В 1990-е гг. в РФ возникла структурная бедность – постоянное состояние значительной части населения. Была создана большая социальная группа бедных как стабильный структурный элемент нового общества. Эта бедность – социальная проблема, не связанная с личными качествами. ВЦИОМ фиксирует (1995): «В обществе определились устойчивые группы бедных семей, у которых шансов вырваться из бедности практически нет. Это состояние можно обозначить как застойная бедность, углубление бедности» [40]. ( Свернуть )
Начальник Начальник Отдела политики доходов населения Департамента доходов населения и уровня жизни Минтруда РФ М. Байгереев в докладе сообщил (2000): «В таких отраслях, как сельское хозяйство, здравоохранение, образование и культура, более 65% работников получают зарплату ниже прожиточного минимума. В целом по экономике доля работников, начисленная зарплата которых в 2000 г. была на уровне прожиточного минимума и ниже, составляла 41,5% их общей численности. Номинальная начисленная заработная плата более 18% работников была ниже стоимости минимального набора продуктов питания… В 2000 г. среднемесячная начисленная заработная плата составила 171,2% величины прожиточного минимума трудоспособного населения. Это означает, что семья из двух работников со среднестатистической зарплатой может обеспечить минимальный уровень потребления только одному ребенку. В 2000 г. номинальная начисленная заработная плата более половины семей, состоящих из двух работающих, не могла обеспечить минимально приемлемый уровень жизни даже одному ребенку» [41].
Сильнее всего обеднели дети в возрасте от 7 до 15 лет. Результаты воздействия бедности на здоровье, культуру, характер и поведение человека имеют долгосрочный характер – через состояние бедности в 1990-е гг. прошла половина детей РФ. Эту травму надо учитывать – дети вырастают, но их шрамы дают себя знать долго.
Вот формулировка юриста: «В ходе проводимых в России социально-экономических реформ дети оказались более незащищенными, чем все остальные социально-демографические группы населения. Ситуация в сфере детства, связанная с наркоманией, алкоголизмом, детской безнадзорностью, постоянным ухудшением положения детей, ростом посягательств на их права, сегодня на государственном уровне рассматривается как угроза национальной безопасности России.
Семейное неблагополучие подростков может и должно компенсироваться школьным благополучием. Однако в большинстве случаев происходит как раз наоборот: семейное неблагополучие подростка усугубляется его школьным неблагополучием, ситуация отчужденности, одиночества в семье дополняется аналогичной ситуацией в школьном классе, в группе других образовательных учреждений» [6].
Обеднение большой части трудящихся и сокращение доступа к образованию независимо от доходов родителей создали порочный круг, резко сокративший возможность молодежи вырваться из бедности. Этот механизм обратной связи был создан на первом же этапе реформы. Cоциолог В.Н. Шубкин говорил в докладе на международном симпозиуме в декабре 1994 г.: «Все более усиливается беспросветность в оценках молодежи. Этому в немалой степени способствует и дифференциация в системе образования, ибо плюрализм образования ведет к тому, что в наших условиях лишь богатые получают право на качественное образование. Бедные сегодня уже такого права не имеют» [56].
В Послании 2004 г. В.В. Путин сказал: «Одна из самых серьезных проблем – это недоступность качественного образования для малоимущих. Обучение сопровождается дополнительными платежами, которые не каждый может себе позволить. Сокращение общежитий, маленькие стипендии не позволяют детям из малообеспеченных семей – особенно из отдаленных городов и сел – получить качественное образование».
Это аерная констатация реальности, но какие-то существенные меры, чтобы разорвать этот порочный круг, пока не предпринимаются.
Академик Т.И. Заславская пишет (1996): «Процесс ускоренного социального расслоения охватывает российское общество не равномерно, подобно растягиваемой гармонике, а односторонне, – все резче отделяя верхние страты от массовых слоев, концентрирующихся на полюсе бедности» [42].
Произошла деформация общества гораздо более тяжелая, нежели обеднение – исключение из общества большой части населения. Как пишут, «наряду с крайней бедностью возникает межпоколенческая преемственность нужды». Особенно тяжелую травму нанесла стигматизация бедных – «наложение клейма». Воздействие этой травмы – особая большая тема.
Следствие этой травмы – бум «компенсаторного потребления» последнего десятилетия. Социологи пишут (2013): «Чем больше неудовлетворённость своим статусом будет нарастать, тем все более неадекватного поведения в этой области следует ожидать со стороны бедных, особенно – со стороны молодёжи из бедных слоёв.
И осуждать их за подобное поведение нельзя – это нормальная реакция психики на приниженное социальное положение… Однако если во многих других странах на пути такого рода компенсаторного потребления стоит жёсткий отбор клиентов для кредитования со стороны банков или институциональные ограничения со стороны социальных служб, то в России эти факторы рационализации поведения бедных извне практически отсутствуют…
Покупка дорогостоящего имущества типа смартфона, айпада и т. д., не входящих ни в какие прожиточные минимумы, играет роль своего рода маркера, свидетельствующего о том, что человек ещё не «за чертой» и поддерживает его статус в сообществе» [43, с. 31].
В целом российская бедность «по доходам» «молодеет» и в ее составе увеличивается доля населения трудоспособного возраста, особенно до 30 лет.
Надо учесть, что значительная часть молодежи в возрасте 25-30 лет пережили свой подростковый и юношеский возраст в страхе перед будущем. Институт социологии РАН вела ежегодно с 1994 г. мониторинг обеспокоенности населения материальными проблемами в следующем году. В исследовании октября 2006 г., на пике благоприятной экономической конъюнктуры, были получены такие данные: «Обеспокоенность трудностями обеспечения себя самым необходимым с возрастом нарастает с 57,5% среди лиц моложе 20 лет до 74,6% среди 41-50-летних…» [66].
Здесь стоит отметить тот факт, что бедные молодые люди при опросах о цивилизационном статусе России обнаруживают установки, почти не отличающиеся от установок старшего поколения. Мнения о применении модели Запада в российских реформах разделились так. Согласились с тем, что «Россия должна жить по тем же правилам, что и современные западные страны» 39% респондентов младше 30 лет и 37% старших 50 лет. А считают, что «Россия – особая цивилизация, в ней никогда не привьется западный образ жизни», 61% молодых и 63% старше 50 лет [43, с. 115].
Главная угроза, которую продуцирует стабильная структурная бедность, состоит не только в страданиях большой части населения, а и в том, что эта бедность приобретает форму укорененного и привычного института общества, нации и государства. Это станет национальной трагедией. Социологи предупреждали об этом уже в 2004 г.: «Чрезмерная поляризация общества, прогрессивное сужение социальных возможностей для наиболее депривированных его групп, неравенство жизненных шансов в зависимости от уровня материальной обеспеченности начнет в скором времени вести к активному процессу воспроизводства российской бедности, резкому ограничению возможностей для детей из бедных семей добиться в жизни того же, что и большинство их сверстников из иных социальных слоев» [44].
Этот процесс ведет большую часть молодых бедных к социальному исключению. Это состояние разрушительно. Его описывают так: «Как процесс оно представляет собой отторжение различных групп молодежи, во-первых, от средств жизнеобеспечения, к которым относятся рынок труда, определенные типы работ, собственность на землю, некоторые потребительские товары, нормальные жилищные условия, система социального обеспечения; во-вторых, от политических и социальных прав (ряда важнейших социальных институтов, социальной защиты, гарантий прав и возможностей представительства своих интересов, правозащитных систем). Как статусная характеристика социальное исключение символизирует положение отторгнутой, исключенной социальной группы...
В основе исключения также лежит субъективное ощущение ... связанное с острым переживанием недооценки и недостатка признания со стороны окружающих. Оно сопровождается чувством депривилегированности и депривации, изоляции, пустоты и скуки и усиливается под влиянием материальной зависимости» [46].
Социальное исключение делает человека изгоем, на него ставится клеймо бедного. Это – узаконенное признание слабости (и отверженности) человека, которое само по себе становится фактором консервации бедности и углубляет раскол общества.
Социолог пишет о формировании в России социально-исключенных групп (андекласса): «Именно социальное исключение является механизмом формирования постоянной и глубокой бедности. Исключение проявляется на институциональном и поведенческом уровнях. На институциональном уровне происходит формирование института изоляции несостоятельных граждан: экономическая политика государства определяет нестратегические места работы, исключая из состоятельных тех, кто там работает, а органы социальной защиты исключают тех, кто не входит в число достойных помощи бедных. На уровне поведения происходит выбор неэффективной стратегии жизнеобеспечения, выпадающей из принятого (распространенного) хозяйственного уклада, исключение из которого закрепляет бедность. Апогеем исключения становится атомизация индивидов – потеря связи с домашней экономикой (выпадение из семьи) и сетевой экономики (родственного обмена)…
“Новые бедные” в стратификации современного российского общества представляют собой статусную группу, которая выделяется не только стилем жизни и стандартами потребления, но и закрепленным правовым статусом. По существу, механизм формирования этой реальной группы включает три стадии: властную номинацию, идентификацию (стигматизацию окружающими в качестве бедных) и самоидентификацию: осознание себя бедным и представление о социальном минимуме, отсутствие которого является основанием для подобной самоидентификации)» [45].
И, наконец, важный вывод: согласие части общества с социальным исключением хронических бедных и замалчивание другой частью бедствия этой общностью чреваты риском глубокого распада и общества, и народа. Такие сдвиги в системе ценностей и норм добром не кончается.
Н.Е. Тихонова в 2014 г. высказала фундаментальные суждения: «Почти половина населения не испытывает к бедным ни сочувствия, ни жалости, ни тем более уважения. Более того – в российском обществе идет постепенное, но четко прослеживающееся ухудшение отношения к бедным. Так, за последние 10 лет среди россиян резко (более чем в полтора раза) сократилось число сочувствующих бедным и резко (тоже более чем в полтора раза) увеличилась доля тех, кто относится к ним не лучше и не хуже, чем ко всем остальным. Почти втрое выросла за этот период и доля относящихся к ним безразлично… Бедные как специфическая социальная группа, заслуживающая какого-то особого отношения, все дальше отодвигаются на периферию сознания наших сограждан. А это значит, что помощь бедным как таковым, как особой социальной группе, все больше уходит из актуальной для большинства населения "повестки дня".
Российская бедность очень многолика, неоднородна и чувствительна к инструментам ее измерения. Однако у нее есть свое "ядро" – это представители хронической бедности, состоящие наполовину из выходцев из "социальных низов", а наполовину – из представляющих собой выходцев из вполне благополучных слоев населения "новых бедных". Однако их бедность также приобрела уже застойный характер, и это не только ведет к накоплению у них дефицита текущих доходов, но и меняет их круг общения и менталитет. Начавшееся в массовом масштабе межпоколенное воспроизводство бедности не только резко усложняет борьбу с бедностью, но и ставит на повестку дня вопрос о начавшемся формировании культуры бедности в России. Особенно остро стоит этот вопрос применительно к представителям застойной и межпоколенной бедности.
Ситуация с бедностью в России является следствием тех структурных и институциональных ограничений, которые существовали для низкоресурсных групп населения в последние десятилетия и к которым буквально в последние годы добавились культурные ограничения, связанные с начавшимся процессом стигматизации и дискриминации бедных. Когда отношение к бедным определяется уже не самим фактором бедственного положения конкретного человека, а причинами его бедности, то помощь этой особой социальной группе все больше уходит из актуальной для большинства населения страны "повестки дня", а сами бедные в сознании большинства россиян все больше приобретают "периферийный" статус. Если учесть все то, о чем говорилось выше, можно утверждать – процесс превращения бедных как нижнего сегмента российского общества в социально исключенных, в его "периферию" уже прошел точку невозврата» [47].
