Холмогоров. О Слащове-Крымском (*+)
http://www.livejournal.com/users/holmogor/468772.html
Пишет Егор Холмогоров (holmogor)
@ 2003-08-05 00:33:00
По РТР показали сейчас фильм про Слащева-Крымского - прототипа булгаковского
Хлудова.
Глыба. Матерый человечище. Воевал в Мировую. Потом в Добровольческой армии.
С 4 тыс. спас Крым для белых под напором 40 тыс. красных. Расстреливал и
вешал на фронте и в тылу ради порядку. Врангелем был уволен. В эмиграции с
ним разругался вдрызг и перешел к большевикам, потому что где армия, там и
Россия. Преподавал блестяще тактику на курсах "Выстрел". В 1929 былд убит
курсантом-евреем, брата которого расстрелял в Николаеве.
Интересно, что единственным человеком, воздержавшимся на политбюро при даче
разрешения Слащеву вернуться в Россиию был Ленин.
Что-то не понимаем мы в тогдашних временах и людях. Сильно не понимаем.
ТОВАРИЩ ГЕНЕРАЛ
(отсюда)
Это словосочетание прозвучало бы в те годы как дикость. Но как еще назвать
Слащева в далеком 1921-м?
Яков Слащев, полковник времен Первой мировой войны, произведенный в генералы
уже в годы гражданской, раненный то ли семь, то ли девять раз (однажды, при
защите Крыма, сразу тремя пулями, выпущенными из "Максима" красным
пулеметчиком), страдающий вечной фистулой -- незаживающим отверстием в
животе, человек абсолютной нечеловеческой храбрости, талантливейший тактик и
стратег. О нем ходили легенды и у красных, и у белых. Его поступки,
операции, проведенные им, были действительно необычайны даже для тех
невероятных лет.
Надо напомнить, что Слащев -- единственный белый генерал, бивший Махно, что
он с небольшими отрядами добровольцев сумел отстоять Крым в конце 1919-го,
чем обеспечил дальнейшее существование Белой армии после разгрома Деникина,
и подарил полуостров, как единственный плацдарм, сменившему Деникина
Врангелю. Отсюда началось наступление Врангеля летом 20-го, причем, успех
обеспечил командующий корпусом Слащев, осуществив дерзкую и совершенно
неожиданную "психическую" высадку на побережье Азовского моря, с песнями и
игрой оркестров на палубах десантных барж.
Операции Слащева изучались в Красной Армии, но предугадать действия
генерал-лейтенанта было невозможно, он не повторялся. Была и еще одна слава
у Слащева, о которой писали все газеты. Слава палача и вешателя (здесь мы
подходим к теме "белого террора", но касаться ее не будем).
Слащев действительно подписал не менее сотни смертных приговоров, которые
осуществлялись немедленно. Обычно приговоренных вешали, причем к столбу
прибивалась "черная доска", на которой указывались фамилия, положение и
характер преступления. Почему "положение"? Да потому, что едва ли не
половину казненных составляли не пойманные контрразведкой
подпольщики-коммунисты, а свои же, допустившие грабеж, воровство,
дезертирство. Однажды Слащев сам отыскал в Симферополе, в игорном доме, трех
офицеров, ограбивших ювелира-еврея, и велел тут же их повесить.
Казнили даже за украденного у крестьянина гуся. Среди жертв Слащева числился
полковник, которому покровительствовал сам Врангель. "Погоны позорить
нельзя", -- повторял Слащев.
Да, Слащева обзывали вешателем. Что ж, это справедливо. Не дело боевого
генерала -- казнить. Но времечко... Впрочем, отсылаю читателя в начало
очерка, где речь идет об эпидемии террора.
В общем трудно представить себе встречу Дзержинского с генерал-лейтенантом.
Разве что для допроса. И однако...
Дело в том, что во время первых боев под Каховкой Слащев вступил в конфликт
с Врангелем. Генерал-лейтенант считал, что стратегический план действий
командующего ошибочен. Он предлагал свой, как всегда, неожиданный для
противника и, безусловно, более выигрышный. Слащев видел, что действия
командующего приведут к многочисленным напрасным жертвам и в конце концов --
к поражению.
Однако Врангель -- и в том он не мог никому признаться -- был скован
секретными предписаниями Антанты, а точнее, Франции, ибо к тому времени
Англия отказалась помогать белым и даже чинила им всяческие препятствия,
полагая, что победа красных приведет к скорому полному разложению России, а
победа белых, напротив, может означать дальнейшее возрождение империи.
Вообще, политика "Европы" была в отношении белых весьма двусмысленной.
Маневр к западу, на правый берег Днепра, который предлагал Слащев, означал
не только взятие неуязвимой Каховки, где захваченный красными плацдарм был
угрозой для армии белых, но и соединение с районами крестьянских восстаний,
новые возможности для мобилизации.
Франция же определяла правобережье как область интересов Польши и не
разрешала соваться туда, а требовала захвата Донбасса, где французам до
революции принадлежало немало шахт и заводов. Врангель, должно быть, понимал
преимущества плана Слащева, но не мог поссориться с Францией.
Конфликт между Врангелем и Слащевым разыгрался не на шутку. После неудачи
под Каховкой (вполне ожидаемой) командующий отправил генерал-лейтенанта в
отставку, в утешение одарив новой звучной фамилией: Слащев-Крымский.
Ох, уж этот Крым! До того дня только генерал-аншеф Долгоруков был
всемилостивейше удостоен такой звучной приставки -- за присоединение
полуострова к России при Екатерине II.
Однако Слащев был упрям и неподкупен. Ссора продолжалась и на "том берегу",
в Константинополе, где крымский герой написал брошюру "Я обвиняю" с перечнем
трагических ошибок командующего. Офицерский суд чести лишил Слащева звания,
права на ношение мундира и, главное, пенсии, единственного источника
существования.
Яков Александрович, подвергшийся изгнанию, поселился на краю города вместе с
женой, двадцатилетней Ниной Нечволодовой, разделявшей с мужем все трудности
походной жизни, ходившей вместе с ним в атаки, дважды раненной, спасшей
Слащеву в одном из боев жизнь.
Жили в хибаре. Слащев выращивал капусту и морковку. И продолжал, при любой
возможности, выступать против Врангеля. Но положение его было незавидное.
Бывшего генерала клеймила и белая, и красная пресса. Его обзывали
сумасшедшим, садистом. На всех берегах.
В ту пору Слащев понял, что его вчерашние противники красные, -- это и есть
та сила, которая способна возродить великую державу, как бы она ни
называлась. А победа "своих", белых, означала бы подчинение "Европе",
раздробление и превращение в сырьевой придаток. Яков Александрович узнал о
тайных обязательствах Врангеля.
О настроениях Слащева и его приближенных узнали в ВЧК. Как -- это особая
детективная история. Умели работать. Узнали, что он не прочь вернуться в
Советскую Россию, если ему и близким пообещают амнистию и работу "по
специальности", то есть военную службу. Завязались переговоры, тонкие,
дипломатичные.
Дзержинский понимал, что приезд Слащева нанесет сильнейший удар по
настроениям врангелевского офицерства, желающего в любых, хоть и в
террористических, формах продолжить борьбу с большевиками. Кроме того, этот
приезд станет знаком наступления мира. Ну, если угодно, капитуляции на
почетных условиях. И еще председатель ВЧК понимал, что Слащев -- военный
гений, может быть, самый яркий в ту пору для обеих сторон, и его лекции, его
наука будут не лишними для Красной Армии.
Легко сказать -- пригласить на родину. Амнистировать. Кого? Слащева! Вопрос
обсуждался несколько раз. На самом высшем уровне. Мнения разделялись. Речь
шла не только о возвращении генерала. За ним следовало амнистировать тысячи
пожелавших вернуться. Сначала поручили Троцкому и Дзержинскому исследовать
вопрос. Надо сказать, Троцкий поддержал председателя ВЧК. Затем была создана
комиссия в составе Каменева, Сталина и Ворошилова.
Взаимная ненависть и вражда еще господствовали в умах. Дзержинский стоял на
своем. И убедил остальных.
Осенью 1921 года на итальянском пароходе "Жан" Слащев, Нина Нечволодова,
которая родила к тому времени ребенка, и еще несколько офицеров прибыли в
Севастополь. Дзержинский прервал отпуск и в своем салон-вагоне помчался в
Крым встречать "возвращенцев". За что такая честь? На Крым полномочия
председателя ВЧК не распространялись. Здесь властвовали Р.Землячка и Б.Кун,
возглавлявшие ревком и обком. Им подчинялись местные чекисты.
Так что Слащева и его группу могли расстрелять прямо у бетонной стенки мола.
Но при Феликсе Эдмундовиче никто своевольничать не мог. Председатель ВЧК
пригласил вчерашних врагов в свой вагон. О чем они говорили со Слащевым в ту
ночь, никто не знает.
По возвращении бывший генерал был назначен преподавателем тактики на высших
курсах красных командиров, тех знаменитых курсах, что потом были названы
"Выстрел". Лекции Слащева слушали краскомы, ставшие в годы Великой
Отечественной знаменитыми полководцами. Василевский, Малиновский, Толбухин,
Батов -- это все выпускники курсов.
Якову Александровичу помогли написать книгу. Для этого "командировали"
Фурманова. Он же стал автором предисловия. Книга Слащева "Крым в 1920 году"
вышла одновременно с "Чапаевым". История -- штука удивительная...
В 1929 году Слащева на его квартире застрелил некто Коленберг, который на
суде объяснил, что мстил за своего брата, казненного по приговору,
подисанному Слащевым в 1920-м.
