Очередная компания против Солженицына, на которую он ответил емкой и
презрительной репликой, закончилась. И до начала следующей можно
поразмышлять - чем же так досадил Великий Писатель Земли Русской нашей
еврейской общественности и еврейским публицистам?
Изначальный посыл, разумеется, понятен - наша леволиберальная (и далеко не
только еврейская) диссидентствующая интеллигенция по сей день рвет на себе
волосы, вспоминая, как поддерживала Солженицына. Никто же не смог разгадать
в 60-е гг., что перед ними не еще один <певец ХХ съезда>, а будущий автор
<Образованщины>, <Наших плюралистов> и <Письма к вождям Советского Союза>.
Нападки на Солженицына в печати утихли после его возвращения. Потому что
после его беззубых и каких-то удивительно несвоевременных выступлений всем
показалось - ничего нового Александр Исаевич сказать не может, и приехал
только за одним - спокойно умереть на родине. И вот выход <Двухсот лет
вместе>. Книги, вызвавшей пусть и не оглушительный, но тем не менее - вполне
яркий отклик у читателей. (И расходящейся, кстати, очень и очень неплохо).
Именно неожиданность выхода книги Солженицына на <такую тему> и породила
изначальный шок - <Да как же так! Мы думали - образумился, а он опять в свою
дуду!> - и вызвала яростные филиппики и истерические вопли еврейских и
либеральных публицистов. Особенно мне запомнились какие-то надрывно
взвинченные излияния Леонида Радзиховского в <Еврейском слове>, вышедшие под
заглавием <Кольцо дедушки>. Из этой, да и других, не менее <страстных>
статей, в ходе написания которых авторы почти теряли человеческий облик от
ненависти к Солженицыну, становилось ясно - <евреи не держат удар>. Такая же
истерика во время выхода второго, еще более откровенного тома только
подтвердил бы простую мысль - <аргументов нет, есть только пафос, да
яростные брызгание слюной>. Поэтому против второго тома кампания была вялая,
а критиканы в основном сосредотачивались на личном прошлом Солженицына -
<Дескать, евреи его в лагере обидели, вот он до сих пор это им злом и
поминает>.
Оторопь <их>, впрочем, понятна. Даже после <Красного Колеса> и всей
публицистики второй половины 70-х - первой половины 90-х гг. от Солженицына
подобной <выходки> не ожидали. Ведь аналогов произошедшему в русской
литературе пока не было. Нечто похожее случилось бы, если б в начале ХХ века
Лев Толстой, <совесть России>, <зеркало русской революции>, взял и написал
статью <И об этом не могу молчать>. В поддержку, скажем, Кишинёвского
погрома.
И какими бы ужами тогда завертелись наши либеральные журналисты, привыкшие
использовать словечки Льва Николаевича для очередных <заушаний>
правительству:
Зачем же Солженицын написал <Двести лет вместе>?
Вряд ли можно подозревать такого известного мастера <интеллектуальной
провокации> в наивности. Человек, обладающий великолепным умением швырять
булыжники в застоявшийся пруд общественного мнения, не мог не прогнозировать
возможной реакции. Это в 1967-ом году он мог рассылать <Письмо к съезду
советских писателей> с чувством овцы, идущей на добровольное заклание:
<Разлетится мое письмо к съезду, и не знаю, что будет, даже буду ли жив. Или
шея напрочь, или петля пополам>. А уж наученный реакцией на это письмо, да и
на многие другие (в том числе - и на неудачу с <Письмом к вождям Советского
Союза>), Солженицын любое свое публичное действие планировал как мероприятие
с заранее рассчитанными результатами. Вот и выход <Двухсот лет вместе>
должен был вызвать именно тот результат, который и вызвал.
Разумеется, Солженицын, куда лучше нас всех, перемноженных друг на друга,
знает интеллигентско-еврейскую среду (в обеих ее ипостасях - и в российской,
и в западной). Поэтому ясно, что создавая такую книгу, он не питал иллюзий в
том, что она послужит делу <реального примирения>. То есть для Солженицына
не характерен идиотизм в стиле названия последней главки заметок о еврейском
вопросе Фо-Мы Достоевского - <Но да здравствует братство!> Смешно ожидать
таких мыслей от деда Исаича, которого десятилетиями поливали дерьмом из всех
закордонных ушатов, контролирующихся <эмиграцией третьей волны>! ( Читай -
еврейской, по преимуществу, эмиграцией). Не смешите меня. Об этой публике
Солженицын знает все. Он понимает, что разговор с глухими невозможен. Если у
него и были в этой области какие-то иллюзии (что сомнительно), то они
иссякли к 1982-ому году, к моменту выхода в свет <Наших плюралистов>. Ведь
тогда о Солженицыне уже годами писали: <Аятолла России: Великий инквизитор:
Его поведение запрограммировано политическими мумиями, которые однажды уже
поддержали Гитлера: В его проповедях и публицистике - аморальность,
бесчестность и антисемитизм нацистской пробы>: И наконец: <Идейный
основатель нового ГУЛАГА>.
Что, от таких вот авторов Солженицын мог ожидать понимания? Да черта с два!
От таких (и иже с ними) <публицистов> он мог ждать только такого
истерического визга, какой и получил. И, боюсь, этот визг его мало
интересовал. Ведь обращался Александр Исаевич к совсем другим читателям,
несмотря на весь <маскировочный антураж> его <исторического исследования>.
Обличителям Солженицына стоит помнить о том, в парадигме какой культуры все
жизнь он пытался работать. Нет, я вовсе не имею в виду те благоглупости, что
<Солженицын был и остается советским писателем>, <его художественный метод -
это социалистический реализм навыворот> и тому подобную поебень. Нет, я
говорю о близости Солженицына к древнерусской полемической литературе, о
внутреннем генезисе его посланий и сочинений, восходящих к текстам протопопа
Аввакума. А то и к более ранним - архиепископа Геннадия Новгородского. Или
игумена Иосифа Волоцкого.
Так вот - особенностью древнерусской публицистики всегда была завидная
трезвость. Трезвость, проявлявшаяся в том, что публицист изначально
понимал - он обращается к своим единомышленникам. Что переубедить
политического противника при помощи своих аргументов ему не удастся. Да это
и не нужно. С идейными противниками протопоп Аввакум предпочитал говорить на
том же языке, на каком с ним и его сподвижниками разговаривал патриарх
Никон: <Взял бы да распластал никониян тех>. На самом деле любая так
называемая полемика - эта яростная перебранка слепого с глухонемым.
И того, и другого радостно поддержат сторонники. Но не противники.
Вот и Солженицын обращается только к своим единомышленникам.
Зачем?
Ну, первое побуждение понятно - дать им в руки своего рода <Энциклопедию
интеллектуального антисемита>, компендиум точно проверенных сведений по
<еврейскому вопросу>, компрометирующих евреев и к тому же - с твердой опорой
на еврейские источники. Все эти экивоки в сторону еврейских несчастий, да
обвинения в адрес неповоротливого царского правительства, за которые на
Исаича набросились посконные патриоты - это только игра. (Досадно лишь то,
что на эту удочку попались даже некоторые вполне приличные авторы. Вроде
сверхпроницательного обычно Дм. Е. Галковского, которой этой игры не оценил
и принялся обижаться за генерала Сухомлинова и другие якобы <антирусские>
выпады автора <200 лет вместе>). Все этот флер якобы равной
ответственности - не более чем хорошо разработанная еще в советских условиях
привычка уходить от цензуры. Да еще подсознательное желание натянуть нос
тем, кто хотел бы затащить Солженицына на вполне официальное судебное
разбирательство по обвинению <в разжигании межнациональной розни>. (Будь
Солженицын помоложе, может он бы и спровоцировал такое судилище. А сейчас
(увы!) заметно, что здоровьишко писателю судиться не позволяет).
Однако это так, скорее попутный результат проделанной титанической работы.
Главная побудительная причина, которая подталкивала Солженицына к написанию
этой книги - возможность проведения <окончательного эксперимента>. Сколько
раз евреи твердили о том, что желают только честного и беспристрастного
разговора об их роли в русской истории. И вот, при замершем дыхании русской
публики, выходит на литературную арену профессор Преображенский: Тьфу!..
писатель Солженицын. И проводит этот эксперимент.
Вот книга, написанная на основании почти исключительно еврейских источников
и еврейской литературы. Написанная человеком, в антисемитизме не замеченном
и евреями во многом прославлявшемся. Книга, в которой с поразительной
уступчивостью, чуть ли не на каждой странице, делаются вежливые экивоки в
адрес евреев. Но книга, которая преподносит правду, а не розово-голубую
версию еврейской истории, которая, не имеет никакого отношения к реальности.
И, кстати, сами евреи об этом хорошо знают. (Почитайте, еврейские газеты и
журналы для <внутреннего, так сказать, пользования>. Типа <Лехаим> или
<Еврейского слова>. Там, например, давно и откровенно пишут о том, что
никакого плана высылки евреев на Таймыр в 1953 г. не существовало. Да и
существовать не могло. Однако это <внутренняя правда>. Для <тупых гоев> -
повторение все тех же баек, да еще многотысячными тиражами.)
И вот Солженицын выпустил первый том такой книги, заранее зная, что наши
<масоноборцы>, те, кто прекрасно знают, что <Виноваты жиды, виноваты во
всем, они хочут Россию продать:>, повесят на него ярлык <поджидка>. (А,
пардон, забыл, сейчас принято использовать политкорректный термин
<филосемит>).
Здесь реакция была вполне ожидаемой. Но недалеко ушел от собаки Павлова и
<противный> (если можно так выразиться) лагерь. С автоматизмом ядовитого
слюноотделения он произвел лишь истошный визг да обвинения в <зоологическом
антсемитизме>.
После чего деду Исаичу остается только развести руками и, понимающе
усмехнувшись в бороду, откланяться. А миллионы русских также понятливо
ухмыльнутся в ответ: <Э, брат, вот оно как получается: Если они не идут на
диалог на таких условиях, то, значит, с ними вообще никакой диалог не
возможен. Тикайте, братцы. Такие ограбят, зарежут, да еще и съедят>.
И чего же тогда остается русскому народу?
<Удалиться от всяческого зла>? Невозможно. Ибо <оне> живут повсюду. А
особенно - в телевизоре. (Один мой хороший знакомый уже предложил именовать
их <телепузиками>).
Устроить новое <окончательное решение>? Вот только не надо думать, что
русский народ состоит из таких же кретинов, что и немецкий. Мы главный урок
из Второй мировой войны извлекли. Более того - даже наша тупая и косная
власть результатами этого урока пользуется, зная, что <в любом конфликте
надо быть на той стороне, где евреи>.
Так что же, везде клин?
И вот здесь возникает третий, важный и непрочитанный урок книги Солженицына.
Писатель сообщает нам простую истину: <Хотите спастись от евреев - ведите
себя так, как евреи>. Еще раз повторю - считать, что словарная шелуха о
братстве и добром соседстве выражает позицию Солженицына - это обманываться.
Солженицын, с его понятной симпатией к старообрядчеству и старой Московской
Руси, с его этническим национализмом подводит читателя к простой мысли -
<русские должны стать евреями в якобы собственной стране>. Держаться друг за
друга, пропихивать везде своих, создавать криптократические круги. В которые
прежде всего не допускать евреев. А если и допускать, то только на вторых
ролях и в качестве полезного инструмента. Этакого <шабес-йехуда>.
Солженицын намекает на необходимость постоянного лицемерия для выживания
русских. Причем лицемерия искреннего, подсознательного. Когда для
<внешних> - одни слова, для <своих>, внутренних - другие.
Наружу - только самая добродушнейшая улыбка. И <крепко спрятанный нож в
сапоге>. (А то раньше для русских был характерна абсолютно другая манера
поведения - пьяный рёв, мат во всю ивановскую и крики: <Вот он! Вот он у
меня, нож в сапоге! Щас всех резать буду!> И вопит так русский дурак, не
замечая, что сапоги давно слямзили. С портянками. И, разумеется, с ножом).
И причем не настолько уж эта программа утопична. Я уже давно замечаю
возникшую за последние годы особенность в поведении собирающейся выпить и
закусить русской образованной компании (нашей, к примеру). Если собрались
только свои - одни разговоры, один способ общения. Заявился кто-то из
<них> - разговор стихийно начинает идти по-другому. Еврея дурачат, перед ним
ломают <поучительную и всякого внимания достойную комедию <Ручные русские>.
Правда, стоит только тому убраться:.
Кончено, у евреев всегда происходило то же самое. Но это у евреев: А в
русских интеллигентских компаниях, даже еще 80-х гг. ХХ в. процветали
братание и самобичевание. Со стороны русских, разумеется.
Теперь все меняется. И Солженицын, обладающий сверхъестественным чутьем и
умеющий за годы предчувствовать - куда разворачивается общественное
сознание, упредил этот поворот своей книгой. Он словно высветил
интеллектуальные вехи, обозначающие - куда надо двигаться, а от каких
интеллектуальных построений лучше заранее избавиться. В связи с их полной
утопичностью и бессмысленностью.
<Бакенщик Исаич>, как точно написал в своем давнем стихотворении Е. Маркин,
по-прежнему лучше всех знает <дорогу на реке>. И молчаливо показывает всему
русским - <куда ж нам плыть>.
Появление второго тома знаменитой книги Солженицына "200 лет вместе" стало
вполне ожидаемой то ли сенсацией, то ли банальностью. Первый том, по
содержанию вполне политически корректный, подвергся самым разнообразным
атакам. Еврейские национальные активисты, как и следовало тому быть, увидели
в нем жуткий антисемитизм, а записные "патриоты" - страшную сионистскую
пропаганду. Но в первом томе речь шла о временах, в представлении нынешнего
обывателя, весьма и весьма давних. Подумаешь, какие-то проблемы еврейских
земледельцев, черта оседлости, желтые билеты, кишиневский погром: Все это
было в доисторическую эпоху, а в случае с кишиневским погромом - так даже и
не в России. Тем не менее, большинство тяжелых орудий с обеих сторон
выстрелило именно по первому тому, а дальнейшая канонада оказалась слабой.
Впрочем, даже те выстрелы, которые мы услышали, сводились исключительно к
теме "Солженицын - дремучий и зоологический антисемит".
На самом деле, никто не обратил внимания на тот факт, что второй том
представляет собой своего рода этический провал. Солженицын, как показывает
вся история его творческой и политической деятельности, человек крайне
расчетливый, во многих отношениях даже мелочный. Из него вышел бы прекрасный
топ-менеджер или крупный чиновник. Он умеет просчитывать микроскопические
детали и создавать себе правильную репутацию. Второй том как раз выдержан в
этом духе. Мало того, что Александр Исаевич заканчивает повествование 80-ми
годами прошлого века - ведь и в самом деле, мало ли что: Важнее другое -
книга Солженицына построена по принципу, на основе которого создавались
многие статьи еврейского правозащитного движения в брежневские времена.
Выглядело это примерно так: перечислялись нарушения прав евреев в СССР, а
потом делалась ссылка на советское же законодательство, которое
провозглашало равноправие всех наций. Это, по мысли авторов, должно было
устыдить советских вождей ("исполняйте собственную конституцию!"). Самое
смешное, что на них, на вождей, это иногда действовало. Потом, когда
"советское законодательство" перестало быть авторитетом, правозащитники
стали ссылаться на международные нормы и "высокую общечеловеческую мораль".
Солженицын решил применить эту методу к истории русской революции. Две
предварительные ступени (местное законодательство и международное право) он
отбросил, как ненужный хлам, и сразу перешел к общечеловеческому
морализаторству.
Концепция второго тома достаточно проста, если не сказать, примитивна.
Революция 1917 г. - страшный слом машины русской государственности, у
которого был целый ряд причин, прежде всего, конечно, антигосударственный
настрой российских интеллектуалов. Понятно, пишет Солженицын, что не евреи
революцию сделали. Но они активно в ней участвовали, и не просто активно, а
сверх всякой допустимой меры. Иными словами, они должны разделить
значительную часть вины за то, что произошло после 1917 г. и вплоть до
начала второй мировой войны. А эти события столь страшны, что перед ними
меркнут как смехотворные попытки царей проводить в жизнь политику
"подавления евреев", так и последующие советские "антисемитские выверты".
Сравните сами, намекает Солженицын - на одной чаше весов десятки, в худшем
случае сотни жертв, а на другой сотни тысяч и даже миллионы расстрелянных,
повешенных, замученных, утопленных, уморенных голодом: Какая чаша перевесит?
Это очевидно. Естественно, при этом русский народ часть вины, даже большую
ее часть, берет на себя. Но признайте же и вы свою вину! Давайте попросим
друг у друга прощения и начнем, в конце концов, жить на самом деле "вместе",
а не в разных гетто!
Такую вот мыслительную конструкцию "ради примирения" предлагает Александр
Исаевич. Казалось бы, чем она хуже построений правозащитников? Вы признаете
убийство аморальным, мы тоже признаем его таковым. Вы убили больше, чем мы.
Но это не повод выяснять отношения. Достаточно нам обоим признать этот факт
и - забыть распри, начать жизнь с чистого листа. После взаимного признания и
прощения мы готовы больше не осуждать друг друга.
Ан нет, солженицынская конструкция получается "хуже". Сейчас я попробую
объяснить, почему.
Дело в том, что Солженицын подходит к вопросу с точки зрения европейской (в
основе своей - христианской) морали. Он почему-то уверен, что оппоненты
разделяют эту мораль, а на самом деле это не так. У них несколько иные
моральные ценности. Они не хуже, не лучше - они просто несколько другие.
Иудаизм вообще естественнее христианства, это еще Розанов и Соловьев
заметили. Для человека ведь вполне естественно мстить обидчикам, защищать
своих родных от врага, бороться с этим самым врагом и даже радоваться своей
победе. Христианство и производная от него европейская мораль сделали эту
естественность морально неоднозначной. То есть "бывают случаи, когда можно,
но в основном это греховно": Тут-то и вся разница.
Когда еврей пишет о жутких преследованиях со стороны правительства и
погромщиков, он может быть весьма эмоционален в осуждении обидчиков. Более
того, он не лишает себя права отомстить им при первом удобном случае. И в
этом смысле он совершенно честен. Когда о том же самом пишет "цивилизованный
европеец", он постоянно попадает в ловушки собственных моральных норм. Он
силится понять, почему его, европейца, кто-то притесняет или обижает, уж не
по его ли собственной вине? В праве на месть он себе отказывает - это ниже
достоинства цивилизованного человека. В общем, нормы общечеловеческой морали
европейцу мешают, он был бы рад их сбросить, но совесть и традиция не
позволяют. Единственная мечта "цивилизованного человека" - отбросить эти
нормы и начать естественную жизнь. Но тогда он почувствует себя дикарем, а
это его пугает. Так и выходит - серединка на половинку, и хочется, и
колется: Другой вариант: европеец пытается заставить "других" жить по его
принципам, но из этого обычно проистекает насилие, геноцид и в конечном
счете та же самая дикость.
Солженицын этой дилеммы, видимо, не заметил. Ему кажется, что гипотетические
евреи, к которым он обращается, верят в общечеловеческую мораль. Но это
может быть совсем не так (впрочем, уже и ясно, что не так). А на вопрос к
оппоненту: "Что же вы нас судите по христианским нормам, а к себе их не
прикладываете?", тот же самый гипотетический еврей ответит легко:
- А что же, разве это не правильно? Вы на словах считаете эти нормы
руководящими для себя. Но часто действуете совершенно противоположным
образом. Вот мы и замечаем, когда вы противоречите себе. Разве мы не имеем
на это права? Тем более, что такое противоречие может нам сильно повредить.
И будет прав, между прочим.
"Хорошо," - спросит, так сказать, лирический герой Солженицына: - "Но почему
вы так болезненно относитесь к тому, что мы интерпретируем ваши поступки в
духе нашей морали? Нам нельзя, а вам, значит, можно?"
- Да, именно так - ответит гипотетический еврей: - Мы вас судим по нормам
вашей, принятой вами морали. Но и нас вы почему-то судите по ее же законам.
А у нас мораль несколько иная. Хотите быть честными - будьте добры судить
наши поступки, исходя из нашего морального кодекса. И вы поймете, что в
большинстве случаев мы поступаем в согласии с собственной совестью, в
отличие от вас. Поэтому - зачем мы будем разделять вашу вину, если не
считаем себя виноватыми? Чтобы дать вам формальный повод впоследствии
расправиться с нами? Черта с два! Вы уничтожали своих соплеменников вопреки
своим этическим воззрениям, а мы боролись за национальную эмансипацию и
достойное место в жизни, что для нас вполне естественно. Кто бросит за это в
нас камень?
Так скажет еврейский оппонент Солженицына и будет, как я уже сказал,
совершенно прав.
Из-за этого противоречия вся морализаторская программа Солженицына
обрушивается в пустоту. Не возникает никакой основы для взаимопонимания.
Анализ второго тома "200 лет вместе", в итоге, может вызвать лишь взаимное
озлобление у русских и евреев. Пути двух этносов слишком различны, слишком
мало совпадают, хотя идут они по жизни вместе. И никто не протянет друг
другу "прощающего рукопожатия", ибо каждый боится быть обманутым.
Есть ли у русско-еврейского диалога хоть какая-то, самая наималейшая
перспектива? В контексте "200 лет вместе", думаю, нет. Попытки судить друг
друга со своей колокольни заведомо провальны. А в иной ситуации победа
всегда будет на еврейской стороне.
В общем, Солженицын (в который уже раз это делается в истории человечества!)
обнажил перед нами настоящую метафизическую пропасть между европейским и
еврейским миросозерцанием. У непредвзятого читателя второго тома (у русского
читателя, конечно) появляется чувство исторической безысходности, отчаяния,
а там, чего глядишь, перечеркнуть все эти вопросы очередным "окончательным
решением". А еврейский читатель решит, что ему навязывают чуждых идолов и
чужую вину. После этого никакого примирения, как мне кажется, не может быть
вообще.
Что же делать? Даже не знаю. Вероятно, ждать полной глобализационной
ассимиляции, превращения всех нас в "общечеловеков". Тогда и появится почва
для примирения.
Либо - признать, что примирение вообще невозможно, что ментальности у нас
отличаются на генетическом, что ли, уровне. Но ни в коем случае не делать из
этого выводов вроде исторической необходимости Освенцима. В конце концов,
вероятно, прав Владимир Соловьев, некогда сказавший, что евреи существуют в
мире лишь для того, чтобы мы могли понять, хорошие ли мы христиане.
"В чужой монастырь со своим уставом не ходят", гласит русская пословица.
Солженицын к ней не прислушался. Результат - какая-то метафизическая "дыра в
земле", текстуальная, правда. Что вырвется из этой дыры и каких дел
натворит, никому не известно. Но, так или иначе, явление на свет работы "200
лет вместе" - это некий отзвук шагов Неведомого. Что-то огромное и страшное
идет нам навстречу, и мы слышим, как под его ногами дрожит земля.
