Еще ни разу я не был свидетелем такого единодушия экспертов, журналистов и
представителей истеблишмента в их оценках российской действительности, какое
сложилось сейчас в Вашингтоне. Еще недавно это небольшое, но достаточно
квалифицированное сообщество вовсю обсуждало проблемы России, отношения
между двумя странами. Эксперты строили прогнозы, расходились, иногда
радикально, в оценках и мнениях. Сегодня все выглядит по-другому.
А ведь год начинался хорошо, оптимистическая инерция 2001 года сформировала
высокий уровень ожиданий. Год назад большинство прогнозов носило
исключительно позитивный характер, оптимизм поддерживался видимой симпатией
между двумя президентами, которая воспринималась как пролог к чему-то
значительному. Белый дом занимал твердую пророссийскую позицию, а отдельные
скептические голоса тонули в море позитива. Упорные циники, считавшие, что
от России ничего хорошего ожидать нельзя, что демократии там никогда не
будет, вынуждены были умолкнуть. Оптимисты праздновали победу и гордо
называли себя реалистами, обличая скептиков в апологетике холодной войны.
Конечно, отчасти это было выдавание желаемого за действительное. Однако
реформы, которые начал энергичный и уверенный на вид Путин, захватили элиту
США. Естественно, продолжали существовать проблемы, например, Чечня, свобода
прессы или назначаемость Совета федерации. Однако они казались исключениями
из радужной картины, досадными погрешностями реформаторства, которые вскоре
будут исправлены. Кредит политического доверия, которым в Вашингтоне год
назад располагала Москва, был сравним разве что с тем, каким она обладала,
когда рухнул СССР. Цены на нефть оставались высокими, в Россию шел
головокружительный валютный поток, правительство получило небывалую в
российской истории свободу действий. Со своей стороны, Вашингтон продолжал
давить на европейцев, с тем чтобы те открыли для России свою дверь как можно
шире, изменили позицию по визам, Калининграду, членству в ВТО и т.д.
Однако постепенно все стало меняться. То, что недавно считалось исключением,
стало казаться правилом. Раскол по Ираку показал, что идея стратегического
партнерства была если не наивной, то явно преждевременной. Успешные саммиты
упорно не оборачивались обогащением отношений и ростом доверия. Бушу не
удалось увлечь собственным примером элиту страны, которая стала относиться к
России все с большим недоверием и откровенно демонстрировала свою
утомленность от замысловатости ее поведения и многосложности византийского
характера российского политического бытия. Над президентом стали откровенно
посмеиваться за его привязанность к "другу Владимиру". Симпатии простых
американцев, год назад искренне потрясенных трагедией на Дубровке,
постепенно сошли на нет, а отношения между двумя обществами сократились до
уровня, почти сравнимого с последними годами холодной войны.
Поэтому история с Ходорковским, хотя и была оценена в Вашингтоне негативно,
воспринималась уже не как отдельный случай, а как логическое звено в цепи
событий. Белый дом промолчал и подвергся за это жесткой критике. Если у кого
здесь и были сомнения в мотивах ареста, то они исчезли после продления срока
заключения на период после президентских выборов. В этих условиях результаты
выборов в Думу в Вашингтоне были восприняты уже как закономерность, а
предвыборная кампания даже не обсуждалась здесь всерьез, ибо почти полностью
соответствовала описаниям выборов в мягких авторитарных системах из
американских учебников по политологии. Самым обескураживающим для
вашингтонских наблюдателей стал не сам результат, а то, что он, по всей
видимости, действительно отразил нынешние настроения россиян. То есть дело
не в предвыборных манипуляциях, а в глубоких процессах в российском
обществе, инициированных в последние год-два.
В результате позиции сторонников России в Вашингтоне пошатнулись. Их
недавний оптимизм расценивается теперь как наивность, граничащая с незнанием
предмета. Критики России торжествуют победу, теперь именно они считаются
реалистами, к ним прислушивается элита страны. Белый дом спешно начал
переоценивать свою российскую стратегию, а его сотрудники - открыто
говорить, что отношения сегодня значительно хуже, чем год назад. Внутренняя
ситуация в России расценивается здесь не менее однозначно - это не
демократия. Российский политический капитал испарился, и вряд ли кто рискнет
сказать, когда он появится вновь. Возможности влиять на Россию у Америки
невелики. Любые позитивные подвижки будут восприниматься в Вашингтоне теперь
с большим скептицизмом.
