и 76,5 соответственно (134).
Советские власти все время стремились повысить процент рабфаковцев в приеме, планируя довести его до 75%, но удалось это сделать не
сразу. В 1921 г. он составил только 8,7%, но уже в 1923 - 43,3. (135) В 1925 г. среди принятых в вузы РСФСР рабфаковцы составляли: в
технических - 66,3%, сельскохозяйственных - 36,7, в педагогических - 15,2, в социально-экономических - 50,0, в медицинских - 20,8, в
художественных - 6,2%. В 1926-1927 гг. на рабфаках были введены выпускные испытания, и количество поступивших с них в вуз несколько
снизилось (до менее 30%), но затем снова возросло. Реально в начале 30-х годов доля рабфаковцев в приеме составила в целом 40-50%,
но основные технические и экономические вузы комплектовались рабфаковцами на 80-90%. Технические вузы с самого начала поглощали
основная массу выпускников рабфаков: из всех рабфаковцев в них шли в 1921 г. 70%, в 1922 - 2160 чел. из 3576, в 1925 г. - более 50%
(см. также табл. 56). Из принятых в эти вузы рабфаковцы составляли 32% в 1922 г., до 80% в 1924, 66,3% в 1925, 45,6% в 1926, 47,7% в
1927 и около 65% в 1935. Основные данные о рабфаках см. в табл. 57. (136)
За первый период своего существования рабфаки РСФСР выпустили свыше 43 тыс. чел. (по другим сведениям - свыше 47 тыс. чел.), из
которых около 37 тыс. было принято в вузы. Только за 1926-1929 гг. в вузы поступило около 25 тыс. рабфаковцев. За 1931-1934 гг.
рабфаки выпустили 198 тыс. чел., а приняли 785 тыс. чел. Однако следует заметить, что если до реорганизации в конце 20-х годов
помимо рабфаков в вузы поступало 24,6% всех рабочих, то потом - 59%, а через рабфаки - 41% (137).
Перед войной рабфаки были упразднены (последний рабфак был закрыт 1 октября 1941 г.), но возродились в 1961 г. в виде
"подготовительных отделений" (которые вследствие тождества функций стали в печати именовать по-прежнему - рабфаками). Первоначально
по окончании подготовительных отделений надо было держать выпускной экзамен (он же и вступительный, так как рабфаковцы принимались
на 1-й курс без экзаменов) и процентов 10-15 наиболее слабых отсеивалось. Для выпускников подготовительных отделений устанавливалась
квота в плане приема - не менее 20% (но в ряде вузов - до 50%). Первый из возрожденых рабфаков был создан в ЛГУ в 1961 г., а
постановление об их массовом развертывании принято 20.08.1969 г. Уже в первый год в вузовском приеме питомцы рабфаков должны были
составить 20%. Из слушателей первого приема к выпускным экзаменам было допущено 87,7%, их которых в вузы принято 84,6%. Среди
зачисленных рабочие составляли 62%, колхозники 23 и демобилизованные 15% (138). В дальнейшем численность рабфаков и процент их
выпускников, принятых в вузы, постоянно возрастали:
1969/701970/711971/721972/731974/751975/76
Количество подготовительных отделений191491524540598619
Число учащихся (тыс.)20,1060,7568,0473,8887,6096,70
В т.ч.(%) рабочих67,753,749,449,146,746,1
"" колхозников21,426,324,222,521,020,3
"" демобилизованных10,919,426,128,332,233,6
"" младшего медперсонала-0,60,30,20,1-
Допущено к выпускным экзаменам (%)87,788,4 90,893,7
Из них зачислено в вуз(%)84,688,2 91,193,3
Доля зачисленных от всех принятых на подготовительные отделения74,476,1 82,793,3

Деятельности рабфаков придавалось огромное идеологическое значение: "Опыт показал, что лучший путь приведения социального состава
студенчества в соответствие с социальной структурой общества - это расширение сети и улучшение качества работы подготовительных
отделений". Было, между прочим, сразу же замечено, что в составе подготовительных отделений доля рабочих и колхозников постоянно
снижается за счет демобилизованных (среди которых обычно был выше процент выходцев из интеллигенции). Так, в 1970-1974 гг. доля
последних на подготовительном отделении Харьковского университета выросла с 21,1 до 37,6%, снизив долю рабочих с 67,7 до 51,1%.
"Отсюда следует, что необходимо улучшить работу по подготовке в вузы непосредственно в производственных организациях" (139). Кое-кто
прямо требовал избавить рабфаки от "случайных людей" (140). В некоторые республиках удельный вес рабочих был более высок (РСФСР
54,8%, Литва 64,3, Эстония 67,1), но в целом намечалась тенденция к его снижению. В виде исключения позже был разрешен доступ на
подготовительные отделения некоторых категорий "служащих": медсестер и на подготовительные отделения при педагогических вузах -
старших пионервожатых со стажем не менее 2-х лет (инструктивное письмо от 17.08.1982) (141), но в обоих случаях масштабы этого
ограничивались 40% (142). С "перестройкой" эта тенденция усилилась, в 1987 г. на подготовительные отделения разрешено было принимать
младший медицинский персонал и бухгалтеров, причем весь прием должен был осуществляться только по направлениям предприятий
(инструктивное письмо от 2.09.1987) (143), а в 1989 г. - и некоторые другие категории служащих, в частности, педагогов и
гидрометеорологов (144).
Учитывая, что при приеме на рабфаки в числе рабочих выходцы из интеллигенции не подвергались дискриминации, то при конкурсе на
подготовительных отделениях 1,8 - 2 человека на место они, обладая, как правило, лучшей подготовкой, имели сравнительно больше
шансов поступить. Кроме того, в ходе отсева (а он достигал вначале 22,7%) по той же причине отсеивались опять же по преимуществу
выходцы из наименее культурных слоев. Неудивительно, что отсев пытались все время сократить, и к 1975 г. экзамены при выпуске с
подготовительных отделений стали пустой формальностью, и в вуз поступали практически все, принятые на рабфаки. В смысле реальной
подготовки подготовительные отделения, разумеется, ничего не давали, и их низкую эффективность в этом отношении, особенно в
технических вузах, вынужденно признавали и советские авторы, справедливо отмечая, что 10 месяцев явно недостаточно, чтобы восполнить
пробелы в знаниях (145).
Деятельность рабфаков существенно повлияла на состав студентов. Как с удовлетворением отмечали советского авторы, если до их
создания "число рабочих и сельской молодежи составляло примерно треть учащихся, то с их организацией количество производственной
молодежи повысилось, так как для нее отводилось еще около 20% от общего плана приема на дневное обучение". (Так в Уральском
политехническом институте в 1968 г. ее было принято 38,4%, а в 1972 г., когда подготовительные отделения уже регулярно выполняли
свои функции, - 53,3%; в Свердловской области в 1973/74 г. из 17,3% "стажников" 10% поступили через рабфаки, причем 21% в
сельскохозяйственный и 17% в политехнический институты. (146)) К 1985 г. на подготовительные отделения вечерней и заочной формы
планировалось принимать 56,7 тыс. чел. против 2,6 в 1980 г. (147) До самого конца рабфаки представляли основной канал "орабочивания"
высшей школы и наиболее серьезный инструмент политики властей в области социальной мобильности. Даже в 1987 г. на подготовительные
отделения приходилось 7,9% приема в вузы (51,8 тыс. чел.) (148).
Немаловажное значение для состава студентов имела и ориентация на высшее образование, поскольку весьма существенно, насколько сами
заинтересованные лица (представители образованного слоя) намерены были противостоять мерам властей по ограничению их
самовоспроизводства. Естественно, что выходцы из интеллигентской среды на всех этапах получения образование учились в среднем с
большим успехом и проявляли наибольшее желание продолжать образование. Не раз отмечалось, что ведущая роль в ориентации на
образование принадлежала матерям. Среди детей, хорошо подготовленных к школе, 47,4% имели матерей с высшим образованием, 32,9 со
средним, и только 7,9 % с начальным и ниже. В интеллигентских семьях родители значительно чаще желали видеть своих детей
специалистами. По данным опроса 1964 г. желание видеть детей специалистами выразили 100% интеллигенции, 86,3% рабочих и 55,6%
колхозников (149), по данным других исследований - 75-80% (см. табл. 58 (150) и 61 (151)); хотя такое желание не обязательно
касалось конкретной специальности (152).
В 1964 г. дети рабочих составляли в 1-м классе 70%, в 8-м - 60, в 9-м - 55 и в 11-м - 44,2%. Причем из тех, кто дошел до 8 класса,
окончить школу намеревались 27,7%, пойти в техникум - 32,9, в ПТУ или на работу 36,8%. Среди детей интеллигенции - соответственно
54,6 и 40,9%, и только один собирался в ПТУ (153). В конце 60-х годов хотели стать специалистами 71% детей интеллигенции, 60% детей
рабочих промышленности и строительства, 36% детей рабочих сферы обслуживания и практически никто из колхозников (154). Реально в вуз
поступали 60-75% детей специалистов и 25% детей рабочих (см. табл. 59) (155).
Ориентация на высшее образования существенно зависела от соотношения выпусков из средних школ и количества мест в вузах. Начиная с
1965 г. темпы выпуска из школ превышали темпы приема в вузы, и шансы на получение высшего образования уменьшались. Если в 1928 г. в
вуз поступало 9 из 10 выпускников школы, то в 1940 - 5, в 1950 - 8, в 1960 - 2,5, а в 1972 - чуть менее 2 (156). В 1940 г. 303 тыс.
выпуска из школ приходилось на 263 тыс. приема в вузы, в 1953 - 579 на 431, в 1955 - 1247 на 461 (157). В целом в 1960-1976 гг. в
вузы поступило 38% выпускников средней школы. В 1976 г. вузы могли принять не более 1/4 выпуска школ или 1/3 дневных, техникумы -
1/5 выпуска школ. Поэтому в Сибири, например, уже в середине 60-х годов привлекательность многих профессий, требующих высшего
образования, понизилась (158). В 1983 г. из 4272, 3 тыс. закончивших полную среднюю школу в вуз в том же году поступило 470,9 тыс.
или 11% (всего принято 1075,7 тыс.). Вообще, если в 1960-х годах в вуз после 10 класса собирались поступать 80-90% учащихся, то в
1973 - только 46%. В 1965 г. заявления в вузы подали 80% выпускников, в 1970 - 50, в 1975 - 40 и в 1980 - 34% (причем из
непоступивших 80% не выдержало экзаменов и только 20 не прошло по конкурсу) (159). В Москве при этом на вуз ориентировалось в 1980
г. 81,3% выпускников (причем около 60% из них - по желанию родителей), а идти на производство пожелали только 4,1%. Поступило из
желавших в вуз 60% (по стране - 14,6, по РСФСР - 18,9) (160). Из непоступивших 32,6% поступило работать в НИИ, 15,2% - в вузы и
техникумы, 29,9 - в другие учреждения. На производство пошло только 17,4% (161). В целом соотношение между выпуском дневных школ и
приемом в дневные вузы изменялось так:
196519661968197019751980
2,46,14,13,94,64,2

Распределение выпускников школы выглядело следующим образом:
8 класс10 класс
ГодРаботаПТУТехникум9 классРаботаПТУТехникумВуз
196542,512,35,240,016,2-42,441,4
19752,331,65,260,955,312,916,015,8
19800,533,16,260,241,226,915,616,3

Социальный состав 1-х и 8-х классов к 1973 г. был почти одинаков: 58,2 и 59,1% детей рабочих, 15,8 и 15,8 - колхозников и 26 и 25,1
служащих (в 1975 г. в населении они составляли 60,9, 17,1 и 22% соответственно). Но в 10 классе детей рабочих было 49,5%,
колхозников 14,4 и служащих 36,1%. Ориентация на образование выходцев из семей разного типа по всем исследованиям сильно различалась
(см. табл. 60, 61, 62, 63, 64) (162), причем из тех, чьи отцы имели высшее образование, были ориентированы на вуз в 76,9% случаев
(163). Вообще ориентация на получение высшего образования среди детей интеллигенции обычно составляла не менее 3/4 (164). Кроме
того, на вуз ориентировалась и часть выпускников техникумов. В Горьком, например, в 1969 г. таковых было около 45%, причем около 1/4
их них собирались поступить сразу же после окончания техникума (наиболее ориентированы на вуз поступившие после 8 класса). Однако
доля выпускников техникумов среди принятых в вуз постепенно снижалась (165). Различий по происхождению в данном случае почти не
просматривается, но так как в самих техникумах преобладали выходцы из рабочих, то в целом это способствовало уменьшению их доли в
вузах. Но в ряде вузов (особенно заочных) доля выпускников техникумов оставалась достаточно высокой: из принятых, например, в ВЗПТИ
в 1975 г. выпускники техникумов составляли 36%, в 1981 - 54, а на некоторых факультетах - до 74% (166).
С ориентацией на образование тесно была связана и проблема подготовки. Естественно, что лучше всего были подготовлены к поступлению
в вуз выпускники дневных общеобразовательных школ и особенно - разного рода спецшкол (языковых, математических и других), которые
помимо профессионального "уклона" обычно отличались еще и повышенным качеством общего образования. Однако социальный состав этих
элитных учебных заведений заметно отличался от обычных (здесь 58,5% детей служащих, 34,2 рабочих и 6,1 колхозников против 32,5, 50,5
и 15,3 в обычных), что всегда вызывало крайнюю неприязнь к ним со стороны ревнителей "социальной справедливости". Отмечалось, в
частности, что к факторам, действующим в противоположном направлении, чем то, которое воплощают подготовительные отделения,
раздельные конкурсы и льготы сельчанам, относятся уровень подготовки в ПТУ и школах (особенно сельских), условия в семье и особенно
существование спецшкол, где "состав учащихся весьма специфичен, тогда как получаемая в них подготовка дает существенные
преимущества", почему и требуется "изучить сложившуюся сеть и практику комплектования спецшкол" (167). Особо подчеркивалось, как
важно принимать в вузы из техникумов, вечерних и заочных школ: "через эти каналы вуз получает пополнение, пусть небольшое, но именно
из семей рабочих и служащих-неспециалистов" (168). С начала 70-х годов проявилась тенденция к свертыванию спецшкол вплоть до полного
их упразднения. Только с 1971/72 по 1973/74 учебные годы их число сократилось с 608 до 542. Любопытно, что в связи с пресловутой
"реформой школы" за увеличение доли ПТУ высказывались чаще преподаватели школ и ПТУ, учащиеся ПТУ и служащие (169), реже всего -
учащиеся школ и, особенно, спецшкол (см. табл. 65) (170).
Еще одним фактором, влиявшим на формирование студенческого контингента, всегда было репетиторство (опросы в Свердловске в 1973/74 г.
1483 студентов 1-го курса и 1370 выпускного и в 1976/77 г. 1180 студентов выпускного курса показали, что репетиторами пользовались
9,5%, причем 1/4 поступавших в университет и 1/5 - в медицинский институт) (171), также носящее ярко выраженный социальной характер.
По некоторые данным (Харьков, 60-70-е годы) репетиторами пользовалась 1/7 абитуриентов, но при этом 69,2% из них - дети
специалистов, 20 - служащих , 10,7 - рабочих и 0,1 - колхозников (172). Но и в целом выходцы из интеллигенции были обычно
подготовлены лучше. Наблюдалась, в частности, прямая зависимость между успеваемостью (оценками) школьников и наличием у их родителей
высшего образования (%) (173):
В основном 54 и 54 и 3В основном 3Часто 2
Отец673823105
Мать533417105

Выяснилось, что средний балл аттестата, введенный для участия в конкурсе баллов на экзаменах, не препятствует поступлению в вузы
выходцев из образованного слоя, поскольку выше, чем у детей рабочих и крестьян: у детей специалистов он составлял 4,2-4,3, у детей
служащих - 3,8-4,0 и у детей рабочих и крестьян - 3,5-3,6 (174). Среди абитуриентов высокие оценки аттестата имели 87,1% детей
служащих и 79,3% - рабочих. Этот разрыв увеличивался на экзаменах: на 4 и 5 сдали вступительные экзамены 80,1% выходцев из служащих
и 69% выходцев из рабочих (175) (почему социологи, озабоченные "стиранием граней" отнеслись к введению "среднего балла" довольно
холодно).
Наконец, важнейшим фактором являлся сам конкурс, который всегда сильно варьировался по разным вузам (иногда отличаясь десятикратно),
но в большинстве случае не превышая в 60-х годах 2 с небольшим человек на место (176). С 1970 по 1977 г. в целом конкурс в вузы упал
с 243 до 225 на 100 мест, в т.ч. на дневное отделение с 269 до 245 (при этом для промышленных вузов эти показатели составили 232 и
203, транспортных - 235 и 228, связи - 212 и 196, но здравоохранения - 278 и 302, физкультуры и спорта - 218 и 227, искусства - 319
и 407) - в это время прием рос быстрее, чем число абитуриентов. Соотношение между вузом, техникумом и ПТУ, составлявшее в 1965 г.
1:1,3:1,4, в 1976 выглядело как 1:1,4:2,3 (177). За 70-е годы конкурс в вузы в среднем снизился более чем на 20%. Когда в 1969 г.
подготовительным отделениям было отдано 20% приема, ожидалось, что на столько же увеличится и конкурс, однако он, против ожидаемого,
снизился вдвое (178). Причем отмечалось, что массовых повторных попыток поступления в вуз не наблюдается (по материалам Эстонии и
Литвы на рубеже 70-80-х таковые составили, в частности, менее 1/10, а третью попытку совершали лишь несколько процентов) (179).
Однако этот прискорбный (с точки зрения качества подготовки специалистов) факт в советском обществе рассматривался на самом высоком
уровне как...положительный. Сам министр высшего образования Елютин на собрании актива учебных заведений говорил: "Дело в том, что
условия работы высшей школы в 60-70-х гг. свели мероприятия по комплектованию студенчества к исключительно придирчивому отбору
лучших претендентов. Теперь условия коренным образом изменились. В этом году, например, снижение конкурса ощутили даже традиционно
популярные вузы. И это явление мы обязаны рассматривать не с ведомственных, а с общегосударственных позиций - как знаменующее собой
прогресс в расширении доступности высшего образования" (180). Это высказывание объяснялось, впрочем, традиционной социальной
задачей, потому что социальный состав студентов обнаруживает прямую зависимость от высоты конкурса - доля выходцев из образованного
слоя обычно относительно выше в тех вузах, где был выше конкурс (см. табл. 66) (181). Между тем конкурс снижался и в 80-е годы
(182). В 1983 г. на дневные отделения было подано 1176 тыс. заявлений (182 на 100 мест), в 1984 - 1149 (180 на 100), выдержало
экзамены 60% (принято 638,5 тыс.), среди которых 20% "стажников" и 10% отличников (183). Несколько вырос он только с началом
"перестройки": в 1987 г. было подано 1288 тыс. заявлений (198,6 на 100), принято 651,3 тыс., в т.ч. медалистов и отличников - 12,7%
(184).
Результатом описанной выше политики стало коренное изменение социального состава студенческого контингента. В истории этих изменений
можно выделить несколько основных этапов: 1) от революции до 1928 г. (когда советская власть взялась решать вопрос комплектования
учебных заведений наиболее радикальным образом), 2) от начала 1-й пятилетки до войны, 3) послевоенный период до второй половины 50-х
годов, 4) конец 50-х - 80-е годы. Следует иметь в виду, что советская статистика учитывала под понятиями "рабочих", "крестьян", и
т.д. как лиц соответствующего социального положения, так и их детей, только что окончивших средние учебные заведения. Социальное
происхождение, как правило, известно только в отношении студенческого контингента послевоенного периода, когда проводились
специальные исследования.
Первые несколько лет социальный состав студенчества не отличался существенно от дореволюционного, так как продолжали учиться и
выпускались лица, поступившие в вузы в 1914-1917 гг (185). Но приемы уже первого десятилетия советской власти сильно изменили
картину. По всем вузам на 1-й курс было принято (%) (186):
ГодРабочиеКрестьянеСлужащие и прочие
192216,126,857,1
192324,225,450,4
192435,529,535,0
192532,529,038,5
192628,722,249,1
192734,724,341,0

Относительно больше (до 60% и более) при этом служащих и прочих было принято в университеты, социально-экономические и
художественные вузы (см. табл. 67) (187).
"Классовый" прием довольно скоро сказался на социальном составе всего студенческого контингента. По всем вузам РСФСР социальный
состав студентов изменялся так (188):
ГодРабочиеКрестьянеСлужащие и прочие
1922/2312,137,050,9
1923/2415,322,562,2
1924/2521,825,053,2
1926/2724,526,049,5
1927/2826,924,248,9

На Украине, где до окончания гражданской войны, "орабочивания" высшей школы практически не проводилось, после ее окончания доля
представителей образованного слоя еще составляла свыше 90%, но к 1925 г. опустилась до 63%. Вообще же в первой половине 20-х годов
их среди студентов еще было свыше половины, в 1925 г. по всем вузам страны их удельный вес составил 59,1% (189), во второй же
половине 20-х они стали составлять, как правило, меньшинство (190). Что касается социального происхождения, то во всех высших и
средних специальных учебных заведениях доля детей рабочих и крестьян выросла с 49,4% в 1921-1922 гг. до 55,9% в конце
восстановительного периода (191).
С 1928 г. социальной состав приема в вузы стал меняться еще более резко. Процент только рабочих (без крестьян) в приеме в 1926-1929
гг. рос так: 40,0 - 42,7 - 49,8 - 60,0 (192). Во втузы Москвы в 1929 г. их было принято 67,7%, по всем втузам страны в 1930 г. -
76%, причем в отдельные институты еще больше (например, в МММИ 85,5%). По вузам Наркомтяжпрома прием рабочих в 1928-1932 гг.
составлял 65-75% (см. табл. 68) (193). В 1933 г. процент "служащих" в приеме на дневные отделения опустился ниже четверти (см. табл.
69) (194), представители интеллигенции могли, как правило, поступать на учебу лишь без отрыва от производства (под "служащими" на
этих отделениях учтены почти исключительно дети интеллигенции, поступившие работать, чтобы получить возможность получить
образование).
Соответственно изменился и состав всего студенческого контингента. Данные различных источников хотя несколько разнятся, но в целом
рисуют вполне однозначную картину. В 1928 г. среди студентов вузов доля представителей образованного слоя составила 48,9%,
техникумов - 42,9%, в 1930 г. - 30 и 34,2% соответственно (195). В конце 20-х годов представители особо дискриминируемых сословий
(дворянства, духовенства и купечества) были представлены в вузах 0,3% и в техникумах - 0,8% (196). В индустриальных вузах к началу
1-й пятилетки рабочих было 38,3%, крестьян 14,6, служащих и прочих 47,1% (197), а уже в 1931 г. рабочих во втузах числилось свыше
75% (198). Уменьшение доли представителей интеллигенции вызвано было в эти годы помимо дискриминации еще и тем обстоятельством, что
именно тогда прием увеличился в 3-4 раза, и числа ее детей, желающих и могущих по возрасту поступить в вуз, все равно не хватило бы
для того, чтобы составить прежний процент в резко увеличившемся приеме. В целом за годы 1-й пятилетки "служащие и прочие" составили
в составе студентов от примерно половины в 1928 до менее, чем трети в 1933 г. (см. табл. 70-71) (199).
С введением в 1932 г. вступительных экзаменов и ослаблением "классового подхода" с середины 30-х годов доля представителей
интеллигенции среди студентов снова начала возрастать, но теперь это была уже новая советского интеллигенции - дети тех, кто сам в
начале 20-х годов поступал как представитель рабочих и крестьян. К этому времени в силу демографических причин абитуриентов из лиц
этой категории стало уже довольно много, и их число продолжало расти. В 1932-1936 гг. удельный вес рабочих снизился даже во втузах с
65,2 до 38,7% (крестьян - почти не изменился: 6,5 и 6,6%) (200). Во всех вузах служащие и прочие составили 34,7% в 1931 г. и 44,4 в
1938 г., в техникумах - 23,8 и 18,6% соответственно (см. табл. 72-73) (201). На территориях, вновь присоединенных в 1939-1940 гг. за
короткое предвоенное время произошел тот же процесс, что и на основной части страны за 1917-1930 гг. (202)
Послевоенный период характеризуется дальнейшим ослаблением тенденции "классового комплектования" вузов, что было связано со
значительным ростом среди абитуриентов детей уже советской интеллигенции. Само отсутствие данных о социальном составе студентов за
40-50-е годы в советских публикациях свидетельствует о том, что он в эти годы мало соответствовал желаемому. Зато потом эта проблема
стала чрезвычайно беспокоить советских обществоведов (особенно с конца 60-х - начала 70-х годов) и, как следствие, появилось
множество публикаций данных, причем не только официальной статистики, но и полученных в ходе специальных исследований, где
выяснялось именно происхождение студентов, т.е. положение их родителей (а не "состав" по принципу вузовской отчетности: "рабочих и
детей рабочих" и т.д.). Исследований, впрочем было не так много, как публикаций, и большинство ссылок делалось на одни и те же
исследования по Свердловской области, Харькову, Минску, Костроме, Киргизии, Ленинграду и данным межрегионального исследования
1977-1978 гг. Обращает на себя внимание, что итоговые данные по всей стране - по всем видам обучения и типам вузов (как по приему,
так и всему составу студентов) в открытых публикациях практически отсутствовали (203). Те данные, которые можно привести (см. также
табл. 74, 75, 76) (204), свидетельствуют, что доля представителей образованного слоя в приеме на 1-й курс после резкого падения в
1958-59 гг. (результат постановления 1958 г. о преимущественном приеме "производственников") несколько поднялась к концу 60-х годов
(не достигая, впрочем половины), но затем неуклонно снижалась, опускаясь иногда ниже 40%. По вузовской отчетности прием во все вузы
страны на дневное отделение выглядел так (205):
ГодСлужащиеРабочиеКрестьяне
195938,740,321,0
196543,836,519,7
196845,138,716,2
197044,041,714,3
197240,947,211,9
197338,943,118,0
197537,650,811,7

По данным межрегионального исследования доля интеллигенции в приеме (по вузовской отчетности) во все вузы на все отделения по всем
исследованным регионам выглядела более значительной, но полностью подтверждала указанную тенденцию (206):
ГодСлужащиеРабочиеКрестьяне
1969/7054,437,18,5
1970/7153,337,79,0
1971/7250,339,89,9
1972/7348,842,48,8
1973/7449,144,46,5
1974/7548,045,46,6
1975/7647,045,57,5
1977/7847,146,56,4
1979/8046,247,36,5

Сведения по отдельным учебным заведениям и регионам не противоречат общей картине: в середине 60-х годов доля представителей
интеллигенции еще составляет кое-где свыше половины, в 70-е она уже везде меньше 50% (207). По вузам РСФСР доля представителей
образованного слоя в приеме на дневное отделение (по вузовской отчетности) выглядела еще немного более значительной, но также в
рамках тенденции к снижению (208):
Специализация вуза195919681977
Всего54,149,649,0
Промышленность49,151,541,9
Строительство-47,046,2
Сельское хозяйство28,427,128,6
Просвещение47,745,936,8
Здравоохранение52,559,951,8
Экономика60,457,842,4
Культура и искусство65,761,557,1
Университеты57,853,344,0
Право47,445,639,8
Транспорт35,749,239,1
Связь64,370,045,4
Торговля52,253,140,4

Данные о происхождении принятых на 1-й курс отличаются несколько более высокой долей выходцев из интеллигенции, чем доля ее в
социальном составе по данным вузовской отчетности (что естественно, т.к. часть детей интеллигенции поступала после армии или как
"производственники") - она даже в наиболее "рабочих" регионах (Свердловская область) составляла до 1958 г. до 60% и более, а в 60-х
годах колебалась на уровне 50% (209), в ряде же регионов даже превышала 50% (210) (см. табл. 80) (211). Интересно, что происхождение
по матери дало сильно отличающуюся картину приема, особенно заметную среди группы "из служащих", где разница между происхождением по
отцу и по матери составила от 18 (1969 г.) до 28% (1973 г.) (см. табл. 81) (212). Влияние социального положения матери на
"замедление темпов роста доли детей рабочих в вузовских контингентах" признавалось, кстати, советскими авторами. Вообще же доля
родителей студентов с высшим и средним специальным образованием более чем втрое превышала долю этой группы в населении страны (см.
табл. 82) (213).
В ходе учебы состав студентов несколько менялся, так как отсев происходил в большей мере за счет выходцев из менее образованных
слоев населения (214). Это явление заметно уже в школе и между абитуриентами и студентами 1-го курса. Несмотря на явную
дискриминацию при приеме, доля выходцев из образованной среды во всем контингенте студентов обычно бывает выше, чем среди студентов
1-го курса (см. табл. 83, 84, 85, 86) (215). Наиболее интересны данные о составе всего студенческого контингента по крупным регионам
согласно вузовской отчетности. На дневных отделениях вузов РСФСР "служащие" составляли в 1959 г. на 1-м курсе 46,2% (среди всех
студентов 65,8), в 1968 г. - 49,6, в 1977 г. - 43,0 (среди всех студентов 53,0), в вузах Казахстана в 1970 - 1975 гг. - 43-41% (см.
табл. 87-88) (216), составляя в населении в 1959 г. 18,8%, в 1977 - 23%. Имеются также сведения о социальном составе студентов ряда
городов, регионов и отдельных учебных заведений, которые также свидетельствуют, что доля "служащих" обычно немного меньше половины,
повышаясь в ряде случаев до 60% и выше только в университетах и вузах искусств (см. табл. 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96) (217).
В ряде случаев приводились данные и о происхождении студентов ряда учебных заведений. По некоторым сведениям в 1966 г. в
гуманитарных вузах выходцев из рабочих и крестьян было более 50%, инженерно-технических - 60-65, сельскохозяйственных - еще больше
(218); в вузах искусства преобладали выходцы из служащих - до 60-80% (см. также табл. 97-98) (219). В 1973-1975 гг. по выборке вузов
Москвы, Ленинграда, Киева, Казани, Саратова и Воронежа выходцев из служащих оказалось 36,7%, из рабочих -15,5 и крестьян - 6,2%,
остальные происходили из смешанных семей (220). В 1967 г. из студентов всех средних специальных учебных заведений Свердловской
области 20,2% происходили из служащих и еще 6,2% из "прочих", но при этом из студентов средних специальных учебных заведений
искусства - 68,9 и 4,5% соответственно (221).
Весомый вклад в дело "улучшения социального состава студенчества" вносили так называемые заводы-втузы и ряд вечерне-заочных
институтов (222), предъявлявших минимальные требования к качеству обучения, но зато (и именно поэтому) отличавшиеся особенно
"ценным" составом студентов. Советские авторы, ратуя за всемерное развитие этих заведений, подчеркивали, что в отличие от обычных
вузов "здесь картина иная - на рабочих и детей рабочих приходится 60-65% всего контингента принятых" (223). В частности, из
выпускников вечернего факультета Московского института нефтехимической и газовой промышленности в Альметьевске более 60% происходили
из семей рабочих и крестьян, причем около 25% считали, что это был их единственный шанс получить высшее образование, а треть - что
обучение в дневном вузе было для них маловероятно (224). Правда, и отсев из таких вузов был наивысший. В целом только 40%
"вечерников" и 32,6 "заочников" заканчивали вузы в предусмотренный срок, отсев составлял 29,4 и 39% соответственно. Отмечалось, что
особенно благоприятным составом отличаются политехнические и педагогические вузы: "Рост числа технических вузов и обучающихся в них
студентов ускоряет тенденцию к расширению социальной базы интеллигенции и способствует движению общества к социальной однородности.
В русле этой тенденции находилось и педагогическое образование" (225).
Надо сказать, что, несмотря на очевидные успехи своей политики, коммунистическим властям не удалось полностью достичь желанного
результата - приведения социального состава студенческого контингента в точное соответствие с составом населения страны. Поэтому
озабоченным этой проблемой идеологам "социальной однородности" приходилось искать какие-то оправдания неполного соответствия
реальности теоретическим постулатам, а работники вузов (которые отвечали за контрольные цифры состава студентов) стремились выдать
желаемое за действительное, при малейшей возможности завышая (и так немалые) цифры "рабочих и крестьян". Поседнему способствовала
как сама система статистической отчетности (226), так и то, что при определении происхождения при поступлении в вуз представители
ряда профессиональных групп, относимые статистикой к "служащим", часто записывались как "рабочие" (227). В теоретических же работах,
призванных продемонстрировать успехи в деле "стирания граней" вопрос о происхождения иногда совершенно запутывался (228), а
нежелательные данные, полученные в ходе исследований, обычно старались не афишировать или подать под нужным углом зрения (229).
В целом можно констатировать, что в результате мер, предпринятых советской властью, доля студентов - выходцев из образованных слоев,
составлявшая первые два-три года после революции еще свыше 2/3, стала стремительно снижаться. Уже в 1923 г. в приеме на 1-й курс их
было меньше половины. В конце 20-х - начале 30-х годов выходцев из интеллигенции среди студентов вузов насчитывалось не более 20-30%
(в ряде вузов, особенно технических, - иногда и менее 10%), среди учащихся техникумов - 10-15%. При этом на дневных отделениях доля
их была вдвое-втрое ниже, чем на вечерних и заочных. В конце 30-х годов в силу упоминавшихся причин процент выходцев из
образованного слоя повысился до 40 с небольшим, в 40-50-х годах составлял до 50-60, но затем, с введением новых льгот
"производственникам" и "вторым рождением" рабфаков, вновь упал до 40-45% и в 70-е годы обычно не поднимался выше 50%. Среди принятых
на 1-й курс с конца 60-х до конца 70-х годов доля выходцев из интеллигенции упала почти на 10 пунктов (с примерно 55 до примерно
45%). Среди выпускников средних специальных учебных заведений, замещавших основную массу должностей ИТР и других массовых
интеллигентских профессий, выходцев из интеллигенции было в среднем не более 20%.
В значительной мере советский интеллектуальный слой пополнялся вообще помимо учебных заведений - путем непосредственного введения в
его состав "передовых рабочих и крестьян", так называемых "выдвиженцев". На 31.08.1918 г. (по 32 губерниям) различные должности в
государственном управлении и общественных организациях уже занимали 24193 рабочих. За 1918-1921 гг. только на командные технические
должности на производстве было назначено более 3,5 тыс. рабочих и 2 тыс. крестьян (230). В 1923 г. по 30 губерниям было "выдвинуто"
568 чел. (231), в 1924- 3096, в 1925 - 7454, в I квартале 1926 г. - 529, а всего за это время - 11647 чел. (за период 1923-1927
гг. - 25,6 тыс. чел. ). К 1930 г. выдвиженцев насчитывалось 340-370 тысяч, от ХV съезда КПСС до мая 1930 г. выдвинуто было еще около
100 тыс. (232)
Новый импульс "выдвиженчеству" дала знаменитая "чистка" государственного аппарата, решение о которой, было принято в 1929 г. Если до
этого в государственный аппарат выдвигались одиночки, то в ходе нее - десятки и сотни человек (см. табл. 105); в 1930 г. это могла
быть сразу целая бригада в несколько десятков чел. (в Наркомфин РСФСР, например, сразу 30 чел.), которая и начинала "перестраивать
работу" в учреждении. Как взахлеб писала тогда пресса (например, некий рабочий завода им.Фрунзе в "Правде"): "Лучше, во много раз
лучше работают в учреждениях наши токари и слесари... Лучше, чем вычищенные чинуши, кичившиеся своими знаниями "специалисты".
"Выдвиженец" не мог быть уволен ранее года, сколь бы неспособен он ни оказался, - его особо защищало законодательство (постановление
16 марта 1930 г. "О выдвижении рабочих и массовом рабочем контроле над советским аппаратом"). В результате "чистки" в
государственный аппарат влилось свыше 12 тыс. "выдвиженцев" (в некоторые публикациях эту цифру путают с общей - 100 тыс.), причем
Орджоникидзе на ХVI съезде КПСС сокрушался, что потребные еще 200-300 тыс. невозможно взять с фабрик и заводов без того, чтобы не
лишить их квалифицированной рабочей силы (233).
К концу 1-й пятилетки насчитывалось более 700 тыс. выдвиженцев (в т.ч. в промышленности, сельском хозяйстве и транспорте 500 тыс.)
(234), а всего за это время было "выдвинуто" 0,8-0,9 млн. (при общей численности интеллигенции 4-5 млн.) (235). Неудивительно, что в
это время среди специалистов, занятых в народном хозяйстве, насчитывалось 1371,1 тыс. "практиков" (236), которыми были заменены
уволенные в ходе "чистки" дипломированные специалисты из старой интеллигенции.
Выдвиженчество, хотя и лишенное затем рекламы, широко бытовало и в дальнейшем . В составе советского интеллектуального слоя всегда
была значительной доля т.н. "практиков"- лиц, занимающих интеллигентские должности без соответствующего образования (237). В 1941 г.
на 1000 рабочих приходилось 110 ИТР, из которых 19,7% составляли инженеры, 23,3 техники и 67 - "практики" (238). В 1956 г. среди ИТР
промышленных предприятий "практиков" насчитывалось 57%, много было их даже в проектных учреждениях (например, в НИИ
"Южгипрошахт" -17%, "Кривбаспроекте" - около 60, в Запорожском облпроекте из 198 проектировщиков не имели специального образования
111) (239). В 1964 г. на 100 ИТР приходилось 17 инженеров, 48 техников и 35 "практиков" (если же учесть, что многие инженеры и
техники работали в качестве рабочих, доля "практиков" на инженерных должностях увеличится до 45%) (240). К 1977 г. не имели
специального образования 30% мастеров (241), в целом же доля "практиков" упала до 9,8% против около 33% в 1960 г. (242)
Существованию категории "практиков" придавалось важное идеологическое значение, и даже в конце 70-х годов, казалось бы, объективно
негативный факт занятия интеллигентских должностей людьми без специального образования подавался как важное завоевание,
демонстрирующее существо советского общества в его движении к "стиранию граней" и "социальной однородности". Если некоторые авторы,
отмечая, что, хотя о недостатке ИТР в целом говорить не приходится, даже среди руководителей предприятий только 2/3 в 1977 г. имели
высшее образование, осмеливались предполагать, что, "пришла пора, когда должности инженеров (так же, как и врачей, юристов,
учителей, работников науки) могут и должны замещаться только дипломированными специалистами", то виднейшие советские философы прямо
выступали за сохранение и увеличения числа "практиков", считая их такими же "выдвиженцами", как и в 20-х годах и подчеркивая, что "в
действительности выдвижение "практиков" составляет специфически социалистический путь постоянного пополнения рядов советской
интеллигенции" (243). И надо признать, что этот подход как раз наиболее правильно выражал сущность кадровой политики социализма:
"Крайне вредна точка зрения, будто "практики" уже изжили себя. Сторонники подобного взгляда не могут или не хотят понять, что
"практики" в такой же мере не могут изжить себя, в какой не могут быть изжиты основы социалистических общественных отношений,
народовластие. Именно из самой сущности, самой природы социализма вытекает необходимость выдвижения наиболее талантливых,
организованных и деловых представителей рабочего класса и колхозного крестьянства на ответственную хозяйственную и партийную работу.
Целесообразность выдвижения они доказали повседневной трудовой деятельностью, отрицать это - значит отрицать одно из коренных
преимуществ социализма перед капитализмом" (244). "Есть все основания утверждать, что категория практиков прямо вытекает из существа
социалистических общественных отношений" (245), что их существование обусловлено "ведущей ролью рабочего класса в решении всех
вопросов развития социализма, в т.ч. и развития интеллигенции" (246). Правда, выясняется, что "выдвинутые передовые рабочие" - это
зачастую студенты-заочники, и их "выдвижение" означает просто полагающийся по закону перевод на инженерные должности после 3-го
курса (247).



<-- НАЗАД ПО ТЕКСТУ ВПЕРЁД -->
К ОГЛАВЛЕНИЮ КНИГИ

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:14:43

3-1. Формирование сов. образованного слоя и его состав.... (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-3gl1.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 3.
Формирование советского образованного слоя и его состав.



Формирование образованного слоя в советский период характеризовалось некоторыми основными чертами, которые оставались в принципе
неизменными в течение всего этого времени, от 20-х до 80-х годов, поскольку были обусловлены базовыми идеологическими
представлениями коммунистического режима. Речь могла идти только о том, что некоторые из этих черт проявлялись с одинаковой или
возрастающей интенсивностью на протяжении всего советского периода, а некоторые могли временами ослабевать. Взятые в целом, они
обеспечили тот облик и положение интеллектуального слоя нашей страны, которые сложились к настоящему времени.

1. Рост численности образованного слоя
и изменение его положения в социальной структуре населения.

Важнейшим обстоятельством, оказавшим решающее влияние на большинство проблем, связанных с обликом и положением интеллектуального
слоя, стал быстрый, искусственный и гипертрофированный рост его численности. Подготовка специалистов и развитие сети учебных
заведений форсировались практически на всех этапах истории советского общества, ибо были прямо связаны с целью лишить
интеллектуальный слой особого привилегированного статуса путем "превращения всех людей в интеллигентов". Темпы подготовки инженеров
и других специалистов массовых интеллигентских профессий намного опережали реальные потребности экономики (особенно в
производственной сфере) и диктовались, главным образом, пропагандистскими и политическими соображениями.
Начиная с 20-х годов перед политическим руководством стояла, кроме всего прочего, и проблема обеспечения лояльности
интеллектуального слоя, недопущение возможности оппозиции с его стороны. Для этого важно было, во-первых, исключить корпоративную
общность и солидарность отдельных отрядов этого слоя (традиции такой общности в дореволюционной России были достаточно развиты), а,
во-вторых, всегда иметь возможность заменить саботирующих или репрессируемых специалистов без ущерба для дела при массовом характере
их сопротивления. Избыточное увеличение численности решало обе этих проблемы. Подобная политика в области образования характерна,
кстати, для всех коммунистических режимов (26).
Систематические сведения о численности лиц, принадлежащих к слою лиц умственного труда, в первые послереволюционные годы
отсутствуют. Она, впрочем, сильно колебалась. Некоторое представление о предмете дают данные по отдельным категориям таких лиц (27).
Учителя. В 1918-1920 гг. по 44 губерниям, 2 автономным областям и 3 автономным республикам РСФСР их насчитывалось 111521 чел. В 1921
г. во всех учреждениях системы социального воспитания насчитывалось 351 тыс. преподавателей - в основном в начальной школе (высшее и
неоконченное высшее образование из них имели 7,5%, среднее - 62%, специальную подготовку имели лишь 12% против 51,5% в 1915 г.,
около 50% имели стаж 3-4 года, а 47% были в возрасте от 18 до 25 лет).
Врачи. В 1918-1919 гг. по гражданскому ведомству 39 губерний числилось 8523 медика средней и высшей категории, более 16 тыс. врачей,
не считая среднего медицинского персонала, числились в списках различных военных и гражданских ведомств (28). К 25.02.1920 г. на
территории Советов (без Украины) насчитывалось 24 тыс. врачей (из них 40% в армии) и около 60 тыс. среднего медперсонала. В 1921 г.
на территории СССР было зарегистрировано 20,5 тыс. врачей и 61,2 тыс. среднего медперсонала (29).
Специалисты производственных отраслей. Число директоров и ИТР 2029 действующих предприятий в 1917 г. составляло 17906, а в 1918 г. -
15338 чел. По данным Всеросийской промышленной и профессиональной переписи от 31 августа 1918 г. инженерно-технический персонал
составлял по всем видам производств 109574 чел. В августе 1919 г. Главное бюро учета и распределения научно-технических сил
зарегистрировало 29722 специалистов (в т.ч. 15113 с высшим и 6265 со средним специальным образованием), в 1920 г. оно имело на учете
50275 чел. (23986 или 47% с высшим и 12387 или 24% со средним специальным образованием). В 1920 г. в системе ВСНХ служило 14890
специалистов, в Наркомпути - 4936, на транспорте и строительстве - 9287, в электротехнической промышленности - 8234, химической -
5123, горно-металлургической - 3253, в сельском хозяйстве - 19627. Из них 1493 чел. окончили учебные заведения в 1918-1921 гг. В
1922-1923 гг. Наркомтрудом было учтено 38385 специалистов промышленности и транспорта и 1836 специалистов сельского хозяйства (в
РСФСР - 83%, на Украине 16%, причем в Москве и Петрограде - 37%). Из ИТР высшее образование имели 41,6%, среднее специальное - 30%.
Средний их стаж составлял 14-16 лет (до 5 лет - 15, 5%). Среди агрономического персонала (15375 чел.) высшее образование имели 27,7%
и столько же среднее специальное, а 44,6% были "практиками". В 1927 г. в ВСНХ имелось 50,8 тыс. специалистов (в т.ч. 15422 с высшим
и 15415 со средним специальным образованием). В 1928 г. высшее образование имели 233 тыс. чел., среднее специальное - 288. В
промышленности (без аппарата управления) работали 24,2 тыс. ИТР со специальным образованием (0,92% к числу работающих), в т.ч. 13,7
тыс. инженеров (0,52%), в сельском хозяйстве - 17,8 тыс. специалистов, в т.ч. 9,3 тыс. с высшим и 8,5 тыс. со средним специальным
образованием.
Лиц творческих профессий за 1918-1920 гг. стало в результате репрессий и эмиграции существенно меньше. По Москве, в частности, число
редакторов, литераторов и журналистов сократилось с 994 до 329 чел. (на 66,6%), режиссеров, актеров, музыкантов - с 4658 до 3701 (на
20, 5%). Возросло, однако, число библиотекарей и музейных работников (с 467 до 1149 чел.), так как музеи и библиотеки в годы
гражданской войны стали основным прибежищем для представителей преследуемых сословий. В 1922-1923 гг. численность художественной
интеллигенции едва ли превышала 30-35 тыс. чел. На 1.01.1925 г. имелось уже 21389 актеров, 17216 музыкантов и 2534 эстрадных и
цирковых артистов, на 1.01.1927 г. - 21558, 18138 и 3038 соответственно.
Научных работников за годы революции и гражданской войны сильно поубавилось, так как разрекламированная впоследствии большевистская
"забота об ученых" распространялась лишь на десяток-другой самых крупных в своей области и самых нужных для властей специалистов, а
остальные тысячи разделили участь всего интеллектуального слоя. Если к 1931 г. в эмиграции по советским данным находилось до 500
"буржуазных ученых" (30), то гораздо больше их стало жертвами голода и красного террора. На 1.11.1918 г. в 308 учреждениях было
зафиксировано 12500 научных работников. К 1920 г. значительная их часть сконцентрировалась в столицах (31). В 1919 г. насчитывалось
4100 университетских преподавателей. По другим сведениям число преподавателей вузов выросло с 1927 в 1917 г. до 3147 в 1921 г. Всего
в 1921/1922 гг. в вузах было 23,5 тыс. профессоров, преподавателей и научных сотрудников (число которых уменьшилось впоследствии в
связи с некоторым сокращением числа вузов). На 1924 г. преподавателей вузов было 12715. Численность секции научных работников в 1924
г. определяется в 12030 чел., а в 1926 г. - в 13423 (32). Перепись 1926 г. зафиксировала 13236 научных работников (в т.ч. 2651
женщин), а вместе с теми, для кого занятие наукой не являлось основным - 14896, еще 334 ученых были безработными. Общее число их,
таким образом, простирается до 15230 (33). Вообще же данные о численности научных работников отрывочны и противоречивы (см. табл. 4)
(34).
Общая численность интеллигенции в начале 1918 г. оценивается приблизительно в 1 млн. чел. (менее 1% населения). Имеется ряд данных,
характеризующих численность всех категорий "служащих", как стало принято обозначать в советского статистике всех лиц умственного
труда в отличие от рабочих и крестьян. После гражданской войны все служащие официально разделялись на 4 категории: ответственные
работники (руководители и члены коллегий наркоматов, начальники управлений и комитетов, заведующие отделами, подотделами, секциями,
бюро, директора, инспектора и т.д.), специалисты (инженеры, землемеры, химики, техники, преподавателей вузов, ученые), канцелярский
персонал (бухгалтеры, кассиры, делопроизводители, секретари, конторщики, экспедиторы, кладовщики), прислуга (вахтеры, швейцары,
курьеры, шоферы, телеграфисты). Известно, например, что в 1917 г. в 104 союзах служащих насчитывалось 93,6 тыс. чел., в 1918 г. в
232 союзах - 182,6 тыс., в 1919 г. в 671 союзе - 781,8 тыс. По другим сведениям в 1919 г. в профсоюзах, стоящих "на позициях
Советской власти" состояло 763,7 тыс. чел., в т.ч. почтовых и телеграфных служащих - 58683, советских, общественных и торговых
учреждений - 505241, банковских служащих - 27234, аптекарей - 12613, медиков - 97779, искусства - 27586, агрономов - 18557,
лесоводов - 15007. По переписи 1920 г. среди специалистов лица с высшим образованием составляли 61%. Число сотрудников ВСНХ в 1921
г. исчислялось в 234305 чел., в т.ч. непосредственно аппарат ВСНХ, включавший 862 СНХ, составлял 93600 чел.
По городской переписи служащих 1923 г. было зафиксировано 1836 тыс. чел. Если считать, что в сельской местности проживала примерно
1/4 часть служащих (перепись 1926 г.), то всего к весне 1923 г. их было (без Закавказья) около 2,3 млн. чел. Лиц умственного труда
по переписи было 573,6 тыс. - без сельских районов, Закавказья, 12-15% безработных, военных, работавших по вольному найму и
реэмигрантов (с 1921 по 1931 г. вернулось около 181,5 тыс. чел., причем наибольший приток приходился на 1921-1923 гг.). Поэтому
общее число приближается к 0,9 - 1,0 млн. Из находившихся на государственной службе административный персонал насчитывал 132182
чел., юридический -15283, технический - 127340, медицинский - 92781, культурно-просветительский - 173925, работников искусства -
32128. При этом на РСФСР приходилось 79% интеллигенции, на Украину - около 20%, в Белоруссии ее насчитывалось 6 тыс., в Сибири и на
Дальнем Востоке - около 38 тыс., в Средней Азии - 17 тыс. (в Туркмении, в частности, было только 60 врачей и 37 инженеров). 70%
интеллектуального слоя составляли мужчины. В населении страны его доля не превышала 0,7%. Довольно подробные данные имеются по
столицам (35).
По переписи 1926 г. из 147 млн. населения служащих было 3,9 млн. или 2,6%. Вместе с безработными соответствующих профессий их было:
руководящего персонала предприятий, учреждений и органов власти 328032, юристов - 21795, технического персонала - 288069,
медицинского персонала - 190506, культурно-просветительского - 400690, искусства - 35067; всего 1242 тыс. служащих плюс 136,5 тыс.
лиц свободных профессий. С учетом неполноты данных (например, о научных работниках) и военных, интеллектуальный слой может быть
исчислен в 1,5 млн. или около 1% населения. Женщин в его составе насчитывалось 29,3%. Среди инженеров, научно-преподавательского
состава лица до 30 лет составляли 20-30%, но среди руководящих работников - 49,4, учителей - 65,1, агрономов - 55,6, техников -
57,5%. Разумеется, персональный состав образованного слоя в первое десятилетие советской власти изменился очень сильно. Немалое
число лиц, обладавших высоким уровнем образования были вынуждены по социально-политическим причинам переместиться в низшие слои
интеллектуального слоя (став конторщиками, учетчиками, счетоводами и т.п.). Место погибших и эмигрировавших наиболее
квалифицированных специалистов заняли недавние выпускники учебных заведений, а множество должностей было занято лицами, по своему
уровню образования никогда бы не имевшими шансов занять их до революции.
Важнейшее значение для увеличения численности образованного слоя имел, конечно, рост численности студентов, форсирование которого
стало первостепенной заботой советского властей. В начале 1918 г. имелось всего 60 тыс. студентов вузов, к осени 1919 - 117 тыс. (по
другим сведениям - 221, 3 тыс.). В 1920 г. число студентов вузов и техникумов составляло 317 тыс. чел. (в т.ч. вузов 207 тыс.), в
1921 г. студентов вузов - 224 тыс., в 1922 - 213, в 1923 - 205, в 1924 - 165, в 1925 - 162, в 1926 - 160 или 163 тыс. (36) После
некоторых колебаний в середине 20-х годов число студентов росло огромными темпами. По десятилетиям (данные по годам см. табл. 9-10)
прием, выпуск и число студентов (тыс. чел.) выглядели так:
ГодПриемв т.ч. вузыВыпускв т.ч. вузыЧисленностьв т.ч. вузы
1920 34,044,020,0317,0207,0
1930503,0144,2105,343,9874,7287,9
1940646,4263,5362,9126,11786,5811,7
1950775,4349,1490,6176,92545,01247,4
19601362,6593,3826,8343,34455,62396,1
19702249,9911,51664,1630,88968,64580,6
19802508,91051,92092,0817,39846,95235,2
19902396,41040,51967,9756,09258,45161,6

За 1918-1921 гг. вузы выпустили 1,6 тыс. инженеров, несколько тысяч учителей, за это же время военно-учебными заведениями было
подготовлено около 40 тыс. командиров (37). В 1921-1928 гг. вузы выпускали ежегодно около 20 тыс. чел., средние специальные учебные
заведения - около 24 тыс. чел., подготовив около 150 тыс. специалистов с высшим и около 200 тыс. со средним специальным образованием
(38). До 1933 г. вузы выпустили 510 тыс. специалистов, техникумы - 489 тыс. В целом за довоенный период было подготовлено 1208,2
тыс. чел. с высшим и 1790,3 тыс. чел. со средним специальным образованием, за войну - 302 и 539,8, а за послевоенный период до 1970
г. - 7624,8 и 12432,6 тыс. чел. соответственно (см. табл. 11) (39) Среднегодовое увеличение (%) приема в вузы и техникумы составило
(40):
1955-19601960-19651965-19701970-19751977-1978
6,36,152,31,60,9

При этом если в 1940 г. на дневные отделения принималось 73,26% студентов, то в 1965 г. - менее 50, в 1970 - почти 60, а в 1976-1978
гг. стабильно около 63% (в абсолютных цифрах см. табл. 12) (41). На начало 1980/81 учебного года на дневном отделении училось 56,9%
всех студентов против 54,1% в 1975/76 г. Увеличение удельного веса дневных отделений означало дополнительный рост выпуска
специалистов, так как из вечерников заканчивало в срок только 40% студентов, а среди заочников - 32,6%, отсев составлял 29,4 и 39,0%
соответственно (42).
К началу 80-х годов раздувание образовательной сферы достигло уже такой степени, что уперлось в некоторые естественные ограничители.
При обсуждении планов приема на 1981-1985 гг. отмечалась "сложная демографическая ситуация" и связанный с ней "ряд негативных
последствий". Руководители образовательной системы выделяли, в частности, такие: 1) заметное сокращение прироста трудоспособного
населения сокращает возможности роста приема в вузы на дневное отделения, а в известной степени и без отрыва от производства; 2)
несмотря на всеобщее среднее образование, уменьшается численность выпускников 10-х классов; 3) рост ПТУ ведет к дальнейшему
уменьшению выпускников 10-х классов. "Размеры подготовки рабочих и специалистов с высшим образованием зависят от соотношения в
распределении трудовых ресурсов молодежи. Так, значительное увеличение подготовки специалистов могло бы привести к нехватке
квалифицированных рабочих" (43). Нетрудно заметить, что основным принципом оставалось все-таки всемерное увеличение числа студентов,
и, хотя диспропорция между реальной потребностью в специалистах и рабочих давно уже была очевидной, рост приема в вузы и техникумы
продолжался до самого конца существования СССР.
В годы 10-й пятилетки прием планировался в размерах, близких к 1975 г., но в действительности был значительно выше. Против плана в
5076,3 тыс. чел. в 1976-1980 гг. было принято 5125,1, причем отмечалась, что "такая точность достигнута впервые" (за эти годы было
открыто 32 новых вуза, в т.ч. 5 университетов). Для следующей пятилетки в основу количественных показателей подготовки специалистов
с высшим образованием было положено указание (44) о сохранении общего ежегодного приема на уровне 1981 г. Поэтому в пятилетнем плане
на все годы предусматривался одинаковый показатель приема - 1052,7 тыс. чел. (или на 0,4% больше, чем в 1980 г.), причем для приема
на дневные отделения для 1982-1983 гг. предусматривался уровень 1981 г., а на 1984-1985 гг. - с сокращением на 32 тыс. с
соответственным увеличением приема на вечерние и заочные (45). В 1983/84 учебном году на дневном отделении вузов училось 56,3%
студентов (на вечернем - 12,1 и на заочном - 31,6) (46), в средних специальных учебных заведениях - 63% (47). В 1984/85 учебном году
процент студентов дневного отделения вузов увеличился до 63,4 (48). К 1990 г. планировалось общее увеличение контингента студентов
на 20-40% (49).
Однако численность всего социального слоя лиц умственного труда росла еще быстрее численности студентов и была гораздо значительнее,
чем число выпускников учебных заведений, поскольку для советского строя всегда было характерно (особенно в довоенный период) так
называемое "выдвиженчество" - массовое назначение на должности для исполнения интеллигентских функций людей, не получивших
соответствующего образования. Основные показатели этого роста по десятилетиям приведены ниже (более подробные сведения см. табл. 13,
14, 15, 16, 17) (50).
ГодВсего специалистов (тыс. чел. на конец года)В т.ч. с высшим образованием (тыc. чел.)Всего лиц умственного труда (млн. чел)Доля во
всем населении (%)
1928521,0233,02,75,2
19402401,2909,010,116,5
19503254,01442,811,4-
19608783,73545,215,818,1
197016840,76852,625,322,1
198028611,612073,233,625,1
198936484,020614,536,729,3

Основной скачок численности образованного слоя пришелся на 30-е годы, когда темпы роста за десятилетие составили около 300%, а по
лицам с высшим и средним специальным образованием - 360%. Второй "всплеск" роста пришелся на 50-60-е годы, когда по отдельным
категориям он составил до 100% за десятилетие. Оба скачка, как будет показано ниже, были вызваны идеолого-политическими
обстоятельствами.
Хотя в советской статистике сведения об удельном весе интеллектуального слоя в населении страны не всегда сопоставимы и приводятся
не за все годы, общую картину можно представить по табл. 18. (51) Лиц умственного труда или "служащих" в анкетном смысле принято
было подразделять на собственно служащих и специалистов (в т.ч. с высшим и средним специальным образованием и состоящих на
соответствующих должностях "практиков"). Соотношение между этими группами, постоянно менявшееся в пользу последних, отражено в
таблицах 19, 20, 21, 22, 23. (52) При этом общее число лиц с высшим и средним специальным образованием было еще несколько больше,
поскольку ежегодные данные относятся к "занятым в народном хозяйстве", а не ко всем, имеющим таковое. Например, в 1939 г. высшее
образование имели 1177 тыс. чел., а работали только 909 тыс., в 1959 г. - соответственно 3778 и 3235,7; из имеющих среднее
специальное образование 7870 тыс. чел. работали тогда 4781,1 тыс. чел. В 1962 г. работало примерно на 1 млн. чел. меньше, чем
имеющие высшее образование 4717 тыс. чел. и чуть ли не на 3 млн. чел. меньше, чем имеющие среднее специальное 9207 тыс. чел. (53) В
1986 г. из более 45 млн. специалистов с высшим и средним специальным образованием в составе занятого населения числилось около 36
млн. (54)
Особенно быстро росла численность специалистов производственных отраслей. Число их (в тыс. чел.) показано ниже.
19201940196019701980
ИТР промышленности45,7614,13091,36824,012644,9
Специалисты сельского хозяйства19,6158,3598,11005,01557,0

В 1928 г. на 1000 рабочих приходилось 23 ИТР, в 1934 - 71. За 30 лет (1950-1980 гг.) численность инженеров выросла более чем в 12
раз (рост числа и доля инженеров среди других специалистов показаны в табл. 24), тогда как численность врачей возросла за то же
время в 3,7 раза, а учителей - в 1,6 раза (см. табл. 25-26) (55).
Гипертрофированный рост численности не обошел и наиболее элитарную сферу умственного труда - науку. Ученых "производили" в массовом
порядке точно так же, как и специалистов других сфер, даже еще быстрее. Число аспирантов за 20-е годы увеличилось десятикратно, за
30-е годы - более чем на 460%. Только за 1931-1934 гг. было выпущено 6,6 тыс. аспирантов (см. табл. 27). Соответственно росло и
число научных работников (см. табл. 28-29). По десятилетиям (тыс. чел.) рост показан ниже.
193019401950196019701980
Аспиранты3,016,919,436,899,096,8
Научные работники30,498,3162,5354,2927,71376,3

Достигнув огромной цифры свыше 1 млн. чел., число научных работников увеличивалось главным образом благодаря созданию новых
учреждений. Число крупных научных учреждений (считая и вузы) выросло с 2,3 тыс. в 1940 до 6,2 тыс. в 1975 г., после некоторого
укрупнения их, в 80-х годах их число превышало 5 тыс. (см. табл. 191), а с учетом мелких заводских подразделений достигало десятков
тысяч (56). Излишество это бросалось в глаза уже в начале 80-х годов, высказывалась, в частности, мысль, что если экстраполировать
современные темпы роста научных работников, то уже к началу ХХI в. количество научных работников превысит население земного шара. Но
вместо сокращения численности научных работников выдвигались планы противоположного характера, в частности, о продлении их срока
деятельности (57).
Уже в 30-х годах довольно быстро росло число лиц, имеющих ученые степени и звания (58). После войны обладатели ученых степеней стали
составлять значительный процент научных работников, особенно в учреждениях АН (см. табл. 37-38) (59). С конца 50-х годов доля их
стала снижаться в результате массового рекрутирования в науку кого попало и отчасти из-за стремления экономить на зарплате ученым,
несколько замедлило поначалу рост защит и введение нового порядка защиты диссертаций в 1972 г. Но к концу 70-х доля обладателей
степеней снова выросла, например, в 1976 г. в СОАН доктора наук составляли 6,4%, кандидаты 48,6, научные работники без степени -
45,5% (60). (см. также табл. 188) (61). Всего за 50 лет (к 24.06.1983 г.) ВАК аттестовала 56 тыс. докторов, около 600 тыс.
кандидатов и 300 тыс. профессоров, доцентов и старших научных сотрудников (62). С 1977 г. наметился рост защиты диссертаций,
связанный с увеличением общей численности научных работников, но процент обладателей степеней среди всех их массы менялся
незначительно (63). В 1989 г. число ежегодно утверждаемых степеней достигло около 4,2 тыс. докторских и 29,5 кандидатских (64). Для
60-70-х годов были характерны две тенденции: во-первых, рост доли научных работников, обучавшихся в аспирантуре при вузах, но
работающих в НИИ, во-вторых, уменьшение удельного веса аспирантов очной аспирантуры (65). Абсолютное число аспирантов, достигнув
апогея в 1970 г., стало медленно снижаться. Большинство научных сотрудников НИИ не обучалось в аспирантуре, но среди имеющих ученую
степень аспирантуру окончили свыше половины, причем показатель этот не одинаков по отраслям наук. В АН СССР за 1965-1989 гг.
защитилось 16093 соискателя и 16762 аспиранта (66) (см. также табл. 43) (67). Для аспирантуры, впрочем, была характерна довольно
низкая эффективность (особенно в АН СССР): лишь около 10% аспирантов представляли диссертации в положенный срок, а до половины вовсе
их не представляли (68).
В конце 20-х годов 29,6% среди научных работников составляли гуманитарии (12 специальностей), 21,1 - медики, 11,1 - биологи, 10,7 -
техники, 7,0 - химики, 6,6 - физики, 5,5 - специалисты сельскохозяйственных наук, 3,6 - геологи, 3,2 - математики, 1,6 - военные
(см. также табл. 30) (69). Впоследствии структура научных кадров претерпела существенные изменения в пользу увеличения доли
прикладных наук и особенно технических (70), так как политика властей была направлена главным образом на получение немедленных
практических результатов, следствием чего стали известные лозунги за связь науки с "жизнью", "производством" и т.п. На партийных
съездах вплоть до самого последнего времени говорилось о необходимости "решительного поворота к практике", ибо "схоластическое
теоретизирование может лишь тормозить наше движение вперед" (имелся в виду курс в сфере естественных наук; гуманитарные науки при
господстве марксизма почти ничего, кроме "схоластического теоретезирования" представлять и не могли). Отраслевая структура научных
кадров представлена в табл. 31, 32, 33, 34, 35, 36, 44, 189. (71)
В довоенный период наука была сосредоточена в основном в вузах. В 1928 г. вузах работало 58,9%, в НИИ - 28,6, в
административно-хозяйственных и лечебных учреждениях - 7,2, в культурно-просветительских - 5,3%. Со временем все большая доля
научных работников стала приходиться на НИИ - от менее трети до войны до более половины в 60-80-е годы (см. табл. 190) (72). Как и
до революции подавляющее большинство ученых работало в Москве и Ленинграде (в 1951-1955 гг. 41,4% докторов наук приходилось на
Москву, 16,0 на Ленинград и еще 12,4 - на остальные города Европейской части СССР) (73). В 1977/78 г. в вузах работала треть всех
научных работников - более 400 тыс. (74) При сравнительно небольшом увеличении в перспективе численности преподавателей вузов
удельный вес докторов намечалось тогда довести до 7-8%, кандидатов - до 50-55%. Для должностной структуры научных работников была
характерна (особено в отраслевых НИИ) высокая доля руководителей, часто превышающая доля старших научных сотрудников (75) (см. также
табл. 39, 40, 41, 42) (76). Средний возраст научных работников в 1976 г. по данным СОАН составил 38 лет, средний возраст всех
научных работников СССР в 80-е годы составил 42 года, кандидатов наук - 47 и докторов - 59 лет против 38, 43 и 56 в 70-е. Средний
возраст академиков в 70-80-е годы составлял 69 лет, членов-корреспондентов - 63; возраст претендентов в член-корры в середине 80-х
составлял 54-55 лет (см. также табл. 45) (77).
Практически для всех социально-профессиональных групп образованного слоя была характерна такая степень количественного роста,
которая лишала их профессию прежнего ореола избранности и делала излишним опасения по поводу возможности замены при необходимости
сколь угодно значительной их части. В 70-80-х годах все основные черты советского интеллектуального слоя, сложившиеся с 20-х годов,
получили дальнейшее развитие. Продолжавшееся безмерное разбухание интеллектуального слоя (к концу 80-х годов насчитывалось 37 млн.
специалистов, в т.ч. 16 млн. с высшим образованием) привело к тому, что при значительно более низком социокультурном и техническом
уровне СССР по сравнению с развитыми европейскими странами, он находился на первом месте в мире по количеству врачей, инженеров,
научных работников и т.д. не только в абсолютном исчислении, но и на душу населения, одновременно держа первенство по мизерности их
оплаты - как по абсолютным показателям, так и относительно средней зарплаты по стране. При этом выпуск из высших и средних
специальных учебных заведений превысил 2,1 млн. человек (наивысший показатель - 2118,5 тыс. отмечен в 1981г.), общее число учащихся
этих заведений приблизилось к 10 млн.(1980 г. - 9846,9 тыс.).
Важным обстоятельством бытия интеллектуального слоя стала его бюрократизация. С исчезновением настоящей бюрократии (сравнительно
небольшого слоя чиновников, юридически оформленного, с конкретной и четкой иерархией, чинами и т.д.) произошла тотальная
бюрократизация всего общества и в первую очередь его образованного слоя, в котором хотя никто не имел гражданских чинов, но
практически каждый являлся чиновником в смысле принадлежности к системе общественных отношений, где все замкнуто на государство и
любая сфера деятельности есть по сути государственная служба, поскольку других работодателей не имеется. Если до революции на
государственной службе состояло менее четверти всех представителей интеллектуального слоя, то после нее - подавляющее большинство, а
к концу 20-х годов (с ликвидацией НЭПа) - до 100%.
Тотальный контроль социалистического государства над всеми сферами жизни привел к невиданному разрастанию и собственно
административно-управленческого слоя. Уже в конце 1919 г., несмотря на потери во время мировой и гражданской войн, эмиграцию и
отпадение от России огромных территорий с многомиллионным населением, только в 33 губерниях Европейской России насчитывалось 1880
тыс. средних и 480 тыс. высших государственных служащих (вместо 576 тыс. до революции). Упадок экономики вызвал в 1918-1920 гг.
сокращение административного аппарата на 20-50% (78), однако вскоре она вновь выросла.. Перепись 1923 г. зафиксировала только в
городах, без сельской местности, 1836 тыс. служащих.
Если до 1917 г. в России на 167 млн. населения приходилось менее 0,6 млн. государственных служащих, а в Германии на 67,8 млн.
населения - 1,5 млн., то уже через 10 лет Германия по количеству их "на душу населения" осталась далеко позади: к этому времени там
в управлении было занято 20 чел. на 1000 населения, а в СССР - 33. Таким образом, занимая по этому показателю до революции последнее
место среди европейских стран, после нее наша страна уверено вышла на первое. Показательно, что уже в 1923-1924 гг. в
государственном аппарате насчитывалось свыше 2000 наименований должностей вместо 600 до революции. С 1923 по 1924 гг.
государственный аппарат был сокращен на 28,5%, затем последовали и еще попытки в этом направлении (79). Однако, несмотря на
сокращения, общая численность служащих государственного аппарата продолжала год от года увеличиваться и выросла с 1925 по 1928 гг. с
1854,6 до 2230,2 тыс. чел. (см. табл. 47) (80). В ходе знаменитой "чистки" 1929-1932 гг. также проводилось сокращение персонала. К
середине 1931 г. через нее прошло 1,6 млн. служащих, из них около 10% было "вычищено" (РСФСР - 10,7%, Украина - 11,6, Белоруссия -
16,5, УзССР - 6,1, ТССР - 13,8%). Некоторые учреждения были сокращены очень сильно, например, Центросоюз с 4236 до 2150 чел. - на
50% (81).
Проблема "сокращения государственного аппарата" постоянно поднималась в советское время, но ни разу даже не приблизилась к решению,
потому что в социалистическом государстве она не решаема в принципе. Наиболее шумные кампании под лозунгами типа "Из канцелярии - к
станку!" имели место в конце 50-х - начале 60-х годов. Планы простирались до того, чтобы переучивать служащих в рабочих и направлять
их в отдаленные районы. Но и роспуск ряда министерств, перекройка органов управления и другие меры принесли смехотворные результаты.
В 1960 г. по сравнению с 1958 численность государственного аппарата сократилась на 6-7%, но уже в 1963 г. - восстановилась, а со
следующие года стала уверенно расти, увеличившись в 1968 г. на целую треть (см. табл. 48). И в дальнейшем после каждого "сокращения"
численность государственного аппарата только еще больше возрастала. При этом наиболее квалифицированная часть специалистов
концентрировалась обычно в аппарате (см. табл. 49) (82), а не на производстве. Выпускники вузов также стремились любой ценой
избежать предприятий (83). Советский строй был немыслим без бюрократизации, это та основа, без которого он не мог существовать, даже
если бы примитивизм и ограниченность его политического руководства на всех уровнях не заставляли искать в ней спасения (84).

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:13:40

Глава 2. Ликвидация старого и подход к созданию нового образованного слоя. (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-2gl.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 2.
Ликвидация старого и подход к созданию нового
образованного слоя.



Социальный слой носителей российской культуры и государственности был уничтожен вместе с культурой и государственностью исторической
России в результате большевистского переворота. В течение полутора десятилетий после установления коммунистического режима было в
основном покончено с его остатками и одновременно шел процесс создания "новой интеллигенции", обеспечивший то положение и состояние
интеллектуального слоя в стране, которое он занимает и в настоящее время. Такое развитие событий было предопределено как характером
российского образованного сословия, так и положениями коммунистической доктрины касательно идеального общественного устройства и
места в нем слоя лиц умственного труда.
Большевистскую революцию российский образованный слой встретил, естественно, резко враждебно. Более того, он был единственным, кто
оказал ей сразу же активное вооруженное сопротивление - еще в то время, (осень 1917 - зима 1918 гг.), когда крестьянство и даже
казачество оставались пассивны. Хотя в сопротивлении непосредственно участвовала лишь небольшая часть этого слоя (большинство и его
представителей оказались не на высоте, проявив крайнее недомыслие, нерешительность и трусость), но среди тех, кто оказывал
сопротивление установлению большевистской диктатуры в стране, представители образованного сословия составляли до 80-90%. Именно
такой состав имела на первых порах Добровольческая армия и аналогичные ей формирования на других фронтах (из 3683 участников
"Ледяного похода" более 3 тыс. были офицерами, юнкерами, студентами, гимназистами и т.п.; на Востоке осенью 1918 г. из 5261 штыков
Среднесибирского корпуса 2929 были офицерами и т.д.).Следует иметь в виду, что к 1917 г. почти все лица "призывного" возраста,
имеющие образование, были офицерами. Руководители белых армий именно на этот контингент и рассчитывали. М.В.Алексеев, говоря о
необходимости создания новой русской армии, писал, что "офицеры, студенты, интеллигенция должны составить контингент". Я.А.Слащев,
вспоминая о первых днях Добровольческой армии и призыве ее вождей, собравшись на Дону, продолжить борьбу против немцев и
большевиков, писал: "Но пошли ли массы на эту борьбу? Нет. В Новочеркасск собралась только группа интеллигенции в две тысячи
человек, а народные массы остались глухи к их призыву" (16).
Большевики, со своей стороны, вполне отдавали себе отчет в том, что их реальными противниками в гражданской войне были не мифические
"капиталисты и помещики", а интеллигенция - в погонах и без оных. По свидетельству А.В.Луначарского, "кучку праведников (имеются в
виду революционеры) вся остальная интеллигенции рассматривала как величайших изменников знамени интеллигенции. Это привело к тому,
что русская интеллигенции оказалась на стороне врагов революции и рабочего класса... Революция тоже определила свое отношении к
интеллигенции. Поскольку дело дошло до гражданской войны, нужно воевать. Это совершенно ясно: ни один настоящий революционер не
скажет интеллигенту так - я позволю тебе стрелять в меня; я же в тебя стрелять не буду". Один из высших руководителей ВЧК - М.Лацис
(Судрабс), характеризовал своих противников более конкретно: "Юнкера, офицеры старого времени, учителя, студенчество и вся учащаяся
молодежь...они-то и составляли боевые соединения наших противников, из нее-то и состояли белогвардейские полки. Действительно, на
Восточном фронте белая гвардия состояла из учащейся молодежи, офицеров, учительства, лиц свободных профессий и прочих
мелкобуржуазных элементов" (17). М.Н.Покровский также отмечал, что в белой армии "лилась кровь именно мелкого
интеллигента-прапорщика" (18).
Вследствие этого красный террор был направлен именно против интеллектуального слоя. Его представители составляли огромное
большинство расстрелянных, не говоря уже о ставших жертвами толпы. В рекомендациях органам ЧК прямо указывалось на необходимость
руководствоваться при вынесении приговора профессией и образованием попавших им в руки лиц: "Не ищите в деле обвинительных улик;
восстал ли он против Совета с оружием или на словах. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он
происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы и должны разрешить судьбу обвиняемого". В приказе
ВЧК "Об учете специалистов и лиц, могущих являться заложниками" Дзержинский подчеркивал, что заложниками должны браться лица, "кем
они (белогвардейцы) дорожат", и уточнялось: "Выдающиеся работники, ученые, родственники находящихся при власти у них лиц. Из этой
среды и следует забирать заложников. Второй вопрос - это спецы. Наши спецы - люди буржуазного круга и уклада мысли. Лиц подобной
категории мы по обыкновению подвергаем аресту как заложников или помещаем в концентрационные лагеря на общественные работы". В
инструкциях местным органам советской власти по взятию заложников для расстрела также указывался круг соответствующих профессий
будущих жертв. Все это тогда ничуть не скрывалось, и большевистские вожди смысл и цели террора видели в подавлении именно
интеллигенции (как писал Троцкий: "Террор как демонстрация силы и воли рабочего класса получит свое историческое оправдание именно в
том факте, что пролетариату удалось сломить политическую волю интеллигенции" (19)).
В результате потерь образованного слоя от террора, а также голода и эпидемий, явившихся непосредственным следствием революции, и
гибели его представителей в боях гражданской войны, его численность сократилась на несколько сот тысяч чел. Весьма показательно, что
за годы гражданской войны население столиц (где было сосредоточено от четверти до трети всего образованного слоя) сократилось:
Москвы в 2, а Петрограда даже в 3 раза. В эмиграции, по минимальным подсчетам, оказалось 1,5 - 2 млн. чел., из которых к
образованному слою принадлежало не менее трети, наконец, десятки тысяч представителей этого слоя (не учитываемые в числе эмигрантов)
остались на отпавших от страны территориях (в Прибалтике, Польше, Финляндии, западной части Украины и Белоруссии). Страна не только
лишилась большей части своего интеллектуального потенциала, но старый образованный слой вовсе перестал существовать как социальной
общность и культурная сила. Гибель старого российского образованного слоя составляет, впрочем, предмет отдельного исследования,
поэтому здесь подробно не рассматривается.
Участь оставшихся в стране представителей интеллектуального слоя, естественно, была трагичной. В отношении его остатков проводилась
целенаправленная репрессивная политика. Как писал один из идеологов нового строя: "Крупная буржуазия убежала, или спряталась, или
была сметена, а представительствовавшая ее и сохранившая идейную верность старому строю интеллигенции осталась. И ей пришлось, - по
большей части вполне заслуженно, - изведать участь побежденного" (20). Другой злорадно замечал: "Интеллигенция испугалась - за себя.
Буржуазия даст ей жизненные удобства и привилегии, народ же не признает ее духовное первенство и сравняет во всех правах с собой"
(21). В начале 1923 г. Луначарский отмечал, что интеллигенция "в большей своей части все еще находится на различных ступенях
враждебности к нам". Для отношении к интеллигенции весьма характерно, например, такое высказывание (статья называлась "Рабочий
должен создать красную интеллигенцию"): "Разве мы спокойны, когда наших детей учат господа от кокарды?...Разве не внутренние
чехословаки - инженеры, администраторы - пособляют голоду?...Очень жаль, что мы еще нуждаемся во вчерашних людях: надо поскорее, где
можно, избавиться от их фарисейской помощи" (22).
Остатки старого интеллектуального слоя не могли проявлять открытой враждебности, их основной идеологией стало "сменовеховство", с
одной стороны обеспечивавшее им относительную безопасность, а с другой - дававшее моральное оправдание работе на большевиков, в
котором они нуждались чрезвычайно остро. В результате неофициальной беседы в 1922 г. в Москве с 230 инженерами (в т.ч. 45 бывших
владельцев, директоров и т.п.) были получены следующие данные: 46 выразили безразличие к Советской власти, 28 - сочувствие, 12 -
враждебность, а 110 оказались "сменовеховцами" (23).
Старая интеллигенции рассматривалась как некий тип вредных животных, подлежащих уничтожению, и все помыслы строителей нового
общества были направлены к тому, чтобы истребить ее если не физически, как в 1917-1922 гг., то как социальной слой. Одним из главных
идеологов этого процесса выступал тесть Бухарина Ю.Ларин. В практическом плане наряду с задачей как можно быстрее заменить
представителей "старой интеллигенции" в сфере их профессионального труда "советской интеллигенцией", ставилась задача лишить их
вообще возможности заниматься умственным трудом. Что же касается судьбы, уготованной старой интеллигенции, то считалось, что для
"среднеинтеллигентских слоев, какие будут постепенно вытесняться из привычного для них положения... лучшим выходом будет либо
земледельческая колонизация, либо переучивание для физической работы в промышленности. Прошло время, когда почетным был труд
"белоручки", когда "выйти в люди" означало стать интеллигентом, доктором, чиновником. Теперь идут условия, когда и материально
молодняк прежней буржуазно-ориентированной интеллигенции будет счастлив, если ему удастся физическим рабочим войти в промышленное
заведение. Это будет заодно означать для него теперь и в общественном отношении действительно "выход в люди", снимающий клеймо
прошлого и включающий окончательно в рамки советского строя".
Предлагалось также упразднение вовсе некоторых видов деятельности, которыми могли заниматься лишь преимущественно старые
специалисты. "Какими же средствами, в каком духе должно пойти изменение нашего аппарата, чтобы сделать ненужной изрядную долю тех
функций, какие выполняются сейчас представителями типа средней интеллигенции ?... Приведем несколько примеров из жизни, не стесняясь
примитивно-варварским способом расправиться с священнейшими заветами прошлого", - писал один из идеологов коммунистического режима.
Например, "при условии твердого обеспечения классового состава суда - предоставить суду судить по своему рабочему сознанию без
всяких подробных уголовных кодексов", так как "суд рабочей совести не уступает суду по уголовному кодексу", а "весь избыток
законности и формалистики, вся надобность в старой интеллигенции для того, чтобы справиться с ними, отпадает". Затем предлагалось
отменить прописку, паспорта и регистрацию брака, чтобы оставить без работы нашедших себе занятие в этой сфере образованных людей
старой формации, но главное - под лозунгом "Советский строй требует простоты" отменить вообще все то, чем не могли бы в должной мере
овладеть рабочие и крестьяне.
Прежде всего это касалось образования, систему которого требовалось предельно упростить. Историю, например, преподавать "большим
мазком" - от каменного века к современности: "Юлий Цезарь, крестовые походы и Наполеон окажутся за пределами обязательного изучения.
Поставить дело так - значит вместе с тем создать широкую возможность для приспособления к выполнению этой функции (в данном случае
преподавания истории в средней школе) социально-близких нам элементов (в данном случае низовой интеллигенции, которой все равно
приходится знакомиться и с "первобытной культурой", и с историей современности, - начиная с политграмоты, - но которую не переделать
в среднеинтеллигентское жречество, монопольно обладающее знаниями о Ромуле и Реме, Людовике ХIV, Лютере и Вашингтоне)". (Как
известно, это и было осуществлено - историю до конца 30-х годов вообще запрещалось преподавать.) Поскольку "многоязычие неизбежно
будет доступно лишь избранному меньшинству", преподавание языков предлагалось отменить ради "освобождения от части тех элементов
среднепреподавательского мира, какие обычно к низовой интеллигенции не относятся (иностранные языки довольно часто преподаются как
раз обломками прежних господствующих классов)" и перейти на эсперанто.
Очень важное значение придавалось недопущению проникновения в "новую интеллигенцию" детей интеллигенции дореволюционной - с тем,
чтобы интеллектуальный слой не мог не только самовоспроизводиться, но и исчез бы совершенно в самое ближайшее время. "В инженеры, в
командиры промышленности наш строй (то есть существующая у нас диктатура пролетариата) может открыть дорогу только рабочим и
рабочему молодняку. Точно так и городская школа II ступени, подготавливающая среднюю интеллигенцию, еще ряд лет будет доступна
только для рабочего населения. Кроме являющихся пионерами, при том наиболее даровитых детей нерабочего происхождения вряд ли кто
сможет попадать в течение ряда лет в школу II ступени - и для нашего периода это правильно. Судьба прежней интеллигенции и ее
молодняка отличается, следовательно, тем, что в дальнейшем нельзя ожидать увеличения применения в государственном аппарате именно
этого людского материала. Он будет частью замещен новым, частью делаться просто ненужным, и таким образом даже естественная убыль
этого слоя (интеллигенции) не сможет вызвать замещение его в тех же размерах из своей среды" (24).
Отнесение представителей интеллектуального слоя к "буржуазии" при всей формальной нелепости такой идентификации (свыше 90% его жило
только на жалованье) на самом деле было в понятиях того времени совершенно оправданным. Для большевистской пропаганды и практики
"буржуазия" обозначала совокупность их идейных и политических противников, некоторую общность, альтернативную "рабочим и крестьянам"
, и, поскольку и в культурном, и в политическом отношении российский образованный слой (крайне незначительную часть которого
составляла и собственно буржуазия) именно в этой роли и выступал, то называть не принадлежащих к большевистской партии
интеллектуалов "буржуазией" было вполне естественным. Поэтому известное предпочтение, оказывавшееся большевиками уголовным элементам
не должно вызывать удивления, с классовой точки зрения они действительно были "своими", хотя и "оступившимися". Помещенные на самый
низ социальной лестницы, представители образованного слоя были дискриминированы и в сфере юридической практики. В приказе ВЧК
8.01.1921 г. Дзержинский подчеркивал, что лозунгом органов ВЧК должно быть : "Тюрьма для буржуазии, товарищеское воздействие для
рабочих и крестьян". Чрезвычайным комиссиям предлагалось: "Сугубое внимание обратить на дела подследственных рабочих и крестьян,
рассматривая последних не как наших классовых врагов, а как совершивших проступки в силу социальных условий переходного периода от
капитализма к социализму. В целях оттенения отличия рабочих и крестьян от враждебной нам по классу буржуазии - в отношении последней
репрессии усилить: а) освобождать на поруки лиц буржуазного класса лишь в крайних случаях; б) досрочного освобождения к буржуазии не
применять. Создать для буржуазии особые концентрационные лагеря". В докладной записке в ЦКК РКП(б) об основных принципах карательной
политики 17.02.1924 г. он напоминал, что в отношении этих лиц "наказание не имеет в виду воспитание преступника, а ограждение от
него республики и классовое терроризирование общественного мнения классовых врагов трудящихся".
Новый образованный слой с самого начала создавался на принципах, во многом противоположных дореволюционным. Но самое существенное
то, что он, исходя из социологических концепций новых правителей, должен был иметь как бы "временный" характер. Как известно, один
из краеугольных постулатов марксизма заключается в построении в будущем "бесклассового" общества. Интеллектуальный слой, и без того
плохо вписывающийся своим существованием в марксистские схемы "классового общества", как бы постоянно "путался под ногами" у
теоретиков марксизма.
Согласно воззрениям строителей нового общества, в будущем особый образованный слой вообще не должен был существовать. "Социализм
есть нормальное общество, единственно здоровое... можно было бы сказать, что в нормальном обществе разновидность -"интеллигент"
исчезнет... В законченном социалистическом обществе интеллигенции не будет... В будущем вся масса превратится в интеллигенцию, и это
будет смерть для теперешней интеллигенции, но смерть чрезвычайно радостная, ибо она будет означать конечную победу пролетариата...
тогда будет создано бесклассовое общество, тогда будет достигнуто моральное равенство всего человечества, и тогда интеллигенция
будет не нужна". Итак, интеллигенция должна была исчезнуть как особый слой с превращением всех людей в интеллигентов. Вот почему
"стирание граней между физическим и умственным трудом" было одной из основных целей всякого приходившего к власти коммунистического
режима (как предельно доступно выразился корейский коммунистический лидер Ким Ир Сен, "чтобы уничтожить интеллигенцию, надо
превратить всех людей в интеллигентов"). Классический опыт в этом отношении был приобретен в нашей стране. Вся история "советской
интеллигенции" проходила именно под этим лозунгом, и все социальные процессы, связанные так или иначе с политикой в области
образование, рассматривались сквозь призму задачи "становления социальной однородности советского общества".
Впрочем, надо заметить, что наиболее дальновидные теоретики опасались, что и "новая" интеллигенция тоже может со временем
"интеллигентизироваться", проявляя тенденцию к превращению в социальный слой с соответствующей идеологией. Луначарский, в частности,
писал: "Мы будем создавать новую интеллигенцию. Она заменит старую, но не получится ли пропасть между этой интеллигенцией и
рабочими?... И может случиться так, что интеллигенция усвоит психологию спеца... Такой отход... будет иметь место для отдельных
индивидов, и, вероятно, он будет иметь место не как отход от коммунизма и революции, а как своеобразное толкование их. Эта публика
будет стремиться обезопасить себя от влияния якобы устарелой, догматической, ортодоксальной части коммунистов, будет говорить, что
жизнь требует нового подхода..." (25). Прогнозы эти, надо сказать, оправдались в гораздо большей мере, чем думал автор. Коммунистов
и в этом случае подвел "человеческий фактор", который они всегда склонны были недооценивать: присущее обладателям сколько-нибудь
развитого интеллекта стремление обосабливаться, тем более стимулированное массовым производством квазиинтеллектуалов, абсолютно
лишних в экономике, но выполняющих заветную социальную функцию размывания интеллектуального слоя и достижений социальной
однородности.
Понятно, что интеллектуальный слой, создаваемый исходя из подобных задач, должен был как бы отрицать собственную сущность - сущность
элитарного слоя, каковым он является в нормальном обществе. С другой стороны, практические задачи государственного выживания до
известной степени препятствовали полной реализации теоретических посылок коммунистической идеологии, поскольку требовали наличия
хотя бы минимального числа отвечающих своему прямому назначению интеллектуалов, без которых не может существовать никакое
государство. Под знаком противоестественного сочетания этих двух взаимоисключающих тенденций и проходило становление образованного
слоя в советский период.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:12:36

Глава 1. Интеллектуальный слой дореволюционной России. (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-1gl.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ГЛАВА 1.
Интеллектуальный слой дореволюционной России.



На состоянии и основных чертах "образованного сословия" исторической России необходимо остановиться хотя бы кратко - для того, чтобы
оценить как характер изменений советского периода, так и ту реальность, с которой большевикам пришлось иметь дело при проведении
своих планов в отношении социальной структуры общества.
Интеллектуальный слой дореволюционной России был сравнительно немногочисленным. По данным переписи 1897 г. (единственные данные
единовременного учета) он насчитывал примерно 870 тыс. чел (2,7%) самодеятельного населения, в т.ч.: ученых и литераторов - 3296,
художников, музыкантов, актеров - 18254, учителей и начальников учебных заведений - 79482, учителей ремесел и искусств - 7,9 тыс.,
частных преподавателей - 68173, гувернеров - 11 тыс., врачей и начальников лечебных учреждений (в т.ч. военных и зубных) - 18802,
фельдшеров, фармацевтов, акушеров - 49460, ветеринаров - 2902, инженеров - 4010, офицеров, топографов и военных чиновников - 52471,
чиновников гражданских ведомств -151345, адвокатов, нотариусов и их служащих - 12473, служащих железных дорог и пароходных обществ -
23184, почтово-телеграфных служащих - 12827, служащих частных промышленных и сельскохозяйственных предприятий 204623. К этому числу
следует прибавить образованную часть купечества и промышленных кругов, духовенство, неслужащих дворян, отставников и пенсионеров, а
также студентов и учащихся средних учебных заведений (1).
Сведения о численности интеллектуального слоя в последние годы перед революцией противоречивы, но позволяют составить общую картину.
Лиц с высшим образованием насчитывалось в 1913-1914 гг. 112-136 тыс. чел., число специалистов с высшим и средним специальным
образованием в 1913 г. определяется в 190 тыс. (1 на 837 работающих) (2). По отдельным категориям сведения следующие:
Ученые и преподаватели вузов. Научных работников (в 300 научных организациях и обществах) насчитывалось в 1914 г. 10,2 тыс. чел., по
другим оценкам, научных работников до революции было 11, 6 тыс. чел. (3) Учебный персонал вузов на 1912 г. исчислялся в 6830 чел.,
на 1914 г. - 6658 (4), на 1916 г. - 6655 при 135842 студентах (см. табл. 1) (5).
Деятели литературы и искусства. Литераторов к 1910 г. насчитывалось около 2500, к 1909 г. имелось также около 10 тыс. переводчиков.
Перед революцией имелось не менее 1,5 - 2 тыс. дипломированных художников (в т.ч. архитекторов); членов РТО к 1917 г. насчитывалось
до 6 тыс.
Учителя. По данным однодневной переписи 18.01.1911 г. насчитывалось 153360 учителей начальных школ; в 1913 г. учителей и работников
среднетехнических учебных заведений - свыше 106 тыс. чел.; преподавателей средних учебных заведений в 1914 г. было свыше 34 тыс.
чел. (20956 в гимназиях, прогимназиях и реальных училищах, 3085 в коммерческих училищах, 3185 в частных учебных заведений, 4700
преподавателей "других предметов" в средних школах министерства просвещения и коммерческих училищах, 1300 в духовных семинариях и
1100 в педагогических учебных заведениях).
Медики. В 1911 г. врачей насчитывалось 21747, фельдшеров - 27173, акушерок - 14361, в 1912 г., по другим данным, было 28,5 тыс.
фельдшеров (в т.ч. 5,8 тыс. женщин) и до 14, 2 тыс. акушерок. В 1914 г. врачей было 18320 плюс около 4000 по земству (на 1.01 всего
23143)."Российский медицинский список" 1914 г. включал более 42700 человек (в т.ч. 28240 лекарей и докторов медицины, 3120
женщин-врачей, 5330 провизоров и 112 магистров фармации, 5800 зубных врачей).
Инженеры. Всех ИТР (включая мастеров и их помощников) в 1913 г. насчитывалось 46502 чел, в т.ч. 7880 инженеров с высшим
образованием. Значительное число лиц с инженерным образование состояло на государственной службе: в МПС в 1915 г. таких
насчитывалось 2800, горных инженеров в 1913 г. было 1115 (в т.ч. 180 в "генеральских" чинах).
Почтово-телеграфных служащих в 1911 г. насчитывалось 39713 чел.
Специалисты сельского хозяйства. В 1913 г. агрономов насчитывалось 9112 (в т.ч. 1978 с высшим и 1976 со средним образованием), из
которых 2954 состояли на государственной службе. Ветеринаров в 1912 г. (по отчету министерства просвещения) насчитывалось 7200 (3400
ветеринарных врачей и 3800 ветеринарных фельдшеров); "Российский медицинский список" 1914 г. содержит 5200 ветеринарных врачей.
Адвокатов в 1916 г. насчитывалось 11,8 тыс. чел. (6 тыс. присяжных поверенных и 5,8 тыс. их помощников) (6).
Военные. К концу 1912 г. в российской армии служило 48615 офицеров и 11237 военных чиновников (в т.ч. 3708 медиков), в начале 1914
г. - 42-43 тыс. офицеров, кроме того, имелось 1645 офицеров Отдельного корпуса пограничной стражи и 997 офицеров Отдельного корпуса
жандармов. Во флоте к 1913 г. насчитывалось 1970 строевых офицеров, 550 инженер-механиков, 230 врачей (7).
Духовенство. На 1902 г. белого духовенства насчитывалось более 105 тыс. чел.; к 1917 г. имелось 111 тыс. приходских священников и 92
тыс. монашествующего духовенства, не считая духовенства иных конфессий (8).
Общая численность образованного слоя определяется к 1913 г. числом около 3 млн. (2,2% населения) (9). Среди лиц интеллектуальных
профессий насчитывалось до 300 тыс. разного рода учителей и преподавателей, до 50 тыс. ИТР (в т.ч. около 10 тыс. инженеров), 80-90
тыс. медиков (в т.ч. до 25 тыс. врачей), около 20 тыс. ученых и преподавателей вузов, 60 тыс. кадровых офицеров и военных
чиновников, 200 тыс. духовенства. Наиболее значительная часть его была занята в управлении частным сектором экономики.
Вопреки распространенным представлениям, часть интеллектуального слоя, занятая в сфере непосредственного
государственно-административного управления, была крайне незначительна. Хотя в России значительная часть преподавателей, врачей,
инженеров и других представителей массовых профессиональных групп этого слоя находилась на государственной службе и входила, таким
образом, в состав чиновничества, общее число российских чиновников было довольно невелико, особенно при сопоставлении с другими
странами. На рубеже XVII-XVIII вв. всех "приказных людей" в России насчитывалось около 4,7 тыс. чел., тогда как в Англии в начале
XVIII в. при вчетверо меньшем населении - 10 тыс. В середине XVIII в. всех ранговых гражданских чиновников в России насчитывалось
всего 2051 (с канцеляристами 5379). В 1796 г. ранговых чиновников было 15,5 тыс., в 1804 - 13,2 тыс., в 1847 - 61548, в 1857 - 86066
(плюс 32073 канцеляриста), в 1897 - 101513, в начале ХХ в. - 161 тыс. (с канцеляристами 385 тыс.). К 1917 г. всех государственных
служащих насчитывалось 576 тыс. чел. Между тем, во Франции уже в середине XIX в. их было 0,5 млн., в Англии к 1914 г. (при
втрое-вчетверо меньшем населении) - 779 тыс., в США в 1900 г. (при в 1,5 раза меньшем населении) - 1275 тыс., наконец, в Германии в
1918 г. (при в 2,5 раза меньшем населении) - 1,5 млн. (10) С учетом численности населения, в России "на душу населения" приходилось
в 5-8 раз меньше чиновников, чем в любой европейской стране.
Качественный уровень этого слоя был, в общем, весьма высок, ибо система образования, сложившаяся в России к тому времени, в тех ее
звеньях, которые непосредственно пополняли своими выпускниками наиболее квалифицированную часть интеллектуального слоя (гимназии и
вузы), находилась на уровне лучших европейских образцов, а во многом и превосходила их. Дореволюционные русские инженеры, в
частности, превосходили своих зарубежных коллег именно по уровню общей культуры, ибо в то время в России на это обращали серьезное
внимание, не рассматривая инженерную специальность как узкое "ремесло".
Важной особенностью интеллектуального слоя старой России был его "дворянский" характер. В силу преимущественно выслуженного
характера российского высшего сословия (с начала XVIII в. получение дворянства не было связано с земельными пожалованиями) оно в
России в большей степени, чем в другим странах, совпадало с образованным слоем (и далеко не только потому что поместное дворянство
было самой образованной частью общества, и лица, профессионально занимающиеся умственным трудом, происходили поначалу главным
образом из этой среды). Фактически в России интеллектуальный слой и был дворянством, т.е. образовывал в основном высшее сословие.
Дело здесь в характере самого российского дворянства после петровских реформ, в особенностях его формирования. С начала XVIII в. (в
XVIII-XIX вв. возникло до 80-90% всех дворянских родов) считалось, что дворянство как высшее сословие должно объединять лиц,
проявивших себя на разных поприщах и доказавших свои отличные от основной массы дарования и способности (каковые они призваны
передать и своим потомкам). До 1845 г. потомственное дворянство приобреталось с первым же офицерским чином на военной службе и с
чином коллежского асессора (8 класс) на гражданской (чины 14-9 классов давали личное дворянство), а также с награждением любым
орденом. При этом образовательный уровень являлся в силу связанных с ним льгот решающим фактором карьеры. Так что почти каждый
образованный человек любого происхождения становился сначала личным, а затем и потомственным дворянином, и сословные права
дворянства фактически были в России принадлежностью всего интеллектуального слоя.
Этот слой, таким образом, будучи самым разным по происхождению, был до середины XIX в. целиком дворянским по сословной
принадлежности. В дальнейшем, поскольку сеть учебных заведений и число интеллигентских должностей быстро увеличивались, то
дворянство по-прежнему в огромной степени продолжало пополняться этим путем, хотя после повышения требований для получения
дворянства (с 1845 г. потомственное дворянство приобреталось на военной службе с чином 8 класса (майор), а на гражданской - 5-го
(статский советник), личное - военными чинами 14-9 классов и гражданскими чинами 9-6 классов; с 1856 г. класс чинов, приносящих
потомственное дворянство, был поднят до 6-го (полковник) на военной службе и до 4-го (действительный статский советник) на
гражданской) некоторая часть интеллектуального слоя оставалась за рамками высшего сословия. Учитывая, что на рубеже XIX-ХХ вв. весь
образованный слой составлял 2-3% населения, а дворяне (в т.ч. и личные) - 1,5%, большинство его членов официально относились к
высшему сословию (среди тех его представителей, которые состояли на государственной службе - 73%).
В силу вышеназванных обстоятельств общественный статус и престиж интеллектуального слоя были исключительно высоки. Пожалуй, ни в
одной европейской стране принадлежность к числу лиц умственного труда (особенно это существенно для их низших слоев) не доставляла
индивиду столь высокого и столь отличного от основной массы населения общественного положения. Хотя с середины XIX в. дворянский
статус перестал играть сколько-нибудь существенную роль в жизни человека, психологически принадлежность к высшему сословию
способствовала духовной независимости интеллектуала, осознанию самоценности своей личности. Представления недавних времен, когда
образованный человек отождествлялся с дворянином, как бы накладывали отпечаток "благородства" на всю сферу умственного труда.
Вступая в ряды "образованного сословия", человек недворянского происхождения, даже если он не получал официально прав дворянства (к
началу ХХ в. превратившихся в чисто престижные), не мог не ощущать себя принадлежащим к "обществу", "вышедшим в люди". И имел к тому
все основания, ибо как бы ни была велика разница между университетским профессором и сельским учителем, преуспевающим столичным
адвокатом и скромным провинциальным секретарем, свитским генералом и бедным армейским офицером - все они вместе взятые принадлежали
к слою, составлявшему 2-3% населения. Совершенно закономерно, что любой представитель этого слоя воспринимался в народе как "барин",
что отражало разницу между ним и подавляющим большинством населения страны.
Принцип комплектования российского интеллектуального элитного слоя соединял лучшие элементы европейской и восточной традиций,
сочетая принципы наследственного привилегированного статуса образованного сословия и вхождения в его состав по основаниям личных
способностей и достоинств. Наряду с тем, что абсолютное большинство членов интеллектуального слоя России вошли в него путем
собственных заслуг, их дети практически всегда наследовали статус своих родителей, оставаясь в составе этого слоя.
Состав российского интеллектуального слоя по социальному происхождению его членов характеризовался тем, что к началу ХХ в. 50-60% их
были выходцами из той же образованной среды, но при этом, хотя, как уже говорилось, от 2/3 до 3/4 их сами относились к
потомственному или личному дворянству, родители большинства из них этого статуса не имели. Среди находившихся на государственной
службе дворян по происхождению было 30,7%, среди офицеров - 51,2%, среди учащихся гимназий и реальных училищ - 25,6%, среди
студентов - 22,8% (1897 г.) (11). Ко времени революции - еще меньше - менее 10% (данные за 1906-1915 гг. см. табл. 2) (12).
Отдельные низшие группы образованного слоя (см., например, данные о происхождении школьных учителей в 1911 г. - табл. 3) (13) могли
существенно отличаться в сторону "демократичности" своего состава (14). Таким образом, интеллектуальный слой в значительной степени
самовоспроизводился, сохраняя культурные традиции своей среды. При этом влияние этой среды на попавших в нее "неофитов" было
настолько сильно, что уже в первом поколении, как правило, нивелировало культурные различия между ними и "наследственными" членами
образованного слоя.
Материальное обеспечение интеллектуального слоя в целом было достаточно удовлетворительным. Во всяком случае оно соответствовало
тому месту в социальной иерархии, которое он занимал. Правда, связь "образованного сословия" с собственностью была незначительной,
огромное большинство его членов не имело ни земельной, ни какой-либо иной недвижимой собственности. В начале ХХ в. даже среди той
его части, которая занимала самое высокое положение на государственной службе (чины 1-4 классов), не имело собственности более 60%,
среди офицеров не владели собственностью более 95%. Зато жалованье и доходы лиц умственного труда от своей профессиональной
деятельности были довольно высоки, в несколько раз превышая доходы работников физического труда. По основным профессиональным
группам имеются следующие данные:
Инженеры. В МПС начальники линий получали 12 - 15 тыс. р. в год, начальники служб - 5,4 - 8 , начальники телеграфа - 3,3 - 4,8 тыс.
В горном ведомстве начальники получали 4 - 8 тыс., средние чины - 1,4 - 2,8 тыс. В частном секторе заработки могли сильно
колебаться. Например, из инженер-механиков, выпускников Киевского политехнического института 31,5% получали 1-2 тыс. р. в год,
25,2% - 2-3 тыс., 27,9% - свыше 3 тыс.
Медики. Земские врачи получали 1200-1500 р. в год, фельдшера - от 500-600 до 200-300, фармацевты - в среднем 667,2 (92, 5% их
получали менее 1200 р. в год).
Учителя. Преподаватели средней школы с высшим образованием зарабатывали от 900 до 2500 р. (со стажем в 20 лет), без высшего
образования - 750-1550. Пенсии их (после 20 лет стажа) составляли 1800 и 1100 р. соответственно. Учителя городских начальных школ
получали в среднем (1911 г.) 528 р. (женщины - 447), сельских - 343 и 340 соответственно. В 1913 г. 70,9% из них получали в год
свыше 200 р. Есть также данные о заработках народных учителей 180-300, 250-300, а иногда даже 48-60 р. в год.
Журналисты провинциальной прессы зарабатывали, как правило, 600-1200 р. в год, но четверть из них получали доход свыше 1200 р., а
небольшая часть (1/6) - менее 360 р. Заработки столичных литераторов и журналистов, сотрудников ведущих газет, были намного больше.
Военные. Оклады младших офицеров составляли 660-1260 р. в год, старших - 1740-3900, генералов - до 7800. Кроме того, выплачивались
квартирные деньги: 70-250, 150-600 и 300-2000 р. соответственно.
Художники. Руководители мастерских Академии художеств имели оклады в 2400 р. в год, профессора - 2000, преподаватели - 400-2800. В
провинциальных училищах преподаватели искусств получали 1200 р. и казенную квартиру, в прочих учреждениях живописцы и архитекторы
получали от 500 до 1600 р. Известные же художники зарабатывали до 12 тыс. р. и более.
Актеры. На провинциальной сцене актеры получали, как правило, 1200-1800 р. в год, что превышало актерские оклады в государственных
театрах. Минимальным окладом на казенной сцене считался оклад 600 р. При этом оклады наиболее видных актеров императорских театров
достигали 12 тыс. р.
Адвокаты имели годовой доход 1-2 тыс. р. (7, 9%), 2-10 тыс. (84, 7%) и даже 10-50 тыс. (7, 4%). Профессора вузов получали не менее
2000 р. в год, в среднем 3-5 тыс., иногда до 12 тыс. (15)
В целом же в 1913 г. при среднем заработке рабочего 258 р. в год заработок лиц интеллектуальных профессий составлял 1058 р.
(технического персонала - 1462 р.). Лишь некоторые низшие категории этого слоя: учителя сельских начальных школ, фельдшера и т.п. -
имели заработки, сопоставимые с основной массой населения. При выслуге установленного срока службы пенсия назначалась в размере
полного оклада жалованья. Так что благосостояние среднего представителя образованного слоя в полной мере позволяло ему поддерживать
престиж своей профессии и отвечало представлениям о роли этого слоя в обществе.

---

От	Георгий
К	Георгий (10.09.2004 00:09:20)
Дата	10.09.2004 00:11:45

Предисловие (*+)

---

http://www.samisdat.com/5/55/554-pred.htm

СЕРГЕЙ ВОЛКОВ. ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЙ СЛОЙ В СОВЕТСКОМ ОБЩЕСТВЕ


ПРЕДИСЛОВИЕ



Лицом всякого общества, творцом и выразителем его достижений, определяющим конкурентоспособность данного общества и его вклад в
мировую цивилизацию является слой, представляющий совокупность лиц, обладающих сравнительно более высоким, чем рядовые члены
общества, уровнем информированности (образования) и осуществляющих функции руководства, духовно-культового обслуживания и
научно-технологического развития. Качественные характеристики такого слоя во многом обусловливают судьбу страны, ложные ориентиры и
представления в этом отношении чреваты самыми тяжелыми последствиями для страны, ибо для исправления положения обычно требуются, как
минимум, десятилетия. Блестящий расцвет русской науки и культуры в ХIХ веке был обеспечен людьми, объективно выдвинутыми теми
принципами комплектования и существования элитного слоя, которые были заложены три столетия назад, тогда как удручающая серость
последних десятилетий связана с целенаправленным принижением культуроносного слоя и фактическим его уничтожением - путем
формирования такого его состава, который не способен выполнять свойственные этому слою функции.
Хотя трансформацию интеллектуального слоя при советском режиме в СССР можно рассматривать и как частный случай такой трансформации в
массовом обществе вообще, советский опыт все-таки уникален. Прежде всего потому, что уникален сам тоталитарно-идеократический режим,
сознательно ставящий одной из основных целей своего развития принципиальную ликвидацию интеллектуального слоя как социального и
культурного явления. Соответственно и результаты, достигнутые на этом пути (пусть задача и не была выполнена в полной мере),
обеспечили такой состав и качество интеллектуального слоя, которые заметно отличали советский вариант от иных, современных ему. Вот
почему обращение к истории интеллектуального слоя в советское время представляет определенный интерес.
В традиционном обществе этот элитный по самой своей природе слой довольно четко отграничен от массы населения рядом
формально-статусных показателей. В массовых обществах последнего столетия границы его размываются, однако он обычно продолжает
пониматься как слой образованных людей, интеллектуалов. В советское время слой лиц умственного труда принято было именовать (в т.ч.
и в официальных изданиях) также интеллигенцией, что входило в противоречие с известным с XIX в. определением последней как
специфической общности, не только не совпадающей с кругом образованных людей, носителей отечественной культуры, но в известном
смысле противостоящей ему. В настоящей книге, основанной преимущественно на советских статистических материалах, не представлялось
возможным в полной мере абстрагироваться от этого термина, но следует иметь в виду, что во всех случаях, когда ниже речь идет об
"интеллигенции", имеется в виду совокупность лиц умственного труда в СССР. Конечно, выражение "интеллектуальный слой" также может
показаться не совсем уместным, поскольку звучит излишне комплиментарно по отношению к абсолютному большинству советской
интеллигенции, но речь, в конце-концов, идет не более чем о функциональной роли социального слоя. Строго говоря, ниже будут
рассмотрены численность, удельный вес в населении, происхождение, благосостояние и социальный статус в СССР "образованного
сословия" - совокупности лиц, которые, во всяком случае, по формальным показателям, выполняли эту роль в стране.
При всем разнообразии набора профессиональных групп, составляющих такой слой в том или ином обществе, положение его в социальной
структуре подчиняется некоторым общим закономерностям. Прежде всего, высота статуса и степень материального благосостояния всякого
элитного слоя обратно пропорциональна численности этого слоя и его доле в населении. Рост численности социальных групп, входящих
традиционно в состав элитного слоя данного общества, всегда приводит к падению престижа этих групп, и средний уровень материальной
обеспеченности большинства их членов также обычно понижается, подобно тому, как обесценивается значение, например, званий, наград и
т.п. по мере увеличения числа их обладателей.
Вследствие этого доля элитных слоев в обществе более или менее константна и, как правило, не превышает 10%, а чаще составляет еще
меньшую величину - 2-3%. Это обстоятельство обусловлено как биологически (лишь ограниченное число особей в популяции обладает
определенным набором качеств, позволяющих им выполнять соответствующие функции), так и тем, что доля материальных благ,
перераспределяемых для обеспечения их существования, также не беспредельна.
Селекция элитного слоя обычно сочетает принцип самовоспроизводства и постоянный приток новых членов по принципу личных заслуг и
дарований, хотя в разных обществах тот или иной принцип может преобладать в зависимости от идеологических установок. При этом важным
показателем качественности этого слоя является способность его полностью абсорбировать своих новых сочленов уже в первом поколении.
При засорении интеллектуального слоя слишком большим числом лиц, не отвечающих по своему уровню задаче поддержания культурной
традиции, он неизбежно деградирует и лишается в общественном сознании прежнего престижа, объективная "ценность" его среднего
представителя понижается и возможности материального обеспечения сужаются.
В силу названных обстоятельств набор социальных групп, входящих в состав элитного слоя со временем может меняться. Определяющим
является не абсолютный уровень информированности, а положение данной группы по этому показателю относительно других социальных
групп, относительно среднего уровня данного общества. Поэтому, кстати, и сама по себе численность и доля в населении той или иной
социальной группы, претендующей на вхождение в элитный слой, косвенно может свидетельствовать о своей к нему принадлежности (или
непринадлежности). Доля лиц, чей образовательный уровень существенно отличается от общего, довольно постоянна и не превышает
нескольких процентов, причем не зависит от "абсолютных" показателей. Понятия "среднего", "высшего" и т.д. образования вообще весьма
относительны и в плане социальной значимости сами по себе ничего не говорят: при введении, допустим, "всеобщего высшего образования"
, реальным высшим образованием будет аспирантура, если всех пропускать через аспирантуру, то "интеллигентами с высшим образованием"
можно будет считать обладателей докторских степеней и т.д.
Важна прежде всего степень отличия уровня информированности "образованного сословия" от такового основной массы населения. До
революции, скажем, уровень общей культуры выпускника гимназии или реального училища сразу резко выделял его из массы населения (и
принципиальной разницы в этом отношении между ним и выпускником вуза не было), в советское же время такое отличие обеспечивали лишь
несколько лучших вузов или аспирантура (не говоря уже о том, что прежняя "средняя" гимназия и по абсолютному уровню гуманитарной
культуры давала несравненно больше, чем "высший" советский институт).
Поэтому естественно, что по мере увеличения в обществе численности социальных групп, члены которых в силу функциональной
предназначенности получали какое-либо образование, те группы, для которых уровень необходимой информированности был наименьшим,
постепенно выпадали из элитного слоя и сливались с основной массой населения. Так, если в свое время, допустим, мелкие канцелярские
служащие, писаря и т.п. ,чьи занятия были привилегированны и чья численность ничтожна относительно всего населения, входили в этот
слой, то в ситуации, когда т.н. "белые воротнички" стали составлять до четверти населения, лишь высшие их группы могут быть к нему
отнесены. По той же причине рядовой выпускник советского вуза занимает в статусном плане такое же, если не более низкое место в
обществе, как не имеющий даже первого классного чина канцелярист в дореволюционной России.
Настоящая работа ограничивается рассмотрением фактического состояния советского интеллектуального слоя и не касается взглядов его
представителей. Можно лишь заметить, что в последнее десятилетие, с ослаблением официального идеологического пресса, в печати
получили весьма широкое распространение дискуссии "об интеллигенции", отмечены попытки представителей интеллектуального слоя
высказываться от его лица, сформулировать его корпоративные ценности и интересы, одновременно велись и разговоры о "возрождении
России", возвращении к ее культуре (что объективно немыслимо без воссоздания соответствующего интеллектуального слоя). При этом
обращает на себя внимание, что, хотя понимание связи будущего России с восстановлением качества "сословия интеллектуалов" в ряде
случаев и имеет место, над тем, насколько это вообще достижимо, есть ли хотя бы дрожжи, на которых могла бы возродиться прежняя
культура, задумываются мало, потому что коренное отличие создавшего ее слоя от современного советского в полной мере не осознается.
Тяжело дается и преодоление современным интеллектуалом сознания своей социальной неполноценности. Основой идеологии всякого
тоталитарного режима является общеобязательный культ "простого человека" (именно это роднит казалось бы совершенно разные по
устремлениям тоталитарные идеологии), и после десятилетий обработки в соответствующем духе, "работник умственного труда" до сих пор
не осмеливается подняться до осознания противоестественности навязанных ему постулатов.
Главное же состоит в отсутствии преемственности между образованным слоем исторической России и современным, а именно социальная
самоидентификация пишущих накладывает сильнейший отпечаток на освещение проблем бытия интеллектуального слоя. Старый интеллектуал
(вне зависимости от его политических взглядов) и советский - совершенно разные люди. В дореволюционной России представитель
образованного слоя рассматривался "простым человеком" ("мужиком") как "барин" - будь то сельский учитель или губернатор.
Интеллектуал же, созданный советским строем, есть по своей психологии и самоидентификации, в подавляющем большинстве, именно "мужик"
. Но если прежний "мужик", при всей неприязни к "барину", испытывал к дореволюционному интеллектуалу традиционное уважение
(прекрасно отдавая себе отчет в существующей между ними разнице), то советский интеллигент такого уважения не испытывает, считая
себя не менее "культурным" (да еще, пожалуй, - более, ибо советская культура, по его разумению, "выше" и "прогрессивнее") и своего
сущностного отличия от него даже и не осознает, так как критерии этого отличия ему не ведомы.
Вот почему, даже несмотря на моду на дореволюционную Россию, ее образованному сословию не повезло на симпатии современных авторов.
Неприязнь к нему просматривается очень четко в писаниях самых разных по взглядам авторов. Созданная им культура абсолютному
большинству представителей советской интеллигенции чужда. Эта культура, неотделимая от своих создателей, все-таки аристократична.
Аристократизм вообще есть основа всякой высокой культуры. Нет его - нет и подлинной культуры. (Вот почему, кстати, народы, по
какой-либо причине оказавшиеся лишенными или никогда не имевшие собственной "узаконенной" элиты - дворянства и т.п., не создали, по
существу, ничего достойного мирового уровня, во всяком случае, их вклад в этом отношении несопоставим с вкладом народов, таковую
имевшими.) В нормальных условиях нация неизбежно выделяет свою аристократию, потому что сама сущность высоких проявлений культуры
глубоко аристократична: лишь немногие способны делать что-то такое, чего не может делать большинство (будь то сфера искусства, науки
или государственного управления). Не обязательно все такие люди должны принадлежать к аристократии по происхождению, но само наличие
аристократической среды, соответствующих идеалов и представлений в обществе для стимуляции успехов в этих видах деятельности
абсолютно необходимо. Общественная поляризация рождает высокую культуру, усредненность, эгалитаризм - только серость. Та российская
культура, о которой идет речь, создавалась именно на разности потенциалов (за что ее так не любят разного рода "друзья народа").
Характерно, что одно из наиболее распространенных обвинений Петру Великому - то, что он-де вырыл пропасть между высшим сословием и
"народом", - формально вполне вздорное (ибо как раз при нем была открыты широкие возможности попасть в это сословие выходцам из
"народа", тогда как прежде сословные перегородки были почти непроницаемы), имеет в виду на самом деле эту разность.
Хотя культура образованного слоя дореволюционной России давно перестала быть господствующей, подспудное чувство неполноценности по
отношению к ней порождает у члена современного "образованного сословия" даже иногда плохо осознаваемую враждебность. Лиц,
сознательно ориентирующихся на старую культуру, среди нынешних интеллигентов относительно немного: такая ориентация не связана
жестко с происхождением (создающим для нее только дополнительный стимул), а зависит в основном от предпочтений, выработавшихся в
ходе саморазвития, а именно условия становления личности интеллектуала в советский период менее всего располагали к выбору в пользу
этой культуры. Вот почему не приходится удивляться тому, что, даже пытаясь отстаивать свои корпоративные интересы, современный
интелектуал менее всего склонен апеллировать к социальному статусу своих дореволюционных предшествеников. Поскольку же опыт
"массового общества" не оставляет интеллектуалу никакой опоры, то разговоры о "приниженном положении интеллигенции" производят
довольно жалкое впечатление. Но для того, что бы столь резко изменить статус и самосознание образованного слоя потребавалось
приложить немалые усилия, опыт которых представляет несомненный интерес.

---