Форум С.Кара-Мурзы

	От	Виктор
	К	Иванов
	Дата	26.06.2002 14:42:16
	Рубрики	История; Байки;

На сосне сидит мужик и показывает Семену Семеновичу кулак...

Это из классики.
-----------------------------------------
Д.Хармс

ОПТИЧЕСКИЙ ОБМАН
Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и видит: на сосне сидит мужик и
показывает ему кулак. Семен Семенович, сняв очки, смотрит на сосну и видит, что на
сосне никто не сидит.
Семен Семенович, надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне сидит
мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович, сняв очки, опять видит, что на сосне никто не сидит.
Семен Семенович, опять надев очки, смотрит на сосну и опять видит, что на сосне
сидит мужик и показывает ему кулак.
Семен Семенович не желает верить в это явление и считает это явление оптическим
обманом.

------------------------------------------

А вот из Солженицина - "200 лет вместе"
.......
Одна такая известная и в мемуарах описанная вспышка — бунт в якутской тюрьме в 1889. Большой группе политических объявили этап в Верхоянск и дальний Средне-Колымск, которого они хотели избежать. Большинство группы составляли евреи. И притом всей группе сократили норму багажа: вместо, как принято было, для одного человека До 5 пудов книг, одежды и белья, 5 пудов хлебного, 2-х пудов мяса, ещё масло, сахар и чай (всё это, разумеется, на ездовых оленях или лошадях), — сократили объём багажа всего До 5 пудов. Ссыльные решили сопротивляться — а они уже полгода перед тем свободно ходили по Якутску и у местных Жителей успели приобрести оружие. «Всё равно погибать, так уж лучше так погибнуть, чтоб миру стало известно всё безобразие русского правительства, — так погибнуть, чтоб пробудить в живых дух борьбы». Когда за ними пришли, вызывая их в полицейское управление, они первые открыли стрельбу в начальство, наряд ответил огнём же. Вместе с Н. Зотовым, сделавшим первый выстрел в вице-губернатора, были приговорены: к смертной казни Л. Коган-Бернштейн и А. Гаусман. К бессрочным каторжным работам — сам мемуарист, известный О. Минор, известнейший М. Гоц, ещё «А. Гуревич и М. Оршов, М. Брамсон, М. Брагинский, М. Фундаминский, М. Уфланд, С. Ратин, О. Эстрович, Софья Гуревич, Вера Гоц, Полина Перли, А. Болотина, Н. Коган-Бернштейн».
Еврейская Энциклопедия сообщает, что по суду за тот бунт прошло 26 евреев и 6 русских.
..............

------------------------------------------
То же в исполнении В.Бурцева ( взгляд из-за границы)
.........
Я получил из Сибири известие, что в Якутске было столкновение ссыльных с властями, в результате которого было избиение ссыльных, нисколько человек убито, несколько ранено, арестовано и предано суду. Впоследствии по суду трое были повешены (Зотов, Гаусман, Коган-Бернштейн) и в каторжные работы приговорены: Гоц, Минор и другие. Все это были, по большей части, хорошо мне знакомые лица. Некоторые были моими близкими друзьями. Я еще так недавно вместе с ними сидел в московской пересыльной тюрьме.
Кровавые события в Сибири взволновали не только эмиграцию, но и европейское общественное мнение. Посланные по поводу них мною статьи Степняку в Англию произвели там огромное впечатление. "Таймс" посвятил им передовые статьи. Все английские газеты были полны негодующими статьями против зверств русского (83) правительства. Европейская пресса говорила о том, что нельзя мириться с таким варварством. Общие симпатии были на стороне пострадавших ссыльных. По поводу якутских расстрелов в Англии были организованы митинги. Агитация перенеслась во Францию, -помню статью в орган Клемансо "Жюстис". Писалось об этом и в швейцарской пресс.
События в Якутске более всех взволновали, конечно, русских эмигрантов. Среди них заговорили об ускорении поездок в Россию для террора.
Старик Драгоманов глубоко возмущался расстрелами в Якутскe и сказал мне:
- Я вас понимаю! Если бы я был моложе, я тоже не остался бы теперь заграницей!
Затем об якутских событиях я издал брошюру "Убийство политических в Якутске". Особенно горячее отношение к этой моей агитации по поводу якутских событий проявил Драгоманов и он вполне одобрял слово "убийство" в заглавии брошюры.
...........................
------------------------------------------
А вот Бурцев попадает в Английскую тюрьму:

....................
Со второго дня моего пребывания в английской каторжной тюрьме, для меня начались ежедневные принудительные работы. Сначала приходилось разбирать нитки и рассучивать паклю. Затем в продолжение недели меня обучали вязанию на спицах чулок. С трудом, но вязать чулки все же научился. Сам делал и пятки. Приходилось и вертеть колесо в камере. Через год стали давать нисколько часов в день работу на воздухе: приходилось по большей части бить камни.
Припоминаю один хорошо запечатлевшийся у меня в памяти эпизод из моей тогдашней тюремной жизни.
В большой зале нас, осужденных в каторжный работы, сидело человек пятьдесят по три человека в ряд. Нас обучали вязанию чулок. Все были в тюремных желтых костюмах с черными стрелками. В каждом ряду по середине сидел "учитель", а по бокам у него двое, кого он обучал. Работа велась под бдительным надзором стражников, следивших, чтобы арестанты не разговаривали между собой. Мне приходилось сидеть рядом с моим учителем, французом, профессиональным вором-рецидивистом.
Пользуясь тем, что англичане-стражники не понимали нас, мы иногда обменивались отдельными фразами, не имевшими отношения к нашей работе. Это были очень редкие моменты за все мое пребывание в тюрьме, когда я с кем-нибудь мог обменяться хотя бы отрывочными фразами.
Однажды мимо нас "прогоняли" - именно прогоняли - с выкрикиванием разных угроз, с толчками - (142) толпу пятьдесят- шестьдесят мальчиков - тоже в таких же арестантских костюмах, в каких были и мы. Большинству среди них было по 10-12 лет. Мальчуганы смеялись, толкали друг друга и, видимо, плохо понимали, что такое тюрьма. На меня эта толпа мальчиков произвела ошеломляющее впечатление. Я даже не понимал, как эти дети могли попасть в тюрьму. Показывая своему "учителю" на спицы и как бы спрашивая его, как вязать, я тихонько спросил его:
- Что это такое?
Француз, тоже как будто показывая мне, как надо вязать, с сознанием собственного достоинства, ответил мне:
- Это сволочь, недостойная сидеть в тюрьме! Оказывается, в Англии засаживают детей 10-12 лет в каторжные тюрьмы иногда на 5-10 дней за разного рода уличное озорство. Их засаживают в тюрьму должно быть для того, чтобы они с детских лет ... свыкались с тюремной обстановкой!
В два-три месяца мне давали одно свидание. На первое свидание ко мне пришли мой добрый приятель Каган с женой и ... Бейтнер. Свидание продолжалось всего только 20 минут. Торопясь, я задавал им вопросы о том, что делается на воле. Меня интересовали последствия моего процесса и как к нему отнеслись. Спросил я и о том, в каком положений находится дело Дрейфуса. В первые три месяца я не имел с воли никаких известий, кроме кратких официальных писем.
Пришедшие ко мне на свидание едва мне могли отвечать. Они сами были крайне взволнованы. Их ужасно поразили и отделявшие нас решетки, одна от другой на расстоянии чуть ли не сажени, и мой арестантский костюм, и моя бритая голова и вся вообще обстановка тюремного свидания. Они едва сдерживали свое волнение и даже плакали. Я их вышучивал за это и в то же самое время старался их ободрить. Потрясен был тогда и Бейтнер. Тогда я, конечно, не мог понять, почему он был более (143) всех взволнован. Это я понял позднее. Когда он приходил ко мне в английскую тюрьму на свидание и смотрел на меня через две решетки, он, конечно, не мог не сознавать, что моя тюрьма в известной степени - дело его рук, и он знал, что в этот же день ему нужно будет делать по начальству доклад о том, что он видел и слышал на этом свидании . . . Обстановка тогдашнего нашего свидания не могла не потрясти даже предателя.
.............
------------------------------------------
Из воспоминаний академика Раушенбаха

..........
Мне повезло в том смысле что, будучи студентом, я занялся всякими
странными летательными аппаратами; ракеты были еще далеко, а вот
бесхвостые самолеты, бесхвостые планеры меня интересовали, я даже с одним
своим товарищем, тоже студентом, занимался проектированием, постройкой и
испытаниями подобных аппаратов. И ездил с ними в Крым на планерные
состязания. И вот там, на слете в Крыму, я познакомился с серьезными
учеными из Москвы, которые занимались летательной техникой, в частности
познакомился с Королевым, не предполагая, что впоследствии буду с ним
работать: после окончания института я оказался в Москве, а Королеву
понадобился человек, который бы знал, что такое устойчивость полета, мог бы
вести работы по устойчивости, а я как раз этим дело занимался, даже к тому
времени имел парочку работ, не очень серьезных, опубликованных еще в
студенческие годы. Мои друзья, с которыми я познакомился на слетах,
рекомендовали меня Королеву. И Сергей Павлович меня взял.

С тридцать седьмого года я стал у него работать. В этом смысле я динозавр -
пришел в ракетную технику больше пятидесяти лет назад, такие динозавры
уже редки в мире. Нас, подобных довоенных чудаков, уже немного осталось на
земле.

Вот так началась моя деятельность. Собственно, с того момента, как я пошел
работать к Королеву, ничего у меня не менялось, я шел только по этой дороге
в основном; темы у меня были разные — одно, другое, третье, — но всегда
связанные с ракетной техникой. И я бы сказал, что даже работы по горению
связаны с ней, теория горения в реактивных двигателях — работа с большой
математикой и очень сложными экспериментами. По этой теме я защитил
кандидатскую, докторскую, получил звание профессора...

* * *

“Пятый пункт” заработал, когда началась война. В сорок втором году меня
упрятали за решетку, как, впрочем, всех мужчин-немцев. Королев тогда уже
сидел, а я еще продолжал работать в научном институте, где в свое время
работал и он.

Формально у меня статьи не было, статья — немец, без обвинений, а это
означало бессрочный приговор. Но ГУЛАГ есть ГУЛАГ — решетки, собаки,
все, как положено. Формально я считался мобилизованным в трудармию, а
фактически трудармия была хуже лагерей, нас кормили скудней, чем
заключенных, а сидели мы в таких же зонах, за той же колючей проволокой, с
тем же конвоем и всем прочим.

Мой отряд — около тысячи человек — за первый год потерял половину своего
состава, в иной день умирало по десять человек. В самом начале попавшие в
отряд жили под навесом без стен, а морозы на Северном Урале 30—40
градусов!

Трудились на кирпичном заводе. Мне повезло, что я не попал на лесоповал
или на угольную шахту, но, тем не менее, половина наших на кирпичном
заводе умерла от голода и от непосильной работы. Я уцелел случайно, как
случайно все на белом свете.

В 1942 году я, работая в институте, занимался расчетами полета
самонаводящегося зенитного снаряда, взяли меня, когда я уже выполнил две
трети работы и знал, в каком направлении двигаться дальше. Мучился
незавершенностью, места себе не находил, и в пересыльном пункте на нарах,
на обрывках бумаги, все считал, считал и в лагере. Решил задачу недели через
две после прибытия в лагерь, и решение получилось неожиданно изящным,
мне самому понравилось. Написал небольшой отчетик, приложил к решению
и послал на свою бывшую фирму: ведь люди ждут. Мне, видите ли, неудобно
было, что работу начал, обещал кончить и не окончил! Послал и не думал, что
из этого что-нибудь получится. Но вник в это дело один технический генерал,
авиаконструктор Виктор Федорович Болховитинов, и договорился с НКВД,
чтобы использовать меня как некую расчетную силу. И НКВД “сдало” меня
ему “в аренду”.

Меня уже не гоняли, как всех, на работы, кормили, правда, не лучше, зона
была, как у остальных, единственная разница в том, — что я работал по
заданию загадочных людей из министерства авиационной промышленности.
Это меня и спасло. Я вообще странный человек со странной судьбой, такое
впечатление, что обо мне кто-то явно печется. Вот и тогда Болховитинов
увидел, что я могу что-то сделать, и мы с ним хорошо сработались, с его
фирмой. Я много трудился для них, но, одновременно, в процессе расчетов,
хорошо выучил чистую математику, которую не знал; поэтому я считаю, что
мне повезло вдвойне. После выхода из лагеря я знал математику вполне
прилично, в лагере доставал книги по математике всеми правдами и
неправдами, мне их присылали, привозили.

Жизнь есть жизнь. И даже в лагере можно кое-чего добиться, если очень
сильно захотеть. Конечно, проще всего загнуться, но если не загнулся, то
всегда можно найти способ связаться с внешним миром. Тем более в таких
лагерях были разрешены нормальные посылки.

Конечно, то, что немца просто за то, что он немец, посадили за решетку, не
прощается и не забывается. Но когда меня брали, я отнесся к этому
совершенно философически, я не расстроился. Мне было неприятно, но я не
считал это неправильным и не считал трагедией. Солагерникам я популярно
объяснял, что в Советском Союзе каждый приличный человек должен
отсидеть некоторое время, и приводил соответствующие примеры. Я тогда
искренне не испытывал никаких отрицательных эмоций, не чувствовал осадка
на душе, который мешал бы мне жить. Может быть, потому, что у меня были
несколько другие условия в лагере, может быть, потому, что у меня такой
характер... Я человек рациональный и весьма тупой в смысле эмоций.
Наверное, мне это помогает, но и имеет, конечно, свои недостатки: я не
слишком переживаю в тех условиях, когда другие нормальные люди очень
тяжело страдают, но зато я и не испытываю таких радостей, какие
испытывают они. Когда они ликуют, я просто улыбаюсь. Это и хорошо, и
плохо, с какой стороны посмотреть.

Сидели мы до первого января сорок шестого года. Потом ворота открылись, и
перевели нас, как говорилось в дореволюционное время, под гласный надзор
полиции. Мы не имели права удаляться от предписанного места больше, чем
на положенное число километров, уйдешь на километр дальше — двадцать лет
каторги.

Мне назначили Нижний Тагил. И я жил там под гласным надзором полиции и
ежемесячно должен был являться и отмечаться, что не сбежал. Как Ленин в
Шушенском... На службу в Нижнем Тагиле я устраиваться не стал, хотя такая
возможность была, а делал теоретические разработки для института
Мстислава Келдыша, он писал соответствующие письма куда надо и в сорок
восьмом году вытащил меня из ссылки. Как я оттуда уезжал, какие при этом
были случайности, это отдельная, очень длинная и совершенно
фантастическая история. Факт тот, что я появился снова в Москве, в том
самом институте, откуда меня забрали и которым в сорок восьмом году
руководил уже Келдыш. Мне повезло: Келдыш был выдающимся ученым,
порядочным, очень хорошим человеком, и я счастлив, что много лет, лет
десять, наверное, работал с ним.

---------------------------------------

Видите, как все в мире относительно. Надо , наверно , не чохом обобщать, а с аргументами и фактами в руках. А то очередной холокост получится.