|
От
|
Георгий
|
|
К
|
Администрация (И.Т.)
|
|
Дата
|
26.05.2004 22:06:42
|
|
Рубрики
|
Тексты;
|
"Советская власть не позволяла применять официальную классовую теорию к собственному обществу" (*+)
http://archipelag.ru/text/n78.htm
Кто поможет работающим бедным?
Вадим Радаев
Российские экономические реформы 90-х начались с либерализации цен, поставившей в центр внимания проблему жесткости бюджетных
ограничений. В середине десятилетия с развертыванием процессов массовой приватизации фокус реформаторских усилий и
хозяйственно-политической борьбы переместился на вопрос "Кому будет принадлежать собственность?". Между тем за фасадом финансовой
стабилизации и конвертации собственности происходят более фундаментальные изменения, связанные с коренным пересмотром обязательств
российского государства по отношению к своему населению. Речь идет о заключении нового "социального контракта" и переходе от
патерналистских форм ответственности по государственным обязательствам к субсидиарным.
За годы советской власти нас приучили не только к бесплатным образованию и здравоохранению (оставим в стороне вопрос об их
качестве). Мы привыкли и к гарантированному праву на труд и его оплату. Теперь эта гарантия изъята, и на наших глазах сформировались
социально уязвимые группы, которые в дореформенное время отсутствовали, по крайней мере, в нынешних масштабах. В их числе и так
называемые новые бедные[i] .
Среди тех, кто оказался за чертой бедности, наше внимание чаще всего приковывают безработные, составляющие около 10 проц.
экономически активного населения. Живо обсуждаются и проблемы вынужденных мигрантов, беженцев, особенно когда речь заходит о
"горячих точках". На фоне их крайне тяжелого положения несколько в тени остается другая категория новых бедных. У них есть и жилье,
и работа, причем полноправная штатная работа, но они либо вовсе не получают заработной платы, либо получают ее с большими
задержками, либо, наконец, их зарплата так мала, что ее не хватает на сколько-нибудь приличное существование. Число такого рода
работников - величина неустойчивая, она колеблется в зависимости от динамики неплатежей и задержек заработной платы. Но масштабы
явления значительны, и в отдельные периоды доля этой категории неимущих может превышать половину общего числа бедных[ii] . В отличие
от стран Центральной и Восточной Европы задержки заработной платы в России приобрели длительный и устойчивый характер, превратившись
в самоподдерживающийся процесс, в своего рода социальную норму[iii] . Это позволяет говорить о формировании новой специфической
социальной группы - работающих бедных.
Я уже довольно подробно описывал данную группу, пытаясь ответить на вопросы, что они потеряли, почему не уходят с
предприятий-неплательщиков, что предпринимают для преодоления возникших трудностей и на что рассчитывают в ближайшей перспективе[iv]
. На сей раз сосредоточусь на отношениях этой группы работников с государством.
Оговорюсь, что речь пойдет не только о бюджетниках, по отношению к которым у государства есть прямые обязательства. Меня интересуют
и работающие бедные, которые трудятся на негосударственных предприятиях. Формально последние должны сами отвечать за свою судьбу и
положение работников[v] . И по инерции предъявлять претензии государству, казалось бы, неуместно. Но, замечу, многие из этих
предприятий не просто созданы государством - они изначально выстроены в таком режиме, что существовать без государственной поддержки
не могут. Возможности же конверсии производства не беспредельны. Поэтому судьба людей, оказавшихся в результате структурных ломок за
чертой бедности, остается делом не только "освобожденных" предприятий, но и государства. Как же складывается его отношение к этой
категории людей и чего те ждут от него?
Источники данных
Чтобы понять, как живут работающие бедные и как справляются с возникшими трудностями, было предпринято исследование в четырех
городах России: Москве, Нижнем Новгороде, Екатеринбурге и Краснодаре. Оно охватывало три маргинальные группы - безработных с
относительно длительным стажем, вынужденных мигрантов и работающих бедных. Последние и станут объектом анализа в этой статье[vi] .
В поисках работающих бедных были отобраны предприятия военно-промышленного комплекса и научные учреждения, сильно пострадавшие от
перемен. Это две классические сферы занятости, где прежде работники чувствовали себя неплохо. Работа была квалифицированной,
творческой, престижной. Во многих местах платили солидные по тем временам деньги. Затем ситуация изменилась самым драматическим
образом: материальные позиции плачевны, да и престиж работы резко упал.
Итак, наша исследовательская группа отбирала респондентов, работающих на оборонных предприятиях и в научных учреждениях
(академических и прикладных), где перед опросом заработную плату задерживали в течение трех и более месяцев или же она не позволяла
обеспечить привычные жизненные стандарты. Респонденты должны были проработать на предприятии достаточно долго, чтобы пережить
перелом и ухудшение ситуации. Среди респондентов соотношение рабочих и специалистов составляло на промышленных предприятиях 1:1, в
научных учреждениях - 1:5. Добавлю, что для анкетирования и интервью мы отбирали тех, кто относил себя к бедным и малообеспеченным
слоям по стандартной шкале ВЦИОМа и, следовательно, испытывал явные материальные затруднения.
Во время полевых исследований было проведено три специальных опроса:
первая серия фокусированных интервью (32 респондента);
анкетный опрос (268 респондентов);
вторая серия фокусированных интервью (38 респондентов).
Интервью мы брали в конце 1998 года и затем ровно через год - в конце 1999-го. Причем основную часть респондентов опрашивали
повторно, что позволяло выяснить, насколько изменилась ситуация за год. Анкетный опрос проводили в мае-июне 1999 года, между двумя
сериями интервью.
Несколько слов о структуре выборки в стандартизованном опросе. После чистки и выбраковки в анализе использованы данные 258 анкет.
Две трети респондентов работают в промышленности, одна треть - в науке. 29 проц. выборки составили рабочие, 60 - специалисты и
служащие, а оставшиеся 11 проц. - руководители разного уровня (в основном начальники отделов и лабораторий). У всех стаж работы на
данном месте не менее двух лет, но, как правило, более десяти. Мужчины составили 42, а женщины - 58 проц. обследованной группы. У
более чем двух третей опрошенных - полные семьи. Половина - старше 45 лет, что в принципе отражает сложившуюся ситуацию: молодые за
последние годы из этих сфер активно уходили. Уровень образования довольно высок: дипломы о высшем образовании имеют 47 процентов.
Подобная же структура выборки в целом соблюдалась и в двух сериях качественных интервью (подробнее см. таблицы 4-7 в приложении).
Как произошло ухудшение
После периода относительного благополучия люди, оставаясь на тех же рабочих местах, обнаружили, что оказались на обочине жизни. Как
это произошло? На большинстве предприятий трудности начались после 1992 года - где-то чуть раньше, где-то позже. Сначала инфляция
съела часть замороженных доходов. Потом начали задерживать заработную плату.
В трех четвертях случаев ухудшение происходило плавно: все начиналось с перебоев при получении заказов, доходя порой до отключения
телефонов и отопления на предприятии. Более половины работников утверждают, что видели нависшую угрозу, но надеялись: как-нибудь
обойдется. К сожалению, ошиблись. Постепенно их переводили на трех- или четырехдневную рабочую неделю (почти в половине случаев). На
работу они продолжают ходить относительно регулярно, но трудовая дисциплина, естественно, ослабевает. Начальники понимают, что не
могут требовать как прежде. Условия труда постепенно ухудшаются, но интересы трудящихся блюсти некому - роль профсоюзных комитетов
сошла на нет, к ним обращаются все реже. Вот как описывает этот процесс в своем интервью 50-летний рабочий из Краснодара:
"Предприятие... обеспечивало 59 стран мира своими станками, которые шли на военную промышленность... Работали в три смены, люди
зарабатывали нормальные деньги - кто хорошо работал. Было уважение к человеку труда, много профсоюзы делали в политической жизни, в
профессиональной деятельности... А сейчас завод умирает".
Не исчезает и опасность административных сокращений. О них говорят более 40 проц. опрошенных (см. таблицу 1). И сегодня более трети
работников опасаются потерять свое место. Каждому пятому приходилось за последний год хотя бы раз побывать в административном
отпуске (в большинстве случаев сроком до месяца).
Таблица 1
Признаки ухудшения положения на предприятиях (в проц.)
Администрация предприятий предпочитает никого не выгонять на улицу, но и никого не удерживать. Это скорее политика тихого пассивного
выдавливания избыточной массы занятых. На прежних местах остаются две категории работников: немногие энтузиасты и те, кому некуда
уйти.
Говоря о возникших трудностях, люди прежде всего указывают на утрату средств к нормальному существованию. Практически все
респонденты (91 проц.) назвали нехватку средств острой проблемой, а более половины (57 проц.) - главной проблемой.
Бедны ли работающие бедные?
Мы назвали исследованную группу "работающими бедными". Но возникает вопрос: действительно ли они бедны? Полученных данных
достаточно, чтобы это проверить. Во-первых, можно применить абсолютную концепцию бедности и сравнить душевой доход респондентов с
уровнем прожиточного минимума в их регионе. Во-вторых, можно использовать субъективный вариант той же концепции, при котором
респонденты сами соотносят уровень своих доходов с минимальным уровнем, который позволил бы им жить нормально. В-третьих, мы
располагаем субъективными оценками изменения уровня дохода в ретроспективе, когда опрашиваемые сравнивают свое положение до
ухудшения ситуации на предприятии и в момент опроса[vii] .
Анализ, проведенный по всем выделенным параметрам, приводит к следующему выводу: четыре пятых наших респондентов действительно можно
отнести к собственно бедным, а около 20 проц. работающих бедных - нет[viii] . Уровень доходов людей, принадлежащих к этой последней
группе, выше за счет приработков или средств, получаемых другими членами семьи.
В целом с позиций абсолютной концепции бедности или относительного уровня доходов и расходов работающие бедные находятся не в худшем
положении: примерно у каждого пятого доходы выше официального прожиточного минимума. К тому же у членов данной группы есть "запас
прочности" - немалый имущественный потенциал, накопленный в более благополучные годы. Очень неплохо обстоит у них дело с бытовой
техникой. У 80 проц. семей есть полный "джентльменский набор" предметов длительного пользования (цветной телевизор, холодильник,
стиральная машина), причем у многих список этим не ограничивается. 45 проц. семей живут в приватизированных или купленных квартирах.
Душевая обеспеченность жилой площадью превышает санитарные нормы. Автомобили имеют 31 проц. семей, гаражи - 27, садово-огородные
участки или личное подсобное хозяйство - 59 процентов.
Конечно, этого имущественного запаса может не хватить надолго. С пополнением и обновлением домашнего "машинного парка" у наших
респондентов возникают явные проблемы. От сколько-нибудь дорогостоящих покупок приходится отказываться. Загородные участки есть у
многих, но строительство домов, с чем они раньше связывали немалые планы, фактически заморожено: по-прежнему пытаются сделать что-то
в этом направлении только 4 проц., что по нынешним временам ничтожно мало. Однако материально они все же вроде бы живут неплохо,
если сравнивать, скажем, с длительными безработными или вынужденными мигрантами, которых мы изучали в рамках того же проекта.
Хочу обратить внимание еще на один важный ракурс проблемы. Люди, недавно жившие вполне благополучно, потеряли не просто часть
материальных ресурсов. Многие из них (или по крайней мере часть) не в состоянии поддерживать привычный стиль жизни с
соответствующими ему стандартами потребления и досуга, присущими группам занятых с тем же уровнем образования и квалификации. И даже
если они не испытывают лишений в том, что касается удовлетворения первичных, базовых потребностей[ix], то с точки зрения социального
статуса и социальных отношений они оказываются депривированными.
Материальная основа подобной относительной депривации просматривается без труда. Так, по нашим данным, до ухудшения положения на
предприятии доход, позволяющий, по мнению респондента, жить нормально, имели 80 проц. опрошенных, сейчас - только четыре. За это
время доходы уменьшились у подавляющего большинства работающих бедных (85 процентов). Прежде сбережения имели 56 проц. респондентов,
теперь - семь. В результате многие люди оказались лишенными того, к чему привыкли за долгие годы и что считается нормальным для
людей их круга. Не исключено, что именно в резком сужении возможностей кроется самая болезненная часть проблемы.
Почему работники терпят задержки заработной платы?
Основной причиной ухудшения материального положения стали систематические задержки заработной платы. Уровень благосостояния
опрошенных напрямую связан с размером задолженности. В нашем случае с задержками столкнулись 90 проц. респондентов. К моменту опроса
они составили в среднем шесть с половиной месяцев. Примерно у 40 проц. опрошенных задолженность составляла четыре-шесть месяцев, в
каждом четвертом случае - 10-12, а кое-где еще не были погашены долги за 1996 год. Размеры задолженности в рублевом исчислении
нарастали и достигли ощутимой величины, превысив в среднем 4,5 тыс. руб. (при этом почти в половине случаев речь шла о сумме 2-6
тыс. рублей). Промышленные предприятия в нашей выборке пострадали сильнее научных учреждений. Начисленные, но не выплаченные вовремя
деньги обесценивались, умножая потери (см. табл. 2), а их выплата часто сопровождалась образованием новых задолженностей.
Таблица 2
Задержки выплат и размер задолженности по заработной плате
Посмотрим на проблему в более широком контексте. Масштабная задолженность по выплатам заработной платы появилась в России в
1993-1994 годах. Согласно данным Госкомстата, пик задолженности пришелся на 1998-й (именно тогда было начато наше исследование), а в
1999 году ее суммарный объем устойчиво снижался[x] . Для 2000-го характерна колебательная тенденция (задолженность росла по итогам
пяти месяцев из двенадцати) с общим трендом к снижению, зафиксированным и в начале 2001 года. В результате бремя задолженности стало
меньше, но проблема не исчезла.
Несколько лет эксперты живо обсуждали причины систематических задолженностей по заработной плате. Их связывали с нехваткой
ликвидности и тяжелым финансовым положением предприятий, стратегиями финансовой гибкости на рынке труда и оппортунистическим
поведением менеджеров[xi] . Но мне, как и некоторым другим авторам, интереснее всего вопрос: почему сами работники проявляли в
данном случае небывалую терпимость?
Высказывали гипотезу, что людей привязывает к неблагополучным предприятиям надежда получить долг, которую они теряют, уходя с
предприятия. Однако это объяснение подверглось решительной критике[xii] . Важнее считается тот факт, что у работников нет
сколько-нибудь широкой возможности найти новую работу[xiii] , в частности, из-за относительной замкнутости локальных рынков труда,
где стратегия неплатежей легко распространяется от предприятия к предприятию[xiv] . К тому же работники готовы заключать скрытые
контракты, по которым за согласие на задержки выплат им обещают устойчивую занятость[xv] . Данные нашего собственного исследования
представлены в таблице 3.
После смысловой группировки по степени убывания значимости причины располагаются следующим образом:
* привязанность к рабочему месту и коллективу (более половины респондентов);
* трудности с поиском лучшей работы (чуть более половины);
* надежды на улучшение и выплату задолженности (около 40 проц.);
* профессиональные и карьерные мотивы (треть работников);
* возможность иметь свободное время и приработки (четверть работников).
Таким образом, надежда на выплату долга все же играет роль, но не решающую. На первом же месте оказывается мотив, который обычная
статистика вообще не улавливает.
Таблица 3
Причины, по которым работники не уходят с предприятия
(в проц.)
Итак, у людей есть два простых выхода: уйти или отстаивать свои права. Большинство тех, кто мог уйти, это уже сделали, оставшимся
трудно найти лучшую работу. Используют ли они второй путь, то есть отстаивают ли собственные права?
Кому предъявляют счет?
Проявляют ли люди, оказавшиеся в сложной ситуации, инициативу, стремясь заставить работодателя соблюдать контрактные отношения?
Предъявляют ли требования к руководству, присоединяются ли к общественно-политическим движениям, которые требуют пересмотра
государственной политики на федеральном или региональном уровнях?
Как заметил один из наших краснодарских респондентов, прежде уже назавтра после задержки заработной платы рабочие стояли перед
дверью директорского кабинета. Сегодня так поступают редко. Согласно полученным данным, за три месяца, предшествовавших опросу,
более трети опрошенных обращались к начальству с просьбами и требованиями об улучшении условий труда и оплаты (речь идет в основном
о представителях наиболее активных средних возрастных групп). При этом одни работники предпочитали обращаться индивидуально (16
проц.), другие шли только с коллективными запросами (18 процентов)[xvi] . К индивидуальным запросам прибегают самые разные категории
работников. Коллективные же обращения встречаются среди занятых на промышленных предприятиях в два с половиной раза чаще, чем в
сфере науки. Они характернее для рабочих, предпринимающих коллективные походы к начальству вдвое чаще, чем специалисты и служащие
(последние реже обращаются и лично).
И те, и другие обращения к руководству редко дают желаемый результат. Исключения возможны для отдельных работников, у которых
"хорошие отношения с директором": тот может распорядиться выдать какую-то сумму. Иногда достигаются частичные компромиссы. Например,
один из интервьюируемых описывает случай, когда в результате заводской забастовки в Нижнем Новгороде рабочие получили часть месячной
зарплаты и проездные билеты. Но чаще всего они встречают отказ. А однажды столкнувшись с привычной отговоркой (мол, денег нет),
редко возобновляют свои попытки. Добавим, что 18 проц. респондентов за эти три месяца коллективно обращались в профсоюз (лично это
делали 3,5 проц.) - как правило, с нулевым результатом.
Переходят ли работники в таком случае к более решительным действиям? Насколько велик вообще конфликтный и протестный потенциал
подобных групп? По нашим наблюдениям, он весьма умерен. На митинги и забастовки случалось выходить 11-15 проц. опрошенных. Но
регулярно ходили на них от силы 3 проц., подавляющая же часть участвовала в подобных мероприятиях один-два раза. Чуть активнее в
этом отношении рабочие и руководители, чуть пассивнее - специалисты и служащие.
Выходить на улицы в будущем практически никто не планирует (мы специально задавали такой вопрос в анкете). Большинство не видит в
этом смысла. Один руководитель отдела в научном институте не без иронии предложил кинуть рельсы в институтский подвал и сидеть на
них - результат, по его мнению, будет тот же, что и от "рельсовой войны". Многие к тому же опасаются (трудно сказать, обоснованно
или нет), как бы за участие в подобной акции их не уволили с работы. Вообще явные проявления агрессии редки.
Сократилось и участие в общественно-политических объединениях и партиях. До ухудшения ситуации в них состояло около 40 проц.
респондентов, в момент опроса - только каждый пятый. Лишь 5 проц. опрошенных после всех пережитых трудностей сделали для себя вывод
о необходимости активнее участвовать в общественно-политической жизни, причем практически никто из них не счел это заключение
главным. Наконец, намерены в будущем принимать участие в каких-либо общественно-политических движениях только 8 проц. опрошенных,
причем определенно делать это собираются менее 2 процентов. Казалось бы, сложившаяся ситуация должна была подготовить людей к
выражению решительного протеста и политической защите собственных интересов, но институты гражданского общества в нынешнем виде их
не привлекают.
Кого же они обвиняют в неплатежах? Можно было ожидать, что прежде всего - администраторов своих же организаций. Разве это не их
ответственность? Разве невыплаты не ложатся тяжким грузом на их совесть? Тем более что персонально директора не бедствуют. По нашим
данным, руководители среднего звена тоже редко попадают в число крайне бедных по комбинированному (объективному и субъективному)
критерию. В ходе интервью работники не раз упоминали, что директора получают зарплату регулярно. "К своему руководителю
непосредственно обращался неоднократно по поводу материальной помощи... Ничего. Не ходи никуда и не проси: денег нет. Вот и все.
Хотя все юбилеи справляются регулярно, шикарно на заводе. Все знают. А простым людям - нет", - сказал, например, 60-летний
рабочий-москвич.
Работники вообще, как правило, не предъявляют претензий своим непосредственным начальникам, а перекладывают груз ответственности на
государство. Настойчивыми рассказами о бедственной ситуации России СМИ подсказали удобный ответ: "Как в стране, так и у нас".
52-летняя женщина-инженер из московского НИИ четко выразила эту позицию: "Мы же понимаем, что это не от нашего института только
зависит, а все зависит от правительства". Так уж заведено: если на вопрос нет ответа, ссылаются на внешние обстоятельства - общую
тяжелую ситуацию (73 проц. ответов) или ошибочную политику государства (85 процентов). Остальные причины не набирают и 30 процентов.
Удивительная вещь. Люди прожили десятилетия в стране победившего марксизма, который толковал историю как развертывание борьбы между
экономическими классами - теми, кто обладает и распоряжается собственностью на средства производства, и теми, кто этих возможностей
лишен. Советская власть не позволяла применять официальную классовую теорию к собственному обществу. К тому же оно было хотя и резко
стратифицированным, но фактически бесклассовым. Но вот после крушения советского режима стремительно сформировались экономические
классы. Казалось бы, под рукой - выкованное и закаленное идеологическое оружие, о существовании которого всем известно. Любой,
получивший в советское время хоть какое-то образование, не мог не знать, что, согласно "всепобеждающему учению", интересы
нанимателей и наемных работников объективно противоположны и непримиримы. По логике вещей следовало ожидать, что воспитанные в таком
духе левые интеллектуалы и лидеры общественных движений развернут гаубицу классовой борьбы против капиталистов, "олигархов", - благо
поводов к тому предостаточно. Одни систематические задержки заработной платы уже вполне достаточная причина. Но по большому счету
этого не произошло. Почему?
Одна из версий сводится к тому, что основная тяжесть неплатежей была перенесена в провинцию, в принципе менее взрывоопасную (пожар,
как правило, раздувается из столиц)[xvii] . Но, на мой взгляд, главная причина в другом. Удалось сместить ось конфликта:
противостояние "работник - работодатель" было подменено другим, где сторонами выступали предприятие (трудовой коллектив) и
государство. Даже во время забастовок острие критики бывало обращено не на руководство предприятий, а на федеральное правительство.
Экономическая основа этих обвинений довольно сомнительна, ибо, например, в период проведения нашего основного опроса (середина 1999
года) недофинансирование из бюджетов всех уровней составляло, по данным Госкомстата, менее четверти общего объема просроченной
задолженности. Основная же доля постоянно приходилась на задолженность из-за отсутствия собственных средств предприятий. В начале
2001-го доля всех бюджетов составляла лишь 18,5 проц. просроченной задолженности (в том числе федерального бюджета - менее четырех).
Конечно, бывали и исключения. Так, в сфере науки и научного обслуживания доля бюджетов всех уровней составляла 85 процентов, в то
время как в машиностроении и металлообработке - всего 10[xviii] .
Интересно, что в данном случае форма собственности может и не иметь решающего значения. То, что выглядело бы естественно на
государственных предприятиях, вполне можно в более умеренной форме перенести на коммерческий сектор. Негосударственные предприятия
умудряются не платить своим работникам, ссылаясь не только на грабительские налоги и прочие дурные деяния государства, но и на
неплатежи, высокие цены на энергоносители и общую неблагоприятную ситуацию в стране (за которую тоже ответственно государство).
Я уже писал в "Pro et Contra" о том, что при переходе к постсоветской экономике трудовой компромисс перерастает в корпоративный
альянс между нанимателем и наемными работниками, одним из важных инструментов которого становятся "серые" зарплатные схемы. Если
руководство выдает определенной категории работников более половины положенного им оклада наличными из потайного сейфа или, скажем,
выплачивает основную часть зарплаты через схемы фиктивного кредитования и страхования, чтобы не делать отчислений во внебюджетные
фонды, то, получая подобные доходы, работники оказываются в сговоре с нанимателем, участвуя в "уворовывании" у государства части
заработанных средств. В результате обе стороны становятся фактическими соучастниками нарушений и сообща противостоят государству,
чрезмерно озабоченному фискальными интересами[xix] . Однако в этом случае речь идет об относительно благополучных предприятиях,
которые так или иначе зарплату все-таки выдают. А чем объяснить солидарность работников и администрации там, где этого не делают ни
официально, ни подпольно?
Вряд ли тут дело в солидарности. Скорее в том, что работник не может отстоять условия заключенного им трудового контракта.
От кого ожидают помощи?
Если у работников не хватает сил ни на экономическую стратегию (уход с предприятия), ни на политическую (заявление протеста),
остается только один выход: вынужденная лояльность и ожидание поддержки. Где ищут помощи работающие бедные? За три месяца,
предшествовавшие опросу, 5-6 проц. опрошенных обращались с этой целью в органы государственной власти, а 8-10 - в разного рода
общественные организации. В итоге какую-то материальную помощь от государственных органов получили 0,5 проц. опрошенных, а
содействие информацией и советами - 1 процент. Примерно такой же ничтожный результат дало обращение в общественные организации:
денежную поддержку получил 1 проц. опрошенных, а информацию и полезные советы - 3. Добавлю, что обращения за помощью к собственным
предприятиям были несколько эффективнее (6 и 4 проц. респондентов соответственно).
Опросы показали, что от государства практически не ожидают поддержки. В ближайшем будущем обращаться в государственные органы
намерены лишь 12 проц. респондентов (а определенно о таком намерении говорят буквально единицы). В интервью постоянно звучала
уверенность, что государство, конечно, уже не поможет. Разве что вдруг появятся какие-то "заказчики с деньгами". Однако несмотря на
это во всех рассуждениях сохраняется некий фон - идея надежды на государство все еще жива. Люди знают, что государство не помогает,
но считают, что оно обязано помогать. Одна наша респондентка (женщина, 50 лет, заводская служащая, Москва) так сформулировала эту
точку зрения: "Государство должно все-таки не дать угаснуть нашей фирме... помочь должно, ну чуть-чуть".
В связи с этим возникает вопрос о том, как респонденты вообще воспринимают государство. Понять это довольно трудно (тем более что
специальных вопросов на этот счет мы не задавали). Простейшая версия связывает его с личностями политических руководителей.
Соответственно выглядят и универсальные рецепты для "лечения" всех болезней: "Это настолько просто. Кондратенко (бывший губернатор
края. - В.Р. ) должен заставить органы юстиции уволить директора, который не выплачивает зарплату, - ведь по закону положено.
Уволить - и все, если не под суд отдать. А другим пример - думать будут" (женщина, 47 лет, заводской технолог, Краснодар).
За пределами персональных воплощений государство предстает в материалах интервью чем-то неопределенным[xx] . Скорее всего, его
воспринимают как некую размытую зону стабильности[xxi] и, главное, как систему гарантий, финансируемых из того, что марксистская
политэкономия называла общественными фондами потребления. Иными словами, в социальном государстве видят "общий котел", из которого
имеет право черпать каждый. Но всем поровну зачерпывать не удается, потому что одни находятся ближе к котлу и сжимают полуведерные
черпаки, а другим и добраться до него труднее, и ложечки у них маловаты. Принципиально важно, однако, что дорога к даровому
общественному благу не закрыта ни для кого; каким бы ни было благосостояние просителя, формально его право на получение доли
неоспоримо. С этой точки зрения понятно, отчего либералы, ведомые Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом, стали объектом чуть ли не
всеобщей ненависти. Казалось бы, люди, взявшие на себя непосильный труд по разгребанию авгиевых конюшен, должны заслужить уважение и
сочувствие. Но нет, ибо они посягнули на "святое" - систему весьма скромного, но гарантированного существования. И потому их деяния
были восприняты как разрушение государства, попытка ввергнуть страну в пучину хаоса и беспорядка.
Что дальше?
Общая причина длительного существования задолженности по заработной плате на микроуровне заключается в низком размере возникающих
при этом относительных издержек. Уже не раз говорилось, что преодолеть оппортунистическое поведение менеджеров можно только при
помощи совокупности мер, которая включала бы, с одной стороны, снижение налоговой нагрузки на фонд заработной платы, а с другой -
персональную ответственность за неплатежи. Необходимо также стимулировать активный и настойчивый контроль самих работников за
соблюдением трудового законодательства, без чего никакие юридические или экономические меры не приведут к заметному успеху.
Добавлю, что пока вряд ли приходится рассчитывать на такую инициативу работников. Они ведут себя инертно. Более молодые и активные
работники ушли с предприятий, как только ситуация начала ухудшаться. Оставшиеся тоже попробовали искать лучшей доли, но после
одной-двух неудачных попыток отчаялись, сочтя, что ничего не выйдет и они никому не нужны. Протесты им тоже кажутся бессмысленными.
Их социально-политическая активность не растет, а, наоборот, снижается. В целом работники заняли позицию пассивного выжидания, и
потому первый шаг, как и прежде, придется делать государству. Пока же оно использует относительную пассивность населения и вялость
институтов гражданского общества для того, чтобы оттянуть момент принятия болезненных решений.
Когда говорят о пересмотре направлений социальной политики, речь, разумеется, не идет о том, чтобы государство взяло на себя долги
по заработной плате акционированных предприятий или под флагом активной промышленной политики начало субсидировать застойные сферы
производства. Однако в рассматриваемом случае очевидна необходимость адресной поддержки семей, которые оказались в крайне трудной
ситуации и лишены поддержки в рамках унаследованной от советского времени системы пособий и льгот, распределяемых по социальным
категориям, фактически независимо от материального положения[xxii] . Работающие бедные должны иметь возможность обратиться за
поддержкой.
Однако даже если удастся обеспечить действительно адресную поддержку бедных семей, то шансы на ее получение у людей, имеющих
постоянную работу, будут минимальны. Заботы "социального государства" дойдут до них в последнюю очередь. Да и захотят ли они за ней
обращаться? Ведь если бедность - беда, то бедность при наличии работы и высокой квалификации - форменный позор. И о какой помощи
может идти речь? Это противоречие красочно выразила наша респондентка: "Это абсурд. Я работаю и буду говорить: "Помогите мне"... Не
должно быть никакой помощи работающим людям. Если ты работаешь, то, по крайней мере, должен суметь себя прокормить" (45 лет,
работник отдела кадров, Москва).
Работающие бедные лишь одна из проблемных групп. Но это яркий пример социальной категории, "забытой" властью, вытолкнутой ею за
пределы и государства, и рынка, находящейся за пределами социального контракта. Что им остается? Ждать, когда в условиях пока еще
продолжающегося экономического роста проблемы рассосутся сами собой. А там недалеко и до пенсии, и можно будет тихо перейти в
обычные бедные.
Приложение
Taблица 4
Состав "работающих бедных" по полу, возрасту и образованию (анкетный опрос)
Taблица 5
Состав "работающих бедных" по должностным позициям и сферам деятельности (анкетный опрос)
Taблица 6
Состав "работающих бедных" по полу, возрасту, образованию (две серии интервью) *
* Цифры в столбцах указывают число респондентов в первой и второй сериях интервью.
Тaблица 7
Состав "работающих бедных" по должностным позициям
и сферам деятельности (две серии интервью) *
* Цифры в столбцах указывают число респондентов в первой и второй сериях интервью.
--------------------------------------------------------------------------------
[i] Брейтуейт Д . Старые и новые бедные в России / Бедность в России: государственная политика и реакция населения. Под. ред. Д.
Клугмана. Вашингтон: Всемирный банк, 1998. С. 33-74.
[ii] Milanovic B . Income, Inequality, and Poverty during the Transition from Planned to Market Economy. Wash. D.C.: The World Bank,
1998.
[iii] Kapelyushnikov R . Explanations for Wage Arrears: A Microeconomic Perspective // The Russian Economic Barometer. 2000. # 4. P.
3.
[iv] Радаев В.В. Забытые властью: Портрет новых бедных / Куда идет Россия? Власть, общество, личность. Под. ред. Т.И. Заславской.
М.: МВШСЭН, 2000. С. 328-341; Радаев В.В. Работающие бедные: велик ли запас прочности // Социологические исследования. 2000. # 8. С.
28-37.
[v] Впрочем, и государственным учреждениям дана столь желанная в былые времена свобода.
[vi] Исследование выполнено в рамках проекта "Совладание в пост-коммунистической России: социальные и экономические стратегии
андекласса" при поддержке Института "Открытое общество" (проект # 153/1998) коллективом в составе В. Радаева (руководитель), Е.
Балабановой, М. Бурлуцкой, А. Демина, О. Кузиной, Л. Петровой.
[vii] О разных способах измерения бедности см.: Бедность: альтернативные подходы к определению и измерению. М.: Моск. центр Карнеги,
1998; Atkinson A. B. Poverty in Europe. Oxford: Blackwell, 1998.
[viii] Расчеты выполнены Е.Г. Новиковой.
[ix] Бедность: альтернативные подходы к определению и измерению. М.: Моск. центр Карнеги, 1998; Овчарова Л.Н., Прокофьева Л.М.
Альтернативные подходы к определению бедности / Куда идет Россия: Трансформация социальной сферы и социальная политика. Под. ред.
Т.И. Заславской. М.: Аспект Пресс, 1998. С. 209-218.
[x] Эта динамика масштабов просроченной задолженности по заработной плате в целом подтверждается и данными Российского
экономического барометра по промышленным предприятиям. См.: Kapelyushnikov R. Op. cit. P. 7-8.
[xi] Обзор литературы по причинам задолженности по заработной плате. См., например: Earle J.S. Sabirianova K.Z. How Late to Pay?
Understanding Wage Arrears in Russia. SITE Working Paper. 1999. # 139.
[xii] Капелюшников Р.И. Российский рынок труда: Адаптация без реструктуризации. М.: ГУ ВШЭ, 2001 (в печати).
[xiii] Layard R., Richter A. How Much Unemployment is Needed for Restructuring: The Russian Experience // Economics of Transition.
March 1995. # 3 (1). P. 35-58.
[xiv] Earle J. S., Sabirianova K. Z. Op. cit.
[xv] Lehmann H., Wadsworth J., Acquisti A. Grime and Punishment: Job Insecurity and Wage Arrears in the Russian Federation //
Journal of Comparative Economics. 1999. # 27. Р. 595-617; Gimpelson V. Politics of Labor Market Adjustment (the Case of Russia).
Mimeo, 1998.
[xvi] Интересно, что эти группы слабо между собой пересекаются.
[xvii] Lehmann H., Wadsworth J., Acquisti A. Op. cit. Р. 595-617.
[xviii] В обоих случаях речь идет преимущественно о задолженности федерального бюджета.
[xix] Радаев В.В. Теневая экономика в России: изменение контуров // Pro et Contra. Том 4. # 1. C. 5-24.
[xx] "Государство - это такое понятие, что-то невнятное. Обычно обижаются на что-то персональное, а государство - неизвестно, что
такое, на него обидеться нельзя" (мужчина, 59 лет, начальник отдела НИИ, Москва).
[xxi] По мнению многих респондентов, государственные предприятия по-прежнему ассоциируются с некоторой стабильностью. А за их
воротами начинается зона сплошной неопределенности. Коммерческие фирмы хотя и работают, но выглядят ненадежно - в любой момент могут
посыпаться. И кризис 1998 г. для многих стал подтверждением этих опасений.
[xxii] Мисихина С.Г. Социальные пособия, льготы и выплаты в Российской Федерации. Распределение по группам населения с различным
уровнем дохода: проблемы и решения. M.: TACIS, EDRUS 9410. 1999.
Статья из журнала Pro et Contra, том 6, лето 2001. Текст взят с сайта http://pubs.carnegie.ru/p&c/Vol6-2001/3/#21