В. Бушин. Бадья и оглобля (о Б. Ельцине). "Народная правда", 1992 г. (+)
=================================
БАДЬЯ И ОГЛОБЛЯ
Накануне Дня Победы президент Борис Ельцин назначил себя Верховным Главнокомандующим Вооруженными силами России. Встречаясь с
друзьями-однополчанами в праздничные дни, я не раз с досадой слышал, как некоторые из них выражали несогласие с этим назначением.
Что это за Верховный, говорили они, если он ни дня не служил в армии и не имеет никакого звания? Однако другие, на мой взгляд,
резонно парировали: "А по-вашему что, лучше, если бы Старовойтову назначили?" И все в ужасе умолкали.
Да, возражал я товарищам, не служил, лямку солдатскую не тянул. Но, во-первых, воинское звание у него должно быть. В свое время
Брежнев всех первых секретарей обкомов сделал полковниками, и никто из них ни тогда, ни теперь от этого не отказался. Во всяком
случае, предыдущий Главнокомандующий М. Горбачев имел звание полковника, полученное на посту первого секретаря Ставропольского
крайкома. Были у него, да наверняка и сейчас есть и полковничья папаха, и хромовые сапоги, и пистолет с кобурой. Не сообщалось,
чтобы он вернул хотя бы сапоги. Почему же всего этого не иметь первому секретарю Свердловского обкома?.. Во-вторых, в биографии
товарища Ельцина так много подлинно героического, сама жизнь его столь часто висела на волоске, что он имеет полное моральное право
быть еще и Верховным Главнокомандующим над нами. И я предлагал однополчанам вспомнить кое-что из его биографии.
...При крещении в церкви села Бутка Талицкого района Свердловской области пьяный попик едва не утопил малышку в купели, роль которой
по бедности церкви выполняла обыкновенная бадья, в каких обычно дают коровам пойло. "Опустил, - рассказывал в автобиографическом
сочинении "Исповедь на заданную тему" сам повзрослевший малыш, - а вынуть забыл, давай о чем-то с публикой рассуждать и спорить". С
опозданием учуяла молодая мать Клавдия Васильевна что-то неладное, кинулась к бадье и в последний миг выхватила свое дитятко с
самого дна.
Откачали, спасли, выходили. Как в свое время деда Щукаря, которого окосевший от подношений попик при крещении тоже чуть не погубил:
по причине лютого мороза они с дьячком решили подогреть воду, но спьяну перестарались, и ширнул батюшка нежного младенчика в крутой
кипяток. "Так шкурка с меня и полезла", - вспоминал младенчик в старости.
Надо заметить, что Щукарь и Ельцин родились в феврале и по гороскопу оба они - "водолеи", да еще и оба первенцы у родителей.
Вероятно, отсюда и немалое сходство судеб. Когда Щукарь родился, бабка-повитуха, оценив по достоинству сытенькое пузцо и басовитый
голосок новорожденного, сказала его матери: "Твой сын, как в лета войдет, генералом будет. Радуйся, Матрена!" Нечто похожее услышали
и родители Ельцина от пьяного попика. Он сказал: "Ну, раз выдержал такое испытание, значит, самый крепкий и нарекается Борисом".
Вот такие пророчества. Ну, а потом с ними обоими то и дело происходили, по выражению одного, "сурьезные случаи", по выражению
другого, "курьезные факты", и все - не дай господи!
Чего только не пережил горемычный дед Щукарь! И собаки его рвали, и гусак "щипал до невозможности", и жеребенок однажды так саданул,
что парень "замертво копырнулся", и хуторской бугай рогами через плетень его метал, и одичалые свиньи в степи нападали, и хори в
овраге его преследовали, и на крыле ветряной мельницы чуть не погиб, и под косилку угодил, и старик один по подозрению, что хотел он
ночью залезть в окно к его снохе Олютке, нещадно бил, и даже на рыболовный крючок при попытке воровски откусить его под водой был
другим стариком подцеплен. Словом, с полным основанием говорил Щукарь о себе Давыдову: "Как я чертом меченный!"
Борис Николаевич тоже говорил В. Познеру в беседе по телевидению: "Со мною постоянно случаются разные истории". И он сам поведал о
них в своей "Исповеди" с истинно щукаревской обстоятельностью. Да, ему ничуть не меньше доводилось хлебнуть лиха, чем бессмертному
герою Шолохова. Судите сами.
Когда было Боре лет тринадцать-четырнадцать, он рвался к нам на фронт, но его, конечно, не пустили. Тем не менее решил он с
приятелями вооружаться: делали пистолеты, ружья, даже, говорит, пушку соорудили. А потом захотели найти гранаты "и разобрать их,
чтобы изучить и понять, что внутри".
Где-то поблизости, в поселковой церкви, находился склад боеприпасов, который, разумеется, строго охраняли и даже, уверяет автор,
опоясали его колючей проволокой. И вот однажды темной ночью он "пролез через три полосы колючей проволоки на территорию склада". О,
мы, фронтовики, понимаем, что это такое. И должны признать, что нам в таких случаях было гораздо легче, ибо у нас всегда имелись
специальные ножницы для проволоки, а у Бори - одни только мускулистые руки да безграничная храбрость.
Дальше героизма еще больше: говорит, часовой, ходивший вокруг церкви, был на другой стороне, я взобрался на окно, пропилил решетку и
проник внутрь церкви. Ну, это вообще чудо! Ибо, во-первых, ввиду важности охраняемого объекта часовой мог быть не один, да еще и с
собакой, а в нескольких местах пропилить и выломать решетку бесшумно совершенно невозможно. Во-вторых, даже взрослому мужику на
такое дело требуется немало времени. А тут - мальчишка!..
В церкви, в темноте, однако же быстро и без большого труда Боря разыскал ящик с гранатами, ловко вскрыл его мускулистыми руками и
взял две гранаты "РГД-33" с запалами. Это опять несколько озадачивает, ибо по причине большой опасности гранаты никогда не хранятся
со вставленными запалами, непременно отдельно, тем более - на складе, где может быть огромное количество взрывчатых веществ. Затем
герой сунул гранаты за пазуху и, "к счастью, благополучно (часовой стрелял бы без предупреждения) выбрался обратно". Уже с
гранатами, рискуя каждый миг изорваться, Боря опять преодолевает "три полосы колючей проволоки, - и дело сделано!". Судя по всему,
потом так никто и не обнаружил, что решетка в окне распилена, что в складе побывал вор. Во всяком случае, никакой кары за подсудное
дело, да еще в военное время, не последовало. Хотя, как известно, сталинизм на дворе все крепчал.
Рассказывать о том, что произошло дальше, тяжело. Боря и его друзья решили разобрать гранаты и для этого почему-то уехали аж за
шестьдесят километров в лес. На чем ехали, неизвестно. Гам они избрали весьма нестандартный способ изучения гранат. Боря положил
одну из них с запалом на камень и принялся дубасить по ней молотком. В таком возрасте мог бы все-таки сообразить, чем это должно
кончиться, тем более - не пьяный же. Ну, и действительно, долго ждать не пришлось: "Взрыв... и двух пальцев нет. Ребят не тронуло".
Тут, конечно, самая большая загадка всей этой истории: если "РГД-33" в самом деле взорвалась так близко, то, уж поверьте фронтовому
опыту, речь шла бы не о двух пальцах: убойная сила ее осколков сохраняется до двадцати метров, и их вполне хватило бы на всех
пятнадцать президентов будущего СНГ, включая Ландсбергиса, первопроходца развала. Видимо, за давностью лет Ельцин что-то перепутал.
Возможно, не граната взорвалась у него под носом, а, допустим, примус или керосинка, которые коптили тогда в каждом доме. Впрочем,
кто знает, - ведь он, как увидим дальше, словно заговоренный.
Очередной раз лицом к лицу со смертью Ельцин столкнулся в поезде: уголовники, которым он, студент, проиграл в карты все, хотели
сбросить его на полном ходу под откос, но - "что-то человеческое проснулось в них", когда он предстал перед ними в одних трусах и
при комсомольском билете. Видимо, догадались, какая судьба ждет этого картежника-комсомольца, и не захотели осиротить родной народ.
Уголовники тоже люди. Тут, услышав об этом, один из моих друзей проворчал: "Доведись кому-нибудь из них стать президентом, едва ли
он обобрал бы и выгнал из дому родную мать, как тот комсомолец обобрал и выгнал вскормившую его партию".
Новые ангелы смерти помахивали крылышками над Ельциным, когда он уже работал. Ехал однажды в машине, и вдруг на железнодорожном
переезде заглох мотор, а тут - поезд! "Уже подает сигналы, начинают визжать тормоза, он уже надвигается всей своей огромной
массой..." Это, пожалуй, пострашнее, чем щукаревский бугай. Спасло опять чудо. Да еще и машина осталась цела, что очень важно, ибо
за нее пришлось бы материально отвечать. А я, говорит, никогда никаких накоплений не имел. Никогда! "И сейчас не имею. Пять рублей
со студенческих лет на сберкнижке до сих пор у меня лежат символически. И больше ничего". Это было сказано два года назад.
Ну, естественно, что за сорок лет со студенческой поры к символическим пяти рублям кое-что наросло по процентам, кое-что налипло...
Так что если товарищ Ельцин вслед за господином Горбачевым купит чисто символический домик где-нибудь в Майами тысяч за 200 долларов
и обмоет покупку должным образом, то удивляться этому причины не будет.
Когда Борис Николаевич уже работал мастером, однажды заявился к нему "громила с топором в руке", из заключенных, и потребовал, чтобы
он закрыл наряды "так, как полагается", то есть
чтобы подмахнул выгодную кое для кого фальшивку. "Я чувствовал по глазам, - говорил Ельцин, что он совершенно спокойно грохнет меня
по башке, даже не моргнет!" И что же? "Я мог, конечно, увернуться, - продолжает Ельцин, - но решил действовать неожиданно. Голос у
меня очень громкий, сильный... И я во все горло как рыкну, глядя в глаза: "Пошел вон!" Он опустил топор, выронил его из рук,
повернулся и, согнув спину, молча вышел".
Какая прекрасная сцена! - сказали мои друзья-фронтовики. Мистика. Фантастика. Кашпировщина. Вот как действовал Борис Ельцин, когда
был коммунистом. Против уголовников с топором не робел, одним рыком обращал в бегство. А что мы видим теперь, когда он стал
демократом? То и дело кто-нибудь приносит ему на подпись очередную фальшивку, и топором на него не замахиваются, а он, вместо того
чтобы рыкнуть "Пошел вон!", фальшивки подмахивает, как с похмелья. Ввести в Чечне чрезвычайное положение? Пожалуйста! Объединить КГБ
и МВД? Извольте!.. Объявить миллионы соотечественников красно-коричневыми? В один момент!
А помните рассказ в его "Исповеди" об одном начальнике, который в горячем разговоре имел обыкновение угрожающе хвататься за стул?
Судя по всему, тоже запросто мог огреть по башке и оставить нас без президента. Но коммунист Ельцин, верный марксизму-ленинизму, и
тут всегда был на высоте. Он тоже хватал стул и шел навстречу зарвавшемуся волюнтаристу, зловеще приговаривая: "Имейте в виду, у
меня реакция быстрее - я все равно ударю по башке первый". Великолепно! - сказали мои друзья. Но опять - горькое недоумение: куда же
девалась его реакция ныне? Что мешает сегодня схватить президентское кресло и пойти, допустим, на Кравчука, ласково приговаривая:
"Имейте в виду, Черноморский флот - был и будет российским!"
Надо ли напоминать еще и о том, пытался я переломить скептиков, как однажды Ельцин ехал к своему "старому свердловскому другу" на
дачу в подмосковный поселок Успенское и едва только вышел из машины, его схватили, натянули на голову мешок, затащили на мостик и с
пятнадцатиметровой высоты бросили в Москву-реку. "Вода была страшно холодная, - вспоминал непотопляемый герой. - Судорогой сводило
ноги, я еле доплыл до берега. Выбравшись, повалился на землю, приходя в себя. Потом встал, от холода меня трясло, башка трещала,
температура воздуха была около нуля..." Право, смотреть на "Девятый вал" Айвазовского не гак страшно, как читать эти строки. Не
забывайте, что при всем том у человека на голове мешок!.. Казалось бы, уж на сей раз все, карачун, конец. Но в кармане у
непотопляемого - это его отличало от деда Щукаря - были партийный билет и символическая сберкнижка. И то и другое приумножали
мужество и силу своего обладателя. Он поднялся с земли, стянул с головы мешок, завернул в него партбилет, сберкнижку и пошел искать
милицию.
Кто предпринял эту очередную попытку осиротить наш многострадальный народ, так до сих пор и остается загадкой. Горбачев? Крючков?
Старовойтова?.. "Была брошена сплетня, - рассказывает Ельцин, - что я ехал к своей любовнице на дачу, которая почему-то облила меня
из ведра!.. Бред, чушь". Вот также и Щукарь был ложно обвинен, что лез в окно к Олютке. Ходила тогда, правда, и другая глупая
сплетня, будто и не любовница вовсе облила, а ее муж, не вовремя вернувшийся, почему-то загнал его в реку. Бред, чушь. Будто этот
муж не мог в соответствии с обыкновением того времени в цивилизованном порядке подать на Ельцина заявление в партком.
Эта ужасная история произвела, наконец, должное воздействие на моих друзей-скептиков, они согласились: да, конечно, человек,
который, плюхнувшись с пятнадцатиметрового моста в реку, свободно ориентируется и не тонет в ледяных бушующих волнах даже с мешком
на голове, достоин быть Главнокомандующим. Да и вообще он смотрел в глаза смерти чаще, чем любой фронтовик за всю войну.
Я напомнил и о том, что ведь еще была попытка взорвать самолет, в котором летел Ельцин. И где! В Испании. А разве забудешь тот день,
когда на одной из московских улиц в его "членовоз" врезался "жигуленок", в котором сидел будто бы какой-то пенсионер. Я высказал
предположение, что, вероятно, имели место и попытки отравить, подбросить под одеяло кобру или что-нибудь в этом роде. Теперь меня
перебивали уже сами недавние скептики: "Достоин!.. Достоин!.. И почему только Горбачев не дал ему после путча звание Героя, как
предлагал Гаврик Попов?"
Я не мог не поделиться с обретенными единомышленниками своим возмущением по поводу статьи Н. Андреева "Президент России постоянен в
своей непредсказуемости", что появилась перед Днем Победы в "Известиях".
Журналист пишет, что "Ельцин не раз уже высказывал суждения, которые приводили в недоумение общество и политиков как внутри России,
так и за ее пределами". Приводит конкретные и многочисленные примеры "невзвешенных", "необдуманных", словно спьяну, и даже "ставящих
в тупик" высказываний президента. Очень убедительно. Но, во-первых, почему же ничего не сказано по поводу самого "сногсшибательного"
и незаконного решения вчерашнего члена партии почти с сорокалетним стажем, секретаря обкома и политбюрошника о запрещении
взрастившей его партии? Вот когда товарищу Андрееву, тоже, кажется, члену партии с солидным стажем, надлежало бы на Пушкинской
площади в рельсу бить. А он молчал. Или нахваливал демократию, ее вождей и ее блага.
А во-вторых, хотел бы я посмотреть на товарища Андреева, доведись ему пережить хоть частичку того, что выпало Ельцину. Всю жизнь то
тебя спьяну из купели забывают вытащить, то гранаты в руках рвутся, то уголовники хотят сбросить тебя на всем ходу с поезда, то
громила замахивается топором, то начальник - стулом, то мешок на голову и бултых с моста, то самолет взрывается, то кобра под
подушкой, то, наконец, сравнивают тебя с красно-коричневым Щукарем... Сильно сомневаюсь, чтобы после хотя бы одного из этих кошмаров
Н. Андреев сохранил столь любезную ему взвешенность высказываний и предсказуемость поступков.
А ведь в жизни Бориса Николаевича было и еще кое-что. Однажды, говорит, "оглоблей саданули". И что? "Упал, думал, конец, все
потемнело в глазах".
На мой взгляд, два обстоятельства сыграли в судьбе Ельцина решающую роль: крещение в бадье пьяным попом и вот эта оглобля. И ведь
саданул-то прямо по физиономии - "переносица до сих пор как у боксера". Это понимать надо, товарищ Андреев. Вы после той оглобли уже
никогда статей не писали бы. А Борис Николаевич? "Ничего, - говорит, - все-таки очухался, пришел в себя, дотащили меня до дома".
Да, несмотря на тяжкий ушиб, дотащили Бориса Николаевича до самого как есть "Белого дома". И кто же тащил? Не мы с моими фронтовыми
друзьями, не мы. А такие, как Андреев и его газета.
Вот о чем старики-фронтовики говорили и спорили в праздничные майские дни 1992 года...
Народная правда (Ленинград). 1992. ? 22 (74). Июнь
