Людей швыряет из стороны в сторону. Лет семьдесят назад вся жизнь гражданина советской страны мыслилась исключительно в толпе: в залах для массовых собраний, на демонстрациях по случаю революционных дат, на трудовых субботниках и за общим столом коллективных трапез.
Коммунальная квартира, позже ставшая символом кошмарного быта, одно время представлялась прообразом жилья будущих счастливых времен, и государство внушало гражданам, что оно всех их расселит по своему разумению. Я знаю дома послереволюционной постройки, где не было квартирных кухонь: предполагалось, что жильцы будут питаться все вместе, плечом к плечу, ложка к ложке, в зале на первом этаже. В начале тридцатых годов знаменитый архитектор Мельников предложил романтический проект: строить не только общие столовые, но и "спально-концертные корпуса". Предполагалось, что в этих корпусах люди будут почивать совместно, в залах на сто коек, а с потолка всю ночь будет литься музыка, подобранная заботливыми врачами...
Ничего из этого не вышло. Но жизнь вдруг рванула в такой откат, что после коллективистских вакханалий надо еще привыкнуть к тому, что ученые зовут атомизацией общества. Люди стали видеться во много раз реже, а на почтах убрали автоматы для сортировки корреспонденции - писем теперь пишут так мало, что можно руками растолкать конверты по ячейкам,
В кино царит не предводитель восставших толп, а герой-одиночка, устанавливающий справедливость по личным правилам и не всегда по закону. Голливудский, а теперь уже и наш ширпотреб, которого сейчас навалом на всех экранах, подробно рассказал нам о правдоносце, который и слыхом не слыхивал о разных там уголовных кодексах - сам разбирается. Воцарился термин "по понятиям", то есть по личным представлениям о справедливости, доступным тому, кто на сегодня самый сильный.
Причем и защитник, и защищаемые существуют как бы в правовом вакууме. Герой, например, спасает женщину от разбойников в темном переулке - но при этом никто не вспоминает, что переулок темен, так как в нем давно разбит фонарь, а ходить в переулке страшно, потому что милиционеры туда не заглядывают. Да и сам образ милиционера из защитника закона, действующего от имени государства, преобразовался в человека с палкой, грабящего и калечащего прохожих вдохновенно и безнаказанно.
Недавно меня пригласили на чествование медиков-героев. Никто на празднестве уже не заикался, что врач, виртуозно сделавший операцию при свечах, был поставлен в геройское положение государством, забывшим оборудовать в больнице аварийные аккумуляторы. Людей доводят до героизма государственной безответственностью и бестолковостью, а затем награждают от имени того же государства.
Бесконечно ругают прессу, пишущую о темных сторонах нашего бытия. Но это все равно что ругать пожарный колокол за то, что он не погасил пожар. Пресса не может возвратить обществу украденные у него деньги, не может убрать помойку от жилья. Убирать, гасить и возвращать должно государство, которое от всех этих забот устранилось. А пресса остается оркестром, играющим на пустых площадях не ко времени оглохшей державы.
"За державу обидно!" - вздыхал киношный таможенник Верещагин на заре предыдущего, коллективистского, нашего общества. Общество изменилось. А вот обида, увы, осталась...
