В. Бушин. Вундеркинды Феди Бурлацкого. 1991 г. (+)
===========
ВУНДЕРКИНДЫ ФЕДИ БУРЛАЦКОГО
Федор Михайлович Бурлацкий очень любит мировую литературу. Да и кому ее любить, как не ему! Доктор юридических наук, профессор,
народный депутат СССР, а главное - редактор "Литературной газеты", иначе сказать, хозяин "Свободной трибуны писателей". Совершенно
свободной. В иных публикациях свободной даже от совести. Достаточно назвать статью "Поминки по советской литературе" Вик. Ерофеева в
"Литгазете".
Федор Михайлович называет себя "человеком европейской культуры". Это от скромности. Он имеет все основания называть себя человеком
мировой культуры. Доктор Бурлацкий и сам с детства мечтал стать писателем, но не удалось - затянула увлекательная работа
спичрайтера, то есть человека, который пишет речи, доклады и другие важные бумаги для начальства. Этому благородному виду
деятельности доктор отдал почти двадцать лет своей жизни, дарованной ему небесами. Однако десятка два книг Бурлацкий все-таки
написал и членом Союза писателей сделался. Теперь вот даже и "Литературная газета" в его руках.
В Издательстве политической литературы тиражом 200 тысяч экземпляров вышла новая книга Федора Михайловича (кажется, двадцать первая
по счету) "Вожди и советники". Это мемуары. Ей предпослан леденящий кровь эпиграф из "Бориса Годунова" Пушкина:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда.
Автор адресует это грозное пророчество, разумеется, только персонажам своей книги - Н.С. Хрущеву, Л.И. Брежневу, Ю.В. Андропову и
другим "вождям", которым он составлял бумаги, но читатель вправе, конечно, толковать слова поэта расширительно, распространить их и
на "советников", в частности на самого юриста-мемуариста, мысленно посадив его на скамью одного из указанных великим поэтом судов.
По страницам книги проходит много достаточно известных и не слишком известных лиц. О них, событиях истории, давних и недавних,
профессор высказывает свое категорическое ученое суждение, уверяя при этом: "Я не придумал ни одного эпизода и ни одного героя - это
все списано с подлинных событий и живых людей... Я стремился быть абсолютно искренним и правдивым, в том числе по отношению к самому
себе". Это его творческое кредо. Правда превыше всего!
Но, помимо подлинных событий и живых людей, в книге есть еще один важный персонаж. Это та самая любовь к литературе, о которой мы
упоминали. Она нашла свое выражение в том, что автор пользуется любым поводом, чтобы упомянуть имя того или иного писателя, привести
цитату, сослаться на какой-нибудь литературный образ и так далее.
Однажды во главе группы консультантов и советников при ЦК КПСС - мемуарист называет их "вундеркиндами Бурлацкого" и "могучей
кучкой" - автор, тогда еще молодой кандидат юридических наук (кстати, его диссертация была почему-то о критике Добролюбове,
вероятно, и тут взяла свое любовь к литературе), сочинял какую-то очередную эпохальную бумагу о том, по каким законам следует жить
нашему народу и как строить коммунизм. Трудились вундеркинды, разумеется, не в кабинетах на шумной Старой площади, а в тиши
прекрасной дачи под Москвой. Той самой, представьте, на которой жил когда-то Максим Горький. Сей факт главный редактор "Литературной
газеты" счел достаточным основанием для того, чтобы поведать нам в доверительном духе о том, как "Горький бежал чуть ли не в одной
рубашке и валенках зимой из усадьбы во флигель к сыну перед его смертью. От чего умер сын, достоверно так и неизвестно. Ходили
упорные слухи, что был он отравлен по приказу Берии. Эта ночная пробежка (!) стоила Горькому жизни. Он простудился, схватил
воспаление легких и вскоре скончался".
Рассказ любителя литературы о столь драматическом событии в жизни великого писателя несколько удивляет своим тоном. Чего стоит одно
только выраженьице "ночная пробежка"! Но не меньше удивляет и многое другое. Во-первых, Максим Пешков, сын писателя, умер не зимой,
а в конце весны - 16 мая, поэтому колоритные подробности о валенках скорее всего лишь плод бурлацкого воображения, но не стремления
"быть абсолютно правдивым". Во-вторых, простудиться можно, конечно, и в мае, но Горький умер спустя два с лишним года после сына, и
крайне сомнительно, что простуда длилась столько времени и оказалась причиной смерти. Что касается, в-третьих, упорных слухов об
отравлении сына Горького по приказу Берии, то ученый-мемуарист, многолетний сотрудник ЦК, мог бы дать им вполне ясную оценку, приняв
во внимание, что Максим Пешков умер в 1934 году, а Берия в это время был первым секретарем ЦК ВКП(б) Грузии и жил, естественно, в
Тбилиси и не мог, конечно, отдать приказ в отношении семьи Горького.
Таким образом, мы видим, весь рассказ есть не что иное, как профессорская пробежка в валенках по скорбной странице жизни великого
писателя. Если к этому присовокупить тот факт, что, став главным редактором "Свободной трибуны писателей", литературный вундеркинд
тотчас распорядился убрать с первой страницы изображение этого писателя, стоявшее там более полувека, то можно объявить тему "Максим
Горький и Федор Бурлацкий" исчерпанной до конца.
С удивительным знанием дела, с редкой любовью мемуарист-вундеркинд пишет также об Илье Эренбурге. Давным-давно в жизни Эренбурга был
эпизод, о котором, как он сам писал еще в 1963 году, "вспоминают только реваншисты из "Зольдатенцайтунг". Фигурально выражаясь,
собака то ли много лет пребывала в летаргическом сне, то ли вообще уже околела. Но вот в 1991 году доктор Бурлацкий решил ту собаку
не то разбудить, не то реанимировать.
Вот о чем идет речь. Автор пишет: "Эренбург как-то заметил, что история (!) или ее носители (!) в лице советских руководителей часто
совершали свои повороты, используя его и его творчество как своеобразный объект (?)". Трудно поверить, чтобы Эренбург изъяснялся
именно так: что он, в частности, называл кого-то из наших руководителей "носителем истории". И едва ли писатель считал вероятной
столь прямую связь между "поворотами истории" и своим творчеством "как своеобразным объектом". Дело, однако, не в этом.
Читаем дальше: "Так поступил Сталин, когда сразу после окончания войны выступил с идеологическим (!) заявлением о том, что "Гитлеры
приходят и уходят, а народы остаются", и призывом прекратить критику немецкой нации. Тогда Эренбург был изображен как некий
националистически настроенный экстремист".
Тут уже гораздо больше пищи для размышлений как о любви автора к литературе, так и о "сайентистском складе ума", который он у себя
обнаружил. Прежде всего, как человек науки, Бурлацкий знает, конечно, что такое цитата и что такое ее искажение, а между тем слова,
взятые им в кавычки, строго говоря, не являются цитатой из И.В. Сталина. Цитата выглядит так: "Было бы смешно отождествлять клику
Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а
государство германское - остается" (Сталин И. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1947. С. 41).
Принципиальное отличие подлинного высказывания от приведенного в книге "Вожди и советники" состоит в том, во-первых, что Сталин
говорил о Гитлере не как об отвлеченном символе и вел речь не о каких-то неизвестных народах вообще, а конкретно о германском
народе; во-вторых, не только о народе, но и о германском государстве. Это очень важно. Но не менее важно и то, что Сталин выступил с
этим "идеологическим заявлением" не после окончания войны, как с уверенностью заявляет Бурлацкий, а в начале ее, в самую тяжелую для
нас пору - 23 февраля 1942 года.
Никакого призыва прекратить критику немецкой нации в выступлении Сталина, конечно, не содержалось. Смешно и несуразно выглядел бы
такой призыв в те дни, когда "критика" немецких оккупантов велась силой оружия. Впрочем, там были заявления такого рода: "Сила
Красной Армии состоит в том, что у нее нет и не может быть расовой ненависти к другим народам, в том числе к немецкому народу, что
она воспитана в духе равноправия всех народов и рас... Конечно, Красной Армии приходится уничтожать немецко-фашистских оккупантов,
поскольку они хотят поработить нашу Родину... Красная Армия, как и армия любого другого государства, имеет право и обязана
уничтожать поработителей своей Родины независимо от их национальной принадлежности" (Там же. С. 42). Все это человек "сайентистского
склада ума" мог бы знать и без нас.
Ну и наконец, никто не изображал Эренбурга националистическим экстремистом. 11 апреля 1945 года он выступил в "Красной звезде" со
статьей "Хватит!". 14 апреля в "Правде" статьей "Товарищ Эренбург упрощает" ему ответил Г.Ф. Александров, начальник Управления
агитации и пропаганды ЦК ВКП(б). "Г.Ф. Александров упрекал меня в том, - писал позже Эренбург, - что я не замечаю расслоения
немецкого народа, говорю, что в Германии некому капитулировать, что все немцы ответственны за преступную войну, наконец, что я
объясняю переброску немецких дивизий с запада на восток страхом немцев перед Красной Армией, в то время как это - провокация, маневр
Гитлера, попытка посеять недоверие между участниками антигитлеровской, коалиции".
Да, именно в этом Александров упрекал Эренбурга, с тем только уточнением, что ведь говорил он не о позиции писателя вообще и в
целом, а о его конкретной статье "Хватит!". И упреки эти в основном были справедливы. Так, Эренбург в той статье действительно не
замечал никакого расслоения, происходившего в Германии под ударами войны, и изображал ее единой зловонной клоакой: "Все бегут, все
мечутся, все топчут друг друга... Некому капитулировать. Германии нет: есть колоссальная шайка..." И тому подобное. Как показало
ближайшее время, капитулировать нашлось кому.
Возвращаясь к теме, обратим внимание на такое место в книге: "За ним (за карибским кризисом 1962 года. -- В.Б.), как в шекспировской
пьесе, где стояла тень Гамлета..." Прекрасно сказано! Только ни в одной шекспировской пьесе тень Гамлета не стоит, не лежит и не
витает... В другом месте мемуарист скажет, что кое-кто считал, будто бы Хрущев, "подобно шекспировскому Клавдию, стащил корону,
валявшуюся под ногами". Сильно! Если не считать того, что шекспировский Клавдий отнюдь не подобрал мимоходом с пола бесхозную
корону, а добыл ее ценой страшного преступления - собственноручного убийства родного брата и женитьбы на его вдове.
Несмотря ни на что, профессор продолжает гнать шекспировского зайца дальше: "Можно ли представить себе, что Елизавета поучала
Шекспира, как оценивать ее предков - прежних королей Англии?" Конечно, нельзя. Но не по причине елизаветинского либерализма, а
просто потому, что Шекспир не писал о ее предках - о Тюдорах. Дальше: "Можно ли представить, чтобы Людовик XIV выговаривал Вольтеру
по поводу того, что тот выбрал героем Кандида, такого безнравственного человека?" Оставив в стороне вопрос о нравственности героя,
опять же сразу скажем, что нет, нельзя представить, но и на сей раз по причине совсем иной, чем мнится мемуаристу: просто Вольтеру
было всего восемнадцать лет, и он еще ничего не напечатал, когда Людовик XIV уже умер, а "Кандид" появился спустя сорок с лишним лет
после смерти короля, так что ознакомиться с повестью и высказаться о нравственности ее героя он мог только на том свете, но всем же
известно, что это бывает довольно редко.
Думается, завершить статью нам надлежит обращением опять к ниве отечественной литературы. И тут невозможно пройти мимо следующего
места в книге "Вожди и советники": "Мы часто навещали Любимова и его театр, дружили с Володей Высоцким. Он бывал в гостях у многих
членов нашей группы (вундеркиндов-советников ЦК. - В.Б.), пел и рассказывал о себе, о театре. Кстати говоря, именно у Шахназарова
как-то Володя спел нам песню "Охота на волков". Вы помните: в ней рассказывается о "к- {жалостных охотниках, которые, оградив
красными флажками пространство, бьют волков, волки боятся пересечь установленную флажками границу и беспомощно гибнут под пулями.
Помню, тогда я воскликнул: "Так это же про нас! Какие, к черту, волки! Про нас!" То есть про этих самых цековских вундеркиндов.
Подумать только! Человек двадцать лет ходил в советниках высших вождей, писал для них речи и доклады, сочинял программы и
конституции, разумеется, за все это имел надлежащие блага, и вот он-то со товарищи и есть не кто иной, как волк! Со всех сторон
обложенный в кабинетах ЦК, гонимый по коридорам "Правды", беспомощно гибнущий под пулями в лесах Барвихи и песках Пицунды!..
Пожалуй, со времен "Тартюфа" в мировой литературе не было ничего равноценного.
Впрочем, если сытому вундеркинду уже так хочется слыть голодным волком, мы согласны, пусть волком и будет, но не тем, что в песне
Высоцкого, а тем, что в басне Крылова - тем, который скушал ягненка, подобно тому, как Федор Михайлович отобрал у писателей
"Литературную газету"... Так что эпиграф, предпосланный "Вождям и советникам", надо толковать расширительно...
Советская Россия. 1991. 18 мая
--
Впрочем, в конце концов коллективу "Литгазеты" как-то удалось освободиться от Бурлацкого. - В. Б. 2003 г.
--
