КАК ОДИН ВИТИЦКИЙ ДВУХ СТРУГАЦКИХ ПОБОРОЛ
Давным-давно, если кто помнит, появился такой фантаст - С. Ярославцев. В
отличие от других фантастов - известных и не очень - появился он не от папы
с мамой, а от недовольства Бориса Натановича Стругацкого. Вздумал старший
братец, Аркадий Натанович, тряхнуть стариной, написать чего-ни-то в
одиночку, а младший возбухать начал - <братья Стругацкие>, де, марка
известная (словом <бренд> в те времена былинные еще пользоваться не умели -
его уже потом, в порядке гуманитарной помощи, в Россию добрые миссионеры
завезли), и нечего, мол, всякой единоличной пачкотней славную репутацию
позорить... Покладист был старший братец (в чем, собственно, и заключается
его главная вина перед историей), не стал младшему перечить, придумал себе
Ярославцева, и развлекался время от времени. И тайну честно хранил, так что
о происхождении Ярославцева широкие читательские массы только через -надцать
лет прознали. Хотя стесняться-то особо нечего было - книжки были, в
общем-то, вполне себе ничего, а некоторые рассказы - так даже очень и очень
ничего. Но - давши слово - держись...
Долго ли, коротко ли, а захотелось и младшему того же. А поскольку уговор
уже был, пришлось придумывать С.Витицкого. Только почему-то про Витицкого
почти сразу всем все стало известно. То есть даже не почти, а сразу после
появления первой книжки. А так - ну, книжки себе и книжки. Не Ярославцев, во
всяком случае. И уж всяко - не Стругацкие...
Шли годы. Старшего брата не стало. Витицкий себе пишет, издается, продается
помаленьку. Но то ли не так продается, то ли еще что - но мало-помалу даже
формальные приличия стали нарушаться - то в книжных магазинах появится
объявление типа <Борис Стругацкий возвращается под псевдонимом Витицкий>, то
журнальчик какой интервью берет у автора - у Стругацкого, естественно...
Ну, очредную книжку Витицкий склепал. <Бессильные мира сего>. Опять же -
книжка себе, и книжка... Местами даже забавно.
И вот - свершилось! Журнальчик мелкий, но лиха беда - начало. Тут тебе и
интервью, и прочий хрен-перец, а главное - знатные фатастоведы вроде
Арбитмана аллюзии проводят - какая сюжетная линия из какого романа
Стругацких тянется... В общем, противновато, конечно, когда на глазах два
чужеродных организма крупными стежками друг к другу пришпандориваются, чтобы
сначала за сиамских близнецов выдать, а там - и вообще за одно нормальное
целое... Благо, у покойника - у <братьев Стругацких> - уже никто спросить не
сможет - как ему операция, нравится, или все же не очень...
И поначалу ведь не очень понятно - зачем? То есть когда жилплощадь
приватизируют, прочих членов семьи всеми правдами-неправдами крыши над
головой лишая, еще как-то понятно - <люди, как люди, только квартирный
вопрос их немного испортил>... А тут-то зачем? Чего Борису Стругацкому от
братьев надо?
А потом книжка мемуаров подоспела - <БН Стругацкий>, а дальше - не то <Как
это было>, не то <Это было, было...> - в общем, что-то патетическое, в духе
незабвенной тети Вали Леоньевой. И как-то все сразу разъяснилось. Это уже в
самом деле, по точному выражению Крылова, поведение <литературной вдовы>.
Причем не простодушной вдовы, которую гонорары за посмертные издания
волнуют, а вдовы <идейной>, которой гонорары интересны во вторую очередь, а
главное - монопольное право на интерпретацию, возможность поставить
покойного мужа на службу кружку, к которому она теперь прибилась, а
покойник - ни сном, ни духом... А если понадобится - и рукопись
неопубликованную подправить, а что не подправляется - просто утаить, если не
в печке спалить - лишь бы подогнать все творчество под <линию партии>...
[:]
А теперь самое время вспомнить - с чего все начиналось?
А начиналось все в середине пятидесятых, когда, после хрущевского мятежа, в
стране образовался культурный и идеологический вакуум. И все эти споры и
конфликты разного уровня уже потом, задним числом, пером победившей
инеллигенции были описаны, как простой антагонизм реакционеров-сталинистов и
передовой общественности разного градуса прогрессивности. (Победившей тогда,
естественно, только в культурной сфере, но этого, как оказалось, вполне
достаточно, чтобы через несколько десятков лет разрушить весь организм. А
то, что потом новые хозяева и саму прогрессивную интеллигенцию пинками под
зад на улицу выставили - утешение слабое.)
Так вот, картинка эта - наведенная. Примерно, как картинка, выстроенная в
96-ом - <Ельцин или коммунистический реванш>, или та, что лепится сегодня -
<Чубайса - в президенты, или победа нацизма>. Главное в такой картинке -
заткнуть всех, кто хочет и может выдать нормальную программу действий,
заведомо перпендикулярную обеим мертворожденным альтернативам.
Начнем с того, что никакой <интеллигенции> в позднесоветском понимании в
середине пятидесятых просто не существовало. На тот момент в стране
существовало несколько... как бы это назвать... да пускай будет социальных
групп, в конце концов. Несколько общностей, включавших сотни тысяч человек
каждая, проникнутых каждая своей, более-менее единой корпоративной, если
угодно - раннесословной этикой.
Это была армия, ГБ (что характерно - менты так и не сумели выработать
полноценного корпоративного чувства, но это так, к слову), ВПК и
<интеллигенция> в тогдашнем понимании, включавшая в себя только гуманитариев
и прочих деятелей искусств. Расчленеие старой интеллигенции, выделение
всяческой <инженерии> (включая сюда физиков-химиков и прочих полезных в
народном хозяйстве мыслителей) в особую страту, слабо связанную с
ностителями остатков старой крамолы - это был один наиболее удавшихся
сюжетов сталинского проекта.
(Впрочем, совсем неудавшихся линий там, пожалуй, и не было, просто вся
картина не успела проявится. Торопливый хрущевский мятеж - и сама его
торопливость была вызвана именно тем, что времени практически не оставалось,
несколько бериевских лет - и страна была бы перерстроена по технократическим
лекалам, а партия - выкинута на помойку... Так вот, только этот мятеж и
помешал проявиться уже готовым результатам. Как поле, аккуратно перепаханное
за два-три дня до появления всходов... Собственно, 53-ий год был последей
точкой бифуркации - дальше уже неуклонный ход истории вел прямиком к 91-му.
После победы над не успевшим сложиться окончательно
сословно-технократическим обществом никто уже не мог помешать номенклатуре
спокойно двигаться к полной приватизации страны. А то, что в процессе оной
приватизации комсомольцы и вторые секретари съели первых - так это их
внутренние разборки... Если закрепощение крестьян происходит одновременно с
указом о передаче майората не старшим, а младшим сыновьям - должно ли это
обстоятельство заинтересовать крестьян? Впрочем, это совсем другой
разговор...)
Причем разгромленное ГБ пребывало в некоторой растерянности, а
<интеллигенция> - то есть столичная богема да провинциальные
библиотекарши... Ну, сами понимаете... Нет, велись в московских салонах
всяко-разные разговоры, в духе более позднего аверинцевского <надо приобщать
ИТР хотя бы к начаткам мировой культуры> - но это было на уровне Васисуалия
Лоханкина и его роли в мировой революции.
Всерьез существовали только армия и ВПК. Причем оба сословия сохраняли
инерцию от заданого в прежние годы импульса навстречу друг другу,
собственно, слияние уже начиналось... А после - очень возможно, что и
свернули бы шею партии, вернулись бы на магистральную линию развития...
Нет, разумеется, не, то чтобы именно Стругацкие были главным чтением для
инженеров, конструкторов, физиков... Но, как бы это сформулировать... В
общем, кто не помнит - пусть поверит на слово - для двух, как минимум,
поколений технарей книги Стругацких были чем-то вроде <Капитала> для
доленинских марксистских кружков. Можно морщиться и рассуждать о
дурновкусии - уж извиняйте, именно такой у нас вкус и был.
<Вот такое у нас лето...>
[:]
Причем с самого начала писатель <братья Стругацкие> вполне соответствовал
духу времени, был полностью созвучен идущим процессам. А как же иначе, если
состоял писатель из офицера, десять лет служившего по дальневосточным
заставам, и уже худо-бедно умеющего писать (книга уже за плечами,
какая-никакая) и мальчишки только что с униерситетской скамьи?
[:]
С самого начала, со <Страны багровых туч> возникает характерная пара
Быков-Юрковский. Солдат и ученый. Собственно <интеллигенции> в первых
повестях нет вообще. Незачем. Первым представителем этой породы оказывается
Маша Юрковская, <кукушка>, но уже в <Стажерах> - в <Стране> это всего лишь
фотография на столе Дауге. Зато каков представитель! Просто персонаж из
<Бункера> или <Пропаганды>, перенесенный в чужой, враждебный и омерзительный
мир:
<Сумасшедший мир. Дурацкое время, - сказала она устало. - Люди совершенно
разучились жить. Работа, работа, работа... Весь смысл жизни в работе. Все
время чего-то ищут. Все время что-то строят. Зачем? Я понимаю, это нужно
было раньше, когда всего не хватало. Когда была эта экономическая борьба.
Когда еще нужно было доказывать, что мы можем не хуже, а лучше, чем они.
Доказали. А борьба осталась. Какая-то
глухая, неявная. Я не понимаю ее. Может быть, ты понимаешь, Григорий?
- Понимаю, - сказал Дауге.
- Ты всегда понимал. Ты всегда понимал мир, в котором ты живешь. И ты, и
Володька, и этот скучный Быков. Иногда я думаю, что вы все просто
ограниченные люди. Вы просто неспособны задать вопрос - "зачем?" - Она снова
отпила из бокала. - Ты знаешь, недавно я познакомилась с одним школьным
учителем. Он учит детей страшным вещам. Он учит их, что работать гораздо
интереснее, чем развлекаться. И они верят ему. Ты понимаешь? Ведь это же
страшно! Я говорила с его учениками. Мне показалось, что они презирают меня.
За что? За то, что я хочу прожить свою единственную жизнь
так, как мне хочется?>
(Заменить <это же страшно> на <это - тоталитаризм> - и можно запускать
человека в ЖЖ, бороться за общечеловеческие ценности... Увы, и этого слова
тогда еще не знали, оно тоже еще ждало своего часа в багаже добрых
миссинеров.)
[:]
В уже достаточно позднем <За миллиард лет до конца света> Снеговой
появляется только затем, чтобы почти сразу покончить с собой:
<...наверное, тоже приказали какую-нибудь работу прекратить. А как он мог
прекратить? Он же был человек военный... У него тема...>
Сейчас, годы спустя, это объяснение звучит гнилой отмазкой. А почему,
собственно, прекратить? Почему - не стоять до конца? Как тот же Вечеровский?
А очень просто. В <Миллиарде лет...> уже действуют представители
окончательно сложившейся советской интеллигенции. Еще симпатичные, еще
человекообразные, еще помнящие значение слова <работа>, но уже - просто
люди. Из мяса и костей. Мягкого мяса и хрупких костей. Без стального
сердечника. И демонстрируют они сугубо интеллигентские реакции на
происходящее. Давайте представим на минутку, что в эти <человеческие,
слишком человеческие> преживания вклинивается человек в полковничьих
погонах, со своими кирзовыми представлениями о долге и чести... Это же
невозможно представить, до чего неуместно! Как пернуть на концерте...
Нет, здесь еще контрабадный Вечеровский демонстрируют ту самую старую сталь:
<Когда мне плохо, я работаю, - сказал он. - Когда у меня неприятности, когда
у меня хандра, когда мне скучно жить, - я сажусь работать. Наверное,
существуют другие рецепты, но я их не знаю. Или они мне не помогают. Хочешь
моего совета -
пожалуйста: садись работать. Слава богу, таким людям, как мы с тобой, для
работы ничего не нужно кроме бумаги и карандаша...>
Но именно потому он и контрабадный, что в этом, уже слишком человеческом
мире - он чужой. Он даже смеется, <по-марсиански ухая>... И хотя он как бы
свой, он - <мирный> математик, сугубо штатский, даже стихи любит, правда,
<странные>, но ему здесь уже не место. В этом мире он не то, что непонятно
откуда взялся, как раз понятно, он - реликт. Атавизм. В этом мире у него
просто нет условий для воспроизводства. Его экологическая ниша уже
уничтожена.
Это, собственно, тот же Камилл из <Двлекой Радуги> (в которой еще незаметно
для самих себя Стругацкие впервые обозначают тему дискредитации науки), его
даже незачем делать монстром - он уже побежден. <Зачем нам старик, он и так
помрет...>
И речь, разумеется, не о том, что злой агент мирового либерализма БН,
коварно втершись в доверие, злонамеренно искажал и деформировал... Это вам
не Кафка: <Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза
обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое>. И даже
не <Муха> В жизни все проще - и страшнее. Если уж Голливуд - то скорее
<Чужие>. Да и то - не будет мерзкая тварь, разрывая внутренности, вырываться
из тела агонизирующей жертвы. Витицкий прорастает сквозь тебя исподволь, уже
торчат из лица жвалы, паутинные бугорочки на брюхе вовсю выделают ловчую
нить и из кончика скорпионьего хвоста капает яд, а для всех окружающих - да
и для себя самого - ты по-прежнему все тот же славный парень Боря из
Пулковской обсерватории, ставший знаменитым писателем... Как-то само все
происходит. Исподволь. Это все оно. <Гомеопатическое мироздание>...
[:]
Впрочем, не все происходит в строгом соответствии с хронологией.
По-хорошему, <Пикник на обочине> должен бы следовать за <Миллиардом лет...>
а не предшествовать...
В <Пикнике> лишним становится уже не солдат - лишним становится физик.
Кирилл Панов необходим, поскольку в памяти Шухарта должен остаться хоть один
светлый человек, связанный с Зоной, но и погибнуть он должен в первой же
главе, поскольку физика - тем паче, ВПК-шная физика - отныне должна
выглядеть так:
<Эти идиоты поместили фарфоровый контейнер со студнем в специальную камеру,
предельно изолированную... То есть это они думали, что камера предельно
изолирована... А когда они открыли контейнер манипуляторами, студень прошел
через металл и пластик, как вода через промокашку, вырвался наружу, и все, с
чем он соприкасался, превращалось опять же в студень. Погибло тридцать пять
человек, больше ста изувечено, а все здание лаборатории приведено в полную
негодность. Вы там бывали когда-нибудь? Великолепное сооружение! А теперь
студень стек в подвалы и нижние этажи... Вот вам и прелюдия к контакту.>
Физика по <ГринПис>. Физика по Аверинцеву. Эти же физики, как только с них
глаз спустишь, тут же норовят прекратить приобщаться к начаткам мировой
культуры, и снова делать какую-нибудь сташную <бонбу>, и вообще - разводить
всюду грязь и радиацию... Не вписывается такой симпатичный Кирилл в эдакую
физику... А другой уже не будет.
Нет, на заднем фоне все еще мельтешит Валентин Пильман:
<Слушайте, Ричард, вам не стыдно? Вы же все-таки человек с образованием...
Во-первых, никакие они не покойники. Это же муляжи... реконструкции по
скелету... чучела... А потом, уверяю вас: с точки зрениям фундаментальных
принципов, эти ваши муляжи не более и не менее удивительная вещь, чем вечные
аккумуляторы. Просто "этаки" нарушают первый принцип термодинамики, а муляжи
второй, вот и вся разница. Все мы в каком-то смысле пещерные люди, ничего
страшнее призрака или вурдалака представить себе не можем. А между тем
нарушение принципа причинности гораздо более страшная вещь, чем целые стада
привидений... И всяких там чудовищ Рубинштейна... или Валленштейна?
- Франкенштейна.
- Да, конечно, Франкенштейна. Мадам Шелли. Супруга поэта. Или дочь. - Он
вдруг засмеялся...>
Узнаете? Это же все тот же Вечеровский. Он же - Камилл. Чужой. Странный.
Путающий имена, которых <человеку, приобщенному к начаткам мировой культуры>
путать не положено. И помимо желания авторов в его слова звучат именно
горечь и тоска побежденного, осознающего свое поражение... Осознающего, что
Ричарду не стыдно, все Ричарды уже знают, что <все-таки человек с
образованием> - это именно тот, кто различит Рубинштейна от Валленштейна и
Франкештейна. А без принципа причинности как-нибудь можно и обойтись.
Осознающего, что <все мы в каком-то смысле пещерные люди> - потому что мир
по <Гринпису> и Аверинцеву, новое средневековье, пришел если не навсегда, то
очень надолго...
[:]
И наконец, в <Граде обреченном> тема закрывается окончательно. И
единственный солдат здесь - офицер люфтваффе Фриц Гейгер. Именно затем,
чтобы всем стало окончательно ясно - не может же славный, хоть и такой
наивный астрофизик Сорокин составить с ним устойчивую пару... Попробует для
порядка, но потом исправится. Только с Изей Кацманом. Инженер и филолог -
вот окончательный тандем, ибо куда же инженер без направляющей и указующей
силы? Он же без нее опять глупостями заниматься будет, работой там,
железками всякими, <бонбами>, вместо того, чтобы тоталитарного монстра
сокрушать.... И - для окончательного, надо полагать, закрепления рефлекса -
непременно должен в недобитом гитлеровце проснуться гестаповец, непременно
должны Фриц и Изя составить другую архетипическую пару в
нацистско-гебистском застенке, и Сорокин, попытавшись делать общее дело с
Фрицем, должен оказаться в роли роли гестаповского подручного...
А ты не водись с солдатами, не водись! Обязательно бяка получится...
(Кстати, что любопытно - в каком из раннеперестроечных журналов публиковался
фрагмент из <Града>. Андрей Сорокин там почему-то был Анджеем Галчинским, а
Изя Кацман - Изъяславом Шереметьевым. Потом все стало так, как есть и
поныне. К чему сей сон? Так и было с самого начала, но злая цензура не
пропустила <Кацмана>, пришлось наспех делать его русским, и, как следствие,
русского Сорокина - поляком? Да нет, вроде времена были уже вегетарианские,
а журнальчик - вообще каким-то прибалтийским, <Родник>, что ли... Или в
самом деле с самого начала были поляк и русский, и уже только в процессе
авторы порешили, что без Кацмана - никак? Именно для застенков понадобился
Кацман, или...? Тайна сия велика есть. Разве что БН в мемуаре разъяснит,
<как это было>. Ох-хох-хо...)
А в целом - очень похоже... Сорокин - это же и в самом деле славный парень
Боря Стругацкий, только-только после диплома. Вместо Фрица - тот же Быков,
вместо Кацмана - те же <мокрецы>, прогрессивные экономисты, Абалкин и
прочие - вот и вся история превращения...
[:]
Дальше - понятно и печально. Победа над тоталитарным монстром оказывается
совсем не того вкуса, цвета и запаха. Прекрасный новый мир выглядит очень уж
непрезентабельно. Растерянность, непонимание - ведь даже БН все еще не до
конца переварен <мокрецами>, он еще не порвал пуповину, связывающую его с
наукой, с той же Пулковской обсерваторией, в конце концов... Даже ему новый
мир местами жмет и морщит... <Волны гасят ветер>, <Отягощенные злом>, <Жиды
города Питера>... Каждая следующая вещь - заведомо слабее предыдущей...
И вдруг - после смерти Аркадия Натановича - в предисловии к очередному тому
очередного собрания БН сообщает, что собирались они написать повесть,
которая должна была окончательно завершить <галактический цикл>. Место
действия - Саракш, первое удачное внедрение земного агента в Островную
империю... Выясняется, что Империя устроена как бы тремя концентрическими
кругами. Первый, внешний круг - это вся грязь, все подонки архипелага,
которыми он отгораживается от внешнего мира. Флот, порты, доки, портовые
притоны... Второй круг - люди, как люди. Работа, дом, семья... И наконец
третий - где просто филиал коммунистической Земли! Творцы, искатели,
художники, ученые - совсем, как дома... И на недоумения земного агента
должны последовать недоумения аборигена - позвольте, мол, а разве может быть
иначе? Конечно может -отвечает тот, начиная описывать, как оно на Земле...
Ну что вы, улыбается абориген, это вы в книжках каких прочитали. В жизни так
не бывает... И с каким-то еще литературным подвывертом, чтобы ясно стало
читателю - ну да, мол, прав абориген, и речь именно о наших книжках и
идет...
Поверилось ведь поначалу.
Омерзение такого рода я испытывал только однажды - когда в 91-ом Андрей
Вознесенский на какой-то конференции, жалко улыбаясь лепетал что-то вроде -
ну, да, стихи - это так, вздор, я вот сейчас, наконец, нашел свое истинное
призвание - <видухи> и <видеомы>, а стишки - что стишки? Кто не баловался?
Тогда ему приходилось туго (вполне, впрочем, заслуженно), народ шугался его
со сташной силой - вдруг единоличный монарх Бродский узнает, что словом с
Вознесенским перекинулся? Сказано же: <На одном поле срать не сяду>!
Несколько лет практически полного остракизма - это, конечно, не слабое
испытание... Но тебе же 60 лет, мужик, ты же не просто поражение свое
признаешь - ты же всю жизнь свою перечеркиваешь, зачем же ты жил тогда, если
<все это так, стишки, пустое?> И пес с ним, что поэт ты так себе, а
человек - еще хуже, но ты-то сам этого не имеешь права признавать, даже если
весь мир против тебя!
Здесь было что-то похожее. Даже, грешным делом, подумалось - вовремя умер
Аркадий Натанович, не случилось такого позорища... Только годы спустя стало
понятно - это было началом <вдовьих интерпретаций>. Схарчили, наконец, БН-а
с косточками.
Потом... Потом был рассказ Рыбакова <Возвращения>. О том, как герои
<тахмасибовского цикла> находят дорогу в нашу реальность - чтобы
поблагодарить авторов за прекрасный мир, который им достался. И БН (не
названный, естественно, по имени), глядя на стоящего у порога Быкова,
преминаясь с ноги на ногу, бормочет: <Я не могу пригласить вас внутрь... У
меня сейчас совсем другие люди - Сорокин, Витицкий... Может получиться очень
неловко...>
Ну, и - закономерный финал. БН, как апологет <либеральной империи>.
Превращение завершилось.
Борис Натанович Витицкий, выдающий себя за Стругацкого. Самозванец.
