>В наши дни задать вопрос человеку “Зачем (или почему) ты это делаешь?” почти наверняка означает нарваться на скандал. Можно использовать другие версии этого вопроса, более мягкие: “Чего ты хочешь? Ты уверен, что выбранный тобой способ (план) действий – наилучший для достижения твоей цели?”, “Ты продумал все последствия своих действий? Уверен ли ты, что можешь предотвратить наиболее нежелательные варианты (сценарии) развития дальнейших событий?”, “Как ты считаешь, ведут ли твои сегодняшние действия к заявленной тобой цели?”.
>Однако, даже мягкие варианты вопроса о смысле действий могут вызвать агрессивную и неуправляемую реакцию.
>Практически любой вопрос о смысле действий в наши дни вызывает бурю эмоций и обычно не приводит к получению осмысленного ответа, даже тогда, когда от этого ответа зависит будущее миллионов людей. В этом тексте я излагаю свое видение, почему так происходит.
>Когда подобные вопросы о смысле задают мне, например: “Зачем ты пишешь этот текст?”, я формулирую свой ответ, не ощущая агрессии. Вот он:
>“Я пишу этот текст, поскольку считаю, что в настоящее время любой общественный дискурс о политической ситуации в мире или в каком-то отдельном регионе мира обязательно должен превратиться в дискурс о смысле решений и действий персон, принимающих решения. Я уверен в том, что замалчивание смысла решений и действий приводит к непониманию и разжиганию конфликтов в обществе. Я считаю мышление о смысле прекрасным лекарством от недопонимания и конфликтов, в том числе военных и террористических угроз. Такова моя точка зрения, но, разумеется, я не навязываю ее читателю”.
>Чтобы не быть голословным, приведу несколько примеров вопросов о смысле, ответы на которые могли бы существенно способствовать улучшению и оздоровлению конфликтных политических ситуаций. Вопросы, сформулированные далее, тематически связаны с ситуацией вокруг Украины, однако, подобные вопросы о смысле можно задать по отношению к любому другому региону мира, где существуют политические и военные противостояния.
>Вопросы о смысле к правительству Украины и к Верховной Раде:
>– Почему вместо упрощения налоговой системы, уменьшения количества налогов и суммарной налоговой нагрузки на бизнес, Вы проводите совершенно противоположную политику, при этом утверждая, что это и есть обещанные реформы?Вы думаете, что это увеличит поступления в бюджет?Можете ли Вы обосновать свою точку зрения? Знаете ли Вы о “кривой Лаффера”?
>Понимаете ли Вы, что только интенсивно развивающаяся экономика обеспечит государство необходимыми средствами для формирования эффективной и хорошо вооруженной армии? Почему принимаемые Вами решения весьма слабо связаны с созданием условий для развития экономики страны?
>Понимаете ли Вы, что отсутствие эффективного управления экономическим развитием является сегодня одной из жесточайших угроз?Если да, то почему Вы до сих пор не описали целевое состояние экономики страны и основные идеи нового экономического законодательства (правил игры), которые приведут экономику к этому целевому состоянию?
>Понимаете ли Вы, что повышение коммунальных платежей поставило многих пенсионеров на грань выживания: сумма, которую они должны заплатить за коммунальные услуги, превышает их пенсию? И не говорите о субсидиях. Во-первых, их очень сложно получить, а во-вторых, они в большинстве случаев не покроют увеличение коммунальных платежей. Осознаете ли Вы, что этим социальным напряжением могут воспользоваться враждебные силы? Если да, то зачем было принято это решение, и не стоит ли поискать другой вариант?Если нет, то почему Вы в этом так уверены?
>Почему Вы говорите о территориальной целостности Украины, если фактически целостность уже разрушена?Не кажется ли Вам, что сейчас целесообразнее зафиксировать ситуацию с “новыми границами” страны и построить непреодолимые для наземной войны оборонительные рубежи, чтобы избежать новой волны территориальных захватов со стороны противника через несколько месяцев?
>За что именно идет борьба на Востоке Украины? В чем смысл этой войны? В том, чтобы остановить захват территории? Если да, то тогда почему не строится эффективная эшелонированная оборона по всем канонам военной стратегии? Если нет, тогда в чем смысл войны? За что именно гибнут молодые здоровые люди?
>Если задать эти и подобные им вопросы непосредственно персонам, принимающим решения, мы начнем получать ответы. Разные. Взаимоисключающие. Но ответы, содержание которых может стать предметом общественно-политического дискурса, результатом которого может стать коллективное целеполагание и выработка коллективного отношения к сложившейся ситуации, на которое можно опираться как на фундамент дальнейшей политической деятельности.
>Почему никто не задает этих вопросов сегодня, во всяком случае не задает громко и вслух? Скорее всего, потому, что не хочет конфликта с адресатами вопросов. Смысл чьей-либо деятельности в человеческом обществе – это весьма часто запретная тема для обсуждения. Запретная потому, что работает весьма специфический механизм психологической защиты. Когда мы спрашиваем любого человека (даже не политика) о смысле его собственных решений и действий, мы как бы публично подвергаем сомнению их осмысленность и продуманность. Таким образом, обсуждая смыслы, можно вдруг, ненароком, выявить отсутствие долгосрочной стратегии, понимания тактики, неумение просчитывать ситуацию больше, чем на один ход вперед… А ведь это обидно. Так зачем же обижать, в общем-то хороших людей? Вот никто и не обижает, поэтому эти вопросы остаются за гранью дискурса. Оставаясь за гранью, эти вопросы превращаются в запретные, в социальное табу. И это несмотря на то, что ответы на них могли бы существенно снизить накал страстей в обществе, придать больше смысла решениям и действиям персон, принимающих решения, сформировать условия для успешного развития Украины. Описанный выше психологический механизм защиты оказывается сильнее, чем очевидная (во всяком случае, для меня) социально-политическая потребность в получении ответов о смысле.
>Вопросы о смысле решений и действий руководству России:
>– Вы заявляете, что НАТО угрожает России, и Вы должны защищаться, однако, в результате предпринятых Вами действий НАТО сегодня может оказаться намного ближе к границам России, чем раньше. Вы действительно уверены, что Ваши действия и решения являются максимально эффективными для достижения заявленной Вами цели?
>Вы действительно считаете, что разрушение добрососедских отношений с одной из наиболее ментально близких стран и разжигание политического конфликта двух славянских государств соответствует национальным интересам России и укрепляет ее положение и авторитет в мире? Можно ли сказать, что Вы это делаете, чтобы граждане России чувствовали себя защищенными, чтобы они были уверены в своем будущем и гордились своей страной? Если да, тогда, может быть, Вы можете предложить другие, более эффективные пути движения к этой цели?Или Вы уверены, что выбранный Вами путь –самый эффективный?
>Вы действительно думаете, что кто-нибудь в мире не понимает истинной роли российского руководства в конфликте на Востоке Украины? Или Вы хотите убедить мир, что Ваша официальная позиция по этому вопросу является отражением реального положения дел? Понимаете ли Вы бесперспективность попытки ввести в заблуждение всех мыслящих людей планеты? Или Вы делаете что-то другое? Тогда что? И зачем?
>Почему же не задаются эти вопросы?Некому их озвучить? Есть кому. Так почему же не задаются? Потому что мышление о смысле решений и действий центральной власти в России – это довольно опасный процесс для мыслящего. Сам факт мышления о смысле деятельности персон, принимающих решения, может быть приравнен к антигосударственной деятельности.
>Смысл деятельности персон, принимающих решения, и мышление о смыслах фактически вытесняются за рамки общественного дискурса. По умолчанию в России (таково уж российское массовое сознание) принято считать, что первые лица “знают лучше”, “видят дальше”, “принимают решения, руководствуясь соображениями, неизвестными большинству”, и так далее. Но так ли это на самом деле, дамы и господа? Не заблуждаемся ли мы все?
>Вопросы о смысле к руководству ЕС и США:
>– В настоящий момент Вы заняли выжидательную позицию и не готовы принимать какие-либо эффективные решения относительно нарушения Российской Федерацией основополагающих международных конвенций. Вы действительно думаете, что если Вы не будете принимать никаких решений, то ситуация рассосется сама собой и все выпущенные из бутылок джинны вернутся восвояси? Или Вы надеетесь умиротворить агрессора? В чем смысл Вашего выжидания? Чего именно Вы ждете? Начала третьей мировой войны?
>Понимаете ли Вы, что введенные против России санкции не наносят ей серьезного ущерба? Россия просто поменяла поставщиков технологий и товаров. Мир слишком велик, чтобы эмбарго работало в эпоху глобализации. Или Вы преследовали какие-то другие цели, вводя упомянутые санкции? В чем был их смысл?
>Понимаете ли Вы, что любой геополитический противник может успешно сыграть на политических противоречиях между странами ЕС, а также на социальных противоречиях внутри стран ЕС и США?Рассматриваете ли Вы такую угрозу как серьезную? Если нет, то почему? А если да, то что Вы предпринимаете для ее предотвращения?
>Я понимаю, что страны ЕС и США не являются вполне безгрешной и справедливой политической силой. Осознаю, что у них есть собственные политические и геополитические интересы, и часто они не стесняются в средствах достижения своих целей.
О как! ЕС и США не вполне безгрешны! Хотя они вполне грешны и международное право попирали
явно и открыто - нападениями на Югославию и Ирак.
>Однако, пожар на большом корабле под названием Планета Земля является общей
проблемой. А когда одна из ядерных держав открыто нарушает международные
конвенции о неприкосновенности территориальных границ*, это уже попахивает
поджогом, который может перерасти в пожар.
Интересно как! Россия явно если и нарушает, то совсем не так открыто, как НАТО
в Югославии в 1999 году. Однако по мнению Шохова НАТО можно, а вот России -
нельзя даже собственных граждан и русскоязычное население на Украине после
госпереворота там защищать.
> И тут без быстрых и эффективных решений не обойтись. А быстрые
и эффективные решения могут генерироваться в том и только в том случае,
когда смысл деятельности политиков становится предметом
общественно-политического дискурса.
Ну полный же идиотизм! Когда это дискурсы и дискуссии ассоциировались с принятием
быстрых решений?
> Почему это так?Потому что именно таким образом (через дискурс) общество
оказывает влияние на государство и на политическую систему.
Объяснил! Ну пусть дискутируют до второго пришествия.
>*Декларация о принц ипах международного права, касающихся
д ружественных отноше ний и сотрудничества между государствами
в соответствии с Уста вом Организации Объ единенных Наций.
Принята резолюцией 2625 (XXV) Генерально й АссамблеиООН от 2 4 октября
1970 года
>В настоящий момент все вовлеченные и посвященные делают вид, что
ситуация под контролем, и стараются мыслить позитивно и относиться
к ситуации с оптимизмом. Тот факт, что позитивное мышление
не меняет ситуацию, а лишь меняет отношение к ней и в остром конфликтном
противостоянии приводит к искажению модели реальности, в настоящий момент
не очень заботит европейских и американских лидеров.
>Анатомия запрета смысла
>Почему “смысл” в современной общественно-политической жизни стал до такой степени избегаемым и нежелательным понятием?
>С одной стороны, это может объясняться уже описанным выше механизмом психологической защиты и общим уровнем тактичности и толерантности, который не позволяет подвергать сомнению осмысленность и эффективность действий других людей. Однако, когда ситуации обостряются настолько, что толерантность и тактичность отступают на второй план, мышление о смыслах также не проявлятся в общественно-политическом дискурсе. С чем же это связано?
>В поисках ответа на этот вопрос, я заметил, что общественное сознание практически непрерывно подвергается через разнообразные СМИ воздействию нескольких социально-технологических приемов, разрушающих способность большинства аудитории мыслить о смыслах. Я хочу особо подчеркнуть, что это происходит во всем мире, а не только в отдельно взятых странах и регионах. Описанные далее социально-технологические приемы носят универсальный характер. Я приведу некоторые из них в качестве примера, чтобы читатель понял, как они выглядят и как работают. Упомянутый набор социально-технологических приемов я в дальнейшем буду называть “Энтропийной Машиной Обессмысливания” (сокращенно ЭМО), далее я поясню, почему именно такое название кажется мне правильным.
>Прием № 1. Решения и действия заявляются публично, но без связи с какими-либо заявленными ранее целями и интересами, при этом контекст сообщения подразумевает, что цели и интересы должны быть понятны и очевидны аудитории как бы по умолчанию. Такой стиль заявлений оставляет для оратора множество возможностей маневра. Во-первых, что бы ни получилось в результате внедрения объявленных решений и выполнения продекларированных действий, это можно преподнести как закономерный результат работы, как достижение заранее подразумевавшейся цели. Во-вторых, завтра можно будет заявить другие решения и действия, не особо заботясь о том, что кто-то начнет анализировать, сравнивать, сопоставлять и пытаться реконструировать цель и интерес оратора по двум сделанным заявлениям. А если вдруг кто-то и начнет это делать, можно сделать третье заявление и снова о других решениях и действиях, утверждая при этом, что все три сделанных заявления являются частью единой стратегии, которая является засекреченной, или просто на словах сказать, что три заявления описывают три шага к хорошо известной всем цели. Таким образом, заявление о решениях и действиях без объяснения их смысла, освобождает оратора от какой-либо ответственности за последствия. Это удобно, особенно когда оратор может дирижировать СМИ, которые не задают ненужных вопросов, а просто транслируют сделанные заявления, тем самым притупляя интерес к ним и одновременно делая их массово известными.
>Прием № 2. Объявляются решения и действия, при этом оглашаются цели и интересы. Однако, все сообщение подается таким образом, как будто бы объявленные решения и действия наилучшим образом ведут к заявленным целям и к удовлетворению некоторых общественных интересов. При этом не предпринимается попытка показать, что данные решения и действия наилучшим образом приводят к объявленной цели и наиболее полно отвечают общественным интересам. Замалчивание содержания этой логической связи и откровенное игнорирование оратором причинно-следственного принципа создают эффект, который наиболее полно может быть выражен фразой: “верую, ибо абсурдно”. Аудитория начинает воспринимать тех, кто сомневается в причинно-следственной связи продекларированных действий и решений с заявленными целями и интересами, как диссидентов, как “пятую колонну”, как “неверных”, “вероотступников”, “не-патриотов” и так далее. Создается классическая ситуация, когда каждый индивид под воздействием окружающих может назвать черное белым, оправдывая себя тем, что “ведь все видят это как белое, возможно, я просто ошибся или неточно понял ситуацию”. Разрушение причинно-следственных связей во времена глобальных перемен – явление не новое и хорошо изученное. Можно сослаться, например, на блестящие исследования по разрушению рациональности в конце 1980-х – начале 1990-х годов в СССР, выполненные С.Г. Кара-Мурза (см., например: “Подрыв рационального мышления и сообщество экономистов: разрушение меры“, “Потерянный разум. Интеллигенция в перестройке: отход от норм рационального мышления”). Таким образом, когда заявленные действия и решения не проверяются на эффективность достижения заявленных целей и соответствия заявленным общественным интересам, формируется социальное мотивационное поле, разрушающее рациональность и подрывающее основы рационального мышления. Чтобы придать убедительности сделанным заявлениям, с помощью СМИ постоянно транслируются заявления политических лидеров, не имеющие в себе верифицируемой логической структуры, при этом создается контекст, из которого следует, что этим заявлениям “нужно верить”, если ты “патриот”, “желаешь своей стране величия”, “желаешь процветания своему народу”, “доверяешь нашим лидерам” и т.п.
>Прием № 3. Заявляются решения и действия, но при этом решения не принимаются, действия не осуществляются. В момент, когда звучит очередное заявление, у аудитории возникает ощущение, что перед ними – решительный и неумолимый лидер, который сейчас решит все проблемы. Однако, поскольку решения на самом деле не принимаются, и действия не осуществляются, ситуация остается все в той же степени неуправляемой. Когда люди из аудитории понимают, что они обмануты обещаниями, и начинают возмущаться, оратор может выступить с очередной порцией заявлений о решениях и действиях. Рано или поздно, если оратор достаточно умен, он запускает с помощью подконтрольных СМИ легенду о врагах, которые не дают ему реализовать заявленные решения и осуществить обещанные действия. В этот момент демократический режим постепенно начинает становиться авторитарным, а на следующем этапе диктаторским.
>Прием №4. Если в результате всех решений, фактически принятых или непринятых политиками, проливается кровь, в обществе возникает идея “сакральной жертвы”. Теперь уже говорить о рациональности и осмысленности означает оскорбить память погибших: ведь нельзя же, в самом деле, признать, что они погибли в результате того, что кто-то из персон, принимающих решения, пренебрег тщательной проработкой смысла своих решений и действий. Пролитая кровь наделяет бессмысленные словесные конструкции и лишенную смысла деятельную активность политиков высшим, надрациональным, часто даже мифологическим смыслом. Так, например, создавалась мифология Великой Октябрьской Революции 1917 года и гражданской войны 1918-1924 годов в Советской России и раннем СССР, так формировалась мифология Третьего Рейха в Германии, так возникала мифология перестройки и нового мышления, позволившая разрушить экономику СССР, а затем и государство. Это всего лишь технологический прием, дамы и господа.
>Как можно видеть, ЭМО почти со 100%-ной эффективностью подавляет у у аудитории рациональное мышление вообще и способность оперировать смыслами в частности. Когда манипулируемые не понимают смысла действий оратора или придумывают себе надрациональный мифологический смысл происходящего, манипулировать ими становится намного легче. То есть, смысл ЭМО состоит в том, чтобы создать из общественного сознания идеальный объект для манипуляций. Еще один эффект ЭМО состоит в сознательном отказе большинства понимать смысл происходящего и разбираться в хитросплетении ситуаций, интересов, целей и намерений действующих лиц. Они понимают, что это “не их игра”, что “они ничего не понимают в политике” и в конечном итоге приходят к тому, что им нужно переживать о том, как решить свои собственные проблемы и принимать решения в тех сферах, где они могут реально влиять на ситуацию.
> Я не являюсь сторонником теории заговора. И вот почему. ЭМО используется современными политическими лидерами во всем мире, но для того, чтобы использовать ЭМО сознательно и целенаправленно, необходима весьма усложненная структура сознания с тщательно построенными рефлексивными уровнями (см. А.С.Шохов, Д.В. Реут “Сознание: инструкция пользователя”. Одесса, 2009 – 464 с.). Общаясь с персонами, принимающими решения, я крайне редко обнаруживаю в их сознании тот уровень асоциальной безэтичности, цинизма, коварства и тот уровень рефлексивной сложности, которые необходимы, чтобы использовать ЭМО сознательно и целенаправленно. Иными словами, политики – не чудовища. В большинстве своем они хорошие люди, искренне придерживающиеся гуманистических идеалов, но осознающие, что политика – искусство возможного, поэтому толкующие эти идеалы весьма творчески. Такие люди попросту не могут сознательно манипулировать аудиторией, используя весь арсенал технологических приемов ЭМО. Но в таком случае почему же приемы ЭМО можно наблюдать в столь многих публикациях и репортажах СМИ? Как это происходит?
>Обдумывая эту загадку, я пересмотрел множество публикаций и видеосюжетов, где сформулированные выше приемы ЭМО лежали в основе композиции. И пришел к следующему, как мне кажется, нетривиальному выводу.
>Технологические приемы ЭМО становятся сюжетной и композиционной основой публикаций и репортажей СМИ не вследствие чьего-то злого умысла, а вследствие того, что их герои и авторы сами находятся под влиянием внутреннего запрета на мышление о смыслах. Возникает своеобразная аутопойэтическая структура, обеспечивающая самопорождение технологических приемов ЭМО. Вот как она работает. Некий политик делает некое заявление, например, содержащее в себе второй технологический прием ЭМО (когда озвучиваются решения, на самом не ведущие к заявленной цели). Пусть, например, некий российский политик публично заявляет: “Чтобы прекратились военные действия на Востоке Украины, Украина должна стать федеративным государством”. Журналисты, которые слушают это заявление, не задают ни себе, ни политику вопросы о смысле сделанного заявления. К примеру, никто не спросит: “Как, черт возьми, федерализация связана с прекращением военных действий? Чтобы прекратить военные действия, надо просто прекратить стрелять. Причем же здесь федерализация?”. Никто не задаст и еще более сущностный вопрос: “Смысл Вашего заявления сводится к предъявлению ультиматума? Или федерализация или война? Если да, то признаете ли Вы Россию активной стороной конфликта? А если нет, почему Вы уверены в том, что федерализация остановит военные действия? Ведь возможен и такой сценарий: в условиях федерализации Восток Украины будет беспрепятственно сотрудничать с Россией в военном и технологическом плане, и будет активно готовиться к продолжению войны. Означает ли Ваше заявление, что Вы считаете такой сценарий невозможным?”. Вот еще один вопрос, который мог бы привести к получению весьма интересных ответов: “Скажите, пожалуйста, когда Вы говорите о федерализации, Вы высказываете предложение или требование к руководству соседнего государства? Если это предложение, то не кажется ли Вам, что оно должно быть логически обоснованно? А если это требование, то как Вы думаете, имеете ли Вы право требовать изменения государственного устройства соседней независимой державы?”.
>Вместо того, чтобы задавать подобные вопросы, журналисты, руководствуясь весьма однобоко понимаемыми ими правилами журналистской этики, начинают транслировать сделанное политиком заявление, не добавляя в него никакого собственного содержания.
>Однако, от политика те смыслы, которые сформулированы в так и не заданных вопросах, также ускользнули, как и от журналистов. Если бы это было не так, в его заявлении, очевидно, прозвучали бы какие-то логические связи между целью (прекращение войны) и предлагаемым решением (федерализацией). И уж во всяком случае он бы не стал выглядеть как человек, произносящий ультиматум. Однако, никаких логических связок в его заявлении не прозвучало, и всех контекстов своего заявления этот политик, очевидно, тоже не просчитал. Следовательно, аудитория должна просто слепо поверить в то, что предлагаемое им решение приведет к заявленной цели.
>Возвращаясь к теме аутопойэтического порождения ЭМО, можно сказать, что смыслы, ускользнувшие от сознания политика, и от сознания журналистов, формируют структуру транслируемого через СМИ сообщения в соответствие с рекомендуемой вторым технологическим приемом ЭМО. При этом никто из участников коммуникации (ни политик, ни журналисты) ничего не знают про этот технологический прием ЭМО. Так происходит самопорождение технологического приема ЭМО в массовой коммуникации. Слыша это заявление политика, добросовестно транслируемое журналистами через СМИ, аудитория также оказывается под влиянием второго технологического приема ЭМО. Теперь те, кто задумываются о смысле, получают имидж “не наших”, “пятой колонны” и т.п. И любая попытка некоторого человека из аудитории разобраться в смысле сделанного политиком заявления и обсудить его может привести к явно выраженному социальному неодобрению.
>Теперь я могу пояснить, почему ЭМО названа именно так. Это энтропийная машина обессмысливания не потому, что кто-то пользуется ею намеренно, а потому что она аутопойэтически самопорождается в коллективной коммуникации вследствие ускользания смыслов из мышления коммуницирующих. Можно сказать, что это происходит за счет имеющегося в их сознаниях уровня смысловой энтропии. Когда же сообщение, содержащее в себе ЭМО-прием начинает транслироваться через СМИ, смысловая энтропия в сознании аудитории, а также в сознаниях авторов и ретрансляторов начинает возрастать. И возникают социально одобряемые запреты на поиск смысла решений и действий персон, принимающих решения.
>Что же делать?
>Живя в двадцать первом веке, мы часто называем его веком информации. Однако, редко делаем из этого определения логичные выводы. Например, о том, что любое противостояние, любой конфликт, любая политическая ситуация начинают обогащаться контекстами, связанными с распространением, усвоением, анализом и пониманием информации. Сырые данные преобразуются в информацию, на основе которой можно делать выводы, а затем на основе этих выводов возникает интерпретация фактов и появляется знание о ситуации.
>Большая часть политических и социальных конфликтов имеет информационную природу, то есть они тесно связаны со способностью людей генерировать, реконструировать, понимать и интерпретировать смыслы действий и решений друг друга. Когда смысл становится запрещенным словом, когда о смыслах становится не принято думать, ЭМО набирает обороты, и смыслы исчезают не только из индивидуального и коллективного мышления, но и из индивидуальной и коллективной деятельности.
>Я полагаю, что журналистскому сообществу и политикам необходимо приложить максимум усилий для того, чтобы вернуть смысл в общественно-политический дискурс и в коллективную коммуникацию. Это позволит выключить ЭМО или снизить ее интенсивность до приемлемого уровня.
>А для этого необходимо всего лишь начать задавать друг другу вопросы о смысле, отказаться от запрета на поиск и понимание смысла действий персон, принимающих решения, и мыслить о смыслах без внутреннего цензора.
