Как показывает историческая практика, всякое человеческое сообщество
рано или поздно (чаще - рано) обзаводится системой неформальных, нигде
не фиксируемых, но очень важных ключей, паролей, жестов, интонаций и
тайных словечек, позволяющих членам сообщества опознавать своих и
отсеивать чужаков. Позднесоветская интеллигенция, разумеется, не была
исключением. Чтобы быть хорошо принятым на кухне у какой-нибудь
престарелой актрисы, непризнанного художника или, того выше, начинающего
диссидента с перспективой выезда, нужно было знать и понимать некие
опознавательные знаки, ловить на лету аллюзии, смеяться над общими
шутками и т.п. Для этих целей следовало выучить (целиком или большими
кусками) несколько Основных Текстов: булгаковское сочинение
самизнаетекакое, ильфпетровская дилогия про известнокого, ахматовский
реквием понятнокому, горсть мандельштамовских стихов (в обязательную
программу входило про кремлевского горца и
мненаплечикидаетсявекволкодав), чего-нибудь из Бориса Леонидовича...
Далее катились козьи катышки цитат. Из Пушкина достаточно было помнить
две главные фразы: "Черт меня догадал родиться в России с умом и
талантом1", ну и про русский бунт. Из Лермонтова полагалось знать четыре
строчки. Державину не повезло: он не удосужился хлестнуть ювеналовой
розгой "эту страну", и потому не удостоился места в пантеоне. Зато
повезло Карамзину. Ему приписывали всего одно слово, но очень важное. А
именно, сей муж якобы ответил однажды на сакраментальный вопрос о
положении дел в России: "Воруют!"
Интересно, что в ходе "перестройки" ни одна из цитат не утратила
актуальности. Карамзинское же mot и вовсе разошлось-разъехалось по
градам и весям. Кажется даже: растолкай произвольно взятого "дорогого
россиянина" в пять утра да спроси его, что сейчас делается в России - и
оный обыватель, в каком бы состоянии души и тела ни пребывал, покорно
пискнет из-под одеяла: "Воруют, вашвысокблагородь!"
1.
Среди смертных грехов, традиционно приписываемых русским людям, видное
место занимает так называемое неуважение к собственности. Понималось (и
понимается) это самое "неуважение" очень широко. В самом простом случае
оно определяется через пресловутое "воруют". При этом, что любопытно, ни
у кого не хватает наглости обвинить русских в бытовой вороватости - то
есть в склонности увести при случае чужую корову, залезть в чужой карман
и так далее. Что при царе, что без царя - русские, в общем,
довольно-таки уважительно относились к чужой собственности, а кражу
считали серьезным преступлением. Что такое настоящая народная
вороватость, любознательный русский путешественник узнавал обычно в
Европе, в особенности "на югах" - о, сколько итальянских путевых
дневников пестрит всяческими "каналья-проводник украл чемоданы и
скрылся", "деньги украдены пронырливым чичероне", "претерпели от
разбойников, при полном бездействии и попустительстве местных властей",
etc, etc! Так что пресловутое "воруют" относилось к иной сфере
отношений. Как правило, под этим понималось всяческое лихоимство - то
есть действия "государственных людей" и приравненных к ним лиц.
"Воровством" называли и взятки, и кражи государственных средств, и
многое другое в том же духе. О том, что все эти ужасы буквально съедают
тело России, либеральные граждане знали из самых надежных источников - а
именно, из сочинений Гоголя, Салтыкова-Щедрина и множества иных
обличителей неправд. То, что по этим сочинениям судить о российских
порядках будет ничуть не более правильно, чем, скажем, по Диккенсу - о
британской судебной системе ("а грязных адвокатов жало работает в
табачной мгле"), им в голову не приходило... Более того, амбивалентное
(то есть паршивое) отношение либеральной публики к российскому
государству делало и делает все эти обвинения особенно двусмысленными.
Но подобное лобовое понимание "неуважения к собственности" составляет
лишь первый слой проблемы. За ним скрывается второй, с претензией на
"историософию". А именно, русским людям приписывается некий роковой
изъян в отношении к собственникам.
Имеется в виду, что русский равнодушно или враждебно относится к богатым
людям, не ломает перед ними шапку с должной истовостью, пускал красного
петуха в богатые домы, и в довершение ко всему - однажды устроил
социалистическую революцию.
С другой стороны, тот же русский человек не способен быть собственником,
то есть иметь и удерживать сколько-нибудь значительную собственность.
Последнее обстоятельство объясняют: а) ленью и бездарностью (русские-де
не умеют крутиться-вертеться, зарабатывать копейку и складывать ее в
рублевик); б) пьянством (русские всякую копеечку пропивают); в) влиянием
православия (русские не копят и не собирают копеечку, потому что научены
нестяжательству и алканию Царствия Небесного паче земного); г)
генетическими дефектами (русские, как унтерменши, просто не способны
ничего удержать своими кривыми лапами); д); е); ж); з) и иными причинами
- тут уж сколько хватит фантазии... Первое же обстоятельство всегда
выводят из последнего: "неспособный иметь" отчаянно завидует тем
счастливцам, которые не лишены цапучести и проходимости, скапливают в
закрома и хорошо питаются.
Это, однако, еще не все. Русским свойственен и третий грех: неправильное
восприятие своего второго греха. Вместо того чтобы понять свою
неспособность к богатству, свою бессильную зависть к удачливыми и
приспособленным, свой рессентимент (и покаяться в нем), русские люди
таят в душе своей совсем иные мысли. Русские имеют наглость думать, что
большая часть собственности, находящейся в руках "сильненьких мира
сего", попросту отнята у русских разными хитрыми (а чаще - совсем
нехитрыми) способами. И что все эти терема и хоромы построены на русских
костях. Что, увы, приводит к известному скептицизму в отношении
"священных прав собственности" и прочих благообразностей.
2.
Европейским учениям на российской земле, как правило, не очень везет -
не столько потому, что дорогие россияне так уж неспособны к учению
(выучили же они естественные науки в объеме, достаточном для запуска
баллистических ракет), сколько потому, что перед усвоением они проходят
своего рода цензуру нашего "образованного класса" и усваиваются только
из его рук. В частности, приписываемое "просвещенной Европе" мнение о
том, что всякая частная собственность священна и неприкосновенна, как
кот Бегемот, просто потому, что она вся такая из себя частная - так это
порожняки. Все сложнее - и интереснее.
Для начала разберемся с самим термином "священная". У нас это слово
однозначно связывается с христианством. Однако, человек, мало-мальски
знакомый с Евангелием, сразу скажет, что Иисус Христос скептически
относился к частнособственническим институтам, хотя их и не отрицал. Что
касается отношения к собственности апостолов и Святых Отцов, то оно,
опять же, было терпимым (впрочем, и к рабству оно тоже было терпимым),
но ничего "священного" в обладании благами земными они не усматривали, а
чрезмерную привязанность к ним2 так и вовсе осуждали. Если же посмотреть
на историю идей, то из христианства оказалось куда проще выводить
какой-нибудь "социализм", чем твердый либерализм и апологию золотого тельца.
Само выражение "священная собственность" имеет вполне себе языческое
происхождение. Заимствовано из римского права и касается прежде всего
земельной собственности: границы земельного участка считались
священными, а их нарушение - святотатством3, навлекающим не только
судебное преследование, но и гнев богов4.
Такое же отношение распространялось и на всякий dominium ("владение",
"господство"), прежде всего на владение вещами (включая "двуногие
вещи"): оно считалось вечным (ограничений по времени римское право не
знало) и свободным от каких бы то ни было ограничений: собственник имел
полную власть над вещью. Согласно чеканной формуле римских юристов,
право собственности есть право utendi et abutendi - употребления и
злоупотребления вещью. Впрочем, римляне же разработали и систему
юридического оформления разного рода ограничений на владение,
пользование и распоряжение собственностью - но они были связаны с
нарушением прав других собственников5 - и, как частный случай
последнего, "в интересах общественного блага" (то есть всего сообщества
собственников-римлян). Прочие источники западного права - прежде всего,
церковное каноническое право - по существу ничего не добавили, а разве
что разбавили замешанное римлянами учение: на "пожитки и животишки" то
налагались разные ограничения (главным новшеством, пожалуй, было
распространение налога на собственность: гордым квиритам такое в голову
не приходило6), то снимались. Чехарда эта продолжается и до сего дня,
юристам работы хватает.
Нас, однако, интересует другое. Каковы, собственно, источники
собственности? Что дает человеку право сказать "это - мое", да так
убедительно, что остальные с этим склонны согласиться?
Здесь мы отступим от строгих юридических формулировок и попытаемся
порассуждать "человеческим языком" - это иногда помогает.
Итак, что человек может по праву считать своим? Во-первых,
наследственную собственность: то, что досталось от предков, люди ценят,
защищают, и считают святым и неприкосновенным. Сам же институт
наследственной собственности основан на смутном (но до сих пор еще
живом) представлении о том, что настоящим собственником является не
отдельный человек, а род, семья, familia - то есть нечто соразмерное по
времени существования тем вещам, которыми она владеет. В самом деле, во
фразе "я владею этим замком" есть что-то несерьезное: замок стоит века,
а говорящий это ляжет в землю через несколько десятков лет. А вот в
словах "мой род владеет этим замком уже триста лет" ничего легковесного
нет: род может существовать долго... Поэтому наследование собственности
просто-напросто ничего не меняет: собственник, в сущности говоря,
остается тот же самый - род.
Второй источник собственности - воля собственника, добровольно
отказывающегося от своих прав в чью-то пользу (то есть дарящего,
продающего, или завещающего7 собственность). В этом случае, однако, все
права нового владельца основаны на правах владельца старого. Вор,
стыривший кошелек и презентовавший его содержимое своей марухе, не
делает последнюю законной владелицей денег. Иначе ворам очень хорошо
жилось бы: достаточно было бы обменяться украденным, чтобы его
легитимизировать8.
Третий источник собственности - труд. То, что человек сделал сам и по
собственной воле - его по праву. Есть, конечно, проблемы с правами на
материал, из которого делалась вещь, - но, тем не менее, вложенный труд
всегда признавался одним из источников права собственности. Заметим, тут
тоже имеет место апелляция к воле - на сей раз к воле трудящегося,
которую он проявляет, работая над вещью. Если воля была чужой (как в
случае труда раба или наемника), право собственности не возникает.
Наконец, последний источник собственности - случай. Муха по полю пошла -
муха денежку нашла. Найденное, обнаруженное, случайно оказавшееся
ничейным находится в распоряжении того, кто первый это найдет и скажет
"мое".
Интересно, что и в этом случае речь идет о воле. Античные авторы
говорили прямо: о воле богов. Бог организует "счастливый случай", кидая
под ноги счастливцу кошелек с деньгами. Не взять его - не просто
глупость, но и где-то святотатство: "бога гневить". Разумеется, бог этот
вполне языческий, не христианский. Тем не менее, воля его чтима.
При рассмотрении всех этих вариантов возникают промежуточные случаи.
Они, в общем, описываются формулой "добровольно положиться на волю
бога", отдать ему право решать, кто чем имеет право владеть. Если речь
идет о воле, явленной в труде, то мы говорим о риске. Человек, случайно
нашедший кошелек, ничем не рискует. Зато старатель, разыскивающий
богатую золотоносную жилу, полагается не только на свой труд, но и на
счастливый случай. Рискует наемник, пошедший на войну ради денег;
рискует бизнесмен, вкладывающийся в новое дело. И во всех случаях риск
оказывается источником права владеть - если, конечно, он оправдывается.
Если же речь идет о воле, проявляющейся в отказе от собственности, то мы
можем говорить о таком феномене, как игра - разумеется, азартная. Два
человека, бросающие кости, ставят свои деньги в зависимость от "слепого
случая" (то есть все той же "воли некоего бога"). Заметим, что выигрыш
создает право собственности.
Но при одном непременном условии: игра должна быть честной.
Окончание следует
Примечания:
1 В оригинале - "...с душой и талантом" (письмо жене из Москвы в
Петербург от 18 мая 1836 г.). Но поскольку обвинение русских в
"бездушии" не котируется, зато издеваться над русской глупостью принято
повсеместно, цитата была соответствующим образом улучшена.
2 При том условии, что "чрезмерной" они считали всякую привязанность к ним.
3 В частности, римское государство не имело права отчуждать земельную
собственность для общественных нужд (что легко делали демократичные
греки). Это, конечно, отнюдь не мешало цезарям отнимать у богатых людей
собственность, в том числе и землицу, - вместе с головой. Самым
известным эпизодом такого рода были проскрипции (имели место при Сулле,
82-79 гг. до н.э., а также при 2-м триумвирате, 43 г. до н.э.), когда
имущество проскрибированных конфисковывалось, а их потомки лишались
всяких прав на него.
4 Впрочем, не нужно драматизировать: речь идет о божествах не столь уж
грозных. Так, целостность римских садов и огородов охранял, по поверью,
Приап, чьи деревянные статуи (с серпом в руке и огромным торчащим
членом) играли роль огородных пугал - а заодно и предупреждения вору:
считалось, что бог, разгневанный особенно нахальным разорением садов,
может сойти со своего места и наказать вора по-свойски, то есть
pedicare, а то и irrumare (думаю, понятно). Впрочем, чаще роль
разгневанного бога играл сам хозяин сада.
5 Например, вполне современно звучат законы о том, что домовладелец не
обязан терпеть исходящих от соседнего дома шума, дыма, вони и так далее,
если это выходит за некие пределы.
6 Впрочем, древние греки это практиковали. Афиняне даже додумались до
прогрессивной шкалы налогообложения - а также до той идеи, что богатые
должны что-то делать для бедных, тем самым оплачивая неравенство
(практика литургий).
7 Поэтому "исполнение воли умершего" и кровнородственная система
наследования оказались конкурентами - и конкурируют до сих пор: вопрос,
можно ли совсем лишить наследства ближайшую родню, до сих пор решался и
решается очень по-разному.
Здесь, кстати, сыграло свою роль церковное право: в ту эпоху
"отказывание" значительных имуществ в пользу церкви (то есть
организации, никак не являющейся "родом" или "семьей" в привычном смысле
этого слова) стало значимым явлением.
8 Забегая вперед, заметим, что именно на этой нехитрой идее основана вся
идеология "отмывания" приватизированной российской собственности.
<<<
