Над погранзаставой в Изварино, вратами народных республик, реют два флага – ЛНР и Советского Союза. И надпись: «рУина», составленная из букв названия того государства, которое сейчас всеми силами стремится вернуть эту землю под свой контроль.
На блокпосту сидят ополченцы. Местные ходят здесь не доставая документов, в крайнем случае, говорят, куда они направляются.
Я не местный, и ко мне это не относится. Старший недоверчиво вертит в руках мой паспорт: «А откуда мне знать, может, ты сейчас рванешь в Днепр (Днепропетровск) и оттуда мне в спину стрелять будешь? Они ж там огромные бабки платят. Это на обычной войне – немец есть немец, француз есть француз, а тут один народ, говорим на одном языке… Гражданская война!».
Кое-как мне удается убедить ополченца, что я не собираюсь ехать в Днепр и стрелять ему в спину. Он отдает мне документ. Я вхожу на территорию ЛНР.
(Скоро тут начались ожесточенные бои. Киев поставил задачу отрезать ЛНР от границы. Изварино было взято Вооруженными силами Украины, однако вскоре ополчение нанесло им тяжелое поражение. В числе других опорных пунктов было оставлено и Изварино, вновь перешедшее под контроль ЛНР).
- Ты раньше бывал в наших краях? Нет? А «Молодую Гвардию» читал? Сильно спешишь? - спрашивает везущий меня в Луганск ополченец. Меня подсадили к нему в Изварино на единственном контролируемом ЛНР погранпереходе.
Я уже не спешил. Задача-минимум была выполнена - я оказался на территории народных республик до окончания объявленного Порошенко «одностороннего прекращения огня». В Луганске, бывшем первой и, в общем, последней мало-мальски определенной точкой моего маршрута, меня никто не ждал. Теперь я ехал в машине вместе с тремя людьми в камуфляже с георгиевской лентой вместо шеврона, в бок мне упирался отдельно лежащий оптический прицел. В общем, все шло вполне согласно моему немудреному плану.
- Поехали тогда, посмотришь музей. Это ж все из наших мест ребята были, краснодонские. Совсем молодые. А ты был в музее? – спрашивает он второго ополченца, ехавшего с нами.
- Не, я, когда класс должен был в музей идти, заболел как раз. А потом все как-то не складывалось, виновато отвечает тот.
- Во, тем более, поехали!
«Молодая гвардия» – подпольная комсомольская организация, более ста парней и девчонок, большинство из которых были зверски убиты фашистами. Местные и спустя 70 лет гордятся своими земляками.
- А фильм смотрели? - По общему мнению, фильм хороший.
- Я как из тюрьмы вышел, перестал шансон слушать, как отрезало. Теперь вот, наверно, как все кончится, перестану военные фильмы смотреть…
В пути ополченцы травят байки, делятся соображениями бытового и общефилософского характера. Под рассуждения об особенностях стрельбы из снайперской винтовки в условиях пресеченной местности («а там овраг какой, скажем, а в нем воздух холодный и ветер не пойми в какую сторону») мы въезжаем в Луганск.
Улицы Луганска пустынны. Мало людей, мало машин, многие заведения стоят закрытые. Окна многоквартирных домов вечерами светятся все меньше. На улицах развешаны объявления о ближайших бомбоубежищах и введении комендантского часа.
На стенах - граффити политического содержания: антихунтистских – больше, антисепаратистских – меньше. Граффити часто переделываются противоположной стороной. Основное оружие – частица «не», («Луганск – (не) Россия», «(не) Украина»), но встречаются и более остроумные ходы.
Луганск называли некогда городом фонтанов. Сегодня большая их часть иссякла, работают лишь несколько. На площади Героев ВОВ за спиной памятника Ленину – пустой бассейн с осыпавшимся кафелем и надписью «Купание запрещено. Высокое напряжение, опасно для жизни». Это – не следствие войны, скорее, одна из ее причин. Гордость города приходила в упадок все годы после развала СССР.
Луганское ОГА (облгосадминистрация) – политический центр ЛНР. Перед входом баррикада, на баррикаде – флаги: ЛНР, СССР, России, георгиевский, еще какие-то… Часть стены выбита и висит непонятно на чем – сюда залетела ракета, выпущенная с украинского самолета. Тогда было много убитых и раненых. На мой вопрос мне ответили, что фотографировать без аккредитации нельзя и попросили предъявить документы и открыть рюкзак. Увидев российский паспорт ополченец успокоился – «извините, такой приказ, нельзя фотографировать».
Война подошла совсем близко – скоро она плотно заселится в этот прекрасный город. Временами вдали грохочет артиллерийский залп. «Это на Металлисте», – уже привычно ориентируются местные и идут дальше по своим делам. Порою обстрел ужесточается, переходит на новые места, прилетают самолеты. Взвывает сирена воздушной тревоги. Из обстреливаемой местности устремляется поток машин и пешеходов, обратно едут «скорые» и ополченцы. «Что ж делают-то, суки!..», - говорит женщина рядом со мной, глядя на чадящий пожар там, где только что виднелись лишь утопающие в зелени фруктовых деревьев крыши частного сектора.
Гражданская война часто разводит по разные стороны баррикад друзей и родственников. Украина – не исключение, особенно когда люди живут в разных регионах. В интернете и по телефону на многие тысячи голосов идет горячая полемика. Все такие дискуссии проходят примерно по одному сценарию, в ход идут одни и те же аргументы: «А она говорит: зачем вы наших детей убиваете? А я ей – это ВЫ зачем убиваете наших детей? Это же не мы к вам пришли, а вы к нам!».
Эти «мы» и «вы», куда-то приходящие и кого-то убивающие, на самом деле – всего лишь две пожилые женщины, одна из которых и пересказывает этот диалог попутчикам в поезде из Луганска в Донецк.
«Вот и семьи разделяются, один за одного, другой за другого», – говорит своему спутнику женщина. Они проходят мимо меня уже в Донецке.
2. В Донецке. Новая власть.
Донецк встретил меня широкими зелеными улицами и бульварами, вдоль них рассажены абрикосы, вишня, шелковица – только руку протяни. В скверах разбиты альпийские сады, а центральные парки и бульвары уставлены удивительными каменными и коваными скульптурами. Днем в воздухе вьются ласточки, а ночью летучие мыши.
Над городом и вокруг него высятся терриконы – горы, возникающие от многолетнего сваливания отработанной шахтерами породы. Со временем эти горы поросли лесом и стали неотъемлемой и одной из живописнейших деталей пейзажа.
Здесь, как и в Луганске, непривычно много людей с татуировками. Татуировки очень разные – от американского олдскула до блатных партаков, но по большей части различный орнамент. Видимо, такая донбасская этнографическая особенность.
На улицах развешаны билборды с агитацией ДНР. «ДНР. Республика народной экономики без олигархов и коррупции», «Вступайте в ряды народного ополчения Донбасса!», «Воин русской армии, спаси!» Чаще всего эти призывы напечатаны поверх плакатов времен Великой отечественной. Можно было видеть такой билборд рядом с другим – «Счастливый Донбасс в единой Украине! Ринат Ахметов». Потом ахметовские все же посрывали.
В городе часто слышны звуки военных действий – то в аэропорту, то в Макеевке, то еще где-то. Дробно грохочут «Грады», одиночно ухает артиллерия, временами гудит в небе самолет. В относительном отдалении от боев люди научились не обращать на это внимания – дети качаются на качелях, пенсионерки сидят на скамейках у подъезда, прохожие спешат по своим делам. Но атмосфера, как ни крути, тревожная, город постепенно пустеет.
Восстание в Донецке проходило иначе, чем в Луганске. Если ЛНР в столице свою власть утвердила практически сразу же, то Донецк первое время контролировался самыми разными силами одновременно. Различные отряды ополченцев не подчинялись никому, кроме своих атаманов, или же подчинялись номинально. В центре города под украинским флагом сидел мэр, заявлявший о своей лояльности сразу всем. Кому подчиняется милиция, не знал никто, включая ее саму. На улице Щорса, стараясь не высовываться за ворота, стояли войска нацгвардии. А правительство Донецкой Народной республики обосновалось в здании облгосадминистрации.
Донецкое ОГА на первый взгляд сильно напоминает киевскую КМДА, захваченную протестующими во время Майдана.
Те же баррикады около администрации (в Донецке - совсем небольшие, зато не из снега, а из тротуарной плитки, в Луганске – побольше, преимущественно из мешков с песком). Люди в камуфляже на входе спрашивают пропуск (с автоматами вместо дубинок). Дацзыбао, карикатуры и фотографии убитых внутри.
В Киеве пантеон убитых именуется «Небесной Сотней», в Донецке – «Бессмертная Дружина». В столовой кормят так же бесплатно – без того разнообразия, что на Майдане, но вполне добротно. Отдельные параллели между Майданом и восстанием на Юго-Востоке просто поражают. Так, первые убитые и там, и там – этнические армяне.
Однако есть существенные различия. КМДА, хоть и стала важным звеном инфраструктуры Майдана, функции организации государственной власти не выполняла. Даже выведенная баллончиком при входе надпись «Штаб революции» осталась скорее пожеланием писавшего, чем отражением реального хода дел. Донецкое и луганское ОГА стали центрами новой государственной власти в новообразованных народных республиках.
После того, как администрация несколько раз перешла из рук в руки и осталась порядком разгромлена, встала задача налаживания нормальной работы внутри нее. Спустя два месяца после взятия ОГА коридоры внутри все еще забиты хламом, вдоль стен лежат стопки никому не нужных дел и прочих продуктов (или отходов?) бюрократической деятельности.
Сломанная и несломанная мебель частью пошла на материал для внутренних баррикад на случай штурма, частью просто лежит, мешая проходу. Секретарша «министра без портфеля» с большим трудом разыскала на соседнем этаже пригодную тумбочку, теперь ей надо найти кого-то, кто ей поможет доставить ее в министерский кабинет. Попутно она вводит в курс дела молодую коллегу – что, да как. Обсуждают, что надо новые почтовые ящики заводить, ящики на почтовом сервисе Gmail считаются небезопасными. Молодая: «А мы еще в институте знали, что Gmail просматривается. Надо или Яндекс, или mail.ru...».
Вопрос организации новой власти стоит остро. Вначале, когда силовой аппарат раскололся и был парализован борьбой между своими осколками, аппарат поддержания хозяйственной жизни продолжал по инерции функционировать. Однако теперь хозяйственная жизнь начинает разлаживаться, процесс ее распада ускоряется, и повернуть его вспять без вмешательства государства невозможно. Но бюрократического аппарата для этого не хватает, а использовать инициативу снизу народные республики пока не научились. Все чаще заходит разговор о необходимости наведения порядка при помощи «твердой руки», по примеру ЛНР. Как правило, надежды на такую твердую руку связываются с приходом в город пользующегося большой популярностью Стрелкова.
3. Приближение разрухи
По мере приближения войны все больше людей начали покидать город, начала приходить в упадок экономика.
Многие заведения закрылись – магазинчики, кафешки, конторки, чем дальше, тем больше. Крупные торговые сети пока работают, но по укороченному графику. Как долго это будет продолжаться, особенно в случае осады – абсолютно неясно. Население уже несколько раз панически скупало продукты первой необходимости – хлеб, консервы, сигареты… Из продажи исчезли переноски для кошек: люди бегут, забирая своих питомцев. Горячую воду во многих районах подают по расписанию, холодная появляется и исчезает без всякой видимой системы.
Пока ощутимых перебоев в продуктовом снабжении нет, но в случае продолжения осады они наверняка проявятся. Количество закрывающихся предприятий растет. Приходится сталкиваться с саботажем со стороны собственников. Число беженцев из Донецка уже идет на сотни тысяч, что еще больше усложняет экономическую ситуацию.
В условиях грозящей катастрофы становится все более актуальной проблема национализации. Как правило, речь идет о тех предприятиях, которые принадлежат промайдановской буржуазии. Однако в случае устранения военной опасности неизбежно встанет вопрос о возобновлении работы важных предприятий, чьи хозяева бежали от войны. Почти сразу после провозглашения ДНР был принят закон о народном контроле. Однако действовать он так и не начал, ответственные за его исполнение структуры сидели без дела, пока не были на днях распущены за ненадобностью. Другая важная для республик задача – создание национального банка. Без него невозможно собирать налоги. Собственники и бухгалтерия разводят руками: «Рады бы – дайте счет, куда деньги переводить»…
Пока характер Народных республик остается неясным, пока не были провозглашены конкретные преобразования в интересах большинства, это большинство остается в значительной степени бездеятельным. Не последнюю роль тут играет его дезорганизованность. Основной формой самоорганизации здесь является ополчение, все остальные практически отсутствуют.
4. «Наши»
Ополченцы для местных – «наши». Голосование на референдумах 11 мая было действительно массовым. Люди шли голосовать за самоопределение, пусть и понимали его по-разному. Главное – против фашизма. Именно фашисты, по их мнению, пришел к власти в Киеве в результате переворота. И когда эта новая власть отказалась считаться с их мнением и пошла на силовое подавление движения, многие решили отстаивать свой выбор до конца.
Большинство тогда рассчитывало на безболезненный «крымский вариант». Когда же стало ясно, что началась настоящая гражданская война, многие посчитали, что затея того не стоит, однако между людьми уже легла кровь, жернова войны завертелись. «Неужели бросила нас Россия?» - задавались вопросом многие. Большинство ждало, что вот-вот придут российские войска, неся защиту и порядок. Надо только «день простоять, да ночь продержаться».
Их ждали сначала сразу после референдума, потом после начала боевых действий, когда полилась первая кровь, потом после того, как начались артиллерийские и авиационные налеты на города и начали гибнуть мирные жители. «Когда же придет Россия?» - но Россия все не приходила…
Кто-то начал винить ополченцев в напрасном развязывании войны. И все равно они остаются своими: «А наши, раз им так хочется повоевать, шли бы в чисто поле, да там и воевали…».
Негласная поддержка со стороны России стала предметом многочисленных дискуссий и спекуляций. Многие считают ее недостаточной. Киевский режим, напротив, все происходящее стремится свести к руке Москвы. (Даже протестующих, поднимающих социальные требования – «пенсии, зарплаты, социалку» - Яценюк обвиняет в работе на ФСБ. Старое проверенное средство, обвинение в работе на внешнего врага, еще послужит режиму поводом для расправы с теми, кто выказывает недовольство. А недовольных в свете надвигающейся социально-экономической катастрофы будет становиться все больше).
Очевидно, поддержка идет. Масштабы ее неизвестны, но ее не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать. Ввода российских войск, хотя бы миротворческих, тут так пока и не дождались. С другой стороны, долго противостоять одним стрелковым оружием многократно превосходящим правительственным силам, имеющим артиллерию, авиацию и бронетанковые войска, ополченцы не смогли бы (особенно не прибегая к чисто партизанской тактике, а подолгу удерживая города). Вопрос о том, все ли имеющееся у них тяжелое вооружение является трофейным, остается риторическим.
Те, кто остался в Луганске и Донецке, по большей части, народные республики продолжают поддерживать, хоть и пассивно. Бомбардировки жилых массивов и зачистки «освобожденных» городов, террор против населения, возвращаемого в покорность киевской власти, не прибавили режиму популярности. В очередях, электричках, маршрутках и на кухнях обсуждают ход боевых действий, что предприняли «укропы» и как ответили на это «наши».
В условиях развала государственного аппарата ополченцы остались чуть ли не единственной инстанцией, в которую можно обратиться за помощью. Известны случаи, когда по их требованию пресекались спекуляции, выплачивались задолженности по зарплате. С другой стороны, в ДНР, где, в отличие от ЛНР, долгое время не было установлено единоначалия – эта ситуация стала меняться лишь с приходом в город войск Игоря Стрелкова после оставления ими Славянска – какое-то время царила «атаманщина», случались случаи мародерства со стороны ополченцев. Сейчас за мародерство и другие тяжкие преступления положен расстрел, что среди населения встречает только одобрение.
Население Народные республики поддерживает, но брать в руки оружие не торопится. Сочувствуют, но не более. Командующий ополчением ДНР (население которой насчитывает 4,5 млн. человек) Игорь Стрелков постоянно жалуется на нехватку бойцов и пассивность местных жителей. В его планах довести численность республиканских войск до 8-10 тыс. человек. Для стимуляции притока добровольцев предполагается ввести оплату 5-8 тысяч гривен, что в полтора-два раза выше зарплаты шахтера. Такая мера должна привлечь тех, кому вступить в ополчение мешает лишь необходимость содержать семью. До сих пор единственным способом решить эту проблему для работника остаются частные договоренности с работодателем о сохранении зарплаты на время пребывания в ополчении.
Основная масса ополченцев – местные; приезжают и добровольцы из других стран, в первую очередь из России. Именно среди россиян больше всего кадров с ценным боевым опытом и военными навыками.
Большинство населения предпочитает либо выжидать, либо бежать из города, ставшего ареной противостояния, в котором все большую роль играет тяжелое вооружение, а экономическая ситуация становится все более угрожающей.
5. Источник сепаратизма
Главным своим врагом восставшие на Донбассе считают фашистов – именно так они определяют союз олигархов и националистов, оказавшийся у власти по итогам Майдана. В новой власти местное население увидело угрозу, во-первых, своей культуре и во-вторых, экономике, самой основе своего существования. Огромному промышленному региону, население которого больше, чем у половины европейских стран, евроингтеграция грозила настоящей катастрофой. Еще Янукович планировал закрывать шахты – но закрывать не все, не сразу, осторожно. Именно против этого неуместного промедления и был направлен свергнувший его Майдан. Новый режим ясно дал понять, что мешкать и церемониться не намерен. Резко изменилась официальная идеология. Сразу после переворота Верховной Радой был отменен «Закон о языках», допускавший хождение русского в качестве регионального. Вскоре победители поняли, что допустили ошибку и и.о. президента Турчинов наложил вето на отмену, но население успело получить сигнал.
Надежда Алексеевна, пенсионерка из Луганска, на мои расспросы сначала начала объяснять мне, насколько оскорбительно было для нее отключение российских телеканалов, лишение ее выбора. Но после того, как сошла первая волна возмущения, разговор вошел в иное русло.
Передо мной открылся новый, глубинный пласт проблемы.
Ее голова хранила длинный, почти бесконечный перечень разоренных предприятий, слывших некогда гордостью всего СССР. Некоторые из них к моменту его развала считались современнейшими.
«Надо понимать: мы, те, кто тут живет, - бедные, очень бедные люди. Мы еле пережили 90-е, а теперь нам готовят то же самое». Ее опасения не беспочвенны – спустя неделю после нашего разговора премьер-министр Украины Яценюк объявил о самой масштабной за всю историю Украины программе приватизации.
Много говорят о сланцевом газе. Молва именно наличию богатейших залежей под Славянском приписывает ожесточенные бои под этим городом, развернувшиеся на первом этапе гражданской войны. Не думаю, что это верно, однако остается фактом пристальное внимание к этому региону со стороны таких корпораций, как Shell. Добыча сланцевого газа запрещена в Германии, Нидерландах, Франции и ряде штатов США в связи с огромным уроном для окружающей среды, которые она может вызвать. Однако многочисленные протесты экологов и местных жителей в разных частях Украины были проигнорированы властями, сдавшими на долгие десятилетия, как считают местные, эти земли в аренду западным ТНК.
Политика украинизации, стремление сплотить разнородное население Украины вокруг национального мифа, центральными персонажами которого оказывались такие фигуры, как националист и пособник фашистских оккупантов Бандера, однозначно враждебно воспринимаемый значительной частью населения, привели к результатам, противоположным заявленной цели.
Переписывание истории и навязывание чуждых святынь неизбежно порождают недовольство. Это недовольство копилось годами, не находя позитивного выхода. Голосование за Януковича и Партию регионов, в значительной степени опиравшихся на русскоязычный электорат, привело к разочарованию в продажных политиках. Однако когда они были свергнуты, а их место заняли силы, провозгласившие националистический курс, достаточно было лишь спички, чтобы вспыхнул пожар.
«Мы против отрыва от России!», - часто приходится слышать здесь. Россия для большинства по-прежнему остается «большой землей», общей родиной, преемницей СССР. Часто подчеркивают, что Донбасс – родина людей ста с лишним национальностей. С Россией их объединяет общая культура, да и экономические связи региона с Россией огромны. Однако, хотя «русский мир» в сознании жителей Донбасса в значительной степени - синоним Советского Союза, эти понятия совпадают не полностью. Тут присутствуют две тенденции. Одна – национально-клерикальная, другая – советско-патриотическая. Какая из них возобладает – зависит во многом от активности местных левых.
В обсуждении более чем туманных перспектив вхождения в состав России, высказываются и такие мнения: «Если Россия нас примет – хорошо, она экономически более развита и нас подтянет. А если не примет – сможем зато тут более социально-справедливое общество построить». Россию как рай на земле тут тоже не рисуют…
Помимо большинства есть еще и меньшинство. Подсчитать это меньшинство сейчас непросто. Не последнюю роль тут играют репрессии – давление общественного мнения присутствует всегда; но если в мирное время оно может быть почти незримым, в военное – ощутимым весьма и весьма буквально. Скажем, за граффити «Слава Украине!», вполне можно быть битым или оказаться в «холодной», а проукраинские организации по мере сил стараются разогнать. К этому меньшинству относится значительная часть буржуазии и т.н. «креативного класса», в значительной степени украинизированного и относящегося к массе своих земляков пренебрежительно.
Света, помощник юрисконсульта, родившаяся и выросшая в Донецке, рассказала мне, что часто на собеседовании потенциальный работодатель, узнав, откуда она родом, начинали отпускать шуточки на этот счет, а наличие или отсутствие таких острот при общении стало для нее одним из маркеров адекватности человека.
«Донбассофобия», презрение к «совкам» и «ватникам», «рабочему быдлу», поголовно якобы отсидевшему, – разновидность социального расизма, распространенная среди обывателей того же Киева. Включая и тех, кто сам отсюда родом. Эти предрассудки не особенно распространены в украинском обществе в целом, но они активно подогравались оппозицией еще со времен «Оранжевой революции» 2004 года, и именно в оппозиционной среде нашли наиболее благодатную почву. Теперь, когда оппозиция стала властью, эти hate speech не прибавили ей любви у простых жителей Донбасса.
«Меня раньше часто звали на разные круглые столы во Львове, и я ездила туда, пока не поняла, что для них я – всего лишь орудие, агент украинизации в Луганске» - говорит Елена Заславская, луганский поэт, – «После Майдана, после того, как я его не поддержала, и особенно после того, как возникла ЛНР, я рассорилась почти со всем своим окружением. Мы, те, кто живет здесь, для них просто быдло. Мы для них морлоки, а они, значит, все из себя элои… Значительная часть местной культурной прослойки тоже так считает».
Приход новой власти был понят тут однозначно – как торжество темной силы, от которой надо или держаться подальше, или давать отпор.
***
Когда силы, пришедшие к власти под лозунгами «революции достоинства», установили в стране режим либерально-националистической диктатуры, многие в стране, почувствовав угрозу своему будущему и своему достоинству, поднялись против этого режима. Кровавые репрессии в одних случаях смогли подавить сопротивление (надолго ли?), в других – лишь спровоцировать его усиление и радикализацию.
Бедность, национальное и культурное ущемление – и ожидание еще большего ухудшения своего положения в близжайшем будущем после относительного улучшения последних лет. Все эти факторы заставили людей вначале недвусмысленно заявить о неприятии такого порядка вещей, а затем и взяться за оружие. Желание лучшей доли себе и своим детям – вот то, что движет этими людьми, которых олигархия в своих СМИ именует сепаратистами и террористами.
Они лишь нащупывают представление об этой лучшей доле в категориях «За», но уже прекрасно понимают свое «Против».
