Пишет blau_kraehe (blau_kraehe) 2016-12-21 10:55:00
Общество и коммуникация. Часть третья. Преодоление .
Часть третья. Через тернии – к звездам. Можно заметить, что в СССР развитие индивидуализма шло далеко не такими темпами, как в благополучных капиталистических странах. Разумеется, процесс строительства социализма на каком-то этапе замедлился и остановился, индивидуализм с мелкобуржуазной психологией все равно начали бурно расти. О причинах этого можно говорить отдельно, однако очевидно, что и они лежат в области базиса –производственных отношений. Придется вынести в другую тему и историю раннего СССР (довоенного и приблизительно до 60-х гг), там можно увидеть зарождение (хотя и не стопроцентное повсеместное распространение) совершенно новых трудовых и межличностных отношений между людьми, гигантский всплеск народного технического творчества и, как это ни странно может показаться после всех стереотипов о «мрачной диктатуре Сталина» - развитие рабочей и народной демократии. Но это, повторяю, слишком обширная тема, к тому же слишком взрывающая стереотипы, чтобы говорить о ней здесь. Вернемся к позднему Союзу. Казалось бы, там был построен еще более безопасный мир, чем в развитых странах Запада: если «социальные государства» гарантировали только выживание и физическую безопасность (1-й и 2-й уровень пирамиды Маслоу), то в СССР было гарантировано еще и право на труд – а значит, социальные контакты и социализированность. Крайне небольшое число маргиналов –например, хронических алкоголиков – все равно могло воспользоваться этим правом в виде ЛТП и по возможности –возвращения к нормальной жизни. Но при том, что мир в СССР был безопасным, индивидуализм развивался гораздо медленнее, чем в странах Запада. Тому есть разные причины. Часть средств потребления существовала преимущественно в общественной форме –например, дешевый транспорт, медицина, многие аспекты воспитания детей. Совместно пользуясь этими системами, люди не превращались в индивидуалистов (что, правда, несколько портила система блата в позднесоветские годы).
Существовали десятки малоизвестных и малозаметных аспектов, которые сплачивали людей помимо семьи – как, вам, например, организованный выезд всего учреждения в лес по грибы? Крупные предприятия имели свои детские сады, больницы, детские лагеря (скажем, в нашем городе два крупнейших больничных комплекса были от предприятий), система шефства предприятий над детскими садами и детдомами; спортивные группы и соревнования от предприятий и учреждений, и так далее, и тому подобное. Все это сплачивало работников предприятия/учреждения. Одновременно проводились массовые мероприятия, например, по поддержанию чистоты на территории – пресловутые субботники; помощь подшефным хозяйствам; производственные собрания. Уже тогда зародилось и крепло ироническое отношение к подобным вещам как к обязаловке, что, собственно, и говорит о развитии индивидуализма. В самом деле, почему это я, свободная и гордая личность, должен перебирать картошку на овощебазе или махать раз в год метлой?А ведь это парадокс – когда общественное потребление все считали само собой разумеющимся (ну конечно, предприятие или государство ДОЛЖНО мне выделить такие-то блага), а вот общественные обязанности – чуть ли не гулагом в миниатюре.
Общественное воспитание. Можно сломать много копий по поводу недостатков общественного воспитания, но одно неоспоримо – ясли и детский сад с самых ранних лет воспитывали умение жить в коллективе (предвижу лавину возмущенных комментов про «пытки манной кашей» от тех, кого так и не научили), тренировали все аспекты коммуникации с другими детьми. Ребенок не был «собственностью» родителей, он с самого начала воспитывался как отдельная личность, в постоянном контакте с другими личностями. В школе начиналось воспитание навыков общественника –навыков, кстати говоря, демократических: октябрятские и пионерские собрания, поручения, которые положено выполнять, коллективные действия (макулатура-металлолом, игры, мероприятия, конкурсы, тимуровская работа и т.д.) Помощь отстающим ученикам. Естественно, в наше время это воспитание было часто формальным и недостаточным. Но – оно было, и оно было массовым.
Меньшая степень конкуренции на работе. В среде интеллигенции и тогда, разумеется, были распространены подсиживания и интриги на работе (см, к примеру, «Служебный роман»). Однако уровень и размах этих интриг был детским по сравнению с нынешним – когда личная конкуренция на рабочем месте именно может поставить под угрозу выживание чьей-то семьи. В целом люди были солидарны друг с другом. Еще в большей степени эта солидарность присутствовала в рабочей среде, где страха за рабочее место и конкуренции не было вообще.
Итак, даже в несовершенном СССР люди были разобщены значительно меньше, чем при капитализме; смирение-терпение-добродушие там все еще считались положительным явлением, люди чувствовали себя спокойно. В то же время, если семья или место работы превращались в ад, была возможность оттуда уйти.
И все же основной ключ к преодолению индивидуализма лежит не в этих описанных явлениях. Сейчас я попробую зайти очень издалека: человек представляет собой единство двух начал: биологического и социального. Животного и разумного. В реальной жизни наша биологическая составляющая (преломляясь, конечно, опять же через социальные установки) выражается в размножении и всем, что его сопровождает – от ритуалов встреч с противоположным полом до семейных традиций. Социальная же составляющая человека – не что иное, как труд. Ну вот это самое банальное: та самая обезьяна, которая взяла в руки палку. Все остальное –сложнейшая речь, коммуникация, мышление, социальные отношения – все это «наросло» вокруг собственно трудового процесса. То, что сейчас для нас любой труд представляется каким-то кошмаром, необходимостью, от которой надо скорее избавиться и отдыхать – объясняется таким явлением как отчуждение; Маркс описывал это явление как факт, что рабочий не понимает, не знает и не заинтересован в конечном результате труда; он превращается в своего рода придаток машины, когда он на работе – он как бы жертвует свою личность обществу, он «не у себя», а дома, когда он ест, пьет и общается с супругой (или супругом соответственно)- он у себя, он личность. Разумеется, труд интеллигента менее отчужден, чем у рабочего – но тем не менее, все это верно и по отношению к интеллигенту, и даже к буржуа, который сам управляет производством или сбытом. Труд очень давно превратился в проклятие, от которого каждый был бы рад избавиться – да вот беда, жрать-то что-то надо. Да, недеянье прелестно, Но надо и что-нибудь жрать Так что – привет Поднебесной! Ставьте будильник на пять. (с)Шаов Скачок от эксплуататорского общества к социализму, собственно, означает освобождение труда. Снятие отчуждения – конечно, поэтапное (причем продвинутые этапы мы смогли только слегка ощутить). В первую очередь, это изменение отношений собственности. В ситуации, когда трудятся (за оговоренную плату) одни, а прибыль от этого получают совсем другие частные лица, снять отчуждение труда невозможно. Общенародная собственность по крайней мере позволяет прибыль, получаемую от труда, пускать на благо и нужды всего общества. Рабочие уже не «гномики»(с), которые трудолюбиво приносят, к примеру, М.Прохорову золотце, чтобы тот мог увеличивать личное потребление, заниматься политикой и единолично решать, куда направить капиталы. Все, что они добывают – принадлежит им самим, они знают, что делают, для чего, и что из этого получится. Это еще не достаточное, но необходимое условие для снятия отчуждения. Однако пока что не выполнено и оно. Почему же так важно снять отчуждение труда? Потому что, как мы говорили, это –единственное подлинно человеческое, уже не биологическое действие. Необходимо, чтобы отношения полов вообще перестали быть основным скрепляющим средством межчеловеческой коммуникации, чтобы таким средством стал труд – но при этом не отчужденный. Иначе получится классическая антиутопия: буржуазные писатели именно так представляют эффективное, но бесчеловечное общество – все работают, как винтики, кругом сплошной порядок, но нет места для человеческих чувств; выход из этого всегда предлагается через «область биологии»: любовь, детей, отношения, семью. Поразительно, но для антиутопистов «атнашеньки», дети и любовь – это «подлинно человеческое», то, что вообще характеризует и создает человека, а труд – нечто нечеловеческое, механическое, выполняемое по необходимости, как некая жертва. Но ведь любая антиутопия всего лишь отражает тенденции реального общества, а ничего другого антиутописты сроду и не видели. Но мы – видели и можем хотя бы представить. Кто-то из нас даже еще испытывал радость бескорыстного труда совместно с другими людьми – когда ты знаешь, зачем этот труд нужен. Вопреки всеобщему убеждению, такой совместный труд даже не обязательно должен быть супертворческим и сложным. Нашим товарищам Наши дрова Нужны – товарищи мерзнут! (с) – как писал революционный классик Маяковский, рассказывая именно о таком коллективном труде энтузиастов. Революция вообще возможна только тогда, когда у людей имеется классовое сознание –иначе кто же вообще ее совершит, это же не майдан какой в самом деле. Поэтому после революции у нас имеется некоторый запас коллективизма и энтузиазма, которого будет достаточно для построения нового мира. Об этом говорит опыт и русской, и например, кубинской революций. Проблема в том, что затем, по мере роста благополучия, этот коллективизм неизбежно гаснет (да, становится возможным выживание в одиночку). Но! Социалистический способ производства (и это тоже доказано исторической практикой) неизбежно приводит к взрыву новых технологий и открытий. И ранне-революционный энтузиазм переходит в энтузиазм коллективов ученых и инженеров. Такой энтузиазм хорошо показали, например, Стругацкие (прежде всего в «Понедельнике», но также и во всех оптимистических вещах о будущем). У них люди трудятся потому, что это интересно, потому что это дает результаты; это позволяет понять и осваивать мир - а что, в самом деле, может быть более увлекательным? И в процессе вот этого увлеченного труда формируются совсем другие отношения, биологическое тоже преобразуется по-новому; человек становится другому человеку братом и сестрой; ощущает единство со всей общностью людей и ответственность за нее. Словом: «Что же главное в таком устройстве общества?- Движение вперед!» (И.Ефремов, «Туманность Андромеды»). Каким он будет, этот новый человек, какими будут его отношения с окружающими? Это можно представить и исходя из творчества Стругацких и других аналогичных произведений, и самостоятельно. Он не будет посконным традиционалистом, готовым терпеть какие-то унижения или унижать других; но он не будет и индивидуалистом с пристальным вниманием к любому шевелению каждого отрезка тонкой кишки и любой обидке. Главным для этого человека будет его дело и товарищи, с которыми вместе он этим делом занят; порог терпения будет, скорее всего, достаточно высоким –обидчивый чувствительный «принц» или «принцесса» вряд ли сможет трудиться в коллективе. Личные отношения будут строиться также на основе рабочих («наша любовь – в совместном пути»), и будут достаточно прочными; хотя бы потому, что занятому человеку реально невозможно тратить время на перебор вариантов и выбор некоего идеала. Впрочем, об этом можно рассуждать сколько угодно – пока все это только фантазии. Но можно утверждать одно. Коллективный труд – это и есть тот качественный скачок, через отрицание традиционного вынужденного коллективизм, через индивидуализм – в царство подлинно человеческих искренних отношений, в мир, где каждый человек будет восприниматься как свой, как родной. Где не будет ни тревожного тяжелого одиночества, ни ощущения «муравьиной кучи». Где «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» (с) Метки: СССР, будущее-плюс, коммунизм, общество
