Быть писателем в России всегда было опасно> ("Spiegel", Германия)
Интервью Владимира Сорокина
Даниэль-Дилан Бёмер (Daniel-Dylan Boemer), 13 октября 2003
48-летний писатель Владимир Сорокин считается провокационным новатором
российского романа. В беседе с корреспондентом "Spiegel-Online" он говорил о
механизации мира чувств человека и о наступлении в России новой политической
зимы.
"DER SPIEGEL": Господин Сорокин, цитируют следующее Ваше высказывание:
<Российская литература это церковь, и я вхожу в эту церковь с топором>. Кому
какая-то польза от того, что разрушаются иконы?
СОРОКИН: Я прихожу не для того, чтобы разрушать эту церковь, а для того,
чтобы вычистить ее. Там накопилось много металлолома, старой мебели. Перед
самим зданием я испытываю глубокое уважение, но обстановка трехсотлетней
давности в значительной части обветшала. Постоянно пишут, что я провокатор.
Но я таким являюсь только в глазах поверхностных наблюдателей. Топор
является инструментом агрессии только в руках Раскольникова. Но если его
берет в руки плотник, то он уже инструмент не агрессии, а созидания.
"DER SPIEGEL": В Вашей новой книге <Лед> варварская секта ищет истинную
человечность в <говорящих сердцах> жертв, грудную клетку которых перед этим
раскалывают ледорубом. Многие поняли это как оду любви и избавлению. Вы
согласны с таким восприятием?
СОРОКИН: Нет, наоборот, это, скорее, сатира на коммерциализацию любви и
избавления. Разумеется, это не чистая сатира. Скорее, метафизический роман,
это на сегодняшний день моя самая важная книга, так как 99 процентов людей
стремятся к счастью. С другой стороны, это роман об автоматизации
человеческой жизни и любви в целом. Человек движется в направлении счастья,
но на пути к нему на нем остается висеть, как на еже, дерьмо - это наши
автоматизмы. И когда-нибудь наша жизнь будет состоять из будней. Мы только
будем менять блоки текста, которые больше не имеют никакого смысла. Даже в
любовном акте, который, собственно, должен являться самым откровенным
моментом жизни, мы нашептываем клише. Из разочарований, связанных с этим, и
возник этот роман.
"DER SPIEGEL": Автоматизация и коммерциализация сексуальности это
порнография. Не используете ли Вы <Лед> в качестве инструмента против
обвинений в пропаганде порнографии, с помощью чего в России пытаются Вас
опорочить?
СОРОКИН: Я еще никогда не оборонялся. Я всего лишь писал разные книжки.
<Лед> является для меня поворотным моментом. Раньше я хотел бороться с
насилием и зависимостью человека от насилия. Но этой книгой я вступаю на
новый путь. В том числе и с формальной точки зрения. На этот раз я пишу в
достаточно классическом стиле. То, что мои книги часто напоминают сценарии,
особенно в данном случае, объясняется тем, что читатель должен максимально
представить текст визуально.
"DER SPIEGEL": Но разве и сейчас Вы не ведете речь о насилии, когда говорите
об автоматизации жизни? Не изменило ли насилие только форму - в России, как
и в Ваших романах?
СОРОКИН: Нет. Насилие в России в действительности не изменилось. По крайней
мере, за последние 10, 12 лет! В 20-м столетии было уничтожено столько
людей, что эти принципы насилия очень глубоко укоренились в российском
подсознании. Но когда сегодня говорят о насилии и о его возрастающем
значении, то это касается всего человечества. Человек живет в условиях
насилия и насилием, как комар в банке с медом. Мы долго барахтаемся в этой
жизни и не можем выбраться. Мне скучно изучать трансформацию этого насилия.
"DER SPIEGEL": Многие Ваши коллеги утверждают, что литература потеряла свою
значимость в российском обществе. Во время кампании, направленной против
Вас, это выглядело иначе. Сейчас нападки прекратились, но Вы сохраняете
мужество. Насколько опасно заниматься литературой в России в
действительности?
СОРОКИН: Быть российским писателем было опасно всегда. Все наши классики
были в конфликте с властями. Почти без исключения. В советские времена их
уничтожали физически. Сегодня уничтожают их произведения. Российское
государство панически боялось писателей, всегда. Это касается и меня. Я не
уверен, что это акция против меня была последней. В России наступает новая
политическая зима. Вновь растет засилье бюрократов, и начинается новый
период консерватизма. В такие периоды вплотную разбираются с писателями.
Россия это страна, по поводу которой давать прогнозы невозможно. Я не знаю
точно, что может произойти. Но что-то нас ожидает.
"DER SPIEGEL": Как и откуда идет эта политическая зима?
СОРОКИН: Государство уже контролирует средства массовой информации, у нас
больше нет независимого телевидения. Бюрократия уже обладает абсолютной
властью. Этого недостаточно? Но то, что мы сегодня наблюдаем, это только
первый снежок наступающей долгой зимы.
