ИНТЕРВЬЮ С НАТАЛИЕЙ НАРОЧНИЦКОЙ, ПРОЗВУЧАВШЕЕ В РАДИОПРОГРАММЕ СРЕТЕНСКОГО
МОНАСТЫРЯ "ЦЕРКОВЬ И МИР" 29 ИЮНЯ
- Известный телеведущий Владимир Познер заявил в интервью газете "Калужский
перекресток", что главная проблема и тормоз развития России - это
Православие. Как бы Вы могли прокомментировать это утверждение?
- Могу привести эпизод из истории XIX века. В архивах имеется документ -
донос осведомителя, которому поручено следить за народником, занимающимся
пропагандой бунда среди крестьян. Народник говорит мужику, показывая на
имение: "Бери топор, и завтра все будет твое". Неграмотный мужик, знающий
Писание и Псалтирь, поглаживая бороду, ему отвечает: "Завтра - то понятно. А
что будет послезавтра? Ежели я преступлю Закон Божий и человеческий завтра и
сотворю такое, что же помешает тебе послезавтра сделать такое же со мной?" -
Вот роль неписанных нравственных норм и заповедей - это не варварство, а
лучше любого правового государства. Горе тому государству, в котором человек
не совершает преступление только из-за страха перед уголовным наказанием.
Очень жаль, что один из самых образованных, умных и благовоспитанных авторов
на телевидении как Владимир Владимирович Познер посвящает свои выступления
нападкам на сами основы русской жизни Но еще А.С.Пушкин высказал с сарказмом
суждение об иррациональном презрении к собственному Отечеству российского
либерала:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды чистый лик увидел,
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел:
- Но Познер стал сравнивать "благосостояние" православных стран: России,
Греции и Болгарии - с протестантскими, в частности скандинавскими, и сделал
вывод, что именно Православие - причина русской отсталости.
- Исторически некорректно вообще что-то вменять Греции и Болгарии, которые в
течение 400 лет были под страшным турецким игом. В Европе шла промышленная
революция, создавались университеты, наука, строились дороги и заводы. А эти
несчастные были под бичом страшных угнетателей. Тем не менее всего за
полтора века они в принципе все это компенсировали и построили принципиально
не отличающийся уровень общества и жизни, хотя не завоевывали колоний и не
вели грабительских войн, как все протестантские государства Запада. Но
вспомним, что до завоевания турками именно сверкающая златом порфироносная
Византия была культурной метрополией мира, а Запад - его задворками. Есть
воспоминания Анны Комниной - дочери византийского императора, где она
описывает нашествие крестоносцев приблизительно так, как образованный
европейский утонченный интеллектуал описал бы нашествие в Париж американских
ковбоев XIX века. Киев до монгольского погрома был одним из самых цветущих и
богатых и развитых городов всей Европы, уступая лишь итальянским. Дочь
Ярослава Мудрого царевна Анна, выданная замуж за французского короля, до
конца своих дней оставалась при французском дворе единственной персоной,
умевшей читать и писать - она читала и писала по-гречески и славянски, и
расписывалась по латыни: Anna, а ее супруг ставил крестик!
Однако, бесполезно встать на путь полемики по фактам с такими авторами как
В.Познер, У.Лакер, А.Янов, Р.Пайпс - американский русист, преподающий свою
китч-версию русской истории в Гарварде - кузнице американской политической
элиты. Хотя нетрудно было бы уличить их не только в натяжках, но в
сознательных фальсификациях. Бесполезно на документах доказывать, что при
Иване Грозном было загублено людей в несколько раз меньше, чем в одну
Варфоломеевскую ночь, а Генрих VIII обезглавил и пытал куда более своих
противников, чем русский изверг, или показывать, что за века в
"деспотической" России вынесено всего несколько десятков смертных
приговоров, в то время как в немецких городах к концу XVIII века были
сожжены по обвинению в колдовстве до ста тысяч женщин. Равно бессмысленно
указывать, что действительно великие грехи русских в такой же степени
свойственны не им одним, но слишком многим иным народам, прежде всего
западноевропейцам.
- Но Познер говорил не о грехах. Он даже заявил, что проблема России не в
дураках и дорогах, а в более серьезных вещах! Владимир Познер считает, что
весь русский исторический путь был неверным.
- Именно это и подтверждает давно сделанный мною вывод, что предмет
яростного отторжения авторов - не грехи России, за которые мы сами ее
оплевываем, а ее идеалы, - не ее падения, а ее свершения.
Больше всего этих авторов раздражают неуничтожимое величие России и вечно
самостоятельный поиск универсального смысла бытия, поразительная способность
выстаивать в испытаниях. Они ищут ответы в русской истории и отторгают ее
потому, что она дает ответ, "сокрушительный для логики либералов", то есть
доказывает, что Россия не есть неудачник универсальной (западной) истории, а
мощная альтернатива ей, причем совсем не обреченная.
Чтобы она отказалась от своего пути, надо внушить ей нигилизм к собственной
истории.
- Но все же славословия в адрес цивилизованности, благосостояния и культуры
западных стран имеют почву. Они стали предметом подражания для многих в
России. Чему-то стоит подражать?
- Надо поражать не гедонистическому настрою - идее жизни как источнику
наслаждений, а отношению к труду как к долгу христианина перед Богом и
людьми, как к высшему предназначению человека, которое было утрачено в
богоборческий период, но было глубоко осознаваемо в православной России.
Но исторически совершенно некорректно приписывать протестантизму вообще
культуру. Изначально, например, кальвинизм вообще под страхом смерти
запрещал все проявления культуры, танцы, музыку, сочинительство любого рода.
Культура продолжалась вопреки диктату.
Протестантские страны не явили миру вообще никаких особенных достижений
культуры - их явили романо-германский католический дух и православная
Россия, а вовсе не Просвещение и Реформация. В области культуры признанными
лидерами в Западной Европе являются - немцы, итальянцы, французы и Шекспир -
католик. Кстати, его жена Анна была пуританкой и всегда была страшно
недовольна его пристрастием к "пустой забаве" - сочинительству, что и стало
причиной его переезда в Лондон, это фигурирует в учебниках. В произведении
"Король Лир" предсказано вырождение христианского духа - Корделия, которая
любила отца "как долг велит", умирает: моральный долг измерен и превращен в
вексель.
Просвещение и Реформация родили вовсе не культуру, а ростовщика - главного
могильщика всей европейской культуры и крушителя всех великих духовных и
культурнызх традиций человечества. Его порождение - персонажи Золя, а не
герои Шиллера.
- Наших граждан, похоже, сегодня интересует не культура, а благосостояние и
безопасность, криминализация. В протестантских странах, в Скандинавии
действительно высокий уровень жизни и, как считается, меньше преступности?
- Россия построила промышленность и города в широтах, где даже в Канаде
никто не живет. У нас расстояние между центрами в 5-10 раз длиннее,
отопительный сезон - 8 месяцев, сельско-хозяйственный - 4-5 месяцев против
7-8 в Европе, а глубина фундамента под любую застройку из-за промерзания в
3-5 раз глубже. Это не просто "успешность" - это подвиг. Протестанты не
стали бы этого делать - они бы перековали орала на мечи и пошли бы
завоевывать других, что они и делали. Именно протестантским странам
свойственно особенно пренебрежительное отношение к туземцам - апартеид Южной
Африки создали французские и голландские гугеноты - кальвинисты.
Американские пуритане уничтожили индейцев даже не в период становления
своего общества, а в период его расцвета - в середине XIX века.
Что касается благосостояния, то русские, конечно, были бы намного богаче,
если бы в течение четырех веков расширения державы присваивали бы себе и
землю, и труд присоединяемых народов. Россия, рсширившаяся на 22 млн. кв. км
от Буга до Тихого океана не отняла ни одного квадратного метра земли у
местных владельцев и не отдала его ни русскому крестьянину, ни аристократу.
Британцы согнали в середине XIX века ирландцев с земли и около 2 млн. умерли
с голоду. Эта трагедия до сих пор проявляется в ненависти ирландцев к
британцам. Что касается повадок англичан в Индии, то можно привести записки
очевидца- немца "цивилизаторской миссии англосаксонской расы":
"На железных дорогах Индии существуют вагоны для черных и для белых:
мальчишка англичанин, садясь на маленькой станции в вагон и заставая в нем
хотя бы туземных раджей, может безнаказанно вытолкать их в шею со всеми
вещами..".
"Однажды у одного лорда на званом обеде присутствовал сын местного раджи,
европейски образованный молодой человек, которому выпало по протоколу
сопровождать к столу супругу одного отсутствующего английского офицера:.
Когда он подал ей руку, последняя презрительно смерила его с головы до ног
и, повернувшись к нему спиной, грубо и громко заявила свое недоумение, что
ее пригласили сюда затем, чтобы оскорблять, давая ей в кавалеры грязного
индуса... и демонстративно вышла... Чтобы протестовать против этой
некультурной выходки гордой альбионки и вывести из неловкого положения
раджу, моя дама... жена полковника, с моего согласия подошла к радже,
предложила ему руку и вошла со своим темным кавалером в залу столовой:".
Не им менторствовать.
В Скандинавских странах действительно меньше преступности, в частности
бытового воровства. Но в Швеции сдерживали преступность не свободами и
демократией, а жестокими репрессиями, которые не снились России. Там в
течение столетий за кражу булки отрубали руку. После таких времен
действительно люди перестали вешать замки на ворота. В России самый жадный
лавочник пал бы на колени и возопил бы о помиловании воришки, который у него
украл хлеб!
В этих протестантских странах рационализм так велик, что экономические
преступления всегда карались строже всего, так как собственность - это для
них святыня. А вот в области нравственности все наоборот. Вот уж где грех не
считается даже грехом! - В Дании уже узаконены однополые браки с разрешением
на усыновление детей! В Швеции еще в 60-70х годах в педагогических
коллективах обсуждалась проблема - устраивать ли в школах специальные
помещения для того, чтобы подростки хотя бы уединялись, а не предавались
любовным утехам прямо в коридорах на глазах у всех! В Финляндии дело
получше, но там, между прочим, закон Божий преподается и Христианство -
государственная религия.
Швеция, Дания, - совершенно безликие рациональные общества, где умеренность
и аккуратность - главные черты. У голландцев есть даже анекдот про самих
себя: "Если увидишь, как на балконах сушится выстиранная туалетная бумага, -
знай: ты в Голландии".
- Вы много лет прожили в Америке, которая стала кумиром наших западников. Ее
очень любит и Познер. С каким впечатлением вы оттуда уехали?
- Американцы в целом и в личном общении - очень дружелюбные и
доброжелательные, очень простодушные. Америка - воплощение протестантского
духа и либерализма на чистой доске, это как бы клон из лавочника,
искусственно вырванного из более многогранной среды, где кроме
"третьесосоловных идеалов" еще была аристократия с ее "Честь дороже жизни!"
и фундаменталистские устои народа. Вспомним фольклор! В сказках всех народов
мира героические поступки совершал либо царский, либо крестьянский сын - оба
по разным причинам не связаны с задачей увеличения собственности. И во всех
сказках имеется персонаж - лавочник либо меняла на Востоке. Его образ
наполнен презрительным содержанием, хотя он не совершает никаких
правонарушений, но не способен на высокий поступок, широкий жест - милость,
жалость, сострадание. Он готов любую ситуацию использовать к своей выгоде.
Такое воплощение третьесословных идеалов являет собой Америка. Но это
цивилизация без культуры как порождение духа.
Немецкий философ Вернер Зомбарт описал с сарказмом идеал американца,
воплощенный в "Автобиографии" Бенджамена Франклина. Американцы у Зомбарта
представляют капиталистический дух "в его высшей пока что законченности":
"первенство приобретательских интересов:безусловная, безграничная,
беспощадная нажива - величайший экономический рационализм". Франклин сделал
"реестр добродетелей" - каждый день он делил страничку на две части и в
столбик записывал мельчайшие расходы и доходы, а также свои плохие и хорошие
посутпки. Вечером он подводил итог - "сегодня я был хорошим человеком!"
Сразу вспоминается притча о мытаре и фарисее!
Долг, который мы находим у воплощенного пуританина Б.Франклина, сводится к
таким добродетелям как "не объедаться", "копить" или "помолиться Всевышнему
о ниспослании еще большего успеха и богатства". Но это вовсе не христианская
аскеза, как и франклиновское суждение: "Человек, которому Бог дал богатство
и душу, чтобы его правильно употреблять, получил в этом особенное и
превосходное знамение милости".
- Есть книга французского автора - де Токвиля, который посетил Америку в
XVIII веке. Ее считают гимном американской демократии - как идеалу для всех
в будущем.
- В книге "Демократия в Америке" Алексис де Токвиль с грустью констатировал,
что будущее - за средними классами с их приземленными идеалами. Он и
предсказал удел наций, пошедших по американскому пути - к
рационализированной внешней свободе и духовной одномерности. Нет ничего
парадоксального в том, что одновременно он признал завидную рациональность,
с которой американские законы и "демократия" обслуживают потребности
американской нации. Из книги очевидно, что Токвиль оценивает эти потребности
и идеалы как целиком третьесословные, своей приземленностью вызывающие у
него исключительно скепсис к духовному горизонту "демократических народов".
Но он писал о примитивности сознания, о том, что в Америке нет свободы Духа
и поэтому там никогда не будет великой литературы, для которой не важна
свобода внешняя, а важна свобода внутренняя! Токвиль на примере Америки
предсказывал с грустью унификацию человечества, утрату духовного поиска.
Примитивность представлений о мироздании - это бросающаяся черта
американца - что-то на уровне 12-летнего подростка. Что касается культуры,
то Америка - безусловный лидер в культурной "дебилизации" человечества, там
не нужно двух развлечений для сорокалетнего отца и десятилетнего сына - один
Микки Маус и Клинт Иствуд удовлетворят обоих.
А. де Токвиль предсказал "измельчание личности" и утрату стимула к ее росту,
угрожающие "демократической Америке", поскольку она выращена из
англосаксонского третьего сословия, и тем, кто последуют ее путем. Перед его
взором в будущем были "неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга
людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых
радостей, заполняющих их души".
Кстати, Токвиль весьма проницательно почувствовал, что "демократия" породит
"индивидуализм" и атомизацию общества. В отличие от "эгоизма - древнего, как
мир, порока" отдельных людей, он трактует индивидуализм как явление
социальной психологии, которое побуждает "изолироваться от ближнего" и на
фоне прокламаций о счастье всего человечества "перестать тревожиться об
обществе в целом". "Над всеми этими толпами возвышается гигантская
охранительная власть, обеспечивающая всех удовольствиями и следящая за
судьбой каждого в толпе", эта власть стремится к тому, чтобы "сохранить
людей в их младенческом состоянии". Она охотно работает для общего блага, но
при этом желает быть единственным уполномоченным и арбитром. "Отчего бы ей
совсем не лишить их беспокойной необходимости мыслить и жить на этом свете"?
Чем не пророчество смерти культуры и духовного тоталитаризма? Де Токвиль
здесь предвосхищает не только Освальда Шпенглера с его "Закатом Европы", но
и Олдоса Хаксли ("This brave new world").
- В чем же различие протестантского духа от русского православного?
- В нравственном целеполагании за пределами земной жизни. Протестантизм -
Отход от Нового Завета - к Ветхому. Он порождение ереси хилиазма и философии
прогресса - в отличие от идеи Спасения и искания Царства Божия. Об этом
писали русские философы В.Лосский, Карсавин, что вовсе не означает
безгрешности. Николай Бердяев подчеркивал, что "русская идея" - не есть идея
цветущей культуры и могущественного царства, а есть эсхатологическая идея
Царства Божия. Она выражена, кстати, лаконично преподобным Серафимом
Саровским - стяжание Духа Святого в себе.
Характерной чертой русского сознания, причем от аристократа до крестьянина,
является презрение к так называемому мещанству как воплощению
мелкобуржуазных добродетелей, включающих как предпринимательский дух и
"мещанский" идеал среднего стабильного достатка и комфорта. Русский
интуитивно отторгает и презирает "умеренность и аккуратность" как черту
"коллективной посредственности и деградации всякой яркой индивидуальности".
Такое отношение в равной мере характерно как для воинствующих
либералов-западников вроде А.Герцена и В.Белинского, так и для их
противоположности - славянофилов и традиционалистов и таких мыслителей как
Ф.Достоевский и как Л.Толстой. Достойно внимания, что и после семидесяти
пяти лет целенаправленной выработки "нового", то есть единого человека в
социологии до сих пор нет термина "средний русский", ибо его не существует.
Но средний американец - это утвердившееся понятие в социологии.
В свое время Константин Леонтьев предупреждал о гибельности
"общечеловеческой" культуры, назвав один из своих текстов: "Средний европеец
как идеал и орудие всемирного разрушения". В то время западный человек еще
сам бунтовал против десакрализации, приземления Духа и "скотского
материализма", что проявлялось в периодическом всплеске героизма и
романтизма в философии, литературе и искусстве. Вспомним Шиллера, Эдмона
Ростана с его Сирано, который взывал о вечном стремлении к идеалу. Сегодня
"средний американец", претендующий устами его лидеров предложить
общечеловеческую "постхристианскую" цивилизацию, превращается в орудие
гибели некогда великой европейской культуры.
М.Вебер - классик теории о протестантизме как основе современного
капитализма, признавал, кстати, что этика протестантизма по отношению к
труду и богатству - противоположна Нагорной проповеди и сам скептически
относился к христианству. Он признавал, что протестантская этика -
отступление от Заповедей, но это приветствовал, полагая Нагорную проповедь
несовместимой с мирской деятельностью.
Высшая цель государственного общежития для западных людей - это
способствование "заполучать всего как можно более: власти, богатства" -
писал Д.Хомяков - сын Алексея Степановича Хомякова. Иван Ильин, упоминая,
как французы не могли понять, почему русские сжигают собственную Москву,
чтобы она не досталась завоевателю, пишет: "Россия победила Наполеона именно
этой совершеннейшей внутренней свободой: Нигде люди не отказываются так
легко от земных благ: ради высшей цели, нигде не забываются так окончательно
потери и убытки, как у русских".
Совершенно противоположный вывод сделал А. де Токвиль о "протестантских
демократических странах", организованных на третьесословных идеалах, столь
чуждых русскому национальному характеру: "Ни один класс не обнаруживает
столь упорного и цепкого чувства собственности как средний класс", для
которого "постоянные заботы и ежедневные усилия, направленные на увеличение
своего состояния, все крепче привязывают их к собственности. Мысль о
возможности уступить самую малую ее часть для них невыносима, а полную
утрату собственности они расценивают как самое страшное из несчастий: Ни в
одной стране мира чувство собственности не носит столь активного,
беспокойного характера, как в Соединенных Штатах".
- Похоже, наши атеисты-западники отрицают Россию действительно не за ее
грехи, а за самую суть ее исторического пути, за все, что составляет
ценности и цели национального бытия:
- Тотальный нигилизм в отношении России и оды в адрес "западного
рационализма" подтверждают меткое суждение Ивана Ильина: подобные авторы и
"все их единомышленники отвергают Россию за то же самое, за что они
отвергают христианство: Россия ими презираема именно за ее христианских
дух - столь прочувственно выговоренный Тютчевым:" ("Эти бедные селенья:").
Ильин отметил, что, как правило, эти авторы судят о России с ницшеанской
точки зрения, отвергая христианство как выдумку, а "Россию как страну рабов,
пошедших за ней в желании упорно увековечить деспотию и варварство".
Все их суждения - книги А.Янова, Р.Пайпса, да и У.Лакера пронизаны тем самым
глубинным отторжением христианских "выдумок", которое только и могло
произвести столь слепую ненависть ко всему историческому пути России. Для
подобных авторов "Россия - это славянское ничто, прикрывающегося учением
апостола Павла об избрании благодатию; утешающееся вместе с рабами,
отверженными и прокаженными мировой истории тем, что все равно де последние
будут первыми".
Православная Россия с ее ценностями, о которой и мы говорим в своей
программе, для либералов-истматчиков - это проповедь вечной ночи, от которой
нужно спасать весь мир, уверенно идущий по пути "прогресса". Судя по их
воззрениям прогресс - это отказ от всех христианских понятий и категорий.
Для них мы - те русские, что даже после полувекового материалистического
воспитания вновь пытаются воскресить эти идеалы, гораздо опаснее, чем
убежденные большевики, а наш идеал - это символ варварства, проявляющегося в
стойком постыдном равнодушии к обществу потребления. Во всей истории более
религиозные народы всегда более духовны и меньше озабочены устроением
земного благополучия и его постоянными перестройками, так как имеют
устремление к духовному горизонту и построенный на этом стремлении
патриархальный быт.
Все это, по мнению наших идейных оппонентов, как раз показывает
"историческую бесплодность" "русской цивилизации", которая, по их мнению,
неспособна "построить "нормальное современное общество". Но ведь критерии
нормальности и успешности также могут различаться вместе со смыслом
исторического бытия. Какое общество "успешнее" - где ровнее газоны и больше
товаров или где меньше людей утратили понятие греха, где меньше
транссексуалов и содомитов?
Греция, конечно, могла бы быть экономически успешнее, если бы в Страстную
Пятницу торговала. Но в этой православной стране - в Страстную Пятницу
рестораны закрыты, причем не декретом, а самими владельцами, которые не
мыслят, что можно наслаждаться едой в такой день! В Америке, я это знаю и
видела: пятница перед Пасхой - это выходной день. И это день самых
масштабных в году распродаж и снижений цен на все товары домашнего обихода.
И вот, вся Америка, которую пуритане-протестанты строили как религиозную
страну, - эта Америка садится в автомобили и с 10 утра до 10 вечера
"покупает и экономит, покупает и экономит" ("Buy and save!") - одеяла,
пальто, посуду, технику, мебель! Его Величество Ростовщик торжествует. Но в
Воскресение все идут в Церковь нарядные с детишками в лаковых туфельках и
кружевных шляпках:
- Но почему они все время так беспокоятся о России? Если она так неуспешна,
так ничтожна, то почему бы им вообще не забыть о ней?
- В том-то и дело, что сам факт непрекращающихся дискуссий о неуспешности
России во всех ее начинаниях, побуждающих к натяжкам и искажениям истории,
доказывает как раз обратное - вполне реальную конкурентоспособность России,
причем как духовную, так и материальную, иначе бы о ней просто забыли.
- А как сами европейцы оценивают собственное состояние в области культуры?
- Великие европейские интеллектуалы конца XIX - начала XX века - философы
Шпенглер, Ферреро предсказали Закат Европы именно из-за утраты ее духовного
задания. Об этом трубят сегодняшние европейские интеллектуалы- консерваторы,
связывая этот упадок именно с дехристианизацией сознания европейцев. Интерес
к Православию среди этих кругов - огромен. Они считают, что у России есть
шанс спасти и Европу. Конечно, не ровные газоны, с этим мы безнадежно
отстаем, но то духовное задание, что двигало Европой в периоды, когда она
возрастала и являла миру великие державы и великую культуру.
Повестка дня для России в новых геополитических реальностях.
Плодотворный анализ геополитического, международно-правового и
идеологического аспектов наступившего политического века возможен лишь вне
формул, давно программируемых политико-семантическими технологиями
глобального управления. Но тот, кто дерзнет посягнуть на клише, ставшие
священными коровами либерала fin de sciecle, рискует нарушить
политкорректность. Однако, демагогические толкования итога соперничества
<тоталитаризма и демократии> и проповеди о глобализации слишком напоминают
тезис марксистского обществоведения о <главном содержании эпохи - переходе
от капитализма к коммунизму>. Очередной передел мира меньше всего отражает
борьбу идеологий двадцатого века, которая на самом деле не определяла
международные отношения даже в период <холодной войны>.
Сегодняшние явления подтверждают, что противоборство коммунистического и
либерального проектов мировой истории вобрало в себя стереотипы, рожденные
предыдущим спором внутри христианской цивилизации. <Мировой восточный
вопрос> в метафорической интерпретации Н.Данилевского и дилемма <Россия и
Европа> органично вошли в новую <великую схизму> эпохи постмодерна, в
которой соперничали опять идеи, вышедшие из одного родового гнезда - на сей
раз из Просвещения. Коммунизму и либерализму - двум кузенам философии
прогресса - в равной степени свойственны универсализм, отождествление своих
целей с вселенскими идеалами, да и общность цели при разнице средств налицо:
построение единого униформного глобального сверхобщества, приведение мира к
единому безрелигиозному безнациональному стандарту. Это и превратило
<идеологическую борьбу> в самостоятельный феномен международных отношений,
который во второй половине ХХ века заслонял сугубо преемственные
устремления.
Они не замедлили обнажиться, как только Россия на время утратила свое
великодержавие и роль равновеликого совокупному Западу геополитического и
духовного противовеса - хранителя многообразия мира. Патриарх
англосаксонской исторической мысли А.Тойнби оставил прозорливые заметки об
универсалистских амбициях западной цивилизации, которая <имеет своей целью
не больше и не меньше, как включение всего человечества в единое общество и
контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде, и к чему можно
приложить для пользы дела современную западную технологию. То, что Запад
совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими
ныне цивилизациями - Православно-христианским миром, Индуистским и
Дальневосточным>.
Начавшаяся реструктуризация Евразии проявляют знакомые геополитические и
духовные устремления имперского прошлого Старого света. Венгрия и Чехия,
становясь членами НАТО, бегут не от коммунизма, а от чуждой России и
возвращаются в <пост-габсбургский> ареал. Не стоит удивляться и католической
Польше, сочувствующей чеченским бандитам, если вспомнить, что кумир
польского сознания Адам Мицкевич, по выражению А.Герцена, <угас> где-то в
Константинополе, куда он отправился <устраивать польский казацкий легион>,
чтобы в Крымской войне воевать на стороне <цивилизованной> Оттоманской
Турции против <варварской> России.
Балто-Черноморская дуга с пока еще недостающим элементом - Белоруссией - это
старый проект XVI века, отрезающий Россию от выходов к морю, а Косово поле -
единственный сухопутный военный маршрут до Салоник соединяет, как и сто лет
назад, Западную Европу с регионом проливов. Папа Иоанн Павел VI, назвавший
только украинцев наследниками святого Владимира и последовательно создающий
католические епархии на территории России, продолжил дело Папы Урбана VIII,
взывавшего через несколько лет после Брестской Унии (1596): <О мои русины!
Через вас-то я надеюсь достигнуть Востока>. Наконец, торжествующие
англосаксы вступают <миротворцами> в Кабул и Месопотамию, осуществляя
дерзкие мечты Дизраэли и Пальмерстона, на которого равняется его комический
эпигон - лорд Джадд, создающий <чеченские комитеты> при Совете Европы, также
как лорд Пальмерстон создавал <черкесские комитеты> на Парижском конгрессе
1856 года.
Одна из главных целей сегодняшнего передела мира - контроль над природными
ресурсами и геостратегическими и военно-морскими путями к ним - за это
ведутся войны современности. В этом процессе важнейшую роль играет
оттеснение России на Северо-восток Евразии от одного из главных
коммуникационных подступов к центру мировых ресурсов -
Средиземноморско-Черноморского - Каспийского региона. Он составляет северную
границу Мирового энергетического или углеводородного эллипса, обнимающего
Аравийский полуостров, Ирак и Иран, Персидский залив, Северный Иран,
российское Предкавказье, замыкаясь в Афганистане. Конечная цель сегодняшнего
передела мира - оттеснение России от одного из главных коммуникационных
центров сегодняшнего мира, мира где главное - ресурсы.
Южная кривая, начинаясь от того же Средиземного моря и Проливов призвана
соединить англосаксонские позиции в Турции через Персидский залив с
Пакистаном и замыкается опять в Афганистане. Афганистан вышел из под
контроля, Ирак был препятствием, и их уничтожили. Скоро наступит черед
Ирана.
Заметим, что северная граница этого эллиптического региона примыкает к
Украине, Молдове, Кавказу и Закавказью. Это объясняет стратегию втягивания в
атлантическую орбиту территорий от Балтики до Черного моря, истерическую
травлю Белоруссии - недостающей части выкладываемой мозаики, борьбу за
окончательное вытеснение России из Крыма, придание чеченскому уголовному
мятежу ореола национально-освободительного движения и, наконец, вовлечение
Грузии в американскую орбиту.
Задача масштабнейшей евразийской стратегии Вашингтона - обеспечить себе
решающий контроль над мировым углеводородным эллипсом и необратимо
отстранить от участия в регулировании пользования этими ресурсами все
потенциальные и существующие центры силы, которые находятся в более выгодном
географическом положении по отношению к этому региону.
Обеим целям служит чеченский конфликт после того, как он из обыкновенного
уголовного мятежа превращен в инструмент мирового проекта, только часть
которого отражает устремления радикального нетрадиционного ислама и его
террористических центров. Исламский экспансионистский импульс всегда имел
неисламского дирижера, направлявшего его по нужным геополитическим линиям.
Все это не ново. Британскую шхуну Виксен в 1835 году застигали у берегов
Кавказа, где она выгружала оружие для черкесов. Аналогии можно найти и в
50-е годы. Нетрудно ожидать в регионе попытку реконструировать пакт СЕНТО -
Организацию Центрального договора под модным названием вроде <пакта
стабильности>. Вспомним, что начинался он с Багдадского пакта. Эта
конфигурация призвана связать в единую цепь стратегические точки на линии:
Средиземноморье - Малая Азия - Персидский залив - Пакистан, что возможно
только с Ираком и Кувейтом - Месопотамией, вожделенным призом, к которому
Британия стремилась в Первой мировой войне (соглашение Сайкса-Пико), и куда
она за столетие многократно входила с войсками и базами. Ирак - современный
Карфаген Персидского залива должен был быть разрушен! Только тогда
<четвертый Рим> овладеет огромным евразийским эллипсом.
Заклинания об окончании <холодной войны> на этом фоне вызывают скепсис. Ее
интерпретация - чистый продукт идеологии. Серьезная западная историография
уже признает искаженность восприятия этого периода, указывая на
волнообразные колебания интерпретаций как в русле антисоветизма, так и
антиамериканизма. Наконец, появилось и признание ранее скрываемой
<британской> версии, в которой холодная война имела одной из задач
растворение Германии, которую вместе с антигерманским импульсом <бережно>
передали британцы Америке, научив ее своему классическому видению
европейского миропорядка
Однако рискнем вообще опрокинуть постановку вопроса о <холодной войне> как
об анахронизме и подвергнем сомнению саму парадигму мышления, в которой этот
период представляется невиданным и более ужасным, чем ранее известные.
Международные отношения ХХ века, включая сегодняшнюю эру демократии,
отличаются от <имперского> прошлого двумя лишь основными чертами -
невиданной идеологизацией и неаристократической грубостью. Новое также и в
чаяниях <демоса>, слепо уверенного в своей мнимой <кратии>, хотя за спиной
охлоса судьбами мира вершит олигархия. Социальная психология отражает жажду
идеальной модели, веры в прогресс и хилиастический мир. Человечество,
забывшее о мире с Богом и о своей греховности, ожидает горизонтального мира
между людьми и государствами и, не находя этого, ищет <жертву отпущения>,
чтобы снять с себя ответственность за грехи мира. Поскольку в качестве цели
внешней политики и международной дипломатии уже давно выставляются не
национальные интересы, а <счастие человечества>, <вечный мир>, <демократия>,
соперник становится врагом человечества. Сущность проблем и противоречий
международных отношений периода <холодной войны> повторяла геополитические
константы и историко-культурные тяготения прошлого.
В эпоху соперничества третьесословной liberte и пролетарского egalite
американские президенты и генсеки, воспитанные не на Моцарте, а на вестерне
и на <Шурике>, одинаково далеки от этики князя Меттерниха и князя Горчакова,
и вместо показывают <кузькину мать> и стиль Рэмбо.
Ни Корейская война, ни вторжение США на Кубу, ни ввод советских войск в
Венгрию и Чехословакию по сути не явили ничего нового в международных
отношениях, но сопровождались невиданным отождествлением интересов с
морально-этическими канонами универсума, что делало соперника врагом света и
исчадием ада. В качестве цели внешней политики оба детища философии
прогресса выставляют не национальные интересы, а <счастие человечества>,
<демократию> или <пролетарский интернационализм>, как учили тождественные по
философии вильсонианство и <ленинские принципы внешней политики>. В итоге
преемственные геополитические устремления рассматриваются в ХХ веке в
манихейской дихотомии борьбы добра и зла.
Подобная <теологизация> собственного исторического проекта явно продолжена
нынешним <единственно верным, потому что всесильным> либеральным учением.
Глобальное сверхобщество, проповедуемое марксизмом, затем либерализмом,
становится подобно идее метафизического <Рима> ,
переходящей то с Запада на Восток, то обратно с Востока на Запад. Сходство
даже в в обличении изгоев в духе хрущевского агитпропа 60-х годов: <По мере
того как история уверенной поступью движется к торжеству рынка и демократии,
некоторые страны остаются на обочине этой столбовой дороги>. Приходится
опять нарушать политкорректность и указать на продолжение не только всех
констант многовекового соперничества за выходы к морю и источники сырья, но
именно тех черт <холодной войны>, что делали ее похожей на религиозные
войны.
Проявляется это в возврате к до-вестфальскому правовому сознанию и подрыву
суверенитета и классического международного права.
* * *
Начиная с Вестфальского мира 1648 года, положившего конец войнам между
протестантами и католиками, то есть войнам <по идеологическим мотивам>,
источником меж-дуна-родной правосубъектности всегда было само понятие
госу-дарства, а не система ценностей или тип государственного устрой-ства.
Идея "суверенитета народа" является основопо-лагающим постулатом Просвещения
и западноевропейской либеральной демок-ратии. Международное публичное право
зиждится именно на принципе абсолютной суверенности государства-нации и
суверенитет не может быть первого и второго сорта в зависимости от
<цивилизованности".
Устав ООН в Главе I "Цели и принципы" не отдает пред-почтения ни одной
религиозно-философской или обществен-но-политической системе и вообще не
упоминает слово <демократия>. В ней утверждается суверенное равенство всех
мно-гообразных субъектов международных отношений - то есть республики и
монархии, общества религиозного, будь-то христианское, исламское или
индуистское, и обще-ства либерально-демократического (западного типа). С
точки зрения классического международного права и Устава ООН они абсо-лютно
равноценны и между ними нет отношений прогрессивного к отсталому.
И.Кант утверждал, что "карательная война (bellum punitivum) между
государствами недопустима, пос-кольку между ними нет отношения высшего к
подчиненному". Еще в начале 80-х годов доминировал тезис, нынче полностью
отвергаемый школой глобалистики: <при основополагающем принципе суверенности
государства> только интервенция с целью повлиять не на внешнее международное
поведение объекта, но на его внутренние дела, безусловно должна быть
расценена как противоправная> - писал известный политолог С.Хоффман.
Вызов принципам суверенитета готовился давно. Параллельно с <организацией
безопасности> - ООН был создан Совет Европы. В его уставе и документах
постулированы стандарты униформного гражданского общества и ни единого раза
не упоминается слово суверенитет или невмешательство. Совет Европы -
организация сугубо идеологическая, нечто вроде Четвертого (либерального)
Интернационала, раздающего аттестаты зрелости на цивилизованность. Ему
принадлежит лидерство в подмене международного права, то есть права между
народами <всемирным правом> (
, чьи права обеспечивает <мировое
правительство>. Именно в такой парадигме трактуется проблематика прав
человека, различно интерпретируемая в философских критериях безрелигиозного
либерализма и в религиозном обществе.
Теоретические изыскания в области "относительного", <функционального>
суверенитета давно служат политическим обоснованием применения силы.
Согласно новым концепциям Запад имеет право защищать права человека в
<нарушающих> их странах, совершая гуманитарные интервенции, к которым охотно
прибегают, так как Устав ООН запрещает объявление войны. <Международное
право регулирует отношения между государствами, но не между людьми,
обеспечивает порядок, но не справедливость, чему мешает акцент на
суверенитете: в то время как
. -
сетуют юристы-новаторы.
Такая эволюция правового сознания может привести к полному разрушению
международного публичного права, к ко-нцу эры государства-нации. Малые
страны без ядерного оружия существуют лишь по милости сильных, договоры и
соглашения становятся протоколом о наме-рениях с клаузулой "rebus sic
stantibus" (пока условия сохраня-ются).
Перед выбором стоит и ООН, сохранение которой как главного <механизма
принятия решений> было определено в качестве цели в Послании Президента
В.В.Путина Федеральному собранию.
Если интерпретировать одобрение Советом Безопасности снятия санкций с Ирака
как <возвращение конфликта в правовое русло и восстановление роли ООН>, то в
такой логике кризис создала сама ООН. Попытки подорвать авторитет ООН
налицо, однако они не обоснованы. Подлинный кризис заключался в бессилии
международно-правового механизма, созданного в условиях паритета после
войны, удержать США от нужного им для передела мира сознательного
моделирования конфликта и запланированного военного сокрушения Ирака -
регионального структурного элемента прежнего биполярного мира. Но это кризис
не самой ООН, а мировой системы равновесия.
Вряд ли можно назвать кризисом эпизод, когда США, опасаясь вето, сняли с
голосова-ния проект, санкционировавший агрессию. Наоборот, в этом проявились
рудименты эпохи легитимности, когда неизбежно случавшиеся нарушения
международного права всегда квалифицировались как нарушения, а значит сам
принцип и роль ООН как его хранителя сохранялись. Заставлял же стороны
придерживаться порядка только паритет сил.
О подрыве философии междуна-родного права свидетель-ствовало ползучее
принятие концепции, что государства бывают первого и второго сорта, а
квалифицируют их по группам самопровозглашающие себя первосортными арбитры,
что только <примерным> государствам разрешается иметь оружие, и, наконец,
что <лучшие> могут примерно наказать <худших>. В свое время такое проявление
социал-дарвинизма - борьбы государств-организмов за выживание - было
осуждено не только всей христианской, но тогда еще прекраснодушной
либеральной человеческой мыслью. Этос войны, в которой лучший народ убирает
с дороги неисторичных - <худших>, как и лозунг <Дейчланд юбер аллес> был
разработан немецким историком Генрихом фон Трейчке еще во времена Бисмарка
Само допущение, что государство, которое ни на кого не нападает, и никому не
угрожает почему-то должно быть "принудительно разоружено" в том числе и с
помощью военной силы - вот кризис правосознания и принципа суверенного
равенства. Именно применение военной силы запрещено Уставом ООН, а отказ от
применения силы, как и суверенное равенство всех субъектов международного
права входят в так называемые основополагающие принципы международного
права, с которых начинаются как Устав ООН, так и все учебники международного
публичного права. Заявление Генерального секретаря ООН Кофи Ан-нана от 20
марта всячески избегало осуждение агрессии:
"Возможно, если бы мы упорствовали чуть дольше: мир мог бы принять меры для
уре-гулирования этой проблемы на основе коллективного решения, придав этому
большую легитимность и, тем самым, обеспечив более широкую под-держку, чем в
настоящее время." Значит, если бы больше стран высказали свою поддержку, это
сделало бы правонарушение легитимным? И разве задача ООН в том, чтобы
придать правонарушению легитимность?
Важно четко определить, в чем роль и задача ООН - в обслуживании некоего
порядка, устанавливаемого сильным, или в установлении неких универсальных
норм и принципов международно-правового характера, которых обязан
придерживаться и сильный, без чего его <дедйствия> не будут признаны даже в
случае, если этому нельзя противодействовать. В обоих случаях ООН может быть
<механизмом принятия решений>, но будущее развитие мира будет совершенно
различным.
США пока полностью не разочаровались в ООН и нельзя исключать, что они
вознамерятся добиться изменения Устава. И первым, на что они посягнут, будет
принцип единогласия великих держав в Совете Безопасности, бывший главным
камнем преткновения при обсуждении проектов Устава ООН в 1944-1945 годах, и
из-за него чуть не провалилась конференция в Думбартон-Окс.
Во ходе обмена проектами устава с комиссией М. Литвинова в 1944-1945гг. США
фактически предлагали замену основополагающих принципов суверенитета
механизмом <глобального управления>, который сам идентифицировал бы наличие
<угрозы международному миру> во внутренних делах государств, выносил вердикт
о <неправильной внутренней политике>, которая должна быть подчинена единым
стандартам, и решения которого были бы обязательными даже для государств
не-членов. Вашингтон и Лондон выступали резко против единогласия постоянных
членов и настаивали на том, чтобы решения Совета принимались без участия
заинтересованных сторон конфликта, даже если ими окажутся постоянные члены.
(Представим ситуацию: у России конфликт с сопредельной стороной из-за
укрывательства той чеченских бандитов, а Совет Безопасности без участия
России принимает решение о ее насильственном разоружении).
СССР настаивал, что постоянные государства-члены должны сохранять право
голоса в любых обстоятельствах. В конечном варианте Устава на более поздней
стадии появилась хитрая клаузула: если разногласия между субъектами
квалифицируются как <спор>, подлежащий рассмотрению Советом Безопасности, то
постоянный член СБ, оказавшийся стороной в споре, теряет право голоса, но
если разногласия квалифицируются как <ситуация>, то постоянный член-фигурант
<ситуации> сохраняет свои права голоса и вето. Поскольку для квалификации
конфликта как <спора> нужно письменное признание наличия спора всеми его
сторонами, то постоянный член всегда может предпочесть <ситуацию> со своим
правом голоса и вето.
В рассекреченных в 90-е годы <директивах> советской делегации на конференции
в Думбартон-Окс не было иллюзий: <Можно представить мало случаев и
положений, когда организация могла бы быть использована нами в наших
интересах, между тем как у Америки: имеется много шансов поставить
организацию в определенных случаях на службу своим интересам: Нам необходимо
заботиться о том, чтобы организация не могла быть использована против наших
интересов, и это соображение является мерой наших уступок при предстоящих
переговорах>. Задача сохранения роли ООН и принципа единогласия постоянных
членов Совета Безопасности важна сегодня, как и тогда.
* * *
Существуют немало споров о глобализации как прогрессе или уничтожении
многообразного мира, идущих в лево-троцкистском и в сугубо
право-христианском ключе. Однако практически нет работ, посвященных
религиозно-философским аспектам этого явления.
Естественная глобализация жизни обществ порождена <теснотой мира> и
необратимо свободным движением культурных потоков, людей, капиталов и
ресурсов. Но она совсем не тождественна навязываемой <идеологии
глобализма> - наследию идеологической борьбы, оставшейся флагом мирового
либерального сверхобщества под американским <глобальным управлением>.
Принятие как западным, так и посткоммунистическим миром идеологии глобализма
как естественной - является наследием пресловутой идеологической борьбы, в
которой соперничали две родственные идеи униформного мира под эгидой
глобального управления. А почти тоталитарное навязывание идеологии
глобализма и перенесение ее в область международного права - это прямой итог
победы либерального универсализма над коммунистическим.
Концепция, с которой Америка вступила в Первую мировую войну и на мировую
арену, охарактеризована Г. Киссинджером как "вселенская, основополагающая
гармония, пока что скрытая от человечества". В лучах первого <нового
мышления> и проекта <демократической перестройки> мировой системы должна
была безнадежно померкнуть имперская мысль Старого света. В.Вильсон на
Парижской мирной конференции 1919 года витийствовал, что <Америке уготована
невиданная честь осуществить свое предназначение и спасти мир>. По признанию
исследователей американского мессианизма и его религиозно-философских
истоков именно вильсонианство соединило с либеральным багажом кальвинистский
пафос <орудия Бога> англосаксонских пуритан, доктрину <нации искупительницы>
(Redeemer Nation) и <Божественного предопределения> (Manifest Destiny). В
этих доктринах, освящающих моральное право на экспансию и руководство
<дикарями и народами зла> (сенатор Беверидж), всегда проявлялась
кальвинистская уверенность в том, что Бог воздаст уже на земле именно тем,
кто достоин Его милости, а проявлением этой милости и показателем
богоизбранности и предназначенности ко Спасению является земной успех и
богатство. Трудно увязать подобную гордыню с Нагорной проповедью: <Блаженны
нищие духом: Блаженны изгнанные за правду>.
Похоже именно сейчас девиз на государственной печати США
из мистического задания стал воплощаться
в синтезе империализма времен Теодора Рузвельта и мессианизма в духе Вудро
Вильсона. <Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах, а те,
кто отказывается это понимать, представляют собой зло>, поскольку <США
соответствуют высоким принципам политического порядка, превосходящего все
остальные политические порядки, и новый американский империализм служит
высшей моральной цели>. Экспорт клише и стереотипов сознания -
идеологическое программирование - необходимое условие успеха <глобального
управления> расколотыми нациями, состоящими из исключительно свободных
индивидов. Во всех странах обывателю внушается псевдолиберальный идеал
несопричастности к делам Отечества, а элите - иллюзия сопричастности к
мировой олигархии.
Однако незападный мир воспринимает проповедь права от имени вселенской
демократии наносить превентивные удары по государствам с иным типом
правления, якобы агрессивным по определению, как банкротство самих западных
ценностей, которым Запад так гордился целое столетие, зарабатывая себе на
них немалые геополические и экономические дивиденды. Прежняя альтернатива -
коммунистический универсализм также утратила привлекательность. Сегодня
незападный мир может выбрать и уже выбирает <терроризм>.
Вновь приходится выходить за рамки политкорректности и высказать то, что
давно назрело: <терроризм> может стать и уже становится структурным
компонентом сегодняшнего мира, и как таковой, он - одно из следствий
глобализации, вернее <глобального управления>. Оно же неспособна защитить
собственных граждан, безопасность которых никогда еще так не снижалась,
несмотря на впечатляющую военную мощь и непобедимость в традиционных
критериях.
Христианский мир не может ответить на это страшное явление подобными
методами не только потому, что либерализм утратил нравственное целеполагание
за пределами земной жизни и способность умирать за идеалы. Убийство
<несопричастных> в качестве <возмездия> за политику государства или
террористического образования для христианина неприемлемо этически. В
истории христианского мира XIX и ХХ веков все террористы были воинствующими
атеистами, революционерами или леваками-троцкистами. Но фанатики-террористы
из экстремистских диссидентских течений ислама мнят себя <орудием Бога>. Для
них - жертва даже не адресат требований, а просто вещь. Но христианская
культура, где самопожертвование - идеал (<нет больше той любви как если кто
душу свою положит за други своя>), утверждает этическое равенство людей
перед Богом и невозможность превращения человека в средство.
Если говорить о <международном терроризме> как формуле мировой политики, то
это клише сознательно используется в отношении весьма многоликих явлений, а
<борьба с международным терроризмом> стала политической доктриной.
Использование ее в качестве дипломатического и политического инструмента
показало некоторое удобство и в принципе вполне правомерно, к тому же
кузница кадров <террористических центров> для борьбы с Россией и США одна.
Однако, необходимо осознавать, что цели этой борьбы совершенно различны. От
США <терроризм> требует невмешательства в дела других миров. Побудительные
мотивы как у США против террористов, так и у <терроризма> против США - это
новое явление как по сути целей, так и по страшному методу.
Цели против России, выдвигаемые чеченскими уголовными
мятежниками -<террористами> и их международными пособниками, не являются
порождением сугубо новых явлений в мировой политике, а суть продолжение
старых геополитических устремлений - отторжение Кавказа, Ставрополья и
Краснодарского края, который именуется на их картах <исламской республикой
Адыгеей>. От России методом <терроризма> требуют территории, за которые с
ней воевала в прошлых столетиях Оттоманская империя и Персия, подстрекаемые
Британией.
США воюют с террористами за имперские интересы и <глобальное управление>,
Россия - за <живот>. В этой борьбе союзник не проявляет должной солидарности
с Россией в вопросах ее территориальной целостности и ее сфер влияния от
Балтики до Черноморья. <Антитеррористическая солидарность> носит
ситуационный характер.
К обращению протеста к форме терроризма приводит и общее возрастание фактора
силы при фантастическом развитии военной техники. <Обычные вооружения>
достигли качественно невиданного уровня, а методы их применения - системы
электронного наведения и средства доставки с воздуха принципиально изменили
стратегию и тактику военных действий. Развитие <обычных вооружений>
повторяет путь, на котором в свое время оказались ядерные вооружения, когда
стремление к превосходящим параметрам разрушительности было обессмыслено.
Сдерживание обеспечивалось только системами противоракетной обороны. Точно
так же противостоять новейшим системам обычных вооружений США, опробованных
в Югославии, Афганистане и Ираке, могут лишь считанные страны, обладающие
столь же совершенными системами ПВО.
Такое положение принципиально изменяет само понятие о боевых действиях. В
них участие личного состава нападающей армии стало фактически номинальным, а
сопротивление самой самоотверженной и многочисленной армии обороняющейся
стороны - технически невозможным и бессмысленным. <Рядовой Райан> боится и
не собирается воевать лицом к лицу, он воюет по компьютеру против армии, уже
неспособной отразить удар суперсовременных обычных вооружений, но еще
способной от него укрыться в отличие от удара ядерного. В итоге качественно
новые методы <обычной> войны также нацелены вопреки псевдогуманистической
риторике во все большей степени против гражданского населения.
Почему в Югославии бомбардировки целенаправленно уничтожали объекты
жизнеобеспечения городов? Погибло менее 100 военнослужащих сербской армии,
но несколько тысяч гражданских лиц, более 400 детей. Что порождало в
сознании террористов шанс на успех при захвате заложников в Москве?
Урбанистическая индустриальная цивилизация капитулирует, не когда армия
разбита, а когда останавливаются водопровод и канализация в миллионных
городах, а шантаж властей как гуманитарными интервенциями, так и
террористическими актами удается, когда либеральное сознание <граждан мира>,
несопричастных судьбе своего Отечества, не отождествляет себя с нацией, ее
историей и ее армией. Такое сознание - современный продукт идеологии
глобализма и проповеди открытого гражданского общества.
* * *
Новый мир ставит в повестку дня целый букет проблем: извечная
историко-философская дилемма <Россия и Европа>, дилемма <Россия против или
вместе с Америкой>, наконец, новые дилеммы - <Америка и мир> и <Америка и
Европа>. В этих сложных конфигурациях, которые взаимодействуя, рождают еще
не завершенную систему международных отношений, Россия должна сама
определить свое место. Только самостоятельность такого выбора сделает ее
вновь системообразующим элементом.
Первое десятилетие <однополярного> мира завершилось всплеском более
глубокого, чем когда-либо антиамериканизма в Европе и кризисом в НАТО.
Однако Европа пока не показала, что у нее есть и воля, и способность
выдвинуть некий новый культурно-исторический и политический проект,
альтернативный тому, что привел к глобальному управлению и ею самой в том
числе.
Но начавшийся передел мира не только имеет геополитический сценарий, но
по-новому группирует международно-политические силы. В тот момент, когда
Россия окончательно утратит обретения Петра Великого, не дававших покоя
<старушке Европе> с XVIII века, <закат Европы> и утрата ею положения центра
всемирно-исторических событий станет свершившимся фактом. Старая Европа на
мгновение ощутила, что одно из следствий этого - неизбежное падение ее
собственной роли в мире и как союзника Вашингтона. Европе предстоит еще
осмыслить очевидный вывод, что не российское великодержавие угрожает роли
Европы в мировой политики, а, наоборот, его упадок.
Тем временем, <старая> Европа утрачивает себя как исторический проект. Это
парадоксально на фоне впечатляющих перспектив территориального роста
Евросоюза и роли Евро как второй мировой резервной валюты. Однако,
Европейский Союз - это не более чем гигантский <оргпроект>, не осмелившийся
даже включить какие-либо цели и ценности за пределами земного бытия в
Европейскую конвенцию. Этот скучнейший образчик творчества либерального
<госплана> своим сугубым материализмом и рационализмом подтверждает
саркастическое суждение 20-х годов консервативного философа права К.Шмитта о
единстве философской парадигмы марксистского и либерального экономического
демонизма: <Картины мира современного промышленного предпринимателя и
промышленного пролетария похожи одна на другую как братья-близнецы... У
крупного предпринимателя нет иного идеала кроме того, что есть и у Ленина, а
именно <электрификация всей земли>. Спор между ними ведется только о
правильном методе электрификации>.
Мир и Европа в сознании нового всемирного fraternite левых социал-демократов
не более, чем гигантское хозяйственное предприятие, требующее оптимизации
для унифицированного удовлетворения постоянно растущих материальных
потребностей одномерных индивидов. Солана, д'Алема и Фишер принадлежали к
космополитическим лево-либеральным кругам, воспринявшим идею глобального
сверхобщества еще в своем розовом социал-демократическом, красном
коммунистическом или ультра-левацком прошлом.
Новые конфигурации не могут служить Европе, если она утрачивает духовное
задание, двигавшее ей в те времена, когда она возрастала и являла миру
великие державы и великую культуру. Они служат глобальному управлению и
евразийскому проекту Вашингтона.
Разговоры о новой Антанте могут только вызвать улыбку. Однако, новые вызовы,
в том числе и соблазны материального рая побуждают по-новому взглянуть и на
<дилемму: Россия и Европа>, которая не изжита именно Европой, и на печальный
и назидательный исторический опыт построения сугубо материального рая,
погубивший православную империю. Россия продемонстрировала своим упадком тот
факт, что территория, внушительная экономика, даже ядерное оружие не могут
удержать от вытеснения на обочину истории, ибо материя без духа не творит
историю. Философия гедонистического и нарциссического либертарианства
бросает вызов всем великим национальным и духовным традициям человечества, и
требует устранить эти традиции для продолжения истории без всякого
нравственного целеполагания.
Либерализм в его стадии вырождения и утраты всякого духовного задания, не
менее чужд Европе, чем православной России. На этом пути и Россия, и Европа
станут провинцией нового мира, не имеющей права на историческую инициативу.
Произойдет не просто конец либеральной истории по Ф.Фукуяме, но подлинный
<Закат Европы> по Освальду Шпенглеру. Только заново осмысливаемое
культурно-историческое сотрудничество России и <старой> Европы может дать
обеим необходимый исторический импульс.
* * *
Известный французский ученый и общественно-политический деятель Эмманюль
Тодд начал свою нашумевшую книгу тезисом: <Соединенные Штаты Америки
становятся проблемой для всего мира>. Впрочем, его главный вывод гласит:
<глобальная> американская держава вступила в фазу заката своего военного,
экономического и идеологического могущества.
В краткосрочной перспективе бесспорно, однако, лишь то, что Америка и
попытки глобального управления с новыми идеологическими и правовыми
параметрами - это новая геополитическая реальность, в которой должны
осмыслить свое место Россия, Европа, и сама Америка. Очевидно также, что та
глобальная структура, которую пытается выстраивать Вашингтон, не обретает
характер устойчивой системы. Для ее удержания и замены региональных
конфигураций биполярного мира приходится ежегодно истерически
театрализовывать второстепенные конфликты для военной оккупации очередного
региона, и использовать клише <терроризма> для институционализации
перманентного состояния войны в масштабе планеты.
Судорожность
с ее совершенно иными ролями.
Многие эксперты предполагают нарастание и поиск новых форм европейского
противодействия американской евразийской стратегии по мере усиления
американского экспансионизма. Именно от России зависит, сможет ли первое
десятилетие XXI века стать временем оформления более или менее
равностороннего треугольника центров силы: Америка - Европа - Россия как
необходимой опоры нового мирового геополитического устройства. Но для
сильной европейской роли необходима сильная азиатская политика.
Россия, похоже, восстанавливает свою многостороннюю историческую стратегию,
как и подобает великой евроазиатской державе, - политику, соответствующую ее
естественной геополитической миссии - быть держателем равновесия между
цивилизациями, между Западом и Востоком. Именно отречение от этой миссии
привело мир в движение и пробудило соперничество между цивилизациями в том
числе и за российское наследство и геополитические позиции в ключевых для
равновесия регионах. П.Столыпин как-то сказал: <Наш орел, наследие
Византии - двуглавый орел. Хотя одноглавые орлы также могущественны, мы не
сделаем своего орла одноглавым, если отсечем ему голову, обращенную к
Востоку. Мы только заставим его истечь кровью>.
Возможность восстановить эту столь востребованную роль России и сегодня
позволяет стратегическое центральное положение на Евро-Азиатском континенте.
Оно оказалось более важным в сегодняшних реалиях, чем представлялось
инфантильной сахаровско-горбачевской школой, и более прочным, чем казалось
Зб.Бжезинскому, нацеливавшему именно на его уничтожение свою <великую
шахматную партию>. Но важно сознавать, что политической осью Евро-Азиатского
геополитического пространства Россия может оставаться лишь до тех пор, пока
она не позволит себя отсечь от Балтийского и Черного морей.
Россия как держатель равновесия между цивилизациями должна не опоздать и
сама себя <позиционировать>, как сейчас модно говорить, то есть определить
свое место в каждой из системообразующих или крупных конфигураций. Россия не
может себе позволить быть используемой любым партнером в противостоянии
между Америкой и исламом, между Китаем и Америкой, между Индией и
Пакистаном, между Америкой и Европой. Однополярный мир - это временное
явление, исторически краткий переходный период от двухполюсной системы к
полицентричности, которая уже обрела реальность с выходом Китая в космос и
неостановимой динамичностью и неизбежной консолидацией исламского мира.
Для России совершенно ложен выбор: <с Америкой против Европы>, или <с
Европой против Америки>. Сама постановка вопроса: либо конфронтация, либо
вечная дружба также совершенно неуместна в международных отношениях.
Антиамериканизм в официальной политике был бы в сегодняшней ситуации пустым
и бесплодным блефом, как шум вокруг Олимпиады в Солт-лейк-сити. Имея
стратегические цели, отнюдь не совпадающие в главном с США, Россия, тем не
менее, весьма заинтересована в поддержании на высоком уровне рабочих
отношений с Вашингтоном. Дж.Кеннан в свое время метко определил диалектику
взаимоотношений США и России/СССР: они должны быть <в разумной степени
хорошими, в разумной степени отдаленными>. Сегодня эта мудрая формула может
означать отношения, связанные только интересами и реалиями, но свободные от
уз идеологических доктрин.
Но памятуя о том, что горчаковское <Россия сосредоточивается> возымело в
свое время куда большее воздействие, чем <кузькина мать> Никиты Хрущева,
полезно было бы также осознавать, что в формуле <стратегического
партнерства> развивается никогда не прекращавшееся стратегическое
соперничество.
