ТОЛЬКО СЕЙЧАС МОГУ Я с уверенностью сказать читателю о том, что болоту прикладных политологических частностей не удалось засосать нас в свое жадное и бездумное чрево. Что все эти частности нам удалось осмыслить не как "вещи как таковые", а как знаки.
В чем состоит разница между "вещью как таковой" и знаком? "Вещь как таковая" кодифицируется словом "просто". "Просто Орешкин", "просто Юргенс", "просто Муратов". Продолжая список, мы можем говорить и о более сложных "простотах". Даже если бы мы обсуждали "просто дуумвират", "просто политическую систему", мы все равно увязли бы в подобных — конечно же, более развернутых и объёмных — частностях.
Даже если мы начнем обсуждать "просто кризис", мы ничего не поймем. Мы просто (видите, опять это самое просто) переберем определенное количество характеристик рассматриваемого явления, сгруппируем эти характеристики, по возможности выявим какие-то общие знаменатели. И дадим Левиафану понятия пожрать нас — наш разум и нашу душу. Любое понятие, к которому вы приклеиваете это самое "просто", обязательно станет Левиафаном и вас пожрет.
По большому счету, даже не важно, свяжете ли вы рассматриваемую реальность с правильным понятием (катастрофой, к примеру) или с понятием неправильным (этим самым кризисом, будь он трижды неладен). Начнете вы рассматривать не "просто кризис", а "просто катастрофу" — эффект будет в итоге примерно такой же. Потому что — хотя кризиса нет, а катастрофа есть — эта самая катастрофа отнюдь не является "просто катастрофой". В ней переплетаются — и это я уже показал — суперкрупные аферы, манипуляции господствующего класса, объективные процессы. Так что катастрофа-то есть, но это не "просто катастрофа". Равно как Юргенс — не "просто Юргенс", Орешкин — не "просто Орешкин", а дуумвират — не "просто дуумвират".
В своем описании частностей я стремился быть предельно точным. И объективным, то есть не тенденциозным. Стремление это мое было вызвано не столько требованиями хорошего тона (хотя и это я считаю немаловажным), а необходимостью уйти в описании от пресловутого "просто". Уйти от "просто" можно либо в аморфную бездоказательность (конспирологический вариант), либо в подчеркнутое следование фактам, необходимое для того, чтобы противопоставить конспирологии — теорию элит. Но если ты будешь "просто" следовать фактам, то они обязательно превратятся все в того же Левиафана. Вот я и постарался, следуя им, имплантировать в свой аналитическо-фактологический дайджест неявную, но настойчивую антитезу этому самому "просто". Не "просто Орешкин", а… не "просто Юргенс", а… не "просто Муратов", а… не "просто дуумвират", а…
В результате подобных имплантаций у нас выстроилась определенная восходящая аналитическая последовательность.
На первой ее ступени — люди с их высказываниями.
На второй ступени — диссонанс между высказываниями и реальностью.
На третьей ступени — политический смысл этого диссонанса.
На четвертой ступени — психологический смысл этого диссонанса.
На пятой ступени — симбиоз субъекта и диссонансов.
На шестой ступени — феномен, рождаемый симбиозом.
На седьмой ступени — ноумен, рождаемый феноменом.
Для тех, кто может заподозрить предложение рассмотреть "лестницу из семи ступеней" в потаенной ироничности, предлагаю расшифровку, доказывающую, что я описываю реальный аналитический метод, а не "стебусь", как теперь говорят, по поводу несовершенств героев моего аналитического романа.
На первой ступени расположены господа Юргенс, Орешкин и другие, заявляющие то-то и то-то. Например, что "судно должно освободиться от балласта, чтобы выстоять в шторм". Или что "модернизации без свободы не бывает".
На второй ступени расположено всё то, что неопровержимо доказывает наличие вопиющих диссонансов между этими высказываниями вышеназванных господ и реальностью. Судно без балласта всегда опрокидывается, а не приобретает добавочную устойчивость. Модернизация почти всегда связана с определенной (определенной, а не любой!) несвободой в политическом смысле этого слова. И так далее.
На третьей ступени расположено всё, что можно назвать политическим смыслом, заложенным в обдуманные или бездумные диссонансы. Авторам высказываний нужно попытаться, что называется, сбить с панталыку Медведева. Причем тем же способом, каким перед этим их предшественники сбили с панталыку Горбачева.
Мне возразят, что никто Горбачева с панталыку не сбивал, что всё происходило по-пушкински ("Ах, обмануть меня не трудно, / Я сам обманываться рад").
Во-первых, это не совсем так (хотя отчасти, конечно, именно так).
Во-вторых, речь идет теперь не о Горбачеве, а о Медведеве.
А в-третьих… в-третьих, по большому счету, какая разница? Стараются ведь сбить с панталыку властный субъект — видно же, что стараются! То, в какой мере сам субъект созвучен этому старанию — покажет будущее.
Даже если он созвучен — это не дает права безнаказанно вышеназванные диссонансы сооружать. Ибо безнаказанность сия слишком унизительна. И — политически сокрушительна сама по себе. Постольку, поскольку дает возможность кому-то предположить, что Россия уже до конца стала глубокой Африкой. И в ней уже и диссонансы некому обнаруживать.
КРОМЕ ТОГО, созвучной с диссонансами власти всегда хочется, чтобы диссонансы назывались "основательными экспертными суждениями", на которые она оперлась. А то, что опора на эти "основательные экспертные суждения" привела к провалу, — так это по причине умопомрачительной сложности процесса и несоответствия экспертов подобной сложности (сравни высказывание М.С.Горбачева о Программе 500 дней: "Все говорят: "Программа Горбачева, программа Горбачева". Не я писал — ученые писали"). Кем бы мы ни являлись — альтернативной частью экспертного сообщества, контрэлитой, просто обеспокоенными гражданами, — мы в любом случае должны дезавуировать "основательность" неких экспертных суждений, коль скоро они являются вопиющей, неудобоваримо самодовольной ложью. И установить, что с панталыку все же сбивают. Вопреки чьему-то желанию или нет — какая разница?
На четвертой ступени расположено уже не политическое, а психологическое содержание, допускающее подобное сбивание с панталыку. Один покойный академик-экономист, принадлежавший к сугубо номенклатурной семье и гордившийся этим, в частных беседах прямо говорил о том, что надо "заманить коммунистическую власть в такую ловушку, из которой она сможет выбраться только в нужном нам направлении". При этом он был официальным советником заманиваемой власти. Заманив же ее куда нужно, он швырнул ей в лицо удостоверение советника. И не испытал при этом никаких угрызений экспертной совести. Почему заманивал — с политической точки зрения понятно. Важнее установить, почему не испытывал угрызений совести. Потому не испытывал, что психологически ощущал себя "пневматиком" среди "гиликов". А пневматик не должен испытывать угрызений совести по поводу гиликов. Установив это, мы можем продолжить аналитическое восхождение.
На пятой ступени нам, наконец, раскрывается подлинный смысл понятия "приличные люди" (вариант "порядочные люди" и так далее). Мы обнаруживаем, что это понятие вполне подходит под разряд так называемых "превращенных форм", то есть форм, не только игнорирующих свое содержание, но и активно его отрицающих. "Приличный" (или "порядочный) человек" (пневматик), оказавшись в среде "неприличных" (или "непорядочных") должен вести себя неприлично и непорядочно. Контекст преобразует текст не просто существенно, а, как говорится, "с точностью до наоборот". Со всеми вытекающими последствиями. Как психологическими, так и политическими. А также стратегическими, метафизическими et cetera.
На шестой ступени мы обнаруживаем, что подобное системное превращение, выворачивание контекстом текста не абы как, а именно наизнанку, есть фундаментальное качество политического постмодернизма.
Мы обнаруживаем, что наше сообщество "приличных" (или "порядочных") людей — это постмодернистский сгусток.
Мы обнаруживаем системное тождество между нынешним таким постмодернистским сгустком и сгустком предшествующим.
Мы обнаруживаем также, что предшествующий сгусток, предложив власти на себя опереться, организовал перестройку-1. А нынешний сгусток, предлагая то же самое, намерен организовать перестройку-2, и этого не скрывает.
В ходе всех этих обнаружений мы оказываемся в состоянии уточнить причины, в силу которых Россия раз за разом накапливает огромные сгустки постмодернистского гноя. Того самого, о котором Гамлет сказал когда-то: "Вот он, гнойник довольства и покоя. / Прорвавшись внутрь, он не дает понять, / Откуда смерть".
А еще мы обнаруживаем, что бессмысленно бороться с российским либерализмом. Что даже если этот либерализм и порочен, то именно потому, что он либерализмом не является. А является именно политическим постмодернизмом. И что, предлагая нам в качестве "цели на поражение" либерализм как таковой, нам предлагают ложную цель.
И, наконец, мы обнаруживаем еще и некоторое соотношение между ресурсом и технологией перестройки. Ресурс — это гной, о котором говорил Гамлет. Технология — это постмодернизм как возможность обеспечить прорыв гноя именно ВНУТРЬ. Синтез двух феноменов (ресурса и технологии) образует ноумен под названием перестройка. Впервые дав перестройке точное определение: "Применение властью постмодернистского оружия против своего государства", — мы можем двинуться дальше.
На седьмой ступени своего восхождения мы обнаруживаем, что применение властью постмодернистского оружия против своего государства — это глобальный инвариант. Власть может применить постмодернистское оружие против своего государства в любой точке земного шара. В принципе, американская власть может это сделать в США (отсюда проведение параллелей между Обамой и Горбачевым). Российская власть может сделать это еще раз в России (отсюда проведение параллелей между Медведевым и Горбачевым). Сходное может произойти в Китае или Индии (с невнятным предощущением такой возможности связано появление общего термина "неогорбачевизм"). Я не обсуждаю, насколько корректны параллели Обамы с Горбачевым или Медведева с Горбачевым. Я констатирую наличие этих параллелей. И выявляю их смысл.
Если завтра Обама обопрется на ненавидящие США суррогатные группы, иногда некорректно называемые "левыми" или "либеральными"… Если его штаб позволит этим группам использовать всю мощь постмодернистских технологий для того, чтобы накопленный группами гной прорвался внутрь американского общества… Что ж, тогда Обама осуществит американскую перестройку и станет американским Горбачевым.
Если то же самое сделает китайская или индийская власть — они осуществят свои перестройки!
Если это сделает Медведев — он осуществит перестройку-2.
Постмодернизм как единство "гнойной" социокультурной субстанции и гуманитарных ("гнойных" же) технологий является оружием гигантской разрушительной силы, лучевой суперпушкой, так сказать. Власть, берущая в руки эту пушку и направляющая ее на свое население, осуществляет перестройку. К концу XX века сформировались условия, позволяющие применить это оружие в любой точке земного шара. Нужно только, чтобы кто-то ("гуманитарные технологи") соорудил пушку с учетом местной специфики и кто-то ("элиты") передал эту пушку в руки властителю, готовому ударить из нее прямой наводкой по своему населению.
Результаты удара по общественному сознанию (а значит, и бытию) из этой постмодернистской лучевой пушки в чем-то сходны с ударом из пушки радиологической по клеткам живой ткани. Клетки теряют структурность, мутируют… Организм, состоящий из этих клеток, недоумевает, ибо удар нанесен невидимыми лучами, и в первый момент не ощущается в качестве такового. Не успев удивиться как следует, организм умирает. А осуществившие операцию "технологи" и "элиты" десятилетиями проводят "мозговые штурмы" на тему "Причины распада СССР".
Пока что такая лучевая пушка опробована только на объекте под названием СССР. Никто (опять говорю, пока что) не рискнул применить подобную пушку в других точках земного шара. Но я готов высказать гипотезу, согласно которой подлинное содержание того процесса, который называют "нынешним атипичным мировым кризисом" состоит в предуготовлении человечества (да-да, именно всего человечества) к расстрелу из этой лучевой суперпушки.
При расстреле, осуществленном в СССР, лучевому удару подверглась часть человечества, кооптированная в систему смыслов, названную коммунизмом.
Именно в рамках этой кооптации накапливался гной с определенными качествами.
Именно под стандарты этой кооптации была создана лучевая пушка.
Если нынешний глобальный ползучий катастрофизм рассматривать как предуготовление к расстрелу всего человечества из некой системы аналогичных пушек, подогнанных под стандарты отдельных частей этого человечества, то нужно установить, по какой, глобальной же, смысловой кооптации наносится удар? Ведь речь идет не о кооптации в коммунистическую смысловую систему! Это пройденный этап. Тогда о чем же идет речь?
Позволю себе высказать гипотезу, согласно которой речь идет о предуготовлении к расстрелу человечества, кооптированного в смысловую систему под названием Модерн. Расстрелять антропологическую мегасубстанцию, включенную в эту мегасистему, — намного труднее, чем расстрелять антропологическую субстанцию, которая была включена в систему коммунистическую. Но, как говорится, "где наша не пропадала". По мне, так этот амбициозный замысел налицо. А происходящее — свидетельство того, что от конструкторских разработок и отдельных экспериментов переходят к большему. К предуготовлению эксперимента глобального, который, в силу своей глобальности, и экспериментом-то уже называть не вполне корректно.
Такое предуготовление является очень сложной процедурой. Надо не только правильно распределить гной по разным странам, создав отчужденные от всего национального (а значит, и модернистского в подлинном смысле этого слова) сообщества.
Нужно координировать "гуманитарных технологов", "элиты", властных марионеток. Нужно проверить степень готовности расстреливаемой субстанции, тщательно исследовать свойства различных модификаций гноя, направляемого внутрь. Ошибка — хоть в одной точке и хоть на одном этапе — будет слишком дорого стоить. И потому опрометчивость исключается. Проверка — коррекция — еще одна проверка — снова коррекция.
МОДНЫЕ НЫНЕ РАССУЖДЕНИЯ о том, на какую именно букву латинского алфавита (V, W, L и так далее) больше всего похоже явление, названное "глобальным кризисом", — очень показательны. Что неявным образом закладывается в эти рассуждения? Восходящий или стагнационный — но никак не нисходящий — финал. Конец буквы V, как и буквы W, устремлен наверх и знаменует собой восходящий финал. Долбанет ли кризис, как в букве V, один раз и мы из него сразу выскочим (версия Дворковича) или же он долбанет два раза, как в букве W (версия Кудрина)… мы все равно — сразу или не сразу — но выскочим. А если даже не выскочим, а застрянем (версия буквы L), то покантуемся на дне, а потом все равно всплывем. Пусть и не сразу.
Я не любитель буквенных обозначений вообще. Но если уж играть в эту игру (а в нее, как мы понимаем, играют не Кудрин и Дворкович, а вся мировая элита), то почему не рассмотреть вариант греческой буквы лямбда (?)? Или вариант латинской буквы M. Болтались где-то… вылезли на некий вариант благополучия… Навернулись… И — кранты. Что, так никогда не происходило с цивилизациями? С крито-минойской, египетской? Происходило. Все знают, что происходило. Другое дело, что такие катастрофы (?-катастрофы) были локальными и не могли втянуть в себя весь оставшийся мир. Но теперь-то локальность отменена глобализацией, о плюсах которой нам все уши прожужжали. Плюсы-то плюсами… но так, чтобы только одни плюсы… в сказках подобного не существует, а уж в реальности-то тем более.
А значит то, что было локальным в случае минойского Крита или Древнего Египта — вполне может теперь повториться в глобальном варианте. Я не говорю, должно повториться. Я спрашиваю, почему не может повториться. Потому что нынешние потребители оченно хотят потреблять? А критские или египетские — что, не хотели? Простейший и абсолютно неопровержимый пример. Все — и в СССР, и в США — орали о том, что надо приложить все силы, дабы не допустить развязывания ядерной войны. Но явление, для недопущения которого надо приложить все силы, как минимум, возможно. Значит, ядерная война была возможна? Была. Стала ли она невозможной после распада СССР? Мы все видим, что она стала теперь более возможной, чем пока был СССР. Каждый, кто не слеп, должен был это ощутить хотя бы на примере кавказских (а на самом деле, черноморских) событий августа — сентября 2008 года. Удалось бы втянуть в войну Россию и Украину — война могла бы стать ядерной. А потом и глобальной ядерной. Ибо в нее втянулись бы и США, чей военный флот мы увидели тогда в Черном море.
Что, теперь никто не говорит о новом сценарии войны на Кавказе, в Черном море, в более широком регионе? Еще как говорят. Мне-то кажется, что не только говорят. Но об этом позже. А сейчас установим хотя бы то, что риск ядерной войны не стал нулевым. А скорее увеличился. Так почему мы не можем рассматривать глобальные сценарии-?, повторяющие локальные сценарии-? прошлых веков?
Потому что они нам не нравятся и мы заряжены оптимизмом? Но чем больше мы будем эти ложным оптимизмом заряжены, тем с большей вероятностью случится именно то, что нам не нравится.
Сценарии-M тоже возможны. Выбрались… навернулись… снова выбрались и… навернулись окончательно. Переверните букву W и получите букву M. Но сценарии-W рассматривать можно, а сценарии-M нельзя. Почему? Потому что у кризисов всегда хороший конец? А как быть с теорией всеобщих кризисов капитализма (которую никто пока, между прочим, не опроверг), согласно которой финальная фаза всеобщего кризиса предполагает мировую войну? Мировая война с применением ядерного оружия в качестве фазы кризиса — разве не стирает идиотскую грань между кризисом и катастрофой, порожденную специфическим устройством сознания нашей (и, увы, не только нашей) элиты?
И опять же я не о каких-то роковых предопределенностях говорю, а о возможных вариантах развития событий. Ведь и V, и W, и L — это тоже не более чем варианты развития событий.
Давайте все-таки рассмотрим все варианты. Подобно персонажу из фильма "Операция Ы и другие приключения Шурика", я призываю ревнителей сценариев V, W и L: "Огласите весь список!" И даже, ради демонстрации собственной толерантности, готов сыграть вместе с ними в неумную алфавитную игру. Я-то призываю… а толку?
Наши псевдоэлитарии, перепугавшиеся, когда цены на нефть упали до тридцати долларов за баррель, при ценах в семьдесят чувствуют себя чуть ли не триумфаторами. Понимаю, что для сырьевого придатка (он же "великая энергетическая держава") все определяется ценами на поставляемые им миру энергоресурсы. Но для мира-то все по-другому! И для его развитой части — в особенности.
Мир в целом не стал благополучнее вследствие того, что цены на энергоресурсы повысились. Кто-то уже называет это повышение вторым нефтяным пузырем. Обама как представитель демократической партии США не может не попытаться снизить мировые цены. Если ему это не удастся — возникнет один тип глобальной неустойчивости, если удастся — другой. В любом случае вовсе не об устойчивости речь идет.
МЕЖДУ ТЕМ, сама парадигма кризиса (любого кризиса — типичного, атипичного) предполагает избыток устойчивости системы. Система, в которой возникает поправимая неприятность, должна быть устойчива. Хотя бы в том смысле, что неприятность, возникнув, должна разворачиваться тем или иным образом в рамках системы. Для обеспечения такого разворота система и должна обладать устойчивостью. А если она ею НЕ обладает? Тогда мы и имеем дело не с кризисом, а с катастрофой. То есть не с V, W и L, а с другими буквами.
И почему мы вообще должны играть в однобуквенные лото? Почему буква, а не слово? Нечто, начавшись с V, может запросто перейти в M… Я не абстрактными играми увлекаюсь!
Представьте себе такую, вполне реальную, комбинацию. Всеобщий кризис (предположим даже, что поначалу всего лишь кризис) порождает локальный коллапс (например, в России — а почему бы нет?). Локальный же коллапс при определенных условиях оказывается плавно (или не плавно) переходящим в глобальную катастрофу (войну за русское наследство, к примеру). Почему такую поэтапность надо выводить за рамки сценирования?
Введите ее в рамки, рассмотрите, докажите, что вероятность исчезающе мала и — уже после этого — прекратите рассматривать. Но ведь все начинается с того, что нечто выводится за рамки огульно, без каких-либо предваряющих это выведение рефлексий.
Впрочем, все мои размышления о V, W, ?, M и так далее — в каком-то смысле всего лишь дань актуальности. Другие рассуждают на эту тему. Как тут не подключиться. Но, подобно тому, как не хотелось "просто" подключаться к разного рода политическим частностям, так и к буквенной игре "просто" подключаться недопустимо. Ее можно использовать для того, чтобы перейти на следующую ступень. Попытаемся это сделать.
Ранее я уже предложил к рассмотрению модель, в которой субъективное и объективное в рамках нашей реальности находятся в определенном соответствии. Причем таком, которое вполне отвечает знаменитому принципу дополнительности Нильса Бора.
К субъективному я предложил отнести глобальные аферы (названные, если читатель помнит, "играми с кнопочками"). А также — большие игры правящей элиты, пытающейся искать возможность самопродления. Например, за счет создания Неоленда (бегство из капитализма в неофеодализм) или многомерных виртуализаций действительности.
К объективному я предложил отнести, например, информационный супербум и вытекающие из него сложности (необходимость скользить с возрастающей скоростью по все более тонкому информационному льду).
ПОДРАЗДЕЛИВ ПРОИСХОДЯЩЕЕ на объективное и субъективное, соотнеся одно с другим, я задался целью выяснить, какое именно объективное на данном этапе человеческого развития приобретает решающий характер. Это называется — выявление ведущего противоречия, а также слабого звена и так далее. Можно, конечно, вместо этого рассмотреть все виды субъективного, соотнести их со всеми видами объективного и подвергнуть рассматриваемое многомерному матричному анализу. Но вряд ли это сильно продвинет нас в понимании существа дела. Да и публикация в газете подобный тип анализа вряд ли предполагает.
Не успел я подобраться к вопросу об этом самом ключевом противоречии (и слабом звене), как началась суматоха с "какизвестностью". Пришлось с ней разбираться. Причем по старому наполеоновскому принципу — ввязаться в бой, а там посмотрим. Ввязывался я не без опаски ("а ну как свой концептуальный замысел погублю"). И только теперь, когда это ввязывание помогло-таки нам в концептуальном плане, породив аналитику семи ступеней, отираю, так сказать, пот со лба.
Ведущее объективное противоречие, читатель…
Оно же слабое звено всей глобальной системы…
Оно же парадигмальный базис катастрофы, разворачивающейся с неумолимой неспешностью…
Все это, представь себе, полностью обусловлено судьбой великого проекта Модерн. Того самого проекта, против которого заряжаются повсеместно постмодернистские лучевые орудия.
Выдержит система, порожденная этим проектом, — все мировые маятники поколеблются аки V, W, L и так далее, и придут в некое (чуть более или чуть менее новое) равновесие. А вот если система не выдержит — тогда судьбы минойского Крита или Древнего Египта покажутся оптимистическим мюзиклом на фоне разворачивающейся глобальной трагедии.
Все частности, которые мы перед этим рассмотрели, договорившись, что это не просто частности, а знаки чего-то большего, породив наше восхождение по семи аналитическим ступеням, в итоге требуют сейчас от нас предельной концептуальной серьезности. А как быть с актуальностью?
"Модернизации без свободы не бывает", видите ли… Да-да, конечно… А еще у нас в пределах замечательного властного тандема возникли два стиля… Их политологи в "Известиях" обсуждают ("Смена стиля: тандем обновляет кожу?", 05.06.2009).
В ХОДЕ АНАЛИЗА стилевых различий в рамках тандема выясняется, что (воспроизвожу очень близко к тексту) Медведев обращается, в отличие от Путина, к политическим меньшинствам, ведет диалог с малыми группами, наращивает за счет этого потенциал мобильности…
Стоп! Начать обращаться к меньшинству — это стилевое отличие? Но что такое тогда отличие принципиальное?
Стоп! Стоп!!! Говорится, что Путин удовлетворял запрос большинства на восстановление государства. А в чем тогда запрос политических меньшинств, на которые переориентируется Медведев? Не в восстановлении государства, а в чем? Не в обратном ли?
Ответа в публикации "Смена стиля" я не нашел. И не понял, почему надо — хоть одному властному лицу, хоть другому, переходить от опоры на большинство к… К заигрыванию с меньшинством? Так с ним и так заигрывают донельзя! К опоре на меньшинство? А как на него без диктатуры опереться? И главное, зачем? ЗАЧЕМ?!
Выделяя, как сказал поэт, из "тысячи тонн словесной руды" крупицы политического смысла, способного дать ответ на мучающий меня вопрос, я в итоге нашел (не у авторов публикации "Смена стилей", а у всего высказывающегося на эту тему разнокачественного бомонда) два варианта объяснения необходимости столь противоестественного перемещения точки политической опоры.
Первый вариант сводится к тому, что меньшинство нравится Обаме, и потому власть, тоже желая понравиться Обаме, перемещает точку опоры, или делает вид, что перемещает. Это слишком унизительный и никчемный вариант объяснения. Поэтому отбросим его, отметив, что его-то в основном и предлагают.
Что остается за вычетом отброшенного? Отдельные суждения, согласно которым меньшинство, на которое надо опереться, якобы является МОДЕРНИЗАЦИОННЫМ. И потому для того, чтобы Медведеву перейти от выполненного Путиным заказа большинства на восстановление государства к объективно необходимой модернизации — нужно опереться на модернизационный актив нашего общества. Он в меньшинстве? И что? Модернизационный актив на момент модернизации всегда в меньшинстве.
Вроде бы все правильно. Возникают всего лишь три коротких вопроса.
Вопрос № 1. Представим себе, что абсолютное большинство населения сгорает от желания голосовать за одну партию. И что реальная политическая свобода, предоставленная обществу, раз за разом это выявляет. Объективно выявляет — без подтасовок, зажимания ртов и т.д. Зачем нужна политическая свобода, то есть выявление подобного результата, этому самому меньшинству? Для того, чтобы постоянно получать подтверждение того, что "есть оно ничто, и звать его никак"? Умничанья по поводу того, что демократия на самом деле является не способом выявления воли большинства, а способом учета мнения меньшинства, не убеждают никого, включая и тех, кто умничает. Так на что рассчитывает "приличное" меньшинство, требующее политической свободы для ненавидимого им "неприличного" большинства?
Понятно было бы противоположное — легитимация своей власти (диктаторской, разумеется) адресациями к "объективной исторической необходимости". Мол, хоть мы и меньшинство, но за нами правда истории. Так и поступали модернизирующие субъекты во всем мире — вне зависимости от типа осуществляемой ими модернизации. Но у нас-то все иначе! Почему? Не потому ли, что политическая свобода рассматривается меньшинством как высвобождение радикальных антигосударственных сил (экстремистов, сепаратистов, террористов). Сил, которым удастся сломать построенное "неприличным" большинством государство, являющееся для "приличного" большинства предметом самой сосредоточенной ненависти?
Вопрос № 2. Каково же всё-таки в этом случае качество данного политического меньшинства, на которое Медведеву предлагается теперь опереться? Почему его надо называть "модернистским активом страны", если все его поведение свидетельствует о ненависти к Модерну и "начиненности" Постмодерном?
Вопрос №3. Что такое политика с опорой на постмодернистское меньшинство? Разве мы с достаточной аналитической строгостью не доказали, что это именно и есть очередной расстрел своего общества из постмодернистской лучевой пушки, то есть — "перестройка-2"?
