В. Бушин. Серия статей разного времени об Александре Яковлеве (+)
=======================================
ОРДЕНОНОСЕЦ АЛЕКСАНДР ЯКОВЛЕВ
Во время кампании по выборам президента России на страницах "Независимой газеты" вспыхнул спор между генералом А.М. Макашовым, тогда
кандидатом в президенты, и академиком А.Н. Яковлевым, тогда старшим советником М.С. Горбачева. Спор был подхвачен и продолжен
другими авторами, другими изданиями. Открытое письмо академика генералу тотчас перепечатали "Аргументы и факты", поддержав таким
образом автора письма всей своей многомиллионнотиражной мощью. Затем, выступая по телевидению, на письмо ответил сам Макашов.
Несколько позже в "Советской России" появилась моя статья, которая, касаясь завязавшегося спора, в противоположность "Аргументам и
фактам", взяла сторону генерала. Почти одновременно вышел номер "Военно-исторического журнала", где под заголовком "Ответ на ответ"
было помещено открытое письмо академику полковника И.Д. Галкина. Надо полагать, что это свидетельствует о том, что спор между
высоким представителем Вооруженных сил и важным представителем науки вызвал немалый интерес, и, может быть, в свете некоторых
открывшихся обстоятельств не лишним будет обратиться к нему еще раз.
Невольно приходит мысль о какой-то болевой точке, тайне, связанной с фронтовым прошлым Яковлева, к чему он не желает допустить
других. И в самом деле, некая тайна, загадка, пожалуй, есть. Завесу над ними приподнимают письмо полковника Галкина и две газеты
военного времени, на которые сослался Александр Николаевич в письме генералу: "Красный балтийский флот" за 24 сентября 1942 года и
"Красный флот" за 29 сентября 1942 года. Раз уж он сам указывает на них как на достоверный источник информации о своей фронтовой
биографии, то мы, не будучи слишком ленивыми, решили заглянуть в эти газеты.
Из совокупности всех помянутых источников и того, что А.Н. Яковлев рассказывает сам, картина в целом вырисовывается такая. В августе
1941 года его призвали в армию и направили сначала в запасный артиллерийский полк, а потом во Второе ленинградское
стрелково-пулеметное училище (г. Глазов, Удмуртия). В феврале 1942 года он его окончил. Ему присвоили звание лейтенанта и направили
в распоряжение командования Балтийского флота. Оттуда 4 апреля попал в 6-ю бригаду морской пехоты 54-й армии Волховского фронта, где
назначили командиром взвода.
6 августа Яковлева ранило. Недели две находился в своей санроте, а потом отправили в тыловой госпиталь. На этом война для него
кончилась. Таким образом, на фронте пробыл около трех-четырех месяцев. Поэтому когда он говорит Макашову: "Вам очень хочется
пострелять, а мне - нет, настрелялся", то все, кому пришлось стрелять четыре или даже хотя бы два года, годик, воздадут этому
должное.
С другой стороны, когда академик уверяет, что "за это время (то есть за три-четыре месяца. - В.Б.) состав взвода сменился полностью
раз пять", то возникает вопрос, как согласовать такое утверждение со словами из очерка Виля Дорофеева "Александр Яковлев: уйти,
чтобы остаться" ("Диалог", ? 17,1990) о солдатах именно этого взвода в ту пору, когда к ним пришел командиром герой очерка: "Лихая
братва, уже и перезимовавшая в этих окопах, и покормившая злых комаров..."? Ведь это написано в результате беседы с бывшим
командиром с его слов, из коих следует, что "братва" не сменялась по меньшей мере полгода.
Да и сама атмосфера во взводе, описанная журналистом с тех же слов, как-то трудно согласуется с утверждением, будто каждые
десять-двенадцать дней весь состав начисто выбивало. Например: "Отчаянная братва, щеголявшая из-под нарочито распахнутого ворота
гимнастерки полосатым тельником, в первый же вечер устроила новому взводному экзамен... за карточным столом. Играли в козла. Игру,
где неукоснительно соблюдался ритуал: проигравший должен лезть под стол - оттуда трижды проблеять. Новый взводный любил шахматы. Но
картежник из него был никакой. И в тот вечер в блиндаже, где размещался взвод, ему трижды пришлось побывать под столом. Хотя мог бы
и не лезть, поскольку являлся старшим по званию". Как видим, уже тогда был большим демократом: никаких, мол, привилегий.
Но что бы то ни было, а человека ранило. Полковник Галкин пишет по этому поводу: "И я склоняю голову перед вами, как и перед всеми,
кто пролил свою кровь на полях сражений за честь и независимость Отечества". Это можно только повторить еще раз.
А.Н. Яковлев говорит: "Фашисты всадили в меня четыре разрывные пули". И не только в ногу, в бедро, но, судя по его словам об
осколках в легких, еще и в грудь. Выжить после четырех разрывных - редчайшее счастье, энциклопедический случай, чудо из чудес!
Однако молодой и от природы, видимо, очень здоровый организм в содружестве с медициной "казарменного социализма" сделали свое
благодатное дело: раненый поправился.
Но что значит поправился? Александр Николаевич пишет, что с девятнадцати лет, то есть в результате того ранения, на всю жизнь "стал
инвалидом Отечественной войны". Может быть, и так, но военно-медицинские инстанции - странное дело! - этого не признавали.
Инвалидов, как известно, списывают из армии вчистую, его же в сорок третьем году отчислили все-таки в запас. А совсем освободили от
воинской обязанности лишь много лет спустя после войны, когда он был уже ответственным работником ЦК КПСС.
Иначе говоря, во время войны его еще могли снова призвать в армию. Почему не призвали - загадка. А это представляется тем более
возможным, что четырехкратное разрывное ранение не помешало все же человеку, придя с фронта, сразу поступить в институт и вести там
чрезвычайно напряженную жизнь: учился и одновременно работал заместителем секретаря комитета комсомола, был членом партбюро, даже
руководил кафедрой военной и физической - и физической! - подготовки.
В 1946 году Яковлев успешно окончил институт, стал журналистом, потом ответственным работником обкома партии, а затем и ЦК, где
поднялся до самого верха. Словом, сделал блестящую карьеру. Остается только добавить, что, дожив вот уже до семидесяти с лишним лет,
и поныне совмещает с десяток, если не больше, ответственнейших постов и должностей, ездит по заграницам, то и дело дает интервью,
пишет многочисленные статьи, книги, принимает активнейшее участие еще и в таких широкомасштабных акциях, как создание каких-то
общественно-политических движений. И все это после столь ужасающих разрывных ранений. Вот каких людей формировала эпоха того самого
"казарменного социализма"!
К примеру, что ему персональная пощечина, полученная в ноябре 94-го года в Самаре!.. Как писали газеты, он прибыл туда со своей
очередной умной книгой "Чаша бытия". Все эти щедринские губернаторы, префекты и прочие номенклатурные субъекты устроили академику
пышную презентацию в лучшем зале города с полным показом по телевидению. И вот когда бывший член Политбюро дошел до глухариного
экстаза в поношении Советской власти и коммунистов, на сцену вдруг поднялась ветхая старушка с посошком в правой руке. Она подошла к
оратору и сказала: "Я родилась в октябре семнадцатого года". А потом переложила посошок из правой руки в левую - и хрясть академика
по физиономии! Боже, что тут началось! Пожар в бардаке во время наводнения. Телевидение, конечно, сразу выключили... Говорят, это
была дочь давно почившего самарского предводителя дворянства беспартийная Мария Васильевна М. А орденоносец Яковлев не ворохнулся и
даже в столь экстремальной ситуации изрек афоризм: "Все равно, большевики, вам не повернуть вспять колесо истории!" Раньше, лет
пятьдесят, он сам изо всех сил это колесо на империалистов катил. Утомился, конечно, но все равно, что ему, выжившему после четырех
разрывных ранений, одна-единственная пенсионерская оплеуха...
Но вернемся во фронтовую пору. Журналист Дорофеев, побеседовав с еще не битым академиком, пишет о нем: "По-видимому, он оказался
неплохим командиром. В сорок втором, когда до переломного Сталинграда было куда как далеко, награды пехоте давались скудно. У
Яковлева же за несколько месяцев фронтовой жизни их две. Орден Красной Звезды, самая окопная награда, и Красного Знамени, который
нашел его спустя сорок лет после войны".
Тут требуются некоторые уточнения. Во-первых, в описываемую пору сорок второго года переломная Сталинградская битва громыхала уже
вовсю. Во-вторых, за время войны свыше 100 тысяч моряков-балтийцев были награждены орденами и медалями, а Яковлеву не повезло: он
вернулся с фронта без награды. Я, говорит, вообще к почестям равнодушен. Но факты, увы, не соответствуют этому прекрасному
утверждению. Недавно стало известно, что 13 января 1946 года, когда Яковлев работал в Ярославском обкоме партии, на него был
оформлен наградной лист: заслуживает, мол, ордена Отечественной войны второй степени. При этом он почему-то был назван "командиром
Отдельной роты автоматчиков". Но, во-первых, Яковлев командовал не ротой, а лишь взводом. Кроме того, что такое "Отдельная рота
автоматчиков"? Кто ее на фронте видел? В ноябре 1947 года награду работник обкома получил - орден Красной Звезды. Тогда награждали
всех фронтовиков, имеющих ранения. Что ж, справедливо...
Позже, работая уже в ЦК и поднимаясь там все выше и выше, энтузиаст "казарменного социализма" обрел еще немало наград, одних только
орденов Трудового Красного Знамени три штуки, но и данном случае это нас не очень занимает. У Э.А. Шеварднадзе, например, пять
орденов Ленина да еще куча других, в том числе орден Отечественной войны, хотя он и в армии-то не служил.
Гораздо интереснее то, как на груди Александра Николаевича заблистал второй боевой орден, о котором он сам неоднократно рассказывал
в разных аудиториях как о полученном через сорок шесть лет и которым, судя по всему, очень гордится. И.Д. Галкин пишет: "Будучи уже
членом Политбюро ЦК КПСС, вы были награждены орденом Красного Знамени за этот же боевой эпизод". За какой? Да за тот самый, что имел
место 6 августа 1942 года. Другого-то быть не могло: война на этом для него кончилась. Что ж получается, две награды за одно и то
же? Ведь такого не бывает, не должно быть! Галкин спрашивает: "Почему тысячам раненых в повторном награждении отказано, а вам нет?..
Почему вы не отказались от повторного награждения? Вы советуете генералу Макашову вымыть руки перед тем, как листать ваши военные
страницы, но как быть с чистотой совести?"
Не будем, однако, горячиться. По-человечески рассуждая, ведь бывают же такие дела, за которые хоть и не полагается две награды, но,
право, не жалко бы и два ордена, и пять. Поэтому лучше обратиться к самому эпизоду 6 августа, к тому, что о нем говорит сам участник
и что писали в 1942-м названные им военные газеты.
Когда в мае 1989 года А.Н. Яковлев беседовал по телефону с читателями "Красной звезды", инвалид войны Владимир Васильевич Катуков из
Моршанска пожаловался: в 1943-м за спасение в бою Знамени и документов штаба представлен к награде, но так до сих пор и не получил
ее, хотя много раз обращался и в ЦК партии, и в Министерство обороны, и в Центральный военный архив. Отвечая инвалиду, высокий
собеседник сказал: "У меня самого судьба схожая". Это было удивительно. В чем сходство-то? Во-первых, в отличие от Катукова,
Яковлев, как уверяет, ни в какие инстанции ни разу не обращался, не мыкался десятилетиями. Больше того, говорит, что будто бы "со
временем это забылось". Во-вторых, он-то орден получил, его-то орден сразу нашел, как только он стал членом Политбюро, а Катуков не
получил - вот так сходство! Как между чемпионом по плаванию и утопленником. Но, может быть, сходство, наконец, в том, что будущий
архитектор перестройки, подобно Катукову, тоже спас в бою Знамя и штабные документы? Посмотрим...
Углубившись в газеты, на которые кавалер ордена Красного Знамени сослался как на подтверждение правдивости того, что он о себе
говорит, мы с удивлением обнаружили в них много странностей, загадок и такие обильные несовпадения с фактами, уже известными нам со
слов самого кавалера, что порой возникало сомнение: да о том ли Яковлеве идет здесь речь?
Некоторые несовпадения не столь уж существенны. Например, академик говорит, как помним, что был ранен четырьмя пулями, да еще
разрывными, а из газетных очерков получается, что ранило его при взрыве мины, причем из текста не ясно, чья это мина, немецкая или
наша. И в других источниках о разрывных пулях не говорится. А они были запрещены международной конвенцией, и поэтому странно, что
обе газеты умолчали о факте использования их немцами, если он имел место.
Но спрашивается, какая разница - пуля или осколок, свой осколок или вражеский. Правда, между простой пулей и разрывной разница
такая, что не приведи господи. Но, с другой стороны, ведь можно убить и простой пулей. Словом, все это детали.
Однако есть несовпадения и более существенные. Так, Александр Николаевич говорит: "Меня ранило в расположении немцев". И в помянутом
наградном листе то же: "Яковлев ворвался в расположение противника и завязал рукопашный бой". А газеты рисуют иную картину: ранило в
тот момент, когда шла наша артподготовка, и в расположение противника, преодолев заслон, еще только предстояло ворваться.
Если человек ранен очередью разрывных пуль и хотя бы одной из них в грудь, то трудно представить, что он тут же не потерял сознания.
Однако из рассказа газет следует, что этого не произошло. Больше того, раненый не только не потерял сознания, но будто бы и
разговаривал с подбежавшим товарищем: "Потом придешь, подберешь..." Конечно, можно допустить, что в очерках много напутано (странным
образом они появились в газетах спустя почти два месяца после боевого эпизода), но не мы же притянули их к спору, а сам Яковлев
указал на них как на достоверные документы.
Читаем, что говорит он дальше: "Меня потащили обратно (то есть в наше расположение. - В.Б.) пять человек". На звук разрыва, на крик
раненого, естественно, могли сразу кинуться несколько человек, но, столкнувшись около него, все, кроме одного-двух, должны были
немедленно вернуться на свои боевые места. Если же все пятеро продолжали тащить одного, то приходится сказать, что это было не
столько помощью своему товарищу, сколько трусостью: завязывался бой, был дорог каждый автомат и штык (всего их было только 28), а
они под благовидным предлогом помощи раненому скопом отходили на свои позиции, в сущности, бежали с поля боя, оставляя во вражеском
расположении товарищей и уменьшив процентов на 20-25 и без того невеликие силы, да еще в обстановке, когда взвод остался без
командира.
Но дело не только в трусости. Такое поведение в бою было бы еще и преступной безграмотностью: вместе с раненым спасители образовали
прекрасную для противника крупную групповую цель - кучу из шести человек. Иначе говоря, они сами создали на поле боя ситуацию,
чреватую трагическими для себя последствиями. И последствия, по словам Яковлева, не замедлили грянуть почти и самом худшем виде:
"Четырех из них убило".
Конечно, во всем этом опять же есть нечто странноватое, загадочное. Во-первых, знакомый нам по рассказу В. Дорофеева и по Юм старым
газетам образ "лихой братвы", прошедшей фронтовые огни и воды, никак не согласуется ни с трусостью, ни с элементарной военной
безграмотностью, которой наделил их теперь нывший командир. Во-вторых, уж больно эффективен огонь противника: из пяти человек убиты
наповал четверо! Наконец, в газетах об этих погибших - ни слова. Да, кое-что настраивает тут на скептический лад. Но в то же время,
как говорится, чего на Фронте не бывало. А с другой стороны, коли все это перед лицом многомиллионной аудитории утверждает сам
Яковлев, то пусть и песет за свои слова ответственность. Горько, но мы вынуждены мерить.
Что же дальше? Яковлев говорит: "Пятый видит - дело плохо, вскочил, уже не тащил вот так по земле, а просто встал, взял на руки и
побежал". Один сделал то, что старались сделать пятеро. И ведь с самого начала было ясно, что это по плечу одному. Но здесь новое
расхождение с газетами: по их описанию, краснофлотец Гавриленко не сразу потащил в тыл упавшего командира, а после того, как удалось
принять участие в рукопашной схватке, отбить у врага четыре дзота и оттеснить его в глубь позиции. Надо думать, на это ушло немало
времени, а Александр Николаевич все лежал и лежал, и непостижимо, как, будучи столь тяжело ранен, не истек при этом кровью. Сам он
объясняет эту густую концентрацию чудес просто: "Я в рубашке родился". Ну, разве что...
Многие участники той схватки в газетах названы по именам: старшина 2-й статьи Федорченко, старший сержант Козлов, сержант Хоботов,
краснофлотец Кужелев и т.д. Надо полагать, Яковлев помнит все имена своих товарищей по оружию, своих подчиненных. И уж до конца дней
не забудет тех четверых, что нелепо погибли, спасая его. Ну и уж вовсе невозможно представить, что забудет когда-то пятого - своего
спасителя. Тем более что, по данным газеты, оттащив раненого в санроту, Гавриленко вернулся в бой и тоже погиб. Но удивительное
дело: неоднократно рассказывая о том, как его ранило и как спасали, точно отмечая, что пуль было четыре и какие они, президент фонда
"Милосердие" ни разу не назвал никого из этих пятерых. Ни одного, включая погибшего спасителя!
Это тем более удивительно, что президент, увы, не свободен от моральной ответственности за гибель товарищей. Сейчас он спрашивает
генерала Макашова: "Чему вы учите своих солдат?" Но ведь следует спросить и его: "А чему вы учили своих?" Ведь прежде всего именно
он, взводный Яковлев, их непосредственный командир, обязан был обучить солдат (возможно, новобранцев) хотя бы простейшим правилам
поведения в бою, предостеречь от таких безграмотных глупостей, как та, которую они совершили, кинувшись ватагой на помощь одному. В
данном случае президент едва ли имеет моральное право повторить вслед за поэтом:
Я знаю, никакой моей вины
Нет перед тем, кто не пришел с войны.
Был ли из этих пятерых кто-нибудь посмертно награжден, хотя бы Гавриленко, неизвестно. Но мы знаем, что именно за этот бой получил
два ордена отец-командир. И тут, пожалуй, самая большая странность во всей этой истории. Действительно, во-первых, он выбыл из
строя, как свидетельствуют газеты, еще в момент артподготовки, до соприкосновения с противником, боем не руководил, в сущности, даже
не участвовал в нем. Во-вторых, ни боевого знамени, ни штабных документов, подобно Катукову, ни товарища по взводу Яковлев не спас.
Совсем наоборот! Спасая его, погибли другие. И вот при всем этом - два ордена...
Увы, ясное осознание страшной подоплеки сей двойной награды не остановило руку, протянутую за орденом, не заставило ее вздрогнуть ни
в первый, ни во второй раз. Не остановило, не запнуло и язык, то там то здесь охотно глаголящий на публике об этой кровоточащей
награде. Наконец, нельзя умолчать и о том, что когда Яковлев говорит, будто орден разыскивал его сорок шесть лет, а на самом деле он
получил его в том же 1988 году, когда А.А. Громыко подписал Указ о награждении, то перед нами нечто такое, чего лучше бы нам не
видеть.
Александр Николаевич то и дело является перед нами на экранах телевизоров, его фотографии мелькают в газетах и журналах, его улыбки
преследуют нас всюду... И каждый раз, когда я вижу его лицо, его спокойную улыбку, меня пронзает мысль: "Боже милостивый, за этого
человека отдали жизнь четыре моих сверстника!.." И тени их воочию встают в моем сознании за его спиной.
Завтра. 1995. Апрель
==================================
ЛУЧШИЙ ИДЕОЛОГ ВСЕХ ВРЕМЕН И КАГАЛОВ
21 января этого года в "Литературной газете" среди других откликов на дебош в Центральном доме литераторов, учиненный группой лиц, к
сему Дому никакого отношения не имеющих, напечатан и гневный отклик писателя Владимира Дудинцева. Возмутительная выходка решительно,
сурово и чрезвычайно оперативно осуждена печатью. И в этом мы с В. Дудинцевым, с другими авторами в целом согласны. Но одновременно
писатель высказал и такие суждения, которые дают толчок для размышления в ином направлении.
Так, В. Дудинцев негодующе пишет: "Я сам видел лозунг: "А.Н. Яковлева - вон из Политбюро!", вывешенный хулиганами на нашем
собрании". Конечно, лозунг весьма резкий. Однако невольно вспоминается, что ведь подобные нестандартные лозунги звучат ныне не
только в уютных залах, но и на улицах, на площадях городов - в Донецке, в Волгограде, Уфе, Черкассах...
Как противостоять охватившей страну эпидемии? Видимо, выход только такой: с одной стороны, надо умело защищать ценных работников,
надо приводить убедительные доказательства их высоких моральных и деловых качеств; с другой - сами эти работники в столь напряженной
обстановке не должны допускать промахов и оплошностей, особенно те из них, кто сидит в руководящих креслах по 10, 20, 30 и более
лет. Увы, защита чаще всего никак не ведется или уж крайне неумело, а сами работники порой совершают такие поступки, что делают их
защиту просто невозможной.
Вот, например, как ведет защиту В. Дудинцев. Он считает вполне достаточным заявить: "Александра Николаевича Якоштева я глубоко
уважаю и как политика, и как ученого, и как дипломата, и как литератора". Целая куча уважения! Что же, очень хорошо. Но, как говорил
один поэт-плюралист:
Любите и Машу и косы ейные, -
это дело ваше, семейное.
Однако же, если хочешь, чтобы все ценили Машу, надо показать, чем именно она хороша, почему пленяют ее косы...
Гласность для бедных
Как пишет корреспондент "Известий" Сергей Краюхин, когда 21 февраля на фестивале "Российские встречи" в ленинградском Дворце спорта
"Юбилейный" один оратор заявил, что за некоторые драматические события, в частности за недавние дела в Прибалтике, ответственность
лежит на А.Н. Яковлеве, то "зал стал скандировать: "Долой Яковлева!" Не кучка хулиганов, а пять тысяч ленинградцев разных возрастов,
профессий, национальностей, или, по выражению газеты, "пять тысяч патриотов". Есть некоторые основания полагать, что толчком к такой
реакции на имя Яковлева могли оказаться кое-какие особенности его выступления на страницах "Литгазеты" за неделю до фестиваля в
Ленинграде. Впрочем, дальше мы увидим, что есть и другие люди, профессиональные политики, которые тоже считают А.Н. Яковлева
ответственным за многие просчеты и неурядицы, в том числе и за положение в Прибалтике.
Что же, Владимир Дудинцев, на гласности роток не накинешь платок. "С не меньшим воодушевлением, - ликующим слогом продолжал
корреспондент, - произносились потом лозунги: "Долой Примакова!", "Долой Ельцина!" Ничего не могу сказать о Е.М. Примакове, но Б.Н.
Ельцин мог спровоцировать такое приветствие ленинградцев в свой адрес выступлением по ленинградскому телевидению буквально накануне
фестиваля. Оно было осуждено даже руководством Центрального телевидения, давно установившим абсолютный рекорд безропотности.
Разумеется, слушать и читать такие лозунги в свой адрес никому не доставляет удовольствия, но все помянутые выше политические
деятели за пять лет произнесли так много прекрасных слов похвалы гласности и столь обильно, вольготно ею пользовались, что давно
должны бы приготовиться к ее данайским дарам и для себя лично. Ну неужели, страстно повторяя за Генсеком девиз "Нет зон, закрытых
для критики!", они были все-таки уверены, что высокие должности, звания, знакомства и красивые глаза оградят их, оставят им
мини-зонку?
Между прочим, не могу понять: если В. Дудинцев и С. Краюхин, "Литгазета" и "Известия" считают приведенные лозунги несправедливыми и
вредными, то зачем они тиражируют их в миллионах экземпляров по всей стране? Не есть ли это своеобразный вариант знаменитой басни
"Пустынник и Медведь"?
К нестандартным лозунгам типа "Вон!" и "Долой!" было время у наших руководителей подготовиться еще с дней XIX партконференции. В.
Дудинцев помнит, надо полагать, выступление на ней первого секретаря Коми обкома партии В.И. Мельникова, который, между прочим,
сказал: "Тот, кто в прежние времена активно проводил политику застоя, сейчас, в период перестройки, в центральных партийных и
советских органах быть и работать не может. За все надо отвечать, и отвечать персонально. (Аплодисменты.)"
Эти слова, как видно, не очень понравились председательствующему, который персонально отвечает, в частности, за Продовольственную
программу, и он перебил оратора: "А может, у тебя какие-то конкретные есть предложения? (Оживление в зале.) А то мы сидим и не
знаем: или это ко мне, или к нему относится". Думаю, что сейчас он такой рискованной реплики уже не бросил бы. Но и тогда
высокоиерархическое недовольство не смутило, не сбило В.И. Мельникова, он за словом в карман не полез. Сказанное им относилось,
конечно, ко многим, и все это понимали, но оратор был сдержан, когда с достоинством ответил: "Я бы это отнес к товарищу Соломенцеву
в первую очередь, к товарищам Громыко, Афанасьеву, Арбатову и другим"... Под другими, видимо, следовало понимать Г.А. Алиева, Д.А.
Кунаева, В.М. Чебрикова, В.В. Щербицкого, П.Н. Демичева, Б.Н. Ельцина, С.Л. Соколова, Ю.Ф. Соловьева, Н.В. Талызина, М.В. Зимянина,
В.П. Ни-конова, И.В. Капитонова - членов Политбюро, кандидатов в члены, секретарей ЦК. Если все они достигли в пору застоя сияющих
вершин политической власти, то ясно ведь, что были они не беззаветными борцами против него... Как бы то ни было, а вскоре все эти
товарищи оказались в отставке, а потом - еще более ста членов ЦК. Да, все, кроме, разумеется, Г.А. Арбатова. Он не только остался в
Академии наук и при всех своих других постах, но, в результате нескольких попыток став еще и народным депутатом, даже укрепил давно
занятые позиции.
Руки прочь от академика Арбатова!
Как известно, на втором Съезде народных депутатов Г. А. Арбатов внес предложение не голосовать за представленную правительством
экономическую программу. "Я позволю себе не согласиться с этой позицией, - возразил депутат В.Н. Чернавин, -так как считаю, что она
продиктована, видимо, боязнью взять на себя хоть какую-то толику ответственности за нашу работу на съезде и за положение дел в
стране. Слов нет, позиция ни за что не отвечать, ничего не предлагать, все подвергать критике и таким образом обозначать свою
значимость, может быть, и привлекательна, и комфортна. Но верна ли она?" Это выступление поддержал депутат Л.И. Матюхин, добавив
персонально о Г. А. Арбатове: "Этот товарищ постоянно, на всех этапах нашего развития, везде давал советы. Но никогда нигде не
отвечал за свои заявления. Это и порождает безответственность".
Г.А. Арбатов решительно отверг позицию своих оппонентов. Выступление Л.И. Матюхина он интерпретировал так: "В силу каких-то
заявлений, сделанных мною в прошлом, теперь я не имею права выступать и критиковать..." Ну, это было сказано, конечно, в состоянии
аффекта: ни о каком запрете Арбатову выступать и критиковать кого бы то ни было Матюхин не говорил, он вел речь всего лишь об
ответственности за свои слова. Тем не менее народный депутат Арбатов, назвав своего коллегу "товарищем железнодорожником", заявил,
что поставит вопрос "о снятии (!) депутатской неприкосновенности с этого товарища" и подаст на него в суд. Право, это было бы
опрометчиво.
Действительно, вдруг в судебном разбирательстве всплывет, например, статья Г. Арбатова "Бумеранг", напечатанная в "Правде" 9 мая
1986 года и посвященная Чернобылю. Ведь она - пример поразительной безответственности за свои слова. Усилия академика направлены
были здесь на то, чтобы усыпить общественное мнение. То, что произошло с "Челленджером", те несчастья, что случились на АЭС США,
Англии и других стран, он решительно именует "катастрофами", "трагедией", а Чернобыль - это, по его
словам, всего лишь "авария". Конечно, авария вызывает "известное беспокойство", "определенную тревогу", но - "она не первая в мире,
а 152-я из зарегистрированных". Не погибло же человечество от предыдущих ста пятидесяти одной. И вот "локальную аварию" недруги
нашей страны "изобразили наподобие всемирного ядерного бедствия". Да нет же, это всего лишь "авария, несчастный случай", притом -
"ничтожный по своим масштабам в сравнении с угрозой, которой чревата ядерная война". Господи, какое утешение-то! Действительно, ведь
даже бомбардировки Хиросимы и Нагасаки носили локальный характер и не превратились во всемирное ядерное бедствие.
Академик даже признавал: "Авария не обошлась без жертв". Каких? Оказывается, "есть раненые и облученные". А погибшие? Глухое
молчание. А между тем тогда, 9 мая, уже было известно и о погибших, позже их оказалось 28 человек, и Арбатов не мог не знать о таких
жертвах.
Отчего же во всем мире поднялся тогда такой шум? Ну, это для академика совсем просто. Всю жизнь он только тем и занимался, что
отвечал на такого рода вопросы. "Слишком уж беспокоил многих западных деятелей тот отклик, который вызвали у общественности США,
Западной Европы и всего мира крупные советские инициативы... Облик СССР как страны, честно и непреклонно отстаивающей мир, напугал
зачинщиков гонки вооружений... Они лихорадочно искали повод, чтобы открыть массированный огонь по международному авторитету СССР...
Со всех перекрестков кричали изо дня в день с утра до вечера" и т.д. и т.п. Исход всего этого был известен академику еще до того,
как он сел за статью: "Их затея скорее всего обернется пропагандистским бумерангом".
Нет, не советовал бы я академику Арбатову начинать свою парламентскую деятельность с суда. Не получит ли он и здесь такой же афронт,
как на съезде со своим призывом не голосовать за программу правительства? Ведь за нее проголосовало 1532 депутата. Подавляющее
большинство, доводящее поэта Евтушенко до интеллектуального спазма.
Словом, уж как хотите, Владимир Дудинцев, но одна лишь статья "Бумеранг" и то дает основания сожалеть, что академик Арбатов, одна из
виднейших фигур эпохи застоя, не только до сих пор не последовал за Соломенцевым, Алиевым, Кунаевым и другими, но еще и грозит
кому-то судом. А следовательно, возможны и соответствующие лозунги. Например, "Руки прочь от академика Арбатова - руки, которые его
поддерживают!".
Академик Заславская грозит судом
...Вот еще и академик Т.И. Заславская объявила с трибуны второго Съезда народных депутатов о своем намерении привлечь к суду коллегу
по депутатскому корпусу Эрмека Жакселекова. Думается, при этом Татьяна Ивановна допустила сразу несколько ошибок, удивительных для
человека науки. Прежде всего Э. Жакселеков в своем выступлении даже не назвал Заславскую, - вольно ж ей было узнавать себя за теми
гневными словами, что сказал оратор о страшной концепции "неперспективных деревень". Ну действительно, если не имеешь к этому
никакого отношения, то чего ж волноваться? Тут невольно приходит на ум поговорка об огнеопасной шапке.
Кроме того, уж если ученой женщине так хочется кого-то засудить, то следовало бы вызвать на ковер к Фемиде не Жакселеко-ва, а
писателя Анатолия Салуцкого. Это он опубликовал несколько статей, в которых с фактами в руках утверждает: Т.И. Заславская должна
нести ответственность за свою активнейшую роль в создании помянутой концепции и в навязывании ее руководящим инстанциям. Писатель
приводит совершенно однозначные по смыслу рекомендации академика, которые она еще в 1973 году давала Госплану в своей малодоступной
для простых смертных записке: "В плане на 1976-1990 гг. следует предусмотреть решение следующих задач:
- постепенная концентрация сельского населения в относительно крупных населенных пунктах на основе сселения жителей мелких
поселков... сосредоточение нового жилищного и культурно-бытового строительства прежде всего в перспективных поселках" и т.д.
А. Салуцкий идет дальше: обвиняет Заславскую как руководителя Всесоюзного центра по изучению общественного мнения в манипулировании
этим мнением. Писатель еще и ставит вопрос о создании специальной комиссии Верховного Совета для расследования деятельности
академика. Казалось бы, сколько можно терпеть такое насилие над невинностью? Но Татьяна Ивановна почему-то терпит. И хотя грозилась
подать в суд - до сих пор не подала, а на обвинения в столичной печати лишь иногда отвечает в газетах, выходящих довольно далеко от
Москвы: "Юрмала", "Кузбасс".
Татьяна Ивановна сказала с трибуны съезда: "Я уверяю, что этот слух (о ее роли в создании концепции "неперспективных деревень". -
В.Б.) является клеветой, он раз восемь уже опровергался в печати"... Очень хорошо! Но, во-первых, зачем восемь раз
опровергать слух, если это всего лишь слух. Во-вторых, какой же это "слух", если тут публикации, да еще с цитатами, именами,
фотодокументами?
А. Салуцкий последователен до конца: еще в апреле прошлого года он печатно советовал Заславской признать свою вину и подать в
отставку с поста руководителя ВЦИОМа. Ну, естественно, человек скромный и интеллигентный, он не ходил с лозунгом "Татьяну Ивановну
Заславскую - долой!". Да, не ходил, но тем не менее... Так, спрашивается, при чем же здесь бедный Эрмек Жакселеков?
Состязание хвалебщиков
Однако вернемся к тому, с чего начали. Повторяю, "Яковлева - вон!" - это, конечно, грубо, В. Дудинцев прав. Разумеется, было бы
гораздо лучше, если бы написали, допустим, так: "Политбюро, отпусти Александра Яковлева, ветерана партии и труда, на давно заслуженн
ый отдых!" Действительно, человеку уже под семьдесят, и без малого тридцать он в аппарате ЦК. В "Аргументах и фактах" (? 5, 1990) В.
Сазонов констатировал, что в нынешнем ЦК сразу после избрания на XXVII съезде более шестидесяти процентов его членов пребывали в
возрасте пенсионном или близком к нему. Еще достопечальнее эта цифра среди членов Политбюро...
Но, кажется, В. Дудинцева не устроил бы ни один из возможных вариантов. Он считает в принципе недопустимым тут какой бы то ни было
разговор об отставке, ибо он очень уважает Александра Николаевича. И я хочу уважать А.Н. Яковлева как ученого, увенчанного степенью
доктора исторических наук, но, признаться, неведомо мне, что открыл А.Н. Яковлев. Какой конкретный вклад внес он в отечественную,
если не в мировую науку?
Как литератора я лично ставлю А.Н. Яковлева выше, чем даже известного поэта и члена ЦК, первого заместителя министра иностранных дел
Анатолия Гавриловича Ковалева, не так давно, на седьмом десятке, принятого в Союз писателей. Ну, литература - это не политика, тут
возраст значения не имеет. Поэта Ковалева знают, конечно, все: он не только пишет стихи, но и сам оказался литературным героем.
Нельзя забыть строки из романа А. Чаковского "Победа", описывающие прибытие советской делегации во Дворец конгрессов "Финляндия":
"И вот она появилась!
Леонид Ильич был в черном костюме с галстуком в красно-синюю клетку. За ним следовали Громыко, Черненко, Ковалев.
Брежнев улыбался. Это была совсем не та улыбка, которую мне приходилось в разное время видеть на лицах у некоторых государственных
деятелей. Те улыбки были похожи на платки фокусников. Раз! - черный платок. Легкий взмах - и тот же платок становится белым... Я
помню, как улыбались Черчилль, Трумэн, Бирнс, Этли, Идеи...
Брежнев же улыбался естественно. Я был уверен, что вот такая же добрая, открытая улыбка озаряла его лицо еще до входа во Дворец, еще
в машине".
Этот сравнительный анализ улыбки социалистической и улыбки капиталистической сам по себе имеет непреходящее значение для нашей
литературы. Но еще увлекательней дальше: "Всем своим видом располагали к себе и остальные члены делегации. Неулыбчивое лицо Громыко
на этот раз выглядело добродушно... Широкое, типично русское лицо Черненко излучало свет сердечности, будто встретился он здесь с
давними друзьями. А Ковалев?.. Я хорошо помнил его смуглое, точно опаленное тропическим солнцем лицо, его мягкую по произношению и
твердую по сути своей речь... Но сегодня и он показался мне если не иным, то, во всяком случае, в чем-то изменившимся:
преобразившимся из хорошо воспитанного дипломата просто в хорошего человека, с душой нараспашку" и т.д.
В своем выступлении на последнем Пленуме ЦК т. Ковалев предстал перед нами именно с душой нараспашку, но трудно было разглядеть в
нем хорошего дипломата, когда он гневно восклицал: "Курс не таков и руководство не такое?.. Пора сделать вывод: те, кто позволяет
себе такое (подобное вольнодумство. - В.Б.), пусть приучают себя к мысли об отставке. Им не по пути с перестройкой!" Как видите, т.
Дудинцев, речь опять об отставке, и не только с поста, а даже и от перестройки, и притом не какого-то отдельного лица, а многих, ибо
на пленуме многие позволили себе вольнодумство.
Впрочем, некоторая несдержанность поэта Ковалева на трибуне в значительной мере искупалась образностью его речи: "едва
закамуфлированная тоска по ломовой руке"... "гнездовья дефицита"... "запреты - перегной экстремизма"... "перестройка может
превратиться в подранка чрезвычайных положений"... "чучело внутреннего врага на грядках перестроечной рассады"... "можно совершить
промах, не распознав великого аппаратчика или вурдалака пигмея". Крепко умеет сказать вчерашний соратник Брежнева!.. И не случайно
это ему принадлежат столь восторженные восклицания о Горбачеве: "Сколько надо было ума и такта, силы и убеждения и переубеждения
порой весьма трудных оппонентов высшего международного ранга, знаний и твердости". "...И тут, как и во многих других сложнейших и
запутаннейших ситуациях, мы перекладываем груз на плечи одного, зная, что никто другой не справится"... "Последовательно,
решительно, достойно"... "Тот человек, который пользуется абсолютным доверием советского народа и на котором концентрируется
общемировой консенсус доверия" и т.д. Пожалуй, даже Г.А. Алиев на праздновании 75-летия Л.И. Брежнева был не так красноречив, но
школа-то, чувствуется, - одна! Может быть, Дудинцева устроил бы именно такой спич в адрес и А.Н. Яковлева?
Почему я написал донос
Как литератор А.Н. Яковлев мне лично дал много высококалорийной пищи для размышления еще и в своей большой беседе "Синдром врага:
анатомия социальной болезни" (ЛГ. 14 февраля. 1990. С. 10), - это последнее, что я у него читал. Сколько там метких замечаний,
глубоких суждений, благородных призывов! Например, автор "анатомии" пишет: "Я еще понимаю - в прошлом, но сейчас, в эпоху гласности,
демократии, чем объяснить, что некоторые ученые, литераторы чуть не согласны с кем-то - и тотчас пространные идеологические доносы в
ЦК, в КГБ!.. Да и статьи подчас больше похожи на доносы, чем на попытки познать истину... Потеря чувства юмора, а вместе с ним и
стыда всегда ведет к конфузу". Воистину так!
Но, к сожалению, на свой вопрос, чем объяснить столь досто-печальное явление, А.Н. Яковлев ответа не дал. Думаю, он не мог сделать
этого по причине несколько идеализированного и отчасти субъективного представления о нынешней гласности и демократии. Оно сложилось,
видимо, в результате того, что сам т. Яковлев имеет полную возможность высказаться, возразить оппоненту где угодно - от "Правды" до
"Московских новостей", от Съезда народных депутатов до районного партактива, - и всеми этими возможностями он пользуется. Например,
покритиковали его на последнем Пленуме ЦК, и он тотчас взял слово, вышел на трибуну и ответил. Но ведь далеко же не у всех такие
богатые возможности!
Чтобы далеко не ходить, сошлюсь на пример из собственной жизни. Летом 1987 года, на третьем году перестройки, три газеты -
"Московский литератор", "Литературная Россия" и "Литературная газета" - одна за другой напечатали сообщения, что мне за ужасные дела
вынесли партийный выговор с занесением в личное дело. Ославили меня и на московском, и на всероссийском, и на всесоюзном уровне.
Нетрудно представить себе, каково это для любого человека, а для литератора особенно. Между тем никакого выговора у меня не было и
нет. Во все три газеты я, естественно, обратился с просьбой дезавуировать порочащие меня публикации. Ни одна из них и не подумала
сделать это. Даже не извинились хотя бы в частном письме, чтобы я мог показать его жене и теще. Может быть, не получили мои
послания? Получили! Например, в "Литгазету" я направил официальное заявление на имя главного редактора А. Б. Чаковского. Оно было
получено 24 июля, зарегистрировано под ? 77922 и направлено первому заместителю главного Ю. Изюмову, который работает в "Литгазете"
со времен Адама. Что же мне оставалось делать при таком расцвете гласности и демократии в моих родных литературных газетах? Да
ничего другого, кроме доносов! И я их написал: на "Московский литератор" -- в ЦК, на "Литературную Россию" -- в КГБ, на
"Литгазету" - в городскую санэпидемстанцию, - надо же соблюдать простейшие санитарные нормы человеческого общения!
Как видим, проблема доносов не так проста. Что же касается ее частного случая - статей в прессе, имеющих характер доносов, то тут т.
Яковлев в своем благородном негодовании совершенно прав. Приведу опять лишь один пример. Некто Н., член Союза писателей, напечатал в
одном журнале статью, где в критическом контексте упомянул всего разочек имя М.С. Горбачева. Он отважился на это, конечно, же в
расчете на то, что тираж журнала не столь велик, лично до Горбачева его слова наверняка не дойдут, и таким образом неслыханная
дерзость сойдет ему с рук. Но не тут-то было! Есть в "Литгазете" бдительный сотрудник С.И. Киселев, член Союза дизайнеров. Ему
статья Н. ужас как не понравилась. Понять его можно, ибо как раз он, Киселев, представлен в ней человеком немного трусоватым,
несколько беспринципным и отчасти жуликоватым. И вот т. Киселев печатает в своей шестимиллионнотиражной "ЛГ" статью (31 января,
1990), где утверждает, что Н. "сумел "поставить на место" самого Генерального секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева". Вдумайтесь только!
"Поставить на место"... Смысл и цель выступления предельно ясны: "Вы не читали этого, Михаил Сергеевич? Не заметили? Руки не дошли?
Так вот-с, доношу. Знайте, кто против вас копает. Надеюсь, будут приняты меры-с..." Конечно, в этом случае т. Яковлев тысячу раз
прав: не статья, а донос. Да еще какой! Это почище, чем в КГБ или в ЦК. А главное, где - на страницах писательской газеты.
Тявкающий академик
В статье А.Н. Яковлева привлекает меня и многое другое. Как не согласиться, например, с его словами о том, что сейчас особенно
"нужны ясность мысли, спокойствие разума, взвешенность оценок и мер". Правда, я, к сожалению, не обнаружил желанной ясности там,
например, где автор с негодованием пишет: "Слишком много засуетилось людей со спичками, заболевших пожароманией". Если уж не хочется
называть этих людей, то сказал бы, где они: в Калуге или в Баку? в Рязани или в Кишиневе? в Костроме или в Душанбе?.. Не очень
ясными показались мне и слова о "политическом уничтожении" А. Твардовского. Да, он ушел из журнала, который возглавлял в общей
сложности почти двадцать лет. Это и есть "политическое уничтожение"? Зачем нагнетать страсти? Ведь Твардовский и после ухода из
журнала до конца дней своих оставался секретарем правления Союза писателей СССР, членом Комитета по Ленинским и Государственным
премиям, депутатом Верховного Совета РСФСР, по-прежнему большими тиражами выходили его книги, получил пятую по счету высшую
литературную премию... Пошли нам Бог такое "уничтожение". В одном перечне с Твардовским странно видеть и некоторые другие имена, в
частности имя Н.И. Вавилова, который действительно был уничтожен в прямом смысле слова.
Или вот читаем: "Мы говорим: перестройка принесла свободу". Не слишком ли обобщенно это сказано? Кто "мы"? Думаю, что, например,
Виталий Коротич поддержит целиком тезис об обретенной свободе. Но поддержат ли его тысячи турок-месхетинцев, десятки тысяч русских,
сотни тысяч армян и азербайджанцев, ставших в родной стране беженцами на пятом году перестройки? Или это надо понимать так, что они
обрели одно из основополагающих прав человека - право свободного передвижения и выбора места жительства?
Дальше автор кого-то нахваливает, а кому-то пророчит беды: "Но свобода - дар лишь для тех, кто умеет использовать ее для
созидательной реализации самого себя (В. Коротич? - В.Б.). А если нет, то свобода может обернуться для человека (уже обернулась под
руководством ЦК КПСС для помянутых выше сотен тысяч. - - В.Б.) наказанием, дестабилизировать его внутренний мир". И внешний тоже.
Да, в приведенных примерах автор несколько отступил от своих принципов ясности, спокойствия и взвешенности. Но тем не менее как не
откликнуться всем сердцем на его призыв к "большей терпимости, готовности уважительно дискутировать", как не принять всей душой
напоминание о том, что отсутствием терпимости "в обществе воспитываются не только ненависть и разобщенность, но и равнодушие,
беспринципность...". Все это прекрасно, замечательно, духоподъемно!
Но меня отчасти смущает (а у кого-то, допустим у ленинградцев, могло вызвать и более сильные чувства) некоторое несоответствие между
этими благородными призывами, гуманнейшими принципами и языком, лексикой статьи. В частности, я несколько огорчен определенной
перенасыщенностью языка довольно неласковыми эпитетами, не слишком деликатными определениями, не очень-то корректными образами в
таком духе: "кликушество", "клоунада", "глупость, недомыслие, чванство", "избыточное самолюбие, самомнение"... Едва ли обращение к
оппонентам на таком языке свидетельствует о "готовности уважительно дискутировать".
Дальше: опять "кликушество", "свары", "мелкая суетность", "доносы", "доносительство", "идеологические доносы"... Таким языком охотно
пользуются для прославления своих литературных противников некоторые авторы "Огонька", но, право же, это не может помочь тому, кто
призывает к "самой широкой общественной консолидации", кто ищет "возможность широчайшего конструктивного диалога", кто зовет других
"научиться сотрудничать со всем обществом, взаимодействовать со всеми частями", кто, наконец, славит "искусство компромисса".
И опять: "эта возня", "вся эта возня", "политическая возня", "возня в литературных подъездах"... Ну с каких это пор русские
профессора и академики стали изъясняться на такой манер. Можно ли представить себе, допустим, доктора исторических наук Л.Н.
Гумилева с подобными речениями на устах!
Еще: "низменные инстинкты", "догматические спекуляции", "темные инстинкты", "нравственная ущербность", "духовное растление", "распад
личности", "комплекс неполноценности"... И ведь это все о живых людях, соотечественниках, с коими автор намерен "взаимодействовать"
и "сотрудничать". Откуда такой набор? Из ярославской глубинки? Едва ли. Из канадской столицы? Совсем невероятно! Увы, скорей всего
из возни в литературных подъездах.
Еще? Пожалуйста: "авантюристы", "ничтожества", "осенние мухи", "околовертящиеся", "подлые и злые", "ленивые и безвольные", "неумение
и нежелание работать", "кто зол, ленив и завистлив", "непомерные амбиции на (!) гениальность"... Ей-ей, это даже загадочно. Неужели
профессор Яковлев надеется, что после таких аттестаций хоть кто-то из самых ленивых и безвольных протянет ему руку и вместе с ним
продекламирует: "Развернемся в сторону культуры - общей и личной культуры человеческих отношений!"
И вновь: "злые духи", "ведьмы перестройки", "интеллигентствующие холопы застоя", "охотнорядство", "гробокопательство"... Тут уже
пена видна на губах демократии.
Профессор неутомим: "омерзительно", "гадость", "гнусность", "мерзопакостные формы", "не тявкнешь - не заметят"... И ведь все это,
повторяю, на страницах писательской газеты, то есть предназначено прежде всего для потребления творческой интеллигенцией,
литераторами. Кажется, с августа 1946 года никто из секретарей ЦК и не говорил с литераторами на таком языке. А среди пишущей
братии, как известно, нередко встречаются персоны весьма чувствительные. По воспоминаниям Горького, Толстого однажды едва не
стошнило, когда он встретил у какого-то писателя в одной фразе "кошку" и "кишку". А если рядом "мерзопакостное тявканье" и "гомо
сапиенс"?
Можно было бы сменить пластинку, но нет: "подлая жажда власти", "топтание неугодных", "растоптать любого", "готовность изничтожить
оппонента", "с дубинкой охотиться на других"... Господи, да что же это за напасть! Не позволял же себе т. Яковлев ничего подобного
ни в "Правде", ни в "Московских новостях", ни на Пленуме ЦК, ни на Съезде народных депутатов. Почему именно в писательской газете
так? Неужто думает, что иного языка мы не поймем, да и не заслуживаем?
Его арсенал поистине неисчерпаем: "есть люди, как бы обреченные жить в пещерах", "охота за черепами", "жажда крови", "параноическая
жажда крови близких", "садистское сладострастие"... Все-таки в известном докладе о журналах "Звезда" и "Ленинград" таких
стилистических взлетов, кажется, не было.
Могут сказать: да, конечно, но в том докладе подобные словеса адресовались конкретным лицам, а здесь они как бы распыляются в
пространство, как бы в пустоту, как бы в эфир... А по-моему, такая анонимная распыленность еще хуже, ибо создает атмосферу всеобщих
подозрений с возможностью ссылки на члена Политбюро. Допустим, кто такие "ведьмы перестройки"? Я могу думать, что т. Яковлев имел
здесь в виду, скажем, Татьяну и Наталью Ивановых из "Огонька", а мой сосед будет доказывать, что "Советскую культуру" и "Смену"
(Ленинград). А кого автор обрек жить в пещерах? Одни скажут, что Андрея Нуйкина, другие возразят: нет, Валентина Оскоцкого! А у кого
"омерзительные формы"? У Аллы Гербер? У Новодворской? У Татьяны Толстой? Кто в "параноической жажде крови охотится за черепами"?
Бенедикт Сарнов? Владимир Бушин?
Мне кажется, что лексика и фразеология статьи т. Яковлева работают не только против благородных идей, которыми он так одержим, но
порою и против него самого. Причем в иных случаях-с особой силой. Например, он гневно проклинает "подлую жажду власти". Очень
похвально! Однако нельзя же не понимать, как это звучит в устах человека, который за два года из "рядового" директора института стал
секретарем ЦК и членом Политбюро, то есть проделал головокружительную карьеру, достиг высших ступеней власти. Поистине "потеря
чувства юмора, а вместе с ним и стыда всегда ведет к конфузу".
В полной мере воспринять возвышенный пафос статьи несколько затрудняет, помимо отдельных языковых просчетов, также и настойчивая
отстраненность, с какой автор говорит о "чиновном люде", об "аппаратных манипуляторах". Например: "Руководство партии и ее чиновный
аппарат на протяжении долгого времени взращивали противостояние в среде интеллигенции". Странновато слышать это от человека, который
сам на протяжении очень долгого времени принадлежал к чиновному аппарату партии, к ее руководству. В его биографии читаем: "С 1946
года на партийной и журналистской работе, инструктор, заместитель заведующего, заведующий отделом Ярославского обкома партии. С 1953
года в аппарате ЦК КПСС: инструктор, заведующий Отделом пропаганды". В аппарате ЦК проработал до 1973 года - двадцать лет, и на
важных должностях. Позже оставался членом ЦРК. Поэтому лучше было бы не кивать на безымянное "руководство", а сказать примерно так:
"Мы, руководство партии, на протяжении долгого времени взращивали противостояние в среде интеллигенции". Это было бы более
корректно. Можно бы в порядке той же благодетельной самокритики и примерчик конкретный привести -статью "Против антиисторизма",
напечатанную, кстати, в 1972 году в той же "Литгазете".
Академики-близнецы
Но тут от Яковлева-литератора мы уже переходим к Яковлеву-политику. И в этой своей ипостаси он тоже радует В. Дудинцева. Однако, на
наш взгляд, вопрос очень сложный. Кое-кто радоваться и восхищаться не склонен. Так, секретарь временного ЦК Компартии Литвы (на
платформе КПСС) В.Н. Швед заявил на пленуме: "Нередко на самом высоком уровне благословляются процессы отнюдь не перестроечного
характера. Например, меня просили передать членам пленума, что в республике многие коммунисты связывают идейно-теоретическое
обоснование процессов, приведших республику к нынешней ситуации, с визитом в Литву Александра Николаевича в августе 1988 года, когда
эта ситуация только складывалась. Но вот когда она явно повернула не туда, почему-то оперативной реакции со стороны ЦК КПСС (в
первую очередь, конечно, со стороны А.Н. Яковлева, видевшего все своими глазами и бывшего тогда секретарем по идеологии. -В.Б.) не
последовало". Можно добавить: очень странно и то, что т. Яковлев не поехал в Литву, когда в январе туда направилась бригада ЦК во
главе с М.С. Горбачевым.
Яковлев, конечно, оправдывался. Оказывается, в 1988 году он в Литве произносил одни только распрекрасные речи о дружбе народов. В
частности, говорит, вспоминал о том, какую славу снискали во всей стране поэма Межелайтиса "Человек", монумент Иокубониса "Скорбящая
мать", фильм Жалакявичюса "Никто не хотел умирать", проза Авижюса, пьесы Марцинкявичюса, театр в Паневежисе, артист Банионис,
Литовский камерный театр, режиссер Некрошюс, - все перечислил, ничего не забыл! Словно доклад сделал на декаде литовского искусства.
И, начисто отвергнув все претензии в свой адрес, решительно заявил о причине кризиса: "Руководство продемонстрировало
недальновидность". Но опять возникает вопрос: при таком-то глубоком знании литовской культуры почему бы не поехать в январе в Литву,
дабы помочь и товарищам по ЦК, и местному руководству? Почему бы не почитать литовцам еще раз Межелайтиса?
Как всегда, не обошлось в оправдательной речи т. Яковлева, конечно, и без назидательных поучений в таком роде: "Тот, кто не знает
азбуки и арифметики политики, ее логики, не может рассчитывать на успех". Сам он, видимо, "азбуку и арифметику" знает, но до поры
знания свои не показывает.
Но почему-то на пленуме его обвинили именно в незнании азбуки и арифметики того дела, которым он всю жизнь занимается. Так, первый
секретарь Рижского горкома партии А.П. Клауцен сказал: "Само по себе в этой жизни, в этом мире ничего не происходит. Многое лежит в
нашем прошлом. Однако главное, думается, все же в том, в чьих руках находится важнейший рычаг, влияющий на формирование
общественного мнения. Я имею в виду средства массовой информации. Кто владеет ими, тот и влияет на настроение и поведение людей... И
давайте спросим себя. Если изо дня в день в течение года или двух (а если пяти? - В.Б.) идет охаивание ценностей социализма по
радио, телевидению, на страницах печати, останутся ли равнодушными люди? Конечно, нет. В особенности, если делается это
профессионально, четко и организованно. Коммунисты часто упрекают нас в том, что мы не оказываем необходимого воздействия на работу
средств массовой информации. И они во многом правы.
Вместе с тем, думается, дело не только в нас. Не так давно на встрече, кажется в Высшей комсомольской школе, уважаемый Александр
Николаевич Яковлев высказал мнение, что средства массовой информации только объективно отображают те процессы, которые протекают в
реальной жизни... Эту же мысль вчера подтвердил Вадим Андреевич Медведев".
Тов. Клауцен закончил так: "На примере республики я могу заявить, что средства массовой информации не столько отображают, сколько
формируют процессы жизни в нужном направлении. Так было всегда, так происходит и сегодня. Видимо, не случайно, что в Румынии одним
из важнейших объектов первоначальной битвы было именно здание телевидения".
Разве не очевидно, что изображать прессу всего лишь бесстрастным зеркалом жизни, как это делают тт. Яковлев и Медведев, и есть
незнание азбуки. Но трудно все-таки допустить, что эти люди, дошедшие до таких заоблачных вершин политической иерархии, не знали бы
слов В.И. Ленина о том, что печать - самое сильное, самое острое оружие партии, что печать не только коллективный пропагандист и
агитатор, но и коллективный организатор. И тут, хотим мы или нет, сам собой возникает вопрос: не сознательно ли эти люди игнорируют
бесспорное ленинское положение? не с целью ли внушают народу антиленинскую мысль?
Если на упреки относительно своей роли в событиях, происшедших в Литве, т. Яковлев еще пытался возражать со ссылками на свою любовь
к поэзии Межелайтиса, то на этот раз он глухо промолчал. Ни слова не возразил и т. Медведев.
Молчание т. Яковлева выглядело тем более красноречиво, что ведь, когда началась перестройка, он был заведующим Отделом пропаганды
ЦК, через год стал секретарем ЦК по идеологии, и наша пресса, в которой тогда произошли большие кадровые перемены, является прямым
результатом неусыпных его забот.
Чтобы уж больше не возвращаться к вопросу о роли т. Яковлева в литовских событиях, напомним, что даже спустя полгода после своей
поездки в Литву, в феврале 1989 года, он успокаивал нас совершенно в духе арбатовского "Бумеранга": "Я не вижу ничего страшного в
движении народных фронтов Прибалтики", "Есть там люди, которые говорят, что надо отделиться от Советского Союза, но их мало.
Большинство понимают, что это совершенно нереально..." "Я был на предприятиях, где национальный состав 50 на 50. Прекрасное
настроение, проблем никаких нет...", "Думаю, что там все станет на свои места. И вообще, повторяю, нам надо перетерпеть и не
паниковать..." Такие же призывы слышали мы после чернобыльской катастрофы от другого академика - от Арбатова. Что же, и перетерпели,
и не паниковали, и все стало на свои места: Литва заявила о своем выходе из Советского Союза...
Ничего не ответил т. Яковлев и В.Г. Ануфриеву, который, напомнив о некоторых поразительных политических просчетах, ошибках и
нелепостях, сказал: "Так вот, товарищи, может, нам кто-то все-таки объяснит все эти процессы? Говорят, что их конструктором является
товарищ Яковлев. Его называют за рубежом именно таким конструктором. Я скажу, что товарищ Яковлев -наш великий молчальник... Но,
товарищ Яковлев, объясните нам эти процессы, ваши замыслы, ваши идеи. Может быть, мы поверим. Пока-то тревога. Пока-то, товарищи,
настоящая в народе боль за все эти процессы". Нет, не объяснил, не ответил конструктор. Как ничего не ответил и раньше, после
доклада о договоре 1939 года на Съезде народных депутатов СССР, когда назвали его виртуозом.
Человек тройной морали
Перечислив все профессионально-должностные и творческие ипостаси А.Н. Яковлева и заявив, что он глубоко уважает его как политика -
ученого - дипломата - литератора, В. Дудинцев -это в наше-то время приоритета общечеловеческих ценностей! это писатель-то! -
почему-то умолчал о том, как он относится к Яковлеву-человеку. Странно!
Для меня лично большую роль в понимании человеческого облика А.Н. Яковлева сыграло его участие в коллективной морально-политической
экзекуции Б.Н. Ельцина на октябрьском Пленуме ЦК в 1987 году. У нас на Благуше был железный закон: лежачего не бьют, двое против
одного - недопустимо! А тут против одного было 28. И храбрость, ярость они явили не меньшую, чем 28 героев-панфиловцев при защите
Москвы. А немного позже профессор и член Политбюро, доктор наук и секретарь ЦК, член-корреспондент и депутат Верховного Совета молча
наблюдал, как Ельцина на пленуме горкома еще раз прогнали сквозь строй 24 идеолога. В сумме 52 против одного... Вот с каких акций
нового мышления начиналась и брала разбег наша перестройка, об одном из конструкторов которой мы тут ведем речь.
Его облик для меня еще более прояснился, когда 17 февраля 1989 года т. Яковлев заявил: "Б.Н. Ельцин - нормальный политический
руководитель. Лично я критикую его и не могу понять одно... У нас, коммунистов, должна быть очень высоко развита партийная этика. А
Борис Николаевич..." Ну, словом, Яковлев, без колебаний принявший участие в коллективной экзекуции вольнодумца, свято выполнил
требования очень высокоразвитой партийной этики, а Ельцин, оказавшийся в одиночестве против 52-х, позорно нарушил ее.
Мы слушали дальше: "Большинство положений, высказанных т. Ельциным, правильные. Ни открытий нет, ни хулы никакой нельзя возвести".
Так что же молчал об этом тогда, на октябрьском Пленуме? Причина молчания, оказывается, такова: "А вот по настроению он поставил
весь ход перестройки под сомнение". Итак, Ельцин всего лишь не сумел соблюсти кое-какие нормы высочайшей этики да выказал нехорошее
настроение. Именно за это его и пожурили слегка... Все это, разумеется, не могло не вызвать эффект, совершенно обратный тому, на
который рассчитывали мудрецы, знающие и азбуку и арифметику: популярность Б. Ельцина невероятно подскочила, его выдвинули своим
кандидатом в депутаты многие избирательные округа. Вот тут-то т. Яковлев и встрепенулся: Ельцин? Нормальный политический деятель. И
азбуку прекрасно знает. И арифметику. И химию. Я всегда говорил...
Вечером 27 ноября 1989 года, выступая по Центральному телевидению, т. Яковлев, между прочим, сказал: "Мы исповедовали двойную и
тройную мораль". В этой коротенькой фразе было две большие неясности. Во-первых, кто это "мы" - члены ЦК? работники нашего
посольства в Канаде? сотрудники Института мировой экономики? лично т. Яковлев? Во-вторых, когда это было-в тридцатых годах? в
октябре 1987 года? 26 ноября 1989-го?
Я думаю, Владимир Дудинцев, как были, так и есть люди, исповедующие и двойную, и тройную мораль. И именно благодаря этому они
вознеслись и парят кто над Иваном Великим, кто над статуей Свободы.
Молодая гвардия. ? 6. 1990.
=================================
ЗА ЧТО ПОЭТЕССА КУЗОВЛЕВА ЛЮБИТ ОБОРОТНЯ
Почти все было как у Ярослава Смелякова:
Одна младая поэтесса,
Живя в довольстве и красе,
Недавно одарила прессу
Полустишком-полуэссе...
Разница лишь та, что поэтесса Татьяна Кузовлева млада, но не очень, и прессу она одарила не полустишком, а трепом полусвета со всем
известным Яковлевым А.Н.
Признаться, я думал, что его уже тут нет. Ну, допустим, укатил в Америку вслед за Коротичем, Шатровым да академиком Сагдеевым. Или,
как Юрий Афанасьев, ушел в научное подполье, или просто, как сказал поэт, "скрылся, смердя впустую"... Но оказывается, я ошибся.
"Архитектор перестройки" продолжает фигурировать, функционировать и фонтанировать: участвует в каких-то заседаниях, дает интервью,
изрекает афоризмы, а недавно брагинское телевидение даже преподнесло его как "человека недели".
Между прочим, странно было видеть его в роли этого "человека". Такая глыба, такой матерый мыслитель, такой махровый интеллектуал,
такой густопсовый либерал, и вдруг - "неделя". Горбачев - "лучший немец", нобелевский лауреат, Шеварднадзе - лауреат премии имени
Канта, а ему - "человек недели". Ну не насмешка ли! Ведь он-то поколупал Отечество куда больше, чем эти кремлевские лоботрясы. Но и
"недельному призу" почему-то рад, всю передачу только и твердил: я счастлив, очень счастлив, невероятно счастлив!.. Словно нашел
средство против рака. Или добился прекращения междоусобных кровопролитий в стране. Или сумел остановить рост смертности среди
соотечественников. Или удалось посадить на скамью подсудимых второго "лучшего немца" Полторанина, завоевателя персональных дач
генерала Грачева. Нет, он задыхается от счастья, что ему дали пятнадцать минут по первой программе телевидения.
Еще "человек недели" заявил, что теперь он никого и ничего не боится. Как тут не вспомнить разговор Хрущева с Эйзенхауэром. Айк
спросил советского руководителя: боится ли он новой войны? "Нет, - ответил Хрущев, - нам ничего не страшно! Мы смело смотрим
вперед!" Собеседник же признался: "А я боюсь. У меня дети, внуки..."
Яковлев на экране был ужасно счастлив и ужасно смел. Как же не ликовать, если интервью берет не кто-нибудь, а живой член Союза
писателей, поэтесса, хоть и не такая знаменитая, как Екатерина Шевелева, любимица Лубянки, но все же. Хоть интервью, увы, печатается
не в "Комсомольской правде", не в "Известиях", а в новорожденном изданьице "Дело", имеющем всего 40 тысяч экземпляров, но зато с
портретом и в одном номере с крупногабаритным философом Отто Лацисом, да еще под рубрикой "Политика и нравственность". А Яковлев
ничего так не обожает, как нравственность и этику, особливо партийную...
И смелость его нынешняя хорошо понятна. Действительно, квартирка политбюровская есть; в академики, хоть и всего четырьмя голосами,
как знаменитый князь Дундук, прославленный Пушкиным, проник; обеспечен надежный пенсион, есть дачка в академическом поселке Жуковка;
за границу, где водятся устрицы, доллары и марки, то и дело катает: в прошлом году был раз пятнадцать; книги его, одна умнее другой,
лежат ворохами на всех перекрестках... Что такому человеку бояться развала страны? Чего ему не хватает? Разве только памятника при
жизни. И плевать ему тогда на Нобелевскую и на премию Канта...
Но что же привлекло поэтессу к такой личности? Как это что, удивляется она, пожимая плечами посвежей, чем у Шевелевой. "Я с
симпатией отношусь к этому человеку". Ну, понятно. Симпатия, как и любовь, зла... А что именно нравится? Во-первых, говорит
поэтесса, "мне нравится его пронзительный насмешливый взгляд". Да, взгляд у него в самом деле то как у змееволосой горгоны (под ним
все живое обращается в камень), то как у козлобородого Нуйкина (все живое и мертвое обращается в пошлость). А еще что? А еще
поэтессу восхищает его "крестьянское лицо". Ну прямо-таки как на полотнах Брейгеля Мужицкого. Правильно. Один знакомый писатель с
таким вот лицом в студенческие годы играл у нас в драмкружке кулаков-мироедов с поразительным пониманием их психологии, незаменим
был.
А что кроме взгляда и лица? В-третьих, поэтессу прямо-таки бросает в жар - фу! фу! - от "природного ума этого человека и живости его
реакции на окружающее". Да, живость реакции вне сомнения. Как бы без нее он смог из рядового колхозника стать обитателем Кремля и
лучшим идеологом всех времен и народов. Своей живостью Яковлев далеко превосходит даже таких живчиков, как Собчак, Попов,
Старовойтова, такого суперживчика, как Волкогонов... Но что касается яковлевского ума, то здесь вопрос сложнее.
Даже в наблюдаемой телебеседе есть пассажи, не позволяющие поставить этот ум в один ряд хотя бы, допустим, с умом Жириновского. В
самом деле, например, человеку было уж сорок пять, и он пятнадцать лет работал в ЦК, то есть имел гораздо более обширную информацию
обо всем на свете, чем кто бы то ни было, и тем не менее говорит: "Я полагал, что за границей (то бишь во всем белом свете. - В.Б.}
нас уже так все (!) любят, так уважают, так ждут, что ну никак без нас не могут". Господи, это ж каким надо быть олухом, чтобы
столько лет исповедовать такую блажь! Были же кризисные ситуации в ГДР, в Польше, был кровавый мятеж в Венгрии. Ну и что, говорит
он, а "мне так внушили". Да кто ему, умнику, мог внушить, если он сам, руководя отделом пропаганды, денно и нощно только тем и
занимался, что внушал другим, всему народу.
Дальше еще интересней. Август 1968 года. Волнения в Чехословакии. На ее территорию введены войска стран Варшавского договора.
Направили туда и ответственного за идеологическое обеспечение чиновника ЦК Яковлева. "И вдруг, - говорит, - выхожу я из самолета и
вижу..." Видит антисоветские и антирусские плакаты. "У меня словно бы в башке что-то взорвалось: как так?.. Это было огромным
контрастом с тем, что мне внушили. Это было шоком". Поразительное признание. Представьте себе: человек попал на фронт и удивляется,
что тут люди не цветочки в поле собирают, а палят друг в друга... И вот с такой-то взрывоопасной башкой он тридцать пять лет сидел
на Старой площади и руководил духовной жизнью великой страны. Нет, Татьяна Кузовлева, никогда не поверю, что эта башка могла пленить
вас, близко знающую Оскоцкого и Суровцева, Бурлацкого и Арбатова, как и многих иных мозговых светочей.
Но у поэтессы есть и другие доводы в пользу своего любимца: "Он, проработавший долгие годы в ЦК, не стал для думающей интеллигенции
ни партлицемером, ни партоборотнем, ни партхамом..." Разумеется, он и не мог стать таковым в глазах того, кто претерпел те же
метаморфозы - вместе с ним и под его руководством лицемерили и меняли кожу. Собеседница, например, спрашивает суперидеолога: "С чего
началось ваше гражданское прозрение?" Он отвечает: "Мое гражданское прозрение началось как раз с Чехословакии". То есть с фугасного
взрыва в голове на аэродроме. Но, вернувшись после прозрения в брежневский стан, из ЦК не ушел, от дачи и машины, от всяких там
спецпайков не отказался, а продолжал карабкаться вверх и даже на пятом году прозрения все еще писал статьи и произносил речи, в
которых внушал нам такой вот взгляд на советскую действительность вообще и на брежневскую пору в частности: "Общество развитого
социализма решает проблемы, небывалые по своей новизне, размаху и характеру... Рабочий класс растет, развивается, повышает свою
культуру" и т.д. И здесь процентов на 95 сущая правда. А теперь он говорит: "Семьдесят лет народ терпел унижение. Мы создали
общество, враждебное человеку... Одна половина страны доносила на другую..." Тогда он, уже на шестом десятке жизни, внушал нам:
"История человечества развивается в полном соответствии с объективными законами общественной жизни, открытыми великими учеными К.
Марксом и Ф. Энгельсом". А теперь он внушает Кузовлевой: "Вот говорят, у нас была идеология марксизма. Да не было у нас даже такой
идеологии". То есть даже такой убогой и захудалой. Лицемер? Ханжа? Оборотень? А кто же!
Возможно, кое с чем из этих моих доводов Т. Кузовлева согласится, но и наверняка возразит: "Позвольте, я еще сказала, что Александр
Николаевич никогда не был партхамом!" Ах, голубушка... Она уже и не помнит, кто первый в нынешние времена начал адресоваться к
оппонентам вот с такими речениями: "низменные инстинкты... нравственная ущербность... духовное растление... комплекс
неполноценности...". Неужели не вспомнила? Ну тогда продолжим: "подлые авантюристы... холопы застоя... политическая шпана...
скотина...". Таков любимец думающей интеллигенции Яковлев. И он, повторю, первый пустил все это в оборот со страниц "Литературной
газеты" - органа думающей интеллигенции. А поскольку был тогда членом Политбюро, секретарем ЦК, то есть все основания назвать его
суперпартхамом.
Я уверен, что Т. Кузовлева готова от лица думающей интеллигенции простить ему и это, ибо прежде всего поэтессу "привлекает его
позиция порядочного человека". Да, дескать, хамоват, но зато как правдив, самоотвержен. Вот он рассказывает, с чего начались его
"реальные конфликты" с некоторыми писателями: "Когда я стал заведовать отделом пропаганды ЦК, то оказалось, что на 1986 год у
Бондарева запланировано девять полных (!) собраний сочинений, у Белова и у Софронова - по семи. Я порекомендовал оставить каждому по
одному, а высвободившуюся бумагу передать другим авторам. И - все. Тут же меня окрестили русофобом". И слышится мне голос
Кузовлевой: "Какая смелость! Какая забота о расцвете литературы! И какая жуткая несправедливость к нему!"
А мне в ответ хочется сказать: "Думающая интеллигентка, задумайтесь на секунду: семь полных собраний сочинений, девять... Знаете ли
вы, что Талейран всегда советовал врать в нечетном числе: почему-то легче верят. Знаете ли вы, что за всю жизнь даже у генерального
секретаря правления Союза писателей и члена ЦК А.А. Фадеева было только два собрания сочинений, у председателя правления СП СССР
Героя Труда Г.М. Маркова - одно, у председателя правления СП РСФСР Героя Труда С.В. Михалкова - два, у первого секретаря правления
СП России Героя Труда Ю.В. Бондарева - два, у Героя Труда А.В. Софронова - два, у В.И. Белова - одно в трех томах. И выходили эти
собрания с интервалом лет в десять, а то и больше. И ни одно не было полным. Человек с крестьянским лицом либо не понимает, что
такое полное собрание сочинений, либо сознательно вешает лапшу на ушные раковины, откровенно издеваясь над всеми нами, сидящими у
телевизора".
Прислушаемся еще к "порядочному человеку": "Я помню, как Бондарев подбивал меня сделать его председателем Союза писателей СССР. Ой,
батюшки, у меня-де появился бы вечный союзник. Еле-еле удалось склонить Политбюро пойти на единственно возможный компромисс с
литераторами - назначить им в начальники не его, а Владимира Карпова". У меня нет намерения защищать Бондарева, но, помилуйте, кто
же не знает, что на заседании Политбюро 26 июня 1986 года, докладывая о ходе съезда писателей, Яковлев дважды выдвигал именно
Бондарева, а не Карпова и решительно отверг сомнение, что Бондарева могут не избрать. А Карпов, судя по всему, оказался избран
вопреки намерениям и желаниям Яковлева. Как видите, "порядочный человек" с истиной не церемонится.
Наконец, известно ли поэтессе, что Яковлев попал в русофобы вовсе не в 86-м году, а еще в 72-м, когда, будучи одним из руководителей
отдела пропаганды ЦК, напечатал в "Литературной газете" малограмотную и злобную статью "Против антиисторизма". Поэтесса, возможно,
вспылит: "Как! Он же сам сказал мне, что когда работал в ЦК, то "старался хотя бы не делать людям гадости". Окажись живы Твардовский
и Симонов, они бы кое-что порассказали. О да, идеолог с крестьянским лицом прекрасно знает, что самые лучшие свидетели -
покойники...
В помянутой выше статье завотделом ЦК обрушил потоки гадостей на десятки русских и зарубежных книг, журналов, газет, писателей,
историков, философов. Больше всего досталось тогда русским литераторам, и не только современникам, - поэту И. Кобзеву, критикам В.
Кожинову, М. Лобанову и другим, но и Константину Леонтьеву и Василию Розанову. Не остались без оплеух и такие зарубежные авторы, как
В. Зомбарт, Г. Маркузе, Ортега-и-Гассет, А. Тойнби... Позже, в 1989 году, Яковлев сам признавался, что авторов этих он не читал, а
знал о них только по цитатам, списанным главным образом из книги собрата по ЦК Альберта Беляева "Идеологическая борьба и
литература", вышедшей четырьмя изданиями (последнее - в 1988 году). Потом Беляев стал списывать у Яковлева. Так они и жили, гак и
строили социализм, воспитывали народ.
Симпатизирующая поэтесса вправе дознаться: почему же все-таки любимца, как он говорит, "окрестили русофобом" и даже направили
экспедицию в его родную деревню, чтобы "проверить, не еврей ли я часом". Ну, разумеется, никто экспедицию не снаряжал, ибо нечего
искать того, чего нет, всем же ясно: такие люди национальности не имеют. Во-вторых, окрестили его русофобом (и, как правильно он
сказал, "хожу в русофобах до сих пор") хотя бы за одно только то, что в этой статье он со смаком припечатал русских цитатой: "жалкая
нация, нация рабов, сверху донизу -все рабы"- и заявил, что так сказал о русских Чернышевский. Из этого можно уверенно заключить: не
только Маркузе или Тойнби, но и Чернышевского наш многолетний учитель знал лишь по цитатам, ибо в противном случае ему было бы
известно, что Н.Г. Чернышевский ничего подобного не говорил, что приведенные слова принадлежат одному герою его романа "Пролог". А
писатель за героя даже перед Лубянкой не отвечает. Не таскали же туда Грибоедова за афоризмы Скалозуба и Гоголя - за сентенции
Ноздрева, даже Маяковского - за речи Победоносикова...
Тут, дабы прекратить разговор на неприятную тему, Кузовлева может парировать: "М... м... м... Но согласитесь все-таки - тонкое и
точное замечание он мне высказал: "Как же некоторым хочется власти! Во всех группировках люди делятся на тех, кто мечтает о ней, и
тех, кто к ней равнодушен". Не так ли?"
Я бы ответил: тех, кто мечтает о власти, ну и, конечно, почестях, славе, надо бы разделить на две группы. Одни всю жизнь так и
остаются со своими мечтами. Я, например. Мечтал стать маршалом, а выше сержанта не поднялся. Грезил, скажем, креслом председателя
Союза писателей, а дальше завотделом редакции журнала не пробился. Мечтал о Нобелевской премии тысяч в сто долларов, а получил
премию "Советской России" в десять тысяч гайдаровских обморочных рублей... Но есть люди, которые не только мечтают, но получают все
это или нечто равновеликое. Именно таков сам Яковлев.
Тридцать пять лет он шмыгал по коридорам ЦК, карабкался по его лестницам и добрался-таки до самой вершины! И посмотрите, какие после
этого изысканные чувства обрела его когда-то простая душа рядового колхозника: "Меня спрашивают, почему я не даю отповеди Куняеву?
Ну не могу я отвечать, как не могу отвечать Дорошенко - брезгливость мешает. Неохота связываться..." Ах, ах! У него ведь еше
академический колпак на голове. Столь же благородную позицию занимает ныне Яковлев по отношению и к другим своим критикам: "Я думаю,
что "День", героем которого я не перестаю быть, - довольно полезная газета. Она сама себя перед людьми обнажает и дискредитирует".
Это говорит человек, обнаженный и дискредитированный еще двадцать лет тому назад, когда стриптиз был у нас еще под запретом.
Советская Россия. 1993. 14 августа
=================================
СКУЛЕЖ НА БЕРЕЖКУ СВОБОДЫ
Ворвался ко мне сосед Вася, лютый демократ, крутой до ужаса, до посинения. Кажется, даже отдаленный родственник по материнской линии
не то Немцова, не то Оскоцкого, не то Хакамады. Среди единомышленников у него кличка Арчибальд. В руке - два свежих экземпляра
"Московских новостей" ? 30 за этот год на русском и английском, второй протянул мне. И прямо с порога - в голос:
- Боже милосердный... Что творится в стране! Куда мы идем! Что с нами будет завтра!..
- В чем дело? - спрашиваю. - Что такое?
Он разворачивает газету. Там во всю первую полосу какой-то унылый, лысенький старичок на полусогнутых с палочкой, печально смотрит
искоса куда-то вдаль. Во взгляде, в пятнистом уже лице, во всей фигуре, даже в брюках с огузивом, которые на нем будто бы едва
держатся, - мировая скорбь, "welt Schmerz". А под самый нос редакция сунула ему плакат шрифтом чуть не с голову бедолаги: "НЕ
НУЖЕН" - "UNWANTED".
- Светлейшие умы державы, - потрясает пришелец газетой, - величайшие государственные мужи России, лучезарнейшие личности земшара
жестоко преследуются, их третируют, обижают, бросают с камнем на шее с корабля современности!..
- Да успокойся ты, - говорю. - Перестань вопить. Кого там еще бросили в надлежащую волну?
- Не видишь, что ли? Да это же Яковлев! Забыл? Ну, тот самый, которого при Брежневе за чрезмерный ум и редкостную идеологическую
резвость с высокого поста в ЦК сослали на каторгу - во глубину канадских руд на одном из проспектов Оттавы; тот Яковлев, что был
правой рукой Горбачева или, лучше сказать, у которого пентюх Горбачев был и правой рукой и левой ногой да еще и языком без костей.
Смотри, это же он в газете. Светлейший ум, лучезарнейшая личность, мудрец - реформатор!.. Дэн Сяомао!.. В этой газете Мишенька
Гохман, а в "МК" Марчик Дейч, а в "Новой газете" Боренька Батарчук до сих пор почтительно величают его "архитектором перестройки",
Сереженька Степашин из Счетной палаты - "демхирургом возрожденной России", теща Сысуева - "творцом свободы", да и сам ты не раз при
мне называл его "папой нового мышления".
- И папой, и мамой, и сыночком одновременно.
- Это же грандиозный мыслитель, Аристотель наших дней, Александр Македонский Политбюро, Галилей из Ярославля... Да же в академики
прошел. Правда, говорят, большинством всего в четыре голоса, но прошел же! Как Гарри Каспаров не выиграл последний матч у Карпова, а
только свел вничью, но остался же чемпионом. А Давид Бронштейн даже провозгласил его победителем... И сидит Яковлев в Академии наук
рядом с Солженицыным, такой же лучезарной личностью, которую, правда, не так уж давно столь свирепо клеймил и поносил. Да еще сейчас
он и президент фонда "Демократия" и еще что-то, но это все не то... Были времена, когда восторженные толпы, как он сам только что
поведал в "Новой газете", носили его на руках. Однажды, например, с митинга в защиту свободы от коммунистов обезумевшие почитатели
пронесли его, каждые пять шагов подкидывая вверх, с Лубянской площади вниз мимо Сандуновских бань, мимо Большого театра до
улицы Горького, а потом вверх до Моссове та. А там посадили на лошадь Юрия Долгорукого, но - впереди князя!
- Да когда же это было и кто свидетель? - изумился я.
- Когда? "В бурные дни августа 1991 года", как говорит он. А всех свидетелей потом уничтожили коммунисты. Удалось спастись бегством
за границу только одному - известному взяточнику Сергею Станкевичу, тогда заместителю председателя Моссовета. Он и подставил спину,
чтобы Яковлев вскарабкался на лошадь Долгорукого... Какой у него до сих пор полет мысли! Смотри, как смело судит о нашем проклятом
прошлом: "При Сталине был самый что ни на есть настоящий фашистский режим!"
- Ну, во-первых, - не выдержал я, - ничего смелого тут нет. Вы долдоните это уже лет сорок, зубы съели на этом. Яковлев лишь семенит
вслед за покойным Волкогоновым, который трусил за юмористом Александром Ивановым, ныне тоже покойным, а тот резво поспешал за
Солженицыным, благополучно здравствующим. Во-вторых, если режим фашистский, то кто же сам Яковлев, которого при нем взяли работать в
святая святых режима - в ЦК, где он за тридцать пять лет ревностного служения сделал головокружительную карьеру? Ведь всякий режим
поддерживает только тех, кто поддерживает его, в частности, фашистский режим - фашистов.
- Но не будешь ты отрицать, что, как говорит Яковлев, "Гитлера и Сталина тянуло друг к другу"?
- Нет, этого я отрицать не стану. Гитлер действительно тянулся, тянулся, тянулся к Москве, к Кремлю, к Сталину, но так и не
дотянулся. И Сталин в самом деле тянулся, тянулся к Берлину, к рейхсканцелярии, к Гитлеру и дотянулся. И все знают, чем это 30
апреля, а потом 8 мая 1945 года кончилось.
Арчибальд, пожалуй, не слушал меня. Он бубнил свое.
- Ах, оставь свои коммунистические штучки! - махнул он газетой. - Но разве хотя бы в этих вот словах Яковлева не святая правда: "Это
мы, позабыв о чести и совести, не жалея ни желчи, ни чернил, ни ярлыков, ни оскорблений, не страшась ни Бога, ни черта, беспощадно
боремся, лишь бы растоптать ближнего, размазать его по земле, как грязь..."
- И это не буду отрицать, если Яковлев имеет в виду себя, и тебя, и всех ваших демократических арчибальдов и эдвардов. Как
ответственный сотрудник отдела агитации и пропаганды ЦК, по забыв о чести и совести, именно такими делами долгие годы и занимался
Яковлев. В частности, уж не говоря о прочем, не пожалел желчи и на меня лично в связи с моим выступлением по телевидению 2 января
1980 года в защиту русской культуры. В книге "Окаянные годы" я рассказал об этом подробно. А сейчас, позабыв о чести и совести,
которых у него никогда не было, пытается растоптать Советскую эпоху и Сталина.
- А вот это? - кипятился пришелец. - "Это мы расстреливали себе подобных, доносили на соседей и сослуживцев... Разве не нас ставили
на колени на разных собраниях для клятв верности?.."
- Если добровольно признается, то, надо полагать, сам Яковлев действительно писал доносы на соседей и сослуживцев. Коли говорит
"мы", то, видимо, вместе с женой, что ли. Возможно, благодаря этому и в ЦК удалось проникнуть. Да и впрямь, его действия в связи с
помянутым эпизодом на телевидении в 1980 году было не чем иным, как доносом в Политбюро на группу русской патриотической
интеллигенции. Но ни я сам, ни моя жена, ни наши дети, ни наши родители никаких доносов не писали, если не считать моих безответных
заявлений о квартире да о телефоне. И на колени никто никогда нас не ставил. А Яковлев всю жизнь ползает на коленях перед
начальством - от Сталина до Путина. Посмотри, как и сегодня ползает, старательно отгораживая начальника от нынешнего убожества и
развала в стране: "Возьмем последние обращения президента к Федеральному Собранию. Верные мысли, все сказано правильно. Но ведь
чиновники ничего не сделали... Кто-то нарочно компрометирует... В его окружении завелись люди..." Словом, завелись очень нехорошие
люди, а сам президент - ангел! Такие вещи говорят только на коленях. А назвать хотя бы одного из сонма бездарных и ленивых
чиновников по именам или дать президенту совет если уж не к суду их привлечь, то хотя бы разогнать, - на это ползунок отважиться не
смеет.
- Но вот, - крутит Вася-визитер перед моим носом газетой, - он приводит конкретный пример советских нравов: "Человек пишет донос на
своего солагерника - при том, что они оба получили по десять лет за антисоветскую агитацию". Что, такого не бывало?
- Бывало. Я знаю один такой случай. Возможно, именно его Яковлев имеет в виду, хотя опять же не указал ни имен, ни времени, ни
лагеря. Возможно, что речь тут идет о Солженицыне. Ему за антисоветчину дали 8 лет, изрядную долю которых он отсидел в курортной
"шарашке", а его другу Николаю Виткевичу за то же самое - 10 лет магаданской каторги. И Саня, из-за которого того и посадили-то, в
самом деле уже в лагере написал на друга Коку дополнительный донос. Но разве можно Солженицына считать советским человеком? Он
первый вознегодует. В нем советского ничуть не больше, чем в Яковлеве. Так что этот факт вовсе не советской жизни.
- Оставь свою пропаганду! - вспылил мой демократ. - Яковлев - титан мысли и духа. И вот теперь он "НЕ НУЖЕН"! И вот - "UNWANTED"! И
вот - выброшен на помойку или, как раньше любили говорить, на свалку истории!.. Такую эпохальную фигуру ныне игнорируют, можно даже
сказать, что чхают на нее, даже плюют... В этой газете его беседа с Гохманом. Вот слушай: "За четыре года, Миша, - плачется великий
старичок в жилетку журналисту, - хоть бы кто-нибудь вопрос какой-нибудь задал". Ты слышишь, сколько душевной боли, горечи и тоски в
этих словах:"хоть бы кто-нибудь... хоть бы что-нибудь... хоть бы какой-нибудь"...
Я вставил:
- Имеется в виду, конечно, не кто-нибудь из прохожих ("Дедушка, где тут ближайший туалет? Терпенья нет - писать хочется!"), а
кто-нибудь из правительства, из Думы, из администрации президента, а может, и сам президент. Правда?
- Само собой! Ну, хотя бы министр труда Починок, что ли, задал бы вопрос: "Архитектор, что надо строить раньше - фундамент или
крышу?" Или, скажем, думский Федулов: "Президент фонда, как нам извести коммунистов? И с кого начинать - не с тех ли, кто был другом
Горбачева?" Или уж пусть бы путинская орденоноска Эллочка Памфилова: "Что вы, ваше степенство, посоветуете - вы же на свободном
Западе долго жили, - что порекомендуете одинокой цветущей женщине постбальзаковского возраста, бывшему министру социальной защиты,
предпринять для защиты и сохранения общечеловеческих ценностей персонального характера - фигуры, бюста и всего прочего?" Так нет же,
никто не обратился, никто не посоветовался! "Я что, - взывает президент фонда к Мише Гохману, а через него ко всем нам, - меньше их
знаю... по некоторым вопросам".
- Действительно, - говорю я, - даю голову на отсечение, не меньше министра труда Починка он понимает в том, что такое мартышкин
труд; не меньше Федулова - в пещерном антикоммунизме; не меньше Памфиловой - в общечеловеческих ценностях персонального характера.
- Разумеется! Да он тут же и дает пример своей необъятной эрудиции: "Нельзя спать со своими секретаршами!" Ведь это далеко не все
понимают. Но вот, мол, я не спал со своими и только благодаря этому из рядового сотрудника ЦК добрался до члена Политбюро. А тот же
Починок, например, имеет или не имеет свою Монику? Или, скажем, Клебанов? Вопрос остается открытым... И как они добрались до своих
овальных кабинетов, совершенно непонятно.
- А о секретаршах-то речь зашла с чего? - поинтересовался я.
- Гохман спросил (родственник Оскоцкого заглянул в газету):"Работа аппарата, высших чиновников по сравнению с советским временем
сильно изменилась?" Яковлев - матерый аппаратчик, с двадцати лет всю жизнь то как Диоген в бочке, сидел в кабинетах, то как Бовин
терся в коридорах власти.
- И потому, - я тоже заглянул в газету, - в своем ответе он по своему обыкновению ни "высших" и никаких иных чиновников конкретно не
задел, ни одно светлое сановное имечко не упомянул даже, а отыгрался на технических работниках, в частности, на бедных секретаршах,
впрочем, и тут безымянных. "О, как понизился уровень технического аппарата!- прочитал я, с ходу кое-как переводя с английского. -
Причем за счет наглой самоуверенности". И уж дальше об этом техническом аппарате с гневом: "Чтобы прежде, когда звонишь по АТС-1,
секретарша спросила: "По какому вопросу?" Она бы столько оставалась после этого работать, сколько надо времени, чтобы подписать
приказ о ее увольнении. Сейчас звонишь министру - хоть по "АТС-1", хоть по АТС-2, - эта девица начинает тебя допрашивать. Да какое
ей дело! Она же просто не понимает своих функций. Просишь доложить о звонке, а потом узнаешь, что девица ничего не передавала"...
Да, накипело у Аристотеля против секретарш, - сочувственно вздохнул я.
- Еще бы! - подхватил Вася. - Его, фигуру мирового масштаба, допрашивает какая-то аппаратная профурсетка!
- Но, между прочим, - заметил я, - ведь могло быть и так: она-то доложила о звонке, а министр при вопросе к нему сделал вид, будто
первый раз слышит. Скорее всего, и допрос-то она учиняет по указанию шефа. На такое предположение твой кумирне решается. Кстати, а
что такое эти АТС-1-2?
- Как? Ты не знаешь? Это так называемая "вертушка", то есть правительственная связь, особый телефон, который никак невозможно
подслушать. Тут всего номеров, может быть, 200-300, но это телефоны жутко важных персон. Замечательная вещь!
- Я сразу оценил:
- Понимаю. Звонишь, например, известной Черномырдине. Кроме него, тебя никто не слышит. И говоришь ему: "Слушай, Федя, ты уже забыл,
что американский президент обозвал тебя хапугой, вместе с Березовским, обокравшим Россию? За это на дуэль вызывают. А ты вместо пули
ему в лоб подтверждаешь свою репутацию кровососа тем, что додумался за счет народа отдать французам 400 миллионов долларов царских
долгов столетней давности, которые они потратят на покупку своего мерзкого лакомства - лягушек. Тебя же за это повесить могут. И
правильно сделают". Сказал и кладешь трубку. Звонишь Чубайсу: "Ты, рыжий, не боишься за свои дела повторить судьбу Троцкого, который
до вышибона из СССР в 1929 году был начальником Главэлектро, то есть, как ты, командовал электричеством в стране? Уж очень навязчива
аналогия!"
- Что?! - аж подпрыгнул мой демократ. - Чубайс сидит в кресле Троцкого? Не может быть! Сколько лет было Троцкому, когда его выслали?
- Да, именно в этом кресле. И было Троцкому пятьдесят. А Чубайсу? Родился в июне 1955-го, значит, ему идет сорок девятый, годик
остался...
Родственника Хакамады передернуло. А я продолжал:
- Так вот, Яковлев жалуется Гохману, что теперь секретарши даже тех, кто звонит по этой секретной связи, нагло допрашивают: "По
какому вопросу вам нужен Федя?" Или: "Зачем вам вдруг понадобился рыжий? Может, хотите сообщить, что назвали его именем свою собаку?
Он знает, что каждой третьей моське в России дают кличку "Толик" или "Чубайс". Говорят, уже и в Западной Европе, и Китае так же".
- Александр Николаевич, - оправившись от удара продолжал мой гость, - всю жизнь имел "вертушку" и так прикипел к ней, так сроднился,
что без нее - лучше в омут. Ты читал его "Омут памяти"? Шекспир! Айвазовский! Виктор Ерофеев!..
- Из этого тихого омута и вылезли все ерофеевы с их похабщиной.
- Он и советы свои часто давал - по "вертушке". Поди, надеялся, уповал болезный, что и на смертном одре она будет под рукой, чтобы
отвечать на бесчисленные вопросы министров, послов, лидеров партий, президентов: "Господин академик, картошку сажать пора?"... "Ваше
степенство, как нам избавиться от дружбы Буша?"... "Полупочтеннейший, который час?" и т. д. Нов прошлом году безо всякого
предупреждения "вертушку" внезапно отняли.
Я тотчас выдал экспромт:
- Как дитятко самой любимой игрушки, Старичка президента лишили "вертушки"...
И добавил:
- Это начало поэмы "Мазепа из Политбюро", которую сейчас пишу.
- Ну, старичок, конечно, пожаловался, - соболезнующе вздохнул родственник Немцова. - Кому? Похоже, что самому президенту. Во
всяком случае, когда, как пишет, "речь зашла оботкреплении от кремлевской поликлиники..."
- Еще и такой удар?
"Я сказал об этом Путину. Он возмутился, дал выволочку управляющему делами. Тот оправдывался".
- Интересно, чем оправдывался? Не тем ли, что, мол, это же бывший красно-коричневый, не так давно клявшийся в верности до гробовой
доски марксизму-ленинизму, уверявший, что "к Ленину я отношусь архихорошо".
- Словом, Кремлевку бедный старичок с помощью главнокомандующего и ракетных войск отстоял.
- А "вертушку"?
- О ней вот что сказал Мише Гохману, - прочитал Вася-Арчибальд. -- "Вертушку" мне восстановят. Поработала она дней пять и замолкла.
Сказали, что ремонтируют. Ремонтировки месяца четыре, а потом повысили тариф. Да так, что я сам вынужден был отказаться. Нет у меня
таких денег!" Понимаешь, у него таких денег нет!
- Понимаю. Потрепаться с министрами охота, а денег нет! Тут весьма примечательный момент исповеди, - сказал я. - Но как это - "нет
денег"? Получает пенсию, поди, тысяч 8-10 минимум, имеет как академик пожизненное содержание (раньше это было, кажется, 3 или 5
тысяч ежемесячно), в своем "фонде", надо полагать, тоже что-то платят, да еще и здоровенные книги то и дело печет. Неужели
безгонорарно? Или их никто не покупает? А много ли надо вдвоем со старушкой! Да и детки, кажется, могли бы помочь, хотя бы на эту
самую "вертушку"...
Тут я подумал о его книгах: очень похоже, что покупают их действительно плохо. И то сказать, ну кому интересно, например, в
последней его книге "Сумерки" читать, допустим, о Горбачеве: "Он мог утопить в словах, грамотно их складывая, любой вопрос. И делал
это виртуозно. А после беседы с ним (или публичного выступления) вспомнить было нечего". Короче говоря, наконец-то на исходе
восьмого десятка мыслитель понял и признал, что его друг Горбачев, с кем начинал всю заварушку, - трепло, и только. Но, во-первых,
это все давным-давно знают. Во-вторых, Горбачев, как и его друзья, в том числе сам писатель этот, давным-давно никого не интересует,
кроме разве Генеральной прокуратуры, которая ныне стала проявлять кое-какие признаки жизни.
Или вот еще как о великой новости: "Когда Горбачев предложил Шеварднадзе вернуться на пост министра иностранных дел, тот ответил
отказом.
Почему? - последовал растерянный вопрос.
Я вам не верю, Михаил Сергеевич! - последовал жесткий ответ".
Это уж просто, как говорится, хоть стой, хоть падай: а кто самому Шеварднадзе-то верит? Один предатель и американский лакей не верит
другому предателю и лакею из той же банки, - да пропади они пропадом, гори они синим огнем вместе с Аристотелем!.. Упомянутый выше
Марк Дейч писал в "МК" об этих "Сумерках"-: "Сразу по выходе книга исчезла с прилавков". Спустя месяц я зашел в Сотый книжный
магазин. Ведь самый центр столицы! Самое бойкое место! И что же? Лежат стопы этих "Сумерек" на полке, никто в руки не берет, как и
серый двухтомник
Солженицына. Но я все же полюбопытствовал, подержал в руках. Здоровенный том - почти 700 страниц, килограмма три, а из глубины
черной обложки, как из могилы, смотрит на тебя такая мрачная физия, такой аспид, что век бы не видать. Да еще стоит 149 рублей. Ну
кто ж ее купит, кроме разве что родственников да тебя, Вася.
- Да, я купил шесть экземпляров. Один пошлю английской королеве, она интересовалась. Второй - великому герцогу Люксембургскому.
Третий - в Национальную библиотеку Зимбабве. Остальные сам читать буду.
- А то ли дело в этом же магазине моя новая книга "За Родину! За Сталина!". Смотрит на тебя с обложки, приветственно подняв руку,
улыбающийся Иосиф Виссарионович на фоне Советского герба и Красного знамени. И в содержании - никаких сумерек. И цена дешевле. Как
же ее не купить! Беги, Вася.
- У меня от твоих писаний бессонница и чесотка.
- Да, судя по всему, мало охотников до яковлевских сочинений при всей их могильной юмористике. Но вот что еще печальней, если
вернуться к вопросу телефонного тарифа. В советское время, - напомнил я соседу-демократу, - за телефон мы платили 2 рубля 50 копеек
в месяц, а теперь - 140 рублей, за городом - аж 180. Это во сколько подорожало? Раз в 60-65. Но я не слышал, чтобы кто-то где-то
отказался от телефона. Не академики, не президенты, а кряхтим, но платим.
- Да, - согласился Вася, - кряхтим, но платим.
- Надо полагать, что "вертушка" тоже отменно подорожала. И академик Яковлев не выдержал, отказался, да тиражом в 120 тысяч
экземпляров "Московских новостей" еще и скулит, чтобы услышали упоминавшиеся "высшие чиновники" Кремля, включая президента. Из этого
следует вывод: президент фонда очень полюбил капитализм и сделал все, что было в его немалых возможностях члена Политбюро, друга
Горбачева, для торжества контрреволюции в самом диком виде, но сам лично хотел бы жить по советским законам ("Молодым везде у нас
дорога, старикам везде у нас почет"), в частности, хотел бы платить за телефон по советскому тарифу. Это раздвоение души очень
типично для оборотней всех мастей и уровней.
- Нет, нет! - взвился Вася. - Мы не хотим ничего советского. Александр Николаевич пишет, что тогда существовал "закон о расстрелах
детей", даже грудных. Закон!
- Где он? Кто его издал? Когда? Кто подписал?
- Да вот, приводит он приказ Ежова, что надо стрелять всехмладенцев.
- Ну, хорошо, допустим, перестрелял Ежов всех младенцев СССР. Но, во-первых, чем же объяснить, что и при Ежове население страны
росло по миллиону в год? Во-вторых, а что стало вскоре с самим Ежовым и его супругой Суламифью Израилевной? Может, ему дали
Сталинскую премию? Нет, его расстреляли и освободили около 800 тысяч посаженных им людей. И супруге тоже премию не дали.
- Но как можно не верить Яковлеву! Ведь он не только академик, но еще и член Союза писателей. Как Радзинский! Как Войнович! Как
Бенедикт Сарнов!
- А по вопросу о детях могу тебе сообщить множество интереснейших документов, но ограничусь одним, но зато - из труднейшей поры
Советской власти, когда еще шла Гражданская война, и вышел сей документ не из Наркомпроса или Минздрава, а из ВЧК. Так вот., 14
апреля 1921 года председатель Тамбовской губчека т. Левин, как видно, чем-то проштрафившийся в этом вопросе, получил из Москвы такую
грозную телеграмму: "Немедленно примите все меры к полному оказанию содействия и изысканию средств помощи по улучшению жизни детей.
Занятый особотделом отремонтированный дом передать под детскую больницу, а также отведенные огороды. Вопрос улучшения жизни
детей -один из важных вопросов республики, и губчека должна идти всемерно навстречу, а не ставить препятствий. Пред. ВЧК
Дзержинский".
- А-а-а...
- Ты можешь представить под подобной телеграммой подпись Горбачева или Ельцина, Путина или Касьянова, Патрушеваили Грызлова,
Филиппова или Шевченко?
- А-а-а... Я думаю, Яковлев сам в детстве пережил расстрел. Ему тогда что-то отстрелили.
- Я знаю, что. Сперва совесть, потом стыд, которых у него, как уже сказано, никогда не было.
- Но слушай сюда, - горячился Вася, хватая меня за руку. -Представь себе, ведь глумление власти над выдающимся старичком на
"вертушке" не окончилось. Тебе известно, что для автомашин очень важных персон существуют некие "федеральные номера", дающие особые
преимущества лицам федерального значения, разъезжающим с такими номерами? И что ж ты думаешь? Вот он говорит Мише Гохману: "Сняли
номер, и все. Пришли, отвинтили..." Как будто это не лучезарный Яковлев, а какой-нибудь Швыдкой!
- Он так привык к особому с советских времен положению даже в машине. И тут хотел бы остаться советским чиновником!
- Уж после этого никто не удивится, - у соседа глаза лезли на лоб, - если у академика отключат воду! электричество! канализацию!
- А чему удивляться? Он же молчал, когда все это проделали по приказанию Ельцина в Доме правительства, потом - у председателя
Конституционного суда Зорькина, позже - у Генерального прокурора Скуратова... Все время молчал, как рыба, в полной уверенности, что
его это никогда не коснется. АН вдруг... Тогда все помянутые товарищи вспомнили впечатляющую картину времен Гражданской войны,
нарисованную Маяковским. Встречаются два футуриста:
"Куда идешь?"
"В уборную иду, на Ярославский!"
Вот скоро придется и Александру Николаевичу со старушкой бегать на Ярославский, и ему легче, он же сам ярославский, и этот вокзал
хорошо знает, где там "М", где "Ж"...
- Но вот что особенно интересно, - продолжал я. - В своих"Сумерках", которые в "МК" рекламирует известный Дейч, такой же мудрец,
президент фонда гордо заявляет: "Я рад тому, что выбрался на спасительный берег свободы!"
- Да! Да! - взвизгнул Вася. - Мы все рады и горды этим. И ни на что не променяем свободу брехать все, что вздумается!
- Ну если так, если он рад такой свободе, то пусть сидит на ее бережку без "вертушки", без Кремлевки, без федерального номера, без
секретарши и не рыпается.
- Да он так и пишет: "Вот и сидим мы в сумерках на пенечке ожиданий... Пенек пока держит нашу задницу, .но и он подгнивает".
- Прибрежный пенек, - заметил я, - пока держит не только его задницу, но и голову, которая гораздо тяжелей любой демократической
задницы, даже орденоносной.
- Обрати внимание, - сосед потряс над головой газетой, а потом поднес ее к глазам, - как достойно ответил академик-изгой на вопрос
Гохмана, не пытался ли он хотя бы выяснить, кто же это распорядился отвинтить у него федеральный номер. Вот его гордые слова: "Не
буду же я унижаться, кланяться, выяснять. Да пошли они!.. Мелкие ребята. Моя-то судьба - хрен с ней..." Ты понял? Он прямо объявил,
что унижаться, просить, жаловаться, скулить он не будет.
- Но позволь, а что он делал на протяжении всей беседы с Гохманом? - я тоже опять заглянул в газету. - Да ведь именно жаловался на
все свои обиды и горести - от наглых машинисток до держиморд, которые хотели выставить его из кремлевской поликлиники. Именно
жаловался и скулил.. Да еще как!.. Не в личном письме, не по телефону, а в газете помянутым тиражом в 120 тысяч экземпляров. И
подумать только: от Сахалина до Урала пылают леса, горят детские интернаты и гибнут дети, один за другим падают наши вертолеты,
рушатся дома, всюду разруха и смерть, а он со страниц столичной газеты скулит на всю страну:"Вертушку" отняли! Отдайте мне
"вертушку"!.." Может быть, только этот скулеж и раскрыл нам нутро "архитектора перестройки"до дна. У меня родину отняли, а у него -
"вертушку"...
- Слушай, - вдруг осенило меня, - а может быть, Яковлева так беспощадно лишают привычных благ вовсе не потому, что он одряхлел и его
списали? Может, наоборот, все дело в том, что он хоть и сквозь зубы, но тоже, как, например, Березовский у Проханова в "Завтра",
стал похваливать советское время и дерзко противопоставлять его нынешнему бардаку?
- Да где ты это видел?
- Как где? Да вот же в этой газете. Послушай: "Рост преступности... Кагэбизация общества... Важнейшие посты занимают люди со
специфическим сознанием (то есть с кагэбэшным)... И они делают глупости... Меня пугает спокойное отношение ко всему этому...". Это
же, Вася, все о путинской эпохе! И это то же самое, что говорит Зюганов: "Под покровительством главы государства Путина страна
сползает к полицейскому государству". Представляешь, Яковлев задудел в ту же дуду, что и Зюганов! И еще просит "вертушку"!..
Собеседник слушал меня, должно быть, не веря своим ушам. А я продолжал цитировать:
- "В окружении Путина завелись люди..." Обрати внимание, об этих людях, как о вшах: завелись!.. "люди, которые осуществляют политику
в соответствии со своими личными убеждениями".И тут же прямой укор: "Раньше не было такого, чтобы люди осуществляли свою личную
политику... В Общем отделе ЦК никто не мог принять серьезное решение без согласования, да еще вопреки воле Генерального секретаря.
За этим последовало бы немедленное увольнение. Так же и на местах было. А тут..."
- Где "тут"? - обалдело переспросил мой демократ.
- Ты что, офонарел? Тут - в нынешнем Кремле, в путинской безликой администрации, в касьяновском кисельном правительстве... Слушай
дальше: "Помню, потеряли какую-то бумажку, так весь ЦК неделю на ушах стоял!.. А тут даже указы теряют, бумаги не доходят кому
следует... Мне стыдно об этом говорить..." Представляешь, Вася, ему стыдно за Путина, Касьянова, за всю капеллу демократии, он
краснеет, льет слезы, рыдает... Что, дескать, мы с Горбачевым породили!
- Указы пропадают? - мрачно проговорил Вася. - Это уже гоголевский сюжет. Помнишь его "Пропавшую грамоту"? Как она там пропала?
- Черт со свиным рылом утащил. А сколько их ныне в Кремле!..
Вася меня уже не слушал, сосредоточенно обдумывал что-то свое, наконец, сказал:
- Знаешь что, давай объявим подписку под девизом "Спасем архитектора нашей свободы!". Я лично сразу выкладываю червонец. А ты? Потом
пойдем в "Московские новости", потребуем, чтобы все сотрудники пожертвовали месячный заработок. Неужели откажутся? Потом - к
митрополиту Кириллу. Говорят, ему на телевидении хорошо платят...
- Брось суетиться, - сказал я. - Архитектор может оторвать задницу от пенька и сам прекрасно поправить свои финансовые дела. Ему или
его родственникам надо подать в суд на "Московские новости". Они же опозорили, осрамили бывшего тифа идеологических джунглей,
поместив на первой странице его жалкий до слез портрет с надписью на клетке "НЕ НУЖЕН", на восьмой странице - еще два портрета -
такие, что краше в гроб кладут, да еще, как видно, безо всякой правки предали гласности весь его нудный скулеж. Ему же восемьдесят
лет, сам-то уже не всегда, как видно, понимает, что делает, а они воспользовались его всесторонней немощью. Я думаю, может содрать с
них миллиона три евро или золотых рублей 1928 года выпуска.
- Нет, это не надежно, - грустно сказал Вася.
- Да почему?
- А потому, что тигриная задница-то, может быть, уже давно приросла к пеньку свободы и оторвать ее невозможно...
Ну, тогда...
Я тоже достал червонец и протянул соседу. Процесс пошел...
Патриот. ? 38. Сентябрь 2003
==================
ОХОТА ЗА ЧЕРЕПАМИ НА РАССВЕТЕ И В СУМЕРКАХ
(К восьмидесятилетию А. Н. Яковлева)
Как тяжко мертвецу среди людей...
Александр Блок
Лидер коммунистов товарищ Зюганов регулярно встречается с редакторами "Советской России" и "Завтра". Они беседуют по важнейшим
вопросам положения в стране, о насущных задачах оппозиции, и их беседы публикуются на страницах этих газет. Очень хорошо. Но
довольно странно, что к участию в беседах никогда не приглашаются редакторы "Правды", "Патриота", "Молнии", "Гласности", а может
быть, и других газет, притом не только столичных.
В беседе, опубликованной в конце августа этого года, Зюганов, имея в виду предстоящие выборы в Думу, сказал: "Мы предвидим в
ближайшее время появление фальшивых газет-однодневок, где образ коммуниста представлен в виде орангутангов. Нас опять будут обвинять
во всех грехах трагического XX века, будут лепить нам Берию и Ежова, будут называть нас партией ГУЛАГа..." Дорогой товарищ, об этом
уже давно пора говорить не в будущем времени, а в настоящем: "нас обвиняют... нам лепят... нас называют..."
На сей раз на острие атаки вывели новую книгу А. Яковлева "Сумерки". Именно этот последний том его СС уже брошен в наступление:
самые тиражные газеты демокрадов - "МК", "МН", "Новая газета" - публикуют здоровенные куски книги и устами обладателей самых
блистательных умков - Марка Дейча, Михаила Гохмана, Бориса Батарчука и им подобных - дают сногсшибательные комментарии. Первыми тут
вылезли еще 5 августа "Московские новости", которые, если им верить (а кто им верит?), распространяются на шести языках в 54
странах, в том числе в Люксембурге, где экземпляр стоит 105 люксембургских франков. Это была как бы разведка боем. На первой полосе
еженедельника в окружении водочных бутылок, молящегося в Саро-ве президента и улыбающейся в Кремле мадам Кареловой помещен скорбный
портрет Яковлева в полный рост. Ну такой скорбный, что сразу невольно вспомнились строки классика:
Прибежали в избу дети, Второпях зовут отца: - Тятя! Тятя! Нам в газете Притащили мертвеца...
Да, именно мертвеца. Ведь над портретом для ясности еще и написали аршинными буквами: "НИКОМУ НЕ НУЖЕН". Ведь о живом человеке так
не скажешь. И тут вспоминается другой классик:
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...
Вглядываешься в портрет, и тебе мерещится: вот сейчас сделает он шаг, или поднимет руку, или обернется, и ты услышишь этот лязг, эту
похоронную музыку демокрадии... Тут же редакция язвительно корит кремлевских чиновников, которые-де "считают себя свободными от
исторических и человеческих обязательств" перед отцом русской демокрадии, то есть не помогают ему втираться в общество, а, наоборот,
препятствуют, не считаясь с тем, что ему скоро восемьдесят...
Продолжение темы на восьмой странице. Шапка: "В год 80-летия "архитектора перестройки" (почему два последних слова в кавычках? - В.
Б.) выяснилось: симпатий к идеологу новой России (почему два последних слова без кавычек? - В.Б. ) у сегодняшней власти резко
убавилось". Здесь же еще два портрета отца-архитектора. Один веселенький, с улыбочкой: беседует с Путиным. Видимо, запечатлен
момент, о котором он ниже рассказывает корреспонденту газеты Михаилу Гохману. Меня, мол, как бездомную дворнягу, без конца обижают
кремлевские чиновники: лишили "вертушки", содрали правительственный номер с моей машины, их телефонистки мне хамят, но "когда речь
зашла о моем "откреплении" от поликлиники (лучше бы сказать "откремлении", поскольку речь идет о Кремлевке. - В.Б.), я сказал об
этом Путину. Он возмутился, дал выволочку управляющему делами". Вот по причине такой победы Яковлев на фотке и улыбается, лязгая
костями. Но под фоткой опять укоризненная надпись: "Владимир Владимирович раньше благоволил к Александру Яковлевичу". А теперь?..
Второй портрет - справа на отлете. Это обложка "Сумерек": мрачнейший изрезанный морщинами бледный лик как бы вылезет из "Черного
квадрата" Малевича. Это надо понимать так: вот, мол, каким стал отец демокрадии после того, как президент-демокрад перестал ему
благоволить.
Над фотографиями и текстом беседы с Гохманом как бы заголовок, что ли: "Моя-то судьба - хрен с ней..." Это собственные слова
Яковлева из беседы. Согласитесь, странно видеть академика с такими простецкими речениями, как "хрен", на устах. Но тут невольно
вспоминается, что Отец и раньше не отличался изяществом слога, а уж теперь-то, когда Путин и Швыдкой довели культуру страны до
такого уровня, что гомик Борис Моисеев (сам не видел, рассказывала Галина Вишневская) прямо на сцене скинул штаны и показал
телезрителям державы все свое обветшалое единоличное хозяйство, - уж теперь-то...
Если вы забыли, то могу напомнить колорит яковлевского литературного стиля. Вот его статья в "Литературной газете" за 14 февраля
1990 года под невнятным заглавием "Синдром врага: анатомия социальной болезни". Еще тогда, на рассвете демокрадии, вот какие
словечки он навешивал на нелюбезных ему сограждан: "чванство", "кликушество", "нравственная ущербность", "низменные инстинкты",
"духовное растление", "комплекс неполноценности", "распад личности", "политическая возня в литературных подъездах"... И все это в
статье, в которой Яковлев призывал к "самой широкой общественной консолидации", все это о живых людях, которых он убеждал "научиться
сотрудничать", освоить "искусство компромисса". А?..
Дальше: "клоунада", "авантюристы", "ничтожества", "околовертящиеся", "интеллигентствующие холопы" "гадость", "гнусность", "ленивые и
безвольные", "подлые и злые", "подлая жажда власти"... Последняя жемчужина особенно ярко блещет в устах человека, который чуть ли не
сорок лет на карачках карабкался по кабинетам и коридорам ЦК вверх и добрался-таки до самой макушки - стал секретарем ЦК и членом
Политбюро. А. потом и в академики полез, и в Союз писателей. Уж туда-то зачем?..
Еще? Извольте: "мерзопакостные формы", "холопы застоя", "злые духи", "ведьмы перестройки", "гробокопательство"... И это все не в
горячем споре слетело с уст взвинченного оратора, а в писательской газете, в обдуманно написанной дома статье! Могут сказать: но он
тогда еще не ходил в академиках. Верно, но ему уже было под семьдесят, и он знал, где выступает и что цель выступления - "широчайший
конструктивный диалог". Широчайший!.. Ну, какая же ведьма с мерзапакостными формами пожелала бы с ним беседовать? А на дворе-то,
повторю, еще только занимался рассвет демокрадии, и кости пока не лязгали...
Если можете выдержать, то вот еще малая щепотка изумрудов его элоквенции: "топтание неугодных", "растоптать любого", "готовность
изничтожить оппонента", "с дубинкой охотиться на других", "жажда крови"... В принципе я вовсе не против острого словца, порой и сам
к нему прибегаю. Это дало основание чувствительному Евгению Лесину сказать недавно в "Независимой газете" по поводу моей новой книги
"Гении и прохиндеи" даже так примерно (цитирую по памяти): "Владимир Бушин - фигура грандиозная во всех отношениях. Поэт, критик,
фронтовик. По сравнению с ним Проханов и Бондаренко - образцы галантности и толерантности. Бушин ругается со всеми... Бушин - злой
человек... " и т. д. Ну, правильно. Только не очень. Во-первых, не ругаю же я, допустим, хотя бы Макаренко, Шолохова, Леонида
Соболева. И не ругаюсь с Михаилом Алексеевым, Расулом Гамзатовым, Юрием Бондаревым... Не ругал я Молотова, Косыгина, Громыко. И не
ругаюсь с Александром Лукашенко, Фиделем Кастро, Владиславом Ардзинбой... Совсем наоборот! Во-вторых, ну какой же я злой? Вон
Станислав Куняев, лучший инженер человеческих душ Цветного бульвара, как мог видеть Е. Лесин в предисловии, признается: "Всегда,
когда читаю статьи Бушина, я хохочу, негодую, печалюсь..." Прежде всего - хохочет! Но разве при виде злости хохочут? А что писал
незабвенный Коля Глазков, божий человек?
Ты, Володя Бушин, мудр.
Мысль твоя - как перламутр!..
Уж Коля - царство ему небесное - зря не сказал бы. А где ж в перламутре злоба?.. В-третьих, если серьезно, то были в моей-то жизни
блаженные времена, когда я писал уж такие разлюбезные статьи о многих - о Николае Ушакове, Юрии Трифонове, Семене Шуртакове,
Светлове, Симонове, Анатолии Калинине, Владимире Карпенко, Михаиле Алексееве, Василии Федорове, Сергее Викулове... Это очень разные
писатели, но все они - советские патриоты. А о ком я пишу сейчас? О мерзких оборотнях, о злобных клеветниках, о прохиндеях. И нет
таких слов, которые для их характеристики были бы чрезмерны.
И потом, надо учиться у смеляковского мальчика "гнев от злобы отличать". И тут Глазкова хорошо дополнил Сергей Михалков:
Попал Бушину на суд -
Адвокаты не спасут!
От чего не спасут? От того самого, что только внешне похоже на злобу. Да как же ни обрушить его, допустим, на парникового гения
Гайдара хотя бы только за то, что у моего фронтового товарища и однокашника, у старика, у инвалида войны Эдуарда Асадова, как корова
языком, слизнул Гайдар со сберкнижки 300 тысяч советских рублей, в том числе похоронные, - все сбережения слепого поэта лет за сорок
каторжного труда. Как ни излить гнев, как ни плюнуть на телеэкран при виде обкомовского алкаша хотя бы только из-за того, что он
лишил мою родину Крыма, а недавно, гостем Назарбаева нагрянув в Казахстан, рыгнул с ухмылкой олигофрена на всю страну после выпивки:
"Я счастлив!" Как ни проклясть до седьмого колена Чубайса, рыжего ангелочка, хотя бы только за то, что однажды он заявил своему
сослуживцу по Госкомимуществу: перестань, дескать, хныкать, ну вымрут скоро миллионов тридцать, так они же сами виноваты - не
вписались в наши прогрессивные демократические реформы! А русские бабы, мол, еще нарожают. Или вы хотите, Евгений Лесин, как и П.
Басинский в "Литгазете", чтобы с грабителем я разговаривал так, допустим: "Уважаемый Егор Тимурович, позвольте вам заметить, что вы
не совсем правы и кое-что недоглядели, пустив по миру миллионы русских людей". Или вам желательно, чтобы к этой кровавой образине я
обращался бы на такой манер: "Любезный Борис Николаевич, как жаль, что из ваших мудрых державных рук уплыл Крым. Бог вам судья. Но
нельзя ли его вернуть? Попробуйте. Ну, пожалуйста!" Или вы считаете, что с самым вонючим клопом мировой истории я должен объясняться
в таком духе: "Ваше степенство! Однажды вы по телевидению заявили, что до войны наши оборонительные сооружения на границе были
обращены не во вне, то есть не в сторону вероятного противника, а внутрь страны - дабы предотвратить поголовное бегство за рубеж
населения, которое только об этом и мечтало. Не будете ли вы, Толик, против, если я, основываясь на этом замечательном заявлении,
выдвину вашу кандидатуру в Книгу рекордов Гиннесса как непревзойденного мудреца и правдолюба всех времен и народов?" Нет, товарищ
Лесин, нет, мусье Басинский, я на такие речи с могильщиками моей родины неспособен. А Яковлев - один из них и, пожалуй, работал
самой широкой лопатой. И он навешивает свои ярлыки не на друзей-могильщиков, а на тех, кто им сопротивляется, кто защищает страну. И
у него не гнев, а именно злоба, и самая лютая, не игра ума, не остроумие, а плоская вульгарная непотребщина. И столько ее даже в
одной этой статье, написанной при восходе солнца демокрадии "во имя консенсуса"! Вот полюбуйтесь еще напоследок: "люди, как бы
обреченные жить в пещерах", "охота за черепами", "параноическая жажда крови близких", "садистское сладострастие", "амбиции на (!)
гениальность"... В последнем случае от злости даже не то слово употребил: надо "претензии", а не "амбиции". Еще хорошо, что не
сказал "ампутации". Право, все эти красоты стиля давали основание тогда же, на рассвете, отправить Александра Николаевича в
психушку, а вместо этого вскоре сделали академиком! И потом, если уж сопоставлять его и меня, то кто я? Вольный стрелок! А он?
Архитектор! Лидер! Реформатор! Фундатор!.. Имитатор! Да еще и президент фонда "Милосердие"... Ну, милосердно ли это - с садистским
сладострастием дубинкой загонять современников в пещеры, а самому красоваться в кресле то члена Политбюро и друга президента, то
академика, то члена Союза писателей им. Оскоцкого?
И вот прошло почти пятнадцать лет, Отец вдрызг состарился, в прах одряхлел, плохо соображает, а стиль все тот же - обретенный как бы
в результате черепно-мозговой травмы: "политическая шпана", "большевистское стадо", "политические идиоты", "Ленин был первым
фашистом", "Сталин предал армию", "жиденок Путин"... Правда, последний пример - неизвестно чья цитата, но разве для академиков нет
запрета на иные анонимные цитаты, тем паче, если она - в целях прямой провокации?
И по-прежнему грамотность его на таком уровне, что порой употребляет не те слова, которые требуются по смыслу. Например: "У Брежнева
хорошо работал инстинкт". Какой? Они бывают разные, их много, есть, например, инстинкт продолжения рода. Об этом, что ли? Да нет,
просто тут по смыслу, по контексту надо было сказать не "инстинкт", а "интуиция". Увы, возраст... Еще хорошо, что не написал
"рефлекс". Под замечательными своей выразительностью фотографиями помещена беседа отца демокрадии с журналистом Гохманом. Того,
естественно, прежде всего заинтересовало, почему новая книга Отца при нынешнем триумфе этой самой демокрадии названа не "Рассвет",
не "Забрезжило", не "Утро красит нежным светом власти лысину в Кремле", а - "Сумерки". Я, признаться, думал, что автор имеет в виду
свои персональные малогабаритные сумерки, на эту мысль наводит не только его возраст, но и жуткий портрет на обложке. Да к тому же,
оказывается, у него еще и "вертушку" кремлевские чиновники отобрали. Какая после этого жизнь? Только доживание, только сумерки. АН
нет, ничего подобного! Ответ совершенно неожиданный: "А у нас в стране и есть сумерки. С контрреволюции в октябре 1917 года. А может
быть, и с убийства Столыпина".
То есть уже без малого сто лет все сумерки, сумерки и сумерки. В сумерках народ России совершил Октябрьскую революцию, в сумерках
советский народ разбил белогвардейцев и интервентов, в сумерках уничтожили мы германский фашизм, грозивший весь мир погрузить в
ночь, в сумерках создали мировую державу, в сумерках Шолохов написал "Тихий Дон", а Шостакович - Седьмую симфонию, в сумерках парила
над страной божественная Уланова, в сумерках первыми в мире мы построили атомный ледокол и создали водородную бомбу, в сумерках
Гагарин первым в мире вырвался в космос... Этот перечень можно продолжать долго. А закончить его следует так: не в сумерках, а
темной глухой ночью 1952 года молодой Яковлев, напялив маску патриота, с дубинкой за пазухой из Ярославского обкома пробрался в ЦК.
Кости тогда еще не лязгали...
Все остальное в беседе на уровне этих сумерек в черепной коробке. А главное во всей публикации - письмо двух деток демокрадии
президенту. Оказывается, уже давно создан то ли Комитет, то ли Комиссия, то ли Департамент по празднованию Восьмидесятилетия Отца.
Разработан план юбилейных мероприятий. Надо думать, предусмотрены торжественное заседание в Большом театре или в Большом Кремлевском
дворце, демонстрация демокрадов на Красной площади, праздничный салют (80 залпов из 224 орудий) и фейерверк на Васильевском спуске с
бесплатной раздачей пива и сочинений юбиляра, в том числе "Хомут памяти". А еще будет издан сборник воспоминаний об Отце. Тут уже
проделана огромная работа. Запланировано, что в сборнике примут участие "видные политики современности, известные ученые, писатели,
выдающиеся мастера культуры". Уже получены статьи от всем известного ученого Виталия Коротича, от очень видного писателя Михаила
Горбачева, от выдающегося мастера культуры Михаила Швыдкого, представьте себе, даже от покойного Василя Быкова. Когда ж успели
ухватить? Может, была эксгумация?.. Составляет сборник видный, известный и выдающийся Валентин Оскоцкий.
Что ж, прекрасно! За дело, выдающийся Оскоцкий! Я первым побегу искать ваш дивный сборничек. Но нет, оказывается, тут им чего-то не
хватает. Да чего же? Столько блистательных имен живых и мертвых! Даже бывший первый секретарь ЦК и бывший президент Литвы товарищ
Бразаускас, даже бывший первый секретарь и нынешний президент Киргизии аксакал Акаев. Да и сам Ельцин, кажется, уже представил
рукопись на заданную тему. Чего еще? Неужто и от меня статью ждете? Да возьмите хотя бы фолиантик "Лучший идеолог всех времен и
кагалов" из этой книги.
Нет, оказывается, они мечтают о "небольшом вступительном слове, которое открыло бы книгу в качестве предисловия", от президента
Путина. С просьбой на сей счет 26 июля сего года к нему и обратились два крупнейших демокрада - Председатель Совета Конгресса
Интеллигенции Российской Федерации С.А. Филатов (не путать с В.И. Филатовым, певцом генерала Власова) и упомянутый В.Д. Оскоцкий,
секретарь СП Московский и Коломенский. Это будет книга, извещали они президента, "посвященная нравственному примеру и нравственному
уроку", что дал нам всем Александр Николаевич. Урок состоит в том, как известно, что в отличие от библейского Савла, оголтелого
гонителя христиан, превратившегося в христианского апостола Павла, Яковлев из коммунистического Павла превратился в оголтелого
коммунофоба Савла. Сами-то авторы письма давно уже последовали этому нравственному уроку, но шибко хоца, чтобы и другие тоже, чему и
должен споспешествовать сборничек.
В конце пишут: "Будем рады Вашему согласию. Желаемый (т. е. желательный) срок получения текста - в течение июля. С глубоким
уважением".
С глубоким? Нет, драгоценные, им здесь и не пахнет. Если успел написать и прислать коли не с того света, а из-за границы долго
болевший и умерший 22 июня В. Быков, значит, вы обратились к нему, а вероятно, и к другим "желаемым" авторам давно, может быть, еще
в начале года. Но к президенту-то надлежало обратиться в первую очередь, а вы сделали это лишь 26 июня, после смерти Быкова, да еще
даете срок всего месяц, - это не глубокое уважение, это, как сказал бы сам Яковлев, "охота с дубинкой за черепами".
Вполне естественно, что с ответом на вашу дубинку никто не спешил, и вы получили его лишь через месяц от чиновника кремлевской
администрации с очень подходящей в данном случае фамилией Кара. Да, всех бесцеремонных охотников за черепами должна непременно
постигнуть кара. Достойный носитель этой фамилии не отрицает великих заслуг отца демокрадии перед человечеством, но поскольку,
говорит, мы с президентом уверены, что "крупные государственные деятели, видные политики, известные ученые, деятели культуры
максимально отразят (иначе какие же они крупные, видные, известные? - В.Б. ) весомый вклад А.Н.Я. в современную жизнь страны, мы
считали бы возможным воздержаться от размещения (!) вступительного слова Президента в сборнике".
Вот так да! Словом, коли будут в сборнике "размещены" статьи таких крупных, видных да известных, то чего ж вам еще надоть? Хватит!
Знайте меру... Выходит, следовало не только обратиться своевременно, но еще и не хвастаться своими знаменитыми авторами, а,
наоборот, изо всех сил прибедниться. Дескать, дорогой и несравненный президент, задумали мы почтить корифея А.Н.Я. сборником статей
по случаю двадцатилетия его пенсионного возраста, но никто не желает писать. Так, может, вы черкнете пару строк? Ведь если бы не
АНЯ, разве вы могли бы из подполковников КГБ сигануть в президенты. А мы вас хорошо отблагодарим. У вас, оказывается, как пишут в
газетах, есть кобыла по кличке "Челси". Так мы подарим вам жеребца по кличке "Абрамович"... Вот глядишь, и отозвался бы... Уметь,
где нужно, прибедниться - высокое искусство. Им в совершенстве владеет Солженицын. Однажды его пригласил секретарь ЦК по культуре
П.Н. Демичев. И он явился - в валенках с разноцветными заплатками, в пиджаке с оторванным воротом, в косоворотке без единой
пуговицы, небритый... Тогда в ЦК и решили: гений! Как же гения не печатать!
Секретарь Московский и Коломенский, как видно, не выдержал Кары и отвалился. Но Председатель Конгресса Интеллигенции решил и дальше
выкручивать руки: 28 июля написал послание руководителю администрации президента А.С. Волошину. Начал довольно странно: "Я просил
разговора с Вами". Этот Филатов, он русский? Дальше следовали опять великие похвалы великому Яковлеву: "Он один из первых внес в
наше общество элементы демократии и нравственности". Элементы! Ну как он еще на рассвете всей заварушки вносил эти "элементы", мы
видели хотя бы в цитированной выше его статье в "Литературке": "ничтожества"... "холуи"... "шпана"... "ведьмы"... А кто же внес в
наше общество "элементы" безнравственности и бандитизма - порнографию, проституцию, грабиловку, убийства? АНЯ не имеет к этому
никакого отношения?
Дальше еще круче: АНЯ - "человек, сделавший очень много для демократических и общечеловеческих преобразований в России". Ну что
такое демокрадические преобразования силами Яковлева и его подручных, это теперь знает каждый бомж, любой туберкулезник, всякий
инвалид, выживший после теракта. Но что такое "общечеловеческие преобразования"? Не превращение ли это живых людей в покойников? В
этом демокрады преуспели больше всего.
Прокукарекав хвалу Яковлеву, Председатель Интеллигенции продолжал: "Я обращался к президенту В.В. Путину с просьбой,
чтобы он своим вступлением открыл сборник, который мы назвали "Ученый. Политик. Гражданин", в котором будут собраны статьи для
сборника... "Черт знает что такое! Во-первых, почему "я обращался"? Ведь обращались вдвоем. Куда же дел Оскоцко-го? Отшил! Украл его
славу. Демокрад всегда демокрад. Во-вторых, кто же из потомственных интеллигентов так говорит: "Сборник, в котором собраны статьи
для сборника"? Да еще "который... в котором". Что бы сказал о таком косноязычии сыночка его папа, покойный поэт Александр Филатов?
Дальше в письме опять идет твердолобое перечисление тех же выдающихся политиков, известных писателей, видных деятелей культуры во
главе с покойным Быковым. Но - странно! - из перечня исчез выдающийся писатель Коротич. Куда делся? Неужели сбежал, почуяв, что
пахнет жареным? Ведь в первом письме говорилось, что статья от него уже получена. Что, схватил рукопись и скрылся, или ему отказано
в звании выдающегося, и он переведен в разряд "многих других"? Загадка...
Читаем: "Зная отношение В.В. Путина к АНЯ, о его высокой оценке деятельности АНЯ, мы считали логичным его выступление в этом
сборнике". А какое у Путина отношение к АНЯ? Где и когда он высказал свою высокую оценку ему? Все знают, как он относится, допустим,
к Ельцину: вывел его вместо со всей родней из конституционного поля, оградил на всю жизнь от Уголовного кодекса, дал роскошную
резиденцию, снабдил бесчисленной охраной с локаторами и ракетами, выписал пожизненное содержание в 20 миллионов долларов ежегодно,
наградил высшим орденом страны и до сих пор целуется с ним. Хорошо известна и его высокая оценка Чубайса, которого никогда не
посмеет прогнать с высокого поста. Все видят, как любы ему Грызлов, тайный Герой России Рушайло, Матвиенко и т. д. Ради последней, 2
сентября, в день, когда подписал указ о выборах в Думу, пошел даже па грубое нарушение закона: еще и срок не настал для агитации, а
он на глазах всей страны пожелал ей стать мэром Ленинграда. Гут все ясно, но как Путин относится к АНЯ, это, по-моему, большая
государственная тайна.
Филатов недоумевает: "Однако мне передали..." Почему "передали" и кто, когда имеется ясный письменный ответ тов. Кара? "...
передали, что есть другое мнение и что якобы не было прецедента, чтобы президент это делал в отношении прижизненных изданий".
Председатель Интеллигенции явно не читал карательный ответ: там нет ни слова о каких-то прецедентах. Видно, секретарь Московский и
Коломенский, получив ответ, утаил его от Председателя Интеллигенции, предвидя, что тот в свою очередь лишит его соавторства в
отношении первого исторического письма к президенту.
Председатель не может скрыть раздражения: "Я удивлен такой постановкой вопроса и считаю такой ответ неправомерным". Он считает! А
кто ты есть? Двух слов складно сказать не можешь.
Председатель в гневе: "Меня интересует один вопрос - соответствует ли действительности эта инфомация и если да, то знает ли об этом
сам В. В. Путин". Да ведь тут не один, а два вопроса! Хотя бы на этом-то уровне соображать надо. Председатель Интеллигенции
переходит к прямым угрозам, к запугиванию Кремля: "В этом случае (т. е. если президент знает, что они с Оскоцким получили отлуп от
Кары. - В.Б.) при ближайшей возможности я вынужден буду (опять "я". А где Оскоцкий? - В.Б.) огласить это решение Кремля"...
Возможность представилась, и они огласили. Боже мой, до чего крепка в этих демокрадах советская закваска! Он думает, что, как в
старые добрые времена, можно угрозой своей огласки (в "Правду" напишу!) припугнуть Кару, Волошина и даже самого президента, можно
заставить их выполнить твое желание. Да плевали они на все Конгрессы и их Председателей, на всех секретарей Московских и
Коломенских. Ему пишут открытое письмо пятьдесят лучших интеллигентов страны - академиков, генералов, адмиралов, Героев Советского
Союза, лауреатов Государственной и Нобелевской премий - он и на них начхал. А тут какой-то Председатель Интеллигенции оскоцкого
уровня, плохо владеющий русским языком... О, род людской, достойный слез и смеха!..
