Глупый винит в своих трудностях других, умный - самого себя, а
совершенномудрый - никого и ни в чем не винит.
Позади уже не только шок от разгрома либералов на думских выборах, позади -
разбор полетов, произведенный как самими участниками процесса, так и всеми
заинтересованными лицами. Первая порция объяснений, не обремененных теперь
уже предвыборной деликатностью, публике предъявлена.
Либеральное начальство страстно винит народ и - с опасливыми оговорками -
власть. Интеллигенция с одинаковой суровостью винит и либеральных
начальников, и народ, и власть. Власть (в недавнем эфире Владимира Путина)
винит одних только либеральных начальников. И лишь народ никого и ни в чем
не винит. По причине то ли особой мудрости, то ли полного безразличия к
этому спору. И еще: никто не винит интеллигенцию. Она, как известно, у нас
непогрешима.
Не найдя убедительного ответа на первый традиционный вопрос <кто виноват?>,
либеральный актив успешно преодолевает следующую фазу - ненахождения ответа
на второй традиционный вопрос: что делать? Пока не получается убедительно
ответить на этот вопрос даже в самой узкой его формулировке: что делать на
предстоящих президентских выборах?
Разумеется, весь <президентский> спор был сведен к поискам <единого правого
кандидата>, и разумеется же, эти поиски зашли в тупик. Из игры сначала вышел
Рыжков, теперь - Явлинский, да и сама дискуссия о персоне и самой
целесообразности выдвижения этого <кандидата> кипит, кажется, уже не столько
в либеральных кругах, сколько в кремлевских.
Но почему вообще нужен некий <единый кандидат>? В реальной политике
объединяются не ради удовольствия сплотиться вокруг того или иного великого
человека, а ради общей цели. Какой именно? И почему этого кандидата называют
<правым>? Разве быть либералом, поборником свободы, и быть правым,
поборником консерватизма и национальных ценностей, - это одно и то же?
Ребяческая вера в великих людей, будто бы единолично поворачивающих историю
мановением своей могучей руки, сама по себе многое говорит о состоянии умов
в нашем либеральном стане. Но личный кризис и личная житейская драма каждого
из вождей российского либерализма или кандидатов в таковые, будь то Чубайс,
Явлинский или Ходорковский, и в самом деле несут в себе разгадку. Разгадку
того коллективного кризиса и той коллективной драмы, которые переживают
ведомые ими политические течения.
После седьмого декабря дал трещину самый, быть может, грандиозный
персональный миф постсоветской эпохи - миф Чубайса, изображавший его некой
мистической фигурой, не знающей преград и наделенной непобедимостью
Геркулеса и Ахиллеса.
Развенчанием проигравшего Чубайса, иногда сдержанным, а иногда и
злорадно-бесцеремонным, занимаются сейчас многие из тех самых
интеллектуалов, которые долгие годы строили и поддерживали этот миф. А
сегодня все Чубайсу в строку: высмеивают и самовыдвижение столь
нерейтинговой фигуры в головную тройку СПС (как будто Ельцин за несколько
месяцев до победы на выборах-96 не имел провального пятипроцентного
рейтинга), и <письма счастья> о полугодовом снижении энерготарифов (трюк
действительно не удался, в том смысле, что не прибавил голосов, но вряд ли
он их и убавил).
Ахиллесова пята <сильного человека> российского либерализма - это вовсе не
тот или другой тактический пустяк. Она там же, где была и пять, и десять лет
назад. Миф об организационно-политическом гении и правдив, и лжив ровно
наполовину. Чубайс - шахматист, который думает очень быстро, но только на
один ход вперед. Уникальный администратор, дворцовый тактик средней
успешности и никудышный политический стратег - человек, который всегда
блестяще организует рытье ямы, в которую завтра попадет.
<В Чубайсе много от жесткого советского руководителя, даже от <сталинского
наркома>, - так аттестует его в своей недавней книге Андрей Колесников -
хорошо знающий Чубайса, высоко его ценящий и, что вызывает уважение, не
изменивший о нем мнения в час неудачи.
Именно так. Чубайс органично смотрелся бы в одной обойме с Борисом
Ванниковым, легендарным капитаном советского ВПК, с Иваном Тевосяном,
неподкупным вождем черной металлургии, с Авраамием Завенягиным,
индустриализатором-первопроходецем, отличавшимся, по некоторым сведениям,
гуманным отношением к полчищам рабов-зэков, которые возводили под его
руководством Магнитку и Норильский комбинат.
Но что такое <сталинский нарком> даже в лучшем своем воплощении? Это слуга
царю, отец солдатам. Это, во-первых, человек, собравший вокруг себя клан
преданных, усердных и не обсуждающих приказы подчиненных, то есть людей, по
определению непригодных к политическому творчеству. А во-вторых,
<сталинскому наркому> нужен Сталин. То есть, податель идей и стратегических
установок. В свободном плавании <нарком> легко может заблудиться.
В начале 90-х Чубайс стал пропагандистом неосуществимой <ленинградской зоны
свободного предпринимательства>, потому что это было ключевым политическим
лозунгом тогдашнего его начальника - Собчака. Затем он против своей воли
возглавил правительственный комитет по госимуществау, потому что так
попросил Гайдар. Вслед за этим Чубайс железной рукой провел ваучерную
приватизацию. Он не был ее сторонником, понимал, что это - грандиозная
операция прикрытия, на время отвлекающая внимание народа от реального дележа
собственности, но так было нужно для великого дела.
В середине 90-х он осуществил <залоговые аукционы>, породившие
металлургических и сырьевых олигархов - тех самых, которые сегодня стали
объектами гонений. Идеологическая, политическая и юридическая уязвимость
возникающих из воздуха суперсобственников была довольно очевидна с самого
начала. Но надо было ударными темпами строить капитализм, а главное - Ельцин
требовал любым способом добыть деньги для госбюджета, чтобы профинансировать
популистские мероприятия и первую чеченскую кампанию.
В 96-м по коллективной просьбе олигархов Чубайс помогает Ельцину
переизбраться, попутно разгромив группу Коржакова-Сосковца. Победа
оказывается пирровой. Спасенные Чубайсом олигархи воспринимают систему
власти как свою законную добычу, а попытка ввести их в рамки приличий
заканчивается для Чубайса <книжным делом>, информационной войной и изгнанием
из правительства.
Весной 98-го, когда впереди замаячил финансовый крах, олигархи снова зовут
Чубайса под знамена. Его умоляют выбить на Западе заем в десяток-другой
миллиардов долларов. Чубайс совершает очередное чудо: первая порция заемных
денег в конце лета поступает в российскую казну. И мгновенно расхватывается
олигархическими банками. Но от дефолта это не спасает, а внешний долг,
лежащий на государстве, утяжеляется еще на несколько миллиардов.
Ирония истории заключается в том, что исторического масштаба свершения,
которые в разное время осуществлял Чубайс, он предпринимал обычно не по
собственному почину. Великий реформатор оказывается, скорее, великим
исполнителем, искренне, но ошибочно полагающим, что рычаги истории
находились и находятся в его руках.
Как раз поэтому и не надо брать на веру не только чубайсовский миф, но и
антимиф, изображающий его злым гением новой России. Реальные его действия
диктовались не собственной злой или доброй волей, а внешними
обстоятельствами, логику которых он не мог, да в большинстве случаев и не
пытался преодолеть.
И не тактические промахи предвыборных трех-четырех месяцев, а стратегические
зигзаги последних двенадцати лет сделали сегодня Чубайса неэффективным
идейным вождем, а его партию - неудачливым политическим игроком.
В 99-м году идеи державной мощи, взятые на вооружение из предвыборных
соображений и не соответствующие подлинному настрою значительной доли
эспээсовского актива, принесли этой партии успех. В 2003-м от желающих
развивать такие идеи, и притом в куда более резких формах, не было отбоя.
Удивительно ли, что на этом поле СПС не отстоял да и в принципе не мог
отстоять политический капитал, не особо честно нажитый четырьмя годами
раньше? Многие из его тогдашних избирателей вполне закономерно перешли не
только к <Единой России>, но и к ЛДПР.
Знаменитые теледиспуты Чубайса с вождями <Родины>, выбранной им в качестве
главного противника своей партии, страдали одним неисправимым дефектом.
Переговорить Рогозина, не говоря о Глазьеве, Чубайс сумел. А вот
перенацелить избирателей - нет.
Направление главного удара в этом споре - обвинение оппонентов в
национал-социализме - было выбрано, как это многие отметили, не совсем
удачно. Хотя бы потому, что Зюганов и Жириновский на этом поприще ничуть не
лучше <Родины>. Но неудачный этот выбор был неизбежен, потому что удачный
было сделать нельзя. Ведь голосуя за <Родину>, голосовали отнюдь не только
за национализм. Еще больше голосовали за справедливый дележ национальных
богатств, за <природную ренту>.
Узнал ли Чубайс в этой поровну разделенной между всеми гражданами ренте
<Родины> второе издание собственной ваучерной приватизации? Десятилетней
давности обман возвратился бумерангом. А чтобы ирония была полной,
пропагандистом этой перелицованной разделительной сказки явился Сергей
Глазьев, бывший коллега Чубайса по гайдаровскому кабинету. Даже десять тысяч
ежегодных рублей, нарисованных на мысленном глазьевском ваучере - это ровно
та же сумма, что была изображена на ваучере Чубайса. Но высмеять выдумку
бывшего соратника Чубайс не мог. Это значило бы высмеять и самого себя, и
идеологический багаж собственной партии.
Что же до этого багажа, то декабрь-2003 выставил на обозрение стратегическую
проблему, а точнее, драму сразу нескольких старых партий, и не только
либеральных. Информационно-технологический предвыборный нажим усугубил
поражение КПРФ, СПС и <Яблока>, но сама по себе неудача всех трех была
неизбежной, пусть и не в таких масштабах.
Потому что конфликт старых партий перестал быть конфликтом сегодняшнего дня.
<Раньше было лучше> (КПРФ). <Сейчас лучше, чем раньше - по крайней мере, для
нас> (СПС). <Из-за вас нам сейчас хуже, чем раньше, хотя мы вам говорили,
как сделать лучше> (<Яблоко>). У всех трех - одна и та же точка отсчета -
советское прошлое. Все три партии десять лет спорили, каким путем из него
выбираться и надо ли вообще это делать. Сегодня этот спор отспорен. Россияне
ХХI века уже забыли советскую жизнь или не успели ее попробовать. Так или
иначе, они живут в мире сегодняшних реальностей и сегодняшних мифов и все
хуже понимают людей, рассуждающих об отжившей реальности и жонглирующих
старыми мифами.
Российский либерализм нового века не может быть таким же, как либерализм
советской и постсоветской интеллигенции. А доставшиеся нам от прошлого
либерально-интеллигентские партии плохо приспособлены к тому, чтобы эти
новые идеи сформулировать.
В сегодняшней России либерализм социально-экономический и либерализм
политико-идеологический все дальше отделяются друг от друга. Нет никаких
причин считать, что по экономическим проблемам наши старые либеральные
партии нынче более либеральны, чем Кремль и Белый дом. Радикальный
либерализм в этой сфере не присущ ни тем, ни другим. Но умеренный и не очень
последовательный либерализм действующих экономических властей выглядит
как-то солиднее, чем тоже умеренный и тоже не очень последовательный
экономический либерализм наших записных либералов, выражаемый ими лишь
словесно.
Сегодня глубинный социально-экономический недуг нашей страны, из которого
прорастает все больше и больше бросающихся в глаза проблем, - это
закрепощение нового поколения россиян корпорациями и кланами современного
сектора, живущими в симбиозе с неэффективной, но амбициозной государственной
машиной. Но старым либеральным партиям, привыкшим состоять при корпорациях,
так же несподручно выдвигать какие-либо <антикорпоративные> идеи, как
госаппаратчикам - предлагать демонтировать старый государственный аппарат.
Не могут старые либералы сегодня быть и чемпионами <правизны>. По
европейским стандартам, <Единая Россия> правее СПС, а какие-нибудь Рогозин с
Бабуриным, так те и вовсе крайне правые. Само название <СПС> выглядит сейчас
вопиюще старомодно, а то, что яблочники иногда тоже именуют себя <правыми>,
наводит на мысли об идеологическом слабоумии.
В условиях, когда командные высоты на либерально-экономическом и правом
флангах приходится уступить более сильным или просто более ловким, перед
нашими <старыми либералами> открываются два пути: либо - в партию власти,
либо - на леволиберальный фланг, на поле защиты политических и
идеологических свобод.
Нацелены ли на этот выбор те немногие проекты реконструкции либеральных сил,
которые стоят того, чтобы в них вникать? Скорее нет, чем да.
Принадлежавший или приписываемый Михаилу Ходорковскому проект перестройки
<Яблока> и СПС выглядел как чисто менеджерская акция по санации двух
прогоревших фирм. Бывший глава ЮКОСа будто бы хотел получить контрольный
пакет СПС, слить его с <Яблоком> (возможно и без сохранения старых брэндов),
уволить большую часть старого менеджмента, то бишь исторических вождей, и
нанять новых. Такая техника партийного строительства поразительным образом
напоминает то, как возводилась <Единая Россия> - по принципу: сначала
организация, потом идеология.
В случае успеха, владелец нового политического инструмента получил бы в свое
распоряжение что-то вроде параллельной партии власти - дисциплинированный,
четко управляемый филиал корпорации, выдвинутый на политическое поле.
Либеральное лицо такая структура, видимо, могла сохранить, но только в
границах, определяемых текущими установками владельца.
Этот утопический проект, слухи о котором нанесли огромный вред его
предполагаемому автору, фактически сам собой сошел с повестки дня еще за
несколько месяцев до ареста Ходорковского.
Отдаленно похожую схему, видимо, позднее имел в виду Чубайс, когда накануне
думских выборов требовал, чтобы <Яблоко> присоединилось к его партии. Все
такого рода проекты, подменяющие спор об интересах избирателей спорами об
интересах партийно-политических менеджеров, общественной перспективы не
имеют, поскольку сконструированные таким способом организации, не
приспособлены откликаться на реальные запросы людей и наделены всеми
минусами <партии власти> с той принципиальной разницей, что <партия власти>
как-никак состоит при власти, а они - нет.
Непониманием политической логики был проникнут и недавний спор вокруг
предполагаемого выдвижения в единые кандидаты на президентских выборах-2004
Владимира Рыжкова, одного из считанных либералов, прошедших в новую Думу,
равноудаленного при этом и от СПС, и от <Яблока>.
Но Рыжков, в прошлом второй руководитель и главный идеолог НДР - менее всего
готов выступить как фигура, непримиримо противостоящая власти. Несколько лет
назад один из корифеев нашего либерализма высмеял его за <слишком гибкий>
якобы хребет. За прошедшее время вышеупомянутый корифей многократно менял
свою позицию - то ссорился с властями, то тесно с ними сотрудничал,
объясняя, разумеется, каждый новый зигзаг заботой об общественном благе или
действием неодолимой силы. А <гибкий> Рыжков, отклонивший в 99-м предложение
войти в тройку <Единства>, отложил до лучших времен стремительно начатую
карьеру и все это время держался на политической периферии.
Он остался верен собственному проекту, который безуспешно пытался
осуществить еще в НДР - внедрить в <партию власти> либерально-консервативный
дух, обеспечить преобладание этой партии на политическом поле и допустить
существование в этой партии нескольких открыто конкурирующих между собой
идейных течений. До сегодняшнего дня осуществлялись проекты, лишь внешне
слегка похожие на то, что предлагает Рыжков. Но путь, которого он очень
последовательно держится, путь человека системы, снова и снова предлагающего
либеральные идеи руководящему кругу - это один из двух принципиально
возможных путей либерала, который не хочет обманывать себя и других.
Второй путь - это уход в непримиримую оппозицию, выступающую под знаменем
политических свобод. На первый взгляд, это путь <Яблока>, чья
античубайсовская и антирежимная риторика 90-х вроде бы легко может быть
преобразована в риторику антиавторитарную. Но, как целое, <Яблоко> вряд ли
готово к таким приключениям. Его активисты, при всей их словесной дерзости,
для этого слишком системные, привыкшие к статусным креслам люди.
Когда очередной раз смотришь на наш либеральный актив, то сначала в голову
приходит мысль, что эти умные, обаятельные, но бесконечно устаревшие люди
попали в капкан старых идей и старых ошибок и никогда уже не поднимутся
наверх. Но потом вспоминаешь, что в России, и особенно в российской
политике, никогда не надо говорить <никогда>. Если, скажем, Алла Пугачева из
десятилетия в десятилетие непременно участвует в новогоднем телешоу и уже
передает это участие по наследству, то и наше либеральное show must go on.
