Признаюсь: у меня подозрение, что г-н Логинов ("О графах и графоманах". "ЛР", 25.01.2002), так грозно разоблачивший графа Толстого,
делал это не всерьёз, а просто поддразнить решил нас, грешных. Но даже если это игра с его стороны, примем её правила. Итак, Лев
Толстой не более чем графоман, халтурщик, умненькая поучающая бездарность. Дико круто - как изящно выражается нынешняя реклама.
Вообще нападки на наших классиков (когда они уже авторитетами стали, а не в литературу только входили) начались ещё в позапрошлом
веке, кажется, со знаменитого отвержения Писаревым Пушкина. Помнится, Чехов относительно грозной той критики писал: "Ужасно
наивно... Писарев - дедушка и папенька всех нынешних критиков... Та же мелочность в развенчивании, то же холодное и себялюбивое
остроумие и та же грубость и неделикатность по отношению к людям. Оскотиниться можно не от идей Писарева, которых нет, а от его
грубого тона". Эти слова можно бы отнести и к писаниям г-на Логинова.
Для доказательства своих откровений этот критик выбрал небольшой детский рассказ Толстого "Черепаха", разобрал его по косточкам и
разругал грозно. Можно бы и возразить: да у любого классика нетрудно выискать неудачи, судить же всё-таки надо не по падениям, а по
взлётам творческой мысли. Ещё дедушка Крылов заметил: "Орлам случается и ниже кур спускаться, но курам никогда до облак не
подняться". Но дело не в выборе неудачного произведения, а в самих принципах, положенных в основу брани. Рассказ "Черепаха" как раз
и неплох, дурны критерии критики.
Всякое рассуждение строится, как обычно, на неких постулатах, утверждаемых без доказательств, иначе и нельзя: любой аргумент
потребует, в свою очередь, нового обоснования, и так без конца. Но если взятые постулаты неверны, то и все суждения, на них
основанные, рассыплются, поэтому положенные в фундамент идеи всегда возглашаются безапелляционно, чтобы сомнений не могло
возникнуть. И всё же воззрим непредвзято на краеугольные камни, держащие возводимое сооружение.
Вот первый: "Писателя следует оценивать по тем его произведениям, что адресованы детям". А если нет таковых? Тогда критик впадает в
недоумение: "А как оценивать Булгакова, я не знаю. Булгаков не писал для детей". Я вот теперь не знаю тоже, как оценивать
Достоевского: если рассказ "Мальчик у Христа на ёлке" ещё можно с натяжкой причислить к детским, то на основании одного этого
рассказа я судить всё творчество Фёдора Михайловича не возьмусь. Г-н Логинов берётся: не нравится ему толстовская "Черепаха", стало
быть, и писатель никчёмный вообще.
А чем плоха "Черепаха"? Критик объясняет: никуда не годится язык. Почему? И вот тут кладутся новые камни в основание критики. Язык
плох потому, что в нём встречаются повторы, паразитные рифмы, двусмысленности и мусорные слова, потому что слова подобраны
неправильно.
На основании этих критериев я берусь сбросить с пьедестала любого классика. Того же Пушкина. "На берегу пустынных волн..."
Во-первых, у волн берегов не бывает. Во-вторых, что значит ? "пустынных"? Читаем в словаре: пустынный ? относящийся к пустыне,
безлюдный, одинокий. Волны относятся не к пустыне, а к реке. И не безлюдны они: далее говорится о "бедном челне" и об избах по
берегам этих волн. И не одиноки эти волны, потому что они во множественном числе. Далее: "Пред ним широко река неслася". Что за
чушь! Река не может нестись ни широко, ни узко, ни длинно, ни коротко, ни глубоко, ни мелко. Она могла нестись быстро, стремительно
и т.д. Эх, Александр Сергеевич, а ещё шляпу надел! Сплошные неточности и двусмысленности.
Но кто сказал, что слова тут подобраны неправильно? Может, это мы чего-то не поняли? Кто сказал, что повторы слов недопустимы? Так
сложилось на практике, но это проявление лишь одной языково-эстетической системы, а возможны и иные. Как, например, в геометрии: все
считали, что через некую точку можно провести лишь одну линию, параллельную данной прямой, а потом пришёл нахал и заявил, что таких
линий можно провести сколь угодно много. Здравому смыслу вроде бы противоречит, да он часто ошибается. Так и с языком: непривычно ?
ещё не значит неверно. "Евклидовскому уму" язык Толстого может показаться дурным, но зачем собственную ограниченность другим
навязывать?
Да и воспринимать нужно уметь. Вот витийствует критик: "Паразитные рифмы. "Вдруг я увидал то, что искал". Да вы поэт, Лев
Николаевич!". Но нужно просто правильно читать. Г-н Логинов читает: И вдруг я увидал // то что искал. Но у Толстого стоит запятая,
указывающая на расположение цезуры: И вдруг я увидал то, // что искал. Никаких рифм. Читать нужно уметь. Полезно будет повторять это
и повторять.
Самый же страшный ляп у Толстого вот какой: "Читаем: "...спина её вся была покрыта корой. Когда она увидала собаку, она спрятала
ноги..." На этом месте читатель гулко икает и начинает отчаянно соображать, откуда у коры взялись ноги. Затем он припоминает, что в
тексте ещё фигурировала спина, и пытается представить спину, увидевшую собаку. Затем, если у читателя хорошая память, припоминается
"шея", "голова", "шапка" (это всё претенденты на обладание ногами). Лишь затем в тексте, который приходится сканировать в обратном
порядке, следует "черепаха". Весь этот процесс занимает десятые доли секунды и осознаётся как краткая мучительная судорога в
процессе чтения". Может быть, г-н Логинов и испытывает судороги в процессе чтения, но я смею подозревать, что обычный читатель, если
он только не полный дебил, всех этих мыслительных операций производить не станет, ни разу не дёрнется, не икнёт и не заподозрит
кору, шапку, шею в желании спрятать ноги под панцирь. Для детей тут никакой загадки. И памяти даже "хорошей" ребёнку не нужно,
потому что он держит в сознании изначальное понятие ? "черепаха" и глупыми переборами вариантов не занимается.
Занимается этим ? компьютер. Критик выдаёт себя словом - "сканировать". Это он сканирует и перебирает, поскольку компьютерное
сознание не способно уяснить специфику художественного текста. Ему (сознанию, а не тексту, г-н Логинов) не доступно, что в
художественной речи возможны и нарушения, и повторы, и якобы неточности в подборе слов. Это оно может в недоумении дёрнуться: как
это река несётся широко? Для человека с нормальным восприятием тут нет никакой загадки.
Не у одного Толстого и Пушкина такие неправильности - у любого мастера слова. Язык Достоевского кем только не обруган! Компьютер от
напряжения расплавится, если ему пару страниц из Достоевского дать для "недвусмысленного" анализа. Или вот Гоголь. Давайте посмеёмся
над классиком, не умевшим писать: "Порфирий положил щенка на пол, который, растянувшись на все четыре лапы, нюхал землю". Это из
"Мёртвых душ". Кто нюхал землю? Компьютер икнёт: неужто пол растянулся на лапы? Вообще русскую литературу вот так читать - только и
делать, что дёргаться.
Образец компьютерного мышления и непонимания своеобразия художественного текста у г-на Логинова особенно откровенно выявляется в
таком суждении: "Он так рассердился на неё за это, что стал лаять, и опять схватил её и понёс за мною". В данном предложении
восемнадцать слов. Смысловую нагрузку несут слова: "рассердился", "лаять", "схватил", "понёс" и, отчасти, "он". То есть пять слов из
восемнадцати. Всё остальное - мусор. Может ли считаться качественным текст, на восемьдесят процентов состоящий из мусора?"
Бесподобно! Г-н Логинов не замечает даже, что часть из "мусорных" слов - служебные, без которых фразы не построить, так что они
вовсе не мусор. Но как отличить вообще "мусор" от "немусора"? По тому, какую несёт слово информацию? Но в художественном тексте
любое слово несёт не только смысловую, а и эстетическую информацию, которую не сможет уловить ни один компьютер. Кто этого не
понимает, тот не годится не только в писатели, но и в читатели.
Что станет с текстом, если удалить весь "мусор"? Рассмотрим пример, предложенный г-ном Логиновым. "Он рассердился, лаять, схватил,
понёс". Нет, хотя бы "стал" нужно оставить, а то вовсе абракадабра выйдет. Стало быть: рассердился, стал лаять, схватил, понёс.
Опять ничего не понятно. На кого или на что рассердился? На кого залаял? Что схватил? Куда понёс? И вот, отвечая на эти вопросы, мы
вынуждены будем вернуть все слова, принятые строгим критиком за "мусор".
(Позволю себе гастрономическое сравнение ради пояснения мысли. Когда-то полагали, что достаточно кормить человека жирами, белками и
углеводами в чистом виде, из каковых можно составлять по норме искусственное и экономное пропитание, но оказалось, что необходимы
ещё и некие витамины, и даже то, что вовсе не переваривается и не усваивается организмом ? и без этого нельзя. Так и в
художественном тексте - есть свои витамины и якобы "балластные" вещества. Порою именно они способны придать эстетический блеск
литературному тексту. "Неправильности" порою так удивительно хороши!)
Г-ну Логинову не хватает языкового чутья, иначе тот несравненный образец прекрасной прозы из рассказа "Поликушка", который он
приводит, не посмел бы объявить "полным набором преступлений против русского языка".
Однако г-н Логинов ещё ведь и писатель, и как писателя он ставит себя выше Толстого, хотя бы по одному параметру: "Смешно сказать,
но мой словарный запас в два раза больше, нежели у Льва Толстого". И впрямь смешно. Насколько мне известно, "Словаря языка Толстого"
пока нет, как нет и соответствующих вычислений относительно словарного запаса писателя. Не вполне ясно, когда успел обсчитать свой
словарь г-н Логинов, но слишком уж уверенно он утверждает собственное превосходство над Толстым. Для меня, опять признаюсь, это ещё
один знак, что критик играет с нами. Ладно, продолжим: если тут и игра, то кто-то ведь всерьёз её воспримет, для такого читателя и
потрудимся.
Важнейший, кажется, аргумент г-на Логинова, низвергающего классика, таков: "Я не помню случая, чтобы хоть одна строка Льва Толстого
заставила меня счастливо вздрогнуть и замереть от красоты слова". (В конце концов, не понятно: вздрагивает он или не вздрагивает.)
Вот на чём всё строится. На собственном "Я". "Я тут ничего не увидел, стало быть тут и нет ничего". Но зачем же собственное
недомыслие и художественную невосприимчивость предлагать как всеобщий критерий оценки?
А я вот вижу, что Толстой великий детский писатель: достаточно указать на такой хотя бы шедевр, как "Филипок". И "Черепаха" отнюдь
не плоха, и строится по закону детского восприятия: вначале в занимательной форме рассказывается о некотором обыденном факте, а
затем сообщаются общие сведения о наблюдаемом.
Подлинные художники, даже осуществлявшие творчество своё в иной системе языковых предпочтений, всё же отдавали дань восхищения
Толстому. Убедительнейший пример - Чехов. Бунину он признался однажды: "Ведь подумайте, ведь это он написал, что Анна сама
чувствовала, видела, как у неё блестят глаза в темноте!". Читательский талант тоже надобен человеку. А то начнёшь ругать Толстого, а
засвидетельствуешь только собственную бездарность.
Вот что писал гениальный читатель Чехов о языке Толстого, столь неугодном г-ну Логинову: "Какая сила! Форма, по-видимому, неуклюжа,
но зато какая широкая свобода, какой страшный, необъятный художник чувствуется в этой неуклюжести! В одной фразе три раза "который"
и два раза "видимо", фраза сделана дурно, не кистью, а точно мочалкой, но какой фонтан бьёт из-под этих "которых", какая прячется
под ним гибкая, стройная, глубокая мысль, какая кричащая правда! Вы читаете и видите между строк, как в поднебесье парит орёл и как
мало он в это время заботится о красоте своих перьев. Мысль и красота, подобно урагану и волнам, не должна знать привычных,
определённых форм. Их форма - свобода, не стесняемая никакими соображениями о "которых" и "видимо"."
Толстым вообще-то восхищались слишком многие, в литературе не последнее место занимающие и толк в ней разумеющие. Так что можно,
перефразируя известную шутку (то ли Светлова, то ли Раневской), сказать: Толстой теперь сам имеет право выбирать, на кого
производить впечатление, а на кого нет. Ну вот не захотел Лев Николаевич понравиться г-ну Логинову, не счёл достойным. Тот и
невзлюбил его. Кажется, не любишь, так и не люби, никто не неволит, а нам не мешай. Нет же, захотелось и других наставить в своём
недобром чувстве. Автор ведь замахнулся именно на высшую истину: "Кто-то должен первым крикнуть правду".
Можно и иные доводы г-на Логинова против Толстого разобрать (они столь же неумны), но с компьютером спорить ? только время терять. Я
подозреваю, конечно, что автору, подвизавшемуся на поприще "фэнтезийной литературы" (а слово это гадкое не коробит?), не вполне
ведомо, что такое литература подлинная, ? но не до такой же степени, право! Даже если это игра, то вести её можно было бы поизящнее,
а не на столь топорных "аксиомах".
Что лежит в подоснове подобных эскапад? Банальнейшая тяга к самоутверждению, не всегда и сознаваемая. Ещё Вл. Соловьёв говорил о
своём времени: самоутверждаются все против всех. В наши же дни всё многократно усугубилось. Особенно сладостно самоутверждаться за
счёт гения. Геростратова слава приманчива вообще. А тут вроде бы и прикровенно всё: и не порушено как будто ничего, а так -
человечество на ум наставлено.
Я же предполагаю: граф - он по определению должен быть графо-маном.
