Всё это о социализме, о простом человеке, о цене реформ как-то неконкретно, абстрактно. Надо бы добавить конкретики. Статья из «Комсомольской правды», разумеется не теперешней, а за 1994-й год, если не ошибаюсь.
Как сказал Дарвин в том интервью, закон эволюции – лучшие погибают в борьбе за существование. :)
=========================
НИКТО НЕ ЗАМЕТИЛ, КАК УГАС ИХ КОСТЕР
ЖДАЛ ПОЕЗДА из Иркутска. Ребята должны были переправить книги и почту со знакомым проводником. В поселок наш почта приходит с большим опозданием. И спасибо, что вообще приходит. В дальние деревни корреспонденцию доставляют от случая к случаю. Невыгодно — и весь сказ. Нынче все измеряется этим словом. Невыгодно доставлять почту — и ее не доставляют. Невыгодно ездить в дальние деревни врачам, портным, парикмахерам — не ездят. Автобусники предъявили администрации предварительные расчеты: проезд в деревню за сто километров обойдется крестьянину в 600 рублей. Взвыли люди и уже кинулись куда поближе к городу. В одном только Нижне-удянском районе враз обезлюдели несколько деревень. Все это напоминает кампанию по укрупнению и ликвидации неперспективных деревень. Похоже, неперспективной страной мира объявлена вся Россия.
...Среди изрядно запоздалых писем, доставленных с оказией, оказалось два приглашения вашему корреспонденту. Одно приглашение на презентацию русско-американского предприятия, а второе, от биржевиков еще на рождественские праздники. Золотом тисненные слова: «Господин... Банкетный зал «Интуриста». Как же, бывали-с.
...Зал уже блещет огнями. Столы ломятся от яств и заморских вин. С непривычки может закружиться голова. Икра черная, красная, омуль, осетрина. Дамы и господа ведут непринужденную светскую беседу. Кто сегодня из них закатит спич? Мелькают знакомые лица. Вот бывший вожак иркутской комсомолии, в ныне директор совместки. Вот еще один — бывший работник облисполкома. С виду скромняга из скромняг. И улыбчивый такой. Скромняга прибрал к рукам, большинство партийных вилл и особняков и гостиницы заодно в центре города. На украденные у народа деньги возводились эти виллы, а принадлежат и ныне узкому-узкому кругу людей. Останавливаются в особняках миллионеры и платят круглые суммы. Прибыль делится... Поди узнай, когда кругом коммерческая тайна.
Конечно, это не самые крутые персоны новейшего времени. Нет известных братье» магнатов, пользующихся особой благосклонностью руководства области. Нет еще кое-кого. А вот фигуры поскромнее. Бывший партийный секретарь, а ныне банкир. Вот бывший журналист. Деньгу сколотил быстро на издании дешевых романов, а сейчас с особой страстью рекламирует бутылочные пробки. Под утробное завывание любимого шлягера «Хрусталь и шампанское» доносится приглушенный голос: «Гога купил еще 5 тысяч ваучеров. Отхватит себе полрегиона».
ХОЗЯЕВА отгуляли, им требуются рождественские истории.
Одну, пожалуй, можно рассказать. Вы знаете, тут неподалеку от нашего поселка, километрах в двадцати умерли с голоду четверо детей и мать с ними вместе. Вернее, они замерзали в одновременно умирали с голоду. Вот такая накладка, если можно так выразиться. Судмедэксперт потом, делая вскрытие, убедился, что суток двое до смерти у них уже ничего не было в желудке. И вообще они все были хронические дистрофики с давнишним воспалением легких. Я вижу возмущенные лица, ведь вы просили о Рождестве. Сорри, господа, сорри. Но умирали-то они к самый канун Рождества. Разве это не достаточный повод? Сегодня замерзли, а назавтра такой большой праздник.
Вы кушайте, а я немножко расскажу. Жила-была девочка Ира в поселке Ук. Большой совхоз и леспромхоз в этом поселке, с протянутой рукой клянчат себе на пропитание. В бытность Ириного детства особого излишества я достатка не было. Но трудящиеся жили пристойно, без попрошайничества. После школы она уехала из поселка к сестре, потом вышла замуж за Петю, я стали жить они в поселке Коблук. Работала посудомойкой-техничкой в доме отдыха «Водопад». Вечерами там играла музыка, люди танцевали и веселились. Жизнь ей нравилась и не казалась слишком сложной. Дочь Надя родилась в год начала великих потрясений. Тогда на экранах появился в без устали замелькал энергичный человек. Говорил много, и по началу все ходили, как загипнотизированные и зачарованные. Правда, было ужасно много непонятных слов. Все какие-то «консенсусы», «кворумы», «дивиденды», «индексации», «компенсации». Было непонятно и поначалу красиво. А непонятливость свою Ира объясняла недостатком знаний. Петя, тот, наоборот, читал уйму газет и журналов и мог объяснить все слова с научной точки зрения. Работал он каменщиком. Жизнь менялась в одночасье. Столько событий. Прошла антиалкогольная истерия, и вдруг исчезли утюги, потом исчезли из продажи телевизоры и стиральные машины. Исчезла дешевая одежда и обувь. Люди стали давиться в очередях за тем, что еще годами пылилось на полках магазинов... Жизнь становилась все беднее, а значит, озлобленнее. Потом все вдруг бросились торговать. Меняли шило на мыло, часы на трусы. С работы Петю вышвырнули, или сократили. Нищета и отчаяние вплотную подкрались к семье Елистратовых. Четверо детей — и нет стабильного заработка. Жили на детское пособие, иногда Петя подряжался класть кому-нибудь печку и приносил немного денег. Деньги шли на уплату долгов, и вновь Ира бежала по поселку, выпрашивая на хлеб. Вообще-то странная была семейка. Люди хватали мешками муку, сахар и прятали в кладовках. А они покупали на день-два. Хотя, с другой стороны, на какие шиши могли они купить все эти мешки? К новой жизни семья не была готова. По осени крупную картошку продавали, а сами всю зиму ели мелкую. Иногда Ира выходила на улицу и, прячась от людей (соседи видели), собирала окурки для мужа. У Пети вскоре приключился первый припадок. И попивать начал здорово.
Цены взлетели так высоко, а пособие было столь мизерным, что о масле, сахаре они и не мечтали. Все стало недоступно, кроме хлеба, соля я спичек. Дед-пастух, который иногда заходил к Ире, объяснил эго все тем, что на земле много лишних людей: «А продуктов нема. Вот н решали, кого на войне поубивать, кого голодом поморить, глядишь —
и привольно будет». Дед пожил на своем веку и насмотрелся всего, но верить ему Ира все же не решалась. Но как жить и что делать с четырьмя детьми, тоже не знала.
Тут подвернулась работа. В 25 километрах от города в живописном месте Коршет, что поблизости от водопада, есть местные выпасы для скота. Там же домик, стайка и баня. Все это принадлежит заготконторе. Румяная тетя — директор заготконторы, опасаясь, что зимой кто-нибудь из детей спалит домик, наняла .Иру и Петю охранять владения. Замаячила надежда. Там рядом река, н можно добывать рыбу, там кругом тайга, а значит, можно ставить петли на зайца. «Там мы заживем»,— радовалась Ира. «Заживем, заживем!» — хлопали в ладони дети. Октябрьским днем подъехал к дому Елистратовых «ЗИЛ-131», и они загрузили свои пожитки, а также детские книжки, санки, да еще полсотни книжек.
Дорога—все камни да ухабы, и шофер матерился вдосталь. Добрались к вечеру. Ире бы осмотреться, да тут же бы и уехать. Дом был без двойных рам, весь закопченный. В окнах вместо стекла — полиэтиленовая пленка. Дров и тех не было. Одна огромная спиленная лиственница лежала поблизости. Ей бы вернуться, но кто и где ждал ее с четырьмя детьми? Через не делю Петя ушел в город получать ваучеры. Что и говорить, странный и непутевый Муж: ваучеры продал, накупил колбасы, масла, да еще и магнитофон. Ему бы мешок муки, жира купить, но, впрочем, кто повезет по бездорожью эти мешки? Заготконтора так и не дала лошадь.
Петя никудышный хозяин, а она хозяйка. Целый день они пилили двуручной пилой дрова. А картошка замерзла в подполе при первых же морозах. Ира варила вермишель на воде н добавляла мороженую картошку. Дети кашляли в жались к печке. Ира была наивная женщина и день за днем ждала машину. Ей казалось недоразумением, что никому в заготконторе, в деревне, в городе нет дела до ее детей. Выросла Ира при социализме я жила еще «стереотипами» прошлого. Там, в
тайге, она от них стала освобождаться.
Числа 15 декабря Петя еще раз пошел в город продать оставшийся ваучер. Дома осталась пачка вермишели и пачка растительного жира, а еще банка горчицы. Ира тянула, как могла, но через 3 дня продукты кончились. Муж не вернулся. Еще два дня она продержалась на сухарях. Младший Саша, которому не было и двух лет, таял на глазах. Не лучше выглядели старшие дети. Самое печальное, что и спичек оставалось всего ничего, половина коробка. Еще через пару дней она решилась выходить.
Мороз был градусов 25. Солнце сквозь какую-то хмарь едва проглядывалось над тайгой. Двух младших сыновей, Сашу и 4-годовалого Петю, она посадила на санки, Надя 6 лет от роду и 5-годовалый Вася помогали ей санки тащить. Прямо от их последнего приюта дорога уходила в город. Затяжной подъем длится 5 километров, И мот подъем вымотал ее до предела. На самой вершине полозья санок согнулись, и, сколько она ни старалась, ничего не получилось. Силы в руках почти не было. До этой поломки слабая надежда толкала ее сердце в переставляла ноги. А тут враз обессилела. Желток солнца висел пока еще высоко. Но она не осилила и пятую часть пути. Сразу за подъемом рядом с дорогой блестело заснеженное поле. На краю поля береза. Туда и привела своих детей Ира. Утоптали снег, срывали сучки с деревьев и подбирали сосновые шишки. В петле нашли замерзшего зайца-беляка. Радость была краткой, как огонек. Они не взяли с собой ножа, а ветхие сучки оказались отсыревшими. Ира начала обирать бересту с березы, но в это время ее напугало солнце. Ей показалось, что оно скользнуло вниз к березам. Придет темнота, а значит, и смерть. Ира заметалась, оставила трех сыновей у березы и, взяв Надю, кинулась вниз. Надя — бедное создание. Сердечко ее разрывалось от жалости к младшим братьям. Несколько, раз возвращалась она по снегу к березе. (Мы потом с товарищем по оставшимся следам прочтем в деталях тот зловещий день). А может, маленькое сердце почувствовало, что встретиться на этой проклятой для них земле им больше не удастся. Наверное, мать в конце концов прикрикнула на нее, и она побрела след в след.
Они прошли еще 15 километров по снегу, в это непостижимо много для 6-летней девочки-дистрофика с воспалением легких. Еще одна спичка-надежда вспыхнула, но ненадолго. Вагончик лесников стоял на обочине дороги. Увидев его, они воспрянули духом. Ползли и тащили друг друга, обманываясь в призрачном забытьи, снег забивался под одежонку, а они не чувствовали холода. Там, в вагончике, жарко натоплена печь, там чай с сахаром и жаренная на сале картошка. Там хорошие дяди, которые бросятся к малышам, оставшимся на краю поля.
В вагончике давно были выбиты окна, а печь растащили бичи по кирпичику. Все промозгло и стыло. И ни сухарика, ни хлеба. Силы вовсе оставили Надю. Мать затащила ее в вагон, прислонила к стене, Хоть волки или одичавшие собаки, может, не тронут. Она поцеловала дочь — она уже далеко была от матери. И сердечко ее летело в тот перелесок, где братья. Так хорошо бы оказаться всем вместе... вместе уснуть я ее просыпаться. Только все вместе.
Но все же бросилась Ира по снегу. Это ей казалось, что бросилась, а на самом деле и брела, и падала, и ползла. Щеки, нос, уши в толстой корке, как застывшая маска. Вновь показалось поле: белое, молчаливое. Тянулось до самого горизонта, до самого края, а это еще 5 километров от вагончика. Метров 400 всего оставалось до деревни, и вдруг она свернула от дорога...
ОХОТНИК проверял петли на зайца я вдруг наткнулся на крохотного мальчугана. Охваченный ужасом, он побежал за милицией. В день Рождества Христова нашли трех маленьких братиков с открытыми глазами. В глазах ее было ни укора, ни осуждения. Двое из малышей обняв друг друга, сидели около потухшего костерка. Третий, самый маленький, Саша ушел метров на сто по материным следам. Когда детей положили
в армейский тягач, то у водителя перехватило горло, и он знаками показал, чтобы ему дали таблеток. В тягаче было тепло, дети начали оттаивать, и оттаяли слезы на щеках. Капитан милиция, безотрывно смотревший на детей, сжал голову руками. Капитан, по счастью, не был в Закавказье и Средней Азия, а то бы он, конечно, увидел море детских слез.
Надю нашли на следующий день. А еще через день нашли и Иру. Похоронили их всех вместе на сельском кладбище. Бледный и трясущийся сыскался муж Петя. Его не съели волки. То ли с ним приключилась падучая, то ли по пьянке он залетел в вытрезвитель. Но так никто толком не добился от него ответа, почему же он не пришел в таежную избушку. Судить его не стали, и, наверное, правильно. Есть еще божий суд.
В МАЛЕНЬКОМ городе Нижнеудинске пишут и сообщают о чем и о ком угодно. Эта история осталась за семью печатями. Местному телевидению, отснявшему печальный сюжет о детях, погрозили пальчиком, оно показывает увеселительные номера. Газеты тоже скромно промолчали. Вашего корреспондента прокурор города долго вразумлял что к чему, но дело так и осталось без финала. Боюсь только, что этих дел н этих слез будет день ото дня все больше. На днях в одной из деревень пьяный отец начал поучать 8-летнего сына и на глазах дочери убил его за «двойки». В другой деревне пацана отправляли в интернат, которого он очень боялся. Боялся он и родителей, а поэтому залез под дом в жил там с неделю, потеснив собаку и питаясь с нею из одной чашки. А тут морозы некстати. В конце концов нашли его, но только, ноги до колеи пришлось отрезать. Приюты и сиротские дома нужно срочно открывать в районе. А денег нет, а народ звереет. И спалил здание бывшего горисполкома. Но как на включишь голубой ящик, так оттуда «референдум, смелее, глубже реформы, импичмент, парламент, президент, борьба».
