Первым из <узлов неопределенности>, изменения в котором могут оказать более
чем серьезное воздействие на ситуацию в Магрибе в целом, является
примыкающий к границе с Тунисом район гор Нафуса на северо-востоке Ливии,
населенный берберами, которые в отсутствие какой бы то ни было центральной
власти входят в различные альянсы, постоянно меняя партнеров. При этом
единственная их задача - формирование на своих землях территориального
анклава, который в перспективе не будет иметь над собой какого бы то ни было
арабского руководства (как это в настоящее время и происходит).
Помимо чисто формальных отношений с будущим ливийским государством,
возможность воссоздания которого в настоящее время под большим вопросом,
этой стратегии берберского возрождения, все больше напоминающей курдскую,
ничто не угрожает и за исключением разве что теоретической военной экспансии
Алжира угрожать не может. Последний же в сегодняшней Ливии видит для себя
куда большую угрозу в местных исламистах (любого типа - от салафитов до
<Братьев-мусульман>), а не в берберах. Хотя подъем берберского национализма
в Ливии неизбежно спровоцирует аналогичные процессы в Тунисе и, что для
Алжира по-настоящему болезненно, в его собственных берберских провинциях - в
первую очередь в Кабилии с ее старыми сепаратистскими традициями.
В Центральном Магрибе таким образом постепенно формируется берберский
национальный очаг, который в достаточно сжатые сроки при соответствующей
внешней поддержке может обрести квазигосударственный статус по образу и
подобию того, как это произошло в Иракском Курдистане, а затем де-факто и в
Курдистане Сирийском. Алжир с его многочисленным берберским населением (до
трети общей численности населения страны), на протяжении столетий
сопротивляющимся насильственной арабизации, в данной ситуации выступает в
роли Турции с ее курдами. Тем более что и в том, и в другом случае особое
значение имеет языковая проблема, включая запрет употребления в быту
национального алфавита (курдского в Турции, берберского в Алжире).
Можно не сомневаться, что всемерную поддержку этому процессу окажет Франция
с ее историческими традициями колониальных времен опоры на берберов,
противопоставляемых арабам, большой берберской диаспорой, ролью центра
сохранения и возрождения берберского культурного наследия, которую по праву
играет Париж, и традиционно сложными отношениями последнего с Алжиром,
балансирующими на грани кризиса. Притом что в президентство Ф. Олланда эти
отношения по сравнению со временами Н. Саркози отнюдь не укрепились. И вряд
ли укрепятся в будущем. По крайней мере до той поры, пока ветераны войны за
деколонизацию Алжира занимают посты в руководстве этой страны и что особенно
важно - ее силовых структур.
Алжир, резонно обвиняя Францию в дестабилизации ситуации в Северной Африке
после свержения Каддафи, которому негласно помогал, категорически против
любых военных операций в регионе против кого бы то ни было, если их
инициирует Париж. Попытки Франции растопить лед в межгосударственных
отношени
Подробнее: http://www.vpk-news.ru/articles/24148ях последовательно срываются
с непременными намеками на иски, которые бывшая колония готовит против
бывшей метрополии за проведенные на ее территории в 50-60-х годах ядерные
испытания. Ответные заявления вроде поздравления членов французской
правительственной делегации с тем, что они из Алжира <вернулись живыми>,
напоминая по стилю юмор <Шарли Эбдо>, провоцируют очередные франко-алжирские
скандалы, дополнительно ухудшая перспективы сближения государств.
Еще одна страна, готовая поддержать подъем берберского национализма на всех
территориях, упомянутых выше, и в первую очередь в своем соседе-сопернике -
Марокко. Королевство, которое в значительной мере населено именно берберами,
притом что у монаршей семьи берберские корни, с недавних пор имеет
конституцию, придавшую берберскому языку официальный статус. <Арабская
весна> в Марокко парадоксальным образом усилила опору королевского двора на
берберов, получивших привилегии, немыслимые в Алжире. Так что любое усиление
берберской идентичности на его территории практически ничем Марокко не
угрожает (в отличие от исламистов или левой оппозиции, в подъеме которой
марокканские спецслужбы традиционно и небезосновательно обвиняют именно
Алжир).
Эксперты, в том числе отечественные, периодически упоминают в составе
<группы поддержки> берберского национализма, в частности в Ливии, Тунисе и
Алжире, Израиль. Автор, опираясь на личное знакомство с ситуацией, склонен
считать берберо-израильские связи следствием в первую очередь широких и
давних неформальных мароккано-израильских контактов, в том числе на высшем
уровне. Поскольку они имелись и поддерживаются между королевским двором - с
одной стороны и правительством (включая премьер-министра) и президентским
офисом - с другой.
Дополнением служат контакты на общинном уровне (марокканские евреи
сформировали насчитывающую сотни тысяч человек диаспору во Франции и чуть
меньшую, вторую по численности после русскоязычной общину в Израиле) и
широко распространенные в Северной Африке до новейших времен
берберо-еврейские браки (благо, многие берберские племена до арабского
завоевания исповедовали иудаизм, причем пережитки его некоторые из них
сохранили до прихода французов). Отдельно можно вспомнить о потомках
берберов, вернувшихся к иудаизму, живущих в современном Государстве Израиль
(автору известно о двух их деревнях в этой стране).
При всем том североафриканские реалии для этих людей остались в прошлом. Ни
о каком участии их в сегодняшней борьбе за власть в Магрибе не может быть и
речи. А единственное, что теоретически могло бы их заинтересовать, вопрос
реституций - возврат оставленного и конфискованного имущества, финансовых
авуаров и земельных участков по определению не будут обсуждать ни одно
правительство и ни одна местная администрация исламского мира в целом и
Магриба в частности. Упоминать об этом мог разве что экспрессивный Каддафи.
Причем именно для того, чтобы испортить настроение своим соседям, для
которых, если бы он внезапно решил вернуть крошечной еврейской общине Ливии
ее имущество, это стало бы прецедентом и большой проблемой.
Что касается Израиля как такового, его интересы никогда не включали и явно
не будут включать в будущем вопрос о том, как устроены те или другие
государства исламского мира: опыт Ливана в начале 80-х показал полную
бесперспективность для Иерусалима опоры на местных союзников. Хотя по
договоренности с крупным внешним игроком проявить определенную активность, в
том числе на значительном расстоянии от своих границ, израильские спецслужбы
могут вполне. К примеру, в рамках взаимного обмена услугами. И здесь Марокко
вместе с Францией и (или) США вполне подходит для них на роль потенциального
партнера.
В любом случае то, как именно сыграет (и сыграет ли вообще) в Магрибе
берберский фактор, станет ясно не позже августа 2015 года, когда
запланирован Всеобщий конгресс народа амазиг, на котором должны
присутствовать делегаты из всех стран проживания берберов и наиболее крупных
берберских общин Запада. Что в случае Ливии скажется на активности как самих
берберов, так и таких этнических групп, как туареги и тубу. Для Алжира и его
южных соседей по Сахаре и Сахелю, однако, куда важнее нестабильность в
североафриканском <урановом поясе>, вызванная активностью исламистов,
объявивших о присоединении к Исламскому государству (ИГ).
Для Франции возможность прекращения из этого региона поставок урана для ее
АЭС смертельно опасна. Притом что справиться с исламистами самостоятельно
армии Мали, Чада и Нигера не могут, Алжир участвовать в альянсах,
сколачиваемых Парижем, отказывается, а США наблюдают за ситуацией, не
проявляя никакого желания таскать для французов каштаны из огня. Тем более
что на юге региона нарастает военная активность союзного ИГ <Боко харам>,
расширяющего зону своего контроля не только в Нигерии, но и в Нигере и
Камеруне. Что для России важно, поскольку если Франция не сможет защитить
позиции <Аревы> на урановых месторождениях Африки, это резко усилит ее
конкуренцию с Росатомом в республиках Центральной Азии.
Не забывая об отечественных интересах в горнодобывающей отрасли стран, о
которых идет речь, в первую очередь в сфере добычи того же урана, отметим
все же: позиции на постсоветском пространстве для Москвы много важнее. Что
означает на данном этапе как минимум усиление мониторинга ситуации в
Северной Африке.
