"Когда первые миссионеры пришли в Африку, у них была Библия, а у нас была земля. Они учили нас молиться с закрытыми глазами. Когда мы открыли глаза, у нас была Библия, а у них земля" (Жомо Кеньятта - первый президент Кении )
Иногда представители нашей элиты выдают перлы, позволяющие заглянуть в их сознание. Никита Михалков поведал «обленившемуся» народу как с детства привык к труду — ручками развязывал веревочки на коробке с пирожными. Не знаю как воспринимают слова мастера те, кто вырос в деревне, таскал воду из колодца, пилил и рубил дрова на зиму, бегал в школу на лыжах за 3 километра, работал в огороде летом, собирал из металлолома мотоцикл, а пирожные первый раз попробовал в институте. Но и тем, кто просто рос без домработниц и нянь ясно, что что БаринЪ, поучающий нас трудолюбию - неадекват. Но так ли далеко ушли от деятелей культуры в n-ном поколении наши экономисты, разрабатывающие для правительства стратегии экономических реформ? Чтобы заглянуть в сознание стратегов реформ, проанализируем частоту слов встречающихся в разработанной профессорами высшей школы экономики «Стратегии 2020» значительно чаще или наоборот, реже, чем в среднем в русскоязычных текстах.
Первое что бросается в глаза — «образование», «образовательный». Эти слова в тексте программы встречаются 891 раз. Если добавить «преподаватели», «педвуз», «педагогический» - счет легко дотягивает до 1000. Для сравнения «промышленный» «промышленность» в тексте «Стратегии» встречается 52 раза. Сельское хозяйство 7 раз. Растеньеводства и животноводства нет совсем. «Сельская» для составителей программы скорее местность, чем «хозяйство». И это ничего, что в расходах российских домохозяйств продукты питания составляют 35-40%.
Если у Михалкова труд ассоциируется с пирожными, то у профессоров ВШЭ он ассоциируется с образованием. Ничего другого они в жизни не видели, не знают и знать не хотят.
Профессоров ВШЭ серьезно заботит пенсия. «Пенсия», «пенсионный», «пенсионер» упоминаются в тексте 483 раза - авторы люди немолодые. Но важно еще и то, что пенсии — это расходы. А расходовать что-нибудь на русских эти деятели не любят.
«Нефть» для экономиста как пирожное для Михалкова. Она упомянута 212 раз. Гораздо меньшего внимания заслуживает «переработка» — 15 раз. «Энергетика» упоминается всего 10 раз.
А какие слова встречаются в «стратегии» реже, чем в среднем в русскоязычных текстах? Это особенно интересно, потому что используют слова сознательно, зато избегают часто неосознанно. Просто потому, что соответствующие концепции для автора не актуальны. В таблице даны слова, которые используются в стратегии в несколько раз реже, чем в среднем в русскоязычных текстах и их относительная частота в «стратегии» как процент от частоты в русском языке.
Очевидно что стратегов реформ не слишком заботят «знание», «видение», «понимание», «подсчет», «точность», «количество». «Находить» и «отвечать» — не для них. Что будет с «человеком», будет ли он «жить», будет ли у него «дом», «одежда», не «потеряет» ли он от реформ — все эти вопросы стратеги считают праздными. «Хлеба» и «мяса», на которые российские семьи тратят 7% и 10% своих расходов в стратегии нет совсем. Еда наших экономистов волнует мало. Ну и на закуску курьезный факт: стратеги явно обходят вниманием «военных». Одного этого избегания важнейших для науки понятий достаточно, чтобы всерьез задуматься является ли «Стратегия» ВШЭ научным трудом, или скорее должна рассматриваться как пропаганда.
Как же видят стратеги из ВШЭ путь в светлое завтра? Похоже модная панацея от всех болезней сегодня — «инновации» (упомянуты 341 раз) и «конкуренция» (247 раз). При чем конкуренцию экономисты преподносят как средство стимулировать инновации: «только высокий уровень конкуренции может создать реальный спрос на инновации». Уничтожив еще во времена Гайдара отраслевую науку, занимавшуюся опытно-конструкторскими разработками реформаторы предлагают спасти положение, уничтожив еще и предприятия.
Профессора ВШЭ как будто забыли азы рыночной экономики. Спрос зависит не от конкуренции, а от наличия денег у покупателя. Например, у советского автопрома, выпускавшего 2,2 миллиона автомобилей в год, были деньги на инновации. Конечно не так много как у Дженерал моторс, выпускавшей 14 миллионов, но были. Когда экономисты-расчленители разодрали автопром по заводику и раздали мелким жуликам, да и заводики-«монстры» расчленили на несколько частей ради создания конкуренции, оказалось что денег на инновации ни у одного из цехов, ставших самостоятельными предприятиями нет. А нет денег — нет и спроса. Мы уж оставим в стороне тот факт, что жулики, получившие наши заводы в собственность, о производстве и инновациях знают не больше профессоров ВШЭ.
Инновации у светочей либеральной мысли носят несколько абстрактный характер. Ведь новые технологические процессы или производство новых товаров требуют создания новых машин. А «машиностроение» в тексте «стратегии» упомянуто 1 (один!) раз. Можно было бы предположить что под «инновациями» понимается закупка импортных машин и оборудования. Тем более, что в тексте «стратегии» отсутствуют некогда популярные у экономистов «опытно-конструкторские разработки». Однако больше похоже что «инновации» лишь предлог для уничтожения производства.
Тут надо оговориться что в западной экономической литературе инновации принято разделять на революционные и эволюционные. Революционные инновации — это создание абсолютно нового продукта, для которого еще нет рынка. Первый автомобиль, первый самолет, первый микропроцессор, первый персональный компьютер — все это примеры революционных инноваций. Эти первые модельки очень просты и их часто создавали энтузиасты в гараже. И никому кроме энтузиастов они были не нужны. Спрос и рынок надо было создать заново.
С появлением спроса в инновации включаются большие компании, доводящие технологии до совершенства. Каждый новый шаг в улучшении продукта обходится дороже предыдущего. Инженеры, основавшие фирму Интел могли делать свои микропроцессоры с минимальными инвестициями и удваивали производительность за несколько лет. Сегодня Интел инвестирует миллиарды ежегодно, но быстродействие процессоров растет все медленнее. И что толку что 90% продукции фирмы Интел «инновационные», если производительность нынешнего поколения процессоров выше производительности предыдущего процентов на 5? Да их спрос падает. Потребители вполне удовлетворены процессорами предыдущих поколений. Стоило ли вкладывать десятки миллиардов в разработку?
И это не говоря уже о том, что сам продукт не так важен для человека. В расходах российских домохозяйств аудиовизуальное, фото оборудование и оборудование для обработки информации составляет полтора процента — в 30 раз меньше расходов на еду. Расходы на связь составляют чуть больше 4%, тоже в 10 раз меньше расходов на продукты питания. Вот и критерий важности всей этой «инновационной экономики».
То же мы видим и в других отраслях. Практически перестали расти скорости и грузоподъемность самолетов или технические характеристики автомобилей. Значит ли это что эти отрасли надо уничтожить? Пусть Мау и Кузьминов пойдут и расскажут это Дженерал Моторс или Боингу.
Нашим реформаторам не интересны массивные отрасли, обеспечивающие основные потребности населения. Скорее всего западные инструктора поставили перед ними задачу эти отрасли уничтожить. Вместо этого, нас обещают долго учить, а потом загнать в гаражи изобретать на «мировой рынок» революционные поделки, на которые там нет спроса, уверяя что за этим будущее, а без сельского хозяйства, промышленности, транспорта, строительства, отопления, армии можно обойтись.
«Для инновационной активности характерна существенная отраслевая дифференциация: в высокотехнологичных секторах (фармацевтика, медицинское, компьютерное и телекоммуникационное оборудование, авиакосмическая техника) доля инновационно активных предприятий достигает 24–32% (среднеевропейский уровень); в добывающих секторах и большинстве обрабатывающих производств — 2–11%. В результате расслоение экономики по разным технологическим укладам усиливается. Инновационная пассивность в традиционных секторах грозит резким снижением национальной конкурентоспособности в будущем.»
Профессора ВШЭ бодро сравнивают ящики с апельсинами. Сказав что в фармацевтике доля инновационной продукции выше, чем в добыче угля, тут же сравнивают инновации в добыче угля в России не с инновациями в добыче угля в Европе, а со «среднеевропейским уровнем», куда входят и фармацевтика, и электроника и масса прочих сравнительно молодых отраслей.
В зрелых отраслях доля инновационных товаров не может быть велика. Производство доведено практически до совершенства. Возможны только мелкие улучшения, не всегда оправдывающие капиталовложения в инновации. Да, реформаторы уничтожили советскую высокотехнологичную промышленность, ту же фармацевтику, электронику или гражданское самолетостроение. В результате средняя доля инновационной продукции в ВВП снизилась. Но разве это повод уничтожить и зрелые отрасли, которые пока работают и обеспечивают существование страны?
Вся эта шумиха вокруг инноваций лишь «научное» обоснование деиндустриализации России: если инноваций в отрасли немного, то и отрасль «не нужна». То есть не нужны самые зрелые, эффективно работающие отрасли, обеспечивающие базовые потребности населения и развития страны.
К черту спрос!
Умники из ВШЭ гордо заявляют: «переход от экономики спроса к экономике предложения является одной из главных целей настоящей Стратегии». Вот это поворот! После всех заклинаний Аганбегяна, уверявшего что советская экономика производила много «ненужного», и поэтому ее надо сломать, эксперты вдруг задались целью перейти к экономике, производящей ненужное. Видимо официально идет все та же отсылка к самолету братьев Уайт и первым персональным компьютерам, спаянным любителями в гараже — революционные инновации, на которые не было спроса. К самолетам братьев Уайт только военные проявляли некоторый интерес и первой жертвой авиакатастрофы тоже стал военный. Это и есть экономика предложения. Она не может достигать больших размеров. Чтобы отрасль росла нужен спрос. Без спроса это любительщина. Видимо такую любительщину нам и предлагают в качестве стратегии развития.
В воспаленном мозгу неофитов неолиберализма «экономика спроса» ведет к «ресурсной зависимости». Ну то есть если мы используем свою сталь чтобы делать свои трактора, делаем для них горючее из своей нефти, сами растим хлеб на своих полях, то мы «ресурсно завистмы». А если мы покупаем импортную еду за выручку от продажи газа, нефти и металлов, то экономика сразу делается «ресурсонезависимой». Видимо цель «стратегии» высвободить как можно больше ресурсов от внутреннего потребления, пусть и ценой вымирания населения, чтобы еще больше загнать на Запад.
Об этом же свидетельствует и другое требование западной олигархии, которое перевели для нас на Русский составители стратегии: «Ориентация на внешний спрос, открытость экономики», «недостаток конкуренции на внутреннем рынке». И то и другое означает уничтожение крупной современной экономики, ориентированной на удовлетворение потребностей населения. Мало ли что населению надо кушать, одеваться, где-то жить, согреваться зимой? Все это старые, совковые отрасли. В них мало инноваций. Нельзя вечно ориентироваться на внутренний спрос и потребности русских. Надо предлагать. И предлагать непременно на внешний рынок. Матрешек там, деревянные ложки или иконки. Тут и для инноваций простор. Что если вместо красной запятой на матрешке синенькую намалевать? Может так интурист лучше брать будет? И ресурсов на это нужен минимум. Вот он идеал инновационной экономики предложения, ориентированной на внешний рынок. Чего и ждать от фарцовщиков.
Философия фарцовщика
Тут полезно обратиться к другому програмному документу наших либералов — докладу ИНСОР «Россия в 21-м веке: образ желаемого завтра».
«Ресурсный социум, базирующийся на сырьевой экономике, традиционно располагает к освящению власти и государства – верховного распределителя («дарителя») благ. Вырабатывается отношение к населению отчасти как к обузе, отчасти как к возобновляемому ресурсу (расходному материалу) исторических свершений, титанических производств и т.д.»
Под «ресурсным социумом», либерал понимает не технически отсталое общество, которое вынуждено жить продажей ресурсов, которые даже добыть само не может и вынуждено приглашать для этого иностранцев. Вовсе нет. «Ресурсным» либерал называет общество, ориентированное на удовлетворение потребностей всех своих членов. Да, для этого необходимы ресурсы. Для удовлетворения потребностей «ненужного» населения создаются «ненужные» «титанические» производства, которые лучше бы распилить на лом цветных металлов да загнать в Турцию. А там еще и миллионы рабочих получают зарплату, а ведь это живые деньги, которые государство «пускает на ветер», вместо того, чтобы отдать фарцовщикам.
Патерналистически настроенные чиновники не дают бойким торгашам фарцевать нефтью и газом на Западе, вымораживая города и целые области в России. Это очень не нравится фарцовщикам, мечтающим загнать ресурсы на Запад.
Человеческое достоинство фарцовщика не позволяет ему относиться к населению как к обузе. Он сбрасывает эту обузу в бомжи и отгораживается охранниками, собаками и колючей проволокой. Фарцовщик не относится к населению как к ресурсу. Для него население опасный конкурент в борьбе за ресурсы, от которого надо поскорее избавиться. И уж конечно фарцовщика не заботят исторические свершения, вроде ликвидации перманентного голода, эпидемий, неграмотности, защиты народа от свихнувшегося Запада, решившего расчистить себе жизненное пространство на Востоке или выжечь население ядерным огнем.
«И главное: в отличие от этапов индустриализации, урбанизации и т.п., полноценные модернизации постиндустриальной эпохи в условиях несвободы в принципе не реализуются. В современном мире главным ресурсом развития становятся творческие способности человека, его энергия и инициатива. Перекос в сторону этатизма, культа власти и коммунальных ценностей в новом мире заведомо непродуктивен. Мегамашина государства, состоящая из «винтиков», теперь и впредь, в конечном счете, безнадежно проигрывает сообществу свободных индивидов.»
А ведь фарцовщик ревнует к нашей индустриализации. Это понятно и правильно. Что же он, такой постиндустриальный и полноценный, может предложить нам, кроме торговли нашими ресурсами на турецком базаре или матрешками в местах скопления туристов? Впрочем, некоторые пишут проекты «желаемого завтра», которые очень нравятся американским послам. Ведь независимые от собственного государства либералы составляют «образы желаемого завтра» из пожеланий Госдепа США.
Зря они приплели сюда «государство» и «авторитаризм». По свидетельству А.Н. Энгельгардта, 100 лет назад от авторитарного царя крестьяне ожидали того же, что сами совершенно демократично делали в своих общинах — оптимального использования ресурсов к максимальной общей пользе:
«По понятиям мужика, каждый человек думает за себя, о своей личной пользе, каждый человек эгоист, только мир да царь думают обо всех, только мир да царь не эгоисты... мужики понимают так, что через известные сроки, при ревизиях, будут общие равнения всей земли по всей России, подобно тому, как теперь в каждой общине, в частности, через известные сроки, бывает передел земли между членами общины... Видя, что у помещиков земли пустуют или обрабатываются не так, как следует, видя, что огромные пространства плодороднейшей земли, например из-под вырубленных лесов, остаются невозделанными и зарастают всякой дрянью, не приносящей никому пользы, мужик говорит, что такой порядок царю в убыток. Хлеба нет, хлеб дорог, а отчего? Оттого что нет настоящего хозяйства, земли заброшены, не обрабатываются, пустуют. Царю выгоднее, чтобы земли не пустовали, обрабатывались, приносили пользу.»
Объяснить упорное переживание «авторитаризма» и «бюрократии» в воспаленном сознании столичной интеллигенции можно лишь эффективностью психологической войны Запада против России. ЦРУ успешно натравило интеллигентов на собственное государство и собственный народ. Это успех Запада и эффективная инновационная технология. Но это уже тема другой статьи.
Думаю ИНСОР зря рисует образ «реакционного» государственного чиновника, вставляющего палки в колеса прогресса:
«...успехи в развитии информационно-коммуникационных технологий останутся «игрушками», не дадут мультипликационного эффекта, если одновременно не будут снижены административные барьеры и обуздана коррупция. ИКТ дают преимущество в скорости обработки информации и принятия решений – но этот эффект легко сведет на нет коррупционер или бюрократ, требующий взятки или долгих согласований.»
Успехи в развитии информационно-коммуникационных технологий останутся игрушками потому что реформаторы уничтожили Госплан и Госснаб, где эти технологии очень бы пригодились, уничтожили отраслевую науку, где информационные технологии тоже были бы весьма кстати. А сейчас принялись за академическую науку. Успехи останутся «игрушками», потому что либералы раздали нашу промышленность ворам, уничтожив половину в процессе «реформ», подорвали сельское хозяйство, сворачивают здравоохранение.
Я бы охотно использовал успехи информационно-коммуникационных технологий для выведения новых сортов растений, устойчивых в вредителям и способных выживать в нашем холодном засушливом климате или занимался планированием и оптимизацией, но не судьба. Приходится пока пользоваться информационными технологиями для анализа сумеречного сознания наших реформаторов.
