Сложно выдать тут конкретные короткие цитаты. Ну вот пара отрывков навскидку, простите за их длинну.
Прежде чем идти дальше, необходимо хотя бы вкратце охарактеризовать действительный смысл определения “реакционный”. В основе его лежит латинское слово, означающее “противодействие”. Лишенные в сущности какой-либо конкретности термины “реакция”, “реакционный”, “реакционер” и т.п. сложились как антонимы (то есть слова противоположного значения) к терминам “прогресс”, “прогрессивный”, “прогрессист” и т.д.. исходящим из латинского же слова, означающего “движение вперед”. Термин “прогресс” в новейшее время стал наиважнейшим для большинства идеологов, вкладывавших в него сугубо “оценочный” смысл: не просто “движение вперед”, но движение к принципиально лучшему, в конце концов, к совершенному обществу, — своего рода земному раю.
Идея прогресса утвердилась в период распространения атеизма и стала заменой (или, вернее, подменой) религии. Правда, в последние десятилетия XX века даже безусловные “прогрессисты” как бы оказались вынужденными оговаривать, что “прогресс” имеет более или менее “относительный” характер. Так, в соответствующей статье “Большой советской энциклопедии” (т. 21, издан в 1975 году) сначала заявлено, что прогресс есть “переход от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному” (с. 28), а потом сказано, что “понятие прогресса неприменимо ко Вселенной в целом, т. к. здесь отсутствует однозначно определенное направление развития” (с. 29). Это вроде бы надо понять так, что в развитии человеческого общества (в отличие от Вселенной в целом) царит одно вполне “определенное” направление развития (к совершенству), однако в другом месте статьи говорится, что “в досоциалистических формациях... одни элементы социального целого систематически прогрессируют за счет других” то есть, говоря попросту, что-то улучшается, а что-то одновременно ухудшается... И даже “социалистическое общество... не отменяет противоречивости развития”.
Если вдуматься, эти оговорки по сути дела отрицают идею прогресса, ибо оказывается, что приобретения в то же самое время ведут к утратам. И крайне сомнительно само уже “выведение” бытия людей из бытия Вселенной в целом, где даже с точки зрения самих прогрессистов нет прогресса (в смысле “совершенствования”); ведь люди, в частности, представляют собой не только особенный — общественный, социальный — феномен, но и явление природы, элемент Вселенной в ее целом. И сегодня любому мыслящему человеку ясно, например, что колоссальный прогресс техники поставил на грань катастрофы само существование человечества...
Словом, можно рассуждать о прогрессе как определенном развитии, изменении, преобразовании общества, но представление о прогрессе как о некоем принципиальном “улучшении”, “совершенствовании” и т.п. — это только миф новейшего времени — с ХVII-ХVIII веков (основательный повод для размышлений дает тот факт, что ранее в сознании людей господствовал противоположный миф, согласно которому “золотой век” остался в прошлом...).
Миф о все нарастающем “совершенствовании” человеческого общества наглядно опровергается простым сопоставлением конкретных и целостных воплощений этого общества на разных — отделенных столетиями и тысячелетиями — стадиях его развития: кто, в самом деле, решится утверждать, что Платон и Фидий, Христовы апостолы и император Марк Аврелий, Сергий Радонежский и Андрей Рублев менее “совершенны”, нежели самые “совершенные” люди нашего времени, которому предшествовал столь длительный человеческий “прогресс”? А ведь истинная реальность общества — это все же не количество потребляемой энергии, не характер политического устройства, не система образования и т.п., но сами люди, так или иначе вобравшие в себя все стороны и элементы общественной жизни своего времени. И еще: кто решится доказывать, что люди, живущие в позднейшую, более “прогрессивную” эпоху, более счастливы, чем люди предшествующих эпох? Искусство, запечатлевшее так или иначе духовную и душевную жизнь людей любой эпохи, ни в какой мере не подтвердит подобный тезис...
Но, говоря обо всем этом, нельзя умолчать о поистине острейшей проблеме. Несмотря на то, что миф о прогрессе в последнее время заметно дискредитировался, он все же остается достоянием большинства (или, пожалуй, даже подавляющего большинства) “цивилизованных” людей. Ведь как уже сказано, вера в прогресс явилась заменой веры в Бога, а люди не могут жить вообще без веры. И масса людей проникнута всецело иллюзорным убеждением, что, “усовершенствуя” существующее общество, они — или хотя бы их дети — обретут подлинное удовлетворение и счастье.
Особенно опасны, конечно, многообразные идеологи, которые убеждены не только в том, что эта цель достижима, но и в том, что они знают, как ее достичь. При этом на первый план выходит, естественно, даже не задача созидания более совершенного общественного устройства, но предварительная радикальная переделка или даже полная ликвидация существующего устройства.
Теперь мы можем вернуться непосредственно к нашей теме. В начале XX века в России исключительно активно выступали бесчисленные “прогрессисты”, — как либеральные, стремившиеся кардинально реформировать русское общество, так и революционные, убежденные в необходимости его полнейшего разрушения (что уже как бы само по себе обеспечит благо России). Своих противников они называли “реакционерами” (то есть буквально “противодействующими”); слово это, в сущности, стало бранным и непосредственно соседствовало с кличкой “черносотенец”.
Конечно, среди “реакционеров” были разные люди (ниже об этом еще пойдет речь). Но сосредоточимся на наиболее значительных из них, — тех, кого сами “прогрессисты” подчас стеснялись назвать “реакционерами” (и тем более “черносотенцами”), предпочитая не столь резкое обозначение “консерватор”, то есть “охранитель” . (кстати, этот русский эквивалент слова “консерватор” был намного более “бранным”: “охранитель” как бы смыкался с “царской охранкой”).
К “реакционерам” причисляли тех, кто ясно понимал иллюзорность идеи прогресса, отчетливо видел, что ослабление и разрушение вековых устоев России приведут к неисчислимым бедам и страданиям и в конце концов фатально “разочаруют” даже и самих “прогрессистов”.
***
И в самом деле: Казанцеву крайне трудно было бы подобрать “надежных” убийц из своей среды, ибо “черносотенцы” — особенно принадлежавшие к “простому народу” — в большинстве своем были люди прежде всего богобоязненные, сохранившие традиционные нравственные устои, и могли в любой момент отказаться от совершения убийства безоружного человека. Конечно, как говорится, в семье не без урода, но тем не менее тот “революционный” культ убийств, который определял сознание эсеров, анархистов и т.п., был совершенно не характерен для “черносотенцев”.
Вот многозначительная сцена столкновения “черносотенцев” с красносотенцем: “в Иваново-Вознесенске черносотенцы потребовали у большевика В. Е. Морозова снять шапку перед царским портретом (что было общепринятым тогда обычаем. — В.К.). В ответ В. Е. Морозов назвал царя сволочью, прострелил портрет и убил двух портретоносцев и сам был избит до полусмерти (вот именно “полу”! — В.К.). Феноменальная физическая сила позволила В. Е. Морозову выжить, но с больничной койки он отправился прямо на десятилетнюю каторгу” (с. 58). Это свидетельство товарища Морозова по партии, И. Косарева, прямо-таки бесподобно: нам предлагают всей душой возмутиться столь жестоким и несправедливым приговором — за всего только двух убитых людей целых десять лет каторги!.. А ведь “черносотенцы”, оказывается, даже не смогли убить наглейшего убийцу, который стал стрелять в ответ на предложение снять шапку...
Но завершим тему “черного террора”. Кроме убийства Герценштейна (в 1906 году) и Иоллоса (в 1907 году) “черносотенцы”, как полагают, убили еще бывшего депутата Думы трудовика А. Л. Караваева (в 1908 году), но, заключает в своей книге С. А. Степанов, “от длинного списка (что это был за “список”, он не объясняет. — В.К.) намеченных террористических актов пришлось отказаться” (с. 158). Итак, красносотенцы и не думали отказываться от тысяч “намеченных” убийств, а “черносотенцам” пришлось остановиться на третьем по счету... Это можно понять только в том смысле, что “черносотенцы” ни в коей мере не были “готовы” к “кровавой бане”, никак не “могли бы” (см. выше) “утопить в крови всю Россию”, — в отличие или, вернее, в противоположность красносотенцам.
Сразу оговорюсь: я не вполне согласен с Кожиновым
- в оценке деятельности черносотенцев (не настроений рядовых членов и «свадебных генералов» и не причастности-непричастности к убийствам, а общей реальной направленности деятельности организаций)
- и в оценке прогресса как явления, чуть ли не несущего в основном страдания.
Здесь главное мотивация при оценке намерений и деятельности разных сил, которую задает Кожинов.
«Не навредить», «уберечь» - отчаянно (и безнадежно) призывают черносотенцы в его описании. И он симпатизирует (или, по крайней мере, вызывает симпатии к) не давшим реального проекта, но стремившимся «сохранить устои» деятелям (повторюсь, я в этом пункте не то чтобы с ним во всем согласен).
Может, конечно, мой взгляд субъективен, но для меня во всей работе сквозит пафос: революция дело кровавое, а заслуга большевиков не в том, что они революционеры, а в том, что они все же нашли способ эту стихию, в том числе и ими же разбуженную (и за это им от Кожинова тоже достается), утихомирить. Этот взгляд во многом роднит ВВК и СГКМ, и лично я не представляю, на каких еще основаниях я мог бы примириться с тем, раннесоветским, периодом нашей истории.
Террор и пр. простительны не потому, что «а вот зато какую классную страну в итоге построили», такой подход отдает то ли обезбашенностью, то ли цинизмом. Они простительны именно потому, что время было такое, что насилием и тягой к разрушению было поражено все общество.
Что же мы видим у Кургиняна?
Что ж, цитат, где он прямо воспевал бы насилие, я и вправду не помню. Но в том и дело, что оно у него по большей части как-то остается вообще за пределами рассмотрения.
Тут я, уж простите, просто опишу некоторые важные моменты. Развитие, Развитие, Развитие, Развитие, Прогресс, Прогресс, Прогресс, Прогресс… Ура, Да здравствуют! Во имя чего? Во имя гуманизма, он пару раз говорит. Не указывает, правда, что это такое в его понимании.
«Россия присягнула Красному Проекту» - пишет он с восхищением. Ура Красному Проекту самому по себе!
Да, для меня (и в значительной степени для Кожинова – тоже; вообще, моя личная позиция «левее» его, где-то «между ВВК и СГКМ») - в конечном итоге тоже «ура». И даже не только в силу того, что «Красный проект» спас Россию, но и в силу того, что он показал всему миру возможность альтернативы. Альтернативы не абстрактному Регрессу, а вполне осязаемым страданиям людей (пусть и тоже с неизбежными, хоть и куда меньшими в целом, страданиями).
Опять-таки, один раз Кургинян в цикле «Кризис и другие» оговорился, сказав, что не хотел бы искать спасения от регресса в компании любителей кровавых развлечений, и трагизм, мол, в том, что выбора сейчас может и не быть. Здраво, достойно. Но эта одна оговорка приходится, опять-таки, на гораздо-гораздо бОльший объем апологетики Прогрессу самому по себе. И, на мой взгляд, выпадает из общего контекста мысли СЕК.
Я свожу все к физическим страданиям людей и призываю к обывательщине?
Возможно, есть такой риск в моем подходе. Но что понимать под духовными ценностями, ради которых стоит выносить страдания самому и отказываться отводить их от других людей (коли нету иного выбора)?
Это, конечно, предмет отдельного рассмотрения, но придется вкратце затронуть его здесь.
Ключевым для меня является факт невозможности устранить все-все страдания людей в этом мире. И признание этого факта. И духовная работа над собой именно в этом контексте.
Ибо о важности «психофизических тренировок» самих по себе писал и И.Ефремов, и даже Лев Давидович Троцкий, ЕМНИП, как-то обмолвился (говоря о создании "нового человека" в его понимании) – но к чему они все? Создать более здорового физически и психически человека? Цель достойна, но сугубо промежуточна. Ибо даже такой человек все равно рано или поздно умрет.
Вот такой подход, по моему убеждению, и нужно оберегать, и трагизм Революции в том, что, спасая Россию от гибели, революционеры в силу разных причин вступили в смертельный конфликт с религией. И тут возможно сопоставление, сравнение, взвешивание на чашах весов жизней людей и этих ценностей, оценка, кто где был неправ, где вина большевиков, где религиозных организаций, в чем и когда советская идеология смогла выступить заменой религии (и даже переняла у нее многое), а в чем и когда не смогла и т.д..
Да, есть и крайность контр-модерна. Контр-модерн лично мне противен (в т.ч. как «революционность справа»), и прогресс во многих отношениях несет и благо, а Кожинов этого, быть может, мало учитывал. Но «шить» ему «злобную Телему» - это, простите, уже крапленый туз из рукава.
Которого Кургинян (в случае, если он искренен!) даже не замечает, ибо для него, похоже, любое сомнение в абсолютной ценности его «Развития» - уже пособничество этой «Телеме»…
