У меня написано:
>>Лучшая, самая честная часть народа в большинстве своём погибла. Самая худшая часть в большинстве своём уцелела.
Вроде бы ясно, что речь идёт только о сравнительно небольших частях народа, находящихся, так сказать, на его «полюсах». Причём речь не о чём-то абсолютном, а о преобладающей тенденции в них - «в большинстве своём». Промежуточные состояния и середина вообще не затронуты, поскольку там эти тенденции размыты.
Мне кажется, что толкование написанного мной как «все честные погибли, выжили одни подлецы», превратное. А Вы написали:
> Однако, что-то было в этой мысли нехорошее, неприятное. Особенно, когда произносишь ее вслух. Особенно, если это слышат "выжившие". Вот мой отец, например, не был и не есть трус или шкурник. От фронта не бегал, но так сложилось, что не успел на фронт и остался жив. Это же ему плевок...
Как обстояло дело в «статистическом пространстве» вне «полюсов» в каждом конкретном случае надо разбираться отдельно.
Приведу один пример, может так яснее будет. Мой товарищ по бывшей работе Виктор Г. рассказывал мне про своего деда, знаменитого конструктора артиллерийских орудий. Вначале войны он оказался на оккупированной территории и воевал в партизанском отряде. О его местонахождении стало известно в центре. По личному указанию Сталина за ним был послан самолёт, который перевёз его в Москву. Что же, говорить, что он дезертировал из партизанского отряда и спрятался в безопасном КБ? Ведь мог бы остаться на фронте, без его согласия его бы не вывезли.
Я очень далёк от нигилизма по отношению к нашим героическим труженикам тыла. Которые порой в буквальном смысле слова умирали на рабочем месте.
В заключение ещё немного о «полюсах». Отрывок из моей давней статьи «История без истерики» (легко найти в Интернете по ряду адресов):
«В годы войны она /мама/ уходила на работу когда я, тогда малыш, еще спал, и возвращалась затемно. Едва переступив ворота, она тут же падала посреди двора, не в силах дойти до порога хаты. Оказывается, при собственном весе меньше пятидесяти килограмм она таскала мешки с зерном по восемьдесят килограмм. Когда я спрашивал: «Мама, зачем ты так устаешь?», она отвечала: «Сыночек! Наши солдаты воюют на фронте, им там намного тяжелее, чем мне. Им нужны силы, нужен хлеб. В госпиталях лежат раненые – чтобы они выздоровели, им тоже нужен хлеб». Но, оказывается, выращенный матерью хлеб шёл не только на фронт и в госпитали. Жрал его и репрессированный Солженицын, который с самолюбованием вспоминает, как он остроумно увиливал от «тяжелых» принудительных работ. Конечно же, ему надо было экономить силы для отмщения Советской власти и русским за утрату барской вольницы его предков.
Надорвавшая здоровье моя мать умерла в годы «перестройки». А репрессированный Солженицын ещё долго разъезжал по дорогам, которые не он строил, уминал обеды, которые не он вырастил, и поучал нас, как обустроить Россию. Стыдоба!»
См. Также мой ответ Сергею Георгиевичу.
