Средства массовой информации принято считать ответственными за многие
безобразия, творящиеся в современном мире. Например, терроризм в его
сегодняшних формах был бы невозможен без телевизионного сопровождения - ведь
его основной целью теперь является не устранение политических противников, а
мобилизация общественного мнения или распространение атмосферы страха. Точно
так же СМИ можно считать соучастниками в нечестных деловых операциях и
манипуляциях со стороны как власти, так и оппозиции. Причем соучастие это
часто является добровольным. СМИ - безусловный проводник развращающей
массовой культуры, пропагандист насилия и, наконец, транслятор искаженной
картины мира, дезориентирующей аудиторию и не позволяющей ей обратиться к
более существенным ценностям.
При всем том довольно трудно представить себе современный мир без средств
массовой информации. Через них власть оповещает население о своих решениях,
и нанятые этой властью специалисты, в свою очередь, с маркером в руках
просматривают публикации в СМИ, чтобы доложить первым лицам о том, как их
решения интерпретированы СМИ. Без манипулирования СМИ эти решения было бы
трудно проводить в жизнь. Без поставки информации через соответствующие
каналы в безвоздушном пространстве оказалась бы экономика и рухнула бы
финансовая система. Умер бы шоу-бизнес, а в отсутствие такого инструмента,
как реклама, пришлось бы кардинально перестраивать производство.
Итак, то, что в России принято называть средствами массовой информации, а в
остальном мире - средствами массовой коммуникации или массмедиа, с одной
стороны является предметом всеобщей нелюбви и жестокой критики, а с другой -
оказывается предметом первой необходимости. Любопытно, что, несмотря на
масштаб упомянутого предмета и остроту вызываемых им чувств, определить его
не так-то легко.
Действительно, в сферу, называемую СМИ, включают весьма разнообразные
явления. Помимо новостной продукции, упоминаются кинопродукция,
транслируемая на телеканалах, музыкальные радиотрансляции, шоу, лотереи,
реклама. Список можно продолжить и дальше. Все эти продукты носят
специфический характер, и объединять их могут разве что носители. Но и
носители оказываются слишком разными. Кроме того, собственные свойства
носителей быстро меняются, к тому же все время появляются все новые и новые
носители информации. Возникает желание призвать к отказу от рассмотрения СМИ
как единого целого.
Если не поддаваться этому соблазну, можно попытаться максимально сузить
предмет разговора и, признавая все многообразие содержания современных СМИ,
остановиться на рассмотрении одной их составляющей, присутствующей со
времени, к которому историки относят возникновение периодической печати, и
до сих пор. Речь идет о предоставлении (чаще всего в форме продажи)
неопределенному или приблизительно определенному кругу потребителей такой
услуги, как новости.
Понятие <новость> также очень нелегко формализовать. Автор может предложить
следующее: это сообщения о максимально недавних событиях из области
интересов аудитории. Эта область интересов может быть самой широкой или,
наоборот, весьма узкой, в зависимости от избранной распространителем
новостей стратегии (новости в издании, предназначенном для рыболовов, могут
и вовсе не упоминать о внутренней политике России). События, естественно,
отбираются и ранжируются в соответствии с представлением продавца об их
важности для потенциальных покупателей новостей.
Следует, по-видимому, подчеркнуть, что предоставление этой услуги в рамках
одной корпорации - будь то государственная власть в целом или промышленная
компания (например, шпионаж), не стоит относить к функциям СМИ, хотя по роду
деятельности <новостной посредник>, безусловно, крайне походит на шпиона.
Поэтому нужно настаивать на том, что потребителем новостного продукта СМИ не
является ясно очерченный круг лиц. Так, целевой аудиторией финансового
новостного агентства являются все его подписчики (хотя, естественно, их круг
будет ограничен профессионально интересующимися данным вопросом людьми), а
продукт аналитического отдела инвестиционного банка прежде всего
предназначен его клиентам. В <общественное> же пользование этот продукт
попадет через новостное агентство.
Попробуем бегло наметить историю этой специфической деятельности. В большой
степени здесь речь пойдет об англо-американской традиции - хотя бы потому,
что именно США на сегодняшний день занимают доминирующее положение в мировом
информационном пространстве.
Зарождение СМИ принято относить ко второй половине XV века. Это, повидимому,
объясняется одновременно двумя факторами - прорывом в технологии печати и
формированием национальных государств, способствовавшим, в частности,
зарождению капиталистического рынка.
Как и бумага, печать была изобретена в Китае - примерно в VIII веке нашей
эры там был разработан метод блочной печати, а затем на Дальнем Востоке шло
постепенное совершенствование технологии. Некоторые исследователи полагают,
что печать проникла в Европу вместе с игральными картами и бумажными
деньгами[1].
Коммерческое использование усовершенствованного печатного станка для
книгоиздания связано с именем Иоганна Гутенберга, золотых дел мастера из
Майнца. Приступив к разработке технологии около 1440 года, к 1450-му он уже
успешно торговал книгами. За ним последовали многочисленные предприниматели,
деятельность которых в области книгоиздания положила начало массовому
производству печатной продукции.
В начале XVI века технологии печати стали использоваться для производства
принципиально нового продукта - сводок новостей. Потребность в такого рода
услугах резко возросла во время Тридцатилетней войны. Именно тогда, судя по
всему, возник собственно рынок новостей. Систематический сбор сообщений о
политических и военных событиях, поставленный на профессиональную основу,
использовался и ранее. Разница в том, что до описываемого периода речь шла о
составлении сводок под конкретного заказчика (например, развитой
корреспондентской сетью обладал австрийский торговый дом Фуггеров), а на
новом этапе подобные бюллетени стали поступать на рынок. Это обеспечивалось
одновременно возникшей технологической возможностью производить большое
число копий листа с сообщениями и резко возросшим спросом коммерсантов на
известия, касавшиеся текущей политической обстановки. Острые идеологические
разногласия католических держав и возникающего простестантсткого мира
привели к тому, что центром <торговли новостями> стал относительно свободный
от цензуры Амстердам. Он же в это время завоевал ведущие позиции в качестве
основного производителя книг и памфлетов. Голландия сохраняла роль главной
европейской <бесцензурной зоны> даже в XVIII веке - именно там выходили
книги Вольтера и Дидро.
Сочетание <идеологической революции> и экономических потребностей привело к
быстрому распространению новостных изданий по всей Западной Европе. Данные о
первых регулярных выпусках новостей неполны, однако известно как минимум два
наименования еженедельных листков, появившихся в десятых годах XVI века в
германских странах.
В страну, которая ввела в оборот понятие <четвертой власти> (а точнее,
<четвертого сословия>) - Великобританию, пресса была <импортирована> из
Голландии. В 1620 году типография Питера ван дер Кира начала распространять
первый листок новостей в Лондоне - coranto, как стали его называть вслед за
итальянскими составителями, контрагентами которых были торговцы Северной
Европы. Но уже на следующий год инициативу подхватили <отечественные
производители> - летом 1621 года этим занялся лондонец Томас Арчер[2].
К середине XVIII века число регулярно выходящих газет в Лондоне достигло
двадцати, а в 1702 году начала выходить первая ежедневная газета .
К 1770 году число ежедневных изданий достигло девяти. Тиражи газет в начале
XVIII века составляли в среднем не более тысячи экземпляров, и
распространялись они в основном в центральной части Лондона.
Государственная власть сразу оценила риски и выгоды, связанные с
возникновением прессы. Издатели новостей были обязаны размещать в своих
листках официальные сообщения, а прочее содержание их продукции тщательно
отслеживалось на предмет наличия еретических или подрывных сообщений. Эта
деятельность власти в Великобритании приобрела упорядоченный характер с
изданием Акта о печати (The Printing Act) в 1662 году, в соответствии с
которым издательская деятельность ставилась под контроль парламента и
подвергалась лицензированию. В 1712 году этот закон был заменен первым из
целой серии Почтовых актов (Stamp Acts), вводивших ограничения и налоги на
издательское дело и распространение печатной продукции. Тем не менее прессу
сразу стали использовать для пропаганды партийных воззрений или исполнения
сиюминутных политических схем. Эту раннюю практику политического пиара в XIX
веке реконструировал Эжен Скриб в общеизвестной пьесе <Стакан воды>.
В XVIII веке, во время крупных политических потрясений в Европе,
публицистика в периодической печати вытесняет первоначальную функцию
новостей - предоставление коммерсантам сведений о политической обстановке с
целью уменьшения рисков тороговых операций - на второй план. Просветители,
и - позднее - французские революционеры в своей деятельности уже
придерживались того взгляда на роль прессы, который позднее афористически
сформулировал Владимир Ленин. Листок новостей, как выясняется, очень хорошо
подходит на роль <коллективного агитатора, пропагандиста и организатора>
политических движений. Но эта функция СМИ получает развитие параллельно с
превращением периодической печати в одно из ведущих направлений бизнеса.
Как пишет Пол Джонсон[3], в начале XIX века пресса <стала новой динамичной
силой во всех развитых обществах и задала темп политическим
преобразованиям>. Это было связано с радикальным технологическим решением,
касавшимся размера тиражей газет: в 1813 году <Таймс> приобрела первые два
паровых печатных станка. Инициатор нововведения Джон Уокер вынужден был
совершить сделку тайно - из-за протестов типографских рабочих, опасавшихся,
что новые технологии приведут к сокращению рабочих мест. Паровые печатные
станки могли производить 1 100 листов в час. К концу десятилетия тиражи
популярных изданий достигали 75 тысяч экземпляров. Читатели начали
жаловаться на то, что потребление ежедневных новостей превращается в
зависимость. <Изумительно, - писал в своем дневнике художник Хэйдон (Haydon)
в 1827 году, - до какой степени я пристрастился к ежедневным новостям, при
том, что я знаю о лжи и мимолетных капризах редакторов: Скандал, который я
устраиваю, если мне вовремя не приносят "Таймс", сильнее, чем если из мясной
лавки не прислали обеда>.
В конце XVIII века прессу впервые называют частью общественного устройства.
Британский политик и философ Эдмонд Бёрк, по свидетельству Карлейля[4],
заявил, выступая в парламенте, что в нем <есть три власти; но на
пресс-галерее представлена четвертая власть (The Fourth Estate), более
значительная, чем все они>[5]. Со временем пресса предъявила свои претензии
на роль <четвертой власти> в современной демократической конструкции
политического разделения функций между исполнительными органами,
представительной и судебной ветвями власти. Необходимо заметить, что Бёрк
говорил не об этой распространенной на сегодня схеме. The Fourth Estate того
времени скорее точнее было бы перевести как <четвертое сословие>. Но быстрые
политические и экономические перемены в западноевропейских государствах и
стремительное развитие института прессы привели к переосмыслению понятия
<четвертая власть> или <четвертое сословие>, так что уже в первой половине
XIX века американский политик Джон Калоун писал: <Общественное мнение и его
орган - пресса... уже достигли в цивилизованных странах такой силы, что ее
чувствуют правительства этих стран - но это ничто перед тем, каков в будущем
будет размах их влияния>[6]. В то же время он предупреждал, что <пресса,
вместо представления интересов целого, обычно оказывается органом отдельных
групп влияния, а точнее - партий, из них вырастающих; она оказывается
инструментом в их руках для контроля за общественным мнением и его изменения
во благо интересов этих групп, а также ведения партийной борьбы>. Между тем
речь идет еще только о временах, когда потребление прессы было сравнительно
ограничено национальной элитой соответствующих стран. Тридцатью годами позже
лорд Эктон написал: <Власть журналистики... заставляет людей действовать не
в зависимости от собственных познаний, но от мнений других людей... Почти
все нынче отдают свою совесть и здравый смысл в залог посторонним>[7].
Таким образом, пресса все в большей степени отходила от скромной, но
понятной роли информирования потребителей о происходящих событиях и во все
большей степени диктовала этому потребителю мнения и оценки, весомость
которых определялась не их содержательной частью, а авторитетностью средства
массовой информации.
Между тем в середине XIX века два явления - введение ротационного пресса и
развитие транспортной сети - привели к впечатляющему скачку в производстве и
распространении газет. В 1851 году тираж составлял 38 тысяч
экземпяров в день, а к концу века добился ежедневного
тиража в 300 тысяч. Ведущие воскресные издания продавали по миллиону копий в
неделю. Исследователи[8] констатируют, что с превращением газетного дела в
крупный высокоприбыльный бизнес в нем активно начинается процесс
концентрации собственности и интернационализации сбора новостей.
В это же время в связи с изменением в масштабах и социальной принадлежности
аудитории серьезно меняется и содержание газет. Их язык упрощается, стиль
становится все более агрессивным. Больше внимания уделяется криминальным
репортажам, спорту и азартным играм. В политических разделах американских
газет в XIX веке возникает жанр - выкапывания компромата,
который, с одной стороны, удовлетворял амбиции прессы, мнящей себя
<четвертой властью>, а с другой - хорошо сочетался с преимущественно
партийным характером тогдашней прессы.
Принцип окупаемости издания за счет увеличения тиража и удешевления продажи,
в результате чего увеличивается приток рекламы, установил уже Эмиль де
Жирарден в середине XIX века. Но определяющую роль в финансовом устройстве
прессы он начал играть только в начале XX века. Это связывают с так
называемой <революцией Норклиффа> - по имени издателя газет и
. Политика именно этих изданий впервые, как принято считать,
стала образцом тесной связки между размером тиража и рекламными
поступлениями. В 1911 году добилась ежедневного тиража в один
миллион экземпляров. Подобные предприятия требовали крупных инвестиций, и с
этого времени традиционный семейный подход, при котором издатель-собственник
издает одну-две газеты, уступает место крупным мультимедийным
организационным формам. Число газет при этом падало, а тиражи росли вплоть
до середины пятидесятых, когда в Великобритании совокупный тираж ежедневной
прессы достиг 30 миллионов экземпляров, а затем, с распространением
телевидения, пошел на спад. К 1974 году три группы - Beaverbrook, Reed
International и News International контролировали 65 процентов рынка
печатных изданий в этой стране. Аналогичные тенденции происходили и в США, в
которых на сегодня почти во всех средних, не говоря о мелких, городах
осталось не более одной газеты, как правило входящей в крупную национальную
корпорацию. Такая концентрация печатных изданий была частью более широкого
процесса формирования транснациональных корпораций, объединявших под своим
контролем широкий спектр СМИ.
В XX веке появляются принципиально новые носители информации - радио,
телевидение и Интернет. Превращение технологии беспроводной передачи
сообщений, приоритет в изобретении которой оспаривается, в коммерческое
радиовещание было осуществлено в США. Первая радиостанция с лицензией на
коммерческое вещание - КDKA - была основана в ноябре 1920 года компанией
Вестингауз, а менее чем через два года радиовещательных компаний
насчитывалось уже почти 600. Бизнес вначале строился на продаже приемников,
а поскольку число радиослушателей быстро достигло критической для
рекламодателя массы, то основным источником доходов для радиостанций вскоре
стала продажа рекламного времени. Интересно, что в Великобритании на первом
этапе радиовещание организовали именно производители оборудования для приема
сигналов, и именно они в 1922 году стали основателями BBC - изначально
Британской радиовещательной компании. Лишь через четыре года, в 1926 году,
контроль над ВВС полностью перешел к правительству, а сама она была
переименована из компании в корпорацию.
Начиная с 1948 года в Великобритании и США стремительно развивается
телевидение. В книге <Идеология и культура модерна>[9] Джон Томпсон пишет,
что институциональные модели организации телевещания в этих двух странах
можно считать основными для остальных стран мира. Для британской модели
характерна концепция массмедиа как <общественной службы>, плотно
регулирующейся государственными органами. Американская модель предполагает
бoльшую степень коммерциализации и меньшие возможности для регулирования со
стороны государства. Безусловно, радио- и телевещание полностью изменили
ландшафт массмедиа, усложнили его и послужили основой для синтеза
музыкальной и кинематографической продукции со средствами массовой
информации. Общим результатом можно считать падение доли собственно
информации в СМИ и более изощренный возможности для манипулирования их
аудиторией.
С превращением прессы в выгодную индустрию производство собственно новостей,
впрочем, выделяется в отдельную отрасль - это телеграфные агентства. Они
отделены от конечного потребителя самим фактом наличия посредника -
подписывающейся на их продукт газеты, а затем и эфирной радио- либо
телестанции. Точно так же многие считающиеся основными средства массовой
информации не имеют к ним прямого отношения: телеграфные агентства не могут
существовать за счет рекламодателя и напрямую не зависят от тиража тех СМИ,
которые являются потребителями их услуг. В каком-то смысле основа их
существования схожа с основой существования ранней прессы, снабжавшей
сообщениями сравнительно узкий круг читателей - в большой степени
коммерсантов. Иначе говоря, деятельность телеграфных агентств лучше подходит
под определение <услуги>, чем непосредственно имеющих дело с аудиторией,
отягощенных политическими амбициями и развлекательными функциями прочих СМИ.
Первое телеграфное агентство Шарля Гаваса (Charles Havas) было основано в
Париже в 1835 году. Два его сотрудника - Джулиус Рейтер (Julius Reuters) и
Бернард Вольф (Bernhardt Wolff) - в конце 1840-х годов основали
конкурирующие агентства соответственно в Лондоне и Берлине. С развитием
телеграфа и ростом печатной прессы рынок для этих предприятий становился все
более широким. Чтобы избежать конкуренции, три телеграфных агентства решили
произвести раздел мира: в 1869 году они подписали соглашение, по которому
права на сбор и распространение новостей на территории Британской империи и
Дальнего Востока отошли к Рейтеру, Франции и ее колоний, Италии и
Пиренейского полуострова - к Гавасу, а Скандинавии, России и
Австро-Венгрии - к Вольфу. Такой раздел примерно соответствовал сферам
влияния стран, в которых находились штаб-квартиры агентств. Они работали в
весьма тесном контакте со <своими> правительствами, и их коммуникационные
возможности способствовали политической экспансии соответствующих
государств.
После Первой мировой войны картель был разрушен вторжением на рынок
американских агентств, в первую очередь Ассошиэйтед Пресс (Associated
Press). Она представляет собой кооператив, в который изначально входили
шесть ньюйоркских газет, а на сегодня - большинство американских печатных
изданий. Ассошиэйтед Пресс вошла в картель в 1893 году, но ее экспансия была
настолько агрессивной, что к началу 1930-х смысла в картельных
договоренностях не осталось. В 1934 году Рейтер подписал с американцами
сепаратный договор, а в 1940 году - с капитуляцией Франции - прекратило свое
существование агентство Гавас, чье место после Второй мировой войны заняло
Франс Пресс.
Первым финансовым телеграфным агентством стало агентство Доу Джонс (Dow
Johnes), основанное в 1882 году в Нью-Йорке в качестве бюллетеня для
клиентов с Уолл-стрит. Вскоре бюллетень превратился в знаменитую ныне газету
<Уолл-стрит Джорнэл>, а его издатели стали рассылать новости по телеграфу.
Очень быстро выяснилось, что узконаправленные новости биржевого и
финансового характера высоко востребованы. На рынок вышел Рейтер, а затем и
все основные агентства стали выпускать специализированные ленты новостей.
Уже в конце XX века удачливый брокер Майкл Блумберг сумел найти нишу для еще
одного финансового агентства (претендующего, кстати, на роль деловой
электронной газеты), и теперь агентство Блумберг (Bloomberg) остро
конкурирует со старыми <акулами> рынка.
Телеграфные или, как их теперь называют, информационные агентства
оказываются ближе других СМИ к первоистокам <торговли новостями>. А те
предприятия из их числа, которые специализируются на поставке деловой и
финансовой информации, могут рассматриваться как эталон так называемой
<свободной прессы>. В той среде, в которой они действуют, не существует
вопроса о предвзятости прессы. Манипуляция информацией ведет к видимым и
измеримым последствиям. Соответственно риски, связанные с таким поведением,
гораздо выше, чем абстрактный <урон репутации>, который может потерпеть СМИ
более широкого профиля, если оно будет уличено в подтасовке.
Со специализированными агентствами можно было бы сравнить местную прессу. В
конце концов, содержание сообщений в тех ее разделах, которые посвящены
местным же новостям, может быть подвергнуто эмпирической проверке. Однако
вышеупомянутые процессы концентрации собственности в области печатных СМИ
делают эти издания слишком защищенными от обратной связи с аудиторией. На
сегодняшний день практически вся местная ежедневная пресса в Северной
Америке входит в состав <сетевых> издательских корпораций. Впрочем, влияние
владельцев этих корпораций на редакционную политику принадлежащих им газет в
основном распространяется не на собственно новостные разделы, а на страницы,
посвященные мнениям и комментариям (заметим, что новостные сообщения и
редакционные комментарии в англосаксонской прессе жестко разделены. Рабочее
общение между сотрудниками соответствующих отделов газет часто запрещается).
Новые возможности, которые открывает перед пользователем Интернет, возможно,
заставят средства массовой информации двигаться в направлении максимальной
специализации и обратной связи с аудиторией. Вряд ли традиционные <монстры
от информации> вроде телевизионных корпораций, пиар-компаний и
государственных органов пропаганды и агитации сдадут свои позиции быстро, но
в конечном итоге, с появлением у аудитории возможности избавляться от
рекламы и редактировать получаемый ими продукт, этим <монстрам> придется
считаться со вновь возникающими ограничениями. Новым в этих ограничениях
является технологическая сторона, позволяющая аудитории занимать все более
агрессивную позицию по отношению к производителю, а моральная сторона дела
остается все той же - продукт, производимый СМИ, является не более чем
услугой, и его производитель не имеет права на то, чтобы диктовать свое
мнение. До тех пор пока этого не случится, пресса останется весьма
независимой от потребителя ее собственных услуг. А это и есть главная ее
вредная черта.
* * *
Идея независимости прессы (имеются в виду все средства массовой информации,
включая электронные, а не только периодическая печать), как представляется,
парадоксальным образом сыграла против репутации этого института. Причины, по
которым в западных демократиях эта идея получила повсеместное
распространение, являются продуктом определенной идеологии, имеющей
отношение не к существу основной предлагаемой прессой услуги (т. е.
удовлетворению информационной потребности аудитории), а к распределению
властных функций в этих обществах. Превращение прессы - <четвертого
сословия>, по выражению Эдмонда Бёрка, в <четвертую власть>, якобы
уравновешивающую три остальные, означало ее трансформацию в инструмент
политической борьбы, а вовсе не возникновение нового государственного
института. Ведь эта <четвертая власть>, в отличие от исполнительной,
законодательной и судебной, не избирается, не назначается, а как бы
присваивает себе право говорить от лица и в интересах народа. Однако в
демократии за народом признается право иметь множество лиц и интересов.
Отсюда неизбежно проистекает партийность осмысляющей себя как <четвертая
власть> прессы и, соответственно, ее идеологическая зависимость от
политических групп. По этой же причине тоталитарные режимы, не дозволяющие
множественности интересов, никаких проблем с обоснованием независимости
собственной прессы не испытывали.
Принятое в англосаксонской прессе физическое отграничение комментария от
информации отчасти решает эту проблему. К сожалению, неизбежный отбор
информации, выходящей за рамки непосредственных интересов целевой аудитории,
и клиширование этой информации в удобных и знакомых местной публике формах
сами по себе являются своего рода редакционным комментарием. Радио- и тем
более телевизионная трансляция новостей дополнительно ухудшают ситуацию по
причине краткости и узости новостных выпусков и более жестких требований по
упрощению их стилистики. Из этого следует, что независимость прессы как
объективного транслятора картины мира в нынешних условиях недостижима.
И тем не менее, несмотря на общераспространенную репутацию прессы как
средоточия продажных лживых журналистов, на некоторых уровнях потребления
информации есть вполне понятная потребность в объективных и непредвзятых
сообщениях о происходящем. Эти уровни непосредственно связаны с областью
эмпирических знаний и конкретного интереса данной аудитории. В самом деле,
проблемы городского благоустройства или уличной преступности для читателя
местной газеты, во-первых, представляют непосредственный интерес, а
во-вторых, объективность сообщений на эту тему в принципе поддается
проверке. С другой стороны, международные новости и даже информация о
федеральной политике (если речь не идет о налоговой и социальной политике)
непроверяемы и частного интереса не вызывают. Точно также и сообщения о
переменах в составе совета директоров автомобильной компании <Форд> для
приверженца этой марки менее интересны, чем новости о ценовой политике
местного дилера, да и достоверность их лично он проверить не может.
Мне кажется, что оправданием существования прессы является ее утилитарность.
Там, где ее степень высока, имеет смысл желать (а для журналистов -
добиваться) независимости конкретного информационного предприятия. Там, где
утилитарность отсутствует (как в подавляющей части российской прессы), даже
искреннее желание журналистов быть честными и независимыми неспособно смыть
с прессы заслуженное клеймо пропагандистского инструмента и <стиральной
машины для мозгов>.
[1] Carter Th. F. The Invention of Printing in China and its Spread
Westwards. N.Y.: Ronald Press Company, 1925.
[2] Frank J. The Beginnings of the English Newspaper 1620-1660. Cambridge,
Mass.: Harvard University Press, 1961.
[3] Johnson P. The Birth of the Modern. N.Y.: Harper Collins Publishers,
1991.
[4] Carlyle Th. Heros and Hero Worship in History. 1841.
[5] Carlyle Th. The Hero as Man of Letters. 1840.
[6] Calhoun J. C. A Disquisition on Government // Union and Liberty: The
Political Philosophy of John C. Calhoun / Ed. by Ross M. Lence.
Indianapolis: Liberty Fund, 1992.
[7] Lord Acton, from a letter to Mary Gladstone, June 1, 1880 // Essays in
Religion, Politics and Morality: Selected Writings of Lord Acton. Vol. III /
Ed. by Rufus Fears. Indianapolis: Liberty Classics, 1988.
[8] Innis Harold A. Empire and Communications. Oxford University Press,
1959, и др.
[9] Ideology and Modern Culture. Standford: Standford University Press,
1990.
<Как я люблю эти чудные новости!>
(реплика героини фильма <Охота на бабочек>)
Теоретические пособия по PR наотрез отказываются дать строгое определение
<новости>, что неудивительно, если принять в расчет как деликатность
предмета PR, так и необходимость не быть в этих учебниках слишком циничными.
Тем более сложно дать определение <новости> человеку постороннему. Потому
ограничусь лишь беглым наброском определения <новости> как литературного
жанра: <Сюжетный прозаический текст, повествующий о только что произошедшем
значимом событии. Такие тексты создаются для недолгого, если не
одноразового, использования; основные их характеристики - краткость,
синтаксическая и грамматическая простота. Сюжет новости строится по
нисходящей; каждый следующий абзац менее значим, нежели предыдущий. Новости
пишутся с использованием специальной лексики, которая должна быть понятна
максимальной части потенциальной аудитории>. Я понимаю ущербность и
недостаточность этого определения; стоило бы коечто пояснить по поводу
<значимости> события, степени его, события, свежести, необходимой для
создания новости, и проч. Но для начала достаточно и такого.
Еще относительно недавно, лет 600-700 назад, когда бедные, а не богатые ели
хлеб грубого помола, никаких новостей не было. Точнее, не было жанра
<новостей>, не было <мира новостей>, собственно, не было мира, нуждающегося
в <новостях>. Сами новости, конечно, возникали и циркулировали; в основном
это были события местного, коммунального характера - рождения, смерти,
свадьбы, стычки. Изредка доходили известия и большего масштаба - их приносил
графский герольд на загнанной лошади, посеревший от пыли паломник, земляк,
вернувшийся с войны. Иногда эти новости вызывали реакцию, и крестьянин
поджигал господский амбар, ремесленник вооружался алебардой и бежал на
ратушную площадь, священник прибивал к дверям церкви свою инвективу, а
рыцарь отправлялся невесть куда за море, искать владения пресвитера Иоанна.
Но в целом новостями никто особенно не интересовался, и неудивительно: они
были частью бытового циклического времени, что же до линейного
христианского, то там все новости либо уже произошли, либо давно
предсказаны. Впрочем, тревожные ожидания Второго Пришествия и последующего
конца света все же придавали некоторым известиям, особенно из далеких
земель, истинную актуальность. Да, время, казалось навсегда нарезанное на
ровные кусочки сельскохозяйственным циклом и звоном церковных колоколов, не
предполагало в любых событиях, кроме событий Священной истории, особой
ценности. Жителю графства Чешир не пришло бы в голову интересоваться
подробностями землетрясения в Персии или перипетиями интриг при византийском
дворе.
Впрочем, именно в европейские Средние века был создан жанр, ставший
прообразом <новостей>. Это были хроники (летописи), которые велись в
монастырях. Внешне погодные записи хроник очень напоминают нынешние самые
свежие новости - те же политические события, войны, договоры, смерти вождей,
природные катаклизмы. Та же избирательность и политическая ангажированность,
тот же регионализм: в южноваллийской <Хронике принцев>, например, даже не
упоминается об окончательном подчинении в 1282 году Уэльса английской
короной - только потому, что центром валлийской независимости был не Южный,
а Северный Уэльс. Но на самом деле при всем сходстве продукции монаха и
нынешнего ньюсрайтера сами их жанровые стратегии были разными. Хроники были
призваны сохранить в памяти знаменательные события, они создавали
ретроспективную модель мира, <новости> же работают не с прошедшим временем,
а с настоящим и создаются специально для скорого забвения.
Падение ценности священного времени, его секуляризация, окончательное
вытягивание секуляризованного времени в линию, рост городской экономики,
усиление государства и - конечно - <открытие мира> Западом создало условия
для появления <новостей>. Вскоре появились и первые их носители - газеты. В
газетах печатали манифесты и указы государей, публиковали новые законы,
сообщения о вояжах первых лиц, размещали сводки военных действий, не считая,
конечно, известий о различных курьезах и объявлений. С тех пор изменилось
немногое. Радио, телевидение, Интернет практически устранили временной зазор
между событием и сообщением о нем. Звук и картинка обогатили информацию и
дали возможность сильнее воздействовать на ее потребителя, создавая иллюзию
непосредственного участия. Сама государственная воля, доносящая до подданных
постановления и распоряжения, ослабла и перемешалась с интересами и
прихотями вполне партикулярных господ, преследующих свои разнообразные цели:
от экономических до воспитательных. Но, тем не менее, и <новостная
стратегия>, и сам характер жанра существенно не изменились за последние три
века, мы по-прежнему живем в обществе, которое непостижимым, почти
мистическим образом связывает свою жизнь с последними известиями. Или,
наоборот, в обществе, одной из культурных функций которого является
производство новостей.
Мысль о том, что в новостях <искажаются события> или <неправильно
расставляются акценты>, кажется мне не очень продуктивной. Ибо в каждой
отдельно взятой новости событие создается; без нее - события просто нет, а
есть еще один из миллиардов феноменов, не имеющих так называемого <смысла>.
Только новость придает феномену этот смысл и, тем самым, создает <событие>.
В Перу автобус с пассажирами падает в пропасть - это есть безусловный повод
создать <событие> для жителей страны, быть может, - для жителей Латинской
Америки, иногда - для американского или европейского потребителя новостей.
Перуанский ньюсрайтер создаст событие <трагическое>, европейский и
американский скорее всего сочинит эдакую шестистрочную аллегорию отсталой
страны с плохими дорогами, неисправными автобусами и сомнительными
водителями. Но, скажете вы, автобус действительно упал! Конечно, только в
тот же день наверняка перевернулся автобус в Новой Зеландии, взорвался
трейлер в Нигерии, а в Финляндии дерево упало на бригаду лесорубов. О чем-то
напишут, о чем-то - нет, что-то из этого станет <событием>, что-то нет; вне
<мира новостей> все эти весьма прискорбные происшествия имеют отношение
только к их участникам и ничего не значат для остальных.
Итак, задача новостей - создание мира с определенной иерархией, динамикой
и - если угодно - эсхатологией. Что касается иерархии, то здесь все понятно.
Достаточно проанализировать сам отбор фактов и взглянуть на порядок новостей
в выпуске - и эта иерархия предстает во всем своем величии. Выпуск
новостей - не передача <искаженной> или <правдивой> информации, это -
серийное воспроизводство назидательно-торжествующей парадигмы,
демонстрирующей свои железные правила на старательно отобранных примерах.
Главная задача мира новостей - социально-педагогическая: напомнить о том,
что важно, а что нет, и заставить зрителя, слушателя, читателя еще раз
присягнуть на верность этим ценностям. Неважно каким - коммунистическим,
либеральным, экологическим; главное, что мир новостей каждый час (полчаса,
пятнадцать минут) структурирует бесформенное сознание потребителя. В этом
смысле предшественник <новостей> - средневековый часослов.
Безумная динамика новостей - совершенная фикция. Несмотря на ежесекундные
происшествия, в жестко иерархизированном новостном мире ничего не
происходит, ибо события не накапливаются, чтобы дать возможность потребителю
проследить эту самую динамику, они <уходят в песок>; неизменной остается
только иерархия, эта структура смыслонаделения, фабрика по производству
<событий> из мирового хаоса. Единственная ее цель - воспроизводство самой
себя.
<Мир новостей> обречен. Он, будучи порождением определенного
историкокультурного контекста, умрет вместе с этим контекстом. Важнейшим
условием существования <мира новостей> является представление о более или
менее <едином мире>, исповедующем более или менее универсальные ценности.
<Мир новостей> видит себя неким отражением, <информационной картиной> этого
<единого мира> и, в то же время, именно <единый мир> есть адресат <мира
новостей>. Но западные просвещенческие универсалистские концепции уже
утратили претензии на всеобщность и превратились в один из сугубо частных
языков. Только глобальные СМИ, прежде всего - новости, еще претендуют на то,
чтобы <держать вместе> мир. Не получается. Мы видим, как трещат по швам
выпуски новостей, повествующие обо всем: от Ирака до вручения Оскара. Ни
<пикейный жилет>, ни кинофил не найдет в них того, чего бы хотел. Скорее
всего, каждый будет вкушать свои, специальные, новости. <Мир новостей>,
претендующий на всеобщность, распадается на все большее количество миров, а
те - в свою очередь - на совсем уже узкие мирки, и так до бесконечности. Кто
же будет тогда напоминать нам, европейцам, что в Перу падают автобусы?
Приятель, из любопытства посещающий тамошние сайты? Не думаю, что лет через
50 это будет кого-то интересовать.
